Ночница. Коллекция ужасов

Ночница

Приютские дети – самые несчастные. Пожалуй, даже несчастнее детдомовских. Ведь последние не терзают себя надеждой вернуться домой: они привыкают к новой жизни и твердо знают, что другой у них не будет. По крайней мере, до тех пор, пока мачеха-система не выплюнет их за ворота госучреждения. Тем же, кто по той или иной причине оказался в приюте, каждый миг мерещится, что всё может измениться. Что строгий воспитатель вот-вот назовет твою фамилию и заставит проследовать за ним в кабинет, в комнату, где сидит заплаканная бабушка или дальняя родственница, лицо которой напрочь стерлось из памяти.

Каждый ребенок «на передержке» не живет, а существует в ожидании счастливого дня. Ест, гуляет, смотрит телевизор и принимает витамины, поглядывая на дверь. Но, как говаривал Альберт Джей Нок, нет ничего более постоянного, чем временное! Большинство таких детей не возвращаются в семьи. Иногда – потому что некуда. Иногда – потому что незачем. Чаще всего это к лучшему.

Моя история в приюте длилась долгих три года, и, скажу я вам, это был странный опыт. Думаю, чистый детский разум просто не способен уместить в себе масштабы трудностей взрослых. Ведь у тех, кто бреется и носит бюстгальтеры, постоянно что-то не ладится. Любовные перипетии, финансовые провалы, проблемы с алкоголем, комплексы на фоне невостребованности и еще куча всякой ерунды, что в конечном итоге обрушивается на хрупкие детские плечи. Иногда малыши не справляются с решениями родителей. Так они попадают в огороженные высокими заборами дома.

Вспоминая временное пристанище, я ловлю себя на дурацкой мысли: жить там – все равно что ждать автобуса, номер которого тебе неизвестен. Вокруг постоянно суетятся люди, но никто, практически никто не задерживается надолго. Приезжают одни, уезжают другие. Кто-то искренне рад тебя видеть, другим и повода не нужно, чтобы разукрасить твой глаз. Шум, давка, иногда – полное одиночество, но ты все ждешь и ждешь, когда придет пазик и отвезет тебя куда-то! Неважно куда, лишь бы подальше от остановки «Неизвестность». Как я уже говорил, бо́льшая часть брошенных крох так и не дожидается заветного желтого пятна в облаке пыли на горизонте. Но я дождался. Автобус, изменивший мою судьбу, подъехал к воротам приюта «Светлячок» в районе восьми часов утра.

То был далекий июль 2001 года… Подумать только, двадцать лет прошло, а помню этот день, как вчерашний! До сих пор в носу стоит отвратительный запах солярки, которым был пропитан каждый угол салона. А жесткие кресла, перетянутые бордовым кожзамом?! От одного лишь взгляда на эти королевские седалища ягодицы сводило судорогой. Духота и шансон из хриплых колонок – вечные спутники на подобных маршрутах, но мне по какой-то причине запомнилось другое.

Внутреннее убранство пазика бережливо хранило следы всех наших путешествий, а из корявых надписей, вырезанных в облупившейся охре со следами наклеек, можно было узнать имена и клички тех, кто задолго до нас сотрясался в этой душегубке. Эдакая повесть временных лет на колесах.

Я долго не мог понять, что чувствую к автобусу, который перемещал нас по городу, возил на экскурсии в музеи и на льготные утренние сеансы в кинотеатр. С одной стороны, меня в нем неизменно тошнило. Каждая поездка казалась последней. Не смея попросить об остановке, я взаправду умирал! И оживал, стоило выйти на свежий воздух. С другой стороны, прибытие «хлебной булки» (так мы прозвали автобус из-за характерной формы кузова) всегда означало, что день пройдет интересно: нас обязательно перенесут в какое-то любопытное местечко. Хотя, когда живешь в приюте – рад любой вылазке.

Осознав это, я решил любить наш пазик, сколько бы страданий он ни причинял. Ведь любовь – это всегда прощение и смирение. По крайней мере, в этом убеждала бабушка незадолго до того, как отдала меня на попечение государства. Наверное, уже тогда она понимала, куда дует ветер, и потихоньку готовила меня к безрадостным переменам. Скажу сразу: не помогло и нисколько не смягчило удар! Приют – паршивое место, из которого хронически мечтаешь сбежать. И это была еще одна причина любить автобус, увозивший нас от него подальше.

– Живее, скорее, расторопнее! – перебирала синонимы пышноволосая дама в очках, имя которой с годами затерялось в памяти. – Заходим! Рассаживаемся! Не балуемся! Очень скоро наша желтая субмарина отчалит, и начнутся приключения!

– А что на этот раз? Зачем нам теплые вещи? – осмелился спросить я у обладательницы густой шевелюры.

– Все-то тебе любопытно, Тёма! – усмехнулась воспитательница, поправив на носу очки с фиолетовым градиентом. – Потерпи немного, любопытная Варвара!

– Ну и ладно, – печально выдохнул я, уже предчувствуя, что старшие мальчишки до полусмерти замучают меня этой самой «Варварой».

Опустившись на лавку, я устало закрыл глаза. «Здесь и высплюсь», – решил я в мыслях, поминая беспокойную прошлую ночь. Местные хулиганы пытались сделать «зассыхой» очередного несчастного из тех, кто помладше. Дождались полуночи, аккуратно вышли из палаты, миновали храпящую нянечку и шмыгнули в туалет, где набрали стакан теплой воды. В него-то и полагалось опускать пальцы сопящих пацанов в надежде, что это спровоцирует мочеиспускание. К слову, штука была рабочая: почти каждое утро кто-нибудь просыпался в холодной луже под сиплый гогот тех, кто не ведал жалости. Я не хотел быть одним из «ссыкунов», а потому – засыпал последним, когда заканчивались шорохи, смешки и скрипы.

– Ты знаешь, куда мы едем? – настороженно спросил Витька, мальчишка, с которым никто не хотел общаться (он безо всяких стаканов с теплой водой «дудонил» в кровать через ночь – детский энурез).

– Нет, ничего не знаю! – брезгливо отворачиваясь, бросил я и тут же выдохнул с облегчением, осознав, что Витька продолжил поиски места.

Дорожная качка мгновенно навеяла сон. Не замечая криков и суеты вокруг, я оперся на испещренное царапинами стекло и задремал. В то утро мне впервые за несколько лет приснилась мама. Она серьезно на меня смотрела и безостановочно говорила. Казалось, родительница стоит за плотным, звуконепроницаемым экраном: ее губы двигались, но слова не доносились. В конце нашего короткого свидания она сняла с себя нательный крест и бросила мне. Не помню, что дальше, но ощущения были жуткие. В нашей семье никогда не снимали оберегов-распятий. Мы верили, что покуда они с нами – беда не нагрянет… Проснуться довелось от резкого толчка.

– Вставай, Варвара, приехали! – издевательски бросил Артур, старший из приютских.

Потерев ушибленное плечо, я проморгался, закинул рюкзак на плечи, выпрыгнул из автобуса и присоединился к линейке, в которую выстроили воспитанников приюта.

– Итак, дети! – торжественно начала дама с химией на голове. – Мы думали сказать вам заранее, но решили, что лучше это останется сюрпризом. Мэр нашего города Еремей Миронович Лапин выделил для «Светлячка» путевки в это чудесное место! Добро пожаловать в детский лагерь «Сосновый лог»!

Только на последней фразе я додумался оглядеться. Тогда мне было невдомёк, что такое лог, но сосны сразу бросились в глаза. Могучие, грубые, с длинными лысыми стволами, они упирались в самое небо, отбрасывая густую тень. В памяти возродились образы одноклассников, каждое лето проводивших вдали от дома.

– Что же, – тихонько произнес я. – Посмотрим, стоило ли им завидовать!

Детский или, по версии бабушки, «пионерский» лагерь оказался довольно странным местом. Раньше я думал, что это своеобразный рай на земле! Слушая рассказы тех, кто провел там смену, а то и две за лето, я неизменно утопал в обиде и жалости к себе. Ведь, возвращаясь загорелыми и счастливыми, эти ребята без устали рассказывали, как им было весело! Дискотеки, бассейн, игры, конкурсы, новые знакомства и, конечно, первые поцелуи. О чем еще может мечтать подросток?

На деле все оказалось далеко не так радужно. Угрюмые одноэтажные бараки разбавлялись изношенными беседками и видавшими виды качелями. В единственном на весь лагерь бассейне вместо детей плавали листья и вездесущие сосновые иголки, ковром из которых были покрыты местные земли.

В постройке, что отвели нам для проживания, стояли полумрак и холод. Виной тому опять же проклятые сосны! Густо засаженная территория находилась в их плену. Вымахав до самых облаков, деревья сцепились кронами и надежно спрятали лагерь от тепла и солнечного света. Но, как говорится, где-то убыло, а где-то – прибыло: комаров в «Сосновом логу» водилось с избытком – только успевай отмахиваться!

Мечта об идеальном детском мирке, где кормят исключительно бананами и сладкой ватой, разбилась о неприветливый лик советского наследия. Мысль о том, что здесь предстоит прожить как минимум три недели, навеяла тоску. Впрочем, довольно быстро удалось найти жирный плюс подобных условий: шпана, что не давала проходу таким, как я, была в восторге! Возможность шататься без надзора, играя в карты и покуривая сигареты, являлась пределом их мечтаний. Приютская дедовщина подошла к концу. Нас оставили в покое. Можно было спокойно гулять, рисовать и читать архив журнала «Мурзилка» за последние 150 лет.

– Как думаешь, еще приедет кто-то? – спросил проходящий мимо Витька.

– Вряд ли, – пожал я плечами. – Слышал, как воспитательница говорила по телефону с мужем. С ее слов, этот лагерь в июне не работал. В тридцати километрах отсюда открыли новый: красивый, дорогой, со всеми развлечениями. А нас сюда направили по доброте душевной, вернее, по указанию мэра. У него там план какой-то есть, статистика.

– Жаль! – отрезал Витька и сорвался с места навстречу физруку с мячом.

Я посмотрел ему вслед и с удивлением понял, что от него больше не пахнет. С тех пор как мальчишку перестали задирать «старшаки», ночная проблема не давала о себе знать.

В бесцельных скитаниях по территории лагеря к концу подошел очередной день. Близилось время отбоя. Уставшие, а потому спокойные «деды» возвращались в корпус, неохотно переговариваясь. В десять часов вечера явилась вожатая с наволочкой наперевес. «Паужинок!» – объявила она, раскрыв тканевый мешок. Внутри таилась настоящая редкость: наливные красные яблоки, каких не сыщешь в наших широтах. Приютские охотно бросились за угощением.

– В коридоре стоит ведро. Ночью в него можно сходить по-маленькому, но всё остальное – в уличный туалет. Обулись, провернули ключ в замке и пошли потихонечку. Если кому нужно – на подоконнике рядом с дверью фонарик. Только не забудьте вернуть его на место. Все понятно?

– Угу… – блаженно промычал отряд, доедая огрызки.

Свет погас ровно в 22:15. Выдав пару глупых шуток, старшие мальчишки отключились – свежий загородный воздух действовал на них как наркоз. Они засыпали мгновенно и не просыпались до самого утра, даруя всем остальным возможность отдыхать полноценно, без страха проснуться без трусов или с ботинками на подушке.

В какой-то момент наступила гробовая тишина. Явление довольно редкое, а потому – крайне ценное для того, кто круглые сутки находится в окружении одичавших зверьков, от которых отказались хозяева. Мне же, как назло, не спалось. Привычка бодрствовать первые часы ночи держала мои веки открытыми.

В какой-то момент я закономерно ощутил давление внизу живота. Выбор оказался невелик: ведро или уличный туалет. Первое – стыдно, второе – страшно. «Эх, зря выпил второй компот за ужином», – посетовал я, запихивая стопы в резиновые тапки. В коридоре вопрос родился заново. Около минуты я простоял неподвижно, гипнотизируя дверь. В какой-то момент я ощутил касание за плечо, от которого внутри все оборвалось.

– Тёма, все хорошо? – шепотом поинтересовалась Азиза, студентка, проходившая в лагере учебную практику.

– Да… я хотел, то есть думал, это ведро…

– Хочешь, провожу тебя на улицу? – улыбнулась Азиза, понимая неловкость ситуации.

– Нет! – вдруг воспрял я. – Мне не страшно, просто забыл, где взять фонарик! – сочинилось на ходу.

– А вот и он! – Практикантка дружелюбно указала на подоконник, укрытый занавеской.

– С-спасибо! – вымолвил я и осознал, что пути обратно нет.

Издав протяжный скрип, дверь отворилась. Сумерки, что едва сгущались в черте города, здесь казались непроглядной ночью. Я щелкнул кнопкой и легонько вытянул вперед источник света. Его луч, пробираясь сквозь толщу тумана, стал тяжелым и мутным. Легко было представить, что в руках у меня самый настоящий световой меч, с помощью которого можно обороняться. Эта мысль одновременно развеселила и заставила напрячься.

– Спокойно! – произнес я, выпустив облако пара. – С фонариком ничего не страшно. Все привидения боятся света.

Спрыгнув с крыльца, я поспешил к заросшей тропинке, что вела к будке из прогнивших досок. Капельки ледяной росы окропили щиколотки, едва кончился асфальт. Вздрогнув и поморщившись, я осветил дорожку, опасаясь встречи с каким-нибудь ядовитым гадом. Тогда мне казалось, что под ночь каждая тварь, которой не нашлось места в свете солнца, выбирается из своей норы в поисках жертвы. Больше всего пугали гадюки. Из «Энциклопедии для почемучек» я узнал, что их яд не всегда смертелен, но способен причинить нестерпимую боль. К счастью, ни одно живое создание не решилось показаться мне на глаза, хотя местность и полнилась всевозможными звуками.

Закончив свои дела, я куда смелее двинулся обратно по кирпичикам, составлявшим тропу. Легко и во всех смыслах расслабленно я передвигал ногами и даже подумывал выключить фонарик, как вдруг застыл в исступлении. Недалеко от меня к нашему корпусу двигалась темная долговязая фигура: длиннющие конечности, покатая спина, черные как смоль волосы, выбивающиеся из-под прозрачной ткани, покрывавшей лицо. Ни на секунду я не усомнился в истинной природе создания. Люди так не выглядят. Люди не продираются сквозь заросли колючих кустов и крапивы, направляясь куда-либо.

– Мамочки! – воскликнул я, выронив фонарь из онемевшей ладони.

Существо остановилось и с хрустом повернуло голову. Полное оцепенение сразило плоть. Словно вкопанный, я не мог пошевелить ногами. Если бы минутой ранее я не наведался в уборную, наверняка обмочился бы от одного лишь вида нежити. Леденящая душу тень вопреки ожиданиям продолжила движение в сторону отряда. Я задышал вполсилы, опасаясь привлечь внимание, и отыскал в траве мигающий фонарик.

Силуэт из леса вплотную подобрался к стенам одноэтажного дома и вновь замер, точно обдумывая план действий. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем лесная нечисть, подобно пауку, начала карабкаться по стенам. Ее движения были легкими, а тело отрицало гравитацию. Призрак в считаные мгновения взобрался на крышу и осмотрелся. Что-то заставило его долго и безотрывно смотреть вдаль. Внезапно дверь корпуса приоткрылась. На крыльцо вышла Азиза. Тварь из кошмарных сновидений продолжала сидеть на черепице, словно ночная птица.

– Ну и куда ты пропал, Тём? Возвращайся скорее, холодно же!

Мои попытки заговорить не увенчались успехом. Губы дрожали в тщетном желании родить звук. Всё, на что хватило смелости, – это броситься навстречу студентке до того, как она вновь скроется за порогом. Несколько раз запнувшись, я взлетел по ступеням и кинулся в палату. Азиза успела схватить меня за плечи. Опустившись на корточки, она вкрадчиво заговорила:

– Эй, ты чего? Бледный, словно привидение увидел! Всё хорошо?

Я кивнул на автомате, но сразу понял, что так просто мне не отделаться. Собрав остатки мужества в кулак, я прошептал:

– Кажется, я увидел змею там, в траве. Гадюку!

– Нет, малыш, тебе показалось. Здесь даже ужики не водятся! Иначе не построили бы тут детский лагерь. Иди скорее спать, ладно?

– Хорошо, – с трудом вымолвил я, устремившись в сторону спальни.

В один прыжок я вернулся в кровать и с головой накрылся душным одеялом. Воздуха в образовавшемся коконе не хватало, но я и мизинца наружу показывать не собирался. Азиза ведь понятия не имела, что в тот момент, пока она со мной говорила, над нашими головами громоздилось порождение ночи. С учетом того, что я увидел, ему ничего не стоило пробраться внутрь. Главное – дождаться утра, авось пронесёт!

Неторопливый скрип двери вынудил затаить дыхание. Кто-то (или что-то) вошел в палату и вынудил половицы застонать. Словно в чудовищном сне, я почувствовал, как язык стал ватным, а в горле появился ком. Что бы ни происходило дальше, я не смогу закричать, даже пискнуть не получится! Звуки шагов становились все отчетливее. В какой-то момент ночной визитер задел свисающий краешек моего одеяла, и я почти смирился с тем, что умру. Поток тревожных мыслей нарушил знакомый шепот:

– Здесь и будет твое место, хорошо?

Объятый любопытством, я приподнял одеяло. На соседней кровати, пустовавшей предыдущие дни, сидел невысокий, коротко стриженный мальчишка. Клавдия Викторовна, наш старший воспитатель, заправляла в наволочку его подушку. Пацан без особого интереса наблюдал за происходящим. Как только женщина приготовила постель для сна, новенький разделся и лег на бок, спиной ко мне. В палате вновь стало тихо. Тогда я и представить не мог, чем кончится эта жуткая, словно списанная с дурного сна история…

Новый день в «Сосновом логу» начался запланированно рано, то есть ровно в семь утра. Азиза прокричала бодрое «подъем» и приоткрыла окно для проветривания. Мои соплеменники нехотя зашевелились, в то время как я натурально страдал от давящей боли в затылке. Выспаться ночью так и не удалось. Сначала боялся закрыть глаза, а после – просыпался каждые пять минут от навязчивых видений. И только в пятом часу покой вернулся в мое сердце вместе с блеклым светом, пробивавшимся сквозь тяжелые кроны сосен.

Казалось, едва опустились веки, неугомонная практикантка ворвалась в палату и перевернула все с ног на голову! Смирившись с долей вечно рассеянного и сонного ребенка, я вынудил себя подняться. В семь тридцать начиналась зарядка, а тем, кто опаздывал, здорово прилетало. Никоим образом я не хотел оказаться в числе провинившихся, а потому подгонял себя как мог.

– Это еще что за чучело? – вышагивая в одном нижнем белье, просипел Артур.

Взгляд задиры устремился в мою сторону, точнее в сторону кровати, что располагалась рядом. Там, неспешно заправляя одеяло, мелькал новенький.

– Он с нами теперь будет, ночью приехал! – зачем-то вмешался я.

– Хрен ли ты за него впрягаешься? Он че, глухонемой? – усмехнулся парень, недоверчиво осмотрев нас обоих. – Или твой новый бойфренд?

Комната разразилась хохотом. Смеялись все, кроме меня и новенького. Большинство делало это, чтобы уважить лидера и не стать объектом его новых издевок. Неизвестно, чем бы кончилось дело, не вмешайся Азиза. Сигналом свистка она призвала к тишине.

– Артур, вижу, тебе нравится быть в центре внимания? Значит, сегодня именно ты проведешь зарядку! Но для начала надень шорты и майку.

Вожак стаи волчат недовольно оскалился. В ту же секунду я понял, что за это придется ответить. Либо мне, либо этому безымянному мальчишке рядом. Так и не удосужившись представиться, он проследовал на выход. Как оказалось, у него было освобождение от физкультуры. «Ох, не избежать ему взбучки, не избежать!» – с досадой осознал я и приготовился к разминке.

Покончив с рутинными занятиями вроде уборки и стирки нижнего белья, мы отправились на завтрак в корпус номер 1. Там полным составом находилась группа девочек. Переминаясь с ноги на ногу, воспитанницы приюта оживленно трещали обо всем на свете и совсем не обращали на нас внимания.

Когда ты ребенок, все, кто не похож на тебя (особенно так радикально), воспринимаются как пришельцы. На них можно смотреть с удивлением, но даже в голову не придет подружиться. Через пару лет эти противоположности притянутся, да так сильно, что не сыщется на Земле силы, способной это изменить. Но то будет нескоро, а до тех пор мы брезгливо морщились при виде друг друга. По крайней мере, на публике.

Стоит сказать, что в то утро «глупые девчонки» мало интересовали «пацанячий отряд». С куда бо́льшим интересом обсуждалось появление «духа», что в армейской терминологии, бог весть как затесавшейся в детский лексикон, означало «новенький». Артур уже разминал кулаки, чтобы преподать ему урок «уважения к старшим», но мальчишка не явился… на свою удачу! Его тарелка манной каши, тонкий ломтик хлеба с маслом и компот переместились на поднос и вместе с Азизой исчезли в неизвестном направлении.

Этот чудак и впрямь будто напрашивался на неприятности, ведь каждый приютский знает, что единственный способ выжить – не выделяться: смеяться, когда смеются все, быстро отвечать на вопросы «дедов» и держать рот на замке, если они с тобой не разговаривают. Другими словами, нужно стать тенью, неприметной вещью из интерьера, на которую, проходя мимо, не обращают внимания. Именно так поступал я. И, надо сказать, данная тактика работала.

С полудня до обеда наступало «свободное время», каждый мог заниматься чем угодно. Из предложенного, разумеется. Взрослые мальчишки шли играть в баскетбол, совсем еще малыши отправлялись на тихий час, а промежуточные звенья приютской эволюции вроде меня могли тихонько читать или рисовать. Я без раздумий выбрал первое. Особенно когда узнал, что библиотека при лагере возобновила работу. Первые дни она стояла закрытой, но буквально вчера в «Сосновый лог» приехала худосочная женщина в очках и поношенной водолазке. Нам она представилась как смотритель читального зала, и в ту же секунду я понял, где буду пропадать бо́льшую часть так называемого свободного времени.

– Добрый день! Я бы хотел взять книгу, – незаметно появившись у стойки библиотекаря, объявил я.

– Чудесно! – улыбнулась женщина. – Тебя как звать? Меня – Таисия Максимовна.

– Артём.

– Очень приятно, Артём! Что хочешь почитать?

Какое-то время я размышлял, что выдать: правду или ее замаскированную версию? Слегка замявшись, я решил выложить все карты на стол:

– Честно говоря, мне бы хотелось найти сборник легенд про всяких существ. Про призраков и монстров. У вас есть такие энциклопедии?

– Удивил так удивил! – довольно вскинула брови Таисия Максимовна. – Мальчишки в твоем возрасте просят комиксы или подростковые журналы.

– Я не такой. – Суровость в собственном голосе была мне в новинку.

– Это я уже заметила. Что же, давай посмотрим! – развела руками новая знакомая.

Больше двадцати минут мы изучали пыльные шкафы с книгами, но так ничего и не нашли. Конечно, попадались красочные сборники сказок про Бабу Ягу, Кощея и Змея Горыныча, но это для детсадовцев. Мне же кровь из носу требовалось узнать, что я видел прошлой ночью, а в идеале – понять, как от этого защититься.

– Выходит, нет ничего такого… – разочарованно вздохнул я, рассмотрев обложку последней книги.

– Выходит, так, – не менее печально отозвалась женщина, как вдруг оживилась: – А что тебе интересно? Вдруг я разбираюсь?

– Это уж вряд ли, – покачал головой я.

– А ты проверь! – задорно подмигнула Таисия Максимовна.

Сам не знаю почему, я решил поделиться своей историей с библиотекарем. Наверное, подкупила искренняя улыбка. Приютские дети видят ее нечасто, но распознают мгновенно! Подробно описав увиденное ночью, я опустился на табурет в ожидании ответа. Тетя Тая задумчиво нахмурилась. Тогда я подумал, что в голове представителя ее профессии и так хранится слишком много информации, а места всяким сказочкам нет. К моему удивлению, все оказалось иначе. Собравшись с мыслями, женщина заговорила:

– То, что ты видел, удивительно похоже на описание духа из славянской мифологии. Моя мама – коллекционер русского фольклора. В детстве я всякого от нее наслушалась. Если хочешь – поделюсь.

– Конечно!

– Только помни, что все это – вымысел, в реальности ничего такого не существует. Верой в богов и духов наши предки оправдывали все, чему не находили логического объяснения! – смотря куда-то вдаль, вещала Таисия Максимовна. – На Руси считали, что в течение суток мы пересекаем сразу несколько опасных порогов: рассвет, полдень, закат и полночь. Мол, в моменты перехода, когда свет сменяется тьмой, а день – ночью, обитатели потустороннего мира способны прокрасться в мир живых, чтобы натворить пакостей. Когда солнце достигало наивысшей точки, являлась Полудница. Дева в белоснежных одеждах, что бродила по полю и смотрела за тем, чтобы крестьяне работали в меру, не забывали про обед и отдых. Тех, кто от жадности или по забывчивости продолжал работать, она со спины ударяла по голове. После этого человеку становилось плохо, кровь шла носом, он сознание терял, мог и рассудок временно помутиться. Но шалости Полудницы не идут ни в какое сравнение с тем, что творила ее сестра Полуночница, или, как говорила мама, Ночница!

– Что может быть хуже издевательств над людьми? – вслух рассуждал я, вспоминая собственный горький опыт.

– О, нет! То нельзя считать издевательством. Так, баловство! А вот Ночница, как ты уже догадался, являвшаяся в полночь, могла всерьез набедокурить! Зная это, суеверные люди не выходили из дома после заката. Запирали ставни и двери да сидели тихонечко в тусклом мерцании свечки. Ночница в то время, если верить преданиям, бродила по округе, выискивая хаты, где хозяевам нет покоя. Она стучала в двери гнилыми костяшками пальцев, и не дай бог было ей открыть! Такую гостью ни силой, ни молитвой не спровадить. Ночница лишала детей сна и больно кусала их за пальчики, вынуждая биться в истерике! Несчастные крохи голосили на всю округу, и тогда уже всей деревне было не до отдыха.

– А зачем Ночнице поступать так с малышами?

– Согласно верованиям, Ночницами после смерти становились одинокие ведьмы, так и не родившие собственных детей. Злость и отчаяние превращали их и без того нечистый дух в сгусток тьмы. Они мстили всем счастливым семьям, особенно тем, у которых имелось потомство.

– Как же от нее защититься? – оторопело вопросил я.

– Это почти невозможно, Тёма. Самое простое – вовремя ложиться спать и не выходить из дома за полночь. Тогда она к тебе даже не подступится. Ах да, еще крайне важно запирать двери и окна. Ночница, хоть и дух, но в жилище проникает весьма традиционно… – заулыбалась Таисия Максимовна. – Только ты не забывай, что это сказки. А все, что ты видел, – фантазия или игра воображения!

– Угу, – приняв решение не спорить, отозвался я. – Спасибо огромное, думаю, мне пора! Свободное время давно вышло.

– Не бойся, если что – я тебя прикрою! – захлопала глазами женщина.

– До встречи, – сдержанно, словно взрослый, произнес я и ушел не оглядываясь.

Пазл в моей голове понемногу собирался, но, чтобы восстановить картину полностью, я должен был поговорить с новеньким, как бы его, окаянного, ни звали!

О причинах детской жестокости и путях ее искоренения рассуждают поколениями. Умнейшие люди планеты составляют доклады, выступают на конференциях и призывают жертвовать в специализированные фонды. Прекрасные инициативы, гуманизм в действии! Но помогает ли это решить проблему? Черта с два.

Быть может, виной тому первобытные инстинкты, что лежат в основе человеческой природы, возможно, мы сами потворствуем агрессии, создавая образы киношных супергероев, раздающих тумаки направо и налево. Правда нам неизвестна, а факт остается фактом: подростки обижают тех, кто не способен дать отпор. Страшный закон джунглей действует и в обычных школах, но когда речь заходит об учреждениях закрытого типа, можно столкнуться с примерами настоящего зверства.

Новоприбывший мальчишка был обречен с самого начала. Щуплый, крошечного росточка, с черными кругами под глазами и паутинкой бледных вен, проступающих на висках. Вид у него был жалкий, почти раздражающий. С таким ни сыграть в футбол, ни перелезть через забор, чтобы наворовать яблок, он даже собственный рюкзак в походе тащить не сможет. Квелый никчемыш! Но разве он выбирал таким родиться?

Вернуться в корпус ему довелось лишь под вечер. Хмурый и погруженный в собственные размышления, новенький вошел в комнату мальчиков. Там его уже ждали. Выдав размашистого леща, Артур повалил несчастного на пол. А после стая повизгивающих от восторга гиен налетела сверху, и каждый попытался урвать свой кусок от добычи. Я прибежал на шум практически сразу, но добрых полминуты стоял в проходе, наблюдая истязания. Мне было больно и стыдно. Больно от воспоминаний, ведь мой первый день в приюте кончился примерно так же, а стыдно потому, что не мог заступиться и ужасался одной мысли о том, чтобы позвать на помощь.

Мягкий толчок, сместивший меня в сторону, привел в чувство. Практикантка Азиза, как и я, примчалась на крики. К счастью, девушке хватило смелости броситься в самое пекло и оторвать глумящихся негодяев от их обмякшей жертвы.

– Кто это затеял?! – строго вопросила старшая воспитательница, возникшая на пороге.

Малолетние садисты, мгновенно лишившись запала, потупили взоры. Выдать своего лидера означало стать его личным врагом. Форменное самоубийство! На такое ни у кого не хватило бы смелости.

– Я! – нахально улыбнувшись, кивнул Артур. – Останусь без паужинка?

– Ты сейчас без ушей останешься, мерзавец! – Клавдия Викторовна схватила парня за руку и потащила в коридор. – Спать сегодня будешь тут! На стуле!

– Вы не имеете права! – гаркнул Артур, и все мы замерли, воображая его глаза, налившиеся кровью.

– Ты мне тут поговори, поговори! Языкастые у нас вообще на крыльце ночуют! Ишь, что удумал! Бить инвалида! Диагнозы его знаешь, олух?! Тебе уже есть четырнадцать, случись что с бедолагой – в воспитательную колонию отчалишь! А оттуда лишь одна дорога! Так что не ищи беды – беда тебя сама сыщет!

Азиза тем временем помогла новенькому переместиться на кровать. Она бегло осмотрела его на предмет серьезных ранений, к своему удивлению, ничего не обнаружив. Дружки Артура, словно матерые уголовники, знали, как бить больно, не оставляя при этом следов. Этому их обучили непутевые отцы, половина из которых то и дело наблюдала жизнь через решетки.

Отбой в тот день объявили раньше положенного. Таким было наказание для нашей палаты. Артуру разрешили спать на кровати, но не вернуться в палату. Испепеляя взглядом новичка, он сначала перетащил матрас и постельное, а после и саму койку. Всем стало предельно ясно, что это не конец. Месть прилюдно униженного «старшака» не заставит себя ждать.

Погасив свет и не пожелав нам добрых сновидений, Азиза удалилась в свою каморку. Воцарилась тишина, но я по-прежнему не мог успокоиться, а уснуть – и подавно! Новенький также не смыкал глаз. Бессмысленно изучая потолок, он то и дело поглядывал в мою сторону, словно пытаясь завязать беседу.

Я не выдержал напряжения и шепнул ему:

– Ты как?

– Сойдет, спасибо.

– Сильно они тебя?

– Вроде ничего не сломано, – ощупав выступающие ребра, заключил пацан.

– Тебя как звать хоть?

– Матвей. А тебя?

– Артём. Ты прости, что не попытался разнять драку, мне очень совестно.

– Глупости! Ты что, супермен? Не присоединился – и то спасибо! – хмыкнул мальчишка, тяжело вздохнув.

– Точно не обижаешься?

– Точно! Спи спокойно, – зевнул Матвей и перевернулся на бок.

От этих слов будто камень с души свалился. Я закрыл глаза и позволил себе расслабиться. Ненадолго. Резкий стук вернул в реальность. Неспешный, но довольно отчетливый, он посеял зерна страха в моем воображении. Показалось? Нет, точно нет! Вот оно, снова: тук-тук-тук…

– Кто там?! – недовольно произнес за дверью Артур, и от осознания происходящего я покрылся мурашками.

Тук-тук-тук – ночной визитер не желал давать ответа, но и уходить не спешил – тук-тук-тук… бам-бам-бам!

– Да кто там?! – взревел мальчишка в негодовании.

– Артурчик, милый, это мама! Пусти меня скорее, я так долго сюда добиралась…

– Мама?! – срывающимся голосом воскликнул приютский.

В этот миг самые страшные мои подозрения подтвердились. Пересиливая ужас, на босых ногах я бросился в коридор, чтобы предотвратить катастрофу. Но опоздал. Дверь отворилась, обнажив пространство крыльца. Единственное, что я увидел, – дама в черных одеждах с длинной кружевной вуалью, сквозь которую просматривался мертвенно бледный лик. Она схватила Артура за руку. В следующий миг он, словно безвольное чучело, поволокся за ней вслед. Входная дверь хлопнула так, что задрожали бревенчатые стены.

Снаружи раздался крик. Высокий, визгливый, как у девчонки. Артур звал на помощь. Умолял его отпустить. Я кинулся барабанить в двери воспитательских спален. Ни слова, ни звука в ответ. Набравшись смелости, я нажал на одну из ручек и вошел. Азиза лежала в своей кровати под двойным одеялом и сладко посапывала. Казалось, ночной переполох не тревожил ее вовсе. Студентка была жива, но спала как убитая. «Ночница…» – прошептал я и от безысходности вернулся в палату. Там было тихо. Подозрительно тихо. Душераздирающие вопли за окном не помешали отдыху приютских – дремали все как один. Кроме Матвея. С дрожью наблюдая его демоническую улыбку, отражавшую лунный свет, я опустился на кровать.

– Не бойся, Артём. Ты ведь ничего не сделал. Ты хороший человек. Мама тебя не обидит.

– А Артур? – выпалил я. – Что с ним станется?!

– Сам знаешь, всем без него будет лучше, – спокойным ровным голосом отозвался Матвей.

– Он когда-нибудь вернется? – тщетно пытаясь усмирить тремор всего тела, выдавил я.

– Конечно. Они всегда возвращаются. Но иногда по частям.

Все, что случилось поутру, я припоминаю смутно. Ранний подъем, суета, милиция, заплаканные воспитательницы, дающие показания. В довершение ко всему выяснилось, что весь отряд, кроме меня и Матвея, подхватил воспаление легких. За одну ночь. Кашляя без умолку и отхаркивая кровавую мокроту в кружки, приютские лежали каждый в своей кровати. Бледные, изможденные внезапным недугом, они слабо переглядывались. В глазах их читалась тревога. А еще – вопрос. Вопрос, на который они знали ответ.

Плохие вещи иногда происходят с хорошими людьми. Но почти всегда они сами в этом невиновны. Когда же страдают злодеи, ни у кого не возникает сомнений – так и должно было случиться, все неспроста! Называйте это кармой, бумерангом или божественным возмездием, суть останется прежней: око за око, зуб за зуб. Таков закон равновесия, к исполнению которого стремится все во Вселенной.

Двадцать лет спустя я все еще мучаюсь догадками. Давно покинув приют и растеряв бо́льшую часть воспоминаний, я продолжаю спрашивать себя: было или не было, свершилось или привиделось? Единственный человек, способный развеять мои сомнения, по-прежнему живет в городе, где все началось. По крайней мере, в этом пытается заверить его страничка в социальной сети…

Подчиняясь внезапному импульсу, любопытству, граничащему с одержимостью, я лечу туда, где в мае лежит снег, а на сентябрь у каждого заготовлена теплая куртка. Все пять часов полета я проигрываю события прошлого и пытаюсь найти в них себя… Кажется, теперь это зовется модным словом «рефлексия». Меня бросает из крайности в крайность. Мною овладевают самые разные эмоции. Я злюсь на самого себя и те шальные мысли, что то и дело роятся в голове. Я тихо радуюсь возможности приблизиться к истине. Хотя что есть истина? Точнее, где она? Давно не секрет: где-то рядом…

Родные места на удивление не заставляют сердце биться чаще. Ничего внутри не сжимается в тот момент, когда мы проезжаем мост, по которому еще ребенком я ходил сотни, а может быть, и тысячи раз, подбирая необычные пивные пробки, коих набивался целый карман. Даже очертания дома, в котором прошло детство, не вызывают желания остановиться и погрустить на скамейке у подъезда. Я четко понимаю свою цель и иду к ней. Точнее, еду. На немыслимо низкой скорости.

Водитель, разглядевший на картах пункт назначения, меняется в лице. Исчезает глупая улыбка и выключается провинциальный шарм. Музыка приглушается по велению грубых пальцев. Мы молчим. Наконец, набравшись смелости, он задает вопрос (не заговорить с клиентом тут моветон):

– Поминать или на похороны?

Я улыбаюсь в мыслях, представляя, чего мужику стоило заговорить со мной на столь щепетильную тему, и отвечаю следом:

– Нет-нет, просто к другу. Так уж вышло, что он работает на кладбище.

– Ну слава богу! – выдыхает дядька и позволяет улыбке вернуться на место.

А дальше он пытается наверстать нерассказанное и неуслышанное. Оставшихся минут в пути, разумеется, недостаточно. Еще какое-то время мы сидим в машине с заглушенным двигателем, и я пытаюсь ускорить неизбежное прощание, поглядывая на экран телефона. Но вот он, заветный миг! Перехватывая очередной заказ, таксист наказывает передавать привет Ленину и Лужкову (забывая, по всей видимости, что оба мертвы) и выпускает меня из прокуренного салона.

Я прохожу в большие и довольно уродливые ворота, сворачиваю налево, к будочке, из которой доносятся диалоги в стиле сериалов по «России-1» и запахи лапши быстрого приготовления. На ходу вру, что прихожусь родственником Матвею, и выясняю, где он трудится сегодня. На мою удачу, парень вкалывает как проклятый, без выходных и отпусков. Зато с перерывом на рюмку. А как иначе – профессия обязывает.

Ориентируясь по карте, что мне подсунул местный сторож, я иду не спеша. Что сказать давнему знакомому столько лет спустя? Как начать разговор? Может, предложить денег и горячий обед за возможность поболтать? Нет, глупости. Местные и так не пылают любовью к москвичам, а за подобную наглость с радостью присыплют меня слоем земли.

Заметив невысокого, плюгавенького мужичка, я останавливаюсь и растерянно пытаюсь собрать буквы в слова приветствия. Матвей оборачивается и как ни в чем не бывало кидает пренебрежительное: «О, Тёмыч!» Его тут же отвлекает молодой коллега, судя по всему, новенький. Дожидаясь внимания старого приятеля, я растираю предплечья. Да черт возьми, тут даже в августе промозгло!

– Ты чего приехал-то? – без удивления задает вопрос Матвей. Начинает казаться, что не было всех этих лет по разным городам и убеждениям. – Помер, что ль, кто?

– Нет, все живы, слава богу! Поговорить хотел. Есть минутка?

– Минутка есть всегда! – улыбается Матвей и нюхает сигарету перед тем, как зажать один из ее концов зубами.

Мы отходим в сторону, он раскуривает папиросу без фильтра. Я не мешаю. Спокойно стою, разглядывая типовые надгробия и читая фамилии. Если верить цифрам, большинство местных работяг не дотягивают и до шестидесяти… Эх, и где же оно, знаменитое сибирское долголетие?

– Ну так что… – Матвей морщится от горечи и удовольствия. – Чем обязан?

– Даже и не знаю, с чего начать! – нервно улыбаюсь я. – Та ночь в лагере… после нее все иначе. До сих пор не понимаю, что тогда произошло.

Копатель могил делает тяжку и шумно выдыхает дым. Ему нечего ответить на сумбур в моей голове.

– Знаю, что не расскажешь всей правды, но одно мне понять важно. Твоя мама – она…

– Давно почила, – перебивает Матвей. – Покоится на этом самом кладбище. Вернее, покоится ее тело, а дух…

– А дух? – с надеждой вторю я.

– А дух для того и создан бесплотным, чтобы быть там, где ему заблагорассудится. – Сапог, выпачканный глиной, спешно давит окурок. – Мы всегда остаемся детьми своих родителей. Даже когда они умирают. Больше тебе знать не положено. – Матвей подмигивает мне и возвращается к работе.

Сегодня ему предстоит выкопать еще несколько могил. Это все, чему он обучил себя в этой жизни. Это то, чем он зарабатывает на хлеб. Не прощаясь, я ухожу прочь. Я не разочарован. Я узнал больше, чем рассчитывал. А еще – вновь повидался с ребятами из отряда. «Новенький» отомстил всем, возвысившись ровно на полтора метра над теми, кто однажды возвышался над ним.