ГЛАВА 2

Пастбище, куда «Кетцаль» попросили посадить свой гигантский цилиндр, находилось примерно в пяти километрах к югу от города под названием Инстар.

Еще на трапе Толтека широко огляделся на холмистые поля. Изгороди разделяли их на густоцветущие зеленые луга; пашни, где пробивались первые побеги; сады и рощи, разбросанные строения, издали казавшиеся игрушечными. Между деревьями, очень похожими на тополя, светилась река Эмлот. Инстар раскинулся по обоим берегам, красные крыши возвышались над садами, вокруг которых были построены дома.

Большинство дорог было вымощено, но они были узкими и извилистыми. Иногда Толтека был даже уверен, что изгиб был специально сделан для того, чтобы сохранить какое-нибудь древнее дерево или чудесное холмистое возвышение. К востоку пейзаж выравнивался, спускаясь к дамбе, которая закрывала собой видна море. К западу же ландшафт поднимался, пока на горизонте не поднялись лесистые холмы. За ними были видны горные вершины, некоторые из которых походили на вулканы. Солнце висело как раз над их снегами. Незаметно было, какое оно маленькое, потому что оно светило слишком ярко и смотреть на него было невозможно, общая яркость была почти в один стандартный сол. На юго-западе неясно вырисовывались кучевые облака, и всюду прохладный ветер рябил лужи, оставшиеся после недавно прошедшего ливня.

Толтека откинулся на сиденье открытой машины.

— Здесь красивее, чем в самых прекрасных местах моего мира, — сказал он Даиду. — И все же Нуэвамерика считается чрезвычайно похожей на Землю.

— Спасибо, — ответил гвидионец, — хотя похвала эта к нам в общем и не относится. Планета была здесь со своими внутренними, присущими ей условиями, со своей естественной биохимией и экологией, со всем свыше приготовленным для человеческой жизни. Я понимаю так, что у Бога разное лицо в большинстве известного космоса.

— А-а, — Толтека поколебался. Местный язык, записанный первой экспедицией и выученный второй перед отправлением, был для него не таким уж легким. Подобно лохланнскому он происходил от английского, в то время как намериканцы всегда говорили на испанском. Вполне ли он понял эту часть про «Бога»? Это каким-то образом не походило на традиционную религиозность. Но, с другой стороны, из-за светской ориентации его собственной культуры он вполне мог неверно истолковать теологические ссылки.

— Да, — сказал он наконец, — число вариантов террестоидных планет невелико в процентном отношении, но для людей они представляют огромную разницу. На одном материке моего собственного мира, например, поселение было невозможно, пока не был искоренен один распространенный вид растения. Большее время года оно было совершенно безвредно, но оказалось, что пыльца, которую оно разбрасывало весной, содержала в себе вещество, похожее на токсин ботулинус.

Даид испуганно посмотрел на него. Толтека с некоторым удивлением подумал, что, может быть, он сказал что-то не так. Может, пропустил какое-то местное слово? А, ну конечно — ему пришлось употребить испанское название времени года…

— Искоренить? — пробормотал Даид. — Вы имеете в виду уничтожить? Полностью?

Взяв себя в руки, с некоторой отработанной легкостью вернувшись в свое прежнее безмятежное состояние, он сказал: — Ну не будем обсуждать подобные детали. Это, несомненно, было одно из Ночных Лиц.

Оторвав руку от рычагов управления, он начертил в воздухе какой-то знак.

Толтека был несколько озадачен. Первая экспедиция особо подчеркивала в своем докладе, что гвидионцы не были суеверны, хотя у них и было огромное количество обрядов и символики. Конечно, первая экспедиция высадилась на другом острове; но повсюду, где бы она ни была, она обнаруживала ту же самую культуру (И они так и не смогли понять, почему люди заняли лишь район между северными широтами 25 и 70 градусов, хотя множество других мест казались столь же привлекательными и удобными). Когда прибыл авангард «Кетцаля», Инстар был предложен как наилучшее место для посадки просто потому, что это был один из крупнейших городов и здесь находился колледж с превосходной библиотекой справочной литературы.

Церемонии встречи тоже не были потрясающими. Весь Инстар вышел на улицу — мужчины, женщины и дети с гирляндами, трубами и лирами. Немало было и гостей из других районов, и все же толпа была не столь велика, какой она была бы на многих других планетах. После нескольких торжественных речей в честь прибывших прозвучала музыка и был показан балет, представление масок и прозрачных костюмов, значение которого Толтека не уловил, однако эффект был ошеломляющим. Вот и все. Собрание разошлось в общей сердечности — без похлопываний по плечу, рукопожатий, как это бы сделали намериканцы, но и без тщательно разработанной церемонии с парадом лохланнцев. Люди дружелюбно разговаривали, приглашали остановиться у себя в доме, с интересом расспрашивали о внешней вселенной. И наконец большинство из них ушло обратно в город. Однако каждого чужеземца подвезли на небольшом изысканном электромобиле.

На корабле осталась лишь номинальная охрана из экипажа и большего по численности отряда лохланнцев. Не было никаких обид из-за осторожности Ворона, однако негодование Толтеки все еще не утихало.

— Вы в самом деле не против того, чтобы остановиться у меня? — спросил Даид. Толтека наклонил голову.

— Это была бы честь для меня, сэр…

Он остановился.

— Простите меня, но я не знаю вашего титула.

— Я принадлежу к семье Симмона.

— Нет. Это я знаю. Я имею в виду ваше — не ваше имя, а то, чем вы занимаетесь.

— Я врач — из тех, кто исцеляют песнями, как и лекарствами.

Толтека подумал о том, что его снова не понимают.

— Еще я отвечаю за охрану плотины и обучаю молодежь в колледже.

— А-а. — Толтека был разочарован. — А я-то думал… Так, значит, вы не в правительстве?

— Ну почему же. Я же сказал, что я в охране плотины. А что еще вы имеете в виду? Инстар не держит ни короля… Нет, это, должно быть, не то, что вы имеете в виду. Очевидно значение слова «правительство» в нашем языке расходится с вашим. Дайте мне, пожалуйста, подумать.

Даид нахмурился.

Толтека наблюдал за ним, словно стараясь прочесть то, что не могло быть сказано. У всех гвидионцев было то основное сходство, которое явилось результатом очень небольшого числа первых поселенцев и отсутствия дальнейшей иммиграции. Первая экспедиция сообщила о легенде, по которой их предками были только один мужчина и две женщины, одна блондинка, другая темноволосая — единственные, что остались в живых после атомного взрыва во время Распада. Но предположительно сохранившиеся свидетельства не заходили настолько вглубь прошлого и не подтверждали, но и не отрицали этой истории. Каковы бы ни были факты, а человеческий фонд здесь был, конечно, ограничен. И все же — необычное дело: вырождения здесь не было, скорее даже своего рода утонченный отбор. Первые поколения следовали тщательной программе воспроизводства. Теперь брак заключался на добровольной основе, но носители видимых наследственных дефектов — включая низкий интеллект и психическую неуравновешенность — стерилизовались. Первая экспедиция свидетельствовала, что такие люди легко и весело соглашались на операцию, потому что впоследствии сообщество чествовало их как героев.

Даид был чистый кавказоид, что само по себе доказывало, насколько древним был его народ. Он был высок, строен и, будучи средних лет, все еще гибок. Его желтые волосы длиной до плеч были с сильной проседью, голубые глаза совершенно не требовали контактных линз, а загорелая кожа была закалена. На гладко выбритом с высоким лбом и сильным подбородком лице был прямой нос и мягкий рот. На нем были зеленая туника до колен и белая накидка, золотая лента, кожаные сандалии, на шее висел медальон, который с одной стороны был золотым, а с другой черным. На лбу его был вытатуирован трезубец, что впрочем совершенно не придавало ему дикий вид.

Язык его не очень сильно отличался от английского, лохланнцы выучили его без труда. Несомненно, книгопечатание и звукозапись повлияли на его сохранение, как это обычно и бывает. Но в то время, как лохланнец лаял, рычал и ворчал, подумал Толтека, гвидионец выводил трели и пел. Он никогда раньше не слышал таких голосов.

— Ax, да, — сказал Даид, — кажется, я понял. Да, ко мне часто обращаются за советом, даже по общемировым вопросам. Я горжусь и покоряюсь этому.

— Превосходно. Что же, господин Советник, я…

— Но советник это не… не обращение. Я говорил, что я врач.

— Погодите минуту, пожалуйста. Официально вас никак не избирали для того, чтобы вы руководили, советовали, контролировали?

— Нет. Да и почему меня должны выбирать? Репутация человека, хорошая ли, плохая, распространяется. И в конце концов люди могут прийти с почти другого края мира, чтобы спросить его мнение по какому-либо предложению. Учтите, даль-друг, — добавил Даид, — все наше население насчитывает какие-то десять миллионов, и у нас есть и радио, и авиация, и мы очень много путешествуем между нашими островами.

— Но кто же тогда отвечает за общественные дела?

— Ну, в некоторых общинах — Год-Король, другие избирают президентов на своих местных собраниях или же предлагают какого-нибудь инженера для ведения текущих дел. Это зависит от местных традиций. Здесь в Инстаре у нас нет таких обычаев кроме того, что каждое зимнее солнцестояние коронуем танцовщика, чтобы год был счастливым.

— Это не то, что я имею в виду, господин Доктор. Предположим, какой-то — ну, скажем проект, например — строительство новой дороги, или политический, ну решение иметь ли регулярные связи с другими планетами — предположим эта группа мудрейших, о которых вы говорите, людей, которые зависят просто от репутации — предположим, они так или иначе решат какой-то вопрос. Что происходит дальше?

— Дальше обычно делается так, как они решили. Разумеется, все узнают об этом заранее. Если дело важное, то состоится серьезное общественное обсуждение. Но, естественно, люди больше прислушиваются к предложениям тех, кто известен своей мудростью, чем к тому, что могут сказать глупые или некомпетентные советчики.

— Значит, все согласны с окончательным решением?

— Почему нет? Вопрос тщательно проработан, найден наиболее логический ответ. Ну, конечно, всегда есть несколько неубежденных или недовольных. Но ведь они люди, следовательно существа разумные, поэтому смиряются с общей волей.

— А-э-э — финансирование такого предприятия?

— Это зависит от его природы. Сугубо местный проект, как например строительство новой дороги, осуществляется людьми из соответствующей общины, с празднеством и весельем, устраиваемыми каждую ночь. Для более крупных и специальных проектов могут понадобиться деньги, и тогда их сбор — дело местных обычаев. Мы в Инстаре пускаем Танцовщика, который обходит всех с мешком, и каждый вносит свою разумную долю.

На время Толтека оставил свои вопросы. Он уже продвинулся дальше, чем антропологи первой экспедиции. Кроме, может быть, того, что мысленно был готов к некоторым таким ответам, какие он получил, и мог скорее сразу принять их, чем тратить недели, выискивая несуществующий секрет. Если у вас общество с простой экономической структурой (в этом отношении изумительно помогала автоматизация, при условии, что материальные желания людей оставались скромными) и однородное население с высоким средним интеллектом и средней непорядочностью. Тогда, вероятно, идеальное анархистское государство было возможно.

Но необходимо помнить, что анархия, в этом случае, не обозначает аморфности. Общая культура Гвидиона была столь же сложна, как и любая другая, когда-либо развитая человеком. Что в свою очередь было парадоксально, ибо передовая наука и технология обычно растворяли традиции и упрощали межчеловеческие отношения. Тем не менее…

Толтека осторожно спросил:

— Как вы полагаете, какое воздействие на ваших людей оказал бы контакт с другими планетами? Планетами, где дело обстоит совершенно по-другому?

— Я не знаю, — ответил Даид, задумавшись. — Нам нужно больше данных и гораздо больше обсуждений, прежде чем даже попытаться предвидеть последствия. И я действительно думаю, что для вас постепенное знакомство с новыми обычаями и образом жизни может оказаться лучше, чем какая-нибудь внезапная перемена.

— Для нас? — Толтека был изумлен.

— Не забывайте, мы живем здесь уже давно. Мы лучше вас знаем Виды Бога на Гвидионе. Как мы должны быть очень осторожны, решившись войти в ваш дом, точно так же я советую быть здесь осмотрительными и вам.

Толтека не мог не сказать:

— Странно, что вы никогда не строили космических кораблей. Я прихожу к выводу, что ваш народ сохранил или восстановил все научные основные знания своих предков. А так как у вас достаточно большое население, достаточно экономических излишек, то вы смогли бы присоединить термоядерную установку к генератору, построить вокруг всего корабля корпус и…

— Нет!

Это был почти крик. Толтека резко повернулся, чтобы посмотреть на Даида. Гвидионец совершенно побледнел.

Через некоторое время краска снова прилила к лицу. Он ослабил руку, сжимавшую рычаг. Но, когда он ответил, глаза его все еще были устремлены вперед.

— Мы не используем атомную энергию. Солнце, вода, ветер, приливы и биоклетки, еще электроаккумуляторы для хранения энергии — этого достаточно.

Затем они оказались в городе. Даид вел автомобиль по широким, прямым проспектам, казавшимся несовместимыми с домами, заросшими виноградом и остроконечными красными крышами, парками и брызгавшими фонтанами. Видно было только одно большое здание — массивную конструкцию из расплавленного камня, зловеще возвышавшуюся над трубами. Прямо за мостом, с какой-то змеиннообразной грациозностью соединявшим берега реки, Даид остановился. Он уже успокоился и улыбнулся гостю.

— Мое жилище. Войдете?

Как только они ступили на тротуар, с карниза слетела крошечная алая птичка, которая, усевшись на указательный палец Даида, издала радостную трель. Он что-то пробормотал ей, несколько смущенно улыбнулся Толтеке и, показывая дорогу, прошел к передней двери. Она была отгорожена от улицы большим, в человеческий рост, кустом с молодыми звездообразными листьями. На двери был запор, массивный, но неиспользуемый. Толтека снова вспомнил, что на Гвидионе, очевидно, не было преступлений и что этим людям было очень трудно даже объяснить это понятие, когда пришельцы из космоса расспрашивали их. Открыв дверь, Даид повернулся и очень низко поклонился.

— О гость этого дома, который может быть Богом, самый желанный и любимый, входи. Во имя радости и здоровья, понимания, под Айнисом, Оной и звездами; да будут твоими здесь огонь, изобилие и свет.

Он перекрестился и, протянув руку, пальцем начертил крест на лбу Толтеки. Ритуал был очевидно древним, и тем не менее он не проглатывал слова, а говорил с огромной серьезностью.

Входя внутрь, Толтека заметил, что дверь была лишь облицована деревом. В основе же это была стальная плита, установленная в стены, имевшие — под отделочным гипсом — два метра в толщину и сделанные из железобетона. Окна были широкие; солнце струилось сквозь них и сверкало на полированном паркете, ко на каждом окне были стальные ставни Первая намериканская экспедиция докладывала, что это было типичное здание, но не смогли обнаружить почему. Из несколько уклончивых ответов на их расспросы антропологи сделали вывод, что это была традиция, передаваемая с самых ранних, диких времен, сразу после того, как колония подверглась разрушительной бомбардировке, и что такая мягкая и нежная раса не любила говорить о том времени.

Толтека забыл про это, когда Даид опустился на колени, чтобы зажечь свечу перед нишей. В раке находился металлический диск, наполовину золотой, наполовину черный с перемычкой между ними, Янь и Инь незапамятной древности. И все же с двух сторон она была обставлена книгами, как полноформатными, так и миниатюрными, с названиями наподобие «Применение биоэлектрических потенциалов в целях диагностики».

Даид поднялся.

— Пожалуйста, садитесь, друг дома. Моя жена ушла в Ночь.

Он в нерешительности помолчал.

— Она умерла несколько лет назад, и из всех моих дочерей только одна не замужем. Сегодня она танцевала для вас и поэтому будет поздно. Когда она придет, мы сядем ужинать.

Толтека взглянул на стул, на который жестом показал хозяин. Дизайн его был таким же рациональным, как у любого намериканского кресла, только сделан он был из бронзы и тисненой кожи. Он дотронулся до свастики, повторявшейся в рисунке.

— Как я понимаю, у вас нет украшений, которые не были бы символами. А это очень интересно; почти прямо противоположно моей культуре. Вы бы не отказались, просто ради примера, объяснить мне это?

— Конечно, — ответил Даид. — Вот это — Горящее Колесо, то есть солнце, Айнис, и все солнца во вселенной. Колесо кроме того представляет Время. Термодинамическую необратимость, если вы физик, — добавил он с усмешкой. — Переплетенная лоза — это крисоцветы, которые цветут во время первого сенокосного сезона нашего года и поэтому являются священными для того Вида Бога, который называется Зеленый Мальчик. Таким образом, вместе они обозначают Разрушающее и Восстанавливающее Время. Кожа дикого аркаса, принадлежащего осеннему Виду — Охотнице, и когда она соединяется с мальчиком, это напоминает нам о Ночных Лицах и, одновременно, о том, что Дневные Лица — это их оборотная сторона. Бронза, как сплав, созданный человеком, своим обрамлением говорит о том, что человек воплощает значение и структуру мира. Однако так как бронза от коррозии зеленеет, она также означает, что когда-нибудь любая структура исчезает, переходя в иную жизнь… — Остановившись, он рассмеялся. — Да, не нужны вам проповеди! — воскликнул он. — Послушайте, садитесь же. Да покурите. Мы уже знаем про этот обычай. Правда мы поняли, что сами этого не можем — некоторая генетическая тенденция, никотин для нас слишком сильный яд; но меня совсем не побеспокоит, если вы закурите. На этой планете хорошо растет кофе, хотите чашечку, или предпочитаете попробовать нашего пива или вина? Теперь, пока мы с вами, у меня к вам есть масса вопросов!

Загрузка...