Ночной всадник

Пролог

Морозным декабрьским утром на пороге комнат покойного графа Барторпа в Уайтхолле появился королевский паж и сообщил, что его величество желает немедленно видеть леди Блисс Пейнтер.

И теперь леди Блисс пробиралась по Каменной Галерее – главной улице королевского дворца, переполненной разряженными дамами и галантными джентльменами, которые не уступали дамам в пышности и пестроте одеяний.

Граф Барторп, отец Блисс и старинный друг короля, умер несколько недель назад. Блисс была в глубоком трауре, ее черное платье, расшитое золотой нитью, на фоне ярких придворных нарядов выглядело странным и чуждым, словно девушка явилась из иного мира. А ведь она всей душой мечтала стать своей при блестящем и суетном дворе Карла Второго, своего государя и опекуна!

Две молоденькие фрейлины с разноцветными лентами в затейливых прическах торопливо прошли мимо и исчезли в покоях королевы. «Счастливицы!» – вздохнула Блисс. Как хотела она стать фрейлиной! Но увы – свободных мест при дворе не было.

Блисс догадывалась, зачем вызывает ее король: скорее всего он нашел для нее нового опекуна.

Продажа опекунства была в те времена обычным делом. Осиротевшая девушка, несовершеннолетняя и не имеющая близких родственников, оказывалась в положении рабыни на торгах; покупатель, предложивший самую высокую цену, получал право распоряжаться ее судьбой, надзирать за ее имениями и состоянием и, в конце концов, выдать ее замуж. Опекуну предоставлялось немало возможностей обогатиться. Он мог, например, вложить капитал своей подопечной в выгодное дело, а прибыль забрать себе. А еще мог – и так поступали опекуны чаще всего – превратить брак девушки в новый аукцион, где женихи наперебой предлагают выкуп за руку и сердце богатой наследницы.

Блисс надеялась, что король останется ее опекуном как можно дольше. Карл Второй был мягким, добросердечным человеком и к тому же питал слабость к хорошеньким девушкам. Блисс не сомневалась, что, если он, к примеру, соберется выдать ее замуж за неподходящего человека, достаточно будет разрыдаться – и король, не выносящий женских слез, мгновенно пойдет на попятную.

Однако, едва войдя, Блисс по озабоченному лицу короля поняла, что ее надеждам не суждено сбыться.

– Подойди сюда, дитя мое, – пригласил Карл, протягивая изящную руку, унизанную драгоценными перстнями. – Ты сегодня просто прелестна.

– Благодарю, государь, – ответствовала Блисс, садясь на указанное королем место.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить. Чиффинч!

Вильям Чиффинч, хранитель королевских покоев, отворил дверь, впустил какого-то джентльмена и, отвесив низкий поклон, бесшумно исчез за портьерой.

Блисс увидела перед собой немолодого человека, костлявого, со впалыми бледными щеками; унылый, мышиного цвета парик не скрывал глубоких залысин на лбу.

– Сэр Бейзил Холм, – обратился к нему король, – перед вами леди Блисс Пейнтер, дочь покойного графа Барторпа, нашего близкого друга и доверенного советника. Блисс, сэр Бейзил – отныне ваш опекун.

Блисс внутренне содрогнулась – хоть она и была готова к самому худшему, но такого не ожидала! На изжелта-бледной физиономии сэра Бейзила, казалось, навеки застыла брюзгливая гримаса. Костюм его, хоть и дорогой и явно сшитый у хорошего мастера, был до неприличия прост: ни лент, ни кружев, ни замысловатых застежек, украшавших камзол любого светского человека. Маленькие глазки нового опекуна смотрели на Блисс с неприязнью, почти с отвращением; девушка догадалась, что лорд Холм не одобряет золотое шитье, украшающее ее траурное платье.

Девушка поднялась с места и присела в глубоком реверансе.

– Рада познакомиться, милорд, – тихо произнесла она.

– Взаимно, леди Блисс, – ответил он, слегка кивнув головой. – Если не ошибаюсь, вы сейчас в глубоком трауре?

Блисс вспыхнула.

– Да, милорд, – начала она, – но…

– Да полно вам, сэр Бейзил, – прервал ее король, видимо, пожалев свою любимицу. – Она же так молода! Сколько вам лет, дорогая? Ах да, всего восемнадцать! И слишком хороша собой, чтобы разгуливать по дворцу в мрачных черных тряпках!

– Но, государь, это говорит о недостатке уважения… – осмелился возразить сэр Бейзил.

– Пусть и так – что с того? – беспечно ответил король. – Блисс, сегодня вечером у нас бал-маскарад: я хочу, чтобы вы были там, и непременно в роскошном наряде! Всего на одну ночь! – Блисс не смогла сдержать радостной улыбки, и король улыбнулся ей в ответ, темные глаза его весело заблестели. – Вы слишком молоды и красивы, чтобы на целый год запереться в какой-нибудь мрачной келье, прячась от мира и людей! Я хочу, чтобы сегодня вечером вы танцевали и смеялись! Это приказ!

– Как пожелаете, государь, – с готовностью ответила Блисс, склоняясь в глубоком благодарном реверансе.

– Теперь можете идти, моя дорогая. Мне нужно кое-что обсудить с сэром Бейзилом.

– Благодарю вас, государь! – пылко воскликнула Блисс.

Король привлек ее к себе и с очевидным удовольствием дал поцеловать себя в щеку.

Распрощавшись с королем, Блисс поспешила к себе. Костюм для маскарада был давно готов: Блисс знала, что король не станет возражать против ее появления на балу. Свой «приказ» он отдал только для того, чтобы утихомирить сэра Бейзила. Теперь даже дюжина опекунов не помешает ей надеть золотисто-зеленое платье и маску, обсыпанную изумрудной пылью! Кудрявую головку Блисс украсят золотые и зеленые ленты: в таком наряде она станет первой красавицей на балу! И это будет только справедливо, если вспомнить, что это последний ее бал… может быть, на долгие годы.

Несколько часов спустя, пока горничная заплетала ее рыжие кудри в затейливую прическу, Блисс задумалась о том, что ждет ее дальше. Сегодняшний вечер сулит одни удовольствия – танцы до упаду, королевское угощение, блестящее общество… Маски будут сняты только в полночь, а значит, до этого Блисс сможет танцевать с кем хочет, не опасаясь уронить себя в глазах кавалеров. Может быть… при этой мысли она лукаво улыбнулась… да, пожалуй, не обойдется и без поцелуев украдкой в каком-нибудь укромном уголке.

Увы, более отдаленное будущее было покрыто мраком. Сегодня Блисс еще под покровительством короля, но завтра власть над ней перейдет к сэру Бейзилу. А он ясно дал понять, что не потерпит никаких «глупостей». Нет, от него не жди поблажек: на целый год, пока не кончится траур, Блисс придется забыть о балах, роскошных нарядах и дорогих украшениях. А по окончании траура он примется подыскивать ей мужа – скорее всего такого же угрюмого старика, как он сам…

Что ж, зато до полуночи Блисс вольна делать что хочет. Она будет танцевать, веселиться, флиртовать с джентльменами и не позволит мрачным мыслям испортить себе праздник!

Улыбнувшись своему отражению в зеркале, Блисс надела маску, подмигнула молоденькой горничной и выбежала в коридор. Путь ее лежал в покои королевы, где устраивался бал.

Огромный зал был наполнен разряженными придворными. У стен робко теснились простые лондонцы, милостиво допущенные поглазеть на развлечения знати. Нежный запах духов смешивался с вонью немытого тела, шелка и кружева соприкасались с грязной холстиной, блеск рубинов и изумрудов отражался в жадных глазах тех, кто больше всего на свете желал бы прикарманить эти драгоценности.

Зал, ярко освещенный свечами в канделябрах, сиял и переливался всеми цветами радуги: в те времена не только женщины, но и мужчины одевались пестро и вычурно, словно райские птицы.

Кое-кого Блисс узнала даже под масками. Так, король был выше всех в зале; густые темные локоны и раскатистый смех выдавали его с головой. Королева, сухонькая и смуглая, рядом с мужем выглядела совсем малюткой. Бледно-розовое платье, отделанное серебром, шло ей и делало почти красивой; но при дворе не принято было хвалить «эту португалку», и на бедную женщину не обращал внимания никто – даже обожаемый и неверный муж.

Барбара Вилльерс, фаворитка короля, тоже выделялась из толпы. Эта женщина, недавно получившая титул графини Каслмейн, славилась жадностью, мелочностью, сварливым характером – и потрясающей красотой, которую не могла скрыть никакая маска.

Остановившись на пороге, Блисс наблюдала за открывшимся ей зрелищем. От восторга у нее захватило дыхание. «Благослови бог короля! – думала девушка. – Мне предстоит тяжелый год – но, по крайней мере, у меня будет что вспомнить!»

И кто только выдумал эти дурацкие предрассудки! Кто сказал, что в знак печали по умершему нужно непременно одеваться в черное? И почему из-за скорби по отцу Блисс должна отказываться от развлечений? Важно ведь не то, что снаружи, а то, что в сердце!

Граф Барторп, растивший дочь в одиночку, всегда был мягок с ней и ни в чем ей не отказывал. Блисс знала: он на небесах только радуется, видя, что она довольна и счастлива! С этой мыслью девушка смешалась с толпой, твердо решив получить от сегодняшней ночи как можно больше удовольствия.

Не успела Блисс осмотреться, как к ней подлетел высокий изящный блондин в фиолетовом шелковом камзоле. Он не отходил от девушки весь вечер, танцевал с ней, развлекал остроумной болтовней, безбожно льстил ее красоте и то и дело подливал в ее бокал сладкого вина.

Незадолго до полуночи он потянулся к лентам ее маски, но Блисс со смехом схватила его за руку.

– Но ведь уже почти полночь! – возразил незнакомец.

По плечам его вились густые золотистые кудри; голубые глаза, сверкающие сквозь прорези пурпурной бархатной маски, светились откровенным восхищением.

– Красавица моя, – проворковал он, – позвольте мне взглянуть на ваше лицо!

– Откуда же вы знаете, что я красавица? – поддразнила его Блисс. – Ведь меня не видно!

– Догадываюсь по изгибу прелестных губок, – прошептал ей на ухо незнакомец. – Как я хотел бы их поцеловать!

– Значит, вы судите о женской красоте по губам? – спросила Блисс.

– И по блеску прекрасных глаз, – шепнул он в ответ. – Как мечтал бы я, чтобы они зажглись желанием!

– Итак, вы судите о женщине по глазам и губам? – повторила Блисс. В груди ее что-то странно затрепетало.

– И конечно, по фигуре. – Как бы случайно он провел пальцами по белоснежной груди Блисс, выступающей из низкого выреза. – Вы прекрасны, моя дорогая. Как я хочу держать вас в объятиях… ласкать… любить…

Внезапно вспотевшей рукой Блисс сжала веер. Кажется, она узнала этого дерзкого незнакомца. Молодой виконт, недавно унаследовавший титул и успевший, как говорят, обольстить едва ли не всех женщин при дворе. Ходили слухи, что он побывал даже в постели леди Каслмейн! Блисс сама несколько раз встречала его во дворце, и каждый раз с разными дамами. Этот пустоголовый ветреник, эгоистичный и изнеженный, ничем не напоминал того рослого, смуглого, властного незнакомца, что порой являлся Блисс в девичьих грезах, однако тщеславию девушки льстило, что известный ловелас, знающий толк в женской красоте, из всех присутствующих дам выбрал именно ее.

– Сэр, вы слишком смелы! – выдохнула она, скромно потупляя глаза.

– И могу быть еще смелее, – дерзко ответил он, обнимая ее за талию.

– На нас смотрят! – воскликнула Блисс.

Действительно, многие дамы в зале, узнавшие виконта, не сводили с Блисс ревниво-завистливых взоров. От восторга у девушки кружилась голова, она наслаждалась таким нежданным успехом.

– Идемте со мной, дорогая, – проворковал он. – Нам надо узнать друг друга поближе, а эта толпа…

Сердце Блисс сильно забилось.

– Не надо, – неуверенно возразила она. – Ведь уже почти полночь, пора снимать маски…

– Мы снимем маски вдвоем. Пойдемте же.

Блисс не знала, на что решиться. Этот человек – профессиональный соблазнитель, ловелас первой руки, и порядочной девушке лучше сразу броситься в омут, чем поддаться на его уговоры. И однако… У стены Блисс заметила сэра Бейзила. Опекун был все в том же мрачном сером камзоле; он наблюдал за танцующими, и на лице его отражалось глубокое отвращение. Теперь Блисс окончательно поняла, что балов ей не видать, по крайней мере, до замужества. И выдаст ее сэр Бейзил скорее всего за какого-нибудь пуританина с постной рожей, который ни за что не позволит молодой красавице жене вернуться к блестящему и легкомысленному двору Карла Второго.

– Я… я… – нерешительно тянула Блисс. Ей было трудно соображать – то ли от жары и духоты в зале, то ли от усталости, то ли от выпитого вина.

– Идем. – С этими словами молодой виконт взял ее за руку и потянул за собой.

Блисс, не сопротивляясь, позволила увлечь себя прочь из зала. Через несколько минут они оказались в небольшой, элегантно обставленной гостиной. Должно быть, это покои виконта, подумала Блисс, но спросить не решилась.

Виконт усадил девушку на резной диван с алыми, шитыми золотом подушками и снова потянулся к завязкам ее маски.

– Не надо, – прошептала Блисс. – Не будем разрушать мечту.

Виконт не возражал. Он был готов на все, лишь бы Блисс разрешила к себе прикоснуться. Опытный волокита, он устал от зрелых, искушенных в любви дам, в этой его привлекла невинность. Пальцы его жаждали коснуться ее белоснежной кожи, руки стремились обнять ее стройный стан, губы страстно желали ее поцелуя.

– Как пожелаете, – мягко ответил он, обнимая ее за талию и укладывая… о боже, укладывая на диван рядом с собой.

Блисс таяла в его объятиях. Когда же виконт прильнул к ее губам, у девушки перехватило дыхание. Ей случалось целоваться в укромных уголках – но эти торопливые поцелуи, сорванные с губ назойливыми поклонниками, не шли ни в какое сравнение с горячим, требовательным поцелуем виконта.

Он целовал ей щеки, подбородок, шею, затем его губы спустились ниже, к самому краю дерзкого выреза. Эти смелые ласки распаляли кровь, и Блисс задыхалась от незнакомых ранее чувств. Однако когда рука виконта скользнула под юбку, Блисс опомнилась.

– Не надо! – воскликнула она. – Отпустите меня!

– Не бойся, милая! – охрипшим голосом уговаривал ее виконт.

– Нет! – Действие вина рассеялось, теперь Блисс ясно понимала, какой опасности подвергается из-за собственной беспечности. – Пожалуйста! Я хочу уйти!

– Обязательно уйдешь, – ответил виконт. В голосе его страсть смешалась с раздражением. – Но не раньше, чем я покажу тебе, как глупы твои страхи! Милая моя, тебе это понравится! Это нравится всем женщинам, они только притворяются недотрогами…

– Я закричу! – пригрозила Блисс, тщетно пытаясь освободиться из его объятий.

– Кричи! – ответил он. – Думаешь, в шуме бала тебя кто-нибудь услышит? А если и услышат, подумают, что ты кричишь от…

– Руки прочь, мошенник! – внезапно раздался с порога чей-то разъяренный бас.

Блисс и виконт вскочили на ноги. В дверях стоял сэр Бейзил; маленькие глазки его пылали яростью.

– Марш к себе в комнату! – приказал он Блисс. – Живо!

И девушка опрометью вылетела за дверь.

– Но послушайте, сэр, – запротестовал виконт, – это же совершенно не ваше дело!

– Я опекун этой леди, – ответил сэр Бейзил. – Она любимица короля, и его величеству не понравится, если пойдут слухи, что вы пытались изнасиловать дочь его старого друга!

Виконт поперхнулся и смолк. Ссориться с королем ему сейчас вовсе не хотелось. Карл и так подозревает его в интрижке с графиней Каслмейн; если к этому прибавится новое обвинение, виконту скорее всего придется уехать от двора. И встретиться лицом к лицу с кредиторами, которых только высокое положение должника при дворе удерживает от решительных действий…

– Прошу прощения, сэр, – поспешно заговорил он. – Клянусь, я не хотел ничего дурного. Леди пришла сюда по собственной воле…

– Хоть и неприятно это признавать, – ответил сэр Бейзил, – боюсь, что вы правы. Что ж, пожелаю вам доброй ночи. Король ничего не узнает об этом инциденте.

– Благодарю вас, сэр, – ответил виконт и вздохнул с облегчением, как только за лордом Холмом захлопнулась дверь.

Блисс ждала сэра Бейзила у себя в гостиной. Янтарные глаза ее светились опасным блеском.

– Как вы посмели, сэр! – накинулась она на опекуна, едва он переступил порог. – Как вы посмели за мной шпионить!

– Посмел, как видите! – На бледных щеках сэра Бейзила выступили красные пятна. – Я – ваш опекун, миледи, и в мои обязанности входит следить за тем, чтобы вы вели себя как порядочная девушка из хорошей семьи, а не как уличная девка!

– Уличная девка?! – повторила Блисс. От ярости у нее зазвенело в ушах.

– А как еще назвать ваше поведение? Пошли с мужчиной в его покои, остались с ним наедине, легли на диван…

– Он пытался овладеть мною силой! – возразила Блисс.

– Но вы же пошли с ним сами, по доброй воле! Надеюсь, это вы не будете отрицать?

Блисс потупилась.

– Нет, милорд, но…

– Вам не пришло в голову задуматься, чего он хочет? Зачем ведет вас к себе? Не такая же вы идиотка в самом деле, чтобы не понимать подобных вещей!

– Я вовсе не идиотка! – выкрикнула Блисс.

– Не знаю, не знаю, – холодно возразил сэр Бейзил. – Мне с самого начала показалось, что вам давали слишком много воли. Ну да теперь с этим покончено. Завтра утром я прикажу перевезти ваши вещи в лондонский дом графа Барторпа. Вы останетесь здесь, под моим надзором, на несколько дней, а затем я увезу вас в деревню.

– В деревню? – выдохнула Блисс. Ей представилась долгая угрюмая зима в каком-нибудь богом забытом поместье, в обществе одних слуг и желанного опекуна. – Не надо!

– Очень даже надо, моя дорогая. Просто необходимо, как я посмотрю. А теперь дайте мне ключи.

– Ключи? – переспросила Блисс. – Милорд, не собираетесь же вы…

– Ключи от ваших комнат! – приказал сэр Бейзил. – Живо!

Дрожащей рукою Блисс протянула ему ключи.

– Пожалуйста, сэр, – взмолилась она, – не делайте этого!

– Я вам не доверяю, миледи Блисс, – откровенно объяснил опекун. – Если вы по собственной воле отправились в покои к мужчине – откуда мне знать, что вы не водите мужчин сюда?

– Это нечестно! – вскричала Блисс. – Со мной такое случилось в первый раз… Никогда раньше…

– У меня нет доказательств, кроме ваших слов, – сурово ответил сэр Бейзил, – а вашим словам я не слишком-то верю. Если вы не способны охранять свое доброе имя, этим займусь я – это входит в обязанности опекуна.

Он протянул руку, и Блисс вложила ключ в его огромную ладонь. Едва не плача от ярости и досады, она глядела, как сэр Бейзил вышел и запер за собой дверь. Блисс оказалась узницей в собственных покоях! И, несомненно, будет пленницей сэра Бейзила до тех пор, пока он остается ее опекуном.

Старый барон умирал.

Деревянная, крытая соломой хижина в лесу, где старику пришлось провести последние дни, совсем не походила на мощный старинный замок, который барон привык называть своим владением. Крохотная комнатка, где ему предстояло испустить последний вздох, могла бы уместиться в углу любой из огромных замковых спален. Грубо сколоченная кровать, накрытая тощим одеялом, была далека от роскошного ложа с алым, расшитым золотом балдахином, словно земля от небес.

Однако сам барон остался прежним, и во взоре голубых глаз его, обращенных к единственному сыну, читались любовь, печаль… и чувство вины.

Он протянул к сыну дрожащую иссохшую руку, и тот поспешно сжал ладонь отца в своей.

– Прости меня! – еле слышно прошептал старик.

– Отец… – выдохнул молодой человек. Его статная фигура и загорелое лицо составляли разительный контраст с исхудавшим телом и морщинистой кожей старика. – Не разговаривай, пожалуйста, береги силы.

Барон де Уайлд слабо покачал головой и сделал знак другой рукой. Из темного угла неслышно появился старый слуга с выщербленной кружкой в руках. Осторожно приподняв господина, слуга поднес воду к его губам. Барон отпил несколько глотков и повалился на подушку, совершенно истощенный этим усилием.

– Кристофер! – выдохнул он, снова поворачиваясь к сыну. – Я ошибался… тогда, много лет назад… так ошибался! Я видел лишь упадок нравов, царящих при дворе. Я видел королеву, окруженную фаворитами и лицемерными прелатами, – трудно сказать, кто из них был хуже. Видел, что король слаб и не может освободиться от влияния негодяев, прячущих под раззолоченными камзолами свое черное нутро…

– Отец! – взмолился сын. – Пожалуйста, не надо!

Но барон, погруженный в горестные воспоминания, его не слышал.

– Я верил, – продолжал он, – что Англия устала от монархии, при которой любой глупец или негодяй может занять трон и унаследовать власть над страной только потому, что он – сын своего отца.

– Отец, пожалуйста, тебе не нужно оправдываться… – настаивал Кристофер. Он видел, что силы отца тают на глазах.

– Нет, нужно! – возразил барон. На морщинистых щеках его блестели слезы. – Ты должен знать, почему…

Он закрыл глаза и вцепился иссохшей рукой в одеяло.

– Кромвель казался мне порядочным человеком, отважным и честным. Я думал, что он принесет стране порядок, научит людей страху божьему, защитит простой народ, из которого лорды тянули все соки. Тогда я не знал…

Старик вздрогнул: перед глазами его проносились страшные картины войны. Вот «круглоголовые», солдаты Кромвеля, поджигают и разрушают старинные церкви, крича, что обиталищам идолов не место на английской земле. Вот они врываются в города и замки, крушат, жгут, убивают, насилуют. А затем…

Карл Первый был казнен, и Оливер Кромвель принял титул лорда-протектора. Но наступление мира не принесло народу облегчения. В Англии воцарился жестокий пуританский режим. Актеры, музыканты, художники были изгнаны из страны; слуги Кромвеля бросали людей в тюрьмы за модное платье, яркий чепец, цветную ленту в косе; даже улыбка считалась непозволительным грехом.

– А процессы ведьм! – прошептал старик вслух. – Честных англичан обвиняли в колдовстве и сжигали живьем десятками, если не сотнями!

– Но теперь с этим покончено! – возразил сын, стремясь отвлечь отца от тягостных воспоминаний.

– Я не знал, что они хотят убить короля, – продолжал барон. Перед внутренним взором его возник Карл Первый, с гордо поднятой головой всходящий на плаху. – Я думал, его отправят в изгнание, может быть, во Францию. Ведь его королева была родом из Франции…

– Отец, прошу вас!.. – воскликнул Кристофер, не в силах более выносить мучений старика.

Однако барон не мог отрешиться от своего позора. Невыносимая боль жгла его, словно удары кнута, отравляла последние часы его жизни.

– Наконец Кромвель умер, и титул протектора унаследовал его сын. К тому времени стало очевидно, что Англия устала от пуританства. Англичане тосковали без праздников, без смеха и веселья… и без королевского двора. Когда правительство призвало из изгнания принца Уэльского, я искренне радовался, не подозревая, что, став королем, Карл Второй начнет мстить за отца.

Кристофер помнил день, когда в замок Четем явился гонец из Лондона. Король вызывал отца на суд – держать ответ за «измену». По королевскому указу барон де Уайлд лишился всех своих земель и владений. После старинной роскоши замка хижина, крытая соломой, казалась барону и его сыну тюрьмой.

– Я ошибся, – слабеющим голосом прошептал умирающий. – И эта ошибка стоила мне земель, которыми владели наши предки на протяжении шести столетий. А тебе она стоила наследства. Сын мой, по моей вине ты лишился всего, что предназначалось тебе по праву. Я не могу умереть без твоего прощения. Скажи, Кристофер, ты меня прощаешь?

Кристофер де Уайлд был не мальчиком, но взрослым мужчиной, сильным, отважным и непреклонным. Он забыл, когда в последний раз проливал слезы, но сейчас у него защипало глаза.

– Конечно, отец, – с чувством ответил он. – Пожалуйста, не мучьте себя больше!

– После моей смерти, – продолжал старик, – бароном де Уайлдом станешь ты. Единственное, что я могу оставить тебе, – титул, драгоценнейшее мое достояние, которое не может отнять у нас ни король, ни сам господь бог. Будь достоин своего титула, сын мой. Помни о чести и о своем долге…

– Отец, – взмолился Кристофер, – прошу вас, успокойтесь, отдохните немного! Я все прощаю, давно уже простил… Пожалуйста, берегите силы!

Старик откинулся на подушку и закрыл глаза. Сил больше не оставалось: с каждым вздохом барон чувствовал, как уходит из его тела жизнь. Не пройдет и нескольких часов, как бароном де Уайлдом станет его сын. В наследство Кристофер получит лишь обесславленный титул да крытую соломой хижину в глубине дремучих лесов, которые, как и замок Четем, теперь принадлежат иному хозяину.

Три дня спустя четверка смирных крестьянских лошадей отвезла гроб с телом барона в деревенскую церковь, построенную еще во времена норманнского завоевания. В подземной гробнице, рядом со своими предками, несчастный старик наконец нашел покой.

Кроме Кристофера, за гробом шли крестьяне и слуги из замка: хоть они теперь и работали на нового господина, сердца их принадлежали де Уайлдам, которым служили их отцы, деды и прадеды.

После похорон Кристофера пригласил к себе Айзек, бывший главный конюх отца – невысокий коренастый человек, любивший молодого барона как родного сына.

После того как лорд де Уайлд впал в немилость, Айзек остался в замке, отказавшись бросать конюшню на произвол судьбы. Хоть великолепные лошади барона теперь принадлежали новому хозяину, Айзеку они были дороги, словно дети, и он не мог даже помыслить о том, чтобы оставить их без присмотра.

Кристофер понимал Айзека и не обижался на него. Он и сам гордился конюшнями, на обустройство которых отец потратил многие годы, и трепетал при мысли о том, что может случиться с лошадьми, если они попадут в руки равнодушного невежды. Молодой барон знал, что, на кого бы ни работал Айзек, в глубине души он по-прежнему считает себя преданным слугой де Уайлдов.

И теперь Кристофер сидел в низенькой, жарко натопленной комнатке при конюшне, потягивал эль и старался не думать об отце, лежащем сейчас в холодном и сыром каменном мешке.

Весь вечер на конюшню гуськом тянулись крестьяне и слуги, желающие засвидетельствовать свою преданность новому барону. По одиночке, по двое и целыми семьями они преклоняли колени перед Кристофером, целовали ему руку и клялись в верности молодому господину.

Конечно, эта присяга не имела никакой законной силы. Согласно закону, крестьяне четемских земель теперь были обязаны верностью новому господину. Но эти простые люди не разбирались в политике. «Издавна заведено, – говорили они, – что мы служим баронам де Уайлдам, а они помогают нам в трудные годы и защищают от врагов. Так было при наших отцах и дедах, и не нам менять установленный порядок».

Кристофер потер воспаленные глаза и допил остатки эля. Айзек хотел подлить ему еще, но тот покачал головой.

– Пора домой, – устало сказал он.

– Милорд, почему бы вам не остаться у меня на ночь? – предложил Айзек. Он догадывался, что молодому человеку будет нелегко провести ночь в доме, где совсем недавно испустил последний вздох его отец.

Кристофер снова покачал головой.

– Нет, нет, дружище. Никаких «милордов». Зови меня, как раньше, – Кит.

Старый слуга усмехнулся в ответ. В этот миг послышался стук в дверь, и Айзек недовольно нахмурился.

– Я-то думал, что мы уже всех видели, – проворчал он, поднимаясь.

– Я тоже, – согласился Кристофер. – Впусти их, Айзек, а потом я пойду.

Айзек отворил дверь, и на пороге появились две старухи. Одна из них, скрюченная от жестокого ревматизма, еле шла, другая поддерживала ее под руку.

При их появлении Кристофер поднялся с места.

– Рад вас видеть, Мег и Кейт, – приветливо поздоровался он. – Входите и садитесь.

– Не смеем, милорд, – ответила за обеих скрюченная старуха.

– Пожалуйста! – настаивал Кристофер таким тоном, что этой просьбе невозможно было не подчиниться.

Женщины повиновались. Приглядевшись, Кристофер догадался, что старых служанок привело сюда не одно желание засвидетельствовать свое почтение новому лорду де Уайлду. Морщинистые щеки их порозовели от волнения, в глазах читалась тревога. У старой Мег заметно дрожали руки.

– Расскажите, что случилось, – предложил Кристофер.

– Милорд, в замок пришло письмо, – начала Кейт, когда-то служившая горничной у покойной матери Кристофера. – Новый лорд Четема, граф Барторп, умер несколько недель назад.

Кристофер и Айзек переглянулись. Замок Четем и окрестные владения были пожалованы графу Барторпу за верность королю во время войны. Теперь, когда граф мертв, быть может, король возвратит утраченные владения Кристоферу? В конце концов, на стороне «круглоголовых» сражался покойный барон, а Кристофер неповинен в грехах своего отца.

– У него остались наследники? – с волнением в голосе спросил молодой человек.

– Да, милорд, – ответила Мег. Пока ревматизм не лишил ее возможности работать, она была в замке портнихой. – Одна наследница, единственная дочь.

– Дочь? – повторил Айзек.

– Да.

– Ну и?… – поторопил ее Кристофер.

Женщины обменялись мрачными взглядами: похоже, ни одной не хотелось становиться вестницей несчастья. Наконец Кейт ответила:

– Король отдал ей владения отца. Она унаследовала все, кроме графского титула.

Кристофер со вздохом опустился в кресло. Его надеждам не суждено сбыться: замок, деревня, леса – все, что он привык считать своим и полюбил всем сердцем, теперь принадлежит какой-то неведомой девушке!

– Но мы не поэтому пришли к вам, милорд, – с дрожью в голосе продолжала Кейт.

– Что-то еще? – спросил Кристофер, хотя вовсе не желал слышать новых дурных вестей.

Старуха кивнула, и голос ее задрожал.

– Король назначил девушке опекуна, сэра Бейзила Холма. Этот господин и написал письмо. Он пишет, что послал в замок свою прислугу, а мы все должны убираться куда хотим. Лишь немногие останутся в Четеме: Айзек, – она кивнула в сторону конюха, – и еще пять-шесть человек. Остальные – Мег, я и все прочие – должны собрать вещи и в течение двух дней покинуть замок. – На морщинистых щеках ее заблестели слезы. – Куда же нам идти, милорд? Мы всю жизнь прожили в замке! У меня нет родных в деревне, и у Мег тоже. Что с нами будет? Мы умрем с голоду или замерзнем, как птицы в лесу!

Кристофер молча смотрел в их заплаканные лица. Эти две женщины, думал он, всю жизнь отдали его семье – и вот награда за их преданную службу… Он решительно наклонился вперед и сжал их старческие руки в своих.

– Вы не будете ни голодать, ни мерзнуть, – пообещал он. – Я позабочусь о вас, найду вам и пищу, и кров. И для всех остальных тоже. Вы мне верите?

– Конечно, милорд! – разом ответили обе женщины. На лицах их читались благодарность и облегчение. – Мы всем расскажем о вашей щедрости!

Несмотря на протесты Кристофера, каждая поцеловала ему руку; затем служанки торопливо удалились.

Кристофер молча проводил их взглядом; его чеканное лицо кривилось от боли и ярости.

– Как тебе это нравится?! – обратился он к Айзеку. – Взять и выкинуть людей на улицу… как собак… и это – после многих лет беспорочной службы!

– Да ведь они много лет служили барону де Уайлду, – напомнил ему Айзек, – а вовсе не графу Барторпу.

– И что из этого? Кем надо быть, чтобы обречь беспомощных, больных старух на верную смерть от голода и холода? Попадись мне эта наследница, которая обращается с людьми как с мусором, – видит бог, придушил бы на месте!

– Письмо написал ее опекун, – снова напомнил Айзек.

– Но она, разумеется, знает и одобряет его решение! – Кристофер потряс головой. – Нет, Айзек, не защищай ее. Эта бессердечная маленькая дрянь не способна думать о других. Она же выросла при дворе – наверняка ее интересуют лишь наряды, драгоценности и собственные капризы! Хотел бы я с ней побеседовать…

– Как бы там ни было, – прервал его Айзек, – вы только что пообещали слугам, что не бросите их в беде. Как вы собираетесь их обеспечивать?

Кристофер тяжело вздохнул.

– Верно, пообещал. – В голосе его прозвучала самоирония. – И кто взял на себя такие обязательства? Властитель без владений, нищий барон, аристократ-бродяга…

Он повернулся к Айзеку; темные глаза его горели решимостью.

– И все же я сдержу клятву, – тихо, но с силой произнес он. – Мои люди не будут голодать – пусть даже мне придется воровать, грабить или просить милостыню! Я сделаю все, чтобы они ни в чем не знали нужды.

Он поднялся и подошел к камину, чье весело трещащее пламя гнало из комнаты зимний холод.

– Много столетий Четем принадлежал моей семье – и когда-нибудь он вернется ко мне. Я не позволю какой-то пустоголовой девчонке его разрушить! Знай, Айзек, настанет день, когда к де Уайлдам вернется их честь и былая слава. Настанет день, когда я вновь войду в замок Четем с парадного входа, как его господин и повелитель!