Люди десятого часа

Глава 1

Пирсон попытался закричать, но от ужаса лишился голоса, и у него вырвалось только сдавленное всхлипывание, как у человека, стонущего во сне. Он глубоко вздохнул, чтобы попробовать снова, но не успел открыть рот, как чьи-то пальцы крепко сжали его руку выше локтя.

— Вы неправы, — произнес чей-то голос. Он был чуть громче шепота и доносился Пирсону прямо в ухо. — Опасно не правы. Поверьте мне.

Пирсон оглянулся. То, что вызвало у него желание — нет, потребность — закричать, уже скрылось за дверью банка, совершенно беспрепятственно, и Пирсон понял, что может осмотреться. Его держал за руку красивый молодой негр в кремовом костюме. Пирсон не был с ним знаком, но знал в лицо: он узнавал почти все крохотное племя, которое привык называть про себя Людьми десятого часа… Как, надо полагать, и они его.

Красивый молодой негр пристально смотрел на него.

— Вы это видели? — спросил Пирсон. У него выходил какой-то плаксивый визг вместо обычного уверенного тона.

Красивый молодой негр отпустил руку Пирсона, вполне уверившись, что тот не будет оглашать диким криком площадку перед зданием Первого коммерческого банка Бостона; Пирсон инстинктивно потянулся и сжал запястье молодого человека. Как будто еще не мог устоять, не хватаясь за чью-то руку. Красивый молодой негр не делал попыток отойти, только посмотрел на руку Пирсона прежде, чем заглянуть ему в глаза.

— Я хочу сказать, вы действительно это видели? Ужасно! Даже если это грим… Или кто-то надел маску шутки ради…

Но это был не грим и не маска. Существо в темно-сером костюме от Андре Сира и в пятисотдолларовых туфлях прошло очень близко к Пирсону, чуть ли не коснувшись его (Господи помилуй, инстинктивно содрогнулся он), и он знал, что это не грим и не маска.

Потому что плоть на огромном выросте, где должна быть голова, шевелилась, разные ее части двигались в разные стороны, словно газовые потоки в атмосфере какой-то планеты-гиганта.

— Друг, — начал красивый молодой негр в кремовом костюме, — вам надо…

— Что это было? — прервал его Пирсон. — Я такого в жизни не видел! Такое, наверное, можно увидеть в кошмарном сне… Или…

Голос его, казалось, исходил не из обычного места в голове. Он выплывал откуда-то сверху — будто он провалился в какую-то глубокую яму или трещину в земле, и этот плаксивый визг принадлежал кому-то другому, вещающему сверху.

— Послушайте, друг…

И что-то появилось еще. Когда несколько минут назад Пирсон вышел через вращающуюся дверь с незажженной «Мальборо» в руке, день был пасмурный — собирался дождь. Теперь все вокруг выглядело не просто ярким, а сверхярким. Красная юбка на хорошенькой блондинке, стоявшей метрах в десяти от здания (она курила сигарету и читала детектив), пламенела, словно сигнал пожара; желтая рубашка пробегавшего мимо рассыльного напоминала осиное брюшко. Лица окружающих вырисовывались четко, как в любимой книжке комиксов его дочки Дженни.

А губы… Своих губ он не чувствовал. Они онемели, как после введения огромной дозы новокаина.

Пирсон обернулся к красивому молодому человеку в кремовом костюме и произнес:

— Смешно, но я сейчас упаду в обморок.

— Нет, не упадете, — ответил молодой человек с такой уверенностью, что Пирсон поверил ему, хотя бы на какое-то время. Тот снова сжал ему руку выше локтя, но на этот раз мягче. — Пойдемте туда — вам нужно сесть.

На широкой площадке перед банком были расставлены круглые мраморные чаши, каждая со своей разновидностью цветов. По краям этих высоких клумб сидели Люди десятого часа — кто-то читал, кто-то болтал, кто-то рассматривал пешеходов на тротуарах Коммершл-стрит, но все делали то, что превращало их в Людей десятого часа, за чем и сам Пирсон спустился вниз. На ближайшей к Пирсону мраморной клумбе росли астры, пурпурный цвет которых казался Пирсону в его возбужденном состоянии таинственно ярким. На краю чаши уже никто не сидел, видимо, потому, что было уже десять минут одиннадцатого и люди начали собираться обратно.

— Присядьте, — предложил красивый молодой негр в кремовом костюме, и, как ни старался Пирсон, он скорее упал, чем сел. Вот только что он стоял рядом с коричневато-красной чашей, а потом будто кто-то дернул за ниточки в коленях, и он приземлился на задницу. Тяжело приземлился.

— Теперь откиньтесь назад, — сказал молодой человек, присаживаясь рядом. Лицо его оставалось приятным на протяжении всего эпизода, но в глазах ничего приятного не было: они простреливали площадку во всех направлениях.

— Зачем?

— Чтобы кровь прилила к голове, — пояснил молодой негр. — Но не принимайте слишком откровенную позу. Сделайте вид, что нюхаете цветы.

— Что делаю?

— Делайте то, что вам говорят, понятно? — В голосе молодого человека послышалась нотка нетерпения.

Пирсон нагнул голову и глубоко вдохнул. Оказалось, что цветы пахнут вовсе не так приятно, как выглядели, — они отдавали сорняками и собачьей мочой. Тем не менее в голове у него слегка просветлело.

— Начинайте перечислять штаты, — приказал негр. Он скрестил ноги, расправил ткань брюк так, чтобы сохранить складку, и достал пачку «Уинстона» из внутреннего кармана. Пирсон сообразил, что потерял свою сигарету: наверное, выронил в первый момент шока, когда увидел чудовище в костюме, шествующее по западной стороне площадки.

— Штаты, — механически повторил он. Молодой негр кивнул, достал зажигалку, которая была явно намного дешевле, чем казалась на первый взгляд, и закурил.

— Начинайте с этого и продвигайтесь на запад, — предложил он.

— Массачусетс… Нью-Йорк, наверное… Или Вермонт, если начинать с севера… Нью-Джерси… — Теперь он немного распрямился и заговорил чуть увереннее: — Пенсильвания, Западная Вирджиния, Огайо, Иллинойс…

Негр приподнял брови:

— Западная Вирджиния, да? Вы уверены?

Пирсон чуть улыбнулся:

— Вполне уверен, да. Можно было, конечно, раньше назвать Огайо и Иллинойс.

Негр пожал плечами, показывая, что это не имеет значения, и улыбнулся:

— Не похоже, что вы собираетесь падать в обморок, хотя… Нет, не собираетесь, я вижу… И это главное. Сигарету хотите?

— Спасибо, — с признательностью произнес Пирсон. Он не просто хотел сигарету: он нуждался в ней.

— У меня была, но я потерял. Как вас зовут?

Негр просунул сигарету между тубами Пирсона и поднес к ней зажигалку:

— Дадли Райнеман. Можете называть меня Дьюк.

Пирсон глубоко затянулся и взглянул на вращающуюся дверь, открывавшую доступ к мрачным глубинам и облачным высотам Первого коммерческого.

— Это не было галлюцинацией, правда? — спросил он. — То, что видел я, вы тоже видели?

Райнеман кивнул.

— Вы не хотели, чтобы он заметил, что я его вижу, — продолжал Пирсон. Он говорил медленно, пытаясь связать все это про себя. К нему вернулся нормальный тон — уже огромное облегчение.

— Вы видели, чтобы кто-нибудь еще здесь пытался устроить истерику подобно вам? — спросил Райнеман. — Чтобы кто-нибудь даже выглядел так, как вы? Я, например?

Пирсон медленно покачал головой. Он теперь чувствовал себя не просто перепуганным: он был совершенно растерян.

— Я встал между ним и вами, и я не думаю, что он вас заметил, но в какую-то секунду это вполне могло случиться. У вас был вид, словно у человека, который заметил, как мышка выскакивает из бифштекса, который он ест. Вы из ипотечного отдела, да?

— О да. Брэндон Пирсон. Извините.

— Я из отдела обслуживания компьютеров. Все в порядке. Когда впервые видишь летучую мышь в человеческом облике, так бывает.

Дьюк Райнеман протянул руку, и Пирсон пожал ее, но думал он о другом. «Когда впервые видишь летучую мышь в человеческом облике, так бывает», — сказал молодой человек, и когда Пирсон вспомнил свое первое впечатление от Крестоносца в Капюшоне, шествующего между шпилями в стиле «ардеко», он понял, что термин очень удачный. И еще одно он понял, вернее, припомнил: хорошо, когда есть название тому, что тебя напугало. Страх не уходит, но его можно держать в рамках. Теперь он восстановил в памяти то, что видел, думая при этом:

«Летучая мышь в человеческом облике — я это впервые увидел».

Он вышел через вращающуюся дверь, думая только об одном, о чем он всегда думал, когда близились десять часов, — как замечательно, когда вдыхаешь первую порцию никотина. Именно это делало его членом племени — как четки или татуировка на щеках.

Прежде всего он отметил, что стало еще пасмурнее с тех пор, как он явился на работу в восемь сорок пять, и подумал: «Днем мы будем сосать свои канцерогенные палочки под проливным дождем, вся наша братия». Конечно, дождик их не остановит: Люди десятого часа упрямы. Он вспомнил, что окинул взглядом площадку, как бы проверяя, все ли в порядке, — почти бессознательно. Он заметил девушку в красной юбке (и снова подумал, как всегда, будет ли она выглядеть такой же красавицей, если ее одеть в мешковину), молодого, похожего на рок-музыканта уборщика с третьего этажа, который всегда надевал кепочку козырьком назад, когда мыл полы в туалете и закусочной, пожилого мужчину с прекрасной седой шевелюрой и красными пятнами на щеках, молодую женщину в очках с толстыми стеклами, продолговатым лицом и с длинными прямыми черными волосами. И нескольких других, которых видел реже. Одним из них, разумеется, был и красивый молодой негр в кремовом костюме.

Если бы там был Тимми Флэндерс, то Пирсон, скорее всего присоединился бы к нему, но того не было, и Пирсон направился к середине площадки, намереваясь присесть на край одной из клумб (той самой, на которой сидел сейчас). Оттуда он мог бы рассчитать длину и кривизну ног Мисс Красная Юбочка — грубо, разумеется, но какими уж есть подручными средствами. Он был женат, любил жену и обожал дочку, даже и не помышлял об измене, но, приближаясь к сорока, все чаще обнаруживал, что в его крови бродят некие порывы, подобные морским чудовищам. И он не представлял, как может любой мужчина удержаться от того, чтобы не смотреть на такую красную юбочку и не размышлять, есть ли под ней облегающее белье.

Он уже направлялся к клумбе, как кто-то, появившийся из-за угла здания, начал подниматься по ступеням. Пирсон заметил его краем глаза и в обычных обстоятельствах не обратил бы внимания — все его мысли поглощала красная юбочка — короткая, узкая и яркая, как борт пожарной машины. Но он взглянул, потому что, даже краем глаза и даже думая о другом, заметил, что что-то не так с лицом и головой приближавшейся фигуры. И он повернулся и посмотрел внимательнее, лишив себя тем самым сна на Бог знает сколько ночей.

С ботинками все в порядке; темно-серый костюм от Андре Сира, столь же солидный и надежный, сколь и дверь хранилища ценностей в подвале банка, если не более; красный галстук, предсказуемый, но не кричащий. Все прекрасно, все соответствует облику типичного высшего банковского руководителя в понедельник утром (а кто еще может являться на работу в десять часов, кроме высших руководителей?). Только дойдя до головы, ты понимаешь, что либо спятил, либо смотришь на нечто такое, о чем нет ни строчки во «Всемирной энциклопедии».

«Но почему они не побежали? — размышлял теперь Пирсон, когда одна капля дождя упала ему на руку, а другая — на чистую белую поверхность недокуренной сигареты. — Они же должны были с воплями разбежаться, как от гигантских жуков в фильмах пятидесятых годов. — Потом подумал: — Но ведь и я не побежал».

Да, конечно, но это не одно и то же. Он не побежал, потому что застыл на месте. Впрочем, он пытался бежать; просто новый знакомый остановил его прежде, чем у него включились голосовые связки.

«Летучая мышь в человеческом облике. Ты впервые это увидел».

Над широкими плечами Самого Элегантного в Текущем Году Делового Костюма и над безупречно вывязанным красным галстуком возвышалась огромная серовато-коричневая голова, но не круглая, а бесформенная, словно бейсбольный мяч, который усиленно пинали целый сезон. Прямо под сводом черепа пульсировали черные линии — вероятно, вены, — образуя бессмысленное подобие дорожной карты, а там, где полагалось быть лицу, но его не было (во всяком случае, по человеческим понятиям), торчали и вздрагивали какие-то выросты, каждый из которых жил собственной ужасной жизнью. Зачатки черт лица были сведены вместе — плоские черные глаза, абсолютно круглые, алчно взирали из середины «лица», словно глаза акулы или какого-то обрюзгшего насекомого; бесформенные уши без мочек и раковин. Носа — во всяком случае, насколько мог рассмотреть Пирсон, — не было; правда, два подобия клыков торчали из густой щетины под глазами. Большую часть лица занимал рот — громадный темный полумесяц с треугольными зубами. Существу с таким ртом, подумал Пирсон, разжевывать пищу незачем.

Первой его мыслью, когда он уставился на это ужасное видение — видение, которое держало изящный дипломат в безукоризненно наманикюренной руке, — было: «Это Человек-слон». Но теперь он понимал, что это создание не имело ничего общего с бесформенным, но, по существу, человеческим персонажем старого фильма. Дьюк Райнеман был ближе к истине: эти черные глаза и словно нарисованный рот гораздо больше подходили мохнатым, пискливым существам, которые по ночам ловили мух, а днем висели головой вниз в темных местах.

Но не это побудило его закричать: такая потребность появилась, когда существо в костюме от Андре Сира проходило мимо него, уже уставившись темными, словно у насекомого, глазами на вращающуюся дверь. Ближе всего оно находилось в те секунду-другую, и именно тогда Пирсон увидел, что это бородавчатое подобие лица скрывается под зарослями щетины, произраставшей прямо из него. Он не знал, как это может быть, но так было — он видел, как плоть расползается вокруг массивных изгибов черепа и струится вдоль мощной, как у собаки, челюсти волна за волной. А в промежутках виднелась какая-то отвратительная сырая розовая масса, о которой не хотелось и думать… Но теперь, когда он вспомнил, оказалось, что он не в силах перестать думать о ней.

Все новые капли дождя падали ему на лицо и руки. Рядом с ним на закругленном краю клумбы Райнеман в последний раз затянулся сигаретой, отшвырнул ее и встал.

— Пойдемте, — сказал он. — Дождь начинается.

Пирсон взглянул на него широко раскрытыми глазами, затем осмотрелся вокруг. Блондинка в красной юбке как раз входила в здание с книгой под мышкой. Сразу за ней шел пожилой волокита с прекрасной седой шевелюрой.

Пирсон, сверкнув глазами в сторону Райнемана, переспросил:

— Заходить туда? Вы серьезно? Туда же вошло это чудовище!

— Я знаю.

— Хотите услышать абсолютный бред? — спросил Пирсон, выбрасывая окурок. Он не знал, куда он сейчас пойдет, — наверное, домой, но точно знал, куда не пойдет ни за что — обратно в Первый коммерческий банк Бостона.

— Конечно, — согласился Райнеман. — Почему бы и нет?

— Эта тварь выглядела точь-в-точь как наш почтенный управляющий, Дуглас Кифер… Кроме головы, я хочу сказать. У него именно такие костюмы и портфели.

— Вот удивили, — произнес Райнеман.

Пирсон изумленно смерил его взглядом:

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, вы уже догадались, но у вас было очень тяжелое утро, поэтому я скажу вслух за вас. Это и был Кифер.

Пирсон неуверенно улыбнулся. Райнеман не улыбался. Он встал, взял Пирсона за руки и потянул на себя, пока они чуть не столкнулись лицами.

— Я вам сейчас спас жизнь. Вы этому верите, мистер Пирсон?

Пирсон подумал и решил, что верит. Это чужое, похожее на летучую мышь лицо с черными глазами и множеством зубов темным пятном давило на него.

— Да. Видимо, да.

— Ладно. Тогда сделайте мне честь и выслушайте внимательно три вещи, которые я вам скажу, — обещаете?

— Я… Да, конечно.

— Первое: это был Дуглас Кифер, управляющий Первым коммерческим банком Бостона, близкий друг мэра и, кстати, почетный председатель нынешней кампании по сбору средств на нужды детской больницы. Второе: в банке работают еще не менее трех летучих мышей, причем одна — на вашем этаже. Третье: вы сейчас пойдете туда. Если вам, конечно, хочется жить.

Пирсон остолбенело уставился на него — если бы он сейчас заговорил, то смог бы издать только бессвязный хрип.

Райнеман взял его за локоть и подтолкнул к вращающейся двери.

— Пойдем, дядя, — сказал он странно дружелюбным тоном. — Дождь начинается всерьез. Если мы останемся здесь, то будем привлекать внимание, а этого в нашем положении нельзя себе позволить.

Пирсон, покорно следуя за Райнеманом, вдруг подумал о том, как пульсировали и переливались сплетения черных линий на голове этой твари. Внезапно, похолодев, он остановился перед самой дверью… Гладкая поверхность, площадки уже стала достаточно мокрой, чтобы он мог увидеть под ногами второго Брэндона Пирсона, мерцающее отражение, напоминавшее летучую мышь другого цвета.

— Я… Я вряд ли смогу, — отрывисто пробормотал он.

— Сможете, — возразил Райнеман. Он искоса взглянул на левую руку Пирсона. — Женаты, я вижу, — дети есть?

— Одна. Дочка. — Пирсон заглянул в вестибюль банка. Стеклянные створки дверей были поляризованы, поэтому огромное помещение за ними казалось очень темным. «Как пещера, — подумал он. — Пещера летучих мышей, где полно слепых разносчиков заразы».

— Вы хотите, чтобы ваша жена и дочка завтра прочли в газетах, что полиция извлекла папочку со дна Бостонской бухты с перерезанным горлом?

Пирсон испуганно посмотрел на Райнемана. Дождь хлестал его по щекам, по лбу.

— Они устроят так, чтобы это выглядело делом рук шпаны, — продолжал Райнеман, — и все поверят. Им всегда верят. Потому что они хитрые, и у них полно приятелей в верхах. Именно верхи их интересуют.

— Я вас не понимаю, — промямлил Пирсон. — Ничего не понимаю.

— Знаю, что не понимаете, — ответил Райнеман. — Для вас настало опасное время, так что просто делайте то, что я вам говорю. А я вам говорю — вернитесь за стол прежде, чем вас хватятся, и вкалывайте до конца дня с улыбкой на лице. Не забывайте об улыбке, дружище, чего бы она вам ни стоила. — Он задумался, потом добавил: — Если вы сорветесь, вас, вероятнее всего, убьют.

Дождь рисовал блестящие полосы на гладком темнокожем лице молодого человека, и Пирсон вдруг осознал то, что было очевидно и чего он не замечал только из-за собственного ужаса: этот человек сам боится и многим рискует, не давая Пирсону попасть в какую-то ужасную ловушку. — Мне действительно нельзя больше оставаться, — заметил Райнеман.

— Это опасно.

— Ладно, — произнес Пирсон, слегка удивленный, что слышит собственный обычный, ровный голос. — Тогда вернемся к работе.

Райнеман облегченно посмотрел на него:

— Замечательно. И что бы вы ни увидели до конца дня, не выказывайте удивления. Понятно?

— Да, — ответил Пирсон. Он ничего не понимал.

— Вы можете закончить дела пораньше и уйти около трех?

Пирсон поразмыслил и кивнул:

— Да. Думаю, что смогу.

— Договорились.

— Вы молодец, — сказал Райнеман. — С вами все будет в порядке. Встретимся в три.

Он толкнул вращающуюся дверь. Пирсон шагнул вслед за ним, чувствуя, что его разум остался там, на площадке… Почти весь, кроме малой части, которая требовала еще сигарету.

День тянулся как обычно до того момента, пока он не возвратился в банк после ленча (и еще двух сигарет) с Тимом Флэндерсом. Они вышли из лифта на третьем этаже, и первое, что бросилось в глаза Пирсону, был другой человек-летучая мышь — вернее, женщина-летучая мышь в черных туфлях на высоком каблуке, черных нейлоновых чулках и в прекрасном шелковом деловом костюме — скорее всего, от Сэмюэля Блю. Великолепное начальственное одеяние… Если не смотреть поверх этого костюма на голову, болтавшуюся, словно какой-то странный подсолнечник.

— Привет, ребята. — Мягкое контральто донеслось из какой-то дыры с заячьей губой, заменявшей, видимо, рот.

«Это Сюзанна Холдинг, — подумал Пирсон. — Невероятно, но это так».

— Привет, дорогая, — услышал он собственный голос и подумал: «Если она подойдет ко мне… Тронет меня… Я закричу. Я не смогу удержаться, что бы мне ни говорил тот паренек».

— С тобой все в порядке, Брэнд? Что-то ты бледный.

— Видимо, то, что ходит кругом, грипп, что ли, — произнес он, снова поражаясь естественной легкости своего тона. — Думаю, перехожу.

— Ладно, — голос Сюзанны доносился из этого жуткого подобия головы летучей мыши и странно шевелившегося мяса. — Только не целуй меня, пока не поправишься, и дышать на меня не надо. Я не могу позволить себе болеть, когда в среду приезжают японцы.

«Нет проблем, дорогая, — не буду тебя целовать, можешь мне поверить».

— Постараюсь удержаться.

— Спасибо. Тим, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет и посмотри парочку сводок по опционам, ладно?

Тимми Флэндерс обвил рукой талию привлекательной начальницы и на глазах пораженного Пирсона нагнулся и запечатлел поцелуй на бородавчатой, волосатой роже этой твари. «Ему это кажется щечкой, — подумал Пирсон, чувствуя, что разум мгновенно покидает его, словно смазанный трос сматывается с барабана лебедки. — Ее гладкая, надушенная щечка — вот что он видит, и это целует. О Господи. Боже мой».

— Конечно! — воскликнул Тимми, галантно расшаркиваясь. — Один поцелуй — и я ваш вечный слуга, милая леди!

Он подмигнул Пирсону и направился с чудовищем в ее кабинет. Когда они проходили мимо питьевого фонтанчика, он снова обнял ее за талию. Короткий и бессмысленный танец петушка вокруг курочки — ритуал, сложившийся за последние лет десять в бизнесе, если начальница женщина, а подчиненный мужчина, — был исполнен, и они исчезли из виду уже как сексуально нейтральные сотрудники банка, обсуждая только сухие цифры.

«Отличный анализ, Брэнд, — отстраненно подумал Пирсон, отвернувшись от них. — Тебе бы быть социологом». Он им почти и был — в колледже это была его вторая специализация.

Войдя в комнату, он почувствовал, что весь покрылся потом, словно вязкой слизью. Пирсон забыл о социологии и стал нетерпеливо дожидаться трех часов. В два сорок пять он заглянул в кабинет Сюзанны Холдинг. Чужеродный астероид на месте головы, склоненный к серовато-синему экрану компьютера, повернулся к нему, когда он произнес: «Тук-тук», отдельные части этого странного лица неустанно двигались туда-сюда, а черные глаза рассматривали его с холодным любопытством акулы, примеряющейся к ноге пловца.

— Формы четыре по компаниям я отдал Баззу Карстерсу, — сказал Пирсон. — Я возьму формы девять по индивидуальным закладным домой, если не возражаешь. У меня там скопированы диски.

— Это ты так объявляешь, что сачкуешь, дорогой? — спросила Сюзанна. Черные вены неописуемым образом вздулись на ее лысом черепе; наросты вокруг рта вибрировали, и Пирсон заметил, что один из них лопнул и из него вытекает густая розоватая масса, похожая на окровавленный крем для бритья. Он заставил себя улыбнуться:

— Точно.

— Ладно, — сказала Сюзанна, — значит, наша оргия в четыре часа обойдется без тебя, надо полагать.

— Спасибо, Сьюзи. — Он повернулся.

— Брэнд?

Он вздрогнул; ужас и отвращение вот-вот могли заставить его выдать себя, он вдруг ощутил уверенность, что эти зловещие черные глаза видят его насквозь и что эта тварь, маскирующаяся под Сюзанну Холдинг, сейчас скажет:

«Хватит играться, дорогуша. А ну-ка закрой дверь. Проверим, так ли ты хорош на вкус, как на вид».

Райнеман подождет немного, а потом пойдет по своим делам. «Вероятно, — думал Пирсон, — он поймет, что случилось. Может, он это уже видел».

— Да? — спросил он с вымученной улыбкой. Она уставилась на него долгим оценивающим взглядом — это гротескное подобие головы на привлекательной фигуре начальственной дамы, а потом сказала:

— Сейчас ты выглядишь немного лучше. — Рот еще зиял, черные глаза еще пялились на него с выражением поломанной куклы, забытой под кроватью, но Пирсон понимал, что всякий на его месте видел бы только Сюзанну Холдинг, ласково улыбающуюся подчиненному и демонстрирующую модель поведения «А» в нужной степени. Не совсем Матушка Кураж, но все же заботливая и доброжелательная.

— Хорошо, — произнес он, но тут же сообразил, что этого недостаточно. — Замечательно!

— Вот если бы ты еще бросил курить.

— Я пытаюсь, — ответил он с коротким смешком. Смазанный трос опять срывался с лебедки.

«Отпусти меня, — думал он. — Отпусти меня, страшная сука, отпусти, пока я не сделал чего-то непоправимого».

— Ты же знаешь, тебе автоматически увеличат сумму страховки, — сказало чудовище. Теперь другой нарост лопнул с тихим чмоканьем, и снова поползла та самая розовая масса.

— Да, я знаю, — подтвердил он. — И я серьезно подумаю, Сюзанна. Правда.

— Подумай, — сказала она и отвернулась к светящемуся экрану компьютера. С минуту он стоял неподвижно, пораженный тем, как ему повезло. Допрос закончился.

Когда Пирсон вышел из банка, дождь лил как из ведра, однако Люди десятого часа — теперь это были Люди третьего часа, но, конечно, никакой разницы тут не было — все равно стояли на улице, сбившись в кучу подобно овцам, и делали то же самое. Мисс Красная Юбочка и уборщик, носивший кепочку козырьком назад, прятались под вывеской газеты «Бостон глоб». Они явно промокли, но Пирсон все равно завидовал уборщику. Мисс Красная Юбочка пользовалась дезодорантом «Джордже»: он несколько раз уловил этот запах в лифте. А проходя, конечно, шуршала шелком белья.

«О чем ты думаешь, черт побери?» — спросил он сам себя и тут же ответил: «Пытаюсь не дать себе спятить, благодарю покорно. Ты доволен?»

Дьюк Райнеман стоял под навесом цветочного магазина за углом, съежившись, с сигаретой во рту. Пирсон подошел к нему, глянул на часы и решил, что можно было и не спешить. Он склонил голову, вдыхая аромат сигареты Райнемана. Он сделал это бессознательно.

— Моя начальница тоже из них, — сообщил он Дьюку. — Если, конечно, Дуглас Кифер не устраивает маскарад с переодеванием.

Райнеман мрачно усмехнулся и ничего не ответил.

— Вы сказали, что их еще трое. Кто двое остальных?

— Дональд Фаин. Вы его, наверное, знаете — начальник службы безопасности. И Карл Гросбек.

— Карл… Председатель правления? Боже мой!

— Я вам уже говорил, — заметил Райнеман. — Эти ребята гоняются за высокими постами… Эй, такси!

Он ринулся из-под навеса навстречу коричнево-белому такси, которое он высмотрел в пелене дождя. Машина подъехала, разбрызгивая воду из луж. Райнеман ловко увернулся, но Пирсону забрызгало туфли и низ брюк. В его нынешнем состоянии это не имело большого значения. Он открыл дверцу Райнеману, который быстро проскользнул на сиденье. Пирсон забрался вслед за ним и захлопнул дверцу.

— В таверну Галлахера, — сказал Райнеман. — Это прямо напротив…

— Я знаю таверну Галлахера, — перебил его водитель, — но мы никуда не поедем, пока ты не выкинешь свою канцерогенку, дружок. — Он указал на табличку над счетчиком: «В ЭТОМ ДИЛИЖАНСЕ КУРИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ».

Мужчины обменялись взглядами, Райнеман пожал плечами полусердито-полурастерянно — типичный жест племени Людей десятого часа примерно с 1990 года. Потом, не произнося ни слова, выбросил едва начатую сигарету под струи дождя.

Пирсон начал было рассказывать Райнеману, как он был потрясен, когда открылись двери лифта и он увидел свою начальницу Сюзанну Холдинг, но Райнеман, нахмурившись, едва заметно покачал головой и указал на водителя.

— Поговорим позже, — коротко бросил он.

Пирсон послушно умолк и стал сосредоточенно смотреть на проносившиеся мимо дома в центре Бостона. Он поймал себя на том, что с любопытством наблюдает маленькие уличные сценки, разыгрывавшиеся за заляпанным грязью окном такси. Особенно его интересовали кучки Людей десятого часа, толпившихся перед каждым административным зданием. Там, где было какое-то укрытие, они забивались в него; если такового не было, они просто стояли с поднятыми воротниками и курили, прикрывая сигареты ладонями. Пирсон понял, что по крайней мере в девяноста процентах шикарных небоскребов в центре Бостона курение запрещено, как и в том, где работали они с Райнеманом. И еще он понял (это было словно озарение), что Люди десятого часа — это на самом деле не новое племя, а жалкие ошметки старого, ренегаты, в ужасе разбегающиеся перед новой метлой, которая намерена вымести эту плохую древнюю привычку из жизни американцев. Объединяло их нежелание или неспособность перестать убивать себя; они были маргиналами во все сужающейся сумеречной зоне, где их пока еще терпели. Необычная социальная группа, думал он, которой не суждено протянуть долго. По его прикидкам, где-то к 2020 году, ну к 2050-му от силы, Люди десятого часа станут чем-то вроде птицы додо.

«О черт, подожди минутку, — думал он. — Мы просто последние в этом мире упрямые оптимисты, вот и все — большинство из нас не заботится пристегивать ремни безопасности, и мы охотно сидели бы у края бейсбольного поля, куда со страшной скоростью летит мяч, совершенно не беспокоясь, есть ли там защитная сетка».

— Что там такого смешного, мистер Пирсон? — спросил Райнеман, и Пирсон вдруг почувствовал, что улыбается во весь рот.

— Ничего, — ответил он. — Ничего существенного.

— Ладно, только не обижайтесь на меня.

— Я обижусь, если вы не будете называть меня Брэндон.

— Вот как, — сказал Райнеман, видимо, обдумывая это предложение. — Ну хорошо, если вы будете называть меня Дьюк и мы не опустимся до Би-Би, или Буби, или чего-нибудь в этом роде.

— Об этом можете не беспокоиться. Хотите я вам кое-что скажу?

— Конечно.

— Это самый удивительный день в моей жизни.

Дьюк Райнеман кивнул без ответной улыбки:

— И он еще не закончился.

Глава 2

Пирсон решил, что Дьюк нарочно выбрал таверну Галлахера — совершенно не типичное для Бостона идеальное местечко, где двое банковских служащих могли бы обсудить дела, дающие знакомым основание сомневаться в здравости их ума. Самая длинная стойка, которую Пирсон когда-либо видел не в кино, а наяву, огибала огромную танцевальную площадку, на которой три парочки задумчиво покачивались в такт исполняемой дуэтом Мэри Стюарт и Трэвис Тритт песенке «От этого тебе больно не будет».

Будь площадь бара поменьше, он был бы переполнен, но высокие стулья были так ловко расставлены вдоль этой немыслимо длинной беговой дорожки красного дерева, что создавалось ощущение уединения, словно в отдельных кабинках. Пирсону понравилось. Слишком легко было представить, как человек-летучая мышь (а то и парочка их) сидит на стуле (или на насесте) в соседней кабинке и внимательно прислушивается к их разговору.

«Разве не это называется мышлением осажденной крепости, старина? — подумал он. — Долго же ты до этого додумывался!»

Нет, решил он, пока что ему все равно. Он просто был благодарен, что не надо осматриваться по сторонам, пока они будут говорить… Вернее, пока будет говорить Дьюк.

— Ну как, годится? — спросил Дьюк, и Пирсон удовлетворенно кивнул.

С виду вроде один бар, размышлял Пирсон, проходя вслед за Дьюком под внушительной табличкой «КУРИТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ ТОЛЬКО В ЭТОМ КОНЦЕ», но на самом деле их два… Так же, как в пятидесятые годы любая забегаловка на Юге делилась на две части: для белых и для черных. И теперь, как и тогда, четко видна разница. Посередине зала для некурящих стоял «сони» с экраном чуть ли не во всю стену; в никотиновом же гетто к стенке был привинчен болтами старенький зените с выразительной надписью: «ВЫ ИМЕЕТЕ ПОЛНОЕ ПРАВО ПОПРОСИТЬ В ДОЛГ, А МЫ ИМЕЕМ ПОЛНОЕ ПРАВО ПОСЛАТЬ ВАС НА…». Здесь и стойка была погрязнее — сначала Пирсон решил, что ему это показалось, но, присмотревшись, убедился, что фанера кое-где вздулась и сплошь покрыта кругами от стаканов. И, конечно, густой, горьковатый запах табачного дыма. Можно было поклясться, что он исходит от стула. Парень, читавший сводку новостей на стареньком закопченном экране, походил на умирающего от недоедания; он же на громадном экране для некурящих имел такой вид, будто только что пробежал стометровку за девять секунд и после этого десятый раз подтягивается на перекладине.

«Проходите на задние места в автобусе, — думал Пирсон, с обостренным любопытством рассматривая своих собратьев по десятому часу. — Ладно, нечего жаловаться; через десять лет курящих вообще никуда не будут пускать».

— Сигарету? — спросил Дьюк, словно читая его мысли.

Пирсон посмотрел на часы и принял подарок, прикурив от зажигалки Дьюка — подделки под «ронсон». Он глубоко затянулся, с наслаждением вдыхая дым и получая удовольствие даже от легкого головокружения. Конечно, это опасная привычка, даже смертельная; а как же иначе, если она так овладевает тобой? Просто мир так устроен, вот и все.

— А вы? — спросил он, заметив, что Дьюк прячет пачку в карман.

— Я могу потерпеть, — улыбнулся Дьюк. — Я же затянулся пару раз перед тем, как сесть в такси. И еще выкурил лишнюю за ленчем.

— Вы себя ограничиваете, да?

— Угу. Обычно я себе позволяю за ленчем одну, а сегодня вот принял две. Вы меня сильно напугали, знаете ли.

— Я и сам сильно испугался.

Подошел бармен, и Пирсон поразился, с какой ловкостью тот избегает струйки дыма, вьющейся от его сигареты.

«Не знаю, понимает ли он… Но если бы я выпустил дым ему в лицо, спорю, он перепрыгнул бы через стойку и набил бы мне морду».

— Что желаете, джентльмены?

Дьюк заказал два пива «Сэм Адамс», не спрашивая Пирсона. Когда бармен отошел, Дьюк наклонился к Пирсону и сказал:

— Не наваливайтесь сразу. Сегодня не стоит напиваться. И даже быть на взводе.

Пирсон кивнул и бросил пятерку на стойку, когда бармен принес пиво. Он сделал большой глоток, потом затянулся сигаретой. Некоторые считают, что сигарета особенно вкусна после еды, но Пирсон с ними не был согласен: в глубине души он был уверен, что не яблоко вовлекло Еву в первородный грех, а пиво с сигаретой.

— Так чем вы пользовались? — спросил Дьюк. — Вшитой полоской? Гипнозом? Доброй старой американской силой воли? Судя по вашему виду, вшивали полоску.

Если Дьюк хотел рассмешить его, то это у него не получилось. Пирсон сегодня много думал о курении.

— Да, вшивал, — признался он. — Я носил ее года два после того, как родилась дочка. Я только посмотрел на нее в роддоме и решил бросить. Я считал сумасшествием выкуривать по сорок-пятьдесят сигарет в день, когда мне еще восемнадцать лет отвечать за это юное существо. — «В которое я немедленно влюбился», — хотел добавить он, но решил, что Дьюку и так понятно.

— Не говоря уже о том, как вы привязаны к жене.

— Не говоря уже о жене, — согласился Пирсон.

— Да еще куча братьев, невесток, сборщиков налогов, арендаторов и друзей дома.

Пирсон расхохотался и кивнул:

— Да, именно так.

— Но не так все легко, как кажется, да? Когда четыре часа утра и не можешь уснуть, все это благородство куда-то улетучивается.

Пирсон искривил губы:

— Или когда надо идти наверх и вкалывать на Гросбека, и Кифера, и Фаина, и всех прочих начальников. В первый раз, когда мне пришлось идти туда и воздерживаться от сигареты… Ох, и тяжко было.

— Но на какое-то время вы совсем бросили.

Пирсон взглянул на Дьюка, не очень удивившись, что тот и это знает, а потом кивнул:

— Примерно на шесть месяцев. Но про себя я никогда не бросал, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Конечно, понимаю.

— Наконец я снова закурил. Это было в 1992 году, когда появились сообщения, что люди, которые продолжали курить с вшитой полоской, стали умирать от инфаркта. Вы помните это?

— Угу, — ответил Дьюк и хлопнул себя по лбу. — У меня вот здесь огромный файл историй о курильщиках, дорогой мой, в алфавитном порядке. Курение и прогрессивный паралич, курение и кровяное давление, курение и катаракты… Вот так.

— Вот я и сделал выбор, — закончил Пирсон. По его лицу блуждала слабая, растерянная улыбка человека, который знает, что вел себя как идиот, что продолжает вести себя как идиот, но не знает, почему. — Я не мог ни бросить курить, ни удалить полоску. Вот я и…

Перестал носить полоску! — разом выдохнули оба, а затем разразились таким хохотом, что бармен в зоне для некурящих укоризненно взглянул на них, нахмурился, а затем вновь уставился в телевизор.

— Жизнь — сплошное искушение, не правда ли? — спросил Дьюк, продолжая смеяться, и принялся рыться в кармане своего кремового пиджака. Он остановился, увидев, что Пирсон протягивает ему пачку «Мальборо» с одной выдвинутой сигаретой. Они опять обменялись взглядами — Дьюк удивленным, Пирсон понимающим, и снова дружно рассмеялись. Бармен опять посмотрел на них, на этот раз нахмурившись немного сильнее. Ни один из них не обратил на это внимания. Дьюк взял предложенную сигарету и закурил. Все это заняло не более десяти секунд, но обоим мужчинам этого было достаточно, чтобы стать друзьями. — Я дымил, как паровоз, с пятнадцати лет и до женитьбы в 1991 году, — рассказывал Дьюк. — Матери это не нравилось, но она была довольна, что я хотя бы не курю травку и не торгую ею, как половина пацанов на нашей улице — я говорю о Роксбери-стрит, — так что она не сильно ко мне цеплялась. Мы с Венди провели медовый месяц на Гавайях, и в день возвращения она сделала мне подарок. — Дьюк глубоко затянулся и выпустил из ноздрей две струи дыма, похожие на инверсионный след истребителя. — Она нашла это в одном каталоге. У него было какое-то замысловатое название, но я забыл; я его называл просто «павловской дыбой». Но я страшно любил ее — и люблю сейчас, можете мне поверить, — поэтому старался изо всех сил. Впрочем, оказалось не так плохо, как я представлял. Вы знаете, о каком приспособлении я говорю?

— Разумеется, — ответил Пирсон. — Бибикалка. Заставляет вас подождать, когда вам хочется снова курить. Лизабет — моя жена — включала мне это, когда была беременна. Грохот такой, будто тачка с цементом падает с лесов. Дьюк с улыбкой кивнул и, когда появился бармен, попросил снова наполнить стаканы. Потом повернулся к Пирсону и продолжил:

— Если не считать того, что я пользовался «павловской дыбой» вместо вшитой полоски, все остальное у меня было точно так же, как у вас. Я все сделал, чтобы пробиться туда, где машина играет в какую-то дерьмовую интерпретацию «Хора свободы», но привычка меня не отпустила. Убить ее труднее, чем змею с двумя сердцами. — Бармен принес полные стаканы. В этот раз заплатил Дьюк. Отхлебнув, он сказал: — Мне надо позвонить. Подождите минут пять.

— Ладно, — согласился Пирсон. Осмотревшись, он заметил, что бармен отступил в относительно безопасную зону для некурящих («К 2005 году профсоюзы добьются, чтобы здесь было два бармена, — подумал он, — для курящих и для некурящих») и повернулся к Дьюку. Теперь он понизил голос:

— По-моему, мы собирались поговорить о людях-летучих мышах.

Дьюк приподнял свои темно-каштановые брови и заметил:

— А мы о них и говорим.

Не успел Пирсон открыть рот, как Дьюк скрылся в туманных (хотя почти не задымленных) глубинах бара Галлахера, где висели телефоны-автоматы.

Его не было уже минут десять, и Пирсон начал было подумывать, не пойти ли ему поискать своего нового знакомого, как вдруг его внимание привлек экран телевизора: ведущий новостей сообщал, какой фурор произвел вице-президент США. Выступая в Национальной ассоциации образования, он предложил пересмотреть программу государственных субсидий детским садам и закрыть их везде, где возможно.

Включили видеосюжет, снятый в каком-то вашингтонском зале, и когда показали крупным планом вице-президента на трибуне, Пирсон обеими руками вцепился в край стула так, что пальцы вдавились в обивку. Ему вспомнилось то, что он слышал утром: «У них полно приятелей в верхах. Именно верхи их интересуют».

— Мы ничего не имеем против работающих матерей Америки, — говорило чудовище с головой летучей мыши, возвышаясь на трибуне с голубым вице-президентским гербом, — и против нуждающихся бедняков. Тем не менее мы считаем…

Рука опустилась Пирсону на плечо, и он закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Обернувшись, он увидел Дьюка. Молодой человек явно изменился — глаза его сверкали, на лбу блестели мелкие капельки пота. Он выглядел так, словно только что выиграл крупный приз на скачках.

— Больше так не делайте, — попросил Пирсон, и Дьюк, уже было садившийся на стул, замер. — Я чуть инфаркт не получил.

Дьюк с удивлением взглянул на него, затем перевел взгляд на изображение в телевизоре. Он все понял.

— С этой сволочью еще как-то прожить можно, а как насчет президента? Он не…

— Не думаю, — сказал Дьюк. Но, подумав, добавил: — Пока, во всяком случае.

Пирсон наклонился к нему, чувствуя, как его губы опять странно немеют:

— Что значит «пока»? Что происходит, Дьюк? Кто они? Откуда взялись? Что они делают и чего хотят?

— Я вам расскажу то, что знаю, — ответил Дьюк, — но сначала хотел бы пригласить вас на небольшое собрание вечером. Около шести. Вас устроит?

— На эту тему?

— Разумеется.

Пирсон помялся:

— Хорошо. Но я должен позвонить Лизабет.

Дьюк встревожился:

— Ничего не говорите о…

— Конечно, нет. Я ей скажу, что Прекрасная Дама Без Капли Милосердия требует перепроверить ее опционы прежде, чем покажет их японцам. На это Лизабет купится: она знает Холдинг как облупленную и понимает, что та всех поставит на уши, чтобы угодить ее друзьям из Тихоокеанского региона. Годится?

— Да.

— Мне тоже, но немного некрасиво.

— Ничего нет некрасивого в том, чтобы держать твою жену подальше от летучих мышей. Я же тебя не в сауну приглашаю, брат.

— Надо полагать. Так что говори.

— Ладно. Наверное, лучше начать с того, как ты привык курить.

Из музыкального автомата, который несколько минут молчал, вдруг послышалась нудная аранжировка знаменитой песни Билли Рей Сайруса «Разбитое сердце саднит». Пирсон удивленно уставился на Дьюка Райнемана и открыл было рот, чтобы спросить, какое отношение имеет его курение к ценам на кофе в Сан-Диего. Но не произнес ни звука. Ни одного.

— Ты бросил… Потом снова начал… Но понимал, что если не будешь соблюдать осторожность, то через пару месяцев опять будешь тянуть по две пачки в день, — начал Дьюк.

— Так?

— Да, но я не вижу…

— Увидишь. — Дьюк достал платок и вытер лоб. Когда Дьюк вернулся, поговорив по телефону, Пирсону показалось, что он весь пылает от возбуждения. Да, но было и кое-что еще: он был страшно напуган.

— Просто поверь мне.

— Ладно.

— Как бы там ни было, ты приспособился. Можно это назвать «модус вивенди». Бросить ты не мог, но оказалось, что это еще не конец света: это вовсе не кокаин и не алкоголь, когда надо все время наращивать дозу. Курение — очень противная привычка, но есть масса промежуточных состояний между тремя пачками в день и полным отказом.

Пирсон уставился на Дьюка широко открытыми глазами, и тот улыбнулся:

— Я вовсе не читаю твои мысли, не думай. Просто мы знаем друг друга, так ведь?

— Видимо, да, — задумчиво произнес Пирсон.

— Я просто забыл, что мы оба Люди десятого часа.

— Кто-кто?

Пирсон прочел небольшую лекцию о Людях десятого часа и об их племенных жестах (мрачный взгляд при виде таблички «КУРИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», обреченное пожатие плечами, когда некто облеченный властью требует: «Пожалуйста, бросьте сигарету, сэр»), племенных амулетах (жевательная резинка, леденцы, зубочистки и, разумеется, флакончики с аэрозольным дезодорантом) и племенных молитвах (наиболее распространенная «Со следующего года точно брошу»).

Дьюк восхищенно выслушал, а потом воскликнул:

— Боже милостивый, Брэндон! Ты открыл пропавшее колено Израилево! Все чокнутые пошли за верблюдом, нарисованным на пачке!

Пирсон расхохотался, заслужив еще один неодобрительный взгляд бармена.

— Во всяком случае, подходит, — продолжал Дьюк. — Позволь тебя спросить — ты куришь при ребенке?

— Боже упаси, нет! — воскликнул Пирсон.

— А при жене?

— Нет, никогда больше.

— Когда ты последний раз тянул в ресторане?

Пирсон подумал и не мог вспомнить. Теперь он садился в зале для некурящих даже тогда, когда был один, и воздерживался от сигареты, пока не доест, расплатится и выйдет. А дни, когда он курил между каждым блюдом, остались в далеком прошлом.

— Люди десятого часа, — зачарованно произнес Дьюк. — Слушай, мне нравится — нравится, что у нас есть имя. И мы действительно как племя. Это…

Он вдруг замолчал, посмотрев в окно. Мимо проходил полицейский, беседуя с красивой молодой женщиной. Она смотрела на него с восхищением и желанием, совершенно не замечая черных, оценивающих глаз и сверкающих треугольных зубов над своей головой.

— Боже, взгляни на это, — прошептал Пирсон.

— Да, — вздохнул Дьюк. — Это распространяется все больше. С каждым днем. — Он задумчиво рассматривал свой недопитый стакан. Потом встряхнулся, прогоняя мрачные мысли. — Кем бы мы ни были, — сказал он Пирсону, — мы единственные на всем проклятом свете, кто видит их.

— Кто, курящие? — недоверчиво спросил Пирсон. Конечно, надо было понять, что Дьюк к этому ведет, но все же…

— Нет, — терпеливо объяснил Дьюк. — По-настоящему курящие их не видят. Некурящие не видят тоже. — Он смерил Пирсона взглядом. — Их видят только такие, как мы, Пирсон, — ни рыба ни мясо. Только Люди десятого часа вроде нас.

Когда через пятнадцать минут они вышли от Галлахера (Пирсон сначала позвонил жене, изложил свою выдумку и обещал быть дома к десяти), ливень перешел в мелкую морось, и Дьюк предложил пройтись пешком. Не весь путь до Кембриджа, куда они направлялись, но достаточно, чтобы Дьюк успел рассказать ему побольше. Улицы были пустынны, и они могли разговаривать, не оглядываясь поминутно через плечо.

— Это похоже на первый оргазм, — говорил Дьюк, когда они шли в тумане в сторону Чарлз-ривер. — Коль уже пошло, это становится частью твоей жизни. То же самое здесь. В какой-то день вещества у тебя в голове вступают в нужную реакцию, и ты начинаешь их видеть. Знаешь, я удивлялся, сколько людей буквально умирало от ужаса в этот момент. Очень много, я уверен.

Пирсон взглянул на кровавый отсвет фар движущихся машин на мокрой мостовой Бойлстон-стрит и вспомнил то ощущение ужаса от своей первой встречи:

— Они такие мерзкие. Такие отвратительные. И мясо у них движется вокруг черепа… Это же не описать словами, правда?

Дьюк кивнул:

— Они действительно уродливейшие твари. Я увидел первого в метро, когда ехал домой в Милгон. Он стоял на платформе станции Парк-стрит. Хорошо, что я был в поезде и поехал дальше, потому что я закричал.

— И что случилось?

Улыбка Дьюка перешла в кислую гримасу:

— Люди посмотрели на меня, потом быстренько отвернулись. Знаешь, как к этому относятся в большом городе: на каждом углу стоит чокнутый и проповедует, как Иисус Христос любит тарелки фирмы «Таппер».

Пирсон кивнул. Он знал, как это выглядит в большом городе. Вернее, считал, что знает, — до сегодняшнего дня.

— Высокий рыжий парень, весь в веснушках, сел рядом со мной и взял меня за локоть так же, как я сегодня утром сделал с тобой. Его зовут Робби Дельрей. Он маляр. Сегодня ты его увидишь у Кейт.

— Кто такая Кейт?

— Специализированный книжный магазин в Кембридже. Фантастика. Мы там встречаемся раз или два в неделю. В основном хорошие люди. Увидишь. Как бы там ни было, Робби схватил меня за локоть и сказал: «Ты не спятил, я тоже это видел. Это действительно человек-летучая мышь». Так он, конечно, мог разглагольствовать и под действием хорошей дозы амфетамина… Только я же видел это, и облегчение…

— Да, — произнес Пирсон, мысленно возвращаясь к сегодняшнему утру. Они пропустили бензовоз на Сторроу-драйв и перебежали всю в лужах улицу. Пирсон обратил внимание на нанесенную краскораспылителем, уже выцветшую надпись на обратной стороне скамейки у реки. «ЧУЖИЕ ВЫСАДИЛИСЬ — гласила она. — МЫ СЪЕЛИ ДВОИХ».

— Хорошо, что ты там был утром, — сказал Пирсон. — Мне повезло.

Дьюк кивнул:

— Да уж. Когда летучие мыши берутся за человека, это с концами — полиция потом находит кусочки в мусорном ящике после таких встреч. Ты об этом слышал?

Пирсон кивнул.

— И никто не замечает одну деталь, общую для всех жертв: они все ограничивались пятью-десятью сигаретами в день. На эту маленькую деталь не обращает внимания даже ФБР.

— Но зачем убивать нас? — спросил Пирсон. — Ведь если кто-то начнет бегать и кричать, что его босс марсианин, никто не станет мобилизовывать национальную гвардию — парня просто отправят в дурдом!

— Спустись на землю, приятель, — сказал Дьюк. — Ты же их видел.

— Они… Звери?

— Ну да. Но это означает ставить телегу впереди лошади. Они вроде волков, Брэндон, невидимых волков, которые прогрызают себе путь в стаде овец. А теперь скажи, что хотят волки от овечек, кроме того, что те должны выражать бурную радость, когда их убивают?

— Они… Что ты сказал? — Пирсон вдруг перешел на шепот. — Ты говоришь, они едят нас?

— Какую-то часть едят, — подтвердил Дьюк. — Так считал Робби Дельрей в день нашей встречи, и большинство из нас и теперь считает.

— Кого это «нас», Дьюк?

— Людей, к которым я тебя веду. Мы там будем не все, но на сей раз большинство. Что-то должно произойти. Что-то большое.

— Что?

Дьюк только покачал головой и предложил:

— Может, возьмем такси? Ты не устал?

Пирсон устал, но брать такси не хотел. Прогулка возбудила его… Но не прогулка сама по себе. Он не думал, что сможет сказать это Дьюку — по крайней мере, сейчас, — но в этом ему виделась другая сторона… Романтическая сторона. Будто он очутился на страницах дурацкой, но увлекательной приключенческой повести для детей; ему живо представились иллюстрации Н.С.Уайета. Он взглянул на нимбы из белого света, которые медленно растекались вокруг уличных фонарей, выстроившихся вдоль Сторроу-драйв, и словно улыбались. «Должно произойти что-то большое, — подумал он. — Агент Х-9 вернулся с хорошей новостью с нашей подземной базы… Мы нашли яд для летучих мышей, который долго искали».

— Возбуждение проходит, поверь мне, — сухо заметил Дьюк.

Пирсон удивленно повернул голову.

— К тому времени, как второго твоего друга выловят в бухте без половины головы, ты поймешь, что Том Свифт не придет помогать тебе красить чертов забор.

— Том Сойер, — пробормотал Пирсон и стер с ресниц капли дождя. Он чувствовал, как щеки у него начинают гореть.

— Они съедают что-то, что вырабатывает наш мозг, так считает Робби. Может быть, какой-то фермент, может, особые электрические волны. Он говорит, это именно то, что позволяет нам — хотя бы некоторым из нас — видеть их; мы для них как помидоры в огороде — они нас берут с грядки, когда считают, что мы созрели.

— Я воспитан в твердой баптистской вере и не признаю всяких дурацких объяснений. По-моему, они высасывают души.

— Да? Ты шутишь или действительно так считаешь?

Дьюк, засмеявшись, пожал плечами и принял вызывающий вид:

— Дерьмо это все. Эти твари вошли в мою жизнь, когда я считал, что рай — это сказка, а ад здесь, на земле. Теперь у меня опять все перепуталось. Но это все ерунда. Важна только одна вещь, которую ты должен крепко зарубить на носу, — у них масса причин убивать нас. Во-первых, они боятся того, что мы делаем, — собираемся, организуемся, пытаемся остановить их…

Дьюк замолчал и задумался, мотая головой. Он походил на человека, который разговаривает сам с собой, все пытаясь найти ответ на вопрос, который уже много ночей не дает ему спать.

— Боятся? Не уверен, что это точное слово. Но стараются не рисковать, так будет правильнее. И еще одно не подлежит сомнению — им не нравится, что некоторые из нас могут их видеть. Чертовски не нравится. Как-то мы отловили одного, и это было все равно, что засадить джинна в бутылку. Мы…

Отловили одного!

— Ну да, — сказал Дьюк и мрачно, безжалостно подмигнул. — Мы затащили его на одинокую дачу на шоссе № 95 под Нью-берипортом. Нас было шестеро во главе с моим другом Робби. Мы спрятали его в сарае, и когда лошадиная доза наркотика, которую мы вкатили ему, вышла — а это произошло чертовски быстро, — попробовали допросить его, чтобы получить правильные ответы на те вопросы, что ты сейчас мне задал. Он был в наручниках и ножных кандалах, а сверху мы запеленали его нейлоновым тросом, как мумию. Знаешь, что мне сильнее всего запомнилось?

Пирсон покачал головой. Чувство, что он живет на страницах детской книжки, исчезло.

— Как оно пробудилось! — продолжал Дьюк. — Не было никаких промежуточных состояний. На одно мгновение оно еще отключилось, но секунду спустя в полном сознании уже уставилось на нас этими своими страшными глазами. Глазами летучей мыши. У них есть глаза — многие не знают этого факта. Разговоры, будто они слепые, — это чушь, которую распространяет какой-то их агент. Оно не разговаривало с нами. Ни слова не сказало. Думаю, оно понимало, что не выйдет из этого сарая, но никакого страха в нем не было. Только ненависть. Господи, какая ненависть была в этих глазах!

— Что произошло?

— Оно разорвало цепочку наручников, как папиросную бумагу. Кандалы оказались крепче — мы их приковали к полу, но нейлоновый корабельный трос… Он перегрызал его всюду, куда мог достать зубами. Как крыса перекусывает бельевую веревку. Мы все стояли будто оглушенные. Даже Робби. Мы не верили своим глазам… А может, оно нас загипнотизировало. Знаешь, я долго над этим размышлял. Слава Богу, там был Лестер Олсон. Мы приехали в «форде»-фургоне, который угнали Робби и Мойра, и Лестер помешался на том, что машину будет видно с трассы. Он пошел проверить, а когда вернулся и увидел, что эта тварь уже совсем распуталась и не успела только освободить ноги, он выстрелил ей три раза в голову. Просто бах-бах-бах.

Дьюк задумчиво покачал головой.

— Убил ее, — сказал Пирсон. — Просто бах-бах-бах.

Голос его снова исходил откуда-то извне, как там, на площадке перед банком, и тут ему пришла в голову безумная, но убедительная мысль: никаких людей-летучих мышей нет. У них у всех групповая галлюцинация, вот и все, мало чем отличающаяся от тех, что возникают в кружке курильщиков опиума. Эта, характерная для Людей десятого часа, объяснялась дефицитом поступающего в мозг никотина. Люди, к которым вел его Дьюк, убили невинного человека под влиянием этого безумия, а может быть, и не одного. Точно убили бы, будь у них время. И если он сейчас не расстанется с этим чокнутым молодым банкиром, он тоже закончит тем, что втянется в это. Он уже видел двоих людей-летучих мышей… Нет, троих, считая полицейского, даже четверых, считая вице-президента. Подумать только: вице-президент США… Выражение лица Дьюка говорило Пирсону, что тот опять читает его мысли:

— Ты начинаешь размышлять, не спятили ли мы все, включая тебя, — сказал Дьюк. — Правильно?

— Конечно, — ответил Пирсон несколько резче, чем намеревался.

— Они исчезают, — сказал Дьюк. — Я видел, как тот, что был в сарае, исчез.

— Что?

— Сделался прозрачным, превратился в дым и исчез. Знаю, это звучит несуразно, но никакими словами я не смогу тебе объяснить, как было несуразно просто стоять там и наблюдать, как это происходит. Сначала ты просто не можешь в это поверить, хотя это происходит на твоих глазах; кажется, что это сон или ты смотришь кино со всякими спецэффектами, вроде «Звездных войн». Потом начинаешь чувствовать запах — смесь пыли, мочи и жареного перца. Запах такой мощный, что начинает тошнить. Лестера вырвало на месте, а Джанет чихала еще с час. Обычно у нее это бывает только от полынной пыльцы или кошачьей шерсти. Я подошел к стулу, на котором оно сидело. Трос был на месте, и наручники, и одежда. Рубашка была застегнута. Я расстегнул «молнию» на брюках — осторожно, будто боялся, что оттуда выскочит его член и стукнет меня по носу, — но там были только трусы. Обыкновенные белые спортивные трусы. И все, но и этого достаточно, потому что и они оказались пусты. Вот что я тебе скажу, брат, — считай, ты не видал настоящей чертовщины, пока тебе не попадется одежда парня, совершенно целая, только парня в ней нет.

— Обратился в дым и исчез, — протянул Пирсон. — Господи помилуй.

— Угу. Под конец он был похож на вот это. — Дьюк показал на яркий нимб из капелек влаги вокруг фонаря.

— А что происходит с… — Пирсон запнулся, не зная, как точно сформулировать то, что он хотел спросить. — Их объявляют пропавшими без вести? Они… — Тут он понял, что ему нужно выяснить. — Дьюк, где настоящий Дуглас Кифер? И настоящая Сюзанна Холдинг?

Дьюк покачал головой:

— Не знаю. Но, пожалуй, ты утром видел настоящего Дугласа Кифера, Брэндон, и настоящую Сюзанну Холдинг. Мы полагаем, что голов, которые мы видим, на самом деле не существует, что наш мозг воспроизводит суть летучих мышей — их сердца и души — в таких образах.

— Духовная телепатия?

Дьюк усмехнулся:

— Ты умеешь подбирать слова, брат, — это именно так. Тебе надо поговорить с Лестером. В том, что касается летучих мышей, он чуть ли не поэт.

Имя прозвучало очень знакомо, и после некоторого размышления Пирсон понял, почему:

— Это пожилой дядя с роскошной седой шевелюрой? Похожий на стареющего миллионера из мыльной оперы?

Дьюк расхохотался:

— Да, это Лес.

Некоторое время они шли молча. Справа от них таинственно журчала река, а на противоположном берегу уже светились огни Кембриджа. Пирсон подумал, что раньше он никогда не замечал, чтобы Бостон выглядел так красиво.

— Люди-летучие мыши, может быть, приходят с пыльцой, которую ты вдыхаешь… — начал Пирсон, нащупывая подход.

— Н-да, некоторые разделяют теорию пыльцы, но я с ней не согласен. Погрому что подумай сам: кто-нибудь видел летучую мышь-уборщика или официантку? Они любят власть, и они внедряются во властные структуры. Ты когда-нибудь слышал, чтобы пыльца действовала только на богатых, Брэндон?

— Нет.

— И я нет.

— Те люди, к которым мы идем… Они… — Пирсон слегка усмехнулся про себя, обнаружив, что ему трудно выговорить следующее слово. Это не совсем напоминало прежнее ощущение себя в стране детских книг, но в чем-то приближалась к этому. — Они бойцы сопротивления?

Дьюк подумал, потом одновременно кивнул и пожал плечами — восхитительный жест, говорящий сразу и «да», и «нет».

— Не совсем, — наконец сказал он, — но сегодня, может быть, станем. Прежде чем Пирсон успел спросить, что тот имел в виду, Дьюк заметил пустое такси на противоположной стороне Сторроу-драйв и сошел на обочину, поднимая руку. Такси развернулось в недозволенном месте и подъехало к тротуару, чтобы подобрать их.

В такси они обсуждали проблемы бостонского спорта — умопомрачительных «Ред Сокс», вечно проигрывавших «Пэтриотс», удручающих «Селтикс» — и не затрагивали тему летучих мышей, но когда вышли у отдельно стоящего дома на кембриджской стороне реки (вывеска с надписью «КНИЖНЫЙ МАГАЗИН КЕЙТ — ФАНТАСТИКА» изображала шипящую кошку с выгнутой спиной), Пирсон взял Дьюка Райнемана за руку и сказал:

— У меня еще несколько вопросов.

Дьюк взглянул на часы:

— Некогда, Брэндон, мы слишком долго шли.

— Ладно, только два.

— Господи, ты как тот тип на телевидении в старом грязном плаще. Я не уверен, что смогу ответить, — я гораздо меньше знаю обо всем этом, чем ты думаешь.

— Когда это началось?

— Вот об этом я и говорю. Я не знаю, а тварь, которую мы поймали, ничего не собиралась нам рассказывать — даже не сообщила имя, звание и личный номер. Робби Дельрей, парень, о котором я тебе говорил, утверждает, что видел первого больше чем пять лет назад в мэрии. Он говорит, что с каждым годом их все больше. Их еще не много по сравнению с нами, но их количество нарастает… Экспоненциально?.. Так, наверное, будет правильно?

— Надеюсь, что нет, — сказал Пирсон. — Это пугающее слово.

— Какой у тебя второй вопрос, Брэндон? Поторопись.

— Как в других городах? Там больше летучих мышей? И людей, которые их видят? Ты что-нибудь слышал?

— Мы не знаем. Они, наверное, рассеяны по всему свету, но мы абсолютно уверены, что Америка — единственная страна в мире, где их может видеть немало людей.

— Почему?

— Потому что мы единственная страна, объявившая крестовый поход против сигарет… Видимо, единственная страна, где люди верят — причем вполне искренне, — что если они будут есть правильную пишу, принимать витамины в правильном сочетании, думать в правильном направлении и подтирать задницу правильным сортом туалетной бумага, то они будут жить вечно и вечно сохранят половую потенцию. Когда речь идет о курении, ему всюду объявляется бой, и результатом стали уродливые мутанты. То есть мы.

— Люди десятого часа, — с улыбкой произнес Пирсон.

— Ага, Люди десятого часа. — Он взглянул поверх плеча Пирсона. — Мойра! Привет!

Пирсон не удивился запаху дезодоранта «Джордже». Оглянувшись, он увидел Мисс Красную Юбочку.

— Мойра Ричардсон — Брэндон Пирсон.

— Здравствуйте, — сказал Пирсон и пожал ее протянутую руку. — Отдел кредитов, да?

— Это все равно, что называть мусорщика санитарным техником, — ответила она с веселой улыбкой. От такой улыбки, подумал Пирсон, можно безоглядно влюбиться, если не соблюдать осторожность. — Я просто работаю с кредитными чеками. Если вы хотите купить новый «порше», я проверяю счета, чтобы удостовериться, что вы способны на «порше»… В финансовом смысле, конечно.

— Разумеется, — Пирсон ответил ей тоже улыбкой.

— Кэм! — позвала она. — Иди сюда!

Это был уборщик, который привык мыть туалет, повернув назад козырек кепки. В нормальном костюме он выглядел на пятьдесят очков выше по интеллекту и удивительно походил на Арманда Ассанте. Пирсон почувствовал легкую ревность, но ничуть не удивился, когда тот обнял Мойру Ричардсон за восхитительную тоненькую талию и легонько поцеловал в восхитительный маленький ротик. Потом протянул руку Пирсону:

— Камерон Стивенс.

— Брэндон Пирсон.

— Очень рад, — сказал Стивенс. — Я так и думал, что вы сегодня их увидите.

— Сколько вас следило за мной? — спросил Пирсон. Он попытался припомнить тот эпизод в десять утра на площадке и понял, что не сможет, — он провалился в памяти, смытый мощной волной ужаса.

— Почти все из банка, кто их видит, — спокойно заметила Мойра, — но все в порядке, мистер Пирсон…

— Брэндон. Пожалуйста.

Она кивнула:

— Мы только поддерживали вас, Брэндон. Пойдем, Кэм.

Поднявшись по ступенькам, они скрылись внутри здания. Пирсон успел только заметить матовый свет, прежде чем дверь закрылась. Тогда он повернулся к Дьюку.

— Это все правда, так? — спросил он.

Дьюк сочувственно взглянул на него:

— К сожалению, да. — И, помолчав, добавил: — Но здесь есть и хорошая сторона.

— Да ну? Какая же?

Белые зубы Дьюка сверкнули в сырой темноте.

— Впервые за последние по крайней мере пять лет ты будешь присутствовать на собрании, где можно курить, — заявил он. — Пошли.

Глава 3

В фойе и зале магазина было темно; свет — и гул голосов — просачивался со стороны крутой лестницы слева от них.

— Вот, — сказал Дьюк, — здесь. Если цитировать Книгу мертвых, какой долгий причудливый путь проделан, правильно?

— Да уж, — согласился Пирсон. — Кейт тоже из Людей десятого часа?

— Хозяйка? Нет. Я ее видел только два раза, но, по-моему, она некурящая. Это Робби нашел место. Кейт считает, что мы просто Бостонское общество любителей крутого детектива.

Пирсон поднял брови:

— Это как?

— Маленькая труппа фанатов, которые каждую неделю собираются и обсуждают произведения Реймонда Чандлера, Дэшиела Хэммета, Росса Макдональда и тому подобных. Если ты не читал этих ребят, то, пожалуй, следует прочесть. Для надежности. Это нетрудно: некоторые из них — действительно класс.

Он спустился вслед за Дьюком — рядом на узкой лестнице они не помещались — и через распахнутую дверь вошел в хорошо освещенный подвал с низким потолком, очевидно, соответствующий по длине дому наверху. На полу было расставлено десятка три складных стульчиков, перед которыми стоял мольберт, накрытый синей тканью. Позади мольберта громоздились штабеля этикеток различных издательств. Пирсон с интересом рассматривал висевшую слева от него на стене картину в раме, под которой был плакат: «ДЭШИЕЛ ХЭММЕТ: ВСЕ ПРИВЕТСТВУЮТ НАШЕГО БЕССТРАШНОГО ВОЖДЯ».

— Дьюк? — услышал он рядом с собой женский голос. — Слава Богу, я уж думала, не случилось ли что с тобой.

Ее Пирсон тоже узнал: серьезного вида молодая женщина в очках с толстыми стеклами и с длинными прямыми черными волосами. Сегодня она выглядела менее серьезной в облегающих выцветших джинсах и майке с надписью «Джорджтаунский университет», под которой явно не было лифчика. Пирсон подумал, что если бы жена Дьюка хоть раз увидела, как смотрит эта женщина на ее мужа, она вытащила бы Дьюка из этого подвала за уши, и плевать ей было на всех летучих мышей в мире.

— Все в порядке, дорогая, — сказал Дьюк. — Я привел новообращенного Церкви распроклятых летучих мышей, вот и все. Джанет Брайтвуд — Брэндон Пирсон.

Брэндон пожал ей руку, подумав:

«Это ты чихала после того дела».

— Очень рада познакомиться, Брэндон, — сказала Джанет и, снова повернувшись к Дьюку, слегка раздосадованному тем, как жадно она на него смотрела, спросила:

— Пойдем потом выпьем кофе?

— М-м… Посмотрим, дорогая. Ладно?

— Ладно, — согласилась она, и ее улыбка говорила: я и три года буду ждать возможности выпить кофе с Дьюком, если Дьюку так угодно. «Что я здесь делаю? — вдруг спросил себя Пирсон, — Это же полное безумие… Вроде встречи Анонимных алкоголиков в психиатрической больнице».

Члены Церкви распроклятых летучих мышей сооружали себе пепельницы из сложенных штабелями этикеток, рассаживались по местам и с видимым облегчением закуривали. Пирсон прикинул, что, когда все рассядутся, вряд ли останутся свободные стулья.

— Почти все пришли, — сказал Дьюк, направляясь к паре стульев в конце заднего ряда, подальше от Джанет, которая возилась с кофеваркой. Пирсон не знал, случайное ли это совпадение. — Это хорошо… Поосторожнее с оконным шестом, Брэндон.

Шест с крючком на конце для открывания высоких окон подвала был прислонен к побеленной кирпичной стене. Пирсон нечаянно зацепил его, когда усаживался. Дьюк подхватил шест прежде, чем тот упал, отодвинул его подальше, а затем проскользнул в боковой проход и тоже соорудил себе и Пирсону по пепельнице.

— Ты читаешь мои мысли, — с благодарностью сказал Пирсон и закурил. Непривычно странно (и замечательно) было делать это при таком стечении народа.

Дьюк тоже закурил и указал на худого, с усыпанным веснушками лицом человека, стоявшего у мольберта. Веснушчатый разговаривал с Лестером Олсоном, который застрелил человека-летучую мышь, бах-бах-бах, в сарае под Нью-берипортом.

— Рыжий — это Робби Дельрей, — сказал Дьюк чуть ли не с благоговением. — Не похож на Спасителя Рода Человеческого из телесериалов, правда? Но вполне возможно, что он им станет.

Дельрей кивнул Олсону, похлопал того по спине и сказал что-то, от чего седой расхохотался. Затем Олсон вернулся на свое место в середине первого рада, а Дельрей подошел к накрытому мольберту.

К этому времени все стулья уже были заняла, несколько человек даже стояло в задней части подвала, возле кофеварки. Отголоски оживленных разговоров подлетали на высокой скорости к голове Пирсона и отскакивали, словно теннисные мячики. Облако сизого табачного дыма уже висело под потолком.

«Господи, они же тронутые, — подумал он. — Действительно тронутые. Могу поспорить, так выглядели убежища в Лондоне во время немецких бомбежек в 1940 году».

Он обернулся к Дьюку и спросил:

— С кем ты разговаривал? Кто сказал тебе, что намечается что-то большое?

— Джанет, — ответил Дьюк, не глядя на него. Его брови выразительно нацелились на Робби Дельрея, того, кто спас его от безумия в метро. В глазах Дьюка Пирсон читал восхищение и обожание.

— Дьюк, это действительно большое собрание?

— Для нас да. При мне столько народу никогда не собиралось.

— Ты поэтому так нервничаешь? Слишком много людей в одном месте?

— Нет, — просто ответил Дьюк. — Робби нюхом чует летучих мышей.

Он… Тс-с-с, начинается.

Робби Дельрей, улыбаясь, поднял руки, и гомон мгновенно утих. Пирсон видел такое же обожание, как у Дьюка, на многих лицах. А на других — по меньшей мере уважение.

— Спасибо, что собрались, — спокойно произнес Дельрей. — Думаю, мы наконец получили то, чего некоторые ждут уже четыре или пять лет.

Это вызвало бурные аплодисменты. Дельрей выждал некоторое время, оглядывая помещение с сияющим видом. Наконец он поднял руки, призывая к тишине. Когда овация (в которой он не участвовал) прекратилась, Пирсон сделал разочаровывающее открытие: ему не нравился друг и наставник Дьюка. Он было принял это за ревность — теперь, когда Дельрей витийствовал перед собравшимися, Дьюк Райнеман явно забыл о существовании Пирсона, — но нет, об этом он вовсе и не думал. Было что-то фатовское, самодовольное в этом жесте, поднятием рук призывающем к тишине; что-то, отражающее инстинктивное презрение беспринципного политика к слушателям.

«Да нет, — сказал себе Пирсон, — нельзя так. Ты же ничего не знаешь».

Действительно, Пирсон не имел права так судить и поэтому старательно отгонял неприятное ощущение, чтобы дать Дельрею шанс, хотя бы ради Дьюка.

— Прежде всего, — продолжал Дельрей, — я хотел бы представить вам нового члена нашей группы — Брэндона Пирсона, из самого дальнего Медфорда. Встаньте на минутку, Брэндон, покажитесь вашим новым товарищам.

Пирсон удивленно взглянул на Дьюка. Тот, усмехнувшись, пожал плечами, а потом легонько подтолкнул Пирсона в плечо:

— Давай, они не кусаются.

Пирсон не был уверен в последнем. Тем не менее, покраснев, он встал, опасаясь людей, которые оборачивались со своих мест, чтобы рассмотреть его. Особенно ему не понравилась улыбка Лестера Олсона — как и его шевелюра, слишком ослепительная, чтобы не вызывать подозрение.

Его собратья, Люди десятого часа, снова зааплодировали, только на сей раз хлопали ему — Брэндону Пирсону, банковскому служащему среднего уровня и упрямому курильщику. Он снова подумал, не забрел ли он случайно на сборище Анонимных алкоголиков, предназначенное исключительно для психов (и, несомненно, психами руководимое). Когда он сел на место, щеки ело были пунцовыми.

— Я бы прекрасно обошелся без этого, спасибо, — пробормотал он Дьюку.

— Успокойся, — Дьюк по-прежнему усмехался. — Всех так принимают. И тебе это должно понравиться, парень, разве не так? Это же в духе девяностых.

— Да, это в духе девяностых, но мне не нравится, — заметил Пирсон. Сердце у него бешено колотилось, а румянец не сходил со щек. Наоборот, похоже было, что он становился ярче.

«В чем дело? — подумал он. — Лихорадка? Мужская менопауза? Что такое?»

Робби Дельрей, нагнувшись, быстро сказал что-то брюнетке в очках, сидевшей рядом с Олсоном, взглянул на часы, затем отступил к накрытому мольберту и снова повернулся к залу. Его открытое, веснушчатое лицо делало его похожим на мальчика из церковного хора, способного на любые безвредные пакости — бросать лягушек девчонкам за воротник, выдернуть простыню из-под маленького братика и всякое такое — во все дни, кроме святого воскресенья.

— Спасибо, друзья! Садитесь, Брэндон, — сказал он.

Пирсон пробормотал, что рад находиться здесь, но он был не искренен — а вдруг его собратья, Люди десятого часа, окажутся просто сборищем идиотов новой эры? Вдруг под конец он будет воспринимать их как хорошо одетых религиозных фанатиков, вскакивающих при первых звуках гимна? Что тогда? «Перестань, — приказал он себе. — Дьюк-то тебе нравится, правда?»

Да, Дьюк ему нравился, и, наверное, Мойра Ричардсон тоже… Коль скоро он отбросил внешнюю сексуальную оболочку и мог оценить ее как личность.

Может, есть тут и другие замечательные люди. И он забыл, по крайней мере на какое-то время, почему они все собрались в этом подвале — из-за летучих мышей. Учитывая такую угрозу, можно бы смириться с парочкой самодовольных идиотов, а?

Видимо, можно.

«Отлично! Теперь сядь, успокойся и смотри парад».

Он сел, но успокоиться не мог, во всяком случае, окончательно. Отчасти потому, что был новичком. Отчасти потому, что терпеть не мог недобровольное общение — как правило, людей, которые называли его по имени без разрешения с его стороны, он воспринимал как своего рода угонщиков. А отчасти…

«Да перестань же! Неужели ты еще не понял? У тебя просто нет выбора!»

Неприятная мысль, но спорить с ней было трудно. Сегодня утром, случайно повернув голову и обнаружив, что на самом деле скрывается под костюмом Дугласа Кифера, он тем самым перешел черту. Он думал, что хотя бы это ему понятно, но лишь сейчас осознал, что черта эта роковая, что шансы пересечь ее в обратном направлении и вернуться на другую сторону (на безопасную сторону) ничтожны.

Нет, он не мог успокоиться. По крайней мере, пока не мог.

— Прежде чем мы перейдем к делу, я хочу поблагодарить вас всех, что вы так быстро собрались, — говорил Робби Дельрей. — Я знаю, что не всегда можно уйти, не вызывая подозрений, а в некоторых случаях это просто опасно. Не думаю, что будет преувеличением сказать, что мы вместе прошли огонь и воду… И медные трубы тоже…

Вежливые улыбки в зале. Большинство из них готово восторгаться любым словом Дельрея.

— … И никто не знает лучше меня, как трудно быть одним из немногих, кому известна истина. С тех пор как я увидел первую летучую мышь пять лет назад…

Пирсон заерзал, испытывая ощущение, которого никак сегодня не ожидал, — скуку. Чтобы этот необычайно странный день кончался именно так — сборище в подвале книжного магазина слушает веснушчатого маляра, который толкает нуднейшую речь в худших традициях Ротари-клуба…

Но другие были словно зачарованы; Пирсон оглянулся, желая убедиться в этом. Глаза Дьюка сияли точно таким же восхищением, какое Пирсон наблюдал в детстве у своего пса Бадди, когда доставал его тарелку из-под мойки в кухне. Камерон Стивенс и Мойра Ричардсон сидели обнявшись и уставившись на Робби Дельрея разинув рты. И Джанет Брайтвуд. И все прочие в маленькой группе вокруг волшебной шарманки.

«Все, — подумал он, — кроме Брэндона Пирсона. Давай, дорогуша, попробуй врубиться в программу».

Но он не мог, и каким-то странным образом не мог и Робби Дельрей. Пирсон, обведя взглядом зал, заметил, что Дельрей снова украдкой посмотрел на часы. Этот жест был очень знаком Пирсону с тех пор, как он стал Человеком десятого часа. Он догадался, что Дельрей отсчитывает время до следующей сигареты.

По мере того, как Дельрей тянул время, некоторые его слушатели также начали проявлять признаки нетерпения — кто покашливал, кто шаркал ногами. Но Дельрей все напирал, видимо, не понимая, что каким бы обожаемым вождем сопротивления он ни был, ему не могли внимать бесконечно.

— … И мы прилагали все силы, — возглашал он, — и переживали потери, пряча слезы, как всегда, по-моему, кто ведет войну на тайных фронтах, движимые несгибаемой верой в то, что настанет день, когда тайное станет явным, и мы…

«Вот гад, снова поглядывает на часы…»

— … Сможем поделиться нашим знанием со всеми мужчинами и женщинами, которые смотрят, но не видят.

«Спаситель рода человеческого? — подумал Пирсон. — Господи помилуй! Скорее он похож на сенатора Джесси Хелмса, который часами несет чушь, чтобы сорвать заседание».

Он взглянул на Дьюка и приободрился, видя, что тот, все еще слушая, начал ерзать на месте и явно выходил из транса.

Пирсон приложил ладони к щекам — еще пылают. Приложил пальцы к сонной артерии и пощупал пульс — учащенный. Это было не смущение от того, что пришлось вставать и раскланиваться подобно финалистке конкурса «Мисс Америка»; сейчас-то все уже забыли о его существовании. Нет, здесь что-то другое. Нехорошее.

— … Мы крепко держались этого, мы плясали, даже когда музыка была нам не по вкусу… — бубнил Дельрей.

«Это то, что ты испытывал прежде, — сказал себе Пирсон. — Страх попасть на сборище охваченных общей опасной галлюцинацией».

— Нет, не то, — пробормотал он. Дьюк повернулся к нему, удивленно подняв брови, но Пирсон успокоил его кивком головы. Дьюк опять уставился на оратора.

Он, конечно, обиделся, но не похоже, что впал в какой-то культ убийств. Может быть, люди в этом зале — по крайней мере, некоторые — и убивали, может, эта сцена в сарае под Нью-берипортом действительно имела место, но сегодня не ощущалось энергии, необходимой для таких отчаянных подвигов, в этой кучке преуспевающих мещан под портретом Дэшиела Хэммета. Он ощущал только сонную легкость в голове — то ослабленное внимание, которое позволяло людям выдерживать нудные речи, не засыпая окончательно и не вставая.

— Робби, ближе к делу! — собравшись с духом, крикнул кто-то из задних рядов, и послышались нервные смешки.

Робби Дельрей бросил раздраженный взгляд в ту сторону, откуда донесся голос, затем улыбнулся и снова взглянул на часы.

— Ладно, — сказал он. — Меня действительно занесло. Лестер, помоги, пожалуйста.

Лестер встал. Вдвоем из-за кипы обложек они вынесли большой кожаный саквояж, стянутый ремнями, и поставили его справа от мольберта. — Спасибо, Лес, — поблагодарил Робби. Лестер кивнул и вернулся на место.

— Что в саквояже? — прошептал Пирсон на ухо Дьюку.

Дьюк покачал головой. Он выглядел удивленным и слегка не в себе… Но не в такой степени, как Пирсон.

— Да, Мак прав, — сказал Робби. — Я действительно малость увлекся, но для меня это историческое событие. Смотрите.

Он выдержал паузу, затем сорвал синюю тряпку с мольберта. Слушатели подались вперед на своих складных стульчиках, готовые поразиться, а затем откинулись обратно с общим разочарованным выдохом. Это была черно-белая фотография какого-то заброшенного склада. Увеличение было достаточным, чтобы можно было рассмотреть обрывки бумаг, презервативы, пустые бутылки на загрузочных рампах и прочитать написанные красной краской мудрые изречения на стене. Самое крупное из них гласило: «МЯТЕЖНЫЕ ГОРИЛЛЫ ПРАВЯТ». По залу прошел шепоток.

— Пять недель назад, — с нажимом начал Робби, — мы с Лестером и Кендрой выследили двух летучих мышей до этого заброшенного склада в Кларк-Бей.

Темноволосая женщина в пенсне, сидевшая рядом с Лестером Одеоном, самодовольно огляделась… И будь Пирсон проклят, если она не посмотрела на часы.

— Их встретили тут — Дельрей показал на одну из рамп — еще трое летучих мышей-мужчин и одна женщина. Они вошли внутрь. С тех пор шесть или семь человек непрерывно наблюдали за этим местом. Мы установили…

Пирсон заметил, какое обиженное выражение приняло лицо Дьюка. У него словно на лбу было написано: «А ПОЧЕМУ МЕНЯ НЕ ВЗЯЛИ?»

«Бостонские Летучие мыши, — подумал Пирсон. — Прекрасное название для бейсбольной команды». И опять вернулось сомнение: «Неужели это я сижу здесь и слушаю всю эту чушь? Неужели это правда?»

И тут, словно мгновенное сомнение включило обостренную память, он опять услышал, как Дельрей сообщает собравшимся Бесстрашным Охотникам за Летучими Мышами, что к ним присоединился Брэндон Пирсон из самого дальнего Медфорда.

Он повернулся к Дьюку и зашептал ему в ухо:

— Когда ты говорил с Джанет по телефону — там, у Галлахера, — ты сказал ей, что приведешь меня, правильно?

Дьюк нетерпеливо, все еще с оттенком досады взглянул на него: не мешай, мол, слушать.

— Конечно, — сказал он.

— А ты ей говорил, что я из Медфорда?

— Нет, — ответил Дьюк. — Откуда я знал, где ты живешь? Дай послушать, Брэнд! — И он отвернулся.

— Мы выследили более тридцати пяти машин — в основном лимузинов, которые посетили этот заброшенный склад в стороне от цивилизации, — сказал Дельрей. Он выдержал паузу, чтобы все поняли, насколько важна такая информация, снова взглянул на часы и продолжал: — Многие побывали там по десять — двенадцать раз. Летучие мыши, несомненно, поздравляют себя, что нашли такое уединенное место для совещаний, или торжественных обедов, или что там у них, но мне кажется, что на самом деле они загнали себя в угол. Потому что… Простите, минуточку, ребята…

Он обернулся и заговорил с Лестером Олсоном. В их разговор включилась женщина по имени Кендра. Она говорила, мотая головой то в одну, то в другую сторону, словно смотрела матч по пинг-понгу. Зрители удивленно и озадаченно наблюдали за этим совещанием.

Пирсон понимал, что они испытывали. «Что-то большое», — обещал Дьюк, и судя по количеству людей, собравшихся здесь, всем остальным обещано было то же самое. «Что-то большое» оказалось всего-навсего большим черно-белым снимком с изображением заброшенного склада, где не было ничего, кроме горы мусора, выброшенного тряпья и использованных презервативов. Что, черт возьми, не так на этой картинке?

«Большое дело оказалось пшиком, — подумал Пирсон. — И кстати, Веснушчатый, откуда ты знал, что я из Медфорда? Это я оставлю на вопросы после лекции, поверь мне».

Это ощущение — горящие щеки, учащенное сердцебиение, неудержимое желание курить — стало еще сильнее. Как приступы желания, которые иногда бывали у него в колледже. Что это? Если не страх, то что?

«О, это, конечно же, страх — не просто страх единственного здорового человека в сумасшедшем доме. Ты знаешь, что летучие мыши существуют; ты не спятил, и Дьюк, и Мойра, или Кэм Стивене, или Джанет Брайтвуд. Но все равно что-то тут не так… Совсем не так. Наверное, он сам. Робби Дельрей, маляр и Спаситель рода человеческого. Он знал, где я живу. Брайтвуд позвонила ему и сказала, что Дьюк приведет парня из Первого коммерческого по имени Брэндон Пирсон, и он проверил, кто я такой. Зачем он это сделал? И как он это сделал?»

Вдруг ему вспомнились слова Дьюка Райнемана: «Они хитрые, и у них полно приятелей в верхах. Именно эти верхи их интересуют».

Если у тебя приятели в верхах, ты мигом можешь все узнать о человеке, правда ведь? Да. Люди в верхах имеют доступ ко всем компьютерным паролям, всем личным делам, всем данным, составляющим жизненно важную статистику… Пирсона передернуло, будто он пробудился от кошмарного сна. При этом он невольно зацепил ногой основание оконного шеста. Тот начал падать. Тем временем шепоток в передних рядах сменился кивками по всему залу.

— Лес, — попросил Дельрей, — вы с Кендрой помогите мне еще разок.

Пирсон успел подхватить оконный шест прежде, чем тот свалился бы кому-нибудь на голову и вышиб мозги, а то и содрал бы скальп острым крючком на конце. Он подхватил шест, начал было прислонять его к стене и вдруг увидел рожу гоблина, уставившуюся в окно подвала. Черные глаза, как у оборванной куклы, забытой под кроватью, смотрели в широко раскрытые голубые глаза Пирсона. Полосы мяса вращались, как атмосфера вокруг планеты из тех, что астрономы называют газовыми гигантами. Вены под громадным голым черепом пульсировали черными змеями. Оскаленный рот сверкал треугольными зубами.

— Помогите с этими ремнями, — голос Дельрея доносился с другого конца Галактики. Он дружески ухмыльнулся. — Что-то не расстегиваются.

Для Брэндона Пирсона время словно вернулось назад, в сегодняшнее утро: он снова попытался закричать, и снова ужас лишил его голоса, так что он смог издать только тихий, сдавленный стон, как со сне. Долгая бестолковая речь. Бессмысленная фотография. Постоянное поглядывание на часы.

«Ты поэтому так нервничаешь? Столько людей в одном месте?» — спросил он Дьюка, а тот с улыбкой ответил: «Нет, Робби нюхом чует летучих мышей».

На этот раз остановить Пирсона было некому, и его вторая попытка увенчалась полным успехом.

ИЗМЕНА! — заорал он, вскочив на ноги. — ЭТО ИЗМЕНА, НАДО УБИРАТЬСЯ ОТСЮДА!

На него остолбенело уставились пораженные лица… Но трое не удивились. Это были Дельрей, Олсон и темноволосая женщина по имени Кендра. Они как раз расстегнули ремни и открыли саквояж. Лица у них были виноватые… Но не удивленные. Удивление как раз отсутствовало.

— Сядь, парень! — прошипел Дьюк. — Ты совсем… Слышно было, как наверху распахнулась дверь. Сапога протопали от входа к спуску в подвал.

— Что происходит? — спросила Джанет Брайтвуд. Она смотрела прямо на Дьюка расширенными от ужаса глазами. — О чем он говорит?

УБИРАЙТЕСЬ! — вопил Пирсон. — БЫСТРО ОТСЮДА! ОН ВАС ПРЕДАЛ! МЫ В ЛОВУШКЕ!

Наверху рывком распахнулась дверь возле узкой лестницы, ведущей в подвал, и оттуда донеслись самые отвратительные звуки, которые Пирсон когда-либо слышал в своей жизни — будто свора волков окружила ребенка, попавшего в самую их середину.

Что это? — взвизгнула Джанет. — Что там? — Но на ее лице не было озадаченного выражения, она уже поняла, что там. Кто там.

Спокойно! — закричал Робби Дельрей, обращаясь ко всей компании, застывшей в замешательстве на складных стульчиках. — Они обещали амнистию! Вы меня слышите? Вы понимаете, что я говорю? Они мне поклялись…

В этот момент разбилось окно с левой стороны от того, в котором Пирсон увидел первую летучую мышь, и осколки стекла посыпались на словно окаменевших мужчин и женщин в первом ряду. Рука существа в пуленепробиваемом жилете просунулась в образовавшуюся дыру и схватила Мойру Ричардсон за волосы. Она закричала и замолотила по державшей ее руке… Которая была и не рука вовсе, а сплетение когтей, кончавшихся длинными, хитиновыми ногтями.

Не размышляя ни секунды, Пирсон схватил оконный шест, рванулся вперед и вонзил острый крюк в пульсирующую мышиную морду, видневшуюся в разбитом окне. Густая, вязкая масса брызнула на поднятые вверх руки Пирсона. Летучая мышь издала дикий, протяжный вопль — Пирсону он не показался криком боли, как он хотел надеяться, — и свалилась на спину, вырвав шест из рук Пирсона, в моросящую темень. Прежде чем чудовище полностью исчезло из виду, Пирсон заметил, как над бородавчатой кожей того плывет белый дымок, и почувствовал запах

(пыли, мочи, жареного перца)

чего-то неприятного.

Кэм Стивенс подхватил Мойру на руки и окинул Пирсона испуганным, недоверчивым взглядом. У всех мужчин и женщин вокруг на лицах было то же растерянное выражение, они застыли, как стадо оленей в свете фар приближающегося грузовика.

«Они совсем не похожи на бойцов сопротивления, — подумал Пирсон. — Они как стадо овец, которых ведут на бойню… А козел — провокатор, который завел их, стоит впереди со своими сообщниками».

Отвратительные звуки сверху приближались, хотя не так быстро, как мог бы ожидать Пирсон. Тут он вспомнил, что лестница очень узкая — двоим не разминуться — и произнес краткую благодарственную молитву, пока продвигался вперед. Он взял Дьюка за галстук и поднял на ноги.

— Пошли, — сказал он, — эта малина накрылась. Тут есть запасной выход?

— Я… Не знаю, — Дьюк медленно и старательно тер висок, будто страдал мигренью. — Это Робби сделал? Робби? Не может быть… Разве? — Он пристально смотрел на Пирсона — растерянно и с сожалением.

— Боюсь, что так, Дьюк. Идем.

Он сделал еще два шага по проходу, ведя Дьюка на поводу за галстук, и остановился. Дельрей, Олсон и Кендра, порывшись в саквояже, теперь доставали оттуда небольшие автоматы со смешно торчавшими длинными магазинами. Пирсон никогда не видел «узи», разве что по телевидению, но решил, что это именно они. «Узи» или их близкие родственники, и какая разница, в конце концов? Главное, что они стреляют.

— Стойте, — сказал Дельрей, видимо, обращаясь к Дьюку и Пирсону. Он попытался улыбнуться, но у него получилась гримаса смертника, которому только что сообщили, что приговор не отменен. — Стойте на месте.

Дьюк продолжал идти. Теперь он был в проходе, а Пирсон оказался позади. Остальные вставали с мест, напирали вслед за ними, нервно оглядываясь назад, в сторону лестницы. В их глазах можно было прочесть, что автоматы им не нравятся, но вой и рычание с той стороны нравятся еще меньше.

— Почему, друг? — спросил Дьюк, обращаясь к Дельрею, и Пирсон увидел, что он вот-вот расплачется. Дьюк держал руки вверх, ладонями наружу. — Почему ты нас продал?

— Стой, Дьюк, я тебя предупреждаю, — произнес Лес Олсон с шотландским акцентом.

— И все остальные стойте на месте! — добавила Кендра. Ее голос звучал вовсе не мягко. Она резко поводила глазами, стараясь охватить все помещение.

— У нас нет никаких шансов, — сказал Дельрей Дьюку. Он как бы извинялся. — Они накрыли нас, они могли взять нас в любой момент, но они предложили мне сделку. Ты понимаешь? Я не предавал, никогда не предавал. Они пришли ко мне. — Он говорил напористо, будто эта деталь в самом деле была важна для него, но в глазах у него читалось совсем другое. Как будто внутри него сидел какой-то другой, лучший Робби Дельрей, который отчаянно пытался откреститься от этой измены.

ТЫ ВРЕШЬ, СВОЛОЧЬ! — закричал Дьюк Райнеман голосом, надломившимся от обиды из-за предательства и от возмущенного понимания. Он бросился на человека, который когда-то спас ему разум, а возможно, и жизнь в метро… И тут все мгновенно оборвалось.

Пирсон не мог видеть всего, что произошло, но, казалось, каким-то образом увидел. Он заметил, что Робби Дельрей заколебался, потом отвел автомат вбок, видимо, намереваясь оглушить Дьюка прикладом. Увидел, как Лестер Олсон, тот, который застрелил летучую мышь в сарае под Нью-берипортом, бах-бах-бах, а теперь струсил и решил пойти на сделку с врагом, упер длинный магазин в пряжку ремня и нажал спусковой крючок. Из отверстий в рубашке ствола мгновенно выскочили синие огненные язычки, и послышалось резкое «тах-тах-тах-тах» — так, видимо, звучит автоматическое оружие в реальном мире. Что-то невидимое рассекло воздух прямо возле лица Пирсона; это походило на одышку привидения. И он увидел, как Дьюк валится назад, как ручейки крови стекают с белой рубашки, заливая кремовый костюм. Человек, стоявший за спиной Дьюка, упал на колени и закрыл глаза руками; между его пальцев сочилась яркая кровь.

Кто-то — возможно, Джанет Брайтвуд — закрыл дверь, ведущую с лестницы в подвал, перед началом собрания; теперь она распахнулась, и внутрь ворвались двое летучих мышей в полицейской форме. Их маленькие, сплюснутые лица, искаженные злобой, казалось, выплывали из огромных, странно раскачивающихся голов.

Амнистия! — кричал Робби Дельрей. Веснушки на его лице теперь резко выделялись, словно клейма, на пепельно-бледной коже. — Амнистия! Мне обещали амнистию, если мы будем стоять на месте и поднимем руки!

Несколько человек — в основном те, кто толпился у кофеварки, — подняли руки, продолжая в то же время пятиться от летучих мышей в форме. Одна из них рванулась вперед со злобным рычанием, схватила одного мужчину за рубашку и притянула к себе. Не успел Пирсон сообразить, что происходит, как тварь вырвала у этого человека глаза. Какое-то время она рассматривала скользкую добычу на своей непонятной, бесформенной ладони, а потом отправила ее себе в рот.

Когда еще две летучие мыши ворвались в дверь, поводя во все стороны сверкающими черными глазками, другой полицейский-летучая мышь выхватил пистолет и, не целясь, трижды выстрелил в толпу.

Нет! — услышал Пирсон крик Дельрея. — Нет, вы же обещали!

Джанет Брайтвуд схватила кофеварку, подняла ее над головой и бросила в одного из пришельцев. Та, ударившись с глухим металлическим стуком, облила его горячим кофе. На сей раз крик твари, вне всякого сомнения, выражал боль. Один из полицейских-летучих мышей рванулся к Джанет. Но она уклонилась, пытаясь убежать, споткнулась… И вдруг просто исчезла в толпе среди всеобщей паники.

Теперь рушились все окна, где-то рядом послышался вой сирен. Летучие мыши врывались с обеих сторон и рассредоточивались вдоль стен, явно имея целью загнать охваченных паникой Людей десятого часа на пятачок за мольбертом, где они сбивались в кучу.

Олсон бросил автомат, схватил Кендру за руку и бросился туда. Но тут в окно просунулась рука летучей мыши, схватила его за пышную театральную шевелюру и потащила наверх, хрюкая и причмокивая. Появившаяся затем в окне другая рука ногтем десятисантиметровой длины ловко вскрыла ему горло, пустив алый ручеек крови.

«Больше не будешь стрелять летучих мышей в сараях, дружок», — с тоской подумал Пирсон. Он осмотрел помещение. Дельрей, охваченный неизбывным ужасом, стоял между раскрытым саквояжем и упавшим мольбертом, бесцельно держа в руках автомат. Когда Пирсон потянул магазин автомата из его пальцев, Дельрей не сопротивлялся.

— Они обещали нам амнистию, — сказал он Пирсону. — Они обещали.

— Ты что, серьезно считал, что можно доверять вот этим? — спросил Пирсон, изо всей силы вгоняя длинный приклад прямо в лицо Дельрею. Что-то хрустнуло — наверное, нос, — и варвар, проснувшийся в душе банковского служащего, бездумно отпраздновал первую победу.

Он двинулся к проходу, петляя между сваленными этикетками — их уже растолкала по сторонам толпа, когда металась по залу, — и остановился, услышав автоматные очереди за домом. Огонь… Вопли… Крики радости.

Пирсон рывком обернулся и увидел, что Кэм Стивенс и Мойра Ричардсон стоят в начале прохода между стульчиками. У них было одинаковое растерянное выражение лиц, и они держались за руки. Пирсон успел подумать: «Вот так выглядели Ганзель и Гретель, когда, наконец, выбрались из домика-конфетки». Потом он нагнулся, подобрал автоматы Кендры и Олсона и вручил им.

Еще две летучие мыши вошли через заднюю дверь. Они двигались спокойно, будто все совершалось по плану… Видимо, так и есть, подумал Пирсон. Действие теперь переместилось в заднюю часть дома — вот где была бойня, не здесь, и летучие мыши не просто стригли овец.

— Пошли, — сказал он Кэму и Мойре. — Эти сволочи наши.

Летучие мыши в задней части подвала слишком поздно поняли, что некоторые беглецы решили сражаться. Один из них повернулся, возможно, собираясь бежать, ударился о вновь вошедшего и поскользнулся в луже разлитого кофе. Пирсон открыл огонь по тому, который оставался на ногах. Пистолет-пулемет издал свое слабенькое «тах-тах-тах», и тварь повалилась навзничь, ее мерзкая морда разошлась и выпустила облачко вонючего тумана… Похоже на то, подумал Пирсон, что они действительно лишь иллюзии.

Кэм и Мойра, поняв, что им надо делать, открыли огонь по остальным летучим мышам; шквал огня придавливал тех к стене, затем они падали на пол и улетучивались из одежды еле заметным туманом, запах которого для Пирсона сейчас был слаще аромата астр на площадке перед Первым коммерческим банком.

— Пошли, — сказал Пирсон. — Если уйдем сейчас, может, и прорвемся.

— Но… — начал Камерон. Он осмотрелся, начиная, видимо, приходить в себя. Это хорошо; Пирсон понял, что им надо быть настороже, если они хотят выбраться отсюда.

— Не думай об этом, Кэм, — сказала Мойра. Она тоже обвела взглядом подвал и отметила, что, кроме них, там никого не оставалось — ни людей, ни летучих мышей. — Пошли. По-моему, лучше всего будет выбраться через входную дверь.

— Да, — согласился Пирсон, — но только если сию минуту.

Он бросил последний взгляд на Дьюка, лежавшего на полу с застывшим на лице выражением боли и удивления. Жаль, что нет времени закрыть Дьюку глаза, но это действительно так.

— Идем, — сказал он, и они осторожно двинулись вперед.

К тому времени, как они достигли двери, ведущей на террасу — и оттуда на Кембридж-авеню, автоматная стрельба в задней части дома начала стихать. «Сколько погибло?» — размышлял Пирсон, и ответ, который сразу приходил в голову: «Все» — был ужасен, но неопровержим. Может быть, еще одному-двоим удалось выскользнуть, но больше — точно никому. Это была превосходная западня, аккуратно и ловко расставленная для них, пока Робби Дельрей толок воду в ступе, тянул время, поглядывая на часы… Видимо, ожидая какого-то сигнала, который Пирсон предвосхитил.

«Пробудись я чуть раньше, Дьюк был бы сейчас жив», — горестно думал он. Может, и так, но если бы да кабы, то во рту росли б грибы. Сейчас не время для самообвинений.

Один полицейский-летучая мышь остался на часах на террасе, но он смотрел в сторону улицы, возможно, ожидая нежелательного вмешательства. Пирсон наклонился к нему через открытую дверь и спросил:

«Эй ты, грязная толстомясая задница, закурить не найдется?»

Летучая мышь обернулась. Пирсон снес ей голову с плеч.

Глава 4

Чуть позже часа ночи три человека — двое мужчин и женщина в рваных колготках и грязной красной юбке — бежали рядом с товарным составом, уходившим с одной из горок на Южной станции. Мужчина помоложе легко запрыгнул в открытую дыру пустого товарного вагона, развернулся и протянул руку женщине.

Она споткнулась и закричала — у нее сломался каблук. Пирсон подхватил ее за талию (он уловил еле различимый аромат дезодоранта «Джордже» на фоне более поздних запахов пота и страха), пробежал немного рядом с ней и крикнул, чтобы она прыгала. Когда она оттолкнулась, он подхватил ее за бедра и бросил прямо в протянутые руки Камерона Стивенса. Она ухватилась за них, и Пирсон наподдал ей еще, и она влетела в вагон.

Занятый подсаживанием, Пирсон отстал и только теперь увидел, как приближается бетонный забор, отмечавший границу грузового двора. Товарняк проскальзывал через проем в стене, но для него и Пирсона сразу в этом проеме места не было: если он не заскочит в вагон как можно скорее, то останется на станции.

Кэм выглянул в открытую дверь вагона, увидел приближающийся забор и снова протянул руки.

Прыгайте! — крикнул он. — Вы же можете!

Пирсон не мог — во всяком случае, в прежней жизни, когда выкуривал две пачки в день. Теперь, однако, у него было чуть побольше силы и в ногах, и в легких. Он бежал по опасно усыпанному мусором слою шлака вдоль путей, выставив руки вперед, растопырив пальцы, чтобы нащупать руки, готовые подхватить его прежде, чем покажется забор. Уже можно было различить жесткие переплетения колючей проволоки, торчавшие из бетона.

В этот момент у него в мозгу словно широко раскрылись глаза, и он увидел жену, сидящую в кресле в гостиной, с красными глазами и опухшим от рыданий лицом. Увидел ее, объясняющую двоим полицейским, что он пропал. Даже увидел стопку книжек-раскрасок Дженни на маленьком столике рядом с креслом. Действительно ли так происходит? Да, полагал он, может, с незначительными расхождениями в деталях. А Лизабет, которая в своей жизни не выкурила ни одной сигареты, не различает черных бусинок и острых клыков у молодых полицейских, сидящих напротив нее на кушетке, не видит ни липких бородавок, ни черных, пульсирующих линий на их голых черепах.

И не увидит. И не различит.

«Боже, благослови ее слепоту, — подумал Пирсон. — Да пребудет она вовеки».

Он споткнулся рядом с темным страшилищем — товарным составом, направляющимся на запад — в сторону оранжевого снопа искр, который высекло медленно вращающееся стальное колесо.

Бегите! — закричала Мойра и высунулась в дверь вагона, протянув руки. — Пожалуйста, Брэндон, еще чуть-чуть!

Поторопись, дурачок! — заорал Кэм. — Что, не видишь этот чертов забор?

«Не могу, — думал Пирсон. — Не могу поторопиться, не могу поберечься забора, ничего не могу. Хочу только спать. Лечь и уснуть». Потом он подумал о Дьюке, и это прибавило ему немного скорости в беге. Дьюк был еще молод и не понимал, что иногда люди теряют мужество и предают, иногда даже те, из кого ты сотворяешь себе кумиров, способны на это, но ему хватило зрелости, чтобы схватить Брэнда Пирсона за руку и тем самым спасти ему жизнь. Дьюк не захотел бы, чтобы он остался на этой дурацкой станции.

Он смог совершить последний рывок навстречу их протянутым рукам, краем глаза заметил, как забор проскальзывает мимо него, и сжал пальцы Кэма. Он прыгнул, почувствовал, как рука Мойры крепко хватает его под мышкой, и заполз внутрь, втянув правую ногу в вагон за долю секунды до того, как забор оторвал бы ее с туфлей и со всем прочим.

— Все на борту, детское приключение начинается, — прохрипел он, — с иллюстрациями Н.С.Уайета!

— Что? — переспросила Мойра. — Что вы сказали?

Он обернулся, взглянул на них сквозь спутавшиеся волосы, оперся на локти и запыхтел:

— Ничего. У кого есть сигарета? Помираю.

Они остолбенело поглядели на него, переглянулись, и оба, как по команде, разразились диким хохотом. Пирсон догадался: это значит, что они любят друг друга.

Пока они катались по полу вагона, хватаясь друг за друга и заливаясь смехом, Пирсон присел и начал медленно рыться во внутренних карманах своего грязного, изорванного пиджака.

— Ага, — произнес он, когда во втором кармане рука нащупала знакомую форму. Он извлек мятую пачку и потряс ею: — За победу!

Товарный вагон мчался по Массачусетсу на запад; в открытой двери тускло светились три красных огонька. Неделю спустя они оказались в Омахе. Около десяти утра они уже слонялись по центральным улицам и присматривались к людям, выходившим во время кофейных перерывов из помещений даже под проливной дождь. Они отыскивали Людей десятого часа, охотились за членами Пропавшего колена, того, что пошло за верблюдом, нарисованным на пачке.

К ноябрю их было уже двадцать, и они проводили собрания в подсобке заброшенного москательного магазина в Ла-Висте.

В начале следующего года они совершили первый налет за реку, в Каунсил-Блафс, и перебили тридцать весьма удивленных летучих мышей-банкиров и воротил Среднего Запада. Немного, но Брэнд Пирсон понял, что убивать летучих мышей — почти то же, что сокращать количество сигарет: с чего-то следует начинать.

Пер. Б.Любарцев

Загрузка...