Ночь – царство кота

8

Процессия тронулась в полдень. Золотая колесница Великого Бога Ра еще не взобралась на самую вершину небосвода, не растопила снега, питающие Священную Реку. Весеннее небо было еще таким, когда на него можно смотреть без боли в глазах, трава на берегу еще зелена, и приятна для взгляда, а не обожжена, как перед Великим Подъемом Воды, а песок еще не раскален, и слуги могут ступать по нему без боязни уронить господский паланкин. Носилки Ахмеса, плавно покачивались рядом с едущим вровень с ними Хори. Им воздавали царские почести, ведь кто мог подумать, что несут они всего лишь старого слугу, а неведение относительно власти гораздо безопаснее знания того, что находится за закрытым пологом.

Хори молча держался рукой за деревянный, покрытый золотом выступ паланкина, принимая почести на свой счет. Странные речи Ахмеса все звучали в ушах. Он привык к поклонению с детства, золотой мальчик Гераклеополиса, не знавший преград и горечи жизни, уважавший только авторитет Ахмеса да побаивавшийся строгой мудрости Юсенеба. Он настоял на том, чтобы надеть доспехи воина, и выбрал лучшего скакуна, тогда как сестры предпочли спины верблюдов. Конь был горяч, все норовил прибавить шагу, пуститься вскачь, недовольно прядал ушами и косился на Хори, который медленно плелся со всей процессией. Хори чувствовал, что приходит его время: он отправлялся в путешествие лишь сыном Ахмеса, чтобы вернуться царем, познавшим мудрость Египта, чувствуя в себе силы возвысить Гераклеополис над Мемфисом и Гизой, и Бубастисом. Он был рожден на царство, он с детства жил держась за золоченый угол власти, придерживая ее для себя, но не предполагая, что время ее настанет столь скоро.

Юсенеб слукавил, ему бы хватило сил, несмотря на преклонный возраст, дойти и до Гизы, и до самого низовья Нила. Полжизни – царь, полжизни – раб, он всегда чувствовал СВЯЗЬ, он знал свою судьбу и покорился ей, он знал свое предназначение: мальчишка в золотых доспехах – будущий царь Египта – шел рядом. Ему передал Юсенеб свою мудрость, ему предстояло ее умножить, ему начертано стать вождем. Но слишком он молод, и нетерпелив. Юсенеб это чувствовал кожей. Парень еще может наделать глупостей. Великий момент настал в жизни обоих, и обращены на них были взоры Богов, и главную мудрость предстояло ему открыть Хори – Великую Тайну Сфинкса. Одного боялся Юсенеб, что не справится с ношей Хори, а Боги карают сурово.

Примерно через час достигли они оазиса, расположенного на полпути между Гераклеополисом и Рекой. Вначале показались из-за каменистого бугра верхушки пальм, потом начали попадаться пучки травы, и, наконец, большая купа деревьев предстала зеленым изумрудом в золотистой оправе пустыни. Юсенеб, откинув полог царственным движением руки, дал знак рабам, и паланкин остановился около колодца, под негустой тенью странного дерева с огромным строенным стволом, или тремя сросшимися стволами, и одинокими разрозненными ветками, раскинувшимися в разные стороны.

– Это дерево знало лучшие времена и давало густую тень, такую густую, что в самый жаркий полдень служило прибежищем путникам, – сказал Юсенеб Хори. – Присмотрись к нему получше, и ты поймешь, в чем его сила. Его сила – в корнях, они уходят на большую глубину, туда, где вода, и пусть ствол груб и коряв, на нем всегда будут молодые ветви. Твои сестры старше тебя, Хори, твоя душа молода, но только ты будешь правителем Гераклеополиса, когда я отправлюсь в последнее путешествие по Великой Реке. Не отвергай твоих сестер, Хори, ибо они унаследовали мудрость матери твоей Бактре, любимой дочери Великой Богини Убасти, не пренебрегай их словами и советом, не вели слугам гнать их от себя прочь. Посмотри на дерево, Хори, на его молодые ветви: пока они растут от единого ствола – не иссякнет в них жизнь, а без ствола – они ничто, только уголь в костре бродяги, – сказал Юсенеб и приказал двигаться дальше.

Перед закатом достигли они левого берега. Пальмы отбрасывали причудливые тени на мутные медленные воды, прибрежные кусты, полные щебета, скрывали береговую линию, приоткрывшуюся только у небольшой пристани, от которой слуги отгоняли зевак, пришедших поглазеть на корабль правителя Гераклеополиса. Начинало темнеть, золотая колесница Бога Ра готовилась исчезнуть с небосвода, но еще раньше, по велению умелого небесного осветителя, ее золото начало быстро тускнеть в сером мареве, поднимавшемся из пустыни, скрывающем таинство ухода от ненужного взора постороннего наблюдателя, которому не дано проникнуть в секреты вечного небесного светила. Воды Нила чернели, только последний красно-серый луч провел по воде острым треугольником паруса запоздавшей рыбацкой фелюги, уже не видной на фоне черной, слившейся с водой, полосы далекого берега.

Хори приказал раскинуть лагерь. Свобода и нетерпение кружили его молодую голову, но напутствие отца еще было сильно, да и отплытие в ночь не сулило ничего хорошего. Вязкая темнота укрыла землю плотным пуховым одеялом, приглушив кваканье лягушек в прибрежном мелководье, оставив ненадолго сухой треск цикад, который враз, словно по команде, прекратился, повиснув звоном тишины в ушах. Луна поблекла, напуганная всхрапом верблюдов да случайным криком быков. Свежий северный средиземноморский ветер сменился тяжелым южным давлением пустыни.

Утра не было…

Ночь нехотя перетекала в желтушную мглу, назвать которую рассветом могло только страдающее больной печенью воображение. Тщедушный желтый свет был не в силах разогнать тишину ночи, по прежнему заполнявшую все вокруг. Напуганные животные, боясь собственного мычания, сгрудились в кучу. Вышедший из шатра Хори не увидел ни Великой Реки, ни корабля у пристани, ни прибрежных деревьев, не говоря об окрестных холмах. Песок проникал не только в складки одежды, но во все поры его тела, и о плавании не было и речи. Слуги попрятались, только старый Юсенеб одиноко сидел невдалеке от шатра и чертил камнем на песке непонятные письмена.

– Боги, Боги, – пробормотал он, адресуя слова желтой пелене, но ожидая ответа от шатра.

Хори молча сел рядом, наблюдая за продолговатым камнем, оставлявшим странные узоры.

– Я не узнаю отца, он растерян, кажется, впервые в жизни.

– Да, это так. Он готовится перейти в царство Осириса, а это непросто. Немногие могут принять судьбу, как Ахмес, но лишь единицам дано ей распоряжаться, и ты – среди избранных, Хори. Взгляни вокруг – я сорок лет в Египте, но не припомню такой песчаной бури. Я учил тебя понимать язык Богов – что скажешь?

– Боги гневаются, они хотят, чтобы мы вернулись назад?

– Не думаю, что они гневаются, – Юсенеб бросил камень, которым чертил на песке. – Скорее, они испытывают твое терпение, они хотят, чтобы ты не спешил, но поразмыслил перед дорогой. Я не имею в виду твой поход в Бубастис. Дорога жизни меняется: до сих пор она шла полого, а теперь – направление в гору, и надо беречь дыхание. Бегущий в гору сгорит, задохнется уже на первых шагах, а опытный путник пройдет до вершины, если Богам будет угодно.

Не ответив, Хори вернулся в шатер.

Странной властью обладал Юсенеб. Никогда Хори не забыть того дня накануне четырнадцатилетия, когда его призвал к себе Ахмес. Запыхавшийся слуга пал ниц, лобзая землю и бормоча обычные слова про жизнь, силы и здоровье. Юсенеб, как обычно, что-то писал углем на плоском куске белого мрамора, Нинетис сидела в стороне, не принимая непосредственного участия в учебе, но предпочитая долгие и скучные уроки брата развлечениям старших сестер. Хори с облегчением бросил свой уголь, отмыл почерневшие руки в лохани с водой и направился вслед за нетерпеливо топтавшимся слугой.

– Постой! – услышал он за спиной слегка насмешливый голос Юсенеба. – Не собираешься ли ты вот так явиться к правителю Гераклеополиса, наместнику Фараона?

– Что в этом такого? Он же мой отец, – остановился Хори.

– Тебе завтра четырнадцать, ты становишься взрослым человеком, ты наследник Ахмеса, ты из семьи Фараона, наконец. Идем! – Юсенеб повернулся и увлек за собой Хори.

Они направились в оружейную, и Хори недоуменно посмотрел на старого учителя – отец считался лучшим воином, и он часто наблюдал за уроками Хори, иногда даже брал в руки оружие, чтобы показать какой-нибудь хитрый прием, но сейчас, похоже, речь не шла о воинских забавах. Низко поклонившийся человек был придворным оружейным мастером, который тоже иногда приходил давать Хори уроки, рассказывал об оружии, объяснял, где сильные и слабые места.

– Одень, это твои, – . Хори ахнул: перед ним была самая прекрасная одежда, какую он когда либо видел. Ему помогли одеться, после чего все трое направились в апартаменты Ахмеса.

Хори почувствовал, что идти ему тяжело в непривычной воинской одежде. Войдя в зал, где его отец обычно принимал почетных гостей, все трое пали ниц перед Наместником Фараона и приветствовали его. Ахмес махнул им в ответ и приказал встать. К своему ужасу Хори почувствовал, что не может подняться. Спина покрылась холодным потом, когда он заметил, как отец наблюдает за ним пристальным взором. Он и представить себе не мог оказаться в таком беспомощном положении, да еще перед отцом. Хори был готов провалиться сквозь землю, когда Ахмес сделал знак и Хори поставили на ноги.

– Запомни Хори, – Ахмес встал и положил руку ему на плечо, – никогда эта одежда не должны касаться земли, только в одном случае: тот, кто носит их – мертв.

– А как же…

– Ты преемник Фараонов, с этой минуты ты уже не мальчик – ты один из равных, и есть много способов выказывать уважение старшим, Юсенеб многому тебя научил, научит и этому. – Ахмес вернулся на свое обычное место и сел. – А теперь я хочу, чтобы, получив право распоряжаться, ты даровал свободу своему рабу.

– Какому рабу? – Хори опешил. Он никогда не задумывался над этим, он привык, что его всегда окружали рабы, готовые повиноваться любому его слову, он знал, что его отец распоряжается всем, а тот, кто недостаточно расторопен, может получить порку. Были еще и гости, которых отличала дорогая одежда, но в остальном, на взгляд Хори, они чаще вели себя еще хуже слуг, которые давно изучив изменчивый характер господина, спокойно дожидалась его команды, зато потом опрометью бросались выполнять – гости же зачастую пытались угодить Ахмесу, заранее стараясь угадать его желания. Ахмес же никогда не упускал случая для довольно злых шуток. Были, конечно, и исключения, как, например, этот оружейный мастер, или другие богатые торговцы, приносившие дорогие украшения, ковры, просто редкие безделицы, способные заинтересовать богатую знать. Так было всегда, и Хори не приходило в голову, что надо что-то менять, что он, Хори, может что-то менять. – Какому рабу? – повторил Хори после паузы.

– Господин мой, да продлятся твоя жизнь, силы и здоровье! – поцеловал перед ним землю Юсенеб, – я твой раб!

Хори лишился дара речи – Юсенеб всегда стоял отдельно от остальных, он был учитель, не то чтобы член семьи, но даже сам Ахмес разговаривал с ним не так, как говорят с простым слугой. Напротив, Юсенеб вечно по-стариковски ворчал на Хори, когда тот ленился или забывал что-то важное. К тому же Хори не знал, что он должен говорить. Ахмес, видя его замешательство, прервал затянувшуюся паузу:

– Повторяй за мной, – сказал он, – властью, данною мне Богами, я дарую свободу тебе, Юсенеб.

– Властью данною мне Богами, я дарую свободу тебе, Юсенеб, – проговорил Хори.

– Благодарю тебя, мой господин, – Юсенеб поцеловал край золотой обежды.

Хори овладело странное чувство. До сего момента мир, казалось, имел заведенный раз и навсегда порядок, и в этом порядке каждому отводилась вполне определенная и неизменная роль. Сейчас же в одну секунду его представления о порядке не только разрушились, но он с ужасом осознал, что многие представления были совершенно неверны. Так все, в том числе и он, Хори, должны были оказывать Ахмесу царские почести, а теперь выясняется, что он стоит с отцом почти вровень. Конечно, ему было еще далеко до Ахмеса, но все-таки именно его выделили из общей массы. А Юсенеба Хори с младых ногтей помнил стариком: его авторитет всегда был настолько велик, что просто не вызывал попыток его оспорить.

– Теперь ты почти мужчина, Хори, – вновь поднялся со своего трона Ахмес, – а для того чтобы окончательно им стать, тебе нужна женщина.

Лишь на другое утро средиземноморский северный ветер натиском кочевников решительно разорвал желтый песчаный занавес, затрепетал белым квадратным парусом с гербом правителя Гераклеополиса: зеленым драконом с птичьей головой и стрекозиными крыльями. Пристань ожила, забыв вчерашний страх, ревели верблюды – желтые демоны песчаной бури, поглядывая на всех с высоты своих длинных поджарых ног. Великий Бог Солнца Ра, остановив в зените золотую колесницу, оглядывал своих подданных после двухдневной отлучки, одаривая светом, переливающемся на буруне вокруг загнутого вверх острого носа корабля.

Ничто не напоминало о вчерашней буре, свежий ветер наполнил парус, но гребцы так и не получили долгожданной передышки. Река медленно несла мутные воды, покачивая рыбацкими парусами, дающими дорогу господскому кораблю. Хори, тяжело переживавший задержку, заметно повеселел и приветствовал своих подданных поднятой рукой. Никто не мог тягаться с его быстроходным кораблем, оставлявшим длинный след в маслянистых водах. Юсенеб сидел на корме, спиной к ветру, провожая глазами берег, понимая, что это последний поход в его жизни.