Ночь грома

Глава 26

Верн постучал в дверь. Послышалось неуклюжее, неохотное шарканье, наполненное сомнением, возможно, даже страхом, но в конце концов дверь приоткрылась дюйма на два, удерживаемая цепочкой. Верн и его напарник увидели пару старых раскосых глаз на старом азиатском лице. Мамаше-сан, судя по виду, было за семьдесят, с английским дела у нее обстояли плохо, и она чувствовала себя беззащитной.

Верн, со своим умением убеждать, со своей дешевой привлекательностью, с самого начала был в этом деле главным.

— Мэм, — начал он, улыбаясь и излучая глазами тепло, — извините за беспокойство, но мы официальные инспекторы. Нам нужно осмотреть вашу квартиру, понимаете? Это займет совсем не много времени.

Лицо старухи сморщилось в смятении. Внезапно за дверью показалось другое азиатское лицо, значительно более молодое, принадлежащее очень миловидной девочке лет четырнадцати, не старше. «Ого, — подумал Верн, — привет, привет».

Кожа у девочки была светлой, глаза напоминали миндалины, волосы были зачесаны назад. Она была нежная, как персик, и крохотная, словно сказочная принцесса.

— Моя бабушка не понимает по-английски. В чем дело?

— Милая, — сказал Верн, присаживаясь на корточки перед девочкой, — мы официальные инспекторы. Из управления официальных инспекций. Вот, взгляни сюда. — Он показал водительские права штата Алабама, выданные на имя Гортона Ван Лира. — Видишь звезду? Она означает, что это важный документ. Нам нужно заглянуть к вам на секундочку, и мы сразу же уйдем. Мы должны составить отчет. Ты ведь не хочешь ссориться с нашим управлением, правда?

— Такой вещи, как управление инспекций, не бывает, — решительно заявил ребенок. — А это водительские права штата Алабама, а не удостоверение и не полицейский значок. Уходите.

С этими словами девочка захлопнула дверь.

К несчастью, Эрни, работая быстро, уже успел выбить болты петель, и, когда девочка резко потянула дверь на себя, та едва не свалилась на нее. Подхватив падающую дверь, Верн протиснулся в квартиру. Эрни с трудом удерживал дверь, которую в этот момент соединяла с косяком лишь цепочка. Помогая своему напарнику, Верн с улыбкой снял цепочку, словно говоря двум перепуганным женщинам: «Видите, вот и все». На его взгляд, этот жест удался ему настолько, что он посмотрел на женщин, ожидая услышать одобрение. Войдя следом за ним в квартиру, Эрни быстро и умело повесил дверь на петли, вернул на место болты, закрыл дверь и запер ее. Женщины в ужасе смотрели на незваных гостей. Эти двое сейчас олицетворяли для них все зло Америки.

Тем временем Верн проскользнул в комнату и выглянул за раздвижные двери, ведущие как бы на балкон, но никакого балкона не было, поскольку квартира находилась на первом этаже. Вместо этого двери вели на стоянку. Напротив возвышалось другое здание, такое же, как это, ничем не примечательное трехэтажное строение из кирпича с четырьмя открытыми лестничными клетками, по шесть квартир на лестницу. Квартира Ники Свэггер находилась прямо напротив, в чем Верн и Эрни убедились, проверяя почтовые ящики.

— Все в порядке, Верн? — окликнул Эрни, устрашавший пленников своим присутствием и угрюмым, злобным взглядом.

— Да, все в порядке, — ответил Верн. — Отсюда все прекрасно видно, никаких проблем. — Он повернулся к двум азиаткам. — Извините, девочки, но без этого никак не обойтись. Послушайте, никому не нужно волноваться. Мы покладистые ребята, если только вы будете нам помогать.

Без насилия, но с силой, предполагающей возможность насилия, Верн проводил женщин в гостиную.

— А теперь, моя маленькая леди, раз уж ты такая шустрая, а бабуля не говорит по-нашенски, похоже, отвечать на вопросы придется тебе. И не пытайся ничего утаить, моя куколка.

Дружески положив руку девочке на плечо, Верн почувствовал, как та напряглась.

— Вы воры? У нас почти ничего нет, но вы забирайте все и уходите. Моя бабушка больна. Потрясение может ее убить. Взгляните на нее: она перепугана до смерти.

Верн похлопал бабушку по спине.

— Ну же, ну же, мама-сан, ничего страшного не произошло. Ты просто расслабься, хорошо? Сядь на диван и расслабься. Включи телевизор, займись вязанием.

— Бабушка любит решать судоку.

— Вот-вот, пусть решает судоку. А тем временем…

Верн отвел девочку в спальню. Это был еще совсем подросток, очаровательный своей худой угловатостью, с горящими яростью глазами. Нет, не четырнадцать, лет двенадцать, не больше. Груди еще нет. Шорты, футболка, кроссовки. На футболке надпись «ХАННА МОНТАНА, ТУРНЕ 2008 ГОДА» и еще одно детское лицо. В девочке не было ничего сексуального, но притом она была дьявольски соблазнительна, как это часто бывает с умными и бойкими. Такая ни перед кем не спасует.

— Милочка, пожалуйста, помоги мне. Так будет лучше для всех. Сколько народу здесь живет? Где они? Когда вернутся домой? Я не хочу никаких неожиданностей, и, если меня застигнет врасплох какой-нибудь сюрприз, тебе придется несладко. — Верн показал рукоятку «глока» в кобуре под мышкой. — На тот случай, если ты не поняла, пистолет настоящий. Я настоящий преступник, и мне какое-то время нужно будет побыть здесь. Я не сделаю тебе больно. Ты не свидетель, потому что моя фамилия и так уже значится в сотне ориентировок. Но я настоящий, и никаких героев больше нет, никто не придет тебе на помощь, так что ты будешь делать все в точности как я говорю, иначе у тебя возникнут кое-какие проблемы. И еще: я мирный и дружелюбный. Видела Эрни, того типа, что со мной? Вот он настоящий подонок. Я — единственное, что отделяет твою семью от него.

Верн восхищался безукоризненной нежностью очаровательного ушка, такого крошечного, такого правильного, похожего на дорогое ювелирное украшение.

— Вы обезьяна. Зачем вы все это делаете? У нас ничего нет.

— Я не обезьяна. Ну, может быть, есть что-то от обезьяны. Милочка, мы здесь, потому что мы здесь, и мы уйдем тогда, когда уйдем. Вы кто, китайцы?

— Вьетнамцы. Мой дедушка работает в клинике, занимается исследованиями. Отец умер, мама работает. Брат и сестра вернутся домой в четыре часа дня, мама — в пять. Пожалуйста, не делайте нам ничего плохого. У нас ничего нет, у нас ничего нет.

— Ну вот, милочка, ты говоришь о плохом. Я же сказал: если вы будете слушаться меня и вести себя смирно, я никому не сделаю плохо. Вот как все должно быть. Бабуля будет вместе с тобой здесь. Можете смотреть телевизор, ходить в туалет, все, что угодно. Можете приготовить себе поесть. Но и только. Мы же будем сидеть в гостиной и смотреть в дверь на здание напротив. Как долго — сам не знаю. Если мы все еще будем здесь, когда остальные вернутся домой, твоя задача в том, чтобы все прошло гладко. Ты объяснишь им, что к чему. Успокоишь. Сегодня тебе придется вести себя как взрослой. Сколько тебе лет?

— Не твое дело, обезьяна!

— Ого, а ты клевая. Мне это нравится. Кажется, у меня где-то есть дочка такого же возраста. Надеюсь, она тоже клевая. Ладно, валяй, ненавидь меня, мне к этому не привыкать. Если честно, мне это даже нравится. Может быть, именно поэтому я и стал таким испорченным. Так или иначе, у тебя есть обязанности. Ты должна ублажать бога. Я и есть бог. Ублажи меня, и тебе будет хорошо.

— Никакой ты не бог. Ты обезьяна, ублюдок, громила с пистолетом.

Верн понял, что с этой малышкой ему не поладить, отчего, естественно, она лишь стала нравиться ему еще больше. Может быть, даже слишком. У него в голове возникла одна мысль. Можно будет отвести девчонку в ванную, и там она будет вынуждена сделать все, что он велит, иначе он пригрозит, что причинит боль ее родным. Да, малышка сделает все, что ей скажут. Верн видел у нее в глазах страх, видел, как дрожит ее маленькое, хрупкое тельце. Это его возбуждало.

— Я пойду за бабулей. Да, и еще одно. С чем ты хочешь пиццу?

Глава 27

Почему-то Бобу, словно старому медведю, потребовалось выспаться. Поэтому он нарушил обещание, данное шерифу: не услышал звонка будильника, проснулся только в половине одиннадцатого утра и первым делом подумал: «О черт, где я?»

Мгновение смятения, знакомое всем, кому за шестьдесят. Взгляд Боба лихорадочно метался по безликому гостиничному номеру; он понятия не имел, как сюда попал, сколько сейчас времени, почему он проснулся так поздно, почему во сне все окружающие на него обижались. Разумеется, действительность вернулась, но не так быстро. Потребовалось добрых десять минут, чтобы свежая кровь добралась до головного мозга и оживила недавние воспоминания. Боб поспешно схватил «кимбер» 38-го калибра и быстро оглядел полупустую стоянку перед мотелем «Горная империя», с облегчением убедившись, что полицейских машин на ней нет. Затем он включил кофеварку, принял душ, достал последнюю свежую тенниску — дома у Ники должны быть стиральная машина и утюг — и начал звонить.

Первым делом, разумеется, Боб позвонил жене.

Новости были замечательные.

— Боб, Ники очнулась! Она пришла в себя, наша малышка пришла в себя!

Боб почувствовал, как у него в груди расцветает восторг, подобно яркому свету в ночи, возвещающему о подходе подкреплений.

— Слава богу! О господи, как же это здорово! Когда это произошло, как, в каком она состоянии?

Запинаясь от волнения, Джули начала рассказ. Примерно в четверть девятого утра Ники открыла глаза, уселась в кровати, сонно тряхнула головой и спросила: «Привет, мама. Где я?»

Врачи приходили и уходили, были сделаны анализы и тесты. Ники постепенно возвращалась к действительности. Похоже, особенно способствовала этому безмерная радость ее младшей сестренки. Девчонки уселись рядом на кровать и говорили, наверное, несколько часов подряд, не обращая внимания на суету вокруг. Теперь Ники делали новые тесты.

— Она ничего не помнит об аварии, но все остальное, кажется, в полном порядке. «Как папа? О господи, сколько же работы я пропустила! Ой, мне надо позвонить редактору. Когда меня отсюда выпишут? Я проголодалась».

— Как же это замечательно! — обрадовался Боб.

Нет ничего лучше мгновения, когда ты узнаёшь, что твой ребенок выкарабкался из большой беды. Первым желанием Боба было броситься к машине и помчаться прямиком в Ноксвилл, чтобы в этот прекрасный момент быть вместе со своей семьей.

— Врач говорит, все симптомы в порядке. Воспоминания должны вернуться в ближайшие несколько дней. Боб, наша девочка обязательно поправится.

Тут телефон схватила Мико, обезумевшая от радости, и Боб некоторое время говорил со своей второй дочерью на языке отцов и дочерей, трогательном и глупом. Но в какой-то момент до него дошло. Да, все хорошо, у Ники все в порядке, все замечательно, счастливый конец… только если…

Боб вдруг осознал, что у его дочери все будет в порядке, только если плохие ребята не вернутся, чтобы снова ее отнять. Теперь, придя в сознание, Ники стала для них гораздо более опасной. Пока она не приходила в себя, оставалась надежда, что она так и не поправится; теперь же, возвратившись к жизни, Ники превратилась в смертельную угрозу.

— Мне бы самому хотелось вернуться, — сказал Боб. — Мне бы очень хотелось вернуться.

— Но ты не можешь, — закончила за него Джули. — У тебя есть работа.

— Да, есть. Я хочу усилить меры безопасности.

— Боб, я уже связалась с агентством Пинкертона. Число охранников будет увеличено. Это стоило бешеных денег, но мне все равно. Что там у тебя происходит?

Боб вкратце рассказал о последних событиях, жалея о том, что у него пока еще нет следующего четкого шага, что до разгадки пока так же далеко, как и прежде. Все оставалось слишком бесформенным. Какие-то неизвестные пытались убить Ники, затем пытались убить его самого за то, что он решил этим заняться. В управлении шерифа нет никаких зацепок. Ник Мемфис на телефонные звонки не отвечает.

— Сейчас я вернусь в Бристоль, в квартиру Ники. Вот где меня смогут найти.

— Боб, будь осторожен.

— Может быть, эти ребята сами пожалуют ко мне. Если нет, я подожду несколько дней после гонок, не заметно вернусь сюда и пощупаю Эдди Феррола. Если кто-то что-то знает наверняка, так это он. Мы с ним немного побеседуем, и дальше все пойдет быстро.

— Ты сможешь его разыскать?

— Думаю, смогу.

Тут Боб заметил, что на сотовом мигает огонек, извещая о новом звонке.

— Знаешь, мне пора идти. Я позвоню тебе еще раз, когда вернусь в Бристоль.

— Я тебя люблю.

— И я тебя тоже люблю.

Раскрыв список входящих звонков, Боб увидел номер Чарли Уингейта. Он перезвонил по этому номеру, и ему ответили через две секунды.

— Чарли?

— Мистер Свэггер, вы слышали?

— Нет.

— Нашли убитым владельца оружейного магазина Эдди Феррола, того самого, которому принадлежал «Арсенал Железной горы». Его застрелили. Труп был обнаружен на автомагистрали.

Заморгав, Боб отпил глоток кофе.

— Да, — пробормотал он. — Прежде чем мы с ним смогли поболтать.

— Помните, это ведь я дал вам номер его телефона, который мне удалось считать с жесткого диска в ноутбуке вашей дочери. Вы с ним встречались? Я не…

Внезапно Боб понял, как все это выглядит со стороны.

— Ты думаешь, это я его прикончил? Ты принимаешь меня за наемного убийцу? Нет, Чарли, все было совсем не так. Я встретился с этим Эдди и задал ему несколько вопросов о своей дочери. Он заявил, что в глаза ее не видел, но я выяснил, что это была ложь. Я собирался встретиться с ним еще раз, и вдруг я узнаю, что теперь охотятся уже за мной. Долгая история. С тех самых пор я более или менее залег на дно. Но те, кто беспокоится на мой счет, должны были рассудить, что Эдди — тот человек, к которому я обязательно вернусь. И поскольку убрать меня не удалось, убрали Эдди. Тем более что не было никакой уверенности, сможет ли он выдержать серьезные расспросы. Поэтому самым быстрым решением этой проблемы было всадить ему пулю в голову.

— Да, сэр. Мм… мне тоже угрожает опасность?

— Не думаю. Только в том случае, если те, кого я ищу, располагают очень совершенной системой перехвата телефонных переговоров. Уровня правоохранительных органов. Нет, у этих ребят такой определенно нет. Бездымный порох — вот максимум того, что у них может быть. Это не ЦРУ и даже не мафия. Это обычные парни, которые опасаются, что везение от них отвернется. Чарли, я сейчас уезжаю отсюда. А ты продолжай работать над тем, о чем я говорил, и я перезвоню тебе из Бристоля, хорошо?

— Да, сэр. Непростую задачку вы мне подбросили.

Окончив разговор, Боб снова позвонил Нику Мемфису. Проклятье! Ну куда же он пропал?

Затем Боб позвонил Терри Хепплуайту, продавцу из бакалеи Лестера, о котором по-прежнему беспокоился. Но Терри находился в приподнятом расположении духа, и у него не было ничего нового. Боб подумал было о том, чтобы оплатить парню отпуск, но тотчас же сообразил, что так дело не пойдет. Если Терри внезапно исчезнет, Тельма всполошится. Нет, Терри придется сидеть на месте, по крайней мере до тех пор, пока не произойдет то, что произойдет, и тогда внимание полиции переключится на другое. Боб подумал: «Вот еще одна ошибка. Мне не следовало впутывать в это дело постороннего, надо было остаться и принять огонь на себя». Господи, неужели он стареет? В этом деле он уже наломал кучу дров, и, может быть, он только делает все еще хуже? Но ему все равно не оставалось ничего другого, кроме как поскорее убраться из города, пока шериф снова не свалится на него в своем «блэкхоке».

Бросив грязное белье в сумку, Боб направился к машине. Он немного поколесил по городу, надеясь выявить хвост, однако его неожиданные повороты и развороты ничего не дали. Насколько можно было судить, он был свободен и чист.

Шоссе номер 421 подняло Боба на Железную гору и спустило в Тенистую долину, где он остановился, чтобы заправить бак и перекусить. Затем он перебрался через гору Холстон и еще в двадцати милях от Бристоля сразу попал в пробку дня гонок, которой намеревался избежать, тронувшись в путь пораньше. С этими надеждами пришлось расстаться, и Боб приготовился к долгим мучениям: пересечь долину Шенандоа, постоять в пробке при подъезде к мосту через озеро Холстон, а дальше самое плохое по мере приближения непосредственно к автодрому, расположенному в двенадцати милях от Бристоля. Боб ненавидел заторы. Он считал себя слишком старым для них. В заторах не было ничего хорошего. Единственным плюсом заторов было то, что в них не может произойти ничего плохого, потому что тот, кто сделает что-нибудь плохое, никуда не сможет деться. Машин было слишком много.

Боб достал карту в надежде найти объездную дорогу. Пусть она окажется длиннее в милях, но по крайней мере он будет ехать, действовать, а не ползти. Вот какой всегда была идеология Боба в подобных ситуациях: лучше быстро ехать, даже если это отнимет больше времени, чем терпеть мучения бесконечного старт-стопа.

Однако ничего подходящего не было. Боб вынужден был напомнить себе, что сотни тысяч человек тронулись в путь, что запружены все дороги. Это была чистая физика: такое огромное количество машин на таком небольшом количестве дорог неминуемо должно было привести к сплошным заторам. Нужно было принимать это, а не давать волю чувствам.

Поэтому Боб старался сохранять спокойствие. Он слушал радио, время от времени переключаясь с музыкальных станций на круглосуточные выпуски новостей в надежде узнать какую-нибудь информацию о тех двоих Грамли, которые пытались его убить. Но ничего нового не было. Этот сюжет уже умер, как и убийство наркомана Кабби Бартлетта. В постоянном цикле новостей ничто не живет больше суток.

Ну почему не звонит Ник Мемфис? С помощью Ника можно было бы за считаные минуты выяснить, кто такие эти Грамли, о чем говорит их участие, с кем они связаны и на кого работают.

Но Ник не звонил.

Наконец часам к четырем Боб добрался до городской черты, а еще спустя сорок минут прополз мимо автодрома. Здесь было все то же самое, только еще хуже. Огромное сооружение по-прежнему господствовало над долиной, но теперь вокруг бурлило море людей. Машины ползли черепашьим шагом, а между ними сновали толпы пешеходов. Отцы семейств спешили на ристалище, ведя своих домочадцев и сгибаясь под тяжестью холодильников с пивом на плечах. Бейсболки с эмблемой НАСКАР красовались на головах у всех, от самых маленьких до стариков. Паломники были одеты в основном по старинке, в джинсы с отрезанными штанинами и безрукавки, и все курили или пили пиво. Женщины были в шлепанцах, и хотя кое у кого под футболкой даже были лифчики, большинство постаралось как можно больше приблизиться к домашней обстановке. Нигде вокруг не было видно ни галстука, ни пиджака, только тонкая хлопчатобумажная ткань, обнаженное тело и ощущение полной расслабленности. Это была ночь — всем ночам ночь, «ночь грома».

По обе стороны от дороги — Боб свернул с 421-го на шоссе Добровольцев — выстроились лавки и магазинчики, так что она напоминала обширный базар. Пожалуй, здесь можно было купить все, имеющее отношение к НАСКАР, за исключением разве что человеческих органов и образцов ДНК. Торговцы суетились словно одержимые, и все расчеты велись за наличные. В воздухе висел дым от бесчисленных жаровен, и даже истовые трезвенники баптисты торговали пивом, зарабатывая деньги на молитвы.

Боб поймал себя на том, что трудно было не заразиться радостью, охватившей всех этих людей, и у него тоже была причина для счастья. У его дочери все в порядке. Она выздоравливает. Все будет хорошо, она вернется. Боб снова ощутил себя богатым дочерьми. Как бы растянуть это наслаждение подольше?

Но в этой радости был червь. Кто-то пытался убить Ники, возможно, попытается сделать это еще раз. Эти люди пытались убить и его; они убьют любого, кто окажется у них на пути, даже если этот человек сам о том не догадывается. Евангелие от Марка, 2:11: «Тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой». Калека, вставай, ты исцелился. Я вернул тебе жизнь. Тот парень тоже должен был испытывать радость: чувства разливаются по его ногам, силы крепнут, психологическая ноша отвращения к самому себе, сознания ущербности, изоляции исчезает. Вернись в мир, сынок. Добро пожаловать назад в страну здоровых. Вот как чувствовал себя сам Боб, узнав, что Ники проснулась: он встал с постели, способный снова идти домой.

Что это может означать? Что это может означать??? Эта мысль чугунной болванкой давила ему на сознание, и Боб не сразу заметил, что дорога стала свободной. И он смог — ура! — нажать на акселератор, останавливаясь лишь на светофорах, потому что он уже прибыл на место. Забиты были только дороги по ту сторону от главной медианы.

Промчавшись через центр Бристоля, Боб отыскал нужный поворот прямо перед супермаркетом, его ориентиром, свернул налево, попетлял немного по опрятному жилому кварталу, поднялся на холм и наконец оказался у жилого комплекса, где была квартира Ники.

Он поставил машину рядом с красным «эльдорадо» — ого, у кого-то очень своеобразный вкус в транспортных средствах! — и задержался, чтобы оглянуться, проверить, не прицепился ли кто-нибудь к нему в этой бесконечно долгой поездке. Никого. Но как ни странно, у Боба возникло ощущение, что за ним следят. На этот счет у него было очень тонкое чутье, не раз спасавшее ему жизнь.

Боб снова огляделся вокруг и ничего не увидел. Стоянка, вытянутая в длину, по обе стороны от нее невысокие четырехэтажные здания, типичные американские многоквартирные дома, обилие балконов. В противоположном конце играли дети, но больше на стоянку никто не заезжал. Боб осмотрел припаркованные машины, балконы, ища хоть какое-то движение, но нет и еще раз нет, все было спокойно.

Мания преследования бывшего снайпера. К старости он просто спятил. Тревога профессионального убийцы. Все те, кого он завалил, пришли, чтобы расквитаться. Такое бывает с лучшими из лучших.

Удостоверившись в отсутствии каких-либо признаков опасности, Боб поднялся по лестнице, отпер дверь и вошел в квартиру.

Навстречу ему с дивана поднялся мужчина.

Руки метнулись к оружию.

Пистолеты взметнулись в воздух, указательные пальцы легли на спусковые крючки, рычажки предохранителей щелкнули, пришло время смерти. Но затем…

— Ник Мемфис, ради всего святого!

— Привет, Боб. Долго же ты сюда добирался! Я уже начал переживать, что ты вообще никогда не придешь.

Глава 28

— Верн, черт побери, я не могу один, иди же сюда! Вдруг пропущу что-нибудь. Я хочу в сортир!

Эдди сидел в гостиной у закрытых дверей, наблюдая за домом напротив в щель между занавесками.

Но Верн не ответил.

Вместо этого он спросил молоденькую вьетнамку, сидящую с бабушкой в спальне:

— Скажи, как тебя зовут?

Старуха следила за ним злобным взглядом. Очевидно, она не одобряла его намерений и ей действовало на нервы то, как он смотрел на нее, обнажая в хищной усмешке большие белые зубы. Но с другой стороны, она никогда не понимала этих странных белых. Что в них не так? Они непроходимо глупы в самых разных вещах.

— Какая тебе разница? — спросила девочка.

— Ну, если никакой разницы нет, почему бы не сказать? Впрочем, можешь не говорить. Думаю, тебя зовут Сюзанна. Ты похожа на Сюзанну.

— Нет. Я похожа на Ханну. Меня зовут Ханна. Ханна Нинг.

— Рад познакомиться, Ханна Нинг. Меня зовут Верн Пай. Я бы устроил все по-другому, но, честное слово, я о тебе очень высокого мнения. Ты такая хорошенькая — лучше не бывает. Мне бы хотелось познакомиться с тобой поближе.

— Ты хочешь за мной ухаживать? Да моя мама не разрешает мне гулять даже с моими ровесниками. К тому же от тебя пахнет, как от заядлого курильщика. Наверное, ты выкуриваешь по восемь пачек в день.

— Во-первых, я не намного старше тебя. Во-вторых, всего две пачки, и я собираюсь в самое ближайшее время бросить.

— По-моему, тебе лет шестьдесят. И пахнет от тебя не меньше чем на восемь пачек. Фу!

— А тебе сколько лет, пятнадцать?

— Четырнадцать.

— Ну а мне сорок четыре. То есть я старше тебя всего на тридцать лет. А организм у меня и вовсе молодой.

— Ты сильно заблуждаешься. На самом деле ты смертельно болен.

— Ты такая хорошенькая. Мне нравятся твои ушки. У тебя такие крошечные ушки. Ты вся похожа на куколку. Тебе кто-нибудь уже говорил, какая ты хорошенькая? Мы могли бы здорово повеселиться вместе, поверь. И для тебя это будет означать классные новые шмотки. Мы отправимся в супермаркет и купим Ханне Нинг все, что она только пожелает. Новые джинсы, новые футболки, новые топы, новые куртки с капюшоном, новые кроссовки. Малышка, мы здорово позабавимся, Верн обещает.

Девочка поежилась.

— Что-то мне это перестает нравиться.

— Если ты не будешь вырываться, милочка, больно совсем не будет.

— Верн, черт бы тебя побрал, иди же сюда! — заорал Эрни.

— Так, ты ни о чем не беспокойся. Дяде Верну нужно немного поработать, а потом мы продолжим наш разговор.

Вернувшись в гостиную, Верн пододвинул к раздвижным дверям стул, давая возможность Эрни сходить в туалет.

— Наконец-то! Чем ты там занимался?

— Разговаривал с девочкой.

— Верн, черт возьми, у нас есть работа. И пока мы ее не сделаем, держись от девчонки подальше, ты меня слышишь? Старик здорово разозлится, если узнает, что ты обхаживал эту проклятую девку, в то время как должен был охотиться на человека.

— Когда такое приходит, тут уж ничего не поделаешь. Иногда второго раза не бывает. Надо брать то, что дают. А здесь все — лучше не придумаешь.

— Я иду в сортир.

Верн мечтательно уселся у окна. Он не замечал машины на стоянке и здание напротив, не замечал лестницу, ведущую к квартирам. Он представлял, как они с Ханной Нинг уединятся в ванной, как все пойдет дальше, как он добьется своего, какое наслаждение ему это доставит. Верн уверял себя, что девчонке это тоже понравится. Чем больше он об этом думал, тем лучше все становилось.

Вернулся Эрни.

— Проклятье, Верн, вот он!

Вынырнув из жаркого и липкого места, в котором находилось его сознание, Верн возвратился в реальность. И действительно, меньше чем в двадцати пяти ярдах стоял высокий старик по фамилии Свэггер, их цель. Поставив машину на стоянку, он вышел и внимательно осматривался по сторонам, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь, не обратил ли кто внимание на его появление.

— Смотри-ка, осторожный.

— Да, он такой. Столкнуть его будет нелегко.

— Но упадет он больно, как и все.

Старик подошел к лестнице, поднялся на второй, на третий этаж, остановился на четвертом, достал ключ, отпер дверь и вошел в квартиру.

— А вот теперь нам нужно будет смотреть в оба. Верн, тебе нельзя…

— Да знаю, знаю.

— Лучше позвони старику.

— Да-да, — ответил Верн, достал сотовый и набрал номер.

— В чем дело, Верн? — спросил преподобный.

Верн услышал в трубке фон толпы. Ребята бойко продавали воду, шляпы и футболки паломникам, спешащим на гонки. Верн определил, что торговля достигает кульминации.

— Преподобный отец, старик появился. Только что приехал. Он на месте.

— О, это хорошо, это замечательно, это превосходно!

— Да, сэр. Мы можем прямо сейчас подняться к нему, вышибить дверь, войти и через пять секунд выйти, и дело будет сделано.

— Нет-нет, — остановил его преподобный. — Мало ли что. Пока старик там, ничего плохого от него не будет. Просто следите за ним и ждите. Если он так и не выйдет, дождитесь часов одиннадцати, когда мы начнем, а потом идите. И тогда уже черт с ним, полиции придется спешить в другие концы города, а улицы забиты машинами. Никто ничего не поймет. Вот когда вы разберетесь со стариком. Или тогда, когда ему вдруг вздумается куда-нибудь поехать. Вы увидите, как он выходит из дома и садится в машину. Тогда мы уже не будем знать, куда он направляется, и вот вы выходите и, пока старик заводит машину, вливаете ему по полной. Возьмите молоток. Пригвоздите этого типа к стене. Да, бах-бах-бах, и дело сделано. После чего уходите. Это будет так далеко, что никто ничего ни с чем не свяжет. Но это только на крайний случай. Лучше дождитесь начала веселья и лишь тогда улаживайте счета Грамли. Ты все понял, Верн?

— Все, папа.

— Господи, — пробормотал стоящий рядом Эрни, — это превращается в комедию с участием Адама Сандлера.[30] Полное сумасшествие. Только что приехал еще один тип. И что дальше, цирк?

Братья увидели, как кто-то поднялся на четвертый этаж и постучал в дверь. Через какое-то время дверь приоткрылась, и произошел неуклюжий обмен.

— Эти ребята всегда приходят не вовремя, — заметил Эрни, провожая взглядом почтальона, который спустился по лестнице и направился к своей коричневой машине.

Глава 29

— Что ж, ты постарел и растолстел, — сказал Боб.

Ник действительно несколько располнел, и его короткий «ежик» немного отрос. Долгие годы службы в ФБР избороздили его лицо морщинами, и еще появились очки в роговой оправе. Ник по-прежнему был в «форменном мундире»: черный костюм, белая рубашка и красный галстук, и, если присмотреться внимательно, можно было разглядеть проступающий под пиджаком пистолет в кобуре на правом бедре. Он убрал его на место, а Боб убрал свой пистолет.

— И ты тоже. Что у тебя с волосами? У тебя такой вид, словно ты встретил привидение.

— Наверное, так оно и было. Волосы побелели всего за две недели. Мне выдалось тяжелое времечко в Японии. Тамошние деятели пытались зарубить меня мечами, поэтому, чтобы привлечь их внимание, мне пришлось зарубить их. Я бы рассказал об этом подробнее, вот только тебе тогда придется меня арестовать.

— Поскольку я не видел ни одной ориентировки Интерпола, похоже, тебе снова удалось выйти сухим из воды. Кстати, у тебя есть разрешение на ношение этого пистолета?

— Нет.

— Отлично. Все тот же старина Боб. Я просто проверил.

— А как поживает твоя строгая женушка? Она по-прежнему хочет упрятать меня за решетку?

— Скорее, в дурдом. Так или иначе, Салли сейчас в Вашингтоне, работает в генеральной прокуратуре.

— Она меня всегда недолюбливала. Впрочем, меня мало кто любит, так почему она должна быть исключением?

— Если тебе интересно, я тоже тебя никогда особенно не любил.

— Вот что мне в тебе всегда нравилось, так это то, что ты находишься у самого основания пирамиды, поэтому я могу не обращать на тебя внимания. Да, кстати, а что ты делаешь в квартире моей дочери?

— Как она?

— Тебе известно, что с ней случилось?

— Ну, если не считать последние два дня, мне известно практически все. Я знаю, что Ники пришла в себя, но память вернулась к ней не полностью, так что разговаривать с ней пока что не имеет смысла. Но я обязательно с ней поговорю. И вот почему в этот самый момент команда федеральных маршалов[31] заступила на дежурство в клинике. Твоя дочь — важный свидетель федерального расследования, хотя она сама об этом не догадывается.

— Похоже, нам с тобой предстоит долгий разговор. Не возражаешь, если я принесу что-нибудь выпить?

— Нельзя пить и одновременно носить оружие. Не слишком удачная мысль.

— Я имел в виду совсем другое. Выпить фруктового сока или холодной кока-колы, чего-нибудь такого. Ты будешь?

— Нет, спасибо.

Боб достал из холодильника апельсиновый сок, а когда он вернулся, Ник уже сидел на диване. Боб устроился в кресле.

— Ну хорошо, старина. Давай поговорим. Кстати, я ужасно рад, что ты здесь. Тут все очень запутанное, и я даже наполовину не разобрался, что к чему. Но почему ты мне не перезвонил?

— Потому что мы имеем дело с чрезвычайно умным человеком. Я не знаю его возможности, но речь идет об очень опытном преступнике, обладающем поразительным техническим оснащением. Он мог узнать о готовящейся операции и даже проникнуть в нее. Так что я просто принял дополнительные меры предосторожности.

— Ты имеешь в виду водителя, верно?

— Да, водителя. Того человека, который пытался убить твою дочь. Гонщика.

— Он едва не добился своего.

— Ты даже не представляешь себе, как повезло твоей дочери. Это очень плохой деятель. За последние семь лет он убил девять федеральных свидетелей и шесть сотрудников федеральных ведомств. Три года назад он расправился в Кливленде с целой семьей. Глава семьи, бухгалтер, должен был давать показания в суде против главаря местной мафии: отмывание денег и вымогательство. Но этого так и не произошло. Водитель протаранил их, и все семейство мгновенно погибло. Отец, мать и трое детей. Возможно, на его счету еще больше смертей, просто мы о них не знаем. Он свободный художник, работает по заказу преступных группировок, иногда даже за рубежом — у нас есть ориентировки Интерпола на него. Однако мы занимаемся им из-за федерального характера преступлений.

— У вас есть фамилия?

— У нас нет ни фамилии, ни даже лица. Есть лишь характерный почерк, и то потребовалось несколько лет, чтобы выйти хотя бы на это. Нам удалось установить, что речь идет о настоящем гении во всем, что касается автомобилей. Гениальный водитель, гениальный механик, гениальный угонщик, гений автомобильной электроники. Этот человек за шесть секунд способен проникнуть в любую машину и еще через три на ней уехать. Судя по всему, особенно ему нравятся «чарджеры». Он угоняет машину, крадет номера и все остальное. Затем оборудует машину особо мощной подвеской, настраивает двигатель так, чтобы тот выдавал максимальную мощность. После чего выслеживает свою жертву. Дожидается, когда та окажется на шоссе. Он прекрасно разбирается в физике столкновения, знает, что нужно, чтобы лишить машину устойчивости, где нанести удар, под каким углом и все такое. Как правило, ему требуется всего один заход. Он с силой ударяет свою жертву, та чересчур выкручивает руль, стараясь сохранить контроль над машиной, и, наоборот, его теряет. Машина опрокидывается. Она переворачивается, кувыркается, и всех тех, кто внутри, в считаные мгновения расплющивает в лепешку. А убийца молниеносно уносится прочь, машину так никогда и не находят, нет ни отпечатков пальцев, ни ДНК, ничего. Только образцы краски, которые выводят на угнанную машину.

— И у вас нет никаких мыслей насчет того, кто это может быть?

— Есть кое-какие предположения. Одни говорят, что это бывший гонщик НАСКАР, в порыве ярости убивший другого гонщика и теперь вынужденный скрываться. Другие считают, что он обидел руководство гонок, трахнув дочь одного из больших шишек, и они позаботились о том, чтобы его больше не допускали ни к одному официальному старту. Кое-кто полагает, что это чистый псих, обладающий талантом в этой области. Возможен любой вариант, все они вместе или ни один из них. Нам только известно, что этот человек прекрасно знает свое дело, он очень умен, бесстрашен, действует очень тщательно. Типичный психопат. Но когда мы услышали насчет Ники, мы тотчас же направили в Ноксвилл особую группу. Мы полагаем, здесь намечается что-то серьезное.

— Я тоже так думаю.

— И что у тебя есть?

— Ну…

Послышался звонок в дверь.

Боб и Ник переглянулись.

— За тобой не следили?

— Не думаю.

— Ты кого-нибудь ждешь?

— Никого.

— Давай отнесемся к этому очень осторожно.

Ник бесшумно занял место справа от двери, сжимая в руке «ЗИГ-Зауэр», напряженный, готовый ко всему.

Боб приблизился к двери слева, достал «кимбер», выставил его перед собой, положив большой палец на рычажок предохранителя, чтобы в случае чего мгновенно сдвинуть его вверх.

— Да? — громко спросил он.

— Почта, — послышался из-за двери приглушенный голос.

— Минуточку, — сказал Боб и заглянул в глазок. — Он в коричневой форме. Неужели эти ребята зашли так далеко, что обзавелись формой почтальонов?

— Ничего не могу сказать, — шепотом ответил Ник.

— А вы можете просто оставить за дверью?

— Мне нужна ваша роспись, сэр.

— Хорошо, — ответил Боб.

Он приоткрыл дверь на пару дюймов, насколько позволила цепочка, а сам отпрянул назад на тот случай, если кто-нибудь начнет стрелять.

Но вместо этого в двухдюймовую щель просунулась узкая картонная коробка. Боб схватил ее, встряхнул, затем бросил на пол.

Открыв дверь, он расписался в квитанции и проводил взглядом удаляющегося почтальона в нелепых шортах и коричневых гольфах.

— Эти ребята вечно приходят в самый неподходящий момент, — заметил Ник. — У них прямо-таки особый дар.

Они снова сели, и Боб рассказал все от начала до конца: о своем приезде в Бристоль после аварии, случившейся с дочерью, о своем расследовании, о расследовании управления шерифа, о противоположных заключениях, к которым они пришли, о двух кровавых стычках, после которых остались три трупа, о своем сожалении по поводу бедняги Терри Хепплуайта, помимо воли превратившегося в храбреца, давшего отпор двум вооруженным бандитам, о смерти Эдди Феррола, о деятельности полиции округа Джонсон, о том, какой ситуация стала теперь, когда Ники пришла в себя.

— Итак, позволь суммировать твои сведения, — сказал Ник и дотошно перечислил все.

Странное поведение цен на метамфетамин в округе Джонсон.

Баптистский молельный лагерь, возглавляемый Олтоном Грамли.

Водитель.

Гидравлический домкрат и, возможно, учения по быстрой замене колес.

Ночная стрельба.

Покушения на жизнь Боба, совершенные Грамли после того, как он занялся расследованием.

— Грамли — это целое преступное семейство, действующее на Юге, — объяснил Ник. — Их база находится неподалеку от Хот-Спрингса. Что-то вроде семейного учебного лагеря по подготовке преступных навыков. Это продолжается уже несколько поколений. Грамли занимаются самыми разнообразными гадостями. Главное их оружие — сила, но они также не брезгуют мошенничеством, вымогательством, похищениями. Настоящий клан плохих парней. Если они здесь замешаны, дело начинает пахнуть большими деньгами.

Помолчав, Ник продолжил перечисление.

Исчезнувшие страницы из записной книжки дочери Боба, разбитая машина, безнадежно испорченное журналистское снаряжение.

Визит в оружейный магазин.

И наконец, Евангелие от Марка, 2:11.

— Оно самое, — согласился Боб. — И вот что я об этом думаю. Каким-то образом Ники что-то разузнала. Поэтому она навестила баптистский лагерь, но увидела там только преподобного Грамли. Тогда Ники стала копаться сама и что-то нашла. Определенно эти Грамли были в этом завязаны. Но то, что нашла Ники, навело ее мысли на… не знаю, тут все становится туманным: на оружие или на Библию? Насчет Библии она не стала бы мне звонить, это я гарантирую. Так что, возможно, речь идет об оружии. Ники попробовала дозвониться мне, но я был на манеже. Тогда она отправилась к первому баптистскому проповеднику, на которого ей указали, и тот оказался Эдди Ферролом. Ники спросила его насчет Марка, два-одиннадцать, полагая, что он должен это знать.

— А то, что этот Феррол владеет оружейным магазином, простая случайность? Я в такие поразительные случайности не верю.

Боб запнулся.

— Да, вот где пути расходятся: патрон или глава из Библии. Сначала Ники позвонила мне, а я в Библии ни черта не смыслю. Но Феррол утверждал, что Ники к нему не заезжала, а нам известно, что это ложь… Она направляется домой, и этот тип, который впоследствии сам был убит, каким-то образом связывается с водителем, и тот несется по следу. Значит, он должен был находиться где-то поблизости. И скорее всего, он был в баптистском лагере старика Грамли. У нас есть его следы, которые он оставил, мчась по четыреста двадцать первому в погоню за Ники.

— Похоже на правду. Итак, мы не знаем, что означает Марк, два-одиннадцать, но что мы имеем? Вот что у меня получается. Мне кажется, тут замышляется не убийство и не что-нибудь долгосрочное, не вымогательство, не мошенничество, не шантаж. И это не похоже на Грамли. Тут скорее какое-то крупное дело, что-то одноразовое, налет, какая-то операция. Может быть, ограбление. Вот чем вызвана спешка. Вот почему все происходит так быстро — потому что есть четкий срок, и этот срок совсем близко. Грамли должны действовать в определенный момент, ни до ни после. И эту информацию необходимо оберегать любой ценой. Она настолько хрупкая, что даже смутные намеки и подозрения могут все испортить. Несомненно, план основан на полной внезапности, и даже минимальные меры безопасности окажутся непреодолимым препятствием. Вот почему было решено убрать Ники. Если ей что-то стало известно, она могла бы начать звонить и задавать вопросы, кто-нибудь что-нибудь заподозрил бы, меры безопасности были бы усилены и весь план пошел бы насмарку.

Боб подумал: «Да, Ник толковый мужик. И хорошо, что такой состоит на государственной службе».

— А может быть, это какой-нибудь код, сигнал? Давай снова покопаемся в Интернете. Может быть, мы что-то пропустили.

Но они опять получили лишь бесконечный и, по-видимому, бесполезный список ссылок на Библию.

— Давай я позвоню этому малышу Чарли. Он очень толковый, быть может, ему удалось что-нибудь найти.

Боб позвонил Чарли; парень извинился, полный сомнений и расстроенный тем, что ему так и не удалось ничего разыскать.

— Я даже связался с одним знакомым, который занимается шифрами. Он проверил все на перестановку букв, анаграммы, замену букв цифрами, читал задом наперед и снизу вверх. Увы, пусто.

— Хорошо, Чарли. Спасибо.

— Извините, мистер Свэггер, пока ничего не получается.

— На самом деле, сынок, ты отбросил много вариантов. Так что это тоже помощь. Это не шифр, это не имеет никакого отношения ни к Библии, ни к цифрам и буквам из Библии. Круг поисков сужается.

— Я не возьму с вас ни цента.

— Чарли, сколько тебе повторять: это не обсуждается!

Боб отключился.

— Ничего. И если ты прав, если действительно затевается какое-то большое дело, срок которого приближается, а мы сидим здесь и не можем ничего представить, и нет никакого прогресса… Возможно, это имеет какое-нибудь отношение к гонке? К большой гонке? — Он взглянул на часы. — Проклятье, уже половина девятого. Она уже началась. А что, если речь идет о попытке ограбления…

Но он умолк, не закончив свою мысль.

— Это полная бессмыслица, — возразил Ник. — Ну как можно что-то ограбить в самой большой транспортной пробке в Теннесси в этом году? Как прийти и, самое главное, как уходить? Конечно, можно предположить, что грабители придут пешком, но сколько может унести один человек? Я не вижу тут никаких вариантов. Все дороги на протяжении нескольких часов будут подобны автостоянкам. Никто никуда не уедет.

— Я иссяк.

— Что ж, я тоже как раз собирался предложить закончить на сегодня. Может быть, завтра я засажу за эту работу аналитиков в Вашингтоне и какой-нибудь гений увидит то, чего не видим мы. Мне нужно выпить, причем чего-нибудь крепкого. Но позволь задать вот какой вопрос: о чем нам известно больше всего?

— Ответ однозначен: о Ники. Я знаю Ники. Я знаю, как работает ее голова, знаю, какая она бывает упрямая.

— Так давай постараемся думать вместе с ней. Попробуем воспроизвести ход ее мыслей в тот вечер. Тебе известно, что она тебе звонила.

— Ники звонит мне… но я не отвечаю. У нее репей под седлом, она хочет от него во что бы то ни было избавиться. Ники звонит мне, меня нет на месте. Что она делает дальше? Звонит кому-то еще? Кому она могла позвонить? Она побывала в оружейном магазине, у нее есть Библия, полученная от преподобного Грамли, она не может найти удовлетворение, звонит мне, меня нет, кому еще она позвонит? Уже вечер, почти все закрыто. Кому может позвонить Ники? В газету? Она могла позвонить в свою газету?

— Но ты же говорил, что она туда не звонила.

— Верно.

— Может быть, Ники никому не звонила. Может быть, она просто смирилась и поехала домой, тот гонщик ее нагнал и…

— Нет. Моя девочка ни за что бы не сдалась. Ее так воспитали. Она обязательно сделала бы что-нибудь позитивное, добилась ощущения прогресса. Так что Ники обязательно продолжала искать. Итак, что открыто в такой поздний час? Что работает круглосуточно? У кого может быть наготове ответ на любой вопрос, даже если ты застрял в темном лесу в глуши Теннесси?

Они переглянулись.

— У Ники ведь был ноутбук, верно? — сказал Ник. — И беспроводной Интернет. Она ввела в поисковую систему «Марк 2:11» и получила то же самое, что и мы: десять тысяч объяснений того, как Иисус исцелил калеку и отправил его домой, и не увидела в этом никакого смысла. Что Ники делает дальше?

Они уставились в пустоту, затем снова взглянули друг на друга.

А потом посмотрели на пакет, который Боб только что бросил на пол. На нем было выведено крупными буквами: «AMAZON».

— Она покупает книгу!

Глава 30

У Верна зазвонил сотовый.

— Да, сэр?

— Как у вас дела, Верн?

— Эрни, как у нас дела?

— Да никак, черт бы тебя побрал, Верн, и ты бы сам это знал, если бы занимался тем, чем нужно. Не представляю, как у тебя хватит совести забрать свою долю за сегодняшнюю работу, если ты только и делаешь, что обхаживаешь эту бедную девочку!

Верн сидел на диване рядом с молоденькой вьетнамкой, нежно обхватив ее за плечи. Вот уже целый час он ласково поглаживал ее по руке, тихо нашептывая ей на ушко.

— Ладно, святоша ты наш, я сделаю свое дело, как и ты, и честно заработаю свои деньги, как и ты.

Верн вернулся к телефону.

— Сэр, я…

— Верн, я слышал ссору. Я же говорил всем вам, что мне не нужны ссоры. Из-за ссор рассыпаются все дела, это я точно знаю.

— Сэр, мы с Эрни и не думали ссориться. Просто мы столкнулись с непредвиденной ситуацией, только и всего. Что же касается старика, то он пока не высовывал носа. Эрни внимательно следит за ним. У нас все тихо и спокойно.

— Отлично, а мы сейчас выпускаем преисподнюю из банки. Гонка скоро закончится, сейчас уже пройдено примерно четыреста восемьдесят кругов, и они выждут, когда машин станет много, а потом тронутся, и тогда мы выскочим. Как я уже говорил, именно тогда вы и начнете действовать: вышибете дверь и прикончите старика из обоих стволов. Палите сколько хотите, это не имеет значения, никакая полиция все равно к вам не приедет еще часов шесть после той заварушки, которую мы здесь устроим. А после уносите ноги куда подальше. Я позвоню вам позже, чтобы вы смогли забрать свою долю.

— Это превосходный план, сэр.

— Мальчики, — сказал преподобный, — я хочу, чтобы вы знали: сегодня вы делаете то, что надлежит сделать Грамли, но гораздо важнее то, что вы служите Господу.

— Сэр, Всевышний уже вознаградил меня. Я встретил здесь девчонку своей мечты, да, сэр!

Глава 31

Боб вскрыл упаковку.

Внутри лежала «История снайперского искусства и меткой стрельбы» майора Джона Л. Пластера, эксперта-снайпера, возглавлявшего специальную оперативную группу во Вьетнаме. Боб был лично с ним знаком.

— Снайперское искусство, — задумчиво произнес Ник. — Значит, Ники пыталась выяснить что-то о снайперах.

— Она не могла найти винтовку. Винтовку нельзя потерять. Она нашла… не знаю, какое-то снаряжение, прицел, таблицу определения расстояния до цели, а может быть, что-нибудь имеющее отношение к боеприпасам. Сам патрон, коробку, кусок картона, опись, транспортную накладную, что-нибудь с обозначением патрона. Но это должно было быть что-нибудь необычное. Ники — дочь своего отца. Всю жизнь она провела среди патронов. Ники знает разницу между патронами калибра триста восемь и тридцать ноль шесть, она ни за что не спутает гильзу, патрон и пулю.

— Но это было что-то запутанное, поскольку Ники сразу не смогла догадаться и попыталась найти дополнительную информацию: тот владелец оружейного магазина, ты, наконец — книга.

— Давай поищем «Марк два-одиннадцать», — предложил Боб.

Он обратился к оглавлению. Проклятье! Никаких «Марк 2:11». Но теперь он был уже так близок к цели, что буквально чувствовал осязаемое присутствие разгадки, плавающей в туманной дымке в дальнем углу комнаты.

— Проклятье, — пробормотал Ник. — Я был настолько уверен…

— Подожди, — остановил его Боб. — Я полагаю, мы имеем дело с сокращением. Вспомни, мы ведь ни разу не видели слово «Марк», написанное рукой Ники. Так что мы не можем знать, был ли это действительно Марк или какое-нибудь сокращение. По-моему, военные до сих используют сокращение «М» прописная, «к» строчная и точка, оставшееся с прежних дней. Но я не вижу…

— Возвращаемся к оглавлению.

Боб наконец нашел: «Мк. 211», страница 622.

Раскрыв книгу на странице 622, Боб тотчас же увидел фотографии длинных, больших, зловещих патронов, вернее, даже снарядов. Их вытянутые латунные гильзы стояли вертикально на донышке, а вверху торчали пули, подобные боеголовке ракеты, обещающие скорость, точность и разрушение. Конические штуковины с заостренным наконечником, несущие смерть, были выкрашены в черный, в синий, в красный цвета или просто помечены разноцветными кольцами. По этим маркировкам армии, отправленные на другой конец света, в какое-нибудь жаркое и пыльное место, распознавали свои боеприпасы.

И вот то, что нужно: Мк. 211, модель О, с бело-зеленым наконечником.

Боб и Ник углубились в чтение. Обозначение «Мк. 211 модель О» относилось к мощному бронебойному патрону 50-го калибра производства норвежской компании НАММО, предназначенному для поражения тонких броневых листов. Этот патрон играл важную роль в боевых действиях американской армии на Ближнем Востоке. Пуля весом 650 гран с вольфрамовым сердечником, заключенным в бронзовую оболочку, была сконструирована так, чтобы, ударившись со скоростью свыше двух с половиной тысяч футов в секунду, высвободить энергию в четыре тысячи футо-фунтов. Через долю секунды срабатывает маленький заряд, выбрасывая вперед вольфрамовый сердечник, более тяжелый и твердый, который, ворвавшись в боевой отсек, разлетается на мелкие осколки, поражая, выводя из строя и убивая людей и уничтожая тонкое электронное оборудование.

— Перед таким не устоит ни одна броня, кроме танковой, — заметил Боб. — Бронетранспортер, «хаммер», радиолокационная станция, антенна, подвижный командный центр, бункер или баррикада, вертолет, самолет на земле, электрический коммутатор, прожектор, инфракрасный прицел — словом, перед ним не устоит любое военное оборудование, относящееся к категории «мягких целей», все, за исключением настоящего, большого, мощного танка. Готов поспорить, эти штуковины причиняют много вреда там, где их применяют.

— Пятидесятый калибр — это большой? — захотел узнать Ник.

— Пулемет, в котором его впервые применили, окрестили «Королевой боя». Другое название — «Мамаша двойка», по официальному обозначению «крупнокалиберный пулемет М-два». В определенных ситуациях тот, у кого такой пулемет, безраздельно правит полем боя, например, если сидит на возвышенности где-нибудь на земле плохих ребят. Мы много пользовались такими во Вьетнаме. Любили их. Но этот патрон — последний писк моды. Он не для пулемета. Эта штуковина сделана для винтовки под названием «барретт», огромной сучки, такую с трудом удержишь в руках. Шесть футов длиной, весит около сорока фунтов, устанавливается на двуногую сошку. Внешне напоминает М-шестнадцать, накачанную теми гормонами, которые употребляет Арнольд Шварценеггер. Такую не понесешь в кобуре, чтобы ограбить магазин. Но в опытных руках она может поразить на расстоянии мили грузовик или защитное укрытие, может с хирургической точностью обрушивать адский пламень и серу на цель. Из такой винтовки можно убивать людей, сбивать низколетящие самолеты, поражать ракеты на пусковых площадках, радиостанции, локаторы — все, что угодно. Таким патроном можно достать президента в бронированном лимузине. И дело не в винтовке, дело в боеприпасе. Он предназначается исключительно для военного использования, его продажа частным лицам строго запрещена, и, наверное, даже НСА[32] не возмущается по этому поводу. Этот патрон предназначен для того чтобы взрывать, чтобы многократно увеличивать убойную силу, чтобы сбивать самолеты и вертолеты. Эта пуля пробьет все, что угодно, и разнесет в клочья то, что окажется позади.

— Значит, вот что обнаружила Ники, — сказал Ник. — Какое-то свидетельство того, что винтовка пятидесятого калибра со смертоносным боеприпасом армейского образца находится в руках преступников, предположительно готовящихся к какому-то громкому делу. И вот почему ее решили устранить, а когда об этом узнал ты, устранить попытались и тебя. Но что это может быть за дело? У тебя нет никаких догадок? И когда это может состояться?

— Возможно, убийство? — предположил Боб. — Это как раз то, для чего может понадобиться такая штуковина. Президент, губернатор или, ну не знаю, какая-нибудь другая важная шишка, он сидит в ложе и смотрит гонку. Преступники заняли позицию на вершине соседнего холма, этого как раз хватит, чтобы подняться над краем автодрома, или им каким-то образом удалось пронести винтовку на стадион, хотя она такая огромная, что я просто не представляю, как такое можно сделать. Наш убийца прицеливается в ложу, всаживает в нее десяток Эм-ка двести одиннадцать и за пару секунд перебивает всех, кто там находится. Или расстреливает бронированный лимузин. Превращает его в кусок швейцарского сыра.

— Президента здесь нет. Губернатор штата Теннесси присутствует на автодроме, но… губернатор штата? Возможно. Разве что… — Ник запнулся, подбирая нужные слова. — Разве что это совсем не похоже на Грамли. Не их стиль.

— Нет-нет, я дело говорю, сам подумай, — не сдавался Боб. — Этих ребят наняла какая-то мафия, знающая, что их главное качество — не тонкая работа, а умение молчать. Вот тот товар, который они продают. Так что, быть может, губернатор собирается идти войной на организованную преступность, напугал всех до смерти. Мафия нанимает Грамли, чтобы те решили вопрос со своей обычной грубой жестокостью, но притом они будут молчать, если попадутся.

— Колеса, Боб. Это ведь ты узнал про колеса. Неужели ты ошибся? Они-то каким боком вписываются?

— А-а-а-а… — задумался Боб, упрямо придерживаясь своей версии. — Ну да, ну да, Грамли могут рассчитывать на то, что в толпе есть внедорожники, но только с шоссейными шинами. Точно: после нанесения удара — а это займет секунды две — они выгоняют какое-нибудь семейство из «чероки», быстро меняют колеса и рвут напрямую по бездорожью, например на вершину холма. Оттуда их забирает вертолет. По-моему, очень даже неплохая мысль, приятель.

— Но может быть, ты мыслишь предвзято. Ты снайпер. Тебе всюду мерещится работа снайпера.

— Знаешь, если всадить пулю пятидесятого калибра с десяти шагов, это уже не снайперское искусство. Это уже разрушение, уничтожение, апокалипсис.

— Ну хорошо, полагаю, нам нужно предупредить тех, кто обеспечивает безопасность. Пусть соберут там людей, возьмут под контроль охрану всех важных персон… Нет, мне это по-прежнему не нравится. На мой взгляд, это не стиль Грамли. А ты как думаешь, это стиль Грамли?

— Да я до сегодняшнего дня не смог бы отличить Грамли от одуванчика.

— Может быть, они решили сорвать гонку? Выпустить откуда-нибудь сверху десять пуль по трем головным машинам, когда те плотной группой входят в поворот? Получится массовое столкновение, груда разбитых машин, гонка прервется, ее придется остановить, отменить — не знаю.

Дальше подхватил Боб:

— А если кто-нибудь поставил деньги один к миллиону, что в этой гонке не будет победителя, — ну, этот человек получит целое состояние. Вот только к нему наведаются представители лас-вегасской мафии, проверяя, все ли было тип-топ, а поскольку на самом деле это не так, бедняга отправится плавать в озеро Тахо в цементных башмаках.

— И для этого совсем не нужны ни водитель, ни быстрая замена колес, вообще ничего. Тут нет никакого смысла, — заключил Ник.

— И что самое смешное, гонка почти закончилась. Сейчас уже около одиннадцати. Начали они в восемь, а на то, чтобы пройти пятьсот кругов, требуется около трех часов. Дружище, я в полном тупике. Ну же, Ник, ты у нас вроде как умный. Придумай же что-нибудь.

— Я устал, я старый. Я старше, чем ты выглядишь.

— Ну хорошо, вернемся в самое начало. К тому, что нам известно абсолютно точно.

— Нам известно абсолютно точно, что Грамли раздобыли винтовку пятидесятого калибра и запас бронебойно-зажигательных патронов к ней, которые в армии называются «для борьбы с техникой».

— Итак, — сказал Боб, — двинемся по этому пути. Что понимать под техникой?

— Я бы ответил так: легкое бронирование. Лимузины, разумеется. Или, учитывая конкретную ситуацию, электрические кабели, телевизионные машины, переносные сейфы, радиоцентры… не знаю, вывески «Макдоналдс», новые вертолеты, гоночные машины, трейлеры, которые их привезли, баллоны с пропаном для барбекю. Все, что угодно. Боюсь, мы опять вернулись к тому, с чего…

— Да ты просто позвони. Вовсе не обязательно указывать возможную цель. Достаточно запрудить зону сотрудниками правоохранительных органов и…

— Какую зону?

— Наверное, зону гонок.

— Да, вот только — привет, там триста тысяч счастливых болельщиков. Жаль, что среди них нет бронеавтомобиля, набитого наличными. Вот это действительно имело бы смысл. Ладно, сейчас я позвоню и…

В комнате наступила тишина. Оба задумались над тем, что случайно вырвалось у Ника. Да, бронеавтомобиль. Вроде бы неприступный, набитый деньгами, застрявший в потоке машин, однако с ним без труда справится такая штука, как Мк. 211.

— В том, что ты только что сказал, — наконец нарушил молчание Боб, — есть определенный смысл.

— Есть, ведь правда? — Но сначала Ник должен был убедить самого себя. — Откуда там может взяться бронеавтомобиль? Ему некуда ехать, это полная глупость, такого просто не может быть…

Достав мобильный телефон, Ник набрал номер.

— Я позвоню одному капитану из полиции штата, с которым мне приходилось работать, — объяснил он. — Возможно, ему что-нибудь известно.

Когда ему ответили, Ник сказал:

— Привет, Майк. Это Мемфис. Извини, что звоню так поздно. Ты смотрел гонку? Здорово, она уже завершилась? Нет, я все понимаю, гонка как раз заканчивается, сейчас будет самое интересное, но мне нужно кое-чем тебя загрузить. Я сам сейчас в Бристоле. Извини, но это очень важно. — Он повернулся к Бобу. — Сейчас он убавит громкость телевизора. — Ага, отлично. Майк, у нас есть информация, что на месте находятся очень плохие деятели с отвратительной штуковиной под названием бронебойно-зажигательный патрон Эм-ка двести одиннадцать. И с винтовкой пятидесятого калибра, чтобы им выстрелить. Такой патрон можно использовать для чего угодно, но чем больше мы думаем, тем крепче становится уверенность, что эти ребята чистые уголовники, их не интересуют политические цели. Так вот, мы пытаемся выяснить, нет ли там чего-нибудь такого, что идеально распаковывается такой штуковиной. Я понимаю, это звучит глупо, но я думаю, что больше всего этот патрон подходит для бронированного автомобиля. Ты, случайно, не знаешь, нет ли там какого-нибудь бронеавтомобиля…

Ник молча выслушал то, что сообщил ему Майк, и сказал:

— Хорошо, ты можешь немедленно связаться со своим руководством? А я постараюсь связаться со своим. Попробую перебросить вертолетом отряд специального назначения Бюро, который сейчас в Ноксвилле, а затем мы как можно быстрее двинемся на место. За работу!

— Ну? — спросил Боб.

— Пошли, — сказал Ник, — у нас нет времени. Я все объясню на бегу.

Боб накинул легкую спортивную куртку, чтобы прикрыть пистолет в кобуре на поясе и обоймы на спине в кармашках на ремне.

— Это арендная плата, — начал Ник. — Наличные, мелкими купюрами, выручка за сувениры и бейсболки, которыми торговали целую неделю, плюс деньги за сегодняшние билеты, пиво, сосиски в тесте и так далее, все деньги из деревни НАСКАР. Майк сказал, от шести до восьми миллионов. А теперь послушай вот что. Если ты ограбишь банк и возьмешь два миллиона, реально ты получишь лишь двести тысяч, потому что эти деньги нужно будет переправить за границу, в какой-нибудь иностранный картель, который их отмоет и только потом вернет в Штаты, и такие картели платят один доллар за десять. От этого никуда не деться. Но здесь совсем другое дело. Восемь миллионов мелкими купюрами, вес нетто от восьмисот до тысячи фунтов, равны восьми миллионам. Никаких один за десять. Ровно один за один. Эти деньги можно будет начать тратить немедленно, никто не сможет их проследить.

— И они в бронеавтомобиле? — спросил Боб.

— Скорее, в грузовике. Деньги собирают во время гонки и доставляют в здание администрации. Но там нет сейфа. Поэтому их складывают в мешки и загружают в бронеавтомобиль. После окончания гонки машина с водителем и тремя или четырьмя охранниками вливается в плотный поток транспорта и начинает тащиться в Бристоль, где деньги разместят в сейфе одного из крупных банков. Пробка — вот что считается главной мерой безопасности. Никому не придет в голову напасть на автомобиль, застрявший в пробке, потому что бежать все равно будет некуда. Но похоже, Грамли нашли какой-то способ…

Внезапно Бобу все стало ясно.

— Я все понял. Нет, забирать деньги никто не будет. Грамли вскрывают машину и выводят из действия или убивают инкассаторов. С Эм-ка двести одиннадцать на это потребуется десять секунд. Еще они выставят охрану по периметру, чтобы разбираться с полицейскими, которым придется преодолевать поток из тысяч перепуганных зрителей, только чтобы добраться до места. Тем временем другие ребята быстро меняют колеса. Зачем? Потому что ни по какой дороге машина не поедет. Дороги забиты. Машина поедет по бездорожью, на ней только что установили широкие шины с мощным протектором. Машина съезжает с дороги, пробивается через самое свободное место — а это деревня НАСКАР, — сметая все на своем пути, потому что ничто не сможет устоять перед могучим грузовиком. Быть может, им даже удастся каким-либо образом форсировать двигатель, выжать из него дополнительные лошадиные силы в течение нескольких минут, прежде чем его заклинит или он загорится. Это как раз то, что сумеет сделать наш водитель; ему такое по силам.

— Да, но куда они смогут бежать?

— На вершину горы. Или холма, не знаю, как там это называется в здешних краях. Они поднимаются наверх, и для этого им нужен лучший водитель на свете, такой, кто побеждал на любых гонках. Они на вершине спустя пять минут и пятьдесят убитых полицейских и простых граждан после того, как напали на грузовик. А вершина холма, насколько я могу рассудить, единственное безопасное место для приземления вертолета. Вертолет вылетает из-за гор, вне досягаемости оружия полиции и даже вне поля зрения, он забирает людей и деньги, и через считаные секунды их уже нет. Они летят в темноте, на маленькой высоте, без огней, и никто их не преследует, потому что, во-первых, их не видно, а во-вторых, даже если бы их было видно, никому не хочется связываться с пулей пятидесятого калибра, которая без труда завалит вертолет.

Дальше подхватил Ник:

— Вертолет улетает с места, приземляется, преступники делят деньги, и к рассвету их уже и след простыл. Мы даже не узнаем, где они совершили посадку.

В это мгновение Боб принял решение. Он догадался, где совершит посадку вертолет. Но у него там тоже было одно дело.

— Мне нужно шевелиться, — сказал Ник. — Я попробую вызвать сюда вертолет и поспешу на место. А тебе необязательно…

— Нет, обязательно. Тебе понадобятся вооруженные люди. И один из них — я.

Глава 32

Гонка завершилась. Это было великолепно. Победу одержал Дейл Младший, чуть опередив Карла, оторвавшись от него в куче аутсайдеров, отставших на целый круг, но по-прежнему очень настойчивых. На второй половине пятисотого круга Дейл дал газу, проскочил между двумя машинами, опасно близко промчался мимо третьей, правильно читая дугу поворота — которую он знал лучше, чем то, что находится между бедрами у его подружки, — вылетел на финишную прямую следом еще за одним отстающим, успел разогнаться, обходя его, и оказался под клетчатым черно-белым флагом футах в шести впереди сине-зеленой машины Карла. Карл же, застряв среди аутсайдеров, — будь они прокляты! — все-таки сумел тоже отыскать просвет и рвануть вдогонку, но настигнуть Младшего ему не хватило времени. Вот если бы дистанция была пятьсот кругов и еще тридцать футов, он бы его сделал. Ладно, и что с того? В конце концов, это всего лишь гонка.

По всему шоссе Добровольцев за пределами огромного автодрома народ ликовал, предвкушая последний визит в сортир и возвращение домой, к своим семьям. Грамли тоже изображали радость, дожидаясь решающего момента.

— Каким финишировал МПСШ-сорок четыре? — спросил брат Ричард.

— Окончательный список еще не зачитывали… подождите, вот он… — В темноте Калеб прильнул к маленькому радиоприемнику. Наконец он сказал: — Четвертым, он финишировал четвертым.

— Здорово, — пробормотал брат Ричард.

Автодром, расположенный на удалении полумили, по-прежнему оставался источником оглушительного шума, несмотря на то что мощные двигатели были уже заглушены и разгоряченные, дымящиеся машины закатывались в гаражи. Это был рев толпы. Он был поистине страшный, чудовище НАСКАР вопило во всю глотку, и над чашей стадиона поднималось яркое зарево не только от прожекторов, освещавших автодром в темноте, но и от тысяч и тысяч вспышек, мелькающих, чтобы запечатлеть то торжественное мгновение, когда юный Дейл Младший получит свой трофей.

— Так, ребята, — сказал старик, — пора готовиться к делу. Если вы со мной, прочитаем молитву, а если же кто-то втайне неверующий, ничего страшного, потому что я помолюсь за него, а я так близок к Всевышнему, что Он прислушается к моим словам.

Ребята начали готовиться. Калеб беззвучно скользнул под стол, вытащил две большие пластмассовые коробки и удалился с ними в тень, образованную навесом и стеной ящиков с бутылками воды. Там, вдали от посторонних глаз, он достал из коробок два больших металлических предмета — верхнюю и нижнюю часть винтовки «Барретт М -107» 50-го калибра. Калеб умело соединил обе части, и безукоризненно подогнанные узлы слились в единое целое. Штифты и защелки надежно скрепили механизм. Собранная и готовая, винтовка стала похожа на обычную штурмовую винтовку М-4, но только после шести лет занятий в тренажерном зале; все знакомые линии находились там, где и должны были быть, но вся винтовка выросла и окрепла, стала толще, длиннее, массивнее, набрала силы и веса. Другой Грамли — в темноте Калеб не смог разглядеть, какой именно, — протянул ему тяжелый магазин, снаряженный десятью бронебойными патронами, подпертыми туго сжатой пружиной. Калеб вставил магазин в приемное отверстие и услышал щелчок фиксатора. Затем он оттянул затвор назад (здесь пришлась кстати его недюжинная сила), отпустил его вперед, загоняя в патронник патрон весом четверть фунта с пулей с вольфрамовым сердечником, весящей 650 гран, и поставил винтовку на предохранитель.

Вокруг собирались ребята Грамли. Большинство были в бронежилетах, а вооружение представляло собой в основном пеструю смесь дешевых, но эффективных пистолетов-пулеметов производства стран третьего и четвертого мира, собранных в арсеналах организованной преступности по всему Югу, с небольшой примесью надежной американской рухляди. Здесь были два шведских К, два египетских «Порт-Саида» (копии К), несколько видавших виды Мк-760, изготовленных каким-то мелким африканским производителем по подобию оригинала «смит-вессон» (который, в свою очередь, представлял собой копию К), один «узи», раздолбанный древний «томпсон» и даже один АК-47. Щелчки и лязг вставленных магазинов, передернутых затворов, надетых ремней с запасными магазинами, затянутых застежек бронежилетов напоминали шумную возню кур, клюющих грецкие орехи на алюминиевом полу. Но через несколько секунд все было завершено.

— Папа, мы готовы, — доложил Калеб, бывший чем-то вроде сержанта.

— Хорошо. Ребята, держитесь в темноте, толпа начинает выходить. Боже всемогущий, какое же это огромное людское море!

И это действительно было так. Первые из ста пятидесяти тысяч человек вышли в ворота автодрома и, оказавшись на свободе, тотчас рассеялись в разные стороны. Это был настоящий исход из храма НАСКАР, и сейчас всему этому народу оставалось только вернуться в мир скучной реальности, а сделать это можно было, лишь проделав медленное шествие в обратном направлении по сравнению с шествием утренним. Те, кто вышел первым, бегом устремились к своим машинам, спеша вывести их с забитых битком стоянок. Тем временем, появившись словно из ниоткуда, на дорогу вышли полицейские в желтых с белым жилетах и с красными светящимися жезлами в руках, чтобы направлять или хотя бы сдерживать могучий поток людей и машин. В теплом летнем воздухе повисли клубы пыли и едкие облака табачного дыма от сигарет и сигар, слышались крики, в основном радостные, звон бутылок, хлопки открывающихся банок, готовых выдать свое содержимое, дружелюбный гомон людей, объединенных одной страстью, жужжание насекомых, привлеченных светом, редкие выкрики разошедшейся молодежи, плач притомившихся детей — бурное веселье счастливых, но уставших людей.

За какие-то минуты образовались заторы: слишком много машин, слишком много народа, слишком мало дорог. Воздух наполнился сердитыми гудками клаксонов, однако в основном люди смирились с мучительно медленным разъездом по домам. Вскоре все полосы напротив придорожной закусочной «Пайни-Ридж» оказались плотно забиты машинами, полными людей, бампер к бамперу, дверь к двери, намертво застывшими в обоих направлениях. И те, кто сидел в машинах, даже не догадывались, что всего в нескольких шагах от них в темноте затаилась группа боевиков, вооруженных до зубов, полных агрессии и безумия.

«Да, ребята, через пару минут вам предстоит здорово повеселиться», — подумал брат Ричард.

Он держался позади, безоружный. Ему незачем было вылезать вперед, рискуя получить пулю в первоначальном столпотворении. Он выйдет из укрытия только тогда, когда грузовик будет захвачен, а инкассаторы сложат оружие или будут убиты. Брат Ричард облизал пересохшие губы, но язык тоже был сухой. Достав бутылку воды, уже теплой, он отвинтил крышку и отпил большой глоток.

— Полегче, брат Ричард. Будет не слишком хорошо, если посреди всей заварушки вам придется сворачивать на обочину, чтобы отлить.

Все рассмеялись.

— Ну что ж, кузен Клетус, если так случится, ты будешь сдерживать толпу, пока я буду опустошать свой шланг, договорились?

Новый взрыв хохота. Этот брат Ричард, какой же он шутник!

Медленно тянулись минуты, ребята терпеливо ждали, озаряя темноту огоньком «Мальборо» или «Лаки страйк», заполняя пространство под навесом табачным дымом.

— Я его вижу, — наконец сказал старик, стоявший впереди. — Да, точно, вот он, пытается вывернуть.

Теперь и Ричард тоже увидел грузовик. Это был «Форд Ф-750», официально именуемый «инкассаторский автомобиль для перевозки наличных денег». На плоских бронированных боках и дверях красовались эмблемы банка. Неуклюжий, громоздкий, десять футов высотой и двадцать два фута длиной, он обладал изяществом молоковоза 1950-х годов, гордо надувшегося для участия в торжественном параде. Белый грузовик сверкал в лучах яркого света, ровные ряды заклепок отбрасывали крохотные тени, делая его непохожим на гладкую, ровную кожу обычных машин; да, у этого большого, грузного малыша была текстура. Окна были забраны решетками с узкими щелями, похожими на амбразуры. Бронированный по высшему классу от колес до крыши, грузовик мог противостоять чему угодно, за исключением того, что приготовили для него сегодня Грамли. Прямоугольные бамперы, внушительный корпус, солидная угловатость сейфа — машина производила впечатление неуязвимости, напоминая движущуюся крепость, установленную на усиленные рессоры и амортизаторы.

Ричард разглядел двух обреченных водителей, безмятежных за пуленепробиваемым ветровым стеклом толщиной три дюйма, не подозревающих о том, что вот-вот разверзнется преисподняя. Они сидели расслабившись, смирившись подобно всем остальным с предстоящим хождением по мукам, и здоровенная махина медленно ползла по дороге, ведущей от здания администрации автодрома к шоссе Добровольцев. Грузовик словно застыл в очереди машин, ждущих, чтобы встать в другую очередь. Вокруг спешили люди, обходя, огибая застывшую машину, при этом кое-кто даже вскарабкивался на бамперы, и все это имело фантастический вид в коричневатом сиянии ртутных фонарей. Громоздкий грузовик требовал уважения к себе. Дважды машины, находившиеся в более выгодном положении, безропотно пропускали его вперед, потому что в нем было что-то магическое.

Но все быстро рушилось под воздействием феномена яркого света, когда ни одна деталь не кажется доминирующей, поскольку источников освещения было так много: ртутные фонари над головой, свет фар машин, двигающихся в противоположных направлениях по всем полосам, мигающие огоньки полицейских жезлов, а в небе быстро перемещались прожектора на вертолетах телекомпаний, среди которых были и две-три полицейские вертушки. Воздух тут и там вспарывали ослепительные лучи — это была битва на световых саблях из седьмого эпизода «Звездных войн»: «Атака смертоносных баптистов, прирожденных безжалостных убийц». Яркие пятна метались по клубящимся облакам пыли и дыма, и все это под аккомпанемент Америки 2008 года: машины, дети, крики, вопли, плач, смех. Люди здесь были чем-то незначительным — мерцающими тенями и призраками.

— Проклятье, — сказал Ричард, ни к кому не обращаясь, — по-моему, это великая страна, а?

— Черт возьми, ребята, — заметил Калеб, — пора и нам что-нибудь получить.

— Вот он, уже совсем близко. Калеб, ты готов?

— Да, сэр.

— Помни: ты двигаешься не таясь, как будто делаешь то, что должен делать. Помни: только не в окна, это пуленепробиваемое стекло еще понадобится нам по дороге наверх.

— Да, сэр. Я все понял, папа.

— Я люблю тебя, сынок. Я люблю вас всех, мои мальчики, мои храбрые мальчики Грамли, черт побери!

— Мы тоже тебя любим, отец.

— Брат Ричард, я люблю даже тебя.

— Преподобный отец, когда все это останется позади, ты пойдешь со мной в душ?

Хохот Грамли.

— Ты неисправим, Грешник, — пробурчал старик.

Пришло время действовать Калебу. Он вышел на дорогу с тяжелой длинной винтовкой, тридцать фунтов, пятьдесят восемь дюймов, и решительно направился через полосы, протискиваясь между машинами. Один раз он даже пропустил джип, полный детей, и двое мальчишек на заднем сиденье вытаращились на невероятное зрелище: светловолосый верзила в черной футболке и бейсболке, с наушниками в ушах, в громоздком бронежилете и с шестифутовой смертоносной махиной в руках. Однако никто ни о чем не догадывался. Калеб держался совершенно спокойно, потому что он был совершенно спокоен. Он подошел к медленно ползущему «Ф-750» практически вплотную. Инкассаторы не смотрели по сторонам, лениво уставившись вперед, на дорогу, забитую машинами, на которых то вспыхивали, то гасли красные огоньки стоп-сигналов. Калеб поднял винтовку, так что от дула до стальной двери оставалось фута три, и выстрелил.

Глава 33

Фальшиво улыбнувшись объятому ужасом семейству, согнанному в спальню, Верн повел молоденькую вьетнамку в туалет. Усевшись на унитаз, он положил руки ей на плечи. Дверь была закрыта.

— А теперь, милочка, давай.

— Мне это не нравится, — прошептала девочка, испуганно озираясь по сторонам.

— Ну же, милочка, успокойся. Разве Верн похож на человека, который может обидеть такую славную малышку, как Ханна Нинг?

— Пожалуйста, не делайте мне больно.

— Милочка, да я ни за что на свете не сделаю тебе больно. Знаешь что? Чтобы успокоиться, ты лучше думай о мороженом. Какое тебе нравится больше всего?

— Не знаю. Я не могу думать о мороженом.

— Клубничное. И мне тоже. А теперь — что ты будешь делать с большим, вкусным, розовым клубничным мороженым?

Девочка закрыла глаза. Верн взял ее за руку.

— Ты будешь его лизать, правда? — Он заставил девочку опуститься на колени. — Ты будешь его лизать, старательно, усердно. Умм, как вкусно! А теперь, Ханна, давай представим, что перед тобой сейчас вкусное клубничное мороженое…

— Пошли! — окликнул из гостиной Эрни.

Проклятье!

Наклонившись, Верн чмокнул очаровательную юную азиатку в щечку.

— Я к тебе еще вернусь. Впереди нас ждет много радости.

Пробежав через квартиру, он выскочил в раскрытые раздвижные двери, пересек лужайку и нагнал своего кузена, когда тот был уже на стоянке. Они пробрались между машинами, и Верн увидел, как двое мужчин торопливо спускаются по лестнице дома напротив, освещенные лампой на лестничной площадке. Черт побери, а кто этот второй? Ему не повезло, он тоже труп. Верн положил указательный палец на спусковую скобу «глока», чтобы в любой момент быть готовым к стрельбе, и они с Эрни устремились по прямой наперерез двум целям, которые быстро двигались через стоянку наискось, судя по всему направляясь к какой-то машине.

Неважно. Все будет просто. Эти ребята ничего не успеют понять, у них не будет времени испугаться и прочитать молитву. Бах-бах, и все кончено. Верн не отрывал взгляда от двух мужчин, чувствуя, что все вокруг словно убыстрилось. Один, поджарый седой старик, некий мистер Свэггер, как сказал преподобный, уже много раз вставал на пути Грамли, и, по словам папаши, это он убил Кармоди и Би-Джея. Второй, более полный, более плотный, полицейский бык в костюме с короткой щеткой волос на голове, говорил по сотовому телефону.

Оба Грамли достали оружие, однако правило требовало подойти как можно ближе, затем еще ближе, так близко, чтобы можно было дотронуться, так близко, чтобы ни о каком промахе и речи не шло, после чего быстро выстрелить в живот, чтобы жертва упала на землю, склониться над ней и выстрелить в голову, вышибить ей мозги, стрелять до тех пор, пока не кончатся патроны, ну а уже потом уносить ноги ко всем чертям.

Теперь все происходило быстро, все происходило стремительно. Верн вскинул пистолет, указательный палец взлетел на спусковой крючок. Все будет совсем несложно. Они набирали скорость, переходя на бег, нагоняя ничего не подозревающие жертвы.

— Берегитесь! — раздался сзади крик. — Это убийцы, берегитесь!

Это кричала молодая вьетнамка.

Они сбегали вниз по лестнице. Опередив Боба, Ник возбужденно говорил по сотовому:

— Это специальный агент ФБР Ник Мемфис, федеральный номер двенадцать ноль пятьдесят четыре. Вы должны соединить меня с командным центром на автодроме, с тем, кто там главный. Мы считаем, что у вас состоится ограбление. Нет-нет, отряд специального назначения уже вылетел из Ноксвилла, но им потребуется какое-то время, чтобы прибыть на место. Речь идет о вооруженной группе, возможно, у преступников автоматическое оружие. Все подразделения должны находиться в состоянии повышенной готовности и немедленно выдвигаться в направлении перестрелки, которая произойдет где-то в окрестностях автодрома. Пожалуйста, соедините меня с командным центром, мне нужно будет переправиться по воздуху, меня встретят и…

Спустившись вниз, они устремились в темноту к машине Ника, хотя Боб и не знал, к какой именно, и вдруг Боб на бегу услышал крик: «Берегитесь! Это убийцы, берегитесь!» В ту же секунду он увидел двух мужчин, которые пригибаясь бежали к нему с оружием в руках, с оружием наготове. Сверкнула вспышка выстрела, звука не было, но яркое свечение пороховых газов, вырвавшихся из дула, озарило напряженную физиономию красивого и в то же время уродливого человека, и Боб понял, что Ник ранен. Споткнувшись, он издал звериный вопль и, потеряв скорость и ритм, судорожно потянулся за пистолетом.

Все произошло быстро, гораздо быстрее скорости осознанного мышления, быстрее даже, чем частота сердцебиения, которая в любом случае замедляется химическими веществами в крови, и все четверо, застывшие друг против друга в темноте, превратились в существ, подчиненных инстинкту и опыту, и победа должна была достаться тому, у кого лучший инстинкт и больше опыта. Решающим фактором было расстояние: в непосредственной близости мастерство не играет никакой роли, но в десяти шагах, да еще в темноте, важно не то, кто стреляет быстро, а то, кто стреляет метко, кто обладает даром поражать движущиеся цели, с трудом различимые в плохом освещении.

Рука Боба метнулась со скоростью, которую невозможно понять и измерить, так быстро, что он сам не осознал происходящее, он только почувствовал, что «кимбер» 38-го калибра зажат у него в кулаке, локоть крепко прижат к боку, запястье застыло, а тем временем какой-то потаенный, возможно даже, аутистический участок его головного мозга решал комплексную задачу определения цели, оценки ее движений и прицеливания, что на протяжении нескольких поколений было наследственным даром Свэггеров. Все его мышцы напряглись, все, за исключением указательного пальца, который (в программе обучения снайперской школы это упражнение повторяется около десяти тысяч раз) двинулся по прямой, без бокового смещения, плавно отходя назад, затем быстро вернулся вперед, в исходное положение, и тотчас же снова отошел назад, и так четыре раза подряд, не нарушая положения пистолета в руке. В воздух вылетели латунные пузыри — стреляные гильзы, выброшенные затвором, скользящим со скоростью, вдвое превышающей скорость звука, все четыре на расстоянии одного-трех дюймов один от другого, и Боб всадил четыре пули «Кор-Бон» 38-го калибра в центр массы того из нападавших, который был ближе к нему, после чего тому сразу же расхотелось стрелять.

Ник тоже выстрелил. Наконец выстрелил и противник Боба, но в землю. Тот, кто действовал против Ника, выпалил дважды из маленького серебристого револьвера, но наобум, и Боб, развернувшись к нему, выстрелил еще три раза с той невероятной скоростью, которая бросает вызов всем рациональным законам физики. Ночная темнота разорвалась вспышками. Наверное, со стороны это выглядело мельканием фотовспышек, встречающих появление светской красавицы в ночном клубе. Воздух наполнился жаром, запахом паленого и шумом, который быстро рассеялся в открытом пространстве. Это была демонстрация воистину древнейшей профессии в мире — убивать того, кто хочет убить тебя.

Все было кончено меньше чем за две секунды.

Боб выдернул из пистолета еще не до конца разряженную обойму, вставил новую и заморгал, давая глазам освоиться после стробоскопического эффекта яркого света, затем посмотрел на цели. Тот, кого он сразил вторым, лежал неподвижно на земле, раскинув руки и ноги, а отлетевший шага на четыре серебряный револьвер жутковато сиял в темноте в шальном луче света. Другой человек, его первая жертва, оставался на ногах, но пистолет выронил. Он бесцельно бродил вокруг, прижимая руки к животу и причитая: «Папа, мне так жаль!»

Боб проследил взглядом, как раненый подошел к большой красной машине и устроился рядом с ней, положив голову на бампер. То, как полностью обмякло его тело, сказало Бобу все.

Боб опустился на корточки рядом с Ником.

— Приятель, тебе здорово досталось?

— О господи, — простонал Ник, — ты можешь в это поверить?

— Нет, но это определенно случилось. Однако, сколько я ни смотрю, крови у тебя на груди не видно.

— Он попал мне в ногу, долбаный придурок. Господи, как же больно!

К этому времени на балконах появились зрители.

— Пожалуйста, вызовите «скорую помощь»! Этот человек ранен. Мы из полиции! — крикнул Боб.

Но через мгновение появился еще один человек, маленький индус с медицинским саквояжем.

— Я доктор Гупта, — сказал он. — «Скорую» уже вызвали. Я могу чем-нибудь помочь?

— Этот человек ранен в ногу. Не думаю, что рана угрожает жизни. Кровь не хлещет, как это было бы в случае перебитой артерии.

Склонившись над Ником, врач ножницами вспорол шов брюк и открыл на внутренней стороне правого бедра входное отверстие, оставленное пулей, которая, хотелось надеяться, не задела кость. Кровотечение было не сильным, но устойчивым. Рана выглядела страшной — разорванные и рассеченные мышцы, плохие новости на многие недели, а то и месяцы, но, наверное, все-таки не на годы.

— Галстук, — распорядился врач.

Боб быстро развязал галстук Ника и протянул его врачу. Тот затянул жгут выше раны, затем вытащил из саквояжа упаковку, вскрыл ее и достал флакон. Надавив на головку, он наложил на рану тонкий слой лекарства, останавливающего кровотечение.

— Даже не представляю себе, когда со всеми этими пробками приедет «скорая». Вы не могли бы ввести ему обезболивающее?

— Нет-нет, — встрепенулся Ник. — Со мной все в порядке. Где этот чертов телефон? Проклятье, вертолету здесь не приземлиться. Господи, мне нужно…

— Ты никуда не поедешь, — решительно заявил Боб, — разве что в больницу.

— О господи, — продолжал Ник, — надеюсь, мое предупреждение будет услышано.

Но, говоря это, он сам понимал, что надеяться не на что. Боб тоже это понимал. Нападающие вооружены до зубов, силы полиции рассеяны, никто ничего не знает, вокруг полное столпотворение…

— Я отправляюсь туда, — сказал Боб.

— Каким образом ты…

— На мотоцикле дочери. Он здесь. Я протиснусь сквозь пробку. У меня есть оружие. Я знаю, куда направятся преступники. Я перехвачу их на холме, встречу их свинцом, если получится, помешаю им забраться в вертолет.

— Свэггер, ты не можешь…

Ник осекся, не договорив до конца.

— Хорошо, — сказал Боб, — тогда кто? Ты видишь кого-нибудь поблизости? Ты хочешь, чтобы эти подонки безнаказанно провернули дело, продемонстрировав бесконечное презрение ко всем правоохранительным органам, к простым людям, ко всему, что окажется у них на пути? Ты видишь здесь кого-нибудь еще?

Но рядом больше никого не было. Странно, но в нужный момент рядом никогда никого не бывает.

— Вот, — наконец сказал Ник, — быть может, это остановит полицейских, которые начнут в тебя стрелять. — Сунув руку за пазуху, он снял с шеи значок на шнурке. — Этот значок превращает тебя в официального сотрудника ФБР, и к нему прилагается моя карьера. Удачи тебе. О господи, тебе необязательно ввязываться в это!

— А почему бы и нет? — усмехнулся Боб. — Мне все равно больше нечем заняться. А так я повеселюсь вдоволь.

Он надел шнурок на шею, так чтобы значок оказался на груди, оповещая о том, что впервые с 1975 года Боб получил официальные права.

Боб встал и прошел через собравшуюся толпу к своей машине, но рядом с ней застал любопытную сцену. Целое семейство вьетнамцев стояло полукругом перед бандитом, упавшим на бампер своего красного «кадиллака». Среди них была очень миловидная девочка в футболке с надписью «ХАННА МОНТАНА».

— Это ты нас предостерегла? — спросил Боб.

— Да. Они провели у нас в квартире весь день, напугали моих родных до смерти. Страшные люди. Чудовища.

— Cam o'n coem. Co that gan da, va su' can dam cua со da cuu' sinh mang chung toi,[33] — сказал Боб.

Девочка улыбнулась.

Подойдя к своей машине, Боб открыл багажник. Он достал автоматическую винтовку калибра 6,8 мм и вставил магазин с двадцатью восемью патронами. Затем Боб отрегулировал ремень и перекинул винтовку через плечо, так чтобы ее можно было поднести к плечу либо опустить вниз. Он посмотрел на закрепленный на ней оптический прицел, похожий на космическую игрушку пятидесятых годов, и определил, какая из нескольких кнопок его включает, чтобы, если придется, найти ее на ощупь в темноте.

Боб надел жилет, припасенный Джули, и разложил по предназначенным именно для этого кармашкам одиннадцать запасных магазинов и обойм, все снаряженные.

Захлопнув багажник, Боб вернулся к лестнице, рядом с которой стоял мотоцикл Ники, накрытый брезентом. Сорвав брезент, он уселся на «Кавасаки-350». Рана на бедре, оставленная последним ударом Кондо Исами, резанула острой обжигающей болью, но Боб постарался не обращать на нее внимания. Ему понадобилось три или четыре раза лягнуть педаль стартера, чтобы завести двигатель, однако он с облегчением отметил, что в баке полно горючего. Убрав пяткой подножку, Боб толкнул мотоцикл вперед, включил передачу, проехал по стоянке, уворачиваясь от зевак, и рванул в ночь, быстро набрав скорость и скрывшись из виду.

Ник, лежащий на земле, проводил его взглядом.

«Одинокий стрелок», — подумал он, вспоминая слова Лоуренса, описывающие американский дух: «твердый, выносливый, нелюдимый — и готовый убивать».[34] Однако в «ночь грома» без такого было не обойтись.

Глава 34

Вспышка, вырвавшаяся из дула «Барретт-107», получилась ослепительной: образовался огненный шар, озаривший ночь, такой яркий, что колбочки в глазах еще несколько минут приходили в себя. Калеб, державший винтовку под мышкой, словно гангстер свой пистолет-пулемет, ощутил мощный удар отдачи. Огромное оружие содрогнулось, с силой ткнув его в мышцы и едва не свалив с ног, при этом ему в лицо ударила обжигающая волна из места попадания пули. Если бы у Калеба не было очков, ему выжгло бы глаза. Раскаленные пороховые газы, расширяясь во все стороны со скоростью света, подняли над землей циклон пыли; казалось, это смерч на мгновение спустился вниз, наполнив воздух своим присутствием.

Пуля весом 650 гран ударила в стальную дверь на два дюйма ниже стекла, проделав кратер диаметром полдюйма, окаймленный обугленной сталью. Она сразила наповал водителя и его помощника, брызнув фонтаном крови в противоположное стекло, когда вольфрамовый сердечник, освобожденный из мягкой латунной оболочки взрывом вторичного заряда, устремился вперед со скоростью несколько тысяч миль в час, уничтожая все на своем пути.

— Господи Иисусе, — пробормотал Калеб, сам пораженный кровавой бойней, которую учинил.

— Сзади, сзади! — закричал старик.

Калеб неуклюже обежал вокруг грузовика, сжимая в руках тяжелую винтовку, а тем временем другие Грамли окружили грузовик со всех сторон, выразительно размахивая своими пистолетами-пулеметами и давая понять застывшим от неожиданности пассажирам застрявших в пробке машин, чтобы бросали свои транспортные средства и бежали отсюда со всех ног.

— Ну же, убирайтесь отсюда ко всем чертям, уводите детей, сейчас здесь будут стрелять, мать вашу!

Зажмурившись, Калеб выстрелил еще раз, в упор, в заднюю часть грузовика, строго на «шесть часов». Он даже не забыл пригнуться и приподнять тяжелую винтовку, направив ее чуть вверх, чтобы выброшенный из ствола вольфрамовый стержень, продолжая двигаться вперед, не вышел с противоположной стороны бронированного корпуса и, разбив вдребезги приборную панель, не завершил свой путь в двигателе, пожирая и круша все вокруг. Это было бы очень некстати.

И снова огненный шар ослепил всех, кто стал свидетелем выстрела, находясь в радиусе ста ярдов от этого места, хотя к тому времени большинство людей уже бросили свои машины и беспорядочной толпой ринулись в противоположном направлении. И снова поток раскаленных пороховых газов, вырвавшихся из дула, породил циклон атмосферного возмущения. И снова отдача получилась значительной, хотя она и была несколько рассеяна телом и руками Калеба, выгнувшегося назад. На этот раз почему-то выстрел прогремел во всю мощь, и Калеб, даже несмотря на наушники, ощутил, как барабанные перепонки вдавились под воздействием ударной волны.

Кратер разорвал всю верхнюю половину задней двери.

Один из Грамли, шагнув вперед, крикнул в пробоину, как будто существовала хоть какая-то вероятность того, что кто-нибудь внутри еще способен слышать:

— Эй, ребята, лучше открывайте, а не то он всадит еще шесть таких же!

Последовала короткая пауза, и дверь открылась. Двое инкассаторов в форме, с лицами, почерневшими от пороховой гари, со струящейся из ушей и носов собственной кровью, забрызганные чужой кровью, ослепленные ярким светом, шатаясь, вылезли из кузова, оглушенные, беспомощные. Тотчас же Грамли набросились на них, разоружили и спихнули с обочины, где они рухнули на землю и застыли, стараясь забыть ужас только что увиденного: их третий товарищ, судя по всему получивший дозу летящего вольфрама в грудь, буквально испарился начиная от пояса и выше. Его ноги и нижняя часть туловища остались лежать на полу, словно обломки пугала, поваленного и разбросанного сильным ветром. Пластиковые мешки с деньгами, сложенные на полках, были покрыты яркими брызгами его выплеснувшихся внутренних органов.

— Эта проклятая штуковина знает свое дело, — пробормотал один из Грамли.

— Пошли, пошли, мальчики, шевелитесь, нечего ворон ловить! — крикнул старик, выполняя роль заводилы, возбужденный и раскрепощенный видом насилия. — Следите за полицейскими!

По одному Грамли заняли места у всех четырех сторон света вокруг грузовика. Их задача заключалась в том, чтобы заранее обнаружить приближающихся полицейских за скоплением машин и остановить их на дальних подступах, потому что полицейские, вооруженные пистолетами, не смогут вести эффективный огонь на таком расстоянии. Тем временем другие Грамли принялись за работу. Один из них вытащил вторую половину бедняги инкассатора из кузова и бросил ее в кювет. Другой забрался внутрь и начал отбирать мешки с монетами, которые он подтаскивал к двери и выбрасывал на дорогу. Незачем тащить в гору лишний груз.

Теперь настал черед брата Ричарда.

— Ребята с колесами, пошли, пошли, живо! — крикнул он.

Команда из троих Грамли занялась тем, что так долго отрабатывала: они подбежали к задней оси грузовика, подкатили под нее могучий гидравлический домкрат и быстрым сосредоточенным усилием оторвали колеса от земли. Тем временем со стороны обочины появились благодаря действиям Грамли два колеса с мощным протектором для бездорожья, предназначенным для того, чтобы вспарывать землю, вгрызаться в нее, цепляться за нее с максимальной надежностью. Началась замена колес.

Сам Ричард, схватив сумку со снаряжением, подбежал к двигателю, даже не глядя на кабину, не желая видеть то, что осталось от водителей: убирать окровавленные останки предстоит подручным из числа Грамли. Один из Грамли попытался поднять капот, затем выпустил в замок трассирующую очередь. В считаные мгновения пули превратили металл в решето, и капот был поднят и закреплен.

В сложное хитросплетение двигательного отсека устремились лучи фонариков, и Ричард принялся за работу. Он дождался полной остановки двигателя, заглушённого одним из Грамли. Внутри было то, что Ричард и ожидал увидеть, — восьмицилиндровый двигатель мощностью около двухсот пятидесяти лошадиных сил. Вот почему громадный грузовик всегда будет двигаться неторопливо, не имея дополнительной мощности на лишнюю тяжесть брони. Ричард быстро нырнул в сплетение проводов, отыскал датчик объема воздуха, отсоединил его и подключил вместо него упряжь «Зилларейдера». Главное было ничего не перепутать. Пока Грамли держали фонарики, пальцы Ричарда мелькали к нужным проводам, перерезали их и быстро и умело подсоединяли другие. Он заземлил сборку, на этот раз потратив время на то, чтобы отвинтить гайку, тщательно намотать заземляющий провод на нейтральный контакт и туго затянуть гайку, убеждаясь в том, что все на месте, все надежно закреплено и затянуто. Ричард не обращал внимания на происходящее вокруг, его сосредоточенность была настолько полной, что он даже пропустил грохот упавшего вертолета, сбитого Калебом. Наконец Ричард подскочил к задней стенке двигательного отсека, достал нож и, проделав отверстие в резиновой прокладке, пропихнул пучок проводов в кабину.

Фу. Теперь самое неприятное. Однако, когда Ричард забрался в кабину «форда», трупов там уже не было, и кто-то из Грамли предусмотрительно прикрыл кипой футболок НАСКАР кровь и плоть, вырванные из несчастных водителей пулей Мк. 211. Оказалось, что все не так уж плохо: никаких валяющихся сердец, легких или голов, кабина выглядела так, как будто в ней разлили несколько галлонов малинового шербета.

Ричард принялся за работу, подсоединяя пучок проводов к модулю «Зилларейдер». Затем он быстро подключил модуль к блоку предохранителей и уселся за руль, не обращая внимания ни на три пули, безобидно отрикошетировавшие от трехдюймового стекла, не оставив на нем даже царапин, ни на то обстоятельство, что теперь все вокруг было освещено оранжевым заревом сбитого вертолета, ярким костром полыхающего посреди деревни НАСКАР. Кто бы в нормальной обстановке не поглазел на захватывающее зрелище авиационной катастрофы? Но это была не нормальная обстановка, и Ричарда гораздо больше занимало мигание лампочек на модуле. Когда он повернул ключ, огоньки пробежали по всей линейке и остановились в красной зоне, сигнализируя о максимальной мощности.

Обернувшись к преподобному, который стоял с револьвером «кольт» в руке и в ковбойской шляпе на голове, брат Ричард сказал:

— Старик, как только с колесами будет покончено, мы сможем трогаться.

Пока Ричард работал, преподобный командовал оборонными порядками Грамли. Его стрелки осматривали все вокруг на триста шестьдесят градусов, выискивая цели, и, когда какой-нибудь бедняга полицейский пытался приблизиться пешком, выдавая себя сиянием световозвращательных полос на жилете, один из Грамли выпускал в него очередь трассирующих пуль калибра 9 мм. Мысль использовать трассирующие пули оказалась просто превосходной: они были манифестом силы и неуязвимости огневой мощи папаши Грамли.

Преподобный проследил взглядом, как узкий поток девятимиллиметровых устремился по коридору между брошенными машинами, попал в бедного полицейского, который даже не успел выхватить свой пистолет, и положил его на асфальт. Те пули, что не попали в цель, отскакивали от стоящих вокруг машин, взлетая в ночное небо. Мамочка дорогая, это было Четвертое июля![35] Это был праздник, всем праздникам праздник! Это был ад, пришедший на землю, пламень, сера и весь проклятый Армагеддон.

— Отличная стрельба! — крикнул преподобный. — Не давайте им голову поднять!

Тут что-то ткнуло его в ребра, и он увидел черную дыру в своем зеленовато-голубом пиджаке, сшитом на заказ старательной Ва Миньчоу. Надетый под пиджаком бронежилет остановил пулю, но это означало, что какому-то полицейскому справа удалось подойти достаточно близко.

— Вон туда! — распорядился преподобный, и двое Грамли выдали вспышку полуденного света в виде половины магазина трассирующих на каждого.

Попали они в полицейского или нет, никто не смог бы сказать, но зато пули изрешетили внедорожник, застрявший на выезде со стоянки. К счастью для всех заинтересованных, хозяева уже давно бросили машину, так что если кто-то и погиб, то только бедолага полицейский.

Выстрелы гремели повсюду. Грамли, занявшие оборону по периметру, открывали огонь, как только видели или как только им казалось, что они видят крадущегося полицейского, выпуская длинные очереди трассирующих пуль. Время от времени что-нибудь вспыхивало огнем: задняя часть микроавтобуса, сувенирная лавка с запасами футболок и шляп, баллон с пропаном от жаровни для барбекю. Все эти маленькие катастрофы лишь добавляли адской иллюминации общей невероятной сцене, отчасти напоминающей фильм ужасов (люди спасаются от разъяренного чудовища), отчасти — фильм про войну (шум, трассирующие пули, крики раненых), а отчасти — документальный ролик НАСКАР (команда механиков быстро, четко и слаженно меняет колеса), когда команда Грамли, переобув Ф-750 во внедорожную резину с одной стороны, принялась за вторую половину колес.

Но тут новый источник света поразил всех Грамли своей безжалостной яркостью. Ослепительный луч прожектора вертолета полиции штата, зависшего на высоте тридцати футов ярдах в пятидесяти в стороне, с беспощадной отчетливостью выхватил все вокруг из темноты.

— Бросьте оружие! — донесся усиленный динамиками голос. — Вы окружены! Бросьте оружие и…

— Калеб, вали его! — крикнул старик.

— Папа, ты уверен?

— Это копы, мой мальчик, они собираются стрелять!

— Понял.

Калеб установил «барретт» на капот брошенной машины рядом с «фордом». Впервые он приставил приклад к плечу, плотно его прижал, прильнул глазом к прицелу (он и понятия не имел, но это был великолепный «Шмидт и Бендер» 4х16, тактическая армейская модель) и через мгновение, как только его глаз освоился с фокусным расстоянием, увидел над пылающим заревом черную тень вертолета, рассеченную на четыре части градуированным перекрестием прицела. Калеб выстрелил. Винтовка лягнула его с такой силой, что сломала ему нос.

— Ой, дерьмо! — проскулил Калеб, думая: «Черт побери, больше я за нее ни за что не возьмусь!»

Он послал пулю Мк. 211 прямо в двигательный отсек вертолета, и «птичка» сразу же взметнулась вверх, как только летчик понял, что находится под огнем. Но тут все органы управления отказали, и вертолет из летательного аппарата превратился в мертвую массу, не подвластную ничему, кроме силы притяжения, и носом вперед рухнул вниз, прямо на деревню НАСКАР. На месте падения лопасти несущего винта принялись выгрызать в земле круг. В течение нескольких секунд вертолет умирал, подобно раненому зверю, застывший и неподвижный, а затем взорвался невероятно яркой вспышкой топлива, сгорающего при температуре четыре тысячи градусов. Пламя озарило все вокруг дневным светом, обнажив бегущих, упавших, затоптанных людей и редких полицейских, присевших за машинами на удалении двухсот ярдов и бесполезно палящих из пистолетов. Наконец сияние потускнело и погасло совсем, и все детали снова исчезли.

— Это удержит их поодаль! — торжествующе воскликнул старик.

— Папа, а мне бы хотелось завалить еще один, — сказал Калеб.

— Придется подождать, сынок, остальные «птички» далеко.

И это действительно было так, ибо на удалении мили в воздухе зависло несколько вертолетов.

— Колеса готовы! — крикнул один из Грамли.

— Ричард, можно уносить ноги.

— Отлично! — крикнул из кабины Ричард. — Пусть все те, кто хочет ехать, лезут в кузов.

— Мальчики, пора уходить!

После этих слов Грамли забрались в «форд». Точнее, вооруженные Грамли. Те, кто менял колеса, прошли инструктаж и понимали, что на всех места в кузове не хватит. Они быстро покинули освещенное пространство и, оказавшись в темноте, стащили с себя бронежилеты, надели новые бейсболки и растворились среди деревьев. Вокруг были приготовлены несколько машин Грамли, и ребята не сомневались, что им удастся без труда добраться до своих машин, чтобы потом встретиться в условленном месте для дележа добычи. Но сначала Ричард должен был увезти отсюда стрелков и груз.

Ричард, переключив передачу на нейтраль, играл педалью газа, дожидаясь, когда стрелки запрыгнут в кузов. Преподобный уселся в кабину рядом с ним.

— Четыре минуты, — сказал он, взглянув на часы. — Видит бог, мы опережаем график. По-моему, раненых нет, убитых — тем более, и теперь, Ричард, остается только уехать отсюда. Пусть эти мальчики стреляют в нас, если хотят, никакого вреда от этого не будет.

Включив передачу, Ричард дал газ, тараня стоящую впереди машину, чтобы освободить место для маневра. Развернув «форд», он отыскал свободное пространство между двумя легковыми машинами справа и с разгона налетел на них. Машины тщетно пытались противостоять натиску тяжелого грузовика. От встряски у всех Грамли вывалились вставные челюсти, послышался скрежет искореженного металла, и легковушки расступились, пропуская могучий бронеавтомобиль. Вырвавшись на свободу, Ричард свернул влево, проехал пятьдесят футов по обочине, затем повернул направо на дорогу, ведущую к автодрому. Эта дорога привела его к мосту через ров, и он переехал на другую сторону. Впереди, девственно нетронутое, но не до конца опустевшее, простиралось сердце этого царства, представлявшего собой сплав выставленного на продажу мужества, гения инженерной мысли, мыльной оперы, кровной вражды, взаимных упреков, искупления и неудач вкупе со шляпами, футболками и фотографиями с автографами, с прицепами, превращенными в магазины, с лавками, торгующими сувенирами и прочими безделушками, с пивными палатками и банкоматами, — деревня НАСКАР. Это было единственное, что отделяло Ричарда от начинающегося в миле отсюда склона горы.

Глава 35

Сначала у Свэггера не было никаких проблем. Он несся по улицам Бристоля, срезая повороты, лавируя в сравнительно неплотном транспортном потоке, поскольку большинство жителей были дома, а те, кто находился в машинах, прильнули к радиоприемникам, слушая сообщение о гонках, превратившихся в ограбление. Но после того как Боб миновал центр города и начал приближаться по шоссе Добровольцев к автодрому и разразившейся вокруг него катастрофе, машин стало значительно больше.

Мчась на скорости восемьдесят миль в час, Боб повсюду видел следы этой катастрофы: светофоры не работали, и поток транспорта вскоре сгустился в нечто плотное и неподвижное. Боб свернул на обочину, но тотчас же обнаружил, что она запружена бегущей толпой. Вернувшись на дорогу, он понял, что проехать по разделительной полосе между застывшими намертво машинами тоже не получится из-за объятых паникой людей.

Боб свернул в сторону, пытаясь придумать, как объехать это море бегущих людей и брошенных машин, перегородившее ему путь, и вдруг из ниоткуда материализовался полицейский, с ходу начавший вопить:

— Приятель, убирай отсюда свой чертов мотоцикл! Ты что, не знаешь, что…

Но тут Боб показал ему магический талисман, значок ФБР. Полицейский перевел взгляд на автоматическую винтовку, висящую у Боба на груди, и глаза у него вылезли на лоб.

— Каковы последние новости? — спросил Боб.

— Ситуация бедственная, много стрельбы, повсюду раненые полицейские. У преступников что-то вроде пушки…

— Ты можешь с помощью этой штуки связаться со своим начальством? — Боб указал на рацию на груди полицейского.

— Не знаю, что получится, но попробовать можно.

— Передай, что ФБР советует направить спецназ на вершину горы рядом с автодромом. Преступники хотят отогнать грузовик наверх, а оттуда их заберет вертолет.

— Какой грузовик?

— Инкассаторский бронеавтомобиль. Они собираются переправить мешки с деньгами в Мексику или куда там еще, стреляя во всех, кто окажется у них на пути. А теперь вызывай начальство.

— Сэр, мы никого не сможем послать на эту гору. Там настоящее столпотворение, тысячи объятых паникой людей, и нам через них не пробиться.

— К этой горе есть еще какие-нибудь дороги?

— Вообще-то нет. Множество переулков, но ничего такого, что вело бы прямо к горе и при этом не было забито машинами.

— Хорошо, посоветуй, пусть спецназ подъедет как можно ближе, а дальше идет пешком. Другого пути нет. В общем, кто-то должен перехватить этих ребят, и я не вижу рядом никого подходящего, так что, похоже, это предстоит сделать мне. Скажи, каким должен быть мой следующий шаг?

— Вы собираетесь это сделать? Один за все ФБР? Всего один человек на мотоцикле…

— Больше того, один старик на мотоцикле. Мне сказали, сюда летит на вертолете подкрепление. Итак, как мне добраться до горы? Впереди я ничего хорошего не вижу.

— Знаете, сэр, я бы попробовал пробраться по шоссе Добровольцев. Плохо, что у вас на мотоцикле нет мигалки и сирены.

— Я реквизировал его у простого гражданина.

— Езжайте прямо и где-то в миле от автодрома упретесь в Гровердейл-роуд. Свернете налево и проедете до Седарвуд-серкл. Если срезать через дворы, можно выехать на Шейди-Брукс-драйв, эта улица петляет за домами, и она приведет вас к подножию холма, перед тем как повернуть обратно к шоссе. Там можно уже съехать с дороги, по-моему, дальше одни только поля, и, наверное, ехать напрямую будет быстрее. Я так думаю, это единственный путь.

— Понял.

— Не хотите взять мой бронежилет?

— Спасибо, но у меня нет времени.

— Когда все будет кончено, я должен буду вынести вам предупреждение за езду без шлема и не по дороге.

— Валяй. Штраф оплатит мистер Гувер.[36]

— Кто?

— Не обращай внимания, сынок. А теперь бери свою квакалку и постарайся направить спецназ туда, куда я сказал.

— Да, сэр. Удачной охоты, специальный агент.

— Спасибо.

С этими словами Боб рванул вперед, стараясь протиснуться между бегущими людьми. Наконец ему удалось обнаружить относительно свободный проход между машинами на встречной полосе. Третью передачу он не включал ни разу. Впереди бушевала катастрофа: казалось, все полицейские машины в мире сгрудились по периметру, небо озарялось прожекторами кружащих вертолетов. Боб обратил внимание на ослепительное сияние, вспоровшее темноту, — оно могло означать только то, что что-то жарко горит, пожирая авиационный керосин, резким запахом которого наполнился воздух. Из-за рева двигателя мотоцикла он не слышал выстрелов. Время от времени дорогу преграждал пеший полицейский, пытающийся остановить его, не пустить дальше, но значок ФБР мгновенно заставлял всех этих призраков исчезнуть.

Наконец Боб добрался до Гровердейл-роуд — узкой улицы, застроенной скромными домами, владелец каждого из которых на время превратил свой двор в автостоянку. По сохранившимся кое-где объявлениям Боб определил, что такса составляла сотню долларов за ночь. И многие с радостью выкладывали деньги, и вот теперь они сидели в своих машинах, захлестнутые горячим варевом света, пыли, выхлопных газов, табачного дыма и человеческого пота. Машины стояли вплотную, бампер к бамперу, но Боб довольно быстро продвигался по самой обочине, где асфальт растворялся в траве, а пешеходы сторонились, пропуская его.

Он очутился в ярко освещенном тупике, не представляя, куда двигаться дальше. У него возникло ощущение, порожденное то ли новым, зловещим качеством отзвуков, то ли появлением какой-то сырости в знойном воздухе, что где-то впереди, совсем близко, находится гора, огромное зеленое препятствие. В промежутках между домами Боб мельком видел всполохи огня в деревне НАСКАР и множество машин различных чрезвычайных служб, которые тщетно пытались пробиться сквозь заторы. Никто не имел ни малейшего представления, что происходит. Боб даже порадовался, что у него нет радиосвязи, потому что эфир наверняка был забит безумным мельтешением обрывочных сведений, вопиющих заблуждений, ошибочных советов, командирского тщеславия и упрямства. Наверное, это напоминало радиосвязь во время большого наступления в той далекой сказочной стране под названием Вьетнам, о которой все давно успели забыть, но которая по-прежнему жила в сердце у Боба, делая его тем, кем он был.

Он протиснулся между двумя домами, отчаянно работая рукоятками тормоза и сцепления, переключая передачи с первой на вторую и обратно, подавляя истинную сущность мотоцикла, которая заключалась в том, чтобы нестись вперед быстрее и быстрее. Свернув, Боб оказался в каком-то дворе, где на него с опаской уставились люди, столпившиеся вокруг радиоприемника. В его сторону повернулись стволы двух или трех ружей.

— ФБР! — заорал Боб, показывая значок. — Как добраться до места сражения?

Мужчина в шортах, с бутылкой в одной руке и двустволкой «ремингтон» в другой, махнул рукой вперед, туда, куда и направлялся Боб.

— Возьмите их! — крикнул мужчина. — Сейчас я допью пиво и присоединюсь к вам!

— Вам лучше оставаться здесь. Вы должны защищать жену, детей и прочую родню.

— Слушаюсь, сэр! — ответил мужчина, опускаясь в шезлонг. — У меня во дворе сотрудник ФБР с пулеметом, на «кавасаки». Черт побери, кажется, теперь я повидал в этой жизни все!

Боб рванул через ряды кустов в соседний двор, вспахивая колесами мотоцикла землю. Петляя между домами, он оказался на еще более узкой дороге — наверное, это и была та самая Шейди-Брукс-драйв, и ее ширины хватало только для одной машины, а машин этих было великое множество, и все они двигались не туда, куда нужно было Бобу.

Но на обочине оставалось свободное пространство, и какое-то время Боб ехал там на третьей передаче, пока дорога не очистилась от машин. Затем он понял почему. Дорога круто поворачивала направо, назад к шоссе, к деревне НАСКАР, а этот маленький мегаполис сейчас полыхал, словно Лондон под бомбежкой. Что-то пробило себе путь через него, сея за собой огонь и разрушения.

Однако Боб ясно увидел, что движение в этом направлении ничего не даст, поскольку он лишь попадет туда, где уже побывали его враги.

Посмотрев влево, Боб разглядел в бледных отсветах деревья и рассудил, что это, должно быть, подножие горы. Теперь его план заключался в том, чтобы объехать вокруг горы, найти дорогу, по которой поднялись преступники, и последовать за ними.

На это ушла целая вечность. Боб не мог развивать большую скорость — дорога была неровной, и ему приходилось петлять из стороны в сторону, объезжая естественные препятствия. К тому же он почти ничего не видел перед собой, и, хотя местность казалась ровной, мотоцикл то и дело трясло на колдобинах, скрытых в высокой траве.

Наконец Боб обнаружил какие-то постройки, скрытые у подножия горы, — ангары из листов гофрированного железа, обнесенные проволочной сеткой. Въезд находился с противоположной стороны. Проехав вдоль ограды, Боб увидел выбитые ворота. Пока что еще ни один сотрудник правоохранительных органов не добрался сюда. Распахнув ворота, Боб оказался на ровной дороге и поехал по следам тяжелой машины на колесах с протектором, предназначенным для самого непроходимого бездорожья. Следы уходили за ангары. В конце концов Боб обнаружил просвет в деревьях, за которым начиналась разбитая грунтовая дорога. Висящая в воздухе густая пыль свидетельствовала о том, что здесь совсем недавно проехала большая машина. Судя по всему, именно эта дорога вела вверх.

Боб развернулся, отъехал назад ярдов на сто, затем дал полный газ, переключаясь на пониженную передачу. Разбрасывая землю из-под колес, он обогнул валун, въехал в густой лес и начал крутой подъем. Мотоцикл с натужным ревом отчаянно сражался с грязью и силой земного притяжения, увлекавшей его назад.

Глава 36

Брат Ричард немного помедлил, наслаждаясь возбуждением момента, чувствуя ногой, лежащей на педали, низкий гул форсированного дизеля, ощущая тончайшую связь с грузовиком через пальцы на рулевом колесе, чувствуя миллион мельчайших постукиваний, вибраций, сотрясений, говорящих о том, что машина загружена, заправлена горючим и готова рвануть вперед.

— Ричард, мальчик мой, черт побери, время идет, — напомнил преподобный.

— Нет-нет, ты посмотри, хорошенько посмотри, чтобы все отложилось у тебя в памяти.

— О чем ты, мальчик мой? Все, что сейчас перед нами, не стоит и комка лягушачьего дерьма, ты только отвези нас на гору!

— А для меня это очень важно, старик.

Он с улыбкой повернулся к преподобному, и тот впервые увидел, что Ричард совсем обезумел. Преподобный сглотнул комок в горле. Водитель был для него инопланетянином, прилетевшим откуда-то из-за Плутона, непостижимым, высокомерным гением механики и вождения, а теперь еще и это — непонятное яростное желание насладиться гонкой, словно сексом.

Ричард подмигнул.

— Помнишь Слима Пикенса из «Стрейнджлава»?

Черт побери, о чем он говорит? Преподобный решил, что парень окончательно спятил.

— Помнишь «йе-хо», прогулку навстречу Армагеддону, бесконечное счастье всего этого?[37] Так вот, старик, пришло время йе-хо!

Ричард нажал на газ. С резким толчком, который не смогла смягчить даже усиленная подвеска, тяжелый бронированный грузовик рванул вперед. Первой ему попалась на пути палатка с виски «Джек Дэниелс», огромное сооружение, посреди которого стояли ящики с бутылками. Ричард прицелился и попал в самое яблочко. Он ощутил, как тонкий брезент безропотно уступил, пожираемый ревущим быком-грузовиком, как разлетелись вдребезги бутылки, проливаясь золотисто-коричневым хаосом, искрясь дождем стеклянных брызг, разбросанных во все стороны скоростью большой машины. Это был взрыв виски. Грузовик вырвался на свободу, омытый сорокаградусным напитком, подходящим для того, чтобы лечить простуду, избавлять девственниц от своей ноши, хоронить былые обиды или, наоборот, воскрешать их, а также губить жизнь многих хороших людей как высокого, так и низкого происхождения и быть закадычным другом в долгом полете через грозу.

— Ричард, мальчик мой, черт бы тебя побрал, ты должен только поднять нас на гору. Не нужно ничего крушить.

Но у Ричарда были другие планы, и преподобный внезапно понял, что главным пунктом в повестке дня было это триумфальное шествие через цивилизацию НАСКАР.

— Видишь, как полетели перышки? — заорал Ричард, и его глаза вспыхнули заревом химических процессов, пылающих в мозгу. — Ну, сами виноваты, нужно было спасаться бегством!

Он определенно сошел с ума; в особенности так казалось ограниченному Олтону Грамли, не понимавшему, что Ричард повторяет слова героя Бо Хопкинса из сцены первой перестрелки в кинофильме «Дикая банда», что он превратился одновременно в героев Холдена и Боргнина.

— Поехали, — сказал Ричард и тотчас ответил самому себе: — А почему бы и нет?

После чего издал смешок психопата, как и Голландец в исполнении Боргнина в кино много лет назад.

— Ричард, Ричард, у нас нет времени!

Но тут Ричард врезался в пьедестал перед павильоном «Тойоты», на котором в двадцати футах над землей была установлена оранжевая «тойота камри». Он въехал в пьедестал не лоб в лоб, а нанес удар вскользь, чтобы сбросить машину на землю. Его скромный замысел увенчался успехом, и элегантная машина свалилась передом вниз и опрокинулась, словно перевернутая на спину черепаха. Ричард продолжил войну с японцами, срезав угол павильона «Тойоты», похожего на футуристический аэропорт, и его удар был так хорошо рассчитан, что половина крыши рухнула вниз, погребая под осколками стекла выставленные внутри машины.

Дав газу, Ричард несся вперед, сбивая то одну палатку, то другую. Детали не имели для него значения; он восторгался зрелищем людей, которые в ужасе разбегались во все стороны, освобождая дорогу обезумевшему грузовику. Наконец Ричард занял идеальный угол, чтобы пройтись по ряду магазинов, посвященных гонщикам, по скоплению прицепов, превращенных в сувенирные лавки, в которых продавались героические портреты этих великих людей, копии их кожаных костюмов, бейсболки, книги и прочие реликвии.

Ричард утопил педаль в пол, наслаждаясь происходящим. В этот момент он с изумлением понял некую фундаментальную человеческую истину. Не он один сейчас смотрел на это олицетворение торговли, денег, капиталистических отношений, испытывая непреодолимое желание уничтожить все. Ему нравилось крушить, однако то же самое можно было сказать про многих американцев. И теперь за ним наблюдали сотни, а то и тысячи. Да, мамаши с детишками и старики разбежались. Но молодые, основная демографическая прослойка НАСКАР, возраст от четырнадцати до тридцати шести, южане, мужчины, имеющие постоянную работу, обладающие татуировками (не меньше трех), любящие пить, курить, трахаться и драться, — они остались. Каким-то образом они учуяли, что здесь сейчас разыграется представление, и собрались тысячами, чтобы поглазеть на него.

— Старик, ты слышишь? — спросил Ричард.

Преподобный слышал. Сначала это звучало тихо, неразборчивым ропотом, но постепенно набирало силу, превращаясь в зычный скандирующий призыв «Пошел, пошел, пошел!», и наконец стало «ПОШЕЛ, ПОШЕЛ, ПОШЕЛ!!!» Что-что, а Ричард знал, как подыграть толпе.

Он дал полный газ. Рев достиг предела, перед ветровым стеклом замельтешила скорость, и грузовик содрогнулся, встретив первое препятствие. Тяжелая машина неслась вперед, виляя чуть вправо, чуть влево, подбрасывая высоко в воздух то, что попадалось ей на пути, иногда единым целым, иногда россыпью отдельных предметов. Ричард выписывал идеальный зигзаг разрушения, врезаясь в прицепы, которые опрокидывались, подскакивали или просто стыдливо разваливались на части. В тридцать оглушительных секунд «ряд гонщиков» превратился в ряд линкоров в гавани Пирл-Харбора после налета первой волны японских пикирующих бомбардировщиков. Для полного триумфа самурай Ричард-сан протаранил банкомат, стоявший в конце строя грузовиков, и во все стороны полетели доллары.

Ричард услышал восторженные крики толпы. Посмотрев в боковое зеркало заднего вида, он с сожалением констатировал, что ему не удалось разжечь ни одного пожара, хотя он и свалил на землю какие-то электрические провода и теперь они лежали, кровоточа искрами, одновременно опасные, прекрасные и зрелищные. Вдруг в одном месте что-то воспламенилось, вспыхнуло и заплясало пламя, по крайней мере на одной стороне «ряда гонщиков», и вскоре многие из поверженных фургонов занялись огнем.

Черт побери, как же это было хорошо! Но будет ли еще лучше?

— Ричард, мои бедные Грамли в кузове, они не пристегнуты ремнями!

— Головы у них достаточно крепкие, не расколются! Ни с одним Грамли ничего не случится, если трахнуть его по черепу. Но хорошо, давай поедем.

Ричард подъехал к маленькому мостику через ров, который в свое время был перегорожен бетонными столбиками, врытыми в землю. Одной из второстепенных задач Грамли было прийти сюда во время гонки и вытащить столбики. Ричард переехал по мосту, поднялся чуть вверх и снова оказался на ровном пространстве, полном соблазна. Автодром оставался в полумиле позади, гора находилась в полумиле впереди, а сооружения по эту сторону канавы не были такими внушительными.

— Ричард, пошел! — заорал старик.

Здесь уже такой радости ждать нечего. Тут были одни палатки и хлипкие навесы, алюминиевые стойки, брезент и веревки, отображающие нижнюю сторону денежной пирамиды НАСКАР. Не корпоративная мощь, а кочевое предпринимательство, довольствующееся крохами.

— Хо-хо, — пробормотал Ричард, — не думаю, что здесь что-нибудь загорится или замкнет. А жаль.

— Ричард, вовсе не обязательно все комментировать. Это не кино, черт возьми!

— О, ты ошибаешься, старик, это самое настоящее кино. Ты — актер Томми Ли Джонс, некогда добродушный и очаровательный, а теперь старый и усталый. Я — Кевин Костнер, не чувственный Кевин, но суровый. Калеб у нас Марки Марк,[38] и, может быть, где-то есть герой, который расправится со всеми нами, но Клинт Иствуд удалился на покой, а его место никто не занял, так что, пожалуй, никакого героя не будет.

После всех этих важных замечаний Ричард наконец согласился заняться своим делом и с ревом промчался по второстепенным владениям НАСКАР, без особого веселья, не обращая внимания на происходящее вокруг, словно его одолела скука. Хлипкие сооружения, заживо пожираемые мощным инкассаторским бронеавтомобилем, хрустели, трещали и лопались, и никакие стопки шляп и флажков Конфедерации китайского производства, никакие пирожки, никакие зажаренные на углях ребрышки и колбаски не могли устоять перед его натиском. Взрывалось пиво, опрокидывались прилавки, взлетали в воздух палатки, освободившись от порванных веревок, однако величие предыдущих минут бесследно исчезло. Как спектакль это было полным провалом. Эстетические чувства Ричарда были оскорблены, он угрюмо катил вперед.

Однако как тактический маневр замысел Ричарда был гениален, и вскоре это стало очевидно. Ни одно четырехколесное транспортное средство просто не могло преследовать грузовик, потому что Ричард оставил позади сплошной хаос, и было ли это сделано умышленно или нет, движение толпы, мечущейся во все стороны, расступающейся перед бронеавтомобилем и плотно смыкающейся за ним, наглухо перекрывало все пути. Опять же, немногие дороги, проходившие мимо деревни НАСКАР, были непроходимы, забитые людьми, спешащими покинуть опасное место, а не вернуться в него. Многие бросили свои машины, увидев объятые паникой толпы и наслушавшись рассказов про пулеметы, вооруженных повстанцев, террористов, ку-клукс-клан и бандитов. Так что в этой обширной толчее только бронированный грузовик сохранял способность двигаться, исключительно благодаря своей беспощадной силе. Он мог снести что угодно на своем пути, он мог задавить кого угодно, он был лишен разума, Моби Дик, оказавшийся на суше, Годзилла, Чудовище из подводных глубин, видящее в человеческих существах лишь насекомых, которых нужно безжалостно давить. Это был дизельный нигилизм на четырех колесах, ведомый продажностью, психическим расстройством и бешеной яростью сыновей, которые разочаровали своих отцов, и остановить его было невозможно.

Ричард ехал, сметая все на пути. Народ радостно плясал вокруг, кое-кто бросал в грузовик бутылки пива, не для того, чтобы его задержать, а просто чтобы принять участие в безудержном веселье этой ночи. Время от времени слышался жалобный писк полицейской пули, отлетевшей от толстой брони. В дальнем конце деревни НАСКАР наступила разрядка. Ричард нашел грунтовую дорогу, ведущую к огороженным ангарам у подножия горы, набрал скорость и разметал проволочное ограждение циклоном своего «форда», после чего понесся вдоль горы, которая предстала перед ним уклоном, затянутым пеленой деревьев.

— Вот он! — закричал старик.

И действительно, впереди черной аркой показался просвет между деревьями, за которым начинался серпантин, ведущий на вершину, сверкающий невысыхающей грязью десятков горных ручейков, всеми забытый, оставшийся с того далекого времени, когда на горе занимались заготовкой дров.

— Вот здесь ты сможешь отработать все те деньги, черт побери, что мы тебе заплатили!

— Ты думаешь, в Америке найдется человек, способный поднять такую тяжелую колымагу по такой крутой и извилистой дороге? Что ж, есть один такой, и он трижды подряд побеждал в гонках на склонах горы Пайкс-Пик, а также в других горах, проделывал это на мотоциклах, джипах, тракторах, здоровенных грузовиках и, черт побери, даже на детских картах.

— Мальчик, ты лучше принимайся за дело.

— Держись, дедуля, лифт едет вверх!

Ричард рванул вперед.

Другой на его месте расплакался бы. Но только не Калеб. Его разбитый нос кровоточил, и он чувствовал себя словно шарик кукурузы в автомате для приготовления попкорна: его швыряло туда и сюда, что очень неприятно, когда у тебя в руках винтовка весом тридцать фунтов.

— Будь он проклят, этот сукин сын, попадись он мне только в руки! — успел прокричать другой летящий Грамли, перед тем как врезаться в стену, в острый угол полки или в любую другую из десятка твердых поверхностей внутри кузова.

— Этот долбаный член поступает так, потому что считает себя особенным, это он так шутит над нами, бедными глупыми Грамли!

— Он нас за людей не считает!

Другими словами, тем, кто находился в кузове, приходилось несладко. Пятеро Грамли были обременены пистолетами-пулеметами, бронежилетами, запасными магазинами, их пугала темнота, клаустрофобия. Они чувствовали себя как в подводной лодке, которую долбят глубинными бомбами японцы. Ребят швыряло то в одну сторону, то в другую, при этом они ничего не видели. В довершение по всему кузову тяжелыми подушками летала шрапнель в виде тридцатифунтовых мешков с купюрами. При попадании эти мешки причиняли сильную боль, и они могли обрушиться в любой момент, с любой стороны. Кроме того, во мраке стальной коробки летали контейнеры с ужином, несколько банок диетической кока-колы и бог знает что еще, и хотя рессоры были толстые и прочные, они нисколько не защищали от превратностей тряски и качки — следствия отмщения, которое Ричард обрушил на НАСКАР, виновную в том, что она была НАСКАР. Там, в кузове, был нужен герой, человек силы.

Но там были одни лишь Грамли, движимые алчностью, жадные до ощущений, лишенные мозгов с помощью научной селекции, так что героя среди них не было. Никто не подал свой спокойный, рассудительный голос, даже Калеб: этот несчастный воин старался по возможности сидеть неподвижно, сжимая огромную винтовку «барретт» 50-го калибра, пытаясь дышать через кровь и мечтая о том, как он ударит прикладом по чужой, преображенной голове Ричарда и насладится тем, как она расколется пополам. Остальные переносили муки езды исключительно за счет собственной низости, за счет такой же жажды измочалить Ричарда, когда все останется позади, и мечтаний о добыче, шлюхах, наркотиках и прочих удовольствиях Грамли.

Это был диалог. Не речь, тем более не лекция и уж совсем не демагогические разглагольствования. Нет, это был разговор, беседа, внимание к нюансам, обмен мнениями, уважение к собеседнику. Вот как можно подняться на крутую гору, которая не хочет, чтобы на нее поднимались, на тяжелом грузовике, который не хочет подниматься на эту гору. Ричард разговаривал с отдельными компонентами этой авантюры, выслушивая их ответы. Он ощущал сцепление каждой покрышки, не хор, а отдельные голоса, выражение личности; он чувствовал взаимодействие маховика и трансмиссии даже несмотря на грубые рамки автоматической коробки передач, следил за сложной динамикой их игры. Ричард ощущал дрожь рессор, тонкую оркестровку сообщений форсированного дизеля, которому придал дополнительную мощность «Зилларейдер», и теперь солярка сгорала яростным пламенем при повышенной температуре, раскаляя докрасна цилиндры, угрожая в любое мгновение выплеснуться потоком вулканической лавы. Помимо всего этого, в неясных конусах света фар Ричард читал повороты, определяя для каждого идеальный угол, читал фактуру грязи на дороге, предсказывая, где под гладким желе скрывается твердая сила, а где лишь водянистое коварство. Он предчувствовал, какие бревна можно сокрушить таранным ударом, какие лучше отбросить в сторону, а какие, все еще прочные, нужно объехать. Это была сложная система уравнений, и Ричард был прав относительно того, что во всем мире нашлось бы лишь несколько человек, которые смогли бы ее решить, и еще меньше тех, кто захотел бы это сделать.

Казалось, прошла целая вечность, и в какой-то момент Ричард поймал себя на том, что его пальцы стиснули рулевое колесо с такой силой, словно оно было врагом и исход дела могло решить дополнительное человеческое усилие. Он заставил себя расслабиться и почувствовал, как напряжение отпускает его. Обливаясь потом, Ричард наконец почувствовал облегчение, так как понял, что то, чего он опасался больше всего, — лужа вязкой грязи, в которую колеса провалятся по оси, — ему не грозит.

— Господи Иисусе, — пробормотал старик, — кажется, у тебя получилось, мой мальчик. Кажется, у нас все получится.

Грузовик вырвался из сказочной чащи узловатых, корявых деревьев на заросшую травой поляну, и Ричард вдруг понял, что подниматься в гору больше не надо.

Он остановил грузовик. Открыл дверь и буквально вывалился из нее, обессилевший от усталости, вымотанный, изможденный, жаждущий отдыха. Ричард жадно глотнул прохладный воздух, с наслаждением ощутил его холодное прикосновение к разгоряченному лбу. Оглянувшись, он увидел звезды, вечное колесо древней энергии, вращающееся в сотнях световых лет от него. Господи, как же это здорово!

— Мы здесь, мой мальчик, у нас получилось, — пропел старик.

Из кузова выплеснулись Грамли, освободившиеся, вкушающие мгновение чистого блаженства. От ненависти к Ричарду они перешли к безграничной любви. Еще никто и никогда так не восторгался Ричардом. Под градом крепких рук Грамли, хлопающих его по спине, он чувствовал себя рок-звездой.

— Отлично, ребята, а теперь тащите деньги на крышу! — крикнул старик и, отвернувшись, заговорил по мобильнику: — Том, сажай «птичку» и забирай нас отсюда ко всем чертям. Пора возвращаться домой.

Пока Грамли вытаскивали из грузовика мешки с деньгами и закидывали на крышу, откуда их можно будет загрузить в кабину зависшего над землей вертолета, Ричард отошел в сторону, чтобы с самой выгодной точки насладиться содеянным.

С высоты тысячи футов он взглянул на громаду автодрома и цивилизацию НАСКАР, которая раскинулась во все стороны и пустила корни на равнине.

Он увидел хаос разрушений. Увидел огонь. Увидел тысячу машин чрезвычайных служб, мелькающих красными и синими огоньками. Он увидел дым, разносимый ветром в разные стороны, увидел разбитое, сломанное, искореженное, распыленное на атомы. Ричард увидел боль, недоумение, стихию, катастрофу. Увидел раненого зверя. И он испытал безумную гордость от сознания того, что эти руины — его рук дело. Конечно, можно взорвать бомбу, как поступают эти мужеложцы арабы, можно открыть пальбу из «глока», как сделал тот угрюмый, психически больной мальчишка кореец,[39] можно воспользоваться любым другим из десятка способов высокооктанового разрушения, но проехать сквозь это, давя, сминая, корежа, выражая бесконечное презрение с помощью сцепления и лошадиных сил, — ну, это уже здорово, твою мать. Это совсем в духе Грешника. Ричард испытал глубокое удовлетворение.

И пусть те, кто не поймет эту шутку, убираются к чертовой матери.

Но тут он услышал звук. Они все услышали его. Рев мотоцикла, с трудом взбирающегося по тому самому склону, по которому только что поднялись они.

— Это чертов Одинокий рейнджер, — пробормотал кто-то.

Глава 37

Боб на полной скорости несся в гору на «кавасаки». Мотоцикл мчался в атаку, то и дело соскальзывая вправо и влево, наклоняясь на крутых виражах, взбивая под колесами грязь, разбрызгивая комья земли, идя юзом в попытке нащупать сцепление. Боб поднимался все выше и выше, чувствуя под ногами вибрацию поршней. Он постоянно переключался между второй и третьей передачами и держал ногу наготове, чтобы в любой момент выставить ее вбок, сохраняя равновесие. В воздухе пахло бензином, который жадными глотками поглощал двигатель объемом триста пятьдесят кубиков.

Но когда ему навстречу устремились трассирующие пули, Боб понял, что пришло время бросить мотоцикл. Кем бы ни были эти ребята, выучка у них была из рук вон плохой. Они открыли огонь слишком рано в надежде на то, что вид неоновой смерти, летящей по параболе между деревьями (и выбивающей щепки в местах попадания) заставит незваного гостя повернуть обратно. Возможно, это и сработало бы в отношении кого-то другого, но Бобу уже приходилось видеть трассирующие пули, да и сам он за свою жизнь выпустил их немало, так что чувство, которое он испытал, когда случайные пули начали поднимать рядом с ним фонтанчики грязи, никак нельзя было назвать страхом.

Боб резко выкрутил руль и уложил мотоцикл набок, чувствуя, как колеса вгрызаются в грязь, оставляя глубокие борозды. Прежде чем мотоцикл полностью остановился, Боб соскочил с него, укрылся среди деревьев и двинулся на приступ. Пока что у него не было целей, и все же его указательный палец метнулся к прицелу ЭОТ, установленному на ствольной коробке винтовки ДПМС, и нажал на кнопку, но она оказалась защищена от случайного нажатия пластмассовой крышечкой. Боб откинул крышечку, надавил на кнопку, почувствовал, как та поддалась, прижал винтовку к плечу и с удивлением увидел на экране ярко-оранжевый кружок. Конструкция была настолько простой, что никакой специальной подготовки не требовалось: достаточно было наложить кружок на цель, нажать на спусковой крючок — и дело сделано. Боб бесшумно двинулся вперед, сняв винтовку с предохранителя и положив указательный палец на спусковую скобу, и увидел в сорока ярдах от себя, на гребне, двух человек, присевших на корточки с оружием в руках и выискивающих цель.

— Папа, кажется, мы его завалили! — послышался крик.

Боб наложил оранжевый кружок на центр массы и сделал три выстрела. Эту чертову винтовку нельзя было назвать хлопушкой; она дернулась в руках гораздо сильнее, чем стандартная М-16 калибра 5,56, но все же не так, чтобы выйти из-под контроля. Боб знал, как плавно нажимать на спусковой крючок и правильно занимать позицию для стрельбы стоя. Все три его пули попали в цель, и бедняга, которому они достались, дернулся и повалился влево. Боб сместился в сторону и развернулся, но недостаточно быстро, и к тому моменту, как он приготовился к стрельбе, второй парень уже укрылся за гребнем. Вспышки выстрелов выдали его местонахождение, как и трассирующая очередь, которая пролилась жидкой струей в сторону Боба, изгибаясь дугой и вспарывая деревья и землю. И тотчас же на гребне появились другие стрелки, и гора ожила звуком смерти. Яростно трещали пистолеты-пулеметы, наполняя воздух пулями, осколками камней и кусками расщепленного дерева, летящими во все стороны чуть ли не со сверхзвуковой скоростью. Боб отпрянул назад, понимая, что его противники не видят цель и вынуждены стрелять исключительно на звук.

Выждав немного, он осторожно переместился в сторону, взял винтовку на изготовку и стал терпеливо ждать. Вскоре высунулся разведчик, вглядываясь в темноту, и Боб сразу же всадил в него пулю, снова в центр массы. Винтовка ударила ему в плечо, задираясь вверх, вырвавшаяся из дула вспышка ослепила прицел ночного видения, озарив отлетевшую вправо гильзу калибра 6,8 мм. Еще один готов, однако тут же последовал новый цикл мегапальбы: остальные стрелки неистово разряжали магазины своих пистолетов-пулеметов в невидимого врага.

Боб переждал огневой смерч. Хватит ли у этих ребят ума двинуться в обход? Выдвинут ли они людей справа и слева, зажимая его в треугольник? Боб готов был поспорить, что нет. Им нужно было удерживать вершину всего несколько минут, и ни у кого не было желания опоздать на последний автобус.

И действительно, появился «автобус»: он прилетел из кромешной темноты, закручивая вихрь несущим винтом, огромный и неуклюжий, поднимая повсюду облака пыли. Однако Боб не смог в него выстрелить, а когда вертолет опустился, его скрыл гребень, и можно было только слышать его рев и видеть восходящие над ним завихрения. Тут новая ватага трассирующих устремилась к Бобу, едва не зацепив его. Одна пуля пролетела ближе, чем это случалось за последние пятнадцать лет, и Боб испытал мгновение страха. Даже он, великий Боб Гвоздильщик, вышедший победителем в сотне схваток, в которых, казалось, у него не было никаких шансов на успех, ощутил ужас близкой смерти и отпрянул за дерево, счастливый уже тем, что остался в живых.

Внезапно у него зазвонил сотовый.

Самое неподходящее время для звонка. Но телефон продолжал звонить, исполняя какую-то электронную пиликающую мелодию, призванную предупреждать и раздражать. К счастью, этот звук не был слышен его противникам, оглушенным ревом вертолета. Пораженный тем, что он совершает подобную глупость, Боб подчинился неписаному человеческому правилу, гласящему, что независимо ни от чего телефонный звонок имеет приоритет над окружающей действительностью. Быть может, это было ФБР, а может, Ник сообщил номер местным властям.

Боб достал телефон из внутреннего кармана жилета и раскрыл его.

— Свэггер, — откликнулся он.

— Мистер Свэггер, это Чарли Уингейт, — сказал голос.

— Чарли? Ну…

— Кажется, я определил, что означает «Марк два-одиннадцать». Мне пришлось тысячу раз атаковать Всемирную паутину, и оказалось, что «Марк» — это обозначение военной или промышленной модели, прописная «М», строчная «к», пробел, затем два одиннадцать, и это бронебойный патрон пятидесятого калибра, который…

В это мгновение ствол дерева, за которым притаился Боб, словно взорвался. Он разлетелся в пыль, получив попадание ровно под прямым углом некоего предмета весом 650 гран, с вторичным зарядом и вольфрамовым сердечником, летящего со скоростью две с половиной тысячи футов в секунду, который при взрыве вызвал ударную волну, превратившую древесные волокна в жидкую кашу. Дерево повалилось, но, не найдя свободного места между другими деревьями, не упало на землю, а так и осталось стоять под углом.

— Спасибо, Чарли, — пробормотал Боб. — Я тебе перезвоню.

Отбросив телефон, он отполз еще дальше вниз по склону. Добрый старина Чарли. Лучше поздно, чем никогда.

Прилетели еще две пули 50-го калибра, но стрелок не видел цель. Не попав на этот раз в дерево, пули вспахали землю, поднимая огромные гейзеры грязи и палой листвы, каждый следующий все дальше и дальше от Боба, поскольку мощная отдача все больше уводила винтовку в сторону. Боб перекатился вбок, остановился в положении для стрельбы с колена, навел оранжевый кружок на цель и, предположив, что стрелок в бронежилете, выстрелил ему в голову.

«А теперь, — подумал он, — подняться на вершину, всадить несколько пуль в вертолет, привести его в негодность, затем отойти в сторону и жить долгой счастливой жизнью. Пусть дальше в дело вступает настоящее ФБР».

В каждом пластиковом мешке размером двадцать на двадцать четыре дюйма и весом тридцать фунтов было приблизительно по двенадцать тысяч купюр, аккуратно уложенных в кассе администрации бристольского автодрома. Распределение купюр по номиналу было предсказуемым, даже неминуемым: десять процентов однодолларовых, пятнадцать процентов пятерок, двадцать пять процентов десяток, сорок — двадцаток, и по пять процентов пятидесяток и сотен. В каждом мешке находилось приблизительно по двести двадцать шесть тысяч долларов, а всего их было тридцать пять — примерно восемь миллионов мелкими купюрами, бывшими в употреблении, общим весом тысяча пятьдесят фунтов.

Преподобному были нужны люди. Поэтому он отправил двух стрелков на гребень встречать одинокого мотоциклиста, рассудив, что двоих будет вполне достаточно. Таким образом, остались трое, чтобы выгружать мешки из кузова и забрасывать их наверх, и еще один, чтобы укладывать их на крыше ровными рядами для дальнейшего перекладывания в широко раскрытую дверь вертолета. Если бы этот проклятый Ричард был здесь, он смог бы помочь, но парень куда-то исчез.

Двое Грамли, забравшись внутрь кузова, подносили мешки Грамли, стоящему у открытой задней двери, а он — это был коренастый Калеб с разбитым в кровь носом — закидывал их Грамли на крыше. Когда все мешки будут выгружены, все четверо Грамли заберутся на кузов и начнут перекидывать мешки в зависший в воздухе вертолет. Все шло довольно неплохо, если учесть, что несущий винт вертолета поднимал самый настоящий смерч, но тут к грузовику, шатаясь, приблизился один из ребят, зажимая окровавленное ухо.

— Папа, — проскулил он, — этот гад трижды попал в меня, и последняя пуля отскочила от бронежилета и оторвала мне ухо.

— О господи, — пробормотал преподобный.

— Папа, боль страшная. Я ушел оттуда. Этот тип умеет стрелять.

Преподобный принял решение:

— Калеб, бросай работу, иди туда, и вы, ребята, тоже, завалите мерзавца.

Так что вся команда прервала разгрузку и побежала к гребню горы.

Преподобный ждал. Сверкали вспышки выстрелов, ревел висящий над землей вертолет, но больше, похоже, не происходило ничего, за исключением того, что время шло. Ну почему так долго?

— Меня начинает беспокоить, что приходится висеть в воздухе, — пожаловался по телефону пилот вертолета. — Если сюда притащат крупнокалиберные пулеметы, вертушку собьют в два счета. Вы же говорили, что никакой стрельбы не будет.

— Какой-то чертов герой хочет получить медаль, — сказал преподобный. — Подожди еще минутку.

Он огляделся по сторонам. Определенно, Ричард сейчас оказался бы очень даже кстати. Но Ричарда нигде не было.

Наконец вернулись ребята. Они опустошили магазины, залили лес свинцом, истребили в нем все живое, и Калеб остался охранять форт в одиночку.

Поэтому папаше самому пришлось забраться на крышу кузова с капота и начать забрасывать мешки в вертолет. Трудно поверить, но в каждом тяжелом мешке было около четверти миллиона добычи, денег, которые невозможно проследить, которые можно тотчас же начать тратить, можно вложить во что угодно. Черт побери, да всего с одним мешком можно классно провести неделю в Лас-Вегасе! А ему достанется два мешка, по одному получат ребята и…

Найдя в алчности сверхчеловеческую силу, преподобный принялся зашвыривать мешки в вертолет. Пилот помогал тем, что медленно вел свой аппарат вдоль грузовика, так что расстояние все время оставалось небольшим, и все тридцать мешков быстро оказались в кабине. Затем туда забрались Грамли, помогая раненому.

— А где Калеб?

— Сэр, вы не поверите, но он не придет. Мы только что видели, как он упал. Нам пришлось бы…

Но старик и так понял все. Поморщившись от плохого известия, он повернулся к пилоту, ждавшему сигнала, и поднял большие пальцы вверх.

Калебу не повезло, но у Грамли было так принято, и, хотя вертолет не был ракетой, все ощутили перегрузку, когда он взмыл в небо, прямо во мрак, унося на борту четверых Грамли и восемь миллионов мелкими купюрами, бывшими в употреблении.

— О-е-ей! — выкрикнул преподобный.

Набрав высоту, вертолет с погашенными бортовыми огнями быстро полетел вперед.

Теперь их уже больше ничто не могло остановить.

Боб не успел даже выйти из-за деревьев, когда вертолет — а это был самый настоящий «блэкхок» — устремился к Луне или куда-то еще за земные пределы. За несколько секунд он поднялся высоко вверх, превратившись в маленькую точку, и оказался вне досягаемости. Боб так и не успел сделать ни одного выстрела.

«Проклятье!» — мысленно выругался он.

Затем Боб обозвал себя последними словами за то, что выбросил телефон, так как сейчас можно было бы кому-нибудь позвонить, сообщить о случившемся… но он тотчас же понял, что надеяться не на что. Нет. В эфире по-прежнему царит бардак, никто ничего не знает и…

Евангелие от Марка, 2:11: «Встань, возьми постель твою и иди в дом твой».

Мк. 211 модель О, бронебойно-зажигательный патрон.

Настала пора дать Иисусу сказать свое слово.

Свэггер подбежал к упавшему Грамли, который лежал в позе зародыша с головой, раскроенной пулей «ремингтон» калибра 6,8 мм. Однако Боба интересовало не это. Его интересовало то, что было зажато в мертвых руках. Схватив проклятую винтовку «барретт», все ее тридцать фунтов, Боб побежал к бронированному грузовику. Чуть оттянув затвор назад, он убедился в том, что в патроннике есть патрон, после чего поставил винтовку на капот, расположив ее вес на двуногой сошке. Он прижал приклад к плечу, памятуя по Японии, что в быстроте не найти скорости, что скорость можно найти только в гладкости, и Боб проделал все гладко и ровно, мысленно отмечая крестиками последовательные пункты: расположение ног — есть, указательный палец на спусковом крючке — есть, дыхание ровное — есть, мышцы напряжены — есть, рассудок онемел, застыл, уходит, уходит, уходит в пустоту.

Последний раз Боб стрелял с оптическим прицелом несколько месяцев назад, и что это за прицел, как он настроен, кто его пристреливал? Ну, преступники его определенно не настраивали, потому что из винтовки стреляли в упор, с бедра, с расстояния двадцати шагов, а то и меньше, свидетельством чему является тот верзила, который пытался попасть в Боба, стреляя с бедра. Скорее всего, винтовку немного побаивались и к ней старались не подходить близко. Каково ее происхождение? Что, если это оружие находилось в частных руках, принадлежало какому-нибудь богачу, который развлекался, поражая мишени на удалении мили? Нет, вряд ли: винтовка слишком потрепанная, видно, что о ней особенно не заботились. Вероятно, она оттуда же, откуда запрещенный патрон Мк. 211, то есть из какой-то программы перевооружения, осуществляемой совместно Министерством юстиции и Министерством обороны, то есть это армейское оружие, возможно капитально отремонтированное после боевой командировки в пустыню, списанное, отданное по дешевке правоохранительным органам для использования в войне с наркотиками и каким-то образом оказавшееся в конце концов в Маунтин-Сити. Боб постарался представить себе последнего владельца винтовки и получил кого-то вроде себя самого, сержанта морской пехоты, закаленного и просоленного, испытывающего уважение к совершенным технологиям, с воображением, воспламененным возможностью расправляться с врагами на удалении мили и тем самым спасать жизнь молодым бойцам, которым в противном случае пришлось бы приближаться вплотную и делать то же самое в упор.

В конце концов Боб решил, что прицел установлен на милю и тот, кто его устанавливал, стрелял именно на такой дистанции, это была его гордость, его сила. Он проникся убеждением, что прицел установлен на милю.

Боб прильнул глазом к окуляру, чуть повернул винтовку в ту сторону, куда, по его представлению, направлялся вертолет, и увидел его в отсветах автодрома, только что ограбленного его пассажирами: черное пятно, повернутое на три четверти, рассеченное перекрестием, градуированным в миллирадианах. И все встало на свои места, как этого может добиться только тот, кто уже тысячу или миллион раз проделывал подобное на полигоне и в плохих местах, где ведут ответный огонь, — гладко, без спешки, без напряжения, без честолюбия.

Боб даже не ощутил отдачи в то мгновение, когда вертолет оказался в перекрестии прицела, хотя она, вероятно, была мощной, и он поддался ей, отпрянул назад, давая винтовке приготовиться к новому выстрелу. Боб не увидел ослепительной вспышки, когда из дула вырвалась огромная пуля с вольфрамовым сердечником, улетая прочь со скоростью, значительно превышающей скорость звука, он не услышал оглушительного грохота, не ощутил возмущения воздуха, вызванного раскаленными, бурлящими пороховыми газами.

Когда представление завершилось, Боб снова прильнул к окуляру прицела, но не смог найти вертолет. Куда он подевался?..

Да вот же он, падает вниз! Не отрываясь от оптического прицела, Боб наконец поймал вертолет, идущий по нисходящей спирали. Воздушная машина не горела, не дымилась, однако ее внутренние ритмы сбились, фюзеляж охватила бешеная дрожь, несущий винт вращался все медленнее, но все-таки пилоту удалось хоть как-то вернуть контроль, и вертолет с грохотом приземлился на пустые трибуны, причем оторвавшийся хвост отлетел в сторону, разваливаясь на части, и из всех щелей повалил густой черный дым. Боб увидел, как из вертолета выпрыгивают обезумевшие люди, и даже на таком расстоянии он разглядел, что один из них был в зеленовато-голубом костюме.

И тут его ослепил яркий свет.

Подняв голову, Боб увидел второй вертолет, зависший над ним на высоте всего нескольких футов. Его будто пригвоздило к земле лучом резкого света. Боб поднял руки, показывая полученный от Ника значок так, чтобы его было видно всем.

Вертолет спустился ниже, и в свете его собственного прожектора Боб разглядел снизу на корпусе надпись: «ТЕЛЕСТУДИЯ ФОКС».

Боб взобрался на крышу грузовика, вертолет опустился еще ниже, Боб поставил ногу на лыжу шасси, шагнул вперед, и сильные руки затащили его в кабину.

Рядом с ним оказались двое парней — один с затейливой прической и другой с телекамерой, оба настолько возбужденные, что казалось, они вот-вот наделают в штаны. Но Боб, прекрасно знакомый с внутренним устройством «Хьюи», протиснулся между ними и нагнулся к пилоту.

Тот протянул ему наушники, Боб надел их на голову и прижал к горлу ларингофон.

— Я из ФБР, — сказал он, показывая значок.

— Да, сэр.

— Послушайте, вы сможете провести этого малыша на юг до четыреста двадцать первого, затем проследовать вдоль шоссе через Железную гору до Маунтин-Сити?

— Конечно смогу.

— Когда мы прибудем туда, я объясню, что делать дальше. Вы высадите меня там, где я скажу, после чего сразу же смоетесь.

— Вас понял, специальный агент.

— В таком случае двинули туда в темпе рок-н-ролла!

Глава 38

Босс ждет. Поступающие радиосообщения обрывочны и противоречивы, свидетельствуют только о полном хаосе и отсутствии достоверной информации. Сбиты какие-то вертолеты кроме того, который пришлось сбить Калебу. Сколько? Один? Два, три? Трудно сказать. В конце концов босс приходит к выводу, что слушать бесполезно, и выключает рацию.

Босс сверяется с часами. Уже за полночь. Здесь, на таком большом удалении, ночь совершенно спокойная, небо озаряется сиянием, температура наконец стала терпимой, и горбатая полоска луны серебрит землю. Проклятье, ну когда же? Почему стрелки на часах не могут двигаться быстрее? Почему дыхание дается с таким большим трудом, почему шея затекла, почему во рту пересохло?

И вот оно! Босс ощущает бесконечное облегчение. Как же это прекрасно! Они здесь. Дело сделано.

Черная птица, пролетев над самым гребнем горы, без труда находит неосвещенное поле за молельным лагерем. Он такой отличный пилот, и теперь о нем можно будет позаботиться.

Босс зажигает сигнальный огонь — этого будет достаточно.

Дело сделано. Все говорили, что такое невозможно. Но тебе удалось это сделать. Теперь у тебя есть богатство и свобода, ты станешь легендой. Все будут еще сто лет ломать голову, что сталось с тобой, куда подевались деньги. Люди будут вспоминать босса, которому удалось провернуть такое дело.

Вертолет приземляется, поднимая вихрь воздуха, пыли и листьев, терзая и пригибая своим ревом траву. Но Грамли не выпрыгивают из него. Старик в зеленовато-голубом костюме не выбирается из кабины, приплясывая от радости, молодые Грамли вопреки ожиданиям не кричат, не толкаются, жаждая получить свою долю добычи, уже аккуратно разложенной по отдельным мешкам с наличными: по одному — ребятам, два — старику, а остальное — боссу, как и было условлено. Затем босс запрыгнет в вертолет, и тот продолжит свой полет в темноте, невидимый, неуловимый, а преодолев еще сотню миль, приземлится на безлюдном пустыре, где ждет машина с полностью заправленным баком и фальшивыми паспортами. Через день они уже будут в Мексике.

Однако ничего этого не произошло.

Грамли не вылезли из вертолета.

Из кабины тяжело спустился всего один человек — Боб Ли Свэггер.

— Привет, следователь Тельма, — сказал Боб. — Рад вас видеть.

— Это ты, Свэггер, — пробормотала она. — Будь ты проклят!

— Да, я многих раздражаю.

Тельма увидела значок.

— Так ты с самого начала работал на ФБР?

— Нет, мэм. Я родной отец Ники Свэггер, тут все совершенно чисто. Но у меня в Бюро есть большой друг, и мы с ним состыковались. Так что теперь я работаю на него. Но я по-прежнему работаю на Ники.

— Ничего личного там не было.

— А никогда и не бывает.

Они стояли лицом друг к другу в отсветах огней вертолета, набирающего высоту.

— Этот захудалый оружейный магазин ни за что не смог бы получить импортные бронебойные патроны норвежского производства без официального запроса в Министерство юстиции за подписью шерифа, которому, конечно, и может потребоваться именно такое в войне с метамфетаминовыми лабораториями, ведь так, Тельма? Но кто заправляет делами в полиции округа? Шериф, кумир детских утренников? Да он настолько туп, что не знает, сколько у него ног. И это скоро станет ясно всем. Мне это уже стало ясно.

— Свэггер, не вынуждай меня. Вижу, мне придется уносить ноги, и я не могу тратить время на болтовню с тобой.

— Никакой спешки быть не должно, Тельма. Не думаю, что ты куда-либо отсюда уйдешь. Так, посмотрим, что дальше? Ах да, конечно. Готов поспорить: сверхлаборатория находится на угольном складе прямо по соседству с управлением шерифа, прикрытая вонью угля, так что никто не может ее унюхать, и уж конечно же не шериф. Да, ты превратила его в ручную обезьянку. Но именно поэтому тебе пришлось шевелиться, не так ли, Тельма? УОТЗ прикрывает склад, и вы все переезжаете на новое место. И лаборатория больше не сможет работать. Целых три года ты заведовала метамфетамином в округе Джонсон. Ты поставляла шерифу информацию, давала ему возможность показать себя, а сама тем временем изготавливала отраву мешками прямо у него под носом, проносила ее у него за спиной, и стоимость метамфетамина держалась на одном уровне. Эта сеть стукачей, которой ты так гордишься, — на самом деле это твои мелкооптовые покупатели. Бедняга Кабби Бартлетт, которого ты пристрелила, был одним из них, и он уже настолько спятил от наркотика, что вообще ничего не соображал. Ты схватила его револьвер, потому что, когда заглядывала домой к Кабби в тот день, чтобы накачать его «ледком», ты обнаружила оружие и разрядила его. Так что тебе нужно было объяснить присутствие на нем своих отпечатков пальцев. А результат всего этого таков: ты потратила прибыль от торговли отравой на подготовку этой операции, чтобы превратить неудобный миллион, которого у тебя не должно бы быть, в восемь миллионов, чистых и свободных. Проклятье, да все детали уже были на месте. Вертолет, пилотом которого служит твой контуженный братец, опустившийся на самое дно. И я знаю, что именно ты выбила для него это место. Винтовка «барретт» уже в арсенале, имеется внутренняя информация о перемещении денег и о том, что у полиции забот по горло. Тебе оставалось только получить подпись шерифа на заявке на поставку Эм-ка двести одиннадцать. И все, можно было со смехом трогаться в путь. Любопытно, что у тебя было на старика Олтона? Готов поспорить, что-то очень милое.

— Проклятье, Свэггер, откуда у тебя столько ума? Преподобный любит мальчиков. Как-то раз он решил поразвлечься, я проведала об этом, подготовилась надлежащим образом и засняла все на видео. В его кругах такое означает полный крах. Так что преподобный делает эту работу, и мы с ним квиты.

— Какая же ты гадина, Тельма! Но мы еще не закончили. Ты уже давно была знакома с Грамли. У тебя есть какая-то непонятная связь с ними. Грамли не доверяют чужакам. Они просто смяли бы тебя в лепешку. В чем дело, Тельма? Кто ты такая?

— Урожденная Грамли. Может быть, дочь преподобного, может быть, чья-то еще. Кровь Грамли. Семейка избавилась от меня. Посчитала слишком умной. Я воспитывалась в детском доме. Но я проследила свое прошлое и нашла Грамли. Преподобный ни за что не смог бы заставить себя пролить кровь Грамли. Все, хватит разговаривать. Пора расходиться. Свэггер, тебе не на что надеяться. Ты видел, как я достаю пистолет. Ты знаешь, как быстро я стреляю, знаешь, что я никогда не промахиваюсь. Сейчас я должна уйти. Если ты попытаешься меня остановить, я тебя убью. За кого ты себя принимаешь?

— За кого я себя принимаю? А ты этого так и не поняла? Все считали меня немощным старикашкой с Запада, которому не устоять перед убийцами, грабителями и продажными полицейскими Грамли. Так вот, я Боб Ли Свэггер, комендор-сержант морской пехоты Соединенных Штатов. На моем счету восемьдесят семь убитых врагов, я на третьем месте в списке снайперов, воевавших во Вьетнаме. Я имел дело с сальвадорскими охотниками за людьми, с кубинскими стрелками и с одним русским снайпером, прибывшим с другого конца земного шара. В своей жизни я даже одержал победу в двух-трех поединках на мечах. И во всех этих случаях было одно общее. Все эти люди полагали, что охотятся за мной, однако на самом деле это я охотился за ними. Я с многими сталкивался лицом к лицу, и сейчас все они жуют травку не с того конца, со стороны корешков. Вот твой выбор: или ты сдаешься, или ты труп.

Тельма выхватила пистолет.

Она действовала быстро, она действовала гладко, ее рука молниеносно мелькнула к пистолету в пластиковой кобуре без крышки, и тот взлетел подобно взмаху меча, невидимый в своей скорости.

Боб всадил ей две пули в грудь, прежде чем она успела снять предохранитель.

Развернувшись, Тельма рухнула на землю, и тяжелый пистолет вывалился из ее руки. Две пули «Кор-Бон» 38-го калибра с полыми наконечниками сделали свое дело, распустившись у нее в теле стальными розами и забрав жизнь. Тельма судорожно глотнула воздух, не нашла его и повернулась, чтобы посмотреть на старика с пистолетом в руке, освещенного догорающим сигнальным огнем.

— Кстати, — сказал Боб, — я пять лет подряд был чемпионом по стрельбе. Никто и никогда не называл меня медленным.