Ночь масок

Глава 1

На небольшом лугу в низине ветер шевелил опавшие листья. Один листок взлетел и прилип к вязаной шапочке Гвеннан. Девушка поглубже упрятала подбородок в складки тёплого шарфа. Даже этот холод, оказывается, можно забыть. Она стояла между двумя грубо высеченными камнями, сосредоточив всё внимание на третьем, самом высоком камне на насыпи. Он чётко вырисовывался на фоне бледнеющего неба.

Природное образование — эти три камня? Она сморщилась под своей тёплой полумаской из плаща и в сотый — в тысячный? — раз отказалась от этой мысли. Повторится ли то, на что она так надеется? Может ли повториться? Она совершенно уверена в том, что увидела три недели назад, в этот же самый час, когда стояла на этом же самом месте.

Книги — как она внимательно читала их, изучала рассуждения тех, над кем смеялись, кого даже преследовали «власти», чьи убеждения основаны исключительно на общепринятом. Но что такое общепринятое? Те же рассуждения, если копнуть поглубже.

Но вот! Освещение — наконец-то оно под нужным углом — падает на высокий камень и…

Гвеннан едва не закричала. Хотя, может, даже и прохрипела что-то в складки своего шарфа. Её тогдашнее впечатление не было воображаемым. На высоком каменном столбе — линии, слишком регулярные, чтобы быть случайными, слишком незнакомые, чтобы быть — чем? Только в полусвете и в этот час утра может она разглядеть их. Нужно ли приближаться, снимать перчатки, проводить пальцами по поверхности? Может ли она на ощупь убедиться, что зрение не подвело её?

Эта мысль означала начало действий. Её обнажённая кожа вздрагивала от прикосновения к холодному камню, но Гвеннан не обращала на это внимание. Она прикоснулась — и тут же отдёрнула руку. Она сделала это инстинктивно, потому что ощутила нечто, рождённое не камнем, не холодным воздухом… не…

Она снова поднесла руку к камню. Необычность исчезла. Как круги от осколка, упавшего на поверхность тихого пруда. Круги разошлись, и поверхность снова неподвижна. Она попыталась проследить эти линии. Огам?[1]

Забытый язык, письмо, состоящее из линий над строкой и под ней или рун с острыми углами? Она искала в книгах. Нет, знаки, которые она видела (а может, ей просто показалось — игра света), не такие.

Но она видела их. Они здесь! И она придёт снова и снова… Что с того, что это чужая земля? Гвеннан перевела взгляд от каменного клыка на лес внизу. Среди деревьев виднелась наклонная крыша, серая и мрачная — и как будто такая же древняя, как сами эти камни.

Она же не причиняет никакого вреда, пыталась уверить себя Гвеннан, пряча разочарование от того, что момент откровения оказался таким кратким. Почти трёхсотлетний обычай сделал эти нетронутые, нехоженые земли чужими для жителей городка. Но никто не говорил вслух, что старая изношенная каменная стена ограждает запретную территорию.

Выросшая в городе, принимавшая всё, что принято в городе, она до сих пор не сознавала, насколько странно вы пищит история долины. И не только из-за камней, которые привлекли её к себе с первого взгляда, а в основном, конечно же, из-за дома Лайлов.

В 1730 году, когда по Белой реке от побережья поднялись первые переселенцы, которых прогнали с морского берега бури и сильные ветры и которые искали подходящие земли для сельского хозяйства, — дом Лайлов уже стоял здесь. Кто построил его и когда? Если даже кто-то из новоприбывших и задавал такие вопросы, они быстро прекратились.

В доме жили Лайлы, а также несколько индейцев и десятка два темнокожих слуг, принадлежавших к какой-то неведомой расе. Слуги отличались молчаливостью и никогда не общались с поселенцами. Но Лайл тех дней, владевший здешними землями, ничем не мешал поселенцам. Больше того, время от времени из-за серых стен приходила помощь — причём не только всему зарождавшемуся городу, но и отдельным его жителям.

В школе Гвеннан учила старый общепринятый миф о Колумбе и его знаменитом открытии Америки. Но теперь-то люди знают больше. Задолго до того, как итальянский авантюрист поднял паруса, суровые рыбаки Англии достигали далёкого берега, вытаскивали на него лодки, а затем плыли назад, тщательно сохраняя тайну богатых добыче вод. Были и мореплаватели в длинных лодках. Невозможно больше отрицать их плавания: ведь обнаружены даже их поселения. А до них — кто ещё?

А руины в Нью-Гэмпшире, многочисленные «овощные погреба», окружённые каменными стенами, столь тщательно сконструированные, — поздние поселенцы использовали их с весьма прозаической целью, которая и дала им название? Всё найденное здесь приписали индейцам. Но никто даже не попытался объяснить, зачем кочевым охотникам строить каменные стены и помещения странной формы, если сами они живут в походных лагерях.

Кто такие Лайлы и как они оказались здесь? Существуют легенды о пирате, привёзшем вверх по реке сокровища и остатки своего экипажа, чтобы основать собственное королевство. Будто бы, придя первыми, они стали частью этой земли, и позднейшие поселенцы никогда не оспаривали их права. Правда также, что ни город, ни окрестные фермы никогда не подвергались набегам индейцев. Больше того, сами индейцы иногда получали убежище в доме Лайлов. Война сюда не приходила — тут царило скромное процветание.

На деньги Лайлов построили мельницы и, как ни странно, школу. И Лайлы поставили только одно, весьма странное для того времени условие: дочери жителей города и фермеров должны были учиться наравне с сыновьями. Но влияние этой семьи, хотя оно существовало всегда, проявлялось не прямо: члены этой семьи никак не вмешивались в дела жителей городка, в их образ жизни.

Часто во времена последующих войн большой дом пустовал, и в нём оставалось только несколько слуг (очевидно, эти слуги вступали в брак в своем кругу и производили новые поколения, заступавшие на службу, когда старики умирали). Сами Лайлы могли на какое-то время исчезнуть. Иногда приходило известие о смерти в доме. А затем, рано или поздно, появлялся другой член этого молчаливого семейства, занимая место прежнего, и жизнь продолжалась, как обычно. Сейчас в доме Лайлов жила женщина. Гвеннан только недавно её увидела.

По обычаю, пришедшему от первых поселенцев, сё называли леди Лайл. И никто из горожан не задавался вопросом, как появился такой необычный для этих мест титул. В доме Лайлов никогда не жили дети, а если у них заключались браки и создавались семьи, то в каких-то других землях. Но было хорошо известно, что каждый новый владелец дома внешностью и манерами очень напоминает своего предшественника. Семейные черты внешности передавались из поколения в поколение.

Гвеннан только недавно стала задумываться над явной загадкой — как семья, столь долго владевшая землёй, с умела так эффективно обособиться. Леди Лайл совершенно захватила воображение Гвеннан. Прежде всего, она никогда не встречала женщины такого роста и с такой уверенностью в себе.

Сама она всегда была выше сверстников в школе и ненавидела своё тело за его размеры. А леди Лайл носила своё тело, как гордая лесная сосна; на голове у неё красовалась масса волос, уложенных в корону, так что она всегда надевала один лишь шарф. Двигалась она с величием, которое, как представляла себе Гвеннан, было присуще королевам в те времена, когда они не только представительствовали, но и правили.

Впрочем, жизнь самой Гвеннан содержала довольно мало оснований для суждений. Как у племянницы Нессы Даггерт, у неё были очень ограниченные возможности для общения. Всякое расширение физических горизонтов строжайше преследовалось. Мисс Несса возглавляла городскую библиотеку, и вся её жизнь была посвящена выполнению долга. Она воспитывала Гвеннан: причём взялась за это очень неохотно, исключительно из чувства долга, после гибели непоседливых своевольных родителей девочки. По городским стандартам, она делала для девочки всё возможное. Её кормили и одевали в соответствии со строгими представлениями мисс Нессы о приличиях, хотя эти представления всё больше оспаривались внешним миром.

Гвеннан не училась в колледже. Когда она закончила школу (она никогда не считалась хорошей ученицей, потому что занималась только теми предметами, которые её интересовали, а остальное пропускала мимо себя), мисс Несса уже тяжело болела, впрочем, отказываясь подчиниться болезни. Она намерена была до конца держать вожжи правления своего маленького мирка в собственных руках, и Гвеннан стала её руками и ногами, её слухом и зрением.

Девушка не противилась и не хотела иного. Не только успешно воспитанное в ней чувство долга препятствовало этому; она всё больше и больше боялась жизни за пределами своего узкого мирка. В общении с другими ей всегда не везло, и она нашла убежище — в книгах.

Со временем она начала понимать, что в ней живёт какое-то внутреннее влечение. Пока ещё очень бесформенное. Она читала — о, как она читала! — книги по истории, отчёты об археологических открытиях, всё то, что касалось странных фактов, не укладывающихся в общепризнанное специалистами. Странно, но сама Гвеннан никогда не испытывала желания присоединиться к искателям неведомого. Возможно, она слишком сомневалась в общепризнанных теориях. И, внешне оставаясь послушной добровольной помощницей мисс Нессы, внутренне она искала, спрашивала, сомневалась.

Некогда ей снились сны. И этим утром, стоя между камнями, она смутно вспомнила те свои сны. Маленькой она считала всё снящееся «реальным» и легко об этом рассказывала, но её обвинили во лжи. Постепенно она поняла опасность «странности» и с готовностью согласилась, что всё это она выдумала.

Но потом сны исчезли, и она была этому только рада. Потому что последние сны превратились в кошмары, они пугали её, и ей пришлось отгородиться от них стеной.

Мисс Несса умерла два года назад и оставила Гвеннан дом, очень скромный счёт в банке (несмотря на спартанский образ жизни, болезнь почти истощила её сбережения, собранные в течении всей жизни путем строгой экономии) и своё место в библиотеке. Город, привыкший к тому, что во время болезни все обязанности мисс Нессы и так исполняла Гвеннан, поставил её на это место. Единственное изменение в её жизни заключалось в том, что она стала чуть больше зарабатывать и таким образом смогла увеличить своё драгоценное собрание книг.

Наступил день, свет залил камни и уничтожил все следы линий. Гвеннан надела перчатки, повернулась — и застыла. Она была не одна.

Человек, появившийся столь неслышно, не стал подниматься на насыпь, он стоял у её подножия, серьёзно глядя на девушку. Высокий мужчина — Лайл! Внешне похож на леди Лайл. Более жёсткое, ястребиное лицо в то же время носило отчётливые черты семейного сходства.

Несмотря на холод, он стоял с непокрытой головой, слегка склонив её и внимательно разглядывая девушку из-под полуприкрытых век. Кожа — не по сезону смуглая, загорелая, волосы — густые, золотистые, и подстрижены короче, чем требует мода.

Но глаза, внимательно следившие за ней, были такими же яркими и голубыми, как и у леди Лайл. Гвеннан неловко переступила с ноги на ногу. Она нарушила границы, и то, что придётся иметь дело с Лайлами на их территории, её слегка пугало.

— Кто вы? — резко спросил он.

Но Гвеннан не собиралась поддаваться тревоге. Она отошла на несколько шагов от камней.

— Гвеннан Даггерт, — её имя для него, вероятно, ничего не значило. Она спешно пыталась придумать оправдание своему пребыванию здесь. Выдать тайну — нет, этого она не перенесёт.

— Гвеннан Даггерт, — повторил незнакомец. — И что привело вас сюда, Гвеннан Даггерт? — веки его поднялись, и он окинул её высокомерным вызывающим взглядом. Возможно, у него было на это право.

— Случай… — лучше она ничего не могла придумать.

Он рассмеялся: «Случай?» Голова его медленно повернулась из стороны в сторону: он отрицал сё ложь. Но выражение его лица изменилось, с него как будто спала какая-то тень, и оно открылось полностью. На нём отразилась насмешка, будто он счёл сё совсем глупой, неспособной даже на правдоподобную ложь.

Гвеннан удивилась этой своей мысли. Она понимала, что ограниченность круга её общения вполне может привести к ошибочному истолкованию поднятых бровей или лёгких движений тонких губ. Губы тем временем сложились в улыбку, которая ей весьма не понравилась.

Вообще всё в этом человеке тревожило сё. Как будто передней человек, который… Гвеннан сдалась. Ей некогда выискивать смысл эмоций этого человека. Она хочет уйти — быть свободной и одинокой, подальше от этого неизвестного Лайла.

Спустившись с насыпи, она обнаружила, что не может смотреть ему прямо в глаза. Рослый, как и Леди Лайл, этот член семьи Лайлов был ещё выше. Впервые в жизни Гвеннан внезапно ощутила себя маленькой, она приблизилась к чему-то беспокойному и повелительному. К чему-то странному и таинственному, как эти камни, которые давно уже вызывают её любопытство. Но это не камень, а человек, мужчина, плоть и кровь, и стоит он спокойно и уверенно.

— Гвеннан Даггерт, — вновь он произнёс её имя, но что-то в звучании этих двух слов было неправильным. Девушке даже показалось, что он произносит их на другом языке, неверно произносит, хотя и старается… Она покачала головой при такой фантастической мысли.

— Вам нравится гулять на рассвете? — его улыбка стала ещё более насмешливей. — Даже в такую погоду? — он преувеличенно вздрогнул. — Вы закалённые люди, жители Нижнего Востока.

Гвеннан снова овладела собой, вернулась в ту форму, которую изваяло воспитание мисс Нессы. «Приходится, — она надеялась, что ничем не выдала охватившего её беспокойства. — Если я хочу погулять, то приходится это делать рано утром. У меня работа, — тут девушка подняла руку и отвернула край перчатки, глядя на часы, — и…».

Его брови, гораздо более тёмные, чем волосы, которые с восходом солнца становились всё более и более золотыми, чуть приподнялись. «Но какая работа начинается так рано? Ещё ведь только светает…»

— Для меня уже поздно, — коротко и резко ответила она. Вероятно, слишком резко, но она больше не справлялась с овладевающим ею беспокойством. Она не понимала причины этого чувства. Беспокойство исходило от незнакомца и охватывало сё всё сильнее. Уже то, что существует второй Лайл, неизвестный городу, странно само по себе. Никогда не было разговоров о сыне леди Лайл. Может ли человек его возраста быть её сыном? Гвеннан решила, что не способна правильно ответить на этот вопрос.

Незнакомый Лайл — одно лишь это не могло вызвать такого беспокойства. Страх? Но чего ей бояться? Она оказалась на их территории, это правда. Но пройти на рассвете по полю к трём камням — не преступление. Она ничего не сделала, никого не потревожила. Почему же она ощущает вину, тревогу — как будто у него имеются причины не доверять ей?

— Куда же вы торопитесь? — он по-прежнему улыбался.

Она права — в его голосе явно прозвучала насмешка.

Похоже, он находит сё забавной. Гвеннан вся застыла. Страх исчез, уступив место более сильному чувству — гневу. Ей решительно не нравится этот человек. Она восхищается леди Лайл, но в такой же степени ей не нравится этот ее родственник, кем бы он ни приходился хозяйке дома Лайлов.

— В библиотеку, — у неё нет причин делать из этого тайну. Городок небольшой, все друг друга знают, особенно зимой, когда немногие летние отдыхающие разъезжаются, а старые семьи держатся вместе, образуя крепость, противостоявшую холоду.

— В библиотеку? — он снова повторил её слова. Она находила эту привычку раздражающей. И начала разжигать это раздражение как преграду на пути других эмоций, которые он вызывал в ней. — Библиотека не может открываться так рано. Мне кажется, тётя говорила — в полдень. Да, я знаю, она собирается сегодня зайти туда к вам…

— У нас всегда много работы, даже если официально мы не открыты, — ответила Гвеннан.

Девушка почувствовала искушение доказать ему, какая у неё обычная и нормальная жизнь («но почему?» — спросила другая сё часть), и для этого перечислить все те многочисленные мелкие дела, которые никогда не кончаются, сколько бы ты ни работала. К тому же она голодна: единственная чашка кофе, торопливо выпитая стоя в кухне, — не обычный для неё завтрак. Она собиралась через боковой вход заглянуть в пекарню Мэри Лонг и купить несколько оладий с черникой, она их подогреет и съест, одновременно проглядывая стопку новых журналов.

— О да, работать, чтобы никто не бездельничал… Не часто такое встретишь в наши дни. Но, кажется, Уайт-бридж придерживается старой этики. И это хорошо. Или плохо… — он слегка поклонился ей, чуть насмешливо, но уходить с дороги явно не собирался. Не желая сталкивать его с тропы или обходить, она оставалась на месте. И пока Гвеннан раздумывала, не обойти ли всё-таки незнакомца по снегу, он протянул руку к её голове.

Она инстинктивно увернулась и тут же вспыхнула, увидев у него меж пальцами листок. Несмотря на свои слова о холоде, незнакомец, казалось, сам его не испытывал вовсе: не только голова его была не покрыта, но и руки обнажены, без перчаток. Короткое пальто расстёгнуто. Он снова рассмеялся.

— Чего вы так испугались, Гвеннан Даггерт? — он чуть приблизился. К своему немалому стыду, девушка торопливо отступила. Но на лице его играла одна лишь добродушная улыбка, когда он протянул ей лист, держа его за тонкий стебелёк.

— Уверяю вас, — продолжал он, — я не ем маленьких девочек, даже когда они приходят без приглашения. Маленьких девочек с листочками на голове, будто они дриады или нимфы…

В словах его продолжала звучать насмешка, на которую она не знала чем ответить. Что же заставляет сё молча застывать, почему она чувствует себя так неловко? Снова гнев согрел её.

— Я и не предполагала, что вы это делаете, — девушка вложила в свой ответ всю ледяную решимость, которую усвоила у мисс Нессы. — Я хорошо понимаю, что пришла сюда без разрешения. Примите мои извинения, мистер Лайл. Уверяю вас, этого больше не повторится!

«Не повторится», — сказала она себе. Но как ей удержаться вдали от притягивающих её камней, от загадки, которая не отпускает её? Ей ужасно хотелось оглянуться через плечо на средний камень, но она чувствовала, что каким-то образом это отдаст её во власть незнакомца.

Он уронил лист. Снова его рука взметнулась, на этот раз он схватил сё за руку, задержал. Она решила, что не смогла бы вырваться, даже если бы захотела. Но гордость не позволила ей сделать это. Его тонкие губы не переставали улыбаться. Но в глубине глаз что-то противоречило этой лёгкой усмешке. Гвеннан не хотела знать, что скрывается за этой улыбкой, хотела только освободиться. Но она не будет пытаться вырваться.

Однако внезапно голос его изменился. Стал глубже, резче. Он как будто пытался что-то приказать.

— А что вы здесь делаете? Она… — он провёл кончиком языка по верхней губе. — Что ей от вас нужно? — в его словах отчётливо прозвучало презрение. Он нависал над нею, как будто вырос у девушки на глазах, стал больше и сильнее чем человек, которого она видела сначала. Но нет, она не должна давать разыграться своему воображению!

— Не имею ни малейшего представления, о чём вы говорите, — Гвеннан попыталась вернуть самообладание.

— Если «она» — это леди Лайл…

— Леди! — прервал Гвеннан незнакомец, и ей показалось, что кожа его потемнела от прихлынувшей крови. — Леди! — он произнёс это слово одновременно и как эпитет, и как возражение.

— Ну, миссис Лайл, — поправилась она. — В городе всегда пользуются уважительным словом «леди» — это традиция относительно вашей семьи. Дань тому впечатлению, которое она производит на людей, как мне кажется. Во всяком случае, я не понимаю вас. Я её совсем не знаю. Мы говорили, да и то кратко, только о книгах, и впервые разговаривали только в прошлый четверг. Она только недавно начала бывать в библиотеке.

— А что касается моего пребывания здесь, — Гвеннан наконец решилась рывком освободить руку и сделала два шага в сторону, — то оно не имеет отношения к вашей семье. Я часто гуляю по утрам, особенно в это время года. И мне нравится лес…

Его требовательный взгляд переместился на насыпь. Он как будто вслух заявил, что ведь застал её не в лесу, а на месте, которое по каким-то причинам нельзя посещать. В этот момент Гвеннан скорее выдержала бы любую насмешку или даже гнев, чем сказала, что на самом деле привело её сюда. Это останется её тайной, загадкой, которую она так и не сможет никогда разрешить, потому что отныне высокие камни — запретная территория.

— А теперь, всего хорошего, мистер Лайл, — она резко повернулась и пошла вниз по тропе, не оглядываясь. Шла и слышала только шум травы под своими ногами. Возможно, слишком громкий, заглушающий звуки его шагов, если он пошёл за ней. Она НЕ побежит. Она НЕ…

— Тор!

Это был не его голос. Оклик пришёл откуда-то издалека.

Изрядно удивлённая, Гвеннан оглянулась. Незнакомец шёл за ней, как она и опасалась. Но этот оклик его остановил, и он полуобернулся к насыпи. Из рощи, окружавшей дом Лайлов, так что виднелась только его крыша, выходила высокая фигура в плаще с капюшоном. Но Гвеннан не нужно было видеть лица, скрытого складками ткани, чтобы узнать, что это леди Лайл.

Её бросило в пот от смущения. Вид молодого Лайла привёл её в смятение, но встретить саму леди Лайл — это ещё хуже. Быть застигнутой, как шпионка! Гвеннан откровенно побежала, задержавшись только перед стеной, через которую нужно было перелезть, чтобы выйти на дорогу. По другую строну преграды она остановилась и заставила себя подождать, пока сердце перестанет отчаянно биться, затем протёрла перчатками лицо, удивляясь, почему она вся дрожит. Встреча имела для неё какое-то серьёзное значение, которого она пока не могла понять. Она дважды сглотнула и пошла к городу ровным, но быстрым шагом, стараясь сосредоточиться на предстоящих делах и забыть то, что осталось за стеной.

Всё утро Гвеннан пыталась думать только о своих обычных делах, но всё время отвлекалась. Ей пришлось силой удерживать себя у полки с материалами, которыми она занималась сама. Перед глазами продолжали стоять эти линии на камне. Это гораздо важнее, чем встревожившая её встреча с мистером Лайлом. Интересно, собирается ли он остаться в доме Лайлов? И если так, то предоставится ли ей хоть какая-то возможность закончить обследование камней? Переход от надежды к разочарованию был таким резким, что она почувствовала себя совсем несчастной. Её вытягивают из уютного маленького убежища, в котором она чувствовала себя в безопасности. Ей приходится погружаться в странное и неведомое, чего она всегда сторонилась. Разве только это неведомое не заключено в печатной странице, которую всегда можно перевернуть, если не хочешь больше отвечать на утомительные и мучительные вопросы.

Гвеннан сидела за своим столом и снова и снова чертила эти линии, не в силах понять, запомнила ли она их подсознательно утром или у неё просто разыгралось воображение. Она решительно смяла листок и бросила его в корзину для бумаг, а потом начала подбирать книги для урока, который был запланирован у неё во второй полови не дня.

Но память осталась. Гвеннан даже чувствовала легкое покалывание на коже, беспокойство, как будто перед ней стоял какой-то ужасный выбор. Но она строго сказала себе, что это самообман и со временем она это докажет.

Глава 2

Ровно в двенадцать тридцать Гвеннан открыла библиотеку и впустила старого мистера Стейнса, который, приветственно хмыкнув, проковылял на своё обычное место у регистрационного стола. За ним последовала стайка возвращавшихся с уроков детей. Их требования на некоторое время полностью завладели сё вниманием. Полчаса спустя появилась леди Лайл, одетая в тот же серо-зелёный плащ, в котором была и утром. В ярком свете дня Гвеннан разглядела её впалые щёки, делавшие ещё более выделяющимся нос и тонкие кости под кожей. Леди Лайл выглядела даже более хрупкой чем неделю назад. Она больна? Правда, походка у неё, как всегда, прямая. Она пришла обвинить Гвеннан в нарушении границ?

Но женщина заговорила с неожиданной теплотой.

— Как странно после стольких лет не видеть здесь мисс Нессу, — первым делом сказала она. Должно быть, у них сложились долговременные дружеские отношения. Но улыбающиеся губы всё же синеватого оттенка… Может, у неё больное сердце? Кто на самом деле знает что-нибудь о Лайлах? Она протянула Гвеннан список.

— Боюсь, что у вас на полках я вряд ли их найду. Они слишком специальные. Но мисс Несса как-то рассказывала мне, что существует система заказа книг из других библиотек, и можно на время получать оттуда книги…

Гвеннан изучала угловатый почерк. На первый взгляд казалось, что слова написаны на иностранном языке. Но при более близком знакомстве они становились понятными. Она читала, — и чувство беспокойства усиливалось. Неужели этот список — тонкий способ сообщить ей, что она не только нарушила границу чужих владений, но и что им известна и причина нарушения? Она заставила себя взять ручку и отметить четыре из перечисленных шести книг.

— Эти есть… получены временно. Можно продлить заказ…

— Как удачно!

Неужели над ней насмехаются? Лучше признаться и повести разговор в открытую.

— Это был личный заказ — мой.

Только теперь она осмелилась прямо взглянуть в истощённое лицо. Ни следа насмешливости, которая так явно читалась в лице молодого человека. В больших глазах над темными мешками, придающими лицу выражение усталости или болезненности, присутствовало только оживление.

— Вас интересуют такие открытия? Очень хорошо! Я сама побывала во многих уголках земли, но до недавнего времени даже не подозревала, что так много известно… и тем более опубликовано.

Это значит… — тут леди Лайл помолчала, внимательно глядя на девушку, как будто ждала от неё ответа — ответа, который почему-то был ей необходим. — Каково ваше мнение вот по этому поводу? — неожиданно резко спросила она, как спрашивает учитель у застенчивого ученика. Наклонилась вперёд — Гвеннан ощутила острый аромат духов — и пальцем в перчатке указала на третье название в списке.

— Относительно леев и возможности, что Несси, другие чудовища и даже НЛО связаны с ними? — вместо прямого ответа задала вопрос Гвеннан, стараясь принять решение. Раньше она ни с кем не обсуждала свои тайные поиски. Но Лайлы — известные странники, они объездили весь мир. И они представляют знание, какого не может быть ни у кого из знакомых Гвеннан. — Авторы, по-видимому, разделяют эту точку зрения, — чётко ответила она, — хотя и не связывают себя ни одним из тех выводов, что приведены в конце книги. Оставляют выбор читателю.

— Сообщив все известные им факты, — леди Лайл кивнула. — Хотела бы я поговорить с этими двумя молодыми людьми. Но что вы думаете? Какой выбор делаете вы? Вы ведь думали об этом, когда читали.

Гвеннан насторожилась. Вот оно — вопрос, может быть, выговор, результат её утреннего посещения. Но леди Лайл как будто интересовало не это. Она даже добавила:

— Вы ведь и сами бродили в поисках стоячих камней. Мистер Стивенс говорил, что дочь рассказывала ему…

Гвеннан вспыхнула. Прошлым летом ей очень хотелось с кем-нибудь поговорить, и она забыла, как наказывают «выступающих». И вот однажды она рассказала Нэнси Стивенс о своих любительских попытках совершить открытие, и девушка проявила некоторый интерес и задала один-два вопроса. Но Гвеннан быстро усвоила урок, когда её начали называть «охотницей за камнями». Ещё одно отличие, которое отрезает её от остального города.

— Да, — коротко ответила Гвеннан, мгновенно насторожившись. — И ещё я нарушила границы. Я была возле ваших стоячих камней.

— И что вы о них думаете? Что это просто скалы, принесённые ледниками, как нас уверяет большинство авторитетов?

Гнев помог ей сохранить храбрость перед лицом молодого Лайла. Точно так же уверенность в увиденном на рассвете придала ей храбрость устоять перед этой женщиной, не отказываться от того, что она считает правдой. Пусть оба смеются над ней, если хотят.

— Нет, я думаю, они поставлены с определённой целью.

— Я знаю это, — негромко проговорила леди Лайл; эти три слова прозвучали едва ли не как шёпот. — Подобные вещи уже многие годы захватывают меня. Может, вы хотите обсудить этот вопрос позже, без помех? Конечно, я слишком спешу, но не хотите ли сегодня заглянуть к нам пообедать вечером?

Гвеннан понадеялась, что она ничем не выдала своего изумления. Насколько она знала, только два человека до сих пор посещали дом Лайлов: мистер Стивенс, который бывал там по делам своей юридической практики, и мистер Уоррен, летний гость, такой же затворник, как и сами Лайлы, писатель и собиратель книг.

Гвеннан сглотнула и ответила со своей вновь обретённой храбростью: «Буду рада. Эти книги, — она повернулась и взяла их со своей полки, — я собиралась отправить назад в пятницу. Но я позвоню сегодня и попрошу продлить их заказ на несколько недель. И в то же время смогу заказать остальные…»

— Спасибо, — леди Лайл кивнула, как будто не произошло ничего особенного, как будто вполне обычно пригласить городскую библиотекаршу в дом, который уже несколько поколений служит загадкой для всего города. — Мы обедаем в семь. Мой… мой молодой родственник подвезёт вас.

— О, нет! — всё тщательно воздвигнутое спокойствие Гвеннан полностью разбилось. — Я хотела сказать… Не надо заезжать за мной. Я привыкла ходить, и ведь это совсем недалеко.

Высокая женщина больше не улыбалась. Она испытующе смотрела на Гвеннан из-под капюшона, который только что набросила на голову. «Вы не боитесь ходить одна в темноте?»

Гвеннан рассмеялась: «Конечно, нет. Все ходят пешком, особенно при нынешней цене на бензин. К тому же у меня нет машины…»

Леди Лайл снова улыбнулась: «Конечно. Экономия: не трать, не желай. В современном мире это так необычно. Хорошо, если таково ваше желание. Только, мисс Даггерт, всё же придерживайтесь дорог — не ходите полями в темноте».

Руки Гвеннан крепче сжали листок со списком. Мягкий способ упрекнуть её в нарушении границ? Она должна выполнять утреннее решение: больше никаких камней, как бы сильно они её ни привлекали. Лайлам нечего опасаться, что она снова окажется на их территории.

— Дорогами, хорошо, — осторожно ответила она. — На них…

— На них нет ловушек, — Гвеннан поразило это странное замечание. Леди Лайл больше ничего не добавила. Взяв книги, она повернулась и вышла, прежде чем девушка смогла её поблагодарить.

Удивление Гвеннан этим неожиданным приглашением с течением времени перешло в жгучее нетерпение. В доме Лайлов должны храниться несметные сокровища, привезённые из заморских путешествий. Стивенс несколько раз говорил о нём, как о настоящем музее. Ей страстно хотелось всё увидеть самой. Но когда пришло время одеваться, она с явным неудовольствием осмотрела свой скромный гардероб.

Насколько она знает, Лайлы могут вести такой же строго формальный образ жизни, как те редкие и странные люди, о которых рассказывается в журналах. Журналы изредка дарили библиотеке летние посетители. А у неё только одно хорошее платье, да и то вряд ли оно подходит для такого случая.

Она застегнула молнию клетчатой юбки, заткнула выбивающиеся края блузки и надела вельветовую куртку — свой единственный предмет роскоши, которому предназначено служить ещё долгие годы. Ей нравился мягкий цвет куртки — цвет ржавчины — этого тёплого материала. Она разгладила рукава, прежде чем наложить заключительный мазок — застегнуть блузу у горла камеей, которую оставила ей мисс Несса.

К шести часам дневной свет сменился сумерками. Выходя ещё полчаса спустя из дома, Гвеннан положила в глубокий карман пальто фонарик. Когда ветер подхватил края её юбки, она пожалела, что у неё нет такого длинного плаща, как у леди Лайл.

Дом мисс Нессы стоял на самом краю медленно растущего города. Когда-то это было просто жилище фермера. Уличного освещения тут пока не провели, и глаза Гвеннан по привычке быстро адаптировались к темноте. Идя по дороге, она не пользовалась фонариком. Движение сейчас вообще очень редкое, и она издали услышит машину.

Мощёная улица сменилась более узкой дорогой, которую покрыли асфальтом, когда Лайлы во времена бабушки Гвеннан привезли в город первый автомобиль. Воздух прозрачный, но небо затянуто облаками и, вероятно, облака закроют луну, которая вскоре должна взойти. Девушка бегло подумала, торопливо перешагивая через груды опавших листьев, что было бы интересно посмотреть на камни при лунном свете. Она никогда не ходила к камням по ночам. Теперь она сама удивилась этому — тогда уже слишком поздно пускаться в такую авантюру.

Она уже почти дошла до двух высоких столбов, обозначавших поворот к скрытому за деревьями дому Лайлов, когда поняла, что вокруг творится что-то не совсем обычное. Ночь была необыкновенно тиха. Ветерок не сгибал высохшие травы у обочины, не шевелил опавшие листья. Тишина, казалось, почти физически давила. Девушка коснулась фонарика в кармане.

Но затем попыталась подавить растущую тревогу. Нечего опасаться. Она много раз ходила этой дорогой и ночью, и днём. Прямо перед ней лежит начало подъездной дороги к Лайлам. Ещё несколько шагов, и она увидит дом, который отсюда не видно из-за кустов. Всего несколько шагов.

Из темноты донёсся гнилой запах, подействовавший на неё, как удар. Не скунс, нет. Запах сильней. Такого отвратительного она никогда ещё не встречала. Гнилостная нечистота как будто собралась в кулак, нацеленный прямо в неё. Она даже подавилась, и несколько ужасных секунд девушке казалось, что её вырвет.

Что-то мёртвое?..

Гвеннан достала фонарик и нажала кнопку. Яркий луч заставил её мигнуть. Она направила его на дорогу. Стараясь не вдыхать глубоко эту мерзость, девушка торопливо пошла дальше. И не оглядывалась по сторонам, отказываясь поддаваться страху.

Зловоние ослабло. Должно быть, она прошла его источник. Сейчас охотничий сезон, и хотя территория Лайлов обнесена изгородью, всегда найдётся охотник, который, ранив зверя, не выследит его. И жертвы таких охотников долго и мучительно умирают где-нибудь.

Но туша такого размера, конечно, была бы найдена обитателями дома ещё до того, как разложилась до такой степени. Гвеннан не понимала, почему её не закопали. К тому же… она прислушалась… хотя и не знала, чего ждёт. В тишине был слышен только звук её шагов. Слишком громкий звук… слишком громкий… чтобы… Дыхание Гвеннан стало прерываться.

Она обогнула куст без листьев и увидела впереди ярко освещённые окна. Но продолжала светить фонариком, пока не подошла ко входной двери на массивных петлях ручной работы, которые казались совсем чёрными на фоне старого дерева. Около двери висел молоток сложной формы, она подняла его и невольно стукнула так сильно, что сама пришла в замешательство.

Дверь почти сразу открылась, и навстречу ей устремился свет — как будто он сам по себе мог втянуть её внутрь. Она оказалась в прихожей, абсолютно не похожей на всё, что она видела раньше. Так много неожиданного оказалось перед её глазами, что она не замечала открывшего ей дверь, пока он не заговорил.

— Мисс Даггерт, вы действительно бесстрашная исследовательница, даже ночью.

Конечно же, это Тор Лайл. Его золотистая голова, казалось, притягивала свет. Раньше Гвеннан не поверила бы, что волосы могут иметь такой металлический блеск. Они казались ещё ярче из-за того, что на нём был надет чёрный вельветовый пиджак поверх чёрной же рубашки с высоким стоячим воротником. На шее — золотая цепь, но её блеск тоже тускнел перед поразительными волосами. На цепи — подвеска, покрытая сложным переплетением линий; без пристального разглядывания невозможно было понять рисунок.

За Тором тёмная деревянная обшивка стен прерывалась нишами, в каждой из которых находился какой-нибудь освещённый предмет. Гвеннан видела маленькие статуэтки, декоративные тарелки, какую-то ткань с золотой вышивкой. Действительно, музей!

Должно быть, хозяин прочитан её мысли: он картинным жестом указал на ближайшую нишу. В ней стояла гротескная статуэтка — женщина, нижняя часть тела которой сливалась с деревом и покрывалась жёсткой корой. Поднятые руки переходили в ветви, начинаясь от кончиков пальцев; волосы вздымались над головой, образуя корону.

Статуэтка была вся мягкого цвета, листья — зелёные со слабым золотым оттенком на концах, а тело, его человеческая часть, — целиком из драгоценного металла, с сильным красным отливом. Глаза на маленьком женском лице были открыты, и благодаря особому расположению свет в нише отражался в этих глазах жёстким блеском; на лице читалось смешанное выражение восторга и древней-древней печали.

Гвеннан молча смотрела; её воображение, которое она подавляла со времён детства, разыгралось. Ей казалось — хотя, несомненно, это достигалось искусным размещением источника света, — что губы женщины дрожат, волосы чуть шевелятся. Как будто она смотрит через окно или замочную скважину в иной мир, где обитают формы жизни, абсолютно чуждые нашей, но по-своему устойчивые и разумные.

— Вам понравилась Мирра? — Вопрос разбил очарование, которое охватило её при виде статуэтки. Гвеннан мигнула и слегка покраснела. Она позволила проявиться своей наивности — это вызвало сё раздражение, и девушка ещё больше невзлюбила хозяина за то, что он так легко её понял, за насмешку над её откровенным удивлением. Она продолжала смутно ощущать в нём что-то неправильное, искажённое; она не понимала этого, но чувствовала угрозу, хотя точно определить свои чувства не могла. Скорее отшатнулась от непривычных мыслей.

— Мирра? — она произнесла это имя вопросительно.

— Прекрасная дочь деревьев, люди некогда называли её нимфой, — очевидно, Тор Лайл всё внимание перенёс на статуэтку, и Гвеннан была ему за это даже благодарна. — Отличная работа, не правда ли? Мы даже не знаем имени художника. Но глядя на нее, можно поверить старым легендам, что когда-то деревья обладали душой (если это можно так назвать) и могли проявлять её по своей воле. Вы видели Мирру, а теперь взгляните и скажите, что вы думаете о Никоне. Возможно, они сделаны разными скульпторами, но у них есть какое-то сходство в технике, да, несомненное сходство.

Гвеннан вслед за ним прошла к следующей нише. Другая фигура, на этот раз не слившаяся с массивным древесным стволом. Напротив, ноги разделены, вполне по-человечески. Но вместо ступней — длинные расплющенные утолщения, беспалые, напоминающие плавники. Серебристая кожа и тщательно отрегулированное освещение отчётливо подчеркивали крошечные, перекрывающие друг друга чешуйки. Существо чуть наклонилось вперёд, руки его полусогнуты, оно как будто собирается кого-то обнять. Тонкие руки заканчиваются лапами с мощными когтями, вытянутыми и готовыми разорвать то, к чему тянется это существо. Впечатление угрозы усиливалось от втянутой в широкие плечи головы; общее впечатление — готовность к нападению.

Голова представляла собой пугающую карикатуру на помесь человека с обезьяной. На голове волос нет, вместо них кожистый гребень уходит от лба к затылку. Глаза выпуклые, нос расплющенный, только круглые ноздри указывают на его расположение. Нижняя челюсть почти без подбородка. Пасть слегка приоткрыта, и свет необыкновенно ярко отражается от зубов. Чудовищное, кошмарное существо, такое же чуждое, как и нимфа, но пугающее и злое во всех отношениях.

— Никон, — Гвеннан снова повторила имя. Она нахмурилась, стараясь не вглядываться слишком внимательно, хотя статуэтка чем-то всё-таки притягивала её. Если это легендарное мифологическое существо, то такие мифы ей не известны. Не узнавала она и имя.

— Да, — и снова в его голосе прозвучала насмешка. Девушка даже подумала, что он рассмеётся её невежеству.

— А теперь…

— Мисс Даггерт… — холодный, но долгожданный звук другого голоса прозвучал как порыв чистого ветра в этом мрачном месте. Он уничтожил влияние, которое Тор приобретал над нею.

Гвеннан повернулась, облегчённо, почти счастливая, чтобы приветствовать хозяйку.

Как и молодой человек, который теперь явно слегка стушевался, хозяйка дома носила длинное бархатное платье. Платье было простого покроя, совсем без украшений. Но оно придавало ей величие, как будто древней жрице, далёкой от мира, в котором живёт Гвеннан, мира, который лежит сразу за этими толстыми стенами.

Платье было серого цвета и перехвачено у талии перевитым поясом почерневшего серебра. На шее у леди Лайл поблескивал диск из того же металла, увенчанный перевёрнутым полумесяцем — весьма простое украшение, лишённое изысканности золотого солнечного диска на Торе.

— Итак… — она посмотрела мимо Гвеннан на своего молодого родственника. Девушка, никогда не считавшая себя наблюдательной, настроенной на чувства других, ощутила явное напряжение. Как будто между этими двумя стояло какое-то несогласие, которое ощущается лишь слегка, никогда не выходит на поверхность и не проявляется в таких действиях, которые были бы ей понятны.

Тор, по-видимому, уступил, хотя Гвеннан была убеждена, что насмешливость не исчезла ни из глаз, ни из изгиба рта. Он отступил и позволил леди Лайл увести девушку в соседнюю комнату. «Выигрывает время», — почему ей пришла в голову эта мысль? У Гвеннан было только мгновение, чтобы задуматься над этим, и она превратилась и старательного и очарованного гостя.

А она была очарована, как никогда раньше. Они обедали — и леди Лайл во главе тёмного старого стола, в кресле с высокой резной спинкой, всё более и более походила на королеву на троне. Гвеннан чувствовала себя утонувшей в таком же кресле, пальцы её время от времени скользили по пучкам, она ощупывала резьбу, которую не имела возможности осмотреть более внимательно.

Тор Лайл сидел против неё, стол был накрыт хрусталём, хрупким фарфором и серебром; тонкие кружева и льняная ткань салфеток островками выбивались среди великолепия посуды. Тор ни разу не вмешался в разговор, который поддерживала леди Лайл, хотя всё время прихлёбывал из высокого кубка вино янтарного цвета, от которого Гвеннан тактично отказалась. Все такие излишества были полностью изгнаны из хозяйства мисс Нессы, и Гвеннан не доверяла своей реакции на подобный напиток.

На ее отказ леди Лайл только кивнула, почти одобрительно, и Гвеннан с благодарностью заметила, что сама хозяйка не позволила наполнить стоявший рядом с ней кубок.

Нет, Тор Лайл не говорил, хотя глаза его, слегка сузившиеся, как во время первой их встречи у насыпи, постоянно переходили от хозяйки к гостье и обратно. Похоже на человека, озадаченного загадкой, которую обязательно нужно решить.

После еды хозяйка направилась ещё в одну комнату, тоже со стенными панелями. Панели были раскрашены, причём такими яркими красками, будто их совсем не коснулся возраст. Как будто кисть, влажная от краски, только что нанесла последний мазок. На них были изображены фигуры, вполне человеческие, за которыми вздымались большие и малые города, изображённые с полным отсутствием перспективы, которая никогда не тревожила художников прошлого. Картины тянулись по всем стенам, и Гвеннан догадалась, что на них изображаются какие-то последовательные события, потому что на всех панелях она заметила одни и те же фигуры.

Но у неё не было возможности рассматривать эти картины, потому что леди Лайл выложила на стол вполне современные фотографии. Они казались странно неуместными на фоне этих стен. Гвеннан сразу узнала изображённые на них места. Три фотографии камней, у которых она побывала только сегодня утром.

Леди Лайл кивнула, внимательно глядя девушке в лицо.

— Да, — голос у неё был энергичный, живой. — И вот что мы должны поискать. Они лежат непосредственно на линии, которая пролегает вот так… — нетерпеливым жестом она отодвинула фотографии в сторону и достала карту, на которой была проведена алая линия, такая яркая, что казалась живой. Но вся карта потемнела от возраста, другие линии на ней поблекли. Гвеннан пришлось очень внимательно вглядываться, чтобы распознать некоторые ориентиры. Несомненно, это часть долины, но никаких следов жилищ и ферм, которые ей так знакомы.

— Пролегает вот так, — продолжала хозяйка. — И она пересекается с другой линией с севера…

Да, на карте была ещё одна линия, поблекшая, бледно-розовая.

— Видите, где они пересекаются? Точно на лугу, где стоят камни.

— Я никогда не бывала на севере, — Гвеннан попыталась провести пальцем по этой поблекшей, более древней линии. — Эти точки… Неужели это просто пятна от возраста? Нет, они поставлены здесь не случайно — они ведь обозначают другие камни?

— На месте этой пометки на холме — треугольный камень. Его вершина направлена сюда… — теперь палец леди Лайл двигался по линии старой карты. — Его поддерживают три меньших камня, и равновесие в системе абсолютное. Пусть ваши специалисты, которые толкуют о ледниках, объяснят это!

— Леи… — Гвеннан стало очень интересно. — И вместе их пересечения…

— Точки приложения силы! Именно так. Такие места есть, и, вероятно, их гораздо большие. Одно из них — Стоунхендж, Кентербери, со всеми его легендами как о священном месте. Ещё заметнее — Гластонбери. Все эти точки обозначают пересечения лей. Наше соединение сравнительно незначительное. Леи — это линии магнетизма, это уже доказано и перепроверено. Постепенно будет доказано и другое. Мы верим, что когда-то люди умели вызывать эти силы, обуздывать их. Они контролировали силу, которую современный человек и представить себе не может, — она говорила всё быстрее и быстрее, бледное лицо слегка раскраснелось. — Всё забыто… — рука её больше не бродила по карте, а лежала расслабленно, ладонью вверх. Леди Лайл слегка откинулась в кресле, закрыла глаза и порывисто и часто дышала.

Гвеннан в тревоге вскочила, схватила эту расслабленную холодную руку. Очевидно, леди Лайл больна. Гвеннан отвела взгляд от почти потерявшей сознание женщины и посмотрела туда, где сидел Тор Лайл, не принимавший участия в изучении карты. Не пошевелился он и сейчас, хотя его родственница явно нуждалась в помощи.

— Она больна! Нужно вызвать доктора Хьюза!

Молодой человек покачал головой. На губах его снова появилась улыбка, глаза оставались полуприкрытыми. Ей хотелось закричать на него.

Поднявшись на ноги, он не подошёл к женщине, чьё прерывистое дыхание отчётливо слышалось в комнате. Напротив, отошёл к камину и потянул за висевший там шнурок. Леди Лайл слегка пошевелилась, открыла глаза и взглянула прямо на Гвеннан. В лице её не было краски, руки, которые держала девушка, были холодны, вялы. Женщина глубоко вздохнула, затем ещё раз. Улыбнулась — бледный призрак прежней дружелюбной улыбки.

— Я встревожила вас, дитя моё? Ничего. Когда живёшь так долго, как я, даже лёгкое потворство своим слабостям связано с расплатой. Не беспокойтесь, я быстро приду в себя…

Появилась одна из молчаливых смуглых служанок. Гвеннан выпустила руки леди Лайл. Служанка поставила перед хозяйкой поднос с чашкой, казалось, целиком выточенной из рога, и такой маленькой, что зверь, которому принадлежал рог, должен был быть не больше кошки. Леди Лайл медленно протянула руку, взяла необычную чашку и выпила её содержимое. Опустив чашу, она распрямилась. Выглядела она снова здоровой и энергичной.

Глава 3

Раскат грома, прозвучавший прямо над головой, заставил Гвеннан плотнее закутаться в одеяло. За окном блеснула молния, и вскоре послышался ещё один раскат, похожий на взрыв. Молния, должно быть, ударила в дерево где-то поблизости. Ещё один громовой раскат…

Но разбудила её не ярость бури. Девушка вынырнула из сна мгновенно, как будто кто-то её позвал. И не только к грому и молнии прислушивалась она.

Гвеннан сглотнула комок в горле. Такого сильного страха она никогда ещё не чувствовала. Тело её застыло, напряглось. Борясь с ужасом, Гвеннан наконец смогла пошевельнуться, сесть в своей сбитой постели, включить лампу, обрадоваться тому, что она работает. Она боялась, что буря что-то повредила и ей придётся оставаться в темноте.

В стены ударил дождь. Она сидела, согнув плечи, вслушиваясь, натягивая на себя стёганое одеяло. Было очень холодно. К осени она всегда закрывала в старом доме комнаты второго этажа и переселялась в маленькую спальню внизу, рядом с кухней.

Молния — ещё один удар грома. Но было и что-то ещё — она не могла найти для этою слов. Гвеннан выскользнула из постели, не стала надевать ждавшие шлёпанцы и прошла по ковру в ванную, руководствуясь слабым светом ночника. Когда она включила вторую лампу, ещё раз ударил гром.

Она наполнила стакан водой, глядя на своё отражение в зеркале. Волосы висят потными прядями. Лицо вспухшее и необычно бледное. Гвеннан напилась и подумала, не стоит ли согреть немного молока. Всё равно она не спит.

Дурные сны. Должно быть, буря вызвала кошмар, от которого она так неожиданно очнулась. Она не помнила подробностей. Только проснулась она задыхаясь, ночная рубашка промокла от пота, тело болело. Сердце по-прежнему бьётся часто, и трезвые мысли не могут прогнать остатки ночного ужаса.

Ужаса — но перед чем? Она всю жизнь знает такие бури — хотя эта, конечно, слишком запоздала. Неожиданно она ухватилась за край раковины и прочно сжала её: на девушку накатилась волна дурноты. Ощущение тут же исчезло, но Гвеннан испытывала слабость, неуверенность — и страх.

— Ничего страшного… — она старалась рассуждать спокойно. — Всего лишь буря. Ничего страшного!

Придерживаясь рукой за стену, опасаясь возврата головокружения, Гвеннан вернулась в спальню. Но не легла. Она стояла в кружке света, глядя на знакомые вещи, наполовину скрытые в полутьме. На стуле одежда, готовая к утру, книга, которую она читала перед сном, сё маленькие часы, стрелки показывают три.

Всё на месте, никаких отличий от других зимних ночей, когда она пользуется этой комнатой. Да и почему им тут быть? Она присела на край кровати и натянула на себя одеяло.

Фантазии — им нельзя доверять. В последнее время она позволила слишком разгуляться своему воображению. Гвеннан подложила подушку под спину, не способная лечь, не желая выключать лампу. Книга… почитать немного…

Но часть её сознания оставалась настороженной, нацеленной в другом направлении. Она думала о так неожиданно начавшемся знакомстве, которое теперь грозит изменить её привычное существование. Первое посещение дома Лайлов оказалось не последним, и каждый раз её туда влекло какое-то волшебное очарование.

По какой-то причине леди Лайл продолжала поддерживать отношения с нею, и это удивляло Гвеннан. Что интересного взамен может предложить она женщине, чья жизнь так далека от неё, так абсолютно чужда всему, что близко Гвеннан?

Деревенская девушка без законченного образования, не обладающая манерами и воспитанием, самая обычная девушка. Казалось бы, леди Лайл выберет её в последнюю очередь. Оглядываясь назад, Гвеннан с трудом могла поверить, что всего три недели назад вошла она впервые в дом Лайлов, в эту сокровищницу, так давно служащую жилищем её хозяевам. Она многое с тех пор увидела, поражалась чудесам, скрывающимся за этими серыми стенами. Каждая комната, в которой она побывала, оказывалась новым откровением, например, библиотека с древними картами, старыми книгами, даже иллюстрированными пергаментами, которые свободно разворачивались перед ней, тома такие древние, что к ним крепились замки из проржавевшего железа или почерневшего серебра. Гардеробная с застеклёнными шкафами, многочисленными ящиками и сундуками; в них скрывалось огромное количество чудесных предметов в такой тесноте, что их трудно было отличить один от другого. Она была очарована, совершенно поглощена, околдована в древнем смысле этого слова.

Но у неё никогда не было достаточно времени, чтобы полюбоваться этими чудесами. Как только она проходила через большие, похожие на крепостные двери дома, её вниманием полностью овладевала хозяйка. Леди Лайл отвечала на вопросы, искусно вовлекала в разговор. И только выйдя из дома, Гвеннан начинала понимать, как тонко и незаметно извлекает из неё леди Лайл все подробности её жизни и как мало о хозяйке она узнаёт в свою очередь.

Иногда задавались вопросы об её родителях. На них она мало что могла ответить. Мисс Несса, как очень рано поняла Гвеннан, не любила человека, за которого вышла замуж её младшая сестра. Во время редких приступов откровения мисс Несса называла его бродягой. И как и следовала ожидать, он и его жена умерли далеко от дома, в каком-то месте на юго-западе, занимаясь каким-то глупейшим исследованием в пустыне. Мисс Несса выполнила свой долг, воспитав девочку и делая всё возможное, чтобы она не унаследовала глупый образ мыслей и поведения своих родителей.

От этих отрывочных сведений об её происхождении разговор искусно переводился на её занятия. Впервые в жизни встретив интерес к тому, что больше всего её интересовало, чему девушка посвящала свои робкие попытки исследования и что не понял бы ни один человек в городке, Гвеннан говорила и говорила — впоследствии с чувством немалого стыда она думала, что говорила слишком много, слишком самоуверенно. Как будто хозяйка дома Лайлов выдала ей ключ к двери, которую она и не надеялась открыть.

К счастью, Тор Лайл во время этих разговоров отсутствовал. Гвеннан по-прежнему не доверяла ему, он ей не нравился. Но вскоре после первого посещения Гвеннан, Тор Лайл исчез без всяких объяснений со стороны хозяйки. Вероятно, отправился в одно из тех путешествий, которые так обычны для членов этой семьи. Леди Лайл, казалось, не испытывала необходимости в нём.

Тор Лайл. Гвеннан поудобнее устроилась на подушке. Она понимала, что у неё нет таланта к общению. При каждой встрече с ним она это чувствовала. И дело было не только в том, что она ощущала себя неуклюжим переросшим ничтожеством, а он над ней молча насмехался. Нет, она ясно сознавала, что ему не нравится интерес, который проявляет к ней его тётка. Но было также совершенно ясно, что дом принадлежит леди Лайл и только её желания имеют значение.

У неё же — даже если всё неожиданно завтра кончится и леди Лайл тоже исчезнет — у нее будет над чем задуматься. Она…

Гвеннан внезапно застыла и сидела теперь напряжённо, одной рукой прикрывая рот, широко раскрыв глаза. Буря ушла, только вдалеке слышались звуки грома. Но окно по-прежнему было плотно закрыто. Как же она услышала это — странный шорох ног, треск веток, которые наваливают к стенам, как дополнительную изоляцию на зиму, — древнее обыкновение, которому следуют все жители городка. Гвеннан медленно повернула голову. Её снова охватил страх, сильный, ослабляющий, заливающий сознание, охватывающий тело. Окно — прямоугольник тусклого свечения…

Там…

Гвеннан не могла пошевельнуться, перевести дыхание. Она поняла, что существует такой ужас, который милостиво затуманивает сознание. Может, она на мгновение действительно потеряла сознание — впоследствии она не могла сказать уверенно. Медленно ощутила она своё тело, застывшее, холодное, руки так вцепились в края стёганого одеяла, что болели пальцы.

Красные… красные глаза! Да, она уверена, что это глаза. Голова, в которой они помещались, оставалась неясной туманной массой. Но эти глаза — как непогасшие угли в очаге — околдовали её. Она вздрогнула, ощутив леденящий ужас. Ужас… и ненависть, страшная ненависть, которой не выдержать никакому человеку — вот что было в этих пламеневших глазах!

И это был не сон. В ночи притаилось что-то, не принадлежащее нормальному миру. Говорят, в лесах водятся медведи… прошлой зимой видели даже кугуара… Но это не животное… нечто другое… непохожее на то, что ей известно… в это невозможно поверить.

Гвеннан издала негромкий звук, весьма близкий к стону. Неизвестное существо следит за ней, она ему видна, освещена лампой. Девушка прислушалась: ведь сначала сё внимание привлёк треск веток у основания стен. Неужели сейчас раздастся звон стекла, и это существо ворвётся к ней? Она чувствовала всю силу его ненависти.

Гвеннан не знала, долго ли она так просидела в ожидании нападения. Вначале она не могла даже пошевелиться, эти глаза держали её в неподвижности. Потом, с величайшими усилиями, каких не знала за всю свою жизнь, переползла на другую половину кровати, подальше от окна. Боясь, что ноги под ней подогнутся, не доверяя им, она ухватилась за спинку кровати.

Телефон… помощь… Она пыталась рассуждать. С огромными усилиями заставила себя отвести взгляд от окна. Чтобы позвонить, нужно пройти через небольшую прихожую в кухню, которая по деревенскому обычаю зимой служила также гостиной.

Гвеннан поползла на четвереньках. Все свои силы вкладывала она в необходимость двигаться по холодному полу, продвигаться с каждым движением хоть ненамного. Её окутала темнота прихожей. Пришлось приподняться, чтобы поймать ручку кухонной двери. И вот она упала в кухню, всё ещё тёплую от хорошо прикрытого древесного огня.

Чуть не плача от усилий, она ухватилась за край старого дивана, оттуда переползла к стулу у маленького столика. Когда она упала на стул, руки её так дрожали, что она не сразу смогла подтянуть к себе телефон. И набрать номер сразу не смогла, сделала три напрасных попытки, прежде чем набрала номер полиции.

— Конечно, тут кто-то был, Гвен. Все ветки внизу раскиданы и сплюснуты. Дождь этого сделать не мог, но я не слышал, чтобы медведь заходил так далеко в город. Не в наши годы, — полицейский Хьюз облокотился о кухонный стол. Гвеннан наливала ему вторую чашку дымящегося кофе. — Беда в том, что земля слишком застыла от заморозка сразу после дождя, никаких следов не остаётся. На рассвете Сэм приведёт своих собак. Но хуже всего вонь — никогда ничего подобного не слышал. Выворачивает наизнанку. Медведь так не воняет, даже скунс в опасности. Знаешь, Гвен, не очень-то хорошо, что ты живешь здесь одна. Отрезана от всех. Дом Ньютонов далеко от тебя, и между вами ещё эта живая изгородь, из-за неё твой дом совсем не виден. А отсюда не видно их дома… — он посмотрел на окно, в котором виднелся серый свет утра.

— И если тут поблизости бродит медведь…

Гвеннан плотнее запахнулась во фланелевый халат. Она с огромным усилием сохраняла самоконтроль до появления Эда Хьюза. Он, во всяком случае, не увидел сё, почти впавшую в идиотизм от страха. А ведь так было. Он всего на два года старше её, но они вместе ездили в школьном автобусе в школу в центре. Насколько она знала, Эд Хьюз особым воображением не обладает, но, возможно, как раз без этого свойства в такой ситуации лучше.

Она была очень осторожна в своём рассказе. Красные глаза — да. Но она умолчала о том ощущении крайнего ужаса, которое разбудило её, о предельном зле, стоявшем за этим ужасом. Теперь она радовалась, что посетитель оставил следы и она правильно поступила, вызвав помощь от… От чего? Гвеннан отказывалась дальше следовать за этой мыслью.

— Но зачем медведю заглядывать в окно? — вслух спросила она.

— Ну, может, это не так уж странно, как ты думаешь, Гвен. Медведи бывают любопытны. Я слышал, как года два назад один из них бродил в лесу Скотта и напугал туристов, просунув голову в их палатку. Захотел посмотреть, как они одеваются. Может, этого привлёк твой свет, и он решил взглянуть: Собаки Сэма возьмут след… Умные псы. Прекрасный кофе, Гвен, большое спасибо. Мне нужно позвонить из машины. Подожду, пока не приедет Сэм… Сейчас стало светлее, может, я и сам что-нибудь увижу. Эта вонь… вот уж что меня достало. Медведи, может, и не кусты роз, но так они не воняют!

Он вышел, а Гвеннан побрела в спальню одеваться. С появлением Эда она осмелилась подойти к окну. Да, ветви внизу придавлены чем-то тяжёлым. Ужас прошёл, остался только тупой гнев — и на свой срыв, и на это существо, которое так напутало её.

Надев пальто и накинув на голову шарф, она вышла. Запах! Обогнув угол дома, она торопливо сглотнула. Та самая отвратительная вонь, с которой она уже встречалась — в тот вечер, когда впервые побывала в доме Лайлов. Значит, и тогда там бродило это существо? Ей повезло, что она с ним не встретилась!

Ветви покрывали всю землю, и никаких следов не было видно, только две-три бесформенных вмятины. А зловоние стояло такое, что она не смогла заставить себя подойти ближе.

По дороге шумливо поднимался грузовичок-пикап, Гвеннан слышала возбуждённый лай. Грузовичок подъехал, остановился, из кабины вышел Сэм, поговорил с Эдом, потом открыл задний борт пикапа и свистнул. Оттуда с лаем вылетели три собаки и принялись бегать, принюхиваясь к листьям. Сэм надел поводки и через ворота повёл собак к дому.

Однако далеко он не ушёл. Возбуждённый лай внезапно прекратился и сменился паническим воем. Собаки попятились и присели на задние лапы. Как Сэм ни старался заставить их двигаться дальше, они не слушались. Сэм выкрикнул приказ, вой прекратился, но собаки жалобно заскулили. Гвеннан никогда не слыхала у животных такого жалобного вопля. Собаки прижимались животами к земле, а Сэм дёргал за поводки и старался подтащить их к дому.

Он тянул изо всех сил, лицо его побагровело, и он уже начал произносить слова, не вполне понятные Гвеннан.

— Эй, ты, Пит! — он привязал два поводка к изгороди и обратился к самой большой и старшей из собак. — Вставай! Какого дьявола? Вставай!

От сильного рывка собака проехала вперёд примерно с фуг. Потом подняла голову и испустила такой дикий вой, что Гвеннан подумала: от страха животное сошло с ума. Сэм посмотрел на собаку, снова прижавшуюся животом к земле, и на его лице вместо гнева появилось удивление.

Он опустился на колени и провёл рукой по дрожавшей спине собаки.

— Ну, хорошо, парень, всё в порядке! Полегче, Пит, — он перевёл взгляд с собаки на Эда.

— Тут что-то не так, далеко не в порядке. Никогда не видел, чтобы они так себя вели. Медведи… медведей они знают. Никакой медведь не заставил бы старину Пита дрогнуть… он берёт медвежий след так же легко, как вычёсывает блоху. Но… — он поднял голову, осмотрелся, и на его лице появилось выражение отвращения. — Тут был не медведь. Эд, не знаю, что это было, но скажу тебе прямо: не медведь!

— Что же тогда? — спросил полицейский. — Посмотри под окном: все ветви раскиданы. Кто-то стоял тут и смотрел на Гвен. Слишком темно было, чтобы она что-нибудь рассмотрела. Только красные глаза и что-то чёрное.

Впервые Сэм обратил внимание на Гвеннан. Он долго смотрел на неё, как будто в изумлении.

— Смотрел на неё красными глазами, — негромко произнёс он. В голосе его больше не слышалось негодование. — Плохо звучит. Давно уже не было…

— Чего? — спросил Эд. Сэм по возрасту годился ему в отцы. Гвеннан знала, что мистер Граймз примерно ровесник мисс Нессы.

— Давно уже не появлялся Чёрный Дьявол, — ответил Сэм. — Вы, молодёжь, верно, о нём и не слыхали никогда. Давно это было, и люди забывают… особенно плохое. В последний раз это случилось, когда мой дед был ещё слишком мал, чтобы занести растопку в дом. Два-три раза приходило это существо, обычно после сильных бурь со множеством молний. Однажды до смерти напугало одну женщину. У неё было больное сердце, а эта штука поглядела на неё в окно. Так рассказывают. Дочь услышала её крик. Прибежала, увидела упавшую мать и успела заметить, как скрывается черное существо с красными глазами. Мужчины искали его, но никаких следов не нашли, ничего ясного. Но тогда это был не медведь, и сейчас не медведь. Мои собаки не помогут, Эд. А если у тебя есть ум, которым господь наделил человека, ты тоже не станешь тут бродить. Лучше оставить эту штуку в покое.

Сэм взял в руки поводки и повёл своих присмиревших молчаливых собак назад в пикап. В его походке ясно читалось желание побыстрее убраться. Ни слова не говоря, он посадил собак в машину и уехал.

Эд Хьюз смотрел, как он уезжает, очевидно, от удивления лишившись дара речи.

— Ну… чего это он так? — спросил он больше у всего мира, чем у Гвеннан. — Никогда не слышал о Чёрном Дьяволе… и на Сэма такая глупость не похожа. Мне нужно поговорить об этом с шерифом, Гвен. Но я подожду, если ты хочешь закрыть дом… Куда тебя отвезти?

Гвеннан покачала головой. «Не думаю, чтобы оно вернулось. Тем более днём, Эд. Дай мне возможность подумать…»

Эд неуверенно посмотрел на неё.

— Не хочется уезжать и оставлять тебя одну. Загляну к Ньютонам. Очень одинокое место, как подумаешь. Но раньше никогда не было поводов для беспокойства.

— Я больше не беспокоюсь, — уверила она его. — Всё в порядке, Эд, — она посмотрела на часы. — Всё равно сегодня библиотеку открывать раньше. Сейчас позавтракаю и пойду туда: много нужно сделать до открытия, — и она неуверенно добавила: — Мне кажется, Сэм не выдумывал. Я посмотрю в старых бумагах и записях, может, спрошу кого. Если шериф что-нибудь знает, Эд, пожалуйста, расскажи мне.

— Конечно, Гвен. Ну, хоть вонь рассеивается. Плохо, что она тут у тебя под окном. Всё равно не хочется тебя оставлять одну…

— Вздор! — ожила её прежняя независимость. — Всё в порядке. Может, это кугуар, Эд. Я слышала, они бывают очень большие, а глаза светятся по ночам, как у кошки.

Он покачал головой. «Это не кошачий запах. Привезу сюда шерифа, как только смогу. Он вчера вечером уехал в Хаверсвилл, но к утру хотел вернуться».

Глядя на уезжавшего Эда, Гвеннан подумала, не слишком ли она храбра. Но поднявшийся ветер разогнал ужасное зловоние, а утренний свет действовал успокаивающе. Дом выглядел как обычно. Сидя в кухне, она уже не могла понять, чего это так презренно струсила. Снова взглянула на придавленные ветви. Углубления, которые она заметила раньше, теперь скрылись под наметёнными листьями, и Гвеннан сомневалась, чтобы неизвестное существо можно было выследить. И конечно, не с помощью собак.

Чёрный Дьявол… Она хмурилась, готовя тосты и доставая кувшин с черничным джемом. Чёрный Дьявол… Чёрный Пёс… Они часто встречаются в мифах и легендах. Она читала народные сказки о существах, которые появляются и исчезают… у них не бывает земных соответствий, но их видели очень надёжные свидетели. Точно так же, как накапливаются удивительные наблюдения НЛО, растёт количество и других чуждых проявлений… странные животные… если это животные… появляются, выслеживают, иногда даже нападают на людей… и совершенно исчезают, когда организуются их систематические поиски.

В одной из книг утверждается, что такие существа чаще попадаются вдоль линий лей — этой загадочной сети каналов магнитного поля, которые, предположительно, покрывают весь земной шар, но только на территории Англии достаточно надёжно нанесены на карты. Карта в доме Лайлов свидетельствовала, что на месте стоячих камней такие линии пересекаются. Животные… чудовища… существа иного мира… они могут проникать через ворота, открывающиеся в месте пересечения лей… Дикая мысль… Но разве не оказывались справедливыми ещё более дикие предположения?

Гвеннан пила кофе и смотрела на телефон — позвонить леди Лайл, поделиться с ней этим соображением? Но, положив руку на наборный диск, остановилась. В последнее время хозяйка дома Лайлов часто болеет. Только вчера её служанка звонила Гвеннан, чтобы отменить назначенную встречу. Нет, она не должна сейчас тревожить ее.

Ясно также, что болезнь быстро развивается и становится серьёзной. Гвеннан однажды решилась спросить хозяйку, обращалась ли та к врачу. Леди Лайл уверенно ответила, что получает всё необходимое лечение. И слова эти прозвучали так, что Гвеннан поняла: продолжение этой темы невозможно.

Как ни дружелюбно настроена леди Лайл, как ни приятны их взаимоотношения, Гвеннан всегда знала, что существуют барьеры, которых она преодолеть не может. Даже касаться их нельзя. Она всегда благоговела перед этой женщиной, чувствовала себя слишком молодой и неловкой в её присутствии.

Она позавтракала, прибралась в доме и при свете уже взошедшего солнца направилась к центру городка. Стало холоднее, и она подумала, что уже недолго до первых настоящих морозов. Зимой жителям городка приходится трудно, особенно в снежную бурю. Конечно, им не в такой степени нужно надеяться только на себя, как обитателям ферм и жителям прибрежной полосы, где в полную силу свирепствуют бури, но всё же к зиме нужно относиться серьёзно.

Она никогда раньше не задумывалась, насколько изолирован дом мисс Нессы. Гвеннан даже нравилось его одиночество. Нет, она не позволит, чтобы события прошлой ночи запугали её. И даже если бы она захотела переселиться, в городе нет подходящей свободной квартиры. Мотель у дороги закрывается в конце туристического сезона, и она не слышала о том, чтобы сдавались квартиры. У неё есть телефон, и если она испугается, то может пойти к Ньютонам.

Шагая навстречу ветру, Гвеннан добралась до библиотеки, открыла дверь и принялась снимать верхнюю одежду. В библиотеке тепло. Джеймс Кворлз хорошо приглядывает за печью. Пройдя в читальный зал, она посмотрела в окно на центр города. И увидела мистера Стивенса. Он вышел из юго-западного крыла белого дома. Слишком рано ему отправляться в свой офис. Но нет. он туда не идёт, а направляется через площадь прямо к библиотеке.

Зачем? Он, конечно, член попечительского совета, но Гвеннан не могла придумать, какая чрезвычайная причина ведёт его к ней.

— Я видел, как вы входили, — заговорил юрист, даже не здороваясь. Совсем на него не похоже. — Я знаю, вы хотели бы узнать. Она мне звонила вчера вечером. Леди Лайл. Ей как будто хуже… её отправляют в больницу. А потом, вероятно, отвезут по воздуху в большую клинику на западе. Там есть врач, к которому она уже обращалась. Просила передать вам привет. Боюсь, — юрист выглядел встревоженным, — когда я в последний раз её видел, выглядела она очень плохо. Но она верит в того человека, к которому направляется.

— Она… она оставила адрес? — почему ей звонила служанка, а не сама леди Лайл? Не попрощалась? Может быть… может быть, это доказательство, что их отношения никогда не были такими, какими она их считала? Что они не были настоящими друзьями, не становились ими? Она ощутила потерю, какую-то пустоту. Это больно. — Я… могла бы написать ей.

— Нет, не оставила. Сказала, что свяжется, как только сможет. Но выей явно понравились, Гвеннан: впервые она проявила хоть какой-то интерес к окружающим. И заставила меня пообещать, что я побыстрее скажу это вам, — Гвеннан казалось, что он смотрит на неё и удивляется: что леди Лайл могла найти в ней?

Потом он кивнул. «Это всё. Дам вам знать, если узнаю что-нибудь ещё. А может, она сама свяжется с вами, когда устроится».

— Да, — просто согласилась Гвеннан, хотя внутренне очень в этом сомневалась.

Глава 4

Гвеннан торопливо вымыла руки. Через двадцать минут у неё урок, а она слишком много времени провела в кладовке, перебирая пыльные ящики со старыми бумагами, журналами, блокнотами и брошюрами, давно уже потемневшими от времени и полусгнившими. Информация, которую она сумела извлечь из них, поместилась всего на нескольких страницах её записной книжки.

Рассказ Сэма Граймза о Чёрном Дьяволе заставил её обратиться к наследству семьи Кроудер. Старая миссис Кроудер умерла пять лет назад, она оказалась последним членом семьи и потому завещала все свои бумаги — четыре плотно набитых картонных коробки — библиотеке. Бумаги поступили в последние месяцы жизни мисс Нессы, времени на их разборку не было, и их просто оставили в кладовке. И Гвеннан совершенно о них забыла. Вспомнила же только сейчас.

Кроудеры, по словам мисс Нессы, в течение нескольких поколений служили в городской ратуше и вели тщательные записи. Её слова оказались справедливы. В бумагах Кроудеров Гвеннан не только нашла описание появления Чёрного Дьявола, о котором рассказывал Сэм, но и намёк на то, что Чёрный Дьявол и раньше был известен в долине.

К сожалению, в этот день у неё не оставалось больше времени для поисков. Она торопливо поднялась наверх. Библиотека размещалась в старом доме Пайронов, одном из первых зданий города. Внутренние перегородки частично разобрали, когда поначалу здание служило местом городских собраний, потом церковью, после того как первая церковь сгорела в 1880 году. Читальный зал поэтому имел странную форму, с альковами и нишами, зимой в нём бывает не очень светло. Но пока, несмотря на неоднократные обращения к совету, ламп не добавили.

Раньше эти тёмные углы вызывали у Гвеннан только раздражение. Теперь же, испытывая отвращение к самой себе, она обнаружила, что время от времени со страхом оглядывается на них и прислушивается, особенно когда посетителей нет и она остаётся одна. В этот день она даже с нетерпением ждала урока, когда здание наполнится шумом и суматохой.

Две смущённые мамаши привели цепочку детей на библиотечный урок, с ними была сама мисс Грэхэм. В конце урока она отвела Гвеннан в сторону и, явно чувствуя себя неловко, заговорила. Казалось, она сама не знает, как выразиться, и говорит только потому, что обязана.

— Тридцатого мы не придём. На следующей неделе занятия пойдут по новому расписанию…

— По новому расписанию?

— Да. Родители на Спринг Роуд и Хардвик Трейс недовольны тем, что автобус приезжает слишком рано, особенно сейчас, когда утром так темно. И хотят, чтобы после школы дети сразу возвращались домой. Они встречались с мистером Адамсом, и было решено изменить расписание. Так что в этом семестре теперь уже для дополнительных уроков нет времени.

— Да, и мы не хотим, чтобы нас забрал старый дьявол, — выскочил из-за спины мисс Грэхэм Тедди Паркер. — Мой папа говорит, что сейчас обязательно нужно быть дома засветло. Этот старый дьявол, он съел цыплят у Хаскинсов!

— Довольно! — мисс Грэхэм обладала почти исчезнувшей ныне способностью взглядом и тоном голоса подчинять себе самых непокорных. Тедди быстро улетучился.

— Это, конечно, только большая кошка, — сказала учительница. — Но слухи ходят такие, будто тут бродят целые стаи кровожадных тигров. И я не могу отрицать, что у родителей есть основания тревожиться, особенно после того, что произошло у Хаскинсов.

— А что произошло? — поглощённая весь день своими расследованиями, Гвеннан почувствовала, что совершенно не знает свежих городских новостей. В городке слухи и новости распространяются быстро. Как она могла их пропустить?

— Какой-то зверь пробрался в их большой курятник — знаете, они занимались производством яиц летом, даже поставляли яйца на завод замороженных завтраков во Фримонте. У них там большие неприятности. Я слышала, что большинство кур просто разорваны на части живьём. К. тому же старший сын Хаскинсов нашёл на краю их большого поля мёртвого оленя. Он тоже растерзан. Мне кажется, что этот зверь бешеный.

И странно, когда пытались пустить по следу собак, те отказались. И теперь повсюду рассказывают старые легенды…

— Я знаю, о Чёрном Дьяволе.

— А что вы видели ночью во время бури? — мисс Грэхэм пристально посмотрела на неё. Гвеннан не удивилась: история о том, как она вызвала Эда, теперь разошлась по всему городу, может, даже и по округу. И, конечно, помогла усилить всеобщее беспокойство.

— Не очень много. Было ведь темно. Что-то большое и черное за окном, — нет смысла добавлять страхов.

— И вы живёте одна! — мисс Грэхэм покачала головой.

Не лучше ли от этого отказаться?

— Пока нет, — Гвеннан заставила себя улыбнуться. — Но должна признаться, что в эти дни телефон у меня раскалился: все звонят и предупреждают. Что касается Дьявола — я ведь не цыплёнок, чтобы искушать его. Но вы правы: это большая кошка, пантера, может быть, больная. Рано или поздно её застрелят, и все вернутся к нормальной жизни.

Но от своих мыслей Гвеннан так же легко отделаться не могла. Слишком многое в происшествиях было созвучно не только с прочитанными ею книгами (чёрные собаки, дьяволы, страшные чудовища, появляющиеся иногда во время сильных электрических бурь), но и с загадочными записями, найденными раньше в этот же день. Воспоминание об этом зле с красными глазами вызывало у неё такое чувство, которым она даже и не думала с кем-нибудь поделиться… И этот ужасный запах…

Может ли такой запах быть свойственным известным животным? А что если она видела то же существо, которое напало на ферму Хаскинсов? Слишком похоже на описания в книгах, хотя они ни с кем не может этим поделиться.

Немного погодя, закрывая дверь библиотеки, Гвеннан вздрогнула: из-за большого куста сирени, теперь совсем уже лишённого листвы, кто-то неожиданно вышел к ней.

— Мисс Даггерт…

Гвеннан понадеялась, что он не заметил её испуга. «О, мистер Лайл, нет ли у вас сведений о вашей тётушке?» Она могла подумать только о таком поводе для их встречи.

— Сарис? Нет, я ничего о ней не слышал. Вы ждёте письма? — голос его звучал весьма резко.

— Нет. Но я слышала, она заболела. Естественно, я тревожусь…

— Естественно… — снова в голосе его прозвучала насмешка. — Я не посыльный. Скорее… можете считать меня телохранителем. Вы знаете, поблизости бродит Чёрный Дьявол. Мне кажется, вы имели счастье лично убедиться в его существовании. И у вас действительно одинокий дом. Туда сейчас идти одной опасно.

— Я всю жизнь дважды в день хожу этой дорогой, — возразила Гвеннан, не сумев удержаться от резкости в ответе. Она не желает признаваться Тору Лайлу, что чего-то боится. Что, закрывая дверь библиотеки, она припоминала, сколько тёмных мест на дороге и каково расстояние от одного дома до другого.

— Да, но это было до появления Дьявола. Скажите, мисс Даггерт, какой теории вы придерживаетесь? Что это сбежавшая бешеная пантера? Или что-то другое? Может, из прошлого?

Она пошла быстрее обычного, он — рядом с ней. Не способная придумать никакого дела в городе, она не знала, как избавиться от его общества. Прибегать к прямой грубости ей не хотелось.

— Понятия не имею, что это такое…

— Пантера, — продолжал он, — оставила бы какие-нибудь следы. По крайней мере у вашего дома после дождя. Конечно, Дьявол — он ведь не принадлежит нашему миру — может не оставлять никаких следов — если пожелает. Например, вскоре после появления здесь, в долине, первых поселенцев, на одной из ферм жил кузнец, по фамилии Хаскинс (поразительно, как сохраняются эти фамилии). У него пропал породистый бык. Оказалось, что бык был разорван на части. День или два спустя его самого преследовало в лесу нечто, чего он так и не смог описать. Главным образом потому, что спятил и больше никогда не пришёл в себя.

Далее. В 1745 году отряд французов и индейцев, пытавшийся совершить набег на долину, был разогнан, а один из французов убит. Причём у него оказались такие же раны, как и у быка. Его товарищи бежали, и больше враг никогда не приходил в долину. Но Дьявол бродил по окрестностям ещё недели две и убил двух коров — а также довёл одну старую женщину до сумасшествия, как Хаскинса. О да, очевидно, у Дьявола есть привычка время от времени навещать эту местность.

— Похоже, вы занимались этой темой, — заметила Гвеннан. Она решила сохранить в тайне прочитанное в бумагах Кроудеров, но, по-видимому, у Лайла свои источники информации.

— О, у нас свои записи по истории долины. Мне кажется, многим Лайлам нравилось вести дневники и тому подобное. Их множество к услугам того, кто захочет поискать старые легенды. Как насчёт этого, мисс Даггерт? Не хотите ли помочь мне погрузиться в прошлое? Не знаю, сумеем ли мы обнаружить что-нибудь относящееся к нынешнему случаю, но вам будет интересно. Завтра суббота, и мне кажется, вы закрываете библиотеку в полдень. Не будете ли моей гостьей за ланчем и не позволите ли показать вам…

— Нет, — отказ её был быстрым и решительным. Она не сразу поняла, насколько резок был её краткий ответ. И потому, преодолевая внутреннее нежелание, добавила: — Завтра ежемесячное заседание попечительского совета. Я должна там докладывать.

— Ну, тогда в воскресенье… — начал он тем же ленивым, насмешливым тоном.

— В воскресенье церковь, а потом я обедаю с мисс Грэхэм и её матерью.

— Что оставляет нам…

— Мистер Лайл, я буду с вами откровенна. У меня нет желания посещать дом Лайлов, пока я не получу приглашения вашей тётушки.

Казалось, она заставила-таки его замолчать. Хотя улыбка на его губах сохранилась. После молчания — Гвеннан была уверена, что он намеренно продлевает его, чтобы вызвать её смущение, — он сказал:

— Между прочим, вы бежите. У вас нет ни единого шанса на победу. Я вам покажу вещи, которые вас поразят. Они совершенно изменят ваш узкий, тесный, скучный мир. Рано или поздно вы это всё равно узнаете, но лучше, если я стану вашим проводником, несомненно, лучше, и, вероятно… безопаснее…

Беспокойство, которое она всегда испытывала в его присутствии, превратилось в раздражение. «Меня это не интересует. Я хочу, чтобы вы поняли: МЕНЯ ЭТО НЕ ИНТЕРЕСУЕТ!» — ей не хватило храбрости выпалить, что он ей не нравится, что его присутствие ей неприятно и что чем меньше она его будет видеть, тем лучше.

— Вы заинтересуетесь. Когда наступит время и вы это поймёте, дайте мне знать.

Гвеннан упрямо покачала головой. Так как, несмотря на её откровенную враждебность, он не уходил, она попыталась найти другую тему для разговора — такую, которая не ведёт к дьяволам, истории или ещё чему-нибудь такому. Молодой Лайл же был как будто чем-то доволен, и она решила, что плохо справляется с ситуацией.

— Куда уехала леди Лайл? Она в больнице? Мне хотелось бы написать ей…

— Вы узнаете, если ещё не поняли этого, что Сарис — женщина с причудами. У неё имеется по всему миру несколько убежищ, куда она удаляется, когда мир ей наскучит. Сейчас она, несомненно, наслаждается в одном из них.

— Но она больна! — возразила Гвеннан. Он ведёт себя не как заботливый родственник.

— Сарис больна или здорова — как хочет и когда хочет. Милая девушка, не рассчитывайте, что Сарис долго будет интересоваться вами. Она часто проявляет интерес к кому-нибудь, начинается игра в дружбу, а потом, когда ей надоедает, она разрывает знакомство. И могу подтвердить, что Сарис часто всё надоедает. И в таком случае самый приемлемый выход — болезнь. Вы не согласны?

— Я её видела — она больна, — повторила Гвеннан, сдерживая своё раздражение, а вместе с тем и растущее подозрение, что он, возможно, прав. Она часто гадала, чем вызвано её неожиданное приглашение в дом Лайлов. Неужели это была всего лишь игра? Нет, она отказывается в это верить.

— Естественно. Сарис — прекрасная актриса…

Гвеннан резко остановилась, полуобернувшись к нему.

«Я не знаю, чего вы хотите, зачем говорите мне всё это. Если вы считаете, что ваша тётка больше не хочет меня видеть в своём доме, тогда зачем приглашаете? Что за этим?..»

Хотя улыбка не покидала его губ, она была уверена, что в холодных глазах мелькнуло раздражение, даже гнев. Во время первой встречи она заметила неестественно яркий блеск его глаз; теперь же, в конце дня, они были цвета зимнего льда — тусклые и такие же холодные.

— Вы желаете момента истины. Хорошо… Мне хотелось избавить вас от расстройства, потому что… потому что я нахожу вас интересной. В таком скучном городке мало интересного. Но вы живёте другой жизнью, тайной, глубоко скрытой под вашей колючей внешностью. Как я уже заметил, у моей тётушки случаются приступы внезапного интереса к людям. Но они ей быстро наскучивают, особенно когда ей приходится жить в заброшенном семейном склепе. Таков на самом деле дом Лайлов, знаете ли, мавзолей Лайлов, насыщенное историей место, которым больше никто не интересуется. С вашей помощью она надеялась развеять свою скуку. Но вы для неё ничего не значите, всего лишь беглое увлечение.

С другой стороны, я… — Лайл внезапно замолк.

Гвеннан продолжала смотреть на него. «Я не интересуюсь. Я уже сказала вам и повторяю. Может, на этот раз вы поймёте. Вы сделали своё предложение. Вам тоже нужно лекарство от скуки, мистер Лайл? Я отказалась принять приглашение. Мне кажется, нам больше нечего сказать друг другу. Прошу прощения…»

Она сделала было шаг, но он протянул руку и преградил ей путь.

— Вы не должны… — в его голосе прорвалось нечто странное, она постоянно ощущала это в их разговорах.

— Что? — Гвеннан больше не могла сдерживать своё раздражение. — Мистер Лайл, не понимаю, почему вы хотите продолжить этот разговор. Нам просто нечего сказать друг другу.

На его лице больше не было насмешки. Он слегка прикрыл веки, так что теперь она не видела холодного блеска его глаз, и как будто быстро и напряжённо думал, пытаясь найти слова, сказать нечто очень важное — для него.

Затем Лайл поднял свободную руку почти на уровень её глаз. Шевельнул пальцем. И внезапно её охватила дурнота, почти такая же сильная, как тогда, когда она уходила от страшных глаз в бурю. Она почувствовала приступ гнева, подняла руки в перчатках и изо всех сил оттолкнула преграждавшую ей путь ладонь. Одновременно она ощутила сильную головную боль, как будто туда что-то ворвалось и пыталось освободиться.

Сквозь туман, на несколько мгновений затянувший её зрение, она увидела, как у него в очередной раз изменилось выражение лица. Он широко раскрыл глаза, они ослепительно сверкали голубым светом. Губы шевелились, будто он произносил неслышные ей слова.

Гвеннан быстро шагнула влево и снова с силой оттолкнула его руку. Преграда пала, будто она обрушила на неё тяжёлый удар. И Гвеннан прошла мимо него, быстро, гордо, не оглядываясь, хотя всё в ней требовало: беги! Она каждое мгновение ожидала, что его рука опустится ей на плечо, останавливая её.

Это столкновение далеко превосходило всё, что она знала в жизни, и вначале она даже не могла поверить, что оно произошло. Каковы мотивы его поступка, чего Тор Лайл от неё хочет? Ясно, что он почему-то не хочет её общения с леди Лайл, но ему самому она зачем-то нужна.

Гвеннан покачала головой. Возможно, он сказал ей правду. Если подумать, его версия событий имеет смысл. Но только что-то в ней сопротивлялось. Она не могла поверить, что леди Лайл изобразила болезнь, лишь бы избавиться от неё, Гвеннан Даггерт. Зачем такая сложная игра? Достаточно просто больше не присылать приглашений. Несомненно, эта женщина понимала, что Гвеннан не станет навязывать своё общество.

По крайней мере, он не пошёл за ней. Может, всё дело в ревности. Хочет быть первым для своей родственницы. И в это Гвеннан могла поверить. Но в таком случае, почему он интересуется самой Гвеннан, зачем так настойчиво приглашает быть его гостьей?

Она продолжала быстро идти. И всё время сознавала, какое множество кустов и живых изгородей закрывает дорогу. Рассказы Лайла, вероятно, извлечённые из семейной истории, то, что она узнала сама (в том числе и сегодня) — всё это не позволяло задерживаться в сгущавшихся сумерках.

Она миновала дом Харрисов и теперь шла мимо длинного палисадника, принадлежащего Ньютонам. Девушка с благодарностью заметила, что в их доме уже горит свет. Потом показался конец аллеи с деревьями, на которых ещё сохранялась высохшая осенняя листва. Дальше уже подход к её дому. Дом у Даггертов маленький и жмётся к земле. Серые, обитые досками стены. Мисс Несса давно решила, что белая краска — это излишество, и до последнего года продолжала красить дом в тусклые тона.

Как всегда, у оснований стен набросано множество ветвей, ветер шевелит груды листьев на дороге и во дворе. Но что-то сегодня в облике дома новое. Может, она просто смотрит на него, что вообще-то редко делает. Обычно она сразу ныряет во входную дверь и не очень рассматривает, что снаружи. Она никогда не любила возиться в саду, и двор для неё — это не место, где летом выращивают цветы.

Теперь собственный дом показался Гвеннан присевшим, пригнувшимся в угрозе и страхе. Качая головой от такой фантазии, она решительно подошла к двери, сунула ключ в замочную скважину, привычным движением повернула выключатель на стене, и тут у неё перехватило дыхание.

Глубокий вдох…

Гвеннан застыла. Злой запах распространяло существо, смотревшее на неё через окно… сейчас тоже запах… хотя не такой сильный. И… в нём не чувствуется зло.

Помимо библиотеки, мисс Несса время от времени интересовалась травами. и, пока была в состоянии, выращивала в саду травы для кухни, разные пряности, которые выдерживают местный суровый климат. По временам дом сё наполнялся запахами: гвоздики и гвоздичного дерева, корицы. Эти запахи в представлении Гвеннан всегда связывались с солением и маринованием.

В запахе, который она ощутила сейчас, чувствовался легчайший оттенок пряностей. Но это не кухонный запах.

И не более тонкий запах лечебной смеси трав и лепестков цветов.

Она медленно прошла по прихожей, высоко подняв голову, словно подражая одной из собак Сэма Граймза, — идя по незнакомому запаху. Запах становился всё сильней. Как будто призывал её, как будто обращался не только к обонянию, но и к другим чувствам.

Он привел её не в холодную переднюю гостиную, в которой она редко бывала в эти дни, заходя туда только по обязанности — стереть пыль. Она остановилась у двери, чтобы убедиться в этом. Кухня. Она вошла в теплое помещение, включила свет и осмотрелась. Всё так, как она оставила утром. Слабо пахнет яблоками в маленькой корзине на столе — и всё.

То, что она ищет, не здесь. Остаётся её спальня. Гвеннан, оставив верхнюю одежду на диване, уверенно прошла в спальню.

Дверь закрыта. Разве она не оставила её утром открытой?

Она положила руку на ручку, но не стала её поворачивать. Свет… слабый… но заметный в полутьме этой части прихожей. Образует тонкую линию перед её ногами там, где дверь не плотно примыкает к истёртому полу. Слишком слабый, чтобы быть светом лампы, но тем не менее что-то там есть.

Гвеннан сглотнула. Во рту у неё пересохло, но ладони рук были влажны. Она должна… Крепко сжав ручку двери, Гвеннан рывком распахнула её, сильнее даже, чем рассчитывала. Но не стала включать свет. В комнате мерцало какое-то свечение, не ровное, а пульсирующее, будто дышит живое существо.

На морском сундучке в ногах её кровати лежал шар, будто сделанный из желтоватого хрусталя; он и был центром этого свечения. Шар лежал на вогнутом основании размером примерно с её ладонь в центре подноса, напоминавшего декоративную тарелку или широкое блюдо. От него и исходил запах, наполнявший комнату.

Гвеннан приближалась к нему осторожно, по одному шагу. Ей показалось, что с сё приходом в комнату пульсация стала сильней и ровней. Она снова почувствовала резкую боль в глазах, такую сильную, что опустилась на колени, поддерживая руками голову, зная, что что-то с ней происходит. Её начала бить сильная дрожь от страха перед неизвестным. И она знала, что это только начало.

Шар начал окутываться дымкой. Она не могла сказать, исходила ли дымка от шара или это просто туманилось её прение. Гвеннан сознавала только, что захвачена чем-то, что выше её понимания, и что она не способна двигаться, будто её связали.

Под поверхностью шара замелькали какие-то тени. Они появлялись и исчезали — и с определённой целью, в этом Гвеннан была уверена. Они становились всё яснее, отчётливей. На мгновение ей показалось, что она видит статуэтку из дома Лайлов — женщину-дерево. Но только теперь она была живой, взмахивала своими усаженными листьями волосами, высоко поднимала в возбуждении руки-ветви. Дриада будто приветствовала приближающуюся бурю.

Появилась ещё одна тень. Гвеннан увидела одежду, металлические блестящие доспехи. Древесная женщина опустила руку-ветвь, провела ею по голове путника. Рассмеялась, когда он отшатнулся, губы сё сложились кружком, она подула, вихрем полетели листья.

Оба исчезли. Гвеннан увидела морской берег, волны набегали на него, покрывали песок пеной. В волнах прыгали и скользили маленькие тёмные существа. Гвеннан не могла ясно различить их, но знала, что это не рыбы и не птицы, но какая-то форма жизни за пределами её знаний, земной нормы.

Лениво вилась дымка, глаза Гвеннан смыкались. Ей казалось, что всё, что лежит за пределами шара, теперь не имеет значения.

Картина снова изменилась. На этот раз Гвеннан узнала насыпь в парке Лайлов. Вот и три камня, высокие, бросающие вызов небу, обладающие силой, большей, чем их прочная поверхность. Это…

Дверь… или якорь? Мысли Гвеннан метались.

Руки сё лежали на краях сундучка, одна ладонью вниз, по обе стороны от блюда с шаром. На блюде показались кусочки голубоватого камня — такими ей виделись произведения тени — и среди них, как среди углей, играли огоньки. Девушка дышала медленно, глубоко, в ритме пульсации шара. Теперь в нём не двигались никакие фигуры — напротив, свет, казалось, угасает, дым расходится и, наконец, совсем исчезает.

Глава 5

Дым растворился в пустоте, свет в шаре потускнел и исчез. Гвеннан подняла руку — кончики пальцев ещё ощущали слабое тепло. Она взяла поднос, на котором стояла странная лампа; крепко держа его, встала с колен и повернулась, чтобы перенести его в реальный мир своей кухни.

Теперь сё ноша находилась на хорошо выскобленной поверхности большого деревянного стола, здесь она не исчезнет, здесь она совершенно реальна. Стеклянный шар; может быть, хрустальный, абсолютно правильной формы, отполированный, но сейчас пустой и прозрачный. Девушка снова осторожно коснулась его. Он слегка сдвинулся с места, потом скатился со своего основания, упал на поднос и придавил голубоватый песок-гравий, открыв взору своё ложе — пьедестал из тёмно-зелёного сверкающего камня, в форме набегающей морской волны, а в середине волны…

Гвеннан смотрела, не веря своим глазам. Она уже видела это — и много раз — столько же раз, сколько встречалась с леди Лайл. Цепь из сложно переплетённых, странной формы кусочков металла — серебра с оттенком зелени. Она каждый раз так привлекала и удерживала взгляд. И серебряная подвеска — диск, увенчанный рогами, — сплавленные вместе полная луна и полумесяц.

Но здесь поверхность диска не пустая, какой она видела её раньше. Внимательно вглядевшись, Гвеннан различила круг символов, похожий на циферблат часов. Но эти символы, зеленовато светившиеся, вовсе не были цифрами. Маленькие, тщательно выделанные, они были видны абсолютно ясно. Это же знаки зодиака! Нет стрелок, обозначающих часы и минуты, но из середины диска вырывается луч, по-видимому, изнутри самой поверхности, очерчивая треугольник, каждой своей вершиной касающийся одного из символов.

Как это сокровище здесь оказалось… почему… Гвеннан не могла догадаться. Но каким-то образом она знала, что оно принадлежит ей, что она должна взять его, как будто сама леди Лайл передала его ей во время их последней встречи.

Девушке не хотелось его касаться. Как будто стоишь перед дверью: откроешь её — и твоя жизнь изменится. Она была в этом уверена, будто ей пообещали это, передавая сокровище. Готова ли она открыть дверь… сделать шаг вперёд… войти?..

Гвеннан села на стул, опёрлась локтями о поверхность стола, положила подбородок на руки и принялась изучать то, что лежало перед ней. Итак, перед ней стоял выбор, честный и справедливый. Но в глубине души она знала, что ещё не начав действовать, выбор она уже сделала. Она облизала губы, протянула руку и взяла подвеску. Цепь обернулась вокруг сё запястья, будто подвеска по своей воле прикрепилась к ней. Световой треугольник на циферблате чуть передвинулся, как стрелки, показывающие новый отрезок времени, только он касался не цифр, а новых символов.

Она ощутила, что металл в сё руке тёплый, как живой. И Гвеннан знала, что теперь не сможет избавиться от него, даже если захочет. Она подняла цепь, нашла замок, и через мгновение подвеска оказалась у неё на груди, как её всегда носила леди Лайл, циферблат с символами спрятан, а к миру повёрнута противоположная, пустая поверхность диска.

Девушка выпрямилась, покачала головой. Всё произошло будто во сне. Она была слегка удивлена, и у неё появилось уверенное ощущение, что она поступила правильно, поступила, как лучше. Лучше — для кого? Но это небольшое сомнение она отбросила.

Встав, она обошла дом, проверяя запоры на дверях и окнах, как делала всегда со времени той ночи с бурей. Под конец подошла ко входной двери и с помощью фонарика осмотрела наружный замок. Ни следов, ни указаний, что его вскрывали. А единственный ключ у неё. Но тогда как?…

Кто-то ведь вошёл. Подвеска, которая теперь на ней, шар в кухне — это доказательства, неоспоримая истина. Тор Лайл?

Взяв хрустальный шар, она снова поставила его на основание. Может, это какой-то хитроумный трюк, придуманный им? Но подвеска принадлежала леди Лайл, не Тору. А хозяйка дома Лайлов исчезла.

Эти её смуглые молчаливые слуги… Может, один из них обладает способностью вторгаться в её дом, не оставляя следов? Он принёс этот дар? Но на самом ли деле это дар? В ней шевельнулось беспокойство; мимолётное, оно тут же рассеялось.

Гвеннан повернулась к шкафу, сняла с широкой нижней полки банки консервов, чтобы расчистить место для подноса с шаром. Потом банками заставила поднос, закрыла шкаф и долго стояла, дыша чуть учащённей. Наверное, надо спрятать и подвеску. Руки её поднялись и тут же бессильно повисли. Нет, это она должна держать при себе.

Если Тор играет свои игры, она должна быть предупреждена. Ключ ко всему — леди Лайл, в этом Гвеннан была уверена. Может, её одурманил дым или запах. Но леди Лайл берегла эту подвеску. Если бы только она больше знала. От раздумий у неё заболела голова.

Тор разговаривал с ней сегодня, пытался зазвать её в дом Лайлов. Она сжала руки в кулаки, ударила ими по столу так, что стало больно. Она застряла — и прочно — в чём-то, чего не понимает. Единственный выход — удерживать воображение в узде и продолжать жить как ни в чём не бывало. Она достала из кармана пальто записную книжку, но не стала просматривать свои выписки из старых документов. Больше ничего подобного, ничего имеющего отношение к «дьяволам», стоячим камням — или жителям дома Лайлов!

Гвеннан готова была бросить записную книжку в печь и поднести к ней спичку, но не смогла заставить себя сделать это. Она просто засунула её в ящик письменного стола рядом со старым продавленным диваном. Потом принялась готовить ужин, решив думать только о фактах и цифрах, которые приведёт в завтрашнем отчёте.

Снаружи стемнело; она слышала, что поднимается ветер. И хоть уже очень позднее время года для грозы, вдалеке послышались раскаты грома. Не отдавая себе отчёта, Гвеннан время от времени поглядывала на окна. И видела только отражённую в стеклах ярко освещённую кухню. Она пожалела, что у неё нет плотных занавесей, чтобы отгородиться ими от внешнего мира. Те, что у неё есть, — льняные — для этого не годятся. Снаружи НИЧЕГО нет, кроме ночи и ветра, поднимающего тучи листьев. Ничего!

Она ела медленно, ложку за ложкой, но еда казалась ей безвкусной, во рту пересохло, и она постоянно отпивала приготовленный ею шоколад. Пища тяжело лежала в желудке, и Гвеннан опасалась, что у неё повторится один из тех приступов расстройства желудка, которые так часто случались в последние месяцы болезни мисс Нессы — тогда она постоянно прислушивалась к голосу в соседней комнате. Теперь она тоже вслушивалась, всем телом, в шум ветра и отдалённый гром. Это должен быть гром. Молнии пока не было видно.

Гвеннан перемыла посуду. Никогда раньше не испытывала она такого одиночества. Может, завести кошку: кошка Ньютонов постоянно приносит потомство. Хорошо бы попросить котёнка. Мисс Несса всегда была против домашних животных: она твёрдо заявляла, что от них больше неприятностей, чем проку. А так успокоительно будет иметь рядом с собой что-то живое.

Успокоительно? Что с ней? Раньше они ни в ком не нуждалась. Мисс Несса — это долг, а не товарищ. Гвеннан давно научилась жить своей внутренней жизнью, своими запросами, и, как она часто самоуверенно думала, она вполне довольна, несмотря на внешне скучную жизнь.

Она решительно взяла бумаги, разложила их на столе, сосредоточилась с хмурым выражением. Математика ей никогда не давалась легко, и приходилось всегда бороться с собой, чтобы решать задачи.

Она столбиками выписывала числа, складывала, вычитала, проверяла и снова перепроверяла. Постепенно перед ней на бумаге показались не числа — прочные блоки, башни, устремлённые в небо каменные пальцы! Гвеннан негромко вскрикнула, ручка вырвалась у неё из пальцев и покатилась по столу.

Перед ней появились стоячие камни, видные вначале только очертаниями. Но со временем они становились всё материальной, и наконец она увидела трёхмерную картину — стоящие на насыпи под ночным небом камни. Небо затянуто облаками, но камни ясно видны, они пульсируют, светятся тем же огнём, что и хрустальный шар. Гвеннан схватила лист бумаги, смяла его, швырнула на пол. Но на следующем листе снова начали вырисовываться камни…

— Нет! — девушка отскочила от стола. Она не подчинится этому! Она Гвеннан Даггерт, в своём собственном доме. Она принадлежит себе.

Ноги её сами собой двинулись к дивану. Руки не подчинялись ей. Они схватили пальто, начали надевать его. Ею владела чья-то воля.

Она взяла шарф и шапку…

— Нет! — Гвеннан слышала, как в пустом доме гулко отдаётся её голос. В нём явственно прозвучала испугавшая её нотка. Она по-прежнему одурманена? Или у неё раздвоение личности? Одна Гвеннан пленена в собственном теле другой…

Напряжённо ведя безнадёжную внутреннюю войну, она еле передвигала ноги. Пытаясь хотя бы остаться на месте, Гвеннан вышла из кухни и прошла по прихожей. Её руки, эти предательские руки, открывали запоры на двери.

Раздался раскат грома. Гвеннан оказалась в ночи. В последней попытке уцепиться за реальность она держалась за дверь, но ветер вырвал её и захлопнул. Вокруг летали листья. В отдалении блеснула молния, но дождя не было.

— Нет!.. — она отчаянно сопротивлялась тому, что делает. Но не было спасения, не было возврата назад. Был только кошмар, в который она попала и из которого никакими усилиями не могла вырваться.

Неведомая сила овладела сё телом. Гвеннан не спотыкалась, она быстро шла, потом побежала. На дорогу — да она знает, куда идёт! К стоячим камням!

Паника, хуже самой сильной физической боли, овладела ею; Гвеннан хотелось закричать, броситься на землю, хвататься за каждый куст или дерево, мимо которых проходила. Но ничего этого она не могла сделать, только шла вперёд, подчиняясь принуждению. Она подумала, что, вероятно, спастись ей не удастся, но нужно сберечь энергию для последней, отчаянной попытки сопротивления.

Перед ней выросла стена, обозначающая границы владений Лайлов. Гвеннан перелезла через неё, больно ударившись коленом. Вот и край леса. Лес… нет, только не сюда! Да, она пойдёт к камням, умоляла она, но не через лес!

Очевидно, ей позволили одержать небольшую победу. Она не пошла меж деревьев, а обогнула лес и прошла открытым лугом.

Как и на кухне, она увидела камни светящимися в ночи. От них исходило серовато-белое сияние, а с вершины самого большого камня в небо уходил луч. Он стоял неподвижно, как горящий фитиль; ветер, который бил Гвеннан, его не трогал.

Девушка подошла к основанию насыпи. По бокам самого высокого камня отчётливо были видны символы, которые раньше были едва заметными линиями. Они резко выделялись на фоне света. Казалось, они движутся, но когда она пыталась проследить за каким-нибудь одним, тот оставался неподвижным. Зато символы под ним, над ним плыли и переплетались. Шаг за шагом она начала подниматься к камням.

И вдруг она ощутила на груди тепло.

Подвеска! Она совсем забыла о подвеске. В памяти её возник этот диск с лучом, который передвигается, касаясь то одного, то другого символа. Он как будто чертит схему, накапливает энергию. Тепло усиливалось, и паника покинула девушку. Подбодрённая, она распрямилась.

В тот момент, когда Гвеннан добралась до двух меньших камней, ударил сильный гром. Небо над её головой будто раскололось надвое. Молния ударила в лес, от её яркою блеска Гвеннан на мгновение ослепла.

Она пошатнулась. Молния ударила во что-то. Послышалось эхо. И тут она услышала не гром, а крик, низкий, но внятный. Даже не крик, а рычание. На краю леса, скрывавшего дом Лайлов, девушке показалось какое-то движение. И как будто свет, очень слабый, но вполне различимый.

Фонарик… Тор? Он ждал её? Испытанное ею принуждение — его дело? Она не могла выразить чувства в словах, но знала, что Тор способен вызывать к жизни силы, которых она не понимает.

Свечение из-под нависающих теней деревьев медленно приближалось. Это не фонарик, скорее очертания движущейся фигуры. Кто это, пока трудно разобрать. Фигура сама испускала свет.

И тут ветер донёс до неё тошнотворное зловоние, которое она встречала уже дважды. Хотя это, несомненно, не то чёрное чудовище, смотревшее на неё из ночи. Но оно тоже чуждое, пугающе чуждое.

Гвеннан попыталась сбежать с насыпи, убежать через поле за холмом. Это охотник. Она знает это, как будто знание передалось ей вместе с запахом. В нём чувствуется голод и целеустремлённость, стремление преследовать, убивать…

Рука Гвеннан скользнула под пальто, отчаянно, как талисман, сжала подвеску. Такая слабая защита оттого, кто подкрадывается к ней. Она отступила к камням-двойникам, протиснулась между ними, задевая их плечами. Но как они могут её защитить?..

Гром ли это, разрывающий мир, или другая, более могучая и в то же время более податливая сила? Которую Гвеннан не распознаёт? Она ослепла — и не из-за блеска молний, а потому, что её охватила темнота, напряжённая и густая, захватила и удержала. Темнота, холод… и болезненное ощущение отсутствия постоянства… её отрывают от всего, что нормально и обычно для её племени.

Темнота исчезла — не поднялась, не растворилась. Как будто в тёмном мешке появились разрезы, а потом мешок сорвали и выпустили её на свободу. Ночи нет. Вокруг светло. Гвеннан скорчилась, прижимаясь плечами к камню. Перед ней лежали чужие края — не поля и луга, которые ей хорошо знакомы. Какое-то совсем другое место.

Она закричала, закрыла глаза руками. Что случилось у стоячих камней? Она упала, поранилась и теперь видит галлюцинации в бреду? Но картина перед ней не менялась. Вместо солнца зеленоватое свечение. Диск, который она держала в руке, стал ещё теплее. От него исходило ощущение спокойствия — будто это якорь, который даёт сомнительную безопасность. Она выдержала схватку с собственным страхом и опустила руку, чтобы осмотреться.

Перед ней и ниже её расстилалась открытая местность, хотя, медленно поворачивая голову сначала направо, потом налево, она разглядела густую тень. Это лес, высокий и густой, таких лесов она не знает. Открытые же поля поросли короткой жёсткой растительностью, похожей на мох. Тут и там виднелись круглые пятна: одни как будто покрыты песком тускло-золотистого цвета, другие сплошь поросли низкими многочисленными серо-белыми цветами.

В этих пятнах таилось что-то странное. Покрытые песком, они казались привлекательными, а те, что с цветами, отталкивали. Гвеннан подняла голову и посмотрела в небо. Ни следа солнца. Непонятен источник зеленоватого свечения. Она снова посмотрела на землю кругом, и ей показалось, что она различает золотые всплески над песком и болезненные серые туманные завитки над цветами.

Ничего не двигалось, ветра не было. Вдали, где тёмной стеной стоял лес, не шевелился ни один листок, не раскачивалась ни одна ветвь. Как будто перед ней оказался раскрашенный пейзаж, декорации какого-то театрального представления.

Почему-то Гвеннан потеряла способность удивляться; чувства её полностью притупились. Подвеска предоставила ей убежище от страха. Начало пробуждаться любопытство. Но она по-прежнему не собиралась отходить от скал, и даже провела рукой по камню, чтобы на ощупь убедиться, что чувства её не обманывают, что это реальность.

Ни ветра… ни звука…

И тут — как лёгкий удар по оконному стеклу нарушает тишину, вдали послышался резкий, пронзительный высокий звук горна. Гвеннан взглянула направо. Наконец-то обнаружилось хоть какое-то движение в стене леса. Оттуда показались лёгкие тени, прижимавшиеся к земле. Едва показавшись, они подали голос. Похоже на собак, идущих по следу добычи, которую они вскоре догонят. Гвеннан видела, как они пересекают песок, но пятна с цветами обходят стороной. И это не собаки. Мех у них белый, но лапы, хвосты и уши золотистые. А глаза ярко-зеленые и слишком большие для узкой длинной головы.

Снова прозвучал рог. Из леса ровным галопом вышел огромный олень… Олень ли это? Гвеннан могла использовать только знакомые ей слова, и это не очень-то подходило. Животное было величиной с лошадь, у него разветвлённые золотые рога, никакого седла или узды.

А на нём — женщина. Её золотые волосы перевязаны на затылке, но длинные пряди развеваются впереди и вокруг неё, как будто она везёт с собой прирученный ветерок. На ней брюки сине-зелёного цвета, причём цвет этот всё время переливается, как в морской волне. Куртка того же цвета оставляет руки обнажёнными до самых плеч; на руках толстые золотые браслеты. В одной руке она держит изогнутый рог, в другой — короткое золотое копьё, конец которого ярко сверкает.

И вот она, следуя за сворой, подъехала ближе; голова её высоко поднята, и Гвеннан смогла ясно увидеть черты лица. Девушка вздрогнула. Это не её мир, и тем не менее перед ней восседала леди Лайл, вернее её более молодая копия; годы исчезли, вся молодость и красота вновь с нею.

Олень остановился, но как будто беспокоился, переступая с ноги на ногу, поднимая копыта и нетерпеливо топая. Псы, поравнявшись с тем местом, где прижималась к земле Гвеннан, как будто потеряли след. Рассыпались, принюхиваясь, но держась на приличном удалении от пятен с цветами; приближаясь к этим пятнам, они низко рычали.

Но никто не замечал Гвеннан, не ощущал её запаха. Она была благодарна этому. Женщина также не смотрела в её направлении. Смотрела же она на полоску леса слева от себя, как будто ожидала, что там что-то появится.

Послышался звук, медный, резкий, режущий слух. Псы собрались вместе и окружили оленя с всадницей. Она повесила рог через плечо на золотой перевязи, взяла в обе руки копьё. Оружие показалось Гвеннан слишком хрупким и маленьким.

Девушка посмотрела на полоску леса. Снова движение на краю деревьев. Но вышли из леса не собаки. Из-под укрытия низко нависших ветвей показались какие-то сгорбленные фигуры, обманчиво медлительные: на самом деле передвигались они с невероятной скоростью. Некоторые как люди, — на двух конечностях, другие — на четырёх лапах. И все эти чудовища словно выбрались из самых мрачных кошмаров. Например, существо с крыльями и совиной головой. Крылья его непрестанно бились, но оно не летало, вероятно, крылья не могли поддержать его в воздухе.

Другое существо — карикатура на человека, с телом, покрытым шерстью. Низко свисающие руки оканчиваются лапами с острыми когтями. Третье — на четырёх лапах. Передняя часть — как у волка, задние конечности — человеческие ноги, хвоста у него нет. И другие — искажённые, гротескные. От некоторых Гвеннан тут же отводила взгляд, испытывая лёгкую дурноту.

У них тоже имелся хозяин, и тоже верхом. Огромное ящероподобное существо показалось в конце кошмарной своры. Чешуйчатая спина оканчивалась костяными выростами. Между двумя самыми большими сидел мужчина. Голова у него была обнажена, а короткие золотистые завитки волос слишком хорошо знакомы Гвеннан. У этого человека было лицо Тора.

Подобно женщине, он был одет в брюки, сапоги и куртку, но его одежда пепельно-серая, под цвет шкуры животного, на котором он сидел. Плотно прижав к бедру, он держал чёрный стержень без острия. Гвеннан не сомневалась, что это какое-то оружие.

Чудовище остановилось на порядочном удалении от женщины и её собак. Две группы противостояли друг другу. Никаких речей, животные сохраняли полнее молчание, но глядели друг на друга с ненавистью, которая ясно читалась в линиях их напряжённых тел.

Может быть, всадники общаются без слов? Гвеннан подумала, что, вероятно, так оно и есть. Несомненно, это встреча заклятых врагов, но они как будто не могут начать открытую схватку.

Она чуть переместила свой вес и…

Подвеска в её руке, казалось, пошевелилась, оттолкнулась от ладони. Приятная теплота превратилась в обжигающий жар. Девушка вздрогнула, негромко вскрикнула от боли и выпустила подвеску, продолжая держать конец цепи. Поверхность с циферблатом вывернулась наружу, все символы ярко горят. Гвеннан была уверена, что у неё обожжены пальцы, однако на коже — ни следа ожогов.

Этот короткий негромкий возглас привлёк внимание двоих внизу. Они резко повернули головы, отыскивая её взглядом. Она скорее почувствовала, чем увидела их удивление: лица их оставались абсолютно лишёнными выражения. Олень и драконоподобное существо повернулись и двинулись на одной линии, но держась на расстоянии друг от друга, и приблизились к насыпи. Гвеннан заставила себя встать. Она не знала, какая опасность её ждёт, но была достаточно горда, чтобы не встретить её на коленях. Она не животное, боящееся уничтожения.

Тор… леди Лайл… она только так могла их называть про себя, несмотря на странную одежду и странных спутников. Их взгляды не отрывались от неё, и ей казалось, что в них читается не простое узнавание. Первой заговорила женщина.

— Странница издалека, добро пожаловать — благодаря тому, что ты принесла с собой…

А Тор рассмеялся. «Правда, родственница. Или ты надеешься получить у этой странницы помощь в нашей битве? Никто не придёт к тебе на помощь, как бы сладко ты ни призывала своим рогом. Разве не так, чужестранка?»

Теперь он требовал ответа у Гвеннан. «Вот эта моя родственница считает, что ты будешь служить ей в битве. Не сомневаюсь, она строит для этого хитрые планы. Но что наша война для тебя? Ты принадлежишь к другим… короткоживущим, лишённым памяти. Ничего не ждёт тебя в этом мире, кроме…»

Он щёлкнул пальцами, и существо с совиной головой повернулось к девушке, демонстрируя красные огненные ямы на месте глаз.

— …кроме встречи с моими верными и послушными слугами, — голос его звучал негромко, как мурлыканье огромной кошки, уверенной в том, что сё добыча никуда не денется. — Ты смертная, а мои звери всегда жаждут горячей крови. Не так ли, слуги мои?

Кошмарные существа, сопровождавшие его к насыпи, зарычали, закашляли, человек-волк завыл.

Глава 6

Гвеннан хотела возразить, может быть, даже закричать, но как будто онемела. Заговорила женщина, которая была леди Лайл и в то же время не была ею.

— Правда, что выбор за тобой. Это очень древняя борьба. Но мы всё время возрождаемся, и те, что с другой кровью, тоже. А ты не понимаешь, тебе всё это кажется сном. Ты…

Её голос заглушил хохот Тора. Одно из животных, карикатура на человека, волосатое существо, приводящее Гвеннан в ужас, подошло поближе, вытянув лапы, будто хотело схватить девушку.

— Выбора нет! — мужчина возражал женщине, он произнёс свои слова с высокомерным пренебрежением. — Ты должна принять участие в этой борьбе, хочешь ты того или нет. В тебе, должно быть, имеется капля древней крови, женщина из другого мира, иначе ты не нашла бы пути к нам. И эту кровь один из нас сможет использовать в своих целях!

Камень прочно держат сё, как будто ограждал стеной. Он напоминал ей о существовании реальности. Но больше всего она рассчитывала на подвеску, цеплялась за неё, держа её в одной руке, вторую положив поверх. Металл пульсировал теплом, он становился всё горячей. Но Гвеннан сжала зубы и держала его, как держат оружие. Она не знает, как попала сюда, и не доверяет этому миру с зелёным освещением. У женщины — лицо леди Лайл (вернее, молодое лицо, похожее на лицо леди Лайл), но и оно не внушает уверенности. Во всех этих формах жизни ореол чуждости. Гвеннан добровольно не станет тут союзницей никому. А обезьяноподобное чудовище уже у самого основания насыпи.

Гвеннан плотнее сжала диск. Про себя она взмолилась о спасении. Назад! Верните её туда, где сё место, в свой мир! Пусть кончится этот кошмар, пусть страшные чудовища не топчут её землю.

И…

Как будто её ужаса оказалось достаточно, чтобы повернуть какой-то неведомый ключ, и она снова погрузилась в темноту, в пространство, где для неё нет места, где она не может находиться. В голове у девушки зашумело, она ощутила приступ боли; боли в самой душе, а не в теле. Холод… и… боль… и снова свет.

Вокруг уже не грозовая ночь. И не зелёный мир, в котором верхом едут охотники. Гвеннан мигнула, всё ещё не придя в себя от путешествия через неизвестность, и почувствовала, что жива.

Она… кто? Неуверенность в собственной личности вызвала продолжение боли, поразившей её во тьме. Она не могла ясно мыслить, мысли разбегались… Кто? Где? Цвет, странные цветастей. Звуки, вздымающиеся и падающие… какое-то песнопение. Она знает, что всё это должно помочь ей собрать воедино разбитые осколки картины, создать новую картину. Гвеннан, та, другая Гвеннан, забылась, не осознала себя.

Она — Орта — пророчица Большого Храма. Разве она не сидит на своём обычном месте, на трёхногом сидении пророчиц, перед туманной поверхностью Зеркала Будущего? Теперь волны цвета, окружающие Орту, легко распознаны… Это одеяния благородных, которым позволено присутствовать при пророчестве. Ей достаточно слегка повернуть голову, и она увидит высокие троны, и на них Голос Прошлого и Будущего и Руку Цели, Избранных этого поколения.

Да! Она гордо распрямилась, когда знакомые распевы Призывного Гимна наполнили её энергией для предстоящего пророчества. Теперь она вспомнила: это не обычное пророчество, проводимое в заранее назначенное время, а скорее чрезвычайное. Миру грозит опасность, и она несёт всю ответственность за предсказание.

Зеркало… сосредоточиться только на зеркале… отбросить всё беспокойство, ощущение, что всё теле живёт кто-то другой… кто-то очень отличный от Орты… всё внимание — пути, по которому приходит и уходит пророчество.

Под её пристальным взглядом туманная поверхность зеркала изменилась. Вначале туман стал гуще, от центра к краям начали расходиться волны. Всё гуще становился туман, всё плотнее. Тут и там отдельные его участки становились темнее остальных.

Эти темные участки углублялись, втягивали в себя туман, они больше не перемещались, теперь резко выделяясь на фоне породившего их тумана. Она увидела людей, маленьких, далёких, бесцветных — зеркало показывало не физическую картину, а внутреннюю жизненную силу, похожую на искорку.

За этими искорками жизни возвышались башни и стены — город. Эти внутренние искорки духа занимались своими делами, как мужчины и женщины, представляющие их в жизни. Сцена быстро изменилась, как будто новая картина сплавилась с предыдущей. Теперь она висит над стенами, улицы заполнены толпами, а она смотрит на обширный город с высоты птичьего полёта.

Под ней простирается могучий город. Она продолжает подниматься, и он быстро уменьшается. Отсюда правят всем миром. Здания города расстилаются на многие лиги, образуя самый великий памятник человечеству. Но город всё уменьшается, и она видит земли за его стенами.

С такой высоты Орта больше не может различить отдельные искорки жизни. Они слишком малы, затеряны в обширности пространства. Всё выше и выше поднимается она. Вот яркая полоска реки — она несёт свои воды в морс. Крошечные щепки на поверхности воды — корабли, созданные людьми, их гордость, они связывают все части мира друг с другом. Ещё выше. Уже и щепочки-корабли затерялись в безбрежности моря.

И тут…

На небе, в котором она плывёт, засверкал свет. Яркий огненный шар затмил серость изображённого в зеркале мира. Свет его ослеплял, но не настолько, чтобы она не видела принесённый им ужас.

Он падал, этот огненный шар, и его сопровождало множество меньших огней. Они падали в море. И когда наконец упали, мир обезумел.

Из воды поднялись столбы пара, земля начала корчиться, раскалываться и извергать пламя. Та вода, что не испарилась, поднялась и покатилась на берег, высотой в гору были эти накатывающиеся водные массы. Она видела, как первая волна яростно ударилась о землю, её пенные языки несли всеобщее уничтожение, ни одно созданное людьми сооружение не смогло выдержать этого удара разгневанной воды.

Первая из могучих волн устремилась в глубь поверхности. Теперь Орта находилась ближе и ясно видела победу моря и гибель обречённого мира. Город-порт исчез, будто его тут никогда и не было. Ярость волны не уменьшалась. Казалось, разрушения только подкармливают её, добавляют энергии. Волна продолжала двигаться вглубь, быстрее, чем любой воздушный корабль, быстрее ураганного ветра.

На севере показались языки пламени, они вздымались из самой земли. Из трещин в поверхности выплёскивалась расплавленная лава, облака пепла огромными массами взметались к небу.

Волна нарастала. Её вершина нависла и изогнулась. Под ней лежал город, похожий на муравейник, на который наступает чей-то сапог. Вода на мгновение, казалось, застыла, а потом упала, ничего не оставляя на своём пути.

Орта видела, как обрушиваются башни, которые она знала всю жизнь, и среди них самая высокая, с которой звездочёты осматривали небо. Земля закачалась… вода… огонь… Проснулись силы, спавшие от рождения земли. Человек… человек не может жить в таком окружении. Это конец мира, который показывает ей зеркало. Она жалобно закричала.

— Смерть, — кричала она сквозь стиснутые губы. — Смерть… она идёт с неба… смерть от воды… и огня… и мук самой земли. На нас идёт смерть!

Она покачнулась на своём пророческом сидении. Голос сё поднялся в высоком вопле:

— На нашем небе взойдёт новая луна, она скроет ту, что нам известна. С ней придут ливни смерти, они будут падать и убивать. А земля ответит им, подымется в ужасных ранах, изрыгнёт огонь и ядовитые газы. Даже Сила не спасёт наши жизни. Ничего не останется, кроме воды, огня и жестоких ран земли…

— Ты лжёшь!

Слова, произнесённые холодно и ясно, прорезали ужас, как остро заточенный нож разрезает верёвку. Её вырвало из пророческого транса, она дрожала, её мутило от увиденного и от того, что так резко прервалось видение.

Руки Орты неподвижно застыли, пальцами она впивалась в края трёхногого сидения. Только это удерживало её на месте. Она повернула голову к высоким тронам, чувствуя, как слюна выступает на губах и течёт по подбородку.

Та, которая служила Голосом Силы, наклонилась вперёд, глаза её, как острия копий, пронзали Орту своим жёстким алмазным блеском. Их голубизна была ледяной.

Голос встала, сё совершенное тело лишь слегка прикрывалось тонким газовым платьем, драгоценности у неё на поясе сверкали так же жёстко и холодно, как и глаза. На плечи падала волна длинных солнечного цвета волос, так похожих на ткань её платья, что трудно было сказать, где кончаются волосы и начинается ткань.

— Ты лжёшь — или тебя коснулась Тьма… — она произнесла свой приговор медленно и отчётливо.

Среди собравшихся вдоль стен послышался ропот.

— Похоже, ты больше не видишь истину, пророчица, — продолжала Голос. — Тебя будут судить, и Сила найдёт для своего выражения нового слугу.

Орта покачала головой из стороны в сторону. Видение по-прежнему не оставляло её. Она не могла поверить, что кто-то оспаривает правдивость увиденного ею. Ведь хорошо известно, что пророчица не может исказить то, что видит в зеркале. Почему тогда Голос отрицает её видение — обвиняет её?

Она посмотрела на второго человека на высоком троне — на Руку Цели. Тот взглянул сначала на Орту, потом на Голое, но не шевельнулся и не произнёс ни слова. Голос подняла руку в коротком повелительном жесте.

Двое подошли и остановились по обе стороны Орты. Грубые руки с силой опустились на её плечи, заставляя встать. Святотатственность этого грубого применения силы разорвала оцепенение ужаса от видения. Ни один человек: ни жрец, ни стражник не имеет права прикасаться к пророчице. Она почувствовала, как в ней вспыхивает пламя гнева. Её заставляли встать младшие жрецы, слуги Руки, — но он сам ни словом, ни жестом не отдавал приказ.

Они повернули её — от зеркала лицом к обвинительнице. Голос продолжала холодно смотреть на неё, как будто молча ждала протеста, призыва к Силе в этом месте её проявления.

— Ты… — начала Орта, но Голос, по-видимому, не хотела, чтобы она говорила. Один из младших жрецов рукой зажал ей рот с такой силой, что губы её болезненно ударились в зубы.

Голос повернулась, посмотрела на стоящих у стен по праву Силы, они беспокойно переговаривались.

— Она явно лжесвидетельствует. Двадцать месяцев мы читаем небеса — нам ничего не угрожает. Должно быть, Тьма нашла в ней слабое место и хочет принести нам беду. Или она слишком долго смотрела в зеркало. Больше она не будет распространять ложь.

Голос широко развела руки, и проявилась Сила, которая живёт в ней и говорит через неё. С концов распростёртых пальцев устремились вперёд лучи, они переплетались друг с другом и расходились. Лучи всех цветов радуги: зелёно-голубой цвет моря, розово-золотой цвет рассвета, чисто-белый — самого Присутствия. Лучи пульсировали в воздухе, повисли над головами всех собравшихся, принося им радость и веселье — дары Силы.

Но Орта не испытывала ни покоя, ни радости — только гнев и страх: она знала, что Сила использовала сё правильно, что показанное зеркалом — правда. Но когда это произойдёт, она не знала. Как может Голос с помощью Силы отрицать правду этой Силы? В недоумении Орта позволила двум младшим жрецам вывести себя из зала — все перед ней расступались, не желая близости с той, кто, по словам Голоса, во власти Тьмы.

Смущение Орты возрастало. Она никогда ни о чём подобном не слышала. Она правильно использовала зеркало, и с её помощью Сила показывает будущее — почему тогда оно отрицается? Голос по обычаю не может лгать — разве она сама, осудив Орту, не навлекла на себя Силу? Такой парадокс могла выдумать только Тьма, чтобы привести в замешательство праведных.

Орта почти не сознавала, куда её ведут: к изумлению добавилось истощение, которое всегда охватывало её после пророчеств. Но на этот раз её не поддерживала Траса, сё помощница, и не ждёт её прохладный, освежающий напиток и долгий отдых в постели. Орта пришла в себя в грубой каменной камере, лишь наполовину высеченной под землёй; остальное пространство — естественная пещера. Она чувствовала сырость, слышала звуки капающей воды. Орта никогда не была в этом месте — в нём содержатся ждущие справедливости, но догадывалась, что теперь она пленница и должна ждать, пока ею не займутся Голос и Рука.

Прислонившись к холодной влажной каменной стене, которую она ощущала сквозь тонкую ткань платья, Орта старалась хоть что-нибудь понять. Вернись, вернись к тому, что ты почти знаешь, говорил ей разум. Постарайся увидеть, в чём корни той войны, которая разворачивается внутри Силы.

Начало — она пыталась пробиться к нему. Она сама — не Сила, а она — из двух частей, которые борются друг с другом. Всё живое знает, что Сила — центр любой жизни, что каждый рождается с крошечной её искоркой, служит ей в изменяющемся мире, возвращается к ней, принося с собой всё, что узнал, чтобы со временем родиться вновь. Когда она обучалась искусству предсказаний, она в глубоком сне соприкасалась с этими прошлыми своими жизнями. Некоторые ей отчасти было позволено запомнить, потому что их опыт был важен для её настоящего дела.

Она была рыбацкой дочерью, дружившей с морскими животными, научившейся общаться с ними в те дни, когда такого знания боялись. А потом умерла на гарпуне собственного брата, когда разрезала его сети, чтобы освободить одно из морских созданий, которое плавало с ней и играло в волнах, на чьей спине она много раз плавала, полная радости жизни.

В другой жизни она была мужчиной. У него был талант кузнеца, он умел сплавлять металлы, знал секрет закалки их до такой прочности, что правители многих земель спорили за обладание его оружием. Он гордился своим мастерством, пока один из владык, хитрый и коварный, не пожелал в одиночку владеть его тайной. Он извлёк тайну из мозга кузнеца, а его самого убил.

Но только то, что сейчас прорывалось в её сознание, не принадлежит этим прошлым жизням. Оно не возникало во время её обучения пророчествам, но родилось сейчас; оно очень сильно; это не воспоминание о прошлой жизни, оно принадлежит настоящему.

Может быть, эта другая личность, которую она не узнаёт, и есть причина её бед? Орта сосредоточилась, приветствуя её, предоставив ей возможность окрепнуть, сливая один фрагмент её с другими, надеясь постепенно получить целое.

Гвеннан… из этих мельтешащих обрывков возникло имя — ясно, как будто оно написано перед ней в воздухе. Не из прошлого… но тогда… откуда?

Орта произнесла это имя вслух, как заклинание, которое используют при обращении с талантом пророчицы, чтобы сделать воспоминания яснее. Закрыв глаза, изгнав из сознания камеру, темноту, она подумала: «Гвеннан». Она вложила в эту мысль всю свою энергию, как её учили.

Хотя её учили только лишь необходимому для пророчицы, она всегда знала о существовании у себя иных способностей. Подчиняясь требованиям своей службы, она никогда не исследовала иные линии Силы. Храм Света был воздвигнут на пересечении силовых линий, которые являются кровеносной системой планеты. То, что эти артерии встречаются здесь, почувствовали ещё сотни лет назад.

Поэтому здесь особенно сильны вибрации земли. Голос и Рука обучались использовать эту Силу, призывать её для добра, точно так же как Орта училась пользоваться ею для пророчеств. Орта — это только сосуд, в который вливается предсказание, когда она смотрит в зеркало. Никогда не пыталась она воспользоваться Силой для других целей.

И только теперь, в замешательстве, чувствуя, что происходит что-то глубоко неправильное, затрагивающее основы её мира, она решилась на такое. Если она согрешила, если утратит контроль, её поглотит вызванная ею Сила.

Орта сжала кулаки, весь свой мозг, все силы своего стройного тела она подчинила одной задаче. Она вспоминала картину силовых линий, которые дают жизни возможность существовать и процветать. Эти линии образуют сеть, и центр её сейчас под ней — об этом она не должна забывать.

Итак — кто такая Гвеннан? Что это за другая её часть, которая сейчас так рвётся на свободу? И какое отношение она имеет к настоящему?

— Гвеннан? — она произнесла это не как приказ, нет, негромко, мягким голосом, как будто успокаивала робкое животное, застенчивого ребёнка, просила выйти из убежища, показаться.

Линии — дайте мне Силу! Молитва её звучала как требование.

— Гвеннан! — теперь это был приказ, и в него Орта вложила всё, что поднималось в ней.

И она увидела, как будто её глаза не закрыты, а открыты и сосредоточены на зеркале. Но только увидела не зловещее зрелище гибнущего мира — она увидела поле, холм, на нём три камня. В этих камнях заключалась Сила — то, что жило в ней, узнало родственное. Но ту Силу давно не призывали, она слаба, близка к уничтожению. Никто не знает, как призывать её, как использовать.

У камней стоит женщина. Ночь, небо закрыто облаками. Но Сила камней освещает лицо женщины, и Орта ясно его видит. Но она совсем не думала, что увидит своё лицо! Никогда раньше перевоплощение в другие жизни не следовало одному и тому же образцу. Должно быть, действительно бессмертная часть сё воплощена в другой оболочке. Но незнакомка этого не знает, её память прошлого прочно заперта. В какой же она духовной тьме!

Тьма — Тьма! Нет, незнакомка не окружена тёмным облаком — в ней только незнание и неспособность вспомнить, как будто память ей полностью отказала. Эта Гвеннан, которая когда-то была Ортой, она не из прошлого — из будущего!

Из будущего! Орта глубоко вздохнула. Неужели она действительно сказала неправду, не выдержала напряжения? Мир, уничтожение которого она видела, не может иметь будущего. Как в нём можно будет выжить? Человечество слишком хрупко, чтобы выжить в ужасах разрывающейся земли.

И всё же — в ней достаточно способностей, чтобы узнать ту, что стоит у камней в ночи. Хотя эти камни и далеко от времени Орты. Она поняла, что это тоже способ извлечения Силы, только очень грубый. Их могли установить те, кто сохранил очень смутное воспоминание о прошлом. И всё же, хоть это и очень грубое приспособление, оно родственно тем, что окружали её. И если храм, каким она его знает, исчез, стёрт с лица земли — а она это видела — то, что в нём хранилось, забыто не окончательно.

Она постаралась изгнать из сознания все мысли о камнях и полностью сосредоточиться на женщине — как-то узнать у неё, что произошло между временем её смерти и возврата к жизни.

Ей предстоит стать Гвеннан — много времени спустя. Поэтому — должны быть выжившие. Орта с сожалением вздохнула: способности её ограничены, она не может полностью раскрыть двери сознания той женщины. И ничто из того, что она узнала, не разрешает загадки: почему её назвали лжепророчицей?

Но она почувствовала изменение внутри себя самой. Эта борьба за мозг другой женщины, за возможность читать в нём, изменила её. Орту тренировали очень узко и целенаправленно, готовили выполнять единственную роль в храме. Она никогда не вышла бы за пределы своих обязанностей, не стала бы задавать вопросы. Но теперь она это сделала, и перед ней раскрылись новые горизонты. Она чувствовала новый подъём духа. Конечно, она не Голос, она не может пользоваться Силой как одеждой и оружием. Но она вышла за предназначенные ей пределы, воззвала к Силе, и та ответила ей.

Она страшно устала, тело её дрожало, она была опустошена, слаба, и то, что несколько мгновений было в ней, ушло, как кровь уходит через незажившую рану. Возможно, ответом на сё дерзость будет смерть, она лишится не только того, что недавно приобрела, но и вообще всего. И от неё останется пустая оболочка. И таким образом Голос, обвинившая её, будет права.

Если это так, Орта не боялась, она чувствовала только глубокое разочарование. Но даже думать ей стало тяжело. Она погрузилась в состояние, которое не было ни сном, ни забвением — только усталым безразличием.

Могли пройти часы, она этого не замечала. Она проголодалась, так как давно не получала обычного подкрепления пророчицы. Голод и жажда ощущались всё сильнее, усталость её росла. Иногда ей казалось, что она не здесь, что это она стоит у камней, держит в руках предмет, который бьётся, как сердце, и только это биение сохраняет ей жизнь.

Она даже не слышала, как открылась дверь её камеры. Её привёл в себя свет переносной лампы. Девушка прислонилась головой к стене; но вот она чуть повернула голову и посмотрела на того, кто принёс свет. Насколько она могла судить, он пришёл один. Но не жрец-воин пришёл за ней, чтобы отвести на суд.

Он отбросил капюшон ночного плаща, как будто хотел, чтобы она узнала его. Свет отразился в кудрях его высоко поднятой головы, превратив их в золотой ореол, показывая, что в нём, как и всегда, живет Сила.

Не жрец — сам Рука пришёл к ней. Орта бесстрастно смотрела на него. Неужели её преступление таково (хотя в чём оно заключается, она так и не знает), что он должен сам тайно проникнуть к ней и убить?

И как она умрёт? От огня, который он может вызывать по своей воле? Может, через мгновение она исчезнет, а её тело превратится в пепел, она уйдёт в ничто.

Глава 7

Он не нарушил молчания и не поднял руку в угрозе. Скорее смотрел на неё, как будто хотел задать вопрос, который ещё не сформулировал. Первый порыв страха рассеялся, и Орта почувствовала негодование. Неужели он заговорит и осудит её — без защиты, как это сделала Голос? Но он не услышит её мольбы о пощаде.

Рука сделал шаг, другой, потом улыбнулся, медленно, почти лениво, как будто встречаются они солнечным днём в водяных садах — самом прохладном месте во всём храме.

— Итак, сестричка… — говорил он очень тихо, почти шёпотом, — ты обнаружила, что есть правда и правда, и одна правда не так приемлема, как другая.

Орта продолжала упрямо молчать. Он пользовался словом, применяемым к неопытному прорицателю, ответы которого можно толковать по-всякому, они могут послужить ответом на разные вопросы. Таких прорицателей в храме не любят. Они настолько лишены подлинной Силы — так говорит традиция, что их предсказания — это ложь, с помощью которой Тьма обманывает людей. И чтобы он так говорил с ней!..

— Да, — Рука кивнул, будто мысли её были целиком открыты ему. — Это правда, сестрица, что тебя слишком долго защищали от мира, каков он есть, от людей, каковы они на самом деле, даже от тяжёлых времён, которые предстоят нам. Жаль, что ты так невежественна. Ещё более жаль, что тебе позволили пророчествовать сегодня и не сказали, что нужно скрыть увиденное, затянуть время…

Только теперь Орта обрела дар речи. «Не понимаю тебя. Я смотрела в зеркало… и то, что я увидела, — правда. Нас ждёт смерть… смерть всего мира…». Она вздрогнула, ей стало холодно, и не только от промозглости камеры. Её пророчество правдиво, это несомненно, и точно так же верно, что она никогда не давала возможности Тьме действовать через неё… в чём бы ни обвиняла её Голос.

— Да, ты видела правду, — он не насмехается над ней, как она сперва подумала, нет, он согласен с ней. Но если это так — почему же Голос, обладающая равной с ним властью, повернулась против неё? Она ведь справедливо предупредила, что приближается опасность, от которой не спасётся никто.

— Да, но спасение есть, сестрица, — он опять придвинулся ближе. В гнилом грибковом воздухе Подземелья она чувствовала аромат его одежды, запах благородных масел, которые втирают ему в кожу.

Орта покачала головой: «Я видела. Море поглотило землю, земля раскрылась, из её ран вырвался огонь. Земля поднималась и опускалась, город был сметён. Кто может выжить в таком?»

— Те, кто предупреждён, кто предвидел, кто подготовился, — сразу же ответил он. — Звездочёты много лет назад заподозрили, что этот небесный бродяга может ворваться в нашу систему. Первое такое прорицание было получено во времена Эйден. Тогда и начались тайные приготовления…

— Эйден? Но ведь это было пять поколений назад.

— Совершенно верно. Именно таким способом появилась на нашем небе и нынешняя луна — Лилит. Так утверждают древние записи. Похоже, теперь второй небесный странник приближается к нам. И его сопровождает метеорный поток. Там, куда упадут метеоры, взорвётся всё — и земля, и море, У нас остаётся мало времени. Послушай, сестрица, — он стоял прямо перед ней, одной рукой обхватив подбородок. Их глаза встретились, и она почувствовала присутствие живущей в нём Силы. Но Сила не стремилась уничтожить её, как она того ждала. — Ты обладаешь даром. Я давно слежу за тобой, хотя ты этого не замечала.

— Я прорицательница. До сих пор никто не сомневался в правдивости моих предсказаний, — упрямо возразила она.

— Ты лучшая из прорицательниц, — ответил он. — В наших записях есть объяснение: в своих других жизнях ты тоже смотрела в зеркало, сестрица. И с каждой такой жизнью Сила в тебе росла. Так тот, кто создаёт прекрасные вещи, в новой жизни рождается с таким умением, обострённым его прежними знаниями. Твой внутренний дар рос от инкарнации к инкарнации.

Да, ты прорицательница, но я думаю, тебе не нужно зеркало, к которому привязывает тебя обычай. Тебя никогда не учили полностью воспользоваться своей Силой. То, чем ты можешь овладеть, какие двери сумеешь открыть, поразит тебя — и других, — он вновь улыбнулся, но не ей, Орта была в этом уверена, а каким-то своим тайным мыслям.

— Но тогда почему Голос назвала меня лгуньей, существом Тьмы? — вырвалось у неё. — Если тебе, Рука, известна правда обо мне, может ли она быть скрыта от Голоса?

— Она не скрыта. Голос не допустила бы тебя к зеркалу. Но обычай и закон помешали ей. Да, она хорошо знает, что ты сказала правду… а также, что ты…

— Но тогда, почему? — прервала Орта.

— Потому что иногда правда выгодна Тьме. Что, по-твоему, произойдёт в мире, когда все живущие узнают, что их ждёт гибель?

Орта перевела дыхание. Впервые подумала она о чём-то, кроме своей беды.

— Голос пыталась предотвратить твоё пророчество, — продолжал он, — но советники Вахана настаивали, что имеют на это право. Теперь нам нужно, чтобы все поверили, что ты сошла с ума или совращена Тьмой. Не заблуждайся: слуги Голоса будут с тобой безжалостны. Первым следствием будет твоя смерть, внешне вызванная Силой, которую ты использовала неверно. Понимаешь ли, сестрица, тебе первой придётся умереть, чтобы скрыть то, что будет делаться… делается…

— А что это?

— Готовится убежище для спасения в изуродованном и разорванном мире, каким ты его и видела. Из миллионов жизней спасти можно лишь несколько… и то возможно. Это и есть цель, ради которой они трудятся. Если всем станет известно, что мир ждёт смерть, но некоторые спасутся, в мире воцарится кровь, смерть и безумие. Вот это они и хотят предотвратить. Поэтому ты останешься лживой пророчицей, а Голос выиграет своё сражение… или первую стычку.

— Сражение Голоса? Но ведь нельзя разделить Голос и Руку?

Он сжал губы: «В течение многих лет идёт спор о двух путях. В словах сторонников Голоса есть смысл. Да, мы не можем спасти много искр жизни в этом мире. Но не все из нас согласны, что катастрофа будет такой сокрушительной. Если кто-то выживет, нам понадобятся подготовленные люди, обладающие Талантом, — такие, как ты. Ты обладаешь Силой, которую никогда не осознавала. У меня Сила по наследству и благодаря подготовке. Но один тип Силы нуждается в другом. Кто знает, чего тогда можно достигнуть? Я пришёл к тебе, потому что, как ты знаешь, один талант может соединиться с другим только добровольно. Я хотел бы использовать твой талант в моём способе выживания.

Мы с помощью всех доступных нам способов искали такие места на земле, где разрушения будут не так велики. Одно из таких мест подготовлено поблизости. Я хотел бы, чтобы ты нашла для меня это место…»

— Нашла его? — Орта была безмерно удивлена. — Но ты ведь и так должен его знать.

Он нахмурился: «Я не знаю! Я противостоял таким планам. Мы так и не решили, кого включить в горстку тех, кто должен выжить. В прошлый благовест Дня Наименований я обнаружил, что сооружение, которое я считал таким убежищем, на самом деле ложное убежище, что Голос победила в своих планах. Но такая прорицательница, как ты, умеющая заглядывать во времени не только вперёд, но и назад, может отыскать подлинное убежище. Ты можешь заглянуть вперёд, увидеть тех, кто там спасается, куда они пойдут. И тогда я и те, что со мною, смогут быть среди них. Правда, что из настоящего, известного нам не сохранится ничего. Разве не нужно, чтобы те, кто умеет призывать Силу, передали это умение будущим векам?»

Она подумала, что он говорит правду, какой её видит, что для него это дело величайшей важности. Она также понимала, почему он считает её такой необходимой для себя. Но противоречия в самом сердце Силы — это что-то чуждое и неправильное. Орта отшатнулась от этой мысли, как отшатываются от тех чудовищных порождений Тьмы, что иногда прорываются в этот мир, когда ослабевает защита на скрещениях линий Силы.

— Безопасность, — негромко и убедительно говорил он, — и не только для тебя, сестрица, но для других, для многих. Среди них есть обладающие великими талантами и способностями. Разве ты не понимаешь, что если мир погрузится во Тьму, как ты видела это в зеркале, должны найтись такие, кто поведёт выживших, когда смерть и разрушения кончатся?

— Но я видела… — Орта медленно покачала головой. — В том, что я видела, никто не сможет выжить.

— Не обязательно, — если Рука и испытывал неуверенность, он никак этого не показывал. Губы его снова сжались, в глазах горело пламя его собственного дара. — Поднимется новая земля, и кто лучше подготовлен к правлению ею, чем те, кто может вызывать Силу, в ком она живёт врождённо? Существует давнее пророчество…

Орта застыла в напряжении. Пророчество, иное, чем то, что она сделала в храме? Почему она о нём не знала? Её собственный дар, даже если она не перед зеркалом, мгновенно бы ожил, если бы кто-то попытался идти той же тропой. И кто мог воспользоваться зеркалом, кроме неё самой? Ибо хорошо известно, что зеркало составляет единое целое с прорицательницей. Когда она умрёт, её зеркало разобьётся. Её воля удерживала его в целости. Тогда нужно будет найти другую девственницу и подготовить её для треугольного стула.

— Кто видел это? — резко спросила она, забыв о своём несчастье.

Рука негромко рассмеялся: «Это тебя затронуло, малышка? Да, справедливо: как бы мы ни были неуверены, что бы ни отягощало наши души, мысль о сопернике всегда оживляет нас. Здесь — никто. Но на южном континенте есть пророчица. Она прорицала несколько раз — и для Голоса, и для меня — тайно. Будут выжившие. Наш род многое может перенести. Корабли перенесут бурю, хотя их экипажи утратят всякий контроль и надежду и отдадут себя на милость моря и ветров. Некоторые спасутся в пещерах. И вот мы окажемся в мире, совершенно чужом для нас, а люди опустятся ниже уровня животных. Но некоторые в этом мире будут подготовлены, они будут обладать знаниями, сумеют остаться людьми, доказать, что мы по-прежнему хозяева времени, земли, моря… Они будут править, сестрица. И будут сильнее, чем мог бы поверить хоть один человек, уходящий в убежища.

Ты можешь быть среди них — и я тоже. Но только если найдёшь место, подготовленное в качестве убежища».

Вдруг он неожиданно повернул голову и посмотрел на дверь камеры. Вся мягкость исчезла с его лица, рот напрягся, челюсти плотно сжались, в глазах появился холод. Он снова посмотрел на Орту, положил руки ей на плечи, его пальцы больно впились в её тело под лёгким платьем.

— У нас мало времени, — он даже не шептал, а свистел как змея, подготовившаяся к нападению. — Ты будешь служить мне… Я приказываю. Иди!

Он снова взглянул на дверь. Потом так неожиданно отпустил её, что она чуть не упала, но всё равно больно ударилась о каменную стену. «Ты — выполнишь — мой — приказ…» — он произносил слова с паузами, подчёркивая каждое, вкладывая в них Силу. Глаза его сверкали, впивались в девушку, давили на её волю, на мозг…

Он постоял так, набираясь Силы, готовый подавить любое сопротивление. Но Орта обнаружила, что у неё есть защита, пусть хрупкая и ненадёжная… дрожащая, как завеса на ветру.

— Гвеннан… — вслух ли она произнесла это странное имя или про себя? Вторая личность прорастала в ней… она не принадлежит миру Руки… она не знакома со страхом перед его властью… она может бороться с принуждением, как прежде боролась с самой Ортон за свободу. Она из далёкого будущего, она другая, ничего не знает о Силе, у неё своя, совершенно другая защита.

Несомненно, со временем Рука смог бы подавить и сё, но у него не было времени. Он снова прислушался. Потом с искажённым лицом повернулся к двери и выскользнул. Орта услышала, как задвинулся засов с наружной стороны. Она снова пленница. Возможно, сама отбросила последний шанс на свободу. Хотя то, что предлагал Рука, слишком отлично оттого, к чему она привыкла, чтобы так легко принять его предложение.

Она обхватила себя руками и сжала плечи, как будто хотела свернуться в клубок.

К затхлому воздуху камеры незаметно примешивался какой-то другой запах, с каждым вдохом он становился всё сильнее. Ей не нужно быть пророчицей, чтобы понять, что происходит. Чудовища, появляющиеся на пересечениях силовых линиях (они не из этого мира, из другого, который касается нашего в пунктах пересечения энергии — как в храме), они здесь! Монстры, тёмные создания — только извращённый мозг может командовать ими, хотя Голос, Рука и немногие другие могут их уничтожить. Во время обучения ей приходилось видеть такую материализацию. Но тогда всегда кто-нибудь стоял на страже; ей позволяли посмотреть, но она оставалась в безопасности от ужаса, который ждёт тех, кто не вооружён ритуалом.

Зловоние становилось всё сильней. Орта в страхе смотрела на дверь. Воображение подсказывало, что может ждать снаружи. Их может быть даже несколько. В этом мире, в этой плоскости они всегда начинают убивать, калечить, приносят такие бедствия, что ей тошно вспоминать.

Здесь же она одна, в темноте самого нижнего этажа храма, она их законная добыча. Таково её наказание? Лучше чистая смерть, причинённая Силой! Голос не могла приказать такое!

Орта больше не могла обманываться: снаружи слышался какой-то шум, даже сквозь толстую дверь. Что-то ищет добычу… Её пальцы впились в тело, как до того пальцы Руки, даже сильнее. Почему он ушёл и оставил сё… этому… если она так важна для него? Существа извне для него не страшны.

Тщетно девушка старалась припомнить ритуал — Слова Отсылки. Она не настроена прямо на эту Силу, но та в ней есть, и Орта не могла поверить, что существо из Тьмы может безнаказанно прорваться.

Если только уже не началась гибель этого мира. Возможно, силовые линии искажены, нет больше ровного потока Силы. Известно, что этих существ всегда привлекает энергия мира, что только тщательно подготовленная защита не даёт им питаться этой энергией. Они иногда появляются во время гроз, когда обрушиваются молнии, приоткрывая на мгновение ворота…

В дверь застучали. Существо — или существа… они не справляются даже с такой простой задачей — отодвинуть засов, вместо чего пытаются прорваться сквозь дверь грубой силой. Эти существа почти безмозглы, но Тьма может вселить в их искажённые изуродованные черепа, столь не похожие на человеческие, самые разные желания и потребности.

Орта из последних сил боролась с собственным страхом и вызванной им слабостью. Она использовала всё, что смогла вспомнить: читала голосом, который при каждом ударе по двери начинал дрожать, формулу экзорцизма. Она не может раскрыть своё тело перед Силой, как могут это сделать Голос и Рука, чтобы с пальцев слетал очищающий огонь. Нет, она может сделать немногое — окружить себя невидимой стеной.

Хорошо ли она это делала, Орта так и не смогла узнать. Дверь затрещала, зловонный запах почти удушил её. Ей приходилось дышать мелко, лёгкими вздохами. Долго она не продержится, но она упрямо продолжала бороться.

На двери появилась Трещина. Даже в полутьме она хорошо её видела. Потом… послышался крик… не из человеческого горла… скорее вой, как воет в муках раненый волк. Зловоние перекрылось другим запахом — резким запахом озона… и отвратительным запахом паленой шкуры и плоти. Снова вопль… внезапно он резко оборвался… Орта услышала треск.

Кожа у неё зудела, волосы встали дыбом. Сила ударила рядом. Снова отодвинули затвор, и дверь открылась.

Рука? Орта ожидала увидеть его снова, торжествующим после победы над существами из Тьмы. Но фигура, плотно закутанная в плащ, с надвинутым капюшоном, молча скользнула внутрь, быстро закрыла дверь и прижалась к ней спиной, будто защищая её вдобавок и своим телом.

Ореол вздымающейся Силы коснулся девушки. Только тот, кто полностью ею владеет и совсем недавно пользовался, может обладать таким ореолом. Голова нетерпеливо дёрнулась, капюшон упал.

Вначале Рука — теперь Голос!

Орта с усилием встала. Она чувствовала слабость, как всегда после длительного общения с зеркалом. Но не хотела, чтобы посетительница видела её слабость, пока она может держаться прямо. Она даже умудрилась поднять правую руку в приветствии женщине, которая стояла перед ней, быстро и тяжело дыша, уставшая после прилива Силы.

— Высоко стоит наша Мать Солнце, — проговорила Орта. — Благословен будь её Голос. Пусть всегда Свет побеждает Тьму!

Голос слегка склонила голову. «Будь благословенна…»

Откуда-то черпала Орта силы — может, из своего праведного гнева, а может, у ещё не рождённой Гвеннан?

— Будь благословенна, Голос? Разве таково приветствие тем, кто ходит путями Тьмы? Разве ты не встретила того, кого можешь считать моим слугой, пришедшим освободить меня?..

Голос продолжала тяжело дышать. Она тоже подняла руку, но не в приветствии, а как бы отгоняя докучливое насекомое.

— Иногда приходится жертвовать одним ради многих, — она отошла от двери, целенаправленно направившись вперёд. — То, что ты видела, правда.

— И потому я теперь жду смерти от Тьмы… Разве такова достойная награда за поиск правды, о Голос, названная истинной дочерью Матери, сосудом Силы? — Орта не могла поверить, что у неё нашлись силы для такого ответа, несмотря на весь свой гнев.

— Ты видела смерть мира. Многие ли из тех, кто тебя слышал — а ведь это все посвящённые, люди со знаниями и подготовкой, с храбростью и умением ей пользоваться — многие ли из них, по-твоему, могли взглянуть на то, что увидела ты, и оставаться руководителями в эти последние дни? У большинства людей есть один порок. Несмотря на свою веру, на нашу Силу, на доказательства того, что смерть не абсолютна, что она лишь ещё один шаг на дороге жизни, мы всё же боимся смерти. Мы можем разумом признавать эту правду, она горячо звучит в наших сердцах, но всё равно что-то в нас остаётся неубеждённым. И это что-то может проснуться, уничтожить храбрость мужчины и способности женщины, исказить, поглотить их, свести с ума.

— Среди советников Вахала есть одна, кого коснулась Сила, она умеет говорит на Языке. Она не смотрит в зеркало, но у неё талант другого рода. Она произнесла пророчество. И потому остальные пришли узнать, говорила ли она о прошлом или о будущем. Их право — требовать пророчества, отказать им было невозможно. Речь их пророчицы была неясной. Мы надеялись, что они этим удовлетворятся. Но не понять ясное видение зеркала невозможно.

— Значит, оставалось оклеветать меня, представить порождением Тьмы, свихнувшейся, — прервала Орта. — За это я не смогу простить и не прощу даже ту, что служит сосудом Силы! — ею окончательно овладел гнев, недоумение сгорело в нём. Те, в кого она всегда верила, кого уважала, играют в свои игры. А она-то считала, что они всегда говорят правду (иначе их сожжёт собственная Сила). Но её Сила против неё не обратится, даже если они этого желают.

— Почему же ты не убьёшь меня сейчас своим пламенем? Или у других возникнут вопросы, на которые ты не сможешь правдоподобно ответить? Или ты хочешь заставить меня произнести ложные слова, показать меня всем, кто слышал, и доказать, что я сошла с ума, что мне нельзя верить? Нас учили, что если мы будем использовать Силу в собственных целях, она поглотит нас. Убей меня тогда, Голос… Будешь ли ты наказана за это? Или это учение — очередная ложь? В чём же тогда правда?

Она ожидала увидеть на лице Голоса признаки гнева. Никто не смеет так разговаривать с Голосом. Голос превыше всех в мире — точно так же, как Мать Солнце выше земли. Но Орта осмелилась обвинить её. Немедленная смерть должна стать уделом пророчицы. Может быть, этот страх перед смертью, о котором говорила Голос, в Орте не живёт? Она знала смерть и раньше, она помнит эти смерти. Некоторые были тяжёлыми, но боль и ужас их не длятся вечно.

— Что он тебе сказал? — своим быстрым и неожиданным вопросом Голос оторвала Орту от её мыслей. Орта сразу поняла, что она говорит о Руке.

— Что есть убежища, — ответила девушка, — одно из них поблизости, в которых немногие избранные переживут конец мира и снова появятся в новом мире.

— Это верно, — спокойно согласилась Голос. — Но он ведь не только для того, чтобы сказать это, пришёл к тебе.

— Нет, ещё кое-что… он считает, что подлинное место спасения ему не известно… что существуют два мнения о способах действия в будущем… если такое будущее есть.

Голос сжала руки, и Орта увидела силу этого жеста. Но выражение лица Голоса не изменилось, она оставалась совершенно спокойной.

— Это тоже правда, — признала она. — Некоторые из нас считают, что Сила больше, чем мы в это верим, что с её помощью можно установить власть в будущем. После пожара земли и моря выживут немногие. И среди них большинство повредится в уме. Они, ради того, чтобы выжить, вынуждены будут отгородиться от своих воспоминаний, отделить их стеной. Сама Сила может быть искажена, её потоки примут другое течение. Выжившие будут бояться того, что умели прежде, могут совершенно отвернуться от нашей веры. Люди забудут о величии прошлого. Возможно, многие уподобятся животным, станут созданиями Тьмы, уйдут от Света, который, как мы верим, наполняет их.

Те же из нас, кто сохранит груз полной памяти, должны стать учителями, а не правителями. Мы не сможем действовать открыто, иначе нас сочтут богами. Мы будем жить порознь, беречь свою память, по крупинке передавать осколки прошлого тем, у кого достаточно открытый ум. Предстоят долгие периоды ужаса и горя. На некоторых учителей будут охотиться, их будут убивать, другие не выдержат и поддадутся честолюбию, попытаются использовать свои знания, чтобы овладеть другими. Будет много неудач и смертей. Да, среди выживших будут и люди храма, но им не суждено возникнуть вновь как королям или богам…

— Так вот в чём вы разошлись? Но какое мне до этого дело? Меня уже опорочили, убрали с вашей дороги…

— Он приходил к тебе… Он один из тех, кто хочет быть богом. Он использует твоё предсказание. Он…

Орта покачнулась, но не от слабости, а потому что пол под ней сдвинулся, как песок на крутом берегу реки, когда вода подмывает его. Она услышала крик, такой громкий, что он проник даже сюда, сквозь толстые стены. Голос повернулась, распахнула дверь и выбежала, отбросив плащ, чтобы бежать быстрее. Сверху упал камень, миновав её едва ли на ширину пальца.

Глава 8

Дверь камеры осталась открытой. Снова земля качнулась. Орта пыталась сохранить равновесие. Так скоро конец, предсказанный ею? Неужели уже ударил первый снаряд из космоса? Или земля в предчувствии смерти начала отвечать собственным страхом на притяжение самого большого из небесных странников?

Да, дверь открыта…

Орта собрала весь остаток сил и, шатаясь, побрела к свободе. Она расставила руки, будто проходя по шаткому мосту, который в любое мгновение может рухнуть, и миновала дверь, которая слегка повернулась, будто её толкнула чья-то невидимая рука.

Новая дрожь зелени вызвала новое падение камней. Один из них ударил девушку в плечо с такой силой, что она закричала от боли. Рука её безжизненно повисла. Под храмом простирался целый лабиринт коридоров, и она их совсем не знает. Когда её вели вниз, она была слишком изумлена и подавлена, чтобы смотреть, куда идёт.

Светильники, установленные в камне, потускнели, но энергия их не иссякла. И не иссякнет, пока не разорвутся энергетические линии самой земли. По крайней мере не нужно пробираться в темноте. Но путь пришлось выбирать наугад: проводника у неё нет.

Коридор изогнулся. Виднелись и другие двери, некоторые распахнуты, может быть, сдвигами стен. Удары продолжались, каждый толчок сильнее предыдущего, так что раз или два Орте приходилось прижиматься к стене, цепляясь здоровой рукой за какую-нибудь неровность в камне.

Её вёл инстинкт, а с ним и страх. Она не сдастся, не позволит себе быть пойманной здесь, найдёт выход. Но вот она нашла лестницу и начала подниматься со ступеньки на ступеньку. С того времени, как она покинула свою камеру, она никого не видела и не слышала. Её, должно быть, покинули в этих глубинах. Дрожь земли на время прекратилась, но Орта была уверена, что толчки могут возобновиться в любой момент.

Теперь сверху доносились звуки, крики поражённых ужасом людей, гром падающих камней, может, даже частей стен. Она не видела теперь, куда движется; перед её глазами стояла предсказанная зеркалом картина. Скоро придёт волна…

Рука у неё сильно болела; прикосновение к стене вызывало такую боль, что невольно слёзы начинали катиться по её покрытым пылью щекам. Даже если здесь и были стражники, они бежали при первых судорогах земли. Она подбадривала себя тем, что огни ещё горят — значит, Сила жива.

И вот Орта поднялась из подземной темницы на верхние этажи и, полностью истощённая, прислонилась к стене, чувствуя странную отстранённость. Она как будто бродит во сне, навеянном зеркалом, и в этом сне у неё только роль наблюдателя.

У дальней стены лежало тело — лицом вниз, жёлто-золотой храмовый плащ откинут, но не настолько, чтобы скрыть алый поток, льющийся на белый камень. От тела отходят следы, кровавые, алые следы — и не человеческие ноги, а огромные когти, отчётливые у добычи, постепенно становящиеся всё менее заметными.

В горле у Орты появился вкус горечи, её вырвало, она рассталась с тем немногим, что ещё оставалось в желудке: ведь перед пророчеством она долго постилась и с тех пор почти не ела. След показывал, что не один ужас обрушился на землю. Прорвана защита, и высвободились существа Извне.

Орта пробиралась вдоль стены, держась как можно дальше от этих ужасных следов. Теперь она опять ощущала зловоние… но ей нужно пройти мимо мёртвого, чтобы попасть в следующую дверь.

Наконец она оказалась в знакомом коридоре и свернула в большой зал, к зеркалу. Может, там ей помогут её способности. Там её место, там безопасность…

Безопасность? Где теперь найти безопасность? Но тел она больше не видела, ни одного. Храм, сам по себе небольшой город, со множеством слуг, казался покинутым. Она вышла в Небесный Зал.

Золотые троны пусты, а зеркало…

Орта закричала и опустилась на колени. Сломанная рука болела так сильно, что на какое-то время у Орты перехватило дыхание. Но то, что она увидела, — хуже всякой телесной раны. Трёхногое сидение лежит на боку, перед ним взад и вперёд покачивается рама зеркала. Но блеск поверхности, в которую она так часто смотрела, исчез. Остались только осколки, разбросанные по полу. Зеркало погибло.

Сердце Орты билось неровно. Она пыталась произнести слова Отхода, Разъединения. Зеркало умерло… а её жизнь связана с ним безвозвратно… что же ей остаётся?

Тут только она поняла, что Рука сказал правду, что в ней что-то продолжает цепляться за жизнь, бороться за дыхание, за возможность двигаться. Она на коленях поползла вперёд, пока здоровой рукой не коснулась металлических обломков. Острый край одного из них порезал ей палец, она увидела, как капает на пол её собственная кровь. Темнело, небо затягивали тучи. Мать Солнце больше не светит, но ночь ещё не наступила. Ложная тьма одеялом накрывала картину гибели мира. И тут… сквозь полумрак вверх взметнулось пламя, далёкий огненный столб, такой гигантский, что осветилась вся страна.

Орта вспомнила своё видение. Поднимающиеся из глубины земли горы раскрываются и выбрасывают столбы пламени. Один из них она и увидела. А вот и другой. Порошок пепла начал опускаться повсюду, забивался в глаза, покрывал кожу, он обжигал, резал, не давал дышать.

Она снова услышала крики из города. Там люди, должно быть, сходили с ума, бегали в поисках убежища, которого не может быть, в тщетной надежде выжить. Но какая может быть надежда, если гибнет сама планета?

Орга заставила себя оторваться от осколков зеркала, символа её разбитой жизни. Скоро она придёт, эта волна, ушедшая с предназначенной ей впадины земли?

Это пресловутое убежище… сумела ли Голос добраться до него? Орта сомневалась, что убежище вообще возможно. Голос, Рука, те, кого они вели, — они все обмануты. Орта рассмеялась и потащилась дальше. Перед ней выросла лестница, ведущая к тронам. Она поднялась на первую ступеньку, потом на вторую. Огни на стенах, казавшиеся в наступившей полутьме яркими, превратились в слабые искорки, они гасли. Итак, исчерпывается сама Сила. Проявит ли она себя в последний раз у самого центра пересечения линий?

Сила — она жила ею и ради неё. Её собственных способностей оказалось недостаточно для овладения Силой, они давали ей только возможность предсказывать. Зеркало разбито, её способности… мертвы.

Она ухватилась за ручку ближайшего трона — трона Голоса. Как часто, стояла она в этом зале и во время Вечернего Гимна, и во время Гимна Первого Света Утра, смотрела на Голос, которая, полная Силы, посылала всем благословение, с её пальцев срывались огненные ленты и разлетались по всему городу: всё хорошо, правда торжествует, Тьма побеждена! Орта умудрилась встать и полусела-полуупала на сидение. Она совершает святотатство, пытаясь вызвать остатки Силы. Но разве она уже не мертва вместе со своим зеркалом? Пусть Сила сожжет её, превратит в ничто за дерзость, лучше умереть быстро, чем жить и видеть эти ужасы, увидеть волну, поднимающуюся над линией восточных холмов.

К небу из глубин земли устремился третий огненный столб. Дым болезненно обжигал горло, заставляя её непрерывно кашлять, почти ослепил. Она плакала, глаза жгло. Орта откинулась на троне и закрыла глаза.

Кругом раздавался ровный гул подземного огня. Весь храм вздрогнул. Она услышала ответный грохот камней. Но не смотрела, падают ли камни поблизости.

— Возьми меня… — она не сознавала, что говорит, пока не ощутила движение собственных губ, потому что ничего не слышала в грохоте пламени. — Возьми меня сейчас…

Она начала медленно выполнять привычные ритуалы, открывать мозг, как будто перед свиданием с зеркалом. Открыв глаза, она смотрела вперёд, на клубящуюся пыль, как будто это та сверкающая поверхность, которая появлялась в ответ на её призыв.

Пыль начала образовывать в воздухе завесу. Или это только кажется её помутившемуся взгляду? Но завеса становилась всё плотнее, и в ней возникали какие-то новые силы, которых она не понимала. Это не зеркало Силы — что-то гораздо более дикое, первобытное, оно противостоит хрупкости её плоти, стремится заменить её тело, плоть, кости чем-то другим. Орта непрерывно кашляла в отравлен ном воздухе. Рот её заполнился жидкостью, она выплюнула и увидела алое пятно в пыли. Голова… что-то проникает в её мозг… протискивается… толкает… Глаза её превратились в колодцы боли.

Тело Орты билось в конвульсиях. Она стонала, но не слышала собственных стонов. Пыль уплотнилась, она сплошным занавесом повисла между тронами и всем остальным миром. Пыльный занавес, полоска тени, но на ней постепенно начинало двигаться нечто иное, не из пыли, то, что призвано новым существом в теле Орты, что начинает проявлять себя.

Орта снова увидела картину гибели мира, гораздо менее отчётливо, чем в зеркале. И закрыть глаза она не могла: то, что она видела, исходило от неё, было её частью.

Смерть, повсюду смерть. Вода, стекающая с огненных островов; эти острова поднимаются и вновь погружаются. Из земли вздымаются горы. Леса превращаются в пепел, реки высыхают или меняют своё русло, словно гигантская рука проводит эти водные линии и снова стирает их. С неба продолжается бесконечная бомбардировка — падают меньшие космические странники. Но вот появляется и главный пришелец — мёртвый, покрытый кратерами шар, он всё ближе и ближе подходит к земле, которую явился уничтожить.

Никакого ощущения времени, нет ни дня, ни ночи, нет движения времени, отмечаемого ударами храмового гонга, — только мрачная смерть, отпечатанная на тумане из дыма и пепла. Орта сидела, а Сила продолжала изливаться и показывать ей…

Сквозь занавес прорвалась фигура — тело прикрыто лишь несколькими обгоревшими тряпками, человек протягивает вперёд почерневшие изуродованные пальцы. К ней поворачивается чёрное окровавленное лицо, и в ней оживает смутное воспоминание. Рука — тот, кто пытался договориться с ней, узнать у неё тайну убежища, которая не была ей известна.

И тут же картина на занавесе изменилась. Изображение неё поглощающей смерти дрогнуло… исчезло. Появилось другое видение… коридор меж каменных стен… впереди дверь, на ней линии, они светятся, образуя символы, которые живы и полны Силой. Она поняла, что это убежище, подготовленное заранее. Оно сохранилось, выдержало.

Изуродованный человек, бывший некогда Рукой, поднял голову, увидел картину на дымном занавесе и устремился к Орте. Покалеченными руками он обхватил девушку, прочно прижав к трону. Теперь его лицо оказалось на одном уровне с нею, глаза горели огнём, как новые огни гор за храмом.

Губы его шевельнулись… он, должно быть, кричал… но она не слышала ни слова. Но даже не слыша, Орта понимала. Он приказывал ей, хотел использовать её, как она использует зеркало. Она должна помочь ему достичь того места.

Он извлекал из неё Силу, но Сила в ней, казалось, не уменьшается. Глаза Руки продолжали приказывать, может, он говорил, произносил ритуальные слова, но она этого не слышала. Его обгоревшее тело засветилось, края его начали сливаться с туманом, из которого он пришел. Он приказывал, извлекал, требовал…

Всё более сильными становились его руки. Орта, в свою очередь, теряла Силу, которая только что переполняла сё. Он пытался совершить то, в возможность чего она не могла поверить, — силой своей воли и с помощью извлечённой из неё энергии перенестись в убежище.

Теперь от него оставалась только тень, как лист, который осенью слишком долго держался за ветвь. Но вот и эта тень съёжилась и развалилась, как хрупкая глиняная фигура. Жизненная сила ушла вся. Достиг ли он того, к чему так стремился? Она не знала этого. И на занавесе ничего не видно. На нём сплошной вихрь, никаких картин.

Орта слегка подняла голову. Ей показалось, что она ослепла, потому что перед измученными глазами стоял только красный туман. Она одна, совершенно одна, но как-то по-новому. Рука лишил её всякого дара, от неё осталась только пустая оболочка, с крошечной искоркой жизни. Но эта искорка не уходит, не оставляет её в покое. Орта заплакала, слёзы жгли ей щёки. Ничего не осталось, кроме…

Может быть, именно слёзы на мгновение прояснили её зрение. Потому что она увидела последнюю сцену катастрофы — приближалась волна, она вздымалась всё выше и выше, а потом…

Её не охватила наступающая вода. Она… Орта… НЕТ! Это был сон, ужасный реалистичный кошмар, но всё равно только сон. Гвеннан глубоко вздохнула и открыла глаза. Она, конечно, дома, в своей постели, в тепле и безопасности… в реальности.

Но увидела она перед собой камни.

Гвеннан закричала.

Чудовищные существа сидели у основания холма, на котором она нашла убежище. Тут и обезьяночеловек, и существо с совиной головой и трепещущими крыльями. Оно подняло голову и показало красные ямы глаз; красный цвет обрамлял и его зловещий клюв — клюв, усаженный зубами, как с новым страхом заметила она. Существо подняло передние конечности, к которым крепились крылья, и показало длинные изогнутые когти.

В этом зелёном свете… в зелёном свете? Как будто ей наносили всё новые и новые прямые удары. Она не вернулась в реальный мир, нет, она в том мире, где враждуют охотница и охотник. А вот и они, по-прежнему смотрят на неё, как будто она никуда не исчезала, как будто не было никакого промежутка времени между тем как охотник спустил своих животных и её пробуждением.

Гвеннан настолько была сбита с толку, что несколько раз открыла и закрыла глаза. Поднесла руку к голове. Голова болела, и только прижатая к щеке подвеска, которую она с силой сжимала, приносила тепло и спокойствие. Девушка не понимала, что с ней происходит, но постаралась изгнать Орту из сознания, сосредоточиться на том, что перед нею, КТО перед нею.

— Пришелица издалека, — вновь заговорила женщина, которая могла бы быть леди Лайл, и которая, несомненно, была Голосом, — она может быть и другом и врагом, но Гвеннан ей определенно не доверяет; и эта женщина продолжила: — Пришелица издалека, ты держишь равновесие, — она подняла копьё и указала им на подвеску.

— Равновесие, — согласился мужчина. — И оно должно быть нарушено тобою — в ту или иную строну, — одним движением руки он сначала указал на себя и своих чудовищ, потом на женщину.

И улыбнулся, как будто не ожидал, что кто-нибудь поставит преграду между ним и его желаниями: «Моя дорогая родственница считает…»

Его прервал лай одного из псов. Всё внимание Гвеннан было приковано к нему и его чудовищам, и потому она не заметила перемещения своры. А собаки, по-прежнему обходя крути с цветами, но спокойно шагая по песку, тоже подошли к основанию холма и расселись между нею и чудовищами.

Охотник рассмеялся.

— Хочешь испытать свою силу против меня? — спросил он у женщины. — Разве не этого я давно хочу? Или ты уже решила, что переманила её на свою сторону?.. — он кивнул в сторону Гвеннан. Впервые с того времени, как она очнулась от кошмара Орты, Гвеннан заговорила:

— Не знаю, какую игру вы тут ведёте… — от страха голос её прозвучал неестественно громко. Но тепло от подвески, которую она теперь держала под подбородком, каким-то образом прояснило её голову, заострило мысли. — Не знаю, как я оказалась здесь… и почему. Но я не друг ни одного из вас.

Она взглянула непосредственно на женщину — и взглянула вызывающе. Нет, она ни за что не согласится, чтобы кто-нибудь из этих незнакомцев из сна — из сна во сне — смог иметь над ней власть! Подвеска — вот что им нужно. Или она сама, пока подвеска отвечает ей.

Отвечает ей? Так, как зеркало отвечало Орте? Нет, она не станет об этом думать. Скрыть, скрыть поглубже, сохранить на поверхности только то, что происходит сейчас.

— Итак… — мужчина помолчал, произнеся одно это слово. — Возможно, ты и права, чужестранка. Наши игры — такими они видятся тебе — не для слабосердых. Хотя в них есть цель, уверяю тебя, — и он резко хлопнул в ладоши.

Существо с совиной головой прижалось к земле и повернулось к ближайшему псу. Оно лязгнуло клювом с громким щёлканьем, вытянуло когти. Остальные чудовища подходили ближе, зелёное освещение потускнело, сменилось серым.

— Твои игры! — выплюнула женщина. Она села прямее на своём жеребце и посмотрела на Гвеннан.

— Ты пришла издалека, — медленно проговорила она.

— Без всякой подготовки, без предвидения как проводника. И правда, как ты можешь своими мерками судить наш мир? Хорошо, думай об этом сейчас! Подумай об этом!

Она подняла копьё и указала на волосатого гуманоида, который открыл зубастую пасть и рявкнул в ответ.

— Таково было пробуждение, — продолжала она. — Надолго воцарились невежество и беспамятство, потому что многие из старой расы бежали, даже в своём сознании, от ужасов тех тёмных дней. Некоторые из них проливали кровь как плату за помощь лживых богов. Они вырывали у других людей сердца, чтобы лилась кровь, верили, что тем самым умилостивят суровых врагов, отвратят их месть. Они собственных детей предавали огню в храмах, поспешно убивали тех, в ком ещё жила подлинная Сила и кто старался использовать её в добрых целях.

Мир покрыла тьма. Сила была скомкана и спала. Осталась только горсточка таких, кто искал её, и лишь немногие из них искали её для добра. Потому что тот, кто может призвать молнии, может и править людьми жестокой рукой. Начались войны, и Тьма иногда становилась могущественной… потому что мы забыли…

— Только потому, что ты, и такие как ты захотели этого, — вмешался охотник, улыбка его исчезла, голубые глаза жёстко сверкали. — Посмей кто-нибудь из вас в эти дни Тьмы действовать, не было бы беспамятства…

— Нет, было бы хуже! — немедленно возразила она. — Потому что в те дни сама Сила сорвалась с цепи и её невозможно было использовать для добра. Она полностью овладела бы тем, кто её призвал, и этот человек стал бы рабом энергии, не заботящейся о людях. Мы остались, чтобы быть стражниками, учителями — но не правителями и завоевателями…

— И как долго это будет продолжаться? — вызывающе спросил он. — И с какой целью? Разве не стала Тьма ближе к победе из-за того, что мы расколоты? Линии восстановились, они снова легли правильно. Сила ждет нашего призыва. Звёздное колесо повернулось. Приближается новый период родовых мук, и если мы сейчас не используем Силу — это будет конец для нас всех.

— Наша участь — тяжёлая ноша, а не победа, — она будто повторила древнюю истину. — Мы должны следить, помогать, когда можем, когда это разумно, заботиться…

Он яростно покачал головой: «Нет, настала пора выходить из укрытий, родственница! Неужели ты думаешь, что звёздное колесо будет нас ждать? Оно движется своим курсом, и никто не может остановить или замедлить его вращение. Скоро оно снова повернёт к опасности, и ты снова зароешься, спрячешься и будешь ждать рассвета, который может так никогда и не наступить».

— Мы делаем то, что заложено в нас.

— Нет, — он улыбнулся, как одно из его чудовищ, оскалив зубы. — Я! Помни, я не давал клятвы! Вы сами предпочли, чтобы я не был одним из вас.

— Даже ты не можешь избежать того, что у тебя в крови, что заложено в тебе от рождения, — она говорила устало, но держалась по-прежнему прямо, не отрывая от него пристального взгляда. — Колесо поворачивается, но на этот раз у нас есть шанс…

— Очень незначительный для твоих целей, — он улыбнулся, — Со времени перемены судьба мира зависит от воли и глупости людей, а не от прибытия небесных бродяг. А у всех людей от рождения есть пороки. Люди — не покорные орудия, они легко сворачивают в сторону, даже если ты считаешь, что прочно держишь их в руках. Люди — только Сила может удержать их. Разве я не говорил это с самого начала?

— Да… чтобы доказать, что нужно пользоваться только теми, кто будет послушен тебе, — на лице её появилась тень презрения, и она концом копья указала на чудовищ.

— Натравливать их на смущённых, испуганных, попавших в опасность…

— И чтобы поражать, — быстро добавил он, — разделять, смущать, приводить в ужас, даже избавляться от противников. О, мою армию можно использовать по-разному. Можно уничтожить влиятельного противника, просто подослав их к нему и рассказав всем об этом. Даже армию можно сломить, если в её рядах вдруг покажутся мои питомцы, вольные поступать по-своему. А тех, кто доложит о таком нападении, сочтут сумасшедшими и отстранят от постов, и это тоже послужит мне. Уже давно люди закрывают своё сознание перед определёнными возможностями. Они даже не верят, что существовали наши времена. Они создали общепринятые легенды, с учёным видом рассуждают о ледниковых периодах, о людях, которые некогда были волосатыми невежественными животными, использовавшими камни вместо оружия. Тех немногих, что остались от наших славных дней, они считают мошенниками и пытаются поскорее избавиться от них. Ты отрицаешь всё это? А ведь это результат твоего плана убежищ, так что принимай и его последствия.

Я могу начать войну, могу воссоздать мир по своему желанию и, возможно, в конце концов нанести тебе поражение. Но это будет мой путь и мой план. Я не давал никаких клятв. Ты призвала эту… — он жестом указал на Гвеннан. — Я тоже некогда её знал, использовал. У неё был дар, который мог привести её высоко. Но он сгорел в ней и был потерян, потому что она приняла твоё учение. Ты призвала её, потому что в ней течёт древняя кровь, способность отвечать, ты призвала её…

— Потому что так указали звёзды, — сказала женщина, и что-то в её голосе заставило его замолчать. — Снова они в таком положении, что она обладает врождённым даром, как и в те времена, когда ты использовал её. Наступает время нового понимания, она в круге Силы, хотя сама этого не знает, а ты не верил, что такое возможно. Она не оружие, не инструмент, она свободно идёт своей дорогой. Потому что она — дочь звёзд, рождённая в нужный час для исполнения своего предназначения, и на этот раз смерть из космоса не помешает ей выполнить это предназначение.

Теперь он перестал улыбаться своей искажённой, насмешливой улыбкой и выкрикнул: «Ты лжёшь!»

— Ты знаешь, что в таких делах я не могу лгать. Она родилась в нужный момент под нужными звёздами…

— Она справится не лучше, чем в прошлый раз! — он поднял руку. Человек-сова отвёл взгляд от собаки. Он посмотрел наверх, и Гвеннан поняла, что он готов прыгнуть на неё. Она прижалась к камню, держа в обеих руках подвеску. И изо всех сил воззвала о помощи.

Глава 9

Едва Гвеннан ушла от одного кошмара — как попала, должно быть, в другой. Прочь — лишь бы проснуться и уйти от этого! Она крепко сжала подвеску, прижалась к камням, закрыла глаза, сосредоточила всю волю на пробуждении, на возвращении в реальный мир.

Холод, её охватывает страшный холод, ошеломляющие порывы ветра. Потом последовал приступ страха, такого сильного, что он, казалось, проник во все клетки сё тела. Она снова открыла глаза.

На небе ослепительно сверкнула молния, раскатился гром. Ночь, облака, темнота. Она прижалась к камням, пытаясь спрятаться между двух из них. Пламенеющие горы… волна… неужели она опять в мире смерти?

— Гвеннан…

Гром прекратился. Перед ней замерцал свет — не от земного огня, не отражение от камней. Там кто-то стоит, держит фонарик, освещая своё лицо. Очень долго, поглощённая своими видениями, девушка не могла узнать его. Потом вернулась реальность.

Тор Лайл — не Рука — не охотник — человек из её времени. Хотя в нём жили и тот и другой. Она ошеломлённо смотрела вниз, и ей казалось, что в нём возникают те двое других, борются, исчезают вновь.

— Гвеннан… — вторично позвал он девушку по имени. Буря теперь не заглушала его голос. Напротив, ночь странно затихла. Стало так тихо, что ей показалось, что со своего места он может услышать, как бьётся её сердце. Она призвала все силы и храбрость, чтобы встать, не отрывая от него взгляда.

Он уверенно подошёл к холму, как будто не сомневался, что она этого хочет, хотя по насыпи подниматься не стал, а остановился внизу, по-прежнему освещая фонариком своё лицо.

— Она у вас, — спокойно заговорил он. Как будто они дружески расстались всего несколько мгновений назад. — Сарис позаботилась об этом, верно? Она… — Тор покачал головой, потом улыбнулся. — Мне она никогда не доверяла. Мы, древние, умеем ненавидеть. Вы уже знаете это, Гвеннан? Нет, вероятно, — в вас слишком разбавлена древняя кровь…

Разговор как будто перенёсся из зелёного мира в этот.

Она не желает его слушать. Если бы у неё хватило воли, она заткнула бы пальцами уши. Но она обнаружила, что не может этого сделать. Всё равно придётся выслушать, что он скажет.

Его глаза слегка сузились. Лицо было ярко освещено, она ясно видела каждую чёрточку; она никогда его не забудет, всегда будет помнить инстинктивные реакции, смену выражений на этом лице.

— Значит, вы до сих пор не поняли, — он говорил нетерпеливо, с выражением человека, встретившегося с глупостью, когда время истекает, а у него ещё не выполнено важное дело. И он должен успеть заставить её поверить в это дело. — Взгляните на то, что вы держите… смотрите на нею не только глазами…

Она подчинилась резкому приказу, не смогла противостоять его воле. Гвеннан подняла подвеску и посмотрела на циферблат, где вместо цифр — астрологические символы, а вместо стрелок — луч света. Луч снова передвинулся, на циферблате появились и другие линии, очень тонкие, но заметные. Многие символы она не могла понять. Диск показывал время не сё мира, луч на мгновение освещал тот или иной символ, впечатывая рисунок ей в память. Как никогда она не забудет лицо Тора Лайла, точно так же не забудет она и последовательности звездного времени.

— Звёзды на их орбитах… — подтвердил он. — Требуется долгое время, чтобы они совершили полный круг. Мы рождаемся, умираем, возрождаемся вновь — а звёзды продолжают двигаться своими путями. И когда они занимают нужное положение, сбывается предначертанное.

— Не знаю, о чём вы говорите… — Гвеннан робко попыталась спастись от него и его тайных познаний.

Тор пожал плечами: «Пока ваш мозг закрыт. Но он откроется…» — он говорил уверенно; взглянув на его сжатые челюсти, она сильнее сжала подвеску. Ясно, что он не собирается отпускать сё, пока не получит то, что ему нужно.

— Сарис знала — и я знаю. Невозможно скрыть от нас древнюю кровь. Мы — хранители памяти. Теперь Сила снова возрастает… — он откинул голову и насмешливо рассмеялся. — Ах, какой знак судьбы: время Сарис кончилось как раз в этот критический момент! Когда-то перед ней стоял выбор — теперь передо мной! Возможно, мне следует поблагодарить вас за прошлое, Гвеннан. Вопреки своему желанию, вы помогли мне найти убежище. На этот раз… — он широко развел руки и направил луч фонаря от себя, в сторону леса, — на этот раз я всё знаю, и Сарис не сможет помешать мне!

— Не знаю… — снова начала Гвеннан, но он прервал её.

— «Не знаю!» — в его голосе вновь зазвучала насмешка, лицо отвердело и замкнулось, он снова осветил его фонариком. — Не играйте со мной! Да, вы порочны, кровь Лайлов многократно разбавлена в вас браками с низшей кровью. В нашем поколении остаёмся только мы с Сарис. Мне… — он мигнул, и рот его искривился, будто от горечи… — Мне необходимо получить то, что вы можете дать… хотя бы на время. Я уже могу приказывать. Линии леев почти восстановились, они сильны, в них вновь пульсирует Сила. Мы ждали здесь, в этом укромном месте, ждали так долго, что обычный человек этого даже представить себе не может, надеясь именно на это — что наступит час, когда мы снова сможем воззвать к Силе, и она ответит на наш призыв. Но как много времени потребовалось, чтобы залечились раны, чтобы восстановились разорванные пути, чтобы вспомнилось забытое!

Линии леев? Да, Гвеннан смутно понимала это. Она ухватилась за свои скромные познания.

— Но леи — они в Британии, в Европе, здесь они не нанесены на карты… — она сознательно отреклась от того, что показала ей леди Лайл.

— Они образуют сеть по всей земле, — с отсутствующим видом повторил он, как будто занялся уже другой проблемой. — Эти камни обозначают пересечение двух могучих линий Силы, она снова струится по ним… и как раз вовремя…

Гроза уходила, тучи над головой начали расходиться, появились звёзды. Тор Лайл молчал, и Гвеннан приободрилась. Она сторонилась нереального. Нужно уйти от камней, вернуться в тепло и безопасность своего дома. А всё это — не из мира, который она знает.

Но когда девушка уже собиралась уходить, он сделал шаг в сторону насыпи. Направил луч фонарика вверх и светом прижал её к камням.

— Идём! У нас много дел… — в его приказе звучала уверенность.

— Нам нечего делать — вместе! — девушка вызывающе выставила перед собой подвеску. — Я ухожу домой…

— Вы единственная… у вас в руках ключ. Используйте его, вы должны! — впервые в словах его послышалась неуверенность; он как будто торопился подчинить её своей воле.

— Я сама по себе! — она держалась за это убеждение, как в том мире с зелёным освещением, как держалась Орта в умирающем мире. Гвеннан всё-таки вынуждена была признать, что те сны — когда-то, где-то — были реальностью, что она действительно побывала в другом времени, в другом мире. Однако сейчас она здесь, а этот мир не признаёт другие миры и времена. Поэтому Тор Лайл не может заставить её использовать то, чем она не обладает.

Он как будто прочел её мысли, понял, что крепнет её сопротивление. И опять рассмеялся.

— Попробуйте, Гвеннан, попытайтесь освободиться. Вы не можете сбежать от того, что заложено в вас от рождения, не можете убежать от своего будущего. Сарис знала — и теперь я согласен с нею, — что вы одна из нас. Моложе нас по знаниям, ребёнок среди тех, кого в прошлом люди называли богами — и будут называть снова. Вы придёте… откроете…

Чувствует ли он, как растёт её способность к сопротивлению? Сами камни придавали ей нужную энергию.

— Вы — придёте!

Тор откинул голову и пронзительно крикнул. Свет его фонаря устремился от неё, осветив ближайшие края леса. Оттуда выползло страшное мускулистое тело; когда Тор отвернул свет, оно поднялось с четырёх конечностей на две.

Цвет у него тускло-серый, с чёрными пятнами; такой цвет — обманчивый для глаза наблюдателя — позволяет легко слиться с ночью. Оно подползало всё ближе, и с ним появилось зловоние, тот ужасный запах, который обволакивал дом Гвеннан в ту ночь бури. Чудовище приподняло голову, посмотрело на верх насыпи, и Гвеннан снова увидела его красные глаза.

Стоя на задних лапах, оно было ростом с Тора, и тот факт, что оно может при желании передвигаться по-человечески, был так же ужасен, как и вся фигура. Такой зверь — это богохульство.

В нижней части головы — пасть, она раскрывается так широко, будто череп раскалывается на части. Над пастью, на месте носа, — чёрное пятно, а вокруг него топорщатся дыбом стоящие волосы. Такие же жёсткие длинные волосы растут над глазами; лба почти нет. Череп покато уходит назад, он зарос шерстью, по обе его стороны торчат маленькие уши.

Плечи узкие, а торс очень длинный, задние конечности кончаются не лапами, а птичьими когтями, а на передних — руки с пальцами. Тёмный язык, чёрный даже в свете фонарика, свисает меж зубов, и по узкой груди течёт струйка слюны.

Подойдя к Тору, существо скорчилось на земле и сжало передние конечности в кулаки, которыми упёрлось в затвердевшую от мороза почву; язык взад и вперёд двигался по нижней, почти безгубой челюсти. Гвеннан ощутила дурноту и слабость. От этого кошмара исходила волна ужаса, такое зло, такая враждебность ко всему живому, что невозможно было выдержать.

Луч фонарика Тора оторвался от чудовища и снова остановился на Гвеннан.

— Разве я не сказал, что линии снова полны Силы? Если правильно позвать, открываются ворота и выходят те, кто живёт за пределами нашего мира. А в бесчисленных мирах и других временах имеются гораздо более сильные слуги, чем этот. Столетиями люди рассказывают сказки о дьяволах и чудовищах, и над ними только смеются… а ведь они говорят правду. И есть люди, которые проглочены Силой и выброшены в другие миры.

Я уже предложил вам однажды свободу Силы, возможность полностью использовать то, что дремлет в вас. Но без меня вы этого сделать не сможете…

Гвеннан удалось отогнать тошноту, которую вызвало в ней скорчившееся существо. Оно всё ещё здесь: девушка видела в темноте его красные глаза. Неужели он хочет использовать его как оружие, чтобы заставить её подчиниться?

— Вы погубили Орту… — неужели она сказала это? Или просто смешиваются воспоминания?

— Только потому, что мне нужно было знать, где убежище. Не было времени убеждать вас, что я прав, — в голосе Тора звучала спокойная уверенность, он, должно быть, поверил, что всё в его власти. У него есть план, как использовать её и сейчас. Какой план?

— Звёздное колесо снова повернулось, — произнёс он голосом охотника. — Мы не можем остановить его вращение, как не можем передвинуть звёзды, изменить их рисунок, чтобы тем самым изменить свою судьбу. Мир снова должен погрузиться в темноту. Но на этот раз, да, на этот раз мы боремся не с силами природы, а с честолюбием самого человека. А то, что может сделать один человек, может изменить другой! Но для этого нужно располагать всей Силой — которая была забыта и опорочена, однако она есть и она мощнее любого известного оружия. На этот i раз погружения в темноту не будет — благодаря таким вождям, которые не думают о защите других и самоограничении.

— И вы должны стать таким вождём?

— А кто же ещё? Некогда меня сдержала, заткнула мне рот, связала бесплодная вера, что кто-то знает лучше меня. На этот раз… ах, на этот раз! — голос его взметнулся, как победный крик. — Звезды против Сарис, она своей хитростью привела вас сюда, и она права: в вас есть и дар, и древняя кровь. Но вы недостаточно сильны, вы не знаете природу тех сил, которые можете пробуждать. А Сарис: пришлось отказаться от влияния на вас. Меня тоже считали полукровкой… — последнее слово он выплюнул, как; грязь. — Никто не знает, как я искал знаний, чему я научился! Но даже полукровка, которой не доступно их полное возобновление, — не короткоживущий, как те, что опустились до состояния животных и теперь медленно поднимаются назад. Я знаю гораздо больше, чем подозревает Сарис.

Я действовал бы честно, в соответствии с древними. клятвами. Она не может отрицать, что сначала я явился к ней и рассказал ей правду. Но она отвернулась от меня и… — в его хорошо контролируемом голосе звучал гнев… — расправилась бы со мной, если бы смена не произошла слишком быстро для сё планов. Поэтому она обратилась к вам, а вы сейчас — даже меньше, чем когда были Ортой с зеркалом. В вас сейчас — только небольшие остатки Силы.

Но они смогут вырасти, и вы достигнете того, чего не достигал в прошлом ни один полукровка. Я предлагаю вам шанс — присоединяйтесь ко мне добровольно и разделите со мной победу. Вы получите больше, чем думаете, больше, чем может постигнуть человек. Отвернитесь от меня, как вы пытались в прошлом, и не только обречёте на смерть своё тело, но и исказите свою внутреннюю сущность, вместо того чтобы привести её к свету и победе. Нас ждёт война, какой не знал мир даже в легендах. Хотя в далёком прошлом были такие, кто в своём безумии после великой Смерти пытался пользоваться оружием, которого не понимал, и ещё глубже и шире разорвал землю, и раны от этого заживали многие века.

Эта война велась в таком же невежестве, как и та, что ожидает нас. Люди играют орудиями, которых не понимают. Но людей можно покорить, использовать их страхи, их неуверенность, саму их природу. И придёт новый век, которым будет править Сила, век вечного мира!

— Мира такого, какой нужен вам?

— Да, моего мира. Неужели вы думаете, что он будет хуже того, что нас ожидает?

— Если у вас такие армии… — Гвеннан рукой указала на уродливое существо, ждавшее приказа Тора.

— Людьми легче всего править с помощью страха. Если мой спутник вызывает не меньше страха, чем целая армия, тогда я прекрасно решу все проблемы.

— Но они убивают, — Гвеннан припомнила, что рассказывают в городе. — И от них несёт… Тьмой… злом…

— Тьма… зло… — к Тору вернулся прежний насмешливый тон. — Всё это только слова. В природе человека — инстинктивно бояться и ненавидеть то, чего он не понимает, то, что чуждо ему по форме или отлично по мысли. Я тоже испытал такие страхи. Да — мои существа из другого мира, такова их природа, а здесь они должны питаться. Они питаются жизненной силой, которую можно извлечь только у живого. Разве вы боитесь кошки, которая убивает мышей, человека, поедающего дичь или мясо скота? Сначала посмотрите на свои обычаи, потом критикуйте других. В своё время и на своём месте они в своих правах.

— Слова… — повторила Гвеннан его презрительное замечание. Она чувствовала в себе новые силы. Пришли ли они от подвески, подарка Сарис? Или они имеют отношение (она взглянула на циферблат: вторичные линии теперь ярче; символы, на которые они указывают, светятся как драгоценности)… имеют отношение к тому, через что она прошла, к переменам внутри неё, которые она пока ещё не осознала? Гвеннан чувствовала эту новую силу. Может быть, несмотря на всю свою самоуверенность, Тор не сможет подчинить её своей воле?

— Слова, — ещё раз проговорила девушка. Она стояла прямо, прижимаясь спиной к камню, а руки держала на уровне сердца, у груди, так что тепло подвески проникало сквозь одежду. Слышала ли она на самом деле отдаленный звук рога?

Она не хотела иметь дела и с охотницей, даже если Сила той может дотянуться до других миров. Она не будет ничьим оружием!

Девушка подняла правую руку и прижала обнажённую ладонь к поверхности самого высокого камня. И чуть не отдёрнула её. В неё устремился такой поток энергии, как в Орту, когда она в последние мгновения своей жизни осмелилась подняться на трон Голоса. Но только эта энергия не рвалась изнутри, не прорывала плоть и кости, не уничтожала девушку из-за неумения её контролировать. Нет, эта энергия скорее вливалась, заполняла пустоту. Гвеннан пила её, как пьют жаждущие из вновь найденного источника.

Гвеннан забыла о Торе, о существе, скорчившемся у его ног, забыла обо всём, кроме этого наполнения… экстаза. А потом…

Потом удар: ветер, молния, громовой раскат с начавшего расчищаться неба. Гвеннан услышала крик, резкий, требовательный: так кричат в передних рядах битвы, требуя подмоги. И кричала не она. Только губы её произносили звуки, слова, но языка такого она не знает. Как будто формула какого-то ритуала.

Гвеннан ослепла от молнии. Да и с неба ли упала эта молния? Разве не поднялась она от земли? Что-то тёмное чёрным пятном показалось меж вспышками, прыгнуло в воздух и устремилось к ней. Камни засверкали ярче, а Гвеннан пела, прижимая к груди дар Сарис.

Появились новые тени, они собирались, готовились штурмовать насыпь. Она чувствовала это, хотя и не могла ясно их различить. И не могла повернуть голову, чтобы посмотреть, что ползёт к ней сзади. Она не должна думать об этом. Идёт борьба воли против воли. Тор пробудил больше, чем сам сознавал. Но она чувствовала продолжение нападения, его стремление покорить её.

Кожа Гвеннан зудела; то, что в неё вливалось, слегка изменялось. Ей нужно время, чтобы проверить, исследовать. Сарис… Тор… они теперь не имеют значения. Это новая форма жизни, это…

ТЬМА!

Полное отсутствие света на мгновение обдало её холодным, ужасным страхом. Гвеннан одна, совершенно отрезана от источника тепла и жизни, который только что так изобильно питал её. Она погибла… забыта…

Назад? Неужели её тянут назад, в мёртвый мир, где боролась Орта? Ей кажется, что она снова дышит отравленным воздухом, пепел забивает ей лёгкие. И она ничего не видит! Она вернулась в тот момент, когда волна нависла над храмом, готовая поглотить его?

Нет! Внутри неё теперь живёт то, что может отослать её назад, должно отослать назад! Камни, эти горящие свечи, столбы ожившей Силы. Гвеннан нацелила своё сознание на камни, стремясь увидеть их в надвигающейся тьме, почувствовать под пальцами их грубую поверхность, которая оживает под сё прикосновением.

Колесо — нет, это диск подвески! Он висит перед нею в воздухе, светящиеся линии на нём становятся всё ярче, символы яснее. Так уже было когда-то… и потом… и опять так.

Она смотрела на циферблат. Он больше не был зажат в её руке. Скорее заполнял большое пространство вокруг неё. Символы сияли золотым блеском. Световая линия, обозначающая прохождение времени, двигалась, касаясь то одного символа, то другого. Время ускоряется, становится игрушкой неизвестной энергии. Оно становится неясным пятном, движется так быстро, что символы сливаются друг с другом. Гвеннан чувствует биение — и это не биение её сердца. Вероятнее, другая часть её, не принадлежащая физическому телу.

Циферблат теперь огромен. Он заполняет весь мир… ничего не осталось, кроме…

Она ничего не видит, кроме огненного шара, который вьёт вокруг неё золотую сеть.

Тепло… свет…

Гвеннан шевельнулась, рука её коснулась грубой поверхности. Она стояла на коленях, слегка наклонившись вперёд, одной рукой упираясь в самый высокий камень. Солнечный свет раннего утра падал на иней на луговой траве. Вот край леса… серая линия крыши дома Лайлов.

Тор?..

Никто не стоял у подножия насыпи. Ни следа хозяина и того чудовища, что он вызвал. Она посмотрела на циферблат.

Он изменился. Теперь это всего лишь круг фигур зодиака с единственным светлым треугольником. И он мёртв… или спит. Гвеннан ощутила потерю. Медленно, неуверенно всматривалась она в себя. Не было слов, чтобы описать, чего она добивалась. Что почти проснулось в ней?

Она коснулась чего-то… и мгновенно отшатнулась. Нет! Она ещё не готова. Даже к противостоянию Тору она не была готова. Слишком всё перенапряглось, болело, как глубокая рана от малейшего прикосновения. Она должна подождать… подождать… и тогда узнает…

Гвеннан встала. Камни казались такими же, как и всегда… грубыми скальными столбами. Она снова коснулась высокого, подержала на нём руку… но не смела просить ответа. Предупреждение… то, что она так отшатнулась от боли… ещё рано… ещё рано!

Тело её окоченело от холода, она чувствовала себя истощённой; шатаясь, спустилась к тому месту, где стоял — в гордыне и силе — Тор. На заиндевевшей траве не осталось ни следа. Был ли он вообще здесь? Да! Она поняла это по странному чувству, которое шевельнулось в ней, когда она встала на место, где в последний раз его видела. Не хотела бы она снова испытать это чувство.

Следы! Гвеннан застыла. Почерневшее место… ещё одно… третье… Они вели по лугу к деревьям. Тут девушка уловила слабый запах — зловонный. Земля выгорела, трава сожжена. И на этой почерневшей земле несомненные следы — глубоко впившиеся когти. Тут прошло существо, которому нет места в нормальном мире.

Линия следов вела от леса. Она ошибалась: не туда, а оттуда. Ночной пришелец испарился, исчез на том самом месте, где она видела его скорчившимся у ног хозяина. Вернулся в свой мир? А что с Тором? Девушка стояла, глядя на крышу дома Лайлов. Он считает теперь этот дом своим? Она не могла поверить, что он смирился с поражением.

Гвеннан втянула плечи и отвернулась. Что-то гораздо большее, чем она способна понять, борется в ней. Ей нужно время… возможность расслабиться в повседневном мире. Потому что именно в этом мире — теперь она была в этом уверена— ей предстоит ещё одна решительная встреча с Тором.

Глава 10

Солнце стояло уже довольно высоко, хотя изморозь на траве ещё не растопило. Гвеннан плотнее запахнула шарф. Она хочет только в тепло своего дома, в реальный мир, который знала всю жизнь. Слишком многое произошло; эти сны, встречи — всё это вызвало у неё сильнейшую усталость и ошеломление духа.

Медленно шагая, она старалась не наступать на эти почерневшие места и держалась как можно дальше от края леса. Ни птиц, ни звуков, только шум её шагов.

Она переносила тяжесть с ноги на ногу с притуплённой решимостью, добралась, наконец, до стены, перелезла через неё и вышла на дорогу. Мимо не проходила ни одна машина, Гвеннан шла по абсолютно пустой улице, на ней даже следов не было.

И только увидев дым над домом Ньютонов, она облегчённо передохнула. Это признак реальности. Как можно быстрее прошла к своей двери — и остановилась, прижав руки ко рту, глядя на дорогу перед своим домом, на газон по обе стороны от неё.

Чёрные, смертельно чёрные следы — как будто кто-то взял чёрную краску и с большой старательностью и искусством вывел этот грязный след. Тс же ожоги, оставленные чудовищем, которые она видела на земле у стоячих камней. Гвеннан показалось, что она ощущает знакомое зловоние. Но очень слабое. Эта бродячая угроза побывала тут недавно, как позволяли предполагать следы.

Гвеннан не прошла сразу в дом, она прошла по следу. Он огибал дом, и она вернулась к тому месту, с которого начала, где следы внезапно обрывались. Существо, которое в знак угрозы или предупреждения бродило здесь, казалось, вынырнуло из ничего и туда же вернулось. Никаких следов прихода или ухода. Только этот круг доказывал, что её единственную надежду на безопасность обошёл часовой.

Девушка осторожно шагнула в сторону, стараясь не касаться следов. Это всего лишь следы, но она не хотела никакого контакта с тем, что оставило это злое существо.

Ключ — она не может вспомнить, как выходила из дома. Закрыла ли она за собой дверь? Гвеннан задержалась на пороге, рассматривая толстые доски двери. На них был вырезан старинный защитный рисунок — двойной крест — как заклинание от зла, предупреждение тому, что может бродить по ночам. Обрывки сведений, в которых она больше не уверена, то, что она когда-то читала (или всё это появилось у неё в голове во время происшествия у камней), — всё смешалось в её голове. Она взглянула выше, на дверную раму. И увидела покрашенную металлическую дугу — подкову с поднятыми вверх концами, чтобы удерживать счастье в доме! Холодное железо по традиции — мощное оружие против невидимого.

Впервые Гвеннан заметила следы рядом с этим деревенским символом счастья. Вот деревянный столб, к которому крепилась подкова. На нём следы, но еле заметные, как те чёрточки на камне, которые видны только под определённым углом освещения.

Она попыталась рукой проследить неровности дерева, удостовериться, что глаза её не обманывают.

Это…

Она опустила руку и отступила на шаг, широко раскрыв глаза.

Она не освещала фонарём этот кусок дерева многолетней давности. Но теперь, словно прикосновение пальцев оживило их, следы стали ясно видны. Хотя и только на одно-два мгновения, потом они снова слились с серым фоном. Тень упала на дом, на двор: облако закрыло солнце. Подул холодный ветер.

Она увидела… лицо… незнакомое лицо, изо рта его поднимались и огибали, голову два стебля. А второй символ ей давно знаком — анк, священный крест, который в древности считался ключом к вечности. Кто вырезал здесь эти знаки? Окружённое ветвями лицо: в памяти у неё всплыла фотография резьбы в одной древней церкви за морем. Зелёный Человек! Ему посвящались лесные обряды…

Гвеннан медленно подошла к столбу. Действительно ли она это видела? Теперь дерево казалось совершенно лишённым рисунка. Может, после этой ночи у неё слишком разыгралось воображение.

Она потянула дверь и обнаружила, что действительно оставила сё открытой, затем прошла в полутёмную прихожую. Девушку окружили тепло и знакомые запахи дома. Дыхание её стало похоже на рыдания без слёз. Гвеннан побежала в кухню и остановилась наконец посреди домашнего комфорта, стараясь здесь отыскать безопасность, как ребёнок кутается в одеяло холодной тёмной ночью.

Здесь ничего не изменилось, она не заметила никаких следов вмешательства. Гвеннан сбросила пальто, шарф, капюшон и торопливо подбросила дров в ждущую печь. В ней было ещё достаточно прикрытых пеплом углей, и дрова сразу же загорелись. Гвеннан механически начала готовить завтрак, принесла яйца, бекон, поставила на огонь кофейник, нарезала хлеб на тосты. За этими привычными занятиями она постепенно теряла ощущение отстранённости, снова стала той, кем она всегда себя считала, а всё остальное отодвинула подальше.

Взглянув на настенные часы, которые своим привычным тиканьем добавляли ей спокойствия, она вздрогнула. Десять… и заседание совета!.. Документы, которые нужно было подготовить… у неё теперь нет для этого времени. Поесть, переодеться в респектабельный костюм, в каком её ожидает увидеть миссис Эйберс, поторопиться в город.

Она быстро ела и думала, что случится, если она объяснит опоздание своими ночными приключениями. Совет немедленно займётся поисками нового библиотекаря, а бедную Гвеннан Даггерт тут же отправят в какую-нибудь тихую больницу, где её галлюцинации послужат классическим примером для тамошнего психиатра. Она даже может оказаться героиней одного из романов ужасов, на которые сейчас такой спрос.

Гвеннан принялась за выполнение привычных обязанностей, служивших теперь своеобразным якорем, удерживавшим её в действительности. Но не успела она сложить невымытую посуду — мисс Несса называла это неряшливостью — как резкий звонок телефона заставил её слегка вскрикнуть, а чашка кофе выпала из руки и разбилась, забрызгав её тёмными пятнами.

Какое-то время она не могла даже пошевелиться. Потом прошла на другую половину кухни и хрипло сказала: «Алло!»

— Гвеннан? — голос мистера Стивенса прозвучал слегка удивлённо, даже неуверенно.

Она собралась с мыслями. «Да, я. Кажется, я слегка простудилась… — по крайней мере, это объяснит странности, которые могут заметить в её поведении сегодня утром. — Но я буду на заседании».

— Уделите мне немного времени после совета, Гвеннан.

Мне кое-что нужно обсудить с вами. Хотя лучше дать вам знать пораньше, потому что дело очень важное. Вы придёте пешком?

— Конечно. Как всегда.

— У вас там одиноко.

— Меня никто не беспокоит. Мисс Несса так любила. Я приду вовремя, мистер Стивенс.

— Время, да, оно уходит. Ну, помните, что я хочу поговорить с вами после заседания… это важно, иначе я бы не стал настаивать. Ведь сегодня суббота.

Она переоделась, оставив сброшенную одежду лежать кучкой: мисс Несса очень это не одобрила бы, она долгие годы приучала Гвеннан к аккуратности. И вышла, с чемоданчиком в руке, надеясь во время доклада вспомнить всё, что собиралась сказать за последний месяц. Заглянула во двор и почему-то не удивилась, увидев, что следы исчезли, может быть, достигла такого состояния, когда её уже ничего не удивит.

Привычный распорядок жизни всё больше и больше отодвигал прошедшие часы в царство снов, и она, наконец, начала думать, не привиделось ли ей всё. Гвеннан сосредоточилась на отчёте, пользуясь искусством, которое усвоила как помощница и представитель мисс Нессы, всё внимание уделяя текущей работе и забыв обо всём остальном. Раньше её отдушиной была скромная личная жизнь, теперь — эти дикие сны. Она очень удивилась, когда в конце заседания престарелая миссис Киттеридж, придя в себя после привычной полудремоты, спросила:

— Что слышно о документах Кроудеров? Мы ведь так и не решили, что с ними делать. Эмма гордилась всеми этими письмами и книгами. Считала, что они должны перейти в какой-нибудь колледж.

Мэл Тиг, представляющий фермеров и всегда голосующий против любых новых расходов, попрочнее уселся на своём стуле.

— Кое-что в этих бумагах есть. Кроудеры, они всегда интересовались делами города. Старый Тед Кроудер первым договорился с Лайлами, когда мы приплыли по реке из Фрипорта и поселились здесь. Для своего времени он был образованным человеком, говорят, всюду отыскивал необычные вещи, да и делал их тоже — разговаривал с индейцами об их дьяволах и прочее. Он один из тех, кто просто исчез, — так говорят. Пришёл дьявол и забрал его во время грозы. Так у нас в семье рассказывали. Мэт Тиг при этом присутствовал. Он уже никогда не был прежним. Кроудеры, они много не говорили, но вели записи, всё записывали аккуратно, очень хорошо делали. Все знают, что они любили писать, вели записи обо всём. Дедушка говорил мне, что в прежние времени, когда хотели узнать правду, было ли это или не было — ну, там, границы участков и всё такое, просто шли к Кроудерам и спрашивали.

Тогда кто-нибудь из Кроудеров доставал большую старую книгу и смотрел в неё. И там оно и есть, записано и всё прочее. Они записывали всё, что происходит. Может, слишком много записывали, и это не понравилось Лайлам — или Тед не понравился. Лайлы жили как господа, со множеством слуг, когда пришли люди из Фрипорта. И всегда дружили с индейцами, да. А этот случай с дьяволом…

— Лайлы, — своим обычным чётким голосом с подавляющей интонацией заговорила миссис Эйберс, — всегда приносили городу добро. Индейцы нападали на всю округу, но здесь никого не трогали.

— Да, а те, кто пытался напасть, плохо кончали, — заметил Мэл. — Эту историю я тоже помню. Один из Титов был среди тех, кто набрёл на лагерь французов и индейцев. Они встретились с чем-то, чего не ожидали. Этот Тиг всегда говорил, что худшей бойни не видывал, вообще это не человеческая работа, сам дьявол приложил руку к этому делу.

— И сейчас он кое с кем пытается познакомиться, — Джим Пайрон, редактор «Уикли Кларион», выглядел крайне заинтересованным.

Гвеннан прекратила складывать бумаги в чемоданчик. Она не смела взглянуть этим пожилым людям в лицо. Все они принадлежат к семьям основателей города, и у всех в семействах много преданий и рассказов. Она же знала только то, что во время короткого поиска обнаружила в бумагах Кроудеров. Что ещё может скрываться в неоткрытых коробках?

— Последний раз он появлялся лет сто назад, — заметила миссис Киттеридж. — Я помню бабушку Уоттон, — она помолчала, потом продолжила. — Это не выдумка. Не думаю, чтобы кто-то стал отрицать: временами в этой долине появляется нечто очень странное.

— И убивает одного-двух, — реплика Мэла вызвала всеобщее молчание.

— Хорошо бы просмотреть эти бумаги, — добавил он.

— Или попросить это сделать Боба Бейнса. Он шериф, у него могут возникнуть идеи…

— Никогда не думал, что закон будет охотиться за дьяволом, — заметил Джим Пайрон. — Обычно он имеет дело с последствиями его работы, а не с ним лично. Сейчас это какое-то дикое животное, может, большая кошка. Они иногда заходят сюда с севера, и чаще, чем люди знают.

— Вы всегда принимаете обе стороны, Джим, — сказал Мэл.

Издатель рассмеялся: «Это называется — не иметь предрассудков, Мэл. Я сам заглянул в наши подшивки „Клариона“. Конечно, наша газета выходит только с 1830 года, но я нашёл несколько странных случаев. Согласен, что в мире гораздо больше странного, чем люди готовы признать. Эти бумаги Кроудеров — похоже, ими стоит заняться. Не только из-за историй о дьяволе. Это вообще местная история. Я мог бы завести постоянную колонку, что-нибудь вроде „Сто лет назад и сегодня“, и цитировать из них. Как, Гвен, что-нибудь делалось с этими бумагами?»

— Нет. Ящики в кладовке. Я открывала один с городскими документами. С дубликатами, конечно. Они в хорошем состоянии.

— Не возражаете, если я пороюсь в них? Я, может, лучше других увижу интересное, — у Джима совершенно исчез скучающий вид, с каким он обычно сидел на таких заседаниях. Пайроны — старое семейство, но Джим в городе новичок. Он унаследовал газету от двоюродного брата и вернулся в город после обучения в колледже и службы во Вьетнаме. В городке он считался почти таким же заядлым путешественником, как Лайлы.

Миссис Эйберс подняла голову от своих старомодных галош.

— Я слышала, леди Лайл опять уехала. Говорят, она больна. Плохо… Мне не очень понравился этот её племянник. Она его представила в магазине. Если что-нибудь с нею случится, он поселится в доме Лайлов.

— Он молод, о нём ещё нечего сказать, — заметил Мэл.

— Почти всё время сидит в доме. Видел его на дороге вчера вечером. Он парень ничего, но не похож на леди. Она строго себя держала, но никто никогда не слышал, чтобы она не помогла, если попросишь. Можете спросить у преподобного. Жаль, что его нет сегодня на совете. Я слышал, Салли Эдвардс заболела, и он согласился отвезти ее во Фрипорт…

— А что с Салли? — миссис Киттеридж даже слегка оживилась. — Я её два дня назад видела, она была здорова. Сказала, что ни на что не жалуется. Несчастный случай? Почему мы ничего не слышали? — она говорила даже негодующе.

— Никакого несчастного случая, — Мэл покачал головой. — Семья не хочет об этом рассказывать, но всё равно все в городе скоро узнают. Салли нашли на краю леса Бринков почти вне себя. Она была в истерике. Потом у неё случился сердечный приступ. Её должны были как можно быстрее доставить в больницу. Нам в городе нужен свой врач. Как умер старый док Андерсон, у нас нет своего. Но вся эта нынешняя молодёжь, думают, что в большом городе легче заработать, а тут у нас мало что получишь. Мы слишком здоровы.

— Лес Бринков, — Джим, который всегда выступал за то, чтобы в городе была постоянная медицинская служба, теперь заинтересовался другим в рассказе Мэла. — Это ведь по другую сторону от дома Лайлов, верно? Я там проезжал недавно и подумал: странно, что никто хворост не убирает. После сухого лета его там много, ударит молния, и у нас будет большой пожар.

— Верно. Но старую Лови Бринк ничего не заставишь сделать. Она ни о чём не заботится, пока у неё есть свой садик и чек регулярно приходит в банк. Сын ее не бывал дома лет десять или больше. Лес Бринков — как раз в таком месте этот дьявол и может спрятаться. А такая женщина, как Салли, если за ней погонятся или просто она увидит что-то странное, у неё вполне может быть сердечный приступ. Мне кажется, Бейнсу стоит туда заглянуть. Я ему скажу. Ну, время идёт. Кое-что мы решили. Гвенни, приглядывай за пенни. Их нельзя бросать беззаботно! — и он тяжело поднялся со стула.

Впервые Гвеннан осознала, что мистер Стивенс, хотя и присутствовал на совете, почти ничего не сказал. Он даже отставил свой стул от стола, а когда к нему обращались, давал ничего не значащие короткие ответы. К спинке его стула был прислонен портфель, но он его не трогал, хотя она всё время ждала, что он извлечёт оттуда что-нибудь касающееся библиотечных дел. Но он только крепче сплетал пальцы и сосредоточил на них всё своё внимание, как будто терпение его в ожидании конца совещания тоже кончалось.

Она проводила членов совета, заверила Джима Пайрона, что он может в любое время ознакомиться с бумагами Кроудеров, и вернулась в зал, где её ждал адвокат.

— Плохие новости, — сказал он. — Леди Лайл умерла.

Резкое заявление поразило девушку, но она отчасти была уже подготовлена. Подвеска, которую она носит под блузкой, — она не могла уйти от своей хозяйки, пока та была жива.

— Мне… мне очень жаль. Она была добра ко мне, — Гвеннан так часто пользовалась этими словами. Они не выражают глубины её чувства, но остальные именно их ожидают от неё.

— Она знала, что у неё очень мало шансов вернуться. И, уезжая, оставила это — чтобы передать вам, — он открыл портфель и достал оттуда большой конверт. — Что мисс Несса рассказывала вам о ваших родителях? — неожиданная смена темы изрядно удивила её.

— Моя мать была сводной сестрой мисс Нессы, но намного моложе. Она училась в колледже и сама зарабатывала на жизнь. Мисс Несса это не одобряла. Потом она встретила моего отца, ещё до окончания второго курса, и они поженились очень неожиданно. И это мисс Нессе не нравилось: она считала, что нужно заканчивать начатое. Отец… я в сущности не знаю, чем он занимался, но они всё время переезжали. Я родилась за границей, где-то в Южной или Центральной Америке. Я видела документы — они сейчас в Фрипортском банке. Но мои родители зарегистрировали меня у ближайшего американского консула, и я американская гражданка. На следующее лето они привезли меня сюда. Потом мы поехали в Индию, оттуда… но я этого не помню.

Когда я доросла до школы, они снова вернулись, оставили меня, а сами уехали на юго-запад и там погибли. Один из тех случаев, о которых приходится читать. Их самолет исчез, как в Бермудском треугольнике.

С тех пор я оставалась у мисс Нессы, а остальное вы знаете.

— Но вы приняли фамилию Даггерт. А как ваша настоящая фамилия?

Гвеннан вспыхнула: «Я… не знаю. Мисс Несса записала меня в школу под своей фамилией, она мне сказала, что теперь это и моя фамилия. Я всегда гадала: может, мама вышла за отдалённого родственника, которого не любила мисс Несса».

— Я думаю, у вас совсем другая фамилия, — он произнёс это, как приговор. — Леди Лайл с самого начала интересовалась вами, хотя до последнего времени непосредственно к вам не обращалась. Я знаю: она запрашивала о вас отчёты, иногда писала об этом из самых разных стран. Но она никогда не объясняла мне, зачем ей это. Знаете этих Лайлов; здесь они никогда больше одного-двух в поколение не появляются, но у них связи повсюду. Женятся они всегда вдали от дома, и всегда в рамках своей обширной семьи, иногда избирая ветвь из другой страны. Возможно, ваш отец — из их семьи. Это может объяснить, почему мисс Несса держала эти связи от вас в тайне.

— Но почему?

— Мисс Несса была очень гордой женщиной. Может быть, также (и, пожалуйста, не заблуждайтесь насчёт моих мотивов) она считала этот брак незаконным. Мисс Несса, как мы оба знаем, строго придерживалась морали и обычаев другого поколения. Если ваша мать не обвенчалась здесь в церкви, открыто, с человеком, хорошо известным общине, мисс Несса могла счесть её брак сомнительным.

Насколько Гвеннан знала, он прав. Но быть из семьи Лайлой! Как там назвал её Тор в их бурном разговоре — полукровка? У него нет доказательств. Может, они в конверте, который она сейчас держит.

Она открыла конверт. Мистер Стивенс застёгивал пальто. Он кивнул ей.

— Если считаете, что нужно что-то оформить по закону, Гвеннан, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Нужно решить некоторые вопросы, связанные с имением. Я полагаю, всё получит молодой человек… Леди Лайл признавала его ближайшим родственником, даже привезла сюда перед своим отъездом.

Он вышел, а Гвеннан села за стол. Из конверта она достала лист плотной бумаги, исписанный причудливым почерком. Кроме него, в конверте был ещё один листок, гораздо легче и тоньше. На большом листе — подробная астрологическая карта; Гвеннан недостаточно разбиралась в астрологии, чтобы самостоятельно прочесть её. Но вверху стояла дата рождения, её дата. Это было столь явно для неё, но причину она понять не могла.

Она взяла второй листок. Почерк чёткий, напоминающий печатный текст, но с индивидуальными особенностями. Это почерк леди Лайл.

«У меня меньше времени, чем я рассчитывала. Тело мое функционирует всё хуже, и мне кажется, я знаю причину. Поэтому я не могу полностью передать тебе то, что должно составлять часть твоих знаний. Тебе придётся учиться самой, и в этом учении ты будешь расти — двери открываются, когда постучишь. А за ними скрывается многое, что ты забыла или что сознательно у тебя отобрали. Когда-то ты была другой, но многое изменилось…»

— Орта, — прошептала Гвеннан. — Она, должно быть, говорит об Орте!

«Древние знания, контроль над силами, принадлежащими тебе, всё это отнято у тебя, поэтому ты робко входишь в мир свободы. Я могу только дать тебе возможность учиться заново, укрепляться, приближаться к той личности, какой ты должна была стать. Я оставляю тебе ключ — и другие инструменты. Но никак не могу защитить тебя.

Ты должна сама выбирать, что делать, что изучать, — таков Закон Силы. В этом мы свободны. У нас всегда есть выбор. Делая выбор, мы изменяем свою жизнь, а иногда и жизнь других.

Звёзды вернулись на старые орбиты, так всегда поступают звёзды поколение за поколением. Снова они в таком же положении, в каком были когда-то при твоём прежнем рождении. И перед тобой стоит выбор.

Вот что я прошу тебя сделать. В день зимнего солнцестояния приди к стоячим камням и используй звёздный диск, как подскажет тебе инстинкт. После этого ты пройдёшь испытание. Желаю тебе его выдержать — в тебе есть то, что сближало нас в прошлом. И, если пожелает Сила, сблизит и в будущем».

Как не было приветствия и обращения в начале письма, так же не было и подписи. Должно быть, леди Лайл писала так, чтобы посторонний не смог понять. Только дата на гороскопе подтверждала, что письмо предназначено ей. Но что оно означает, ей ещё только предстоит узнать.

Глава 11

Гвеннан сидела за большим кухонным столом, единственным, способным вместить собранные ею книги и бумаги. Время немного сгладило впечатления от испытания у стоячих камней. С той ночи прошли дни и недели. В ту ночь она осознала, полностью и болезненно, что существует больше чем один мир. Новый хозяин дома Лайлов с тех пор не показывался. Насколько было известно в Уайтбридже, Тор Лайл исчез так же бесповоротно, как и его родственница.

Не было и новых следов «дьявола». Джим Пайрон порылся в бумагах Кроудеров и извлёк достаточно материала по истории города для своей колонки. У него даже появилась привычка в субботу по утрам приходить в библиотеку. Гвеннан находила его открытия и их оценку интересными, но вечерами читала сама, сколько позволяло время после выполнения обычных обязанностей.

В эти дни дом мисс Нессы не знал регулярных еженедельных уборок. Заправив кровать, вымыв посуду, подметя, сколько можно, пыль в тех двух комнатах, где она проводила жизнь, Гвеннан решала, что сделала достаточно. Чтение важнее.

Ей нужен был умный и опытный помощник, но она не знала, где его найти. Звёздная карта оставалась тайной, сколько она ни искала объяснений в многочисленных книгах по астрологии. Математика для неё всегда была трудна, а без неё трудно разобраться в этой тайной науке.

Оставались камни и линии леев. Гвеннан заказала в других библиотеках всё на эту тему. У неё выросла целая стопа разрозненных и мало связанных друг с другом выписок. В мире оказалось огромное количество стоячих камней, некоторые из них с отверстиями. Считалось, что некоторые излечивают: больной пролезал через такое отверстие, чтобы выздороветь. Другие отверстия считались священными: туда просовывали руку, давая клятву. Были и другие камни, в форме чаш; их нужно перевернуть, чтобы обеспечить удачу или проклясть. Камни, камни и камни!

Камни, которые, в соответствии с древними легендами, двигаются в определённые дни года или по ночам. Камни — бывшие грешники, вечно несущие бремя своих грехов; камни, которые дьявол презрительно бросил в священные места, но они либо не долетали, либо способствовали ещё большей славе святых. В своём лихорадочном чтении она узнала, что Англия, вернее, все Британские острова, буквально усеяны камнями, обладающими волшебной силой. И это только в Англии!

В Британии и повсюду в Европе есть камни, хотя легенды, относящиеся к ним, не сохранились. Можно обратиться и к Южной Америке. Целая гора, покрытая каменной резьбой, которую не может выполнить ни один скульптор и понять — ни один археолог. Необычные звери, человеческая голова, которая кажется молодой утром и медленно стареет в течение дня, когда меняется освещение. Целая гора — памятник народу, совершенно забытому. Следы этого народа нельзя найти больше нигде в мире.

Гвеннан составляла списки, делала пометки на картах. Выписки становились всё хаотичней, они ставили её в тупик, а не давали знания. Время от времени, глядя на иллюстрацию в книге или читая отрывки древней легенды, она чувствовала, что что-то вспоминает — но это не её память! Она знала и теорию о народной памяти — запас древних знаний, который может извлечь далёкий потомок тех, кто когда-то жил и видел…

Множество жизней? Каков же ответ? Может быть, какая-то личная сущность отрывается от обширной личностной массы, воплощается, живёт, познаёт, а потом возвращается к истоку? Неужели она действительно когда-то была в храме Ортой — в цивилизации, уничтоженной катастрофой и полностью забытой?

Те, кто пережили эту катастрофу, эти разрывы земли, набегающее море — всё то, что она видела в зеркале, — эти люди должны были просто сойти с ума от ужаса, полностью потерять память. Они превратились в бродяг, были отброшены к временам, когда орудием становился камень, когда человек убивал другого за пищу, за безопасный ночлег. Долго ли могли они сохранить в памяти прошлое?

Но такие легенды существуют — в Индии, где люди доверяют больше памяти, чем письменным документам и научным способам познания. А в Африке существует затерянное примитивное племя, которое знает орбиту Сириуса и поклоняется ему. По всему миру распространены легенды о потопе, от которого спасаются немногие люди и животные — на кораблях, плотах, некоторые выползают из пещер. И перед ними открывается совершенно новый мир. Они у нее все здесь, эти легенды. Теперь они записаны, напечатаны, открыты для людей, которые желают порассуждать об этой странности воображения, распространённой по всему миру. А что если это вовсе не воображение?

Стопка листов росла. Гвеннан отовсюду собирала факты, которые могли иметь отношение к тому, что она видела, испытала на протяжении одной ночи. И, хотя она никому бы не призналась в этом, она верила в реальность мира Орты, в существование линий леев.

О «дьяволе» никаких сообщений больше не поступало. С исчезновением Тора ночное чудовище тоже, казалось, пропало. Девушка больше не сомневалась, что именно Тор каким-то образом, желая того или не желая, вызвал это существо.

О таких появлениях и исчезновениях имеется множество рассказов — либо во время гроз, либо вблизи линий леев. Если это действительно линии энергии, которую собирают или передают камни, то возможно, эта неизвестная энергия, неправильно используемая или неконтролируемая, открывает ворота в другие миры. Гвеннан собрала сотни рассказов о чудовищах, которые появлялись, опустошали, убивали или только пугали, а потом были убиты или просто исчезали. Схватка рыцаря с драконом — неужели это воспоминание о реальном событии, о борьбе существа из другого мира с тем, кто обладает Силой?

Гвеннан лихорадочно стремилась узнать, какое-то глубокое внутреннее побуждение заставляло её узнавать. Но иногда верх брал воспитанный мисс Нессой здравый смысл. До сих пор ей удавалось держать своё увлечение подобными вещами в стороне от повседневной жизни; она никогда не была расположена к общению, и теперь никто не подозревал, чем она занимается.

Она откинулась в кресле и взглянула на стопку листков с выписками, которые сделала из многочисленных книг и газетных вырезок, усеивавших её стол. Это — она рукой прижала стопку к столу — единственное, что она нашла во время своих поисков. И нашла она так мало. Ни один житель городка не увидит в этих выписках смысла. Есть другие города, есть авторы книг, которые она прочла, они верят, что не всё ясно, что нужно искать. Впервые в жизни Гвеннан задумалась о поездке, о попытке связаться с другими искателями.

Задумалась — и поняла, что это — невозможно. Она никогда не хотела покидать Уайтбридж. И теперь обнаружила, что даже предположение об отъезде вызывает в ней глухое беспокойство, она отшатывается от такой мысли. Как будто обязательно должна остаться и ждать…

Леди Лайл в своём письме — она много раз перечитывала его — советует ей искать, и она именно это и делает. Но какие конкретные факты может она узнать из фольклора, рассуждений, гипотез, иногда самых диких? Пришельцы, давным давно высадившиеся на землю и воспитавшие новую расу Из получеловеческих существ, мужчины и женщины, чьи способности приводили к их обожествлению, забытые города в джунглях, остекленевшие участки в пустыне, которые могут указывать на место древних атомных катастроф, открытие, что луна в небе гораздо древнее, чем считали люди, что существовали ещё две луны — тёмная Лилит и обожжённый солнцем Вулкан…

Всё это ей почти бесполезно. Гвеннан внезапно почувствовала усталость. Будто накопилось утомление от бесчисленных часов, проведённых за чтением. Она опустила голову на руки. Закрыла уставшие глаза. Ну и каков же итог? Ничего ценного.

С той ночи она не возвращалась к стоячим камням. И не пойдёт — не сейчас! Она подняла голову и посмотрела на старый письменный стол, в котором мисс Несса держала в аккуратных пакетах (каждый перетянут резинкой или упрятан в конверт те немногие документы, которые считала важными. Акт о домовладении, налоговые квитанции за много лет, оплаченные счета, страховые полисы. Здесь ничего не касалось Гвеннан, кроме её метрики, документа, подписанного американским консулом в далёкой стране. В документе она объявлялась американской гражданкой, дочерью американских граждан. Она рылась в этих бумагах, искала свидетельство о браке, где должна быть подлинная фамилия её отца. Другие документы, если когда-то они и были, мисс Несса сознательно уничтожила.

Пока мистер Стивенс не спросил сё, Гвеннан и не вспоминала, что её фамилия — в сущности не её. Вернувшись в тот день домой, она отыскала свидетельство о браке…

Кетерн — странная фамилия, ничего похожего она не встречала. Не Лайл. Предположение адвоката было неверным.

Она так устала. Девушка взглянула на часы и вздрогнула. Уже больше двенадцати. Она проснётся невыспавшейся, не готовой к работе. Чисто механически девушка собрала бумаги в груду, поставила на место книги. Но хоть и встала, спать пошла не сразу.

Выл ночной ветер. Первый снег выпал три дня назад, и в библиотеке она слышала, что приближается сильная буря. Сегодня вечером, прежде чем сесть заниматься, Гвеннан убедилась, что у неё достаточный запас дров. И надела три свитера. В шкафу у неё достаточно запасов на случай бури — в каждом доме есть такой зимой.

Завтра суббота, в библиотеке половина рабочего дня. Но всё равно придётся открывать, разве что за ночь заметёт дороги.

Гвеннан подошла к окну и выглянула. Должна быть луна, но небо покрыто тучами, и в стекло, уже затянутое морозом, стучит снег.

Она не торопясь готовилась к ночи, ей не хотелось покидать тёплую кухню. Не перенести ли постель и лечь спать на диване, как она не раз уже делала в прошлом? Но всё-таки она пошла в спальню. И хотя очень устала, сон к ней не шел.

Она обнаружила, что всё время смотрит в замёрзшее окно, через которое на неё в ночь бури смотрело существо из Тьмы. Может, холод отгонит подобных бродяг? Если это существо действительно приходило. Но она знала, что это правда.

Лёжа под грудой одеял, она сжимала в руках подвеску. Гвеннан всегда носила её с собой, хотя и прятала под одеждой. Она не смогла определить, из какого она металла. Блестит, как серебро, но это не серебро. Металл никогда не становился холодным. На её прикосновение он всегда отвечал успокаивающим теплом.

Звёздные часы — так назвала подвеску леди Лайл. Но с тех пор как Гвеннан ушла тем утром от камней, символы на циферблате стали почти неразличимы, их можно было увидеть только при сильном свете. А световой луч, двигавшийся по циферблату, вообще исчез. День зимнего солнцестояния ещё почти через месяц. И она не хочет идти к камням: может, придётся встретиться с новой серией невероятных приключений, которые ещё больше отделят её от родного мира.

Но когда девушка сжимала подвеску в руках, прижимала её к груди, она ощущала такую уверенность, такую безопасность, будто рядом с ней, плечом к плечу, стоит верный друг. Она закрыла усталые глаза в тёмной комнате.

Холод — сжатие…

…Идёт ли она, бежит, или её уносит по этой длинной светлой линии? По обе стороны линии — стены тьмы, такой густой и угрожающей, что она поняла: безопасность — только в свете. От этой узкой светлой тропы поднимаются клубы тумана, одни белые, другие золотые. Рядом с ней они — только сгустки пара, а вдалеке как будто образуют фигуры и формы. Но как только она приближается, все эти образования растворяются.

Пирамида. Она видит это грандиозное сооружение будто с расстояния. С её скатов поднимаются полоски огня, похожие на те, что срывались с пальцев Голоса. Гвеннан приблизилась, и пирамида исчезла. На её месте появилось колесо, оно стояло как преграда, не давало ей пройти. В нём сверкала пятиконечная звезда, на каждом сё конце — огненный шар, и от них тоже исходят лучи Силы.

Колесо поблекло, исчезло. А впереди замерцал хорошо знакомый символ — часть того, что вырезано на деревянной двери сё собственного дома. Анк — ключ — и от его рукояти, от двойной петли вздымаются лучи Силы…

Ей уже не холодно, всё её тело омывает тепло и ощущение мира, чувство Силы, прирученной, служащей свету.

Она прошла через туман, образовывавший анк.

И вот возник знак подвески — полная луна, увенчанная полумесяцем. Теперь лучи исходили от концов рогов — и не наружу, а внутрь от каждого рога, они ограждали Гвеннан от стены мрака. И знак подвески не рассеивался, не превращался в туман, из которого сгустился. Его лучи образовали дверь, через которую сё пронесло.

А что дальше? Её встречали. Тут были те, чьи лица ей знакомы по другим временам, и она рада их видеть. У неё сохранились смутные воспоминания о поездке верхом — не на земной лошади, а на животном, гордо несущем голову с единственным, украшенным золотой спиралью рогом. Она вошла в большой дворец, в котором толпилось множество людей: мужчины в великолепных кольчугах под плащами тонкого шёлка, украшенными драгоценными камнями и нитями жемчуга, женщины, платья которых были как будто сплетены из солнечных лучей и морской пены.

…Но не всё здесь свет. Она бежала, тело сё было напряжено от страха, сердце так колотилось в груди, что вот-вот могло вырваться из неё, она бежала по улице, все двери на которой были закрыты, её преследовала страшная опасность, а она должна была из последних сил бежать от неё.

…Она лежала на грязной соломе, горло пересохло от жажды, сквозь пробоину в обрушившейся стене било жаркое солнце. В ноздрях у неё стоял запах разложения — это разлагалось её смертное тело, гнило ещё до того, как лишилось жизни, и она про себя взывала к смерти, такой безжалостной, потому что никак не приходила.

…Лес, в котором деревья временами превращаются в женщин. Они насмехались над ней, когда она пыталась увернуться от цеплявшейся ветви или найти проход между стволами, которые сдвигались, преграждая ей путь.

…Она спотыкалась о камни, которые могучее море выбросило на берег; на берегу в помине не было мягкого песка, он сплошь покрыт скалами, по которым очень трудно идти; скалы — в зелёной и жёлтой слизи. Над головой пронеслась тень — какое-то крылатое существо, достаточно большое, чтобы поднять её и унести, если захочет. Поэтому она спряталась меж скал, закрывая руками голову, не надеясь остаться незамеченной.

…А теперь под ногами песок — но не намытый водой — бесконечные пески, никаких следов или дорог. Тут и там ветер причудливо обнажает скелеты — животных или людей в проржавевших доспехах — или маленькие груды костей в гниющих тканях. По этой пустыне бежало большое войско, воины один за другим падали и умирали. Она споткнулась о стоявший в песке торчком шит.

…Теперь не лес из деревьев-женщин, не скалы или песок — сплошная серость, в которой растут гигантские грибы, болезненно-желтые, иногда с ярко-красными шляпками на стройной ножке — они высоко вздымаются над её головой. И она не идёт и не бежит, а прыгает, тело её согнуто, трансформировано, и она даже не хочет взглянуть на своё отражение.

И всё время так — она переходила из одного места в другое, всегда новое, некоторые были яркие и прекрасные, другие — тёмные и ужасные. И она понимала, что в каждом из них она жила — или будет жить. В каждом у неё имелась обязанность, которую может выполнить только она, выбор, который только она должна сделать. Но она ни разу не узнала, в чём эта обязанность, каков этот выбор, потому что нигде не задерживалась.

Наконец, последняя сцена — она стояла на тёмном холме. Над ней простиралось ясное безоблачное небо с хорошо видными звёздами — они казались гораздо ближе, чем всегда. Она заметила многие звёзды, которых раньше никогда не видела. Звёзды не неподвижны, они двигались торжественным маршем, образовав на небе круг, и время от времени меняя своё положение. И наконец заняли те же места, что и когда она впервые взглянула на них. Звёздное колесо завершило оборот.

И тут её охватила тьма, но не пугающая. В ней было тепло и уютно. В этой тьме она больше не видела снов.

Гвеннан проснулась. Окно спальни сплошь затянуло льдом, но дневной свет всё же проходил. Она взглянула на часы — восемь! Проспала, и теперь надо торопливо одеться, поесть и бежать на работу. На улице навалило снега, но она слышала грохот снегоуборщика. Род Андерсон, который держит снегоуборщик в своём сарае за городом, тоже направляется на работу. По крайней мере, хоть часть пути будет расчищена.

Зазвенел телефон: Ньютоны спрашивали, всё ли у неё в порядке. Она быстро успокоила их. Пол обещал попозже натаскать ей ещё дров. Гвеннан так захватили мелочи зимней жизни, что она почти забыла свои сны. Больше того, многие из них действительно совсем забылись, как обычно бывает со снами. Одной рукой она держала вилку, другой составляла список вещей, которые нужно запасти на случай непогоды.

Солнце светило довольно слабо, когда Гвеннан пробиралась по сугробам к дороге. На небе снова появились тучи. Если пойдёт снег, лучше ей закрыть пораньше и уйти домой.

Невдалеке пролетел снегоход идо Гвеннан в морозном воздухе донёсся смех пассажиров. — Девушка, бредя по заснеженной дороге, снова удивилась простоте и привычности окружающего мира. Всё шире становилась пропасть между нею, между тем, что заключено в её сознании, и всем остальным. Она покачала головой. Никакой полуночной работы больше. Никаких необычных занятий. Она не смеет. Утром у неё бывали мгновения, когда знакомая кухня, всё в доме казалось ей абсолютно чужим. То, что происходит с нею, — опасно. Нет! Нужно положить этому конец. Она должна твёрдо держаться привычной жизни.

Реальность — это хруст снега под ногами, холод, жалящий обнажённые части лица между шарфом и вязаной шапочкой. Она — Гвеннан Даггерт и только ею и хочет быть. Остальное…

Она почувствовала страх — что случится, если её одержимость станет кому-нибудь известна? Большинство горожан и так считают её странной, она это хорошо знает. И такое небольшое расстояние между странностью и признанием тебя душевнобольной. Она должна вести обычную прежнюю жизнь, как жила до этого водоворота снов и рассуждений.

Добравшись до библиотеки, Гвеннан приняла решение. Она быстро схватила цепь подвески и рывком сняла её с шеи, чувствуя, что если не освободится сразу, то никогда не. сможет этого сделать.

Она была тёплая, нет, горячая, будто гневно предупреждала сё. Гвеннан взяла со стола конверт, сунула туда подвеску с цепью, запечатала. Конверт в свою очередь отправился в самый угол ящика. Она соберёт все эти книги и отправит их назад, туда, откуда их прислали. С этим она покончила, если хочет сохранить здравомыслие и нормальный взгляд на мир.

Сегодня не очень много посетителей, но когда она в перерыв прибиралась на полках, зашёл Джим Пайрон.

— Погода не очень хорошая, — он стряхнул снег с тяжёлых башмаков, потом сел на стул у двери, снял обувь и прошёл к столу в толстых двойных носках. — Говорят, надвигается сильная буря. Как у вас с запасами?

— Сегодня возьму ещё, — пообещала Гвеннан. — Я принесла с собой список. Пол Ньютон подберёт меня в магазине и поможет с дровами.

— Я бы прихватил пару гроссбухов Кроудеров, если разрешите. Вы можете не открыться в понедельник. И на вашем месте я бы закрыл немедленно.

Он ушёл с книгами, а Гвеннан снова надела тяжёлое пальто и собиралась уже было закрывать, но остановилась у своего стола. Если она будет благоразумна, то оставит подвеску в библиотеке: она тут в безопасности; а сама Гвеннан в безопасности без неё. Искушения не будет. Но Гвеннан обнаружила, что почти вопреки желанию открывает ящик, достаёт из конверта подвеску и кладёт её в карман своей лыжной куртки.

Но одновременно, как бы в противовес, она прихватила большой портфель, полный книг. Книга она подбирала всё утро. Никакого тайного чтения — три новейших детектива, две биографии, достаточно скучные, чтобы вызвать глубокий сон без сновидений, путешествия, три самых лёгких и фривольных женских романа. Вот что она будет читать дома! Она — Гвеннан Даггерт, городской библиотекарь, самая обычная и нормальная личность.

Зайдя в магазин и делая заказ, она прочно держалась представления о себе как об обычной нормальной личности. В Уайтбридже нет супермаркета, и домашние запахи этого старого здания ещё больше усилили её барьер нормальности.

Приехал Пол со своим списком, и вскоре они носили в его пикап коробки с запасами на случай непогоды. Снова пошёл снег. Солнце исчезло, небо затянули мрачные тучи. Поднялся ветер, режущий, как ножом. Стало ясно, что приближалась обещанная непогода, и Гвеннан была очень рада снова оказаться дома. Пол сначала наполнил ей дровяной ящик на кухне, потом убедился, что в сарае, куда она может пройти из кухни через внутреннюю дверь, дрова наложены до потолка.

Гвеннан собрала книги со стола, быстро сложила их в одну из магазинных коробок и унесла в морозный холод гостиной: пусть мёрзнут, решила она, сё это не касается. Но свои выписки жечь не стала. Как не смогла оставить подвеску, так не смогла и уничтожить свою работу нескольких недель. Но всё же убрала их подальше с глаз в другую коробку, поверх бумаг бросила конверте подвеской и тоже унесла в гостиную, прочно закрыв ведущую туда дверь.

Глава 12

Гвеннан ожидала, что её будут осаждать новые сны и видения и подготовилась упорно бороться с ними. Но нападения не последовало. Спала она без снов, как будто приходила в себя после болезни. Началась обещанная снежная буря, и целых три дня Гвеннан была отрезана в своём доме, спокойно посиживая у огня, и только время от времени делая быстрые вылазки за дровами.

Девушка много спала, чувствуя странную усталость, и почти ничего не делала. Мисс Несса учила её быть постоянно занятой, но теперь мисс Нессы не было, и Гвеннан бездельничала как никогда в жизни, дремала, время от времени ела суп или, если хотелось, варила что-нибудь посложнее и потом долго с наслаждением ела.

Трижды звонили Ньютоны, проверяя, как она. Потом телефон умолк, и когда она попыталась позвонить в город Пайрону — проверить, как дела в библиотеке, обнаружилось, что линия не действует. В прошлом такие дни изоляции никогда не проходили впустую. Руки мисс Нессы никогда не отдыхали, и она не позволяла и Гвеннан избегать обязанностей: штопать толстые зимние носки, чинить уже изрядно изношенные простыни, разрезать и сшивать тряпки для половиков, хотя груды таких материалов уже лежали наготове.

На второй день, когда сумерки заставили Гвеннан зажечь запасную лампу на батареях — электричество из-за бури тоже исчезло, — она почувствовала какое-то оживление и настороженность. Очевидно, часы полусна кончались, она чего-то ждала.

Мисс Несса всегда отвергала всякое шитьё, не имеющее практического значения. Но на дне старого сундука у неё хранились несколько кусков ткани — необычно красивый шёлк и парча. Судя по форме, когда-то это были роскошные наряды, тщательно распоротые с целью, которая так никогда и не была достигнута. Когда Гвеннан была ещё маленькой, мисс Несса как большую награду изредка разрешала ей доставать их — разглаживать, разглядывать, удивляться древним вышитым узорам, таким красивым и тонким, как будто эти разноцветные нити сплавились с фоном. В узорах блестели металлические нити, потемневшие от времени, а в середине некоторых цветов были вшиты перламутровые или хрустальные бусы.

Гвеннан понятия не имела, почему об этом вспомнила, но она сходила к сундучку, порылась в тусклых обрывках — запас кухонных тряпок — и отогнула хрупкую жёлтую бумагу, которая всегда прикрывала сокровища, лежавшие на самом дне. Откуда они взялись? Мисс Несса всегда твердо отвечала, что это старые вещи, они принадлежали когда-то одному из членов семейства, и смотрела на них весьма презрительно: Даггерты, многие поколения бывшие фермерами, не нуждались в таких безделушках. Неужели когда-то один из этих коренастых, лишённых воображения фермеров женился на женщине из другого круга и привёз её сюда, в это далёкое захолустье?

Какова же тогда была её жизнь? Кто распорол одежду? Тут лежали остатки не менее трёх платьев и просто куски ткани, пожелтевшей, готовой прорваться на сгибах. Ими никогда не занималась ни одна швея. Гвеннан взяла охапку древнего шёлка, расползающегося сатина, траченного временем бархата и выложила всё на стол.

Вот часть корсета. Она представила себе его форму по сохранившимся остаткам шёлка цвета морской зелени. Вырез, крайне глубокий, весьма нескромный по деревенским стандартам того времени, обшит вышивкой из металлических нитей, должно быть, серебряных, хотя сейчас они чёрные. Только остатки корсета, юбки нет.

Нижняя юбка — ярко-жёлтая, её краска почти не выцвела, на равных интервалах тщательно вышиты незабудки, поразительно одинаковые, со своими пурпурно-белыми личиками. Затем кусок бархата; Гвеннан решила, что это часть плаща. Когда-то он был гвоздично-коричневым, и на куске ещё держались обрывки кружев, жёлтых, как и юбка.

Неразрезанные куски ткани. Один пурпурный, очень тёмный — его цвет заставлял подумать о королеве, наряженной для коронации, а парча такая тяжёлая, что носить платье из неё должно быть крайне утомительно. Шёлк, который рвался даже от осторожных прикосновений Гвеннан, был слишком старый, слишком хрупкий.

А на самом дне нашёлся третий кусок. Гвеннан нахмурилась. Всё остальное она помнит. Много раз видела. Но этот почему-то забыла. В нём не было изношенного великолепия остальных. Напротив, казалось, его место среди обрывков и кухонных тряпок.

Ткань на ощупь грубоватая, особенно после прикосновения к тонким шелкам. Цвет — Гвеннан поднесла его ближе к лампе — тёмно-зелёный. Но странно, под рукой цвет менялся, по ткани будто пробегали волны.

На свету она заметила лёгкий серебристый оттенок. Будто смотришь в бассейн, в котором медленно собирается пена. Она встряхнула ткань — ей показалось было, что у неё в руках совсем небольшой кусок, вряд ли шире обрывков плаща, под которыми он лежал, но кусок развернулся и оказался таким большим, что Гвеннан даже не поверила глазам. Он оказался жёстче, грубее шёлка и других материалов, но чем больше она касалась его, тем мягче он обволакивал пальцы. У девушки появилось странное ощущение, что чем-то эта ткань напоминает мех, что это не ткань, изготовленная древним мастером, а что-то органическое, живое, что в ней до сих пор ощущается тень жизни.

Она безжалостно сбросила остальные обрывки на диван, разворачивая, разглаживая и разглядывая свою находку. Кусок ткани растягивался всё шире и шире. Он покрыл всю поверхность большого стола и свесился по обе его стороны — да её тут целые ярды!

К тому же на свету эти серебристые пенные узоры тоже изменялись. Из неопределённых пятен, напоминавших облака, они превращались во всё более отчётливые и определённые очертания. Гвеннан остановилась и отдёрнула руки. Эти линии — действительно рисунок, — и она уже видела раньше эти рисунки, хотя теперь не могла их опознать. Что-то похожее на её беспомощные попытки воспроизвести надписи на стоячих камнях. На каком бы языке ни были сделаны эти надписи, они вплетены, вшиты в ткань, обнаруженную ею.

Возможно, последним открытием оказался покрой ткани. Она больше не напоминала не сшитый, не разрезанный кусок только что из ткацкого станка. Теперь она вся развернулась на столе. И оказалось, что это предмет одежды, абсолютно не тронутый временем. Гвеннан увидела длинный плащ, без капюшона, в отличие от тех, что всегда носила леди Лайл. У шеи проходила широкая лента, покрытая тонким узором. То, что было широко разбросано по остальной поверхности, здесь собиралось воедино, узоры переплелись и были почти неразделимы. Была и пряжка — сё вес заставил воротник расстегнуться. Серебро, но не потемневшее. Гвеннан показалось, что этот металл похож на тот, из которого сделана её подвеска. Пряжка по форме напоминала глаз, удлинённый, в середине вставлен молочного цвета камень, он не блестел, а его непрозрачная поверхность была разделена зелёным вертикальным узким зрачком — очень похоже на кошачий глаз при ярком свете лампы.

Гвеннан осторожно отступила. Брошь приковала к себе всё её внимание, будто это действительно был глаз, действующий независимо от тела. Возможно, её неожиданное отступление как-то подействовало на плащ, потому что он соскользнул со стола и складками лёг на пол, где в тени уже невозможно было различить его узор. Только глаз остался открытым, он ярко блестел, и Гвеннан долго пришлось убеждать себя, что зрачок, оказавшись в тени, не расширился.

Она не хотела касаться этой вещи, но её любопытство поглотило растущее беспокойство; она была уверена, что к одежде Даггертов эта вещь не имеет отношения; старую одежду хранили только из бережливости. Нет, это что-то совсем иное, и она вообще не понимала, как этот плащ оказался среди тщательно сбережённых мисс Нессой обрывков.

Гвеннан неохотно наклонилась и подобрала плащ. На ощупь ткань была жёсткой и тяжёлой, но одежда оказалась гораздо легче, чем она ожидала, — Гвеннан легко подняла её с пола одной рукой.

Никакой ветер не мог ворваться в плотно закрытую кухню, но когда девушка подняла зелёную ткань, та заволновалась и прижалась к телу Гвеннан, прежде чем она успела отстраниться. И у неё просто не оказалось возможности предотвратить последующее. Руки двигались сами по себе, они набросили плащ на плечи, тот обхватил её тело, а стоячий воротник, такой жёсткий, что поцарапал ей подбородок, встал на место. И только исключительным усилием воли она не позволила рукам защёлкнуть брошь-глаз.

Зелёная ткань закрывала девушку от горла почти до пола; глядя вниз, она совсем не видела своё тело, один только плащ. И ткань не лежала на месте спокойно. Гвеннан шевельнула плечами, прочнее взялась за края и попыталась сбросить плащ. И почувствовала сопротивление своим усилиям. Вспыхнувший страх заставил её удвоить усилия, и ей удалось-таки частично освободиться от того, что охватывало её, как сеть охватывает рыбу.

Она обещала себе, что не будет вспоминать вычитанные легенды, но тут ей невольно вспомнился отрывок древнего предания — о людях под холмами; в нём говорилось, что у этих людей есть свои жилища под землёй, и обычный человек мог иногда попасть туда, его приглашали на ночь, а, вернувшись, он обнаруживал, что прошли годы и все, кого он знал, давно умерли.

Гвеннан умудрилась стащить с себя плащ, хотя он упрямо цеплялся за неё, как будто внутренняя сторона отрастила корни и они вросли в сё домашнюю одежду. Девушка снова разложила плащ на столе и осмотрела его подкладку — что же там цепляется?

Пальцы её скользнули по внутренней поверхности зеленоватой ткани, и она тут же отдёрнула их, облизывая царапину. Какая-то булавка? Нет, она наклонилась, но никакого металла не увидела. Внутренняя поверхность плаща…

Чешуйчатая шкура? Именно эти чешуйки и порезали ей палец.

Это действительно была шкура, очень тонкая, не толще ткани, и оставшиеся чешуйки разбросаны неправильным узором. Сама подкладка серебристо-серая, но чешуйки (они мельче бусинок) — серебряные с чёрными краями, и они перекрывали друг друга в тех местах, где сохранились.

Возможно, от огня лампы или от её собственных действий с плащом от него начал исходить запах. Но не зловоние, которое она привыкла связывать с существами из другого мира. Запах был чистый и свежий, похожий на сосновый аромат или запах других хвойных деревьев. Гвеннан складывала ткань, а запах усиливался. Её любопытство вновь пробудилось, но решимость освободиться от всего, что не связано с её временем и местом, заставила Гвеннан продолжать свёртывать ткань, хотя та упрямо не желала складываться. Девушка старательно прижимала складки, но они упрямо распрямлялись.

Наконец, запыхавшись, чувствуя усиливающееся беспокойство, она отказалась от своего намерения. Брошь-глаз лежала так, что словно продолжала наблюдать за ней. Гвеннан встала и оттолкнула плащ, который не желал складываться. Убрала остальные тряпки; оставив только зелёную ткань. Обнаружив подлинную природу этой ткани, она теперь дотрагивалась до неё с большой неохотой. Но ведь нельзя же оставить её лежать просто так.

В конце концов она предприняла ещё одну попытку, навести порядок. К этому времени запах усилился, она почти видела, как он поднимался спиралями, подобно дымку. Гвеннан, как смогла, свернула плащ и сделала быструю вылазку в гостиную, держа лампу в одной руке, а плащ в другой. И бросила своё новое открытие в ту же комнату, где уже лежало то, с чем она не хотела больше иметь дела.

Вернувшись в кухню, она дважды вымыла руки, потому что запах, казалось, въелся в кожу. Ей даже пришлось воспользоваться чистящим порошком, и пальцы у неё покраснели и сморщились. Потом она принялась готовить чай, добавив в заварку несколько сухих листочков из пакета с травами, которые так старательно собирала мисс Несса. Эти травы должны успокоить её нервы, помочь заснуть…

Снаружи по-прежнему шуршал тихо падавший снег, но кухня выглядела точно так, как и в первый день её приезда в Уайтбридж. Гвеннан поближе поставила чашку чая, свернулась клубком на диване, укрывшись двумя одеялами, и потянулась к ближайшей книге. Её воля медленно выигрывала схватку. Гвеннан успокоилась, тревога и возбуждение недавних часов улеглись.

На третий день снег прекратился. Гвеннан, которой надоело заключение и которая боялась, что не сможет удержаться и зайдёт-таки в гостиную, с радостью услышала звуки работающего снегоочистителя. По крайней мере теперь можно будет добраться до Ньютонов; а может, свет и телефон снова свяжут их с цивилизацией.

Тепло одевшись, она вышла. При этом пришлось пробираться через, а лучше сказать сквозь сугроб, почти заваливший дверь. Двор показался ей странно незнакомым: ни одного куста, только кое-где снежные груды. Род Андерсон окликнул её с дороги, размахивая руками. Гвеннан помахала ему и по расчищенной дороге направилась к Ньютонам. Там Пол лопатой расчищал тропинки. Снег перекрыл все рекорды за прошлые годы, как узнала она из батарейного радиоприемника у Ньютонов. Приемник передавал бюллетени и предупреждения на фоне постоянного треска.

— Город впал в спячку, как медведь, — объявил Пол, входя в дом. — Школу закрыли на неделю. Тебе нет смысла идти, Гвен. Никто не пойдёт сейчас в библиотеку, да её и не протопишь.

Вспомнив, как мёрзнут у неё руки и ноги в библиотеке, Гвеннан с готовностью согласилась с ним.

— Многие в городе заметили что-то странное, — сообщила Флоренс, наливая Полу кофе. — Говорят, прошлой ночью в небе видели какие-то огни. Может, самолёт сбился с курса. Диктор сказал, что как только прояснится, туда собираются направить вертолёт. Никакого ответа на сигналы, и никто не объявлял о крушении. Вообще с окрестных аэродромов никто не поднимался. Все закрыты из-за бури. Продолжают звонить повсюду: может, какой-то рейс исчез; но до сих пор ничего не выяснили.

— Огни?..

Флоренс кивнула в ответ на вопрос Гвеннан. «Красные… и, говорят, жёлтые. И большое возбуждение из-за того, что самолёты не пользуются жёлтыми сигналами — наши, по крайней мере».

Пол рассмеялся: «Опять НЛО. Ведь сейчас для них не сезон. Если у марсиан есть хоть капля здравого смысла, они будут держаться подальше от наших бурь. Они много лет летают в наших небесах и знают, чего можно ожидать от погоды. Может, северное сияние…»

Флоренс покачала головой. «Огни были маленькие, говорят. И не по всему небу. Ну, если это самолёт, и он упал, его неделями можно искать. А на севере опять собираются тучи. Говорят, снова будет буря. — Гвен, — искренне сказала она, — поживи у нас. Если нас опять завалит, зачем тебе жить одной? Продуктов у нас достаточно. Ты ведь не греешь весь ваш старый амбар?»

— Я переселилась на кухню, — ответила Гвеннан. — Не знаю, Флоренс… — она испытывала сильное искушение. Не только потому, что впервые в жизни почувствовала себя в прошедшие три дня пленницей, но также потому, что можно быть подальше от всех вещей, которые она хотела бы забыть. Здесь, у Ньютонов, она не будет испытывать искупления заглянуть в гостиную.

— Флоренс права, Гвен, — кивнул Пол. — Прихвати свои вещи и поживи хотя бы до завтра; ну, а если вторая буря не начнётся, всегда можешь вернуться домой.

— Ну, хорошо! — Гвеннан как будто боролась с неслышным приказом, которому не хотела повиноваться. Она так ценит свою независимость — это часть воспитания мисс Нессы. Но если действительно идёт новая буря, в предложении Ньютонов есть смысл.

Вторая буря началась, да с такой силой, что Гвеннан была рада обществу. Их как будто перенесло в новый ледниковый период. Она сидела в удобном кресле-качалке, держала на руках чёрную кошку Ньютонов Джустину, которая сразу признала сё, и слушала вой ветра. В радиоприёмнике, который с начала бури занял место на столе, слышались на фоне постоянного треска искажённые голоса. Время от времени передавали просьбы о помощи, кто-то застрял в снегу, заболел или оказался без достаточного запаса продуктов.

Однажды Пол остановился, слушая один из таких призывов, по-прежнему держа в руках охапку дров.

— Ужасная буря, — сказал он. — Я вспомнил статью в одном журнале. Я тебе о ней рассказывал, Флоренс. Парень там говорит, что мир подходит к концу: полюса меняются, и от этого приливные волны, землетрясения и всё такое. И зимы у нас холодные, каждая следующая хуже предыдущей. Может, северный полюс как раз сейчас идёт к нам.

Флоренс рассмеялась. «Конец мира? С детства слышу такие разговоры. Была какая-то церковь, её сторонники верили в конец мира, продали все вещи, оделись в белое и отправились на вершины холмов, якобы оттуда легче попасть на небо. Мама всегда говорила, что будущего никто не знает и нечего о нём беспокоиться. Все беспокойства мира его не изменят.

Если сюда идёт северный полюс, не думаю, чтобы кто-то мог подойти и сказать „Стой!“ — и он остановится. Мир давно уже неспокоен. Землетрясения всегда были — посмотрите на Калифорнию. Моя племянница Марджи пережила два. У неё все чашки на кухне побились. Даже две красивые старые тарелки, которые бабушка Хеншо завещала ей. И ещё вулкан на западе несколько лет назад. Многое происходит, но мир ещё не кончился».

Мир подходит к концу — Гвеннан не смотрит на стол в кухне Ньютонов. Она висит в пространстве над морем, полным горящих островов, от воды поднимается пар, на берег обрушиваются огромные волны, земля раскалывается и извергает огонь… она видит смерть…

— Гвен! Гвен! Что с тобой, девочка?

Мир умирает, и она ничего не может сделать, никак не может остановить…

— Гвен! Ты больна?

Её всю трясёт. Картина исчезла, огонь земли покрылся пеплом, волны разнесли этот пепел. Над ней наклонилась Флоренс, лицо её полно заботы. Не успев подумать, Гвеннан сказала: «Это уже было… когда-то…»

— Что случилось, Гвен? Ты потеряла сознание? Ты ужасно бледна. Тебе больно? — руки Флоренс лежали на плечах девушки: она боялась, что Гвеннан упадёт со стула.

— Конец мира, — Гвеннан была всё ещё ошеломлена ужасным зрелищем, увиденным в зеркале. — Приливные волны… и вулканы… земля… всё погибло, — она мигнула. К ней быстро возвращался здравый смысл. — Наверно, я слишком много читаю, Флоренс. Я читала книгу… — она попыталась быстро сочинить правдоподобное объяснение, чтобы соседи поверили. — В ней описывается теория — что мир прошёл через серию катастроф, убивавших почти всё живое, и после них всё начиналось сначала. Автор пишет очень красочно, кажется, что своими глазами видишь, как это происходит.

— Ты имеешь в виду потоп и всё такое — в Библии, — Флоренс кивнула. — Да, Пол говорил, что в тон статье в журнале было ещё много всякого. Что у всех народов земли есть предания о великом потопе, после которого спаслось очень немного. Эти племена никогда не слыхали о Библии. Как будто у всех одно и то же. Но этот писатель, о котором ты говоришь, Гвен, должно быть, он здорово написал. Ты как будто во всё это поверила…

— Мисс Несса всегда говорила, что у меня слишком сильное воображение, — Гвеннан старалась загладить свою ошибку. — Когда я читаю, оно иногда меня совсем уносит. Не думаю, чтобы когда-нибудь узнали, что было на самом деле.

Пол сложил дрова в ящик и потряс приёмник, как будто это могло уменьшить статические разряды.

— На этот раз, вероятнее, какой-нибудь придурок сбросит бомбу. Вот уж это будет конец, — заметил он. — Мы все в эти дни живём на краю пропасти. Кажется, все понимают, что война никому не принесёт выгоды; у тех, кто выживет с обеих сторон, просто нечего будет брать, — он сел и вытащил трубку. — И у нас не больше возможности остановить бомбу, чем большие волны, или вулкан, или землетрясения. Мы не такие сильные, как многие думают.

Флоренс плотнее запахнула свой свитер. «Как ужасно ты говоришь, Пол. Может, лучше сыграем в монополию? Она поможет нам отвлечься».

Да, отвлечься. В её снах было сказано: на этот раз не природа, а сам человек угрожает своему существованию. Гвеннан впилась пальцами в ладони. Сам человек — и кто в состоянии остановить его?

Глава 13

Казалось, оправдывались самые пессимистические прогнозы погоды на следующие недели. Кратковременную оттепель, во время которой Уайтбридж возобновил нормальную зимнюю жизнь, снова сменили бури и свирепые северные ветры. Несколько недель подряд Гвеннан бывала в библиотеке только раз или два в неделю. Но когда она открывала, посетителей набиралось много: во время долгих зимних вечеров город обращался к книгам.

Джим Пайрон всё ещё рылся в бумагах Кроудеров и время от времени рассказывал Гвеннан о своих новых открытиях. Именно он принёс новость, которую она, скорее, не хотела бы слышать: новость возбудила в ней мысли, казалось бы, давно уже забытые.

— Молодой Лайл вчера вечером был у Гренстона, — сообщил Пайрон. — Я считал, что у Лайлов свои запасы, но он закупал продукты. Мне кажется, это был предлог. Ему нужно было кое-что другое…

— Да? — она понимала, что голос её звучит холодно и высокомерно, но Гвеннан не желала ничего даже слышать о Лайлах.

— Он… Гвен, может, ему казалось, что он очень хитёр, но я думаю, он просто хотел узнать, что вы делаете. Прямых вопросов не задавал, всё ходил вокруг да около.

— И что же ему сказали? — резко спросила она.

— Кто-то упомянул, что вы проводите непогожие дни у Ньютонов. Это вполне разумно. Знаете, Гвен, что-то в нём есть, в этом парне. Ему что-то нужно, очень нужно. Вы ведь дружили с леди перед её отъездом? Может, он считает, что она вам что-то рассказала… что-то, что ему нужно знать…

Гвеннан вспомнила последнее письмо. Она могла бы прочесть его наизусть и всегда сможет — она в этом уверена. Письмо и подвеска. Тору Лайлу нужна подвеска. Может быть, если отдать ему амулет, она избавится от всяких контактов с Лайлами. Это единственный выход. Но, даже думая об этом, она поняла, что не отдаст.

— Мне нечего ему сказать, — ответила она. — А он считает, что есть?

То, что Тор Лайл следит за ней, вызвало у неё новый прилив тревога. А она считала, что избавилась от неё.

Нет! Она не собирается снова связываться с Лайлами, с этими дикими снами и галлюцинациями, которыми они, кажется, могут управлять.

— Дело не в том, что он говорит, — девушка поняла, что Джим внимательно наблюдает за ней. Это ей тоже не понравилось. — Но он что-то разнюхивает. Ему это ничего не даст. В городе его не любят. Высокомерный тип, хотя сейчас старается казаться дружелюбным. Но он слишком нетерпелив, я бы сказал, и время от времени срывается. Будьте осторожны, Гвен. У Лайлов особое положение в городе. Всегда такое было.

Никто из них ни на кого не давил. С другой стороны, никто не станет отрицать, что у них — большое влияние, если они захотят пустить его в ход. Но по большей части они держатся на расстоянии, из бумаг Кроудеров это совершенно ясно. Как будто они живут одной жизнью, а город — другой. Отдалённые знакомые, можно сказать. Этот Тор Лайл — нечто новое… слишком уж он старается. И что-то такое есть в нём, словно…

— Словно он про себя смеётся, — не раздумывая, продолжила Гвеннан и тут же пожалела, что сказала это.

— Значит, вы с ним встречались! Гвен, осторожней. Я рад, что вы живёте с Ньютонами. На своём краю города вы слишком одиноки.

— Чего мне бояться Тора Лайла? — спросила она, гордо вскинув подбородок.

Джим Пайрон перевёл взгляд на две старых гроссбуха, которые отобрал сегодня. «Может, и нечего, — медленно ответил он. — Просто этот парень… он странный, даже для Лайлов. Может, скоро исчезнет. Лайлы редко проводят здесь зиму. Ну, по крайней мере, — он рассмеялся, — погода избавила нас от дьявола, стало слишком холодно для его сатанинского величества… или его эмиссаров. Больше нет убитых цыплят или дурного запаха. Буря нам помогла. Вам ведь пора закрывать? Пол подвезёт вас домой?»

Она кивнула, обрадовавшись перемене темы. Но говорить о дьяволах и тому подобном не собиралась. Снова воспоминания, о которых она хотела бы забыть. Перед глазами мелькнули чудовища, которые сопровождали другое воплощение Тора в мире с зелёным светом, а может, отвечали на его призыв и в этом. Насколько он ответственен за появление их ночью на лугу? Почему такое существо охотилось за ней? По приказу Тора?

День Благодарения она провела у Ньютонов. Очевидно, предположение Джима Пайрона о том, что Тор Лайл покинет город, подтвердилось, потому что последнего из Лайлов снова никто не видел. Гвеннан надеялась, что он действительно исчез по обычаям своего семейства, чтобы провести остаток зимы в более тёплом климате.

Начался декабрь, и, как ни странно, погода стала мягче. Гвеннан вернулась домой и следовала обычному многолетнему распорядку жизни. Она только раз заглянула в гостиную, забрав оттуда книги и отнеся их в библиотеку, твердо решив вернуть их через межбиблиотечную систему. Свои выписки в больном конверте она оставила лежать на большом стуле, очень неудобном; на спинку этого же стула бросила плащ.

В холодной комнате запах плаща не рассеялся, а стал даже сильней. Необычная ткань постоянно испускала запах, словно распустившийся цветок. И первое впечатление, что это не ткань, а шкура некогда живого существа, только усилилось.

Гвеннан постоянно испытывала искушение вынести плащ из гостиной и внимательней осмотреть его. Но у неё хватило силы воли не поддаться этому искушению. Она упрямо придерживалась распорядка дня, установленного ещё мисс Нессой.

В доме её тетки Рождество никогда не было особенно весёлым. Вероятно, сказывалось старинное новоанглийское представление, что это папистский праздник и его вообще отмечать не нужно. Это мнение разделяли все Дагтерты, и оно дошло до поколения мисс Нессы. Гвеннан купила несколько открыток и, разложив их на столе, подумала, как мало людей она действительно знает, даже в этом городке, в котором прожила почти всю свою жизнь.

Она старательно написала по открытке семейству каждого члена попечительского совета, одну адресовала мисс Грэхэм и её матери, не забыла Ньютонов. Запечатав конверты и наклеив марки, оно отложила стопку в сторону. Несколько рождественских подарков — Грэхэмам, Ньютонам — она благоразумно выбрала по каталогам задолго до непогоды, так что недавний перерыв в почтовом сообщении на них не отразился. Осмотрела свои приготовления к празднику и впервые подумала, как они жалки.

Конечно, будет ещё печенье. Мисс Несса считала его обязательным. Пирожки она отнесёт Ньютонам на рождественский обед, и потом нужно будет испечь печенье, которое она будет держать в библиотеке всю рождественскую неделю.

Хотя она и не такая искусная повариха, как большинство жительниц города, Гвеннан смогла неплохо с этим справиться — сказывалась школа мисс Нессы. Конечно, никаких украшений для дома у неё не было, но в библиотеке она расставила зелёные растения, а класс мисс Грэхэм прислал Санта Клаусов и другие свои поделки, и она их разместила как могла лучше.

День зимнего солнцестояния…

Гвеннан стояла у стола, на котором расставила посуду, формы для печенья, все необходимые продукты, которые с таким усилием собирала в предыдущие недели.

День зимнего солнцестояния…

Значение этого дня она неожиданно ощутила всем сознанием. Как будто ей нанесли сильный удар. Девушка схватилась руками за голову, склонилась над столом. Нет! Она не хочет! Они ничем не обязана леди Лайл… Воспоминания охватили её, она ощутила холодный страх.

День зимнего солнцестояния…

Она ничего не обещала. Никогда! Её нельзя заставить это сделать, ведь она не обещала. Она ничего не просила у леди Лайл, ничего не ждала от неё, она хочет только, чтобы её оставили в покое.

День зимнего солнцестояния…

Гвеннан боролась отчаянно, но знала, что у неё нет никаких шансов на победу. Она была так уверена, что избавилась от принуждения, что она больше не орудие Лайлов. И вот поняла, как тщетны были её попытки соорудить стены и преграды, что ей дали только тень свободы, как кошка позволяет мыши немного побегать, прежде чем снова схватит её лапой. Она не свободна — она поймана.

Гвеннан опустилась на ближайший стул. Она никогда не плакала. Ещё ребёнком она встречала боль и разочарования со сжатыми губами и внутренней решимостью не плакать. Но теперь она чувствовала, как глаза её наполняются слезами, она совершенно не справлялась со своими чувствами. На ней стоит метка, она такая же слуга Лайлов, как их смуглолицая прислуга, которую она видела во время своих немногих посещений дома. Оборотная сторона всех чудес этого дома — рабство, потому что именно в рабстве Лайлы держали тех, от кого требовали службы.

Она боролась, напрягала всю свою волю и решимость. Гвеннан заставила себя встать, она даже не пыталась стереть слёзы — пусть текут. Она может и будет бороться. Руки её шевельнулись, сначала неуверенно, потом всё с большей решимостью. Она отмеряла, перемешивала, вырезала тесто с помощью старого набора жестяных форм, которые отыскала в шкафу во время уборки. Ставила печенье на противнях в печь, доставала, золотистое и рассыпчатое под слоем красного и зелёного сахара, — и всё время боролась, пыталась вырваться на свободу.

Но, насыпая печенье в подготовленные расписные коробки, девушка уже знала, что проиграла битву. Завтра утром она должна будет сделать то, о чём просила сё в письме леди Лайл. Она снова будет участвовать в игре Лайлов, и спасения от этого нет.

Вечером она рано легла и завела будильник онемевшими пальцами. Перед этим сходила в гостиную и взяла оттуда плащ и конверт с подвеской. Взглянув на подвеску, она увидела, что циферблат ожил — видны были оба ряда символов: большие и маленькие, тускло светился треугольный указатель. Она предпочла бы открыть окно и выбросить эту вещь в ближайший сугроб; но вместо этого надела цепь себе на шею. Тёплый металл удобно лёг во впадину меж грудей.

Гвеннан ждала, что ночью её будут преследовать сны, и боялась этого. Но спала она крепко и спокойно. Проснулась до звонка будильника, сразу и окончательно, будто кто-то позвал её. Методично оделась в самое тёплое платье, не стала ни есть, ни пить.

Взяла плащ и на крыльце под тускневшим светом звёзд набросила его. Снова он окутал её — с готовностью, если так можно сказать о куске ткани (и если это вообще ткань), обернулся вокруг неё, будто только ей и предназначено было носить его. Запах стал ещё сильнее. Какой-то весенний запах, предвещающий пробуждение земли к новой жизни.

Дорога была расчищена только частично. Никаких следов, никто не проходил от дома Лайлов. Стена — белая насыпь, слегка горбатая. Небо над головой серое, безоблачное — будет ясный день.

Ясный день, и солнце встаёт. День зимнего солнцестояния. К этому дню льнут тёмные тени. Очень много мыслей теснилось в голове Гвеннан. Это самый короткий день в году, и люди должны заманить солнце, вернуть его, чтобы оно служило миру. Иногда это делали при помощи жертвоприношений. Кровь проливалась на снег, когда люди, утратившие все прежние знания, старались вернуть на землю природное тепло, вернуть жизнь.

Снег не лип к краям её плаща. Больше того, казалось, что полы плаща раздвигают сугробы, через которые приходилось пробираться Гвеннан. Вскоре она оказалась у стены, много раз перелезала она через неё. Девушка, помогая себе руками, перебралась через снежный бугор.

Голые чёрные деревья на краю леса резко выделялись на белом снежном фоне. Перебравшись через стену, Гвеннан остановилась и посмотрела в ту сторону. Деревья росли густо, и даже без листвы казалось, что под ними лежит густая тень, что это чьё-то укрытие… чье? Она не знала, только сама эта мысль ей не понравилась.

Она побрела по колено в снегу, держась подальше от деревьев. Вот насыпь и камни. Хотя у них и широкие плоские вершины, снег на них совсем не держится, да и у насыпи не было сугробов, как она обнаружила, когда начала подниматься. Вероятно, ветер постоянно обдувает холм и уносит снег.

Света было достаточно, чтобы она увидела крышу дома. Одинокий столб дыма поднимался с неё в неподвижный воздух — единственный видимый признак жизни. В лесу же было абсолютно тихо.

Гвеннан остановилась между двумя меньшими камнями, третий возвышался прямо перед ней. Сунув руку под плащ, она расстегнула молнию на куртке и достала подвеску. Циферблат ярко светился, тепло его хорошо чувствовалось рукой даже сквозь перчатку.

Она подняла диск циферблатом наружу навстречу светлым полосам на небе. Вставало солнце.

И в этот момент абсолютная тишина мира была нарушена. Рог — далёкий, слабый, призыв, который некогда мог созывать верующих в храм. Он звенел гордо, требовательно…

Гвеннан вздрогнула, посмотрела на лес внизу, почти ожидая увидеть, как что-то… кто-то выходит из него в ответ на призыв. Но там ничего не двигалось. И тут с циферблата устремился вперёд луч света. Золотая спираль нацелилась на середину высокого камня.

Встретившись с его поверхностью, спираль скользнула вверх. Знаки, которые, как она инстинктивно знала, всегда были здесь, немедленно ожили. Никаких следов выветривания. Она почувствовала, как у неё что-то вытягивают из сознания… она этого не может помнить… но…

— Фал, фал, яква, транк…

Аспекс сим, донтпекс…

Эти слова пришли к ней ниоткуда. Световая спираль извивалась в такт с ними. Гвеннан знала!

— Сила, Сила, надели меня твоей щедростью…

Открой истинную кровь… разбей замки…

В ответ луч с циферблата охватил весь камень, он стремился то вверх, то вниз, к погружённому в землю широкому основанию.

И камень, который казался столь прочно вкопанным, шевельнулся и начал постепенно отклоняться от неё. Он двигался медленно, неохотно, но было ясно, что он не может сопротивляться вынуждающей его силе.

Гвеннан произносила слова, точнее, звуки, необходимые именно в этом месте и именно в это время, и в этих звуках содержалась сила, равной которой никогда не владел человек. И столб отвечал на них.

Камень почти лёг набок. А на том месте, где он стоял, в земле показалось тёмное отверстие. Гвеннан опустила руку. Теперь свет падал в глубокий туманный колодец, а не на камень, так долго скрывавший его.

Девушка увидела ступеньку, за ней другую…

Поплотнее запахнувшись в плащ, она начала осторожно спускаться, продолжая произносить странные ритмические звуки; и не её сознание вкладывало эти слова в уста девушки.

Каменные стены вокруг неё были выточены так же грубо, как и камни наверху, и явно не предпринималось никаких попыток сгладить их. Пахло влажной землёй, но запах сё плаща освежал затхлый воздух. Гвеннан спускалась по бесконечной лестнице, при свете циферблата видны были только ступеньки и каменные стены вокруг.

Сквозь своё пение она услышала скрежет. Вздрогнула и оглянулась; и в этот момент Гвеннан подумала, какую глупость совершила, войдя в отверстие. Полоса неба, видная ей снизу, быстро сужалась. Камень, поклонившийся солнцу и позволивший ей войти, снова вставал на место. Прежде чем она успеет вернуться, он преградит ей выход.

Гвеннан попыталась разорвать удерживавшее сё принуждение — но слишком поздно. Камень возвращался на своё место гораздо быстрее, чем уходил.

Лестница вела дальше вниз. Гвеннан заметила, что сохранилась она не очень хорошо. На стенах тут и там зияли трещины, одна была достаточно велика, чтобы девушка смогла просунуть в неё руку. Некоторые ступеньки разбиты. В одном месте ей пришлось пробираться по самому краю, потому что в середине обвалились подряд четыре или пять ступеней.

Постепенно она начала осознавать присутствие другого света: её глаза были слишком настроены на освещение циферблата. Но впереди, с одной стороны, тьма начала рассеиваться. Гвеннан достигла последней ступени и оказалась перед грубо высеченной в стене аркой. За ней царили сумерки как в облачный, бурный день. Она увидела зал или туннель, освещение исходило от грязных квадратов кварца, на равных интервалах вделанных в стены. Похоже на внутренние переходы тюрьмы, и она вспомнила о подземной темнице под храмом во времена Орты. Но здесь посветлее.

Туннель не очень длинный, и закончился он ещё одной дверью. Но эта дверь была прочно закрыта, поперёк сё лежал тёмный деревянный брус, и никаких следов запора или петель. Тут ей не пройти. Она вспомнила камень, закрывший выход, и испугалась.

Затем в каком-то неясном порыве подняла диск подвески и направила луч по очереди на четыре угла двери — так ножом открывают консервную банку. Там, куда падал луч, пробегала щель, поднимался дымок. Дважды ещё провела она лучом, углубляя трещины.

Потом громко выкрикнула те же слова, что возникли у неё в голове наверху. В тусклом проходе голос её усилился, прозвучал решительно, даже не похоже на человеческий.

Послышался громкий треск. Преграда, которую освещал луч, упала внутрь, и оттуда ударил яркий свет, поглотивший луч подвески. Гвеннан ощутила резкий запах, отчасти пряный, отчасти каких-то химикалий.

Девушка вошла в огромный зал, заполненный странными вещами, так что она не знала, на что смотреть. Цвет боролся с цветом, и всё ярко сверкало. В воздухе плясали огненные лучи и, на мгновение останавливаясь, обвивали тот или другой предмет, как будто привлекая её внимание. Она была ошеломлена, у неё закружилась голова, она стояла, мигая, пока не потёрла глаза обратной стороной ладони в перчатке. Слишком много всего вокруг, груды вещей, никакого порядка, всё сброшено вместе. И по обе стороны, сколько Гвеннан ни смотрела, не видно стен.

Сокровищница, склад. Статуи, похожие нате, что стоят в нишах дома Лайлов, но необычная красота их теряется, потому что они кучей свалены друг на друга. Какие-то предметы, возможно, машины, металл, рычаги, колёса — всё нагромождено в полном беспорядке. Груды ящиков, коробок, сундуков с плотно пригнанными крышками. Богатства целой цивилизации свалили здесь и больше к ним не прикасались.

Гвеннан наконец заметила, что перед ней открывается извивающаяся тропа или проход, окружённый грудами предметов выше её головы. Если она захочет пойти дальше, придётся двигаться по нему. Проход шёл не прямо, он огибал самые большие машины. Она прошла совсем немного, оглянулась и входа уже не увидела.

Свет циферблата погас. Вероятно, не мог соперничать со световыми столбами, скрещивавшимися над её головой. Эти движущиеся, сплетающиеся ленты света, казалось, не исходили ни из какого источника.

Время от времени один из них плыл справа или слева от неё, потом окутывал какой-нибудь предмет, будто привлекал её внимание. Но она не останавливалась, чтобы осмотреть эти предметы. И чем дальше шла, чем больше душило её накопленное тут богатство. Она могла восхищаться сокровищами в доме Лайлов, но здесь их хранилось огромное количество, они угрожали поглотить её, эти богатства, неведомые человечеству.

Тропа продолжала извиваться. По-прежнему Гвеннан не видела стен. Такой же странный сон, как и предыдущие. Она хочет выйти, увидеть камни, землю, которая ей знакома. Огибая ящик, полный ожерелий, усаженных драгоценностями, Гвеннан краем плаща задела одно, и оно со звоном упало на пол. Девушка вздрогнула и в страхе огляделась.

Но если у этого места и были какие-то охранники, они не появлялись. Гвеннан не хотела этих сокровищ. Её единственное желание — свобода.

А тропа продолжала бесконечно извиваться, и девушка уже подумала, что ходит по кругу. Возможно, это специально устроенный лабиринт, чтобы сбить с толку пришельца. Но так она никогда не доберётся до конца.

Впереди в воздухе повисли две световые ленты. Одна тёмно-зелёная, цвета сё плаща, другая золотая. Как только она их заметила, полосы поплыли, танцуя друг вокруг друга. По-прежнему зависая над тропой, ленты начинали отодвигаться, как только она приближалась. Может, это проводники?

Глава 14

Вслед за двумя переплетавшимися лучами Гвеннан ступила на вторую извилистую тропу, под острым углом отходившую от первой. И вскоре оказалась перед стеной, совершенно закрытой грудами сокровищ. Её становилось видно, если только окажешься совсем рядом. В стене — дверь. При появлении Гвеннан дверь неслышно ушла вверх, и перед девушкой оказался вход в другую комнату, гораздо меньшую.

Она тоже не пустовала, но тут всё-таки было больше порядка. Мебель тщательно расставлена, а не сброшена грудами без всякой последовательности. На равных расстояниях стояли столы — обеденные или письменные, Гвеннан не могла решить. Перед каждым сидения. Стена же слева была не из голого камня, как все предыдущие, а представляла собой ровную гладкую поверхность, напоминавшую зеркало или стеклянную пластину, хотя в ней ничего и не отражалось. Прямо напротив этой стены возвышалось одно-единственное сидение, обособленное от всех остальных и совершенно другое по форме.

Гвеннан вздрогнула. Она сразу догадалась, что это такое. Перед ней треугольное сидение пророчицы. Но ведь она не Орта, она не может призвать…

Но собственное тело больше не подчинялось ей. С внутренним криком протеста она направилась прямо к сидению. Напряжённо, неохотно, борясь с собственным телом, села.

Ну, хорошо, она сидит на месте пророчицы, но это не значит, что она собирается играть её роль. Она шевельнулась, решила встать и уйти…

Стена-зеркало затуманилось. Гвеннан увидела, как вся её поверхность затянулась паром или дымом.

Она приподняла руки и попыталась закрыть глаза, забыв на мгновение, что держит в руках подвеску. Вперёд устремился яркий свет циферблата, но, не коснувшись поверхности стены, растворился, стал дымкой над поверхностью, затем проник внутрь, и поверхность изменилась, на ней появилось изображение.

На поверхности обрисовался квадрат высотой с Гвеннан. Как будто она — школьница перед доской, и должна получить необходимый урок. Появились резко выделявшиеся символы. Гвеннан узнала воспроизведение того самого гороскопа, на котором стояла дата её рождения. Но как он мог оказаться здесь? Она хотела бы знать больше (или не знать вообще ничего, оставаться неведающей и свободной). Но она уже поняла, что не может ни закрыть глаза, ни отвести взгляд.

Голова заболела, туда будто кто-то вломился, и теперь всё осматривает. Гвеннан осела на трёхногом сидении и застонала: отчасти отболи — убирался барьер, который для всех людей так давно был закрыт; отчасти от страха перед тем, что она может увидеть за этим барьером.

Перед ней светился ключ жизни — её жизни. Звёзды идут своими курсами, и звёздное колесо медленно поворачивается — очень медленно, незаметно для короткоживущих людей. Но оно поворачивается. И за много тысяч лет, за невообразимый промежуток времени совершает полный оборот. И вот её жизнь — она была тогда, она повторяется снова.

Никакого сна об Орте не было, она на самом деле была Ортой — и многими другими. И из каждой жизни брала дополнительный фрагмент Силы, и каждая частица больше, чем способны представить себе человеческие чувства. Теперь совершён полный оборот, она снова должна видеть, действовать, а возможностей у неё меньше, чем у Орты, потому что за прошедшее время столько забылось…

Слёзы боли, утраты (Гвеннан знала, что окончательно потеряла свою привычную безопасную жизнь) потекли по её щекам, капали с подбородка на жёсткий воротник плаща.

В зеркале, на которое она должна смотреть, происходили изменения. Она опять видела умирающий мир, видела, как выжившие опускаются до уровня безмозглых животных. Нет, ниже животных, потому что в безумии творят с подобными себе то, что животные никогда не делают даже с добычей. Она видела, как продолжается поток смерти. Время от времени рождается мужчина или женщина, унаследовавшие черты древней расы. Эти люди осторожны, скрытны, незаметны, они стараются учить, отыскивать среди звероподобных таких, кого ещё можно пробудить.

Некоторые из них, несмотря на свой отказ, провозглашаются богами и богинями. Другие отрекаются от своей цели, принимают поклонение, используют власть в своих собственных целях. Некоторые умирают, другие устают и исчезают. Но всё время работают и почти всё время терпят неудачи. Одно-два поколения они могут поднимать, учить, вести. Но потом мужчины и женщины, достигнув определённого пункта, отказываются идти дальше.

Следуют войны, убийства, эпидемии, полученные знания используются с недобрыми целями; а потом осторожный подъём, снова всё сначала.

Опекуны — так эти пришельцы из прошлого называли себя. С течением времени их число уменьшалось. У них рождалось слишком мало детей, лишь немногие из них способны к деторождению. Некоторые, изолированные среди тех, кого учили, брали себе пару. И всё равно мало, очень мало детей со смешанной кровью. В немногих таких отпрысках древняя кровь оказывалась сильна. И они становились учителями, вели свою работу тайно, приспосабливались ко времени и месту своей жизни, использовали своё невидимое влияние. Другие — в других бурлила не только древняя кровь, но и Тьма. Они искали власти, чтобы удовлетворить свою гордость и жадность. Среди них встречались великие завоеватели, предводители другого рода — они уничтожали всё так тщательно возведённое.

И никогда не кончалась эта длительная битва — небольшая победа, потом за долгие годы она забывалась, улетала, как бесформенные пыль и пепел. Казалось, что безумие правило миром, и никогда не вернутся свет и разум.

Гвеннан смотрела, как проходили столетия. Начинались события, о которых она читала, но как далеки были её знания от того, что показывало ей зеркало. Факты сознательно искажались, превращались в галлюцинации, потому что ещё со времени первых выживших в людях царил какой-то неискоренимый недостаток.

И вдруг неожиданно всё изменилось, как по чьей-то воле (собственная воля Гвеннан не имела к этому отношения, она была пассивной зрительницей, не способной вмешаться). Теперь перед ней изображалась не широкая панорама, когда внимание сосредоточивается то на одном, то на другом, когда демонстрируются события, изменяющие ход истории на целые столетия. Гвеннан увидела одного опекуна, женщину, и, несмотря на незнакомую одежду и усталый вид, она узнала эту женщину.

Эти леди Лайл, но она так истощена и измучена, какой девушка её никогда не видела. Она двигалась медленно, с трудом, как будто с каждым шагом уходила жизнь, вытекала кровь из смертельной раны. Гвеннан видела комнату с голубым освещением. Вдоль её центра тянулось возвышение, а на нём стояли хрустальные ящики, похожие на гробы.

Те, что стояли ближе к двери, через которую вошла женщина, просвечивали, хотя среди них не было ни одного совершенно прозрачного. Стены ближайших двух были довольно затуманены, но позволяли видеть содержимое. В одном лежал мужчина, в другом — женщина. Оба тела застыли и покрыты инеем, глаза их закрыты, никаких признаков дыхания, жизни. Чем дальше гробы от входа, тем менее они прозрачны, а в самом конце они как будто вырублены их мрамора, а не хрусталя, и их обитатели совершенно не видны.

Вошедшая женщина держалась рукой за край незанятого гроба. Спина её была согнута, лицо истощено, на нём читалась крайняя усталость, сквозь плоть ясно проступали кости. Другой рукой она расстёгивала платье, чёрное, длинное, с широким белым воротником. Она тянула и дёргала его, пока платье не упало к её ногам. Потом сбросила желтоватое бельё. Надела на голову плотно прилегающую шапку-шлем, который почти полностью закрыл её седые волосы, только локоны падали на костлявые плечи женщины. Женщина очень стара, тело её похоже на ходячий скелет, было хорошо видно, что она держится из последних сил.

Оставив одежду на полу, женщина, как показалось Гвеннан, с огромным усилием подняла крышку ждавшего гроба и забралась внутрь. На лице её появилось облегчение, радость, она приветствовала смерть…

Легла, и крышка сама собой медленно опустилась. Глаза женщины уже закрыты. Гвеннан не видела никаких следов дыхания.

Но хотя погребение завершено, картина не исчезла. Какой-то внутренний голос, которого, впрочем, Гвеннан не слышала, привлёк ее внимание к белому гробу в дальнем конце линии. Опускание крышки гроба женщины как будто послужило сигналом. На поверхности дальнего фоба появилась щель. От него начали отпадать и рассыпаться в порошок куски нароста. Крышка дрогнула, разрывая накопившийся за столетия осадок.

Гвеннан еще не видела, кто там внутри; однако вдоль края гроба что-то мелькнуло, показались пальцы, рука уцепилась за край. Медленно, напряжённо в фобу сел человек. В ближайший гроб вошла и легла отдыхать женщина, но из дальнего поднялся мужчина; он долго сидел, будто набирался сил, перед тем как встать. Молодой человек, с великолепно развитой мускулатурой, он широко развёл руки, потянулся. Потом встал и сделал шаг вперёд.

Вначале у Гвеннан перехватило дыхание — Тор? Но тут он посмотрел ей прямо в лицо, начал упражняться, нагибаться, потягиваться, возвращая тело к жизни. Те же яркие золотые волосы, почти те же черты лица, что у Тора Лайла, но это был другой человек, хотя, вероятно, близкий родственник.

Проходя вдоль линии фобов, он вначале спотыкался, но с каждым шагом движения его становились всё увереннее. Он подошёл к нише в стене и достал оттуда бутылочку радужно-яркого стекла. Отлив немного из неё в такую же чашку, выпил сё одним глотком. Не обращая внимания на фобы, прошёл вдоль них дальше, пока не оказался возле груды сброшенной женщиной одежды. Тут он остановился, подобрал и встряхнул одежду. Из складок выпал какой-то предмет, который человек нетерпеливо схватил. Держа находку в одной руке, он свернул одежду и сунул её в другую нишу в стене; там одежда лежала грудой несколько мгновений, потом вспышка, и одежда исчезла.

Человек повернулся и вышел из комнаты, держа свою находку в руке. Зеркало тут же потускнело. Но Гвеннан всё поняла. Одни ли только Лайлы? Или есть и другие семейства, члены которых знают такое обновление, возрождение? А как же полукровки, результаты смешанных браков? Обновляются ли и они? Или их ждёт лишь нормальное рождение, лишение всех остатков памяти, всех следов Силы — каждый раз новое начало?

Девушка снова увидела свой гороскоп — поворот звёздного колеса. Как физическую тяжесть ощутила она уверенность, что обладает тем же потенциалом, что и Орта. Она устала, как та, другая леди Лайл, которая давным-давно легла отдыхать в фоб, а недавно сделала это вновь.

Гвеннан покачала головой. Лайлы не знают смерти. Они засыпают, чтобы снова возродиться, следуя жёстко заданному циклу. А что они делают сейчас? По-прежнему ли они учителя, тайные предводители? Неужели поворот звёздного колеса для неё означает новый цикл катастроф и гибели для них?

Катастрофа, на этот раз рожденная человеком, а не силами природы. Угроза новой войны, нависшая над миром после Хиросимы, показала, что человек способен вернуть старые знания, но прилагает их к собственному уничтожению. Безумие охватывало многие поколения. Война — и затем полное уничтожение. Что же могут сделать эти спящие, даже если они все проснутся и разойдутся по миру? Смогут ли они предотвратить катастрофу? Не больше чем когда-то, когда не сумели предотвратить падение луны и гибель своего мира.

Гвеннан ощутила глубокий упадок духа, безнадёжность, по-своему такую же злую, как те чудовища, которых Гвеннан видела на равнине. Она взглянула на гороскоп и подумала, что это насмешка над ней. Что значит. для неё поворот колеса? Она не опекун…

Её внимание резко отвлекла вспышка, ощущение горячего в руке. Подвеска! Циферблат пылал, в ярком сиянии больше не видны были символы, полосы света вращались с такой скоростью, что образовали сплошной огненный круг. Полукровка… не владеющая Силой… она попыталась отделаться от подвески.

Гвеннан дрожала, тело её раскачивалось на трёхногом сидении. В голове метались мысли, полуосознанные впечатления, боль становилась нестерпимой. Чёрная волна грозила поглотить её; Гвеннан утратила связь с внешним миром и упала — вперёд, во тьму.

Тьма и пустота — но что-то она должна отыскать, получить — и удержать. Она искатель и не может отказаться от своей участи, хотя страстно хочет, чтобы темнота и покой царили вечно.

На этот раз впереди не было никакой дороги, никаких ворот, открываемых знаками Силы. Если она и двигалась (она даже в этом не была уверена), то сквозь пустоту, где существовала только её крошечная сущность — и всё сокращалась, становилась ко всему равнодушной…

Гвеннан открыла глаза. Неужели тьма наступила только потому, что она от боли закрыла глаза? В её теле жила энергия, плоть её звенела, напрягалась; эту энергию она не смогла бы контролировать, даже если бы попыталась. Она больше не сидела на треножнике, но и не упала на пол рядом с ним. Она шла, и перед ней не было зеркала, не было сверкающей стены.

Она быстро шла по коридору, шла целеустремлённо. Стены коридора не из грубых камней. Она видела тщательно отполированные большие блоки странной формы, так старательно подогнанные друг к другу, что не было заметно даже следа скрепляющего раствора.

Потолок нависал низко. Гвеннан легко могла бы, подняв руку, провести пальцами по образующим его плитам. Света не было, кроме того, что она несла с собой — светилась подвеска в её руке, также слабо светился плащ на её плечах. Она шла в свете… она… носитель….

Гвеннан подняла свободную руку, держа её над собой и немного впереди…

Голос. Нет, у неё нет такой Силы. Но с пальцев её срывались лучи света, бледные, далеко не такие яркие, как в храме Орты. Гвеннан помахала рукой, расставив пальцы. Ленты света лениво плыли, обвиваясь вокруг неё на ходу.

Она играла, как ребёнок, обретённой Силой, и отдельные кусочки знаний связывались друг с другом. Леи — древняя вера в них справедлива! Сквозь землю, как вены в теле, проходят энергетические линии. Человек когда-то знал об их существовании, извлекал из них энергию для лечения, для защиты, для благополучия мира. Но потом они были порваны, разошлись, и остались только легенды. Но они не умерли, они постепенно восстанавливались, перестраивались. Некогда разорванные линии тут и там соединялись, заново создавались каналы; они ещё не так сильны — слишком велика была катастрофа, — но всё время усиливаются.

Заново строились храмы (это делали опекуны и те, до сознания которых они сумели достучаться), грубые, некрасивые, но способные овладеть Силой, растить её. Утраченное знание, наполовину восстановленное знание, снова утраченное — эта картина повторялась снова и снова. Здесь некогда стоял великий храм, здесь есть Сила. Слабая по сравнению с той, что некогда являлась по призыву, но она здесь!

В старинные массивные стены, окружавшие её, местами вставлены синие камни, кое-где куски кварца. Кое-где попадались отверстия, иногда маленькие, вмещающие только палец, другие побольше — с руку. Гвеннан обходила их, потому что не знала, чего от них ждать. У неё другая задача, она её ещё не понимала полностью, но надеялась постепенно понять.

Снова перед Гвеннан возникла дверь, каменная, треугольная, в форме клина, вершиной вниз. В самой широкой части чуть шире сё плеч. Девушка надела цепь подвески на шею, прижала к себе полы плаща и положила ладони обеих рук на камень. Но даже не пыталась нажать, повернуть, просто стояла и ждала, пока соберётся Сила и устремится в камень. И Сила полилась. Скала, подобно губке, жадно поглощала её.

Послышался резкий скрежет. Гвеннан ощутила сопротивление своему желанию. Но не собиралась отступать. Камень поднимался. Теперь её руки были уже высоко подняты над головой. Она бросилась вперёд, хорошо сознавая опасность своего поступка. Камень упал на место. Но она успела проскочить.

Так она выбралась из места этой древней кладки. Вокруг опять стояли каменные стены, но похожие на стсны обычного подвала. Вдоль стен шли рады деревянных стеллажей, окутанные паутиной, серые от пыли. На них покоились покрытые пылью бутылки и кувшины. В подвале сумрачно, почти темно. Энергия, которая вывела её из подземелья, уходила. Гвеннан ощущала огромную слабость; она вспомнила Орту, которая всегда слабела после пророчеств.

Света, впрочем, было достаточно, чтобы увидеть впереди лестницу. Гвеннан обернулась, чтобы взглянуть на треугольную дверь. И ничего не увидела — только каменную стену. С этой стороны дверь не видна. Но в её мозгу, непонятно как, возникло знание: она знает, как открыть дверь извне. Надо пройти налево, нажать на тот камень, потянуть здесь вниз. Это не откроет дверь, нет, но она станет видна ищущему.

Но у Гвеннан не было желания возвращаться, сё дорога лежала впереди. Она пересекла подвал, поднялась по деревянным ступеням, придерживаясь за грубые перила. Требовались всё большие и большие усилия, чтобы идти.

На верху лестницы ещё одна дверь, со старым железным засовом, какими пользовались двести лет назад. Девушка, собрав все силы, отодвинула его и оказалась в комнате с высоким потолком. Комната была ей знакома — это библиотека в доме Лайлов. Гвеннан нисколько не удивилась, что оказалась здесь.

В просторном камине голубым огнём горели дрова, слышался сильный ароматный запах, такой же, какой исходил от огненного шара в тот вечер, когда в сё доме впервые оказался талисман леди Лайл. Большой подсвечник блестел золотом и драгоценностями, передняя часть его представляла собой фигуру человека, воина с обнажённым мечом и в кольчуге, но без шлема;, на голове его золотые кудри полускрыты странной формы короной, похожей на переплетённые рога оленя. На его свирепом лице вместо глаз сияли зелёные камни, в блеске каминного огня они казались живыми.

В подсвечнике горят пять красных свечей; перед ним другой подсвечник, в форме женской фигуры; тело женщины чуть прикрыто коротким платьем; ноги и большая часть груди обнажены. В ложбинке между грудями висела на цепи подвеска, та самая, которую держит в руке Гвеннан; на высоко поднятой голове женщины — корона в виде луны. В этом подсвечнике тоже пять свечей, но они синие, и их фитили горели бледным серебристым пламенем, сравнительно с ярким золотом огня красных свечей.

Оба подсвечника стояли на столе, прочном, лишённом всяких украшений. Его столешница — срез одного ствола, такого толстого, что это даже трудно себе представить. Дерево хорошо отполировано, видны годовые кольца — внутри цвета густого мёда, ближе к краю, к коре, коричневые.

Поверхность стола настолько отполирована, что в ней отражались оба подсвечника, но отражение разорвано и искажено тремя стоящими на столе предметами. Чаша, скорее кубок, глубокого красного цвета, с длинной хрустальной ножкой, восьмиугольной по форме. А перед кубком два скрещённых ножа или кинжала, с ручками из какого-то тусклого тёмного камня, одна в виде волчьей головы (а может, это смесь волка и человека, ужасное смешение одного существа с другим), с красными камнями вместо глаз.

Ручка другого ножа Гвеннан слишком хорошо знакома. Это существо с совиной головой, которое было в своре чудовищ. Оно из серого, грязного на вид камня. Глаза у него живые, красные.

Девушка смотрела на стол, и руки её невольно потянулись к подвеске. Ей показалось, что плащ сам по себе шевельнулся, плотнее укрывая её. Потому что перед ней, яркая и сверкающая, лежала Тьма, древняя Тьма. Каким-то образом эти предметы оскверняли комнату, принося с собой зло.

Она не смела повернуться к ним спиной. Быстрый взгляд в сторону — и она увидела дверь, через которую всегда входила в это помещение. Эта дверь ведёт в прихожую, а оттуда совсем близко до входной двери — и свободы. Что-то в этом доме изменилось. Заново обострённые чувства девушки говорили ей, что под знакомым ароматом пряностей таится болезненно-сладкое зловоние разложения.

Следы Тора! Она не сомневалась в этом, будто была свидетельницей его заклинаний. Тор не дал проснуться очередному опекуну — вот чего нужно бояться. И он сильнее неё, хотя тоже полукровка. Его учение далеко завело его по тропе знаний — добрых или злых. Он может смеяться над ней. Почему леди Лайл именно сё противопоставила ему? Древняя линия, должно быть, почти исчезла, если она сделала такой отчаянный выбор.

Гвеннан двинулась, не отрывая взгляда от стола, прислушиваясь, уверенная, что Тор покинул эту комнату ненадолго, что он в любой момент может вернуться, чтобы продолжить свои заклинания, свои тайные обряды. Дойдя до двери, она вынуждена была на мгновение прислониться к широкой панели, чтобы собраться с силами.

Пальцы её легли на ручку, она собрала всю свою решимость. Раскрыв дверь, увидела прихожую.

Никого нет, но она ждала, прислушиваясь. Эти последние несколько шагов к свободе оказались самым трудным испытанием в сё жизни. Она видела, как свет отразился в глазах дерева-женщины. Статуэтка следила за ней, другие тоже. Гвеннан вцепилась во входную дверь, открыла ее и, тяжело дыша, как после долгого бега, вышла на неяркое солнце — должно быть, стояла середина дня.

Глава 15

Во дворе не было видно никаких попыток расчистить снег, и никаких следов, значит, из дома никто не выходил в последнее время. Гвеннан брела через сугробы, поминутно оглядываясь через плечо. Глубоко посаженные окна с мелкими стёклами казались слепыми, как глаза, из которых ушла жизнь.

Но ведь в очаге горел огонь, кто-то зажёг свечи. Теперь, когда на открытом воздухе страх немного рассеялся, девушка отчётливо ощутила, что в доме пусто. Слуги? Во время её предыдущих посещений они всегда, рано или поздно, появлялись, двигаясь неслышно и незаметно. Ей даже казалось, что они живут в каком-то своём тайном мире, из которого приходят по вызову главы этого дома.

Где они теперь? И Тор… Конечно, это Тор, новый хозяин, подготовил тот стол-алтарь. Но она его не видела. Однако дом велик, она даже не знает насколько, в нём ещё много комнат, за теми, в которых она бывала. И всё же… там так тихо.

Гвеннан пришлось перебраться через два глубоких сугроба, чтобы добраться до каменных столбов, обозначавших выход на дорогу. И даже здесь снег не убирали. Но идти стало легче. Она решила не оглядываться и, шагая вдоль погребённой стены, не стала поворачивать голову и смотреть на камни на насыпи. Из леса вблизи стены послышался резкий крик. Гвеннан вздрогнула, но тут же взяла себя в руки — всего лишь крик птицы. Но насколько она помнит, ей раньше не приходилось слышать такого мрачного, громкого, далеко разносящегося крика.

Дорога повернула, Гвеннан увидела свой дом и небольшую рощицу перед домом Ньютонов. Она побежала, скользя и спотыкаясь, решив побыстрее добраться до места, которое означает возврат в нормальный мир. Как только она вышла на открытое место, принуждение, владевшее ею, отступило, и реальность, которую она знала всегда, вступила в свои права. В ней две личности, и внутри неё они борются за власть…

Дверь не закрыта. Должно быть, она так её и оставила. Прошёл почти целый день, и как она отчитается об этих пропущенных часах, если её спросят? Она прикрыла за собой дверь. В прихожей тепло. Темнело. Гвеннан закрыла дверь на засов.

И поняла, что очень голодна и устала. Головная боль прошла, но осталось неприятное ощущение слабости. Войдя в кухню, она вынуждена была посидеть немного, с благодарностью глядя на знакомое окружение — её охватило ощущение безопасности, которое она всегда испытывала в этом доме. Расстегнув брошь-глаз, она позволила плащу соскользнуть с плеч, и ткань больше не задерживалась, не цеплялась за неё.

Сбросив плащ на стул и сняв остальную верхнюю одежду, Гвеннан принялась жарить яйца, резать толстые куски деревенского бекона, наполнять кофейник.

Она ела и никак не могла наесться. Закончила пригоршней печенья, отобрав разломанное или слегка подгоревшее: для библиотеки всё равно не годится. Завтра воскресенье. Она позвонит Грэхэмам и скажет, что не может идти в город. Она больше ничего не хочет, только спать, спать, спать…

Спать — но без снов! Мысль о снах вывела её из дремоты, и она заставила себя помыть посуду. Нет, никаких снов!

Но даже этот страх не смог победить усталость, она всё-таки пойдёт в спальню, ляжет, укроется. Гвеннан задёрнула занавеси на окнах. Она не хочет ничего видеть, кроме этой комнаты.

Но, раздеваясь, она не сняла подвеску с шеи. Диск как бы стал частью её тела, и она могла избавиться от него не больше, чем человек от своей собственной руки. Циферблат снова потускнел, символы стали еле видны. Ложиться ещё рано, но Гвеннан не могла больше сидеть, хоть на небе ещё видны были лучи заката.

Сон пришёл к ней быстро. И никаких сновидений не было: она погрузилась в тёплую ожидающую темноту, где нет ни сомнений, ни страха, ни памяти.

Проснулась Гвеннан в темноте. Только чуть более светлые пятна показывали, где окна. За окном слышался шорох — снова снег! Но ветер не шумел, не ударялся в стены. И тут — Гвеннан застыла, инстинктивно схватившись руками за одеяло и тёплый шарф.

Мягкий звук падающего снега прорезал крик, и слышен он был так ясно, будто окно на ночь открыли. Тот же самый громкий хриплый крик, который она слышала, уходя из дома Лайлов. Слишком громкий, слишком резкий по тембру, чтобы выйти из птичьего горла. Гвеннан хорошо знает совиный крик, но это не ночной охотник.

Подвеска на её теле потеплела. Гвеннан отвела воротник стёганой пижамы, чтобы взглянуть на неё. Подвеска была повёрнута циферблатом к её коже. Но металл и с противоположной стороны светился, он жил.

И в этот момент пробуждения у неё не оказалось никакой защиты от вновь приобретённого знания. Да, ощущение безопасности, которое ей приносит дом, — иллюзия. Гвеннан знала, что летает над домом. В её мозгу картина была так ясна, будто она видела её своими глазами.

Существо летало в небе, и снег сваливался с его чудовищно искажённого тела. Охотник шёл по следу, он теперь жил не в мире с зелёным освещением, а в этом мире — реальном, чудовищная свора спущена, бежит, никем не сдерживаемая.

Даже в древние времена Храма и Силы было известно о существовании войска Тьмы, с ним сражались, его держали в покорности. Уже тогда существовали тёмные щели между мирами, через которые пробирались такие существа, а извращённое человеческое сознание училось призывать их. Рука — конечно, Рука в последние дни мира Орты открыл им дорогу. А теперь…

— Тор! — Гвеннан прошептала это имя, и на её шёпот послышался ответ, может, не в ушах, но в голове…

— Тор! Тор! Тор!

Она съёжилась в постели, слушая не только ушами, но всем вновь зародившимся в ней существом, используя чувство, названия которого не знала. Тьма повсюду… она бродит… ищет… Но почему тогда свора не набросилась на неё? Люди в течение столетий пытались найти защиту от того, что бродит теперь в ночи. Создавали ритуалы, использовали святую воду, травы, которые, как считалось, не выносят создания Тьмы. Строили церкви и святые места. Некоторые надеялись на серебро, на древние формулы. Другие цеплялись за священные предметы религий. Но все в глубине души боялись, и страх создавал бреши в их защите.

Сам страх — величайшее оружие Тьмы — и это всегда правда. Человек рождается с зародышем, зерном страха, глубоко погребённом в нём. Этот страх в благоприятных условиях может расти, плодоносить. И вот теперь страх кричит, карабкается, бродит в ночи.

Такой страх может убивать не хуже когтей и клыков. Эти ночные охотники — его посыльные. Только миновав их, можно начать подлинную битву, встать против врага. А она — кто она против Тора? Он хвастал своими познаниями, и она не сомневалась, что он ими обладает. Может быть, он и полукровка, сошёл с правильного пути, если Рука сумел добраться до убежища и у него были потомки. Но он так же опережает её во владении Силой, как леди — Орту, или Гвеннан, каково бы ни было сё имя.

Леди Лайл сейчас, должно быть, лежит в том месте, где Гвеннан видела опекунов, ушедших на отдых. Сколько времени занимает такое обновление — когда старые вновь становятся молодыми, способными призывать Силу? Годы… Сколько?.. Поколения… Столетия?.. И насколько глубоко уже погрузилась леди в этот освежающий сон?

Но…

Гвеннан широко раскрыла глаза, хотя ничего, кроме темноты, не видела. Когда она наблюдала за процессом обновления, женщина легла в свой гроб до того, как встал мужчина! Но Тор появился за недели до того, как ушла леди Лайл. Она писала в письме о факторах, которые ускорили её уход… хотя тогда сё слова не имели для Гвеннан смысла.

Итак… Тор не явился из зала обновления опекунов по праву. Кто же он тогда? Где-то же леди Лайл была заменена. Тор не должен был получать доступ к Силс. Она, Гвеннан, тоже. Но за всем этим что-то есть. Девушка чувствовала, как сплетаются линии, только не могла проследить их до начала, не знала их источника.

Она избрана принять в этом участие — действовать против Тора. Конечно, леди — Голос — не стала бы вовлекать сё, если бы не было хоть малой надежды на победу Света. Тор хочет, чтобы она стала его союзницей. Но он считает, что в ней доля древней крови очень мала, что он легко с помощью страха справится с ней. Иначе он не открыл бы ворота, не высвободил бы тех, кто оттуда вышел.

Гвеннан встала с кровати и начала одеваться. Услышав снова крик этого летающего существа, девушка не смогла сдержать дрожь, крик звучал близко, будто чудовище пролетело над самой крышей. Хочет выгнать её из дома, чтобы его хозяин смог её найти. Должен быть выход, обязательно должен быть.

Она склонилась у шкафа на кухне, в который спрятала шар и поднос. Свет мигнул, тогда Гвеннан подготовила батарейную лампу и поставила её посреди стола. Под ней расстелила плащ: у неё было чувство, будто она должна использовать всё, что может хоть как-то помочь ей в предстоящей попытке.

На подносе у края оставалось ещё несколько несгоревших кристаллов. Гвеннан передвинула их ближе к основанию, на которое вновь осторожно положила шар, потом поставила всё на стол. Шар в безопасности. Гвеннан потянулась за спичками и покачала головой. Она пыталась припомнить. Эти отрывочные мысли от её постоянного чтения или из возрождённой памяти прошлого? Неважно. Важно, что они подсказывают, что ей нужно.

С лампой в руке она прошла к дровяному ящику. Ясень — недавно срубили два ясеня, и их стволы пошли на дрова. Гвеннан порылась, нашла ясеневое полено и ножом отколола длинную щепку. Сунула её конец в угли печи, щепка вспыхнула, и девушка зажгла ею голубые кристаллы, надеясь, что их осталось достаточно, чтобы помочь ей.

Наверху снова послышался крик. Гвеннан показалось, что в нём звучит призыв. Когда от кристаллов начал подниматься ароматный дым, она загасила ясеневую щепку и торопливо пошла к окнам. Снег падал густо, образуя сплошную завесу. Гвеннан почерневшим концом щепки начертила на стёклах крест с петлёй. Потом проверила, не пропустила ли хоть одно стекло.

Ещё одно забытое человеческое оружие. Но люди много поколений в него верили, и в нём собралась сила. Это давало хоть какое-то, пусть хрупкое, преимущество перед тем, что летает вверху. Вера — это зародыш силы, и символ веры защищает, когда он используется во имя Света.

Гвеннан захлопнула дверь в дровяной сарай, потом в прихожую, и на обеих начертила тот же защитный знак. Видимых следов не осталось, но это не значило, что знака нет. Глаза не всегда видят присутствующее.

Итак, воздвигнув какую могла защиту против охотника, Гвеннан снова приблизилась к столу, села, вдохнула ароматный дым и положила голову на руки, прочно упираясь локтями в стол, в поверхность плаща. Она вопросительно смотрела на шар, искала, как ребёнок ищет помощи в школе, когда чего-то не понимает. Ведь для Орты это когда-то было так легко… эта её вторая часть должна ожить.

Гвеннан старалась использовать всю свою волю с этой целью, освободить сознание от всего, кроме этой задачи.

Дым может одурманивать; пророчицы много веков пользовались наркотиками, чтобы ослабить связь с настоящим. Запах не вызывал сонливости. Напротив, она чувствовала оживление, сознавала, что в ней просыпается вторая сущность, которую она пока ещё не понимала.

Шар от дыма затуманился, чувствовалось, как от него исходит сила.

— Покажи! — потребовала Гвеннан. — Покажи, где!

В шаре показалась дверь, но это вовсе не шар… какое-то другое место, и она там, но не как зрительница, она действует. Она узнаёт эту дверь — старая, потемневшая от времени дверь дома Лайлов. На ней тот же тяжёлый дверной молоток, но ей не нужно брать его в руки, она толкает дверь, не физически, а своим желанием: она должна туда пройти.

Дверь открывается. Перед Гвеннан прихожая, она как в тумане, потому что не она — цель Гвеннан. Не сворачивает она и в библиотеку, где Тор оставил то, что, по её мнению, служит ловушкой. Но ловушкой не для неё. Нет, ей нужно в заднюю часть дома, где она никогда раньше не была.

Ещё одна дверь, ещё один зал, снова несколько полуоткрытых дверей. Потом стена, обшитая тяжёлыми резными деревянными панелями. Когда-то они были выкрашены, но теперь краска облезла и держалась только в завитках листьев, оплетающих резные стволы. Похоже, резчик пытался на стене изобразить целую лозу, она начиналась у пола и тянулась до самого потолка.

Резьба такая глубокая, что во многих местах в неё можно вставить пальцы. Но только два таких места имеют значение, и одно из них в центре полукруга листьев. Да, присмотревшись внимательней, она разглядела маленькую голову, смеющееся лицо с живыми глазами, из кудрявых волос торчат заострённые уши. Всё изображение не больше ногтя на пальце, но оно совершенно. А вот поблизости и второе кольцо листьев, а в нём голова оленя, гордая, как у животного, на котором ехала охотница в зеленом мире.

Нажать. Она нажимает не руками, а нацеливает мысль на эти два места. Стена начинает дрожать, трястись. Вся резьба полна жизни, она стремится освободиться. Но вот её поверхность раскалывается, между головами появляется щель; но резьба сделана так, что ни один листок не оказывается разрезанным этой щелью.

Дверь, такая узкая, что ей пришлось бы проходить боком. Гвеннан не помнила, как вошла, она уже внутри. Ступени, такие же, как под камнем на лугу. Но не тронутые временем, с острыми, не затуплёнными и обвалившимися краями; она снова спускалась.

Темно, но не для ее глаз; теперь у Неё не зрение внешнего мира, но внутреннее зрение; движется она быстро, быстрее, чем если бы шла здесь физически. Кажется, она спускается бесконечно, погружаясь к самому центру земли. Но у каждого действия бывает конец. Она снова перед дверью; та, как и дверь в сокровищнице, легко раскрывается.

Она видела эту комнату! Девушке нужно было найти именно сё — сердце жизни опекунов — или место их смерти. Вот ряды гробов, всё более непрозрачных. Гвеннан знала, кто лежит в самом близком. Леди Лайл похожа на статую, стороны гроба только начали затуманиваться.

Теперь, когда леди легла и отдала своё тело процессу обновления, проснуться она уже не могла. Гвеннан с тоской смотрела на неё некоторое время; как бы ей хотелось, чтобы процесс пошёл в обратном направлении, чтобы леди можно было позвать. Нет, она должна отыскать другой гроб, тот, что в самом конце линии. Через мгновение она уже стояла возле него. Прочный, как камень, ни следа откалывания внешних наростов, какое она видела с сидения пророчицы.

Неужели обновление иногда не удаётся, и тот, кто лежит в фобе, остаётся мёртвым?

Она смотрела на часть гроба, под которой покоилась голова. Там только череп? Возможно, отказал древний механизм.

И тут она увидела то, что лежало на крышке фоба, как раз над сердцем спящего. Белое, как оболочка гроба, почти невидимое на первый взгляд. Но она посмотрела попристальнее и увидела всё гораздо яснее. Символ — похожий на те два кинжала, что лежали скрещенные на столе в доме Лайлов, белые, как лёд, смертоносные, — это отнимающий жизнь холод. Тот, кто должен встать, не может этого сделать. Гроб запечатан снаружи. Если этот злой символ не снять, подлинный опекун не встанет.

Тор — только Тор мог это сделать. Гвеннан сосредоточила все силы своей мысли на этом белом невидимом ноже, пытаясь отодвинуть его, как своей волей открывала двери. Но ничего не смогла сделать. Это не подвластно воле (по крайней мере её воле); в ней недостаточно древней Силы. Не могла она и протянуть руку — та её сущность, которая совершала путешествие, не имела рук, ей нечем схватить. Нет, она должна прийти сюда физически; нет сомнений, что единственная рука, которая может это сделать, — это её рука.

Ей показали путь, поставили ясную задачу. Остальное зависело от её воли, решимости — и храбрости! Она не верила, что Тор беспрепятственно позволит угрожать его власти. Попав сюда и узнав так много, она просто обязана действовать. Отступления нет.

И поняв это, Гвеннан мгновенно очутилась у шара в тепле своей кухни, дрожа от истощения, такая уставшая, что не в силах была даже пошевелиться.

Но её оцепенение нарушил звук снаружи. Не крик охотящегося существа. Шум, вначале слабый, но всё усиливающийся. Вой сирены. Это машина шерифа…

Гвеннан вскочила, подбежала к окну и поняла, что из кухни ей не видна дорога. Она прошла в прихожую, держась рукой за стену, и открыла входную дверь. На дороге стояло множество машин, на крышах некоторых мигали сигнальные огни. Пол-Уайтбриджа двигалось по дороге мимо её дома.

Небо было освещено, но не рассветными лучами. Где-то на севере дрожало зарево. Но там только одно место, где может что-то гореть. Дом Лайлов!

Пожар от свечей, оставленных в пустом доме? Но это было несколько часов назад. Впрочем, внутри дома стены убраны панелями, очень старыми, промасленными, они должны легко загораться. И хоть сами стены сделаны из прочного камня, внутри всё может легко выгореть.

Она бросилась назад, схватила плащ, сунула ноги в ботинки. По дороге, несмотря на поздний час и холод, шли люди, она смешалась с ними, услышала, возбуждённые голоса; говорили о телефонном звонке, который поднял тревогу, хотя никто не знает, кто позвонил; о том, что дом погибнет, если помощь не придёт вовремя.

Тор сделал это, чтобы скрыть место отдыха опекунов? Гвеннан думала, что ни один истинный Лайл не сможет уничтожить их убежище, место, за которое они держались много столетий. Но Тор полукровка, дом мало что для него значит, а добиться он хочет многого. Неужели он узнал об её мысленном проникновении и начал действовать, быстро и безжалостно, прежде чем она сумеет совершить задуманное?

Пожарная машина — девушка припомнила, что куплена она в основном на деньги Лайлов, — доехала до дома, за ней машина шерифа и два грузовика с людьми, которые тут же выпрыгнули и начали действовать. Но глубокий снег затруднял их работу.

Через полуоткрытую переднюю дверь виднелся огонь и дым. Ни следа слуг. Может быть, они внутри и огонь отрезал им выход? По-видимому, так считали собравшиеся. Добровольцы надели два новых пожарных костюма, их облили водой из насоса пожарной машины, и они прошли в дом; вода тут же замерзала.

Гвеннан смотрела на огонь, видимый в окнах фасада. Какие сокровища гибнут там! Если дом сгорит, она, вероятно, никогда не отыщет внутреннюю дверь, которую показал ей шар. Послышались крики; двое вошедших вернулись, они вели с собой третьего. Тот, кого они спасли, сам идти не мог. Невозможно не узнать эти светлые волосы, хотя лицо ей не было видно.

Кто бы ещё ни оставался в доме, Тор был сам застигнут в нём огнём; Гвеннан смотрела на его вялое тело, которое укладывали на носилки. Кто-то накрыл его одеялом. Умер? Нет, его положили в машину шерифа. Отвезут в полицию, вызовут вертолёт и Переправят в больницу в Фримонте — если доживёт. Неподвижное тело заставило её усомниться в этом.

Вначале Гвеннан испытала одно лишь удивление, потом более сильные чувства. Она склонна была считать, что он сам навлёк на себя гибель, может быть, потому что хотел сохранить тайну Лайлов, подчинить её себе. Сегодня он раскрыл ворота для существ из другого мира — она была так уверена в этом, словно сама видела, как он их вызывает. И сразу после этого встретить смерть? Нет! Должен быть другой ответ. Возможно, эту смерть вызвала сама леди Лайл. Та, что была когда-то Голосом, может быть безжалостной в борьбе за победу Света. Гвеннан — свидетельница этого. Устранить угрозу, которую представлял Тор, — долг опекуна, и Сарис Лайл не стала бы от него отворачиваться.

Итак, никакие чувства не привязывали эту пожилую женщину к Тору — скорее необходимость завершить задуманное. Времени у неё не было, но она должна была позаботиться, чтобы не пострадало её дело. Она пробудила Гвеннан, настроила её, подготовила к тому, что сама сделать не могла. Тор — не пустая нить, которую можно легко отбросить, он играет важную роль в ткани времени.

Итак, если он мёртв, это неудача, а не торжество леди Лайл, потому что задача осталась нерешённой. Гвеннан следила за пожарными, более сосредоточенная на своих мыслях, чем на их действиях.

Огонь за окнами явно гас. Наконец из дома показались люди, они вынесли дымящиеся обрывки ткани и побросали их в снег. В воздухе повис едкий запах дыма. Гвеннан слышала разговоры, что огонь коснулся только занавесей и ковра. Сами пожарные удивились тому, какой маленький ущерб нанёс пожар.

Говорили, что молодой Лайл отравился дымом, пытаясь в одиночку погасить огонь. И в доме больше никого не было.

Глава 16

Пока что Гвеннан в толпе никто не узнал. Люди продолжали подходить из города. Пожар, должно быть, поднял на ноги весь Уайтбридж. Они видела достаточно и хотела уйти — подумать, может быть, ещё раз взглянуть на шар. На время Тор удалён с доски, на которой идёт игра. Теперь для неё выпала единственная возможность.

Она скользнула между кустами, которые закрывали дом Лайлов с дороги. Конечно, у дома останется охрана. То, что она должна сделать, будет делаться в тайне.

Что она должна сделать…

Внезапно поняв, что у неё мало времени, — её узнают, либо поставят охрану и она не сможет войти в дом, — Гвеннан скрылась в кустах и направилась к задней стене дома, подальше от света, машин и людей на переднем дворе. Здесь она раньше никогда не бывала и не была уверена, что найдёт неохраняемый вход с боков или сзади дома. Вопросы вызывало также отсутствие слуг. Отослал ли их Тор? Или они сами отказались служить ему? Гвеннан не знала, сколько их вообще в доме. Женщина, неслышно помогавшая леди, мужчина, присматривавший за дверью, — иногда его можно было увидеть во дворе, ещё одна женщина, постарше, которая обычно прислуживала за столом, — вот и все, кого она знала.

Хотя снега здесь было немного, густые кусты и живые изгороди мешали ей продвигаться прямо. Гвеннан постоянно приходилось поворачивать направо или налево, чтобы избежать препятствий, многие из которых были выше её.

Она уже прошла довольно много, когда вздрогнула от крика летающего существа. Инстинктивно она прижалась к изгороди. Здесь сё скрывали нависающие ветви.

Она ощутила зловоние иного мира. Услышала звуки ударов широких крыльев. Всё в ней кричало: беги, уходи отсюда. Тор оставил своих стражников. Против чудовищ его своры — какое у неё оружие? Летающий монстр не достанет её в кустах, но есть и другие охотники, и, может быть, нетерпеливый крик вверху созывает их.

Может ли сам дом послужить убежищем? Как? Во времена Орты существа из чужого мира рыскали и убивали даже в самых священных местах.

Однако дом, с его толстыми стенами, всё-таки единственное доступное для неё убежище. Она была совершен — но убеждена, что те. что бродили в ночи, никем другим не интересовались. Им нужна только она, она их добыча — и добыча Тора!

Девушка не осмеливалась выйти на открытое место, она держалась за обледеневшие ветви и продвигалась под укрытием растительности. Земли она почти не видела. Подойдя к дому Лайлов сзади, она увидела стену и в ней дверь. Кусты росли почти до самой стены, так что она оказывалась открытой, уязвимой только ненадолго. Всё зависело теперь от того, закрыта ли калитка. Если она добежит до неё, но не сможет войти…

Гвеннан неуклюже побежала к калитке в стене. Ни ручки, ни засова. Над собой она снова услышала удары крыльев, от зловонного запаха начало мутить. Она упёрлась обеими руками, надавила.

Из её полураспахнутой парки свесилась на цепочке подвеска. Из полумесяца на сё верху сверкнул луч, не яркий, как на циферблате, но достаточно заметный, и коснулся двери.

Странно, но луч сам по себе наклонился, хотя она не делала попытки его нацелить, и углубился в отверстие в старом почерневшем дереве.

Гвеннан не смела оглянуться. К ней из ночи устремилось чудовище. Ей не нужно было видеть, чтобы знать это. Летело оно молча, стремительно. Тянутся ли к ней уже когти, клюв? Дверь открылась внутрь, и Гвеннан влетела в неё, держась за прочную стойку. Она тут же захлопнула дверь и долго стояла, задыхаясь; страх настолько ослабил её, что она сомневалась, сможет ли идти дальше.

Послышался крик, полный ненависти и гнева, он. поднялся до высокого свиста, до головной боли, и ушёл за пределы слышимости. Что-то тяжёлое ударилось в стену, послышались звуки, будто огромные когти пытаются разорвать прочное дерево, разбить камни стены.

Гвеннан ждала. Ведь этому существу нужно только взлететь — и оно легко переберётся через стену. Но оно продолжало в слепой ярости биться в дверь. Гвеннан посмотрела на тёмные очертания дома. Перед ней лежал внутренний двор, такие она видела на рисунках старинных заморских зданий.

Дом образовывал одну сторону квадрата. Стена, у которой она стояла, не длинная, примыкала к двухэтажному строению в углу, а то в свою очередь соединялось с гораздо большим двухэтажным сооружением, напоминающим ящик. В тусклом свете девушка видела только общие очертания: огней внутри не было. Другую сторону квадрата образовывало ещё одно низкое здание, крыша его слегка блестела; в нём виднелась широкая арка.

Главное — дом. Гвеннан, продолжая слышать удары чудовища, побежала к нему. Нужно найти вход. На мощёном дворе не было снега: его, должно быть, чистили. По крайней мере, можно не бояться поскользнуться и упасть.

Тёмные окна дома казались чёрными квадратами. В отличие от передних, эти были закрыты ставнями, и Гвеннан не сомневалась, что ставни заперты изнутри. Но была и дверь, тоже закрытая и прочная. Стоя перед ней, девушка увидела, что на ней тоже нет ни ручки, ни засова. Подвеска?..

Но когда она её подняла, не появилось никакого луча. Гвеннан прикусила губу. Тварь снаружи не прекращала своих попыток. Рано или поздно камни не выдержат яростных ударов. Тогда…

Она услышала какой-то новый звук — низкое ворчание, не резкий крик летающего существа. Должно быть, приближался ещё один ночной охотник. Дверь дома!.. Гвеннан ударила её обеими руками, и прежде чем она сумела овладеть собой, её охватила паника. Она чувствовала, что поиски убежища в других зданиях невозможны. Только в самом доме, где живет Сила, может она спастись.

Наконец, ничего больше не придумав, она наклонилась и сунула подвеску в отверстие в двери. Та легла легко, как будто для этого и предназначалась, и Гвеннан, как поступила бы с ключом, повернула её. Подвеска подчинилась ей — и дверь открылась!

Она мгновенно оказалась внутри, в холле, полном едкого запаха дыма. Прочно закрыла за собой дверь и постояла в темноте, прислушиваясь, испытывая своё недавно обретённое чувство, проверяя; есть ли в доме кто живой.

Если бы только у неё был фонарик! Эта часть дома для неё — незнакомая территория, но она решила, что тут никого нет. Она слышала отдалённые звуки: где-то в передней части дома что-то делали. Значит, пожарники и шериф всё ещё в здании.

Придерживаясь стены, Гвеннан осторожно пошла вперёд. То, что она ищет, находится за этими служебными помещениями; и от присутствия других людей зависит, сумеет ли она достигнуть своей цели. Пальцы её скользили по каменной стене (здесь не было деревянных панелей), и вскоре она нащупала закрытую дверь.

Мысль об источнике света заставила её толкнуть дверь. Та легко подалась. И Гвеннан застыла, увидев свет. Перед ней открылось огромное помещение со всеми признаками, какими обладали подобные кухни за два столетия до её рождения.

Источник света — большой очаг; в нём не огонь, а скорее угли; очаг снабжён вертелом, цепями для подвески котлов и печью сбоку. Нигде ни следа современной печи. Но в тусклом свете Гвеннан увидела на столе свечу, вокруг фитиля сохранилось ещё много воска. Свеча тут же зажглась от углей очага.

Из стен торчат деревянные стержни, на них развешаны кастрюли и металлические сковороды, все ярко начищенные. Древней кухней не только пользуются, но и держат сё в полном порядке. Но и в ней теперь пустота, как будто те, кто тут жил и работал, недавно ушли.

Держа свечу в руке, Гвеннан скользнула назад в холл. Но вперёд не пошла, а вернулась к наружной двери и прижалась к ней, прислушиваясь. Ничего не слышно. Если существа наконец пробрались во двор, толщина стен не давала возможности получить предупреждение. Не зная, сколько времени в её распоряжении, девушка заторопилась, стараясь при этом не шуметь.

Ещё одна полуоткрытая дверь, за ней запах дыма сильнее. За дверью слышны голоса. Потом заработали двигатели, прошумел отъезжающий грузовик. Сирена машины шерифа. Гвеннан подумала, может, их насторожила свора. Конечно, они слышали крик летающего существа.

— Погляжу… — это шериф. И не похоже, что он чем-то встревожен. Он тяжёлыми шагами шёл по соседнему холлу. Вторично обыскивает дом? Гвеннан прикрыла свечу рукой и огляделась Или ночные чудовища слышны лишь тем, на кого охотятся?

Убежище? Их здесь должны быть сотни, но она ни одного не найдёт. Но должна найти! Кухня?

Девушка торопливо направилась к очагу. Он такой широкий. Огонь небольшой и размещается далеко в глубине, и Гвеннан сможет забраться в пещеру, предназначенную для целых брёвен. Прижаться к одной из стен. Может, её не заметят. Девушка неохотно задула свою свечу и вошла в зияющую пасть, оказавшись в небольшой покрытой сажей комнате. Стоя у стены из древнего кирпича, она бегло подумала, что пасть может на самом деле проглотить её. Видно ли её снаружи?

За дверью, которую она не закрыла, громко прозвучали шаги по полу, не покрытому ковром. Луч фонаря в сильных руках обошёл всю кухню. Гвеннан плотнее прижалась к стене, когда луч проходил по очагу. Она ожидала, что фонарик направят внутрь, раздастся резкий приказ выходить, её заставят объяснять…

Однако простая хитрость сработала. Луч фонаря миновал её. Наконец дверь с треском закрылась. Гвеннан перевела дыхание, подняла свечу и снова зажгла её. Она была уверена, что теперь ждать недолго. После обыска дома снаружи оставят полицейского, но тому нужно будет находиться возле машины с её радио.

Теперь нужно найти ту комнату, которую ей показал шар в видении. Эта комната не может быть частью служебных помещений, но ей казалось, что она недалеко. Снова назад в холл. Гвеннан проходила по несколько шагов, прислушиваясь к звукам: закрывались двери, топали шаги по голому полу.

Она сосчитала до ста, потом снова, и ещё раз, с каждой сотней чувствуя всё большее нетерпение. Наконец она услышала стук закрывающейся входной двери, заторопилась в главный зал. И увидела то, что искала.

Вот оно! Свет был очень слабый, при нём Гвеннан едва разглядела покрытую резьбой стену. Она постаралась вспомнить, где стояла в своём видении. Так много вьющихся листьев, такая масса переплетающихся стеблей. Ей пришлось поднести свечу почти вплотную к панели и пристально всматриваться. Лицо — вот оно! Теперь олень — но его найти было уже гораздо легче.

Поставив свечу на пол рядом с ногами, Гвеннан приложила большие пальцы к этим двум изображениям и изо всех сил нажала.

Сначала ей показалось, что у неё ничего не вышло. Должно быть, у неё была простая галлюцинация: ничего не происходило. Два резных узла не поддавались, хотя она собирала всю силу.

Потом послышался звук, похожий на долгий вздох. Руки её соскользнули, их увлекли за собой резные изображения на которые она продолжала нажимать. Стена перед ней раздвинулась. Щель была так узка, что Гвеннан засомневалась, пройдёт ли она, тем более в зимней одежде. Со свечой в руке она стояла на самом верху лестницы. Прежде чем начать спускаться, Гвеннан сняла шарф, свернула его в комок и затолкала в щель: с внутренней стороны никакой ручки не было. Шерсть не даст двери закрыться, останется щель, куда можно будет просунуть палец. Ей показалось это разумной предосторожностью, чтобы не остаться навечно закрытой.

Лестница действительно была в гораздо лучшем состоянии, чем под камнем. Можно было спускаться быстро, все ступеньки целы. Так Гвеннан оказалась в комнате с фобами. Там на мгновение остановилась у фоба леди Лайл. Спокойное красивое лицо, которое ещё было хорошо видно, казалось, смеялось над ней. Такой совершенный отдых — а все неприятности должна распутывать Гвеннан. А девушка даже не уверена в правильности своих решений. Почему ей поручили эту службу? И кто этот подлинный опекун, которого Тор так ненавидит, что использовал против него запрещённые методы.

И ему кое-что удалось. Гвеннан всегда считала, что у неё слишком мало шансов в борьбе с ним. Но правда ли это? Она смотрела на спящую леди Лайн. Хотя Тор и вызвал чудовищ, пока что они оказались не очень эффективными слугами. Да, они вызывали страх. На неё это подействовало, отрицать нельзя. Но что ещё он сумел сделать, чтобы противостоять планам леди Лайл? Как будто из-за вмешательства Тора одна из Лайлов должна была раньше времени уйти на отдых, но при этом приняла необходимые предосторожности. И главное сё оружие — сама Гвеннан.

Девушка по-прежнему не верила, что она ровня Тору. Но в противостоянии с ней он показал себя удивительно неловким. Она поднесла руку к подвеске. Надёжная ли это зашита? И был ли смысл во всех этих разговорах Лайлов о звёздном колесе, которое сделало полный оборот, и теперь сама Гвеннан заслуживает гораздо большего, чем она считала?

Вопросы, на которые у неё нет ответа. Ей нужно окончательное решение. И она верила, что оно заключено в последнем в ряду гробу, том самом, который прочно закрыл Тор. Это ему удалось совершить, возможно, после того, как леди Лайл преждевременно вынуждена была удалиться.

Гвеннан пошла к непрозрачному гробу, по-прежнему держа в руке подвеску. Всё точно соответствовало её видению. Не прикасаясь к гробу (у неё имелось здравое желание узнать побольше, прежде чем вмешаться), она склонилась, осматривая его. Нож или кинжал выглядел так (она хорошо видела, потому что фобы неярко светились), словно был сплавлен с гробом и составлял с ним единое целое. Просто так его не поднимать и не сдвинешь.

Не поднимешь? Гвеннан внимательно изучала его. Ей показалось, что между лезвием и поверхностью гроба имелась всё-таки еле заметная щель. Туда можно всунуть что-нибудь острое И использовать как рычаг. Но ничего подходящего у неё нет. Вернуться в дом и поискать? Нет, она чувствовала, что время исходит. Она должна сделать то, за чем пришла, и как можно быстрее — иначе уже ничего не нужно будет делать, Тор победит!

Поднять — эта мысль преследовала её. Наконец она использовала единственный доступный ей способ, прижав выступы рогов подвески к крышке гроба. Мгновенно руку её охватил холод. Девушка чуть не выронила металлический диск. Пальцы её онемели, ещё мгновение, и она вообще перестанет их чувствовать. Быстрее!..

Она помогла второй рукой. Пальцы ощутили тот же страшный холод, но ещё до этого она успела просунуть рог в щель (щель действительно была!). Холод поднимался по руке до плеча, но Гвеннан изо всех сил тащила к себе подвеску, пытаясь сорвать с гроба печать.

Она использовала не только всю силу рук, сконцентрировав волю и разум на этой задаче. Она чувствовала теперь холод уже в голове, она слабела, терпела поражение. Тор сопротивляется, хотя он лежит в милях отсюда, возможно, без сознания… но часть его по-прежнему борется.

Гвеннан долго не выдержит. Она уже не ощущала свои пальцы, скоро не сможет держать в них подвеску. Но девушка знала, что если потерпит поражение, второй возможности не будет. Поэтому она продолжала тянуть, напрягая всю свою волю…

Последовал взрыв звуков. Вероятно, она сама кричала: боль в руках и в голове стала почти невыносимой. И нож, слившийся с гробом, высвободился, упал с крышки на пол и разбился. Гвеннан отшатнулась, она отступала от линии гробов, пока её спина не упёрлась в стену.

И она увидела, как ожило её видение. На непрозрачном покрытии гроба появились длинные трещины, отпадали куски нароста, под ним обнажился прозрачный хрусталь. На мгновение всё застыло.

Крышка гроба поднялась в противоположную сторону от неё. Да, вот и рука, цепляющаяся за край. И по другую сторону пальцы. Придерживаясь руками, обитатель гроба сел.

Гвеннан испустила горестный крик. Это был Тор!

Он не повернул головы в её сторону, а взглянул вверх и глубоко-глубоко вдохнул, как будто должен был до предела заполнить лёгкие. Потом, двигаясь медленно и осторожно, встал; загоревшее тело (будто он лежал под тёплым солнцем) прекрасно, как у самой совершенной статуи. Он повернулся…

Их взгляды встретились. Его глаза лишь слегка расширились. Он мгновенно увидел и понял, что произошло, узнал сё, узнал, какую роль она сыграла.

— Хорошо сделано… — сказал он, и слова его гулко отозвались в помещении.

Девушка скользнула вдоль стены подальше от него. Значит, она участвовала в игре не леди Лайл — а Тора. Он какой-то хитростью привёл её сюда, чтобы освободиться. Но ведь — она почувствовала сильное удивление — ведь она видела, как его унесли. Когда это было? Час, два часа назад? Он был без сознания. Как же он тогда может прийти в себя в гробу опекуна? Галлюцинации — неужели опять одно из этих обманчивых видений? Эти двое играли с нею! Она почувствовала тупой гнев — но вся способность к сопротивлению покинула её.

— Тор! — она произнесла это имя, негодуя на собственную глупость.

— Тор? — он покачал головой. — Я не полукровка, пока нет…

Она не поняла его слов. А что он сделает с ней? Ведь теперь она для него бесполезна. Призовёт чудищ из другого мира, и они покончат с ней?

— Ты боишься… — он покачал головой, улыбнулся и протянул к ней руку. — Родственница, такое чувство недостойно тебя.

— Я не знаю, о чём ты говоришь! — выпалила Гвеннан, гнев и отчаяние придали ей силы, может быть, последний раз в жизни. — Ты Тор Лайл. Но я не понимаю, как это произошло… тебя ранило на пожаре… а теперь ты здесь. Я… я выпустила тебя… я думала, что должна…

Он кивнул, потом сделал один-два шага к ней. Она отодвинулась ещё дальше. И тут воля её покинула, девушка повернулась и побежала к лестнице, спотыкаясь, падая и снова вставая. Ей ничего не нужно, только уйти. Неудача была так велика, так опустошающа, что в ней осталось лишь одно желание — уйти как можно дальше и не иметь ничего общего с этим. Её использовали, снова и снова. Её лишили веры в себя.

В двери, которую она открыла, по-прежнему зияла щель. Гвеннан вцепилась в неё руками, и изо всех сил тащила. Сила отчаяния позволила ей раздвинуть створки, и она оказалась в тёмном зале за ними. Она упала и несколько мгновений лежала, всхлипывая без слёз. Потом — у неё совсем не оставалось сил — поползла, цепляясь пальцами за ковёр на полу, отталкиваясь ногами. Ничего ей не нужно, только подальше от этого дома.

Руки опустились на плечи девушки, держали они крепко. Несмотря на слабое сопротивление, её подняли на ноги. Её держал человек, которого она не видела, но знала, кто он. Спасения нет. Вероятно, никогда и не было с того самого момента, как они встретились утром у стоячих камней. Больше она не может бороться.

— Я не Тор…

Голос его прозвучал у самого её уха, а дыхание мужчины шевелило локоны, выбившиеся из-под шапки.

— Ты всё поймёшь…

Глава 17

Он легко, будто она ничего не весила, поднял её и отнёс в соседнюю комнату. Мебель тёмными очертаниями виднелась у стен. Гвеннан сразу поняла, что они очутились в столовой, той самой, где когда-то за столом сидела леди Лайл. Незнакомец посадил её на тот самый стул. Девушка пыталась овладеть собой, попробовать уйти: ведь теперь он её отпустил. Но её будто связали верёвками. И она заподозрила, что это его воля.

Даже в темноте тело его было видно, он слабо светился, подобно камням, — но не белым, а золотистым светом. Она молча смотрела на него, а он отошёл к двери и вышел, оставив её одну.

Гвеннан замёрзла. Тело её дрожало от холода, который проник через руки, когда она пыталась открыть гроб. Зубы стучали, хотя она пыталась справиться с этим. Ноги в ботинках застыли так, что она их совсем не чувствовала. Девушка будто оледенела.

В тёмном доме не раздавалось ни звука. Но подвеска у неё на груди слабо светилась. Каким-то образом Гвеннан удалось оторвать застывшие руки от ручек кресла; вначале она намертво вцепилась в них, иначе могла бы безжизненной грудой упасть на пол. С усилием Гвеннан свела руки, зажав между ними подвеску.

В доме было тихо, но это не тишина смерти, конца; скорее — предчувствия, передышки перед действиями. Она начала медленно осознавать это. Руки у неё согрелись, к ним вернулась жизнь. Но одновременно сильнее проявилось ощущение плена. Она — пленница Чужой воли, должна выполнять то, что не обещала — во всяком случае не сознательно.

Тело её Отвечаю на энергию, заключённую в куске чуждого металла, а она тем временем пыталась овладеть своим внутренним существом. Дышала она медленно и глубоко — как неведомый ей опекун, перед тем как встать. Лихорадочное биение сердца замедлилось, тепло разливалось по всему телу. Гвеннан прислушалась.

Ничего не слышно, ни малейшего движения. В воздухе витал застоявшийся запах дыма. Из комнаты проёмов окон не видно — они закрыты плотными занавесями. На столе и на одном из высоких сундуков — свечи, но у неё совсем не осталось сил встать и зажечь их.

Гвеннан поёрзала в кресле, переложила подвеску в одну руку, а второй попыталась оттолкнуться, приподнять себя. Но тут появился свет. Она повернула голову и увидела яркий свет в той двери, за которой исчез тот, кто её захватил (так она должна считать).

Свет не усиливался, оставался рассеянным. Вошёл он — второй Тор. Правую руку мужчина вытянул вперед. В ней лежал шар, точно такой, как тол, что открыл Гвеннан доступ в иные миры и показал место отдыха опекунов.

Теперь он был одет, причём в одежду Тора, и оттого ещё больше походил на того, кого она так опасалась. Но всё же при внимательном взгляде на лицо видна была разница. Полузакрытые глаза скрывали взгляд. На лице, в улыбке ни малейшей насмешки. Очертания губ как у леди Лайл. Гвеннан глубже уселась в кресле.

— У нас мало времени, — нарушил он молчание. — Открытые двери нужно закрыть. Но только тот, кто вызвал, может отправить назад…

— Ты… — девушке пришлось облизнуть губы, прежде чем она смогла заговорить.

— Нет, — он сел в кресло справа от неё и положил руки на стол, шар между ними сверкал как осколок солнца. — Вот Тор — смотри!

Она так же не могла отказаться исполнить этот приказ, как не могла встать и выйти из комнаты. В шаре образовалось знакомое завихрение. Дымка принимала очертания…

Человек лежал на койке, его плечи и руки были покрыты густой зелёной смазкой — средством от ожогов. Глаза его закрыты, но он поворачивает голову, будто ищет что-то.

— Позови его! — это приказ. И опять Гвеннан не могла не повиноваться. Она склонилась вперёд, будто в спину её толкала сильная рука.

— Позови его! — приказ прозвучал негромко, но сил на сопротивление уже не оставалось.

— Тор… — вначале имя произнеслось рваным шёпотом. Потом оно прозвучало громче, как будто Гвеннан действительно стояла рядом с раненым и возвращала его в сознание.

Глаза его не открывались, но движения стали менее беспокойными. Она не могла сказать, где он, но думала, что ещё в городке, его ещё не перевезли на вертолёте в больницу.

— Тор!..

На этот раз он открыл глаза — тусклые, невидящие…

— Тор! — в третий и последний раз призвала его Гвеннан. Он начал было вставать, но тут картина затуманилась. Шар выкатился из ладони и прокатился по столу, хотя светиться не перестал.

— Он придёт… — в голосе сидящего рядом с ней сквозила уверенность.

— Но как? — Гвеннан настолько овладела собой, что могла уже спросить. — Он ранен… обгорел… его остановят.

Он покачал головой. «Слово наложено… никто его не остановит. Идём…» — на этот раз призыв обращён к ней, не к Тору. Он протянул ту же руку, которой сжимал шар. На шар он больше не обращал внимания.

Не раздумывая, она сжала его пальцы. Это прикосновение мгновенно вернуло ей силы. Гвеннан вспомнила, как глазами Орты видела Голос; та вызывала Силу, успокаивающую и приносящую мир. Хочет ли она такого спокойствия, такого мира? Что-то в ней сопротивлялось — она не хочет брать то, что не принадлежит её миру. Но она уже так далеко зашла по этой тропе…

Он поднял девушку из кресла, и она обнаружила, что слабость совсем покинула её, что никакого страха она не испытывает. Рука об руку они прошли по коридорам, не к передней двери, а назад, туда, откуда она тайно проникла в дом.

Когда они вышли на двор, Гвеннан обнаружила, что каким-то непонятным образом глаза её приспособились к темноте, что она видит то, чего не видела раньше. Видит… слышит… обоняет…

Существо, которое преследовало её у стены, всё ещё ждало там. К нему присоединились и другие.

— Он идёт, — сообщил её спутник.

— Но как он может? — осмелилась она спросить.

— Он должен, — последовал ответ. — Он призвал — и теперь должен сам ответить на призыв. Каждое действие вызывает последствия. Их приходится встречать — добровольно или нет.

— Кто… кто ты? — она вынуждена была признать, что он не Тор. Но чувствовала, что должна знать, кто он такой.

— Я тот, на кого лёг Долг. Я должен ждать…

Уклончивый ответ, но она не смела настаивать. Она так же боится его, как многие века назад Орта боялась Руки. Она всегда догадывалась, что Тор обладает возможностями, ей недоступными. Но этот человек (если он вообще человек) ещё сильнее.

Он закончил говорить, и всё застыло, всё затаилось в ожидании, как ждал дом за ними. Гвеннан напрягала слух, стараясь услышать хоть малейший звук. Он показал бы, что ожидание подходит к концу.

Негромкое рычание, низкое и угрожающее, нарушило тишину. Гвеннан вздрогнула. Пожатие его руки стало сильнее.

— Время…

Он прошёл вперёд, уверенно, будто никто не смел его тронуть. Она пошла за ним. Она был уже у выхода со двора, когда протянул другую руку, и ворота открылись перед ними, распахнулись так, что створки ударились о стену.

Её ночное зрение сохранялось, но теперь она об этом пожалела. Свора оказалась та же самая, что сопровождала охотника в мире с зелёным освещением. Вот существо с головой совы, вот — с руками-крыльями, человек-волк, волосатое существо… и другие… такое собрание зла и Тьмы, какого она никогда не видела, даже в худших своих кошмарах.

Но тот, кого она освободила, уверенно прошёл вперёд. Создания из другого мира расступились, образовали проход. По нему опекун повёл Гвеннан.

Спокойствие, которое она ощутила при первом же его прикосновении, сохранялось. Она скорее чувствовала, чем видела, что существа потянулись за ними. Но они не угрожали. И молчали.

Они вдвоём прошли через густой сад. Гвеннан неожиданно догадалась, куда они шли, — к камням! Их целью могли быть только камни! Где началось её приключение, там же оно и кончится. Не одно колесо завершило свой оборот.

Теперь не нужно было перелезать через стену. Они вышли из рощи и пошли по тропе, на которой не было ни следа, а за спиной их слышался шорох шагов и ощущалось зловоние, которое всегда сопровождает порождения Тьмы.

Камни ожили. С их вершин срывались языки огня. Гвеннан уже однажды это видела. Именно к этим маякам её и вели. Темнота ночи рассеивалась, всё посерело, приближался рассвет.

И в этой серости ясно стали видны знаки на камнях. Гвеннан почувствовала, что если бы захотела, то смогла бы их прочесть, что теперь для неё здесь нет тайн. Но она не пыталась это сделать. В воздухе повисло напряжённое ожидание, а она сама была слишком возбуждена. Должно что-то произойти, что-то такое, что не принадлежит к её миру. Она боялась от. этого предстоящего и в то же время приветствовала его, понимая, что должна его принять.

Подойдя к основаниям камней, они повернулись и посмотрели на дорогу. Между ними и дорогой лежало покрытое снегом поле, ослепительно белый ковёр, чистота которого заставляла его светиться. Снова звуки, низкое ворчание, вой, кашель, хриплый и грязный. Те, что сопровождали их к насыпи, разделились надвое и тоже смотрели в сторону дорога.

Гвеннан поёжилась при виде этих уродов, которые сидели или стояли, переступая с ноги на ногу, — и ждали. Тут собрались существа, каких и не могли представить себе люди, напрягая самое тёмное воображение, вызывая своих личных дьяволов и чудовищ. Хуже всего были те, которые напоминали людей: становилось видно, во что может превратиться опустившийся человек.

Движение на дороге заставило чудовищ податься вперёд. Человек-волк поскакал к стене, подняв узкую голову и разведя челюсти, будто собирался завыть. Но не произнёс ни звука. А может, его вой был слишком высок для человеческого уха.

Человек, идущий по дороге, шатался из стороны в сторону, спотыкался, но не падал, хотя голова его бессильно обвисла, подбородком он касался груди и даже не смотрел, куда идёт; казалось, его влечёт какая-то невидимая сила. Пытаясь перебраться через стену, он упал и несколько мгновений барахтался в снегу, но потом снова неуверенно встал.

Тор — он шёл в ответ на её призыв. Гвеннан не понимала, какой мог уйти от тех, кто за ним присматривал. Шёл он неуверенно; было ясно, что он болен и слаб, вероятно, — испытывал боль, но он шёл. Радом с ним зашагал человек-волк в позе собаки, ожидающей приказа. Но Тор не поднимал голову и не смотрел на это существо. Он продолжал идти к камням.

Существа расступились, как у ворот перед Гвеннан и опекуном, оставив свободное пространство у основания насыпи. Здесь Тор остановился и стоял, пошатываясь, руки его безжизненно свисали, ожоги выступали из-под мази. Наконец он поднял голову, и его глаза, мёртвые глаза, устремились на двоих наверху.

Губы его раздвинулись, он зарычал, как могло бы зарычать стоявшее рядом с ним существо. К нему возвращалась жизнь. Огонь, не тот, что сжёг его плоть, внутренний огонь разгорался в нём.

— Я пришёл… — голос его звучал не слабо, не напряжённо, даже Не болезненно. В нём слышался вызов.

— Ты пришёл… — ответил спутник Гвеннан.

— Во мне древняя кровь… — теперь в голосе его звучали гордость и сила. Он больше не шатался, спина его распрямилась. Ожоги его были ужасны, но в этот момент казалось, что они просто одежда, которую можно снять и выбросить.

— В тебе древняя кровь… — опять спокойное подтверждение.

— Приказываю… — Тор поднял руку. Существа, собравшиеся вокруг, ответили гортанным ворчанием. Их красные, как угли, глаза устремились на двоих вверху. Они ждали только жеста или слова, чтобы наброситься, уничтожить.

— Я приказываю… — и тут рука, которая держала руку Гвеннан, от которой в неё вливалось ощущение силы, разжалась. Её спутник прошёл между двумя меньшими камнями и начал спускаться.

Девушка хотела крикнуть, остановить его, но знала, что это бесполезно. Они должны решить между собой, эти двое, так похожие, что их можно было принять за одного человека, если бы не ожоги Тора.

Тор не отрывал взгляда от того, кто подходил к нему. Звери голодно зашевелились. Но тот, кто сдерживал их, по-прежнему побеждал.

Опекун спустился к основанию насыпи, прошёл между двумя чудовищами и остановился на расстоянии вытянутой руки от Тора.

— Ты не можешь взять… — сказал Тор. В нём больше не было никакой насмешливости. Гнев горел в его взгляде; глаза его сверкали, как глаза ждущих чудовищ.

— Я не могу взять… — согласился опекун. — Но ты можешь дать.

Лицо Тора исказилось в гримасе; должно быть, от этого порвалась корка его ожогов. Он высоко поднял сжатые кулаки, как будто хотел нанести смертельный удар стоявшему перед ним человеку.

— Нет! — закричал он, как будто испытывал сильнейшие муки. — Нет! На этот раз всё будет моё!

Опекун продолжал молча ждать. Гвеннан, не сознавая этого, придвинулась ближе.

— Ты не можешь использовать против меня Силу! — воскликнул Тор.

— Я не стану использовать её. Выбор за тобой — и всегда был.

Руки Тора упали, кулаки разжались. На него, как плащ на плечи, опустилась усталость. Но глаза по-прежнему сверкали.

— Ты не можешь связать меня…

— Только кровь может сделать это. Поэтому ты и не хотел видеть меня, разве не так? Кровь сильна, она связывает…

Тор испустил нечленораздельный крик: «Уйти? Я не уйду! Я свободен!»

— Разве? — одно слово, но Гвеннан видела, как задрожал Тор.

— Я свободен… — теперь слова слышались неясно, потому что Тор руками закрыл лицо. — Я… не… уйду… Я…

— Ты хозяин этих, — опекун указал на чудовищ, сидевших кругом. — Разве этого хочет подлинная кровь? Ты хотел прийти к Силе путями Тьмы?

— Есть другие наши воплощения… мы свободны…

— Свободен? Нет, ты теснее связан цепями, чем любой другой человек. Цепи на тебе не снаружи, а внутри. Как служила Сила таким, кто брал её твоим способом? Вспомни… подумай… как она им служила?

Тор стоял, по-прежнему закрывая лицо руками. «Ты не сможешь…»

— Если бы колесо не завершило оборот, возможно, и не смог бы. Посмотри на меня! — теперь голос звучал резко, в нём слышался приказ, не подчиниться которому Тор не смог.

Он опустил руки и посмотрел прямо в глаза противнику.

И в лице его Гвеннан увидела то, чего никогда не видела раньше, — боль, но не телесную боль, — дух Тора поддавался, смягчался, ломался.

— Если бы не ты… — негромко произнёс Тор. — Не ты и не время…

— Да, если бы не мы оба… и звёзды, которые сделали свой выбор. Но ты тоже ещё можешь выбрать…

Тор сделал лёгкий жест. «Какой у меня выбор? Ты уже пометил меня. Если бы я сумел удержать тебя… Сарис, она победила. Она призвала эту полукровку… — впервые он взглянул на Гвеннан. — Против вас двоих у меня не было шанса. Пусть будет по-твоему…»

Опекун покачал головой. «Не по-моему, нет. Желание должно принадлежать тебе. Нет ни поражения, ни победы. Но то, что разорвано, должно быть соединено, то, что пошло по неверной тропе, должно быть повёрнуто на верную».

— А Тьма, которая приближается, разве она ничего не значит? — спросил Тор. — Снова Тьма, падение, потом подъём и опять падение. Неужели это будет продолжаться вечно?

— Нет ничего вечного. И Тьма никогда не бывает полной. Ты это хорошо знаешь. В одиночку ты ничего не добьёшься. Нужно множество, и никто не может считаться главным создателем образца.

Тор медленно покачал головой. Он не смотрел на чудовищ, скорее на заснеженный мир вокруг. Потом поднял правую руку и указал на лес. Чудовища зашевелились, послышалось рычание, скрежет, кашель, крики, как будто они обсуждали полученный приказ. Потом повернулись и пошли, размахивая крыльями, топая ногами и копытами. Небо потемнело от туч, и Гвеннан услышала первый раскат грома.

Чудовища достигли края леса. Тор резко опустил руку, будто пробивал невидимую преграду. Вспыхнула ослепительная молния. Гвеннан замигала. Существа исчезли. Она видела только цепочку следов — потом ничего, белизна без единого следа. Ушли в другой мир.

Тор поморщился и пошатнулся. «Дело сделано, давай кончать. Я устал…»

— Ещё нет. Для тебя это не конец. Только начало, конца у которого не будет…

— Конец того, кто сейчас я. Кто знает, что ждёт впереди. Я есть я, все люди держатся за это — даже ты.

— Даже я, — кивнул опекун. — Но всё же повторю: конца нет. Иди и увидишь… — он протянул вперёд обе руки ладонями вверх.

Тор перевёл взгляд с лица незнакомца на эти протянутые руки, потом снова посмотрел в лицо. Медленно, очень медленно он тоже поднял рута! на одной отчётливо видны были ожога. И Тор пошёл вперед. Гвеннан видела, как он сжал губы: он шёл туда, откуда не будет возврата.

— Иду, — тяжело проговорил он и положил руки на ладони ждущего.

Они простояли так, казалось, целую вечность. Тор упал, и опекун не сделал попытки поддержать или поднять его. Тело свернулось на снегу, голова легла на руки. На лице, несмотря на ожоги, воцарилось выражение мира — такое же, как на лице леди Лайл в гробу обновления.

— Он?… — она спустилась с насыпи и теперь стояла рядом с опекуном.

— Мёртв? Нет… Посмотри на меня.

Она посмотрела, поднесла руку ко рту и попятилась. Потом перевела взгляд на лежащее тело, потом снова на стоящего перед ней под быстро светлеющим небом человека.

— Ты…

— Я теперь завершён. Колесо повернулось. Обе мои части соединились: та, что обладала честолюбием, пыталась овладеть Силой, и та, что обладала мудростью. Он называл себя полукровкой. Но правильнее было бы называть полуцелым, хотя он этого и не знал. Мы все не избежали безумия в День Конца Мира. Некоторые были затронуты по-другому. Я тоже…

— Ты Рука… Тор… и…

— И ещё другие, множество других, и в них всегда чего-то недоставало. Теперь же я полностью восстановлен.

— Тор…

Он рассмеялся, в голосе его звучало веселье, какого она раньше не слышала. Он широко развёл руки, будто хотел обнять весь мир, сделать его своим. Действительно, в нём чувствовалась цельность и полнота, которую она не смогла бы описать, но знала, что мало таких существ видел мир со дня гибели Орты.

— Так меня будут звать в этом времени.

— А он… — девушка взглянула на обгоревшее искалеченное тело и вскрикнула. Оно сморщилось, съёжилось и почернело. Ни следа разложения, просто распад в пепел, подобно дереву, охваченному всепожирающим огнём.

— Это изношенное платье мне больше не нужно, — сказал ей Тор. — Двое стали одним, как и было обещано, и звёздное колесо повернулось. Так бывало и раньше, но на этот раз мы справимся лучше…

— Мы?

— Кровь нашла себе дорогу в мире, — сказал он. — И древняя кровь всегда сказывается. Родич узнаёт родича, как бы далеко дни рождения ни разводили их. Теперь ты это Знаешь. Раскрой сердце, протяни руку — и ты увидишь!

Он протянул ей руку, и она взяла её, на это раз от всего сердца, чувствуя, как что-то тёплое и сильное связывает их.

1-й дом: Стрелец восходит. Стрелец даёт высоту — высокий рост и хорошее телосложение. Юпитер в соединении даёт добавочный рост. Солнце тоже высоко. Возможны рыжие волосы.

Нептун в первом доме Стрельца придаёт ей мистические аспекты и склонность к фантазии. Она постоянно мечтает и часто испытывает отчуждённость. Нептун делает её сиротой, и так как он правит также в окружении четвёртого дома, то подчёркивает у неё отсутствие подлинного дома и принадлежности.

Юпитер, правящий в первом доме в соединении, придаёт ей склонность к философским рассуждениям и желание подлинной справедливости, стремление исправить несовершенства, выполнять те же задачи, что и в прошлых существованиях. Юпитер правит сновидениями, поэтому в снах открывается её подлинная сущность и назначение.

12-й дом. В этом доме Скорпион владеет подсознанием, тайными врагами, интуицией, скрытной стороной жизни и дверями в прошлые существования. Юпитер в двенадцатом доме в соединении действует как ангел-хранитель. Юпитер открывает, что она перенесла из прошлого существования в нынешнее задачу; эта задача теперь должна быть выполнена под охраной и защитой от недругов, которые даёт Юпитер. Скорпион правит в этом доме, а Солнце показывает, что она встретит человека, к которому её влечёт, но которому она не доверяет. Скорпион даёт ключ к подлинной сущности этого человека. Он сопровождает её из прошлых жизней как тайный враг. Но он ей не открыт, потому что двенадцатый дом скрыт от сознательного восприятия. Она должна опасаться его.

Юпитер, уходящий из двенадцатого дома, заставляет её вести замкнутую жизнь.

8-й дом: Рак — физический знак, Луна, правящая им, тоже в восьмом доме. В то время как Козерог во втором доме руководит финансовым состоянием и показывает недостаток денег, восьмой дом имеет отношение к наследству и наследованию. Луна воздействует положительно и дарует ей наследство. Луна дарит ей физические способности, которые усиливаются от того, что Луна составляет часть большой триады. Это указывает, что она, (та, чей гороскоп рассматривается) переживёт кризис в своей жизни и естественную смерть. Юпитер и Луна помогают ей пройти через испытание кармой.

Большая триада — это элемент воды от Луны в Раке к Плутону в Скорпионе и оттуда к Меркурию в Рыбах. Большая триада — это способности, таланты, одарённость, принесённые из другой жизни в эту.

Плутон здесь даёт ей друга, который будет ей очень полезен. Плутон удачно расположен в собственном знаке Скорпиона и управляет трансмутациями или метаморфозами, всеми её жизненными силами и тем, что мы называем смертью, он представляет жизнь, опыт и миссию.

Третья часть большой триады — Меркурий в Рыбах в четвёртом доме. Меркурий означает коммуникацию, Рыбы — иные миры, вместе это означает способность общаться и расширять свои физические возможности. Меркурий управляет путешествиями, он в Рыбах как части триады означает, что она будет путешествовать во времени и пространстве.

3-й дом: здесь Водолей с Солнцем и Уран. Водолей с Ураном в тесном соединении — это означает, что она соображает быстро, ей свойственны озарения, видения из прошлого и будущего. Уран правит её будущим.

Третий дом — это разум и путешествия, Уран даёт ей неожиданные и необычные путешествия.

Уран правит молниями.

Одна из самых значительных конфигураций гороскопа — это Y, или Рука Судьбы. На схеме гигантский Y между тремя планетами. Это редкое сочетание и означает, что данная личность переживёт события, которые полностью изменят её жизнь. В данном гороскопе Рука Судьбы указывает на двенадцатый дом кармы — дом тайн, двери в другие измерения, ключ к другим жизням.

Проходящие планеты в определённых пунктах своих орбит усиливают это сочетание.

Луна, как часть Y, находится в 13 градусах от Рака, точно на градусе звезды Сириус.