Инспектор Кранах 1 ноября

Инспектор Фердинанд Кранах припарковал свою старую белую «Тойоту» в неположенном месте – другого выхода не оставалось. Часы показывали половину шестого утра, и звонок о том, что в одном из домов Ист-Энда обнаружен труп зверски убитой женщины, вырвал его из тревожного короткого сна.

Кранах, высокий мужчина лет тридцати пяти, с трехдневной щетиной на щеках и короткими, жесткими, как проволока, темными волосами, в которых пробивалась ранняя седина, облаченный в помятый черный плащ с красным шарфом и кожаные перчатки, подошел к оцепленному полицейскими и огороженному по периметру желтой лентой с надписью «Место преступления. Вход строго запрещен. Полиция Экареста» подъезду пятиэтажного панельного дома. Несмотря на ранний час, около фонаря, ярко освещавшего пятачок перед входом в подъезд, толпилось десятка два зевак – в основном девиц легкого поведения, бомжей и алкоголиков. За прошедшие сто лет мало что изменилось – Ист-Энд, как и в начале двадцатого века, был кварталом сомнительных развлечений, секс-шопов, баров и клубов с подозрительной репутацией и местом обитания великого множества «ночных бабочек». Ситуацию пытались исправить еще герцословацкие короли, правившие страной до 1947 года, но потерпели поражение, и даже коммунистические лидеры, пришедшие им на смену, не смогли с корнем вырвать сорную траву: в те времена проституция была уголовно наказуема, старинные кособокие домишки в Ист-Энде снесли, заменив их страшными стандартными пятиэтажками, в которых поселили ударников социалистического труда и матерей-одиночек.

Через несколько лет власти столицы с удивлением и негодованием заметили, что в Ист-Энде, который планировалось сделать местом жительства образцовых коммунистов, за закрытыми дверями и плотно опущенными шторами вовсю процветает порок. Как из небытия, словно притягиваемые аурой прежних развеселых времен, в Ист-Энде возникли замаскированные под сауны, маникюрные и массажные салоны бордели, центры по продаже наркотиков, запрещенной порнографической литературы, казино, перевалочные базы фальшивомонетчиков, фарцовщиков и мошенников.

Борьба с ними велась с переменным успехом, многие самонареченные властители Ист-Энда исчезли в тюрьмах и лагерях, но на их место приходили другие, поддерживавшие дружеские отношения с членами Политбюро и их детьми, стремившимися к официально запрещенным в коммунистической Герцословакии удовольствиям. Ходили слухи, что единственная дочь престарелого генерального секретаря бывала частым гостем в Ист-Энде, как и представители бомонда, у которых прогулка по экарестскому кварталу развлечений считалась высшим шиком.

После краха коммунизма Ист-Энд дал новые всходы, подобно ядовитым грибам, чьи споры оказались на навозной куче, – не прошло и пары месяцев после провозглашения в стране демократии и многопартийной системы, как последние честные граждане покинули этот район, вытесненные угрозами и страшной ночной жизнью. Ист-Энд обрел официальный статус огромного притона. Самые гнусные преступления происходили именно там, но и самые большие деньги зарабатывали там. Согласно слухам, кое-кто из руководителей страны и столицы получал колоссальные прибыли и являлся владельцем множества злачных заведений в Ист-Энде.

– О, доброе утро, инспектор! – сказал один из полицейских, поеживаясь. – Ребята уже работают.

Он приподнял желтую ленту, пропуская Фердинанда Кранаха к подъезду. Инспектор слышал обрывки разговоров, которые вели между собой проститутки и бездомные.

– Как пить дать, Лайму кокнули. Только ее и не хватает. Она же на последнем этаже снимает комнатушку.

– Ее, ее пришили, я точно знаю! Ее Тихон нашел – вернулся из кабака, а Лаймы нет. Девчонки, конечно же, сказали, что она с клиентом ушла, а он не поверил. Знает эти трюки. Ну, и отправился к ней в квартирку. Я сама видела, как он опрометью из подъезда через пять минут вылетел, весь трясется, харя перекошенная и бледная, как будто с призраком столкнулся.

– Ого, и что же такое произошло, чтобы Тихон полицаев вызвал? Если клиент Лайму зазвездачил, он бы без лишнего шума и гама спустил ее тело в канализацию или утопил в реке.

– Судачат, что там настоящий маньяк потрудился. Тихон труханул, решил: наверняка, если он от тела избавится, а потом это всплывет, он станет первым подозреваемым.

– Может, он полицаев для отвода глаз вызвал, алиби себе создает. Вроде того: вот, смотрите, какой я законопослушный гражданин, пришел к Лайме, а она мертвая! А он сам ее до этого и порешил?

– Если Тихона засадят, никто плакать не будет. А Лайме вот не повезло. Славной и компанейской девкой была, справедливой и доброй, правда, чуток нервной, но что поделать, у нее же дочка даун. Да и мальчишка в школу ходит. И кто теперь будет за ними смотреть? Наверняка в сиротский дом отправят. А она так их любила…

Инспектор Кранах, прибыв на место преступления, всегда прислушивался к разговорам, которые велись в толпе зевак, зачастую так можно было узнать очень много полезных сведений.

Он прошел к подъезду с облупившимся козырьком, там был еще один полицейский.

– Доброе утро, инспектор, вы позавтракали? – спросил он. Кранах ответил:

– Не успел, только проглотил стакан сока и бутерброд с колбасой наспех.

– Ну и хорошо, – произнес одобрительно полицейский, – а то картинка в квартире жертвы, скажу вам, не из приятных. Я без малого двадцать лет ишачу, думал, что все на свете повидал и ничем меня больше не проймешь, но такое… Меня наизнанку вывернуло, когда я увидел эту несчастную. Вернее, то, что от нее осталось!

Фердинанд Кранах резво поднялся на последний этаж, крайняя дверь справа была распахнута настежь. Несколько человек стояли на лестничной клетке и молча курили.

– Инспектор, доброе утро! – сказал один из них, невысокий тонкий голубоглазый блондин лет двадцати с небольшим в короткой коричневой замшевой куртке. – Хотите?

Он протянул Кранаху красно-белую пачку сигарет. Тот покачал головой и ответил:

– Нет, Марек, я же бросил. Ты произвел осмотр места преступления?

Блондин Марек, помощник инспектора Кранаха, тяжело вздохнул и, глубоко затянувшись, ответил:

– Я тоже думал, что бросил. Полтора месяца продержался, самое страшное уже позади, считал, что избавился от дурной привычки. Но когда посмотрел на девицу, которую он здесь искромсал, так курить потянуло, что я не сдержался.

– Он? – изогнул бровь инспектор Кранах. – Убийца уже пойман? Если так, то отчего вызвали меня?

Кранах считался одним из лучших полицейских столицы, его никто не любил из-за неуживчивого характера и ярко выраженного индивидуализма, зачастую переходящего в эгоизм, но уважали за блестящие аналитические способности, презрение к опасности и способность докопаться до подоплеки любого преступления, каким бы сложным и запутанным оно ни было. Инспектор специализировался на раскрытии убийств, совершенных серийными маньяками, и считался лучшим и незаменимым. Он мог в открытую грубить начальству, не подчиняться ему, а однажды, несмотря на приказ с самого верха, довел до завершения дело о тройном убийстве, установив, что виновным является сын вице-премьера страны. Кранаха едва не лишил жизни наемный убийца, который должен был положить конец его настырным изысканиям. Инспектор только чудом выжил, а история стала достоянием общественности: сын вице-премьера получил пожизненное заключение, его отец потерял теплое кресло.

Кранах справедливо считался одной из звезд столичной криминальной полиции. Даже недруги признавали, что слава не вскружила ему голову и не сделала его заносчивым, впрочем, характер у инспектора был несахарный. Не так давно, к его большому неудовольствию, к Кранаху приставили энергичного стажера Марека, в чьи обязанности входило не только перенимать опыт знаменитого коллеги, но и сделать того менее заносчивым.

Инспектор, раскусив планы начальства в две секунды, сначала игнорировал исполнительного, но не блещущего умом Марека, затем завалил его бумажной работой и доверил юноше пополнение базы данных на компьютере, с чем тот справился на удивление быстро, и в итоге понял – гениальный сыщик из стажера не выйдет, но тот вполне сгодится на роль расторопного помощника. Марек, с щенячьей восторженностью относившийся к легендарному инспектору, внимал каждому его слову, старался подражать ему в манере говорить и вести себя и каждый день по двадцать раз интересовался, когда же он получит возможность заняться «настоящим делом» – не копаться в документах или компьютере, а наконец-то выехать на место кровавого преступления.

Инспектор Кранах, которому надоел постоянный скулеж Марека, заявил, что тот готов к тому, чтобы сопровождать его, и уверил, что «следующее убийство – твой шанс отличиться». Марек воспрял духом и воодушевился, выразив желание, чтобы убийство было покровавее. Похоже, наивные мечты стажера сбылись.

Миновав Марека и прочих полицейских, Фердинанд Кранах переступил через порог квартиры. Ему часто доводилось бывать в подобных халупах – многие из них стали ареной беспощадных преступлений.

В крошечной прихожей инспектор столкнулся с судебно-медицинским экспертом, полным плешивым доктором лет шестидесяти. Тот как раз выходил из ванной комнаты.

– Ах, Фердинанд, доброе утро, – произнес он.

Инспектор в свойственной ему хамоватой манере пробурчал:

– За последние пять минут я слышу это идиотское приветствие черт знает в какой раз, доктор. Или утро в самом деле такое доброе?

Эксперт хмыкнул, потер запястьем правой руки, обтянутой эластичной перчаткой из латекса, крыло орлиного носа и ответил:

– Я бы так не сказал, инспектор. Кто-то приложил массу усилий, чтобы разделать несчастную проститутку. Когда я вошел в комнату, у меня создалось впечатление, что я попал на бойню. Изобретательный малый этот Вулк. Впрочем, вы сами можете лицезреть сей, с позволения сказать, пейзаж, вернее, натюрморт – живого там, в комнате, убийца ничего не оставил!

Судмедэксперт расхохотался собственной шутке, а инспектор Кранах прошел в единственную комнату квартиры. Тело лежало на кровати, над ним склонился пожилой фотограф, делавший серию снимков.

Доктор не преувеличивал: комната представляла собой кабинет ужаса. Создавалось впечатление, что кто-то опрокинул на пол и стены ведро багровой краски, но специфический запах не оставлял сомнений – это была кровь.

Инспектор внимательно обвел взглядом помещение и, повернувшись, обнаружил на стене, к которой он стоял спиной, расплывшиеся буквы. Доктор, усмехнувшись, заметил:

– Этот тип оставил нам эпистолярное наследие. Уверяю вас, надпись сделана ее кровью, – он указал рукой на жертву.

Кранах подошел к стене, оклеенной выцветшими синими обоями в косую белую полоску, и прочитал: «Я вернулся! Первое сердце я преподнесу в качестве подарка – остальные съем! На этот раз меня не остановить, ибо я воскрес из мертвых! Я – Вулк Сердцеед, но я же – Вулк Климович!»

– Оригинально, не правда ли? – заметил доктор. – Я сразу же понял, что сей тип копирует убийства Сердцееда. Тот, помнится, тоже оставлял на стенах надписи человеческой кровью и грозился потребить сердца на завтрак. Наверняка сумасшедший, ведь так, инспектор?

Фердинанд Кранах, не отвечая, подошел к жертве. Судебно-медицинский эксперт внимательно следил за лицом инспектора и подивился тому, что оно ничего не выражает – ни страха, ни отвращения, ни удивления. Вот ведь какая выдержка, подумалось доктору. Кранах склонился над телом женщины.

– Уверен, что убийца использовал хирургический инструментарий, в частности скальпель. Причем он сделал это не абы как, а со знанием дела. Как видите, Вулк, я буду называть его так, как он сам того пожелал, вскрыл несчастную путану, как треску, от шеи до лобка. Я произвел поверхностный осмотр, внутренние органы отсутствуют, в том числе и сердце. Некоторые из потрохов наш молодчик оставил в комнате, в непосредственной близости от бывшей хозяйки оных.

Кранах увидел деревянный стол, на котором возвышалось несколько бутылок, лежала половина багета, были рассыпаны упаковки презервативов. И там же, словно выставленные на витрине, лежали человеческие внутренности.

– Печень, селезенка, большая часть кишечника и правое легкое, – прокомментировал доктор. – А вот обе почки бесследно исчезли, как и сердце. Рискну предположить, что Вулк прихватил их с собой в качестве трофеев.

Внимание Кранаха что-то привлекло, он осторожно нагнулся и заглянул под кровать, на которой лежала жертва. Он извлек оттуда окровавленный скальпель.

– Ваши люди прошляпили важную улику, – сказал он, обращаясь к одному из полицейских чинов.

Тот покраснел и замотал головой. Скальпель опустили в пластмассовую банку. Доктор, повертев ее в руках, причмокнул губами и сказал:

– Вероятнее всего, при помощи этого инструментика Вулк и взрезал девицу. Произошло сие не раньше одиннадцати, но не позже двух ночи. Точно сказать не могу, так как время смерти определяют посредством измерения температуры печени. Но в абсолютном большинстве случаев печень у мертвеца находится в теле. А с этой девицей, как вы имели возможность лично убедиться, ситуация несколько иная. Не раньше одиннадцати, никак не раньше, вот что я скажу! Чтобы сделать окончательные выводы, потребуется подвергнуть вскрытию и без того вскрытую проститутку!

Судмедэксперт снова закудахтал, возникший в комнате Марек с гордостью произнес:

– Инспектор, вы нашли чрезвычайно важную улику! Не исключено, что на скальпеле сохранились отпечатки пальцев убийцы! Ему не повезло, что он допустил такую непростительную оплошность!

– Он намеренно оставил скальпель в комнате, – сказал хрипло Фердинанд Кранах. – И не думаю, что на нем обнаружатся отпечатки пальцев. Он начал игру, ставка в которой – человеческие жизни. Ему нужно признание и слава. Этот Вулк тщеславен, как стареющая примадонна. Кто она?

Марек судорожно сглотнул и, широко раскрыв голубые глаза, осторожно спросил:

– Кого вы имеете в виду, инспектор?

– Ну разумеется, не английскую королеву, – отрезал Кранах. – Женщина, кто она? У нее есть имя и фамилия?

– Лайма Бареева, – сказал один из полицейских. – Ее обнаружил…

– …сутенер, мне это известно, – оборвал его инспектор. Марек и судмедэксперт переглянулись.

– Инспектор, а откуда вам это известно? – задал вопрос стажер, и его взгляд упал на стол, где лежали внутренности Лаймы.

Лицо молодого человека перекосилось, из горла у него вырвался булькающий звук, и Марек опрометью бросился прочь из комнаты.

– Хе, зрелище не для слабонервных, – заявил доктор. – Гарантирую, что ваш стажер сегодня есть ничего не будет.

– Где он? – отозвался инспектор. – Этот самый сутенер по имени Тихон?

Настал черед других полицейских переглянуться. Инспектор Кранах оправдывал свою репутацию – он часто появлялся на месте преступления, вырванный телефонным звонком из постели, и уже знал кое-что о деле. Как это ему удавалось, никто не понимал, и многие были уверены, что Кранах обладает паранормальными способностями, чего Фердинанд никогда и не оспаривал.

– В соседней квартире, – ответил полицейский. – Она, кстати, принадлежит Тихону. Он любезно согласился предоставить ее в наше временное распоряжение.

Кранах вышел в прихожую и, распахнув тонкую фанерную дверь ванной комнаты, увидел Марека, судорожно харкающего в грязный умывальник. Стажер был донельзя бледен и напуган.

– Умойся и следуй за мной, – коротко распорядился Кранах. – Ты сам желал побывать на месте преступления, причем как можно более кровавого. Но теперь я вижу, ты к этому не готов.

– Инспектор! – взмолился Марек. – Обещаю вам, что такого больше не повторится. Я сам не знаю, что со мной происходит, мой желудок в полном порядке. Ой!

Он снова припал к умывальнику и закашлялся. Кранах хлопнул дверью. Реакцию мальчишки можно понять. Он и сам, когда лицезрел первый труп, грохнулся в обморок. Хорошо, что никто из свидетелей его позора не работает больше в полиции. Для всех он – флегматичный, лишенный эмоций чудо-инспектор Фердинанд Кранах.

Он прошествовал в соседнюю квартиру, которая мало чем отличалась от той, в которой было обнаружено тело Лаймы. Тихон, грузный субъект лет тридцати, бритоголовый, в кожаном пальто, с массой золотых перстней на коротких волосатых пальцах и толстенной цепью из желтого металла, завершающейся гигантским крестом, усыпанным камнями, сидел на продавленном диване с протертой обшивкой, из-под которой торчала желто-серая вата.

Увидев Кранаха, сутенер, застывший, словно в ступоре, вздрогнул – личность инспектора была ему очень хорошо знакома, как, впрочем, и его слава. Кранах во время полицейских операций застрелил трех убийц, а во время допросов подозреваемых особенно с ними не церемонился.

Пододвинув к себе стул и усевшись на него верхом, Кранах спросил:

– С какого собора ты его украл?

– Что? – просипел Тихон и потер похожие на разваренные пельмени уши. Его желтые кошачьи глаза не выражали ничего, кроме страха. – Что?

– Твой крест, с какого собора ты его спер? – продолжал Кранах.

Сутенер машинально схватился за золотое украшение и, сглотнув, по-глупому ответил:

– Я его не стырил, а купил, клянусь вам, инспектор, у старого еврея-ювелира купил, у меня даже чек имеется, все чин по чину!

Резко поднявшись, Кранах отшвырнул стул в сторону. Тот, ударившись о стену, затрещал. Тихон испуганно прижался бритым затылком к спинке дивана. Кранах навис над ним и медленно произнес, глядя в глаза задержанному:

– Ты был на месте преступления. Не сомневаюсь, что у тебя имелся повод убить Лайму. Она ведь тебя обманывала? За это ты ее и наказал, решив представить смерть проститутки как нападение маньяка.

– Нет, нет, инспектор! – затрясся Тихон. – Это не так, вы ошибаетесь! Она была одной из лучших моих работниц! И зачем мне руки марать, я бы просто ее выгнал на все четыре стороны…

Инспектор угрожающе молчал. Тихон, потея, заголосил:

– Я был в ресторане, вернулся – Лаймы нет. И девицы врут, я сразу просек. Сказали, что Лайма с клиентом, а я решил, что она к детишкам своим отправилась, она так пару раз делала. Я ее тогда проучил как следует… Ну в общем, поднялся я на этаж, чтобы проверить, может, она в самом деле работает. Дверь была приоткрыта. Я захожу, а там, там…

Толстые губы Тихона затряслись, он едва не ревел. Раздалась мелодия «Турецкого марша» Моцарта. Тихон подскочил и вытащил из кармана кожаного пальто крошечный мобильный телефон. Кранах вырвал у него телефон и швырнул его в стену. Мелодия смолкла.

– Инспектор, я к этому не причастен, клянусь вам! – заныл Тихон.

– Если так, то ты дашь своим девицам наставление рассказать мне все, что они знают. Если хотя бы одна из них что-то утаит или будет лгать, то поплатишься за это ты, – будничным, но от этого не менее угрожающим тоном произнес Кранах.

– Они все скажут, клянусь мамочкой, и если одна из стерв чего утаит, я сам ей по морде ботинком…

Кранах тряхнул Тихона за шиворот дорогого пальто и процедил:

– Я ужасно не люблю, когда меня перебивают, в особенности такие ничтожества, как ты. Ты позаботишься о детях Лаймы.

– Позабочусь, – с готовностью заявил Тихон. – Клянусь папой…

Фердинанд схватил его за мочку уха и потянул, сутенер взвыл, из глаз у него брызнули слезы.

– Вижу, что ты меня не понял, – продолжил инспектор. – Ты оплатишь дочери Лаймы, страдающей синдромом Дауна, пребывание в лечебнице на десять лет вперед. А ее сын продолжит ходить в гимназию.

– Но, инспектор, это же бешеных деньжищ стоит, эта дрянь Лайма мне и сотой части их не заработала. Ой-ой-ой!

Ногти Кранаха впились в мочку его уха, и он вывернул ее так, что кожа побагровела и напряглась, грозясь лопнуть.

– Все оплачу, клянусь бабушкой! Ой, как больно, инспектор! Отпустите, Христом заклинаю! Я все оплачууууу!

Инспектор отпустил мочку, Тихон, хныча, как дошкольник, прижал к уху ладонь.

– Учти, я проверю, – заметил Кранах. – И если ты меня обманешь, то тебе каюк. Ты ведь знаешь, что я застрелил трех мерзавцев. Думаю, настало время застрелить четвертого. Скажем, ты нападешь на меня с ножом, мне придется применить служебное оружие. Я стреляю без промаха.

Тихон судорожно кивал головой и, поглаживая красное ухо, бормотал:

– Даю слово, господин инспектор, о детишках Лаймы позабочусь, вы будете довольны. Дедушкой клянусь!

В комнату, пошатываясь, вошел бледный Марек. Кранах отошел от дивана, ногой поддал лежавший у стенки мобильный телефон и сказал:

– Я не люблю дважды повторять, мне нужны показания твоих девиц! Живо!

Сутенер, неловко плюхнувшись на карачки, поднял мобильный телефон и, пятясь задом, кланяясь и стеная, выбежал из квартиры.

– И как вам только удалось, инспектор? – в изумлении произнес Марек. – Такие, как этот Тихон, никогда не сотрудничают с полицией, мы для них хуже чумы. Видели бы, как он себя вел со мной! Нагло заявил, что его адвокат добьется моего увольнения и возбуждения уголовного дела за оскорбление словом и превышение служебных полномочий.

Потерев мочку уха, Кранах сухо ответил:

– У каждого имеется свое больное место, и Тихон не исключение. Мне оставалось только его нащупать. А теперь вперед. Нас ждут девушки.

Хмыкнув, Марек отправился следом за инспектором. Когда они вышли на улицу, то увидели преобразившегося Тихона, который гавкающим тоном отдавал распоряжения дюжине проституток, выстроившихся в ряд.

– Вы меня хорошо поняли, идиотки? Господин инспектор Кранах лично побеседует с вами, и та из вас, которая попытается обмануть его или скрыть что-то, будет потом иметь дело со мной!

Девицы, облаченные в мини-юбки, шубки из пестрого искусственного меха и ажурные колготки, откровенно скучали, слушая Тихона.

– Все понятно, дуры? Ну, кто желает быть первой?

– Ой, а инспектор-то симпатичный какой! – произнесла глуповатым тоном одна из девиц, высокая нескладная особа в оранжевой юбчонке.

Она подошла к Кранаху и, проведя по его груди длиннющими накладными ногтями зеленого цвета с золотыми звездочками, пропела:

– Для вас, господин инспектор, я сделаю все! И даже за половину обычной цены!

Проститутки захохотали, Тихон в бешенстве толкнул путану и истерично заорал:

– Прекратить этот балаган!

Проститутка надула обведенные черной помадой губы и томно заметила:

– Милый, тебе обычно нравится, когда мы с клиентами любезны! И не волнуйся так, а то у тебя вон левое ухо все красное, как будто корова его жевала, не дай бог, удар апоплексический хватит, вот ведь потеря будет для нас, девоньки!

«Ночные бабочки» заулюлюкали, Тихон поднял тяжелую руку с широкой ладонью, намереваясь ударить проститутку, но инспектор Кранах велел:

– Пошел вон! Ты знаешь, чем тебе следует заняться, – обеспечить будущее детей Лаймы.

Тихон, сопя, ретировался. Проститутка, склонив голову, сказала:

– А вы, господин инспектор, рыцарь. Лайма была отличной подругой, спасибо, что заставили этого борова Тихона позаботиться о ее детишках. Мы с бабоньками вам все расскажем. Меня кличут Альбиной.

Внимание Альбины переключилось на стушевавшегося Марека. Потрепав молодого человека по щеке, она заметила:

– Смотрите, сестрички, ведь бледный был как смерть, а теперь порозовел. Ну что, солнышко, я не имею ничего против, если две такие карамельки, как вы с господином инспектором, займутся мной. И девчата тоже! Ну что, приступим прямо здесь?

Марек в самом деле залился краской, а инспектор Кранах заявил:

– Альбина, мне необходимо знать буквально все, что имело место прошлым вечером около одиннадцати часов. Важна любая деталь. Итак…

…Меньше чем через час инспектор и Марек были в курсе того, что произошло несколько часов назад: некий странный клиент, облаченный в черный плащ до пят и длиннополую шляпу, полностью скрывавшую его лицо, поднялся вместе с Лаймой в квартирку.

– И у него был странный саквояж, – припомнила одна из путан. – Я еще удивилась, что это он его с собой таскает? Такие обычно в фильмах старых показывают – ну, всякие доктора с подобными ходят или чинуши.

– Не заметили ли вы, когда этот тип вышел из дома? – спросил Кранах.

Одна из проституток видела, как этот субъект вышел из подъезда спустя минут сорок пять.

– Я подумала, что Лайма с ним управилась и решила чуток отдохнуть. Вот мы и прикрыли ее от Тихона, когда он заявился и стал орать, выясняя, где же она. Если бы мы знали, что бедняжка… что она давно мертва, и убил ее этот гад в плаще и с саквояжем!

Кранах отметил время, когда убийца ориентировочно покинул квартиру жертвы, – четверть первого.

– Не знаю, что с ним произошло, – вещала одна из девиц. – Мне не до него было. Ну, вышел мужик из подъезда, и что из этого? Не могу сказать, приехал ли он на автомобиле или нет…

– Пешком пришел, – добавила ее словоохотливая товарка, – как пить дать, этот душегуб пешком пришел! И так же исчез. И вообще, когда он вышел из подъезда, то остановился на секунду около фонарного столба. Я была на противоположной стороне, вон там, около кафе, моя территория. Мне писать до ужаса хотелось, а еще больше – курить. Вот я и смотрю – этот тип закуривает. Думала, подойти, что ли, к нему и сигаретку стрельнуть. Боже, он наверняка бы и меня прирезал, как опасную свидетельницу, сделай я это!

– Вы видели его лицо? – допытывался инспектор Кранах. – Все-таки убийца стоял под фонарным столбом и к тому же раскуривал сигарету.

Выяснилось, что ни одна из проституток не видела лица подозреваемого.

Инспектор Кранах, выжав всю информацию, какую только мог, распрощался с проститутками. Марек в большом волнении произнес:

– Инспектор, и как вам только удалось узнать так много! Уверен, что, допрашивай девиц кто-нибудь другой, они никогда не рассказали бы всего!

Кранах, по всей видимости не разделявший беспочвенного энтузиазма своего юного помощника, мрачно ответил:

– Несмотря на то, что девицы много поведали, это не поможет нам напасть на след убийцы. Человек, облаченный в плащ и шляпу, лица которого никто не видел, с саквояжем – и что из этого? Наверняка это был маскарад для создания образа! Не исключено, что на одной из соседних улиц его ждал автомобиль, в котором он не спеша переоделся и, приняв совершенно иное обличие, покинул Ист-Энд. Этот субъект чрезвычайно умен, создается впечатление, что он великолепно разбирается как в методах работы полиции, так и в психологии маньяков.

– И что мы будем делать сейчас? – спросил Марек.

Молодой человек опустил глаза, увидев нескольких проституток, которые посылали ему воздушные поцелуи с другой стороны улицы.

Перехватив взгляд Марека, Фердинанд Кранах усмехнулся и заметил:

– У меня работы предостаточно, а вот тебе надо установить, видел ли кто-нибудь из обитателей на близлежащих улицах мужчину в черном плаще и шляпе, который садился в автомобиль и, возможно, переодевался. Не исключено, что в этом бодрствующем ночью районе кто-то обратил на это внимание.

– Инспектор, я все узнаю! – с готовностью заявил Марек, воспрянув духом. – Вы можете на меня положиться, я…

– Я проверю, насколько добросовестно ты отнесся к моему заданию, – холодно прервал его инспектор. – Сейчас я вернусь в квартиру Лаймы, мне нужно осмотреть место убийства еще раз, а ты можешь отправляться и вести расспросы. Я присоединюсь к тебе через часок. И учти, Марек, если ты прошляпишь какую-либо малозаметную, но важную деталь, будешь три месяца работать в архиве. Ты меня понял?

Марек, трепетавший от подобного тона, пробормотал:

– Инспектор, уверяю вас, что справляюсь с вашим заданием на все сто! Я усвоил методы вашей работы, от меня ничего не ускользнет! Вам не придется краснеть за своего стажера! Это же первое мое дело, да еще такое сенсационное! Мы его поймаем!

Кранах внутренне усмехнулся: парнишка обещал со временем превратиться в хорошего сыщика – у него есть голова на плечах, умеет исполнить то, что приказывает начальник, а вот интуицией и смекалкой Создатель Марека не наградил, но инспектор знал – при расследовании преступлений, в особенности жестоких серийных убийств, главное – систематичность сбора улик и тщательный опрос возможных свидетелей. А в том, что стажер был добросовестным трудягой, способным провести в архиве или за компьютером пятнадцать часов подряд и методично сортировать карточки с отпечатками пальцев или изучать пыльные дела прошлых десятилетий, инспектор не сомневался.

Фердинанд развернулся, собираясь идти обратно в подъезд, но Марек воскликнул заговорщическим шепотом:

– Инспектор, разрешите всего один вопрос?

Кранах повернулся и исподлобья уставился на молодого стажера. Марек раньше боялся его взгляда, но потом понял, что сумрачный вид и вечное недовольство – не более чем часть имиджа легендарного детектива.

– Инспектор, – произнес он, и глаза Марека таинственно вспыхнули, – а вы верите, что за этими убийствами стоит Вулк? Ну, в смысле, оба Вулка? Ведь этот тип оставил надпись на стене, а сама техника убийств как две капли воды похожа на те, что совершали оба Вулка много лет назад. И что он сделал с сердцем и почками, которые забрал с собой? Неужели… съел?

Кранах ворчливо ответил:

– Ты хотел задать всего один вопрос, а вывалил на меня целый ворох!

– Ну инспектор! – умоляюще произнес Марек. – Мне очень важно знать ваше мнение, потому что… потому что вы – самый компетентный полицейский в Экаресте! Только вы сможете поймать этого безумца!

Фердинанд, помолчав, проронил:

– Не думаю, что человек, который нам противостоит, безумен в обыденном понимании. Конечно же, у него имеются нелады с восприятием действительности, ведь он убивает, причем так жестоко. Он хладнокровен, изобретателен и полон решимости. Убийства будут продолжаться – Вулк Сердцеед убил восьмерых проституток, Вулк Климович лишил жизни как минимум тридцать три человека, а этот, если его не остановить, убьет и сотню!

Он на секунду запнулся и добавил:

– Оба Вулка мертвы, и в этом не приходится сомневаться. Тот, кто решил воскресить их к жизни, жаждет славы. Но не только ее. Я еще не понимаю логики убийцы, но рано или поздно проникну в его тайны!

Инспектор вдруг произнес:

– И будь осторожен, Марек! Сейчас в Ист-Энде полно полиции, и все же – будь осторожен!

– Инспектор, если вы думаете, что какой-то кровожадный маньяк, надумавший вернуться на место преступления в цивильном обличии, испугается моих расспросов и решит при помощи скальпеля остановить меня навсегда, то уверяю вас: я сумею постоять за себя! – не без некоторого бахвальства ответил молодой стажер.

Он достал из внутреннего кармана куртки большой блокнот и ручку и зашагал по тротуару. Кранах увидел, как путаны загоготали, приветствуя Марека, и вошел в подъезд – его ждал повторный осмотр места убийства Лаймы Бареевой.

Рассеянные, хмурые лучи позднего ноябрьского рассвета ворвались через грязное окно квартирки жертвы, когда инспектор Кранах снова оказался на улице. Он услышал тонкое попискивание и вытащил увесистый мобильный телефон старой модели, который лежал в кармане плаща. Инспектор знал, что звонок связан с работой, – у него не было семьи, родителей, любимой, друзей и даже домашнего животного: всю свою энергию Фердинанд тратил на раскрытие убийств и поимку маньяков.

– Кранах, – лаконично отозвался он.

– Инспектор, произошло что-то невероятное! – раздался голос одного из его коллег из центрального полицейского управления. – Вам знакома Дана Драгомирович-Пуатье?

– Ее что, убили? – холодно произнес инспектор.

– Да нет, бог с вами! Эта самая Дана – ведущая одной глуповатой программы на радио, что-то вроде получаса болтологии со знаменитостями. Вчера в конце передачи ей позвонил некий субъект, уверявший, что он – живое воплощение Вулка Сердцееда и Климовича. А потом было совершено нападение на одну из гостей Даны – профессора Киру Компанеец…

– Кира Компанеец, – процедил инспектор. – Одна из тех, кто входил в команду психиатров профессора Норберта Штайна по установлению степени вменяемости Климовича двадцать лет назад.

– Вот ведь у вас память! – восхитился коллега. – Точно говорят – если нужна деталь какого-то убийства, хотя бы и случившегося еще при королях, не в архив лезть следует или в компьютерную базу данных, а к вам надо обращаться!

Лесть оставила инспектора равнодушным. Он и так знал, что обладает феноменальной памятью и является лучшим детективом Экареста, и ему не требовалось подтверждение своих уникальных качеств из уст других.

– У меня мало времени, – заявил Кранах, давая собеседнику понять, что разговор затягивается. Тот заспешил с разъяснениями: – Кира Компанеец сейчас в больнице, она осталась жива, так как нападавший то ли передумал ее убивать, то ли его попросту спугнули. Но он оставил послание, из которого недвусмысленно следует, что он и есть реинкарнация обоих Вулков!

– Почему мне об этом не доложили своевременно? – надменно заметил инспектор.

Коллега поперхнулся и ответил:

– Не могу знать, видимо, это сочли дурной шуткой, мало ли психов, которые утверждают, что в них вселился дух знаменитого убийцы!

– Ваша задача – преподносить мне факты, а анализировать их уж мой удел, – грубо оборвал его Кранах. – Что еще? Ведь вы позвонили не ради этого?

– Нет, не ради этого, – обиженным тоном ответил полицейский, который зарекся более разговаривать с этим чудаком Кранахом. – Двадцать минут назад эта самая Дана Драгомирович-Пуатье получила с ночной курьерской службой посылку, в которой находилось человеческое сердце!

Инспектор Кранах чуть изменившимся голосом, что было признаком большого волнения, произнес:

– Ее адрес!

Коллега продиктовал его и добавил:

– Бедняжка находится в шоковом состоянии, к ней прибыл наряд полиции. Когда о содержимом посылки стало известно у нас, а такие жуткие новости распространяются, как пожар в саванне, мы сразу поняли, что это может иметь непосредственное отношение к убийству, которое вы сейчас расследуете. Вот я вам и звоню, инспектор. Ведь у проститутки вырезали сердце?

Не поблагодарив звонившего и не утолив его праздного любопытства, Кранах молча нажал кнопку отбоя. Все эти дилетанты и зазнайки из управления, которые почитают себя компетентными специалистами, вызывали у него глухое раздражение. Если инспектор и слушал радио, то исключительно новости. И почему никто не доложил раньше о программе этой самой Даны?

– Инспектор! – раздался тенорок Марека. Молодой стажер спешил к своему шефу. – Мне удалось много чего узнать! Вы будете довольны!

– Нам надо навестить одну истеричную молодую бездельницу, – оборвал его Кранах. Он подошел к своей потрепанной «Тойоте» и добавил: – Ты едешь со мной. Кажется, наш кровавый друг решил привлечь к себе внимание общественности. Нам пора!

* * *

Траян Бурмистров, золотое перо желтого листка «Королевский Сплетник», помешивал ложечкой кофе в полулитровом бокале, разговаривая по телефону, одновременно просматривая в компьютере сообщения, поступившие на его электронный адрес, и флиртуя с пышнотелой рыжеволосой Сонечкой, сидевшей за соседним столом. Подобно Гаю Юлию Цезарю, Бурмистров, родители которого, уверенные в блестящем будущем своего единственного чада (и, собственно, попавшие в «яблочко»: их отпрыск разъезжал на «БМВ» последней модели, обитал в шестикомнатной квартире и проводил отпуск на Карибах) и окрестившие его пышным именем другого римского императора – Траяна, умел выполнять семь дел одновременно. Иногда даже восемь или девять – чего требовал не только бешеный ритм жизни и кипучий темперамент самого Бурмистрова, но и желание в очередной раз доказать всем и вся, что он – самый лучший и самый удачливый журналист желтой прессы столицы, а соответственно, и всей страны.

– Ммм, да, конечно… Значит, расследование поручили Кранаху? Я и не сомневался, что этим делом займется спец по маньякам Фердинандик. Что, наш Дюрер[10] уже побывал на месте преступления? Проникнуть в квартиру не удалось? Ничего, у меня есть каналы в морге, сделаем шокирующие фото расчлененной жертвы там. Угу, сердце вырезали? А прочие органы были кучкой сложены на столе? Ух ты, класс, я бы такого не придумал! Наши читатели подобное любят! Фи…

Отхлебнув из ложечки кофе, Траян скривился. Как обычно, он переборщил с сахаром и положил все десять, а то и двенадцать ложечек с горкой. Бурмистров знал, что не должен потреблять лишние калории: ему было почти тридцать семь, и при росте сто восемьдесят три сантиметра он весил больше полутора центнеров. Впрочем, это не мешало Бурмистрову с потрясающей грациозностью просачиваться во все дыры и быть в курсе самых будоражащих скандалов, вынюхивать и блестяще подавать информацию сексуального характера о звездах кино и шоу-бизнеса и год за годом именоваться самым выдающимся журналистом желтой прессы. Последние два месяца Траян пытался похудеть, сокращая потребление жиров и углеводов до минимума и занимаясь изнурительным спортом три раза в неделю. Он сбросил девятнадцать килограммов, чем был крайне доволен. Единственное, от чего он не смог отказаться, – так это сладкий кофе, который, как был уверен Траян, стимулирует работу мозга и полет фантазии.

– Да это я не тебе «фи» сказал, – добавил Бурмистров. – Растворимый кофе просто отвратителен, я по старой привычке сыпанул в него слишком много сахару. Ну да, худею. Знаю, что подобраться к Кранаху невозможно. Он нашу братию не любит, а меня после серии статей о том колготочном душителе просто люто ненавидит. Он бы сам меня придушил, если бы знал, что его за это освободят от ответственности.

Два с половиной года назад инспектор Кранах вел дело так называемого «колготочного душителя», который лишил жизни дюжину горничных в отелях Экареста. Траян, пользуясь незамысловатым способом добычи информации – подкупом (редакция на это денег не жалела) и разветвленной сетью доносчиков, выведал, что по инициативе Кранаха в несколько отелей внедрены женщины-полицейские, которые должны были стать своего рода приманкой для маньяка.

Траян убедил главного редактора вынести эту историю на первую полосу, операция с треском провалилась, против «Королевского Сплетника» было возбуждено уголовное дело, однако все с лихвой окупилось значительным увеличением тиража и прибыли. Скандал достиг апогея, как и слава Бурмистрова, когда в течение одной ночи «колготочный убийца», прочитавший в таблоиде о предназначавшейся ему западне, убил всех четырех дам-полицейских в их собственных квартирах, затем он нарядил жертвы в парики и униформу горничных. Это был плевок в лицо инспектору Кранаху, его личное поражение, вызвавшее лавину негодования и насмешек. Маньяка вскоре поймали, и он не скрывал, что толчком к убийству четырех полицейских была статья в «Королевском Сплетнике».

Инспектор Кранах заявился в редакцию с табельным оружием и, приставив пистолет ко лбу Траяна, досчитал до трех и спустил курок. Оружие было заряжено холостыми патронами, выстрел оглушил журналиста – однако не ведавший этого Траян не сумел удержать под контролем мочевой пузырь. Против Кранаха возбудили внутреннее расследование, закончившееся вынесением строгого выговора и запрета приближаться к Бурмистрову ближе чем на пятьдесят метров.

Журналист ненавидел инспектора в той же мере, что и инспектор его: Кранах регулярно уничижительно отзывался о Бурмистрове, в красках повествуя, как тот напрудил, сидя в кресле с пистолетом у черепа, а Траян стал организатором клеветнической кампании против Кранаха и не упускал возможности опубликовать очередную гадость об инспекторе.

– Ого, к этому причастна наша Дана-герцогиня? Ты в этом уверен? Дюрер вместе с помощником подул к ней на квартиру? А что случилось, ее сегодня ночью тоже распотрошили? Нет, а жаль! Была бы отличная первая полоса – «Дана Драгомирович-Пуатье лишилась сердца, а также почек, печени, селезенки и прямой кишки». Боюсь только, что, если бы маньяк вскрыл ее черепушку, то был бы крайне разочарован – мозгов там и в помине нет. И что ему понадобилось у нашей потомственной аристократочки? Угу, к ее элитному домику приехал полчаса назад наряд полиции. Значит, без сирен и проблесковых маячков. Тогда это не так серьезно. Но, с другой стороны, Кранах никогда бы лично не пожаловал туда, где все в полном порядке. Ты уверен, что Даночка жива? А, ты сам ей звонил на мобильный и она тебе ответила испуганным голосом, что сейчас занята? Значит, крошка все же жива. Так что же понадобилось у нее нашему доблестному Фердинандику? Как только узнаешь – звони мне! Двойной гонорар, если за этим скрывается что-нибудь сенсационное. Даже если сенсации нет, я ее сделаю, так что звони в любом случае!

Положив трубку телефона и откинувшись на спинку кресла (того самого, орошенного когда-то естественными выделениями самого Траяна), Бурмистров зычно крикнул:

– Сонечка, деточка, подойди-ка на секундочку!

Сонечка подплыла по зову Траяна – она давно положила на него глаз и жалела, что он изводит себя диетами и тренингом, разрушая такую чудесную сдобную фигуру!

– Ты что мне приготовила, голуба? – промурлыкал Траян, пододвигая ей бокал с кофе. – Или хочешь, чтобы я заработал диабет?

– Но Траянчик, ты ведь раньше любил именно такой, очень сладкий, – попыталась оправдаться Соня.

Бурмистров потрепал ее по щеке и сказал:

– Сделай другой, с одной ложечкой сахарочку, и без горки! Ну, поняла, овечка моя? Исполняй, да поживее!

Траян Бурмистров знал – стоит с людьми заговорить сюсюкающим голосом и фальшиво улыбнуться, они готовы душу ради тебя дьяволу заложить. Соня подхватила бокал и, уверенная, что Траян отвечает ей взаимностью, унеслась. Она не знала, что журналист за глаза именует ее «жирной коровой» и «тупой лахудрой».

Бурмистров потянулся, подскочил из кресла с неожиданной для человека его комплекции легкостью и элегантностью, сделал несколько поясных наклонов и, кряхтя, уселся обратно. Тренер сказал, что он не должен допускать застоя жидкости в организме и раз в два часа делать легкие упражнения. Траян был доволен – еще несколько месяцев мучений, и он достигнет желаемого веса в сотню килограммов!

В желудке журналиста заурчало, он подумал об огромных обжаренных тостах, покрытых толстым слоем сливочного масла с двумя… нет, тремя кусками ветчины. Увы, все это в прошлом, приходится питаться мерзкими клейкими мюсли, обезжиренными йогуртами и травянистыми овощами.

Траян дал себе зарок – когда он свалит инспектора Кранаха и этот напыщенный хлыщ с позором будет уволен из полиции, то закатит пир, которому позавидовал бы его знаменитый тезка – император Траян. Бурмистров знал – когда-нибудь (лучше поскорее) он добьется краха карьеры Кранаха, причем посредством ужасного скандала!

Бурмистров никак не мог простить ему мгновений позора: еще бы, все сотрудники газеты видели его дрожащим, как студень, в кресле, с которого на ковролин капала его собственная моча! Издевательскую статью («Из чего сделаны журналисты – эксклюзивные подробности о минуте «мокрого» позора Траяна Бурмистрова!») опубликовали их конкуренты из «Экарестского Геральда».

Соня принесла бокал несладкого кофе. Траян застучал по клавиатуре, внося последнюю правку в статью о двенадцатилетней школьнице, родившей тройню от учителя физкультуры. Бурмистров прекрасно знал – интерес масс можно подстегивать и удерживать вовсе не политическими разоблачениями или заумными экономическими анализами и точно не интервью со знаменитостями, а сексом или кровью, а желательно и тем и другим.

Как гласили золотые буквы на доске из черного мрамора при входе в здание редакции, газета была основана в 1899 году. Сначала она выходила раз в неделю, а с 1919 года – каждый день. «Сплетник» полностью оправдывал свое название – он обмусоливал пикантные скандалы, новинки моды и, конечно же, секс и кровь. Вырваться в лидеры в начале двадцатых годов «Сплетнику» помогла серия гениальных статей о журналистском расследовании в деле Вулка Сердцееда. Маньяк, задетый публикациями, низводившими его до уровня городского сумасшедшего, вел с репортерами оживленную переписку и присылал для доказательства своих слов органы, извлеченные им из тел некоторых жертв.

После оккупации Герцословакии силами вермахта и ее вступления в войну на стороне Германии «Сплетник», оппонировавший бредовым нацистским лозунгам, был в одночасье закрыт, а многие журналисты арестованы и отправлены в концлагеря. За крахом фашизма последовало возобновление выпуска «Королевского Сплетника», однако длилось это всего полтора года: затем к власти пришли коммунисты, которым не требовались секс и великосветская мода. Редакцию полностью перетрясли, буржуазное название «Королевский Сплетник» уступило место «Социалистической Герцословакии». В таком виде листок, повествовавший о рекордных урожаях, свинофермах и ударных стройках, просуществовал до начала девяностых, а после падения коммунистической диктатуры и приватизации газеты одним из нуворишей было принято решение о возвращении прежнего названия. Газета основательно пожелтела, что помогло ей занять лидирующие позиции на рынке развлекательных печатных изданий.

Траян Бурмистров, почитавший себя единственной звездой желтой прессы, пробежал глазами статью и остался доволен. Он был уверен, что и главный редактор одобрит подачу материала. Нужна откровенная фотография – аппетитная оголенная школьница с бантиком в объятиях старого ловеласа с волосатой грудью и отвисшим животом (учитель физкультуры был вообще-то подтянутым и относительно молодым, но это к делу отношения не имеет). Завтра статья может презентоваться пиплу, который, как хорошо знал Траян, схавает абсолютно все. Бурмистров, как и все его коллеги, был циником и стремился только к двум вещам – увеличению тиража родной газеты и собственного гонорара. Причем второе для Траяна было намного важнее первого.

– Траянчик, для тебя корреспонденция! – томно выдохнула Соня.

Подойдя к его столу, она положила перед ним небольшой бумажный пакет. Журналист, снова разговаривавший по телефону, ущипнул даму за бочок, и та, взвизгнув и притворно негодуя, погрозила ему пальчиком.

– Ага, значит, Дана что-то получила курьерской доставкой? И ты связался с фирмой? Они не знают, что именно и от кого? Плохо работаешь! Предложи больше денег, а также бесплатное упоминание об их фирме в самых лестных тонах в моей статье на грядущей неделе. На такое они клюнут, пиар всем нужен. Выясни, кто и когда отдал пакет для Даны. Чао!

Положив трубку, Траян радостно потер руки. Он походил на толстого паука, сидящего в центре паутины, – ему не требовалось бегать туда-сюда с высунутым языком и судорожно собирать жареные факты: он наладил великолепную сеть информаторов, которые отлично знали свое дело. Его работа заключалась в том, чтобы в редакции или дома принимать звонки, СМС-сообщения или послания по Интернету, суммировать их, отдавать приказания и снова ждать – и вскоре сенсация появлялась на жестком диске одного из трех его компьютеров.

Так было и в этот раз. Дана Драгомирович-Пуатье получила нечто по курьерской службе «Пегас» около семи утра, после чего к ее дому приехал наряд полиции, а вскоре пожаловал и инспектор Кранах собственной персоной. Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Это связано с посылкой, журналистский инстинкт Траяна никогда не подводил. И он непременно узнает, что же было в пакете на имя Даночки-герцогини. Если делом занялся Кранах, Траян просто обязан заглянуть ему через плечо. Возможно, именно этот скандал поможет ему одержать победу над наглым полицейским! С каким бы удовольствием Траян написал в рекордно короткий срок передовицу «Крах Кранаха: легендарный инспектор, осрамившись, уходит в отставку». Ух, он бы голову свою отдал за это!..

Траян в нетерпении разорвал желтоватую оберточную бумагу. Его глазам предстала небольшая пластмассовая коробка. К ее крышке был прикреплен конверт. Бурмистров открыл его и извлек лист бумаги, на котором косоватым почерком было нацарапано несколько строк.

«Это мой подарок «Королевскому Сплетнику». Я уже однажды присылал вам подобное, настало время повторить это вновь. Я вернулся! Смерть для меня не помеха! Навечно ваш в ужасных снах Вулк Сердцеед, он же Вулк Климович».

Журналист хмыкнул. Что за проделки сумасшедшего? Сердцеед в самом деле присылал в газету внутренности жертв, этим в «Сплетнике» гордились, в небольшом музее газеты выставлялись даже черно-белые фотографии страшных даров. А «Социалистическая Герцословакия» двадцать лет назад подробно и с пафосом освещала процесс над «выродком и монстром» Вулком Климовичем, приговоренным к смертной казни. Но какое ко всему этому отношение имеет анонимная посылка?

Загрузка...