Ночь сурка

Глава 4 В доме мертвеца…

Рубана встретили аплодисментами, стоя. Он махнул рукой – полно, но заметно было, что доволен. Поместился во главе стола; глянул царственно. Гости потянулись к столу, стали шумно рассаживаться. Марго уселась напротив супруга, через стол.

Рубан постучал ножом по бокалу.

– Тишина, друзья! Прекрасный вечер, Новый год, первозданная природа… жить да радоваться. Гости в доме, огонь в камине, стол накрыт… больше и желать нечего! Спасибо, что уважили старика. Вот, новый гость пожаловал, философ! Федор Алексеев, профессор философии. Расскажет про смысл жизни. Расскажешь, Федор?

Федор улыбнулся:

– Расскажу.

– А давайте лучше диспут, – сказал Миша. – Или семинар. И чтоб оценки обязательно.

– Согласна! – воскликнула Зоя. – Хочу про смысл жизни!

– Твоей? – уронил Миша.

– Ты думаешь, в твоей больше смысла, чем в моей? – парировала Зоя.

Рубан снова постучал ножом по бокалу.

– Вы не подеритесь, ребята, у вас же медовый месяц, как я понял. Смысла вообще нет ни в чем, кроме творчества и любви. Федор, согласен?

– Согласен, Леонард Константинович.

– Браво! – захлопала в ладоши Елена. – Я всегда догадывалась.

– Насчет творчества согласен, – сказал Иван. – А любовь – допинг для творчества, а не смысл жизни.

– Допинг? Любовь, по-твоему, допинг? – взвилась Марго. – Да ради любви идут на подвиг!

– Или на подлость, – добавила Елена.

– Значит, любовь – допинг для подвига, только и всего, – подытожил Иван. – Или для подлости. Допинг, а не смысл! Приправа.

– Виагра! – хихикнул Дим.

– Ладно, господа. Кому для подвига, кому для подлости, зависит от мировоззрения и нравственности персонажа, – сказал Рубан. – Насчет виагры – хорошо сказано, сынок. А о какой любви, собственно, речь? К человеку или к чему другому? К деньгам, к славе, а? Миша, как по-твоему?

– У меня творчество не связано ни с чем, кроме моей фантазии и моего эго. Любовь, страсть, восторг… не мое. Тем более виагра.

– Ну и зря, – заметила Зоя.

– Однако в жены мы выбираем красивых женщин, а не первых попавшихся, – вмешался Иван.

Миша пожал плечами:

– Эффектных, я бы сказал. С кем не стыдно показаться на люди.

– Неудивительно, что ты не женат! – фыркнула Зоя. – Что, Мишенька, не идет никто?

– Зато ты нарасхват! – съязвила Марго. – Сколько раз замужем? И каждый раз приличный куш при разводе.

– Ты вроде тоже не первая, – сказала Зоя. – Какая по счету? Пятая?

Рубан сиял, переводя взгляд с одной на другую – перепалка доставляла ему живейшее удовольствие.

– Девочки, брэк! – сказал он наконец, снова постучав по бокалу. – Федор, что вы о них скажете как философ?

– Люди с чувством юмора, я бы сказал.

– Слова не философа, а дипломата. Молодец. А теперь вернемся к нашим баранам. В смысле, хочу представить тебе моих гостей. Рядом с тобой мой наследник, сын Дмитрий, с подругой Наташей. Ивана ты знаешь, он у нас в миноре после развода. Артур и Стелла, мои дорогие гости… – Он вдруг замолчал, обвел взглядом присутствующих и спросил: – А где журналист?

Молчание было ему ответом.

– Где Андрей? – повторил Рубан. – Куда вы подевали журналиста?

– Отец, он уехал, – сказал Дим после паузы.

– Уехал? Куда?

– В поселок. Поехал затовариться…

– Леонард Константинович, мы не хотели вас беспокоить, – вступила своим нежным голоском Наташа-Барби. – Андрей уехал вчера вечером и не вернулся. Мы… в смысле, мужчины и дядя Паша искали его всю ночь, нашли перевернутый джип, а сегодня с полицией и собаками… Его нигде нет, он исчез.

– Исчез?! – загремел Рубан, поднимаясь. – Что значит исчез? Почему не сказали? Что за конспирация? Миша!

– Рубан, не кричи! – Марго тоже повысила голос. – Вчера он уехал за пойлом, слетел вниз на повороте… на твоей машине, между прочим. Ты не говорил, что дал ему джип.

– Почему молчали?! Почему ни одна… – он запнулся, – не пришла и не доложила?

– Мы думали, он появится, – пробормотал Иван. – Какой-то сюр, честное слово…

– Отец, мы искали с полицией и собаками, люди из поселка были… его нигде нет.

– Что значит нет?! Куда же он девался? Взят живым?

– В машине кровь, – сказал Артур. – Ударился он крепко.

– Тут полно диких собак, – сказала Марго. – Могли утащить…

– И вы так спокойно тут сидите?! – рявкнул Рубан, хватаясь за спинку кресла. – И рассуждаете, что его разорвали собаки? И жратва вам в глотку лезет? Стадо!

– А что мы можем? – закричала Марго. – Не ори!

– Пошли вон! Все! – Рубан вдруг пошатнулся, оперся руками в стол… Лицо его мгновенно посерело и усохло, он рванул на груди свитер, со всхлипом втянул в себя воздух и тяжело осел в кресло; голова запрокинулась, глаза закрылись. Он был без сознания.

– Надо положить на диван! – взвизгнула Зоя.

Дим вскочил, бросился к Рубану:

– Отец! Наташка, сделай что-нибудь!

Наташа-Барби взяла руку Рубана. Нора вдруг тонко завыла, подняв кверху морду.

– Не трогай! – закричала Марго. – Если инфаркт, нельзя трогать!

– Надо «Скорую»… – прошептала Стелла и перекрестилась.

– Позови Пашу! – приказал Миша, и Марго выскочила из гостиной.

Дядя Паша явился через пару минут и взял командование на себя:

– Открыть окно! Переносим на диван. Аккуратне́е, аккуратне́е, ложим все разом. На него находит… сейчас пройдет. Подушку убери, голову ровно! Мокрое полотенце на лоб! Лиза!

Лиза, прибежавшая следом за ним, засуетилась вокруг с мокрым полотенцем, укрыла скульптора пледом…

– Идите к себе, – сказал дядя Паша. – Потом позову, перенесем в мастерскую.

– Жрать охота… – пробормотал Иван. – Слава богу, живой, а то у меня душа в пятки ушла. Пошли, Федя, ко мне, пообщаемся. И принять за спасение надо.

– Может, привезти врача из поселка? – спросил Федор.

– Не надо, – сказал дядя Паша. – Завтра позовем ведьму, она знает, что делать.

Федор взглянул вопросительно.

– Местная бабка, – поспешил Иван, – травница. Здесь этого добра навалом. А врачей нет. Махровое язычество, Федя. Как говорит Мэтр – прамир. Городскому человеку категорически противопоказан. – Ивану от пережитого страха хотелось болтать. – Прямо гора с плеч! Я уже думал, кранты. Тут юбилей, а у меня перед глазами некролог: не дожил. Жирным шрифтом. Пошли, Федя.

– Что случилось с журналистом? – спросил Федор.

Они вернулись в комнату Ивана. Федор достал бутылку «Абсолюта» и коробку жесткого и наперченного копченого мяса.

– Класс! – обрадовался Иван. – Сейчас снимем стресс. Господи, как я рад, Федя, что ты приехал! Понятия не имел, что вы знакомы. Общество так себе, не мог отказать Мэтру. Но огляделся… даже рад, здесь фантастический мир! Такие виды, доложу я тебе! А потом пошел снег, все закрыл. Сидим по норам, вечером собираемся в гостиной. Мишку терпеть не могу за понты. Вечно недоволен, смотрит мимо тебя, цены себе не сложит. А Зоя хороша! На хрен он ей нужен, не пойму. Еще Елена… эта вообще! Актриса. Подруга Марго. А Марго… ты рассмотрел ее? Ядовитый цветок… этот, дурман! Мэтра на старости потянуло на малолеток, у них разница чуть не в полвека. Отлил из гипса, а она раскрасила – сидит у камина как живая, кто не в курсе, слабость в коленках. Мэтр называет ее Маской, а тусовка – Марго-дубль или Идолом. Еще сын Дим, постарше мачехи будет. Этот, как я понимаю, заявился разжиться баблом, невредный малый, свойский. А вот Наташа хороша! Мы ее Барби…

– Иван, что с журналистом? – перебил Федор.

– Да хрен его знает! Ты же слышал – исчез. Тут вообще какая-то чертовщина творится… я, правда, не верю, хотя… – Он ненадолго задумался, махнул рукой. – Мы облазили все, с концами. Никаких следов. Конечно, надо было сказать Мэтру, да никто не посмел. Не поверишь, у меня аж спина взмокла!

– Куда же он делся?

– Говорю же: никто не знает. – Иван мельком взглянул на окно. – Дядя Паша – старожил, и тот ни хрена не понимает. А Мэтр что-то знает… видел, как его повело? Неспроста! То-то и оно. – Иван прищелкнул языком. – А ведь чужой человек, без году неделя знакомы. У Мэтра слабость к этому парню, все заметили.

– Как его зовут?

– Андрей Сотник. Журналист, пишет книгу про Мэтра. Подошел к старику чуть не на улице, представился, восхищаюсь, говорит, хочу книгу про вас написать. Мэтр и поплыл. Любит прогибы старик. А кто не любит? Как философ, Федя, скажи, кто не любит? А по виду не скажешь, что был хоть раз в музее, но чувак вполне симпатичный, физия радостная, из себя качок. Елена называет его футболистом.

– Комнату обыскали? – спросил Федор.

– А как же! Толпой шарились. Ни документов, ни журналистского удостоверения… ничего. Ни мобилы, ни планшета. Может, у него с собой, а где он… – Иван развел руками и посмотрел на потолок. – Я позвонил Леше Добродееву, кто таков, мол. Он ни сном ни духом, но пообещал разузнать. Правда, пол и стены не простукивали. Может, тайник?

Федор пожал плечами.

– Что он собой представляет?

– Я же говорю, здоровый лось лет тридцати, на лыжах единственный бегал, хоть и не дурак вмазать. Анекдоты пацанские травит. Свойский, одним словом, без понтов. Нормальный чувак, мне нравился.

– А что ты сам думаешь?

– Я не верю в пришельцев, – Иван шлепнул ладонью по столу и снова покосился на окно. – Лично я думаю, он очнулся и пополз куда-нибудь… а может, встал и пошел. От удара голова перестала работать, вот и зашел не туда. Тут колодцы всякие древние, может, провалился. Если бы не снег, мы бы его нашли, а так… черт его знает! Все засыпано. Вообще идиотская история, не знаешь, что и думать. Ладно, Федя, давай за спасение журналиста. Живьем или души.

Федор кивнул. Они выпили

– Кто такой… Артур, кажется? – спросил Федор.

– Адвокат, ведет дела Мэтра. С супругой Стеллой… вот уж серая мышь! Перепуганная, не в своей тарелке. Не ее компания, даже жалко девочку. А Наташа-Барби, – Иван понизил голос до восторженного шепота, – каждое утро занимается йогой на снегу… без ничего, представляешь? Почти без ничего! – Иван хлопнул себя по груди. – Сложена… ммм… богиня! – Иван чмокнул кончики пальцев. – Сидит в лотосе, глаза закрыты, тело коричневое от загара, так и блестит на солнце. Или стоит на одной ноге! Тут пару дней солнце было. Я как увидел, охренел, поверишь? Схватил камеру и… А Димка тюфяк, ни рыба ни мясо. Бедная девка. Работает в младшей группе в детском садике, представляешь? Характер ангельский. Повезло детишкам! – Иван захихикал. – Мэтр слюни пускает… смотрит на нее, аж расплывается весь. Давай, Федя, за женщин!

– Как допинг? – спросил Федор.

– Один черт! Допинг, не допинг… Что мы без них! Нет ничего красивее женского тела, Федя, это я тебе как профи. Взять хотя бы Наташу-Барби… я тут задумал новую серию, кодовое название «Статика» или «Паноптикум»… потом додумаю. Женщины и Маска, и чтобы непонятно, кто живой, а кто гипсовый, представляешь? Неподвижные, в странных позах, раскрашенные… Наташа-Барби вообще сидит на снегу. Помнишь стеклянных кукол, Федя? Как мы щелкнули этого изувера, а?[1]

– Помню.

– Поехали! – Иван поднял стакан. – За женщин!

…Они пили за жизнь, за встречу, за Мэтра, снова за журналиста и снова за женщин. Одной бутылкой не обошлось, и Иван достал из загашника другую.

Угомонились около трех. Иван пошел провожать Федора, и они долго пытались вспомнить, где его комната. Потом Иван сообразил, что они квартируют вместе, что Лиза принесла постельное белье, сложила на стуле и наказала постелить гостю на диване.

…Вырвал Федора из еще хрупкого сна жуткий придушенный вопль. Он рывком сел, прислушиваясь. Вопль повторился, доносился он словно из подвала. Федор толкнул в плечо Ивана. Тот сонно забормотал:

– Что? Что, Федя? Утро?

– Кто-то кричит, – шепотом сказал Федор. – Слышишь?

Вопль повторился на какой-то особенно высокой ноте, резко оборвавшись.

– Это петух, сволочь, орет, – пробормотал Иван. – Я тоже как услышал, чуть не офигел! Вурдалак, а не петух… где-то в поселке, далеко… спи!

Федор вернулся на свой диван. Петух проорал еще раз, потом ему ответили другие. Они надсадно орали, хрипло, вразнобой – Федор представил себе петушиный хор – с десяток красно-зелено-синих петухов с открытыми клювами, с жесткими когтистыми лапами, хлопающих крыльями, вопящих на весь мир, приветствуя рассвет и солнце. И запевалу, того, кто заорал первым – самого красного, громадного, как… феникс! Он невольно взглянул на окно – за окном была ночь. Не приветствуя, подумал Федор, а предвещая. Предвещая день и солнце…