Ночь в монастыре с привидениями

Глава 4. Судья Ди присутствует на театральном представлении, изобилующем драматическими событиями; молодой поэт говорит дерзости

Их встретил шум гонгов и металлических тарелок, смешанный с пронзительными звуками струнных инструментов. Виновным за весь этот оглушительный кавардак был устроившийся в огромном зале для торжеств монашеский оркестр. Около сотни монахов расположились между высоких столбов, поддерживавших потемневший от времени потолок, и свет дюжины крупных бумажных светильников падал на их желтые рясы.

При входе настоятеля они почтительно встали. Не останавливаясь, он провел судью с собой на возвышение рядом со сценой. Он указал уездному начальнику кресло справа от себя, кресло слева оставалось не занятым.

Тотчас же подбежал коротышка-эконом и принялся объяснять, что учитель Суень вышел, но вскоре вернется. Отец настоятель кивнул и послал его за фруктами и освежающими напитками.

Судья с большим любопытством наблюдал зрелище, развертывающееся на освещенных рядом красных фонарей подмостках. В центре сцены царила прекрасная женщина в расшитом золотом платье. Она держала скипетр, а ее высокую прическу украшали бумажные цветы. Сомнений не оставалось: героиней спектакля была царица Западного рая, волшебница Си-ван-му.

Одетые в длинные шелковые одежды семеро мужчин и одна женщина медленно танцевали перед ней под звуки торжественной музыки. Они изображали Восьмерых Бессмертных даосского пантеона, поклоняющихся своей государыне.

— Состоят ли обе эти женщины при монастыре? — спросил судья.

— Нет. Роль царицы исполняет актриса из труппы Куана. Кажется, ее зовут барышня Тин. Во время антракта она жонглировала чашками и блюдцами и исполнила акробатический танец. Жена Куана выступает в роли Феи Цветов.

Но очень быстро спектакль показался судье Ди скучным. Может быть, дело в моем состоянии, — подумал он. Голова все еще мучила его, руки и ноги заледенели. Он посмотрел на вторую ложу, находившуюся прямо напротив. С трех сторон ее окружала деревянная решетка, мешая публике видеть сидевших там двух женщин. Одна была внушительная, слишком сильно намазанная матрона в платье из черного Дамаска. Вторая-девушка, тоже в черном, но ее лицо только природе было обязано своими красками, с прекрасными правильными чертами лица, хотя ее брови были, пожалуй, слишком густы для женщины. Обе они с глубоким вниманием наблюдали за спектаклем. Отец настоятель заметил, куда смотрит судья.

— Эти две особы — госпожа Пао и ее дочь Белая Роза, — поспешил он объяснить.

Судья с облегчением увидел, что «восемь бессмертных» покидают сцену, а вслед за ними уходит и сопровождаемая двумя переодетыми в пажей послушниками «царица». На оглушительном ударе гонга замерла музыка, и по залу пронесся одобрительный шепоток. У судьи снова начался приступ чихания. Опять сквозняк, — подумал он. Но вслух произнес:

— Какой великолепный спектакль!

В эту минуту у него за спиной возник Тао Ган и прошептал:

— Эконом был занят, ваше превосходительство, и я переговорил с казначеем. Если ему верить, плана монастыря вообще не существует.

Судья ничего не ответил. С появлением довольно полного человека, подвижное лицо которого изобличало профессионального актера, снова установилась тишина. Очевидно, это был руководитель труппы. Низко поклонившись в сторону настоятеля, он звучным голосом объявил:

— С позволения вашего преосвященства мы завершим представление, как обычно, короткой аллегорией. В ней описаны испытания души человеческой, ищущей спасения. Барышня Нгеуян выступит в роли грешной души, которую мучит невежество в виде медведя. Я благодарю ваше преосвященство за благосклонное внимание.

Под звуки грустной мелодии, прерываемой душераздирающей жалобой длинных медных труб, на подмостках появилась гибкая девушка в белом. Она медленно кружилась, так что разлетались пышные рукава и концы вишневого пояса. Вглядевшись в ее раскрашенное лицо, удивленный судья Ди хотел было сравнить его с лицом барышни Пао, но в этот момент ее внушительная мамаша наклонилась вперед, и он не увидел будущей послушницы.

— По-моему, на сцене не актриса, а девушка, сидевшая в этой ложе, — шепнул он Тао Гану.

Тот приподнялся и посмотрел в ложу.

— Девушка по-прежнему на своем месте, ваше превосходительство.

Вытянув шею, судья присмотрелся.

— Да, ты прав. Но она выглядит такой напуганной, словно увидела призрак. Не понимаю, почему актриса загримировалась под барышню Пао…

Внезапно на подмостках появился воин. Он был страшен. Тесное черное платье подчеркивало его могучую мускулатуру, а лицо в красном гриме пересекали вертикальные белые полосы. Горящие светильники отбрасывали багровые отблески на его маленький круглый шлем и на саблю, которой он размахивал.

— Этого-то человека я и видел в окне! Это он душил женщину с обрубленной рукой, — прошептал судья Тао Гану. — Немедленно приведи ко мне руководителя труппы.

Воин владел саблей с удивительной ловкостью. Приплясывая вокруг девушки, он снова и снова делал выпады, от которых она с изяществом ускользала. Подчиняя свои жесты ритму барабана, он приблизился, и вдруг длинный клинок взлетел вверх и опустился с ужасающей быстротой, лишь на волосок не задев плеча его партнерши. Из второй ложи донесся громкий вскрик. Ухватившись за балюстраду, Белая Роза с ужасом смотрела на актеров. Ее мамаша что-то сказала ей на ухо, но она словно не слышала.

Внимание судьи снова перенеслось на сцену.

— Одно неосторожное движение, и нам пришлось бы оплакивать несчастный случай, — заметил он, — Кто он, этот парень?

— Актер по имени Мо Моте, — ответил настоятель. — Я целиком согласен с вами, он действовал неосторожно. Но теперь он более осторожен.

Действительно, воин отошел от девушки, выполняя ряд очень сложных выпадов; при свете красных фонарей его грим мрачно поблескивал.

Вместе с главой труппы появился Тао Ган.

— Вот господин Куан Лай, — объявил он.

— Почему вы не предупредили публику, что в аллегории примет участие Мо Моте? — сухо осведомился начальник уезда. Г-н Куан улыбнулся.

— Нам часто приходится импровизировать, господин судья. Мо Моте любит прихвастнуть своим умением обращаться с саблей, поэтому он сейчас исполняет роль Сомнения, грызущего грешную душу.

— На мой взгляд, это слишком напоминает настоящую пытку. Посмотрите, он снова начинает…

Барышне Нгеуян все с большим и большим трудом удавалось ускользать от бешеных взмахов сабли. Из-под грима проступали капельки пота, а ее грудь вздымалась все чаще. Казалось, что ей очень мешает левая рука. Из-за широкого летящего рукава судье не удавалось хорошо рассмотреть эту руку, но он видел, что девушке трудно ею пользоваться, и она прижимает ее к себе. Начальник уезда с гневом говорил себе, что если ему начнут повсюду мерещиться однорукие, то лучше заняться собственным здоровьем. В это мгновение сабля опустилась и отсекла клочок ткани от левого рукава танцовщицы. Барышня Пао громко вскрикнула.

Судья вскочил, чтобы приказать актеру прекратить его глупую игру, но прежде чем он открыл рот, девушка свистнула, и на сцене показался огромный бурый медведь. Зверь повернул голову в сторону воина, и тот поспешил отступить.

Начальник снова сел.

Медведь раздраженно пофыркивал, а потом медленно направился к танцовщице. Она прикрыла лицо правым рукавом, изображая крайний испуг. Чудовищный зверь надвигался на нее. Музыка прекратилась, в зале установилась мертвая тишина.

— Это чудовище ее убьет, — воскликнул судья.

— Медведь принадлежит барышне Нгеуян, — успокоил его Куан Лай, — Он привязан цепью к одной из колонн.

Судья не ответил. Происходившее на подмостках решительно ему не нравилось. Казалось, представление перестало интересовать и барышню Пао, но ее лицо еще сохраняло свою бледность.

Воин сделал еще одно вращательное движение своей саблей и исчез. Медведь медленно кружился вокруг актрисы, которая снова танцевала, стремительно кружась на пуантах.

— Куда делся Мо Моте? — спросил судья.

— Наверное, прошел в уборную для артистов, ваше превосходительство, — объяснил глава труппы. — Ему наверняка не терпится освободиться от грима.

— Был ли он на сцене с час назад?

— Он не покидал подмостков после антракта. С тяжелой маской на лице он представлял Дух Смерти. Любой другой актер умер бы от усталости, но он наделен невероятной силой и не смог устоять от соблазна вернуться, чтобы показать нам свое мастерство во владении саблей.

Судья не слышал последних слов Куана. Он неотрывно следил за стоящим на задних лапах медведем, который пытался обнять танцовщицу. Отступая, та поскользнулась, и огромный зверь бросился к ней, широко разинув пасть с желтыми клыками.

Судья чуть было не вскрикнул, но барышня Нгеуян уже вскочила на ноги. Изящным движением она погладила голову зверя, а затем, просунув руку за ошейник, низко поклонилась публике и под гром аплодисментов вышла.

Судья Ди стер со лба капельки пота. В последние минуты он совсем забыл о своей простуде, но теперь головная боль снова разрывала ему виски. Он хотел было встать, но настоятель положил ему руку на ладонь, говоря:

— Поэт Цун Ли сейчас прочтет эпилог. Безбородый юноша с одухотворенным лицом поднялся на сцену. Поклонившись зрителям, он начал:

Добрые люди из монастыря, Смотрящие драму грешной души, Истерзанной Горем и Сомнением. Верьте, вы будете спасены. Великий Дао даст вам прозрение Истинного пути.

Но будут наказаны хитрецы, Жадные и рвачи, Прибегающие к нему Ради женщин прекрасных и благ земных. И каждого ждет справедливая судьба, Как солнце рассеивает утренние облака.

Прочтя эти строки, поэт снова почтительно поклонился и вышел под звуки оркестра.

Судья вопросительно посмотрел на отца настоятеля. Последний стих, произнесенный в монастыре под названием «Утреннее облако», был неудачен, если не сказать хуже.

Священнослужитель задыхался от ярости.

— Немедленно позовите сюда этого юнца! — крикнул он руководителю труппы. Повернувшись к судье, он спросил:

— Вы слышали этого наглого мошенника?

Когда юноша предстал перед ним, настоятель не терпящим возражений голосом задал вопрос:

— По какой причине, господин Цун, вы от себя добавили последний стих? Он совершенно разрушил ту счастливую атмосферу, которую мы стремились создать в эти праздничные дни.

Цун Ли выглядел совершенно спокойным. Он насмешливо возразил:

— Последний стих, ваше преосвященство? Я думал, что вам скорее не понравится третий с конца. Но вы же знаете, когда импровизируешь, не всегда получается так, как хотелось бы.

Монах стал пунцовым от гнева. Поэт, по-прежнему невозмутимый, продолжал:

— Проще сочинять короткие стишки. Вроде этого, например:

Два настоятеля:

Один на земле, Другой под землей.

Два настоятеля:

Один среди монахов, Другой среди червей!

Настоятель в бешенстве ударил посохом об пол. Его черты были искажены гневом, казалось, он сейчас взорвется, но, сдержавшись, он сказал ледяным тоном:

— Господин Цун, вы можете удалиться.

После того, как дверь за поэтом закрылась, судья попрощался с настоятелем, у которого еще дрожали руки. Сделав несколько шагов, он обратился к Тао Гану:

— А теперь я хочу побеседовать с актерами. Знаешь, где находится их уборная?

— Да, ваше превосходительство. На том же этаже, что и моя комната, в поперечном коридоре.

— Никогда не видел подобного лабиринта! И ты мне еще говоришь, что его плана не существует? Но ведь закон требует, чтобы план был!

— Казначей мне объяснил, что часть зданий, расположенная вне храма, закрыта для публики. Туда могут входить только отец настоятель и давшие обет монахи. Вроде бы эти помещения нельзя ни описывать, ни изображать на бумаге. Казначей сам признал, что отсутствие плана неудобно, ведь монастырь так велик — иной раз сами монахи рискуют заблудиться.

— Какое нелепое положение! — сердито произнес судья. — С той поры, как императорский дворец соблаговолил проявить интерес к даосскому учению, эти люди возомнили себя выше законов! Мне довелось слышать, что при дворе начинает чувствоваться и буддийское влияние. Не знаю, какая из двух клик хуже!

Они пересекли галерею и вошли в небольшую комнату. У сидевшего там монаха судья попросил, чтобы кто-нибудь из послушников проводил его к учителю Суеню. Тао Ган позаимствовал у монаха фонарь, и они переждали, пока мимо не пройдет выходящая из зала для торжеств толпа монахов.

— Полюбуйся на эти откормленные лица! — сказал судья раздраженно, — Этим людям лучше бы выполнять свои обязанности перед обществом, жениться и завести детей.

Он чихнул.

Тао Ган внимательно посмотрел на него. Его хозяин отличался чрезвычайно ровным расположением духа и даже, если события не развертывались так, как ему бы хотелось, не проявлял раздражения. Он спросил:

— Дал ли вам отец настоятель удовлетворительное разъяснение по поводу смерти трех девушек?

— В том-то и дело, что нет. Как я и думал, они умерли при подозрительных обстоятельствах. По возвращении в Ханюань я запрошу у родителей дополнительные сведения. Затем мы вернемся сюда вместе с секретарем Хуном, Цяо Таем, Ма Чжуном, нашими писцами и дюжиной стражников и проведем основательное расследование. Можешь быть уверен, что я не сообщу о своем приезде заранее. Пусть это будет неожиданностью для отца настоятеля!