Ночь всех святых

Малыш, уже насытившись, мирно спал, причмокивая губами. Марина склонилась над ним и поцеловала в лоб.

– Гм, она говорит, что это ее ребенок, – произнес милиционер, почесывая затылок. – Да и все указывает на то, что это правда…

– Вот ее ребенок, видите? – крикнула Полина Геннадьевна, принеся из гостиной спящую Светочку. – У нас и свидетельство о рождении имеется! Смотрите сами! А вот паспорт этой особы, у нее только один ребенок записан. Один! Дочь Светлана!

Свекровь сунула документы в руки милиционеру. Тот внимательно изучил свидетельство, паспорт, вернул их и, кашлянув, повернулся к Марине:

– Гм, гражданочка, кое-что тут явно не сходится. Потрудитесь объяснить, откуда у вас в квартире появился второй ребенок.

– Это мой ребенок, – повторила умиротворенным тоном Марина. – Его у меня украли и подменили на девчонку. В роддоме. Люди с красными глазами, служители какого-то культа. Культ связан с магией и чертовщиной.

Милиционер выпучил на Марину глаза – та говорила небывалые вещи совершенно спокойно.

– Заправляет всем доктор Лоскутин. Ему помогают нянечка и несколько медсестер и медбратьев. Они крадут детей, уносят их в лес, на заброшенное кладбище, и приносят в жертву.

– В жертву? – переспросил сипло милиционер. – Кому?

– Тому, кого называют хозяином, – ответила Марина. – Я сама все видела. Они и сейчас на кладбище, в полуразрушенном склепе. Сектанты поклоняются какой-то старинной книге, которая только на вид книга, а в действительности нечто колдовское. Если на страницы книги капнуть кровью, то открывается подобие колодца в другой мир. Или в ад. Или черт знает куда. То есть в самом что ни на есть прямом смысле – черт знает куда.

– Колодец в другой мир? – Милиционер крякнул, сдвигая на затылок фуражку. Причем сделал он это так энергично, что головной убор полетел на пол, на что милиционер не обратил ни малейшего внимания.

– Да, именно так и есть, – продолжила с улыбкой Марина. – Причем из книги, вернее, из другого мира вылезает щупальце. Примерно такое, как у спрута, только во много раз длиннее. Щупальце и должно было забрать ребеночка, но я не позволила. А заправляет всем этим безобразием товарищ Сергеев.

– Какой товарищ Сергеев? – выдохнул милиционер.

– Наш товарищ Сергеев, второй секретарь горкома КПСС, – пояснила Марина. – Только, боюсь, привлечь к ответственности вы его не сможете. Потому что после того, как я отстегала щупальце факелом, тот, кто его выпустил, рассвирепел и напал на товарища Сергеева, хотя тот и твердил, что является покорным слугой хозяина. Думаю, щупальце утащило товарища Сергеева туда, в книгу.

– В книгу? – ахнул милиционер. Затем повернулся к столу, схватил с него чайник и принялся пить воду из носика.

– Вам лучше чашку взять, потому что из носика только что пил Геннадий, – заметила Марина любезно. Страж порядка поперхнулся и, поставив чайник на стол, произнес:

– Чрезвычайно любопытные сведения… Чрезвычайно любопытные!

– Да вы что, не видите, что она просто чокнутая? – завопила Полина Геннадьевна. – Как вы можете верить такому бреду?

Милиционер топнул ногой.

– Гражданочка, предоставьте мне решать, кому верить, а кому нет! И что тут бред, а что нет! Повторяю, это чрезвычайно любопытные сведения!

Марина была довольна – она не ошиблась в милиционере. Он выведет на чистую воду сатанистов и поможет отыскать ее сыночка. Хотя, впрочем, она его уже отыскала…

Женщина посмотрела на малыша, мирно спавшего в ее руках, и вдруг поняла: нет, это не ее сын. Марина всхлипнула. Милиционер погладил ее по плечу и успокаивающе сказал:

– Ну, не надо реветь! Все будет хорошо, я гарантирую!

– Этой не мой сын, понимаете, не мой! – произнесла Марина, глотая слезы. – Они наверняка принесли его в жертву своей книге, убили моего сыночка! Вы должны их всех арестовать! И судить! И приговорить к расстрелу! Потому что у них на совести не только мой малыш, но наверняка и масса других!

Милиционер бережно взял у нее ребенка и передал подоспевшей Полине Геннадьевне.

– Конечно, конечно, гражданочка, – заверил он Марину, – все будут арестованы, причем нынче же ночью, не извольте беспокоиться. Однако нам надо проехать в отделение, чтобы оформить протокол. Вы ведь не откажетесь меня сопроводить?

Марина последовала за стражем порядка. Внизу их ждал «уазик». Милиционер распахнул дверцу со словами:

– Ведь ничего страшного, если за решеткой проедетесь до отделения? А там мы зафиксируем ваши показания.

Он помог забраться Марине в кузов. Хлопнула дверца. И до женщины донесся приказ милиционера водителю:

– Скорее, гони в дурку! Потому что мы имеем дело с буйнопомешанной!

Такого же мнения придерживались и врачи психиатрической больницы, куда была доставлена Марина. Ни в какое милицейское отделение ее, конечно же, никто не повез. Марина не сопротивлялась, а пыталась объяснить врачам, что она не умалишенная и ничего не выдумывает.

– Сами посудите, в роддоме должен был исчезнуть младенец, – сказала она во время беседы с тремя врачами – двумя пожилыми и одним помоложе. – Это же не так сложно проверить!

Психиатры переглянулись.

– Марина Васильевна, мы уже проверили. Потому что, поверьте, крайне серьезно относимся к своим обязанностям. Увы, младенец там не исчезал.

– Значит, его украли где-то еще! – заявила упрямо Марина. На что врач помоложе с мягкой улыбкой заметил:

– Но ведь вы только что утверждали, что всех детей, которых приносят в жертву этому букварю…

Он, не сдержавшись, прыснул. Пожилые коллеги с осуждением посмотрели на него, и доктор, быстро взяв себя в руки, продолжил:

– Этой книге. Прошу прощения, этой сатанинской книге. Так вот, всех детей, как вы утверждали, брали именно из роддома. И вы сами видели, как нянечка выносила ребенка именно из роддома. Но ребенок там не пропадал.

– Они там все заодно! – воскликнула Марина. – Вы разве не понимаете? Они заправляют в нашем городе всем! Товарищ Сергеев…

– Товарищ Сергеев находится сейчас в отпуске, в Пицунде, – возразил один из пожилых врачей. – Я звонил своему однокашнику, главврачу тамошнего ведомственного санатория. Он, естественно, отлично знает товарища Сергеева и общался с ним прошлым вечером. Согласитесь, не мог же товарищ Сергеев быть в Пицунде в девять вечера, а в три ночи уже на заброшенном кладбище в нашем городе?

– Они все могут! – упрямо твердила Марина. – Это же магия! Это же сатанизм! Вы понимаете, кто их хозяин?

– Главный кальмар пяти океанов? – снова не выдержал молодой коллега. – Тот, что со щупальцами?

– Я уверена, что товарищ Сергеев мертв, – покачала головой Марина. – Вы должны это проверить! Потому что, вероятно, сейчас будет разыгран «несчастный случай» в Пицунде, в результате которого товарищ Сергеев «погибнет». Им же надо как-то его смерть завуалировать!

Врачи переглянулись, и самый старший из них произнес:

– Марина Васильевна, вы должны смотреть правде в глаза: все эти… э… события, о которых вы говорите, – не более чем плод вашего воспаленного воображения. Что и понятно в сложившейся ситуации: ведь вы считаете, что потеряли ребенка, хотя это не так. Однако не будем спорить! Вам придется на некоторое время задержаться у нас. Мы вам поможем.

– Однако вы должны объяснить, откуда вы взяли ребенка, того, что принесли на квартиру своей тещи, – вклинился в разговор молодой врач. – Ведь его родителей так и не нашли! Вы похитили его в другом городе?

– В десять вечера я была дома, а в четыре ночи меня привезли к вам, – парировала Марина. – Сами посудите, разве у меня была возможность посреди ночи смотаться в другой город, украсть там ребенка и вернуться обратно? На чем, на метле?

– Гм, возможно, на гигантском щупальце, – буркнул доктор-весельчак.

Он уставился на Марину, в то время как два его пожилых коллеги что-то вполголоса обсуждали. До Марины донеслись обрывочные фразы: «Не лишено определенной логики…», «Симптомы не так четко выражены…», «Следует применять щадящую терапию с учетом того, что женщина недавно стала матерью…»

Внезапно молодой доктор усмехнулся: высунул кончик малинового языка, а его глаза вдруг загорелись красным. Марина вскочила со стула и завопила:

– Демоны здесь! Вот, этот врач тоже! Вы не понимаете, он на их стороне!

После случившегося с ней истерического припадка уже не могло быть и речи о щадящей терапии. Марина помнила, как на нее надевали смирительную рубашку, а молодой доктор, стоя в углу, усмехался. И в его глазах плясали адские огоньки.

Марину поместили в отдельный бокс, ей были сделаны две инъекции. После них на нее напала сонливость…

Спустя некоторое время дверь бокса распахнулась. Появился молодой доктор, подошел к Марине. И вдруг его лицо преобразилось, превратившись в рожу монстра. А глаза сияли красным.

– Тварь, ты лишила нас нашего предводителя! – заорал он, не скрываясь, ведь в помещении была отличная звукоизоляция. – Впрочем, это не так уж и плохо, теперь я займу его место. Но ты слишком много наболтала, придется теперь потрудиться, чтобы замять исчезновение товарища Сергеева. Ведь оттуда, куда он ушел, обычно не возвращаются!

Доктор снова принял нормальное человеческое обличье, но глаза его еще оставались красными.

– Вы меня убьете? – спросила Марина. И сама же ответила на свой вопрос: – Конечно, убьете. Вы ведь только и знаете, что убивать людей!

– Не людей, а в основном детей, – поправил ее с ухмылкой врач. – Потому что наш хозяин любит именно детское мясцо, которое там, в тех местах, где он обитает, считается деликатесом. Как у нас раковые шейки или балычок. Нет, убивать мы тебя не станем, потому что ты подарила жизнь нашему спасителю.

– Мой сын жив? – встрепенулась Марина. – Где он, скажите, прошу вас!

Доктор хохотнул:

– Какая тебе разница? Но впредь ты будешь молчать. Потому что если ты начнешь снова болтать, то пострадает твой сын. Его убьют такие же идиоты, как ты! Идиоты, считающие, что наш хозяин сеет зло! А в действительности это не так, и его сыну уготовано блестящее будущее.

– Его сыну? – прошептала потрясенная Марина. – Но ведь это мой сын!

– Да, ты его выносила, – кивнул врач. – Но отцом его является именно наш хозяин. Впрочем, не буду утомлять тебя деталями. Запомни – благополучие твоего сына зависит исключительно от тебя! Так что смирись!

Врач вышел из бокса.

Марина лежала на полу, завернутая в смирительную рубашку, и в ужасе размышляла над тем, что ей стало известно. Значит, ее мальчик – сын… Она боялась не то что произнести, но и даже подумать. Ее сын был одновременно сыном… хозяина!

«Черная библия была самой большой семейной тайной. О том, что она существует, я узнала еще ребенком.

В то время мы жили в небольшом провинциальном городке, расположенном на Волге. Мой отец обладал там поместьем – не очень большим, но и не маленьким. Несмотря на то что род наш был древним, он давно потерял былое величие и растратил почти все богатства. Однако я знала, что у нас имеется тайна.

Мой отец, князь Владимир Вечорский, слыл философом и отшельником. Матушки своей я не знала, потому как она скончалась, произведя меня на свет. Братьев или сестер у меня не было, и воспитывала меня дряхлая глуховатая гувернантка, мадемуазель Шанти, которая когда-то воспитывала моего отца и его братьев.

Те, в отличие от моего батюшки, проживали или в Петербурге, или в Москве, занимали ответственные и важные посты и обладали солидным состоянием. Время от времени – надо сказать, крайне редко – они наезжали к нам в поместье, и я имела возможность пообщаться со своими кузенами и кузинами. Я завидовала тому, с каким изяществом они были одеты, поражалась длиннющим сверкающим автомобилям, на которых родственники прибывали с железнодорожной станции, и слышала, как отца за глаза они именовали «старым дурнем», а меня «замарашкой».

Моими лучшими друзьями были дети крестьян из окрестных деревень. Мы часто играли в прятки в нашем поместье. Дом, выстроенный еще в конце восемнадцатого века, давно нуждался в капитальной перестройке, но на ремонт не было денег. А батюшку подобные проблемы ничуть не волновали.

Зато это был рай для любопытного ребенка. Ведь в доме было столько волнующих мест, столько укромных уголков! Я знала все ходы и выходы как свои пять пальцев. Однако была в курсе, что имелась в нашем поместье особая комната, куда никто, в том числе и я, не имел доступа.

Я часто наблюдала за тем, как после скромной трапезы батюшка, освещая себе путь керосиновой лампой (на новомодное электричество у нас, естественно, не было средств), отправлялся по длинному извилистому коридору туда, в западное крыло, где находилась та самая комната.

В действительности, как я выяснила, став взрослее, там находились целые апартаменты, раньше принадлежавшие моей матушке, о которой я ничего не знала. Видела только несколько расплывчатых фотографий, а также портрет, писанный незадолго до ее венчания с батюшкой. Матушка была редкостной красавицей, в то время как я считала себя уродливой и крайне непривлекательной особой. И только потом я поняла, что, оказывается, очень похожа на нее.

В нашем поместье царили странные, установленные батюшкой и соблюдаемые всеми, кто в нем обитал, правила. Так, к примеру, никогда, даже летом, нельзя было играть на улице допоздна – требовалось всегда возвратиться в дом до наступления темноты. Один раз, помнится, я была так увлечена игрой с деревенскими друзьями, что забыла о времени. Вернулась, когда солнце уже село, и впервые испытала на себе гнев батюшки, а также его увесистую руку. Он дал мне пару затрещин, а затем послал в мою комнату, где я провела три долгих недели, не имея права покидать ее. С тех пор я всегда выполняла наказы своего родителя.

Хоть мы и были бедны, о чем я узнала позднее, и погрязли в долгах, но едали мы на серебре. Вообще серебро было любимым металлом батюшки. Я носила тяжелый нательный крест, выполненный из серебра, на длинной серебряной же цепочке. В каждой из обитаемых комнат нашего дома имелось распятие, тоже сделанное из серебра. Более того, все ставни были украшены серебряными цепочками.

Кстати, окна положено было закрывать наглухо еще до наступления темноты, что было своеобразным ритуалом, и я, не осознавая его смысла, азартно помогала батюшке. Но как-то я посмела спросить родителя, для чего мы это делаем. Однако ответа не получила, и мне снова пришлось провести пару недель в своей комнате под домашним арестом.

Да, мой батюшка был человеком суровым, даже по отношению к собственной дочери. И только много позже я поняла, что единственным его стремлением было оберечь меня от опасности, что грозила всем нам, но в первую очередь именно моей персоне.

То, что в доме у нас всегда царила странная, тягостная атмосфера, я, конечно же, знала. Но не имела понятия, что за этим скрывается. Были и иные странные неписаные правила. Например, мне было строго-настрого запрещено разговаривать с чужими людьми. А если бы я увидела человека с красными глазами, то от меня требовалось бежать как можно быстрее прочь. Однако я никогда не видела человека с красными глазами и считала его выдумкой батюшки…»

«Подрастая, я постепенно уверилась в том, что отец мой страдает психическим заболеванием, однако не смела выразить свою мысль вслух. Но об этом судачили многие в нашем городке, и мне было очень и очень обидно. Много раз, прогуливаясь по городку, я слышала, как, глядя мне в спину, люди шушукались, и темой их сплетен был именно мой батюшка и его странное поведение…»

«Что касается черной библии… Иногда – весьма, надо сказать, редко – к батюшке наезжали посетители. Многих он просто не принимал, а на нескольких даже напал с арбалетом, заряженным стрелами с серебряным покрытием. Но пара человек наведывались к нам из года в год.

Одного из них я окрестила Паганелем, потому что он разительно походил на одноименного героя жюль-верновского романа. Сухопарый, с бакенбардами и вечно взлохмаченными волосами, в крошечных очках и смешном, неопрятном наряде, он был желанным гостем, однако появлялся у нас от силы два раза в год. Батюшка принимал его как старого знакомого, обнимал, лобызал, хлопал по спине. Паганель был профессором философии и по происхождению немцем, поэтому говорил по-русски с забавным акцентом.

Батюшка и его гость всегда вначале ужинали, причем ужин, в отличие от привычного, был праздничный и обильный. Поэтому я всегда с нетерпением ждала появления Паганеля, зная, что наконец-то можно будет поесть что-то вкусное, а не водянистый щавелевый суп и непроваренную овсянку. Кухарка от нас давно сбежала, и готовкой занималась все та же верная мадемуазель Шанти. А уж после ее кончины хозяйство вела я.

Закончив трапезу, батюшка и Паганель отправлялись в курительный салон, где дымили толстенными сигарами. Денег на них у батюшки не было, однако Паганель всегда привозил солидный запас сигар с собой – в качестве презента моему родителю.

Так как я знала весь наш дом как свои пять пальцев, то пользовалась и тремя тайными ходами, которые имелись в нем (сомневаюсь, что даже батюшка был в курсе об их наличии). Воспользовавшись одним из них, я могла подкрадываться к крошечной комнатке, которая граничила непосредственно с курительной, и, приложив ухо к замаскированной решетке, внимать разговорам батюшки и его гостя.

Разговоры их были чудные, полные странных, неведомых мне слов. Например, то и дело они вели речь о «версиплях». Причем произносили это слово на французский лад. Украдкой я задала мадемуазель вопрос, что оно значит, однако та вдруг начала дрожать и креститься, а затем взяла с меня честное слово, что я никогда больше не буду терзать ее «сатанинскими материями». Мадемуазель определенно что-то знала, но не хотела говорить. И это только распаляло мой интерес.

Хорошо, что она не рассказала о моих расспросах отцу, иначе бы мне здорово влетело. Ведь батюшка наверняка бы понял, что я подслушиваю его беседы с Паганелем.

Но я не сдавалась и провела немало времени в библиотеке. Уж на чем отец никогда не экономил, так это на книгах, поэтому библиотека у нас в поместье была богатая и большая. Думаю, батюшка мог бы с легкостью расплатиться с кредиторами, если бы продал несколько наиболее ценных экземпляров. Но делать это он ни за что не хотел…»

«Странно, но мой отец не был верующим – в церковь не ходил и местного священника, если тот время от времени изъявлял желание посетить нас, не принимал. Однако батюшка определенно во что-то верил, только вера, как я поняла со временем, у него была своя, странная и жуткая.

Зато в библиотеке имелось много книг по религии, как по христианской, так и многим другим, сейчас давно и прочно забытым. Были там и труды, речь в которых шла о неведомых, кровавых культах, о человеческих жертвоприношениях и власти темных сил.

Читать я всегда любила, но делала это тайком от батюшки – увлечение книгами он поощрял, но пришел бы в неописуемую ярость, если бы узнал, какие именно тома я читаю. Именно из одного из таких фолиантов я и почерпнула наконец сведения о тех самых загадочных версиплях.

Как выяснилось, они являются неким подобием получеловека-полудемона. А отличительная их черта – горящие кровавые глаза. Как писал древний автор, этот огонь – отсвет адского пламени, горевшего в их душе. Душе, которую они давно вверили своему хозяину – полиморфу, то есть многоликому повелителю ада.

Полученные сведения меня чрезвычайно занимали, но я не могла бы сказать, отчего именно. Было в сей чертовщине что-то такое, притягательное и чарующее. И только много позже я узнала, что все это совсем даже неспроста…»

«Во время одной из бесед батюшки с Паганелем, коей я внимала, находясь в тайной комнатке рядом, была упомянута черная библия. О ней, книге, которой поклонялись почитатели сатаны, я уже ранее читала. Однако это была не просто книга, а некое подобие колодца в жуткий мир.

– Они снова атаковали меня более чем щедрыми предложениями, – сообщил тогда Паганель, обращаясь к батюшке. – Потому что хотят знать, где находится черная библия. И, сдается мне, Володя, они знают, что ты являешься ее Хранителем.

Батюшка откликнулся после короткой паузы, пустив в потолок клубы сизого дыма:

– Да, кое-кто наведывался и ко мне. Однако тогда они не имели представления о том, что черная библия находится у меня. Просто, как и в твоем случае, хотели приобрести информацию. Но я прогнал их со двора.

Паганель осторожно произнес:

– Володя, все становится крайне опасным. Ведь если они разнюхают, что черная библия хранится у тебя, то возжелают забрать ее. А эти люди ни перед чем не остановятся!

– Они не люди, а версипли, – заявил мой отец назидательно. – И если кто-то из них снова заявится сюда, то у меня на всех хватит серебра!

Паганель кашлянул.

– Но не лучше ли передать черную библию нашему братству? У нас имеется надежный тайник…

Отец тотчас перебил его, поднявшись из кресла и начав ходить по комнате:

– Нет, тысяча раз нет! Именно мой род является Хранителем черной библии! Именно нам поручено нести эту ответственность!

– Не забывай, что у тебя нет наследника, одна только дочка, к тому же еще ребенок, – вкрадчиво заметил Паганель. – А если с тобой что-то случится? А если с ней что-то случится? Что станет тогда с черной библией?

– С Еленой ничего не случится! – уверенно заявил батюшка. – И если ты прибыл для того, чтобы убедить меня отдать вам черную библию, то ты потерпел поражение. Этому не бывать!

– Однако не надо упускать из виду, кто является ее матерью, – вставил вдруг Паганель.

Я навострила уши. Последние слова гостя произвели на батюшку неизгладимое впечатление. Побледнев, он подскочил к визитеру, схватил его за грудки и вскричал:

– Не смей марать ее имя! Да, я знаю, кем была моя покойная жена, но это к делу не относится!

– Отпусти, мне больно, – поморщился Паганель. – Конечно же, это имеет отношение к делу, да еще какое! Потому что твоя дочка – наполовину версипль.

От неожиданности я, стоявшая на небольшой приставной лестнице, дабы иметь возможность не только слышать, но и видеть происходящее в комнате сквозь решетку вентиляции, скатилась вниз. Наверняка и батюшка, и его гость услышали грохот за стеной, потому что, когда я снова забралась на лестницу, в курительном салоне их уже не было.

Обычно Паганель оставался у нас на день или даже на два, но тогда уехал поздно вечером. И батюшка даже не пробовал удержать его. Расстались они крайне холодно. А после этого мой родитель прошел в свою лабораторию и заперся там…»

«Много раз пыталась заглянуть в лабораторию батюшки, но он никогда, даже в самую сильную июльскую жару, не раскрывал ставни – окон в том крыле осталось всего три, все остальные были заложены кирпичом. Но время от времени отец все же проветривал помещения, потому что в них никогда не убирались и наверняка там скопилось огромное количество пыли.

Так вот в тот день батюшка забыл закрыть ставни – наверное, был расстроен ссорой со своим старинным другом. И мне удалось пробраться в запретное крыло нашего дома.

Я ожидала увидеть нечто необыкновенное, однако обстановка была такая же, как и в доступной части особняка. Разве что пыли, как я предполагала, было многовато. Едва я влезла через окно, до меня донеслись шаркающие шаги отца. Пришлось быстро спрятаться за портьеру.

Дрожа от страха, я слышала, как батюшка подошел к окну и закрыл ставни. Мне сделалось страшно – я ведь оказалась в плену! Мне не хотелось и думать о том, какую кару измыслит для меня суровый родитель, если узнает, что я шпионю за ним.

Делать, однако, было нечего. Поэтому, дождавшись, когда батюшка удалится из комнаты, я выбралась из-за портьеры – и вдруг почувствовала непреодолимое желание чихнуть. Я изо всех сил противилась этому желанию, и наконец приступ прошел.

Осторожно выйдя из комнаты в коридор, я заметила в конце его бледный свет керосиновой лампы и двинулась в том направлении. Но вдруг, к своему ужасу, громко чихнула.

Раздались шаги отца, я нырнула за колонну, на которой возвышался мраморный бюст одного из моих славных предков. Батюшка прошелся по коридору, но меня не заметил. Бормоча что-то о проворных крысах, он вернулся в свой кабинет.

Выждав несколько минут и удостоверившись, что больше в носу не свербит, я снова двинулась вперед. Половицы ужасно скрипели, но отец не обращал на это внимания – странные звуки, особенно по ночам, были в нашем особняке привычным явлением.

Наконец я достигла двери кабинета и увидела, что он представляет собой весьма просторное двухэтажное круглое помещение. Разглядела и лестницу, что вела наверх, и осторожно поднялась по ней. Стоя там, прижавшись к перилам, я могла наблюдать за происходящим внизу, не боясь, что батюшка случайно заметит меня. Он же был увлечен своими действиями и не обращал внимания более ни на что. Отец подошел к огромному, похожему на паровой котел сейфу, который был вмонтирован в стену. Затем снял с пояса связку ключей (с ней он никогда не расставался, даже когда спать ложился) и раскрыл сейф. Я приготовилась увидеть несметные сокровища, коими обладал наш род, но меня ждало разочарование: ничего подобного там и в помине не оказалось. Внутри находилась книга, всего лишь книга, правда, больших размеров и, судя по всему, старинная.

И вдруг я поняла – это и есть та самая черная библия! Но обложка книги была не черная, а, скорее, сероватая. Вне всяких сомнений, кожаная.

Тем временем батюшка положил книгу на письменный стол – и до меня донесся странный звук. Звук отрыжки! Причем я не сомневалась, что исходил он именно от книги!

Переплет был покрыт странными полосками, которые, как я, к своему ужасу, заметила в танцующем отсвете керосиновой лампы, вдруг стали шевелиться. И тут же мне стало ясно, что я вижу… прикрытые веки. А они вдруг распахнулись, и на моего батюшку уставились десятки, если не сотни крошечных глаз!

Я не могла поверить в то, чему стала свидетельницей. Или все происходящее – кошмарный сон? Игра моего воображения?

Тем временем мой родитель извлек из-под стола клетку, в которой метались и попискивали мыши и молодые крысы. Потом отстегнул застежку книги и раскрыл ее.

Но страницы книги, сделанные из желтоватого пергамента, были пусты. Тогда батюшка раскрыл книгу посередине и занес над ней руку. А затем взял со стола нож для вскрытия писем и осторожно дотронулся кончиком лезвия до своего пальца.

Выступила кровь – одна-единственная капля. Она упала на желтые страницы книги, и те вдруг стали чернеть. Прошло всего несколько секунд, как страницы полностью изменили цвет. И снова раздался звук отрыжки, причем намного более отчетливый, словно усиленный многократным эхом, как будто шел из глубокого колодца. И создавалось впечатление, что жерлом сего колодца являются именно страницы книги.

А батюшка извлек из клетки мышь, держа за хвостик, поднес ее к книге. Несчастное животное отчаянно пищало и пыталось освободиться. Но батюшка вдруг разжал пальцы – и мышь полетела вниз. Но не ударилась о страницы книги и не убежала прочь. Она просто исчезла в книге, как будто провалилась куда-то вглубь.

Из книги еще некоторое время доносился мышиный писк, а потом послышалось чавканье. И я поняла: нечто, сидевшее в книге, вернее, в колодце, входом в который служил таинственный фолиант, сожрало несчастного грызуна!

Отец скормил книге еще одну мышь и молодую крысу. После чего до моих ушей донеслось странное шуршание – как будто по каменному полу ползла очень и очень большая змея. Тогда батюшка проворно захлопнул книгу и застегнул застежку. Но в тот же момент обложка книги вдруг изогнулась, словно нечто изнутри рвалось наружу. Отец, схватив со стола массивное серебряное распятие, быстро положил его на книгу, и та немедленно успокоилась.

– Вот так-то! – воскликнул батюшка, потирая руки. – Я знаю, что нельзя заставлять тебя голодать, потому что у тебя начинает портиться характер. Однако твой рацион – мыши и крысы. Человеческих жертв больше не будет, запомни!

Затем он положил книгу обратно в сейф, закрыл его и вышел из кабинета.

Я долго сидела наверху, прижавшись к перилам и дрожа от страха. Потому что убедилась в том, что мой отец поклоняется черным силам.

Только через час, если не больше, я, набравшись мужества, спустилась вниз. И подошла к сейфу. Из него доносились мерзкие звуки – их издавала книга! Вернее, то, что в ней обитало.

Вдруг в моей голове возник странный бесплотный голосок, приказавший дотронуться до ручки сейфа. Что я и сделала. Тут мое тело пронзила сладостная боль, и я поняла, что надо делать. Я должна освободить книгу! Потому что мой батюшка удерживает ее силой! Именно он – злодей, а книга создана для того, чтобы приносить пользу человечеству!

Мысли щелкали и возникали в моей голове, как будто кто-то извне их туда запихивал. Я вышла из кабинета и двинулась по коридору к спальне батюшки.

Наконец увидела отца, лежащего на боку. Рядом, на столике, догорала керосиновая лампа, а из-под грязноватой подушки высовывалась связка ключей. Я осторожно потянула ее на себя… и тут отец вдруг повернулся.

Я быстро нырнула под кровать, ожидая, что он кинется на меня. Но батюшка крепко спал. Повинуясь голосу, звучавшему у меня в голове, я снова привстала и извлекла ключи. А затем затрусила обратно в кабинет.