Ноев ковчег доктора Толмачёвой

5

«Конечно, во Франции тоже непросто жить, – думала Таня, сидя в небольшом кафе на улице Сен-Жак. Она немного отклонилась от своего маршрута в сторону Люксембурского сада – уж очень ей нравился Латинский квартал. Здесь она жила первые недели после приезда. – Жизнь дорогая, люди закрытые, никто не откроет тебе дверь, чтобы ты поплакала в жилетку…»

Интересы французов корпоративны, как и у нас: парижане существуют отдельно, провинция живет своей жизнью, а уж про колонистов и говорить нечего – в каждой колонии свои законы. Зато все уже отработано, систематизировано, многое пройдено, пережито многочисленными прошлыми поколениями – и законы, и правила, и манеры, и привычки. Сначала Римская колония, потом церковное иго, потом монархия, потом империя, потом коммуна, наконец, республика… Возраст, отличающийся от российского на тысячу лет, что-нибудь да значит. Вон она сама проработала врачом только два года, а ни у Али, ни у Янушки, ни у Камиллы такого опыта вообще нет. И когда она, Таня, пишет выводы о возможном практическом применении чего-либо, мадам Гийяр читает этот раздел оч-ч-чень внимательно.

Подошла официантка. Таня заказала сэндвич и чашку кофе. Девушка улыбнулась и отошла, сделав короткую запись в блокнотике.

Жаль, что в лаборатории не принято обсуждать результаты опытов вслух. Понятно, что все друг другу конкуренты. И у каждого есть свои положительные стороны. Камилла необыкновенно старательна, аккуратна, пунктуальна и неглупа. Она идеально подходит для работы референтом – у нее порядок во всем, всегда все разложено по пунктам, она всегда все помнит, любую информацию вносит в компьютер, в соответствующий раздел. Французский климат Камиллу тяготит, но она вовсе не собирается сдавать свои позиции. Али – весельчак, полиглот, подвижный, как ртуть. Кроме общих для лаборатории опытов он еще экспериментирует с какими-то своими африканскими порошками – растительными экстрактами. При этом у него всегда таинственный вид, и Янушка даже как-то сказала, что по виду он никакой не ученый, а шаман. На любой вопрос Али умеет на восьми языках ответить: «Не знаю», Таня давно поняла, что спрашивать его о чем-либо бесполезно. Хотя иногда Али проявляет удивительную осведомленность и сообразительность, если считает нужным это показать. И лишь одна Янушка предупредила заранее мадам Гийяр, что не собирается оставаться в Париже. Таня вздохнула. Уедет Янушка – ей будет совсем одиноко.

Официантка принесла заказ. Таня наклонилась над чашкой, с удовольствием вдохнула горячий пар. Хороший все-таки кофе почти во всех парижских кафе! На мотоциклах к Сорбонне подъезжали студенты, группа корейских туристов задрала головы на вывеску улицы – наверное, искали Пантеон.

Таня усмехнулась. Родителей умиляло, что их дочь первый месяц жила неподалеку от улицы Клода Бернара – основоположника патологической физиологии, – где когда-то располагалась его лаборатория. «Какие в жизни бывают приятные совпадения!» – сказал по телефону Тане отец, занимавшийся патологической физиологией всю свою жизнь. Знал бы папка, что комнатка, хоть и называлась студией, представляла собой узкий пенал с окном, выходящим на крышу, в квартире, которая по московским понятиям называется коммунальной. Там не было ни кухни, ни ванной. Небольшая ниша в углу, отделенная занавеской, с дырками в полу обозначала душ, а для того чтобы приготовить кофе, на маленьком столике у окна стояла небольшая плитка. О том, чтобы сварить на ней, например, суп, не могло быть и речи.

Наслаждаясь хорошей погодой, вокруг Тани сидели люди – мужчины и женщины; молодые и немолодые, разговаривали о чем-то, смеялись. У двери в кафе расположился парень с неизвестно откуда выкопанной древней шарманкой. Он сидел на стуле, а для привлечения публики у его ног в деревянной кукольной постели под розовым одеялом, не обращая никакого внимания на заунывные звуки, спали черный кот и белая собачка. У ног шарманщика лежала помятая шляпа.

«Чем живут эти люди? Почему они так спокойно здесь сидят, никуда не торопятся? – думала Таня про посетителей кафе. – Сословие клерков парится по конторам. Сфера обслуживания проводит дни на ногах от открытия до закрытия. Художники, скульпторы сутулятся в музеях и галереях или пытаются продать свои творения на блошиных рынках. Учителя проводят время в школах, врачи – в больницах, рабочие – на заводах. Интересно, люди каких занятий тратят свои лучшие часы в кафе? – Она допила кофе и засмеялась. – Может быть, кто-нибудь точно так же думает обо мне! Что, мол, здесь делает эта молодая женщина? Откуда она приехала, туристка она или кто?»

Таня задумалась. Хотела бы она проводить время свободно? Ездить, куда хочет, гулять, где хочет? Не выходить из дома, если на улице дождь. Не париться на работе в прекрасную погоду, а ехать за город, где поют птицы и имеется множество прелестных мотелей и гостиниц для путешественников и на пару дней, и на пару месяцев.

«Кто его знает, – как-то неопределенно подумала она. – Надо попробовать, чтобы решить, понравится мне это или нет».

Она подозвала официантку и, как уже много раз, отметила ее не напускную вежливость и искреннюю благодарность за чаевые.

Таня вышла из кафе и пошла дальше мимо Сорбонны. Симпатичные девочки и мальчики сидели на ступенях и на тротуарах и говорили о том же, о чем говорят студенты во всем мире, – где разжиться деньгами, как лучше подработать, сдать экзамены, где встретиться с девушкой… Таня с сожалением думала, что ее молодость уже, увы, прошла, и для этих юных мальчиков и девочек она уже взрослая тетка, непонятно зачем забредшая в их цветущую юность. Неожиданно их проблемы показались ей довольно скучными, и Таня поняла, что совсем не хочет возвращаться в глупую молодость, а хочет какого-то определенного положения.

Прямоугольник Люксембургского сада, относительно небольшой, был весь осенен нежной зеленью раскрывающихся почек. Чаша фонтана была наполнена водой, и дети в курточках пускали по волнам старинные парусники, взятые напрокат в небольшой будочке.

Таня подвинула к воде тяжелый стул с коваными ножками, уселась, сняла туфли, закинула ноги на бордюр фонтанной чаши. Снова вытащила мобильник. На этот раз ей повезло – ответил голос мамы.

Как здоровье, как дела – в парижском далеке слова не имели для Татьяны особого значения. Правды ведь ей все равно не скажут, даже если и случится что-то плохое. Ей был важен сам мамин голос, живой, действующий на уровне подсознания. Дающий ощущение того, что она, Таня, не одинока в этом мире, что она любима, что у нее есть дом и там ее ждут. И, не осознавая этого, она готова была слушать мамин голос еще и еще, будто зверек, выдернутый из гнезда, тоскующий по ночам и ищущий пропахшую матерью тряпку.

– А еще какие у вас там новости?

– Вчера случайно встретила в магазине твою Машу. Неплохо выглядит, хоть и растолстела.

– Какую Машу?

– Ну что ты, не помнишь? Вы еще вместе в больнице работали… Ты ее Мышкой звала. Она теперь, кстати, заведует вашим отделением.

Таня засмеялась.

– Ах, мама, если бы ты знала, как мне сейчас безразлична эта Мышка! Я соскучилась по вас с папой. Кстати, он дома?

– К сожалению, нет. Ты ведь нас чудом застала. Мы с папой идем на концерт. Он уже во дворе прогревает машину. А ты собираешься приехать?

Таня задумалась на минутку, но твердо сказала:

– Да, собираюсь!

– Когда?

– Еще не знаю точно. Как будут складываться дела. Но, думаю, не раньше, чем через месяц.

– Мы тебя будем ждать. Пока.

– Пока. А куда вы идете?

Но последний Танин вопрос потонул в океане радиоволн. Связь прервалась, и мамин голос исчез. Таня вздохнула и, несмотря на то что уже потянуло вечерней свежестью, осталась сидеть у фонтана. И мысли ее, вопреки словам, витали в прошлом.

«Мышка-то теперь заведующая отделением, черт побери! – думала Таня. – Как она там? Посмотреть бы, во что одета, как выглядит?» Таня отчетливо вспомнила невысокого роста девушку с хвостиком на затылке, всегда одетую во что-то серенькое, молчаливую до такой степени, что слова не вытянешь. Надо же, Мышка – и на руководящей работе! И где теперь, интересно, Валентина Николаевна, Барашков? Все-таки вместе с ними она провела целых два года!

Ветерок направил струю фонтана в ее сторону, и Таня спрятала кисти рук в рукава куртки, чтобы не промокнуть.

– Вы, наверное, парижанка, – вдруг раздался над ухом чей-то голос. Таня обернулась и увидела, что возле нее в какой-то насмешливо-почтительной позе стоят двое мужчин, впрочем, довольно приличного вида. Один из них как раз и произнес эту фразу с ужасным акцентом. Коснофранкоязычный господин был небольшого роста и чрезвычайно худ. Блондинистые редкие волосы были гладко зачесаны набок, что вместе с почтительно-хитроватым взглядом придавало ему вид тертого в делах лиса.

– Не покажете двум провинциалам, как пройти к Елисейским Полям?

Тане показалось, что Лис с этими словами даже шаркнул ножкой, обутой в дорогой ботинок.

– Это довольно далеко. Нужно ехать на метро, – нерешительно сказала Таня.

– Ну, на метро… – недовольно сморщил вытянутый носик Лис.

Второй господин молча стоял рядом. Лицо его оставалось серьезным, но все-таки что-то еле уловимое в позе, а еще более – в чуть прищуренных глазах уже не очень молодого и, видно, опытного человека показалось Тане подозрительным. Возникло ощущение, что ее пытаются обмануть. Она внимательно всмотрелась в его треугольники бровей кустистым домиком, оценила проблеск седины на висках, на языке парикмахеров и собаководов «соль с перцем», и с неудовольствием подумала: «Напились, наверное, вот и пристают». Но лицо этого, высокого, с бровями показалось ей смутно знакомым.

– Не хотите ли прогуляться с нами к Елисейским Полям? – качнулся к ней Хитрый Лис.

Тане еще год назад ужасно льстило, если вдруг у нее спрашивали дорогу, как правило, американские туристы. Ей доставляло удовольствие объясняться с ними по-английски, вставляя в речь французские названия. Благодаря Янушке, она неплохо знала Париж и с удовольствием козыряла этим. Но сейчас, после разговора с мамой, после мыслей о доме, о Мышке, незнакомцы показались ей прилипалами, ловцами приключений, любителями клубнички.

– А не пошли бы вы куда подальше! – по-русски сказала Татьяна и, гордо перекинув сумку через плечо, встала и попыталась обойти мужчин.

– Ну, я же тебе говорил! Москвичка! И нечего было спорить, – вдруг сказал на чистейшем русском тот, что был повыше и постарше, с седой щетиной.

– Каюсь, не разобрал сразу! Прошу извинить, – нарочито закивал головой Лис. – Я-то думал, что хохлушка. Только крашеная. Готов понести наказание за самонадеянность!

– Какого же черта вы тут комедию ломали! – Возмущенная Таня остановилась и уставилась на незнакомцев.

– Подурачиться решили, простите идиотов! – миролюбиво сказал седоватый. – В Париже так и тянет на приключения. Что, вообще-то, нам не свойственно, вы не подумайте. – Седоватый смотрел на Таню шутливо и вместе с тем изучающе. – Мы шли с приятелем да и поспорили, какой национальности самые красивые девушки в Париже. А тут вы сидите. Я посмотрел на вас и сказал: «Москвичка!», а вот он, остолоп, стал утверждать, что вы с Украины.

– Откуда-нибудь из Днепропетровска! – добавил Лис. – Я сам оттуда родом. Там оч-чень красивые девушки!

Таня не знала, рассердиться ей или рассмеяться.

– А как вы определили, что я из Москвы?

В мужчинах она не чувствовала больше опасности и спросила это без кокетства, без напрашивания на комплимент. Заданный тон был принят. Лис прекратил изгибаться и спокойно встал рядом с товарищем. Со стороны можно было подумать, что они ведут обычный, несколько шутливый разговор.

– Да я как глянул, как вы сидите здесь на скамейке – одинокая, грустная, задумавшаяся о чем-то своем, – сообщил седоватый, – так сразу понял: так сидеть может только русская женщина.

– Я это тоже понял! – сказал Лис. – Только я подумал, что вы здесь на работе, – без обиняков добавил он. – Нет?

Таня посмотрела на него с недоумением.

– Вы меня за проститутку, что ли, приняли? – Она так удивилась, что даже не сумела как следует рассердиться. – Сразу видно, что вы Парижа не знаете. Здесь проститутки на лавочках не сидят.

– А где они сидят? – с подковыркой спросил Лис, и Таня вдруг поняла, что он притворяется, все ему на самом деле прекрасно известно. Она уже хотела сказать что-то резкое, как седоватый бросил Лису: «Помолчи!»

– У меня мать вот так, задумавшись, сидела в деревне на завалинке под Рязанью, – сказал он серьезно. – А почему я подумал, что вы из Москвы… – он сделал паузу. – Так это я просто так сказал, наугад!

Седоватый вдруг весело рассмеялся, и у него запрыгали от смеха щеки и подбородок, и дрогнул немаленький уже живот, выглядывающий из дорогого пиджака.

– Вот ведь надул! – хлопнул себя по коленкам Лис, будто в полном восторге. – Вот ведь умеете вы надуть, Филипп Иванович! А ведь я поверил, честное слово, поверил! – Лис еще долго крутил потом головой.

– Филипп Иванович, – протянул седоватый для знакомства руку Тане.

– Таня. – Она почувствовала, что он на самую малость задержал ее руку в своей.

– А вы что делаете в Париже, Таня? На экскурсии?

– Нет, работаю здесь. Я на стажировке, – произнесла Таня не без некоторой гордости.

– Неужели у кинозвезд бывают стажировки? – тут же вылез вперед Хитрый Лис. – А-а-а, мы догадались, вы модель!

– Я врач, – улыбнулась Таня грубой лести. – Стажируюсь по клинической биохимии.

– А у меня дочка тоже врач, – сказал седоватый.

– Бывают совпадения. Мне пора.

Таня действительно собралась уходить. Лис со значением взглянул на седоватого.

– Знаете, – седоватый осторожно взял Таню за руку. – Вы нас не бойтесь. Мы безобидные. Поедемте с нами на Елисейские Поля! Мы скоро уезжаем, собрались там поужинать. Составьте нам компанию!

Таня попыталась решительно отказаться.

Хитрый Лис тоже состроил самую серьезную мину.

– Без всяких задних мыслей, – сказал седоватый и отпустил руку Танину. – А потом мы вас доставим, куда скажете.

Таня заколебалась: она никогда не была в дорогих ресторанах на Елисейских Полях, с Янушкой они довольствовались маленькими кафе. Задумчиво вздохнула. Люди, кажется, приличные.

– Значит, едем! – покровительственно улыбнулся седоватый.

– Метро в ту сторону! – показала Таня и собралась вести своих спутников к бульвару Сен-Мишель.

– Поедем на такси!

Филипп Иванович как бы просительно подмигнул Тане, и она остановилась в нерешительности.

– Тогда нам лучше выйти на улицу Вожирар…

– Да, как скажете.

Лис, моментально определив направление, обогнал их и, когда Таня с седоватым вышли из сада, тут же остановил такси.

– К площади Согласия или к Триумфальной арке? – Таня вопросительно посмотрела на Филиппа.

– Где поприличнее, – заметил Лис, и Таня велела таксисту остановиться посредине, у так называемой Клумбы.

– Если столик не заказан, в пафосное место не пустят, – на всякий случай предупредила она. – Да и я в своей куртке не пройду дресс-контроль.

– Да ради вас, Танечка, мы и не пойдем сейчас в самое пафосное место, – успокоил ее Хитрый Лис.

Потом Таня не смогла бы вспомнить в деталях, как выглядел ресторанный зал. Место действительно оказалось не самое пафосное, но все равно с яркой позолотой, обилием цветов, картинами на стенах и роскошно оформленным меню с винной картой. Она была напряжена, и даже вино (какое-то, по ее понятиям, безумно дорогое) не могло снять напряжение. По спокойной простоте манер, с которой оба ее спутника держались в ресторанном зале, она определила, что они достаточно часто бывают в таких местах. Но и Тане не хотелось показаться пустышкой. Она скромно поддерживала разговор, сдержанно улыбалась шуткам, которыми перекидывались Лис и седоватый, но не расслаблялась и в дешевое кокетство не ударялась.

Вечер удался. Скучно никому не было. Филипп Иванович расспрашивал Таню о ее работе, о родителях, о Париже… Лис налегал на еду и внимательно слушал. Как Таня узнала потом, он оказался очень знающим и тонким юристом.

Когда они вышли на улицу, был уже поздний холодный вечер. Таня подняла воротник куртки, запрокинула голову. В зареве огней совсем не было видно неба, только высоко вверху шумели кроны платанов. Ветер подхватил ее длинные светлые волосы, запутал их и стал развевать, как флаг. Таня схватилась за голову обеими руками, закрутила волосы в жгут, спрятала под куртку. Филипп Иванович с прищуром следил за ней, за ее руками, за фигурой, за тем, как она быстро убирает волосы и со лба.

– Пройдемся, Таня?

Седоватый кинул взгляд на Лиса, и тот, сославшись на усталость, умчался на такси к себе в гостиницу.

Таня вытащила из сумки косынку, повязала на голову, в нерешительности остановилась. Филипп Иванович весело подмигнул ей. Таня не возражала пройтись. «На таком ветру вполне могу подхватить инфлюэнцу, как и соврала сегодня мадам Гийяр», – весело подумала она.

– Мне ведь, Танечка, нужна ваша помощь, – доверительно склонился к ней Филипп. – Помогите мне выбрать подарок для дочери.

Таня с интересом взглянула на него, а сама подумала: «Врет!» Такой человек вполне сам может выбрать подарок. Были бы деньги, а уж подарок из Парижа… Достаточно зайти в любой магазин.

– Хорошо! – Она повыше застегнула молнию на куртке. – В какой магазин пойдем?

Вокруг шумела яркая, разноязыкая туристическая толпа. Тане было приятно чувствовать себя ее частью, беззаботной и легкой. Однако она подумала и добавила:

– Но я должна вас предупредить, что цены здесь безумные.

– А мы посмотрим, – взял ее под руку Филипп Иванович.

Впереди горела огнями Триумфальная арка. Инстинктивно Таня повернулась в ее направлении. Вдруг около тротуара остановилась сияющая длинная машина. Задняя дверца салона открылась, оттуда высунулась тонкая рука, унизанная блестящими перстнями. Рука разматывала тонкий поводок. Тут же с визгом из машины выскочила маленькая, трясущаяся, будто студень, собачка, присела на краю тротуара, сделала свои дела, секунду поскребла задней лапкой по голому асфальту и с прежним визгом запрыгнула обратно в машину. Рука захлопнула дверцу, машина умчалась. Таня посмотрела машине вслед, и ей почему-то расхотелось ходить по магазинам.

«Пора домой, пока действительно не простудилась, – подумала она. – Еще заскочу к Янушке, если она не спит. А этот, – она мысленно кивнула в сторону своего спутника, – вполне может пройтись по магазинам сам».

– О чем задумались, Танечка? – Он оказался чутким, этот Филипп Иванович.

– Вы меня простите, но я замерзла, и мне пора. Вы ведь придумали насчет дочери?

Он удивился.

– Нисколько не придумал. Дочка у меня – приблизительно ваша ровесница и, между прочим, тоже врач.

– Вот как… – Тане стало неудобно. – Ну, я не знаю, как быть. Мне действительно пора. Завтра рано вставать на работу, а магазины сейчас работают очень немногие. Только самые пафосные. И не факт, что мы в них что-нибудь найдем.

Филипп Иванович испытующе смотрел на нее. Тане стало еще неудобнее.

– Ну честное слово! Вы завтра сами сходите на улицу Мира, или в «Лафайет», или пройдитесь по Риволи…

– Так, – Филипп Иванович притянул ее к себе за воротник куртки. – Не хитри. Не хочешь оставаться со мной – твое дело. Где у тебя мобильник? Записывай телефон.

Таня сразу отметила этот свойский покровительственно-хозяйственный тон, в котором вовсе не нуждалась, но какая-то сила не позволила ей возражать. Не узнавая себя, она послушно вытащила мобильный.

– Записывай, – Филип Иванович надиктовал ей номер. – Если надумаешь – позвони. Я буду в Париже еще неделю.

Таня молча спрятала телефон.

– До свидания. И спасибо за ресторан.

– Вам спасибо.

Он вдруг опять шутливо склонился, как в первый раз, в начале их встречи. Таня повернулась и хотела бежать к метро.

– Постой! – Филипп Иванович подошел к обочине и поднял руку, подзывая такси. На улице было холодно для прогулки в одном костюме, а он еще и расстегнул пиджак. Тонкая рубашка белела на груди, а модный галстук, лихо запрокинутый ветром, лежал на плече. «Совсем, как в песне «Милорд», – подумала Таня:

Таня представила свой замерзший красный нос. Да, похоже, Эдит Пиаф пела не про нее.

Такси остановилось. На крыше горел белый плоский фонарь, означавший, что машина свободна.

– Говори адрес!

Таня наклонилась к водителю, назвала. Шофер посмотрел на Филиппа Ивановича и вышел из машины – открыл перед Таней дверцу заднего сиденья.

– Вот так-то лучше, – сказал Филипп Иванович и протянул Тане деньги.

– Не надо, у меня есть, – сказала она и села в машину, хотя поездка на такси в ее пригород съела бы Танин недельный бюджет.

– Ладно-ладно! – Деньги отправились в сумку.

Шофер посмотрел в зеркало на Таню.

– Поехали, – буркнула она.

Такси тронулось. Филипп Иванович остался стоять у бордюра, и светлый галстук все так же развевался у него на груди. А Таня все вспоминала его умный спокойный взгляд из-под кустистых бровей и не могла догадаться, кого же он ей напоминает.