Нож винодела

Суббота, 30 июня

Этим утром шел дождь. Сад епископства — благодатное место для раздумий. Все подстрижено, приглажено, нигде ничего не торчит, сорняков нет. В подобных местах человеком легко овладевает священное и духовное. У подножия клена восьмиугольная беседка из каштанового дерева укрывала от дождя старую, источенную червями деревянную скамью. Сидя на ней, отец Клеман обдумывал и анализировал ситуацию, глядя на свои черные, испачканные грязью ботинки. Потом встал и принялся ходить взад-вперед, заложив руки за спину. Низ его сутаны настолько промок, что в ее края, казалось, были вшиты гирьки, натягивавшие ткань. Утром он стал свидетелем разговора между архиепископом и прокурором. Что делать? Через несколько минут он достал телефон и набрал номер. Решение было принято.

— Добрый день, капитан.

— Добрый день, Клеман.

Викарий не тратил времени на обмен любезностями:

— У меня для вас важная информация.

— Слушаю вас.

— Тьерри, я только что узнал от его преосвященства, что в начале недели прокурор собирается отобрать у вас дело. Чтобы закончить расследование, вы должны действовать быстро.

— Я ожидал этого. Предупрежден — значит вооружен.

— Так оно и есть.

— Спасибо, аббат, полагаю, нелегко вам было поделиться со мной этой информацией.

— Верно, но, в конце-то концов, никто не просил меня не сообщать об этом.

— Я не забуду вашего великодушия. Надо поскорее поймать его… Когда мы увидимся?

— Я в епископстве, вернусь завтра утром к мессе. Жду вас в десять часов в соборе.

— При таком темпе я, пожалуй, кончу тем, что приму монашество.

Промокнувший с головы до ног Кюш вошел в кабинет. Надя в который раз перечитывала протоколы о смерти Анисе и Марьетта.

Сняв куртку, капитан водрузил ее на вешалку:

— Один из моих информаторов только что предупредил меня, что в начале недели у меня заберут дело.

Надя стоически восприняла это сообщение, которое для нее вовсе не стало неожиданностью. Как всегда в критической ситуации, возобладал безусловно оптимистический характер лейтенанта.

— У нас остается два дня, этого достаточно, чтобы разоблачить мерзавца.

Улыбнувшись, Кюш как будто повеселел:

— Хорошо, посмотрим еще раз заключения криминалистов.

В кабинет вошла женщина. Плащ ее промок, воротник поднят. Она смотрела на двоих полицейских сквозь строгие прямоугольные очки с застывшими на них каплями воды.

— Здравствуйте, капитан… Кюш, если не ошибаюсь?

— Да, это я, здравствуйте.

— Мэтр Фужролль, нотариус из Либурна. Вы позволите мне снять плащ?

— Конечно, располагайтесь. Спасибо, что приехали к нам. Я был занят, и мне было трудно добраться до вашей конторы.

В джинсах и белой блузке, эта красивая тридцатилетняя женщина искала глазами, куда бы сесть. Угадав ее желание, капитан пригласил ее занять стул напротив него.

— Так что у нас такого срочного? Вы поставили на ноги все мое начальство.

— Капитан, когда вы услышите то, что я должна вам сказать…

— Слушаю вас.

— Я могу говорить в присутствии мадам?

— Да, простите, я не познакомил вас. Это лейтенант Маджер, моя помощница.

— Добрый день, лейтенант.

— Добрый день, мэтр.

Кюш в нетерпении слегка поторопил нотариуса:

— Перейдем к предмету вашего визита.

— Я пришла… Я исполнительница завещания Марселя Марьетта.

— Да…

— Считаете ли вы смерть месье Марьетта насильственной?

— Это самое малое, что можно сказать!

— Значит, у нас нет разногласий по этому поводу.

— Я не понимаю, к чему вы клоните.

— Месье Марьетт оставил мне письмо с просьбой передать его полиции, если он умрет насильственной смертью, а поскольку вы ведете расследование его убийства…

При этих словах оба полицейских переглянулись, нахмурив брови.

— Простите, он знал, что его собираются убить?

— Надо полагать! Я должна была передать это письмо только в случае насильственной смерти.

Молодая женщина показала полицейскому запечатанное письмо.

— И когда вам было вручено это письмо?

— В две тысячи втором году.

— Спасибо, мэтр. Я…

Видя, что Кюш колеблется, Надя взяла инициативу на себя:

— Спасибо, давайте мы вскроем его.

— Сожалею, но, как исполнительница завещания, я должна сама зачитать документ.

Мэтр Фужролль вскрыла конверт, развернула письмо и начала читать вслух:

— «Я, нижеподписавшийся Марсель Марьетт, в здравом уме и твердой памяти заявляю: если вы читаете это письмо, значит, я мертв. Я принял эту меру предосторожности, так как не имею ни малейшего намерения кончать жизнь самоубийством. Это не в моем характере, и если меня убили, то я хочу, чтобы это преступление не осталось безнаказанным.

Есть только один человек, кто был бы способен оплатить мое убийство или убить меня. Это сенатор Жан Луи Фабр. На протяжении многих лет я покрывал преступления этого человека. Я был верным сообщником всех его действий. Я закрывал глаза, не расследовал убийства ради его успешной политической карьеры и личных амбиций.

Не ощущая поддержки с его стороны, я, исключенный из содружества рыцарей виноделия, рассказал всю правду Эдмону де Вомору, который всегда финансировал политические кампании Фабра.

Двадцать седьмого мая 2002 года во время откровенного разговора Фабр выстрелил Эдмону в голову. Вомор заявил, что собирается обо всем рассказать прессе, а Фабр не мог этого допустить. Ради своей карьеры он был готов на все. Затем я сделал необходимое, чтобы это убийство приняли за самоубийство. В тот день за круглую сумму я помог ему. Потом, чувствуя угрозу, я решил написать это письмо, чтобы защитить себя.

Настоящим уведомляю вас также, что Фернандо Барбоза постоянно участвовал в этих грязных делах, таким образом, я называю вам двух подозреваемых, которые наверняка смогут прояснить обстоятельства моей смерти.

Это письмо будет вручено моему нотариусу, мэтру Фужролль, которая передаст его кому следует.

Написано в Сент-Эмильоне 13 июня 2002 года.

Марсель Марьетт».

Кюш был поражен тем, что услышал.

— Надя, что ты об этом думаешь?

— Это невероятно!

— Мэтр, совершенно очевидно, что все это должно остаться строго конфиденциальным, мы расследуем преступление, а пресса проявляет нездоровое любопытство.

— Не стоит беспокоиться, независимо от расследования, для меня все дела конфиденциальны. Я принесла присягу. Теперь, когда я исполнила свой долг, я вас оставлю.

Мэтр Фужролль без всяких церемоний покинула кабинет.

— Ну и влип же я… Что мне с этим делать? Прокурор и Журдан не желают, чтобы я трогал Фабра, а мне выдают его с головой.

— Позвони ему, босс! Обезопась себя, иначе нам это дорого обойдется.

— Ты права. Я позвоню, пускай они возьмут ответственность на себя. И речи быть не может, чтобы я один поплатился в случае неприятностей.

— Теперь им трудно будет отобрать у тебя дело.

Он заранее ликовал. В конце концов, если расследование не продвигалось, то отчасти из-за всех этих препятствий, чинимых сенатором, мэршей и его собственным начальством. Следовало умело сохранить контроль и освежить память Журдана, напомнив ему о настоятельной просьбе не трогать Фабра. В такого рода упражнениях он чувствовал себя словно рыба в воде. Тон был самый что ни на есть непринужденный:

— Алло.

— Журдан, я слушаю.

— Кюш у телефона.

— А-а… Вы закончили свое расследование?

— Возможно… Только вам это не понравится.

— Не хотите ли вы повесить на меня еще одного мертвеца?

— Боюсь, что да, только это относится к две тысячи второму году и речь идет о самоубийстве.

— Самоубийство в две тысячи втором, какая связь?

— По словам Марьетта, ну, знаете, бывшего унтер-офицера жандармерии…

— Да, ближе к цели, мне не нужны биографии.

— Так вот, похоже, это было не самоубийство, а убийство… и угадайте, кто его совершил?

— Кюш, я не играю в загадки.

— Фабр…

— Сенатор Фабр?

— Вот именно! Марьетт принял меры предосторожности, написав свою исповедь и передав ее нотариусу в Либурне.

— Это очень серьезно, Кюш! Очень серьезно. Объясните!

После телефонного разговора с Журданом Кюш совершил небольшую пробежку. И вот он уже у дома мадам де Вомор, запыхавшись после череды крутых спусков и мощеных подъемов. Он позвонил. Дверь ему открывала Нинетта.

— Она дома?

— Да, входите, капитан, я доложу о вас.

Кюш вошел в гостиную мадам де Вомор в тот момент, когда она пила чай со своим будущим супругом.

— Я должен поговорить с вами о важном деле наедине.

— Мне нечего скрывать от будущего мужа.

— Как пожелаете.

— Хотите чая?

— Нет, благодарю вас.

— Чем могу быть полезной?

— Я хотел бы кое-что уточнить относительно смерти вашего мужа.

— Эдмона? Я не понимаю, какое отношение он имеет к этому делу…

— Да, я знаю, что это случилось в две тысячи втором году, но это важно.

— Что я могу вам сказать? Только то, что Эдмон покончил с собой.

— Каким образом?

— Он выстрелил себе в голову.

— Вам известно почему?

— Нет, он не оставил никакого письма.

— Где вы были в тот день?

— Я была в Бордо с подругой. В ту субботу, во второй половине дня, мне позвонили по телефону и сообщили о случившейся драме. Эдмон ушел из этой жизни без объяснений.

— У вас не возникло никаких вопросов по поводу его поступка?

— Конечно, возникло, но я не нашла причин. Вот почему жандармерия начала расследование и очень скоро пришла к заключению о самоубийстве. Как я вам уже говорила, Эдмон был скрытным человеком, и я всегда уважала его решения, включая и это.

— Месье Андре, в ту пору вы уже жили в Сент-Эмильоне?

Мадам де Вомор выступила на защиту рецидивиста:

— Я вижу, куда вы клоните, но это исключено. Я всегда уважала своего мужа, и мои отношения с Казимиром начались лишь после его кончины… Но к чему все эти вопросы, капитан?

— Выяснились новые обстоятельства, которые наводят на мысль, что это самоубийство может быть связано с теперешними событиями.

Мадам де Вомор взяла за руку своего друга:

— Но это ужасно, объяснитесь!

— Полагаю, унтер-офицер Марьетт лично руководил тогда расследованием?

— Да, помнится, что так, но говорите яснее.

— Я могу сказать вам только одно: дело приобретает невиданный размах. У вас есть что добавить?

До сих пор молчавший Андре произнес:

— Вчера я говорил вам, что получу сведения. И я их получил!

— Я слушаю вас.

— Несколько недель назад священник выразил сомнение относительно качества вина сенатора Фабра. Он сказал об этом профессору, а тот в свою очередь поделился со мной. Поэтому в вечер дегустации, когда речь шла об одном и том же вине, я взял две пробы: первую — из бутылки хранилищ Фабра, вторую — из бутылки нашего склада. Профессор просил сделать анализ, результаты которого доказывают, что речь идет о разных винах. У нас появились сомнения, когда сенатор заявил, что в две тысячи третьем году он получил сто сорок бочек, в то время как мы — всего сотню с такой же точно площади, хотя предполагаемая отдача с гектара должна была бы быть примерно одинаковой… Так вот, повторный анализ мог бы позволить нам разоблачить жульничество. Профессор полагал, что для увеличения продукции Фабр добавил две тысячи второй или две тысячи первый год, а так как две тысячи третий год будет переведен в более высокую категорию, то прибыль от сорока бочек получится значительной. Месье Шане не желал быть причастным к столь гнусным махинациям, для него это благородное ремесло, и оно должно таковым остаться. Вот он и попросил провести повторный анализ в одной бордоской лаборатории, и вас, я думаю, это заинтересует.

— Говорите!

— Анализ подтверждает, что вина разные, а главное, что в вине Фабра процентное содержание сахара выше, чем у нас. И знаете почему?

— Нет, но горю нетерпением узнать.

— Потому что там содержится медикамент.

— Черт возьми, теперь все ясно! И этот медикамент — цизаприд, не так ли?

— Точно.

— Вы не можете дать мне копию заключения?

— Держите!

Андре протянул Кюшу три сложенных листка. Полицейский взял их. Смотритель винных хранилищ пристально посмотрел на полицейского:

— Займитесь этим, иначе я сам возьмусь за дело.

— Андре, он у меня загремит в тюрьму, а пока сидите тихо, не забывайте, что вы скоро женитесь.

— Он прав, Казимир, предоставь действовать полиции.

Андре посмотрел на любимую женщину.

— Послушайтесь совета мадам де Вомор.

Два лейтенанта из сил выбивались, пытаясь отыскать сенатора Фабра. После ниспосланного Провидением появления мэтра Фужролль он стал подозреваемым номер один.

Вся группа Кюша пребывала в полной боевой готовности. Наконец-то они заполучили что-то существенное. Посмертные признания унтер-офицера изобличали избранника, и это не без удовольствия восприняла команда Кюша.

— Черт! Да возьми же трубку наконец!.. Давай!.. Автоответчик… Месье сенатор, это лейтенант Маджер, прошу вас позвонить на мобильный телефон капитана Кюша, это очень важно, спасибо.

Маджер произнесла эти слова совершенно нейтральным тоном, чтобы Фабр, в случае его виновности, не запаниковал. Положив трубку, она обратилась к Нгуену:

— Он испарился, а у тебя есть что-нибудь?

— Нет, и у меня не лучше. Его нет дома, а свой кабинет он покинул в семнадцать тридцать.

— О'кей, попробуем снова через десять минут.

— Ты получила протокол из жандармерии?

— Пока нет. Зато мы получили заключение криминалистов относительно смерти Шане. Ничего нового по сравнению с тем, что нам уже сказал Сельпрен.

Накануне Фабр побывал в банке, где хранила деньги его супруга, Люси, чтобы получить деньги, необходимые ему для расплаты с шантажистом. Этот идиот банкир, как обычно, заставил его пойти на риск. В очередной раз он подделал подпись жены, наследницы семейства Сен-Прё. Этот ловкий прием и таланты фальсификатора оказали ему немало услуг. Затем он добрался до сейфа, чтобы взять пистолет «астра-стиль-6», который шесть лет назад купил в Малаге. Оружие это имело преимущество: его легко было спрятать в кармане. К тому же на небольшом расстоянии пистолет пятимиллиметрового калибра бил точно в цель. Того же типа оружием он воспользовался для «самоубийства» Эдмона в 2002 году. Фабр, как человек предусмотрительный, купил три одинаковых пистолета. Внезапно его мобильный телефон завибрировал.

— Опять! Черт побери, оставят ли они наконец меня в покое?! Наверняка это снова старается та самая полицейская дамочка… Ладно, моя красавица, можешь и дальше стараться!

Этим вечером Фабра ни для кого не было, а завтра будет видно. Ему неведомо, что дело в Сент-Эмильоне приняло совсем иной оборот и что мишенью стал он. Одним движением Фабр перевел звонок на электронную почту. Ему не по себе, он нервничал и постоянно поглядывал в боковые зеркала. Он разговаривал сам с собой, словно пытаясь успокоить себя:

— Мой дорогой Барбоза, ты влип в скверную историю. Ты заставляешь меня раскошелиться в последний раз. Ты забываешь, кто тебя финансирует уже больше двадцати пяти лет. Платить черной неблагодарностью тому, кто тебя кормит… Ты отдашь мне эти тетради, а потом я лично положу конец твоим проблемам. У Фабра слово не расходится с делом!

Половина девятого вечера. Кюш, запыхавшийся от бесконечной беготни, буквально вбежал в кабинет:

— Надя, ты дозвонилась сенатору?

— Нет, он улетучился.

— Черт, черт и черт!

— Что будем делать?

— Прежде всего соблюдать осторожность и…

Зазвонил телефон, Нгуен снял трубку:

— Мое почтение, месье комиссар.

Кюш не против этого звонка. Он взял трубку из рук лейтенанта. В ту же минуту подал сигнал компьютер Нади. Пришло сообщение по электронной почте.

— Алло, патрон, это Кюш.

— Ну, как там у вас? Где Фабр?

— В настоящий момент вне досягаемости.

— Досадно. И даже крайне досадно…

— Каковы ваши инструкции, патрон?

— Я говорил с Пуаре, дело на столе у министра.

— И что нам делать?

— Я получил у судебного следователя ордер на арест.

— Значит, у нас зеленый свет на объявление в розыск?

Журдан ловко уклонился от ответа. Окружной комиссар Кюша, которого весьма ценило начальство за его административные таланты, пользовался гораздо меньшим уважением у подчиненных за свое оперативное руководство, а главное, за отсутствие солидарности.

— Если вы ошибаетесь, Кюш, мы все полетим.

— Я уверен, что не ошибаюсь. Можете переслать мне этот документ.

— И что это означает?

— Все очень просто, патрон, таким образом я хочу защитить себя и свою команду.

— Кюш, вы зануда, держите меня в курсе, я не буду отключать мобильный ночью.

— Прекрасно, комиссар.

— А главное, держите на расстоянии прессу.

— Заметано. — Кюш, ликуя, положил трубку. — Да! Полный вперед. Нас ждет большая игра. Наконец-то мы прижмем этого Фабра. Он поубавит спеси, когда узнает, что привлечен к судебному следствию. А-а… его политической карьере крышка!

— Босс, пришел старый протокол, составленный в жандармерии.

— Давай открывай!

Надя ознакомилась с содержанием документа.

— Похоже, протокол подтверждает информацию, изложенную в завещании. И под ним подпись: «Унтер-офицер Марсель Марьетт». В шестнадцать тридцать у сенатора Фабра была назначена встреча с Эдмоном де Вомором. Когда Фабр подошел к двери особняка, он отчетливо услышал выстрел. Он сразу же бросился на поиски унтер-офицера, который и высадил дверь. Они прибежали слишком поздно: мужчина уже покончил с собой.

— Словно случайно, оба наших героя оказались там.

— Зато нет Барбозы. Хотя, возможно, они были в сговоре все трое.

— Вполне вероятно! Эти могли испугаться и прикончили Марьетта.

— А если Барбоза именно тот, кого мы ищем, босс?

— Будущее покажет, Надя, но я все-таки должен сказать тебе другое: я знаю одного из двух убийц Анисе…

За несколько километров до Сент-Эмильона «ситроен» сенатора свернул с асфальтированной дороги на грунтовую, ведущую к лесу. Выключив фары, депутат на малой скорости въехал на тропу. Машина проделала несколько сотен метров, затем мотор заглох. Подождав несколько минут, Фабр достал из кармана пару кожаных перчаток. Медленно, словно совершая ритуал, он надел их. Если политический деятель хотел иметь чистые руки, он просто был обязан всегда брать перчатки… Внимательно оглядев окрестности, он два-три раза сжал кулаки, словно плотнее подгоняя кожу к форме своих рук. Снаружи все тихо. Луна слабо освещала подлесок. Он привык к таким встречам с владельцем гаража. Начиная с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, то есть около тридцати лет, сенатор давал на лапу Барбозе. Зачем? Чтобы купить его молчание.

В ту пору Фернандо только-только обосновался в Сент-Эмильоне. В двадцать два года он тешил себя надеждой заполучить когда-нибудь гараж. Банк дал ему ссуду, но, чтобы расплатиться, Фернандо потребовалось бы двадцать лет. В тот день, когда депутат Фабр предложил ему одно дельце, он увидел в этом удобный случай ускорить погашение заема. За двадцать тысяч франков ему всего-то надо было надрезать два тормозных шланга. По десять тысяч за шланг. Молодой Барбоза был не слишком разборчив. В конце концов, он не знал будущего пассажира автомобиля… И согласился испортить тормозную систему «рено-5». Спасения не было: тронувшись с места, машина уже не могла остановиться. В знак благодарности сенатор вручил ему обещанную сумму, но Фернандо подумал, что, в конце-то концов, любезность подобного рода заслуживает большего. В белом «рено-5», который он обрек на гибель, Фернандо нашел сумку с четырьмя школьными тетрадями. Сам того не ведая, он выкрал мотив махинаций избранника.

И с тех самых пор он хранил эти тетради в надежном месте, укрытом от нескромных взглядов. Они давали ключ ко всему делу, а это стоило денег. Теперь ему все было известно, и отчасти он, можно сказать, вошел в семью. Фабр не мог смириться с этим. Но он был труслив и не любил сам выполнять грязную работу. С той поры гараж и стал постепенно модернизироваться при помощи «сенаторской субсидии». Ежемесячно по три тысячи франков, не облагаемых налогом… Такова была цена молчания, цена крови и забвения. Но сегодня человек решил положить конец этому шантажу. После смерти Марьетта оставался лишь Барбоза, и история, вернее маленькая историйка, навсегда будет похоронена. Сделать это легко, тот ничего не заподозрит… Быстрый взгляд на часы… Пора идти. Фабр взял кожаный чемоданчик, стоявший прямо на полу, перед пассажирским сиденьем, и вооружился большим фонарем. Открыв ящик для перчаток, он вынул автоматический пистолет. Проверил обойму, передернул затвор и положил оружие в карман. Он приготовился. Выйдя из машины, Фабр направился к пригорку. Остановился, проверяя, не следит ли кто за ним. На горизонте ни единого огонька, лишь вдалеке приглушенный гул скаутских песен, обычных для этого времени года. Через несколько мгновений он продолжил путь, двигаясь к скалам, и исчез в небольшой пещере на их вершине. Сенатор осторожно пробрался по сужающемуся проходу, вонзавшемуся, казалось, в землю. Он зажег фонарь и углубился в узкую артерию. Через несколько десятков метров он оказался в просторном помещении, где прежде выращивались шампиньоны, большая часть которых отправлялась на консервные заводы Бордо. Через несколько минут Фабр добрался до привычного места. Увидев на камне зажженную масляную лампу, он поставил чемоданчик на землю. Затем опустил руку в правый карман. Холодное прикосновение к оружию успокоило его.

— Барбоза!.. Барбоза!.. Я здесь… Давай скорее, у меня нет времени.

Никакого ответа.

— Перестань, Фернандо, это Фабр, прекрати дурачиться!

Сенатор одну за другой осветил стены. Внезапно на одной из них появилась огромная тень. Фабр обернулся, продолжая сжимать в кармане пистолет:

— Фернандо, я принес деньги, перестань играть в прятки. Ты отдаешь мне тетради, и я уйду.

Незнакомец приблизился и вышел из тени. Но лицо его оставалось во мраке. Револьвер в левой руке был направлен на Фабра. Сенатор не узнал упитанной фигуры владельца гаража.

— Кто вы? Где Барбоза?

Никакого ответа. Почуяв опасность, сенатор запаниковал:

— Кто вы, черт побери?

— Фабр, погасите фонарь. Поднимите вверх руки и встаньте на колени.

— Кто вы? Где Барбоза?

Тон незнакомца стал угрожающим:

— Я что-то потребовал от вас. Повторять не буду!

— Да, хорошо… Вот.

Депутат в ужасе опустился на землю. Воцарилось долгое молчание, грозная тень смотрела на сенатора, он полностью был в ее власти.

— Теперь, когда вы получили деньги, я могу уйти?

— Нет!

— Чего вы от меня хотите?

— Видеть, как ты дрожишь от страха.

— Да вы больны! Кто вы, наконец?

— Призрак из прошлого.

— Призрак? Но кто же вы все-таки?

— Ее звали Режина.

— Режина, а дальше?

— КА-ДО-РЕ…

При звуках этого имени сенатор стал мертвенно-бледным, его прошиб пот.

— Я… Я ничего не сделал!

Не говоря ни слова, незнакомец продолжал смотреть на него, потом произнес:

— Виновного я знаю… Это Барбоза.

Лишь дыхание избранника нарушало тишину подземелья.

— Кто вы?

— Тот, у кого ты отнял мать.

— Это невозможно! Он умер… Он умер, говорю вам.

Мужчина снял оружие с предохранителя. Фабр умолял:

— Что вы делаете?

Безмолвие палача становилось невыносимым.

— Клянусь, я ничего не сделал.

— Однажды в июне, в среду, мы решили поехать на море… Но так и не добрались до побережья в тот день.

— Я тут ни при чем, клянусь, это Барбоза испортил тормоза. Я любил твою мать!

Этот аргумент, похоже, не убедил незнакомца.

— Видно, недостаточно любил, раз убил ее.

Сенатор, в слезах, взывал к неизвестному:

— Нет, это не я, это Барбоза, говорю тебе.

— Ты лжешь, как всегда!

— Нет, я не лгу. Я говорю правду… Клянусь.

— На этот раз тебе некому будет помочь, ты не сможешь использовать свои связи или обратиться к приятелям из содружества, по крайней мере к тем, кто остался.

— Так это ты…

— Молчи, лицемер!

— Мне не в чем себя упрекнуть! Клянусь тебе!

— Лжец!

— Ты мой сын…

Как истинный политик, избранник не растерялся и, не переставая рыдать, незаметно опустил руки.

— Остановись, ты не убьешь меня… Сын не убивает своего отца.

Не зная, достигла ли цели его речь, сенатор схватил спрятанный в кармане пистолет. Все в порядке, он держал его в руке. У него был шанс выбраться отсюда. Тот ничего не подозревал. Неожиданно он повернулся и выстрелил. Металлический звук рикошетом отскочил от стен. За ним последовал второй: это ответил неизвестный. Звук потерялся в подземных лабиринтах. И вскоре снова наступила тишина, нарушаемая стонами. Депутат корчился от боли — в его лопатку попала пуля.

— Ты говорил, что сын не убивает своего отца, а имеет ли право отец убивать сына?

Неизвестный сделал шаг вперед и выступил из тени. И тут сенатор отчетливо увидел его лицо. В глазах депутата отразились изумление и страх.

— Вы!