Ноктэ

1 Unum

Снаружи распахнуло свою огромную, широкую пасть беззвездное небо и проглотило полную луну, рисовавшую на земле тени. Изнутри кажется, что эти тени перетекают друг в друга. Они рождают хитросплетения рук, которые скользят по темным стенам салона своими ломаными пальцами.

Моя мать настаивает на том, чтобы мы называли гостиную салоном. С тех пор, как она узнала это слово во время своей жизни во Франции много лет назад, оно заставляет ее чувствовать себя более утонченной. А с того момента, как мы поселились в похоронном бюро на вершине одинокой горы в Орегоне, мой отец позволял ей чувствовать себя настолько утонченной, что и представить страшно.

Сегодня мамы нет дома, утонченно это с ее стороны или нет. Она отправилась в свой книжный клуб, пить вино и сплетничать, не догадываясь о том, что весь мой мир только что взлетел на воздух. А когда ушли еще и мои отец с братом, я осталась совсем одна.

Одинокая, с разбитым сердцем.

Ну, на самом деле я осталась не совсем одна. Здесь, в темном похоронном бюро, вместе со мной два мертвеца. Они лежат в комнате для бальзамирования.

Если быть честной, это не такая уж большая проблема. Когда твой отец заведует похоронным бюро, невольно привыкаешь спать под одной крышей с мертвыми.

Но сегодня, когда деревья вступили в противостояние с нашим домом, сгибаясь и отчаянно завывая под натиском ветра, а электричество отключилось, мои ощущения стали тревожными, мрачными и жутковатыми.

Я полностью забралась на стул, даже пальцы ног не касались краев: явный признак тревоги. Меня раздражает мое волнение, но сейчас у меня есть все основания, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке.

Все в моей жизни вдруг встало с ног на голову.

Я смотрю сквозь оконное стекло на скалы. Зазубрины камней уходят в небо, что создает пугающее впечатление и является единственным напоминанием о том, что здесь, на вершине горы, я совсем одна. А самое забавное, что даже снаружи светлее, чем здесь, внутри.

Не знаю, почему мне так страшно быть одной сейчас, но тем не менее это так. Терапевт сказал бы, это оттого, что мы с Финном близнецы: я никогда не чувствовала себя по-настоящему одинокой. Даже внутри материнской утробы.

Вот почему сегодня за обедом наши родители сообщили, что после школы мы отправимся в разные колледжи. Должна сказать, это меня не устраивает. Фактически это совсем меня не устраивает. Финн нуждается во мне, потому что он не такой, как я. Малейшая мысль о разлуке с ним заставляет мое сердце трепетать, и я знаю, что нам с мамой нужно еще раз это обсудить.

Прямо сейчас.

Неважно, что еще происходит в моей жизни или что я узнаю этим вечером, Финн всегда будет для меня на первом месте.

Я беру в ладонь телефон и набираю номер матери: она одна в своей машине, и ничто не сможет ее отвлечь. У нее не останется другого выхода, кроме как полностью сосредоточиться на моих словах. Может быть, хоть так я смогу достучаться до нее.

В телефоне раздается один гудок, а затем она берет трубку.

– Привет, Калла! У тебя все хорошо, милая? – После ее слов за ужином, которые разорвались ядерной бомбой над нашими головами, ее голос звучит подозрительно весело.

– Все нормально. В доме нет электричества из-за грозы, но все в порядке. Я хочу поговорить о другом… Финн не может остаться один. Он должен поехать в колледж со мной. Вот что я хочу тебе сказать. Почему ты не понимаешь, насколько это важно? – я не могу выразить все свои эмоции по телефону.

Краем глаза я замечаю дневник Финна, лежащий на столе. Если бы мама и папа знали все, что он пишет в нем – странные фразы на латыни, перечеркнутые слова, все это безумие, – тогда я могла бы быть уверена, что не получу от них такого удара в спину.

Но они ничего не знают, потому что слишком уважают его личное пространство, именно поэтому они так горят желанием научить нас независимости, в том числе и друг от друга.

Я слышу, как мама вздыхает, потому что этот разговор слишком утомителен, она устала от него.

– Ты знаешь наше мнение по этому поводу, – мягко произносит она. – Я понимаю, ты затеяла этот разговор, чтобы защитить Финна. Мне нравится, что ты такая заботливая, но, Калла, ему нужно научиться жить без этого, впрочем, как и тебе. Ты должна понять, каково это – жить самой по себе, не опекая постоянно своего брата. Пожалуйста, поверь, нам лучше знать.

– Но, мама, – не сдаюсь я, – после всего, что случилось сегодня вечером… Кое-что произошло. Поэтому я лучше, чем когда-либо, понимаю, что Финна нельзя оставлять одного. Я понимаю его как никто другой.

– А что случилось сегодня? – спросила мама с торопливым любопытством. – Что-то случилось с…?

– Ничего такого, что я хотела бы обсуждать по телефону, – устало перебила ее я. – Просто… Пообещай мне подумать над тем, чтобы не разлучать нас с Финном. Пожалуйста! Он – часть меня, а я его часть. Мы близнецы. В чем-то он отличается от меня, но мы одинаковые в миллионе других вещей. Никто не понимает его лучше меня. Я нужна ему.

Мама снова вздыхает.

– В том-то и дело, дорогая, – деликатно произносит она, – между вами есть одно-единственное отличие. Вспомни тот день, когда мы обо всем этом узнали. Расскажи мне, что тогда случилось?

На этот раз вздыхаю я, потому что мое сердце болит, и я не хочу теперь говорить об этом. Наверное, это было плохой идеей – звонить ей.

– Ты все сама знаешь, – вяло бормочу я.

– Сделай одолжение, – просит она меня.

– Мы играли в «Захвати флаг»[1] в детском саду, – выдаю я механически, как будто зачитываю строчку из книги. Закрывая глаза, я все еще слышу запах горячего грязного пола в спортивном зале. – Финн захватил флаг и побежал, – его худые руки и ноги мелькали в воздухе, а волосы облепили лицо.

– А потом?

Мне становится больно в груди.

– А потом он начал кричать. И побежал в противоположном направлении. Это уже не было частью игры. Он кричал, что его схватили демоны.

– А еще что? – мамин голос звучит сочувствующе и, вместе с тем, очень нежно.

– Мое имя. Он кричал мое имя.

В своей голове я до сих пор слышу его вопль, его пронзительный, неистовый детский голос.

Каааааааллллллааааааа!

Но прежде, чем я могла что-либо предпринять в тот день, он взобрался по канату до самого потолка, чтобы спастись от демонов.

Демоны.

Понадобилось четыре учителя, чтобы достать его оттуда.

Он никогда не внял бы моим просьбам и не спустился бы сам.

Его положили в больницу на две недели, поставив диагноз «шизотипическое расстройство», что представляет собой нечто среднее между шизофренией и биполярным расстройством. С тех пор эти чертовы демоны были с ним всегда.

Вот почему он так нуждается во мне.

– Мама, – бормочу я в отчаянии, прекрасно понимая, чем она руководствуется.

Однако она остается непреклонной.

– Калла, он звал тебя. Потому что он всегда зовет тебя. Я знаю, что это ваша особенность, ведь вы близнецы, но это нечестно по отношению к вам обоим. Тебе нужно будет самой отправиться в колледж и понять, кто ты есть, помимо сестры Финна. И от него требуется то же самое. Я клянусь тебе, мы это делаем не в наказание вам, а из лучших побуждений. Ты мне веришь?

Я отвечаю молчанием, потому что в горле першит, оно пересохло, и от отчаяния я не могу проронить ни слова.

– Калла, ты мне веришь? – моя мама умеет быть невероятно настойчивой.

– Да, – наконец, отвечаю я. – Да, я верю тебе. Но, мама, это не проблема для меня. Когда Финн принимает лекарства, он почти нормальный. С ним все в порядке.

Почти. Было всего несколько моментов, которые выбивались из обыденной череды событий. А также несколько депрессивных эпизодов, иногда сопровождавшихся галлюцинациями.

Если не брать все это в расчет, он в полном порядке.

– Исключая те моменты, когда с ним не все нормально, – говорит мама.

– Но…

– Никаких «но», Калла, – быстро и деловито перебивает она меня. – Милая, мы уже разложили все по полочкам. Я сейчас в пути. Я забыла свои очки для чтения, поэтому уже еду за ними обратно. Здесь так льет, что мне нужно внимательно следить за дорогой…

Фразу прерывает ее истошный крик.

Вопль, громкий, почти переходящий в ультразвук визг. Он заставляет дрожать мои барабанные перепонки своей насыщенностью, и до того, как я успеваю что-либо понять, он обрывается на середине. В тот момент я осознаю, что слышу что-то еще.

Звук металлического скрежета и разбивающегося стекла.

А затем снова ничего.

– Мама?

Ответа нет, только тяжелая выжидающая тишина.

Мои руки дрожат: кажется, что я жду целую вечность. На самом же деле прошла всего лишь секунда.

– Мама! – настойчиво повторяю я, осознавая весь ужас происходящего.

И снова никакого ответа.

Холодная дрожь бежит вверх и снова вниз по моей спине, руки покрываются мурашками, потому что я уже откуда-то знаю, что ответа не последует.

Я чертовски права.

В ту ночь мама умерла, застыв в своем жутком крике, под скрежет металла и звук разбивающегося стекла. Спасатели, нашедшие ее на дне ущелья, сказали, что телефон так и остался в ее руке.