Глава первая

Бангкок, Таиланд.

Этот район Клэр терпеть не могла. Она ненавидела толпу, грязь, жару, липкие взгляды всех мужчин в радиусе двадцати метров. Это была Сукхумвит-роуд, знаменитая торговая улица; если сойти с автобуса на остановку раньше и пройти именно здесь, можно сэкономить на дороге домой минут двадцать… но как же противно всякий раз оказываться в этой толчее. Люди, кругом люди — у киосков, в дверях магазинов. Да, именно так! Это моя грудь. Я, Клэр Элизабет Уильямс, ношу ее уже двадцать шесть лет. Повторяю: это моя грудь. И к вам она никакого отношения не имеет. Оставьте меня в покое! У меня был трудный день.

Всю дорогу из Чиангмая самолет мотало из стороны в сторону. В аэропорту она втиснулась в автобус, заскочила на работу — оставила все материалы там — и теперь наконец держала путь домой, мечтая как можно скорее оказаться у себя в комнате с мирно урчащим стареньким кондиционером. На улице воняло соусом чили, мочой, плавящимся асфальтом.

Мимо проехал «мерседес» с затемненными стеклами. Клэр по привычке взглянула на номер: это была та же самая машина, которая встретилась ей неделю назад.

Клэр перешла дорогу, лавируя между автомобилями и вездесущими тук-туками — так здесь называли мотороллеры с кабинками, — и оказалась около своей двери.

Тишина. Покой. Можно наконец расслабиться.

Поднимаясь по лестнице, Клэр перебирала в уме события сегодняшнего дня. День выдался насыщенный. Она провела его на севере страны, заводила знакомства с людьми, которые могут впоследствии пригодиться. Она уже выяснила, что им нравится, а что нет, составила представление об их сильных и слабых сторонах — заложила фундамент для будущих отношений.

Она поднялась наверх и, прежде чем отпереть дверь, проверила волосок, который два дня назад, перед отъездом, прикрепила к косяку двери. Он оказался точно на том же месте.

Клэр вошла, заперла за собой дверь и, кинув пиджак на стул, включила кондиционер, нажала на кнопку автоответчика и направилась к холодильнику.

Из автоответчика послышался голос: «Привет, это Грег. Хотел узнать, как у тебя дела…»

Из холодильника повеяло спасительной прохладой. Клэр прикрыла глаза.

И вдруг побежали мурашки по коже. Но холодильник тут был ни при чем. Клэр насторожилась, открыла глаза. Закрыла дверцу холодильника и оглядела комнату. Три закрытых окна, за ними — узкий балкончик. Она проверила подоконники, предусмотрительно присыпанные тальком. Никаких следов.

Она подошла к письменному столу. Все выглядело точно так же, как и перед отъездом. Именно это ее и насторожило.

В Таиланде все постоянно меняется. На подоконнике появляются следы от капелек влаги. Тараканы ползают, где пожелают. За сорок восемь часов жара и влажность сделали бы свое дело, и липкая лента на косяках и ящиках письменного стола непременно бы отошла…

Клэр метнулась к телефону, взяла трубку, пошла в спальню. «Мне угрожает опасность». Пора действовать. Она нажала на кнопку, в трубке послышался гудок. Она успела нажать на ноль, и тут чьи-то руки обхватили ее сзади.

Она успела почувствовать тепло его кожи, запах его пота, даже почувствовала, как хрустнуло ее горло.

Шестьдесят километров к северу от Порт-Судана.

Над его головой бескрайним пологом поблескивала поверхность Красного моря. Слева, сквозь дыры в проржавевшем металле, просачивался свет. Крис Данлоп находился на пятнадцатиметровой глубине и понимал, что воздуха подняться наверх ему не хватит. Он был без маски, истекал кровью — из раны в животе расползались красные клубы. Над ним нависал остов грузового судна «Голубой пояс», затонувшего в 1977 году.

Да, разумеется, Крису не следовало забираться в такое опасное место. Но он оказался гостем человека, помешанного на Жаке Кусто и исследовавшего все затонувшие в этой местности корабли. Так что подводная прогулка была отличным способом наладить контакт.

В корпус корабля они проникли с западной его части, исследовали грузовой отсек. Крис отвлекся всего на мгновение — настолько его поразила жутковатая красота проржавевших автомобилей. Одного мгновения оказалось достаточно.

Он почувствовал острую боль между ребрами, но понял, что ранен, слишком поздно. Три машины опустились сверху, и он оказался зажатым у поручней мостика. С него сорвало маску — она теперь плавала поблизости.

Крис непонятно почему вспомнил своих друзей. Подумал о Клэр, Люси и Джейми. Он вспомнил даже Бена. Все они пронеслись в его мыслях.

Его последний выдох поднялся пузырем воздуха сквозь отверстие в корпусе. На него обратила внимание только проплывавшая мимо морская черепаха. Пузырь без помех достиг поверхности воды, где и лопнул.

Мехико.

Люси Мэтьюз очнулась в кромешной тьме. Пахло потом и машинным маслом. Снизу доносился шум. Руки и плечи ныли. Она попробовала закричать, но горло словно было присыпано толченым стеклом.

Она лежала в багажнике какого-то автомобиля. Руки были связаны за спиной. Машина шла быстро, по гладкой дороге, по-видимому, асфальтированной.

Последнее, что Люси помнила, — как пила текилу в «Ла Кончита», баре рядом со своим домом. Ясно было только одно: «Либо мне что-то подмешали в стакан, либо это — самое жестокое похмелье в истории человечества».

Машина несколько раз резко свернула и выехала на ухабистую дорогу. Минут через десять она остановилась. Люси решила, что сейчас самое время выказать свое негодование. Ноги у нее были связаны, но она ухитрилась перевернуться на бок и стукнула в крышку багажника. Ни звука. Крышка оказалась прочной. Люси повторила попытку.

Снаружи послышался шум. Открылись две дверцы машины, одна захлопнулась. Послышались шаги. Она прислушалась, но услышала только приглушенный звук голосов.

Голоса удалялись и наконец стихли окончательно.

Тишина. Люси слышала только стук собственного сердца.

И тут что-то зашуршало — то ли листва, то ли ветки. Машина снова двигалась. Но мотор молчал.

Кто-то снял автомобиль с ручного тормоза — сообразила Люси. И он, набирая скорость, несся вниз по склону.

Люси уперлась пятками в крышку багажника. Стукнула раз, другой, третий. В щелку она увидела багровый луч света. Снаружи полыхал закат. Машина была старая, и замок потихоньку поддавался. А машина неслась все быстрее. Еще один резкий удар. Щель стала шире. Ну же, давай! Люси изо всех сил колотила связанными ногами. Крышка наконец открылась.

Люси вздохнула с облегчением. Машина замедлила ход, почти остановилась. И тут Люси услышала плеск воды.

Через несколько мгновений в багажник хлынула вода — и через щель в крышке, и со стороны сидений, через проржавевшие отверстия в днище. Кузов заполнился водой в считанные секунды.

Машина шла ко дну. Первым опустился капот. Машина описала дугу и перекувырнулась. Кровь прилила к лицу, и Люси поняла, что автомобиль идет колесами вверх.

Ей наконец удалось высвободить окровавленные руки, она высунула голову из багажника и увидела надвигающееся илистое, каменистое дно.

Лима, Перу.

В шесть утра Бена Синклера разбудил скандал, который устроили соседи сверху. После завтрака, ритуала с кольцевой композицией — сигарета, тройной эспрессо, сигарета, — Бен взглянул в зеркало в ванной.

На него смотрело лицо серьезного молодого человека лет двадцати пяти. В уголках глаз наметились лукавые морщинки. Глаза сейчас были голубыми. А иногда становились серыми или зелеными. Мама всегда говорила, что это зависит от погоды. Бен был высоким, худым и смуглым. Из-за густых черных волос его можно было принять за аргентинца или за итальянца. Меньше всего он походил на англичанина, которым и был на все сто процентов.

Бен включил «Радио Панамерикана», принял душ, натянул джинсы и футболку и вышел из главного входа многоквартирного дома «Ла-Пас», где жил последние пять месяцев.

По дороге на работу он заглянул в дом на авенида Саюкуска. Как всегда, здесь пахло стряпней его приятеля Эрнесто. Эрнесто работал поваром в закусочной и был любителем брать работу на дом. Его жена Мария по утрам убиралась в здании, где служил Бен. Бен тоже предпочитал приходить пораньше, чтобы спокойно разобраться с бумагами, и они с Марией быстро подружились. Когда Бен работал круглые сутки, а такое случалось нередко, или когда уезжал на несколько дней, он давал Марии ключи от своей квартиры. Она там убиралась, поливала цветы, забирала его почту. И каждую неделю Мария кроме зарплаты в местной валюте получала еще неплохую сумму в американских долларах.

Бен отказался от предложения позавтракать и просто отдал Марии конверт с деньгами за грядущую неделю, которую он собирался провести в разъездах.

В восемь он добрался до работы. Оглядел общий зал и увидел только одну раннюю пташку — Ану, юную угловатую девушку, бильд-редактора. Когда Ана с Беном засиживались в редакции допоздна, они частенько выкуривали косячок на двоих.

— Доброе тебе утречко! — сказал Бен с улыбкой.

— Полагаю, у тебя все в порядке, — улыбнулась она в ответ. — Впрочем, не будем делать поспешных выводов.

Бортовой компьютер Бена в который раз подсказал, что он до сих пор так и не собрался пригласить ее на свидание. Честно говоря, ему нравилась определенная неспешность. И еще — ему не хотелось показывать ей, что на самом деле он не умеет поддерживать серьезные отношения.

После работы он поспешил домой: переоделся, за пять минут собрал вещи. Рассиживаться не стоило — кто его знает, сколько времени проторчишь в пробках. Однако в международный аэропорт Хорхе Чавес он прибыл вовремя. До посадки на лондонский рейс оставалась пара часов.

Он выпил инки-колы в баре, закинул за плечи рюкзак и встал в очередь к стойке службы безопасности. Поездки в Лондон он ждал с нетерпением. У мамы на пятидесятилетии родственники наверняка будут донимать его вопросами, но раз пообещал, что приедет, придется потерпеть. В прошлом году от рака умер отец, поэтому его приезд был особенно важен.

Он улыбнулся охраннику из службы безопасности и сунул свой рюкзак в металлоискатель, замигал красный огонек.

Охранник дал ему знак подойти. Бен послушался.

— Поднимите руки, — сказал охранник по-испански.

Бен поднял руки и оглянулся. Лента конвейера остановилась, и второй охранник пристально смотрел на экран монитора. Он подал ленту на пару сантиметров вперед, затем снова дал задний ход.

Охранники перебросились парой фраз, кивнули в сторону соседнего помещения. Оттуда вышла сотрудница, позвонила куда-то по мобильному.

Бен понимал, что что-то не так, но старался держаться спокойно. Главное — не облизывать губы. В минуты опасности у него всегда сохли губы.

— Встаньте там, — велел охранник.

Бен встал. К женщине с мобильным подошел другой охранник, вооруженный. Таможня, что ли, подумал Бен. Но таможенников он видел на входе. Они выглядели куда симпатичнее. Обаяшка — так его мысленно обозвал Бен — посмотрел в его сторону. И поманил рукой.

Бен облизнул губы.

Он пошел за Обаяшкой к светло-коричневой двери, находившейся за рядом зеркал. В отражении Бен увидел, что его рюкзак охранник несет к совсем другой двери. Увидел он и сотрудницу — она о чем-то спорила с таможенником.

Обаяшка повел Бена по длинному коридору. Бена предупреждали о подобных ситуациях, и он был уверен, что ему ничего не грозит. Только вот рубашка прилипла к спине. И засосало под ложечкой.

— Сюда, пожалуйста, — сказал Обаяшка.

Бен вошел в кабинет.

Увидел свой рюкзак и, к своему ужасу, понял, что сверху лежит нечто, очень напоминающее пакет с героином.

Кондиционера в кабинете не было. Обаяшка изучал британский паспорт Бена с таким видом, словно это было меню китайского ресторана.

— Мистер Стивен Лок, — произнес он с выговором, который выдавал в нем уроженца бедных предместий Лимы. Крутой тип из крутого местечка, подумал Бен. Надо быть начеку.

— Si, señor, — улыбнулся Бен. — Так меня зовут.

— Из Ковентри, Великобритания, — продолжал Обаяшка.

— Совершенно верно, — терпеливо подтвердил Бен.

В качестве Стивена Лока Бен мог красноречиво описать Ковентри, хотя никогда там не бывал. Бен вырос в Бристоле. Семейство Синклеров перебралось туда из Лондона, когда отца Бена уволили с автомобильного завода в Дагенеме. Они поселились в сыром домишке в Хартклиффе. Этот район в туристических проспектах даже не упоминался. Таксисты высаживали пассажиров за километр — дальше ехать отказывались. Над узкими переулками нависали устрашающего вида многоэтажки, вокруг которых все было усеяно пивными банками и осколками стекла. Именно там Бен и получил первые уроки школы жизни. Там он научился лазить по деревьям, выпил свою первую пинту пива, потерял девственность. И там у него на глазах убили его родного брата.

Бен погрузился в воспоминания и даже не сразу сообразил, что Обаяшка перешел к физическим мерам воздействия и колотит его по лицу.

Всего за одну минуту тот добился неплохих результатов: теперь Бен дышал только через одну ноздрю, да и из той выдувались кроваво-красные пузыри. Нос у него был свернут на сторону, кровь залила лицо, рубашку, капала на пол.

— Мне нужно связаться со своим посольством, — сказал Бен, когда Обаяшка решил передохнуть. — Прошу вас, позвоните в приемную. Попросите Джейка. Он объяснит вам, что вы допустили ошибку.

Обаяшка заехал Бену в висок, и голова у того загудела, как церковный колокол. Бен стиснул зубы и попытался сосредоточиться.

— Не понимаю, — через силу улыбнулся Бен, — зачем вам меня допрашивать, если все доказательства, которые вы искали, в рюкзаке? Вы же сами их туда положили, так какого черта…

В дверях появился еще один человек. Костюм на нем сидел словно влитой. Он походил чем-то на русскую матрешку, в которой сидит еще семь штук таких же — мал мала меньше. Этого Бен мысленно прозвал Бабушкой. Мужчина прикрыл дверь и буркнул напарнику по-испански:

— Не забывай, где мы находимся.

Бен покосился на свернутые в трубочку банкноты, которые он выложил так, чтобы Обаяшка их видел. Обычно за взятку в Перу можно было избежать чего угодно, в том числе и тюрьмы. Но, похоже, здесь и сейчас это не сработает.

Бабушка подошел к Бену и оскалил зубы. Взгляд у него был ледяной.

— Мы должны переправить вас в другое место, — сказал он равнодушным тоном.

— Нет, — покачал головой Бен, — сначала позвоните в посольство.

— Мы позвоним, — пообещал Бабушка, — но не отсюда.

Бен слыхал про случаи, когда обычные правила не работают. Надеяться на помощь сверху было бессмысленно. У него оставались только его ум, его тело и время. Обаяшка повел его к выходу. Бен тяжело вздохнул: он понимал, что жизнь его меняется окончательно и бесповоротно.

Воксхолл-Кросс, Лондон.

Маркус Тремэйн сдвинул мышку на пять сантиметров вправо, дважды нажал на клавишу и вернул мышку в исходное положение. Мышка теперь лежала параллельно клавиатуре, которая в свою очередь находилась строго параллельно краю стола. Он любил порядок во всем.

Тремэйн уставился на часы — до четырех утра оставалось всего несколько секунд. И вот наконец ночная смена закончилась.

Он был младшим аналитиком-наблюдателем Секретной разведывательной службы. Его обязанности, по сути, и заключались в том, чтобы мышка лежала параллельно клавиатуре.

Работа разведки связана со сбором данных. Данные укладываются в определенные схемы. Задача Тремэйна состояла в том, чтобы отслеживать малейшие изменения в этих схемах. Это немножко похоже на рыбалку. Сидишь и смотришь на воду — поджидаешь, когда подплывет рыбка.

На проекте «Греко» он работал уже неделю, и оказалось, что клев здесь неплохой. Тремэйн углядел кое-что любопытное.

А еще эта служебная записка от директора проекта. Прежде чем убрать ее в ящик стола, Тремэйн снова ее перечитал.

Тремэйн надел пальто, пригладил редкие волосы, смахнул перхоть с воротника. Он вышел на улицу, на утренний холод, и тут же зажмурился. Подъехавший «даймлер» чуть не ослепил его.

Тремэйн уселся на заднее сиденье и представил себе грядущий день. Он терпеть не мог возвращаться в пустой дом в Хайгейте. Пустота его угнетала. А когда ему становилось тоскливо, он ел. Надо бы сбросить вес. От одиночества он толстел.

Шофер знал, что разговоров с ним вести не следует. До Маркуса он возил его отца. В автомобиле Тремэйны предпочитали сидеть молча и смотреть в окно.

Маркус потер глаза и в который раз задумался о служебной записке.

— Любопытно… — пробормотал он и постучал согнутым пальцем по стеклу, отделявшему его от шофера.

Тот кивнул, развернул «даймлер» и снова въехал в ворота, из которых только что выехал.

Через пять минут Маркус Тремэйн сидел у себя в кабинете.

Окраина Лимы, двадцать один час тридцать минут.

Машина шла со скоростью семьдесят километров в час — довольно быстро для крохотного старенького «датсуна-санни». Однако Бену и этот темп казался слишком медленным.

Он нажал на газ. Восемьдесят пять. Девяносто. «Датсун» жалобно задребезжал. У Бена вспотели ладони.

В зеркало заднего вида он видел машину Бабушки.

Бен судорожно пытался все осмыслить. Его вывели из кабинета, провели по коридору, посадили в машину. В километре от аэропорта машина остановилась, его выкинули на обочину. Он потерял сознание. А когда очнулся, увидел два автомобиля. Они, по-видимому, решили, что он уже мертв. И тут Обаяшка допустил ошибку — подошел и пнул Бена ногой. Бен накинулся на перуанца, чего тот никак не ожидал. Небось так и валяется, истекая кровью, на шоссе.

Судя по всему, Бена намеревались прикончить. Но он так и не понял, кто они и откуда. Ясно было одно — они не сотрудники аэропорта. Видимо, они договорились со службой безопасности, чтобы те подсунули ему в рюкзак наркотики.

Бен не верил ни в судьбу, ни в удачу. Но, увидев на улице эту машину, он мысленно послал небесам молитву. Каким бы он ни был скептиком, он был благодарен всем богам вселенной за этот нежданный подарок.

Стрелка спидометра показывала 100… 105… 110.

Бен выехал на автостраду, ведшую в Мирафлорес. На противоположной полосе валялись камни — последствия недавнего оползня. Неожиданно Бен развернулся, и Бабушка развернулся следом. Но автомобиль Бабушки был длиннее и шире. В днище его машины попал камень, и, когда Бен снова нажал на газ, сквозь рев своего мотора он услышал звук взрыва. Он взглянул в зеркало и увидел вспышку пламени: преследовавшая его машина сошла с дистанции.

На ближайшем повороте Бен свернул и погнал машину в гору. Вскоре он добрался до вершины холма, откуда виднелись глиняные домишки нищего предместья Лимы. Бен вышел из машины и, несмотря на головокружение, зашагал вниз, по пути пытаясь вспомнить, что положено делать в экстренных случаях. Главное — сбежать, скрыться. Оказалось, что знает он немного — только теорию, то, чему его учили в разведшколе. Но сейчас он понимал, насколько велика пропасть между теорией и практикой, между удобным кабинетом на Воксхолл-Кросс и проселочной перуанской дорогой, по которой он шагает.

Но главное он вспомнил. Нужно позвонить Маме.

Глиняные домишки сменились многоэтажными зданиями, на улицах горели фонари, сияли неоновые вывески. Он, стараясь держаться в тени, нашел наконец телефонную будку.

Английский номер, по которому можно было звонить бесплатно, он знал наизусть.

— Алло! — раздался в трубке женский, по-матерински ласковый голос.

— Мам, ты уж извини, что я так рано звоню.

— Ничего страшного, дорогой. Я как раз завариваю чай.

Прелюдия закончилась, и новый, уже механический голос назвал телефонный номер. Бен запомнил его и повесил трубку. После чего набрал одиннадцать цифр. Последовала пауза — в электронном замке поворачивался электронный ключ. Ответил все тот же ласковый голос.

— В чем дело?

— Друзья больше не хотят со мной общаться.

— Почему ты так решил?

— Я весь в крови. Это их рук дело.

— Кто это был?

Бен знал, что это значит: «Где ты?»

— Друг Уильяма, — ответил он. Что означало: «Лима, Перу».

И Мама, голосом, дарившим уверенность в себе, голосом, который мог убедить любого, что все будет хорошо, произнесла:

— Это ты во всем виноват, кретин.

— Что? — ошарашенно спросил Бен.

— Мы не можем защитить тебя от глупостей, которые ты сам совершаешь, идиот!

— Я… как же, погодите…

— Тебя ждут по меньшей мере два года в тюрьме «Эль Сиксто». Попробуй обратиться в посольство. Они наверняка что-нибудь придумают. Где именно ты сейчас находишься?

На этот вопрос он предпочел не отвечать. Никто ему помогать не собирался. Им нужно было просто уточнить его местонахождение.

Немедленно вешай трубку, подсказал Бену внутренний голос. Что он и сделал. И опрометью кинулся прочь от телефонной будки.