Нортенгерское аббатство

Глава 9

Последующие события того вечера лишь усилили горечь разочарования Кэтрин. Все в этом зале как-то вдруг ей опротивели, вследствие чего возникло стойкое желание поскорее отправиться домой. Приехав, наконец, на Пултни-стрит, девушка обнаружила, что страшно голодна; наевшись, она почувствовала слабость и дремоту. Как только Кэтрин легла, то сразу же погрузилась в глубокий сон, который длился не меньше девяти часов, и от которого она пробудилась в отличном настроении, бодрая и полная самых приятных надежд. Первым ее порывом было продолжить знакомство с мисс Тилни, и почти сразу же Кэтрин отчего-то подумалось, что она найдет ее в полдень, в бювете. Источник сулил встречу со всеми вновь прибывшими в Бат, а здешние залы уже зарекомендовали себя как самое подходящее место для демонстрации женских красот, для предания дружбе интимности и задушевности, для тайных интриг и безграничной доверчивости; поэтому Кэтрин вполне оправданно полагала найти в этих стенах еще одного друга. Таким образом, наметив себе план на утро, после завтрака она уселась за чтение, чтобы, как только пробьет час, отправиться на прогулку. На оставшееся до этого время девушка поручила себя миссис Аллен, чья полная неспособность по-настоящему думать была такова, что та никогда не говорила действительно много, но в то же время и не закрывала рта, поэтому, если, сидя за рукоделием, ей случалось потерять иголку, порвать нитку, услышать проезжающий по улице экипаж или заметить пятнышко у себя на платье, она тут же сообщала об этом вслух, и не важно, был ли при этом кто-нибудь в комнате, чтобы ей ответить.

Около половины первого пополудни какой-то особенно громкий шум заставил ее подойти к окну, и не успела она рассказать Кэтрин о двух открытых пролетках рядом с их подъездом, в одной из которых сидел лакей, а в другой мисс Торп и мистер Морланд на козлах, как по лестнице взбежал Джон Торп, оглашая весь дом криками:

— Мисс Морланд, а вот и я! Долго вы меня ждали? Мы не смогли раньше приехать; этот чертов каретник целую вечность затягивал гайки и болты, и все равно они расшатались, как только мы выехали на мостовую. Как поживаете, миссис Аллен? Знатный вчера был вечер, не правда ли? Ну давайте же, мисс Морланд, собирайтесь поскорее — всем не терпится поехать. Им страсть как хочется поскорее перевернуться.

— О чем это вы? — слегка ошарашено спросила Кэтрин. — И куда вы все едете?

— Куда? Господи, да неужели вы забыли о нашем уговоре? Вы же согласились покататься этим утром! Что за голова у вас, право слово! Мы едем в Клавертон-Даун.

— Да, кажется, вы что-то такое уже говорили, — произнесла Кэтрин и озадаченно взглянула на миссис Аллен, ища в той поддержки. — Но, сказать вам по правде, я вас совсем не ждала.

— Не ждали? Хорошенькое дельце! Представляю, что бы вы устроили, если б я не приехал.

Меж тем беззвучная мольба Кэтрин, обращенная к ее приятельнице, оказалась совершенно непонятой, поскольку миссис Аллен, не знавшая искусства разговора без слов, и понятия не имела, что кому-то такое знакомо. Поэтому Кэтрин, у которой к тому времени желание видеть мисс Тилни по силе своей сравнялось с желанием немного покататься с мистером Торпом, тем более, что вслед за ними поедут Джеймс с Изабеллой, вынуждена была без всяких обиняков обратиться к миссис Аллен.

— Ну же, мэм, что вы на это скажете? Позволите ли вы мне отлучиться на часок-другой?

— Дорогая, поступай, как знаешь, — ответила миссис Аллен с самым безмятежным равнодушием.

Кэтрин последовала ее совету и побежала одеваться. Через пару минут она вернулась, оставив дожидавшимся ее времени лишь на то, чтобы успеть произнести в адрес девушки пару комплиментов и вытянуть из миссис Аллен восторг по поводу экипажа. Получив напутствия и пожелания приятно провести время, молодые люди сбежали вниз.

— Моя дорогая, — зычно крикнула Изабелла, для которой дружба значила гораздо больше приличий, не дожидаясь, пока Кэтрин сядет. — Ты собиралась целых три часа. Я беспокоилась, не заболела ли ты. Что за чудный вечер был вчера! Мне надо обсудить с тобой тысячу вещей. Но поторопись же, я горю от желания тронуться в путь.

Согласно полученным указаниям, Кэтрин повернулась и пошла ко второму экипажу, но, очевидно, сделала это без должной прыти, поскольку успела услышать, как Изабелла воскликнула, обращаясь к Джеймсу: «Какая она все же славная! Я безумно ее люблю!».

— Вы, главное, не бойтесь, мисс Морланд, — предупредил Торп, подавая ей руку, — если поначалу лошадь начнет откидывать разные штучки. Скорее всего, она пару раз взбрыкнет, а может, и заупрямится, да будет стоять, как вкопанная. Но скоро я ей покажу, кто здесь хозяин. Конечно, кобыла она своенравная и игривая, но, уверяю вас, в ней нет порока.

Кэтрин такой портрет не очень-то обнадежил, но отступать было слишком поздно, а она казалась слишком молодой, чтобы позволить себе слабость действительно испугаться таких пустяков. Таким образом, вверив себя в руки судьбы, она села, а Торп устроился рядом с ней. Последние приготовления закончились, прозвучала команда «Трогай!», и оба экипажа покатили прочь, причем сделали это самым безобидным образом, без всяких там взбрыкиваний и прочих шалостей. Кэтрин, вздохнувшая теперь с облегчением, тут же вслух выразила свое благодарное изумление по поводу кротости животного, на что мистер Торп с предельной простотой и ясностью объяснил ей, что причиной тому — его похвальная манера держать вожжи, а также проницательность и ловкость, с которыми он действует хлыстом. Барышня, хоть и немного сбитая с толку, зачем при таком безупречном мастерстве надо было ее предупреждать о каких-то фокусах со стороны кобылы и как те вообще могли иметь место в подобных обстоятельствах, все же искренне порадовалась за себя, будучи вверенной заботам такого отличного кучера.

Лошадь продолжала двигаться совершенно невозмутимо, не выказывая ни малейшей расположенности к неприятной оживленности (особенно принимая во внимание скорость в уже упоминавшиеся десять миль в час), и абсолютно не пугала, поэтому Кэтрин со спокойной душой предалась наслаждениям свежим воздухом, восхитительной прогулкой, чудесным февральским днем и ощущению полной безопасности. Несколько минут спустя молодые люди продолжили свой начатый было разговор, когда Торп неожиданно спросил свою спутницу:

— Старый Аллен, должно быть, богат, как еврей, не так ли?

Кэтрин поначалу его не поняла, и поэтому вопрос прозвучал вновь, на этот раз с необходимыми пояснениями:

— Ну, старый Аллен, с которым вы приехали.

— А! Вы имеете в виду мистера Аллена? Да, думаю, он очень богат.

— И совсем без детей?

— Да, совсем.

— Славный расклад для наследников. Он, часом, не ваш крестный?

— Мой крестный? Да нет же.

— Но вы проводите с ними столько времени.

— Да, достаточно.

— Вот это я и имел в виду. Он, кажется, славный старик, и в свое время хорошо пожил. И подагру его как-то не замечаешь. Свою бутылочку-в-день он, надеюсь, еще выпивает?

— Бутылочку-в-день! Господи, конечно нет. Почему вы об этом спросили? Он очень сдержанный джентльмен; не думаете же вы, что вчера на балу он был пьян?

— Святые угодники! Вечно вы, женщины, думаете, что мужчины напиваются. Отчего вы считаете, что мужчине для этого достаточно одной бутылки? Я уверен, если бы каждый человек выпивал свою бутылочку-в-день, не стало бы и половины тех безобразий, что царят сейчас в обществе. Это всем до одного пошло бы на пользу.

— Не могу в это поверить.

— Боже правый, тысячи людей нашли бы в этом спасение. В нашем королевстве не пьют и сотой доли от того, сколько следовало бы. Особенно принимая в расчет наш влажный и туманный климат.

— И все же, я слыхала, что в Оксфорде много пьют.

— В Оксфорде! Да если хотите знать, там не пьют вовсе. Вам не найти человека, который зараз выпивал бы больше четырех пинт. На последней вечеринке, к примеру, мы обнаружили, что у нас ушло около пяти пинт на душу, и все сочли это из ряда вон выходящим. Ни с чем таким, кроме как у меня, вы в Оксфорде больше не встретитесь. Теперь, надеюсь, вы имеете представление, как там обстоят дела с выпивкой.

— Да уж, — согласилась Кэтрин, — теперь я знаю, что вы пьете гораздо больше, чем я о вас думала. Но я уверена, Джеймс пьет меньше.

Это заявление вызвало бурю протестов со стороны молодого человека, причем настолько невнятных, что среди них ей удалось отчетливо разобрать лишь бесчисленные клятвы и заверения, и когда этот поток наконец-то иссяк, Кэтрин еще больше утвердилась в мысли, что в Оксфорде много пьют, и на общем фоне ее брат выделяется относительной трезвостью.

Вслед за этим монологом Торп вернулся к теме о достоинствах его экипажа, и Кэтрин снова была призвана восхититься резвостью и легкостью лошади, бесшумностью хода, а также мягкостью рессор. Насколько могла, она свой восторг выражала. Однако, опередить его мысль или остаться где-нибудь позади оказалось невозможным. Его познания в предмете и полное ее невежество, его скороговорка и ее робость делали это нереальным. Девушка не имела шансов высказать собственную мысль по этому поводу, но с готовностью вторила собеседнику, и вскоре между ними установилось полное согласие относительно того, что этот экипаж в целом не имел себе равных во всей Англии по неоспоримым техническим достоинствам, лошадь, безусловно, являлась лучшим в мире рысаком, а сам Торп — лучшим в мире кучером.

— А не кажется ли вам, мистер Торп, — осведомилась Кэтрин, рискнувшая предложить некоторое разнообразие в их беседе, — что двуколка Джеймса скоро совсем развалится?

— Господи, еще бы! Да в ней нет ни одной крепкой детали. Колеса полностью износились еще лет десять том назад. Клянусь, вы могли бы ее сломать всего одним лишь легким прикосновением. Это самая чертовски жуткая развалина, которую я видел. Слава Господу, она нашей и в подметки не годится! Я не согласился бы проехать в ней и двух миль даже за пятьдесят тысяч фунтов.

— Боже милосердный, — испуганно воскликнула Кэтрин, — умоляю вас, давайте повернем назад. Если мы поедем дальше, с ними точно случится беда. Мистер Троп, да остановитесь же, наконец; поговорите с моим братом и скажите ему, что он в страшной опасности.

— Опасности! Господи, и что же? Случись их бричке сломаться, они просто из нее выпадут; на дороге столько грязи — клянусь, это будет отличное зрелище. Предупредить его! Тот экипаж достаточно прочный, особенно, если он в хороших руках, чтобы прослужить еще лет двадцать. Бог свидетель, за пять фунтов я проехал бы в нем до Йорка и обратно и не потерял бы при этом ни одного гвоздя.

Кэтрин слушала его, застыв от изумления. Она никак не могла взять в толк, как же связать воедино два таких разных отзыва об одной и той же вещи. Не понимала она, как сильна может быть в человеке склонность к болтовне и сколько лживых заверений звучат лишь от избытка тщеславия. Родители ее были людьми простыми и бесхитростными, и самое большее, что они могли себе позволить — это каламбур или пословицу; посему расположенность ко лжи за ними не водилась, и они никогда не опровергали того, что произнесли минуту назад. В некотором недоумении еще раз обдумав его слова и собравшись было попросить собеседника дать более четкие объяснения, Кэтрин все же передумала, решив отказать мистеру Торпу в способности ясно мыслить. А приняв во внимание тот факт, что его совершенно не волновало возможное несчастье с его сестрой и другом, она сочла, что молодой человек прекрасно понимал, что те в полной безопасности, и, таким образом, полностью успокоилась. Сам же молодой Торп, казалось, уже и думать забыл о том, что мгновение назад доказывал с такой горячностью, и поэтому остаток разговора, или, скорее, монолога, он, как и в самом начале, посвятил своим собственным заботам. Джентльмен рассказывал спутнице о лошадях, которых покупал за бесценок и впоследствии продавал втридорога; о бегах, на которых его знания предмета безошибочно указывало ему на фаворита; об охоте, на которой он подстрелил больше птиц (не будучи при этом в хорошей форме), чем все остальные вместе взятые; Джон подробно описал ей день, когда благодаря его чутью, сноровке и везению он так удачно натравил легавых, что исправил тем все ошибки, допущенные самыми маститыми охотниками, и когда благодаря своему безупречному сидению в седле он, ни на йоту не подвергая собственную жизнь опасности, постоянно ставил в самые затруднительные положения остальных всадников, добавив в заключении, что многие из них сломали тогда шеи.

Не имея привычки судить окружающих, а также не составив себе четкого и полного портрета настоящего мужчины, Кэтрин так и не поколебалась во мнении, что мистер Торп — очень милый молодой человек. Конечно, смутные подозрения ее уже посетили, но он был братом Изабеллы, а Джеймс заверил ее когда-то, что такая партия, как его друг, составит честь любой девушке — все это так, но, несмотря на эти доводы, по прошествии часа его компания утомила ее до смерти, и, когда они вновь приехали на Пултни-стрит, та все же пренебрегла авторитетным мнением брата и сочла за благо не поверить в то, что Джон способен бросить к ногам своей избранницы все удовольствия во Вселенной.

Когда показался дом миссис Аллен, удивлению Изабеллы, обнаружившей, что для визита к подруге уже слишком поздно, не было предела. Три часа дня! — немыслимо, невероятно, невозможно! Она не поверила ни собственным часам, ни часам брата, ни лакея. Она не приняла ничьи заверения и не могла внять голосу разума до тех пор, пока Джеймс не достал свои часы и не подтвердил этот факт; сомневаться дальше было бы столь же немыслимо, невероятно и невозможно, поэтому ей ничего не оставалось делать, кроме как снова и снова изумляться тому, что никогда раньше два с половиной часа не пролетали так быстро. Кэтрин призвали в свидетели; та не могла лгать даже ради удовольствия подруги, поэтому последняя не стала дожидаться жестокого подтверждения истины. Острая досада захлестнула ее от того, что пора было прямиком отправляться домой. — Столетия прошли с тех пор, как в последний раз ей удалось переброситься парой слов с ненаглядной Кэтрин, тысячи мыслей остались невысказанными, и все походило на то, что им уже никогда не суждено снова всласть поболтать наедине. С улыбкой превозмогая такое несчастье и смеясь над невообразимым отчаянием, Изабелла послала свое «адью» подруге и укатила прочь.

Войдя домой, Кэтрин обнаружила, что миссис Аллен, проведшая целое утро в суетливом безделии, только что вернулась и была очень рада увидеть свою подопечную.

— А, дорогуша, вот и ты, — произнесла она, желая тем самым положить начало оживленному разговору, — надеюсь, вы хорошо провели время на воздухе?

— Да, мэм, благодарю. Лучше и быть не могло.

— Миссис Торп так мне и сказала. Она так порадовалась, что вы все наконец-то выбрались на природу.

— Так вы встречались с миссис Торп?

— Да; как только ты уехала, я отправилась в бювет и там с ней повстречалась. Мы так славно поговорили. Она сказала, на рынке этим утром почти не было хорошей телятины — это так необычно.

— А кого-нибудь еще из знакомых вы видели?

— Мы решили свернуть на Кресцент и там столкнулись с миссис Хьюс и мистером и мисс Тилни.

— Правда? Вы с ними разговаривали?

— Да, мы гуляли вместе полчаса. Они все же такие милые люди. Мисс Тилни была в восхитительном пестреньком платье. Из всего, что я уже видела, мне кажется, у нее прелестный вкус. Миссис Хьюс так много рассказывала нам о своей семье!..

— И что же она рассказала?

— О, всего и не упомнишь — ведь больше она ни о чем и не говорила.

— Она сказала вам, из какой части Глостершира приехала?

— Да, кажется, но я уж не помню. Но все они очень милые люди, и очень богатые к тому же. Миссис Тилни, в девичестве Драммонд, была ее одноклассницей и унаследовала целую кучу денег. Когда она вышла замуж, отец дал ей двадцать тысяч и еще пятьсот фунтов сверх того на подвенечный убор. Миссис Хьюс сама его видела, когда тот забирали из мастерской.