Новая прошивка императора

Глава IV

Когда конвоец объявил о желании Константина Петровича немедленно со мной встретиться, то сперва я захотел просто избавиться от неприятного типа и отправить для начала обер-прокурора в Питер. А уже впоследствии, когда мне удастся набрать собственный вес и авторитет, то попросту выслать его куда-нибудь в имение доживать свой век[1].

Пускай там создаёт сельскую школу и возится с крестьянскими детьми — пару десятков, ну, может быть, сотню выучит, но не более того…

Однако, будучи распалённым спором со «своей семьёй», я подумал, что рано ещё списывать Константина Петровича, пожалуй, сначала нужно попытаться его применить в мирных целях… Использую-ка я Победоносцева в том качестве, в котором сей правовед действует на государственной службе, он же у нас руководитель Священного синода, или как там называется эта должность.

— Придётся ещё немного поскучать, — картинно вздохнул я, обращаясь к Аликс, и вновь подмигнул Михайловичам.

В некотором роде я даже обрадовался появлению этого мутного товарища. И изрядно удивился, поскольку ожидал этакого посконного типа с бородищей до пупа, а Константин Петрович смог меня поразить своим стильным видом. В гостиную энергично вбежал безбородый человек — из всей растительности на лице он лишь имел небольшие седые бакенбарды.

«Ну что же, по крайней мере, внешне бесить не будет…»

Победоносцев заохал, и чуть ли не запричитал о случившемся и о моём состоянии. Ну а я, не будь дураком, попросил его о помощи — выказал желание посетить в ближайшую неделю несколько подмосковных религиозных центров. И, конечно, пригласил Константина Петровича с собой!

И эта благолепная сцена духовного единения учителя и ученика окончательно успокоила августейшее семейство.

Думаю, что они воспримут нынешнюю ситуацию как временный, мимолётный каприз. И надеюсь, что просто поедут в Питер, чтобы продолжить там обычное время препровождения, не переживая особо за мою здешнюю кампанию…

Пусть едут на свои балы и хрустят французскими булками в Питере… Пока я выстраиваю в Москве новую вертикаль власти.

Победоносцев ожидаемо проявил ко мне участие и согласился, наш разговор с острых тем перешёл к обсуждению маршрутов. В чём также приняли активное участие и прочие имевшиеся в гостиной члены августейшей фамилии… Минут тридцать пришлось потратить на выяснение, какие монастыри и церкви будем посещать, с кем из известных духовных лиц необходимо встретиться и так далее…

Августейшие персоны стали потихоньку отбывать по своим делам. А разговор кончился к моему удовольствию — Мама́согласилась с необходимостью возвращения в Питер.

Наконец-то этот тяжёлый день подходил к концу… Я планировал завершить его разговором с Михайловичами и небольшой прогулкой по прилегающему к дворцу парку, однако в гостиную начали ломиться церемониймейстеры.

Возиться ещё и с ними совершенно не хотелось, поэтому поручил их заботы секретарю. В конце концов — царь я или не царь?

— Александр Сергеевич, прошу вас обсудить деловые вопросы без меня. Все решения уже приняты, — сказал я Танееву. — Вы же полностью в курсе всех дел.

— Слушаюсь, ваше величество.

С Михайловичами я беседовал уже наедине, отправив Аликс собраться к прогулке, а Танеева заниматься оставшимися гостями.

— Ты нас удивил, Никки, — заметил старший Бимбо. — И, как мне кажется, планируешь ещё что-то, что приведёт в изумление многих.

— Не похоже на тебя, — добавил Сандро. — Однако я рад.

— Знаете, я и сам удивляюсь, — мне пришлось только развести руками. — Случившееся меня уязвило, заставило задуматься. На коронацию потрачены огромные деньги! И такой конфуз из-за лености и нерадения. Да и последствия…

— Никки, когда я тебе говорил… О французских королях, о крови тысяч твоих подданных. Ты услышал? — спросил Николай Михайлович[2].

— Услышал. Да и сам, признаться, думал… У меня нет желания остаться в истории с прозвищем «Кровавый». Случившегося не вернуть, но мы можем хотя бы ограничить торжества. Поеду на богомолье в ближайшие неделю-две.

— Думаешь, что это оценят? — фыркнул Александр Михайлович.

— Что бы сейчас мы ни сделали, измерять сие будут через десять или пятнадцать лет, когда в империи начнётся кризис, — спокойно ответил я.

— Что? — переспросил Александр Михайлович.

— Мне пришлось на многое взглянуть под иным углом, и теперь я вижу, что нас ждут в будущем испытаний.

— Никки, это ты от молитв стал таким мнительным? — поднял бровь Александр Михайлович.

— Всё может быть, Сандро… Но точно понимаю, теперь задумываться больше стал. Если просто взять весы, да положить на одну их чашу весь промышленный потенциал огромной России и промышленность Германии, скажем? Что перевесит? А ведь это основной соперник на континенте, да не один, а с союзниками…

— Так на нашей стороне Франция? — отметил Николай Михайлович.

— Твоя любимая, — тихо хохотнул Сандро.

— Я не верю в то, что французы положат за нас свою жизнь. Наоборот — да. Подобное в нашем национальном характере, но не в их, — парировал я. — России необходимо меняться, становиться сильнее. В конце концов, именно этим вопросом был озабочен мой отец, нужно только отмести всякую налипшую шелуху…

— Их твоих уст это звучит как минимум непривычно, — сказал Александр Михайлович. — Да, ты всегда следовал заветам отца… Но трактовал их несколько… — Сандро покрутил в воздухе пальцем, как бы подыскивая точное слово, и помог ему:

— В охранительском смысле?

— Верно, точнее не скажешь! Однако, помимо прочего, батюшка твой полагал, что нам следует действовать против пруссаков в наступательной манере. Да взять ту же Либаву… А ты полагаешь, что мы можем не сдюжить. Что же случилось?

— Говорю же, задумался… А что там с Либавой?

— Как будто ты не знаешь? Или не хочешь знать? — фыркнул Сандро.

— Может и не хотел, но это было неделю назад, — пожал плечами я.

— Есть более разумные применения затратам на эту крепость.

— Гхм…

Мне ничего не было известно про оную Либаву, и поэтому пришлось взять паузу. Вместе с тем, даже из названия было очевидно, что это где-то Прибалтике, если вообще не в Польше, а значит, вскорости Россия имеет все шансы потерять все тамошние вложения[3]. Из этих прикидок следовал логичный вывод — стоит прислушаться к словам Сандро, тем более что он…

«Стоп!.. Вспомнил!..» — Александр Михайлович был моряком и даже подавал Никки записку с проектом усиления военного флота на Дальнем Востоке[4]. — «Интересно, что с ней стало? Хотя чего здесь гадать? Судя по его ехидному настрою в отношении Либавы: вместо востока деньги пошли на запад…»

— Возможно, нам стоит ещё раз изучить твои предложения? — наконец сказал я. — Подумаю, через неделю вернёмся к вопросу… Да и вообще — я собираюсь и далее вносить изменения в порядок управления государством, и мне желательна поддержка от вас обоих. Прошу подумать об этом.

Когда я вышел из гостиной, намереваясь прогуляться, на пути попался Столыпин. Сначала непонимающе посмотрел на него, пытаясь сообразить, почему он до сих пор не уехал…

«Ах ты ж, точно, эти августейшие упыри всю кровь выпили… Совсем забыл!..»

— Пётр Аркадьевич, у меня для вас личная просьба. Просьба, как к другу и как придворному.

— Ваше величество?

— В неофициальной обстановке разрешаю вам обращаться ко мне «государь».

— Слушаюсь, государь!

— Я прошу вас лично заняться пострадавшими. Разобраться и вникнуть в их нужды и чаяния, решить мелкие бытовые затруднения. Также прошу вас заняться сиротами и родственниками погибших.

— Завтра же займусь, государь!

Зачем я это поручил Столыпину? Ну, во-первых, я намеревался сбежать из Москвы, пока отсюда не свалит основная часть гостей, а, во-вторых, пусть будущий глава правительства пройдёт практику человеколюбия… Глядишь, меньше вешать будет, а больше участия проявлять…

Прогулка с Александрой Фёдоровной также не принесла успокоения — да она и не могла этого сделать, поскольку я ещё только вживался в роль царя. Будучи испытывающим нешуточное напряжение (которое было не одним лишь психическим, но и телесным, доставшимся от настоящего Никки), мне оставалось только загадочно молчать и отделываться общими фразами. Однако к ночи мне повезло — получилось сослаться на усталость и лечь одному…

Спалось плохо — сквозь сон ощущал, как внутри меня тяжело ворочается нечто чужеродное, бесконечно несчастное.

Утром нового дня на меня навалились нервические последствия напряжённого разговора с Мам а и прочими великими князьями. Незапланированная встреча далась мне дорого — приходилось каждое слово подбирать, контролировать себя… Это было крайне тяжело.

А ещё и Аликс постоянно рядом! Что тоже не добавляет душевного спокойствия… Ведь тело Ники реагирует на неё вполне однозначно, а вот мой разум, наоборот — «вполне неоднозначно»!

Утром я отправил Михайловичам приватную записку, в которой говорил о желании встретиться в ближайшие день-два и, соответственно, просил не уезжать в Питер, а затихариться в каком-нибудь имении. В Москве их оставлять представлялось нецелесообразным — кто знает, как поведут себя остальные Романовы? Вдруг тоже решат подождать с отъездом… Позже стало известно, что Сандро и Бимбо не подвели — чётко, раньше всех собрались и выехали из Москвы.

Каждое своё действие я ощущал, словно шаг по тонкому льду над бездонной пропастью!

За первым завтраком, на котором подавали чай, кофе, хлеб с ветчиной и калачи, я был тих и задумчив… Мне было непонятно, о чём говорить с щебечущей Аликс — ситуация была сложнейшая. Ведь, по сути, её муж мёртв, а она общается со вселившимся в тело Никки умертвием…

Осознав эту оригинальную и пугающую мысль, я передёрнул плечами…

Аликс, конечно, видела, что происходит нечто странное, но, не понимая сути, по-своему пыталась меня развлечь. А я сидел и думал… Буквально вчера вечером узнал, что у нас, то есть у прежнего Никки и Аликс, уже родилась первая дочь Ольга…

«Аликс…» — тело царя, моё тело, до сих пор реагировало на близость мощными всплесками гормонов, а вот я, пожалуй, что нет. Хотя она достаточно красива… Но стоило мне подумать о генах…

Мне претила идея обречь возможных будущих детей или внуков на проблемы с наследственной гемофилией. Размышляя над этим, я смотрел на ничего не подозревающую, щебечущую Александру Фёдоровну. Мне было не известно, когда наука откроет причины этой болезни, но очевидно, что сейчас вопрос не изучен. Скорее всего, в конце XIX века про гены или знают ничтожно мало, или вовсе ничего.

Сам я не особо разбирался в вопросе, помнил, что в двадцатые или в тридцатые годы в СССР разгорелся спор между разными школами генетиков, разрешённый уголовным методом[5]. Видимо, к тому времени уже что-то да знали, но сейчас ещё даже не XX век…

Наука в этом вопросе не помощник… К окончательному выводу я не пришёл, но в целом никаких детей от Аликс более не хотелось. Конечно, государю вроде как полагается наследник — но лучше не иметь никакого сына, чем такой, как несчастный Алексей. Да сколько он прожил бы, если бы не было расстрельного подвала? На школьном уроке биологии учительница говорила, что больные гемофилией более 25–30 лет не живут… Так и то это было через сто лет, от текущего момента…

В общем, завтрак прошёл как-то спутанно — Аликс пыталась меня растормошить, а я всё больше отмалчивался или отделывался общими фразами.

А затем была поездка в Чудов монастырь, как мне удалось разузнать, это посещение было запланировано заранее, и должны были мы там пробыть всего-то пару часов. Однако мне удалось изменить расписание и затянуть посещение — в этом святом месте оказалось гораздо спокойнее.

И не приходилось подбирать каждое слово.

В Москву вернулись к вечеру, как раз ко времени встречи с принцами и последующему докладу Лобанова-Ростовского. По дороге я снова делал скучный вид и беседовал на душеспасительные темы с Победоносцевым. С ним, конечно, тоже было опасно — всё-таки Николая он знал с детства и практически являлся членом семьи. Отчего, по-видимому, и оказывал такое сильное влияние в первые годы царствования. Но я продумал разговор загодя и начал с того, что сделал вброс про Ходынскую трагедию…

Константин Петрович словно этого ждал и немедленно удивил меня… Ведь я полагал, что есть предел охранительской глупости, а оказалось, что нет:

— Николай Александрович, вам не стоит так беспокоиться на сей счёт: отмолим. Да и по правде сказать — народа ведь никто не давил, он сам давился. А публичное признание ошибок членов императорской фамилии — это умаление самого монархического принципа[6]…

В общем, как-то доехали. Аликс, правда, совсем заскучала и, похоже, начала на меня обижаться. Но здесь я был бессилен, да и, по совести говоря, подумывал, что неплохо бы и её отправить в Петербург.

Очень уж мне хотелось вздохнуть свободнее — да оказалось, что рано радовался. Танеев сообщил, что мои «августейшие родственники» и не думали никуда уезжать. Более того — Мама́заявила, что Никки переживает нервический припадок и ему требуется поддержка семьи.

«Грёбаный Экибастуз…» — выругался я про себя, слушая новости.

Впрочем, я не унывал, поскольку успел начать подготовку к вечернему приёму, и уже принял изрядное количество коньяка, отличного, надо заметить, коньяка!

А далее секретарь также доложил, что, несмотря на некоторое самоуправство, остальные мои распоряжения выполняются — праздничные мероприятия отменены или перенесены на неопределённый срок, а члены императорской фамилии внезапно занялись благотворительностью и вспомоществованиями пострадавшим и их родственникам[7].

«Ну хоть что-то…» — мысленно прокомментировал я. — «Хотя, с другой стороны, вполне даже неплохо получилось. Эх-х, ещё бы с ними не контачить…»

Позже стало известно, что особенно на ниве благотворительности отличился великий князь Сергей Александрович[8] — то ли его совесть заела, то ли уязвлённым себя почувствовал после моей провокации с Горемыкиным.

— Есть ли ещё новости?

— Как же не быть — Москва бурлит, словно улей, все обсуждают происходящее. Поговаривают, что вы на виновников Ходынской трагедии опалу собираетесь наложить. Скандальные подробности обновления правительства стали широко известны, хоть и в несколько искажённом виде. Кроме того, журналист Гиляровский опубликовал в Русских ведомостях скандальную статью о давке. Полиция арестовала весь тираж из того числа газет, что не успели распродать.

— Однако, — хмыкнул я. — А для меня экземпляр найдётся?

Торжественный ужин с принцами и затесавшимися среди них несколькими великими князьями прошёл более-менее хорошо… Ну как «хорошо» — по крайней мере, мне так показалось…

Я появился на ужине весьма и весьма подшофе, и с ходу заявил удивлённым моим состоянием гостям, что, как русский государь, имею желание разговаривать на языке родных осин. Общество стало обсуждать заявленное. А я с удивлением понял, что частично понимаю, о чём они говорят — с трудом, плохо, не совсем точно, но всё же… Английские, французские и немецкие фразы сплетались в моём похмельном разуме в странные узлы, а затем расплетались, и я понимал смысл услышанного.

Несмотря на опьянение, я старался держать себя в руках — ведь это и был мой план, как избежать серьёзных разговоров с иностранцами. Продолжая стремительно накидываться, пытался сохранить возможность рассуждать и делать выводы — пускай они потом покажутся мне смешными.

«Откуда это? Память Никки?..» — пытался думать над новой загадкой я. — «Или я всё-таки знал их в прошлой жизни?..»

Остальные подробности вечера я помнил плохо, однако всё обошлось без эксцессов… На первом экстравагантном заявлении о русских обычаях я не остановился — ужин начался с водки и трёх тостов подряд… Ну а дальше мне оставалось только поддакивать да улыбаться… Что, судя по всему, я проделывал на автопилоте…

Естественно, что доклад о соглашении с Китаем не состоялся, ибо к завершению ужина окружающую действительность я воспринимал крайне фрагментарно, а все мои внутренние силы были направлены на сосредоточение и осознание собственного положения. Попросту говоря — пытался не спалиться по пьяни!

Частично пришёл в себя ночью, когда ужасно захотелось пить. А когда в темноте нашёл графин и выдул пару стаканов воды, то с ужасом подумал:

«А с кем я сплю… Неужели?..» — приглядевшись к постели, понял, что повезло, обошлось. — «Видимо, Аликс не пожелала с убуханным телом рядом находиться…»

Затем я повторно заснул…

В тяжёлом похмельном сне опять ворочалось нечто страшное и неподъёмное, раз за разом мне казалось, что вот-вот — и Никки вернётся, стряхнёт с себя путы и снова станет хозяином положения… Несколько раз просыпался и засыпал, наблюдая вариации одной и той же картины.

А под утро приснилось другое:

Сначала мой мотоцикл раз за разом пытался проскочить мимо тупой морды самосвала, затем я старался предотвратить наезд на кирпич — стоял рядом и размахивал руками, подавая знаки самому себе, но тщетно. Раз за разом колесо под углом налетало на препятствие, и меня подбрасывало в воздух. Приходилось бессильно опустить руки и многократно наблюдать эту картину с обочины…

А когда утром меня разбудил камердинер Трупп, то в голове рассеивался ещё очередной странный морок, в котором повторялась одна и та же фраза: «Проклятый Карфаген!».

— Чтоб я ещё раз столько выпил, Алексей Егорович, — пробурчал я слуге, в ответ на пожелание доброго утра.

Примечания

[1] Николай II самодержец, и главный герой может отправить Победносцева в отставку в любой момент, однако он не имеет памяти Никки, не понимает раскаладов среди политических группировок и, соответственно, опасается последствий необдуманных действий.

[2] Перефразирование слов Николая Михайловича, которые он в реале говорил царю (если его брат, Александр Михайлович, не приврал в своих воспоминаниях).

[3] Либава — военно-морская база и сухопутная крепость в опасной близости от русско-германской границы; строилась в период с 1890 по 1907 год. Решение о создании принималось исходя из «странной» доктрины агрессивных наступательных действий русского флота против Германии. На возведение порта и крепости были потрачены огромные суммы, часть из которых была расхищена. Вероятно, в этих неблаговидных делах принимали участие великие князья Алексей Александрович (тот, который генерал-адмирал и «семь пудов августейшего мяса») и Михаил Николаевич (генерал-фельдцейхмейстер). Во всех последующих войнах и потрясениях на западном направлении Либава быстро захватывалась врагами и использовалась против России. К примеру, сейчас там базируются части НАТО.

[4] В марте 1895 года (т.е. примерно за год до описываемых событий) великий князь Александр Михайлович подавал Николаю доклад о развитии флота. Проект не был принят, и Сандро вышел в отставку. Среди прочего предлагалось прекратить развитие большой базы флота в Либаве.

[5] Речь о Николае Ивановиче Вавилове и Трофиме Денисовиче Лысенко.

[6] К. П. Победоносцев действительно так говорил.

[7] Справедливости ради нужно отметить, что в реальной истории сам император и его родственники предприняли немало усилий для помощи пострадавшим в давке и близким погибших. Таким образом, главный герой не сильно-то и повлиял на настроения и действия членов августейшей фамилии в этом вопросе, возможно, лишь немного ускорил события.

[8] В реальной истории великий князь Сергей Александрович построил на свои средства приют для сирот Ходынской катастрофы.

Напоминаю, что лайки сами себя не поставят, а срач в комментах не заведётся) Следующая прода примерно через неделю.

А пока предлагаю почитать историю про попаданца на другую планету https://author.today/reader/341991/3138059.