Гидеон
Я трусливо прятался в закрытой аудитории от Мантиноры Блекстрём. С замиранием сердца прислушивался к шагам в коридоре и голосам случайных студентов. Сюда точно никто не должен заглянуть, потому что мы так и не открыли класс по Метеомагии. Не то чтобы у нас не было желающих обучаться весьма полезной на холодном севере дисциплине, просто не нашлось ни одного мало-мальски хорошего преподавателя. Чего уж там, даже самые посредственные стихийники предпочитали улицы подметать, чем отвечать на мои заискивающие письма с предложениями работы. В жизни так не унижался. И все зазря. Только выделенный бюджет потратили впустую на бесполезный класс.
Аудиторию с огромным панорамным окном под потолком превратили в склад сломанной мебели и вышедших из строя артефактов. Рычаги, открывающие купол наверху успели заржаветь и заклинить. Зато здесь можно было прятаться всякий раз, когда Мантинора собиралась серьёзно поговорить. Она уже лет семь пытается уволиться, и я уже лет семь оттягиваю этот миг, потому что едва завуч по воспитательной работе покинет Нуридж, то в мир нагрянет хаос и апокалипсис.
– Вы драматизируете, господин Дайхард, – раздался вкрадчивый голос моего секретаря. Я даже под сломанную парту заглянул, надеясь, что Генри сидит там, а не вторгся в мои мысли. Опять!
– Генри, что мы с тобой говори о ментальных вмешательствах?
– Вы не закрылись, господин ректор, – невозмутимо вещал Генри, словно я один был виноват в том, что он влез в мои мысли. – Госпожа Мантинора Блекстрём уже час терпеливо ждет вас в кабинете с заявлением об уходе. Что ещё я должен был сделать? – оправдывался секретарь.
Ладно, я сам виноват, взял на работу ментального мага. Но опять же, у меня был выбор? Где очереди из желающих работать в Нуридже? А теперь я даже по нужде не могу сходить, чтобы мой помощник не узнал об этом и не дал полезный совет. Надо, наконец, обозначить ему границы и сказать, что количество слоев на туалетной бумаге я в состоянии определить для себя сам.
– Три. Это оптимально экономически, гигиенически и по ощущениям, – встрял Генри. – И вы все ещё открыты, господин ректор.
– Уже иду, – отозвался с тяжёлым вздохом. Тянуть нельзя, буду унижаться и уговаривать почтенную старушку не бросать меня в это непростое для академии время. Хотя чего кривить душой, оно непростым было с момента основания, а с моим назначением лишь усугубилось
И дело не совсем во мне. Я лишь оказался не в том месте не в то время. А ещё не умел перечить прямым приказам.
– Капитан Дайхард, – радостно приветствовал меня генерал Турцитос и сел на край моей больничной койки.
Я тогда боролся с двумя противоречивыми чувствами. С одной стороны, хотел вскочить на ноги и отдать старшему по званию честь, показать, что я ещё гожусь на что-то. Пусть видит. С другой, мечтал сдохнуть от своего ранения прямо в тот же миг, когда увидел бархатный футляр в руках Турцитоса. Даже без его длинной речи о моих достоинствах, я знал, что там будет моя самая последняя в жизни награда. Медаль за отвагу и путевка в запас. Я больше не годился для армии, и мы оба это понимали. Проклятья, наложенные темными магами, неизлечимы, и даже если внешних проявлений не будет, однажды я допущу фатальную ошибку во время сражения, и погибнет много хороших людей.
Я надеялся, что хотя бы смогу тренировать новобранцев. Да, мне будет тяжело по первости смотреть на здоровых ребят и завиться собственной завистью и беспомощностью. Да, сам я не смогу быть на передовой, но мой опыт, мои знания нужны им.
– Нуриджу нужен, кто-то вроде вас, капитан Дайхард.
–Нуридж? Это военное училище? – сердце забилось в мучительном предвкушении. – Я буду преподавателем?
–Берите выше, Гидеон. Ректор. Как вам? Многие десятилетиями идут к такому повышению.
– Ректор военной академии? – я переспросил уже с сомнением. Мне было двадцать четыре. Не мальчишка, но и не умудрённый опытом управленец.
– Что-то вроде, – замялся Турцитос. – Вы послужите вашей стране, капитан?
Что я мог ответить ему в тот день?
Сейчас я бы тысячу раз подумал, стоило ли оставаться хорошим солдатом в глазах мерзавца Турцитоса? Откажи я ему тогда, сейчас я бы не мялся на пороге собственного кабинета. И как мне уговорить Мантинору остаться? Я просто не вывезу управление Нуриджем без неё и точно найду своё последнее призвание в бутылке.
– Госпожа Блекстрём, – я раскинул руки в стороны, изображая объятье.
Генри едва заметно закатил глаза, а у Мантиноры дрогнуло нижнее веко. Меня тоже всего колотило от предстоящего разговора. Но я уже даже на колени готов был рухнуть перед достопочтенной старушкой.
Блекстрём впилась морщинистыми пальцами в мантию и явно приготовилась держать глухую оборону, что моему неотесанному очарованию точно ничего не светило.
– Господин Дайхард, подпишите, пожалуйста, бумаги, – сухо вопросила женщина, избегая со мной зрительного контакта.
Я с надеждой взглянул на Генри за поддержкой, но тот лишь покачал головой. Видимо, мой секретарь уже не раз пытался безуспешно пробить ментальную брешь в защите нашей гостьи.
Обреченно сел за стол и взял заявления на увольнение, на субсидии и пенсию. Работникам Нуриджа полагалась щедрая поддержка министерства. За вредность, так сказать. Доплаты тут были не меньше, чем у военных. Но даже это совсем не помогало в поиске специалистов в мою академию.
Спрашивать у Блекстрём о причинах ухода нет смысла. Ещё на той неделе студенты из предвыпускного класса устроили ей очередной кошмар наяву, подловив бедную женщину в темном коридоре, когда та направлялась к учительскому туалету. Лично высек мерзавцев в своем кабинете, даже рука устала держать деревянный падл. Генри морщился от каждого замаха и впервые за долгое время мечтал вырубить свои эмпатические способности. Я же после всего очень долго смотрел на непочатую бутыль с кучей акцизных марок. У меня имелся целый шкаф, забитый крепкими напитками от благодарных родителей, которые были безумно счастливы сбагрить проблемных детишек. Лучше бы давали деньгами или хотя бы платили за обучение в срок… Но меценатов у нас было не так много, а проблем по самое горлышко.
– При всем моём уважении к вашему почтенному возрасту, госпожа Блекстрём, – затянул я, сцепив руки над её заявлением.
Завуч поперхнулась, а Генри водил себе ребром ладони по горлу и смотрел на меня выпученными от ужаса глазами. Да что не так я сказал?
– Почтенный возраст? – Мантинора вскочила с места и стукнула себя кулаком в грудь. – Пятьдесят восемь, Гидеон. Мне пятьдесят восемь! Видишь, что делает со мной эта работа! Я выгляжу, как дряхлая старуха.
Не поверил ей, одним пальцем отодвинул заявление с её личного дела. Действительно, пятьдесят восемь. А я думал, она помогала первый камень академии закладывать. Хорошо не начал свою речь с этой догадки.
Генри обреченно сполз по стене.
– Я не совсем это имел в виду, – судорожно соображал, как сгладить неловкость и нависшую над Нуриджем катастрофу.
– Ох, Гидеон, именно это ты и имел в виду. И тебе, мой мальчик, надо бежать из этого гиблого места, пока не поздно. Ты ещё молодой, найди жену, заведи деток и живи в своё удовольствие. Отдавать всего себя этим неблагодарным мерзавцам? Ну уж нет! По ним тюрьма плачет, а мы что-то пытаемся доказать всем. Перевоспитать, наставить на путь истинный. Ха! Они безнадёжны. Безнадёжны!
Кулаки у Генри сжались добела, и я быстро отправил ему предупредительный взгляд. Догадываюсь, о чем думает парень. Он сам выпускник Нуриджа, и уж он-то точно доказывает, что наши студенты небезнадёжны.
Пока мы с секретарём играли в гляделки, в дверь громко постучались. Да кого там принесло в такое время? Блекстрём вот-вот наговорит лишнего, а Генри от обиды мозги ей поджарит.
– Да! – рявкнул на дверь, и услышал робкое:
– Можно?
Не дожидаясь разрешения, в комнату вошло десять недавних виновников коридорно-туалетного происшествия. Видок у всех был понурый, да и ягодицы как по команде сжались, едва студенты увидели висящий на стене деревянный падл. А он разве что не дымился от предвкушения.
– Что вам? – злобно зыркнул на омерзительную десятку, а они выглядели так, словно сами не понимали, как оказались в моём кабинете.
Шаг вперёд сделал негласный староста класса. Всеми обожаемый мажор Тайрис Флитчат, талантливый зачарователь, который в возрасте семи лет устроил стране экономический кризис, наложив проклятье на недавно вышедшие из чеканки монеты. Деньги начали стремительно копироваться в казне и карманах граждан, пока в какой-то момент разом не лопнули, разорив кучу учреждений от банков до мелких предпринимателей. Тайриса Флитчата от реальной тюрьмы спас лишь возраст и фамилия отца, который заведовал монетным двором. Должность тот, разумеется, потерял, но задницу сына спасти успел. Только пятой точке волшебника приключений все ещё было мало, и она с радостью нарывалась на мой падл.
Очень нервирует, что сейчас Тайрис не одаривает меня своей хамоватой усмешкой и не вскидывает свою белобрысую башку. Во взгляде невыразимое сожаление. Я даже напрягся и на всякий случай покосился в окно, проверяя не взровали ли они пару учебных корпусов. Но, вроде, все стояло на своих местах.
– Нам очень жаль, ректор Дайхард.
Аж, сердце прихватило. Что ещё они успели натворить? Подавив дрожь в голосе, вернул себе волевые нотки.
– За что вам жаль?
– За, – он замялся и бросил короткий взгляд на Мантинору, которая вся сжалась от недавних воспоминаний. – За то что напугали госпожу Блекстрём, а она в свою очередь…
– Без подробностей, – быстро осёк Флитчата. Не хватало, чтобы он в красках напомнил, как наша завуч испортила свою парадную мантию. – Не передо мной извиняйтесь.
А дальше произошло то, что в корне перевернуло все мои представления о воспитании и педагогике. Студенты окружили преподавателя и со слезами на глазах просили прощения, заверяли, что это не повторится никогда, что они будут самыми послушными и прилежными студентами. У меня аж челюсть отвисла. Ни хрена себе как сильно они любят Блекстрём! Какой василиск их клюнул в задницу? Посмотрел на чудодейственный падл. Видимо, не зря я его расчехлил, вон как проняло маленьких делинквентов.
Мантинора рыдала вместе со студентами. Обещала, что никуда не уйдёт и прямо при мне порвала своё заявление. Так они и покинули мой кабинет, обнимаясь и рыдая. Я же на всякий случай испепелил клочки бумаг и выдохнул. Лишь бледное лицо моего секретаря и крупные капли пота на его лбу объяснили мне случившееся.
– Твоя работа?
Он коротко кивнул и, не спрашивая разрешения, лёг на мой диван прямо в обуви. Сегодня ему можно, он спас академию, пусть и нарушив тонну правил, используя ментальное воздействие на студентов.
– Ты страшный человек, Генри.
– Это фигня, когда-то я целую площадь горожан и мэра заставил плясать голышом, – слабо хохотнул маг. – Подумаешь, десять малолетних идиотов собрать и привести.
– Блекстрём обязательно узнает.
– Не узнает, – заверил мой помощник. – Но вот эти говнюки могут снова проделать что-то в этом духе, или другие подключатся. Вопрос времени и нервов остальных преподавателей.
Мы оба тяжело вздохнули. Сегодняшнюю битву мы выиграли, но впереди оставалось ещё много сражений, а мы стремительно теряли бойцов.
– Нам срочно нужны учителя, – бросил клич в пустоту. Я даже не успел закончить фразу, как камин вспыхнул красным и выплюнул в центр кабинета письмо.
Генри вскочил с дивана от неожиданности и быстро схватил конверт. Нечасто кто-то пользовался магической почтой, это явно был очень богатый и влиятельный волшебник, раз у него дома установлена собственная почта.
Судя по бледному лицу секретаря, написал нам не щедрый меценат.
– Господин Дайхард, – упавшим голосом позвал он и развернул конверт гербом ко мне.
Даже отсюда я разглядел знакомый оттиск печати на сургуче. Терранс Нобераль министр образования.
– Кинь его обратно в камин, – зашипел на Генри, и тот без раздумий швырнул письмо в пламя.
Не сработало, конверт не горел, и даже воск с печати не оплавился. Там по-любому уведомление о лишении нас лицензии. Министр Нобераль уже год грозил мне тотальной проверкой, видимо, угроза начала претворяться в жизни, и тут внушение Генри нас уже не спасёт. Хотя я все ещё могу попросить его, заставить меня спрыгнуть с башни.
– Открываем? –обреченно спросил помощник, и я все же сдался и поставил ту самую подарочную бутылку с двумя стаканами на стол.
– Сначала это, а потом письмо. Ты будешь?
Генри жадно закивал, продолжая трусливо поглядывать на камин, словно оттуда сам Терранс Нобераль собирался вылезти.
– За Нуридж, – я поднял свой.
– Не чокаясь, – замогильным голосом вторил Генри.