Новейший вариант пещеры Али-Бабы

Сейерс Дороти Новейший вариант пещеры Али-Бабы

В парадной комнате мрачного узкого дома в Ламбете мужчина ел копченую селедку, одновременно проглядывая «Морнинг пост». Он был худощав, небольшого роста, с каштановыми волосами, уложенными, пожалуй, слишком уж правильными волнами, и густой каштановой бородкой клинышком. Темно-синий двубортный костюм и тщательно подобранные в тон носки, галстук и носовой платок свидетельствовали о педантичности чуть большей, нежели допускает безукоризненный вкус, а коричневый цвет ботинок был немного ярковат. Он не был похож на джентльмена или даже лакея при джентльмене, но нечто в его облике наводило на мысль, что ему привычен образ жизни благородных семей. Стол, что он сам накрыл к завтраку, был сервирован с тем вниманием к мелочам, которого требуют от вышколенного слуги. Он подошел к столику для закусок и нарезал ветчину на тарелку — и сделал это как первоклассный дворецкий; однако для дворецкого на пенсии он был слишком молод — скорее лакей, получивший наследство.

Он с завидным аппетитом прикончил ветчину и, прихлебывая кофе, внимательно прочитал сообщение, которое еще раньше заметил и отложил для тщательного ознакомления.

Мужчина вздохнул с облегчением.

— Тут сомневаться не приходится, — произнес он вслух. — Если человек намерен вернуться, он не будет отдавать другим свои деньги. Голубчик мертв и в могиле, это и дураку понятно.

Я свободен.

Он допил кофе, убрал со стола, помыл посуду, снял котелок с вешалки в прихожей и вышел на улицу.

Автобус довез его до Бермондси. Он сошел и углубился в переплетение угрюмых улочек; через четверть часа он добрался до убогого вида пивнушки в бедном квартале, вошел и заказал двойную порцию виски.

Заведение только-только открылось, однако посетители, дожидавшиеся, судя по всему, вожделенного часа в дверях, уже теснились у стойки. Мужчина, который мог сойти за лакея, потянулся за стаканом и нечаянно толкнул под локоть расфранченного субъекта в клетчатом костюме и чудовищном галстуке.

— Ну, ты! — взвился расфранченный. — Чего ты о себе воображаешь? Такие нам тут не нужны. Мотай отсюда!

Свои реплики он сопроводил несколькими весьма красочными выражениями и сильным толчком в грудь обидчика.

— Бар для всех открыт или нет? — ответил тот, возвращая толчок сторицей.

— Эй, вы! — вмешалась барменша. — У меня чтоб без штучек.

Джентльмен не нарочно, мистер Джукс.

— Вот как? — возразил мистер Джукс. — Ну а я — нарочно.

— Вот и постыдились бы, — парировала молодая особа, тряхнув головой. — Я в своем баре ссоры не потерплю, да еще утром.

— У меня нечаянно получилось, — сказал мужчина из Ламбета. — Я первый не начну заваруху, я привык как в лучших домах.

Но если кое-кто из джентльменов ищет скандала…

— Ладно, ладно, — заметил мистер Джукс более мирным тоном, — вовсе я не желаю вам физиономию разрисовывать. Хотя не скажу, чтоб ее нельзя было подправить. В другой раз ведите себя как надо, вот и все Что будете пить?

— Нет, нет, — запротестовал тот, — первая за мой счет.

Простите, что я вас толкнул, — просто так получилось. Но мне не понравилось, что вы на меня так сразу насели.

— Забудьте об этом, — великодушно заявил мистер Джукс. — Я угощаю. Еще одну двойную виски, мисс, и одну обычную. Пойдем туда, где поменьше народа, а то снова нарветесь на неприятность.

И он направился к столику в углу помещения.

— Прекрасно, — сказал мистер Джукс. — Разыграли как по нотам. По-моему, тут нам ничто не грозит, но все равно нужно держать ухо востро. Итак, Роджерс, о деле. Вы надумали к нам присоединиться?

— Да, — ответил Роджерс, глянув через плечо, — да, надумал.

То есть, имейте в виду, если все будет в порядке. Неприятности мне не нужны, и я не хочу ввязываться ни в какие опасные игры.

Я не прочь поставлять нужные сведения, но, само собой, никакого личного участия в том, что у вас там происходит, я не принимаю.

Правильно?

— Да хоть бы и захотели принять, кто вам позволит? — сказал Джукс. — Вы же профан, а Номер Первый допускает до дела только профессионалов. От вас одно требуется — назвать, где найти поживу и как до нее добраться, а об остальном позаботится Общество. Организация что надо, доложу я вам. Вы и знать не будете, кто и как обделывает дельце. Вы вообще никого не будете знать, и вас никто не будет, кроме, понятно. Номера Первого. Он знает каждого.

— Но вы-то меня знаете, — заметил Роджерс.

— Я — конечно, но меня переведут в другой район, и после нынешнего раза нам не придется встречаться, кроме как на общих собраниях, а туда все приходят в масках.

— Да ну? — недоверчиво произнес Роджерс.

— Точно. Вас сведут к Номеру Первому — он поглядит на вас, хотя сами вы его не увидите. Затем, если решит, что вы годитесь, вас внесут в список и скажут, куда передавать сообщения. Раз в две недели проводится окружное собрание, а каждые три месяца созывается общее и происходит дележ. Каждого участника вызывают по номеру и вручают его долю. Вот и все.

— Ну а вдруг два участника одновременно окажутся в одном деле?

— Если работа дневная, их так загримируют, что родная мама не признает. Но в основном работают по ночам.

— Понятно. Но послушайте — что может кому-нибудь помешать проследить меня до дома и выдать полиции?

— Помешать, конечно, не может, только я бы никому не советовал пробовать — и весь сказ. Последнего, кому пришла в голову такая блестящая мысль, выудили из реки ниже Ротерхита, так что настучать у него просто времени не было. Номер Первый каждого знает, в этом вся хитрость.

— Ага! А кто он, этот Номер Первый?

— Немало найдется таких, кто много бы дал, чтобы это узнать.

— Так никто и не знает?

— Никто. Он настоящее чудо, наш Номер Первый. Джентльмен, доложу я вам, а по повадке судить — крупная птица. Глаз у него — сквозь стены видит. И рука у него длинная — везде достанет. Но никто о нем ничего не знает, разве что Номер Второй, да и про нее не уверен.

— А, так у вас там и женщины есть?

— Это уж будьте уверены. По нынешним временам без них дела не сделаешь. Но вы из-за них не волнуйтесь, с ними все в порядке. Им так же неохота плохо кончить, как вам или мне.

— Послушайте, Джукс, а как с деньгами? Риск-то немалый.

Стоит оно того?

— Стоит? — Джукс наклонился к нему через мраморную столешницу и шепнул пару слов.

— Ух ты! — Роджерс даже задохнулся. — И сколько из них достанется мне?

— Ваша доля — та же, как у всех остальных, и неважно, работали вы на этот раз или нет. Членов всего пятьдесят, вы получаете одну пятидесятую, как Номер Первый и как я.

— Да ну! Без обмана?

— Хотите верьте, хотите нет! — рассмеялся Джукс. — Признайтесь, вам такое и не снилось. На свете не было ничего похожего, кто когда слыхал о подобном размахе? Он великий человек, наш Номер Первый.

— И много вы дел проворачиваете?

— Много ли? А вот послушайте. Помните ожерелье Каррузеров и ограбление Горлстонского банка? А грабеж в Файвершеме?

А большого Рубенса, что пропал из Национальной галереи? А фрэнсхемские жемчуга? Все это — работа Общества. И ни одного дела так и не раскрыли.

Роджерс облизал губы.

— А теперь вот что, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Допустим, был бы я шпик, как вы их называете, и, допустим, пошел бы я отсюда прямым ходом в полицию и рассказал им, о чем мы тут говорили?

— Ага, — ответил Джукс, — допустим, вы бы так сделали, да?

Ну, допустим, ничего страшного с вами не случилось по дороге туда, за что, прошу заметить, я не ручаюсь…

— Вы хотите сказать, за мной следят?

— Уж будьте уверены, что мы за вами следим. То-то. Теперь опять же допустим, что вы благополучно до них добрались и привели в эту пивнушку ищеек, чтобы замести вашего покорного…

— Ну и?

— Вы бы меня не нашли, вот и все. Я бы уже отправился к Номеру Пятому.

— А кто этот Пятый?

— Не знаю. Но это тот, кто на месте сделает вам новое лицо.

Пластическая хирургия, так оно называется. И новые отпечатки пальцев. Все новое. В нашей лавочке мы пользуемся самыми современными методами.

Роджерс присвистнул.

— Ну, так как? — спросил Джукс, уставившись на собеседника поверх ободка бокала.

Послушайте, вы мне тут много чего наговорили. Мне что-нибудь грозит, если я скажу «нет»?

— Решительно ничего, если будете вести себя как положено и не доставлять нам хлопот.

— Хм, понятно. А если я скажу «да»?

— Тогда не успеете и глазом моргнуть, как разбогатеете, обзаведетесь наличными и станете жить джентльменом. И делать вам ничего не понадобится, только рассказать нам все, что знаете про те дома, где служили. Получайте денежки все равно что даром, только с Обществом чтоб все было по-честному.

Роджерс помолчал, взвешивая предложение.

— Хорошо, согласен! — сказал он наконец.

— И правильно. Мисс! Повторите, пожалуйста. За успех, Роджерс! Как только я вас увидал, сразу понял — вы нам подойдете. Выпьем за легкие деньги, и поосторожней с Номером Первым!

Кстати, раз уж мы о нем заговорили, не худо бы вам к нему подойти нынче же вечером. Незачем откладывать знакомство на потом.

— Золотые слова. Куда мне прийти? Сюда?

— Ни в коем случае. В это милое заведение нам дорожка заказана. Жалко, тут хорошо и уютно, но ничего не поделаешь. Значит, вот что вам нужно сделать. Ровно в десять вечера вы пойдете на север, пересечете Темзу по Ламбетскому мосту (Роджерс поморщился при намеке на то, что Им известно его место жительства) и увидите желтое такси — водитель будет копаться в моторе.

Вы его спросите: «Машина на ходу?» — он ответит: «Смотря куда ехать». Вы ему скажете: «Отвезите меня к Номеру Первому».

В Лондоне, кстати, есть магазин, так и называется, но он вас не в магазин повезет. Вы не будете знать, куда едете на самом деле, потому что окна в салоне будут зашторены, но пусть вас это не волнует. Такой для первой встречи заведен порядок. Потом, когда станете у нас своим, узнаете адрес. Когда окажетесь на месте, делайте то, что скажут, и говорите только правду, а не то Номер Первый потолкует с вами по-другому. Ясно?

— Ясно.

— Готовы? Не трусите?

— Конечно, не трушу.

— Молодчага! А теперь пора двигаться. Говорю «прощайте», потому что мы больше не УВИДИМСЯ. Прощайте — и желаю успеха!

— Прощайте.

Через двустворчатые вращающиеся двери они вышли на убогую, грязную улицу.

Два года, прошедшие со дня вступления бывшего лакея Роджерса в преступное общество, были отмечены рядом ошеломляющих и успешных налетов на особняки знатных особ. Имели место: похищение большой бриллиантовой диадемы у вдовствующей герцогини Денверской; кража со взломом в бывших апартаментах покойного лорда Питера Уимзи, где была изъята серебряная и золотая столовая посуда на 7000 фунтов стерлингов; ограбление сельского особняка миллионера Теодора Уинтропа, каковое попутно изобличило этого процветающего джентльмена как закоренелого великосветского шантажиста и вызвало оглушительный скандал в Мейфэре; похищение знаменитого жемчужного ожерелья о восьми нитках прямо с шеи маркизы Динглвудской во время исполнения куплетов о Золотом Тельце на спектакле «Фауст» в Королевском оперном театре «Ковент-Гарден». Правда, жемчуг оказался фальшивым, поскольку благородная дама заложила оригинал по причинам, весьма для маркиза прискорбным, но само похищение тем не менее вызвало сенсацию.

Январским днем — дело было в субботу — Роджерс коротал время в своей ламбетской квартире, когда его чуткий слух уловил какой-то звук у дверей. В мгновение ока он был на ногах, выскочил в крохотную переднюю и распахнул дверь на улицу. Никого.

Однако же, направившись обратно в гостиную, он увидел на столике под вешалкой конверт с лаконичным адресом: «Номеру Двадцать первому». Успев привыкнуть к несколько театральным приемам, которыми пользовалось Общество для передачи своих депеш, он всего лишь пожал плечами и вскрыл конверт.

Расшифровав записку (текст был зашифрован), он прочитал:

Роджерс постоял, усваивая послание, затем направился в комнату в глубине дома, где был встроен в стену высокий сейф.

Набрав комбинацию, он вошел в сейф, который был настолько глубокий, что представлял собой небольшую кладовую, выдвинул ящик с надписью: «Корреспонденция» — и приобщил к нему только что полученную записку.

Через пару минут он вышел из сейфа, закрыл его, переставил замок на новый шифр и вернулся в гостиную.

— «Завершение», — произнес он. — Да, по-моему, так и будет.

Он потянулся к телефону, но, видимо, передумал.

Он поднялся на чердак и вскарабкался в голубятню под самой крышей, ползком пробрался под балками в дальний угол и осторожно нажал на свиль в деревянной панели. Потайная дверца откинулась, он протиснулся и очутился в голубятне на чердаке соседнего дома. Его приветствовало тихое воркование: под слуховым окошком стояли три клетки, с почтовым голубем в каждой.

Он осторожно выглянул в окошко, выходящее на высокую слепую заднюю стену какой-то фабрики. Внизу, в темном дворике, не было ни души, не увидел он и ни одного окна. Он присел, вырвал из записной книжки клочок тонкой бумаги и написал на нем несколько букв и цифр. Затем извлек из ближней клетки голубя, прикрепил записку к крылу и осторожно посадил птицу на подоконник. Голубь немного помедлил, переступая красными лапками, расправил крылья и взлетел. Роджерс видел, как он поднялся над фабричной крышей в уже темнеющее небо и исчез.

Посмотрев на часы, Роджерс спустился к себе. Через час он выпустил второго голубя, а еще через час — последнего. И стал ждать.

В половине десятого он снова поднялся на чердак. Было темно, но несколько звездочек сияли ледяным светом, и через открытое окно струился холодный воздух. На полу что-то слабо белело. Он взял его в руки — на ощупь оно было пернатым и теплым: ответ пришел.

Пошарив под нежным пухом, он нашел записку. Прежде чем ею заняться, он покормил голубя и посадил в одну из клеток. Он собрался закрыть дверцу, но передумал.

— Если со мной что-то случится, — произнес он, — тебе, дитя мое, необязательно погибать от голода.

Он еще немножко приоткрыл окно и спустился вниз. Записка состояла всего из одного слова — «Хорошо». Писалась она, видимо, впопыхах, потому что в верхнем левом углу была посажена продолговатая клякса, увидев ее, он улыбнулся, сжег записку в пепельнице и, проследовав на кухню, приготовил и с аппетитом съел яичницу с солониной, почав новую банку. Он обошелся без хлеба, хотя на полке под рукой у него лежал целый батон, и запил трапезу водой из-под крана, которую сначала как следует спустил. Но перед тем он еще тщательно протер кран изнутри и снаружи — и только потом рискнул подставить стакан.

Поев, он отомкнул ящик письменного стола, извлек револьвер, убедился, что механизм работает исправно, и зарядил обойму, вскрыв свежую пачку патронов. Затем уселся и стал ждать.

Без четверти одиннадцать он встал и вышел из дому. Он двигался быстрым шагом, держась подальше от стен, пока не дошел до хорошо освещенной оживленной улицы. Здесь он сел в автобус, причем занял место в углу рядом с кондуктором — отсюда он мог наблюдать за всеми, кто входит и выходит. Сделав несколько пересадок, он наконец добрался до Хемпстеда респектабельного жилого района. Тут он сошел и, по-прежнему держась подальше от стен, направился в сторону Хита.

Ночь стояла безлунная, но не так чтобы совсем непроглядная.

Пересекая пустынный участок Хита, он заметил, что к нему с разных сторон приближаются два или три темных силуэта. Он укрылся под огромным деревом и надел черную бархатную маску, закрывающую лицо от лба до подбородка. У нижнего края маски белыми нитками была четко вышита цифра 21.

Наконец его взгляду открылся в ложбине один из тех симпатичных особнячков, что на некотором расстоянии друг от друга разбросаны по сельским окраинам Хита. В одном окне горел свет.

Когда он подошел к дверям, несколько темных фигур, как и он, в масках, выступили из мрака и окружили его. Он сосчитал — их было шестеро.

Первый человек постучал в дверь уединенного дома. Через минуту ее приоткрыли, пришедший просунул голову в щель; послышался шепот, дверь распахнулась, пропустила его и снова захлопнулась.

Прошли еще двое, и настала очередь Роджерса. Он постучал — три громких удара, три тихих. Дверь отворилась на пару дюймов, в просвете появилсь ухо. Роджерс прош-ептал: «Завершение». Ухо исчезло, дверь открылась, и он вошел.

Без дальнейших слов и приветствий Номер Двадцать первый проследовал налево в маленькую комнату, обставленную под кабинет — письменный стол, сейф и пара стульев. За столом, на котором лежал гроссбух, восседал крупный мужчина в вечернем костюме. Новоприбывший тщательно прикрыл за собой дверь, так что щелкнул пружинный замок, доложился: «Номер Двадцать первый, сэр» и замер в почтительном ожидании. Сидящий поднял голову, явив — ослепительно белую цифру 1 на бархатной маске.

Его глаза необычного жестко-синего цвета пристально осмотрели Роджерса; жестом он приказал ему снять маску. Убедившись, что перед ним тот самый человек, Президент сказал: «Прекрасно, Номер Двадцать первый» — и сделал пометку в гроссбухе. В его голосе были те же жесткость и металл, что и в глазах. Пронзительный, испытующий взгляд сквозь прорезь неподвижной черной маски, казалось, подействовал Роджерсу на нервы; он переступил с ноги на ногу и отвел глаза. Номер Первый махнул рукой, и Роджерс с еле слышным вздохом облегчения водворил маску на место и вышел из комнаты, разминувшись в дверях с очередным гостем.

Общество проводило встречи в просторном зале, который представлял собой две самые большие комнаты на втором этаже, соединенные в одну. Он был обставлен в соответствии с усредненными вкусами обитателей пригородной зоны двадцатого века и ярко освещен. Из граммофона в углу неслись звуки джаза; под эту громкую музыку танцевали с десяток пар, мужчины и женщины, все в масках, кто в вечерних костюмах и платьях, кто в костюмах из твида и джемперах.

В другом углу был устроен бар по-американски. Роджерс направился к нему. Заказал у человека за стойкой — тот тоже был в маске — двойную порцию виски и выцедил, облокотившись на стойку. Зал наполнился народом. Тут кто-то подошел и остановил граммофон. Роджерс огляделся. В дверях появился Номер Первый, рядом с ним — высокая женщина в черном платье. Маска с вышитой цифрой 2 полностью скрывала ее и лицо и волосы, только гордая осанка, белые руки и кожа, открытая декольте, да черные глаза, блестевшие в прорезях маски, выдавали ее красоту и властный характер.

— Дамы и господа. — Номер первый стоял в дальнем конце зала. Женщина села рядом, в ее опущенных глазах ничего нельзя было прочесть, но Пальцы вцепились в подлокотники кресла, а вся поза выражала напряженное ожидание. — Дамы и господа. Сегодня мы недосчитаемся двоих. — Маски задвигались, глаза забегали, подсчитывая присутствующих. — Нет необходимости сообщать вам о чудовищном провале нашей операции по овладению чертежами геликоптера Корт-Уиндлсхема. Наши верные и отважные товарищи. Номер Пятнадцатый и Номер Сорок восьмой, были преданы и попали в руки полиции.

По залу пополз тревожный шепот.

— Некоторым из вас, вероятно, пришла мысль о том, что даже общеизвестная стойкость этих наших коллег может изменить им на допросах. Но тревожиться нет оснований. Были даны обычные указания, и сегодня вечером мне доложили, что их языки замолкли навечно. Вы, я уверен, с удовлетворением примете известие о том, что двое храбрецов избавлены от мучительного испытания соблазном предать свою честь, а также от необходимости фигурировать на публичном судебном процессе и от тягот долгого тюремного заключения.

Шелестящий вздох пробежал по рядам собравшихся подобно тому, как ветер пробегает по ячменному полю.

— Их иждивенцы получат возмещение в обычном порядке с соблюдением всех мер предосторожности. Я призываю Номера Двенадцатый и Тридцать четвертый взять на себя эту приятную миссию. После собрания они прибудут ко мне в кабинет за инструкциями. Не могли бы названные Номера любезно дать знать, что они способны и готовы исполнить этот долг?

В воздух взметнулись две руки. Президент бросил взгляд на часы и произнес:

— Дамы и господа, прошу приглашать партнеров на следующий танец.

Граммофон снова заиграл. Роджерс повернулся к девушке в красном платье, оказавшейся рядом. Та кивнула, и они заскользили в фокстроте. Пары двигались по кругу в торжественном молчании. Их тени скользили по шторам, когда они поворачивались и выделывали разные па.

— Что случилось? — прошептала девушка, едва шевельнув губами. — Мне страшно, а тебе? Я чувствую, вот-вот произойдет что-то ужасное.

— Конечно, жуть берет от того, как Президент устраивает дела, согласился Роджерс, — зато так оно безопасней.

— Эти бедняжки…

Какой-то танцор, развернувшись и приблизившись к ним вплотную, тронул Роджерса за плечо.

— Попрошу без разговоров, — произнес он, сверкнув жестким взглядом, закружил партнершу, увлек ее в центр зала и исчез из вида. Девушка содрогнулась.

Граммофон замолк. Раздались аплодисменты Танцоры вновь столпились перед Президентом.

— Дамы и господа. Вас, видимо, интересует, чем вызвано нынешнее чрезвычайное собрание. Причина весьма серьезная. Провал нашей последней операции не был случайным. То, что в ту ночь полиция оказалась на месте действия, не было простым совпадением. Среди нас есть предатель.

Державшиеся парами, танцоры с опаской отшатнулись друг от друга. Каждый из членов организации, казалось, мгновенно сжался, как сжимается улитка, если ее тронуть пальцем.

— Вы, конечно, не забыли конфуза, каким завершилось дело с динглвудскими жемчугами, — резко продолжал Президент. — Можете припомнить и менее крупные операции, давшие неудовлетворительный результат. Причины всех наших неудач прослежены до конца. Я рад сообщить вам, что теперь нам можно не беспокоиться. Предатель выявлен и будет устранен. Ошибок больше не будет. С введенным в обман членом Общества, который завербовал предателя в наши ряды, поступят таким образом, чтобы его беспечность впередь не приводила к нежелательным последствиям. Тревожиться нет оснований.

Каждый скользил взглядом по остальным, пытаясь опознать предателя и его несчастного поручителя. Под одной из черных масок от лица у кого-то наверняка отхлынула кровь, а у кого-то под душным бархатом лоб наверняка покрылся испариной — и отнюдь не от танцев. Но маски скрывали все.

— Дамы и господа, прошу приглашать партнеров на следующий танец.

Граммофон заиграл старый, полузабытый мотивчик «И никто меня не любит». Девушку в красном пригласила высокая маска в вечернем костюме. На руку Роджерса легла чья-то ладонь — он вздрогнул. Маленькая полная женщина в зеленом джемпере вложила холодные пальцы ему в руки. Танец шел своим чередом.

Когда музыка смолкла среди привычных хлопков, каждый замер в ожидании. Президент снова возвысил голос:

— Дамы и господа, прошу держать себя свободно. Мы на танцах, а не на общественном собрании.

Роджерс усадил партнершу и принес ей мороженое. Наклоняясь, он отметил, как учащенно поднимается и опускается ее грудь.

— Дамы и господа! — бесконечному перерыву наступил конец. — Не сомневаюсь, что вы жаждете сию же минуту освободиться от чувства мучительной неизвестности. Я назову вам этих лиц. Номер Тридцать седьмой!

Какой-то мужчина вскочил со страшным придушенным воплем.

— Молчать!

Несчастный подавился собственным криком, и, всхлипывая, забормотал:

— Да чтобы я — да у меня и в мыслях не было, клянусь чем угодно — я ни в чем не виноват.

— Молчать. Вы проявили неосторожность. С вами разберутся. Если у вас есть что сказать в защиту собственной глупости, я выслушаю вас позже. Сядьте.

Номер Тридцать седьмой рухнул на стул. Чтобы вытереть испарину, он пропихнул под маску носовой платок. К нему подошли и встали рядом двое высоких мужчин. Все прочие отпрянули с инстинктивным отвращением здоровых людей к пораженному смертельным недугом.

Заиграл граммофон.

— Дамы и господа, я называю предателя. Номер Двадцать первый, выйдите вперед.

Роджерс вышел вперед. Страх и омерзение, излучаемые сорока семью парами глаз, прошибали его насквозь. Бедняга Джукс испустил новый вопль:

— О господи! О господи!

— Молчать! Номер Двадцать первый, снимите маску.

Предатель стянул с лица плотный бархат. Все с острой ненавистью пожирали его глазами.

— Номер Тридцать седьмой, вы привели сюда этого человека, назвав его Джозефом Роджерсом, бывшим вторым лакеем в услужении у герцогини Денверской, уволенным за мелкое воровство. Вы проверили?

— Проверял, и еще как проверял! Видит бог, все было без обмана. Его опознали два других слуги. Я наводил справки. Все про него подтвердилось, клянусь небом.

Президент бросил взгляд на листок, что лежал перед ним, затем снова посмотрел на часы:

— Дамы и господа, прошу приглашать партнеров…

Номер Двадцать первый стоял неподвижно; руки ему завернули за спину и связали, на кисти надели наручники, а вокруг него двигалась в танце сама судьба. Танец кончился, раздались хлопки, прозвучавшие как рукоплескания толпы у гильотины в предвкушении свежей крови.

— Номер Двадцать первый, вы были представлены как Джозеф Роджерс, лакей, уволенный за кражу. Это ваше настоящее имя?

— Нет.

— Так кто же вы?

— Питер Гибель Бридон Уимзи.

— Мы считали вас мертвым.

— Естественно. Именно так вы и должны были считать.

— Что случилось с настоящим Джозефом Роджерсом?

— Он умер за границей. Я занял его место. Должен сказать, что с ваших людей нельзя спрашивать за то, что они меня не распознали. Я не просто занял место Роджерса — я стал Роджерсом. Даже тогда, когда меня никто не мог видеть, я ходил как Роджерс, спал как Роджерс, читал книги Роджерса и носил его одежду. В конце концов я начал думать почти как Роджерс. Добиться успешного перевоплощения можно только одним путем — не давать себе и малейшей поблажки.

— Понимаю. Ограбление вашей собственной квартиры было подстроено?

— Разумеется.

— И вы допустили ограбление вдовствующей герцогини, вашей матушки?

— Допустил. Уродливая была диадема, человек с хорошим вкусом не станет по ней сокрушаться. Кстати, нельзя ли мне закурить?

— Нельзя. Дамы и господа…

Танец напоминал автоматическое дрыганье марионеток — руки подергивались, ноги заплетались. Пленник наблюдал за танцорами с видом критическим и в то же время отрешенным.

— Номера Пятнадцатый, Двадцать второй и Сорок девятый, вы вели наблюдение за арестованным. Он пытался вступить с кем-нибудь в контакт?

— Не пытался, — ответил за всех номер Двадцать второй. — Его письма и посылки просматривались, телефон прослушивался, за его передвижениями следили. Водопроводные и канализационные трубы в его доме также были под наблюдением на предмет возможного перестукивания морзянкой.

— Вы отвечаете за свои слова?

— Целиком и полностью.

— Арестованный, имелись ли у вас в этой операции сообщники? Говорите правду, в противном случае вам будет еще хуже, чем можно ожидать.

— У меня не было сообщников. Я не видел необходимости рисковать.

— Возможно. Тем не менее отнюдь не помешает надлежащим образом позаботиться об этом типе из Скотленд-Ярда — как его там? — Паркере. А также о личном камердинере арестованного Мервине Бантере и, вероятно, о его матери и сестре. Брат его осел и дурак, так что мне кажется маловероятным, чтобы арестованный посвящал его в свои тайны. В данном случае, полагаю, можно ограничиться предупредительным наблюдением.

Судя по всему, пленник впервые за весь вечер утратил спокойствие.

— Сэр, уверяю вас, мои матушка и сестра не знают ровным счетом ничего, что могло бы представлять для Общества малейшую опасность.

— Вам следовало раньше о них подумать. Дамы и господа, прошу вас…

— Нет! Нет! — пародия на светский прием стала для собравшихся уже и физически непереносимой. — Нет! Кончайте с ним. Хватит! Нужно расходиться. Тут оставаться опасно. Полиция…

— Молчать! — Президент обвел взглядом толпу. От нее исходила опасность. Он уступил: — Хорошо. Уведите арестованного и успокойте, подвергнув обработке номер четыре. И потрудитесь сперва подробно объяснить ему, в чем она заключается.

— А-а! — глаза присутствующих загорелись волчьим злорадством. Уимзи почувствовал, как его руки зажали в железной хватке.

— Минутку! Ради всего святого, дайте мне умереть по-человечески.

— И об этом следовало подумать раньше. Уведите его. Дамы и господа, можете быть довольны — он умрет медленной смертью.

— Остановитесь! Погодите! — в отчаянии крикнул Уимзи. — Дайте мне сказать. Я прошу не о жизни, только о быстрой смерти. У меня — у меня есть что предложить в обмен.

— В обмен?

— Да.

— Мы не вступаем в сделки с предателями.

— Знаю — но выслушайте меня. Вы думаете, что я этого не предусмотрел? Не такой уж я сумасшедший. Я оставил письмо.

— Ага! Вот это интересно. Письмо. И кому же?

— Полиции. Если я не вернусь домой к утру…

— То?

— То письмо будет вскрыто.

— Сэр, — вмешался Номер Пятнадцатый, — он блефует. Никаких писем арестованный не отправлял. Он много месяцев находился под пристальным наблюдением.

— Да позвольте же мне сказать. Я оставил письмо еще до того, как поселился в Ламбете.

— Тогда в нем не может быть ничего ценного.

— И тем не менее есть.

— Что?

— Шифр моего сейфа.

— Неужто? Сейф в доме этого человека обследовали?

— Да, сэр.

— Содержимое?

— Ничего важного, сэр. Общая структура нашей организации — адрес этого дома — все это легко изменить и прикрыть за одну ночь.

Уимзи улыбнулся:

— А вы осмотрели встроенный в сейф тайник?

Наступило молчание.

— Вы слышали, что он сказал? — отрывисто бросил Президент. — Вы обнаружили тайник?

— Сэр, там не было никакого тайника. Он пытается взять нас на пушку.

— Мне весьма неприятно вам возражать, — заметил Уимзи, пытаясь вернуть своему голосу ровный, светский тон, — но, боюсь, вы и в самом деле проглядели тайник.

— Ладно, — сказал Президент, — и что же, как вы утверждаете, находится в этом пресловутом тайнике?

— Имена всех членов настоящего Общества вкупе с их адресами, фотографиями и отпечатками пальцев.

— Что?!

Во всех глазах мелькнул безобразный ужас. Уимзи по-прежнему обращался только к Президенту, глядя ему прямо в лицо.

— Объясните, как вам удалось завладеть этой информацией?

— Да, видите ли, подзанялся немного персональным сыском.

— Но ведь за вами велось наблюдение.

— Справедливо. Отпечатки пальцев соглядатаев украшают первый лист моей скромной коллекции.

— Это можно доказать?

— Разумеется. И я это докажу. Например, имя Номера Пятнадцатого…

Его прервал возмущенный ропот. Президент жестом водворил тишину.

— Если вы назовете имена, у вас не останется никакой надежды на милость. Существует еще и обработка номер пять специально для тех, кто выдает имена. Отведите арестованного в мой кабинет. Продолжайте танцевать.

Президент извлек из заднего кармана брюк револьвер и обратился к закованному в тесные наручники пленнику, стоящему по другую сторону стола:

— Теперь говорите!

— На вашем месте я бы убрал эту игрушку, — с презрением произнес Уимзи. От пули умереть много приятнее, чем от обработки номер пять, а мне, возможно, еще придется умолять о пуле.

— Остроумно, — ответил Президент, — но, пожалуй, даже слишком. А теперь быстро — что вам известно?

— Вы сохраните мне жизнь, если я вам все расскажу?

— Я ничего не обещаю. Поторопитесь.

Уимзи пожал затекшими плечами.

— Разумеется. Я сообщу вам, что мне известно. Остановите меня, когда сочтете нужным.

Он перегнулся через стол и заговорил очень тихо. Граммофонная музыка и шарканье ног, доносящиеся сверху, говорили о том, что танцы возобновились. Случайные прохожие, спешащие через Хит, отметили, что обитатели этого одинокого особняка снова устроили веселый прием.

— Итак, — сказал Уимзи, — прикажете продолжать?

Судя по голосу, прозвучавшему из-под маски. Президент мрачно улыбнулся.

— Милорд, — произнес он, — рассказанное вами заставляет меня пожалеть о том, что вы доподлинно не состоите в нашем Обществе. Ум, мужество и мастерство крайне ценны для такой организации, как наша. Боюсь, мне не удастся убедить вас?..

— Нет — увы, это исключено.

Он позвонил.

— Будьте любезны, попросите коллег проследовать в столовую, — приказал он мужчине в маске, явившемуся на вызов.

«Столовая», окна которой были закрыты ставнями и гардинами, находилась на первом этаже. Середину комнаты занимал длинный голый стол, окруженный стульями.

— Пир Бармакида, насколько я понимаю, — шутливо заметил Уимзи. Эту комнату он видел впервые. В дальнем ее конце в полу многозначительно зиял распахнутый люк.

Президент занял место во главе стола.

— Дамы и господа, — начал он, как обычно, но эта неуместная учтивость никогда еще не звучала столь зловеще, — не стану скрывать от вас всей серьезности положения. Арестованный сообщил мне два с лишним десятка имен и адресов, которые, как считалось, были известны только мне и их обладателям. Была допущена вопиющая беспечность, — в его голосе зазвенел металл, — и нам еще предстоит в этом разобраться. Были получены и отпечатки пальцев — он предъявил мне несколько фотографий. Каким образом наши сыщики умудрились проглядеть дверцу в тайное отделение сейфа — вопрос, требующий отдельного дознания.

— Не следует их винить, — вставил Уимзи. — Понимаете ли, весь смысл в том, чтобы ее нельзя было заметить. Я ее специально так сконструировал.

Президент продолжал, сделав вид, что его не прерывали:

— Арестованный сообщает, что книга с именами и адресами находится в этом тайнике вместе с некими письмами и бумагами, украденными из домов членов Общества, и многочисленными предметами, имеющими на себе подлинные отпечатки пальцев. Я считаю, что он говорит правду. Он предлагает шифр сейфа в обмен на мгновенную смерть. Думаю, это предложение следует принять. Как вы считаете, дамы и господа?

— Шифр уже известен, — сказал Номер Двадцать второй.

— Идиот! Этот человек заявил нам и доказал мне лично, что он лорд Питер Уимзи. Уж не думаете ли вы, что он мог забыть переменить шифр? К тому же и дверь в тайник тоже с секретом. Если он исчезнет нынешней ночью и полиция заявится к нему в дом…

— Я считаю, — раздался грудной женский голос, — что нужно принять его предложение и использовать полученные сведения — и как можно скорее. У нас не остается времени.

Вдоль стола пробежал одобрительный шепоток.

— Вы слышали, — произнес Президент, обращаясь к Уимзи. — Общество предлагает вам быструю смерть в обмен на шифр сейфа и секрет двери в тайник.

— Вы даете мне слово?

— Даю.

— Благодарю вас. А моя матушка и сестра?

— Если вы, со своей стороны, даете слово — а вы человек чести, — что эти лица не знают ничего, что могло бы причинить нам ущерб, их жизнь будет вне опасности.

— Благодарю вас, сэр. Вы можете быть уверены в том — и порукой мое честное слово, — что они ничего не знают. Мне бы и в голову не пришло посвящать женщину в столь опасные тайны — любую женщину, не говоря уже о дорогих мне людях.

— Прекрасно. Мы пришли к соглашению, не так ли?

Все снова выразили одобрение, хотя и не столь охотно, как раньше.

— В таком случае я готов сообщить вам то, что требуется.

Слово-шифр — «Ненадежность».

— А дверь в тайник?

— На случай прихода полиции эта дверь — с ней могли возникнуть трудности — оставлена открытой.

— Прекрасно! Вы, конечно, понимаете, что, если нашего посланца схватит полиция…

— То это не пойдет мне на пользу, не так ли?

— Дело рискованное, — задумчиво произнес Президент, — но, считаю я, на риск нужно пойти. Спустите арестованного в подвал, пусть развлекается, созерцая аппарат номер пять. Тем временем Номера Двенадцатый и Сорок шестой…

— Нет, нет!

За столом возник и начал угрожающе нарастать глухой ропот.

— Нет, — возразил приторным голосом высокий мужчина, — нет. С какой стати посвящать других членов в эти секреты? Сегодня мы обнаружили среди нас одного предателя и более чем одного кретина. Откуда нам знать, что Номера Двенадцатый и Сорок шестой тоже не предатели и не кретины?

Двое названных с бешенством обернулись к говорившему, но тут в спор вступил женский голос, визгливый и возбужденный:

— Слушайте, слушайте! Он правду сказал. С нами-то, с нами-то как? Нечего всяким там, о которых мы ничего не знаем, читать наши имена. Я этим вот как сыта! А вдруг они нас всех позакладывают легавым?

— Согласен, — поддержал еще один мужчина. — Никому нельзя верить, решительно, никому.

Президент пожал плечами.

— В таком случае, дамы и господа, что вы предлагаете?

Наступило молчание, потом раздался все тот же визгливый голос:

— Я так скажу: пускай господин Президент самолично отправится. Он один знает все про всех, так что ничего нового там не раскопает. А то что же получается — нам рисковать и подставляться, а он, значит, дома сиди да деньгу загребай? Пускай самолично пойдет, вот как я вам скажу.

Все одобрительно зашушукались.

— Я поддерживаю это предложение, — изрек солидный мужчина, носивший на часовой цепочке связку золотых брелоков.

Заметив брелоки, Уимзи улыбнулся: именно это пустяковое проявление тщеславия в свое время помогло ему быстро установить имя и адрес дородного господина, по каковой причине он испытывал теперь к этим безделушкам определенные нежные чувства.

Президент обвел взглядом собравшихся.

— Значит, собрание желает, чтобы отправился именно я? — спросил он с угрозой.

Сорок пять человек подняли руки. Только женщина, известная как Номер Второй, сидела неподвижно и молча, вцепившись твердыми пальцами в подлокотники кресла.

Президент медленно провел взглядом по зловещему кругу воздетых рук, пока не остановился на ней.

— Следует ли мне понимать, что предложение принято единогласно? — осведомился он.

Женщина подняла голову.

— Не ходи, — прошептала она еле слышно.

— Вы слышали, — сказал Президент с легкой иронией, — эта дама произнесла: «Не ходи».

— Я предлагаю считать, что Номер Второй воздержалась, — возразил мужчина с приторным голосом. — Наши дамы, вероятно, тоже не захотели бы нас отпускать, будь они в столь же привилегированном положении, как госпожа. В его голосе прозвучало прямое оскорбление.

— Слушайте, слушайте! — крикнул другой мужчина. — У нас общество демократическое, верно? И не надо нам тут никаких привилегированных классов!

— Хорошо, — сказал Президент. — Вы все слышали. Номер Второй. Собрание настроено против вас. У вас есть доводы в пользу своей позиции?

— Сотня доводов. Президент — душа и ум нашего Общества. Случись с ним беда — что станется с нами? Вы, — она наградила сборище презрительным взглядом, — вы все допустили грубые промахи, и виновата во всем только ваша неосторожность. Нам бы не прожить в безопасности и пяти минут, когда б Президент каждый раз не исправлял ваши глупости.

— Резонно, — заметил до тех пор молчавший мужчина.

— Прошу простить за вмешательство, — коварно ввернул Уимзи, — но поскольку эта дама, видимо, занимает положение, располагающее к тому, чтобы президент делился с нею секретами, содержимое моего скромного тома скорее всего не будет для нее откровением. Так почему бы Номеру Второму самой не пойти?

— Потому что я ей запрещаю, — резко возразил Президент, опередив слова, готовые сорваться с губ партнерши. — Если такова воля собрания, я иду. Дайте мне ключи от дома.

Один из мужчин запустил руку в карман куртки Уимзи, вытащил ключи и передал Президенту.

— Дом под наблюдением? — спросил тот.

— Нет.

— Это правда?

— Правда.

В дверях Президент обернулся:

— Если я не вернусь через два часа, — сказал он, — спасайтесь кто как может, а с арестованным поступайте как знаете. Номер Второй будет распоряжаться в мое отсутствие.

Он вышел из комнаты. Номер Второй поднялась с кресла и жестом призвала всех ко вниманию:

— Дамы и господа. Ужин считается оконченным. Возобновите танцы.

Время в подвале тянулось медленно. Уимзи созерцал аппарат номер пять. Несчастный Джукс то принимался стенать, то впадал в бешенство и в конце концов довел себя до полного изнеможения.

Четыре участника банды, охранявшие арестованных, время от времени перешептывались между собой.

— Полтора часа, как ушел Президент, — заметил один из них.

Уимзи поглядел наверх, затем вернулся к осмотру комнаты.

В ней было много чего интересного, и он хотел все это запомнить.

Наконец дверь люка со стуком откинулась и чей-то голос приказал:

— Поднимите его сюда!

Уимзи сразу же встал с довольно бледным видом.

Члены банды опять сидели за столом. Номер Второй заняла президентское кресло и с тигриной яростью впилась глазами в пленника. Однако заговорила она с самообладанием, вызвавшим невольное восхищение Уимзи.

— Президент отсутствует два часа, — произнесла она. — Что с ним случилось? Дважды предатель — что с ним случилось?

— Откуда мне знать? — ответил Уимзи. — Возможно, он решил позаботиться о Номере Первом и слинял втихую.

Она вскочила со сдавленным воплем и, дав волю гневу, подбежала к Уимзи.

— Мерзавец! Лгун! — крикнула она, ударив его по губам. — Ты знаешь, что он никогда так не поступит. Он не предаст друзей. Что ты с ним сделал? Говори, а не то я заставлю тебя говорить. Вы там, двое, принесите утюги. Сейчас он заговорит.

— Я могу лишь предполагать, мадам, — ответил Уимзи, — но в моих предположениях вряд ли будет больше толка, если взбадривать меня раскаленным железом, как второго клоуна в цирке. Успокойтесь, и я поделюсь с вами своими соображениями. Я думаю, — больше того, я сильно опасаюсь, что мсье Президент, которому не терпелось ознакомиться с любопытными экспонатами в моем сейфе, мог, — разумеется, по чистой случайности, — позволить дверце тайника закрыться за своей особой. В каковых обстоятельствах…

Он поднял брови, потому что ему было слишком больно пожимать плечами, и посмотрел на нее с выражением простодушного и невинного сожаления.

— Что ты хочешь сказать?

Уимзи обвел взглядом круг масок.

— Думаю, — произнес он, — мне лучше начать сначала и объяснить механизм действия сейфа. Сейф отнюдь не плох, — добавил он с грустью в голосе. Идея принадлежит мне — не техническая сторона, конечно, это дело инженеров, но сама идея устройства. Шифр, что я вам сообщил, совершенно точен, с ним все в порядке. Замок работы «Бан и Фишетт» имеет три алфавитных ряда, позволяющих набирать слова из двенадцати букв, — отличный в своем роде замок. Он отпирает наружную дверь в обычное стальное помещение, где я держу наличность, клубные запонки и тому подобное. А дальше есть тайник; куда ведут две двери, причем каждая открывается особым манером. Внешняя представляет собой всего лишь тонкий стальной лист, окрашенный под цвет остальных стен сейфа, чтобы его принимали за заднюю, и стыкуется с двумя другими без малейшего зазора. Эта дверь врезана заподлицо со стеной комнаты, так чтобы между внешними и внутренними размерами сейфа не было расхождений. Она открывается на себя обычным ключом и, как я честно сказал Президенту, осталась открытой, когда я вышел из дома.

— Уж не считаешь ли ты, — язвительно заметила женщина, — Президента настолько глупым, чтобы попасться в такую явную западню? Он бы, конечно, заклинил внутреннюю дверь, чтобы та не закрылась.

— Конечно, мадам. Но смысл этой наружной внутренней двери, если так можно выразиться, исключительно в том, чтобы сойти за единственную. Однако в ее косяк вмонтирована еще одна дверь — скользящая панель, укрытая в толще стены так тщательно, что ее и не обнаружить, если не знать о ее существовании. Наружную дверь я точно оставил открытой. Нашему почитаемому Номеру Первому оставалось только прямиком войти в тайник, который, кстати, встроен в трубу старой кухонной печи в подвале, — труба в этом месте как раз тянется до самой крыши. Надеюсь, я объясняю понятно?

— Да, да, продолжай. И покороче.

Уимзи отвесил поклон и заговорил еще более неторопливо и обстоятельно:

— Итак, любопытный свод деятельности Общества, каковой я имел честь составить, зафиксирован в солидном томе, чьи размеры превышают даже бухгалтерскую книгу мсье Президента, что лежит у него в кабинете. Кстати, мадам, я надеюсь, что вы не забыли о необходимости поместить ее в безопасное место. Не говоря о риске, что в нее может заглянуть какой-нибудь назойливый полисмен, было бы нежелательно, чтобы она попала в руки и к одному из нижестоящих членов Общества. Собрание, как мне кажется, отнюдь не одобрило бы подобного поворота дела.

— Книга в надежном месте, — поспешно парировала Номер Второй.- Mon dieu![Боже мой! {фр.}] Дальше, дальше.

— Благодарю вас, у меня на душе полегчало. Прекрасно. Мой фолиант лежит на стальной полке в глубине тайника. Да, совсем упустил из виду — тайник-то я и не описал. Его высота шесть футов, ширина — три и глубина тоже три. В нем свободно можно встать во весь рост, если человек не очень высок. Меня он вполне устраивает — как вы можете видеть, во мне примерно пять футов и восемь с половиной дюймов. Президент выше меня ростом, ему, возможно, придется чуть-чуть пригнуться; впрочем, если он устанет стоять, то сможет присесть на корточки, места хватает. И еще, не знаю, догадываетесь ли вы, что связали меня довольно туго.

— Уж я бы тебя так скрутила, чтобы кости перетерлись. Приложите его как надо! Он пытается затянуть время.

— Будь я проклят, — сказал Уимзи, — если совсем не замолчу, только попробуйте меня тронуть. Мадам, возьмите себя в руки. Не нужно ходить необдуманно, когда вашему королю грозит мат.

— Дальше! — крикнула она, яростно топнув ногой.

— Так о чем бишь я? А, о тайнике. Как я сказал, там несколько тесновато, тем более что нет никакой вентиляции. Говорил я о том, что книга лежит на стальной полке?

— Говорил.

— Хорошо. Полка же покоится на очень чувствительных скрытых пружинах. Когда вес убирают, — а вес у книги, как я сказал, изрядный, — полка незаметно приподнимается и замыкает электроцепь. Представьте себе такую картину, мадам: наш почитаемый Президент входит внутрь, закрепив за собой открытую дверь, видит книгу, хватает ее с полки. Чтобы убедиться, что это та самая книга, он ее открывает, проглядывает страницы. Затем ищет взглядом другие упомянутые мной предметы с отпечатками пальцев. И тихо, в мгновение ока — вам это совсем нетрудно себе представить — упрятанная панель, освобожденная поднятием полки, как пантера, одним махом закрывает проем у него за спиной. Избитое сравнение, но в данном случае оно к месту, не так ли?

— Господи! Господи боже ты мой! — она вскинула руку, словно хотела сорвать душившую ее маску. — Ты — ты сам дьявол! Каким словом открывается внутренняя дверь? Живо! Я клещами его из тебя вытяну, это слово!

— Это слово легко запомнить, мадам, хотя сейчас оно и забыто. Вам в детстве не рассказывали сказку про Али-Бабу и сорок разбойников? Когда эту дверь устанавливали, я обратился мыслями — поддавшись, думаю, избыточному приливу чувствительности — к безмятежным часам собственного детства. Вот слова, которые открывают дверь: «Сезам, откройся».

— А! Сколько времени может человек продержаться в этой твоей адской ловушке?

— Ну, — жизнерадостно ответил Уимзи, — по моим расчетам, несколько часов, если сохранит самообладание и не станет изводить кислород, вопя о помощи и колотясь о закрытую дверь. Если мы сразу туда отправимся, то, смею сказать, застанем его в добром здравии.

— Я пойду сама. А этого- уведите и сделайте с ним самое страшное, но не приканчивайте до моего возвращения. Я хочу посмотреть, как он будет умирать!

— Минуточку, — возразил Уимзи, которого это милое желание совсем не взволновало. — Полагаю, вам лучше взять меня с собой.

— С какой стати?

— Видите ли, открыть дверь могу только я и никто другой.

— Ты же сообщил мне слова. Или солгал?

— Нет, слова те самые. Но, понимаете ли, это электродверь последней модели. Говоря по правде, самоновейшей, и я ей горжусь. Она действительно открывается на слова «Сезам, откройся», но только на мой голос.

— Твой голос? Я своими руками задушу тебя с твоим голосом. Что это значит — только на твой голос?

— То, что я сказал, не более и не менее. И не хватайте меня за горло, а то я, чего доброго, охрипну, и дверь не признает моего голоса. Вот так-то лучше. Она склонна привередничать, когда дело доходит до голосов. Однажды я схватил простуду и с неделю ходил осипший, так она не желала открываться, как я ее ни уламывал. Даже в обычных случаях порой приходится повторять несколько раз, пока не наткнешься на единственно верную интонацию.

Женщина повернулась к стоящему рядом плотному коротышке:

— Это правда? Такое возможно?

— К сожалению, вполне возможно, мэм, — вежливо ответил мужчина. Уимзи решил, что, судя по голосу, он должен быть первоклассным мастером своего дела, скорее всего — механиком.

— Устройство приводится в действие электричеством? Вы в этом разбираетесь?

— Да, мэм. В нем где-то встроен микрофон, который преобразует звук в серию колебаний, передающихся на электроиглу. Когда игла попадает в бороздку, цепь замыкается и дверь открывается. Того же самого и так же легко можно добиться, используя колебания светового луча.

— Вы могли бы вскрыть дверь?

— Да, мэм, хотя это займет время и придется разбить механизм, а он, вероятно, хорошо защищен.

— Само собой разумеется, — ободряюще вставил Уимзи.

Она схватилась за голову.

— Боюсь, мы крепко влипли, — сказал механик с тем уважением в голосе, какого заслуживает хорошо сделанная работа.

— Нет — погодите! Кто-то ведь должен знать — механики, что собрали сейф?

— В Германии, лаконично заметил Уимзи.

— Или… да, да, как я раньше не догадалась! — граммофон. Этот — этот — его мы заставим произнести нужные слова. Быстро — что надо сделать?

— Невозможно, мэм. В полчетвертого ночи под воскресенье нам не достать диктофона. Несчастный наш господин к тому времени уже отдаст богу душу.

Наступило молчание. Из-за ставен просачивались звуки нарождающегося дня. Где-то вдалеке прогудел клаксон.

— Я сдаюсь, — сказала она. — Придется его отпустить. Развяжите его. Вы ведь освободите его, не обманете? — умоляюще обратилась она к Уимзи. — Хоть вы и дьявол, но не до такой же степени! Отправляйтесь прямиком к себе и спасите его!

— Отпустить его, как же! — подал голос один из мужчин. — Он в полицию не молиться ходит, миледи, и нечего себя обманывать. Президенту крышка, это ясно, а нам всем лучше дать тягу, пока не поздно. Все, ребята, конец. Этого молодца отведите в подвал и свяжите покрепче, а то он еще устроит хай и перебудит всех в округе. Я намерен уничтожить гроссбухи. Если не доверяете, сделаю это у вас на глазах. Ты, Тридцатый, знаешь, где рубильник. Дашь нам с четверть часа, чтобы смыться, и можешь взрывать дом к чертовой бабушке.

— Нет! Вы не уйдете — не бросите его умирать — вашего Президента, вашего главного — моего, — не позволю. Развяжите этого дьявола. Да помогите же мне кто-нибудь с веревкой!..

— Ну уж нет, хватит, — возразил все тот же мужчина. Он схватил ее за руки, она начала биться, вопить и кусаться, пытаясь высвободиться из его мертвой хватки.

— Думайте, думайте, — вмешался мужчина с приторным голосом: — Дело идет к утру, через час-другой рассвет. Сюда каждую минуту может заявиться полиция.

— Полиция! — чудовищным напряжением воли она, видимо, взяла себя в руки. — Да, да, верно. Мы не должны ставить под удар всех ради одного. Он и сам был бы против. Ничего не поделаешь. Эту падаль запрем в подвале — там он не сумеет нам навредить, и все разойдемся по домам, пока еще есть время.

— А второй арестованный?

— Тот-то? Несчастный кретин никому не страшен, он ничего не знает. Пусть убирается, — презрительно ответила она.

Через пару минут Уимзи очутился в глубине подвала, куда его сволокли без всяких церемонии. Он был в некотором замешательстве. Что его не захотят выпустить даже в обмен на жизнь Номера Первого — это он мог понять. Он шел на риск с открытыми глазами. Но чтобы оставить в живых опасного свидетеля — это казалось невероятным.

Те, кто доставил его в подвал, связали ему лодыжки ремнем и пошли наверх, выключив свет.

— Эй! Пощадите! — крикнул Уимзи. — Мне и без того не по себе, могли бы хоть свет оставить.

— Все в порядке, дружище, — ответил один. — Тебе не придется долго сидеть в темноте. Часовой механизм уже включен.

Его напарник смачно рассмеялся, и оба ушли. Так вот в чем дело! Ему предстоит взлететь вместе с домом. В таком случае Президент наверняка погибнет, прежде чем его извлекут из сейфа. Это тревожило Уимзи: ему бы хотелось посадить этого отпетого негодяя на скамью подсудимых. В конце концов, Скотленд-Ярд ждал целых шесть лет, чтобы разгромить эту банду.

Уимзи замер, напряженно прислушиваясь. Послышалось или в самом деле наверху раздались шаги? Все бандиты к этому времени уже расползлись…

Раздался отчетливый скрип. Дверь люка открылась; он скорее почувствовал, чем услышал, как кто-то прокрался в подвал.

— Тихо! — прошептали ему в самое ухо. Мягкие руки прошлись по его лицу, скользнули по телу. Он ощутил на запястьях холодок стали. Путы ослабели и спали. В замке наручников щелкнул ключик. Пряжку на ремне, что стягивал лодыжки, расстегнули.

— Быстро, быстро! Они включили часовой механизм. Дом заминирован. Соберитесь с силами и бегите за мной. Я вернулась на минутку — сказала, что забыла драгоценности. Я и вправду их оставила — нарочно. Его надо спасти, а это можете только вы. Поспешим.

Шатаясь от боли — в его онемевших руках восстанавливалось кровообращение, — Уимзи поднялся за ней в верхнюю комнату.

Не успел он и глазом моргнуть, как она открыла ставни и распахнула окно.

— Бегите! Выпустите его! Обещаете?

— Обещаю. И должен предупредить вас, мадам, что дом окружен. Когда панель в сейфе закрылась, мой слуга получил сигнал и кинулся в Скотленд-Ярд. Всех ваших друзей забрали.

— А! Но вы бегите — обо мне не беспокойтесь — быстро!

Времени почти не осталось.

— Я вас тут не брошу!

Он схватил ее за руку, и они, спотыкаясь, побежали через сад. Внезапно в кустах вспыхнул электрический фонарик.

— Это вы, Паркер? — крикнул Уимзи. — Уберите своих ребят, мигом! Дом взлетит с минуты на минуту.

Через секунду сад ожил — везде появились люди, они бежали и что-то орали.

Спотыкаясь в темноте, Уимзи со всего маху влетел в стену, подпрыгнул, уцепился за гребень и, подтянувшись, оседлал стену.

Наклонившись, он нащупал руки женщины и поднял ее к себе.

Они спрыгнули — прыгали все. Женщина подвернула ногу и, резко вскрикнув, упала. Уимзи попытался остановиться, споткнулся о камень и растянулся на земле. И тут ночь взорвалась грохотом и огнем.

Уимзи с трудом выбрался из-под остатков садовой стены.

По слабому стону рядом он понял, что его спутница осталась в живых. Внезапно их осветил луч фонаря.

— Вот вы где! — услышал он радостный голос. — У вас все в порядке, старина? Господи всемогущий, ну и чудище волосатое!

— У меня все в порядке, дайте только дух перевести. Дама не пострадала? Хм, видимо, перелом руки, но все прочее цело. Что тут произошло?

— С полдюжины бандитов взлетели вместе с домом, остальных мы взяли. — В зимних утренних сумерках Уимзи различил кольцо темных фигур. — Такой день надолго запомнится. Феерическое возвращение с того света общественного деятеля! Ах вы, старый мошенник, это же надо — заставить нас два года числить себя в мертвецах! Я даже материи на траурную повязку тогда купил, честное слово. Кто-нибудь еще знал, кроме Бантера?

— Только матушка и сестра. Я все изложил в секретном письме — ну, в общем, таком документе, что посылают на хранение душеприказчику или кому-нибудь еще. С адвокатами, опасаюсь, придется изрядно помучиться, чтобы доказать, что я — это я. Кого я вижу! Вы ли это, мой милый Сагг?

— Я, милорд, — ответил инспектор Сагг, расплываясь в улыбке и от волнения едва сдерживая слезы — Чертовски рад снова видеть вашу светлость. Все желают пожать вашу руку, сэр.

— Бог ты мой! Мне бы сперва вымыться и побриться. Страшно рад всех вас видеть после двух лет ссылки в Ламбете. Миленькое было представление, не правда ли?

— Он не пострадал?

Уимзи испустил отчаянный вопль.

— О господи! Я забыл про джентльмена в сейфе! Едем немедленно. У меня дома тихо задыхается самый великий, самый главный Мориарти всего преступного мира. Вот и автомобиль — садимся, даму тоже возьмем. Я обещал ей, что мы вернемся и спасем его, хотя (конец фразы он прошептал на ухо Паркеру) в деле могут фигурировать убийства, так что, по-моему, в Олд-Бейли у него шансы невелики. Наддайте газа! Он взаперти долго не протянет. Это тот самый тип, за которым вы охотились, он стоит за делом Моррисона, делом Хоуп-Уилмингтона и сотней других.

Когда машина подкатила к дому в Ламбете, холодное утро уже окрасило улицы в серый цвет. Уимзи подал женщине руку и помог ей выбраться из автомобиля. Маску она потеряла, на ее измученном лице читалась безнадежность, оно было бледным от страха и боли.

— Вроде из русских? — шепотом спросил Паркер у Уимзи.

— Что-то в этом роде. О, черт! Парадное на запоре, сукин сын прихватил ключи с собой в сейф. Будьте любезны, нырните в окно.

Паркер не заставил просить себя дважды и через несколько секунд открыл им дверь. В доме стояла гробовая тишина. Уимзи повел всех в заднюю комнату, где находился сейф. Дверца в сейф и первая дверца в тайник были распахнуты настежь и приперты стульями. Внутренняя дверь тайника являла их взору слепую зеленую стену.

— Единственная надежда, что он не сбил настройку, попав в нее кулаком, — пробормотал Уимзи.

Женщина лихорадочно вцепилась ему в руку. Собравшись с духом, он придал голосу буднично-бодрую интонацию:

— Ну-ка, старушка, — по-приятельски обратился он к двери, — покажи нам, на что ты способна. Сезам, откройся!

Зеленая дверь мгновенно скользнула в стену. Женщина рванулась вперед и приняла в объятия сгорбленное, потерявшее сознание существо, которое вывалилось из тайника. Одежда на нем висела клочьями, разбитые руки сочились кровью.

— Ничего, ничего, — заметил Уимзи, — все в порядке. Он будет жить — чтобы предстать перед судом.