Новогодний детектив (сборник)

Татьяна Устинова Никогда я не был на Босфоре

– Ну вот, – сказал гид. – Перед вами – Босфор.

– Никогда я не был на Босфоре, – тут же процитировал интеллектуал Паша Семенов. – Ты меня не спрашивай о нем!

– А дальше как? – насмешливо поинтересовалась Маша Машина – такое у нее было имя, а может, она его себе придумала!

Маша не делала никаких попыток выйти из микроавтобуса, дожидалась, кто первым подаст ей руку. Первым руку подал гид. Маша оперлась на нее и, неторопливо перебирая длинными ногами, опустила себя на асфальт.

Нэсси посмотрела на нее и отвернулась.

И чего там перебирать ногами – две ступеньки всего?! Но у Маши все равно получалось перебирать, да еще так, что все мужчины немедленно кидались помогать, поддерживать, услужливо подставлять руки, плечи и другие части тела!..

– Так как там дальше, Паша? Про Босфор?

Интеллектуал Семенов не знал, как дальше, а потому радостно объявил общественности, что по Босфору идет огромный сухогруз, хотя общественность и без него отлично это видела.

– Я в твоих глазах увидел море, полыхающее голубым огнем, – неожиданно высказался гид.

Маша Машина захлопала в ладоши, приподняла темные очки, сверкнувшие вдоль оправы бриллиантовыми капельками, и глянула на гида.

– А дальше? – это Светлана Петровна спросила.

– Дальше, дальше! – подхватила Маша и кончиками пальцев слегка коснулась гидовой куртки, как бы поощряя и награждая его своим прикосновением.

– Не ходил в Багдад я с караваном, не возил я шелк туда и хну, – как ни в чем не бывало продолжил подкованный гид. – Наклонись своим красивым станом, на коленях дай мне отдохнуть!

– Браво, браво! – закричала Маша, и Верочка посмотрела на нее неодобрительно.

До появления Маши Машиной первой красавицей в компании считалась она, Верочка, и ей не нравилось, что «переменчивая толпа» уже короновала новую королеву, а про старую все позабыли!..

Хорошо, что я не королева, подумала Нэсси.

И еще она подумала так: зачем меня-то сюда понесло?! Не могла сказаться больной, что ли?! Придумать срочные дела в Москве?! Записаться на курсы повышения квалификации?!

Все романтики тебе не хватает, пояснила ехидная Нэсси-inside. Все приключений тебе хочется на собственную… м-м-м… ну, пусть будет голову! Все тебя тянет растравлять раны и скорбеть о прошлом, которое было столь прекрасным, что будущее, конечно же, уж наперед известно, таким прекрасным ни за что не станет!

Нэсси-outside нацепила на нос темные очки – Босфор сверкал невыносимо, – подошла к краю парапета и посмотрела в воду.

Вода была чиста и прозрачна до самого донышка, до плотного коричневого песка, на котором лежали заросшие зелеными бородами водорослей камни. Были камни большие и маленькие. Большие выступали над водой, и хотелось упрыгать по ним в Босфор, и зеленые бороды колыхались вокруг подсыхающих каменных лысин.

– Господи, тепло-то как! – мечтательно сказала Светлана Петровна, расстегнула дубленку и распахнула ее. – Мне не верится, что январь и всего три часа назад мы были в Москве!

– Я должна позвонить в свою квартиру в Монако! – неизвестно зачем объявила Маша Машина. – Мой друг хочет поставить свою машину в мой подземный гараж, и я должна позвонить, чтобы его пустили. У него спортивная машина, а я живу с видом на трассу Формулы-1!

Гид восхищенно поцокал языком. Паша Семенов подумал и тоже поцокал. Виталий Васильевич спросил, ловят ли в Босфоре рыбу, а Гриша так и не оторвал от уха телефон. Он разговаривал с той самой минуты, как самолет приземлился в Стамбуле.

Нэсси рассматривала рыбок, которые крутились вокруг камней. Турки, толпившиеся на пристани, бросали им куски лаваша, которые на лету хватали жадные, толстые и громогласные чайки. Смуглые турецкие дети визжали и носились между столиками уличного кафе, смуглые турецкие мужчины в турецких кожаных куртках степенно курили, смуглые турецкие женщины в платках и длинных пальто, с кошелками, пристроенными на локоть, громогласно переговаривались, Босфор слепил глаза.

Он был голубой, синий, зеленый, желтый, а дальше вообще непонятного цвета, и солнце, отражаясь от чистой воды, било по глазам, и сухогруз вдруг заревел обиженным басом.

– До сих пор корабли по Босфору водят только турецкие лоцманы, – сказал гид у Нэсси над ухом, так близко, что она вздрогнула и оглянулась с изумлением. Он закуривал и щурился на воду.

– Представляете? – Он помахал спичкой, чтобы затушить огонь, и почему-то сунул ее, обгоревшую и скрюченную, в передний карман джинсов. – Никакие навигационные приборы не помогают.

– Неужели? – пробормотала Нэсси.

– Что? Что? – Маша Машина приблизилась и взяла гида под руку. – Вы говорите что-то потрясающе интересное!..

Гид послушно повторил про Босфор и про лоцманов, и Маша закатила глаза, будто в припадке восторга. Гид смотрел на нее не отрываясь. Впрочем, на Машу все смотрели не отрываясь.

Ну, тут все ясно. Эта группа пройдет у гида под знаком прекрасной русской девушки с прекрасным русским именем Маша и оставит о себе прекрасные воспоминания, быть может, самые прекрасные в жизни данного конкретного гида.

Нэсси покопалась в сумке, выудила темные очки – без всяких бриллиантовых капелек, между прочим, – и стала смотреть на Босфор.

Где-то здесь поблизости есть то, о чем столько раз было читано, слышано и учено в школе – Золотые врата Царьграда, древние стены Константинополя, бухта Золотой Рог и Святая София.

Впрочем, Царьград и Константинополь, а заодно и Стамбул – суть одно и то же.

Босфор изгибался, и на той стороне, где лежала Азия, были холмы, и мосты, перекинутые через пролив, казались ненастоящими, легкими, тающими, как ниточки сахарной ваты под ярким солнцем.

– Один из Османов, Баязет, для укрепления подходов к Константинополю со стороны Черного моря проложил поперек пролива чугунные цепи, которые натягивал специальный ворот при подходе врага. Пролив стал практически неуязвим с моря, и желающим поживиться богатствами древнего города оставалось только одно – тащить корабли по суше. Во дворце Топ-Капы мы увидим знаменитую картину…

Гид говорил уверенным, хорошо поставленным голосом товарища Левитана, Маша Машина обморочно попискивала, что-то бухтела Верочка, а Виталий Васильевич все спрашивал про рыбу, теперь уже у Гриши, знатока всей рыбы на свете.

Ждали шефа и того американца, которого шеф представил им на прошлой неделе как гениального маркетолога и вообще специалиста в области продвижения. Нэсси так и не поняла толком, что и куда продвигал американец, но в офисе все закатывали глаза и говорили, что он «о-о-о… творит чудеса!..».

Впрочем, может, она ничего не поняла, потому что как раз накануне ее бросил муж.

Нэсси раньше не знала, что бывает с женщиной, когда ее бросает муж, а теперь узнала.

Он сказал, что больше ее не любит, разлюбил, и теперь у него своя дорога, не та, по которой тащится Нэсси и где они до последнего времени ковырялись вдвоем. Эта новая дорога совсем не то, что старая, на которой ему было невыносимо скучно. Вот, и еще он сказал: «Прости меня».

Нэсси посмотрела на него, как на полоумного.

Как – прости? Что значит прости?

Ты только что лишил меня жизни, причем всей сразу, настоящей, будущей и прошлой, не оставив мне ничего, чем можно было бы утешаться, а теперь просишь у меня прощения?! Прости, мол, всякое бывает? Не обращай, мол, внимания, найдешь другого?! Ты еще молодая, красивая, какие твои годы, у тебя все впереди, а я пошел, ты меня прости!..

И ушел.

– Среднегодовая температура воздуха в Стамбуле плюс пятнадцать градусов, а воды в Босфоре плюс восемнадцать, – разорялся гид. Его никто не слушал, только Маша Машина смотрела не отрываясь, тонкие пальцы с очень яркими красными ногтями то и дело касались мужественной загорелой руки гида.

Ветер, показавшийся Нэсси очень холодным, вдруг налетел, обдал с головы до ног, заморозил щеки.

Ты поклялась себе, что перестанешь рыдать, сказала сердитая Нэсси-inside. Ты сказала, что тебе непременно нужно переться в Стамбул, чтобы быть «на людях», чтобы чувствовать себя нужной и занятой, чтобы не впасть в депрессию и не нырнуть в пучину отчаяния. Так чего ты теперь рыдаешь, и как раз на людях?! Не хватало тебе только, чтобы Маша Машина сейчас заметила, что тебе плохо, и кинулась бы тебя утешать! Хочешь Машиных утешений, дура?!

Ну, дура, ну и что, согласилась Нэсси-outside, убитая горем. Просто я не успела прийти в себя, понимаешь?! Просто еще неделю назад все было хорошо, и я даже билет ему купила, чтобы на тренинг в Стамбул он полетел со мной. Я хотела, чтобы это был сюрприз – путешествие вдвоем, среди зимы, в сказочный город. Бухта Золотой Рог, янтарь на трубках Царьграда, фарфор и бронза на столе, комната на восемнадцатом этаже с видом на пролив, утренний запах кофе и мужского парфюма «после бритья», потом занятия с гениальным американцем и познание тайн продвижения, а потом – опля! И полдня в нашем распоряжении! И солнышко светит, и тепло, и Босфор плещется поблизости, и мечеть Султан-Ахмед полыхает тем самым голубым огнем над Босфором, и греческий акведук, уцелевший с прошлого тысячелетия, возвышается на том берегу, и все это наше на целых четыре дня!

Вот и выходит, что дура, поддала Нэсси-inside мрачно. Как это ты могла думать, что все хорошо! Значит, ничего не было хорошего, раз он повернулся и пошел! Да еще сказал – прости меня!

– Султанской мечеть считалась, если на каждом из минаретов было не менее трех балконов, а лучше все четыре, – надсаживался гид. – Когда мы с вами подойдем к мечети Султан-Ахмед, вы убедитесь, что… – продолжал он. Маша Машина уже держала его под руку, и локоть у гида казался замороженным, так старательно он отслеживал локтем Машину ручку.

Тут подкатил автобус, въехал почти на самый причал. За ним крался огромный черный «Мерседес» с тонированными стеклами. Нэсси уже обратила внимание, что в Стамбуле, как и в Москве, очень любят «Мерседесы» с тонированными стеклами – знак богатства, процветания и некоторых неладов с законом.

Из автобуса посыпались туристы в ярких куртках и белых брюках, с неизменными рюкзаками на плечах и свитерами, обвязанными вокруг поясницы. Если бы это были американцы, они все как один были бы в резиновых шлепанцах и шортах. Если зимой на улице любого европейского или даже азиатского города вы видите человека в шортах – знайте, это американец! Для тепла шорты могут быть подбиты мехом, а под рубашку надеты пять маек разной длины, ширины и цвета. Но чтобы джинсы с курткой – никогда!..

Он же американец. Он привык. Для того чтобы «перепривыкнуть», нужно напрягаться, да еще и покупать эти самые джинсы – зачем?! Он же так привык.

Туристы все еще сыпались как горох и раскатывались в разные стороны из высокого автобуса, когда неспешно открылась дверь «Мерседеса», сверкнула на солнце, замерла, и только потом на асфальт выставилась нога в черном носке и черном же лакированном ботинке, как в кино про Дона Корлеоне. Следом за ногой показался весь шеф. Вылез наружу, как из берлоги, недовольно фыркнул, сощурился на Босфор, покрутил головой, одернул пиджак, нашел глазами своих и сразу отвернулся.

Уйду я от него, подумала Нэсси-outside. Вот теперь точно уйду. Терять мне все равно нечего.

Ты сначала поживи без мужа, посоветовала Нэсси-inside. Без его заботы, без его зарплаты, без его мамаши, которая хоть раз в неделю придет, уберется, выгладит кучу его рубашек и кастрюльку щей оставит, которых хватает примерно до среды, а там уж посмотришь, уйдешь ты от шефа или нет.

Американец, «гений продвижения», бодро выскочил следом за шефом и сразу что-то затрещал, отсюда было не разобрать, что именно. Он трещал и показывал рукой на Босфор.

Вся компания из микроавтобуса сгрудилась вокруг гида и на скорую руку сделала вид, что внимательно слушает.

Гриша оторвал от уха мобилу, сунул в карман и огляделся, а Виталий Васильевич тихо и печально вздохнул, уставившись в воду, где плескалась рыба. Светлана Петровна по-дружески обняла Верочку, интеллектуал Паша осведомился, где Золотой Рог, получил несколько недоуменный ответ в том смысле, что «вот же он!», и успокоился.

Нэсси все смотрела на золотую солнечную дорогу, которая прямо по воде вела из Европы в Азию.

Странный, непонятный город! Разве может быть город одновременно в Европе и в Азии?

Нет, не так! Город, который соединяет Европу и Азию?! Разве такое возможно на самом деле?!

Вот он, Стамбул, и вот она, Европа, и вон она, Азия, и никакой мистики, и все-таки непонятно. Совсем непонятно!..

– А здесь же есть какой-то собор… я забыла! Ну, там раньше еще мечеть была, а потом его переделали в православный храм! Где он?

Гид посмотрел на Машу и любезно похлопал ее по руке.

– Если вы имеете в виду Святую Софию, – сказал он, – то ее отсюда не видно. Только православие тут ни при чем, и храм как раз создавался правителями Византии именно как христианский. Во время завтрашней экскурсии мы непременно посетим его…

– Завтра у нас тренинг, – заметила Светлана Петровна скучным голосом. – До двух часов у нас лекции, а потом мы едем осматривать местное кожевенное производство.

– Но у меня в программе записано, что завтра экскурсия в Ай-Софию! – возразил гид, полез в карман, достал бумажки и зашуршал. – Ай-София, или Святая София, называется так потому, что император Константин в свое время…

– А это вы у него спросите, – и Светлана Петровна кивком указала на шефа. – Он вам все расскажет и про Софию, и про Византию, и про то, чем мы должны заниматься во время тренинга.

Нэсси не слушала.

Как он мог меня разлюбить, думала она. Вот как это бывает? Любил, любил, а тут вдруг, в прошлую субботу, взял и разлюбил? И теперь ему нет до меня дела, и ему все равно, где я и что со мной?! И как долетела до Стамбула, и с кем я здесь, и как мне здесь, и не обижает ли меня кто, и успела ли я покурить перед лекцией, ведь он же знает, что я не могу долго без сигареты и начинаю бросаться на стены?! Еще он знает, что я не могу долго ходить и постоянно растираю в кровь пятки и мне всегда нужно везти с собой шлепанцы, чтобы ходить хоть в чем-нибудь, потому что ни в одни туфли я не могу засунуть распухшие ноги?! И еще он знает, что я плохо сплю на новом месте, а потом ничего не соображаю, и мне утром непременно нужно три чашки крепкого кофе, и я могу забыть очки, а без них я как слепая курица! Он знает все это, только ему теперь все равно.

Все равно.

Потому что он меня разлюбил.

В его жизни появится – или уже появилась – какая-то другая женщина, про которую он будет все знать – или уже знает, и именно ее он будет любить – или уже любит.

– Нам нужно поторапливаться в отель, – говорил гид у нее за спиной. – На всякий случай мне придется уточнить кое-какие планы, если вы утверждаете, что завтра никаких экскурсий быть не может.

– Ах, какая ерунда! – нежно прижавшись щекой к его кожаной куртке, проговорила Маша Машина низким голосом. – Мы с вами завтра пойдем на экскурсию вдвоем, если все эти противные люди будут сидеть на своем противном тренинге! В конце концов, Стамбул – это… – тут она подумала немного, и от усилия мысли на лбу у нее появилась крохотная складочка. – Стамбул – город контрастов!

Гид кивнул.

– Управдом – друг человека! – провозгласил Паша Семенов, и Виталий Васильевич на него шикнул. Никому не хотелось обижать Машу Машину, не только красавицу, но и умницу, точно знавшую, что Стамбул – город контрастов.

В отеле, куда прибыли тем же порядком – вся компания в микроавтобусе и шеф с американцем в «Мерседесе», – некоторое время выясняли, кто где живет и во сколько завтрак. Верочка закатила небольшой скандал – ее номер оказался на пятом этаже, и Босфор был не слишком хорошо виден. Она плакала и говорила, что так всегда, все живут выше ее. Пока переселяли Верочку, пока выясняли, входит ли ужин в стоимость номера, – оказалось, что не входит и каждый платит за себя, – спрашивали, где конференц-зал, снятый для тренинга, и оказалось, что он в Южной башне, а все жилые номера в Северной, за всеми этими делами незаметно наступил вечер, и пора было расходиться по номерам.

Нэсси проплакала всю ночь и утром, взглянув на себя в зеркало, чуть не зарыдала снова – от отвращения.