Старый год они провожали молча. Настроение у всех было преотвратное ‒ ни есть, ни веселиться уже не хотелось. Грейс отправилась на боковую в половине одиннадцатого. Её не волновали ни куранты, ни бутерброды с икрой, ни праздничный салют нормисов.
Габи переживала ничуть не меньше. Более того, она была в такой прострации, что даже не заметила мышь, которая прогрызла дыру в стене и устроила там жилище.
Около одиннадцати Мелинда и Альберт вышли в сад, затем открыли калитку и потопали в ту часть города, что принадлежала нормисам. Несмотря на открывшуюся правду, Мелинда всё ещё хотела показать Альберту чудеса новогодней ночи. Только это теперь казалось ей по-настоящему важным.
Все деревья и фонари, встретившиеся им на пути, были украшены разноцветными лампочками: красными, синими, жёлтыми и фиолетовыми. У высоких зданий стояли наряженные ёлки, и некоторые из них были настолько живыми, что по-прежнему росли из земли. Добропорядочные нормисы специально посадили их много лет назад для зимних праздников и теперь не скупились на мишуру и игрушки. Весь город переливался тысячами огней.
‒ Тебе нравится? ‒ Мелинда кивком указала на длинную гирлянду над их головами. Лампочки, её составляющие, медленно загорались и также медленно гасли, зато цвет огоньков на стене ближайшего дома менялся почти со скоростью света. Молниеносно, превращаясь из красного в оранжевый, потом в жёлтый, зелёный и так до тех пор, пока вновь не становился красным.
‒ Нравится. ‒ Альберт мягко сжал её руку и чуть ускорил шаг. Они пробирались к сцене на главной площади города. До боя курантов на самой высокой башне оставалось не больше двух минут.
Люди, стоящие вокруг, танцевали. На многих была надета блестящая мишура. Кто-то обвязал ею шею, кто-то ‒ голову. Были и такие, кто пришил её к куртке или штанам.
‒ Под бой курантов принято загадывать желания. У нормисов это считается самой главной традицией. Говорят, если постараться очень-очень сильно, то исполнится любое, даже самое невозможное желание.
‒ Ты уже придумала, что загадаешь?
‒ Придумала.
Она действительно придумала. Придумала ещё вчера, ещё до рассказа Грейс. И когда вдалеке послышалось громкое: «Бом-бом-бом!», а хор голосов принялся считать: «Один, два, три…», Мелинда крепко зажмурилась, сложив ладони, будто для молитвы, и попросила то, чего жаждала больше всего на свете: «Пусть Альберт останется со мной как можно дольше, а лучше пусть не уходит никогда…»
«Десять, одиннадцать, двенадцать», ‒ скандировала толпа. Мел открыла глаза. Альберт стоял напротив неё сосредоточенный и серьёзный.
‒ Ты что-то загадал?
‒ Чтобы у тебя всё в этом году получилось. А ты?
‒ Я попросила дух Нового Года оставить тебя в моём мире навсегда.
Альберт улыбнулся.
‒ Боюсь, с таким даже…
Окончание его фразы потонуло в рёве толпы и оглушительных залпах фейерверка. В небо ударил столб разноцветных искр, оттенки которых менялись ежесекундно, плавно переходя из розового в красный и обратно. Альберт смотрел на волшебный огонь, как ребёнок. С благоговением. Он никак не мог понять, отчего это происходит, и всё время спрашивал у Мелинды имя чародея, сумевшего изобрести столь дивную магию.
‒ Эта волшебство! Чистой воды волшебство, ‒ в конце концов заключил он. Фейерверк произвёл на него глубочайшее впечатление. Все пятнадцать минут хлопков и ярчайших брызг света он не мог отвести взгляд от ночного неба и любовался замысловатыми рисунками: каплями воды, идеальными окружностями и бутонами роз.
‒ Нормисы и не такое умеют, ‒ когда всё закончилось, объяснила Ноиламгип. ‒ Они страшные выдумщики. У них тоже есть магия, правда, она не похожа на нашу.
‒ Однако она не менее прекрасна.
Чтобы Мелинда ненароком не поскользнулась, весь обратный путь Альберт чуть придерживал её за талию. Не отпустил он её и в гостиной и на пороге её спальни, когда открывал перед ней дверь, совсем как вчера, однако сегодня Мелинда оказалась смелее и завела его к себе. В её голове зрел дьявольский план, и она всеми фибрами души хотела воплотить этот план в жизнь. Она больше не осуждала свою мать, она её понимала. А совесть и стыд? О, с ними она как-нибудь договорится. Завтра…
‒ Останься со мной. Не уходи в гостиную. Хотя бы сегодня…
Она жадно впилась в его рот своими губами, обхватила руками за шею и повела к кровати. Его сердце билось так же быстро, как её, дыхание снова стало хриплым. Он повалил её на кровать, и она сама расстегнула пуговицы на его рубашке. А потом…
Потом он резко прервал поцелуй, отстранился на безопасное расстояние и крепко сжал её запястья, широко разведя руки в стороны.
‒ Так нельзя, Мел, прости. Если ты забеременеешь…
‒ Это будет самым лучшим подарком. Пожалуйста, ‒ она вновь потянулась к его лицу. ‒ Умоляю!
Альберт отвернулся и яростно покачал головой.
‒ Я никогда себе этого не прощу. Подумай. У тебя будет сын или дочь, которому или которой ты не сможешь рассказать обо мне.
‒ Я скажу, что его отец был самым лучшим мужчиной в мире, и что я любила его очень-очень сильно, а в остальном… ‒ в её голосе послышались боль и невысказанная горечь. ‒ Я справлюсь, Альберт, справлюсь, если у меня останется хотя бы частичка тебя. Мне нужно хоть что-то, не только воспоминания о бале, валянии в снегу и мясных шариках.
‒ Не справишься, ‒ отрезал он, ‒ если у тебя будет часть меня, ты как раз не справишься, поэтому мне лучше уйти, чтобы мы не натворили глупостей.
‒ Нет! ‒ Мелинда перелезла через кровать и плотно прижалась спиной к дверям, не позволяя ему покинуть спальню. ‒ Тогда просто останься рядом со мной на эту ночь. Давай поспим вместе. В одежде. Под одним одеялом. У нас осталось так мало времени. Давай не будем тратить его на ссоры. Я не хочу расставаться с тобой ни на минуту.
‒ Хорошо. ‒ Он сдался. Он больше не мог ей сопротивляться. И они легли в кровать вместе. Голова Мелинды упала ему на грудь, и одеяло плавно опустилось на них сверху.