Новые материалы для новейшей истории Славян вообще и Славяно-Руссов до рюриковского времени в особенности с лёгким очерком истории Руссов до Рождества Христова

2000 ИЛИ 1000 ЛЕТ БУДЕТ В 1862 ГОДУ СО ВРЕМЕНИ ОСНОВАНИЯ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА?

Россия готовится воздвигнуть в Новгороде памятник, которому предназначено свидетельствовать древность Русского народа и Русского государства. Началом того и другого некоторые полагают время призвания варягов в Новгород. Акт, совершаемый созиждением памятника, должен служить сознанием народа в том, что он высказал истину. Рассмотрим же, на сколько убедительна эта истина и разделяют ли учёные России одно общее мнение по этому предмету?

Начнём с того, что две идеи о Руси, выражающие два различных начала - народа и царства - несовместимы в одном времени, ибо Русь, Чудь, Славяне и Кривичи не в одно и то же время все родились и разродились в четыре больших племени, когда призвали варягов; следовательно, составляли уже народ сильный и до Рюрика. Связь этих четырёх племён в одно целое имела же какое-либо политическое основание; а чтобы народу оказаться способным к принятию какой бы то ни было политической формы в управлении собою, нужна ему некоторая степень образования. Имея это в виду, каждый рассуждающий человек невольно спросит: на чём же основано убеждение о начале самостоятельности Русского народа или о начале государственной его жизни со времени призвания Рюрика? - На летописи ли Нестора или на заключении о его сказании Шлёцера? В первом случае вывод не будет соответствовать основанию, а во втором и основание и вывод будут противны здравому смыслу.

Рассмотрим первое отношение. Летопись Нестора, не искаженная Шлецером и его слепыми поклонниками, ясно говорит, что в числе послов к варягам-Руссам были: «Русь, Чудь, Славяне и Кривичи»; что эти послы говорили варягам: «земля наша велика и обильна», и далее: «а наряда (порядка) в ней нет».

Из первого довода летописи ясно и несомненно видно, что племена, призывавшие варягов, вели и до призвания их жизнь политическую, государственную, какой бы она формы ни была, ибо составляли уже союз, общину или братовщину из четырёх сильных племен - Руси, Чуди, Славян и Кривичей, занимавших своим населением (не по соображению слов летописи «земля наша велика», а по вычислению пространства, в пятинах Новогородских заключавшегося) несколько сот тысяч и, может быть, до одного миллиона квадратных верст в северо-восточном углу Европы, могшем при самом бедном и редком населении, полагая только по пяти человек на квадратную версту, составлять до 5 000 000 душ, имевших свои города, как, например, Новгород, Старую Ладогу, Старую Русу, Смоленск, Ростов, Полоцк, Белозерск (Белоозеро), Изборск, Любечь, Псков, Вышгород, Переяславль; одним словом, 148 городов, насчитанных Баварским географом в 866 году у одного только племени северо-восточных Руссов.

Между дикарями, на таком протяжении живущими, нельзя даже предполагать и взаимных сношений, а тем ещё менее единства мысли, какое выразилось у Руси, Чуди, Славян и Кривичей относительно вызова к себе князей на престол. Притом дикари не имеют городов, а название Русы, например, Старою, свидетельствует в свою очередь о древности существования её, заходящей далеко за Рюрика, ибо придаточное «старый» даётся городу не прежде, как по построении тем же племенем нового, одноименного с ним; и этот новый город, или новую Русу, мы находим в стране варягов-Руссов под именем Novorutha (Новая Русса); на реке Русе, составляющей правый рукав Немана, близ взморья, у Куриш-Гафа [84].

Этим окончательно удостоверяется и то, что Ново-Руссы, или варяги-Руссы, соплеменны Старо-Руссам, но во время призвания варягов составляли уже отдельное государство. Итак, Русь Новогородская была когда-то, до разделения своего на восточную и западную, ещё сильнее; и это ее деление есть уже признак слабости отжившего лучший век свой государства. - Речи послов Новогородских к варягам свидетельствуют о том же.

Из второго довода летописи, где сказано: «наша земля велика и обильна», явствует, что племена, призывавшие князей варяжских, не сейчас составили государственное тело, а напротив, прожили уже столько веков, может быть, государственною жизнью, что успели составить пространное государство и скопить народное богатство, ибо их земля была «велика», заключала в себе четыре больших племени и обиловала всем, даже и городами - этим несомненным признаком государственной или политической жизни, потому что существование городов свидетельствует уже о разделении труда и образованности народа.

Из третьего довода летописи, где сказано, что у соединённых племён, богатых всем, нет только «наряда» (порядка), явствует, что они хорошо понимали благодетельное влияние порядка на благосостояние народное, следовательно, наслаждались им до неурядицы своей, но, утратив этот порядок в управлении от растления народного, уже не в силах были восстановить его сами многоличным своим действием, распадавшимся на разные воли и желания, которыми руководили вместо утраченных начал нравственных одни уже страсти: а потому, отжив золотой век свой, должны были призвать князей для управления собой и для введения снова порядка [85].

Посмотрим, к чему нас приведёт историческая аналогия. Народы и государства возникают, растут, цветут, стареются, падают и снова восстают хотя не в равные периоды, долгота которых зависит от образа их внутренней и внешней жизни, но по одним и тем же законам. - Многие Финикийские племена существовали, подобно Швейцарии, без князей; громадное их богатство, образовавшееся от промышленности и всемирной торговли, свидетельствует о их политическом бытии, силе и могуществе; ужели же, видя всё это, можно сказать, что государства Финикийского никогда не существовало, потому что Финикияне не имели князей, владевших ими? - Так, из греческих братовщин многие существовали без царей; но ужели можно сказать, например, что Афины не имели политического народного бытия до Пизистрата и что Солоновы законы не свидетельствуют о гражданской жизни Афинян? Так точно и Рим существовал 700 лет до появления Цесарей (Чесарей), ужели же дозволено будет сказать безнаказанно в учёном мире, что Рим начал политическое бытие своё только с Августа?

Но ежели Финикийские, Греческие и Римская братовщины заслуживали названия самостоятельных государств до избрания ими верховных владык, то почему же северо-восточная Славянская братовщина, которая, может быть, старее всех упомянутых, лишена этого права, и соединение Славянских племен и Чуди в Новогородской области хотят считать государством только со времени призвания варягов, тогда как мы видели из вышеприведенных показаний летописи, что эта братовщина была уже богата, обиловала всем и нуждалась только в утраченной ею урядице? Не обязаны ли мы заключить, что народ богатый, обилующий всеми благами, но сознающий в своём управлении неурядицу, отжил уже периоды младенчества, возрастания, процветания, и следовательно, прожив долго, приблизился наконец к эпохе падения своего, подобно Риму пред Августом? - Но Новогородцы сознавали своё падение, то есть своё нравственное обессиление, следовательно, сознавали беспорядки, происходящие от народного правления, а потому и решились вверить управление собой единовластию, ибо в демократизме уже не было ладу, не было урядицы; это мы видим из летописи. - А если это так, то почему же государственную жизнь северных Славян считать со времени их падения и спустя, может быть, после долгой процветавшей их жизни? Почему же Рим ведёт свое летосчисление с Ромула, а не с Августа? Если у России нет своего Ромула, ни истинного, ни баснословного, ибо трёх братьев Чеха, Леха и Русса мы не признаем родоначальниками Славянских племен, несмотря на польское и чешское предания о них как о родичах праотцев наших; то у неё есть фактические доводы о государственной богатой жизни народа своего до варягов. Зачем же мы отрежем этот, может быть, лучший период до-Рюриковской Славянской жизни от истории Русского народа, не проследив ещё надлежащим образом древней общей истории, не исчерпав всех источников до истощения? Может быть, окажется ещё много сведений о Руссах, которые не помещены в наших летописях. Есть много историков, писавших прежде Нестора, а также и современных ему, у которых мы до сих пор и не думали искать Руссов, или не узнали родичей своих под именами, составляющими перевод с Славянского на другой язык, как, например, Скифы, Аримаспы, Гипеди (вместо Кожевенники, Кривичи, Украинцы), или под именами, означавшими у Славян одежду или обувь, как, например, Меланхлени, Карпиани, Зипани, Лантани и проч. (вместо махланники, курпинники, зипунники, лунтайники) [86]; или же под изуродованными на греческий, латинский, арабский, немецкий или скандинавский лад, как, например, Этрусски, Секлаб, Готи, Рутени, Роксолане, Аорси, Вандали, Карни, Крани и проч.

Легко может быть, что политическая славянская жизнь на севере Европы старее не только Рима, но и всех греческих государств. - Мы уже знаем теперь из Зенд-Авесты (Зендаждь) Зороастра, что Славяне Венедские выселились ещё при жизни его из Бактрии к Балтийскому поморью и основали тут братовщину, в которой, по совету Зороастра, все должны были находиться в равенстве между собой, т.е. составлять демократию [87]. А по исчислению греков Зороастр жил за несколько тысяч лет до Платона, по поверке же этого исчисления Германцами - за 2000 лет до Р. X., следовательно, за 1250 лет до основания Рима и за 500 лет до образования первой греческой общины. И эта Славяно-Венедская братовщина, вступая в поморские пределы, принесла уже с собой грамотность, состоящую в тех самых письменах, которыми написана Зенд-Авеста, остатки которых сохранились у европейских Славян кое-где в рунических славянских надписях. - Представителем же богатства, величия и развития способностей ума Винетян служил знаменитейший их город Винета или Венеда, славнейший в своё время на всем севере, в пристанях которого теснились корабли всех народов, в котором известен даже был и греческий огонь, называвшийся у них «вулкановым горшком», как пишет о том Адам Бременский.

Неужели же братья этих Венедов-Славян, Славяно-Руссы, жившие обок с ними, не могли перенять у них правил гражданской жизни, когда мы видим из летописей, что ещё до Р. X. некоторые Славяне-Венедяне переселились с поморья на Ильмень и Ловать, т.е. в Новогородскую и Псковскую области, где были две подобные венедским братовщины, или вольные общины: Новогородская и Псковская.

Не проследив ещё этнографически и филологически страну Индукуша и сказаний о ней, не разграничив все её рассадники славянского народа, мы не можем ещё сказать утвердительно, но упомянем здесь, что при соображении отношений Индукуша и Бактрии к истории Славян нам сдаётся, что название Венедяне есть частное, а племенное их название есть по-бактрийски Парси, Па-Рси, по-славянски По-Рси, По-Роси, по-русски Рось, Русь.

Теперь считается уже доказанным, что под именем Скифов Греки подразумевали Славянские племена, и в особенности Руссов и Венедов; но Геродот говорит о Скифах как об умнейшем народе, а Афиняне причислили Скифа-Анахарсиса (вероятно, Анахара) к числу семи мудрецов. Спрашиваем: ужели же в числе дикарей, какими скандинавоманы представляют Славян, мог появиться настолько образованный человек, что мудрейшим в то время народом признан за мудрейшего человека? А ведь Скифами называли - снова повторим здесь - Славян Великой России и Славян поморья, коих берега названы у географов скифскими болотами. Следовательно, мудрец Анахарсис был уроженец России или Балтийского поморья.

Всё, приведённое здесь, относится к сказанию летописи нашей в её чистом, неискаженном шлёцерианцами виде. Но рассмотрим теперь сущность дела и во втором отношении. Шлецер хотел уверить нас, что Русский народ сложился в государственное тело только при призвании варягов, а до того времени Славяне были дикари, рабы, невежды, подобные ирокезцам. Не станем здесь выводить уже давно выведенные побудительные причины, заставившие Шлёцера обрабатывать Русскую историю с плеча, топором, вырубая из изящного эскиза славянской жизни какого-то урода, безголового болвана! - но обратимся к логике. Если союз четырёх сильных племен, могших простираться, по вероятию, до 5 000 000 душ, видя беспорядок от демократического управления, добровольно согласился на призвание варягов, то этим свидетельствуется не слабость, а сила духовная; не тупоумие, а разум. - Пойдем далее в розысканиях своих: римляне сопротивлялись единовластию, но не могли избегнуть его, а Славяне предпочли его самоуправству. Спрашиваем, который из этих двух народов оказал более благоразумия и силы в своих действиях? Римляне ли, не могшие оценить выгод, проистекающих из единодержавия, но не могшие и воспрепятствовать ему, а потому тщетно сопротивлявшиеся? Или Новогородская братовщина, которая при первых неурядицах общего или народного правления, единодушно согласилась ввести у себя единодержавие, дабы тем удалить все происки к властвованию своих неблагонамеренных собратий, и потому призвала князей володеть собою? - Чем же изобличаются тут Славяне, что они составляли рабов, челядь, ирокезцев? Только ирокезец мог произнесть такое суждение, а не образованный европеец, пользовавшийся авторитетом критика. Но на деле мы видим, что Шлёцер был эгоист, и вследствие этого сделался злым клеветником и ругателем истины, не для себялюбцев существующей в мире; ибо так исказить летопись, как он исказил её, самовольно изменяя выражения, выкидывая по произволу не нравящиеся ему места, связывая разнородные концы в одну нить, может только неблагонамеренный человек или не призванный к трудам учёным. - Приведём хотя бы один пример: в летописи сказано: «реша Русь, Чудь, Словене и Кривичи» - не видеть в числе этих четырёх племён Руси, в голове всех поставленной, может только невежда, а с намерением исключить её - только неправдолюбец. Но так действуют все скандинавоманы. Так, по смерти Шлёцера наш, русский, шлёцерианец Тимковский, вздумав поддержать своего корифея, именительный падеж в слове «Русь» обратил в дательный, отчего у него вышло, с прибавлением после этого слова двоеточия: «реша Руси: Чудь, Словене и Кривичи». - Но, чтобы убить разом лжеумствование или лжеухищрение скандинавоманов, мы спросим только: кто же жил во время призвания варягов в Старой Руссе? Всеконечно, Руссы! - Так эти-то Руссы и должны были быть в числе приглашавших варягов, потому что эта Русса принадлежала к области Новогородской.

Но эти кривичи исторические, действуя так своевольно, могут вывесть из наших летописей всё, что им заблагорассудится; и они давно бы уже сказали, что наша летопись есть подложная сказка, если бы таким приговором не лишали и себя удовольствия уродовать сказание и не были бы вместе с тем обязаны отречься от предсозданной исследованию идее о скандинавизме в Русской истории.

Мы знаем, что в летописях могут заключаться и ошибки переписчиков, и ошибки самих дееписателей, но исправлять такие ошибки можно и должно только на путях дозволенных, то есть сказаниями других повествователей или аналогией, филологией, этнографией, географией, словом, всеми возможными сближениями, а не варварским самоуправством или диктатурой, под фирмой которой скандинавоманы произвольно затемняют ясный смысл летописи, утверждая, например, что Руссов там не было, где упоминает их летопись и где самые урочища (город Старая Русса и река Русса) указывают на их местопребывание; или говоря, что варяги не были приглашены Славянами на княжение у них, а силой овладели ими, тогда как в летописи, кроме вышеприведенного призвания их, сказано, что они были насельницы в Новагороде, а не насильницы, подобно Обрам у Дулебов. - Кто знает славянский язык, тот поймет, что «насельницы» произошло от слова «населять», а «насильницы» от слова «насиловать»; а потому варяги только пополнили собою население Новагорода, а Обры насиловали Дулебов и запрягали их жён в телеги вместо лошадей и волов.

Мы убеждены, что наш взгляд на этот предмет принадлежит большинству, ибо мы не первые смотрим на древнюю Русь из этого настоящего её фокуса; первый начаток сделан был Св. Димитрием Ростовским. Уже после него родилась или, лучше сказать, изрыгнута скандинавомания - это каннибальское чудовище, с которым начал борьбу первый Ломоносов; но он был тогда один, и со смертью его кончился этот учёный бой с невежеством. Наш XIX век обилует атлетами на этом поприще: молодой, но могучий учёный Юрий Венелин разгромил здание Шлёцера, не имевшее основания; а последователи его: Савельев, Максимович, Надеждин, Морошкин, Святной, Боричевский, Вельтман, Александров, Лукашевич, Воланский и другие сильной рукой истины ещё более очистили русскую историю от германо-скандинавского брожения. Даже сами Германцы оставляют Шлёцера, видя нелепость основания и произвол в критических его взглядах, и если не хотят ещё признать Славян учителями своими, то называют их уже не чуждыми дикарями, а единоплеменными братьями [88].

Смотря с этой точки зрения на историю Руси и на памятник, посвящаемый началу её государственной жизни, считаемому некоторыми с 862 года, мы должны сказать, что, по нашему убеждению, Новогородская братовщина пользовалась государственной жизнью за много веков до призвания варягов. Точно так же, кажется, начало государства под именем Русского нельзя считать с 862 года, ибо Русью прозвались все прочие славянские племена, как-то: Кривичи, Новогородцы, Вятичи, Древляне и проч. не в Новгороде, а уже в Киеве, посреди Руси центральной, и не при Рюрике, а при Олеге. Следовательно, годами тридцатью позднее оставили Славянские племена России свои частные прозвища и приняли общее и родовое свое название Руссов.

Соображая всё это, мы вынуждены сказать, что памятник можно поставить Рюрику, но не скандинавскому, началу монархического правления в России, но не началу ее государственной жизни; ибо при тщательных трудах розыскателей история Руси до-Рюриковской может достигнуть до такого развития, в котором она если и не представит нам целый ряд династных лиц, по которым обыкновенно связывают историю, то раскроет общую жизнь славянских народов в Европе и особенно в России, их дух, смысл, промышленность, торговлю, добродетели, недостатки, общие стремления, тревоги и напасти и тем отодвинут начало истории Руси на 1000 лет назад, а может быть, и далеко за пределы летосчисления всех прочих европейских народов.