Эта история берёт свое начало в далёком 1949 году. Но сперва про главную улицу Воронежа — Плехановскую. Главной улицей Воронежа всегда была не улица Ленина, как в других советских городах, а Плехановская! Георгия Валентиновича в Воронеже любили, поэтому и назвали в честь знаменитого земляка главную улицу города.
Сталин, Иосиф Виссарионович, когда про это узнал вызвал к себе первого секретаря воронежского обкома партии. Товарищ Сталин по кабинету туда-сюда ходит, спички одна за одной ломает, трубку от волнения разжечь не может!
— Товарищ Жюков, объясните пожалуйста, почему главная улица вашего города називается не улица Ленина? — тихим, очень спокойным голосом, задаёт вопрос Иосиф Виссарионович.
Жуков, Константин Палыч, побледнел, ноги задрожали. Что тут стесняться? Бывало, что иные товарищи и в обморок падали, когда Сталин подобным голосом вопрос задавал. Но в руки себя взял и отвечает:
— Готов нести самое суровое наказание, товарищ Сталин, но улицу не переименуем!
— Ви так уверены товарищ Жюков, что не переименуете?
— Не переименуем, товарищ Сталин. Товарищ Плеханов выдающийся марксист и достоин того, чтобы в его честь была названа улица в родном ему городе.
— Сталин прищурился, видимо табачный дым в глаза попал, — товарищ Жюков, а если прикажу бомбить Воронеж, тоже мнение не измените?
— Не изменю, товарищ Сталин, — Жуков весь вытянулся в струнку, прямо Сталину в глаза глядит, — бомбите!
— Зачем Воронеж бомбить, товарищ Жюков? Лучше ми вас расстреляем. Сталин повернул чубук трубки в сторону сидевшего в уголке кабинета, Хрущёва:
— Никита, Берию пазави!
Хрущёв, одна нога тут, а другая там, метнулся за Берией.
Заходит в кабинет Берия, недовольный весь такой:
— Что случилось, Коба? Тут, панимаешь, на атомный завод вредителство. Троцкисты-бухаринцы плутон с уранием расхыщают, а ты — давай расстреливать! Берия и бомба делать и враг расстреливать. Везде Берия!
— Лаврэнтий, — говорит ему товарищ Сталин, — хочешь ми тебя расстреляем, а товарища Жюкова пошлём бомба делать? Незаменимых людей нет. Справитесь товарищ Жюков?
— Так точно, товарищ Сталин, справлюсь, — твёрдо отвечает Жуков. Куда бы Партия родная не послала, до последней капли крови, товарищ Сталин!
Берия опомнился. Забыл с этой бомбой проклятой, что нельзя Вождю возражать.
— Коба, извини дурака! Гтховт мапатиот! Я щас, бистро-бистро, — и достаёт свой “вальтер”, что ему его зам. Серов в сорок пятом подарил. Маленький такой, позолотой украшенный. Не армейский, но и не дамский. Что-то посерёдке. Серов говорил, что вроде, это Гиммлера пистолет.
— А ну становись к стенке, бухаринец!
— Это, Лаврэнтий, скорее плехановец, а не бухаринец, — улыбается Сталин.
— А ну становись к стенке, плехановец, — поправляется Берия, досылая патрон в патронник, — исполнять тебя, гада, буду!
Жуков подошёл к стенки и говорит:
— Товарищ Сталин, у меня есть последнее желание, разрешите?
— Говорите, товарищ Жюков.
— Товарищ Сталин, прикажите, чтобы товарищ Берия стрелял мне в лоб, а не в сердце, чтобы пуля не пробила партбилет!
— Ви, товарищ Жюков, настоящий коммунист-ленинец! Вот с кого пример надо брать, понял Никита? Не то, что ты — троцкист! — Иосиф Виссарионович подошёл и обнял первого секретаря за плечи.
Хрущёв, видимо, что-то возразить пытался, но от ужаса у него перехватило дыхание и только жалобный писк вырвался из его груди.
— Разрешите тогда Никиту исполнить, товарищ Сталин? — быстро сориентировался в ситуации Берия.
— Не разрешаю, пока не разрешаю, Лаврэнтий. Дадим товарищу Хрущёву время на исправление, товарищ Жюков?
— Дадим, товарищ Сталин!
— Вот и хорошо. Все свободны! Никита, скажи Поскребышеву, чтобы Мао позвал.