Слава
Меня колотит об боли и бешенства. Какая же я идиотка, если до последнего думала, что есть хоть малейший шанс, что говнюк Малфой блюдет мне верность.
— Отпусти меня! — шиплю в небритую щеку, пока пытаюсь вырваться из жаркого капкана рук, сжимающих мою шею.
— Я бы очень хотел, стерва. — рычит в ответ. — Но я, блядь, просто не могу.
Жесткость его губ и аромат Фаренгейта прикипают в моему рту, заставляя ноги подкашиваться. И все воспоминания о чертовом шарфе и всех хихикающих идиотках рядом с Гасом, исчезают их памяти со звуком унитазного слива. Как же это неправильно. Где, черт возьми, гуляет моя гордость? Забыла выйти из такси?
Отчаянно мычу, пытаясь освободится от дурманящего клейма его рта. Кручу головой, не позволяя его языку проникнуть внутрь, чтобы окончательно не потерять голову. Потому что просто не могу позволить себе сдаться.
Гас сильнее сжимает ладонью затылок, ломая мое сопротивление. Рассвирепев от бессилия, впиваюсь зубами в его губу и ощущаю на небе вкус соленого металла. Давление на моих губах ослабевает, и я, пользуясь моментом, с силой бью ладонями в твердую грудь, так что сама едва удерживаюсь, чтобы не рухнуть на пол.
— Не смей ко мне прикасаться, ты понял? — разрезаю воздух взмахом пальца. — Ты больше никогда ко мне не притронешься!
Гас выглядит устрашающе: из нижней губы сочится кровь, влажные волосы растрепаны, в глазах чернеет пропасть. Он тяжело и быстро дышит, и я мысленно ругаю себя за то, что несмотря ни на что, замечаю, как красиво перекатываются тугие мышцы от каждого его вздоха.
— Не смей приближаться, — предупреждаю его, когда он решительно шагает ко мне.
Гасу плевать на мои предупреждения. От лихорадочного блеска в его взгляде кожу продирает адреналиновый озноб, и я начинаю пятиться к стене. Он ловит меня на середине пути: одной рукой скользит под полушубок, другую запускает в волосы и сжимает пряди так, что на глазах выступают слезы.
— Какого черта… — успеваю пискнуть, до того как он вновь овладевает моим ртом. Сосет мои губы, словно хочет их проглотить и бесцеремонно проталкивает язык внутрь.
Слабовольное тело в который раз предает мой гордый разум. Оно истосковалось по Малфою до мурашек, и сейчас отзывается на каждое его болезненное касание новой волной возбуждения. Нагревается, когда он стаскивает полушубок, отшвыривая его на пол; исходит мелкой дрожью, когда его ладони обхватывают бедра, задирая подол юбки.
— Остановись! — рявкаю, упираюсь ладонями в раскаленную кожу его груди, под которой бешено барабанит сердце. — Я сейчас орать буду так, что сюда весь персонал…
Моя угроза бесславно повисает в воздухе, потому что в этот момент Гас зажимает мои скулы пальцами и тянет к себе. Тяжело дышит в губы, выжигая взглядом круги на коже, от чего кипящая волна протеста стынет в горле.
— Ты сама ко мне пришла. Сегодня я тебя уже никуда не отпущу.
Вонзается губами мне в шею и, запустив пальцы за ворот рубашки, дергает ее вниз. Шарики пуговиц с жалобным стуком сыплются на пол, и моя шелковая прелесть от Zara Woman повисает на обнаженной груди лоскутами.
— С ума сошел, — визжу я и, замахнувшись, со звонким шлепком опускаю ладонь на его щеку.
— Бешеная кошка, — зло рычит Гас, но вопреки всему в его глазах вспыхивает знакомое жаркое пламя.
В ушах гулко грохочет кровь и между бедрами так горячо, что хочется сесть в таз со льдом.
— Отойди или я тебя снова ударю, — предупреждаю его, на наглядности демонстрируя ладонь.
Губы Гаса дергаются в кривой улыбке.
— Бей, стерва. Больнее все равно уже невозможно.
Я снова заношу руку, но промахиваюсь, попадая ему в висок. Меня трясет от гнева и от желания причинить ему такую же боль как и он причинил мне. Хочу молотить по нему как пьяный барабанщик, потому что так я хоть как-то смогу выместись всю тоску по нему и всю свою страсть.
Осыпаю его плечи градом ударов, но Гас словно их не замечает: обхватывает ладонями мои ягодицы и подняв вверх, прижимает к стене. Резкое столкновение с твердостью жалят лопатки и затылок, а от уткнувшейся между ног эрекции вздрагивает все тело. И вот я снова безвольная надувная кукла.
— Чего же ты не кричишь? — шепчет Гас, ведя по обнаженной кожи груди подбородком.
Между ног разливается влажный жар, когда прикосновение перемещается к соскам и царапает их жесткостью щетины. Безвольный стон уже готов вырваться из горла, но я топлю его, втянув воздух губами. Черт, почему так кружится голова, и я так близка к тому, чтобы увидеть небо в алмазах?
— Ты хочешь меня, Сла-ва. — шипит Гас, сменяя агрессивность прикосновений нежностью языка. Сжимает сосок губами и мягко его посасывает, от чего живот сводит мучительный спазм наслаждения.
Пытаюсь звучать агрессивно, но голос звучит как слабое мяуканье:
— Размечтался, Малфой.
— Это легко проверить.
Прежде чем я успеваю пискнуть, его рука скользит мне под бедро, пробираясь к разведенной промежности.
— Не смей. — отчаянно трясу головой, глядя в его почерневшие глаза. — Последний раз предупреждаю — я закричу.
— Тогда тебе стоит начинать. — хрипло усмехается Гас, и в ту же секунду раздается треск моих рвущихся капроновых колготок. — Потому что я, блядь, посмею.
Вопреки своей угрозе я не могу вымолвить ни звука, пока его пальцы жадно скользят по оголившейся коже и ныряют под нитку кружева. Мы синхронно стонем, когда они проникают внутрь меня, разливая огненное вожделение по венам.
Гас упирается головой мне грудь, и я впитываю кожей его сдавленное шипение, когда он мучительно медленно изучает меня пальцами.
— Черт, Сла-ва… ты течешь, стерва.
Я хочу сказать в ответ какую-нибудь колкость, но не выходит, потому что с каждым проникновением воронка оргазма утягивает меня в на дно.
Чертыхнувшись, вцепляюсь ногтями в его напряженные плечи и, кусаю губу, пытаясь погасить стоны. Не выходит. Наслаждение так отчаянно рвет меня на части, что вместе с бессвязными всхлипами с губ срывается его имя.
— Pisdetz…. — эхом резонирует в ушах. Ощущаю между ног тугое давление эрекции и через секунду внутренности вспыхивают забытой болью наслаждения.
— Боже, Гас — предательски выводят губы, и в каждой части тела гремят фейерверки, празднуя наше соединение. Взрываются яркими искрами в голове, в животе, с сердце.
Гас не прекращает материться, пока трахает меня так, словно пытается сровнять со стеной. Рычит, сжимая зубами мое плечо; вонзает пальцы в бедра до болезненных синяков.
— Скажи, что хочешь меня. — хрипит рядом с моим ухом. Стискивает ладонями мои ягодицы и загоняет член до упора длинным рывком.
Мотаю головой, проклиная себя за то, что вторая волна оргазма так быстро дает о себе знать нарастающей дрожью. И что пальцы сами ныряют в его чертовы спутанные волосы, и ступни сжимают его идеальную задницу.
— Говори. Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не скажешь эти гребанные три слова.
Пытаюсь злиться на него, но не могу. Все его горячая кожа на мне, его запах, его прикосновения — они делают меня слабой.
— Скажи. — рычит, врезаясь в меня так глубоко, что я вскрикиваю.
— Хочу тебя, — выдыхаю вместе с остатками кислорода.
В ответ Гас глухо стонет и крепко прижимается губами к моей ключице.
— Скажи, что любишь меня, стерва. Пожалуйста, блядь…соври мне.
Какой же он придурок.
— Я люблю тебя. — рвется из-за самого сердца.
Его плечи под моими пальцами дергаются, и дыхание на шее становится прерывистым и влажным. Его глухой шепот настолько тихий, что скорее всего, что это плод моего воображения:
— Я так люблю тебя, что мне больно, Сла-ва.
Горячие руки отрывают меня от стены и уже через секунду я лежу на полу, а Гас нависает надо мной сверху. Толкается так глубоко, что пальцы на ногах скручиваются. Прижимается ко мне губами и гладит по волосам, от чего сердце растекается в ванильную лужицу. Закрываю глаза и целиком сдаюсь на милость своей слабости: целую его в ответ и крепко стискиваю шею. Хочу забыть обо всем и жить в этом моменте. В котором он только мой без розовых шарфов и цепких когтей.
Кажется проходит вечность, когда Гас прерывает поцелуй и, отстранившись, встречается со мной глазами. В его взгляде так много знакомого тепла, что к переносице стремительно набегают слезы.
— Ты красивая, как снежинка, матрешка. — шепчет, касаясь пальцем моей щеки.
А вот они уже катятся. Чертов заграничный романтик.
Не хочу, чтобы он видел мою слабость, поэтому жмурю глаза и отворачиваю голову в сторону, принимая возобновившиеся толчки в себя. Жесткий пол больно натирает позвонки, так что начинает ломить кости, но эти минуты наедине с ним я бы на на что другое не променяла.