Новый Мир ( № 3 2000)

Пред окном с пчелиной позолотой

ИННА ЛИСНЯНСКАЯ

*

ПРЕД ОКНОМ С ПЧЕЛИНОЙ ПОЗОЛОТОЙ

* *

*

Павлу Крючкову.

Беспричинные слезы, это когда

Застревает всяческая ерунда

Рыбьей костью не в горле — в твоей душе,

Позабывшей, что косточка — не драже.

Ну а смех беспричинный, это когда

Видишь воду и знаешь, что это вода,

Видишь зиму и знаешь, что это зима

И что ты не выжила из ума.

Ну а смех и слезы, это когда

Исхитришься огонь добыть изо льда

И во тьме допотопной возжечь свечу,

Чтоб тебя похлопали по плечу.

2 октября 1999.

* *

*

Куст. Приоконный куст —

Радость для бедных уст, —

Можно сделать дуду

И упреждать беду.

Весть. Внезапная весть —

Басурманская месть:

Ждите от нас гостей —

Вам не собрать костей!

Век. Многовзрывный век.

Новый орды набег, —

Страх под ребрами сжат,

А дуда — как набат.

Сон. Провидящий сон.

Лучше бы я с пелен,

Как пропойца — вина,

Сна была лишена.

30 мая 1998.

* *

*

Вместе с осенью горю и холодею,

В две сопелочки задумчиво сопя:

Понапрасну ты затеяла затею

Наизнанку выворачивать себя.

Никому чужая тайна не в подмогу,

Никому богатство опыта не впрок —

И никто не заберет с собой в дорогу

Этой памяти-прапамяти мешок.

Все, что будет, не учтет всего, что было,

А иначе бы не двигалась земля.

Ой, гуляй, гуляй, осеннее светило,

Сердцевидными листочками пыля!

Человека человек не повторяет,

И времен не повторяют времена...

Будет заживо, — лишь песня допылает, —

Твоя память-перепамять сожжена.

19 октября 1999.

Брат

Осень была, как жар-птица, перната,

Знала наш тайный маршрут:

У твоего синеглазого брата

Мы находили приют.

Наша любовь не была бесприютной.

А в одиночестве жил

Нервный, и этим похожий на ртутный

Столбик, твой брат Михаил.

Ты говорил: в детстве младший мой братик,

Ангелокудрый блондин,

Всех очаровывал. Он математик,

Он не женат и один.

...Дни были тусклы, судьба не ласкала,

В смерти нашел он приют,

И над могилой оранжево-ало

Осени перья поют.

Я по нему, как по ангелу, плачу, —

Что же он знал на земле?

Артиллерийский расчет и задачу

Жить в человечьем тепле.

7 октября 1999.

Жалоба

Я люблю, но ты не знаешь,

Я зову, но ты не слышишь,

За чужой спиной витаешь,

Над чужим дыханьем дышишь.

Чьим внимаешь ты тревогам,

Чьей задачей озадачен?

Глупый ангел мой, ты Богом

Мне в хранители назначен.

Жалуюсь я и в записке

В паутине Интернета:

Сколько можно без прописки

Околачиваться где-то?

Наконец ты будешь возле, —

Вызван жалобой великой, —

И окажется, что вовсе

Ты не ангел, а калика,

Что изранен, и что раны

Всяких крыльев мне дороже,

И что мне нужней охраны

В безымянном бездорожье

Врачевать тебя.

20 октября 1999.

* *

*

Слежались архаика, суржик и сленг

Не хуже валежника...

Усталое, будто бы мартовский снег,

Сознанье мое ожидает подснежника.

Едва уловимо дыханье цветка,

Едва уловимая —

Расцветка, — так пахнут над снегом века,

Так выглядит имя навеки любимое.

И все, что слежалось, вдохнет новизну,

А имя засветится,

И я вечереющим словом рискну

К подснежнику утреннему присоседиться.

2 октября 1999.

Письмо

Меж нами — все более писем,

Все менее длительных встреч,

Давай же прощеньем возвысим

Все то, что возможно сберечь.

У встреч наших привкус миндальный,

Миндаль — ядовитый орех,

В нем грех мой и давний и дальний,

Увы, материнский мой грех.

У моря, где ты подрастала,

Мы мало бывали вдвоем,

Я сказок тебе не читала —

Стихи запивала вином.

Ссылаюсь на давность и дальность,

И все-таки вечность подряд

Меж нами, как злая реальность,

Те детские сказки стоят.

И памятью слезы ты множишь,

А я множу соли в кости...

Прости меня, если ты можешь,

И если не можешь — прости.

7 октября 1999.

* *

*

Настолько раскидиста осень, что мы

С листвою и птицами вместе парим

Поверх разуменья толпы и молвы,

Где всякий огонь превращается в дым.

Вкруг листьев — взамен обручальных колец —

Нам дым дорисует сюжет неплохой:

Я помню тебя, словно книгу слепец,

Ты помнишь меня, словно скрипку глухой.

И в этом загвоздка, и в этом залог

Того, что мы видимся только во сне.

А птицы, а листья летящих дорог

Без нас хороши в золотистом окне.

21 октября 1999.

Голос

1

Говорю сама себе: не кисни

Перед угасающим окном,

Смерти нет, поскольку после жизни —

Снова жизнь, но в облике ином.

То, что тенью было, станет светом,

Станет эхо голосом моим,

Из жилья жемчужины воздетым

К берегам, как небо, голубым.

Говорю себе: сиди работай

В мороке последних сигарет

Пред окном с пчелиной позолотой,

Перед сном, в котором смерти нет.

2

Крыла твои — камыши,

Плеча твои — перегной,

Прошу тебя, не спеши,

Ангел смерти, за мной.

А ты, который хранил

Жизнь мою, не сули

Взмахами белых крыл

Музыку вне земли.

И если солгу, что мне

Плоть моя не нужна,

То провинюсь втройне

И трижды буду грешна.

О Боже, к Тебе приду

В горе, что признаю, —

Мне лучше в земном аду,

Чем у Тебя в раю.

3

Мне слышен голос из-под снега:

Не сорок дён,

А сорок зим — душе до брега,

До райских до окон!

И воздух я перекрестила,

А между тем

Блестит в снегу твоя могила,

Как храм из хризантем.

И снова слышу голос давний,

Как наяву:

Мне гроб — ковчег, забиты ставни,

Я сорок зим плыву.

Не тронут ни водой подземной

И ни червем,

Отсюда вижу луч полдневный

И страх в зрачке твоем.

Не бойся! Голос мой — предвестье,

И повторю:

Тебе у райского предместья

Я окна отворю.

3 октября 1999.

* *

*

На слова мой век разменян

И летит, как вьюга:

Друг от слабости надменен, —

Пожалею друга.

Я не вследствие недуга

Жалостью крылата:

Спесь бессилием чревата, —

Пожалею брата.

В нищете гнездится злоба, —

И сестрицу злую

Пожалею, — в глаза оба

Песней поцелую.

Грех на святости алеет —

Оставляет метку, —

Пожалею, пожалею

Я свою соседку.

А за то, что в зимнем бреде

Правда еле тлеет, —

И меня на этом свете

Кто-нибудь жалеет.

8 октября 1999.

Черный год

Кто пред скинией пропляшет

В этот черный год?

Дождик мочит, время пашет,

Вечность жнет.

Кто себя в благую жертву

Нынче принесет?

Время косит, вечность жатву

Соберет.

Ветер сеет, косит время.

Кто ж кропит росой

Человеческое племя

Под косой?

19 октября 1999.

Свеча

Горит свеча, не видя ничего, —

Ни Матерь Божью, ни ее Младенца,

Свеча слепа от света своего,

От фитильком пропущенного сердца

Сквозь стеарин. Но слышит, как молюсь,

В словах одних и тех же повторяясь:

“Прости, Господь, помилуй нашу Русь!”

И чувствует — молюсь, над ней склоняясь.

И лишь когда свеча почти сгорит,

Черноресничным всмотрится огарком

В два лика, пред которыми стоит, —

И свет свой обнаружит в нимбе ярком.

Отметит мельком то, что я жива,

Что, в сущности, одно творили дело:

Я пыл души влагала во слова,

Она во славу Господа горела.

1 ноября 1999.

Лиснянская Инна Львовна родилась в Баку. Автор поэтических книг, вышедших в России, Франции, США. В последние годы пишет и прозу. Лауреат литературной премии Александра Солженицына и Государственной премии России. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.