Новый Мир ( № 7 2009)

Периодика

“АПН”, “Ведомости — Пятница”, “Взгляд”, “Время новостей”, “Город 812”, “День литературы”, “Дружба народов”, “Завтра”, “Искусство кино”, “Книжный квартал”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”,

“НГ Ex libris”, “Нева”, “Неприкосновенный запас”, “Новая газета”, “Новая Юность”, “Новое литературное обозрение”, “Октябрь”, “OpenSpace”, “ПИТЕРBOOK”, “Российская газета”, “Русский Журнал”, “Русский Newsweek”, “Русский Обозреватель”, “Свободная среда”, “TextOnly”, “Урал”, “Частный

корреспондент”, “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”

Александр Агеев. Записная книжка. Подготовка текста С. Агеева и И. Кукулина, публикация С. Агеева, комментарии И. Кукулина при участии Г. Дашевского и С. Чупринина. — “Новое литературное обозрение”, 2009, № 94 < http://magazines.russ.ru/nlo >.

“Я все понимаю — инфляция, неуверенность в завтрашнем дне и т. д. Только одно непонятно: почему одни и те же корректоры пропускают сейчас опечаток в три раза больше, чем при „старом режиме”?”

Здесь же — библиографический список публикаций А. Агеева (составил А. Рейтблат при участии С. Агеева и О. Шурыгиной), а также отклики Леонида Зорина и Евгения Шкловского на смерть Александра Агеева (1956 — 2008).

Михаил Айзенберг. Сейчас пойдет стекло. — “ OpenSpace ”, 2009, 13 апреля < http://www.openspace.ru >.

“Есть авторы, которые используют поэтическую форму как простую тару, в которой можно донести до читателя (а чаще слушателя) интересное содержание. Тара, как правило, ветхая: просто „стихи” в обычном понимании — некоторый размер, кое-какая рифмовка. Но, должно быть, и там бродит свое вино; кому-то эти стихи кажутся замечательными и важными для них. Сейчас таких людей довольно много, больше, чем раньше. Поэзия, как известно, область свободы и не запрещает считать стихами самые разные вещи, вплоть до рифмованной юмористики. Но отсутствие точной терминологии страшно затрудняет разговор, поэтому хорошо бы все называть своими именами, пытаясь заранее „отделить козлищ от плевел” (как выразился на недавнем литературном вечере поэт В. Куллэ)”.

Александр Архангельский. Памяти Алексея Парщикова. — “Время новостей”, 2009, № 57, 6 апреля < http://www.vremya.ru >.

“Это было, и это повториться уже не может. Поэта Алексея Парщикова вынесло на поверхность литературного процесса в последние минуты советской власти. Когда уже можно было выламываться из канона, а все механизмы продвижения поэтов еще продолжали действовать. В одну секунду он стал не просто знаменитым — общеизвестным. Я очень точно помню этот мгновенный переброс из одного состояния в другое”.

“А смерть как самый лучший, самый беспощадный проявитель мгновенно обнаружила новое содержание в его старых стихах”.

Андрей Архангельский. Защитим “Дом-2”. — “Взгляд”, 2009, 16 апреля < http://www.vz.ru >.

“А тем, кто говорит, что свобода не есть распущенность или аморальность, ответим: ошибаетесь, дорогие. Именно моральная и прочая распущенность и является „свободой” для большинства людей, которые являются не теоретиками, а практиками.

В 90 % случаев пошлость, низость и моральная грязь есть прямое следствие практического применения и понимания свободы <...> Именно этого — что не бывает свободы без распущенности — не хотят понять у нас”.

Андрей Архангельский. Кино про майора Евсюкова. — “Взгляд”, 2009, 30 апреля.

“<...> одна из главных задач современного искусства, без дураков: предупреждать о той мере зла, которая находится в каждом из нас”.

Юрий Архипов. Осуществленная мечта Рильке. — “Литературная Россия”, 2009, № 14, 10 апреля < http://www.litrossia.ru >.

“Мне он [Юрий Кузнецов], признаться, всегда напоминал чуть ли не Голема. Воспетого земляком Рильке немецким пражанином Майринком. Всегда был загадочно молчалив, статуарно недвижим. Глыба из глины. Или: каменное изваяние, овеянное ветрами дикого поля”.

Дмитрий Бак. Сто поэтов начала столетия. — “Октябрь”, 2009, № 2 < http://magazines.russ.ru/october >.

“<...> попросту очертить границы современной „территории поэзии” ( Terra poesis ), попытаться дать моментальный снимок нынешней поэтической ситуации во всем ее разнообразии и пестроте. Время публикаций, о которых пойдет речь, условно ограничено 2000-ми годами — отсюда и заглавие рубрики, прозрачно отсылающее к классическому термину „конец столетия” ( fin de siаеcle ), бытовавшему на стыке веков ХХ и XIX”.

“Для подобного намерения есть идеальный образец в прошлом — классический цикл рецензий на выходящие в свет поэтические сборники, публиковавшийся Николаем Гумилевым в журнале „Аполлон” в 1909 — 1916 годах под названием „Письма о русской поэзии””.

“Перечень имен поэтов в основном сложился благодаря работе над антологией поэзии последних лет, в которую должны войти примерно сто современных стихотворцев, каждый из которых будет представлен одним стихотворением”.

В первом выпуске — Василий Аксенов, Ксения Щербино и Санджар Янышев . В мартовском номере “Октября” — Михаил Айзенберг, Максим Амелин, Глеб Шульпяков и Татьяна Щербина .

Павел Басинский. Два бойца. Наталья Солженицына предоставила “РГ” неизвестный текст Александра Солженицына о Викторе Астафьеве. — “Российская газета”, 2009, 27 апреля < http://www.rg.ru >.

Премия Александра Солженицына была присуждена посмертно Виктору Петровичу Астафьеву. На торжественной церемонии Наталья Солженицына впервые прочитала неизвестный текст Солженицына об Астафьеве из “Литературной коллекции”.

Цитирую: “В XIX веке в России в литературной общественности веяли порой и такие вопрошения, размышления: вот насытились мы литературой дворянской, последовала за ней и купеческая и разночинская, — а когда-нибудь придут же авторы и из самой гущи народа (впрочем, уже и тогда пришел Кольцов) — и каковы они будут? Когда мужик заговорит сам — что он нам скажет? Они и пришли — но не в казенно-„пролетарской” литературе, не в суетливой РАППовской колонне. Пришли сначала свежей поэтической цепочкой, но возмущенно подавлены большевицкой властью, да чуть не все затолканы под суд да в ссылку, — и глотки пролетарские перекричали их. С тем вошли мы и в Великую войну... А предожиданный мужик молча попер не в газетные редакции — а в миллионные, безмолвные красноармейские ряды. И чтоб им проявиться и подать свой истинный голос — надо было уцелеть в военной мясорубке, не домереть и в госпиталях — и потом еще годы и годы возвращаться в сознание и открыть в себе способность к речи и письму. Среди них — неспешно проявился и Виктор Астафьев”.

Владимир Близнеков. Йорг Хайдер — символ нового европейского порядка. — “Русский Журнал”, 2009, 17 апреля < http://russ.ru >.

“Интересным образом именно идея приятия гомосексуализма, а не Холокост (который до сих пор отрицают ультраправые европейцы), стала тем консенсусом, который объединил весь спектр политических сил современной Европы, включая откровенных симпатизантов наследия Третьего рейха. Таким образом, свобода сексуальной ориентации стала краеугольным камнем для будущего построения европейского политического и культурного единства”.

“Таким образом, Европа в политическом и культурном измерении окончательно решила „христианский вопрос” и возвратилась на круги своя к ценностям античного и варварского язычества, в качестве некоего исходного пункта для дальнейшего развития, т. е. сбросила свою устаревшую христианскую форму или свое внешнее, как хамелеон регулярно меняет кожу, и находится в процессе создания новых или модифицированных старых форм и переоценки всех ценностей. Но при этом нет совершенно никаких оснований полагать, что сущность Европы, ее характер, ее душа или внутреннее старого континента претерпело хотя бы малейшее существенное изменение”.

Владимир Бондаренко. Литературные мечтания. — “Литературная Россия”, 2009, № 14, 10 апреля.

“Я пока еще — реальный критик, из последних сил стараюсь отслеживать движение современной литературы. <...> Раньше было легче, отслеживай все ведущие толстые журналы и изредка просматривай областные, садись и пиши. Сейчас давно уже толстые журналы не определяют реальную литературу. Нет смысла печататься в журнале, если книга выходит через три месяца. И потому почти вся современная молодая проза прорвалась в большую литературу, минуя журналы. Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Михаил Елизаров, Денис Коваленко, Герман Садулаев, Роман Сенчин, Аркадий Бабченко, Денис Гуцко и другие (курсив мой. — А. В. )”.

Да неужели?!

Борис Борисов. Да здравствует Холодная Война! — “Русский Обозреватель”, 2009, 17 апреля < http://www.rus-obr.ru >.

“<...> сама позиция игроков настолько не равна, и карты так легли, что само начало любых разоруженческих игр с Западом означает неминуемый проигрыш. Единственный выход для России — немедленный переход от переговоров к массированной гонке вооружений, и прежде всего ракетно-ядерных, полное, до основания, разрушение т. н. „системы мер доверия в стратегической области”, возврат к нерегулируемому и неконтролируемому ядерному вооружению, с сокрытым от потенциального противника и количеством, и характеристиками, и фактам размещения ядерных сил, создание ситуации стратегической неопределенности, включая неопределенность размещения наших ядерных сил по регионам и странам-союзникам, включая непризнанные территории, жестко зачищенные от всякого международного присутствия”.

“Нет ни одного русского хай-тек проекта, который стоил бы сотни миллиардов, был осуществим и самоокупаем — кроме проекта ракетно-ядерного.

“<...> с западной русофобией бороться не нужно, ее, напротив, надо поддерживать, холить и лелеять, она — наше важное конкурентное преимущество, один из важнейших национальных брендов, имеющих на самом деле огромную и нереализованную рыночную капитализацию. Исчезновение русофобии будет означать для нас внешнеполитическую катастрофу, будет признанием того факта, что Руси как иной цивилизации больше не существует”.

См. также: Борис Борисов, “Ядерный реванш” — “АПН”, 2009, 30 апреля .

Дмитрий Быков. Мир победившего анальгина. Сограждане, мы с литературой! Но без читателя. — “Новая газета”, 2009, № 40, 17 апреля < http://www.novayagazeta.ru >.

“Современная словесность — прежде всего отечественная — больше всего напоминает мне небольшую, но уверенно становящуюся на ноги фабрику по производству серьезных медикаментов, но больные думать забыли о лечении. Они довольствуются обезболивающими, согласны на пищевые добавки, в лучшем случае, на легкий наркотик, — но сама мысль о том, чтобы лечиться, подрывает основы их комфортного покамест существования. Им невдомек, что органы рано или поздно начнут отваливаться: нервные клетки надежно анестезированы при помощи Коэльо, Ахерн или Брауна”.

“Процесс этот в наших палестинах начался еще с Довлатова, но анальгетики становятся все грубей: Довлатов, при всей своей сознательно выбранной облегченности, был писателем”.

Возьмемся за ум, друзья! Материал подготовил Игорь Панин. — “Литературная газета”, 2009, № 18, 29 апреля < http://www.lgz.ru >.

В Литературном институте им. А. М. Горького прошел круглый стол, в котором участвовали ректор Литинститута Борис Николаевич Тарасов, главный редактор “Литературной газеты” Юрий Михайлович Поляков и председатель Союза писателей России Валерий Николаевич Ганичев. Цитирую:

“ Юрий Поляков: <...> А если вернуться к библиотекам, вот еще пример. Я был на фестивале „Литература и кино” в Гатчине. Меня пригласили выступить в юношеской библиотеке, где я заприметил бандероли, лежащие стопками. Я попросил открыть одну из бандеролей. Сверху была книга под названием „Четыре шага в бреду” — сборник, в который вошла жестко-эротическая проза известных французских писателей, которая до сих пор в самой Франции запрещена для массовых публикаций. Я не против такой литературы, я сам собираю эротическую литературу, и эта книга в моей коллекции имеется…

Валерий Ганичев: Юрий Михайлович, не говорите вслух…”

“Воспоминания об этом времени у каждого свои”. Дети и взрослые о Советском Союзе. Сочинения Белгородских школьников, комментарии писателя Ирины Богатыревой и социолога Бориса Дубина. — “Дружба народов”, 2009, № 3 < http://magazines.russ.ru/druzhba >.

5-й класс (1997—1998 годы рождения): “ Карина: Я знаю, что мои бабушка и дедушка жили в государстве. Государство было — Грузия. Я почти ничего не знаю о Советском Союзе. Сейчас не так, как раньше — все изменилось. Сейчас красовки, сотовые телефоны, одежда другая, квартиры и так далее”.

Мария Галина. “Писатель — всегда параноик”. Беседу вел Василий Владимирский. — “ПИТЕР ВООК ”, 2009, 17 апреля < http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub >.

“Парадоксально, но лично мне специальное образование, скорее, мешает. Я заметила, что когда смотрю „Свою Игру”, то с легкостью и быстро отвечаю на почти любые вопросы, кроме биологических. У меня происходит какой-то затор на выходе. Тем более, иногда я вижу, что сам вопрос сформулирован некорректно (а когда он сформулирован некорректно в других областях, я этого не вижу, потому что исхожу из некоей общепринятой обывательской суммы знаний, и тот, кто формулировал вопрос, исходил, вероятно, из нее же). Есть некие качества, которые получаешь с образованием, но помимо профессии — системное мышление, умение работать с материалом. Но это, скорее, моя личная особенность, а вот, например, Лем блестяще использовал полученные знания. Лем вообще был гений”.

Иветта Герасимчук. В поисках ускользающего разнообразия. Эссе. — “Новая Юность”, 2009, № 6 (87) < http://magazines.russ.ru/nov_yun >.

“Сами по себе антропогенные изменения не потеря для окружающего мира и Бога, создавшего бесконечное разнообразие, — для них вообще не существует потерь. Но для человека исчезновение хорошо знакомых ему крупиц бытия означает сокращение возможностей самоопределения”.

Федор Гиренок. Почему я антиглобалист. — “Завтра”, 2009, № 16, 15 апреля < http://zavtra.ru >.

Среди прочего: “Смысл — это неясная греза, галлюцинация. Каждый человек нуждается в определенной порции иллюзий, в определенных грезах, имеющих суггестивное действие на человека. Грезы могут быть разными. Одни из них ведут нас к договору с миром, к соглашению с наличным порядком вещей. И тогда мы принимаем этот мир, а он принимает нас, но так, что у нас появляются следы, рубцы, шрамы как напоминание о некогда состоявшемся договоре. Жизнь наша начинает носить осмысленный характер при условии, что мы непрерывно воспроизводим состоявшийся договор с миром. Но грезы могут быть и не от мира сего, и тогда мы не помещаемся вместе с ними в мире наличного. Нам приходится совершать трансгрессию, пересекать пределы своего существования, а это непрактично и больно”.

Василий Голованов. “Победа революции — это отказ от власти”. — “Новая газета”, 2009, № 34, 3 апреля.

“Мне повезло: я был дружен с Василием Васильевичем Налимовым, одним из участников анархического движения конца 20-х — начала 30-х, которых в нашей литературе называют анархистами-мистиками”.

“Словами Налимова: „…анархизм — не какая-то социально-политическая структура, а мировоззрение. В него следует вдумываться, а не поносить, потому что его изначальный преобладающий смысл состоит в праве личности сопротивляться насилию в любой его форме и защите права на свободу решений во всех сферах бытия — личной, социальной, научной, духовной…”. Как ученый-математик Василий Васильевич Налимов разработал учение о вероятностной теории смыслов, которое является основой его анархической методологии. Любое явление может быть понято только в широком контексте его вероятностных истолкований. Нет и не может быть „абсолютной истины”, так же как и единственно верного подхода к решению любой проблемы. В этом смысле анархия есть „нелинейная геометрия” революции. Она не знает „простых решений”. Собственно, практика современного анархизма во многом заключается в поиске нетривиального ответа на вызов времени”.

Наталья Гранцева. Шекспир и проблема третьестепенного. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 4 < http://magazines.russ.ru/neva >.

У. Х. Оден о Шекспире. Сонеты и математика. А также: “Однако все переводы [шекспировских сонетов на русский язык] имеют несколько существенных недостатков. Во-первых, являются не переводами текстов, а переводами „смыслов” текстов. А каждый переводчик видит „смысл” в меру своего разумения. Во-вторых, как всегда, кое-что переводчикам кажется „лишним” и „второстепенным” — это исключается из смысла текста. В-третьих, по заветам Вольтера русские переводчики, считающие Шекспира недостаточно изящным и ужасно грубым (варварская, дикая поэзия), всячески стремятся его „опарфюмерить” и ввести в цивилизованное русло. В результате „русский” Шекспир выглядит так, как выглядел бы просвещенный помещик средней руки, похожий на семидесятилетнего Пушкина. „Русский” Шекспир и изъясняется слогом пушкинской эпохи. Таким образом, читая русские переводы Шекспира, читатель почти ничего не узнает о Великом Барде”.

Екатерина Деготь. Новая перестройка. — “Ведомости — Пятница”, 2009, № 13, 10 апреля < http://friday.vedomosti.ru >.

“<...> если говорить о культурной сфере, то практически все, что было создано

в России за последние пятнадцать-двадцать лет, нужно выкинуть на помойку. Все это (в кино, литературе, искусстве, архитектуре) были попытки создать конкурентоспособный бренд. Среднее искусство для среднего класса, развлечение для усталого байера и трейдера, слегка интеллектуализированную рекламку. Представление о том, что культурное производство есть часть капиталистического производства, привело к ничтожеству и пустоте культурного продукта. Этот продукт может рядиться под что-то высокодуховное, но не выполняет своей главной функции — не ставит под вопрос мировой порядок, не провоцирует дискуссии, не создает зону свободы. Потому что при капитализме у культуры (как и у университетской науки) есть важнейшая функция: создать зону противостояния капитализму, пространство гуманизма, заповедник иных критериев. Культура — это легальная война с капитализмом в рамках созданных им же институтов”.

Вероника Долина. “Я человек, который поет стихи”. Беседу вела Алена Бондарева. — “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”, 2009, апрель < http://www.mdk-arbat.ru/magazines.aspx >.

“— Продолжите фразу: „Русский поэт сегодня…”

— С точки зрения его величавости, он скромен до ужаса. Что до предназначения — все равно так же, как было. Хорошо, если бы поэт служил только богу языка, не кланяясь крошечным идолам государства, не зависел от бюрократического аппарата того города или деревни, где живет”.

Засилье компьютерных романов. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 13, 9 апреля < http://exlibris.ng.ru >.

Говорит Валерия Нарбикова: “В 80-е это было ожидание, что приедет Мамлеев, который пишет ужасную чернуху и рассказы про вампиров, и что-то случится. А потом оказалось, что и чернуха у него не чернуха, и вампиры — не вампиры. Это декоративный писатель, у которого декоративная чернуха, декоративные вампиры. Нас этим не запугаешь”.

“Виктор Ерофеев — вполне европейский писатель, который может написать обо всем. Он может написать произведение из русской жизни, из французской, из своих путешествий. Он „клубный” писатель на все времена. Ерофеев, разумеется, никакой не стилист, не первооткрыватель, он светский писатель”.

“Вы не поверите, но я в прошлом году пять раз перечитала „Записки охотника” Тургенева”.

Александр Иванов. Депрессия как лекарство. — “ OpenSpace ”, 2009, 28 апреля < http://www.openspace.ru >.

“У меня скепсис в отношении России как целостной страны, но вот русскому языку точно не грозит стать мертвым. Мне кажется, что самое интересное просто будет проходить на окраинах: интересно бытование так называемого окраинного русского языка. Например, в Белоруссии или на Украине в русском появляется некая девиантность, он начинает функционировать чуть-чуть как чужой язык”.

“<...> в ближайшие 20 лет книга выйдет из зоны товарно-денежных отношений, она станет тем, что Маркс называл „сокровищем”. Книга перестанет быть предметом открытой коммуникации. <...> Люди, у которых будут книги — причем небольшое количество, потому что книг будет мало и они будут стоить дорого, — эти люди будут носителями тайного культа. Сейчас ведь книга пытается быть не вещью, а коммуникатором. И это путь в никуда. <...> Забавно, что параллельно с исчезновением книг они будут становиться все лучше и лучше”.

Инна Кабыш. Горечь свободы. Стихи. — “Дружба народов”, 2009, № 3.

…А ночами мне снится Советский Союз,

тот,

где мама моя моет вечную раму.

Юрий Каграманов. Мазепа и другие. Украина в поисках отцов-основателей. — “Дружба народов”, 2009, № 2.

“Психологический тип Мазепы глубоко чужд и даже враждебен основному направлению в украинском национально-освободительном движении, берущем начало в середине XIX века. Это направление можно назвать народническим, в широком смысле слова. Оно опиралось на простых казаков и селян, отношение к которым не лишено было у его представителей некоторой идеализации. Им был созвучен Шевченко, умевший передать поэтическую сторону жизни украинского села и оплакивавший его вечную недолю . Равным образом был им созвучен и гневный Шевченко, призывавший тряхнуть казачьей стариной — свiт запалити и прогнать всех бар, какого бы происхождения они ни были. Неудивительно, что Шевченко нигде не сказал доброго слова о Мазепе”.

Максим Кантор. Конфуз с цивилизацией. — “Новая газета”, 2009, № 39,

15 апреля.

“Все лидеры западного мира прошлого века только и занимались тем, что старались удержать европоцентричную модель мира в неподвижности — причем удержать любой ценой. <...> Стоит взглянуть на вещи в этой перспективе, как фигуры Гитлера и Франко, Муссолини и Салазара, Черчилля, де Голля, Рузвельта, — несмотря на разные взгляды, диаметрально несхожие декларации и т. п. — оказываются родственны в одном: в фанатичном желании торжества западного мира”.

“Подобно тому, как Рим рассыпался в прах под звуки лютни Нерона, в буйном веселии правящего класса, в языческих празднествах и кривлянии — так и новейшая цивилизация Запада, некогда родившая Гегеля и Маркса, уходит в историю под звуки эстрадных шлягеров, в блестках сервильного салонного авангарда, и даже оплакивать ее не хочется”.

“Собор Святого Петра в Риме был построен из камней Колизея, так произойдет еще раз, и еще, и еще. И вечно делается шаг от римских цирков к римской церкви, сказал однажды Пастернак, — и если у западной культуры остались силы, этот шаг сделают когда-нибудь снова”.

Когда нет жизни, нет и литературы, или Почему худло рядится в одежды байопика. Литературные события и тенденции 2008 года. В обсуждении участвуют: Роман Арбитман, Дмитрий Быков, Елена Иваницкая, Павел Крючков, Валентин Курбатов, Лиза Новикова. — “Дружба народов”, 2009, № 1.

Говорит Дмитрий Быков: “Роман Владимира Маканина „Асан” я читал с невероятным трудом и, каюсь, не увидел там высот и глубин, которые открылись некоторым коллегам; увидел, напротив, некоторые банальности, без которых вполне можно было обойтись. <...> В романе Маканина мне мешает умозрение, а еще больше мешает искусственный стиль, такой же выдуманный, как и концепция. Маканин — автор, перед которым я преклоняюсь, отдельные вещи которого давно и заслуженно считаются классикой, и было бы, по-моему, нечестно имитировать восторг. Маканин напишет еще много и удивит не раз. Андрей Геласимов опубликовал „Степных богов”, и это опять имитация литературы: грамотная, совершенно мертвая конструкция, где каждый диалог режет ухо. Так не говорят, не чувствуют, не живут, так действуют в сериалах — хороших, нет слов, но изначально форматных”.

О романе Андрея Геласимова, ставшего в июне 2009 года лауреатом премии “Национальный бестселлер”, см. рецензию Марии Скаф в настоящем номере “Нового мира”.

Екатерина Костицына. Рыба смотрит в лицо. Предисловие Геннадия Каневского. — “ TextOnly” , № 28 (2009, № 1) < http://textonly.ru >.

какой это был год

когда мы везли крестить тебя на санях

сорок первый или сорок второй

в каком году мы ехали домой

не превращаясь в прах

вперед спиной вперед спиной

Яан Кросс. Князь. Повесть. Перевод с эстонского Светлана Семененко. — “Дружба народов”, 2009, № 4.

“Я увидел его во время дневной раздачи на тринадцатом лагпункте в Инте, стоя под дождем, переходящим в снег, в октябре 1947 года. То есть под дождем стоял я, в то время как он — под крышей дощатой столовки. Мы как раз прибыли этапом из Ухты и, голодные, топтались в серой жидкой грязи перед воротами этой столовки, ожидая, когда нас впустят из-под дождя в укрытие, выдадут миску супа и мы сможем, держа горячую миску в руках, согреть ею руки, а ее содержимым — нутро”.

Дмитрий Крылов. Человек-государство. Мы думаем о государстве. Мы не думаем о себе. — “АПН”, 2009, 16 апреля < http://www.apn.ru >.

“При всем негативном и „инопланетном” отношении русских к власти, при всем неверии ей, она занимает центральное положение в образе мыслей. Государство, власть существует не вне, а внутри сознания. Они интернализованы русскими, и люди не мыслят себя без нее. Эти структуры сознания закладываются в семье в раннем возрасте и таким образом передаются из поколения в поколение. Отношение родителей и ребенка — это та матрица, в которой зашита парадигма взрослых отношений „личность — государство”. Важнейшей ее особенностью в русском случае нужно назвать то, что это отношения доминирования-подчинения, а не равноправия. <...> Отношений с властью у русских нет, есть зависимость от нее, есть обида на нее, но нет дистанции. Власть и государство у русских внутри сознания , и поэтому ей невозможно противиться”.

“Однажды осознав, что государство — это не теплая добрая мама, эти люди всю оставшуюся жизнь фактически не в состоянии действовать, так как это „открытие” парализует их полностью”.

См. также: Дмитрий Крылов, “Замкнутые длинные стратегии” — “АПН”, 2009, 31 марта.

Илья Кукулин. Обмен ролями. — “ OpenSpace”, 2009, 27 апреля < http://www.openspace.ru >.

“Поэзия и проза в своих функциях в нынешней России словно бы поменялись ролями. Проза эмоционально, а не аналитически свидетельствует о травматичности, болезненности общественного сознания, о всевозможных страхах и неврозах. Поэзия же анализирует, свидетельствует, ищет метафоры переходных психологических состояний”.

“Федор Сваровский часто пишет в своих стихах о психологии человека после исторической катастрофы. Такое бедствие у Сваровского, как правило, предстает как заведомо условное: вымышленная, фантастическая война с какими-нибудь космическими пришельцами или локальный конфликт в каком-нибудь дальнем экзотическом государстве. Однако само состояние человека, пережившего слом привычного порядка жизни и ждущего новых бед — или, напротив, считающего бедствия законченными навсегда, подсчитывающего раны и счастливого потому, что удалось спастись, у Сваровского показано очень точно. Не менее важно то, что благодаря фантастическому или экзотическому антуражу такое состояние человека всегда реконструируется как не единственно возможное — как одно из нескольких вообразимых”.

Виталий Куренной. Порнография и отчуждение от мира. Голая видимость. — “Частный корреспондент”, 2009, 24 апреля < http://www.chaskor.ru >.

“Примерно каждый восьмой сайт в Сети является порнографическим (статистика, конечно, приблизительная), а каждый четвертый запрос к поисковым системам связан с порноконтентом. В первой половине 1990-х Интернет вообще правильнее было бы называть „порнонет”: 80% его трафика были так или иначе связаны с порнографией. <...> Ответом на массовый запрос удовлетворения сексуального желания стало проектирование и запуск в тираж виртуальной порновселенной, которая по своему композиционному, визуальному, сценарному и фабульному разнообразию превосходит любую мыслимую сексуальную и эротическую повседневность”.

“Действительный секс не выглядит так, как он выглядит в порнографии. Порнография слишком „идеальна”, чтобы с ней могла сравниться какая-то реальность. Попытка выйти в эту самую реальность оборачивается курьезом, неприятностью или безумием — так, как это изобразил Стэнли Кубрик („С широко закрытыми глазами”)”.

“<...> если книжная порнография все еще заставляет работать фантазию, то поток визуальной порнографии делает ненужным даже работу сексуального воображения — оно просто не может с ней тягаться. Субъект остается наедине с визуальным образом, который не требует от него никакого обращения к реальности, к миру живых сексуальных объектов. Культура эротического соблазна, столь тесно связанная с системой религиозных норм и запретов, улетучивается”.

Олег Лукошин. Капитализм. Повесть-комикс. — “Урал”, Екатеринбург, 2009, № 4 < http://magazines.russ.ru/ural >.

“— Максим! — выставив руки вперед, убаюкивающе говорил ему Денис. — Ты переутомился. Ты устал. Тебе надо успокоиться, отдохнуть. Причина не в капитализме, причина в твоей нервной системе и богатом воображении. Нельзя делить весь мир на черное и белое, на добро и зло.

— Можно, — процедил сквозь зубы Максим. — Я — добро, а ты — зло. Добро всегда побеждает зло.

Он прицелился и нажал на спусковой крючок”.

Первая глава повести-комикса называется “На хер”, последняя — “Конец капитализма”.

Автор (1974 г. р.) живет в Нижнекамске, “пишет с раннего детства”.

Игорь Манцов. Про разврат. Но без клубнички. — “Частный корреспондент”, 2009, 13 апреля < http://www.chaskor.ru >.

“Посмотрите мульты про крокодила Гену и его друзей внимательно: это одновременно инструкция по адаптации в комплекте с ролевой игрой, отчет о проделанной работе, системный анализ и даже список предлагаемых мероприятий. Представлены все основные социальные типы: от городской умницы Шапокляк, усилиями и в интересах которой будет осуществляться впоследствии перестройка, до деревенщины Чебурашки, совершенно потерявшейся в новой среде, утратившей свои имя, породу и даже пол”.

“Еще в 60-е, когда Советский Союз решил встроиться в цивилизацию, поставив задачу „догнать и перегнать”, отечественные грамотные выбрали себе уютный культурный образец — Чехова. Такого Чехова, какого они себе нафантазировали. И в театре, и в кино стали множиться уютные усадебки, в которых хорошо одетые непролетарии с одухотворенными лицами упивались новыми возможностями. Вся эта чеховиана, невероятно талантливая, как у Эфроса, или менее талантливая, как у сотен других мастеров искусств, выполняла функцию ролевой игры для грамотных и для возжелавшей перекраски-перестройки партийной номенклатуры. Репетиция счастливой корпоративной будущности, о да! В своей чеховской картине [„Неоконченная пьеса...”] злой и проницательный Никита Михалков уделал этот миф , за что ему, как говорится, респект. Михалков выдал абсолютно безжалостную ленту о современном грамотном слое, который был известен ему досконально. Михалков показал, что ролевые игры, конечно, возможны, но последствия ролевых игр будут плачевны. Что дореволюционная усадьба — миф, который не воплотить”.

Борис Межуев. Цымбурский и Шпенглер. — “Русский Журнал”, 2009, 29 апреля < http://www.russ.ru >.

“Я думаю, страшная болезнь и связанные с ней обстоятельства во многом избавили Вадима Леонидовича от мучительного выбора в пользу или против власти. Он позволил себе в самом конце жизни этот выбор просто не делать. Последнее, что я слышал из его уст о „путинщине”, было следующее: этот режим плох, все имеющиеся ему альтернативы в настоящее время еще хуже. Я был вполне готов согласиться с этим выводом. Однако этой констатацией нельзя ограничиться. Не видя конкретно политической альтернативы существующему положению вещей в России, Цымбурский безусловно задумывался об альтернативе исторической. <...> Поэтому для того, чтобы четко представить себе политическое мировоззрение Цымбурского во всей его полноте, невозможно обойти стороной и увлечение автора „Острова России” творчеством немецкого философа”.

См. эту статью также: “Русский Обозреватель”, 2009, 17 и 22 апреля, 5 мая .

Андрей Окара. “Остров Россия”. Геополитическое сказание о граде Китеже. — “Русский Журнал”, 2009, 14 апреля < http://www.russ.ru >.

“Вероятно, через некоторое время фигура Цымбурского будет осмыслена не только в российском, но и в мировом контексте — его назовут одним из ведущих мировых интеллектуалов начала XXI века”.

“Мне тогда казалось (и кажется до сих пор), что Цымбурский по мировоззрению и особенно по мироощущению был гностиком . <...> Именно потому о своей болезни и о том, что он нее нельзя излечиться — можно лишь немного задержаться среди живущих, говорил иронично — без трагизма, страха и паники. Возможно, его самая известная концепция России-как-Острова — это именно мироощущение гностика, тяготящегося обилием, размерами и постоянным расползанием тварного мира и жаждущего скорее обрести своей небольшой участок Земли Обетованной и никого чужого туда не впускать”.

“Вадим Цымбурский не был сторонником учения об апокатастасисе и не верил, что Господь в конце концов таки спасет всех без исключения грешников. А об Аде и Рае у него были весьма жесткие и радикальные представления. Когда-то он даже заметил, что Освенцим и ГУЛАГ в сравнении с Адом — это просто санатории”.

Юрий Павлов. Мемуары шестидесятников: взгляд из Армавира. — “День литературы”, 2009, № 4, апрель < http://zavtra.ru >.

“Отвечая на различные упреки, раздающиеся в адрес „шестидесятников” в последние годы, Евгений Александрович заявляет: „Про нас, шестидесятников, порой сквозь зубы говорят, что наша смелость была ‘санкционированной‘. Это зависть к тому, как нас любили. Нам никто ничего не дарил — мы брали боем каждый сантиметр территории свободы”. По логике Евтушенко, и Анна Ахматова попадает в завистники поэта. Она, свидетельствует Лидия Чуковская, довольно критично отзывалась о Евгении Александровиче как человеке и поэте. Показательно, что на утверждение Чуковской: „Начальство их недолюбливает”, — Ахматова отреагировала так: „Вздор! Их посылают на Кубу! И каждый день делают им рекламу в газетах. Так ли у нас поступают с поэтами, когда начальство не жалует их на самом деле!”” (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. — Санкт-Петербург, 1996)”.

Писателю пригодится любая чушь. Евгений Попов о сибирском диалекте, мате и детских вопросах. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 16, 30 апреля.

Говорит Евгений Попов: “Помню встречу с Валентином Катаевым, которого я уважаю как писателя, но не как общественного деятеля. Катаева спросили: как же так, раньше он восхвалял советскую власть, а в последних книгах стал отзываться о ней критически. Он сначала сделал вид, что оглох. А когда наглый молодой человек повторил свой вопрос…

— Это были вы?

— Нет, что вы. Я всегда был скромным… То он посмотрел на наглеца и сказал: это детский вопрос. Я так потом и назвал свою статью к 100-летию Катаева — „Детский вопрос и тайна Валентина Катаева”. Когда Феликсу Кузнецову задавали тот же вопрос, он отвечал, что у него ролевое сознание. То есть он играл роль, допустим, секретаря Московской писательской организации, а теперь играет, например, роль директора Института мировой литературы”.

Почему исчез спрос на мужество. Беседовал Андрей Рудалёв. — “Литературная Россия”, 2009, № 16, 24 апреля.

Говорит Илья Плеханов, главный редактор альманаха “Искусство войны”: “Я-то считаю, что заказ на мужество в обществе есть, он есть у читателей, у общества, но его нет в сложившейся литературной среде”.

“Я давно замечаю, что люди в массовом порядке скачивают и распечатывают современную военную литературу с ветеранских сайтов, раздают эти распечатки, дарят, обсуждают. Я видел наши альманахи буквально зачитанными до дыр, прошедшими через сотни рук. Ничего подобного не наблюдаю ни в отношении толстых литературных журналов, ни в отношении вообще какого-либо другого жанра литературы. Все это напоминает какой-нибудь самиздат и распечатки советских времен. Вот это альтернативное и неформальное человеческое распространение популярности военной литературы в стране очень показательно”.

“Не так давно я начал сталкиваться в литературной среде с расхожей недовольной фразой, что пишущие ветераны просто „метят свою территорию”. Причина у этой фразы одна: страх. Страх, что появляется живая литература о настоящих живых героях, и страх, что теперь станет труднее вешать лапшу на уши на тему войны”.

“Производство правды — жестокое дело”. Беседу вела Елена Дьякова. — “Новая газета”, 2009, № 45, 29 апреля.

Говорит прозаик Александр Терехов: “Я не коллекционер. Хотя если бы у меня было несколько жизней, я бы обязательно написал веселую книгу о собирателях советской военной игрушки. С одной стороны, это достаточное открытое, пестрое сообщество, размещающееся на земле бывшего Советского Союза, — человек двести, в котором довольно много отставников из армии и органов. С другой стороны, внутри этого разношерстного племени есть закрытая структура — клуб имени маршала Ворошилова,

в котором состоят хорошо если человек десять, и они, я думаю, в основном и держат в своих руках самое ценное, что есть среди советских солдатиков: солдатиков тридцатых и сороковых годов. Это таинственные, исключительно серьезные люди, которые помимо тайных знаний обладают теперь еще и несметными капиталами, поскольку цены на солдатиков невероятно выросли за последние годы…”

Александр Пятигорский. Контуры будущих форм политического мышления. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 1 (63) < http://magazines.russ.ru/nz >.

“<...> сегодня политическое будущее планеты описывается на языке ее политического прошлого, а точнее на языке, которым политики и политические мыслители описывают политическое прошлое той же планеты”.

“Я думаю, что наиболее перспективной может оказаться именно слабоспециализированная интеллектуальная элита, которая нужна, прежде всего, самой себе . Она будет естественным „местом” для тех, кто является интеллектуалом по своей индивидуальной природе, а не по социальной функции”.

Евгений Рейн. “Россия — мое родное пространство”. Беседу вел Игорь Панин. — “Литературная газета”, 2009, № 15, 8 — 14 апреля.

“Я знаю одного поэта, у которого абсолютно гладкая и счастливая судьба, — это Саша Кушнер”.

“Может, меня не надо было издавать в 25 лет, но ждать до 49 — это очень тяжело”.

“Мемуаров в классическом понимании у меня нет, но если Бог даст еще пожить, то, возможно, напишу. Делать-то мне сейчас особенно нечего…”

“Когда мы встретились, он [Бродский] был совершенно начинающий поэт, еще не нашедший ни своей стилистики, ни своего языка. Он писал какие-то странные подражания международной поэзии, выходящей в журнале „Иностранная литература”. Там публиковали Пабло Неруду, Яниса Рицоса, Назыма Хикмета и так далее… В то же время он был талантлив, и для меня это было совершенно очевидно. И на каком-то раннем этапе я, конечно, имел для него большое значение. И в плане эрудиции, и вообще. Когда мы познакомились, он почти не знал поэзии начала XX века, это все к нему пришло от меня”.

“Брайтон на меня произвел жуткое впечатление. Это такая низкопробная Одесса. Гораздо хуже, чем Одесса настоящая”.

Михаил Ремизов. Еще раз о режиме искусственной деполитизации. — “АПН”, 2009, 16 апреля < http://www.apn.ru >.

“Россия беременна каким-то движением, которое сделает заявку на создание атмосферы новой требовательности в отношениях между обществом и государством. Сначала — требовательности народа в отношении государства, а затем — государства в отношении различных слоев общества. Это своего рода этическая революция, которая может и должна быть популистской. Именно политический популизм способен связать общество и государство, создать между ними сначала эмоциональную, а потом институциональную связь”.

“Общество пришло в движение, и нужно дать ему механизмы здоровой политической самореализации. Но если такой возможности не будет создано, то общество, к сожалению, не взорвется бунтом или революцией. На протяжении всех минувших лет русской формой бунта были эскапизм и десоциализация. Они и станут ответом на невозможность политического участия. И это гораздо страшнее, чем любая революция”.

Сергей Роганов. Утки-гомосексуалисты: кризис философии. — “Русский Журнал”, 2009, 8 апреля < http://www.russ.ru >.

“Человек самосознает себя как родовое существо, то есть как множественное существо, как существо в коммуникации поколений, а не профессиональных или иных других сообществ. Он может развиваться только как род, как родовое существо. То есть говорить о благополучии или духовном и физическом здоровье отдельного индивида не просто бессмысленно, но и опасно для самой человеческой природы. <...> И уж тем более, ориентироваться на благополучие отдельного свободного индивида как на показатель здоровья общества, нации, этноса — бессмысленно”.

Вадим Руднев. “Я не верю в ХХI век”. Реальный мир не существует вне познающего его сознания. Беседовала Ольга Балла.— “Частный корреспондент”, 2009, 15 апреля < http://www.chaskor.ru >.

“<...> очень хорошо сказал Лакан: норма — это просто очень хорошо адаптированный психоз. Никакой нормы на самом деле нет. Есть симуляция нормы”.

“Да, мне кажется, по-настоящему страшная, кафкианская шизофрения позади. Вот, скажем, Даниил Андреев — это еще настоящая шизофрения, страшная, чувствуется, что человек действительно страдает, болеет… А, например, Жиль Делез, который тоже по своему причудливому мышлению шизофреник, — он все-таки, как говорит Толстой, „пугает, а мне не страшно”, хотя и жутко интересно, хотя и ничего не понимаешь при этом. Если говорить о главном психическом расстройстве новой, постшизофренической эпохи, то, видимо, это прежде всего будет шизотипическое расстройство личности, полифонический характер”.

“Нет, электронная книга — ни за что! Распечатка — это тоже как-то позорно. Основательности нет. Надо, чтобы были обложка, переплет… Моя жена считает, что книг скоро вообще не будет; а я думаю, что в конце концов как виниловые пластинки в эру звукозаписи стали редкими и модными, так и книги, когда в них отпадет надобность, станут по-настоящему необходимы”.

“Витгенштейн вообще, я думаю, плевался бы и не пользовался Интернетом”.

“Но вообще, я не верю, что XXI век наступил. Не вижу я его. Он пока еще никаких позитивных событий, мне кажется, не дал. Я думаю, мы до сих пор еще в ХХ. Никаких перспектив для себя, в частности, — для мыслящего человека ХХ века — я не вижу. Может быть, я слишком рано родился и поэтому как-то застрял в этом столетии — я его, кстати, очень люблю, несмотря на все его ужасы и кошмары, которые я разделяю и болею за них. <...> А с XXI веком мне хреново — ничего не поделаешь”.

Вячеслав Рыбаков. “Речь идет о жизни и смерти человечества”. Беседу вел Василий Владимирский. — “ПИТЕР ВООК ”, 2009, 5 апреля < http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub >.

“Помните, в „Возвращении со звезд” Эл Брегг рассказывает, почему во время полета не читал художественных книг, а в конце концов занялся математикой, не имея к ней поначалу ни малейшей склонности? „Когда связь с Землей полностью прервалась и мы повисли вот так, совершенно неподвижно по отношению к звездам — читать, как какой-то Петер нервно курил папиросу и мучился вопросом, придет ли Люси, и как она вошла, и на ней были перчатки... Сначала смеешься совершенно идиотским смехом, а потом просто злость разбирает”. Вот так примерно я теперь, за редкими исключениями, читаю нынешнюю фантастику. С той лишь разницей, что вместо Люси и перчаток у нас... нужное вписать”.

“Я все ждал: когда же интеллигенты до Гагарина доберутся? <...> Дождался: Герман-младший сдюжил „Бумажного солдата”. Ложь на лжи, даже просто по-человечески”.

Павел Святенков. Обитаемый остров. Памяти Гая Гаала. — “АПН”, 2009,

28 апреля < http://www.apn.ru >.

“Дело в том, что [роман] „Обитаемый остров” — порождение интеллигентско-спецслужбистской утопии. Код этого мира — избранность. Непреодолимая пропасть между теми, кто избран, и… просто „людьми” <...> Именно поэтому судьба Гая Гаала предрешена. В самом деле, он — „быдло”. То есть не землянин. И не выродок (это местечковый, инопланетный аналог избранных). А „простой парень, как ты или я”...”

“Но сведение сюжета к спецслужбистско-интеллигентской интриге начисто убивает и фильм и роман. К чему нам спор богов между собою? <...> Кольцо Всевластья нужно уничтожить. Герои Стругацких же, не понимая этого, долго и нудно борются за обладанием им. <...> „Моя прелессссссссссссссссссть””.

Роман Сенчин. Елтышевы. Роман. — “Дружба народов”, 2009, № 3, 4.

“Подобно многим своим сверстникам, Николай Михайлович Елтышев большую часть жизни считал, что нужно вести себя по-человечески, исполнять свои обязанности и за это постепенно будешь вознаграждаться...”

Сергей Сергеев. Еще раз о русской классике. Великий русский миф. — “АПН”, 2009, 15 апреля < http://www.apn.ru >.

“Сколько, скажем, переведено чернил и бумаги ради восторженного превознесения „всечеловечности” Пушкинской речи Достоевского как уникального русского бренда. Идеализирующий глаз упорно не хочет замечать, что в ней черным по белому говорится о братстве только с „народами арийского племени”, о Востоке же Федор Михайлович рассуждает в русле типичного колониального дискурса: в Европе мы были слугами, в Азию явимся как господа. Обычный европоцентризм и никакого евразийства”.

“„Идейно-нравственные искания” героев Тургенева и Толстого, Достоевского и Чехова были бы решительно чужды 90 % населению страны — крестьянам. Именно „были бы”, потому что они об этих самых исканиях ровным счетом ничего не ведали, пребывая за железным занавесом неграмотности. С другой же стороны, найдем ли мы в главных произведениях вышеперечисленных авторов хоть строчку о центральном вопросе, занимавшем умы помянутых выше 90 %, — вопросе о крестьянском малоземелье , который стал одной из главных причин русских революций начала прошлого столетия? Для ознакомления с ним нужно обращаться к „второстепенному” Глебу Успенскому”.

“Но никак нельзя извинить критиков, философов, публицистов, которые описывали русскую жизнь не на основе „данных статистики”, а вдохновляясь чтением шедевров „изящной словесности””.

“Высокое искусство — вещь чрезвычайно серьезная в своем роде , оно помогает нам примиряться с жизнью и смертью, подчеркивая (или выдумывая) их красоту и величие. Но оно не расскажет, как устроено общество, как нам в нем себя вести, что нужно делать для того, чтобы ему оставаться (или снова стать) здоровым. Нет таких рецептов и у „великих писателей земли русской””.

“Ну а если кому-то комфортнее ощущать своим истинным Отечеством виртуальное пространство классического текста русской литературы, то, что ж, „каждому свое”: „Нет, не думайте, я понимаю: / Можно жить и в придуманном мире”. Рекомендую только отдавать себе отчет в иллюзорности этого „мира” и не преподносить его как единственно подлинную реальность тем, для кого жить и читать — не одно и то же”.

Полный текст статьи — в журнале “Москва”.

Александр Сосланд. “Душевное здоровье — это утопия”. Беседовала Ольга Балла. — “Частный корреспондент”, 2009, 6 апреля < http://www.chaskor.ru >.

“— Ваш коллега Вадим Руднев говорил, что, по существу, никакого безумия нет — есть разные миры и в этом смысле „норма” — лишь одна из разновидностей мира, и, может быть, не совсем та, на которую надо ориентироваться. Что бы вы на это сказали?

— Рудневу легко, он не работает с живыми людьми. Я думаю, норма формируется в первую очередь самим пациентом. „Ненормальность” — это неспособность переносить свои душевные страдания. Пока он с ними справляется — вне зависимости от того, как он адаптирован, — с ним все в порядке. Как только он с ними справляться сам уже не в силах — он идет к нам. А разные миры — да, так тоже можно говорить, но для практики работы с людьми такой взгляд не имеет смысла. <...>

— А что такое — душевное здоровье?

— Это очень сложный феномен, здесь несколько аспектов. Психическое здоровье — это отсутствие известных симптомов: мы не слышим голоса, не моем по пять часов руки под краном и т. д. <...> Душевное здоровье — в смысле полного, идеального отсутствия симптомов, переживаний, преходящих эмоциональных расстройств — это полная утопия. Сделать человека абсолютно душевно беспроблемным и невозможно, и бессмысленно, и, в конце концов, дурно для него самого. Демонов не изгнать. С ними надо подружиться, вступить в диалог и попытаться немного их приручить. Хотя они все равно будут иногда бунтовать — это неизбежно”.

Спрос на писателя не исчез. Беседовал Камиль Тангалычев. — “Литературная Россия”, 2009, № 15, 17 апреля.

Говорит ректор Литературного института Борис Тарасов: “Во-первых, мы собираемся реставрировать наше здание. Оно существует вот уже 200 с лишним лет без капитального ремонта, к тому же является памятником архитектуры. Кроме того, мы собираемся строить небольшой учебный корпус во дворе института, для того чтобы расширить нашу учебную и культурную деятельность. Сейчас институт существует в стесненных условиях. Во-вторых, место, где мы располагаемся в Москве (Тверской бульвар, 25), нас ко многому обязывает. Это, если можно так выразиться, налитературенное место. Здесь протекала история русской духовной культуры XIX века. В этом здании встречались и славянофилы, и западники: Чаадаев, Хомяков, Гоголь, Щепкин, Аксаковы. А в XX веке с этим местом связана жизнь Платонова, Мандельштама, Даниила Андреева. Здесь не раз выступали Есенин, Блок, много других писателей. Роман Булгакова „Мастер и Маргарита” тоже связан с нашим местом. <...> В наших планах создание культурно-просветительского центра для творческой молодежи”.

“Если государственная политика будет рассматривать русскую литературу как важную часть державного устроения, тогда сознание людей будет меняться не в низшую, а в высшую сторону”.

“Конечно, ничего в уникальной сущности России не пропало, просто искусственно отодвинуто в тень. И также может быть выдвинуто при определенной политической воле”.

Мария Степанова. Небо Гоголя. — “Книжный квартал”. Ежеквартальное приложение к журналу “Коммерсантъ/ Weekend ”. Выпуск пятый, 2009. (“ Weekend ”, 2009, № 13, 10 апреля) < http://www.kommersant.ru/weekend.aspx >.

“<...> если отделять поэзию от прозы не по набору формальных критериев, но по роду задач, получится, что и гоголевская проза — проза только по имени. Функция у нее сходная с поэтической: это работа поводыря, проводника, помощника в походе по чужим и небезопасным краям. Ее дело — обживание, упорядочение, а иногда и переустройство чужого коллективного опыта. Она отпугивает призраков или хотя бы помогает нам признать в них старых знакомых. Она стоит у колыбели с огнем — и место действия становится видимо далеко во все концы света . Но что это за место, жители которого нуждаются в проводнике до такой степени, что им надо разъяснять простейшие обстоятельства топографии? Русский золотой век возник как бы сам собой, без разбега, без родной архаики, без семейных архетипов и символов. У цивилизации Запада есть общая детская, закрытое внутреннее пространство, куда не заглядывает новая история. Это — семейный альбом, родная античность, которая до сих пор верой и правдой служит людям в качестве универсального языка. Для России такой античностью стал Гоголь; другой у нас, кажется, и не было”.

Борис Стругацкий. “Слишком мало простого понятного чуда”. Беседу вел Василий Владимирский. — “Русский Newsweek ”, 2009, № 16, 13 — 19 апреля < http://www.runewsweek.ru >.

“Я и раньше с большим скепсисом относился к предикторским способностям и возможностям фантастики, и теперь мнения своего не переменил”.

Сценарий: про что кино? — “Искусство кино”, 2008, № 12 < http://www.kinoart.ru >.

Говорит Александр Кабаков: “Я заранее прошу прощения за свой абсолютный пессимизм. Так же отношусь к перспективам литературы и прочих похожих занятий. <...> Говорить о том, что можно вернуть деньги или заработать их на настоящем кино, мне кажется, бессмысленно, как бессмысленно говорить о том, что можно заработать приличные деньги на настоящей литературе”.

“Я пытался когда-то заработать деньги литературой, и честный редактор мне сказал: „Так, по истории нормально, но написано хорошо. Не пойдет”. Я спрашиваю: „Что, специально надо хуже писать?” — „Не сможешь. Эта способность — от природы””.

“Дефицита историй быть не может. Дефицит архетипических историй сохраняется в драматургии столько времени, сколько она существует. Он никому еще не мешал, потому что всегда будет интересно, как человек решил жениться — и что из этого вышло, как он пошел на войну — и что из этого вышло. Этих мегасюжетов немного. Но есть дефицит мастерства: те, кто сейчас сочиняет для кино, не видят того, что их окружает”.

Виктор Топоров. Может ли кризис благотворно сказаться на поэзии? — “Город 812”, Санкт-Петербург, 19 апреля < http://www.online812.ru >.

“С питерскими [поэтами] все просто: в условиях кризиса Смольный прекратил финансирование всех так или иначе связанных с поэзией проектов. Не то чтобы и раньше это было особо щедрое финансирование: так, на чай и сушки к стихам. Но поэты питерские любят чаевничать, — а вот сушки им теперь придется приобретать за собственный счет. И книги издавать тоже. Так что вопрос стоит ребром: денег хватит или на книги, или на сушки. Интересно, что выберут”.

Традиции Гоголя живут и местами побеждают. Дмитрий Громов и Олег Ладыженский находят следы “химерной прозы” в произведениях современных украинских писателей. Беседу вел Андрей Щербак-Жуков. — “НГ Ex libris”, 2009, № 12, 2 апреля.

Дмитрий Громов и Олег Ладыженский — писатели-фантасты, известные под общим псевдонимом Генри Лайон Олди , живут в Харькове.

Вопрос: “Само слово „фантастика” становится каким-то „неприличным”, не принятым в обществе…” Отвечает Олег Ладыженский: “Не становится, а уже стало.

С 1995 по 2001 год мы, писатели-фантасты, сделали все, что было в наших силах, чтобы фантастика была признана как литература, и к концу этого срока по ней стали писать не только курсовые, но и диссертационные работы. А с 2001 по 2007-й, наоборот, сделали все возможное, чтобы уйти в обратную сторону. Теперь фантастика превратилась из литературы в развлекательную индустрию, а она уже ориентируется не на читателя, а на потребителя. Это разные категории! Читатель способен прилагать усилия для проникновения в текст, потребителю это просто не нужно, он хочет отдохнуть! <...> Действительно, среди молодых фантастов есть мнение, что необходимо сначала написать шесть-семь развлекательных боевичков, а потом можно садиться за серьезную книгу. Однако я не знаю ни одного примера, чтобы кто-то при таком раскладе написал шедевр”.

Мария Фаликман. “Придумал мысль — придумай ей наряд…” Заметки о современной британской поэзии. — “ TextOnly ”, № 28 (2009, № 1) < http://textonly.ru >.

“<...> в Англии вполне естественно выпустить первый сборник в сорок, а то и в пятьдесят лет, как произошло в свое время с Арсением Тарковским и Евгением Рейном. Но если эти поэты к моменту выхода первой книги уже стали признанными мастерами и лишь волею судеб долго пробивались к читателю, то британцы в этом возрасте нередко только начинают писать — и, случается, находят горячий отклик у соотечественников и у собратьев по перу. Яркий пример — У. А. Фанторп, которая сейчас входит в число наиболее заметных фигур в современной британской поэзии. Свой путь к читателю она начала в 49 лет, поработав до этого преподавателем в колледже и администратором в больнице”.

“В результате поверхностного неупорядоченного чтения стихов современных англичан и американцев в Интернете может сложиться впечатление, что рифмованная поэзия на Западе умерла. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что в отношении современной британской поэзии такой вывод в корне неверен: рифмованных стихов здесь предостаточно. <...> Конечно, понятие „рифмы” в современной британской поэзии размылось даже больше, чем в российской: англичанин увидит рифму там, где неискушенный российский читатель будет долго вглядываться и пытаться понять, почему это если не рифма, то хотя бы созвучие”.

Фантастические письма. Диалог о мироустройстве — в письмах писателя Бориса Стругацкого и заключенного Михаила Ходорковского. — “Новая газета”, 2009, № 43, 24 апреля.

Неинтересный разговор. Как будто — не о том.

Константин Фрумкин. Три кризиса художественной литературы. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 4.

“<...> выступать в качестве катализатора социальных коммуникаций известные литературные произведения могут только тогда, когда их сравнительно немного, то есть существует количественный предел, дальше которого наращивание корпуса известных в данной культуре книг нецелесообразно”.

“<...> в обществе, свободном от централизованно навязываемых пристрастий, эстетическая и социально-коммуникативная функции литературы начинают работать в противофазе . В ситуации предельного „раздробления” критериев качества чем более точно книга соответствует вкусам одного человека, тем с большей вероятностью она не соответствует вкусу другого, а значит, „предельно хорошая” (с чьей-то точки зрения) книга не может послужить источником дополнительных социальных связей ее поклонника с окружающими”.

“<...> культурные продукты, известные большому числу лиц, с высокой вероятностью не входят в число тех продуктов, которые больше всего нравятся каждому из этих лиц. Это противоречие между двумя функциями литературы можно выразить краткой формулой: то, что нравится — неизвестно, а то, что известно — не нравится ”.

Следом напечатано послесловие Александра Мелихова , который среди прочего говорит: “Преодоление ужаса ничтожности — вот главная функция литературы.

А потребность его преодоления — ее вечная почва. <...> Словом, главная ценность писателя не в наличии каких-то особых знаний, а в наличии обнадеживающего, утешительного, лестного для его читателей мироощущения, без которого любое литературное мастерство способно заинтересовать лишь очень узкую группу эстетов. Мастерство не самоценность, мастерство — это средство сделать утешение убедительным.

Егор Холмогоров. Об искусстве хорошо умирать. — “Русский Обозреватель”, 2009, 6 апреля < http://www.rus-obr.ru >.

“Ведь что такое „Тарас Бульба”? Это — поэма о смерти во всем завораживающем многообразии ее ликов”.

“Встреча с болью как первым из вестников смерти опосредована для нас с тобой анальгетиками и антибиотиками. И мы, в сущности, ничего не знаем о мире, где из кожи резали ремни, где порка по субботам была частью любого здорового воспитания, чем жестокое членовредительство было непременным для любого мало-мальски серьезного смертного приговора, и где лучшим лечением раны считалась смоченная слюной земля. Наши деды во время войны еще знали. Мы — не знаем. Как следствие — 99 % из нас, за исключением разве что тех, кого учат этому в спецчастях или в монастыре, хорошо умирать разучились. Мы утратили искусство смерти и беспомощны перед столкновением с болью. Но мы узнаем — не знает история рода людского затянувшихся более чем на три поколения периодов „уютного и цивилизованного” житья. Не вытерпит человеческая природа столь продолжительной анастезии, даже если речь идет о жизни только самых обеспеченных и откормленных регионов (к числу каковых наше Отечество, увы, никак причислить нам не дают). Боль и смерть прорвут самый центр нашего бытия и изольются на нас серным дождем”.

“То, что делает „Тараса Бульбу” Бортко не рядовым фильмом, не заказной поделкой к юбилею и формальной программе патриотического воспитания, не только агитплакатом, бьющим в самое сердце (или что у них там вместо него — селезенка?) нелепости украинского сепаратизма, — это именно научение правильной смерти, умение жертвовать собою ради того, ради чего стоит жертвовать, а ради остального жертвовать другими, это умение драться до последнего и, уходя, принести себя в благоугодное всесожжение Богу”.

Алексей Цветков. Литературнонеобязанные. — “Книжный квартал”. Ежеквартальное приложение к журналу “Коммерсантъ/ Weekend ”. Выпуск пятый, 2009. (“ Weekend ”, 2009, № 13, 10 апреля).

Среди прочего: “В канун горбачевских реформ в Вашингтон, где я тогда жил и работал, прибыл Андрей Вознесенский и вопреки сложившемуся обыкновению мгновенно обрушил забор, десятилетиями отделявший эмигранта от делегатов из метрополии. Он рассказал мне о перспективах, которые открыл новый генсек перед мастерами художественного слова („Всех выпустим, все опубликуем”), и хотя в ту пору я был совершенно не в состоянии этому поверить, поразило сильнее всего то, что дело происходило в гостиничном номере гостя и в ходе брифинга мы выпили вдвоем бутылку водки. Подобных доверительных отношений у нас не было никогда — ни до, ни после, они возникли аномальным всплеском на какой-нибудь час, и невозможно было не проникнуться исключительностью момента. Это была, пожалуй, одна из самых роковых в тютчевском смысле минут моей жизни”.

Алексей Цветков. Великий уравнитель. — “Свободная среда”, 2009, 6 апреля < http://www.inliberty.ru >.

“Судя по всему, наше отношение к деньгам близко к физиологическому, и поэтому большой власти над ним мы не имеем. Кое-что об этом можно узнать из статьи Марка Бьюкенена, опубликованной в журнале New Scientist . Как показали эксперименты, области нашего мозга, реагирующие на деньги, — те же самые, что реагируют на пищу. Деньги — нейтральный обменный эквивалент, а на протяжении большей части истории существования нашего (да и не только нашего) биологического вида главной материальной ценностью и предметом обмена была именно еда”.

“Те, кто критикует свободу, предоставляемую деньгами, обязаны предложить альтернативу, и до сих пор у них это получалось плохо”.

Алексей Цветков. Человек и его персонаж. — “Свободная среда”, 2009, 13 апреля.

“В свое время наделала немало шума книга Джулиана Джейнза „Происхождение сознания и распад ‘двухпалатного‘ разума”. Согласно идее Джейнза, внутренний мир людей древних цивилизаций резко отличался от нашего: многие из собственных мыслей они воспринимали как голоса извне или свыше, и психологизация на современный манер была им чужда, рефлексия в нашем смысле у них отсутствовала. То, что мы сегодня именуем шизофренией, еще сравнительно недавно было нормальным состоянием человеческой психики”.

“Дошедшие до нашего времени прообразы современного романа, включая даже античные реликты, до определенного времени мало похожи на современные, и наиболее разительный контраст, на мой взгляд, заключается в том, что мы не найдем в них привычных выражений „он подумал” или „она подумала”. Библейское „сказал он в сердце своем” можно назвать попыткой передать непривычную идею, но даже сама попытка относится к довольно позднему времени, к эпохе эллинизма, она уже в чем-то греческая. История художественной литературы, начиная с „Песни о Гильгамеше”, поэм Гомера

и Библии, — это история того, как мы, на примере изображенных нами исторических и мифологических персонажей, учились видеть самих себя”.

Алексей Цветков. Наше бывшее все. — “Свободная среда”, 2009, 23 апреля.

“Вот набор авторов, чьи книги Онегин брал с собой в путешествие, из пушкинского наброска к роману: Юм, Робертсон, Руссо, Мабли, Гольбах, Вольтер, Гельвеций, Локк, Фонтенель, Дидро, Ламотт, Гораций, Цицерон, Лукреций. А теперь попытайтесь найти пару-тройку совпадений с вашим сегодняшним”.

“Проблема тут не в именах конкретных авторов: сегодня и за пределами России мало кто берет в руки Гельвеция или Ламотта в расчете приятно скоротать время. Проблема — в полном разрыве с интеллектуальной традицией. Потому что представленный список — фактическое зеркало эпохи Просвещения, плотью от плоти которой и был Пушкин, несмотря на весь байронический декор. Сегодня мы дальше от этой традиции, чем когда бы то ни было со времен Екатерины Великой. Пушкин, быть может, еще жив в нашем языке, поскольку принял прямое участие в его создании, но о духовной близости между нами нынешними и им тогдашним говорить смешно. Для нас Пушкин встал сегодня в один ряд с Горацием, а его „энциклопедия русской жизни” — бок о бок с энциклопедией Плиния Старшего”.

Розалия Черепанова. Безумец в маске мудреца, мудрец под маскою безумца. Случай Петра Чаадаева. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 1 (63).

“На самом деле чаадаевское сочинение „первоначально взволновало и возмутило не правительство, а общество”. В Москве, писал Александр Тургенев, по поводу чаадаевского письма царило настоящее „остервенение”, а студенты Московского университета даже заявили попечителю и председателю местного цензурного комитета Сергею Строганову, что готовы с оружием в руках вступиться за оскорбленную Россию. Правительство просто вынуждено было ответить на ту общественную реакцию, на те напряженные ожидания, которые вызвало письмо; так что, по мнению многих современников, объявление о душевном нездоровье Чаадаева скорее призвано было спасти автора „оскорбительного” сочинения от гражданского негодования публики”.

“Тема „Чаадаев и безумие” заключает в себе по меньшей мере три проблемы: во-первых, имеются ли реальные основания усомниться в психическом здоровье мыслителя; во-вторых, можно ли расценивать его поведение как воплощение компенсаторного жизненного сценария, как игру в безумца; и, наконец, следует ли подозревать власть и общество в приклеивании к Чаадаеву, без всякого повода с его стороны, заведомо ложного ярлыка”.

“Очевидно, что, изображая себя больным и обиженным, Чаадаев ставил себя в центр общественного внимания и заботы. Это стремление привлекать внимание любыми средствами, вплоть до суицидных настроений, может быть связано как с психическими, так и с психологическими проблемами человека, с его персональным жизненным сценарием”.

“Перед нами — не только реальное душевное нездоровье, но и отчасти игра в него, то, что лежит на грани безумия, игрового и реального. <...> Чаадаев — фигура действительно трагическая, но в ином смысле, чем это преподносил „либерально-демократический” — от Герцена с Плехановым до советской историографии — миф”.

Сергей Черняховский. Имитационные “революции” и Постмодерн. Да здравствует Тяньаньмэнь! — “АПН”, 2009, 14 апреля < http://www.apn.ru >.

“<...> все бархатно-цветные спектакли, с одной стороны, претендовали именно на то, что представляют большинство граждан, ничем не подтверждая этой претензии, а с другой — апеллировали на первый взгляд именно к демократическим ценностям — в том смысле, что не предполагали за властью права и возможности на насильственное подавление своего выступления. То есть они волю большинства по факту узурпировали — выдавая себя за представителей последнего, то есть сами обращались к авторитаризму, но за властью права на использование методов авторитаризма, то есть метода прямого подавления своего выступления — не признавали”.

“Власть должна четко понимать, что ее неправедность — раньше или позже с высокой степенью вероятности приведет к использованию по отношению к ней оружия граждан. Но и восставшие должны знать, что безнаказанности не будет. И что, выступив против власти — они рискуют жизнью. И когда они готовы на этот риск — готовы действительно идти под пули и огнеметы — тогда они народ и граждане. А когда они беснуются на площади, уверенные в том, что опасности практически нет — тогда они толпа цветных дикарей. И так к ним и нужно относиться. Нужен прецедент. Не где-

нибудь — в центре Европы. Чтобы в будущем каждый, кто решит повеселиться на местном Майдане, помнил не о тех случаях, когда все сходило безнаказанно с рук. А о тех, когда вышедшие на площадь — там большей частью и оставались”.

Михаил Ямпольский. “Кино всегда больше, чем просто кино…” Беседу вел Ян Левченко. — “ OpenSpace ”, 2009, 6 апреля < http://www.openspace.ru >.

“В „Письме о гуманизме” Хайдеггер писал, что понятия человека не существует. По ходу истории представление о человеке постоянно меняется. Отсутствие определенности и определяет человека. <...> Антропология для меня — это не столько наука о человеке, сколько свидетельство этого поиска, осуществляемого тем самым ничто, которое упрямо хочет себя определить и зафиксировать. [Кира] Муратова как раз дает человеку возможность проявить себя в самых неожиданных качествах. Она не делает вид, будто понимает человека, она заставляет его исследовать себя”.

“Центральной фигурой был Рафаэль, который понял, что его визионерская способность коммерчески более успешна, нежели умение что-то создавать в качестве мастера. С Рафаэлем работал график Раймонди, который начал подписывать гравюры так: „Рафаэль придумал, Раймонди сделал”. Стоимость гравюры определялась тем, что ее придумал Рафаэль. Постепенно он окончательно превратился в визионера, „Сикстинская мадонна” — одно из его видений. Когда-то стоимость произведения искусства учитывала стоимость материала, который был необходим для его создания. Например, самой дорогой краской была лазурь, и в зависимости от ее использования цена картины существенно варьировалась. Позднее стало оцениваться мастерство художника, факт участия его руки. После Рафаэля все большее значение приобретает замысел. Современные художники задумывают, а потом какие-то мастера сколачивают для них инсталляции, которые остается только подписать. <...> Мне кажется, сама идея массовой рыночной продукции напрямую восходит к Рафаэлю. Он был великим менеджером, развившим стратегию своего учителя Перуджино, на которого тоже работали мастерские в нескольких городах. Кстати, Раймонди делал гравюры по „подлинникам”, которых никогда не существовало. Специально, чтобы искусствоведам скучно не было…”

Составитель Андрей Василевский

“Илья”, “Литература”, “История”, “Народ Книги в мире книг”, “Нескучный сад”, “Новая Польша”, “Новый журнал”, “Посев”. “Раритет”, “Родина”, “Русская жизнь”, “Русский репортер”, “Союз писателей”, “Фома”

Ольга Андреева. 7 вопросов Михаилу Громову, лауреату премии имени Абеля. — “Русский репортер”, 2009, № 12 (091) .

Более четверти века математик Громов работает в Институте высших научных исследований во Франции. Премия Абеля — некий аналог “нобелевки”, в том числе и “по деньгам”.

“ — Какое применение могут иметь ваши работы?

— Неправильный вопрос. Апостериори, то есть неочевидно, интеллектуальная деятельность может что-нибудь дать, но априори нет. Конечно, нужно решать практические задачи, но если вы заняты только этим — вы не ученый. Наука решает задачи, не имеющие конкретной цели. Иначе мы не слезли бы с деревьев. История показывает, что все наше будущее определяется опытом такого как будто бы ни с чем не связанного духовного движения.

— Верите ли вы в Бога? Насколько наука нуждается в концепции высшей организующей сущности?

— Нет, не верю. В мою картину мира это не вписывается”.

Дмитрий Быков. Страшная месть. Русскому Одиссею некуда возвращаться. — “Русская жизнь”, 2009, № 6 (45) .

“<…> Россия — это жизнь в самом чистом, не преображенном цивилизацией виде. И торжествует здесь не тот, кто хорош, а тот, кто угадывает тайный ход вещей и совпадает с ним.

Где тут было выжить Гоголю, европейцу, несмотря на все старательное декларирование собственной народности и простоватости? Простоватость эту он, кстати, сильно преувеличивал: происхождение его было знатное, воспитание книжное, корни его романтизма — немецкие. Он искренне верил, что с Чичиковым тут может что-нибудь случиться. А случиться не может ничего, кроме поломки брички, которая доедет куда угодно, пока она подвязана веревочкой, но немедленно развалится при попытке поменять ось.

А в самом деле, куда мог бы приехать Чичиков? Он ведь не женат, к Пенелопе не стремится, и какая могла бы у него быть Пенелопа? Вряд ли он составил бы себе состояние и остановился, не такой это был человек, да и нет окончательной Итаки для Одиссея. Был, конечно, бендеровский вариант — скупил мертвых душ тысячи три, взял под их залог титанический кредит и исчез; остроумно было бы пустить его по второму кругу, все по тем же помещикам, чтобы он убедился в некотором ужасе, до какой степени они не переменились, только одряхлели сами да обветшали дома их. Еще любопытней было бы сделать его странствие самоцелью — чтобы начал он скитаться по России, неостановимый, неудержимый, нигде не находящий облегчения, и метался бы со своим списком до тех пор, пока не пришел бы в земледельческий край, где его спросили бы, что такое душа. Он начал бы объяснять и, глядишь, увлекся бы, — но земледелец только глядел бы на него в каратаевском почтении, тупо моргая, стесняясь прервать и не решаясь уйти.

Русская Одиссея — это когда у странника нет Итаки. Роман без конца, с вечно сожженным вторым томом, обрывающимся на словах „И мы едва””.

Антон Васильев. Виноватая Америка. — “Посев”, 2009, № 4 .

Тексту, пропитанному цифрами и статистическими сводками, предшествует эпиграф из, как всегда, вычурной заметки писателя А. Проханова, начинающейся словами “Америка страшно виновата перед миром” (газета “Завтра”).

…Здесь о деятельности знаменитой АРА (при подписании договора в 1921 году американцы обязались накормить 1 миллион российских детей), о работе в Совдепии квакеров, об Обществе американской медицинской помощи, о работе многочисленных частных лиц — словом, о всех тех, кого после некоторого ослабления голода в конце 1923 года советы причислили к шпионам и диверсантам.

“Еще АРА пришлет нам, детям, / какао, сайку и маис, / Но что нам делать с миром этим, / висящим головою вниз?” — писал в стихотворении о 1920-х годах поэт Семен Липкин.

Денис Горелов. Родина или смерть. Михалков и демоны. — “Русская жизнь”, 2009, № 7 (46).

Каждый гореловский фельетон (рубрика “Художество”) — а этот посвящен Никите Михалкову — суть художественный этюд, всегда на грани фола, всегда смешной и убийственно беспощадный. В свое время так же беспощаден был и Чуковский, так что не зря автор “Санина” г-н Арцыбашев вызывал его на дуэль.

Евгений Гусятинский, Саша Денисова. Как снимать войну. — “Русский репортер”, 2009, № 16 (095).

О трех еще живых фронтовых фотокорреспондентах — Борисе Соколове, Малике Каюмове и таллинце Семене Школьникове.

“ — После войны вам когда-нибудь хотелось снова снимать войну?

— Мне лично не очень. Я видел столько трагедий, особенно у партизан. Когда приезжал в Москву, раздавал тушенку и хлеб механикам, которые мне камеры чинили. Видел, как люди голодают. Помню, приехал в Москву, иду с вокзала пешком, вдруг вижу: пиво продают и длиннющая очередь стоит. И мне почему-то захотелось пива, хотя я его не особенно люблю. Подхожу, говорю, мол, только с фронта. Как же эти ребята на меня набросились! „С фронта? Тебя на фронте кормят, а нам 300 грамм хлеба дают!”

И мне так стыдно стало, что я повернулся, еле слышно сказал „извините” и ушел. Вдруг один парень меня догоняет и говорит: „Слушай, пойдем, ребята решили, что надо дать тебе пива”. А я ему: „Скажите спасибо ребятам. Я уже не хочу”” (Семен Школьников).

Александр Вирпша. Образ Польши и образ литературы. — “Новая Польша”, Варшава, 2009, № 3.

О выдающемся, если не сказать великом литературном критике Яне Блонском (1931 — 2009), авторе книг “Смена караула”, “Выступление в поход”, “Роман с текстом” и др. Сквозь все его работы проходит тема мифологического сознания, польской идентичности в литературе — в разные эпохи и времена. Ему принадлежит расхожий термин “эмиграция воображения”, люди, слышавшие его лекции, рассказывали, что Блонский говорил о литературе лучше, чем она делала это сама. На рубеже 1970 — 1980-х критик на некоторое время замолчал: “Имеет ли смысл быть критиком, если литературный быт отдает фальшью — интеллектуально и психологически?”

После 1990 года Блонский уже не печатался: прогрессировала болезнь Альцгеймера. “Хочется верить, — пишет Вирпша, — что он ушел не бесследно, что традиция литературоведения, не ограничивающаяся „исследованием ножек членистоногих” (по определению Галчинского), найдет последователей”.

Игорь Золотусский. Апология Гоголя . Беседовал Виталий Каплан. — “Фома”, 2009, № 4 .

“ — Чего чаще всего не понимают, не берут в расчет люди, которые сегодня высказываются о творчестве Гоголя и о его жизни?

— Насколько я знаю, нынешние споры сводятся к тому, был ли Гоголь мистиком или нет. Споры эти „модны”, но совершенно неосновательны. Человек, верующий в Бога, не может быть мистиком: для него всем в мире ведает Бог. А Бог — не мистик. Он — источник благодати. Мистическое и божественное несоединимы. Между прочим, в „Полном Православном богословском энциклопедическом словаре” нет ни слова „мистика”, ни слова „мистический”.

Гоголь был верующий в лоне Церкви христианин, и понятие мистического не приложимо ни к нему самому, ни к его сочинениям. В них есть колдуны, чёрт, но это герои сказки. А чёрт у него часто фигура пародийная, комическая. Гоголь в шутку говорил, что всю жизнь преследует чёрта и хочет загнать его в угол. Конечно, он верил в то, что Богу противостоит дьявольское начало, но это не мистика, а духовный реализм. В отличие от сказочной нечистой силы из „Вечеров на хуторе”, во втором томе „Мёртвых душ” выведен дьявол без рогов и хвоста. Это дьявол современный, который „уже без маски выступил в мир”. Я имею в виду юрисконсульта, весьма цивильного на вид человека, но который страшнее любой нечистой силы. Устраивая в губернии великую путаницу (с помощью коловращения анонимных бумаг), он превращает мало-мальски существовавший порядок в хаос”.

Сергей Калашников. Изборник. — Литературно-публицистический альманах “Раритет”, Волгоград, 2008.

“Думается, Бродский недолюбливал Тютчева не из-за чрезмерных верноподданнических чувств последнего. Дело в метафизике, т. е. в этой самой Урании. Для Бродского Тютчев плохой метафизик, метафизик наполовину. Слишком ощутимо небрежение Тютчева конечным и чрезмерно увлечение бесконечным, ведь „в целом все конечное наводит на мысль о бесконечности гораздо чаще, чем наоборот”. Тютчев начинает с середины пути, отсекая самое любопытное: превращение вещи в ее чертеж. Дайте Тютчеву стрекозу — и он оставит от нее одни крылья. Но ведь есть „Итальянская villa”, „Она сидела на полу…”. Бродский же — как бы это сказать?.. — это такая, что ли, библейская ревность…”

Тимур Кибиров. Плакать, гневаться и смеяться. Беседовал Андрей Кульба. — “Нескучный сад”, 2009, № 4 .

“— Как возник замысел этой последней книги — со стихами о Христе?

— В моих стихах христианство всегда присутствовало — как некая точка отсчета, ориентир, планка. Например, нелепость, ужас, смехотворность советской жизни должны проявляться на фоне какой-то нормы; этой нормой для меня всегда было христианство. Эта книжка — „дайджест” всего, что я написал. Одно стихотворение там 1986 года. Кроме всего прочего (хотя это двадцатая по степени важности цель), мне хотелось сказать: всё, хватит, я никакой не „современный автор”, я совершенно дремучий моралист! И был им всегда. Вот, пожалуйста, смотрите: и в 1986 году я писал то же самое и считаю, что это правильно. Может, я это даже с излишней запальчивостью доказываю. Мы живем в культуре настолько сумасшедшей, что кто-то может углядеть в этом эпатажный жест.

Мне хотелось показать, что о Христе можно говорить, не впадая ни в кощунство, ни в такое елейное стилизаторство, которое делает бессмысленным высказывание, потому что пролетает мимо ушей. Я попытался то, что люблю, выразить так, чтобы люди, как и я, не укорененные в церковной традиции, а может, вообще не связанные с христианством, что-то поняли. Почувствовали, что это живое и самое важное, что есть.

— А почему „потешки”? Чтобы не отпугнуть фундаментализмом?

— Это имеются в виду такие, знаете, детские книжки, русские народные потешки, где там: „Ваня-Ваня, простота, купил лошадь без хвоста”. Меня давно увлекает эта игра с совсем детскими формами высказывания, по которым, по-моему, все тоскуют: по простоте, по детской незамысловатости. Кроме того, я последние годы пытаюсь английскую поэзию читать в подлиннике и, когда уже начал писать эту книгу, открыл, что была в ХХ веке удивительная английская писательница Дороти Сэйерс. Ее у нас в основном знают как автора чудесных детективов; но она и переводчик „Божественной комедии”. А в юности написала две книги стихов, одна из них — „Христианские песни и сказки”, из нее я взял эпиграф для своей книжки. В России Сэйерс выходила в чудесном переводе Натальи Леонидовны Трауберг, есть очень неплохой сборник, правда, его трудно достать. Там несколько ее эссе, на мой взгляд блистательных, пьеса, где среди действующих лиц — ангелы, и замечательные радиопьесы по Евангелию. Поразительно то, что в сороковых годах прошлого века на радио еще возможны были такие пьесы; сейчас это, что называется, дико и помыслить, как говорил Солженицын. И с каким тактом и одновременно с какой смелостью она излагала евангельские сюжеты! На мой взгляд, образцово”.

Большое интервью Кибирова (разговор о школе и чтении) вышло и в газете “Литература” (Издательский дом “1 сентября”): “Да, семейное чтение ничем не заменишь. А школа должна давать знания, уверен, даже насильно… в учении есть принуждение” (беседовал Сергей Дмитренко ).

Денис Колчин. Мы тоже долетим… — Альманах “Илья”, 2008, выпуск седьмой .

Среди стихотворений уральского поэта (р. 1984) есть и такой “старомодный” этюд: “Пушкин, Есенин, Сопровский, / Лермонтов, Блок, Башлачёв… / Каждый — земная полоска, / Точный неправильный шов, / Каждый — явление звука, / Главный непознанный шок, / Вечная жизни порука, / Дёрнувший к небу вершок!” “Старомодность” тут, возможно, в том, что молодой человек выкладывает, как это не раз уж бывало с многими молодыми пиитами, свой “жизненно необходимый” список из “громких” имен; дерзновение такого “выкладывания”, да еще и с какими-либо оценками, либо — (пока еще) провинциальность, либо — невероятная ответственность. На мой взгляд, тут все более чем точно, Колчин попал в самое яблочко. Эти молодые стихи должны быть оценены теми, кто понимает, каким образом имена Сопровского и Башлачева оказались в этом ряду.

Игорь Найденов. Асса Каренина. Что случилось с Россией поколения “Ассы”. — “Русский репортер”, 2009, № 16 (095).

“По Соловьеву, наша жизнь сложилась так, что сила теперь — не в правде, а в деньгах. У него бабло побеждает не только зло, но заодно и добро тоже. Бабло клеймит все и вся своими водяными знаками. <…>

По сценарию второй „Ассы” мальчик Бананан частично воскрешен охотниками за человеческими органами и бандой хирурга с мировым именем: к его голове пришили туловище уголовника.

(Господи, что за псих это писал!)

— Произошла чудовищная подмена, — кипятится Африка. — Мы хотели свободы. Но вместо Хармса нам подсунули Бориса Абрамовича Березовского. Соловьев об этом говорит во второй „Ассе”. Я там изображаю радиоуправляемое человекоподобное существо, которое обязано заниматься бизнесом ровно с тем же усердием, с каким в советское время оно должно было ненавидеть все, что связано с бизнесом”.

Виктор Леонидов. “Всех убиенных помяни, Россия…” Поэт Иван Савин. — “Родина”, 2009, № 4 .

Очередная статьи историка белого движения о поэте Иване Саволайнене (1899 — 1927; Иван Савин — литературное имя), который в 1920-е жил и работал в Финляндии (за 4 года — 339 публикаций!).

В последний раз Савин издал свои стихи с помощью Общества галлиполийцев.

Именно Иван Савин, напоминает Леонидов, первым познакомил цивилизованную Европу со всеми прелестями соловецкого рая, устроенного большевиками уже в самом конце Гражданской войны, разыскал на Валааме фрейлину Вырубову, ставшую тайной монахиней в миру, собирался писать исследование о Пушкине и рассказывал о своем замысле Репину. Его стихи очень ценил Иван Елагин (сборник 1926 года “Ладанка” через тридцать лет переиздали в США).

…Ты кровь их соберешь по капле, мама,

И, зарыдав у Богоматери в ногах,

Расскажешь, как зияла эта яма,

Сынами вырытая в проклятых песках…

Как пулемет на камне ждал угрюмо,

И тот, в бушлате, звонко крикнул: “Что, начнем?”

Как голый мальчик, чтоб уже не думать,

Над ямой стал и горло проколол гвоздем.

Как вырвал пьяный конвоир лопату

Из рук сестры в косынке и сказал: “Ложись”,

Как сын твой старший гладил руки брату,

Как стыла под ногами глинистая слизь.

Номер журнала целиком посвящен русской эмиграции первой волны.

Юлиана Полякова. “Пусть рассеешься ты, как дым, Жизнью — памяти книг — влюблённым…” Жизнь и поэзия Бориса Лапина. — “Союз писателей”, Харьков, 2009, № 11 .

…Как-то гуляя по Переделкину, уже упомянутый в этом обзоре Семен Израилевич Липкин рассказывал мне о самом первом здешнем Доме творчества писателей, еще довоенном (кажется, он располагался чуть ли не в бывшей даче Льва Каменева после ареста последнего).

“Я часто виделся там с двумя известными тогда писателями-соавторами — Лапиным и Хацревиным. Сейчас они забыты”.

Рукописи Лапина автор публикации обнаружила случайно.

В начале 1920-х Лапин был поэтом-экспрессионистом, Мандельштам собирался включать его в свою так и не вышедшую антологию. После бурных 1920-х — стал популярным публицистом (его выделяла невероятная эрудиция и любовь к мировой культуре). Во время войны в “Красной звезде” регулярно печатались их совместные с Захаром Хацревиным “Письма с фронта”. Погибли эти писатели в одном бою: у Захара случился эпилептический припадок, Борис взвалил его на спину, и тут в них попал снаряд.

Ранние лапинские стихи весьма любопытны (к каждому — от трех до пяти сносок-разъяснений). Вот из самых “прозрачных”:

“Но всё в твою лавчонку / Относим, изловчась, / Что каждую девчонку / Грозится вычесть в грязь. / Нет, дни златые с нами / Горели поступить, / Как стёртыми винтами / Гитара песни нить. / И бьёт в окно не вьюга, / А белым кулаком / Ударилась с испуга / Подруга в жёлтый дом. / Что милый рукомойник / Скончался, жизнь любя, / Что смерть, что твой любовник / Любил одну тебя” (“Зима 1920”). …Кстати, в названии харьковского журнала первая буква стилизована под значок копирайта.

Борис Поплавский. О согласии погибающего с духом музыки. — “Новый журнал”, Нью-Йорк, 2008, № 253 .

Этому и некоторым другим неизвестным текстам “Орфея русского Монпарнаса” предшествует статья Елены Менегальдо (публикация посвящена памяти московского архивиста А. Н. Богословского, поплатившегося за свою любовь к эмигрантской литературе тюремным заключением и впоследствии подготовившего к печати роман “Аполлон Безобразов”). Настоящий текст Б. П. — это доклад, прочитанный в писательском объединении “Кочевье” весной 1929 года. Тексты докладов Поплавского близки основным темам журнала “Числа”, в котором он принимал самое активное участие, — смерть, трагизм жизни, словом, все то, что Г. Федотов (критикуя “числовцев”) называл “похоронными настроениями”. Приведу большой фрагмент этого яркого, страшного, симптоматичного текста.

“Но, кажется нам, удача в этом мире есть гибель в том, то есть в проявленных формах музыки есть гибель в ее духе. Только то достойно живет, что мыслит только достойно умереть или, вернее, с достоинством умирать и отдавать всю жизнь. Ибо не та смерть страшна, которая приходит единожды в конце, а та, коею умирают постоянно, которая пронизывает жизнь насквозь, умирание всех часов, всех дней, гибель всех чувств, всех освещений, всех запахов, всех утр, всех воспоминаний. И кажется нам, жизнь, пронизанная неудачей, жизнь, никогда не смогшая зацепиться за жизнь, ближе к духу музыки, чем жизнь, каждая минута которой была маленькой внешней победой. Кажется нам, жизнь неудачников острее и чище, и стихи малоталантливого и погибшего поэта острее и трогательнее стихов талантливого и удачливого императора.

Почему? Потому что неудачник ближе к некой основной правде о жизни, он ближе и постоянней с ней соприкасается, потому что она была трагичнее, и вообще за неудачниками некая великая мистическая правда. Между прочим, тайная правда всякой богемы, с высоты которой она презирает литературных победителей, но которую она тотчас же потеряла бы, если бы она заняла их место. <…> Георгий Викторович Адамович как-то говорил мне, что можно самому погибать, но нельзя учить погибать других. Но кажется мне, это правило терпит исключение для тех, кто сами себя не жалеют и поэтому имеют право никого не жалеть. Храбрые люди болеют и уничтожаются от чужой жалости под влиянием ее щемящего потока, они сами принимаются жалеть себя под влиянием чужого страха за них, они сами начинают ужасаться рискованности своей жизни, и это причиняет им глубочайший вред. Кажется мне, храбрый вообще не ищет человека, который бы его спас, а, наоборот, человека, который бы его погубил, помог бы ему погибнуть.

О человеке, который что-то увидел бы в нем, некий смысл, и, посмотрев на него, сказал бы: иди и погибни. „Как я люблю вас, вся душа которых превратилась в душу вашей добродетели. Тем охотнее идете вы через мост”, — говорил наглый немчик, тот, которого называл Толстой наглым немчиком Ницше, не помня о том, что Ницше был тяжело болен, полуслеп и совсем уже чужим человеком на земле, когда он писал эти слова. Слишком уж русская душа склонна гладить так, маслить, погубить и утешать человека”.

В этой же книжке журнала — эссе матери Марии (Скобцовой) “О творчестве” (из Бахметьевского архива): “В данном случае не так творят, как Он говорил когда-то: „Да будет свет!” В данном случае Он творит непосредственно и через инструменты, которыми являются люди. И уже они своими индивидуальными свойствами сообщают творению положительный или отрицательный смысл. Смысл этого Божественного солнца дробится в луже, океане, капле росы и т. д. и Творчество есть, таким образом, некий Богочеловеческий акт. Поскольку человеческое начало всегда иное и никогда не совершенно и всегда присутствует элемент зла, то и человеческое творчество по сравнению с Божественным замыслом всегда есть своего рода злое творчество. Влияние злого творчества всегда зависит от воспринимающего его субъекта, но является абсолютным злом только для того, кто его созидает”.

Протоиерей Алексий Потокин. Что значит поссориться с Богом? Беседовал Дмитрий Ребров. — “Нескучный сад”, 2009, № 4.

Обширный разговор о понятии и сущности греха, одной из центральных категорий православного богословия. О. Алексий (р. 1956) — выпускник Московского физико-технического института и аспирант ЦАГИ, крестился в зрелости, служит с начала 1990-х.

Даниил Фибих. Мы узнали самих себя. Свидетельства фронтового журналиста. Вступление и публикация Марии Дремач. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 8 (872) .

В июне 1943 года будущий прозаик Д. В. Фибих (1899 — 1975) был арестован по доносу (обнаружены острые высказывания в личном дневнике) и осужден на 10 лет; реабилитирован и восстановлен в правах в 1959-м. Уже в наше время его внучка получила из архивных фондов ФСБ тот самый военный дневник, фрагменты которого и публикует “История”. Вот — из февральских записей 1942 года:

“Посидев некоторое время в снежном гнезде, направляемся обратно. Сейчас не до сбора материала.

— Плохо воюем, — вырывается у Максимова. Это суховатый, замкнутый, некрасивый человек в очках, ленинградец, типичный средний партийный работник. Педант. Действительно, скверно воюем. Партизанщина, кустарщина.

В штаб приносят раненого комиссара 1-го батальона Шайтанова. Пулями перебита нога. Потом приводят арестованного начальника разведки. Он спрятался во время боя. Кроме того, по его вине в штаб армии были доставлены неверные сведения. В результате наша рота, думая, что деревня свободна от немцев, наткнулась на сильный огонь и отошла с потерями. Молодой развязный парень врёт, что всё время был в бою.

— Трус! Мерзавец!— кричит комиссар Винокур, замахиваясь. — Я расстреляю тебя.

— Пожалуйста,— нелепо отвечает арестованный. Его уводят. Комиссар на прощание даёт ему по шее. Через пять минут в избу входит нач. штаба, кап. Уткин, кладёт на стол кобуру с револьвером и ремнями и совершенно спокойно заявляет:

— Истратил один патрон.

— ???

— Расстрелял. Сам.

Вот и всё. Просто и быстро.

На печке кто-то спит, видны только валенки. Его будят, дёргают за ногу — никакого внимания. Нач. штаба вынимает пистолет, лезет на печь и стреляет над самым ухом неизвестного. Тот же результат. Сначала смех, потом опасение: может быть, мёртвый? Человека стаскивают за ноги, и только тогда он приходит в себя, усаживается, мутно глядит на нас. Это офицер связи. На него набрасываются — как он смеет отсыпаться здесь и не передавать приказания на батарею? Немедленно идти. Выполняйте приказ.

— Есть выполнять приказ, — отвечает офицер связи и не трогается с места. Человек выбился из сил. Сколько ночей он не спал?

Потом, выйдя в сени, я увидел его. Он стоял, прислонясь к столбу, и спал.

И весь этот калейдоскоп событий, смесь трогательного, страшного, смешного на протяжении часа, не больше”.

И то, что дневник уцелел в деле, и то, что его выдали, — сродни чуду. По нашим сведениям, издательский отдел ФСБ, или как он там называется, намерен выпустить эту рукопись — книгой. Интересно, много у них там подобных “вещдоков”?

Шолом-Алейхем. К 150-летию со дня рождения. Шолом-Алейхем о Марке Варшавском. Перевод с идиша и примечания Александра Френкеля. — “Народ Книги в мире книг”, Еврейское книжное обозрение. 2009, № 78.

По-русски эти предисловия к сборникам “Еврейских народных песен” Марка Варшавского (1848 — 1907), которого Шолом-Алейхем пережил на девять лет, не публиковались. Судьба М. В. в те годы — судьба великого человека, имя которого чем популярнее его творения, тем глубже уходит в неизвестность, в забвение. “…Когда я писал вступление к первому изданию песен Варшавского, вздумалось мне предсказать, что пройдет немного времени и песни Варшавского станут подлинно народными мотивами, которые народ будет распевать по всем общинам израильским.

Не ведал я, что предсказание мое сбудется настолько, и что эти песни станут настолько народными, и что их будут знать действительно все — долго, очень долго, до тех пор, пока звучит еще еврейская песня, но что создателя их будут знать далеко не все и что имя Варшавский окажется забытым, словно никакого Варшавского никогда на белом свете и не было…” (1914).

Составитель Павел Крючков