Ствол ясеня

Зорин Александр Иванович родился в 1941 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор семи лирических сборников, статей о русской литературе XIX — XX веков, мемуарной книги “Ангел-чернорабочий” (1993) об о. Александре Мене. Живет в Москве.

* *

*

Складывать дрова в поленницу — занятие для душевнобольных.

Действует успокоительно. Свидетельствую невольно.

Земные поклоны отваживают от побуждений шальных,

в замкнутом организме блуждающих бесконтрольно.

Березовые неподъемные комли под колуном кованым

С хрустом разваливаются, как арбузы.

Свежеспиленная осина терпким пахнёт вином,

настоем лесных урочищ — подарок от праздной Музы.

Труд мой простой размером задан — от сих и до сих.

В границах его достаточных прикидываю, сочиняю…

Складываю поленницу честнее, чем акростих.

Осиновые согласные с березовыми сочетаю.

* *

*

В стерильной тишине,

где каждый звук извне

вязнет в глухих сугробах;

где с потолка — молчок —

проворный паучок

спускается на стропах;

где, слышимы едва,

потрескивают дрова

березовые в печке;

среди тепла и книг

вдруг ощутить на миг

себя в тугой уздечке.

На столике часы

стучат… Цепные псы,

ишь, стрелками оскалясь…

И что вы расстучались!

Как будто я без вас

не знал, скорбями мечен,

что золотой запас

трудов и дней — конечен.

Что он от сих до сих…

У всякой стражи бзик

стращать и брать на мушку.

Но я еще не псих

вас прятать под подушку.

Родовое

Узловатый толстый обрубок корня.

Вторую топку закладываю, а он не поддается.

Не хочет гореть.

Вокруг него взахлеб веселятся,

отплясывают и выкидывают коленца

сухие полешки,

а он лежит как булыжник.

Не буду встревать, не буду ворошить железом

его стойкой неприкосновенности.

Чуть позже, чуть раньше

все равно ведь истлеет,

раскрошится на коралловое ожерелье,

провалится в поддувало…

* *

*

Рядом с мамой умирающей

меркнет все… Орган рыдающий

неуместен в этот миг.

Безучастен Божий лик —

образок над холодильником.

Вдруг царапнут, как напильником,

покаянного псалма

непонятные слова.

Тлеет плоть — скорлупка выеденная.

В миг, когда вокруг темно,

чувствуется лишь одно —

несказанное, невидимое.

* *

*

Вот уж мамины вещи

уплывают зловеще.

Исчезают как дым

по углам по чужим.

Не к тому, так к другому,

канделябром звеня,

пианино из дому

пошагало… Такому

дару рада родня.

Обнажились скелеты

стен, торчат костыли,

где висели портреты

композиторов… и

что-то вроде осколка

злополучной судьбы

память папина — полка

ворносковской резьбы.

То, что было опорой,

доброй школой, средой,

стало емкостью полой,

как скворечник пустой.

Скатерть, вазочка, бисер…

Это все не мое.

Но останется писем

горстка и голос ее.

А еще будто пленный,

болью сдавленный взгляд,

что ни вещи, ни стены,

ни слова — не вместят.

* *

*

Кладбище Востряковское.

Летом или зимой

потребность, видать, стариковская —

прихожу, как к себе домой.

Слева родители; справа разветвленная родня маминого корня:

Моисей, Роза, Фира, Абрам, Лева, Роман…

все они когда-то приезжали к нам в гости на Малую Остроумовскую,

все сидели за большим столом,

в полутемной комнатке с одним окошком,

выходящим в подворотню…

Сейчас в том доме разместился магазин “Продукты”,

а в комнате — склад стеклотары.

Не страшно на кладбище.

Подровняю землю, подмету опавшие листья,

задержусь до поздних сумерек…

Не страшно… Представить себя здесь, за оградой, и там, где

они сейчас снова вместе.

* *

*

Старость — узилище зла.

Несть бедолагам числа

и на кромешных дорогах,

и в лучезарных чертогах.

За мириадами дел,

препровожденных на ветер,

близость твою проглядел.

Явных следов не заметил.

Я ли с тобой не дружил?

Ты ли со мною не зналась?..

Маму похоронил —

вот ты когда постучалась

из потайного угла.

Самый старательный недруг…

Что-то ты мне припасла

в недрах своих — напоследок.

Голос отца Александра

С кем это я, раздирающе душу, азартно

спорил во сне? И с полночи заснуть уж не мог…

Клавишу рядом нажал — светлый голос отца Александра

смыл нанесенную смуту, как горный поток.

Цивилизация наша, конечно, порочна.

Входит в нее техногенное детище прочно.

Нету покоя нигде, даже не снится покой…

Все же хвала ей за то, что и денно и нощно

есть очистительный голос его под рукой.

Ствол ясеня

Там, где давно их величество Случай шкодит и правит,

непостижимо в чудо поверить, что Бог не оставит.

Где под ногами пучина пузырится и шевелится,

самое трудное, как на скалу, на Него положиться.

Ствол искривленный, придавлен не лучшею долей,

жив изначально подспудною верой и волей.

Волею к вере, к живительной влаге, к небесному свету.

Вера и воля — надежней помощников нету.

Ну так и что, что у ясеня ствол искривленный!

Малое гнездышко птица свела и под этою кроной.

Загрузка...