Нулевой пациент. Книга Первая

Часть вторая. Суд Интерлюдия четвертая. Теодор Новак

9 мая, вторник

Отдел пожарно-технической экспертизы при МЧС Треверберга

Мужчина сидел очень прямо, вытянувшись на неудобном стуле и смотрел в документы, которые ему принесли. Папка росла с каждой минутой. Приемный день. Он ненавидел приемные дни. Вторник. Кто придумал вторники? Раз в неделю ему приносили сторонние дела. В основном, от вконец обнаглевших страховых компаний, которые готовы на что угодно, лишь бы не выплачивать погорельцам компенсацию. Доказать, что это поджог или халатность. Найти любой предлог, чтобы снизить сумму. Обесценить человеческое горе. Теодор Новак уже десять лет служил главным экспертом отдела пожарно-технической экспертизы. Как и многие его коллеги он начинал в качестве обычного пожарного. А до этого прошел войну, прошагав всю Европу до Берлина и обратно. Ему исполнилось пятьдесят, он готовился к пенсии. Но оттягивал момент принятия решения. Не столько ради денег, сколько ради того, чтобы чувствовать себя живым. Работа возвращала ему равновесие, которого не было в разоренном несчастьем мире.

Мужчина скрутил сигарету, помял ее в пальцах, чиркнул спичкой и затянулся. Комнату, полную бумаг и чужих историй, затянуло кольцами дыма. Папки с делами с различными от «секретно» до «совершенно секретно» перемешивались с названием страховых «Тревербергстрах», «Треверберг гарантии», «Страховая номер один», «Тре-стахование» и прочих. Из этих всех компаний он не любил ни одну. Он в целом не обязан кого-то любить, его задача - проверить уже проведенные экспертизы и дать финальную оценку. Причина пожара. Место пожара. Варианты, если они есть. Он превращался в следователя, чья задача - восстановить картину преступления, где самым опасным и неуловимым преступником было пламя.

Взяв со стола верхнюю папку, он погрузился в чтение. Очередной частный дом, короткое замыкание. Кто виноват? Городские сети или проводка. В этот раз определенно проводка. Жильцы получат на тридцать процентов меньше, чем могли бы. Теодора это не трогало. Справедливость. Вот, в чем сила. Вот, в чем смысл. Справедливость в этом несправедливом, диком и неприятном мире. Мужчина вздохнул. Следующий документ. А потом - еще один. Вердикт за вердиктом. Он как судья. Как бог, который руководит чужими жизнями. Определяет их. А на самом деле он просто честный профессионал, который не может себе позволить обмануть. Самого себя.

Его имя не было известно массам. Его берегли, скрывали. Как и его коллег. Чтобы исключить попытки подкупа. Чтобы сделать экспертизу непредвзятой. Получилось. Новак не ошибался. Его коллеги почти не ошибались. Они просто читали данные. Просто проверяли выводы младших специалистов. Иногда в режиме строгой секретности выезжали на объекты, чтобы проверить гипотезы. Они просто воссоздавали картину распространения огня. И его зарождения.

Теодору нравилось, как министерство чрезвычайных ситуаций, к которому относился его отдел, выстроило работу. Была публичная приемная, куда мог прийти каждый. У каждой страховой - свой личный менеджер, обладающий правами проводить консультации и обучения, а также скреплять экспертизы печатью. Туда обычно шли те, кто стремился к власти с минимальной долей ответственности. Хотя ответственность, конечно, была. Не такая, как у самого Новака. Но повыше, чем у какого-нибудь врача. Или преподавателя. Да даже полицейского. Эти молодчики давали интервью, светились на телевидении и в газетах и обсуждали причины того или иного крупного пожара. Теодор помнил шумиху, когда загорелись здания теле-радио центра Треверберга. Сколько было шума! Пресса не могла утихнуть почти месяц. А в итоге он, Новак, обратил внимание на незначительную деталь - чуть заметные отсветы дыма на стене шахты лифта, которая помогла установить истинную причину пожара и наказать виновных.

И, как иллюстрирует именно этот пример, главными в этой иерархии оставались бойцы невидимого фронта. А чтобы им было не так обидно, что публичную славу себе забирают другие, министр выделил им тройное жалование. Новак, привыкший к аскетичному образу жизни, который лишь усилился после смерти дочери и ухода жены, тратил половину стандартного жалования. Остальное клал на счет и пока не понимал, что с этим счетом делать. Отдавать на благотворительность жалко. Каждый сам за себя. В конечном счете они все - дети войны в том или ином плане, а он лишился родителей задолго до. И знал, что даже сирота имеет все шансы стать полноценным гражданином. А близких у него не осталось. Наверное, деньги стоит направить в какое-то дело. Чтобы они жили. И дело жило. Но он не имел права на коммерческую деятельность. Либо госслужба, либо бизнес. И они лежали. Уже четыре года и три месяца прирастая от месяца к месяцу. Сейчас он спокойно мог купить себе квартиру побольше, или дом, или машину. Но у него не было своих желаний.

Новак снял очки, протер глаза сухими пальцами и водрузил очки на место. Как бы ему ни было грустно и тяжело (а ему всегда становилось грустно накануне дня памяти Альды), надо работать. Он успел разобраться с делами прошлого вторника. Как раз вчера закончил последнее. Нельзя расслабляться. Ждут люди. Ждут страховые. Ждет пламя. Единственная стихия, которую невозможно покорить.

Он бросил короткий взгляд на календарь. Девятое мая. Пережить еще две недели - и отпуск. Он поедет к морю. Пересечет всю Европу, возьмет лодку и отправится на Сицилию. И целых пять дней будет лежать на пляже, вспоминая дочь, свою счастливую жизнь и не думая о пламени, которое сжирает жизни, судьбы и будущее. Беспощадное и прекрасное пламя, которое человек так и не смог покорить.

Улыбнувшись этой мысли, мужчина подхватил первую папку сверху. На ней красовалась эмблема «Тревербергстрах», первой страховой фирмы города. Новак ее не любил. Очень не любил. Там сидел большой штат юристов, которые придирались к мелочам. У них была одна задача: не выплатить страховую премию. Ни при каких условиях. И поэтому они почти каждый случай отправляли в апелляционном порядке. МЧС научился такие случаи фильтровать, и Теодор давно не видел ненавистной эмблемы. Он справился с желанием положить папку вниз, вместо этого раскрыл ее, аккуратно разместил документы и удивленно замер. «Вспомогательная лаборатория имени Люси Тревер, госпиталь, 3 марта 1967 года». Волосы на загривке встали дыбом. Лучше бы на воздух взлетел сам госпиталь во главе со своим лощенным предводителем. Эти недоучки не смогли спасти его девочку. Их некомпетентность и халатность виновата в том, что Альда умерла! И только так. Мужчина поднял глаза к некрасивому потолку, будто благодаря небо. Наконец-то он получил возможность отомстить.

Отомстить? Или восстановить справедливость? Новак усмехнулся. Он еще не вчитался в документы, но уже видел нестыковки. Уже видел, что кто-то из младших коллег плохо сделал свою работу.

Боже, как он счастлив. Четыре года и три месяца он молился о том, чтобы получить шанс отомстить. Наказать тех, кто ничего не сделал для спасения его дочери. И вот он, шанс. Нужно просто правильно мечтать.

Как это будет приятно. Припереть Астера к стенке. Доказать, что его несравненная лаборатория взлетела на воздух из-за поджога. А дальше пусть полиция разбирается. Конечно, придется провести внутреннее расследование, наказать того, кто дал страховой неправильную экспертизу. Сразу видно, что в «Тревербергстрах» работают дилетанты. Как можно принять отчет с таким количеством нестыковок? Новак лично разберется с младшим специалистом. В зависимости от того, кем он окажется, устроит либо показательную порку, либо напишет докладную, и его уволят. А если докажут, что его подкупили… Ммм… как это приятно. Теодор положил папку на стол, потер руки, улыбнулся. Прежде, чем приступить к такому важному делу, нужно успокоиться. И подготовиться. Он сам не должен быть предвзят. Он должен написать честное заключение. И если действительно прошлый отчет - писулька, преподнести правду так, чтобы она превратилась в черное пятно на блестяще-белой биографии Астера. Даже если не он виноват, он руководитель. И все ниточки приведут к нему. Думать о том, что все это может оказаться обычной халатностью, совершенно не хотелось.

Новак встал. Коллеги удивленно оглянулись. Обычно он работал, не отлучаясь ни на минуту. Чай он наливал раз в день утром. Для этого носил с собой специальный термос. На перерывы выходил в строго определенное для этого время. Сначала над ним шутили, мол, робот, даже организм приучил, потом успокоились. Сейчас рабочий день только начался. Даже самые неусидчивые еще не стремились выйти покурить, а Теодор Новак, старожил отдела, встал. Он окинул всех свирепым взглядом серо-голубых глаз, ухмыльнулся и снова потер руки.

- В карму верите? - громко спросил он.

Весь отдел поднял головы от столов и посмотрел на него. Знакомые взгляды людей, с которыми он редко разговаривал, не дружил и даже не помнил их по именам. Но сейчас они казались ему семьей.

- Нет, - проговорила молодая женщина с приятным лицом и большой грудью. - Мы сами творим свою судьбу.

Новак ухмыльнулся. Коллеги начали улыбаться.

- А я вот верю, - сказал он. - У меня тут занимательная папочка на столе. Если развитие событий подтвердит мои предположения, я проставляюсь. У нас много поводов вместе выпить, не так ли?

Послышались одобрительные хлопки и комментарии. Адам Солнер, руководитель отдела, в котором работал Новак, встал и похлопал его по плечу. Когда-то они дружили. И довольно близко. Это было до смерти Альды.

- Я знал, распределяя дела, - сказал он. - Пусть это принесет тебе успокоение, а нам вернет нашего Теодора.

Новак кивнул.

- Да. Определенно. Так и будет, шеф.

***

Несколько часов спустя

Эйфория схлынула, когда Теодор Новак погрузился в работу. По первичному заключению причиной возгорания стала неисправность проводки, но автор, некто Питер Сальдо, не проверил согласованные схемы здания, в которых была указана такая защита от скачков напряжения, что не снилась и некоторым промышленным объектам. Было видно, что при строительстве лаборатории учли все. И отсюда следовало два варианта. Либо оборудование было неисправно, либо роль сыграл человеческий фактор. Оборудование стояло на балансе у пожарных и те в телефонном разговоре опровергли предположение, сообщив, что техническое обслуживание проводилось за несколько дней до пожара. Никаких обращений о неисправности после не поступало. Поэтому, получив иск от страховой, они посмотрели на причину возгорания, написали возражения, и в итоге папка попала в отдел пожарно-технической экспертизы. Новак попробовал дозвониться до Питера Сальдо, но попал на его начальника. Сначала наехал, а потом был вынужден замолчать, извиниться и исчезнуть: выяснилось, что Сальдо погиб несколько дней назад. Его сбил автомобиль. Теодор что-то слышал о сумасшедшем водителе со странным именем, которое совместило в себе Европу и Азию. Найя Сонг. Мужик просто протаранил людей на пешеходном переходе.

Из факта смерти эксперта следовало сразу две вещи. Во-первых, полиции вряд ли удастся установить факт подкупа. Если Сальдо не полный кретин, который получил деньги прямо на свой счет. И второе, сам Теодор не мог с ним поговорить, чтобы выяснить, чем он руководствовался. К Новаку попало обогащенное дополнительными деталями дело. Может, Питер получил другие документы. Не такие полные. Без комментариев пожарных и страховой. Он сделал официальный запрос шефу парня, чтобы тот поднял все записи по делу и передал их ему через Адама. Ответа пока не поступило, но Новак знал, выхода у них нет. Придется ковыряться в процессах двухмесячной давности. А что они хотели. Если работаешь с «Тревербергстрах», протоколируй все. Даже время, когда вышел покурить или в туалет. Пригодится.

Рабочий телефон зазвонил. Новак вздохнул и взял трубку.

- Это Мадлен, - сообщил приятный женский голос. Администратор контакт-центра. - Меня замучили из «Тревербергстрах». Говорят, прислали нам документы по лаборатории три дня назад, а до сих пор не получили ответа от вашего отдела. И что если бы они знали, кто именно разбирается с этим, то…

- Можешь не продолжать, - улыбнулся Новак. - Спасибо, что держишь оборону. Если еще раз позвонят, скажи, что ты нарушила все протоколы и смогла связаться с отделом. Официальные документы еще в работе. Но можешь передать этим негодяям, что им нужно собирать документы и подавать в суд.

- В суд?

- Мошенничество.

- И они должны из этого все понять?

- Поверь мне, если ты так скажешь, на следующий день обнаружишь у себя на столе букет цветов или что поприятнее. Они именно на это надеются.

Мадлен рассмеялась.

- Спорим? Если не они, то букет с тебя.

Теодор вздохнул.

- Спорим. Официальный ответ я отправлю им завтра.

Мадлен положила трубку, а Новак замер, озадаченный. Официальный ответ был почти готов. В нем по пунктам доказывалось, что прошлые выкладки недействительны. Он призвал «Тревербергстрах» возбудить уголовное дело, а также запросить дополнительную проверку объекта, который стоял опечатанным. Согласно условиям страховки туда нельзя заходить и нельзя его трогать, пока не будет официального документа, разрешающего ремонт. Так что Астер оказался связан. Мало того, он лишился мощностей лаборатории, которая обслуживала полгорода, так еще и не мог ликвидировать последствия пожара. Новак удержался от желания ему позвонить. Перечитал отчет еще раз. Поставил свою подпись, закрыл папку и положил ее на угол стола. Вздохнул. И взял следующую. Не так интересно.

Спи спокойно, Альда. Все, кто причастен к твоей смерти, будут наказаны.

Глава первая. Андреас Ли

10 мая, среда

Управление полиции Треверберга

Капитан Андреас Ли поставил свою размашистую подпись на докладной, согласно которой дело «Стрелка» уедет в архив с грифом «раскрыто». За два месяца плотной работы им удалось восстановить картину мира полностью. Вздохнув, он посмотрел на подчиненных, которые в кое-веки собрались в конференц-зале, куда с минуты на минуту влетят представители других отделов и руководство. Сначала они презентуют результаты расследования здесь. Получат одобрение шефа. После этого пресс-центр созовет журналистов, и уже завтра во всех изданиях появится история стрелка. Грустная, даже горькая, поучительная история подростка, который так устал от жизни, бедности и беспросветной мглы, что решил уйти из жизни, забрав за собой всех, кого смог.

Доктор Себастьян Хоул, получивший официальный допуск ко всем делам отдела Ли, следил за капитаном своими странными прозрачными глазами, которые все больше напоминали стекло. Психиатр составил характеристику Томми Уилсона, не забыв указать, что она может быть неточной, так как писалась по остаточным данным. Хикс посмеивался в углу, довольный результатами работы своего отдела. Его находка с кирпичной крошкой позволила группе найти неопровержимые доказательства того, что за Томми никто не стоял. И это чудовищное преступление было спланировано и осуществлено им в одиночку.

Рамон Эверетт, которого здесь не было, негласно сделал свой вклад. Он помог выйти на торговца оружием. Толстый турок, который работал на Самсона Шивали, раскололся в два счета. Да, парень приходил, да, я продал ему калаш. «Ну а что такого, я думал, он старше, я думал, он работает в банде». Турка посадили. Доказательств его связи с Шивали не нашли, но Андреасу пришлось встретиться с темнокожим богом криминального мира Треверберга, и вспоминать сейчас эту встречу не хотелось. Шивали заинтересовал полицейского, и он пообещал обязательно встретиться с Дрейком, чья звезда должна взойти в момент, когда Эверетт проиграет дело. Ведь до него никому не удавалось посадить криминального авторитета Треверберга. А Шивали был не просто авторитетом.

Ли бессознательно барабанил по папке с документами, ожидая, пока зал наполнится. Его команда заняла первый ряд. Все четверо выглядели уставшими, но довольными. Они не любили подобных дел, когда преступник известен изначально, и тебе нужно воссоздать картину. Больше похоже на игру в археологию, чем на классическое расследование. Но и здесь установить все за два месяца смог бы не каждый. Андреас гордился каждым из них. И жалел о том, что будто бы отделился от них, ушел в свои переживания и в работу. Нужно проводить с ними больше времени вне управления. Общаться. Кажется, Равилье развелся, а Лоурден вышла замуж. Грегор Штейн с женой ждали второго ребенка. Лишь у Андерсон все оставалось по-прежнему. Она втайне вздыхала по Ли, но работала с самоотверженностью психа.

Ли ни по кому не вздыхал. Иногда он вспоминал чудесную ночь с радиоведущей, но они договорились, Мередит сама его найдет. Ему говорили, что она упоминала какую-то «любовь всей жизни» на шоу, но на вопрос «а раньше как это было» никто ответить не смог, и полицейский решил, что это просто ее визитная карточка. Недоступная влюбленная и прекрасная, она бередила умы. Видимо, так повышала рейтинг своих шоу. За два месяца он пару раз посетил «Алую мантию» в бессознательной надежде встретить там либо Гейбл, либо Эверетта, но не вышло. Возвращался домой под утро нетрезвый и одинокий. Ли дал себе время, чтобы закончить дело Стрелка. Он мог взять новое, сбросив на сотрудников бюрократическую мишуру, но вместо этого решил, что должен отдать дань жертвам. Выжили двое. Мисс Огневич потеряла дееспособность. Юноша Миколас Мюррей перенес пять или шесть операций, но выжил. Некоторое время назад его лечащий врач доктор Генри Аркенсон позволил полиции с ним поговорить. Мальчик рассказал, что стрельба началась после того, как учительница вызвала Томми к доске, тот отказался, и она влепила ему «двойку».

«Двойка» стала последней каплей, и парень начал убивать. Миколас рассказал также, что Томми не любил выходить к доске. Он предпочитать готовить ответы письменно, но мало кто из учителей шел на это. Учительница физики мальчика не любила. Она считала, что каждый ученик обязан уметь отвечать у доски, решая задачи под пристальным наблюдением всего класса. Она была резкой и в школе ее прозвали «линейкой» за дурацкую привычку бить учеников по рукам в случаях, если они отвлекались или «тупили».

Хоул тут же составил рекомендательное письмо в Министерство образования и науки Треверберга, в котором тактично, но жестковато расписал необходимость психоаналитической терапии для учителей, а также ввод этических норм и правил взаимодействия учителей с учениками. На письмо ответа пока не получили, но произошла утечка в СМИ, и все понимали, что бюрократам не удастся отсидеться в кабинетах. Им придется что-то менять.

Наконец в залу вошел шеф и руководители других отделов. Рядовых сотрудников не позвали, но им передадут. Полицейские не были дружны. И над капитаном Ли подшучивали. Дело без дела. Пустая трата времени. Суета ради славы. Лицо Андреаса и правда не сходило с первых полос все эти два месяца. Брошенный на амбразуру шефом, он был вынужден периодически отбиваться от журналистов и сообщать им о ходе расследования. Он надеялся, что вместе с закрытием дела закончится и эта вынужденная работа пресс-секретарем.

- Что ж, - начал Ли, выпрямляясь в кресле за столом. Зал одобрительно загудел. - Все собрались, и я могу начинать?

Шеф повелительно махнул рукой, мол, давай.

- Утром в десять сорок три 5 марта 1967 года из Тревербергской четвертой Гимназии поступил звонок в службу МЧС. В учебном заведении слышались выстрелы. Оператор передал информацию многоуважаемому шефу, тот – мне, и через семнадцать минут мы с командой оказались на месте. Опасения подтвердились. Школьник по имени Томми Уилсон пришел в школу с самодельной модификацией автомата Калашникова и вытащенным у отчима, мистера Уилсона, пистолетом. Как установили оперативно-следственные мероприятия, стрельба началась после того, как учительница физики, которая вела урок, поставила мистеру Уилсону «двойку» за отказ выйти к доске. В результате стрельбы больше двадцати человек погибло на месте. Десять было доставлено в госпиталь имени Люси Тревер. На данный момент из них живы двое. Мисс Милена Огневич страдает от психиатрического заболевания «фуга», являющегося редкой формой диссоциативного расстройства личности, она не помнит свою личность и, соответственно, не помнит ничего о Томми. Второй выживший по имени Миколас Мюррей позволил нам в деталях восстановить события того урока и подтвердить наши опасения, что Томми действовал один. В начале расследования мы обнаружили записку с датой расстрела. Графологическая экспертиза показала, что автор записки - сам Томми. Далее офицер Харри Хикс нашел ручку, которой была написана записка. И также установил, что на ней осталась крошка от редкого кирпича, из которого строили старый Треверберг. Это открытие позволило нам установить местоположение тайника. В данном тайнике мы нашли еще девять аналогичных записок с разными датами. Доктор Себастьян Хоул, психиатр, психоаналитик и медиатор в характеристике, которую он написал мистеру Уилсону, известному также как «Стрелок», упоминает, что вероятнее всего школьник написал себе десять возможных дат. Все эти даты были так или иначе связаны с его семьей: даты обследований, свадьбы матери с отчимом, мистером Уилсоном, переезда, прихода в новую школу. Мы установили связь почти всех. Соответственно, в очередной раз поссорившись с отчимом, Томми отправился в тайник, вытащил бумажку. На ней было написано пятое марта. Известно также, что оружие он купил за некоторое время до этого. Оружие куплено у турка, мелкого торговца. Он уже арестован и отбывает наказание в тюрьме общего режима. Для описания психологического состояния Томми Уилсона я приглашаю доктора Себастьяна Хоула.

Доктор Хоул неторопливо поднялся с кресла, где сидел. Встал за трибуну. В отличие от Ли, он предпочитал отделять себя от зала. То ли привычка преподавателя, то ли способ подчеркнуть важность того, что он собирается говорить. Зал зашуршал, пока доктор занимал свое место. Полицейские переглядывались. Все понимали, что Ли сжал рассказ до минимума, опустил детали. Обычно на таких встречах детали не опускались. Но каждый из присутствующих видел фотографии с места преступления. Желания быть в этом даже ради завершения дела не хотелось никому. И в какой-то мере все были благодарны Ли за то, что он решил сберечь их чувства.

- На базе этого дела разработаны и отправлены на утверждение в соответствующие органы регламенты, связанные с образовательным процессом в тревербергских школах. А также отдельный документ относительно условий содержания детей, - спокойно начал Хоул, мгновенно завладев вниманием полицейских, которые, кажется, даже перестали дышать. - Я не могу поставить диагноз, не имея в доступе пациента, поэтому не буду заниматься профанацией. Но могу сказать следующее. Томми Уилсон был обычным ребенком, чья жизнь оказалась сложнее, чем он мог вынести. Систематическое угнетение сенсоров в процессе воспитания привело к депрессии, из которой родилось желание уйти из жизни. При этом он не мог сделать это сам. Одному умирать страшно и непонятно. Поэтому он забрал с собой столько людей, сколько смог. Я считаю, что «двойка» стала спусковым крючком, но, имея дату, он ждал этого крючка. Можно предположить, что к уроку, на котором произошла стрельба, он уже изрядно измотался и искал повода, чтобы закончить. При этом он еще был контактен. Он начал со мной диалог, но не справился с напряжением. Если я начну перечислять факторы, которые повлияли на его психику, вы уснете от тоски. Но важное я хочу отметить. Томми оторвали как от матери, так и от отчима, и в конечном счете выселили за пределы дома. С раннего детства, когда его мама вышла замуж за Уилсона, он оказался за пределами системы семьи. Он жил на чердаке. И в какой-то день отчим, желавший проучить, а по сути попросту полностью контролировать парня, закрасил единственное окно черной краской, погрузив его в вечную ночь. Отсутствие солнечного света пагубно влияет на психику. Тем более, на расшатанную психику никому не нужного ребенка. Можно ли было предотвратить катастрофу? Да. Можно было. Но для этого как родители, так и окружение должны были иметь образование психолога, а лучше - психоаналитика.

- Какой системный вывод мы можем сделать из этого? - спросил шеф.

Хоул посмотрел на него, не торопясь отвечать. Ли понимал, что доктор сканирует полицейского. Как это делал всегда и со всеми.

- Выводов много. Во-первых, открываются новые психопатологии. Я скажу больше. У меня на лечении сейчас находится мужчина, который убил с десяток человек, протаранив их на автомобиле. Не из-за сломанных тормозов. Не из-за мести. А в состоянии аффекта. Количество суицидальных пациентов за последний год увеличилось вдвое. Патологии трансформируются и углубляются. И если вы хотите услышать мое профессиональное мнение, это только начало. Это похоже на эпидемию. Только люди не умирают, а теряют связь с супер-эго.

Полицейские рассеянно переглянулись.

- С чем?

Хоул покачал головой.

- Я прошу прощения. Увлекся. Супер-эго. Составляющая психики, которая отвечает за морально-нравственные стороны. Это как взрослый, который следит за ребенком. Если его убрать, человек начинает действовать из аффекта.

- Что нам делать? - спросил Ли.

Себастьян обернулся на него.

- Пока только наблюдать.

Они проговорили еще почти час, разбирая те или иные детали. В итоге шеф подписал приказ о закрытии дела и поручил созвать пресс-конференцию. Ли уговорил его взять общение с журналистами на себя, пообещав, что будет рядом, и ушел в спортзал, чтобы сбросить напряжение.

Все это казалось странным, а слова Хоула не шли из головы. «Это похоже на эпидемию». Может, все-таки Томми часть этой эпидемии? Вынырнув из бассейна, он почти бегом отправился в душ, наскоро оделся и вернулся в участок, надеясь, что психиатр еще не ушел. Хоул сидел в фойе на мягком диване и читал газету. Он также ждал пресс-конференцию. Услышав приближение полицейского, доктор поднял голову. Слабо улыбнулся и подвинулся, чтобы Ли мог сесть. Тот засомневался, но наконец опустился на диван, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди.

- Вы сказали одну фразу, которая не дает мне покоя.

- Я вижу, - с улыбкой прокомментировал Себастьян.

- «Это похоже на эпидемию», - проигнорировав сарказм продолжил Ли. – Доктор Хоул. А если это действительно эпидемия?

- Что вы имеете в виду? На уровне тела влиять на супер-эго невозможно.

- Или мы думаем, что невозможно. Может все-таки доедем до Оскара Муна? Я как-то упустил из поля зрения его кандидатуру. Оснований на допрос не было.

- То есть, сейчас вы хотите обратиться к нему как частное лицо? - психиатр отложил газету. Растревоженного Ли бесила его манера держать себя в руках и говорить медленно и спокойно. Они с Хоулом обсуждали возможность приехать к Муну, которого перевели в первую лабораторию и выделили там кабинет. Но шеф не одобрил растраты ресурсов полицейских на проверку несущественной гипотезы. Сейчас же эта мысль раскрылась по-новому.

- Вы можете поделиться со мной статистикой? - с трудом успокаиваясь, спросил Андреас. - Подозрительные убийства, самоубийства. То, что обходит полицию. Или не попадает ко мне.

- Я организовал сбор данных, но их слишком много. Треверберг - город неуравновешенных людей.

- Помогите мне сформулировать запрос. Я переверну управление. Если мы установим, что при всей вероятности статистической погрешности присутствует очевидный рост случаев…

- Поймите, капитан, - мягко, но уверенно прервал Хоул. - Вы думаете, что можете просто определить критерии и получить красивую картинку, которая подтвердит ваше предположение. Наше предположение, - поправил он, заметив, как изменился взгляд Ли. - Но это не так. Нет ни волшебной таблетки, ни волшебных инструментов. Особенно, в том, что касается психического. Под категорию, которая чисто теоретически могла быть подвержена влиянию «вируса», поставим его пока в кавычки, так как это может быть совсем не вирус, а может быть вообще ничего, итак, под категорию, которая чисто теоретически могла быть подвержена влиянию «вируса», подходит слишком много когорт. Одно дело - странные убийства или происшествия, информация о которых не сходит с первых полос СМИ. Томми Уилсон. Найя Сонг. Другое дело - суицидники. Третье - домашние тираны. Четвертое - пограничники, которые пустились во все тяжкие, никак не связанные со смертью или насилием. Даже если предположить - всего лишь предположить, так как поверить в это мой мозг ученого пока не может - что кто-то создал вирус, способный блокировать влияние супер-эго, то мы должны углубиться в психоанализ и понять, что у каждого свои аффекты. То есть, если мы убираем нормы и правила, все ограничения, один пойдет и прыгнет с крыши, другой ворвется в школу или переедет людей на пешеходном переходе, а третий пойдет в ближайший бар и снимет первого встречного, чего никогда не делал.

- Сделаю вид, что я понял, что вы сейчас сказали, - вздохнул Ли.

- Как раз насчет этого. Мы подписали контракт с вашим шефом и с университетом. Я прочту курс по судебной психиатрии и дам психоаналитическую базу. Быть обязательно. Аттестация будет жесткой.

Ли покачал головой и ничего не сказал. Учиться? Сейчас? Ну в целом почему бы и нет, но такие новости он хотел бы слышать от руководства. Впрочем, плевать. Капитан выдохнул. Несколько секунд посидел, не позволяя себе набрать воздуха. Нужно было успокоить сердце.

- Нам нужен план, - наконец сказал он. - Конкретный план. С конкретными действиями.

- Простите, что отвлекаю. Мередит Гейбл, я здесь от имени «Треверберг Таймс». Где находится конференц-зал?

Ли очень медленно поднял голову. Женщина стояла перед ним, ослепительно улыбаясь. На ней был строгий костюм, волосы собраны в пучок. От нее так сладко пахло, что у него закружилась голова. Хоул поздоровался, представился и ретировался, безошибочно определив, что он лишний. Андреас молча указал на диван. Мередит села рядом.

- «Треверберг Таймс»?

- В течение двух месяцев я каждый день оставляла для тебя послание в своем шоу. Но ты не появился. Я решила, что ты про меня забыл, но Офелия убедила меня в том, что ты просто не слушаешь радио в это время. И я устроилась в «Треверберг Таймс», зная, что рано или поздно вы созовете пресс-конференцию. И мы сможем встретиться.

- Почему просто не позвонила?

Она пожала красивыми плечами.

- Это было бы глупо. А я не люблю выглядеть глупой. Мы договорись, я тебя найду сама. И вот я здесь. Хочешь выслушать, почему? Если передумал быть со мной, так и скажи. Два месяца прошло, а ты красавчик, я пойму.

Он улыбнулся. Мысли об эпидемии, Хоуле и Муне выветрились. Осталась только она. И тело, предательски отозвавшееся на ее присутствие.

- Я слушаю.

- Суровый капитан Ли, - рассмеялась Мередит. - Я устранила все препятствия. Ни с кем не встречаюсь. Сменила замки. Правда, теперь работаю на двух работах и времени у меня мало. Но это же к лучшему, раз ты капитан полиции? Что еще. Иногда захожу к Лии и поливаю цветы.

- А где она?

- Ты не в курсе? Переехала к своему красавчику. Он же твой друг. Не рассказал? Ай ай ай…

Андреас посмотрел на нее внимательнее. На его памяти никто к Рамону Эверетту не переезжал. Адвокат с удовольствием трахал все, что движется (может, у него тоже супер-эго отрубилось?), но не сближался. Отели, тусовки, клубы. Один раз даже была съемная квартира, но его хватило на пару недель, и он там не ночевал. Но чтобы пригласить женщину к себе? Серьезный шаг. Ли пока не понимал, что чувствует по этому поводу.

- Мы почти не общались. Он очень занят. Через неделю важное судебное заседание, его клиент… Ты же в курсе всего, не так ли?

Мередит улыбнулась.

- Конечно, теперь, когда я работаю в «Треверберг таймс» криминальным репортером, я в курсе всего. Мистер Самсон Шивали в непростой ситуации. Народ начал делать ставки. Пока мнения разделились, но с каждым днем все больше людей считает, что Эверетту не удастся вытащить своего клиента из капкана. Слишком слажено сработало следствие и прокуратура. Слишком круто собрали дело.

- Недооценивать господина Эверетта опасно.

- А он счастлив. Его любит лучшая женщина. У него лучший друг. Ну так что будем делать, Андреас?

Последнюю фразу она выдохнула ему на ухо, подавшись вперед. Ли прикрыл глаза. Только сейчас он понял, что искренне соскучился по ней. И по тому, как чувствовал себя рядом с ней. Чертова пресс-конференция!

- Тебе нужно работать. И мне тоже.

- Ты будешь там? - Она распахнула глаза, изображая удивление.

- Буду. А потом мне нужно доехать кое-куда и кое с кем поговорить. Я освобожусь в семь. Что ты делаешь сегодня вечером?

- Готовлюсь к нашему первому свиданию.

Андреас наклонился и с неожиданной для самого себя нежностью припал к ее губам с поцелуем. Они оказались мягкими, нежными и вкусно пахли. Он не заметил, как запустил пальцы в ее волосы, наслаждаясь от прикосновения и от ощущения, что она отдала бы все на свете, чтобы отдаться ему прямо здесь. И прямо сейчас. Эта мысль заставила его отстраниться и взглянуть на женщину с улыбкой, которую она так от него ждала.

- Тогда готовься хорошо. Позволишь угостить тебя ужином?

- Давай закажем еду. Мне по нраву другое блюдо, и я не хочу тратить два часа на походы в ресторан.

***

Лаборатория №1

Госпиталь имени Люси Тревер

Андреас Ли чувствовал себя неуютно. Люди в белых халатах и масках, закрытые кабинеты, десять уровней защиты, закрытые зоны. Лаборатория в корне отличалась от того, к чему он привык в больнице. Другие порядки, другие люди, другой дух. Оскар Мун не удивился звонку и согласился переговорить с полицией. Он даже не выразил удивления по поводу того, что выбор пал именно на его кандидатуру, хотя любой другой на его месте бы засомневался. И как минимум начал бы переживать. Доктор Мун оказался моложавым мужчиной лет пятидесяти с острым взглядом темных глаз и еще черными волосами. Он чуть горбился и пытался выглядеть старше, чем был, скорее отдавая дань стереотипам и поддерживая образ ученого, чем потому, что того требовало тело.

Доктор Мун, оставшийся без своей лаборатории, ютился в небольшом кабинете. Большинство его сотрудников пришлось отправить в отпуск без содержания, и он явно чувствовал себя неуютно.

- Мне рекомендовали вас как ученого, способного смотреть сильно глубже привычной научной теории, - издалека начал Ли. - Я принес результаты вскрытия и анализов одного человека. Я хотел бы, чтобы вы посмотрели и подумали. Возможно ли такое, что этот человек был отравлен самоустраняющимся или модифицирующимся веществом, которое сподвигло его на серьезные противозаконные и противоестественные действия?

- Доктор Хоул предупредил меня, что вы придете, капитан Ли, - мягко с легким акцентом, природу которого Андреас установить не смог, начал Мун. - Что будете спрашивать о веществах, разработанных темными существами. Не буду скрывать, такие есть. И их много. Темная медицина серьезно отличается от того, что мы видим здесь. Но вирус, который блокирует супер-эго? Я такого не видел.

- Не будем говорить сразу о вирусе. У каждого препарата есть побочное влияние на организм и даже на психику, - Ли понял, что говорить нужно крайне осторожно. Он будто ступал по минному полю. – Даже действие обычных лекарств до конца не изучено. А что говорить про все остальные?

Мун чуть нахмурился.

- Тут я не могу выразить какую-то определенную позицию. Возможно, вы правы. Может быть, ошибаетесь.

Ли откинулся на спинку кресла и посмотрел на хозяина кабинета сверху вниз. Еще один полукровка на его голову. Только более погруженный в Темный мир и явно испытывающий интерес ко всему, с ним связанному. Что он скрывает? Природное чутье темного эльфа не могло сходу пробить защиту этого существа (человеком его назвать Андреас не мог и не хотел). Но он что-то явно скрывал. Или он просто привык прятать свои мысли и чувства от всего мира. А это он уже мог понять.

- Я не верю, что происходящее в Треверберге - простое совпадение. Вы слышали о Стрелке?

- Слышал. Как не слышать. Это же его документы? Я не вижу здесь ничего подозрительного. Конечно, если бы оставили немного тканей, которые я смог бы изучить, возможно, картина бы изменилась.

- Я могу обращаться к вам за помощью?

- Конечно, - неожиданно улыбнулся Мун. - Мне всегда было интересно поработать с полицией.

- Надеюсь, вам вернут вашу лабораторию.

Мужчина помрачнел.

- Уже не верю в это. Что-то все затянулось.

***

Вечер того же дня

Ли успел принять душ, переодеться, заскочить за букетом и примчаться в другой конец города. В окнах Мередит Гейбл горел свет. В квартире напротив - темно. Все-таки переехала. Мысль об этом на мгновение омрачила его настроение, но полицейский быстро взял себя в руки. Воспользовавшись тем, что кто-то из соседей выходил из подъезда, он проскользнул вовнутрь и взлетел по лестнице. Даже не запыхался. А хотелось. Нажал на кнопку звонка и замер перед дверью, держа аккуратный букет перед собой. Мередит открыла незамедлительно. Она тщательно приготовилась ко встрече. Белый пеньюар, под ним проглядывало красное белье. Ли переступил через порог, молча протянул ей букет. Женщина опустила его в приготовленную заранее вазу и улыбнулась так, как может улыбаться только она. Андреас закрыл за собой дверь, протянул к ней руки и, преодолев короткое сопротивление, прижал к себе. Она использовала другие духи, но не могла изменить того единственного, что, оказывается, было способно свести его с ума: свой эмоциональный запах и запах кожи. Настоящий. У нее явно в роду были вакханки, иначе как объяснить такой сумасшедший магнетизм?

Мередит расслабилась в его объятиях, стоило ему ее поцеловать. Она оказалась права. Ужин подождет.

Глава вторая. Самсон Шивали

10 мая, Треверберг

Самсон вскрикнул от неожиданности, когда его смуглокожая рабыня Гера надавила на болевую точку. Она уже час разминала затекшие мышцы своего господина, но то и дело находила очередной зажим и с ворчанием принималась за него. Кто бы мог подумать, что тело состоит из такого количества точек, которые могут свести с ума от боли, если на них неправильно воздействовать. Мужчина закусил губу и попытался расслабиться. Боль прострелила его от поясницы, где орудовала женщина, до кончиков пальцев, а потом ударила в голову. В глазах потемнело, и он их закрыл.

- Уезжать тебе надо, хозяин, - причитала Гера. - Здесь беда. Не жди этот треклятый суд. Возьми меня и уезжай.

- Я не маленький мальчик, чтобы убегать от опасности.

Он почувствовал, как напряглись ее пальцы.

- Здесь беда.

Женщина замолчала. Следующие тридцать минут она ничего не говорила, а Шивали думал о том, как интересно все переменилось за последние два месяца. Сейчас он готовился, к, пожалуй, самой важной встрече. Королева криминального мира Треверберга вернулась в свое королевство, и назначила ему аудиенцию. Бессознательно он, наверное, надеялся, что она вмешается в дело с полицией. Ведь она знала, что он не торговец наркотиками. И что дело фальсифицировано. Но фальсифицировано слишком хорошо.

- Ты должен уехать, - неожиданно повторила Гера, прикрывая его спину белым теплым полотенцем. Она обошла койку и села так, чтобы он мог видеть ее лицо.

Самсон открыл глаза.

- Я не уеду. Через неделю я выиграю это треклятое дело. И все закончится.

- Через неделю действительно все закончится. Но… мне было видение. Ты не вернешься домой.

- Оставь свои видения себе, женщина, - вскипел Самсон, подскакивая на кушетке. - Продам тебя ко всем чертям. Надоела. Убирайся.

Гера не пошевелилась. Ее ладная фигура и тонкое лицо ему всегда нравились, но сейчас бесили своим совершенством. Будто греческая статуя ожила и теперь везде его сопровождала. Она смотрела на него своими миндалевидными глазами. Четкая линия черных бровей, безразличие к собственной судьбе и искренняя озабоченность делами господина. Он купил ее лет десять назад еще ребенком. Дал медицинское образование, оставил при себе в качестве личной медсестры и массажиста. Иногда она подсказывала ему решения в ситуациях, когда он сомневался. Иногда он спал с ней, если нуждался в спокойном принятии и ласке. А иногда гнал прочь, как шавку, которая мешается под ногами. Гера, которая не помнила себя свободной, принимала любое проявление воли господина, как благодать. Впервые за десять лет ему стало не по себе.

- Не уйдешь? - минуту спустя спросил он.

Гера покачала головой. Черные кудрявые волосы упали ей на плечи. Выразительные губы тронула насмешливая улыбка.

- Я знаю, как ты относишься к эзотерике, господин. Знаю, что ты не доверяешь моим снам. Но также знаю, что ты прекрасно видишь, к чему все ведет. Ты так и не установил того, кто стоит за подставой. А между тем у полиции с каждым днем все больше доказательств. Они начали ковырять наркотики, но пришли к…

- Встреча с Рамоном у меня через несколько часов, - прервал он, сделав повелительный жест. - Не надо повторять то, что он мне и так скажет. Скажи, что хочешь ты.

- Я хочу, чтобы мой господин был свободен и счастлив.

Самсон поманил ее.

- Так сделай меня счастливым.

***

Несколько часов спустя

Клуб «Токио»

Самсон Шивали поправил пиджак, глянул на себя в зеркало при входе и смерил взглядом тонкокостного бледного мужчину, имени которого не знал. Судя по всему, он состоял в свите Железной Леди, королевы криминального мира Треверберга. Шивали встречался с боссом редко, но каждый раз этот похожий на смерть мужик был здесь. Он сверлил гостя черными, как сама ночь, глазами, будто кто-то встроил в них микроскопы. Рядом с ним было некомфортно. Но этот дискомфорт не шел ни в какое сравнение с тем, что ему предстоит испытать, как только королева до него снизойдет. Железная Леди была пунктуальна до одури. И если он приезжал раньше, приходилось ждать. Ее покои были устроены как кабинет хорошего психоаналитика: два входа. Прихожая и одна дверь для тех, кто ждал приема. И запасной выход для тех, кто ушел. Поэтому все участники ее империи не подозревали о наличии друг друга. Она не стремилась обогащать людей дополнительными связями, если того не требовали обстоятельства. Гера настроила мужчину на миролюбивый лад, и он почти подготовился ко встрече и почему-то был уверен, что диалог с королевой станет определяющим.

Сидеть он не мог, поэтому мерил шагами прихожую, стараясь не обращать внимание на молчаливого стража. Красоту этого места он тоже не воспринимал. Потому что его душе был чужд восток. Он никогда не видел королеву без маски. Да и никто не видел. Но, соглашаясь работать с ней, он почему-то решил, что уж ему-то она откроет лицо, но не тут-то было. Железная Леди, женщина без лица и имени, умело выстраивала границы, совершенно не переживая по поводу чувств своих подчиненных. Она делала то, что считает нужным. И Самсон видел результаты этой работы. Эту безошибочно работающую систему по контролю, весу и заработку денег. Только вот в случае с ним система дала сбой. Еще ни разу полиция не подбиралась так близко к верхушке. Самсон понимал, что даже в случае его ареста Железная Леди не потеряет ничего. Слишком разрозненная сеть, слишком мало внутренних связей. И от этой мысли стало пусто. В душе поднялась мысль, от которой он отказался с ужасом. Сначала поговорить с ней. Потом переживать! Или лучше вообще не переживать, пускай переживает Эверетт. Выигранный суд - его забота, в конце концов. Он за это неплохо получает.

Наконец охранник отделился от прохода, пересек прихожую и молча открыл дверь в покои королевы. Самсон смерил его подозрительным взглядом, потом кивнул в знак благодарности, наклонил голову, чтобы не удариться о низкий косяк, и очутился в знакомо-незнакомой зале. Железная Леди сидела в глубине покоев на диване, подогнув изящные ноги под себя. Традиционная японская маска гейши, полностью скрывающая лицо, распущенные угольно-черные прямые волосы, красный кимоно. Хозяйка клуба полностью соответствовала ему. Интересно, почему за столько лет он даже не попытался узнать, на чье имя записан клуб «Токио»? Скорее всего, на этого щегла охранника. Она слишком осторожна, чтобы давать кому-то даже вымышленное имя. Скорее всего, этой женщины не существует на бумаге.

- Твои пятнадцать минут пошли, - спокойным голосом произнесла маска. - Какой у тебя план?

Самсон медленно набрал воздуха в грудь. Выдохнул. Потратил еще целую минуту, чтобы занять свое место в кресле напротив нее. Слишком далеко, чтобы включились иные, кроме зрения и слуха, органы чувств. Он мечтал оказаться ближе, зная, какое влияние оказывает на всех, кто попадает диаметр. Но Железная Леди не давала. Никогда. Она умела выстраивала границы, и не существовало силы, которая смогла бы их сломать или прогнуть. Как бы там ни было, она всегда была такой. И, соглашаясь с ней работать, Самсон знал, на что идет.

- Против меня сформировали дело. Я видел бумаги - это слитая, перемешанная информация.

- Ты нашел крысу?

- Занимаюсь этим.

- Ты за два месяца не нашел крысу? - уточнила она.

На маску смотреть было неприятно. Он не видел мимики. Это просто уточнение? Насмешка? Угроза? Все тот же ровный тон. Спокойно лежащие на коленях руки. Кажется, она даже не дышала. Самсон смотрел в этот суррогат лица и думал о том, что в настоящее мгновение, пожалуй, отдал бы жизнь за то, чтобы она поговорила с ним нормально. Ему казалось, что это все изменит.

- Нет, - сказал он так же спокойно. - Не нашел. Возможно, я его даже не знаю в лицо.

При этих словах маска дрогнула. Она подняла голову. Выглядела это так, будто человек вздернул подбородок. Эмоция? Неодобрение? Шивали безошибочно считывал эмоции людей. Но не этой женщины. Как неудобно.

- Мне странно, что моя правая рука пасует перед каким-то полицейским.

- Может, ты рано дала мне эту должность?

- Скорее всего ты прав, Шивали. У тебя неделя до процесса, реши проблему. Иначе в чем смысл твоего нахождения здесь? Если ты не можешь защитить самого себя, не сможешь принести пользу и нашему общему делу. Ступай.

- У меня еще десять минут, - взбунтовался он, поднимаясь.

Он стремительно пересек расстояние между ними и остановился в шаге от Железной Леди, которая не пошевелилась и, кажется, никак не отреагировала на это нарушение этикета. До него донесся тонкий аромат ее волос.

- Ты знала о процессе? - приглушенно спросил он.

- Конечно. О нем знает весь город.

- Ты поняла, что я имею в виду. Ты знала о процессе. Не из прессы или от меня. Ты знаешь больше, чем говоришь.

Железная Леди медленно поднялась. Она встала на расстоянии руки от него. Маленький рост ничуть не мешал ей сохранять независимый и почти суровый вид. Самсон невольно вздрогнул, когда она подняла ладонь и мягко ткнула его в солнечное сплетение.

- Я всегда знаю больше, чем говорю. А ты, будучи темнокожим богом, на которого молится половина города, приполз ко мне и скулишь как девка. Если тебе нужна помощь, так и скажи. Если ты не способен решить задачку с полицией, так и скажи.

Он отступил, потрясенный тем, какая концентрированная ярость звучала в ее словах. Она даже не повысила тон, но из него будто выбили жизнь. Мужчина пришел в себя через несколько минут, когда прохладные пальцы Железной Леди коснулись его руки. И это прикосновение было приятным, ободряющим. Почти материнским.

- Ступай, - мягко сказала она. - И возвращайся победителем. Или не возвращайся вовсе.

***

Офис Самсона Шивали

Вечер того же дня

Шивали отослал прочь всех помощников и заперся в кабинете в ожидании адвоката. Он снова и снова прочитывал дело, подмечал доводы обвинения, вчитывался в строчки, которые казались ему вырванными из контекста, и думал над разговором с Железной Леди. Неужели так сложно было поймать крысу? Он пытался спихнуть ответственность на кого угодно, даже на адвоката, который не был в курсе всех его дел, а сегодня понял, что сам себя загнал в капкан. Послушай он Рамона сразу, откройся ему больше, чем того требовало конкретное дело, и вместе они бы успели найти утечку. А вместе с ней и выход из ситуации. Дело сшили, но у него не было доказательной базы. Размышления, разрозненные факты, которые Эверетт надеялся развалить в пеструю кучу ненужной информации. Их стратегия защиты строилась в первую очередь на нестыковках обвинения. Они не доказывали невиновность. Они не позволяли доказать вину. И Рамон планировал сыграть на присяжных. Он знал, как выбирать людей. Знал, кто нужен для такого дела. А в выборке всегда оказывались люди нужного психотипа.

Рассвирепев от круговерти мыслей, Шивали смахнул бумаги на пол и упал в кресло, схватившись за голову. Какой он к черту бог. Его душу раздирал страх. Впервые в жизни ему было страшно. Смерть - ерунда по сравнению с бессилием перед третьей стороной, на которую он так глупо не смог повлиять. С Дрейком диалога не получилось. К нему еще завалился Ли. Вспомнив о разговоре с капитаном, Самсон глухо зарычал. Вот еще одна тема для разговора с адвокатом. Эверетт не скрывал своей дружбы с Ли, и шпионам Шивали не составило труда заметить, что полицейский и адвокат встречаются чаще, чем того требовала работа. Как они вышли на турка? Самсон не верил в совпадения.

К моменту, когда в дверь постучали, он полностью заменил страх яростью, и встретил Рамона во всеоружии.

Он открыл дверь, молча отстранился, позволив адвокату проникнуть в кабинет, закрыл дверь и остановился, заложив руки за спину. Эверетт со спокойным видом прошел через кабинет к столу, скептически оглядел разбросанные бумаги и наконец поднял глаза на клиента. Самсону не понравилось выражение этих глаз. Очень не понравилось.

- Давай поговорим о твоем друге капитане Андреасе Ли.

Рамон изобразил удивление.

- Ты решил на это потратить свои два часа? За неделю до суда?

- Я же плачу тебе. Какая разница, о чем мы будем говорить. Я не рассказал тебе, что твой дружок примчался ко мне с обвинениями в торговле оружием.

- С обвинениями? Официальными?

- Нет.

- Тогда какое это имеет значение?

Самсон коротко выдохнул, чтобы сбросить напряжение. Распрямил плечи.

- Это ты вывел полицию на турка?

- Я похож на сотрудника полиции?

Спокойствие Эверетта казалось одновременно странным и вызывающим. Только синие глаза потемнели, а в комнате стало как-то холодно. Шивали поежился, но решимости у него это не убавило.

- Как они…

- Полиция вышла на твоего турка, потому что он идиот и продал пацану оружие, из которого тот убил почти тридцать человек, - прервал его Рамон. - И турок оказался так труслив, что выдал твое имя на первом же допросе. Вывод тут только один. Впредь внимательно подбирай людей и не пускай к себе тех, кто может дать слабину. Короля определяет свита, а твоя - с гнильцой.

- Как ты смеешь…

- Я твой адвокат. - Рамон поднял руку, заставляя его замолчать. - И я знаю тебя лучше остальных. И этот фарс с судом, с турком и со всеми остальными - тщательно спланированная акция. У тебя есть одна надежда. И она перед тобой. Так что заткнись и слушай. И через неделю мы встретимся накануне суда и еще раз прорепетируем то, чему я научу тебя сейчас. И не дай бог тебе отклониться от плана. Возражения?

Самсон покачал головой. Сел на диван и замер в ожидании. Парадоксально, но злость улетучилась. После того, как Эверетт съехался со своей докторшей, в нем что-то изменилось. Он то ли успокоился, то ли наоборот стал более подорванным. Более проявленным, так будет правильно сказать. Резким.

- Приступайте, месье адвокат. Я весь ваш.

Глава третья. Офелия Лоусон

Вечер 10го мая, среда

Офелия вздохнула, провела тыльной стороной руки по лбу и опустилась на диван. Обычно Рамон не опаздывал к ужину. Но сейчас его не было дома, а это значит, что либо он поест где-то еще, либо задержится, а это значит, настроение у него будет не самым миролюбивым. Мистер Эверетт вообще не отличался добрым нравом. Конечно, с ней он вел себя иначе, но со всем остальным миром оставался жестоким, прагматичным и несгибаемым. Однажды она уже попала под горячую руку адвоката, когда умер его свидетель, и поэтому осторожно прощупывала границы, чтобы определить для себя безопасную зону. Пока все было хорошо. Даже очень. Он дарил ей подарки, то и дело возил в рестораны и при этом не знакомил ни с кем, если того не требовали обстоятельства. Их замечали в ресторанах и театре, но в таких ситуациях Эверетт вел себя осмотрительно и вежливо сворачивал разговор, не позволяя ему толком начаться. Офелия играла по его правилам, не задумываясь о причинах их происхождения, пока не поняла, что и она сама не горит желанием представлять его кому-то из коллег. То, что происходило между ними, только их. Доступа туда не было даже тем, кто знал обоих. Не только негласные правила о невмешательстве появились в ее жизни. Но и вполне определенные законы, по которым жил Эверетт, и которые им пришлось обсудить и утвердить. Они договорились о границах.

Правило номер один. Ужин - это святое за исключением дней дежурств Офелии в больнице или судебных заседаний, назначенных на вечер. Если дела занимают вечер внезапно, один должен найти способ предупредить второго. Любым образом. Они отправляли нарочного с записками, звонили на рабочие номера. За два месяца подобные ситуации возникали два или три раза. То Офелию задерживали на операции, то кто-то из клиентов Рамона внезапно назначал встречу. Сегодня Эверетт опаздывал, не предупредив, впервые.

Правило номер два. Как бы не была великолепна близость и как бы ни хотелось ее продлить, адвокат всегда уходил спать в отдельную комнату. Сама комната была открыта, и он несколько раз звал Офелию туда, но Лоусон не стремилась проникать в это по-спартански оборудованное помещение. Он немало удивился, когда она попросила убрать матрас с постели в спальне, даже сначала воспринял это как манипуляцию, но через пару недель понял, что она тоже привыкла спать на жестком. Что не мешало ему каждый раз уходить к себе. Лоусон об этом не задумывалась. Сколько себя помнила, она жила одна. Она могла задремать рядом с Рамоном, как это произошло в резиденции с конюшней, но именно спать предпочитала одна. На жестком и обязательно с двумя одеялами. Одно пропускала между ног и дотягивала так, чтобы можно было положить его под голову, а другим укрывалась.

Правило номер три. Она не должна была расспрашивать его о работе. С одной стороны, она не стремилась, с другой - четко сформулированный регламент помогал не испытывать лишних мук любопытства. Впрочем, Офелия о работе тоже не говорила. Эверетт мало что понимал в хирургии, и поделиться с ним мыслями и наблюдениями она не могла, для этого существовали коллеги. А все остальное относилось к секретным данным пациентов, и разглашению не подлежало.

И они никогда не обсуждали мужчин и женщин, с которыми имели дело. Лоусон всеми силами убегала от настойчивого внимания Астера, стараясь сделать так, чтобы Рамон о нем не узнал (ну хотя бы не вспомнил). Инстинктивно она понимала, что Дональд проживет недолго, если переступит черту. Разговоры о бывших и тех, кто пытался влезть в их отношения, были табуированы. В остальном все урегулировалось само собой.

Офелия хорошо помнила тот день, когда такси перевезло ее с небольшим чемоданом в этот новый дом. Рамон ждал в квартире. Вещи на последний этаж поднимал портье. Офелия прошла в квартиру, еще до конца не понимая, что происходит, а адвокат стоял прямо напротив двери у огромного панорамного окна, заложив руки за спину, и смотрел на нее светящимися от радости глазами. Этот взгляд был настолько чист и светел, что отпечатался в ее сердце. Она видела его и позже. Почти каждый день. Но в тот вечер он дал нечто особенное. Особенный старт их отношениям, которые развивались слишком стремительно и, наверное, шаблонно.

Когда за портье закрылась дверь, в квартире наступила такая тишина, что ушам стало больно. Оба не шевелились, глядя друг на друга. Офелия чувствовала себя смущенной. Рамон не показывал ничего, кроме этой обезоруживающей, почти мальчишеской улыбки. И он был так прекрасен в этот момент, что единственное, о чем она мечтала: запомнить. И запомнила. Его лицо в мельчайших деталях, позу, в которой он стоял, неровно отогнутый ворот рубашки и складки пиджака на локтях. Солнечный свет в шоколадных волосах, чертинки в синеве глаз. И белозубую улыбку, которая стала совсем другой. Теплой. Родной. Она не понимала, как они за две или три недели смогли пробежать такой путь. Наверное, у бессмертных существ все в разы быстрее, чем у людей. Им отмеряна вечность, но они берегут каждую минуту. И каждую минуту стараются жить так, чтобы потом не жалеть о потерянном времени.

Офелия, погрузившаяся в воспоминания, с тревогой взглянула на часы. Может, он передал записку, и ее просто не успели доставить? Она глянула на стол. Она редко готовила. Эверетт считал, что его женщина не должна его обслуживать и предпочитал водить ее в хорошие рестораны. Но после долгих разговоров понял, что для нее приготовление пищи не обязательство. И она делает это не потому, что должна. А потому, что нравится. Это медитативно в процессе и дьявольски приятно в конце, когда любимый мужчина блаженно жмурится, наслаждаясь. Наверное, именно этого ей хотелось сегодня. Увидеть, как медленно, но неотвратимо разглаживается его лицо, как взгляд проясняется и светлеет, как уходят морщинки. Как исчезают мысли о работе и на смену скандально известному адвокату приходит ее мужчина.

Она вздрогнула, вынырнув из размышлений. Скрежет ключа в замочной скважине. Дверь медленно открылась. Рамон молча показался на пороге. Увидев ее, стол, он бросил взгляд на часы и побледнел. Она невольно выдохнула. От облегчения.

- Лия, прости, - не раздеваясь, он пересек прихожую и заключил ее в объятия.

Лоусон покачала головой, не зная, что сказать. Она не могла говорить. Туча эмоций пронеслась в ее душе и улеглась, уступая место знакомой нежности. И этому сладкому чувству - находиться в его объятиях. Она в свою очередь обняла мужчину, погладила его по спине и отстранилась, заглянув в глаза.

- Голоден?

- Как стая диких оборотней, - проговорил он. - Задержался на сорок минут.

- Вино или воду?

- Вино и тебя, - улыбнулся он. Но улыбка получилась безрадостной. Офелия хотела спросить, как он, но вовремя прикусила язык. Очевидно же, что он только с работы. Встречался с кем-то из клиентов. В календаре на холодильнике некоторое время назад Рамон обвел красным семнадцатое число. Он коротко пояснил тогда, что это важное заседание, и ближе к нему он может стать очень неприятным. Почему она про это не вспомнила, когда придумала себе бог весть что?

- Сначала ужин, - отозвалась она, отбросив за плечо заплетенные в тугую косу волосы. - Дай мне пару минут.

- Пару минут на что? Стол выглядит великолепно, - проговорил Эверетт, проходя в ванную. Дверь за собой он не закрыл, и через мгновение Офелия услышала, как зажурчала вода. Он умывался.

- Налью вино.

Рамон выглянул из ванной. Посмотрел на нее. Впервые оказавшись в этой квартире, на первом этаже которой стены были только в ванной и туалете, Офелия не сразу поняла, как она себя здесь чувствует. Но с течением времени ощутила, насколько такая планировка удобна. Зонирование обеспечивалось мебелью и разным уровнем пола. Она никогда не видела подобного ремонта. Несколько капель упало с лица мужчины на плитку.

- Я снова перед тобой виноват. Это начинает бесить.

- Правила, - бросила Офелия через плечо. - Равны для нас обоих. Не предупредил - плати.

Его глаза хищно блеснули.

- Оплату в каком валюте предпочитает мадам?

- Мадемуазель, - поправила Офелия. - Я подумаю. Если готов, иди за стол. Я приготовила кое-что действительно вкусненькое.

Адвокат кивнул, на несколько секунд скрылся в ванной, чтобы вытереть лицо, и, вернувшись, опустился в добротный стул со спинкой. Пиджак он снял, оставшись в белой отглаженной рубашке, верхние три пуговицы которой расстегнул. Он подвернул рукава и прикоснулся кончиками пальцев к столешнице. Офелия колдовала с едой и напевала себе под нос какую-то мелодию. Она чувствовала, как постепенно комок напряжения растворяется в груди. Он дома. И в этом было что-то удивительное.

- Я хочу нанять повара, - неожиданно сказал он. - Ты чудесно готовишь, но ты не кухарка, чтобы тратить на это время. У меня всегда были повара. А тут как-то забыл… ел в ресторанах, в основном.

Офелия опустилась напротив него и тронула волосы, снимая ленту. Начала разбирать шелковистую косу пальцами.

- Если ты оставишь за мной право готовить хотя бы изредка, не возражаю, - сказала она, не отводя глаз от его лица. - Приятного аппетита.

- Боги, женщина, где ты этому научилась? Это очень вкусно!

***

Утро 11 мая, четверг

Госпиталь имени Люси Тревер

Офелия уехала из дома затемно. После ужина они долго сидели на диване, обнявшись. Молчали. Рамон думал о своем, и она понимала, что все мысли его заняты работой и предстоящим заседанием. А она ни о чем размышлять не хотела. Из-за ужинов ей пришлось существенно изменить подход к работе. Приезжать в клинику раньше, если смена дневная, позже, если вечерняя. Астер подписал все необходимые документы, не глядя ей в глаза. То был сложный разговор, но теперь она сама управляла своим временем, имея возможность в нужные часы уезжать домой. К счастью, Эверетт жил намного ближе к госпиталю, чем она сама.

Спать она ушла в полночь. Встала в четыре и через тридцать минут уже сидела в автомобиле. Ее ждало несколько чудеснейших операций с Генри Аркенсоном, в котором что-то изменилось после дела Стрелка, и он все чаще ставил свои смены так, чтобы пересечься с Офелией и пригласить ее на очередной сложный случай. А еще сегодня должны были привести первую партию инструментов для операций на темных существах, о поставке которых Аркенсон и Лоусон договорились за спиной у главврача с Филиппом Орле, чей контакт дал ей Рамон после случайно оброненной жалобы на тему того, что в госпитале работают темные существа, лечатся темные существа, но оборудование рассчитано только на людей. Астер - человек. И хрупкий баланс информирования о Темном мире не может быть нарушен. Лоусон увлеченно погрузилась в тему темной медицины, Аркенсон ее поддержал. А Эверетт внезапно решил проблему с оборудованием. Сначала он переговорил с Орле сам. А потом организовал встречу с ним, Офелией и доктором Генри. Тридцатиминутный разговор свелся к списку необходимого, который заранее составили хирурги. Орле подтвердил наличие, отказался от денег, сказав, что нет ничего ценнее толковых врачей, у которых под рукой есть все необходимое и которые в состоянии помочь тебе или твоим подчиненным.

Так было заключено молчаливое соглашение, по которому госпиталь имени Люси Тревер в лице Офелии и Генри Аркенсона обязывался тайно и быстро оказывать помощь темным существам. Без документов и очередей. Странные чувства, которые затопили Лоусон при первой встрече с Орле, вернулись, но у нее не было времени сконцентрироваться на них. Она старалась не смотреть незнакомцу в глаза и в целом доверила Аркенсону ведение переговоров. Мужчины быстро нашли общий язык, ударили по рукам и договорились поддерживать контакт. Офелия с удовольствием ушла из коммуникаций. А вечером рассказала Рамону, чем все закончилось.

Было странно ощущать вину в этот момент. Эверетт смотрел на нее с улыбкой, выслушивая рассказ о переговорах и достигнутом соглашении. А она чувствовала себя на приеме психиатра. Будто он видит намного больше, чем она сама. Видит то, что она еще не осознала. Тот вечер закончился чудесно, и Лия немного успокоилась. До сегодняшнего утра. Она знала, что Орле привезет первую партию оборудования лично. Возможно, ее нервозность была связана именно с этим. Паника перед встречей с существом, которое на нее странным образом влияло. Нет, она не сошла с ума. И речь шла совершенно не про чувства. Речь шла о том, что она о себе что-то не знает. Что-то потаенное, глубокое. И это как-то связано с ее снами. С прошлой жизнью. С той частью ее личности, которая погребена под именем Незнакомки. Лия осознала, что она совершенно не помнит себя до того, как ее обратили. Она даже не помнит самого обращения. Будто ее жизнь началась в момент, когда она выживала на улицах Парижа. Будто до этого ничего и не было.

Лия зло ударила по рулю. Она уже давно подъехала к госпиталю, выключила мотор, но не могла найти в себе сил, чтобы подняться. Тревога вперемешку с грустью от того, что в последние дни они с Рамоном проводят меньше времени друг с другом, нехорошо на нее влияли.

В окно постучали. Она вздрогнула, машинально опустила стекло и только потом подняла глаза. Перед ней стоял Дональд Астер собственной персоной.

- Ты встала на мое место, Лоусон, - недовольно проговорил он.

Она бросила рассеянный взгляд на табличку и не удержалась от улыбки. Действительно.

- Видимо, это единственный способ заставить тебя со мной поговорить?

- А, то есть это я избегаю разговора и переехал к другой? - с вызовом бросил он. - Будь добра, убери свой автомобиль.

- Можешь занять мое место. От него ближе.

Дональд замер, будто удивленный этим предложением. Несколько долгих мгновений он сверлил ее взглядом без улыбки. А она не чувствовала ничего. Ни страха, ни смущения, ни тревоги. Человек-главный врач в единственной крупной клинике на территории такого города, как Треверберг. Ну не убогая ли идея? С этим надо что-то делать. Клинике нужен такой управленец, который сможет соблюсти баланс и при этом расширить знания о темной медицине среди персонала. Нужен филиал. Да. Филиал. Просто в другой части быстро растущего города. Это не вызовет никаких вопросов. Конечно, люди будут приходить и туда, и туда, но если все работающие в системе здравоохранения темные существа будут знать о разделении, то спасенных жизней станет больше.

- Хорошо. Но мы идем за кофе вместе, и ты говоришь, что хотела. А я говорю, что я хотел. И пока мы не закончим, ты никуда не уходишь.

- У нас есть ровно тридцать минут. Потом у меня операция.

Астер покачал головой, но не ответил. Развернулся, сел в машину и лихо поставил ее на нужное место.

Офелия подхватила с сидения сумочку, вытащила ключ из замка зажигания. И какого черта она встала на его место? Так задумалась? Перепутать было несложно, некоторое время назад он выделил ей парковку рядом с собой. В другой жизни. В жизни без Рамона и без перспектив.

Лоусон закрыла глаза. Что с ней может случиться? Потеряет работу? Исключено. Будет вынуждена отбить очередной виток ухаживаний? Легко. Он всего лишь человек. Она боится, что Астер сорвет их планы по расширению профиля клиники? В крайнем случае она его зачарует, и он все забудет. Если сможет, конечно, раньше она ничего подобного не делала.

Она открыла дверцу, вышла на прохладный утренний воздух и заперла автомобиль. Почувствовав присутствие главврача за своей спиной, нарочито медленно развернулась. Астер смотрел на нее сверху вниз. Улыбка так и не вернулась на его лицо, и оно стало холодным и злым. Но что-то подсказывало ей: это его настоящий образ. Никаких наигранных улыбок и галантности, никакой вежливости на грани фола. Холодный и жестокий карьерист, который прекрасно осознает свои сильные и слабые стороны и умеет выбрать единственно верную линию поведения в любой ситуации. В нем что-то сломалось. Либо после взрыва в лаборатории, с которым он так до конца и не разобрался, либо после того, как она переехала к Эверетту. Но это глупо.

Астер не предложил ей руки. Он поправил добротный пиджак из английской шерсти, повернулся и неторопливо направился к клинике. Офелия шла, отставая на шаг. Ее мысли вернулись к предстоящей операции, внутри вновь поднялось волнение и предвкушение перед получением оборудования. Интересно, как выглядит скальпель с напылением из храмового серебра? Он так же лежит в руке? Легче? Тяжелее? Ее руки настолько привыкли к инструментам, что придется переучиваться? Или инженеры учли все и сделали идентичные обычным инструменты? Что там будет еще, кроме скальпелей? Специальные нити? Нити у Аркенсона были, но он их использовал редко, берег. Теперь будет проще?

- Чему ты улыбаешься?

Холодный голос Астера вырвал ее из глубины размышлений. Офелия удивленно огляделась. Они уже пересекли парковку и теперь стояли около лифта. Она не заметила пути. Лоусон подняла глаза на главврача. Ее улыбка погасла, а лицо окаменело. Дональд побледнел, но не отступил.

- Что ты хотел обсудить?

- Я? - Он, видимо, удивился. - Это ты поставила автомобиль на мое место. Привлекла внимание. И вот мы говорим. Сколько там минут осталось? Двадцать пять?

Двери лифта открылись, врачи прошли внутрь, и Офелия нажала кнопку нужного этажа. Повернула голову и посмотрела на Астера снизу вверх.

- Что случилось, Дональд? - негромко поинтересовалась она. - Ты так ко мне относишься потому, что я выбрала другого?

- Я так к тебе отношусь, потому что ты меня предала.

- Я?!

- Я провел независимую экспертизу по лаборатории. И она обнаружила доказательства того, что ты была там непосредственно перед взрывом. Что ты там делала? Специалисты считают, что перед взрывом отключили оборудование, отвечающее за стабильность сети.

Офелия нажала на большую красную кнопку экстренной остановки, и лифт встал, не успев доехать до нужного этажа.

- Что за бред ты несешь? Рамон видел эти «доказательства»?

- Нет, конечно. Он будет тебя защищать.

- Тогда покажи их мне.

- С чего бы. Я жду официальной бумаги. Мне уже сообщили, что страховая разворачивает иск против меня. Мистер Эверетт мой адвокат. А это значит, что он не сможет быть и твоим адвокатом. Так что удачи. Но какого черта, Офелия? Зачем ты это сделала?

Он схватил ее за плечи. Женщина была так удивлена, что даже не отстранилась.

- У меня такой же вопрос. Ты так легко поверил в сфабрикованную чушь. После всех лет совместной работы.

- Там нашли твои перчатки.

- Которые уцелели в пожаре?!

Он отскочил в сторону.

- Как они вообще там оказались?

- Ты не думаешь, что кто-то пытается подставить нас обоих? Что еще там нашли? Давай позовем Рамона и все обсудим. Единственное, в чем я могла тебя разочаровать, так это в том, что полюбила другого мужчину. Но я никогда бы не стала взрывать лабораторию, чтобы… чтобы что?

- Занять мое место?

- Чушь. Я ненавижу бюрократию.

Офелия тронула панель управления лифтом, и он снова заскользил вверх. Через несколько секунд створки открылись, и врачи оказались на нужном этаже. Лоусон направилась в кабинет, Астер пошел за ней, не обращая внимания на вскочившую навстречу начальнице ассистентку. Марта не успела ничего сказать, Офелия скрылась в своем кабинете. Дональд прошел за ней. Закрыл за собой дверь и посмотрел на нее. На его лице читалось недоверие вперемешку с раскаянием.

- Звонить Рамону? - спокойным голосом, несмотря на внутреннее напряжение, спросила она. - Сколько у нас есть времени?

- Он просил его не беспокоить без надобности до семнадцатого числа, - бесцветным голосом сказал Астер. - Да и спешки нет. Я получил документы вчера, у официальных структур их еще нет. Городская экспертиза работает медленнее частной.

- Что именно содержится в документах?

Главврач покачал головой.

- Давай обсудим это позже.

- Дональд, ты обвинил меня в тяжком преступлении. И сказал, что есть какие-то доказательства. Почему не хочешь посветить в детали?

Мужчина провел тонкими слегка дрожащими пальцами по лбу. Ему явно было не по себе от разговора, и он уже жалел о том, что сказал несколько минут назад. Жалел о том, что так просто поверил в виновность Лоусон. Даже не поговорив с ней. Даже не проанализировав факты. Что с ним случилось? Так громок голос ревности? Красный туман застелил глаза?

- Я звоню Рамону. А ты берешь трубку и объясняешь, что за хрень тут творится.

Офелия подошла к столу, набрала номер. Диск возвращался на исходную позицию после каждой выбранной цифры. Главврач завороженно следил за пальцем хирурга, отключившись от реальности. А Лоусон надеялась, что ее мужчина добрался до офиса и не сильно занят. Наконец номер был набран. Женщина замерла, затаив дыхание. Она не сводила с Астера жесткого взгляда, в глубине души понимая, что просто недоразумением это не ограничится. Они тронули нарыв, и он вот-вот взорвется.

- Рамон Эверетт, - ожила трубка искаженным, но все же родным голосом адвоката.

Офелия медленно выдохнула.

- Это я, Офелия, - сказала она. - У тебя есть минут десять для разговора?

- Тебе не хватило сегодняшней ночи, и ты звонишь, чтобы назначить мне свидание?

Она с трудом удержалась от того, чтобы прикрыть глаза и погрузиться в воспоминания и мечты одновременно. Астер, напряженно следивший за ней, помрачнел. Мысли читать он, конечно же не умел. Зато прекрасно воспринимал невербалку.

- Конечно. Но, к сожалению, я по делу. Господин Астер сообщил мне, что у него есть доказательства моей причастности к взрыву лаборатории.

На том конце провода повисла тягостная тишина. Офелия представила, как нахмурился Рамон, как пролегли морщинки на лбу, добавляя его безупречности пару десятков лет. Как налился свинцом взгляд и остановился, выбрав объект для изучения.

- В переговоры не вступай. Он рядом?

- Да. Я знаю, что тебя не следует отвлекать, но…

- Женщина, даже если бы я ждал Судного дня и готовился к нему, угроза твоему благополучию важнее, - резко прервал он. - Дай трубку Астеру. Немедленно. И без меня ни с кем не говори на эту тему. Поняла?

- Да. Дональд, - она обратилась к главврачу. Тот недовольно нахмурился, но приблизился, и принял из ее рук трубку телефона.

Офелия опустилась в свое кресло, поставила локти на столешницу и запустила пальцы в волосы. Только сейчас она поняла, насколько потрясена.

- Да. Вещественные. Проверил. Несколько раз. Да. Частная. Да откуда мне знать? Понимаю. Хорошо. Доктор Лоусон, во сколько вы освободитесь?

- Не раньше пяти, - бесцветным голосом ответила она.

- Отменить или перенести операции нельзя?

- Нет. К сожалению.

- Ты слышал, Рамон. В пять. Да. Хорошо, жду.

Он повесил трубку и посмотрел на хирурга. Та выдержала его взгляд без особенного напряжения. Ей было все равно.

- Эверетт приедет сюда в пять.

- Хорошо.

Астер молча вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Офелия встретилась взглядом с испуганной Мартой и отвернулась. Как бы там ни было, нет времени растекаться. Скоро приедет Орле. Скоро придет Аркенсон. Важный день, которого они так долго ждали. Нужно сосредоточиться на насущном. А лаборатория… Она не верила в то, что Рамон не сможет или откажется защищать ее в суде. Если дело дойдет до слушания, конечно. Что-нибудь придумает. Выкрутится. Он не оставит ее один на один с этим безумием.

Несколько часов спустя

Филипп Орле отличался от всех, с кем она общалась сейчас и ранее, своим мощным телосложением. Он обладал высоким ростом, широкими плечами и сейчас, когда сменил деловой костюм на джинсы и рубашку, подчеркнув тем самым торс, стало понятно, что он напрочь лишен утончённости. Его фигура странно контрастировала со строгим холодным лицом. При виде его ее опять сковало странными ощущениями, и она снова удивилась тому, как причудливо может преломиться реальность. Орле на нее не смотрел. Он говорил с Аркенсоном, который внимательно проверял инструменты и слушал о составе каждого. Через слово звучало «храмовое серебро», Офелия не вслушивалась и не понимала нюансов. Намного важнее было то, что эти инструменты позволяли оперировать темных существ. Эффективнее, чем обычная медицинская сталь.

- У меня есть еще кое-что, - негромко продолжал Орле. - Самое сложное в темной медицине - вопрос анестезии. Мы кое-как придумали, как совладать с устойчивостью к ней всевозможных необращенных. Не в обиду вам, Генрих, будет сказано, - кивнул он в сторону Аркенсона. - Но даже с темными эльфами проще, чем с любым из обращенных. Со временем вампиры и Незнакомцы вырождаются. И они вполне могут сойти с ума от болевого шока. Не умереть. А серьезно так сойти с ума и случайно уничтожить больницу. Я наблюдал несколько подобных вспышек.

- Вы изобрели анестезию для темных существ, Орле? - удивился Генри. - Для обращенных? Это либо невозможно, либо неэффективно, либо крайне опасно.

- Последнее, - кивнул Филипп. При этом несколько прядей его медно-металлического цвета волос упали на лицо. - Это крайне опасно. Но если вам предстоит… я не знаю… доставать дробь из груди или головы пострадавшего вампира, то лучше обезболить. Вряд ли вы сможете достаточно крепко связать своего пациента. И вряд ли крови доктора Лоусон хватит, чтобы успокоить его.

- Простите, месье, а при чем тут моя кровь? - очнувшись, спросила Лоусон. - Я не даю ее пациентам.

- Вы Незнакомка. Ваша кровь действует на обращенных как смесь героина с морфием. Не знали?

- Убийственно.

- И эффективно, если речь идет о такого рода поражениях ткани.

Филипп Орле, казалось, сосредоточил на ней все свое внимание. Офелия никак не могла разгадать его. И себя. Что-то менялось, надрывалось в его присутствии. Что-то тянуло ее в сны, в черную дыру памяти и беспамятства. Туда, где она еще не была. Или о чем не помнила. Нервно обхватив себя руками, женщина усилием воли вызвала образ Рамона и неожиданно успокоилась. Будто Эверетт оказался рядом и обнял ее за плечи, привлек к себе и поделился силой. Она будто наяву почувствовала его аромат, увидела улыбку и в очередной раз спросила сама у себя: «Неужели все происходящее правда»?

- Надеюсь, мне не придется применять ее в этих стенах.

- Я тоже. К тому же теперь у вас есть заменитель, - он достал несколько ампул с черной жидкостью из сумки. - Этот препарат в сущности концентрированное и особым образом приготовленное черное вино. Смертельно опасный наркотик, синтезированный таким образом, чтобы вся его сила раскрывалась в анестезирующем действии.

- Черное вино? Вы либо гений, либо сумасшедший, - вернулся в диалог Генри.

Офелия посмотрела на коллегу. Тот выглядел потрясенным. Лично она ничего не слышала ни о каком черном вине. Но при этом словосочетании внутри что-то оборвалось. От него буквально веяло опасностью. С ним была связана какая-то история. Очередная история из прошлой жизни, которая не давала спокойно спать.

- Рецепт не мой, - наконец улыбнулся Орле. - Берите. И берегите. Поставки этого препарата наладить я не смогу, товар штучный.

- Как его использовать?

- Инструкция прилагается. В целом одна часть к пяти частям классической анестезии. Кстати, не рекомендую считать дозировку исходя из веса. Нужны коэффициенты.

- 1,23, если речь про темного эльфа, 1,08, если про светлого, 1,75, если на операционном столе вампир и два - если Незнакомец, - скороговоркой проговорил Генри.

- Почти верно. В случае вампиров и Незнакомцев умножайте еще на пятьдесят процентов. Убить почки и печень передозировкой вы не сможете, а указанный вами коэффициент лишь притупляет боль.

Генри сделал несколько пометок в блокноте. Офелия посмотрела на мужчин.

- Мы вам очень благодарны, месье Орле.

- Мы все просто делаем свою работу. Привет мистеру Эверетту. Желаю, чтобы мои инструменты и препараты вам не пригодились.

Глава четвертая. Дональд Астер

11 мая 1967 год

Госпиталь имени Люси Тревер

- Доктор Астер, вы нам нужны!

Дональд, не успевший добраться до своего кабинета после разговора с Офелией, обернулся. Ему навстречу бежала Диана Петровская, медсестра, которую в прошлом году перевели в реанимационное отделение. Если верить личному делу, Диане было двадцать пять. Она уже три года работала в госпитале имени Люси Тревер и стремительно шла к должности старшей реанимационной медсестры. Ее обожали врачи и медсестры. Пациенты то и дело оставляли восторженные отзывы.

С целью оптимизации он объединил реанимационные палаты всех отделений и выстроил там отдельную команду из младшего медицинского персонала, студентов-медиков и лечащих врачей. В итоге реанимация стала негласным центром знания и источником серьезного вызова: работать здесь было сложно и увлекательно. Год шел за три.

- В чем дело? - спросил он мягче, чем планировал.

- Проблема с пациентами. Пойдемте скорее.

- Вам недостаточно врачей?

- Доктор Астер, - почти закричала девушка. - Вы должны увидеть это своими глазами. Вы нам нужны!

Она схватила его за руку и тут же отскочила, покраснев. Дональд смягчился и отправился следом, с трудом успевая за перешедшей на легкий бег медсестрой. Через несколько минут они оказались на четвертом этаже, полностью занятом реанимационными палатами. Госпиталь имени Люси Тревер славился своей хирургией. Он использовал передовые технологии, в нем работали лучшие хирурги с мировыми именами. В него стремились ординаторы и интерны со всех уголков света. Вместо привычных пяти-шести операционных пришлось построить двенадцать. Вместо тридцати палат реанимации сделали пятьдесят. Астер вложил много денег и всю душу в этот проект. И радовался, когда полностью обновленный реанимационный этаж распахнул свои двери для тяжелых пациентов.

Но сейчас, оказавшись в святая святых этой больницы, вместо привычной гордости он испытал настоящий шок. На этаже было неожиданно шумно. Дональд не сразу понял, в чем дело, а, сообразив, ошеломленно замер. Пациенты кричали, ругались, смеялись и издавали кучу других звуков, о существовании которых, пожалуй, знали только психиатры. Мяуканье, мычание, кваканье, лай, смех, истерики.

Диана обернулась на главврача, развела руками, мол, вот это у нас творится, теперь вы понимаете, почему я не могла об этом говорить там, внизу? Дональд медленно окинул взглядом помещение. Стены палат были сделаны из стекла. Почти везде медицинский персонал опустил жалюзи, но в некоторых палатах они были подняты. Главврач столкнулся взглядом с нечеловечески холодным и злым взором одной из пациенток. Она билась в кровати. Руки и ноги прикованы, как в психиатрии. Лицо совершенно безумно и лишено любых чувств, кроме ярости. Из глубины палаты показалась фигура медсестры и невысокого врача. Медсестра посмотрела на коллегу, тот поставил подпись в истории болезни, и через несколько секунд в подключенную к пациентке капельницу добавили седативное. Она что-то сказала (звук глушили стены и дверь, но губы зашевелились). Еще через несколько секунд успокоилась. Потом осела на постели. Ее лицо разгладилось. На нем проступила испарина, которую Дональд прекрасно видел отсюда. Ненормальная испарина, будто организм выдал сопротивление препарату. Доктор обернулся, и главврач узнал Себастьяна Хоула, исполнявшего обязанности главы психиатрии, пока его шеф находилась в декретном отпуске.

- Что у вас происходит? Вспышка шизофрении? - с напряженной улыбкой поинтересовался Астер, когда Себастьян подошел к нему.

- Ваш вопрос систематически неверен, - безэмоционально отреагировал психиатр и повернулся к Петровской. - Диана, вы подготовили дубликаты?

Девушка подбежала к сестринскому посту и достала оттуда только что отпечатанные на машинке списки и их копии. Передала их доктору и замерла, внимательно глядя на мужчин.

Видимо, истерия охватила не всех. Хоул сохранял поразительное спокойствие.

- Дайте всем седативное, - он вытащил из пачки копии, которую ему передала медсестра, быстро проставил напротив каждой фамилии дозировки и названия препаратов и отдал ей.

Диана внимательно изучила записи, кивнула и отправилась по палатам, позвав на подмогу коллег. Она не задала вопроса, а психиатр не стал пояснять написанное. Возможно, именно поэтому Петровскую любили врачи. Она четко знала зоны своей ответственности и не выходила за них.

Хоул проследил за ней безразличным взглядом, повернулся к начальнику и молча прошел в соседний кабинет, жестом пригласив Дональда следовать за ним. Главврач кивнул, пересек коридор и закрыл за собой дверь, не без удовольствия отметив, что шум значительно снизился. Он не зря вложил столько денег в звукоизоляцию на этом этаже.

- Двенадцать пациентов из сорока семи, - медленно начал Хоул без предисловия. - Первые признаки начались несколько дней назад. Кто-то переспал спать, кто-то - разговаривать. Кто-то регрессировал до состояния младенца. У каждого своя история, не буду вас грузить психиатрическими деталями.

- Вирус? - коротко спросил ошеломленный Астер.

- Не вирус, но похоже. Я долго анализировал истории болезни всех, кто находился в реанимации в последние четырнадцать дней. Пострадавшие на первый взгляд никак не связаны между собой. Разные протоколы лечения, разные операции, врачи, команды медсестер и состояние. Но есть кое-что общее. Им всем делали переливание от одного донора. Его зовут Найя Сонг, и он в настоящее время пребывает в психиатрическом отделении с диагнозом «психогенная амнезия». Я попросил Диану связаться со всеми выписанными из госпиталя пациентами, получившими его кровь.

- Найя Сонг? Мне знакомо это имя.

- Это тот самый водитель, который протаранил людей 27 апреля. Мне нужен Мун и разрешение на дополнительные анализы.

- Я поговорю с ним. Но лаборатория Муна уничтожена, как вы знаете. Он работает на костылях.

- Костыли лучше пустоты, - отреагировал Себастьян. - Мне не нравится происходящее, доктор Астер.

- О чем вы, доктор Хоул?

Себастьян хотел сказать что-то еще, но, встретившись взглядом с потемневшими от напряжения глазами Астера, передумал. А Дональд решил, что этот разговор не стоит выеденного яйца. Подозрение о причастности Муна, лаборатории и выведенного вируса к тому, что его больница превратилась в дурдом, он заглушил раньше, чем оно трансформировалось в чувство вины.

- Я рад, что вы увидели, вернее, услышали пациентов до того, как им дали седативное. Понимаю, что вы подумали. Массовое помешательство. На самом деле это не так. Я проверил. Другие пациенты ни кровь Сонга, ни плазму не получали. Им делали переливания от других доноров. И они стабильны.

- Я не понимаю, к чему вы клоните.

- Мне нужен Мун и лаборатория. Тогда я смогу сформулировать мысль и отдать ее вам на откуп.

- Я могу идти?

Астер сложил руки на груди и взглянул на подчиненного самым строгим из арсенала своих взглядов. Хоул остался неподвижен. Его молодое лицо осунулось, под глазами залегли тени. Он выглядел как человек, который не спал несколько дней.

- Спасибо за помощь, доктор Астер.

Когда Дональд вернулся в коридор, в реанимационном отделении наступила тишина, прерываемая лишь треском аппаратуры. Диана ждала его на сестринском посту. Она прижимала к груди списки. В карих влажных, как у лани, глазах, застыло выражение ужаса. При виде Астера она встрепенулась.

- Рассказать вам о больных? - спросила она, заглядывая ему в лицо.

Дональд покачал головой.

- Доктор Хоул посветил меня в курс дела. Где остальные врачи?

- На дежурствах. Интерны по палатам. Хотите поговорить с ними?

- Нет. Я должен идти.

- Доктор Астер.

- Да?

Диана медленно положила списки на стойку и подошла к нему. Выражение ее лица изменилось, и главврач подумал о том, что он упускает из виду что-то очень важное для нее. Его голубые глаза скользнули по миловидному лицу, остановились на мягких каштановых волосах, собранных в косу. Память услужливо преподнесла сцену из прошлого, вырисовав хрупкое тело, полное тоски и желания. Он свободный мужчина и может распоряжаться своим временем, как угодно. Может, пригласить ее на свидание? Или сразу в отель?

- Я никогда такого не видела, - прошептала она, подойдя вплотную. - Хоул ничего не говорит. Что с ними? Что это, черт возьми, такое?

Астер положил теплую ладонь ей на плечо и с наслаждением отметил, как она напряглась от этого прикосновения.

- Мы разберемся. Ты сделала все, что могла. И я этого не забуду. Когда заканчивается твоя смена?

- Три часа назад… закончилась.

- Тогда иди домой.

- Я… я не могу!

- Иди, - мягко прервал ее Дональд. - Отдохни. Когда ты вернешься на работу, уже будут новости.

- Я могу поспать в комнате отдыха.

- Иди домой.

Она опустила голову. Астер убрал руку и улыбнулся. Он поймал себя на мысли, что ему нравится эта девочка. Не так, как сотни медсестер его больницы. Иначе. Более по-человечески, что ли. Ему нравилась ее доброта, ее чистота. Готовность помочь. Жертвенность. Нравилось все то, чего он сам был лишен напрочь.

Развернувшись, он добрался до лифта. Ему действительно нужно поговорить с Муном. И сделать это до того, как до него доберется Хоул или кто еще. Астеру передали, что полиция начала совать нос в дела больницы глубже, чем хотелось бы. И это тоже отличная тема для разговора. Они давно не беседовали. Слишком давно. Странно в условиях того, какая тайна их объединяла.

После того разговора с Рамоном Эвереттом Дональд старался не думать о вирусе, о супер-эго и о том, что они своими исследованиями подняли фрейдизм на новый уровень. Астер жалел только о том, что опубликовать исследование не сможет ни он, ни Мун. А еще о том, что он допустил серьезную ошибку, не взяв в команду хорошего психиатра. Доктор Гейн, с которым они начинали лет пятнадцать назад, умер от онкологии в середине эксперимента. А заменить его на такой стадии, когда уже есть человеческие жертвы, и совершенно нет времени на вербовку, оказалось сложнее, чем предполагал Дональд. Да и нельзя сказать, что он формировал команду или руководил ею. Он просто выдвинул гипотезу. Когда-то давно. И дал площадку. О многом он не знал сам.

Дональд вернулся в свой кабинет, закрылся изнутри и сел за стол, чувствуя, как дрожат руки. Он был близок к прорыву как никогда. Но в чем заключался этот прорыв? В том, что вопреки всему, человеческую душу можно не только разложить на молекулы, но и модифицировать? Они прошли самый первый этап: научились высвобождать животное начало. Но с этой задачей прекрасно справляются и наркотики, и алкоголь. Пусть, вирус действует более щадяще, устойчиво и глобально, но принцип тот же. Сложнее было (и на это ушло шестьдесят процентов времени) добиться того, чтобы он не оставлял никаких следов. Мун гений, ведь именно он смог научить вирус трансформироваться при контакте с человеческой средой. Он распадался на знакомые всему свету элементы и постепенно выводился почками. Астер до сих пор помнил слезы счастья на глазах Оскара в момент, когда он сказал: «Это похоже на открытие Кюри. Только наш малыш живой и на всем периоде распада действует. Он интегрируется в клетки подобно раку, но не уничтожает их, а меняет. Он не питается человеком, а совершенствует его, раскрывая те глубины психического, о котором человек не подозревает». Юнг бы сказал, что вирус высвобождает Тень. А Фрейд - что вирус уничтожает Супер-эго. Но ни Юнг, ни Фрейд понятия не имели о том, что на эти части психического когда-то научатся влиять с помощью обычной классической науки. Не терапия, не анализ. А маленький укол вместе с прививкой или витаминами.

Астер оторвал взгляд от своих рук и посмотрел в окно. Они только в начале пути. Да, это они запустили вирус в массы и тщательно отслеживали всеми доступными способами его «жизнь» в городе. Фиксировали всплески самоубийств и преступности. Нашли доверенное лицо в управлении полицией, которое делилось даже теми преступлениями, о которых не писали в СМИ.

Дональд снял трубку внутреннего телефона, набрал на диске короткую комбинацию и замер в ожидании. Его красивое холеное лицо окаменело, тени скрылись. Мысли об эксперименте, результатах и неудачах вдохнули в этого импозантного мужчину жизнь. Он понимал, что в сущности взрыв в лаборатории может быть никак не связан с исследованиями. Единственное, что несомненно печалило - им понадобится несколько лет, чтобы восстановить оборудование. И чтобы перезапустить работу. Ведь запасов вируса, который они ласково назвали «Антиэго», не существовало.

Мун ответил через несколько гудков.

- Надо поговорить, - без предисловий начал главврач. - Через час, Ночной квартал, «Астерия».

- Хорошо.

Аппарат снова онемел. Дональд встал, не позволяя себе вновь погрузиться в размышления, и стремительно вышел из кабинета. Ему нужно успеть вернуться к пяти и скрыть свое отсутствие. А также подготовиться ко встрече с Эвереттом, который буквально сканировал своего клиента. Все же хорошо, что Рамон знает. Конечно, не все. Но многое. Он знает, и, как хороший адвокат, не дает никаких оценок. Может, как раз такого человека не хватало в изначальной команде. Умного, расчетливого, прекрасно знающего законы и способного держать оборону. Информационную.

«Астерия» нравилась Астеру в первую очередь своим местоположением. За счет существенного отдаления от деловых зон города здесь практически невозможно было случайно пересечься с кем-то из знакомых. К тому же здесь чудесно готовили и внимательно относились к каждому посетителю. Меню ресторана отличалось удивительным для своего времени разнообразием, а персонал был вымуштрован так, будто его обучали в Париже. Впрочем, Дональд не удивился бы и такому. «Астерия» фокусировалась на вполне определенных клиентах и работала круглосуточно и без выходных, что само по себе было нонсенсом для Треверберга конца шестидесятых.

Его проводили к забронированному столику без лишних вопросов. Оскар Мун уже сидел на своем месте, глазел в окно и пил зеленый чай. Дональд присмотрелся к партнеру, пытаясь понять по выражению его лица или позе, о чем он думает и что чувствует. Но Оскар оставался невозмутимым. Этот человек, который всю жизнь посвятил науке, лишился семьи, не общался с сыном, чье будущее до недавнего времени оставалось туманным, все-таки был настоящим гением. Немного сумасшедшим, немного социопатичным. Дональд познакомился с ним, когда заканчивал университет. И они как-то сразу сошлись, несмотря на разницу в возрасте. Впервые о своей идее о раскрытии человеческого потенциала с помощью вакцины Дональд рассказал после грандиозной пьянки по случаю очередного дня рождения. Он подумал, что Оскар откажется, испугается. Но через несколько дней Мун пришел с огромной тетрадкой, исписанной мелким почерком. Так родилась концепция «Антиэго». Они поняли, что для того, чтобы раскрыть потенциал человека на максимум, сначала нужно избавить его от ненужных ограничений. Ограничения - персона по Юнгу или супер-эго по Фрейду - определяли то, как действует (или не действует) человек в обществе. Оскар, влюбленный в теорию архетипов Юнга, увлеченно заявил, что его микстура способна высвободить Тень. В ту пору это казалось игрой. Они настолько увлеклись процессом, что не думали о последствиях. Не думали о том, что Тень может быть не просто асоциальной, она может быть разрушительной. Не думали о том, что снятие норм супер-эго вскроет не стремление к свободе, а стремление к разрушению. Человек, живущий животным, - это не супер-человек. Это животное в человеческом теле. Но это был первый шаг. Плохо осознаваемый, плохо просчитываемый. Несколько лет они искали и переписывали код вируса, искали варианты, аккуратно экспериментировали. Дональд начал работать в больнице, получил доступ к пациентам. Все стало значительно проще, когда он занял должность главного врача. К ним присоединилось еще несколько лаборантов. Истинной ценности проекта не знал никто, каждый отвечал за свой маленький участок. Мун объединял данные по исследованиям помощников, анализировал их и интегрировал изменения в код вируса.

- Этот Андреас Ли весьма любопытный человек, - вместо приветствия проговорил Оскар, не оборачиваясь к Астеру. - У него сильная интуиция, что понятно. Но он умеет ее слышать. А это уже редкость.

- Что ты ему рассказал?

- Ничего. Он попросил сделать анализ крови мальчика-стрелка. Я сделал и передал ему именно то, что он должен был увидеть. Заодно проверил одну гипотезу. И рад тебе сообщить, что мы не ошиблись. «Антиэго» блестяще распадается и встраивается в знакомые элементы.

- Радует.

- Но этот капитан Ли, - имя полицейского Мун выплюнул с презрением, - обязательно придет снова. Особенно сейчас.

- Полиция не занимается делом Найи Сонга.

- Зато им занимается один молодой и чрезвычайно упертый психиатр.

- Ты думаешь, что надо направить живительную энергию врача в другое русло?

Наконец Оскар обернулся и посмотрел на компаньона с улыбкой.

- Да. Кардинально перенаправить.

Астер сел за стол, жестом подозвал официанта, заказал китайский зеленый чай и вернул Муну холодную улыбку. И только тут заметил, что рядом с Оскаром на кресле лежит дамская сумочка.

- Ты не один?

- Когда ты позвонил, я уже назначил свидание одной милой особе, с которой ты знаком, - прохладно отреагировал Мун. - Она в дамской комнате. Придет, я отправлю ее в номер. И потом присоединюсь.

- Ты неисправим.

- Как и ты. Мы тяжело и много работаем. Имеем полное право от души отдохнуть. Тем более, если молодое тело само идет к тебе в руки.

Официант принес чай, избавив Астера от необходимости отвечать.

- Нам надо понять, как действовать дальше.

- Для начала перестрой мою лабораторию. А потом пару лет я буду восстанавливать наработки.

- У тебя есть мысли, кто мог взорвать ее?

Мун искренне удивился.

- Я думал, проблема в неисправности проводки, и уже мечтал посмотреть на то, как ты будешь разносить электросетевую компанию.

- «Тревербергстрах» так просто не сдадутся. Они запустили расследование, а я провел свое. Независимое. Проводка не при чем. Кто-то выключил оборудование. Пришел и выключил. И поэтому скачок напряжения на электростанции поджег наш трансформатор, а он в свою очередь запустил цепную реакцию. Я сдуру написал правду в документах, и указал там именно то оборудование, которое мы ставили для защиты своих систем. А оно ни при каких условиях не дает такой погрешности. Поэтому факт его отключения оказался на поверхности. И кто-то из работников пожарно-технической экспертизы обратил на это внимание.

- А первого ты подкупил?

Астер пожал плечами.

- Нет, я думал, дело действительно в проводке.

- Милый, так где, говоришь… ой.

Узнав голос, Дональд медленно повернул голову и посмотрел на ординатора Гекату Штиль, облаченную в полупрозрачное платье. Женщина уложила волосы в соответствии с последними трендами моды, соорудила подходящий макияж, и выглядела то ли как дорогая проститутка, то ли как модель с обложки.

- Врачей в больнице тебе мало, и ты взялась за сотрудников лаборатории?

- Это ревность? - кокетливо поинтересовалась Геката, наклонившись к Муну, чтобы забрать сумочку.

Тот следил за сценой с призрачной улыбкой.

- Я просто удивлен. Когда ты все успеваешь?

- Я молода и полна сил. Оскар, так где тебя ждать?

- Пятый номер, - Мун достал из внутреннего кармана пиджака ключи. - Я скоро приду. Будь готова.

- Я всегда готова. И нечего на меня так смотреть, доктор Астер. У меня выходной!

Дональд не ответил, посмотрел на Муна. Улыбнулся. И где были его мозги, когда он позволил Гекате Штиль оказаться в его постели? Он легко относился к сексу, но не любил, когда сам становился лишь одним из многих.

17.00 11 мая 1967 года

Госпиталь имени Люси Тревер

К себе Дональд Астер вернулся в несколько подорванном состоянии. Мысли разбегались, и сосредоточиться на делах не получалось, пожалуй, впервые в жизни. Врач сел за стол, с тоской посмотрел на огромную груду писем и документов, которую образовала секретарша, сдвинул ее в сторону и достал сигареты. Пепельница стояла тут же. Как хорошо, когда не нужно делать лишних движений. Дональд закурил, подумал о том, что не отказался бы от «травки», чтобы снять напряжение, и с тоской посмотрел в окно. Он не понимал, почему так эмоционально отреагировал на тот факт, что Геката с легкостью переключилась на другого, что этот другой - Мун. Он повысил ее, сделав заместителем Офелии Лоусон, но в итоге получил только претензии: «Тут столько бумаг, тут одна бюрократия, эта сучка Лоусон почти перестала брать меня на операции, этот гад Генри Аркенсон вообще меня на дух не переносит, это дискриминация». Некоторое время назад пришлось ее поставить на место и пригрозить исключением из ординатуры. Штиль присмирела, но, как выяснилось, ненадолго. Просто искала обходные пути. Астер не понимал, что происходит, но нутром чуял, что от этой женщины не стоит ждать ничего хорошего. Она готова положить все на кон, если речь шла про карьеру. Куда она метит? Вытеснить Офелию? Ей до Лоусон как до Японии пешком задом наперед. Штиль становилась крепким хирургом. Но крепкие хирурги не совершают прорывов. Крепкие хирурги - работяги, которые нужны, и без которых рухнет вся система здравоохранения.

Их место - на вторых ролях и на рядовых операциях. Ради Лоусон же в Треверберг приезжали со всего мира. Ради Лоусон и Аркенсона. Отделение торакальной хирургии на сорок три процента было загружено платными пациентами. А чеки администрация Астера выставляла выше рынка на двадцать процентов, прекрасно зная, что многие из пациентов готовы заплатить и в три раза больше, лишь бы попасть на стол к этим врачам. Особенно ценились их парные операции.

Врачи трудились над проблемой пересадки сердца. И Астер был уверен, совсем скоро он сможет заявить на весь мир, что его больница специализируется в том числе на пересадке. Первая в мире. Пока Демихов тренируется на собаках, а Джеймс Харди пересаживает сердца шимпанзе человеку, Лоусон и Аркенсон готовились к полноценной пересадке.

В этом ключе Штиль - не тот винтик, который стоит ценить. Ее легко заменить. Дональд посмотрел на документы. Он был уверен, что как минимум пятая часть этих бумаг - заявления от потенциальных ординаторов и интернов. Все хотят работать с доктором Офелией Лоусон.

Телефон зазвонил. Внутренняя линия.

- Да.

- Мистер Рамон Эверетт прибыл, - сообщила секретарша.

- Пусть войдет. И принеси мне кофе. А ему - что он сам попросит.

- Да, доктор Астер.

Рамон показался на пороге кабинета спустя полминуты. Он выглядел, как всегда, безупречно, но в этот раз от него веяло таким холодом, что Астер на мгновение поднял голову, будто перепроверяя, а это точно адвокат - или в больницу принесли кусок айсберга. Эверетт молча занял свое место в кресле напротив стола главврача, секретарша вслед за ним внесла поднос с кофейником, молочником, двумя фарфоровыми чашечками и блюдцем с печеньем и ретировалась. Дональд даже не успел ее поблагодарить. Видимо, девушка настолько привыкла к вежливости и внимательности Эверетта к своей персоне, что, столкнувшись с холодностью, решила, что на этом жизнь закончена. Такими темпами придется нанимать психолога для работы с обслуживающим и вспомогательным персоналом.

Когда дверь закрылась, адвокат поставил дипломат на пол и медленно поднял глаза на своего клиента. Тот выдержал взгляд с поразительным спокойствием.

— Я узнал, что страховая готовит дело для передачи в суд, - начал Дональд. — А наша с тобой задача была не довести до суда. Все было зря?

— Ты поэтому решил подстелить соломку?

Главврач недоуменно заморгал.

— Что? Нет. К причастности мисс Лоусон к взрыву мы еще вернемся и скорее всего в ее присутствии.

— Это я определю сам, - отрубил Рамон. — Про суд знаю. И не понимаю истерики. «Тревербергстрах» судится даже ради пары тысяч долларов. Сумма возмещения по лаборатории - четыре миллиона. Это баснословные деньги, естественно, они готовят дело в суд. Твоя страховка непосильна даже для них.

— Это же не мои проблемы?

— Нет, это твоя реальность. Я видел копии искового, вернее, его промежуточную версию. И знаю, что делать. Мы не планировали встречаться по этому делу до семнадцатого, и я не стану его обсуждать. Сейчас меня интересует присутствие здесь человека, которого быть не должно.

Астер неожиданно рассмеялся.

— Ну тут одно из двух. Либо мы оба знаем мисс Лоусон недостаточно хорошо, и она действительно имела отношение к взрыву, либо кто-то принес на место преступления ее перчатки и наследил. Она должна освободиться с минуты на минуту. Устроишь ей допрос с пристрастием. Или вместе? Она точно расколется.

— Закрой пасть, Астер.

Главврач замолчал и выпрямился в кресле. Он не ожидал подобной вспышки, и оказался к ней не готов. Синие глаза Эверетта разожглись непримиримым огнем, и он встал, не справившись с эмоциями.

— Я готов терпеть то, что вы вместе работаете, но не буду выслушивать твои шуточки.

— В чем дело, Рамон?

— Это моя женщина. И ты ставишь ее под удар.

— Придержи коней, для меня наличие улик против мисс Лоусон такая же неожиданность.

Эверетт остановился посреди кабинета и опустил на клиента тяжелый взгляд. Астер с удивлением отметил, что сейчас чувствует себя рядом с ним ребенком, хотя адвокат был молод. В нем жила та редкая внутренняя сила, которая стирала границы возраста, выводя на первый план знания и волю. В случае адвоката его карьера стала феноменом не только для Треверберга. Поэтому Дональд обратился к нему. Но кто ж мог предположить, что в этом простом на первый взгляд деле все окажется так сложно.

— Кому выгоден взрыв лаборатории? Тому, что знал, чем вы там занимаетесь. Или тому, кто не знал. Конкуренты. Личные враги. Партнер, который решил переметнуться?

Астер оказался не готов и к такому вопросу.

— Я на допросе?

— Да, черт возьми, — всплеснул руками Эверетт. — Или ты думаешь, что я без твоего участия вытащу твою задницу из дерьма?

Астер не ответил.

— Как с этим связан Мун? — задал новый вопрос адвокат. — Если тебя снимут с поста, кто больше всех обрадуется?

— Я не знаю!

Рамон вернулся в кресло, поднял дипломат, открыл его и достал оттуда одиночный лист бумаги.

— Соглашение, по которому ты даешь мне полный карт-бланш по выбору стратегии и тактики в рамках нашего сотрудничества. Я могу говорить, где и с кем хочу, имею доступ ко всем документам, имею право нанять частного детектива для перепроверки твоих слов. Словом, все, что позволит мне провести независимое расследование и выяснить, что на самом деле случилось с лабораторией.

Дональд Астер взял бумагу. Бегло прочитал текст, вздохнул и подписал документ. Рамон удовлетворенно кивнул.

— Я приступлю к работе после семнадцатого числа. Исковое подадут не раньше конца месяца, они собирают информацию. Думаю, даже в конце июня.

— Что требуется от меня?

— Больше ничего. Не звонить, не писать и не дергать меня по пустякам. И если надумаешь рассказать правду, рассказать ее.

— Я сказал все, что знал.

— Тогда задание тебе думать, кому выгодно, что ты занят лабораторией, а не чем-то другим. Что ты можешь потерять должность и даже сесть в тюрьму. Кто тебе мстит? Или удар направлен не на тебя, а на Муна?

Астер потер виски.

— Я не знаю, - негромко проговорил он.

Телефон зазвонил. Внутренняя линия.

— Астер.

— Здесь доктор Лоусон, она говорит, что вы назначали ей.

— Пусть войдет.

Рамон развернулся в тот момент, когда открылась дверь. Астер не видел его лица, только спину, но зато отчетливо увидел лицо Офелии в тот момент, когда она вошла в кабинет. В ее глазах вспыхнула такая гамма чувств, что Дональду стало трудно дышать и стыдно находиться с ними в одном помещении одновременно. Радость, страх, надежда, восхищение своим мужчиной. Она смотрела на Эверетта так, как в хороших фильмах влюбленные женщины смотрят на мужчин, которым подарили свое сердце.

— Разговор не потребуется, - сказал Рамон, прежде, чем она успела поздороваться. - Мы с доктором Астером обо всем договорились.

Офелия прислонилась спиной к двери.

— Хорошо, - только и сказала она. И это точно Офелия Лоусон?

— Я полагаю, это все, — обернувшись к Дональду, проговорил адвокат. — Пришлите мне копию документов по уликам, с остальным я разберусь сам.

Астер устало кивнул.

— До встречи.

Глава пятая. Доктор Себастьян Хоул

12 мая, пятница

Прозрачные глаза психиатра остановились на пациентке. Женщина сидела в кресле, аккуратно скрестив ноги на уровне голеней, сплела пальцы рук и обняла колено, обтянутое тонкой тканью больничных брюк небесно-голубого цвета. Всем своим видом она излучала покорность и скромность. Казалось, даже стала меньше. А всего мгновение назад развалилась в кресле, злословила и требовала ее немедленно отпустить. Себастьян, скрупулезно конспектировавший каждый сеанс, чтобы не наворотить ошибок Фрейда и банально не забыть, о чем шла речь с тем или иным пациентом, отложил в сторону ручку с большим блокнотом и обратился в слух. Пауза затягивалась. Он думал о том, что все больше подобного встречает в своей практике.

— Елена? — негромко позвал он. Женщина не отреагировала. Она смотрела в пол, избегая взгляда доктора. — Елена, вы слышите меня? Вы не хотите говорить со мной?

Белокурая головка дернулась. Кудряшки закрыли лицо. Женщина медленно подняла голову и посмотрела на него с видом затравленного зверька.

— Что я здесь делаю? — спросила она. — Кто вы?

— Вы в госпитале имени Люси Тревер. Меня зовут доктор Себастьян Хоул, я психиатр и психоаналитик. Ваш лечащий врач.

— Я в дурдоме? Он наконец нашел способ избавиться от меня? — ее голос обратился в шепот. — Не верьте ему, я никогда не нарушала клятв, данных перед лицом господа.

— Кому не верить?

— Мужу. Это не он привез меня сюда?

Себастьян предельно осторожно, чтобы не взволновать ее резким движением, взял блокнот и написал несколько строк.

— Почему вы считаете, что муж должен был вас сюда привезти?

— Он уже давно обещал посадить меня в психушку. Говорит, я ненормальная. Говорит, я стала другой, - голос женщины срывался, то уходя в шепот, то в свист. От волнения?

Себастьян буквально физически почувствовал кольца напряжений на ее шее, плечах, груди. Широкие и болючие, они схватывали ее, лишая даже способности нормально говорить. Какое количество людей живет с сумасшедшим, разрывающим их душу на части напряжением, и не отдает себе в этом отчета. И сколько даже в его всего лишь десятилетней практике случаев, когда человек полностью менялся в течение первого же года терапии, избавляясь от ненужных оков. И все же он смотрел на Елену глазами врача, обрубив внутреннее и пока еще естественное желание ввязаться в спасение чужого комфорта. Сейчас он в первую очередь заведующий отделением. Врач.

— А что вы по этому поводу думаете? - спокойным ровным голосом спросил он.

На глазах молодой женщины блеснули слезы.

— Я не понимаю, что происходит! Не сделала ничего дурного.

— Елена, расскажите о себе. Что вы за человек?

— Я хорошая жена. Заботливая. Муж говорит, что ему нравится, как я готовлю. А еще он говорит, что никогда не жалел, что выбрал в жены именно меня. У меня хорошие родители. Брат, которым гордится весь город. Знаете, он военный.

Доктор сделал очередную пометку. Женщина заметила это и прервала монолог, чтобы гневно спросить:

— Ставите диагноз, я ненормальная? Что я сказала не так?

— Вы хотели бы, чтобы я поставил вам диагноз? — невозмутимо поинтересовался Хоул.

— Нет. Но вы же этим занимаетесь? Вас для этого наняли? И вообще, что я делаю в вашем кабинете и почему не помню, как здесь оказалась? Может, вы никакой не врач? А маньяк, которому нравятся такие игры?

— Расскажите, что последнее вы помните? Что было до нашей встречи?

— Я была дома. Приготовила ужин. Майкл любит тефтели в томатном соусе. У меня закончилась паста, я ходила в лавку за ней. Потом помыла полы. Накрыла на стол. А потом… — она удивленно распахнула глаза. — А потом я оказалась здесь.

Тень узнавания омрачила ее красивое лицо. Хоул затянул паузу, давая пациентке возможность прийти самой к очевидному.

— Скажите, Елена, вы не впервые теряете время?

— Нет.

По ее щекам скатились две слезинки. Доктор проследил за ними и вернулся к изучению женщины. К наблюдению и анализу. Ее поза — снова скрюченная, женщина всеми силами старалась стать меньше. Голос, который звучал так, будто она боится, что ее услышат. Он пропадал через слово.

— Хотите об этом рассказать?

— Я не знаю, что говорить.

— Как часто вы теряете время?

— Иногда. Я… я все время уставшая. Будто не сплю. Хотя сплю много. У меня хорошая постель. Муж заменил матрас. Знаете, есть такие матрасы, в которых пружины не впиваются в спину. Я всегда мечтала о мягкой постели. Я думала, что матрас решит мою проблему со сном. И Майкл так думал. Он не любит мягкой постели, но для меня изменил себе. И как я могла подумать, что он упрячет меня в дурку? Это сделал кто-то другой. Майкл хороший, он любит меня. Кто это сделал, доктор?

Себастьяна, который за несколько лет привык ко всему, эти перемены в показаниях не удивляли. Равно как и не удивляло то, о чем говорила женщина. Диссоциативное расстройство личности, на данном этапе неподтвержденное и не признанное мировой общественностью, в Треверберге проявляло себя чуть ли не чаще всеми любимой и понятной шизофрении. Или даже депрессии. Он привык. Каждый пятый пациент жаловался на психогенную амнезию. Даже повезло понаблюдать за самой настоящей фугой. Елена же либо очень хорошо играла, что невозможно в течение столь длительного времени, либо действительно распалась на личности. Сколько их там? Как давно они появились, что хотят? Как лечить? На данный момент устойчивой практики по лечению данного заболевания не было.

- Как вы познакомились с Майклом? - задал врач новый вопрос, намеренно сбивая ее с мысли. Елена удивленно захлопала ресницами и наконец посмотрела ему в глаза.

— Н-не помню. Доктор Хоул, — она помолчала. — Я действительно не помню.

Она хотела встать, но передумала и крепче вцепилась в собственные колени.

— Я сошла с ума? Почему мир распадается? Это сумасшедший калейдоскоп.

Себастьян сделал еще несколько пометок и закрыл блокнот.

— Сеанс подошел к концу. Увидимся с вами послезавтра.

— Я остаюсь в больнице?

— Вам здесь не нравится?

Она подумала.

— Я понимаю, что здесь мне пока лучше.

Снова игра. Себастьян поднялся с места, проследил, чтобы пациентка ушла, и вернулся за рабочий стол. Он никак не мог поймать механизм переключения. Казалось, вот оно, рядом. Минуту назад она активная и живая и говорит иначе, потом замыкается. Ее вторую личность звали Мари. Мари была бойкой, излишне откровенной, почти вызывающей. Она говорила, что ей двадцать пять, она работает гейшей и не понимает, почему должна возвращаться в дом упыря Майкла, ведь ее клиенты намного интереснее и, что важно, богаче. Когда врач задал вопрос Мари, когда та пришла и вмешалась в спокойную жизнь Елены, личность звонко рассмеялась и заявила, что была всегда. Сам же Майкл клялся и божился, что жена изменилась после родов. Она долго лежала на сохранении в больнице и вернулась домой другим человеком. Начала пропадать по ночам. Однажды он забрал ее из злачного клуба в глубине Ночного квартала. А на следующее утро привез к Хоулу.

Расщепление, если это было оно, не приходит просто так. Могла ли послеродовая депрессия стать толчком?

Себастьян убрал блокнот с записями про Елену и Мари в стол. Закрыл глаза. И стал дышать, успокаивая нервы и мысли. Через несколько минут в голове прояснилось, а размышления о пациентке уступили место новому случаю. И новым задачам. Он был слишком молод и в профессиональном сообществе завоевывал уважение с боем. «Аналитик должен быть старше тридцати пяти, психиатр становится профессионалом после сорока». Хоул получил лицензию в двадцать, закончив экстерном университет. Потом шла череда программ переподготовки, аспирантура, кандидатская и следом докторская степень. Меньше года назад. Он всем своим существом стремился познать неизведанное, сочетая несочетаемое, работая с полицией и выдерживая практику в больнице.

Ему нравилась такая жизнь. Даже тогда, когда она начинала его пугать. То, что произошло вчера в госпитале, до сих пор занимало все его мысли и отнимало силы. Сессии с клиентами не поглощали так, как раньше. Он включался в процесс, он был профессионалом. Но на фоне - в самой глубине - думал о том, что за феномен наблюдал. И как сохранить это в секрете? Астер взял со всех сотрудников, кто имел доступ в реанимацию, подписку о неразглашении с такими штрафами, что даже самые болтливые решили помалкивать, пока руководство не соизволит дать прессе жирный кусок. Реанимация традиционно была закрыта для посещений, и с этой стороны пока угрозы не наблюдалось. У них был день. Может, два. Может, время до следующей рабочей недели.

После седативного большинство успокоилось. У пациентов взяли анализы. Сравнивали их с людьми, кого массовое помешательство не коснулось. Не обнаружили ничего. Оскар Мун ответов не дал. «У меня сгорело все оборудование, доктор Хоул, я бы хотел вам помочь, но невозможное сделать не могу». Посоветовавшись с доктором Марсом, который бессменно отвечал за процессы в реанимации, Хоул выдвинул идею о лечении переливанием «чистой крови». План был прост: заменить весь объем крови у тех, кто «сошел с ума». Подобная перспектива имела целый ряд узких мест. И в случае ее внедрения повышенное внимание к реанимации со стороны других отделений больницы неминуемо. И секретность не сохранить. Но Хоул не видел других вариантов. У него не было возможности поговорить с каждым из пациентов, и пришлось привлечь своих лучших врачей, которые также подписали документы о неразглашении.

Себастьян ждал их отчетов. От этой мысли стало не по себе. Сам он занимался чрезвычайно интересным случаем расщепления. А должен был взять кого-то из реанимационных сумасшедших.

Психиатр достал и открыл личное дело Мари-Елены. Ему не давала покоя мысль, которую озвучила Мари на одной из прошлых сессий. Он перелистал страницы, пробегая по неровным строчкам собственных записей, которые представляли собой сплошной набор значков и сокращений, не понятных человеку со стороны. Большой блокнот открылся на нужной странице. Хоул нашел обведенную двойной рамкой цитату. Он редко цитировал клиентов, но здесь решил, что ухватил что-то важное. В ключе происходящего в последние месяцы в городе, дел, которые разбирала полиция, эта фраза показалась ему важной. Даже ключевой. «Я пришла, когда необходимость сопротивляться своим желанием исчезла. Будто выключили свет, а когда его вернули, больше не было этой контролирующей тени».

Контролирующая тень. Супер-эго? Персона? Хоул быстро перелистал страницы и оставил себе напоминание: поговорить с Мари, контролирующая тень. Основная личность Елена показалась только сегодня, до нее врач общался со взбалмошной Мари. Почему он тогда не понял этого «я пришла, когда необходимость сопротивляться желаниям исчезла»? Почему пропустил? О чем думал?

Хоул еще раз внимательно перечитал цитату. Все-таки это новейшая история. Раскол произошел сейчас. Не в детстве. Потеря времени - новый симптом. Все, что было до, мистификация. Себастьян вскочил с места. Он понимал, что если ответит себе на вопрос «когда», поймет что-то важное. Слишком важное. Критичное.

Доктор зашагал по кабинету. Нужно поднять статистику. Но какую? Какими симптомами характеризуется отключение супер-эго? У каждого свои. Никакой архив не в состоянии структурировать потоки подобной информации. Ему не хватает ключа. И тогда эта загадка окажется расшифрованной. Подумав об «Энигме», машине, благодаря которой был взломан шифр нацистов, Себастьян взглянул на часы. Он задержался в больнице. Опаздывал на встречу, которая должна пройти в Деловом центре.

Шины взвизгнули, когда Себастьян вырулил с парковки. Бессознательно он отметил наличие автомобилей коллег на парковке. Память услужливо подсказала лица. Он ни с кем не конфликтовал, но и не сближался ни с кем.

***

Милагрос Астер-Звейц, ведущая популярного в последние несколько лет телевизионного шоу и автор колонки, посвященной видным деятелям города, ждала Хоула в лобби. Она поигрывала туфлей-лодочкой пронзительно-синего цвета, раскачивая ее на носке. Медовые, как у Офелии, волосы взбиты в модной прическе, на лице - тщательно выверенный макияж. Опытный взгляд врача отметил излишне тесный воротничок водолазки, который плотно обхватывал лебединую шею женщины, акцент в макияже на веках и скулах, костюм строгого покроя, но вызывающих оттенков. Прекрасные голубые глаза засияли при виде Хоула. Глаза из тех, к которым так близки слезы. Радости, обиды, гнева, боли, эйфории. Сострадания? Себастьян невольно склонил голову набок, рассматривая женщину. От нее веяло истеричностью. Улыбнувшись сам себе, он преодолел расстояние до журналистки и остановился в паре шагов от нее. Она подала руку для поцелуя, он наклонился, не касаясь губами этой мягкой, пахнувшей дорогим кремом руки.

— Доктор Хоул. Целых пять минут. Я жду вас целых пять минут!

Он хотел сказать, что опоздал на двадцать, но промолчал. В конечном счете он беседует с журналисткой.

— Прошу прощения, мисс Астер-Звейц. Задержали.

— Милли.

Хоул опустился напротив нее в кресло и почувствовал, как расслабляется. Да, беседа с журналистом - не то времяпровождение, о котором он мечтал, но это прекрасный способ отвлечься от бесконечных пациентов и проблем. Забыть о расследовании, о смертях, о сумасшествии и просто побеседовать с красивой женщиной. Главное - помнить о последствиях.

— Милли, — повторил он.

— Не предложите мне называть вас по имени?

Хоул помедлил.

— Если только в приватной беседе.

Милагрос Астер-Звейц с театральным видом обвела взглядом лобби.

— Мне кажется, эту беседу можно назвать более чем приватной.

Себастьян улыбнулся. Ему нравилась эта молодая женщина, бойкая и опасная. Она совсем не походила на большинство его пациентов, но сама могла бы стать великолепным образчиком для исследования.

— Вы можете называть меня по имени во время нашей беседы, но не станете этого делать на камеру или в статье. Для этого города я психиатр доктор Хоул. Для вас - Себастьян. Договорились?

Журналистка неожиданно вспыхнула. Хоул не отследил того момента, когда ее взгляд переменился, а на лице застыло мечтательное выражение. Через мгновение она взяла себя в руки и улыбнулась ему профессионально и почти что холодно.

— Договорились, - кивнула она. — Вы человек занятой и прямой, как мне кажется…

Доктор отметил про себя этот ход. Человек занятой и прямой. Люди любят ставить клише, не слыша и не видя собеседника. Просто навязывать ему черты, которых нет. Найти объединяющую линию. Человек занятой и прямой. Нет менее прямых людей, чем психиатры. Профессия учит их терпению и молчанию. А психоанализ возводит терпение в абсолют. Хоул не был прямым человеком. Даже видя проблему, проникая в ее суть, он молчал. Или задавал вопросы.

— Расскажите мне, что творится в реанимационном отделении госпиталя имени Люси Тревер, — тем временем закончила фразу Милагрос. Ее голубые глаза сверкнули. Магическим образом появившийся в руке остро отточенный карандаш завис над крошечной записной книжкой.

Хоул поднял на нее холодный, практически бесстрастный взгляд. Симпатия к внешности улетучилась. И перед ней теперь сидел не мужчина, восприимчивый к женским ужимкам, но профессионал, который следит за собой и собеседником и фильтрует каждое слово, которое может сорваться с его уст.

— Конкретизируйте вопрос.

— Я достоверно знаю, что в реанимационном отделении творится что-то странное. Оно закрыто для посещений. Даже внутренний персонал больницы не может туда попасть. А у вас есть доступ.

— Реанимация — место, где люди борются за жизнь. Оно не должно быть открытым и никогда не было. Почему вы подняли вопрос изолированности реанимационного отделения именно сейчас?

— То есть мои источники лгут, и ничего особенного не происходит?

— Я не могу обвинять во лжи того, кого не знаю, и кому не смотрю в глаза. И так же не могу назвать ложью то, суть чего не понимаю. Хотите прямого ответа - задайте прямой вопрос.

Тонкие пальцы журналистки, украшенные длинными ярко-алыми ногтями, пробежались по страничкам записной книжки. Хоул не мог видеть текста и почерка, но отметил про себя то, что книжка была крошечной, умещалась на ладони, а это значит, писать там приходилось мелко. Заточка карандаша подтверждала эту гипотезу. Милагрос стремилась запихать огромный, многоуровневый и прекрасный мир в четко очерченные крохотные границы. И тем самым научиться им управлять. Она контролировала его через эту книжку. Пыталась объяснить.

Эмпатия подняла голову в его душе. У него не было стремления кого-то спасать, но инстинктивное, еще не проработанное до конца желание ей помочь проснулось. Хоулу стало грустно.

— Пациентка София Раш. Сорок три года. По последним данным перенесла сложнейшую операцию на сердце. Операцию проводил доктор Генрих Аркенсон. Она прошла успешно, и родственники ожидали, что ее выпишут десятого числа. Но десятого они получили уведомление из больницы, что выписка откладывается. Состояние Софии тяжелое, но стабильное. В посещении отказали.

Себастьян узнал имя пациентки. Но виду не подал.

— Это обычное дело для реанимации. Я не могу обсуждать с вами пациентов, распорядок больницы или врачей. Это конфиденциальная информация.

— Тогда поговорим о вас, - улыбнулась Милагрос, в последний момент решив отступить.

— Предлагаю переместиться в ресторан.

— Приглашаете на ужин?

— Да. На деловой. Здесь есть отличное место.

Глава шестая. Офелия Лоусон

16 мая, вторник

Госпиталь им. Люси Тревер

Операционное крыло

— Давление у темных эльфов выше. В нормальном состоянии 130 на 90. В возбужденном — 220 на 150. Критические показатели для темного эльфа — все, что выше 280 и все, что ниже 80. Для них 80 на 60 — все равно что у человека 40 на 20. — Генри негромко говорил это в маску, рассекая скальпелем податливую плоть молодого мужчины. Аркенсону удалось сформировать команду, состоящую из темных существ, и начать передачу своих знаний Лие. Офелия ассистировала на операциях, открывая для себя мир, к которому до текущего момента она лишь прикасалась. — Обратите внимание на то, как выглядят органы, доктор Лоусон. На первый взгляд ничем не отличается от человеческих. Но если присмотреться?..

— Цвет, — спустя несколько секунд проговорила она. — Они чуть ярче. И… — Она глубоко задумалась, склонившись над распахнутой грудной клеткой. — Мне кажется, или органы пропорционально больше? Процента на три. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Сердце и легкие больше. Если вы посмотрите на сосуды, они тоже плотнее, похожи на резиновые трубки. Разница очевидна, если ее искать. И совершенно непрозрачна, если вы не подозреваете, что перед вами не человек.

— Поразительно.

— Они устойчивее к любому воздействию. Быстрее регенерируют. Дольше живут. Но к современности и они начали болеть и медленно себя убивать с помощью наркотиков. А еще для них смертельна кровопотеря. В какой-то степени она более опасна, чем для людей. В виду повышенного давления, повышенного объема крови, а также потребления. Тут интересный парадокс. Если человек и темный эльф получат структурно одинаковые раны и потеряют одинаковый объем крови, например, литр, эльф умрет с большей вероятностью. Есть еще кое-что — особый металл.

— Храмовое серебро, - кивнула Лия, почувствовав себя увереннее.

— Верно, — кивнул хирург, продемонстрировав ей белое сияющее лезвие скальпеля. — И оно же используется для наших инструментов. Оно приостанавливает регенерацию. Без него оперировать темного эльфа было бы сложно, а любого обращенного практически невозможно. Даже ранорастяжители не спасают. Ткань заживает вокруг них, оставляя чудовищные шрамы. Я пробовал.

— Никогда о таком не слышала.

— Это старый военный опыт. Конец прошлого века. Лучше вам не знать.

Лия кивнула, соглашаясь. Генри ловкими движениями рассек ткань, обнажая сердце.

— И даже темные существа болеют. У этого эльфа, например, порок митрального клапана. Еще столетие назад эльфы не сталкивались с подобным. А сейчас почти также часто, как и люди. В основном это касается полукровок всех ступеней. Благодаря препаратам нашего общего друга мы можем проводить такие операции.

Офелия промолчала, завороженная. Ей приходилось оперировать темных существ и раньше, но никогда не удавалось как следует заняться особенностями их анатомии. Все прошлые операции проводились в полевых условиях. А здесь, в госпитале, она отдавала подобные случаи темным существам врачам. Аркенсон ловко орудовал инструментами, негромко прося медсестру подать тот или иной прибор.

— Обратите внимание, доктор Лоусон, — к концу операции сказал он, бросив на нее внимательный взгляд. — Я уже говорил вам об этом, но хочу подчеркнуть. Я люблю медицину за ее парадоксальность. Мы с вами говорили о разрушительном воздействии храмового серебра на ткани темных существ. Но. Если мы хотим, чтобы швы зажили правильно, я говорю о швах внутри тела, а не на коже, кожа заживет при любых обстоятельствах. Так вот. Если мы хотим, чтобы швы зажили правильно, мы берем кетгут, созданный в лабораториях Темного Храма. Кетгут с добавлением храмового серебра. Он неотличим от обычного. И даже если кто-то из наших коллег-людей его использует, ничего не случится, для людей этот металл не опасен.

— Как это работает?

— Как вы знаете, — продолжил Аркенсон после того, как медсестра-светлая эльфийка промокнула его лоб, покрывшийся испариной от напряжения и усталости, — регенерация внутренних тканей и кожного покрова у темных существ проявляется по-разному. Кожа заживает стихийно, быстро. В ряде случаев почти мгновенно. Внутренние органы - не так. Храмовое серебро стабилизирует процессы, где-то замедляя их, а где-то ускоряя. И в случае правильной концентрации металла в конечном итоге он растворяется в теле.

Офелия посмотрела на Аркенсона поверх пациента.

— Растворяется в теле?

— Именно так.

Генри выпрямился.

— Зашьете?

— О да.

***

Домой доктор Лоусон добралась на час позже, чем планировала. После операции с Аркенсоном ее вызвали к критическому пациенту. Она спасла бедолаге жизнь, но к концу с трудом держалась на ногах. Бросила машину у больницы, вызвала такси. Чуть не уехала к себе, в последний момент вспомнив, что адрес у нее теперь другой. Пришлось оплатить два счетчика вредному водителю. Она опоздала на ужин. И не знала, что ждет ее дома. Желание развернуться и уехать в свою уютную квартиру росло, останавливало только то, что его диктовала накопившаяся усталость. Хотя Рамон в последние дни был не самым приятным сожителем. Он готовился к суду, который должен был состояться завтра, и то проваливался в черную меланхолию, не реагируя на внешние раздражители, то цеплялся к Офелии по поводу и без. Она старалась не обращать внимания, но, чтобы игнорировать нападки, нужно иметь на это силы.

Офелия поднялась в квартиру Рамона, открыла дверь своим ключом и осмотрела пространство, инстинктивно ожидая нападения. Эверетт был дома. Он стоял у плиты. Повернулся к ней в тот момент, когда дверь отворилась.

— Я поел без тебя, — прохладным тоном сообщил мужчина.

Офелия бросила сумку на тумбочку, разулась и медленно опустилась в кресло, избегая взгляда Рамона. На обеденном столе валялись документы. Он явно готовился к заседанию. И что-то шло не так. От Эверетта волнами расходилось раздражение.

— Меня вызвали…

— Я не спрашивал, - прервал он, сопроводив резкую фразу коротким жестом. — Опоздала и опоздала. В конечном счете в этом городе никто не обязан соблюдать договоренности. Это личное дело каждого.

На мгновение она засомневалась, вступить ли в полемику или промолчать. Выбрала последнее. Он мог вспылить в любой момент, а ей хотелось только покоя. Добраться до постели и уснуть в гордом одиночестве. А завтра пройдет заседание, и он успокоится. Обязательно успокоится.

Рамон приготовил чай. Достал одну чайную пару. Помедлил. Вытащил вторую и поставил обе на стол, сдвинув документы. Офелия подняла на него неопределенный взгляд, который должен был выражать скупую благодарность, но вместо нее сверкнул безразличием. Эверетт медленно опустил чашки на стол, выпрямился и сделал несколько шагов к ней.

— От тебя пахнет трупами, — возвестил он.

Она удивленно изогнула бровь. Встала.

— Схожу в душ.

Она успела дойти до двери в тот момент, когда пальцы Эверетта сомкнулись на ее запястье.

— Бежишь? — спросил он. Лию прострелило его холодностью. Она пыталась снова напомнить себе, что дело не в ней, и ее опоздание не причина, лишь катализатор, что все устаканится, когда пройдет суд. До следующего громкого дела. И вообще она должна была понимать, к кому переезжает. Ведь она любит его, а не ту идеальную часть, которую он показал ненадолго. Так же?

— Рамон, я устала. Хочу в душ и спать. И тебе следует отдохнуть…

— Не смей указывать мне, что я должен делать, женщина.

Она попыталась вырвать руку, но неудачно. Эверетт потянул ее на себя. И в другой ситуации этот жест бы вскружил ей голову, наполнив мысли предвкушением. Но сейчас вызвал лишь одну реакцию: бежать. Офелия сжалась и вздрогнула, когда он укусил ее за шею. Укус был символическим, но неожиданно болезненным. Женщина напряглась в бессмысленной попытке отстраниться. Она почувствовала, как изменился его настрой, и этот новый Рамон ее пугал. Пугал даже больше, чем тот, с кем она познакомилась при первой встрече.

Она опустила свободную руку ему на грудь и попыталась увеличить расстояние между ними. Мужчина потянулся к ее блузке. Возбуждение вперемешку со страхом вскружили голову, заставляя сердце биться вдвое быстрее положенного. Щеки залила краска стыда и недоумения.

— Рамон, отпусти.

Он на мгновение выпрямился, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Ты пропустила наш ужин и хочешь пропустить все остальное? — спросил он чужим голосом. — Может ты уже жалеешь, что переехала ко мне?

— Рамон, я…

— Я ненавижу женские оправдания, — бросил он, рванув на ней блузку. Пуговицы разлетелись. Офелия вскрикнула. В глазах блеснули слезы.

— Пошел к черту, — неожиданно для самой себя процедила она. Собрав все силы, она вырвалась из его объятий, оттолкнув его с такой силой, что мужчина ударился спиной о стену, подошла к телефону и невозмутимо набрала номер службы такси, стараясь на него не смотреть.

— «Четыре колеса», оператор Дария, какую машину вам прислать? — ожила трубка.

Зажав телефон между ухом и плечом, женщина завязала полы блузки на узел, поправив ее на уровне груди. Она старалась не обращать внимания на Эверетта, который сверлил ее непримиримым взглядом, но ничего не делал. Она продиктовала адрес, сказала, что место назначения озвучит водителю, что ждет машину как можно скорее. Взяла сумочку, легкий весенний плащ и замерла у двери, обуваясь.

— Серьезно? — наконец спросил Эверетт.

— Выиграй дело. Приди в себя. И потом мы поговорим. У меня нет сил терпеть твои мерзкие выходки.

— Ты просто бросаешь меня? — он сделал шаг к ней, но остановился, натолкнувшись на ледяной взгляд. Офелия затаила дыхание, направляя все силы на то, чтобы не переменить решение. Сейчас правильнее уехать. Она просто бежит от дикой силы Незнакомца, которая чуть не вырвалась из-под контроля. Она осмотрела его таким взглядом, будто читала личное дело пациента. Глаза ввалились, под ними темно-коричневые круги, волосы взъерошены. Руки нервные, не дрожат, но видно напряжение, жилки на висках и шее вздуты. Он сдерживает себя из последних сил. И оказаться меж молотом и наковальней в случае, если он сорвется и решит выпустить пар перед заседанием, не хотелось.

Дрожа, она выскользнула за дверь раньше, чем он успел ее остановить. Сбежала по ступенькам, чтобы не ждать лифта. Услышала, как отворилась дверь. Он пойдет за ней? Нет. Оглушительный хлопок. Скрежет замка. Значит, она сделала все правильно. К моменту, когда она спустилась на первый этаж и выскочила на улицу, автомобиль такси уже показался в переулке. Еще одно преимущество места расположения жилища Эверетта - здесь вечно куча такси. Убедившись, что это ее машина, Офелия нырнула на заднее сидение и закрыла глаза. Дрожь не прошла. Она усилилась. На глаза навернулись слезы. Она успела проговорить свой домашний адрес таксисту, обняла сумку и уткнулась в нее носом.

Запястье болело нещадно. Женщина положила на него пальцы, гадая, появятся ли синяки, и как быстро организм обращенной их переработает. День? Час? Глаза щипало от слез. Машина мягко катила по узким улочкам Треверберга. Водитель искал объездные пути. Они добрались до места только через час. Офелия поднялась к себе, открыла дверь, сбросила одежду в прихожей и отправилась в душ. Горячая вода принесла освобождение. И наконец слезы потекли по щекам, ничем не сдерживаемые. Тело болело, будто его основательно поколотили. Страх сжал сердце. А что, если это все? Ее сказка закончилась, так и не начавшись. И из-за чего? Из-за того, что она просто делала свою работу и делала ее хорошо? Она должна позволить человеку умереть из-за семейного ужина? Надо пересмотреть эти правила.

Какие правила. Нет понимания, продолжатся ли отношения. Лия с удивлением поняла, что они не говорили о будущем, не говорили о чувствах. В последний месяц они почти вообще не говорили. Рамон был занят, как черт, она тоже пропадала в клинике. Они встречались, ужинали, занимались любовью, обменивались дежурными фразами, снова занимались любовью и считали, что все так и должно быть. Спали в разных комнатах, виделись в сутки на пару часов.

Как она решилась влезть в эту авантюру? Как она позволила себе полюбить такое существо, как Рамон Эверетт? А может это не любовь вовсе? Просто сногсшибательное влияние древнего Незнакомца?

Глава седьмая. Андреас Ли

17 мая, раннее утро

— Это становится доброй традицией, встречаться у моего подъезда.

Андреас, не успевший закурить, обернулся с сигаретой в зубах и с зажигалкой в руке. Офелия - последнее существо, которое он ожидал увидеть в такой ранний час. Она переехала тогда же, когда он сам начал бывать у Мередит чаще, чем можно было бы приезжать к случайной любовнице. Вот и сегодня он провел с ней очередную чудесную ночь и встал пораньше, готовясь к новому, важному и сложному дню.

— Рад ее возобновлению, доктор Лоусон, — негромко проговорил полицейский, возвращая сигарету обратно в пачку. — Вы без машины?

— Так устала вчера, что оставила ее у больницы.

— Я могу подвести.

Офелия улыбнулась. Она похудела. Лицо осунулось. Обычно блестящие зеленые глаза будто бы потускнели. Лия собрала волосы в тугой хвост и была похожа больше на банковского служащего, чем на блистательного хирурга, чей портрет не сходил с обложек как медицинских, так и глянцевых журналов. Ее губы тронула грустная улыбка.

— Я жду такси.

— Уверены?

Офелия на мгновение опустила глаза, потом вновь посмотрела ему в лицо. Он почувствовал внутреннюю борьбу, но через некоторое время решение было принято.

— Поехали, - сказала Офелия. — Андреас…

Она замолчала. Слова благодарности так и не сорвались с ее губ. Ли медленно кивнул. Его одурманенность этой женщиной прошла. Сейчас он был с другой и чувствовал свою ответственность перед ней. Но глубокая привязанность и искренняя симпатия к Лоусон имели право на жизнь. По меньшей мере он рассудил именно так. В нем проснулось желание ее поддержать, уберечь, и капитан полиции пошел вслед за ним. К тому же этот день нуждался в спасении, и утро с Лоусон могло его спасти. Ли закрыл расследование по Стрелку, несмотря на вопящую интуицию. Ничего не нарыл на лабораторию, Муна и прочих. И чувствовал себя полным неудачником. Неудачником, которому поручили присутствовать от имени полиции на сегодняшнем заседании. Том самом, где Эверетт либо добьется самой крупной победы в свое карьере, либо столкнется с ужасающим поражением. В голове прояснилось. Эверетт. Рамон готовился к суду, волновался. В такие моменты он несносен. Видимо, Офелии досталось.

— Я рад помочь. Мне по пути.

Он открыл автомобиль, помог женщине сесть, без сожаления запихал сигареты и зажигалку во внутренний карман куртки и сел за руль. Офелия смотрела прямо перед собой. На ее щеках появился нежный румянец. В глаза Андреасу она пыталась не смотреть. Он понимал, как она себя чувствует. Понимал, что она боится, что придется объясняться с Эвереттом, который сейчас не в том состоянии, чтобы спокойно воспринимать информацию. Понимал, что она зла и расстроена. Он не хотел лезть ей в душу, но против собственной воли затаил дыхание, оказавшись снова рядом с ней. Очевидная, но гонимая все это время мысль полностью завладела его сознанием: «Мередит всего лишь человек». Хороший секс и приятные беседы - недостаточно прочный фундамент для отношений. Чтобы внутренний диалог не загнал его в тупик, мужчина завел машину и откинулся на спинку сидения, позволив себе немного выдохнуть.

— Давно не виделись.

Фраза Офелии вырвала полицейского из глубокой задумчивости. Вздрогнув, он отжал сцепление, включил первую передачу и мягко вырулил со стоянки. Набрав скорость, скользнул в утренний редкий поток таких же «жаворонков», спешащих по своим делам без суеты, которая начиналась в час-пик.

— Вы переехали, — сказал он. — А дело Стрелка закрыли.

— Вы нашли, что хотели?

— Нет. Получил приказ от руководства свернуть расследование. Нет подозреваемых, нет связи. Нет улик. Парень сошел с ума. А, кстати, его отчим пытался повеситься в дурдоме. Выжил. Переведен в ранг буйных. Им занимается коллега Хоула, не помню ее имени.

Офелия покачала головой.

— А мы тайком собрали команду для того, чтобы делать сложные операции на темных существах.

Ли на мгновение отвернулся от дороги, чтобы бросить на нее удивленный взгляд.

— Операции? Разве это возможно?

— Оказывается, да. И речь не о том, чтобы вынуть пулю или пришить обратно руку. Речь о сложных операциях. И на сердце, в том числе.

— Звучит сказочно.

Ускорившись, Ли обогнал старенький «вольво» и вновь вернулся в правый ряд, сбросив скорость до разрешенных семидесяти километров в час.

— Значит, вы тоскуете без дела? — спросила Лия.

Андреас услышал в ее голосе улыбку и невольно улыбнулся в ответ.

— Еще как. Жду, когда в этом городе кто-то опять сойдет с ума и начнет убивать. Команда занимается бытовыми преступлениями. А меня отправили в суд. Понизили до охранника.

— Серьезно?

— Конечно, нет, — рассмеялся он. — Но сегодня я действительно работаю в суде. Но вы, наверное, знаете.

Она покачала головой.

— Не знаю. Откуда бы? Мы с… мы не говорим о работе.

Она замкнулась и отвернулась, а Ли почувствовал себя неуютно. Что между ними происходит? И почему эта женщина выглядит такой несчастной? Важнее другое. Почему ему есть до этого дело? Ли крепко сжал руль руками в тонких перчатках, чтобы хоть как-то сбросить напряжение, которое волной прокатилось по телу и осталось в мышцах.

— У тебя все хорошо? — негромко спросил он за мгновение до того, как за поворотом показалось величественное здание госпиталя имени Люси Тревер.

— Н-не знаю, - ответила Офелия после длинной паузы.

Андреас остановился возле ее машины и повернул голову, чтобы заглянуть в глаза.

— Я рядом, — пообещал он и замялся.

В зеленых глазах Лии сверкнула благодарность.

— Удачи в суде.

— Устроим парное свидание?

— Обязательно. Если Рамон согласится.

— Я с ним поговорю. Хорошего дня, доктор Лоусон.

— Спасибо, что подвезли.

— Мы вроде бы перешли на «ты»? — он задержал взгляд на ее губах, которых коснулась грустная улыбка. На женщине не было ни грамма макияжа, но как прекрасна она была в это утро. Полицейский невольно подался вперед, сократив расстояние между ними.

— Это было так давно, — Офелия отстранилась. — Договоримся еще раз? Андреас.

— Спокойной смены, Лия.

Если она не выйдет из этой гребаной машины прямо сейчас, он за себя не отвечает. Видеть грусть в этих глазах оказалось для него непосильной задачей. Будто прочитав его мысли, Лия замерла и посмотрела ему в лицо. Ее взгляд стал сосредоточенным, Ли отчетливо считал сомнение. Надежда разгорелась в груди, но тут же исчезла - Лоусон потянулась к ручке двери.

— Мы так и не сходили на свидание, — неожиданно сам для себя сказал Андреас. Сейчас он не хотел думать о последствиях, о том, что она с другим. Он видел только то, что сейчас — в эту конкретную минуту — он нужен ей.

Ее рука упала с дверной ручки. Женщина медленно обернулась и снова посмотрела ему в глаза. Ее лицо приняло озадаченное выражение, а выглянувшее солнце озолотило волосы.

— Но мы стали добрыми друзьями? — Она протянула руку, поправила упавшую ему на лицо прядку и улыбнулась. — Это именно то, что мы можем себе позволить.

Она отдернула руку, открыла дверь и выскочила на улицу. Не оглядываясь, пошла в сторону главного входа. Ли проводил ее взглядом. Каков идиот.

Полицейский ругал себя всю дорогу до здания суда. Наваждение не прошло. И на самом деле его отношение к Лоусон не изменилось. Он не любил Мередит. Чертыхнувшись, Ли ударил по рулю. Мередит всего лишь человек. Сколько он сможет пробыть рядом с ней? Еще пару месяцев? Лучше прекратить это сейчас. Пока он не разбил ей сердце, пока не вошел в ее жизнь, заменив собой все. А что потом? Он просто полицейский, который всегда хорошо делал свою работу. Он просто хороший парень.

Ли припарковал автомобиль на служебной парковке, выскочил из машины и, не оборачиваясь на здание суда, отправился к небольшому кафе. До заседания еще оставалось несколько часов. Можно спокойно выпить кофе, привести в порядок мысли и чувства. И понять, что с ним происходит. Хотя фактически Андреас понимал только одно: ему нужна работа. Расследование. Маньяк. Ему нужно что-то, чем он мог бы продолжить жить. Пока он занимается ерундой типа «на таком заседании должен быть доверенный человек из убойного», он будет смотреть на чужих женщин и жрать себя за это.

— Что-то ты рано.

Ли остановился у входа в кафе и ошеломленно посмотрел на Рамона Эверетта, который сидел за столом у окна и с невозмутимым видом поглощал свой завтрак. Встретиться с ним так рано полицейский не рассчитывал. Он надеялся, что ничем не выдаст своего волнения и грязных мыслишек. Впрочем, от Рамона редко удавалось что-то скрыть. И, судя по всему, сейчас адвокат был не в настроении. Андреас занял место напротив друга, подозвал официанта, чтобы отдалить момент, когда придется посмотреть ему в глаза.

— Что желаете?

— Возьми пашот, — вмешался Рамон. — Сегодня выше всяких похвал.

— Мне то же, что и ему. И кофе. Покрепче, сливки, два сахара.

— Почему ты выглядишь так, будто подсматривал за девочками в раздевалке, а тебя спалила училка? — тем же невозмутимым тоном, который совершенно не сочетался со смыслом сказанного, спросил Рамон. — Никогда тебя таким не видел. Теребишь ногти, прячешь глаза. Это я должен ходить по потолку от волнения, а не ты. Но я, как ты видишь, спокоен. А что с тобой? Неудачная ночь?

— Все нормально. Готов к слушанию?

— Ты виделся с моей женой?

Ли наконец-то поднял глаза и посмотрел на собеседника в упор. Смятение сменилось гневом.

— Ты женился и не сказал об этом своему лучшему другу?

— У меня нет лучших друзей. Когда ты успел пересечься с Офелией?

— Да как ты…

— Духи, - отрезал Эверетт. В его синих глазах разгоралось темное пламя. Медленно. Опасно. Обычно он взрывался с полпинка, но также быстро успокаивался, но сейчас сдерживал себя. Тон не изменился, такой же собранный, не изменилось даже выражение лица, а вот взгляд. Полицейскому стало не по себе.

— Я встретился с ней утром у подъезда. И подвез до работы. Она выглядела подваленной. Расстроенной. Что случилось, Рамон?

— Не твоего ума дело.

— Но ты называешь ее женой? В то время, как она ночует в своей старой квартире?

— Не твоего ума дело, - повторил Эверетт тише. Помедлил. И вернулся к завтраку.

Официант принес заказ Ли, убедился, что у гостей все хорошо, собрал со стола использованные салфетки и испарился. Андреас с облегчением принялся за еду. Он зря затеял этот разговор. Надо было просто сказать, что подвез ее до работы. Что в этом такого? Соседская услуга.

— Я не могу читать твои мысли, — негромко проговорил Рамон, — но слышу их. Лучше тебе остановиться, дружок. Встретимся в зале суда, мне нужно подумать.

Он встал, положил на стол несколько идеально ровных купюр, поднял дипломат.

— Рамон?

Адвокат не ответил, но посмотрел полицейскому в глаза.

— Ей очень плохо.

Молчание.

— Позвони ей. До того, как войдешь в зал суда.

— Позвоню. После того, как выиграю дело.

Андреас остался один. Он допил кофе, глядя в окно и думая о том, что счастье, которое досталось Эверетту, тот оценить не способен. Ли не понимал, как можно поссориться до такой степени в самом начале отношений. Два месяца. Сладкий период одурманенности друг другом. Или у этих двоих все не так?

Полицейский вздохнул, расплатился по счету и, одевшись, в свою очередь вышел из кафе. При виде величественного здания суда из серого мрамора он переключился на то, что предстояло через несколько часов. Дело десятилетия. Самсон Шивали на скамье подсудимых. Об этом мечтало все управление, наконец посадить короля, а не пешку. Ли сомневался в успехе, как и в том, что исчезновение Самсона изменит что-то кардинально. Скорее, откроет путь для небывалого расцвета преступности. Ведь, присмотревшись, даже дурак бы понял, что Шивали не самый лучший представитель криминальной власти. Он был умен и силен — и только. Недостаточно для Треверберга, где балом правят люди (и не люди) исключительных достоинств и недостатков, люди абсолюта. Почему-то подумалось, что сам Эверетт больше походил на роль одного из королей криминального мира. Странно, почему он выбрал профессию адвоката.

Пошел мелкий дождик. Полицейский поднял ворот куртки и скользнул в здание, где уже собиралась толпа журналистов. Может и Мередит явится, хотя она отошла от криминальной хроники, как только Ли начал бывать в ее постели. Смысл, видимо, потерялся. Он улыбнулся воспоминаниям о Мередит, и запоздало понял, что так спешил скрыться от журналистов, что забыл покурить. В здании суда это было строжайшим образом запрещено. Нужно найти курилку для охранников. В это мгновение он, капитан полиции, чувствовал себя обычным охранником из частной конторы, которая трясется над лицензией и не смотрит дальше завтрашнего дня.

Его внимание привлек мощный мужик в черной форме частной охранной организации. Прозрачные глаза мужика казались мертвыми, а лицо невозмутимым. Неужели Ли сравнил себя с таким вот?

- Не подскажите, где у вас тут курят?

- Эээ, что? Ты кто такой?

Ли достал значок.

- Прислали из управления к двухчасовому заседанию. На улице толпа журналистов. Не поверю, что вы все ходите курить на ступеньки.

Скулы мужика покрылись красными пятнами, но не от возмущения. Он выглядел так, будто его поймали на месте преступления, и теперь он не знал, убить случайного свидетеля или «включить дурака». Ли посмотрел на него внимательнее. Мужик как мужик. Лет сорок, гладко выбрит, на голове стандартный для охранника «ежик». Шрамы на лице и шее, будто собака покусала. Еще застал войну. В глазах застарелая мгла. Так свойственная людям, чье отрочество прошло в аду. Впрочем, он скорее напоминал арийца.

- По коридору до конца, серая дверь справа. Без таблички. Там выход.

- Спасибо.

Ли бросил на него еще один пристальный взгляд. На нагрудном кармане красовалась нашивка «Адам Сортович». А под ней «Безопасный Треверберг». Ли никак не мог понять, зачем городу нужны частные конторы, если правильнее поставить на охрану подобных заведений профессионалов с соответствующей подготовкой. Шеф как-то пытался протолкнуть законопроект, который открыл бы управлению дополнительный источник дохода, но «наверху» его завернули. Невесело усмехнувшись, Ли пошел в указанном мужиком направлении. Курить хотелось неимоверно. У него было время до заседания. Он пришел рано.

Какой-то неправильный день.

Кое-как скоротав время, он дождался прибытия коллег и в 14.01 с чистой совестью вошел в зал суда, где уже с обманчиво спокойным видом сидел Шивали со своим адвокатом. Эверетт выглядел безупречно. Андреас, который успел переодеться в форму, занял свое место. Представители «Безопасного Треверберга» замкнули периметр. Они стояли каждые пять метров. Все как один бритоголовые и широкоплечие. У двоих из них, включая знакомого Андреасу Адама Сортовича, выражение глаз которого не изменилось, было оружие. Автоматы с гладкими черными стволами висели на груди. Ли напрягся. Ему самому выдали резиновую дубинку. Разрешение на оружие в суде управлению не дали. Вот вам дубинки. С копьями против пушек ей-богу.

Соротович смотрел в одну точку. Он будто ничего не видел вокруг, но Ли узнавал эту выправку. Такую же, как и у его коллеги. Небрежно переброшенный через плечо и замерший на груди автомат, ноги на ширине плеч.

Где же судья.

Самсон Шивали молчал, что-то рисуя на белом листе. Эверетт встал. Внимание Ли переключилось на него. Адвокат легко улыбался, будто готовился встретить гостей. Волосы идеально уложены. Рукава рубашки закатаны до локтя. Пиджак остался на стуле. Вольность, которую мог позволить себе представитель защиты. Ли знал, что Эверетт использовал все в работе. Все имело значение. Цвет рубашки, наличие или отсутствие пиджака, цвет галстука. Он подбирал свой гардероб с тщательностью маньяка. Предстояла короткая процедура утверждения присяжных.

В зал влетел Дрейк. Он подошел к Эверетту, тот с невозмутимым видом пожал руку.

— Вас пригласили понаблюдать, детектив Дрейк? — спросил Рамон негромко.

Ли напрягся. Дрейк сдвинулся на Шивали и в целом был способен на необдуманные поступки. Капитан встал и приблизился к говорившим. Коллега окинул его недовольным взглядом, но протянутую руку пожал.

— Понаблюдать за тем, как справедливость восторжествует, господин адвокат.

Рамон хотел ответить, но не успел. Прозвучало объявление, в зал вошел судья. Стук молотка. Бесшумно и неумолимо закрылись двери в зал заседания. У них встали два клона-охранника. Никто не войдет и не выйдет, пока судья не объявит перерыв. Ли вернулся на свое место. Подумав, встал у стены между двумя охранниками. Поймал на себе взгляд Адама и на мгновение оцепенел: столько мрака и холода было в его взгляде.

Прокурор и адвокат утвердили присяжных и судья начал заседание. Треверберг против Самсона Шивали. Самое громкое и невозможное дело о наркотиках последнего десятилетия.

Два часа спустя.

Ей было от силы двадцать лет. Тонкая и хрупкая, словно белая лилия, она дала присягу, положив руку на тревербергскую конституцию. Уже уставший зал следил за новой свидетельницей с напряженным интересом.

- Мадлена Ливер, 20 лет, я работаю хостесс клуба «Сладкие грезы», которым владеет мистер Шивали, ой… Я думаю, что он владелец, но документов не видела.

- Мисс Ливер, расскажите, что происходило вечером семнадцатого февраля этого года, пожалуйста, - с очаровательной улыбкой проговорил Эверетт.

Присяжные, шесть мужчин и шесть женщин, смотрели на свидетельницу и адвоката. Каждый старался читать лицо, но каждый невольно обнажал перед Рамоном душу. Синие глаза мужчины то и дело останавливались на том, кого он хотел впечатлить. Природная магия бессмертного существа умножалась на профессионализм. У присяжных и прокураторы не было шансов.

— Это была моя смена. Было многолюдно, щедрые люди. Пришли отдыхать. Мои смены построены так, чтобы я могла отдыхать. Два часа в зале, двадцать минут в подсобном помещении. Там можно поесть, покурить, даже принять душ. В двадцать три тридцать я оставила зал на попечение Кейт — это барменша, — и ушла в подсобку. Вечер был тяжелый, и я решила принять душ. Душевые комнаты находятся в глубине здания. У подножия лестницы, которая ведет в административную часть.

— А что располагается в административной части.

— Эм, — девушка невольно намотала прядку на указательный палец, засмотревшись на адвоката, который ей по-прежнему вежливо улыбался, но поймав настороженный взгляд судьи, пришла в себя и вернула руки на стойку. — Там офис. Бухгалтерша. Кабинет мистера Шивали…

— Вы отправились в душ и что дальше?

— Помылась. Я как раз посушила волосы и была готова отправиться в залу. Открыла дверь, почувствовала, что не одна и прикрыла ее обратно. Оставила щелочку, в душе выключила свет.

— Зачем вы это сделали? — не выдержал прокурор.

— Возражаю, Ваша Честь, обвинение сможет задать все свои вопросы после того, как закончит защита.

— Протест принят, господин адвокат. Пожалуйста, продолжайте.

По залу пронесся легкий вздох, когда Рамон окинул его взглядом. Ли невольно улыбнулся. Друг наслаждался вниманием. Этим двухчасовым спектаклем, который уже приближался к своей кульминации. Они выслушали трех свидетелей и пока все сводилось к тому, что у обвинения все слишком гладко складывается. Слишком безупречной выглядит теория. Эверетт мастерски ткнул прокурора носом в несоответствия, и тот уже поплыл. Еще чуть-чуть и посыплется. Видимо, мисс Ливер должна была стать последним гвоздем в крышке гроба обвинения.

— Я увидела двоих мужчин в черном с черными масками на лицах. Один стоял у лестницы в административную часть, а второй по ней спустился. Они негромко заговорили между собой, но в подсобке акустика хорошая.

— О чем они говорили?

— Ох, господин Эверетт, я не запомнила дословно.

— Расскажите, что помните?

— «Ты все спрятал?» — спросил один. Второй ему ответил, что да, отнес и положил в кабинет. Он сказал такую фразу смешную «как будто там всегда лежало, теперь даже тупица поверит, что черный король приторговывает белым ядом».

В зале заговорили разом все. Стук молотка прорезал шум.

— Тишина в зале суда! Тишина!

— Никакого правосудия не существует.

Ли не сразу понял, кто произнес эту фразу. Через мгновение воздух прорезал грохот выстрелов. Полицейский увидел только, как отшвырнуло Эверетта направленным выстрелом в грудь, адвокат ударился о стойку, за которой на постаменте сидел судья, и рухнул на пол. Следующая пуля прошила плечо самого Ли, он вздрогнул и выронил дубинку. Еще одна. Падая, Андреас поднял глаза на убийцу. Адам смотрел прямо ему в глаза.

— Правосудия не существует. Я — правосудие.

Глава восьмая. Офелия Лоусон

Солнце золотит старые камни закатными лучами. Замок притих перед ночной активности, когда здесь соберутся представители древних родов, заиграет музыка, послышится шум ночной жизни. Черноволосая женщина в длинном темно-синем, усеянном серебряными звездами платье идет по гладким плитам длинного коридора с необъятно высокими сводами. Меж ее ключиц мерцает большой янтарь, обрамленный серебристым металлом. Но лицо рассмотреть не удается. Женщина спешит. По напряженной спине, по тому, как горделиво она выбрасывает ножки поочередно вперед, видно, что она привыкла повелевать. А еще она прекрасно чувствует свое тело и не так тонка и хрупка, как кажется.

Слуги расступаются, когда она приближается к покоям, отделенным от замка дверьми с богатой резьбой. Здесь живет и работает тот, к кому стремится ее сердце. Двери распахиваются, она скользит внутрь и тяжелое дерево отсекает два мира друг от друга. Там слуги, замок, клан, политика, война и суета. Здесь - он и она. Женщина спокойно проходит по мягкому ковру. Не смотрит в зеркало, все ее внимание сосредоточено на мужчине, который запоздало поднимает голову. От выражения его лица захватывает дух. Он похож на правителей древности. Он и есть правитель древности, рожденный на севере. Север растекся в его кристально-чистых голубых глазах. Север укрепил его члены, превратил мышцы в сталь. Широкие плечи заметно расслабляются, а на губах мерцает улыбка.

— Ты приехала раньше, мой свет, — проговаривает он.

На глаза наворачиваются слезы, а в груди оживает сердце. Лия беспомощно наблюдает за этими двумя, находясь одновременно внутри и снаружи. Ее разрывает пополам, когда мужчина прикасается к женщине с поцелуем. Мир теряет смысл, реальность раскалывается. Она понимает, что это сон, но щемящее чувство потерянного счастья уже не дает покоя, заставляя следить за ними. За тем, как бережно они прикасаются друг к другу, как он смотрит на нее, как исчезает налет властности и жесткости с его лица, когда он подходит к ней. Как вспыхивают невозможно-лазурные глаза, когда он наклоняется над ней. Щеки Лии опаляет. Она будто чувствует его дыхание и чувствует биение сердца черноволосой женщины. Она наблюдает и участвует. Внутри и снаружи.

А потом происходит неведомое. Чья-то воля протаскивает душу Офелии через ушко иголки. Слезы становятся ближе. Черноволосая женщина отстраняется от мужчины. Ее улыбка согревает все вокруг. А когда она оборачивается к зеркалу, Офелия кричит. Ведь видит там свое лицо.

Госпиталь имени Люси Тревер

— Проснись, черт возьми!

Аркенсон трясет ее за плечо. Она приглушенно ругается, пытается вырваться, всем своим естеством стремясь вернуться в этот странный сон. Она почти вспомнила. Вспомнила что? Она почти соединилась… с чем? От этого «почти» было отчаянно больно дышать. Здесь не было мужчины с серыми глазами, не было странных слов и обещаний, были двое, которые любят друг друга больше жизни. Как она связана с ними? Может, они ее родители? Может… Осознание простреливает. Это та же женщина, которая ей снится. Та же, которая говорит с сероглазым мужчиной. Она узнала о незнакомке что-то новое. Заглянула в ее сердце и душу. Увидела самую большую радость и самую горькую боль. Потерянную любовь. Будто предостережение.

— Генри, — наконец проговорила она, чувствуя только ноющую боль в том месте, где он сжимал ее плечо, и разочарование. — Был сложный день, я…

— Рамон ранен, — резко, почти грубо прервал ее Аркенсон. — Ли ранен. Обоих везет реанимация. Готовься к операции. Я возьму адвоката, ты - Ли.

— Но почему… что… что ты сказал? — она наконец стряхнула с себя остатки сна и вскочила на ноги.

Флер рассеялся перед лицом ужаса, который невозможно было спрятать во сне. Реальности, в которую невозможно было поверить. Теперь уже Лия схватила коллегу за руку, а тот молча отстранился и включил телевизор.

— … Началась стрельба. Взломать двери удалось только через пять минут. Террорист успел застрелиться, но перед этим разрядил автомат в участников процесса. Нам известно, что подсудимый Самсон Шивали умер на месте. Адвокат Рамон Эверетт получил ранение в грудь, несколько минут назад его забрала скорая. Наш канал успел переговорить с врачом, и нам дали понять, что надежды почти нет. Рамон Эверетт - самый молодой успешный…

Генри выключил телевизор и посмотрел на остолбеневшую посреди ординаторской Офелию.

— Скорая будет через десять минут, — негромко проговорил он. Подошел к Лии и мягким движением положил руки ей на плечи. Офелия подняла на него глаза, в которых застыли слезы. — Про Ли не говорят, он не столь популярен. А любимого мужчину я тебе оперировать не дам.

Женщину сковало непонимание и боль. От рук коллеги растекалось тягучее тепло, но она не могла согреться. Ее била мелкая дрожь. Аркенсон отстранился.

— Я приготовлюсь к операции, — сказал он. — И ты будь готова.

Офелия кивнула. Схватила со стула хирургический халат и бросилась в приемный покой. В другой ситуации она бы сразу направилась в операционную, которую в эти самые мгновения готовили для приема Андреаса Ли, начала бы отмывать руки и облачаться в стерильный костюм. Но она забыла обо всем на свете. Единственная мысль стучала в голове: она должна его увидеть. Взять за руку, убедиться, что он еще жив. Надежда ее убивала, ей нужна была уверенность. Если Эверетта привезут живым, Аркенсон сотворит чудо. Рамон – древний незнакомец, он не может умереть от пары пуль в груди!

«Нет, — оборвала сама себя Офелия. — Может умереть.»

Лия сжала виски влажными и холодными пальцами. Ее уже колотило от волнения, сердце билось в горле, из глубины поднялась липкая тошнота. Реальность такова, что он может умереть. Счет шел на минуты. И эти минуты бездарно утекали в немом ожидании.

В приемном покое, выделенном под неотложные случаи, было непривычно пусто. Только две медсестры, которые должны встречать скорые машины. Они переговаривались между собой, гадая, сколько будет пострадавших и справятся ли врачи. По громкой связи прошло предупреждение: «Травма. Повышенная готовность». Это означает, что все хирурги должны отложить запланированные операции (если это не сопровождается угрозой жизни для пациентов) и подготовиться к срочным. К неотложным. Лоусон уже готова. Она войдет в свою операционную через пять минут после того, как привезут пациента. Но сначала Рамон. Его забрали первым.

Словно в бреду она следила за тем, как остановилась перед специальной дверью из матового стекла ярко-желтая скорая. Медсестры бросились вперед и распахнули стеклянные створки. Врач скорой кивнула девушкам в знак приветствия. Она не помогла спустить носилки, это сделал водитель и санитар. Офелия бросилась к ним. Врач скорой ее узнала.

— Доктор Лоусон, как хорошо, что вы здесь, — приветливым и напряженным голосом начала она. — Мужчина, двадцать девять лет, огнестрел в грудь, потерял много крови. Всю дорогу вливали физраствор, но показатели продолжают падать. Ему срочно нужна кровь.

— Его ждут в операционной. Рамон, — тихонько, давясь от слез прошептала Лия, невольно протянув к нему руку.

— Он без сознания, доктор Лоусон, — изменившимся тоном сказала врач скорой. Простой жест Офелии показал ей, что та здесь не в качестве доктора. В качестве родственника, который находится в шоковом состоянии.

Неведомо откуда появившиеся санитары подхватили каталку. Офелия осталась рядом. Она взяла Рамона за руку, поражаясь, насколько та холодная и неподвижная, и почти бежала, пока двое санитаров везли его по просторному светлому коридору. В этой больнице все знали, как действовать в чрезвычайных ситуациях. Отработано до автоматизма.

Персонал больницы расступался в сторону, пропуская их процессию. Через минуту каталка остановилась, и женщина сжала ледяные пальцы Эверетта, заглянула в обескровленное лицо. «Пожалуйста, живи. Ругайся, срывайся на всем мире и даже на мне, работай, добивайся успеха. Только, пожалуйста, живи. Открой глаза, посмотри на меня, я сделаю все, чтобы ты жил. Рамон. Генри лучший в темной медицине, он сотворит чудо, но ты должен ему помочь. Ты должен бороться. Пожалуйста, обещай мне, что ты выживешь». Она опустили глаза, скользнула взглядом по груди, наспех прикрытой простыней, которая уже пропиталась кровью. Темной кровью. Темнее, чем у человека, но кто же обратит на это внимание. Скорая сорвала с мужчины рубашку, и над простыней виднелись развитые плечи. Слишком бледная кожа. Даже для него. Офелия прикоснулась к его шее, нащупывая пульс. Сердце билось тяжело и быстро, стараясь компенсировать недостаток крови. Лия не почувствовала, как по щеке скатилось несколько слезинок.

Господи, ну почему она такая дура? Как она будет жить, зная, что последним, что он помнил о ней, станет ее уход? Лия оторвала пальцы от шеи мужчины и сжала его руку.

Неожиданно адвокат открыл глаза с тихим стоном. Санитары переглянулись. Вынырнул из забытья. Наверное, услышал ее. Офелия почувствовала, как слезы покатились по щекам уже неудержимым водопадом, внутри что-то сломалось. За всю свою недолгую жизнь она ни разу не испытывала такого сокрушающего ужаса. Страх парализовал ее нервы и мысли. Она видела только практически убитого любимого мужчину. Она врач. Она должна утешать его, а не пугать. Она должна дать ему сил, а не просить его дать надежду ей.

Рамон зашевелил губами, пытаясь что-то сказать. Женщина резко наклонилась к нему, чуть не упав на каталку.

— Ты в больнице. Мы тебя вытащим. Не трать силы, — прошептала она.

— Х… храмовое серебро, — прошипел он ей на ухо. — Ты сама….

Она качнула головой. Когда же этот лифт доедет до нужного этажа?

— Тобой займется Аркенсон. Он лучше меня в вопросах…. Он отличный хирург.

— Лия, - он сжал ее пальцы слабеющей рукой. Взгляд затуманился, губы приняли серовато-синий оттенок. — Если я выживу… прости меня. Если я выживу, обещай, что станешь моей женой… и больше… никогда…

Она не слышала смешок санитара. Она не слышала ничего. Синие, почти черные от боли и напряжения глаза мужчины остановились на ее лице. Он держал ее за руку, сжимая пальцы, а она слышала, как с каждым ударом его сердце слабеет, чувствовала, как вытекает из него жизнь. Она разом вспомнила все уроки Аркенсона. Ему понадобится кровь… да где они возьмут подходящую?!

— Лия!

— Обещаю. Не смей умирать!…

Несколько минут спустя,

третья операционная

Офелия Лоусон отмывала руки, уже третий раз намыливая их бруском специально мыла. Капитана Ли готовили к операции. Две пули прошли на вылет, прошив мягкие ткани. Одна через плечо, другая пропорола бок, на первый взгляд, не задев жизненно важных органов. Но третья влетела в грудь. И, видимо, застряла где-то в районе левой лопатки. Судя по траектории, она могла задеть перикард. Эльф был без сознания. Его подключили к аппаратам и капельницам. Бригада была готова. Только темные существа, прекрасно осведомленные о том, чем отличается предстоящая им операция от тысячи других. На подносах лежали инструменты с напылением из храмового серебра. Медсестры подготовили кетгут с этим же металлом. В стеклянных бутылях для капельниц серебрились препараты. Специальные препараты, протестированные и одобренные Темным Храмом для использования на темных существах. В первую очередь для темных эльфов.

Аркенсон успел подготовить две бригады, отобрав темных существ. Два анестезиолога. По две медсестры. Лоусон чувствовала, как успокаиваются нервы. В соседней операционной находился мужчина, который еще вчера ее обидел, а сегодня предложил руку и сердце. Он вырвал это согласие нечестно. Но все, о чем она могла думать, стекалось к тому, что он должен жить. Во что бы то ни стало. Как и Ли.

Она закончила с подготовкой. Медсестра надела на ее холодные пальцы перчатки. Далее следовала маска. Хирург вошла в операционную, оставив за стеклянными дверьми Офелию Лоусон, женщину, которая боится потерять любовь своей жизни. Ей на смену пришел холодный профессионал, которому предстоит разрезать еще одно тело. Чтобы что-то подлатать. Чтобы спасти очередную жизнь.

Офелия протянула руку, получила скальпель и сделала первый надрез, вскрывая грудину. Скальпель. Пила. Все эти неприятные, но необходимые инструменты. Сердце Андреаса билось неровно. В него вливали целый букет препаратов, которые заменяли кровь для человека, анестезию, стабилизировали аритмию, поддерживали давление. Делали все то необходимое, чтобы пережить надругательство над телом, которое называлось хирургическим вмешательством.

На столе хирурга лежал не прекрасно сложенный мужчина. На столе хирурга лежал набор мускулов, костей и органов, в котором что-то пошло не так. Что-то сломалось и требовало ремонта. Офелия могла залатать дыры, срастить разорванное, спасти жизнь. И она целиком сосредоточилась на этом. Пока умелые руки делали свою работу, а медсестры то и дело протирали пот со лба хирурга, женщина отмечала мельчайшие несоответствия тела эльфа с телом человека. Размер и цвет органов, расположение. Посреди операции началось кровотечение, и операционное поле затопило ярко-алой кровью, но с ним удалось справиться, обнаружив лопнувший сосуд. Несколько быстрых стежков, тьма тампонов. Все выдохнули.

Прошел еще час. Перикард действительно пострадал и наполнился кровью, мешая работе сердца. Привычная ситуация, которую методично и аккуратно ликвидировали. Пуля прошла дальше. Но хирург ее обнаружила. Добралась до нее на третьем часу операции. И еще через сорок минут все было закончено. На пострадавшие ткани наложены аккуратные швы. Смятая странной формы слишком светлая пуля лежала в лотке справа от хирурга. Ли выжил. И он будет жить. Офелия отступила в сторону, позволив помощнику зашить пациента. Она с трудом держалась на ногах. Будто работала не только руками и головой. Будто вложила в него душу. Чего не было никогда раньше. Она всегда уставала физически, но подобного опустошения не испытывала давно.

В дверь операционной постучали.

Хирург резко обернулась. С той стороны стеклянных дверей стояла медсестра. Старшая медсестра, которая всегда работала с Аркенсоном. Ее имя вылетело из головы. Белый костюм в крови, а на лице не кровинки. Только бесконечная усталость и напряжение.

— Закончите без меня? — поинтересовалась Лоусон у второго хирурга, тот кивнул.

Она вышла из операционной, толкнув дверь плечом.

— Доктор Аркенсон послал за вами, вам надо срочно в третью операционную.

— Что случилось?

— Он сказал, что нужна ваша кровь.

Медсестра повернулась на каблуках и побежала в соседнюю операционную. Снова процесс переодевания, пришлось заново вымыть руки, поменять халат. В операционную, где шла борьба за жизнь Рамона, она вошла еще через пять минут. Слева от стола разместили каталку, устланную стерильными простынями.

— Помнишь, что я говорил тебе про потерю крови для темных существ? — вместо приветствия спросил Генри, который держал в руках иголку, заправленную кетгутом.

— Что с ним?

— Операция прошла успешно, но он потерял слишком много крови. Мы пытались перелить кровь Майхель, но эльфийская не подошла. Он Незнакомец. А ты единственная Незнакомка в этой больнице. Ложись.

— Ты хочешь перелить ему мою кровь? А если не подойдет?

Темные глаза хирурга недобро блеснули.

— Подойдет.

Офелия послушно легла на кушетку. Рукав на правой руке подняли к плечу, обнажая вены. Игла из храмового серебра скользнула по кожу, вызвав ошеломительную боль, но через мгновение все прошло. Вздрогнув, женщина расслабила руку и повернула голову. Она видела Рамона в профиль. Темные волосы разметались по столу, черты лица обострились. Из-за освещения в операционной и нависающей прямо перед его лицом простыни, отделяющей операционное поле, его кожа казалась серой. Началось переливание. Она почувствовала, как Аркенсон осмотрел место укола, не прикасаясь к ней. Его присутствие успокаивало.

— Мы возьмем много, — сказал он. — Тебе будет плохо. Но за пару дней восстановишься. Я помогу. Я не стал брать согласие…

— Делайте, что нужно.

Она закрыла глаза. Слабость накатывала постепенно. Лишь однажды она теряла собственную кровь. Во время войны. Сейчас ощущения были глубже. Она вдруг почувствовала с Рамоном новую, совершенно особенную связь. Что-то настолько глубокое и странное, что она не могла дать ему названия. Что-то совершенно свое. Аркенсон положил руку ей на плечо.

— Операция закончена. Майхель за вами последит. И, когда придет время, остановит переливание. Мне нужно восстановить силы, чтобы после всего этого я мог помочь тебе прийти в себя. Справишься?

Проваливаясь в небытие, Офелия слабо кивнула.

Интерлюдия пятая. Треверберг Таймс

20 мая 1967 года

Он был обычным солдатом, прошедшим все круги ада и вернувшимся домой с одной целью — найти то самое правосудие, в котором ему, его взводу и его миру было отказано когда-то давно. Адам Сортович, ветеран войны, награжденный орденом Мужества, дошедший до Москвы и вернувшийся в Берлин, один из самых надежных охранников, воспользовался служебным автоматом не по назначению.

Три дня назад, семнадцатого мая в 16.17 в здании суда города Треверберга он открыл огонь по собравшимся на заседании. Первые пули полетели в адвоката Рамона Эверетта. Следующие - в судью. Обвиняемого. Свидетелей. Коллег-охранников и тех немногих слушателей, кого допустили к закрытому процессу над Самсоном Шивали.

«Треверберг Таймс» попал в зал заседаний одним из первых. И мы не рады этой чести. Прошло всего два месяца со дня побоища школьного Стрелка, как появился новый стрелок. Первый уничтожил жизни молодых. Второй совершил собственное правосудие.

По словам немногочисленных свидетелей, охранник открыл огонь в тот момент, когда адвокат Рамон Эверетт вел допрос неожиданной свидетельницы, чьи показания обеспечивали Самсону Шивали полное и безоговорочное помилование. Напоминаем читателям, что он был обвинен в хранении и обороте наркотиков. Пытались найти лабораторию и вплести в дело производство, но подробной информации не предоставили. Наш источник в прокуратуре утверждает, что им не хватило времени. И пара месяцев бы решила все. А вот Эверетту времени хватило. Самый молодой и известный адвокат нашего города в очередной раз готовился свершить невозможное. Но вместо этого попал в реанимацию с множественными огнестрельными ранениями. Его свидетель мертва. Его клиент умер, не дождавшись скорой. Всего зафиксировано 7 погибших и 5 раненных.

К сожалению, пресс-центр госпиталя имени Люси Тревер отказался от комментариев, и у нас нет информации о состоянии пациентов. Но нам известно, что они живы. Будет ли управление полиции Треверберга вести расследование? А если да, то кто его возглавит в отсутствие капитана Андреаса Ли, который тоже поймал несколько неприятных пуль?

Следим за событиями вместе с вами.

Редакция «Треверберг Таймс».

Глава девятая. Офелия Лоусон

23 июня 1967 года

— Уверена? — чуть слышно шепнул он. — Если ты согласишься сейчас, дороги назад не будет. Мы проживем тысячу жизней, и в каждой будем счастливы.

Она не смогла ничего сказать, лишь кивнула. Повернула голову, посмотрела на священника, который стоял перед ними в своем белом облачении и ждал ответа невесты. Улыбнулась.

— Я согласна.

Они решили провести церемонию по католическому обряду. Во-первых, Темный мир не признавал Незнакомцев, и поиск кого-то из тамошних наделенных властью стал бы пустой тратой времени. Во-вторых, женились Офелия Лоусон и Рамон Эверетт. Люди. Атеисты, но из всех религий на земле только католицизм казался им чем-то обычным. По меньшей мере, для Треверберга.

Рамон очнулся от забытья спустя трое суток после операции. Их с Офелией, почти полностью истощенной переливанием, которое пришлось повторить еще дважды, поместили в отдельную палату, куда имел доступ ограниченный круг лиц. Аркенсон не пускал туда даже Дональда, для которого пришлось подделать документы, доказывающие, что у Эверетта и Лии одна группа крови - чрезвычайно редкая.

Это были сложные дни. Лоусон практически не приходила в себя, а если и приходила, то видела либо лицо Аркенсона, который с обеспокоенным видом осматривал их, либо Рамона, который лежал на койке подобно коматознику. На заре третьего дня Эверетт очнулся. Он не сразу понял, где находится, но был настолько слаб, что не смог встать с постели. Его невзрачные попытки пошевелиться разбудили Офелию. Она будет помнить до конца своей вечной жизни это утро. Его взгляд, когда он увидел систему переливания, которая их соединила. Он выдернул иголку из своей вены, с трудом сел на постели. Молчал. Молчала и Офелия. У нее не было сил говорить. Она просто плакала. Теперь все закончилось. Он пришел в себя. Для бессмертного существа это означало только одно: кризис миновал.

Еще через минуту в палате появился Аркенсон. Он молча, не обращая внимания на вопросительный взгляд Эверетта, дал Офелии своей крови, которая поддерживала в ней силы и жизнь. Убедившись, что румянец вернулся на ее щеки, Генри отсоединил все системы и сказал, что выпишет обоих через сутки. И исчез до того, как кто-то из пациентов успел заговорить.

- Так ты станешь моей женой?

Рамон задал этот вопрос, как только за хирургом закрылась дверь. Это была первая фраза, которую адвокат произнес после тяжелейших дней кризиса. Офелия изумленно замерла. Все это время она считала, что его предложение вызвано страхом смерти, и мужчина откажется от него, как только придет в себя. Но он не отказался. Можно было списать все на эффект терапии или придумать еще тысячу поводов отказать, но она не хотела ему отказывать. Офелия смогла лишь кивнуть. Конечно, она станет его женой, прекрасно отдавая себе отчет в том, что их жизнь будет нестабильной. Качели от высшего счастья к самой глубокой и непроницаемой тьме. Он будет возносить ее на пьедестал и мучить холодностью, даже равнодушием. Он будет взрываться по поводу и без, а она - каждый раз принимать решение, идти спать в отель, закрываться в своей комнате или делать вид, что она не замечает этих колкостей. Будет это все - и даже больше. Они знакомы всего ничего. Но сейчас, когда их связали не только чувства, Лия была уверена в своем желании соединить с этим существом тело, душу и саму жизнь. С трудом поднявшись со своего места, она пересела на его койку и, дрожа, прижалась к мужчине всем телом. Рамон обнял ее за плечи и молча откинулся на подушки. Было сладко ощущать себя в его объятиях, слышать, как бьется его сердце и ощущать его каждой клеточкой тела. Так они и уснули.

Прошел месяц. И сейчас они стояли перед алтарем. В соборе собрались коллеги и друзья. Знакомые взгляды следили за ними. Искренние и фальшивые улыбки. Смесь эмоций, которая пьянила и насыщала одновременно. Она сказала «да». Священник улыбнулся. Объявил их мужем и женой и призвал Рамона поцеловать невесту. Эверетт обнял ее за талию и прикоснулся к губам нежно, почти целомудренно. Наклонился к ней и заглянул в глаза с лукавой улыбкой.

— Назад дороги нет, — повторил он чуть слышно. — Теперь ты моя. И я — твой.

Офелия потянулась к нему с поцелуем. Горло перехватывали слезы радости и страха. Страха перед новой жизнью. Женщина бросила взгляд в толпу, выхватила заплаканное лицо Мередит, которая держала Ли под руку. Глаза подруги сверкали. За ними стоял Дональд в обнимку с новой пассией. Себастьян Хоул в гордом одиночестве. Доктор Кауфман, медсестры. Аркенсон. Генри держался особняком, он пришел без подруги. Но главное, что пришел. Обычно замкнутый хирург избегал подобных мероприятий, ограничиваясь поздравлениями с глазу на глаз. Но произошедшее связало их нерушимыми узами. Он спас жизнь Рамону. И он помог Офелии. В Темном мире кровные узы сильнее прочих. Если ты попробовал кровь темного существа, ты соприкоснулся с ним той частью души, которая обычно не показывается. Офелия раньше не изучала эту тему и ничьей крови не пила, она питалась эмоциями. Но теперь ее отношение к Генри Аркенсону, гениальному хирургу и темному эльфу, который тщательно маскировал все, что находится за пределами больницы, можно было назвать братским. Генри следил за ними карими миндалевидными глазами. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, тонкое и благородное лицо бесстрастно. Чем-то неуловимым они были похожи с капитаном Ли. Дальние родственники? Говорят, в семьях высших эльфов все перемешано.

Офелия не успела развить эту мысль. Рамон вернул ее в реальность, подхватив на руки, и пронес по проходу. Усадил на заднее сидение лимузина, опустился рядом. Водитель-эльф закрыл за ними дверь и, вернувшись на свое место, вырулил с парковки. Они ехали в ту самую резиденцию с конюшней, где все началось. Гости подтянутся следом. Они составили лучшее в двух мирах меню, пригласили музыкантов.

В машине они сидели, прижавшись друг к другу. Офелия положила голову ему на плечо, он обнимал ее, поглаживая горячими пальцами сквозь тонкий шелк легкого платья. Уложенные в незамысловатую, но элегантную прическу волосы женщины слегка растрепались, и Рамон запустил в них руку. Лия услышала, как сорвалось его дыхание, стоило ему склонить голову к ее макушке. Адвокат вдохнул ее аромат и, кажется, сжал зубы. Мгновение спустя Офелия услышала тихий смех.

— Я впервые женился в этой жизни, — проговорил он будто между прочим. Но ее озадачили эти слова, он практически не говорил о себе и уж тем более о том настоящем себе, который скрывался под маской адвоката. Он не говорил, а она не спрашивала, инстинктивно чувствуя, что такой вопрос будет воспринят в штыки.

— В этой жизни? — осторожно уточнила она.

— После обращения, — кивнул Рамон и замолчал.

Но не отвернулся. Синие глаза искали какой-то ответ в ее лице. Мужчина наклонился к ней. Поцеловал. Это был другой поцелуй. Поцелуй не любовника, но мужа. Офелия не знала, как это описать, не могла объяснить сама себе, что же изменилось. Изменилось все. Более глубокий и спокойный, и одновременно более волнующий. Офелия положила руку ему на грудь, просунув палец между лацканами рубашки, чтобы коснуться горячей кожи. С наслаждением почувствовала, как по его телу пробежала дрожь.

— Не искушай меня, — шепнул он, меняя тему. — Дождемся ночи.

— Шрамы почти незаметны, — сообщила Лия, расстегнув пару пуговиц его белоснежной рубашки. — Мы не смогли избавить тебя от них. Храмовое серебро.

Он положил руку поверх ее пальцев и тихонько рассмеялся. Снова. Раньше она не слышала такого смеха. Такого искреннего и легкого. Он будто стал моложе, будто избавился от груза.

— Ты видела все мои шрамы. Их будет еще больше. Вы с Аркенсоном спасли мне жизнь. А твоя кровь… невозможно стать ближе.

— Я никогда не питалась кровью и… не могу понять, что ты чувствовал. Но во время переливания, кажется, я чувствовала тебя будто внутри себя. Не знаю, как объяснить, — она отстранилась. — Будто нас выдернули из тел и поместили в общее пространство. Где были только мы вдвоем. Будто впервые я увидела тебя. И именно тебя я полюбила.

Он поймал ее руку и прикоснулся к ней губами.

— А я увидел тебя.

Оставшийся путь они провели в молчании. Обнимались. Изредка касались друг друга с поцелуем. Думали каждый о своем, но у обоих было ощущение, что мысли стали общими. Хотя бы в этот день, день их свадьбы, когда жизнь раскололась на две части. И пусть в Темном мире этот обряд ничего не стоит, для них он станет судьбоносным.

Несколько часов спустя

Офелия переоделась в свободное платье, которое не стесняло движений, и перемещалась между гостями. Музыканты играли негромко, гости разбились по группам и парам. Кто-то танцевал, кто-то пил. Рамон общался с высокопоставленными гостями, не пригласить которых было нельзя. Офелия чувствовала себя более свободно. Отдав дань уважению, поздоровавшись со всеми, она исчезала, чтобы перекинуться парой слов с теми, кого знала и любила уже давно.

Ее то и дело вылавливала Мередит. Она узнала о свадьбе первой и приняла непосредственное участие в подготовке церемонии. Свою роль подруги невесты сыграла великолепно. И сейчас стояла у крайнего столика слева от танцевальной зоны и потягивала коктейль. Наблюдая за танцующими, пьющими и просто разговаривающими гостями. Андреас в этот момент беседовал с Рамоном. Оба то и дело поглядывали на своих женщин, но прочитать по их лицу, о чем шел разговор, было нельзя.

— Они друзья, — сообщила ей Мер. — Я думала, просто приятели. Оказывается, друзья.

— Они чуть не погибли вместе. Это сближает.

— На Андреаса это произвело сильное впечатление. Он переехал ко мне. Совсем. Я рассказывала?

Офелия покачала головой.

— Будь счастлива, милая.

— Как ты?

— Нет, зачем. Будь счастлива своим счастьем. С мужчиной, которого любишь.

Мередит допила коктейль.

— Я недостойна такого красавчика, — тихо сообщила она. — Я ему изменила. Пару раз. И теперь думаю, говорить или нет. Боюсь, что он уйдет, если рассказать. А если не рассказать, все равно узнает и подумает, что я его не люблю. Это был просто секс. Я устала после съемок, а этот мальчик визажист такой милый, такой нежный. Я поняла, что соскучилась по нежности. Андреас он… он властный мужчина.

Никогда бы не подумала.

Офелия промолчала. Она знала вздорный нрав подруги, которая настолько привыкла к мужскому вниманию, что не могла без него обойтись даже будучи в отношениях. Она изменяла каждому своему кавалеру. И всегда использовала измену для того, чтобы вытащить из него максимум эмоций. Надежда на то, что с темным существом все будет иначе, исчезла, не успев зародиться.

Незнакомцам тоже не свойственна моногамия. Разозлившись, Лия отбросила от себя эту мысль и постаралась не обращать внимание на то, какими глазами на Рамона смотрели знакомые и незнакомые женщины.

— Я думала, Ли сама нежность.

— Поначалу да. Как ты думаешь, он решит жениться, вдохновленный вашим примером?

Лия посмотрела подруге в глаза.

— А ты хочешь за него замуж?

— По правде говоря, совсем не хочу. Но если это нужно ему…

— Я думаю, что свадьба — не гарант отношений. Вы и так можете жить вместе и строить свою собственную счастливую жизнь.

— Но Рамон Эверетт женился, — с грустной улыбкой возразила Мер. — А он был в списке самых закоренелых холостяков Треверберга. И самых популярных дамских угодников. Ох, прости…

— Да знаю я. Что-то слышала, — Лия приняла из рук официанта коктейль. Этот разговор портил настроение, но сменить тему она почему-то не могла. Будто хотела узнать что-то о своем муже такое, что пощекочет нервы.

— У нас на канале работает одна корреспондентка. Она мастер доставать желтуху даже оттуда, где ее быть не может. И она часто писала о похождениях Рамона. И я хочу поделиться с тобой кое-чем.

— Если это испортит мне настроение, то не стоит.

Мер рассмеялась.

— О, нет. Это испортит настроение всем женщинам Треверберга, кроме тебя. Раньше он менял любовниц постоянно. Встречался с ними в отелях, иногда снимал квартиры. Его последняя пассия, если не считать твоего ординатора — польская гимнастка, она была в Треверберге вместе с гастролирующим цирком. Они пробыли вместе месяц, твой адвокат снял ей номер в отеле. Так вот он расстался с ней в начале марта. Я думаю, как раз тогда, когда добивался твоего прощения за комиссию и отстранение от операций. И больше ни с кем он замечен не был.

— Может, стал лучше маскироваться?

— Вряд ли. Думаю, у него никого нет.

Кровь бросилась к лицу. Лия посмотрела на Рамона, который уже отпустил Ли и переключил свое внимание на какого-то высокого мужчину в строгом костюме. Темные волосы, мужчина стоял к ней в полоборота.

— Это Виктор Джеймс Кеппел, лорд из Британии. Дружит с нашим мэром и вкладывает миллионы в недвижимость. Сейчас они договариваются об аэропорте, — подсказала Мередит, — а Рамон - его адвокат. Сопровождает сделки с городом и в случае необходимости отстаивает интересы в суде.

— Виктор Джеймс Кеппел, — проговорила Лия, — никогда о нем не слышала.

— Личность не публичная. Не любит внимания к себе и редко появляется на приемах. Можно сказать, вам он оказал невозможную честь.

Неожиданно мужчина обернулся, и Офелия замерла на месте, будто в ее сердце воткнули кинжал. Она узнала это лицо. Всего на мгновение оно проступило, будто он хотел, чтобы она его узнала. Те же серые глаза, сотканные из мрака грозовых туч. Сильный подбородок, высокий чистый лоб. Волосы аккуратно пострижены, в отличие от снов, но в остальном — это точно был он. «Кто же ты, черт побери».

— Ну что, — пьяный возглас Дональда Астера, который материализовался возле их столика, спас Офелию, которая не могла отвести глаз от лорда. Краем глаза она заметила, что Кеппел вернулся к беседе с Рамоном. — Миссис Эверетт. Или ты предпочитаешь французское обращение? Мадам?

— Миссис Лоусон-Эверетт, — поправила она. — Я решила оставить двойную фамилию, чтобы тебе не пришлось менять таблички в больнице.

Дональд фыркнул. Сколько он уже выпил?

— А помнится, ты его ненавидела и просила меня оградить от…

— Дональд, что ты хочешь от меня? — прервала Лия, сосредотачивая внимание на нем.

Главврач выглядел блестяще, как всегда. Идеальный костюм кофейного цвета, волосы уложены, как у модели. Белозубая улыбка. Но такая тоска в глазах, что Лии стало не по себе. Когда Рамон сказал, что Дональд в числе приглашенных, она попыталась возмутиться, но быстро поняла: это правильное решение. Если они делают свадьбу двух человек, они должны учесть интересы обоих. Лия хирург, а Дональд - ее начальник. Следуя этой логике, они позвали больше людей, чем хотелось бы. И свадьба превратилась в стратегическое мероприятие. Скорее бы они остались одни.

— Я не понимаю, как так произошло, — сказал он, проводив взглядом Мередит, которая благоразумно испарилась. — Ты и Рамон. Эта свадьба. Это немыслимо. Я хорошо его знаю. Он не сделает тебя счастливой.

— Он уже делает меня счастливой, а я уже его жена.

— В чем дело?

Неслышно приблизившийся Эверетт остановился рядом с женой. Он не обнял ее, но Лия почувствовала, как неотвратимо и мягко обволакивает ее его сила. Адвокат смотрел на Астера. Тот стушевался.

— Просто диалог двух коллег.

— Я вижу, что Лия расстроена.

Дональд поднял руки ладонями вперед.

— Раньше она не была такой чувствительной. Она - мой лучший хирург.

Рамон промолчал. Женщина почувствовала его руку на своей талии.

— Тебе лучше уйти, — негромко проговорил Эверетт. — Ты перебрал и не следишь за языком. И предупреждаю, лучше бы тебе сосредоточиться на работе.

Астер хотел возразить, но выражение глаз адвоката заставило его проявить благоразумие. Мужчина ретировался, наконец оставив молодоженов наедине друг с другом.

— Я хочу уйти, — прошептала Лия, поймав взгляд мужа. — Слишком много людей. Я половины не знаю.

— Официальная часть закончена, скоро мы сможем исчезнуть, — кивнул Эверетт.

— А что за английский лорд?

На лице Рамона проступило выражение удивления. В синих глазах затаилось напряжение.

— Познакомить вас?

— Нет.

— А почему ты спрашиваешь?

Потому что он снится мне уже год почти каждую ночь, несет чушь про возвращение к себе, показывает жизни других существ. Потому что он не идет из моей головы, а я думала, что это чистой воды игра бессознательного. И вот он здесь. Во плоти. Потому что я боюсь его, не понимаю его и не знаю, что ему от меня нужно.

— Просто удивилась. Знать на нашей свадьбе. Это так…

— Ох, Лия, я все время забываю, что тебе не исполнилось и века. Это поразительно, насколько иначе ты ощущаешься.

Она покачала головой.

— Я не поняла ни слова.

Рамон развернул ее к себе лицом.

— Я хочу узнать тебя. Не Офелию Лоусон. А Незнакомку, которая настолько привыкла к роли врача, что забыла сама себя. Я чувствую в тебе бездну и эта бездна… — Он оборвал сам себя. — У нас есть все время в двух мирах.

Несколько часов спустя

Рамон, облаченный в длинный бархатный халат, разливал вино по бокалам. Они смогли уйти от гостей, обессиленные бесконечным общением, прощаниями, выслушиванием однотипных поздравлений. И только сейчас, далеко за полночь, наконец остались одни. Приняли душ, переоделись. В этой спальне, закрытой от мира высокими деревянными дверьми, они чувствовали себя в безопасности. Огромная кровать с балдахином манила, но им было некуда торопиться. Оба взяли отпуск и отошли от дел на ближайшие две недели. Они проведут здесь два дня, а потом уедут в Швейцарию. Эверетт предложил, а Лия почувствовала, что это именно то, о чем она всегда мечтала — встретить новую жизнь на Женевском озере в уютном домике, окруженном горами. С этим местом ее связывало нечто особенное, но она не помнила, что.

Мужчина набросил халат на обнаженный торс, и при каждом его движении полы распахивались. Узкие брюки, сшитые по старомодной мерке, сидели на нем идеально. Рамон казался существом из другого времени и мира. Будто перенес их обоих на тысячелетие. Ее обратили семьдесят лет назад, но почему-то это ощущение старины казалось пронзительно родным.

Мужчина подал ей бокал вина и опустился на шкуру, брошенную перед камином. Офелия села рядом. Легкий звон соприкоснувшихся бокалов. Улыбки. Немного смущенные, уставшие и счастливые.

— Не думала, что свадьба — это настолько тяжело, — проговорила она, пригубив вино.

— Это ритуал, который требует сил. Я подумал о том, что нам нужно отдохнуть.

— Ты останешься со мной? Или уйдешь?

По его красивому лицу пробежала тень.

— Я никуда не уйду, — пообещал он. — И пока не хочу спать. А ты?

Офелия подвинулась ближе к нему, опустила бокал на маленький столик и заглянула ему в глаза.

— Я не понимаю, что со мной происходит, — неожиданно для самой себя сказала она. «Расскажи ему все. Про сны, про то, что ты почувствовала при встрече с Филиппом Орле, про то, что с тобой творилось сегодня, когда ты узнала мужчину из снов. Расскажи ему все. Он древний Незнакомец, если с тобой происходит что-то странное, он сможет разобраться. Он сможет помочь. Но захочет ли он помогать? В кого он влюбился? В Офелию Лоусон? Или в нее? А кто такая - она?»

— Слишком много эмоций, — подсказал он, ловя изменения выражения ее лица. — Я рядом.

Он протянул руку и прикоснулся к ее волосам, поправил прядку. Темно-синие глаза казались обманчиво холодными, но на самом деле они внимательно оглядывали каждый миллиметр ее кожи. Рамон делал слепок, чтобы навсегда сохранить эту женщину в своей памяти. А она чувствовала себя так, будто застала мастера за работой, прикоснулась к тайне, которой не должна была касаться.

Мужчина в свою очередь убрал вино, потянулся к ней и поцеловал, мягко и нежно касаясь ее губ. По телу пролетела дрожь. Она почувствовала, как он оплетает руками ее талию, притягивая к себе. Через мгновение он лежал на спине, а Офелия оказалась сверху, положив ладони ему на грудь. Кожа мужчины стала обжигающе горячей. Когда он оторвался от ее губ и приподнял над собой на вытянутых руках, в синих глазах плескалось пламя.

— До сих пор не могу понять, как тебе это удалось, — проговорил он. — Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — эхом отозвалась Офелия, позволяя ему перевернуться и уложить ее на шкуру. Глядя на него снизу вверх, она не смела верить в то, что все это происходит на самом деле. Как он изменился после ранения. Как бережно и аккуратно взаимодействовал с ней. Это был идеальный месяц, и он обещал ей идеальную жизнь. Сказку. В которую так хотелось верить. Она провела пальцами по его груди, спустилась ниже, с наслаждением касаясь гладкой кожи и чувствуя, как напрягаются и расслабляются его мышцы.

— Как тебя зовут? — спросил он. — Темное имя.

Ее пробило. Хотелось отвернуться, спрятаться, но синий взгляд приковывал к месту, а приоткрытые, чуть покрасневшие губы, обещали невозможное удовольствие. Нужно только ответить.

— Я никогда не пользовалась своим темным именем. Привыкала к тому, которое выдумывала. Офелия - мое второе имя. Нет, третье. Но оно самое родное.

Он висел над ней на вытянутых руках, сохранял дистанцию и ждал ответа.

— Почему это так важно?

— Потому что я люблю тебя. Не Рамон влюбился в Офелию Лоусон. А я люблю тебя. И я хочу тебя узнать.

— Селена.

— Мое настоящее имя Ирфин.

Она не успела осознать, что произошло. Имя было эльфийским, она это точно знала. Как не хватало образования! И почему ей казалось, что ей все это знакомо? Почему его имя подействовало на нее как пощечина? Мужчина не дал ей погрузиться в эти мысли. Распахнув полы ее халата, он опустился на нее сверху, нашел губами губы и увлек за собой. В тот мир, с которым только начал ее знакомить. Мир томления и страсти, властности и нежности, мучительной пытки и сокрушающих разрядок. Мгновенно забылись мысли о нехватке сил. Вздрагивая от каждого прикосновения, отзываясь на каждую ласку, она перерождалась в его объятиях. И это была уже не она. Не Офелия Лоусон. Не Селена, которая никогда не знала счастья, а имени своего стыдилась. Это была не Незнакомка семидесяти лет от переобращения. В ней проснулась совершенно другая женщина. Нежная и чуткая, способная подчинить и подчиниться. Полная любви, страсти и сдержанной мудрости, недоступной человеку. Офелия почувствовала, как растекается по членам новая сила. Как с каждым прикосновением Рамона в ней что-то разрушается для того, чтобы быть созданным заново. Выкованным в пламени его страсти.

Ирфин.

Она позвала его по имени в момент, когда невозможно было сдерживаться. Он отозвался, заставив выгнуться, а потом рухнул на нее, тяжело дыша. Все изменило имя. Все изменила свадьба. Собирая сознание по осколкам, она подумала о том, что ничего о себе не знает. И должна это исправить. Чтобы иметь возможность быть предельно честной с тем, кого любит.