Нянечка против

Часть 1

Я держу в руках вкусный сочный пирожок с мясом. Втягиваю носом аромат свежей выпечки, смакуя этот запах с прикрытыми глазами, а затем подношу его ко рту, желая впиться в подрумянившееся тесто зубами. Во рту собираются слюни, желудок урчит, а где-то на заднем фоне играет музыка. Я открываю глаза и пытаюсь понять, что именно нарушает столь сладостное мгновение.

Не сразу понимаю, что это будильник... А я лежу на постели в форме пятиконечной звезды и пялюсь в потолок.

Раздражённая, словно игрушка-неваляшка сажусь на край кровати и отключаю телефон. По щеке размазаны вязкие слюни, вытираю их краем простынки и с обидой вздыхаю.

Приснится же такое!

Жалею, что не поставила будильник на пять минут позже: хотя бы пирожок поела бы. О пирожках с мясом студентам-платникам мечтать особо не приходится. Хуже того — я в ближайшее время, вообще, пирожки только во снах видеть буду, если выполню задуманное, а я выполню. Я должна сделать это. Не ради себя, ради справедливости.

Желание завалиться в кровать и спать дальше становится всё сильнее. Мне хочется отключиться хотя бы на пять минут, но я отлично понимаю, что обычно ничем хорошим такое не заканчивается: я либо просплю, либо... Нет. Я точно просплю. Поэтому я скидываю ноги с кровати, зеваю и медленно плетусь в ванную.

Умываюсь тёпленькой водичкой с душистым мылом и пару минут вожу щёткой только по передним зубам, вовремя опомнившись, что надо и остальные почистить. А вдруг у меня ролтон где-то застрял и пахнёт на заведующего несвежей пищей?! Чищу зубы, а затем пользуюсь ополаскивателем для дёсен, не знаю, насколько он эффективный, но мне прислали тестер, я и решила пользоваться — ну, а что добру пропадать?!

Иду на кухню, чтобы выпить чай, но вспоминаю, что только-только почистила зубы, а в шкафчиках всё равно мышь повесилась: даже заплесневелой печенюшки не осталось. А всё дело в том, что я выложила всю стипендию за кредит, который брала на оплату учёбы. У меня и квартиру отобрать могут, потому что накопила долгов по коммуналке. Но кому какое дело до простой студентки?!

Проверяю, чтобы паспорт, ИНН и пенсионное лежали в сумке. Вовремя спохватываюсь о том, что забыла студенческий, а без него мне придётся платить в троллейбусах — это пока совсем незапланированные расходы. Закидываю его в передний кармашек и смотрю на своё отражение в зеркале. Вот же тяпа-растяпа! Я, конечно, не официанткой устраиваться иду, но какой-никакой макияж нанести следует. Подхожу к зеркалу в коридоре, на тумбе около которого разбросана косметичка, и принимаюсь быстренько красить глаза — немного затемняю веки тенями, добавляя штрихи кофейным карандашом-подводкой в уголках глаз, наношу тушь для ресниц и немного помады. Всё остальное будет лишним, мне же с детьми работать, ещё выговор, не дай бог, влепят. А мне эта работа позарез нужна. Именно эта! Никакая другая!

Выхожу раньше, чем предполагала, но на остановке стою больше пятнадцати минут, потому что нужный тралик уехал прямо перед моим носом, вильнув своей мощной ржавой попкой. Следующий приходит по расписанию, и я толкаюсь, только бы пролезть. Народа там полно, все стоят как кильки в консервной банке, притесняя друг друга, но на маршрутке поездка вышла бы дороговатой, так что приходится терпеть то, что есть.

До нужной остановки добираюсь без проблем, но у меня остаётся не больше десяти минут, поэтому я иду быстрым шагом, внимательно глядя в навигатор, ведущий меня до здания детского дома. Захолустье на самом деле то ещё. Добираться каждый раз час в одну сторону и час в другую непросто.

Не пойму никак, почему её определили именно сюда?!

Я поднимаюсь по ступенькам и открываю дверь. Обращаю внимание на грузную женщину, сидящую у входа: она тут вроде местной охранницы.

— Ну зачем пришла опять, пигалица? Не отдадут тебе ребёнка! Не от-да-дут! — шикает она на меня и покачивает головой.

— А я по другому вопросу... Заведующая уже у себя?!

Она резко меняется в лице: взгляд темнеет, а губы будто бы изгибаются буквой «о». Смотрит на меня выдержанно несколько секунд и кивает.

— А что тебе заведующая-то?!

— На собеседование я пришла. Нянечкой устраиваться.

Женщина хмыкает и кивает.

— Ну иди, раз пришла... Только уже сегодня Эдуард Романович тебя принимать будет. Вернулся он и он сегодня злой. Вряд ли тебе повезёт, пигалица!

— А я попробую, — киваю я и улыбаюсь уголками губ.

Что мне ещё остаётся делать в этой безвыходной ситуации?!

Часть 2

Я спешу к кабинету заведующего, читая все вывески по пути. Дверь к директору, как и в прошлый раз, закрыта на замок — интересно, он бывает тут вообще?! Останавливаюсь у кабинета заведующего и поджимаю губы. В прошлый раз его заменяла какая-то женщина, когда он был в отпуске, и я даже подумываю — а не попытаться ли ещё раз оформить опекунство, но понимаю, что это тщетно. Да и чем я буду ребёнка кормить?! Ролтонами?!

Заношу кулак и стучу по деревянному полотну. Захожу, не дожидаясь ответа. За столом сидит широкоплечий смуглый мужчина и листает документы. Это он в отпуск в ущерб деткам ездил?! На моря, наверное. Его тёмные волосы, цвета кофейных зёрен взъерошены. Он смотрит на меня, а я на него. В голове появляются не самые лицеприятные мысли о нём, но я пытаюсь держать их при себе.

— Доброе утро! Я на собеседование! — говорю я, продолжая сверлить его взглядом.

— Доброе утро. Проходите, садитесь, — холодно кивает он на стул около стола, и я прохожу.

Сажусь и немного ёрзаю на сиденье от страха. Никогда раньше так не боялась, а вот теперь... Для меня важно получить эту работу. Очень. Он закрывает папку с документами, которые изучал до моего прихода.

— Представьтесь, пожалуйста, — вымученным голосом говорит мужчина, поднимая на меня взгляд карих глаз.

— Иванова Иванна Ивановна, — поймав смятение на лице директора, я веду плечом: — Родители хотели сына, а родилась дочь. Решив, что такое имя и пацанская одежда не делают меня похожей на мальчика, они отдали меня в детский дом, — я выдерживаю недолгую паузу и продолжаю: — Ну, по крайней мере, именно такую легенду мне рассказывали воспитатели в детском доме.

— Значит, детдомовская? — хмурится он.

— А это может стать проблемой? — в лоб спрашиваю я.

Мне не привыкать, что к детдомовским отношение, мягко говоря, не очень. Почему так сложилось, не знаю... Может, люди привыкли думать, что если даже родители отдали в детский дом, то ребёнок отброс с заранее предрешённой судьбой?!

— Нет, разумеется. Напротив, это может стать вашим преимуществом, Иванна... У вас есть педагогическое образование?

Ну вот... Этого вопроса я боялась больше всего... Смотрю на него, а он на меня, и мне как-то не по себе от того, что почти чёрные глаза скользят по моему лицу, изучая его.

— Иванна?!

— Нет, — отвечаю я и опускаю голову. — Я учусь в университете на психолога. Закончила второй курс. Но нянечка — это ведь не воспитатель. Я очень люблю детей. Всегда помогала с младшенькими до выпуска.

— Вы устраиваетесь на лето?

Я киваю. На самом деле я устраиваюсь «пока не разберусь со всем», но это мои проблемы... Раньше пары месяцев я точно не уйду. Если только за мной не приедет принц на белом коне, но он за мной не приедет. Чего уж тут мечтать?!

Часть З

Мужчина потирает переносицу, и я замечаю складки, появляющиеся у него на лбу. Устаёт сидеть в кресле управленца?! Мне бы такую усталость... Или он от чего-то другого устаёт?! Мне становится стыдно от собственных мыслей, и я отвожу взгляд в сторону.

— Заполняйте анкету. Я рассмотрю её и перезвоню вам!

А вот это совсем не тот ответ, который я ждала. Я уже привыкла к тому, что «я перезвоню» — это вежливый отказ. Мне нельзя его получить. Нужно попасть к детям уже сегодня.

— А почему бы не дать ответ прямо сейчас? — спрашиваю я и прикусываю губу, выдерживая на себе его взгляд.

Непонятно о чём думает мужчина. Он не представился даже, а я не посмотрела, написано ли его имя на табличке.

— Нужно проверить данные в службе безопасности, а так же уточнить кое-какие нюансы, — пожимает он плечами.

— У вас ведь нет очереди на это место... — решаю перейти в наступление я. — Зарплата копеешная. Почему вы так сразу отвергаете мою кандидатуру?

— Если зарплата копеешная, зачем вы вообще устраиваетесь? — он ставит локти на столешницу, сцепляя их в замок, и продолжает смотреть на меня. Теперь уже взгляд становится пытливым, будто бы пытается прочитать по глазам мои мотивы.

— Я люблю детей! — быстро нахожусь с ответом я. — Я сама выросла в детском доме, и если у меня есть возможность помочь на время летних месяцев воспитателям и развлечь детей, почему бы не сделать это?!

— И вы готовы работать на чистом энтузиазме? — лёгкая ухмылка трогает уголки его губ. Директор явно не верит мне и пытается понять скрытые мотивы.

— Ну на энтузиазме далеко не уедешь... Мне же нужно транспорт оплачивать и кушать что-то. Богатого папочки у меня нет.

Понимаю, что последние слова прозвучали как-то двусмысленно и прикусываю язык. Как бы мне убедить его принять меня на работу? Если скажу о том, что всё дело в ребёнке... Сразу получу от ворот поворот. Наверное...

— Я так понимаю, вы готовы прямо сейчас приступить к работе? — выдыхает директор.

Я начинаю кивать.

Он откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди и испытующе продолжает смотреть на меня.

Что он такого увидел? Ролтон между зубов застрял? Так нет же... Я не улыбаюсь, а зубы почистила хорошо. Или зубная паста на волосах осталась? Глаза на секунду широко раскрываются. Я вечером мазала несколько прыщей на лбу зубной пастой, а вот утром забыла убедиться, что хорошенько отмыла её. Вот же чертовщина.

Теперь я смущённо отвожу взгляд в сторону и нервно провожу ладонью по лбу, пытаясь определить

— не шелушится ли что-то. Остаётся надеяться, что мужчина просто думает. Ну или я понравилась ему, в конце концов.

— Ладно! — говорит он, цокая перед этим языком. — Вы меня убедили. Можете заполнить анкету, подписать ответственность и идти к детям. В остальном я разберусь дальше...

Он потёр переносицу, а я залипла взглядом на его лице. Интересно, сколько директору лет? Выглядит он довольно молодо, но как тогда смог попасть на такую должность?!

— Иванна, — мужчина чуть щурится.

— Да?! — спрашиваю я.

— А у вас есть санитарная книжка?!

— Ммм... — протягиваю я. — Нет.

Я об этом и не думала, что книжка потребуется. А ведь, правда! Работа же с детьми. Я смотрю на него несколько секунд, но сказать ничего не могу. Денег тоже, как назло, на неё нет. Придётся снова где-то занимать... Вот только где... Есть у меня, конечно, кредитная карта, но я не хотела её расчехлять.

— Тогда я выпишу вам направление. От нас будет бесплатно, — словно прочитав мои мысли, говорит мужчина.

А я почти готова выдохнуть спокойно и закричать «Эврика».

Мужчина выписывает направление, и я обращаю внимание, что оно выдано от другой компании, какая-то крупная контора вроде бы... Или просто показалось, что я название это уже слышала где-то. Хотя какая разница? Наверняка так решил «откупиться» очередной спонсор, чтобы ему помогли отмыть деньги. Это частенько практикуется.

Беру направление и выдержанно смотрю на директора.

— Что-то ещё? — изгибает он бровь дугой.

— Вы не представились, — поджимаю я губы.

— Артём Викторович.

Я чуть было не умудряюсь ляпнуть — «приятно познакомиться», но это не знакомство ведь... Он должен был представиться сам по идее. Киваю и встаю на ноги.

— Делаю книжку и сразу сюда?

— Вы не торопитесь так сильно, Иванна... Санитарная книжка готовится неделю минимум, потому что нужно дождаться некоторых анализов. А я как раз позвоню вам, когда она будет готова.

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Целая неделя... Ещё целая неделя до того, как я увижу Сашку и смогу прижать бедняжку к себе. Семь дней. Я поджимаю губы и встаю.

— Но если мне позвонят и скажут, что визуально всё отлично, то, может быть, приступите к стажировке раньше, — окрыляет, даря надежду на то, что всё на самом деле будет хорошо, Артём Викторович.

Часть 4

Медосмотр прошёл быстро. Противнее всего было садиться в кресло гинеколога, потому что я их терпеть не могу с самого детского дома, когда заставляли проходить осмотры чуть ли не каждые три месяца.

Мне пообещали, что постараются сделать всё как можно быстрее, вот только прошло уже три дня. Целых три дня, но никто не позвонил. И я готова была сорваться, поехать в детский дом и лично спросить — меня технично послали лесом, или шанс всё-таки есть.

Кредитку использовать всё-таки пришлось, хоть я и пыталась как можно больше экономить. А ведь кушать что-то надо. И все мои планы устроиться на нормальную работу покатились под откос, когда следователь позвонил в дверь и попросил приехать в участок.

Телефон начинает вибрировать, но поначалу я думаю, что это шумит слив в трубах — такое часто бывает, когда соседи смывают какую-нибудь чертовщину в унитазе, но потом спохватываюсь и гляжу на экран. Звонит директор детского дома, и у меня сердце аж начинает с силой биться в груди.

— Иванна Ивановна?! — спрашивает он.

— Да! Да! Это я! — выдыхаю я, а потом понимаю, что для незаинтересованного человека голосок у меня уж слишком воодушевлённый.

— Доброе утро! Это Артём Викторович.

— Доброе! — отвечаю я и принимаюсь грызть ногти от нетерпения.

Дурацкая привычка, от которой я так и не смогла избавиться, хоть частенько получала от воспитателей по рукам.

— Вы можете уже сегодня начать стажироваться. Мне прислали вашу книжку. Всё в порядке.

Как оперативно. Я поджимаю губы, чтобы не взвизгнуть от радости и не выдать себя с потрохами, а потом улыбаюсь во все тридцать (два зуба мудрости ещё так и не выбрались).

— Вы слышите? — переспрашивает мужчина.

— Да! Конечно, да. Я уже начинаю собираться!

— Отлично. До встречи. Стойте! Когда приедете, не забудьте зайти ко мне в кабинет, чтобы подписать договор.

— Спасибо!

Я отключаю телефон и всё-таки вскрикиваю. Даже подпрыгиваю от радости. Ну надо же! Сегодня я увижу Сашу!

Бегу умываться. Открываю воду и вскрикиваю от неожиданности, потому что по запарке в очередной раз забыла переключить с душа на кран, и меня обдаёт струёй ледяной воды. Я фыркаю, передёргивая плечами, быстренько исправляю ситуацию и умываюсь. Наскоро надеваю потёртые джинсы и футболку, собираю волосы в хвост, наношу лёгкий макияж и спешу в сторону остановки, потому что мне надо как можно быстрее оказаться там.

Господи, помоги!

Я мысленно молюсь, чтобы всё прошло хорошо, и Саша нормально отреагировала на меня. Моя маленькая девочка... Сколько же тебе там страха пришлось пережить?!

Часть 5

— Всё-таки прибежала, пигалица? — добродушно улыбается женщина, сидящая на входе.

Я киваю ей в ответ. Сегодня это странное прозвище даже не обижает меня. Без разницы, как назовут. Я Сашку увижу уже! Обниму свою маленькую девочку и скажу ей, что она не одна, что мы во всём разберёмся.

— А Артём Викторович был вынужден отлучиться ненадолго по делам. Ты пока проходи, посиди в комнате встреч, всё равно никто детей приходить смотреть не планировал сегодня.

Разочарование захлёстывает меня. Глаза широко раскрываются. Я поджимаю губы и киваю.

— Куда идти? — слышу обречение в собственном голосе и надеюсь, что не заплачу.

— Я тебя провожу. Не пущу же одну...

Женщина поднимается и, ковыляя с одной ноги на другую, словно косолапый медведь, двигается по коридору. Его стены отделаны лицевыми голубоватыми панелями, пол выложен хорошей светленькой плиткой, даже потолки идеально выкрашены эмульсионкой.

Когда входим в зал для встреч с детьми, я выдыхаю и замираю, любуясь сказочной обстановкой. Диванчик из молочной кожи у стены для родителей; яркий коврик с кадрами из детских мультиков на полу; в углу стоит огромный кукольный домик для девочек с самыми настоящими куклами барби, а в противоположном углу огромный гаражный комплекс с машинками. В центре комнаты стоит детский столик со стульчиками. Я беру бахилы, в пластиковом ведёрке на входе и надеваю их.

— Шикарно! — произношу негромко, но женщина слышит и хихикает.

— Ты давай садись и жди Артёма, пигалица! А я пойду следить, как обстоят дела, а то кто припрётся и не замечу с тобой.

Я киваю. Женщина уходит, а я думаю, что так и не спросила её имени. Странная у них тут манера — никто не хочет представиться первым. Присаживаюсь на диванчик и утопаю в его мягкости. Мне настолько комфортно, что глаза начинают слипаться. Я думаю о том, что зря подумала о директоре плохо: он не разворовывает детский дом, а все деньги тратит на него, и это здорово.

Не знаю, сколько точно времени сижу тут, наслаждаясь уютом и разглядывая кукол, которые аккуратно сидят в домике по своим комнаткам, но когда дверь открывается, я вздрагиваю.

— Иванна?! Пройдёмте в мой кабинет! — негромко предлагает Артём Викторович, я смотрю на него, как на мужчину из другой галактики.

Он же почти идеален, раз так сильно любит детей. Эх... Повезло его жене.

Поднимаюсь и иду за ним. Уборщица натирает плитку в коридоре шваброй, а я вспоминаю наш детский дом, где уборка проводилась раз в неделю. Вот тебе и захолустье. Теперь я даже радуюсь, что Сашку привезли именно сюда. Представляю, какие шикарные кровати у деток в комнатах, с плюшевой игрушкой у каждого, и губы растягиваются в улыбке.

Вот только бахилы я явно зря забыла снять, потому что поскальзываюсь и вскрикиваю, начиная падать. Артём Викторович поздно реагирует, и я больно ударяюсь задней точкой о пол. Вот же... Хорошо ещё, что не бетон. Мужчина оборачивается, смотрит на меня как на калеку и покачивает головой.

— Что же вы так неаккуратно, Иванна?! — он протягивает мне руку и помогает встать.

Дальше я иду уже осторожно, потирая ушибленное место. Ещё не устроилась, а уже получила производственную травму.

Часть 6

Документы я подписываю быстро, не вчитываясь в мелкий шрифт, потому что мне, как ни крути, надо попасть к Саше уже сегодня. Сейчас. Не могу я выпендриваться и не соглашаться на зарплату или возмущаться, что выходных мало... Да даже если их не будет совсем — плевать.

— Вероника Олеговна проводит вас в группу. Надеюсь, что всё будет хорошо, — произносит Артём Викторович.

Я киваю, поднимаюсь на ноги, и когда женщина, скорее всего, именно её заведующий назвал Вероникой Олеговной, заглядывает в кабинет, я благодарю его, приветствую её и спешно иду на выход.

— С детьми раньше работала? — строгим голосом спрашивает женщина.

— Помогала воспитателям, когда в детском доме жила, — отвечаю я.

— Это и будет твоя основная работа, — отчеканивает она.

Вероника Олеговна заводит меня в комнату для персонала, ищет что-то в шкафчике, а затем достаёт бежевую футболку и протягивает мне.

— На вот, одень... Это вроде нашей формы.

Я беру футболку и благодарно киваю. Облизываю губы, глядя на женщину, потому что переодеваться при ней не собираюсь.

— Надо же, какая стеснительная, — фыркает она и открывает дверь. — Жду в коридоре. Свои вещи тут оставь. Потом тебе шкафчик выделим.

Она выходит, а я спешно переодеваюсь. Футболка на мне мешком висит, но ничего страшного, я ведь не на подиум в ней иду. Оставляю свои вещи на табурете, надеясь, что мои кредитки не пропадут, засовываю телефон в карман джинс и выхожу.

— Должна предупредить, что на втором этаже рай тебя не ждёт! — говорит Вероника Олеговна.

Я думаю, что это намёк на шаловливость детей, к которой я привыкла: сама ведь в детском доме росла. Вот только едва мы подходим к лестнице, как внутри появляется гнетущее ощущение. Да по ней ещё мамонты ходили, наверное: на ступеньках куча сколов, перила все ободранные. Я осторожно держусь за них, чтобы случайно не словить занозу, и поднимаюсь.

Оказавшись наверху, замираю на секунду и смотрю вокруг себя. Такое ощущение, словно меня с небес на землю скинули и несколько раз носом в грязь ткнули. Вся краска на стенах потрескалась; извёстка на потолке покрылась толстым слоем пыли, а кое-где висят куски штукатурки; плитка едва держится на полу, и мне представить страшно, как тут бегают дети.

Мороз бежит по коже, и мне хочется пойти прямо сейчас к этому Артёму Викторовичу и заявить, что он вор и лицемер. Это же надо так! Нарисовал губы умирающему зданию, отделав первый этаж, и довольный там сидит. Я негромко фыркаю, но изо всех сил стараюсь сдерживать эмоции при себе.

Мне важнее сейчас Сашу увидеть...

И теперь уже придумать, что-то, чтобы забрать её.

Мечты о сказочных детских кроватках с плюшевыми мишками на каждой мгновенно рассыпаются. Я поджимаю губы и двигаюсь дальше.

— К совсем маленьким я тебя не пущу без образования и опыта, а вот к пятилеткам можно. С ними будет проще.

Сердце начинает сильнее биться в груди, когда она открывает дверь в группу пятилетних детей: именно к ним я и хотела попасть. Ноги становятся ватными, и я едва заставляю себя передвигать их. Вхожу в комнату, стараясь не обращать внимания на удручающее состояние здешнего ремонта. Взгляд сразу же прилипает к рыженькой макушке. Тяжесть в груди нарастает. Сашка просто сидит, уставившись в окно. Её волосы заплетены в косички. Одета она в какое-то невзрачное платьице. Девочка прижимает к себе потрёпанную игрушку и не двигается.

— Иди, пробуй знакомиться с ними. Я буду заглядывать и наблюдать, — говорит Вероника Олеговна.

Я киваю и делаю шаг вперёд, а она выходит. Я даже не сомневаюсь, что за мной будут наблюдать. Наверное, тут и камеры есть везде... Но в настоящий момент меня больше волнует другое.

Едва за Вероникой Олеговной закрывается дверь, я негромко произношу имя малышки: — Саша...

Шёпот хрипловатым голосом заставляет её обернуться и посмотреть на меня. Сердце режет из-за детского взгляда, наполненного горечью. Малышка встаёт на ножки и бежит ко мне. Я присаживаюсь на корточки, и она обнимает меня за шею. Едва удерживаю равновесие, чтобы не пошатнуться и не упасть.

— Саша, как же я скучала! Я тебя не оставлю больше. Буду часто сюда приходить! — говорю я, надеясь, что работы меня не лишат. — Саша, скажи что-нибудь! — прошу я.

Она отстраняется. По щекам текут слёзки, но она не открывает рта.

— Ты можешь говорить?

Она отрицательно мотает головой. Бедная. Бедная девочка. Что же тебе пришлось пережить за эту неделю?

Я снова обнимаю я, прижимая к себе ещё сильнее, а сама смаргиваю слёзы, которые застилают глаза. Мы со всем обязательно справимся. Я выясню, что случилось с Оксаной.

Обязательно.

Часть 7

Знакомство с детками проходит удачно. Они тянутся ко мне, и мы весело проводим время. Вероника Олеговна несколько раз заглядывает и до обеда не трогает нас, а когда мы с ней отводим детишек в столовую, она хвалит меня. Приятно услышать похвалу от такой строгой «надзирательницы».

— У вас всегда так? — спрашиваю я, окидывая взглядом плачевное состояние этажа.

Дети кушают, умудряясь пульнуть друг в друга макарониной, за что получают выговор от воспитателей, а Саша еле двигает ложкой, отчего у меня сердце замирает. Я бы хотела броситься к ней и помочь, но нельзя выделять ребёнка. В детском доме свои правила: если кого-то выделит воспитатель или нянечка, начнётся травля.

— Как так? Тихо? — спрашивает Вероника Олеговна, словно не поняла моего вопроса.

— Нет... Вся эта разруха... — поджимаю я губы.

Ну не смогла я не спросить. Мне ещё хочется про их заведующего-вора спросить. Сколько он лет сидит в кресле и складывает деньги в свой карман. А с воспитателями делится за их «молчание»?!

— Послушай, ты же няней устроилась на каникулы... Вот бы и занималась работой. Не стоит лезть во внутренние дела, —• фыркает Вероника Олеговна, заставляя меня замолчать.

Я киваю, решая, что с ней уж точно на эту тему говорить не следует. А злость на заведующего всё пульсирует внутри. Он такой весь ухоженный, молодой... Наверняка кто-то из родителей помог пристроиться на мягкое местечко... Противно аж не могу.

Телефон в кармашке джинс начинает вибрировать, я достаю его и замираю, глядя на экран. «Следователь».

Звонков от него я боюсь...

Очень.

Вдруг скажет, что Окси больше нет? Прикусываю губу и заставляю себя сдвинуться с места.

Потихоньку выскальзываю за дверь и отвечаю ему. Сердце бешено бьётся в груди, ускоряясь и замирая.

— Иванна Ивановна, добрый день, — говорит он наработанной дикцией.

— Здравствуйте! — отвечаю я, опасаясь узнать что-то новое об Оксане.

— Вы могли бы заехать сегодня вечером в участок?

— А что с... слу... случилось? — спрашиваю у него дрожащим голосом.

Сердце в мгновение тяжелеет. Я прислоняюсь к стене, чтобы не упасть, потому что ноги становятся ватными и не слушаются меня.

— Это не телефонный разговор, Иванна Ивановна! — он как-то каверкает моё имя, что пробирает до глубины души.

Не телефонный разговор...

— Я приду. Вечером, — глухо отвечаю ему.

В ушах начинает шуметь так сильно, что я даже голос следователя не слышу. Голова идёт кругом, а слёзы брызгают из глаз, обжигаю щёки.

Если не телефонный разговор, то значит ли это, что Оксаны больше нет? Скорее так и есть...

Что я теперь скажу Сашке? Как же мы с ней? Господи! Так она ведь видела всё! Неужели она видела, как маму убивают?

Я покачиваюсь и чувствую, как земля уходит из-под ног. Медленно скатываюсь по стене, чтобы не шмякнуться на бетон, и закрываю глаза...

***

— Что с тобой не так? Грохнулась второй раз за один день! — слышу раздражённый мужской голос и открываю глаза.

Я лежу на диванчике в кабинете заведующего, а он осуждающе смотрит на меня. Мне ему тоже есть что сказать, но не сейчас... Сейчас я не могу прийти в себя после звонка следователя.

— Простите, — говорю я, шумно выдыхая, и скидываю ноги на пол. — Мне нужно в участок поехать... Отпустите или до конца рабочего дня ждать?

— Я уже знаю, передали, что ты подруга Сашиной матери. Почему сразу ничего сама не сказала? — спрашивает он с нотками раздражения в голосе. Он садится за стол и смотрит на меня.

— Я не думала, что...

— Зря не думала. Зачем был этот фарс — люблю деток?

Мне хочется спросить, зачем ему весь этот фарс — сижу в кресле заведующего, обхаживаю первый этаж, но второй уже скоро развалится по кирпичику, — но я сдерживаюсь из последних сил.

— Я на самом деле люблю детей. Я хотела попасть в группу ради Саши, не стану скрывать, но я люблю детей... — стараюсь оправдаться я.

— Отлично. Я отвезу тебя в участок, потому что меня тоже попросили приехать, а потом решим, что делать с тобой и твоей любовью к деткам...

Часть 8

До участка я еду на взводе. Мне неприятно сидеть в машине, пропахшей дорогими ароматизаторами, с вычищенным от каждой пылинки салоном, зная, что куплена она была на деньги детей. Я пытаюсь думать об Оксане, о предстоящем разговоре со следователем. Кажется, я немного успокоилась, уговорила себя думать, что ничего пока страшного не произошло. Оксана может ведь быть жива.

Мы с ней с ранних лет в детском доме дружили, всегда горой друг за друга были — куда я, туда и она... И вот теперь... Мне страшно, как я буду, если она мертва. Пытаюсь уговорить себя мыслить иначе, но в голову лезет сплошной негатив.

Едва машина останавливается, я пулей вылетаю, ничего не говоря Артёму Викторовичу, и бегу в здание. У следователя кто-то сидит, поэтому мне приходится плюхнуться на скамейку, обхватить себя руками и начать раскачиваться, в ожидании своей очереди.

— Не волнуйтесь вы так! Пока ещё ничего плохого не сказали! — говорит Артём Викторович и присаживается рядом.

Я кошусь на него, желая отодвинуться, но это будет совсем ребятничество напоминать, поэтому держу свою ярость при себе. Не время сейчас разбираться с ним, но я просто так ему лицемерие не спущу с рук.

— Скажите, вас пригласили бы, если всё хорошо было?

Он пожимает плечами. Так я и думала. Отворачиваюсь, а когда мужчина, который был в кабинете следователя, выходит, пулей бросаюсь туда.

— Иванна Ивановна, — произносит мужчина в форме. — Присаживайтесь. Артём Викторович, вы тоже можете зайти сразу! — повышенным голосом говорит он.

Заведующий входит и садится на стул рядом со мной.

— О как! Общее горе объединяет? — с ухмылкой говорит он, и я понимаю, что мы с Артемом Викторовичем не переоделись даже: приехали в форме детского дома.

— Что случилось? Почему вы вызвали нас? — я не могу больше терпеть. Смотрю на него выдержанно, но, кажется, что ещё пара секунд и я взорвусь.

— Пришёл сегодня к нам насильник с чистосердечным, — говорит он.

— Насильник?! — спрашиваю я, а сердце начинает, как птенчик в силках, трепыхаться.

— Сосед Оксаны Витальевны. Написал чистосердечное признание. Сейчас находится в следственном изоляторе.

— А Оксана? — спрашиваю я.

— В больнице в тяжёлом состоянии...

Меня начинает трясти, и по щекам катятся слёзы. Я пока не знаю, радоваться или плакать, но уже большой плюс в том, что она жива.

Жива!

— Что с ней? — спрашиваю я.

— Это лучше будет у врачей спросить. Мне нужно, чтобы вы кое-какие бумаги подписали, а потом можете поехать туда.

— Зачем он это сделал? — спрашиваю я. — Сашка что-то видела...

— Он пытался принудить вашу подругу к браку, но она отказывалась, поэтому он избил её и запер у себя на даче. Периодически поднимал на неё руку... Скорее всего, его определят в психиатрическую лечебницу.

— Всё так просто? — подаёт голос Артём Викторович. — Из-за него ребёнок говорить не может, непонятно что увидев, а он отделается психиатрической лечебницей?!

Меня даже удивляет его эта «забота» о Саше... Но я пока не могу собраться с мыслями.

— К сожалению, это не нам решать, — отвечает следователь. — Подпишите бумаги, — протягивает мне что-то и я, не глядя, ставлю подпись. — Артём Викторович, вам нужно будет организовать визит ребёнка к матери... Когда она придёт в себя.

Заведующий кивает. Уже через несколько минут мы стоим на улице, и я сжимаю пальцами адрес больницы и бумагу от следователя, по которой меня точно пропустят к Оксане.

— Вас подвезти? — спрашивает Артём Викторович.

— Нет. Спасибо. Я сама доберусь, — отчеканиваю я, а потом вспоминаю, что забыла сумку в детском доме. — Чёрт... — выдыхаю сквозь зубы.

— Я на него не похож, но, если хотите, можете называть и так... Мне не привыкать, — говорит заведующий и кивает. — Садитесь уже. Чем быстрее вы увидите подругу, тем быстрее мы сможем решить, что делать дальше с вашей работой в детском доме.

«Ты от меня так просто не избавишься!!!» — думаю я и поджимаю губы, садясь в машину.

Часть 9

Оксану определили в реанимацию, по этой причине мне не помогает увидеть её даже бумажка от следователя. Единственное, что мне обещают: позвонить, как только она придёт в себя и сообщать о её состоянии, если вдруг что-то изменится. Мне хочется ругаться, но я понимаю, что помочь ей ничем всё равно не смогу.

— Оксана Витальевна сейчас спит, ей ввели обезболивающее и снотворное. Она вас не услышит даже! — повторяет мужчина в белом халате, кажется, её лечащий врач, и я просто киваю головой в подтверждение его слов.

Выхожу из больницы и смотрю на Артёма Викторовича. Он стоит, прислонившись к капоту свой намытой до блеска машины, и смотрит в небо, щурясь от последних лучей заходящего солнца. Лучи шаловливо путаются в его волосах цвета молочного шоколада, а на его щеках я отмечаю небольшую россыпь веснушек. Я бы запала на него, если бы только он не был вором, и, может, сейчас даже пошутила что-то, переводя наше общение на более раскрепощённое... Но едва вспоминаю второй этаж детского дома, в венах закипает кровь.

— Ну как Оксана Витальевна? — спрашивает он, когда я подхожу ближе.

— Она в реанимации... Меня к ней не пустили, но позвонят, когда что-то прояснится. Можете отвезти меня в детский дом, я там сумку забыла с вещами?!

— Да. Конечно. Я тоже не всё завершил на сегодня.

В висках начинает стучать. Я уже готова сорваться, если честно, потому что его «не всё завершил» для меня переигрывается, как «не все деньги перевёл на свои счета», хоть я и понимаю, что это уже паранойя.

Сажусь в машину, пристёгиваюсь и устремляю взгляд в окно. Артём Викторович негромко включает музыку, и в салоне разливается песня о любви, кажется, Стас Михайлов. Я кошусь на мужчину, думая, что для него больше свойственна какая-то молодёжная музыка, а потом снова отворачиваюсь. Без разницы, что он слушает...

— Иванна, вы скажите, работа вам нужна? — вдруг спрашивает Артём Викторович.

— Работа? Нуж... нужна, — отвечаю я, посмотрев на него.

Он внимательно следит за дорогой. Мимика остаётся каменной, ничуть не меняясь, не выдавая ни единую эмоцию.

— Просто если всё было ради Саши... Можно на «ты»?!

Я теряюсь на несколько секунд, а потом киваю, но понимаю, что он не видит мой ответ.

— Можно, да.

— Так вот... Ты устроилась ради Саши, я не уверен, что ты сможешь нормально ухаживать за другими детьми. Если тебе не нужна эта работа, я просто проведу откат по документации...

Я широко раскрываю глаза, прикусываю язык, чтобы с него не слетели те слова, что крутятся на кончике, но кусать надо было сильнее...

— А ты сам-то можешь ухаживать за детьми?

Артём Викторович медленно поворачивает голову в мою сторону и замирает на несколько секунд с изумлением, явно выраженным на лице.

О!

Он явно не ожидал такого!

— Прости, но к чему это сейчас? — спрашивает он, нервно сжимая руль до побеления костяшек пальцев.

— Да к плачевному состоянию детского дома... К чему вся эта показуха на первом? Сколько ты уже управляешь детским домом?

Ой, мамочки! Правильно Оксанка говорила — у меня язык без костей!

Я же сейчас конкретно нарываюсь!!!

Понимаю это, но ничего с собой поделать не могу. Ну кипит у меня внутри... Посмотрим, что он ответит.

— Думаю, что мы зря перешли на «ты», Иванна. И это не твоё дело, сколько я работаю. Если хочешь продолжить работать в детском доме, то займись работой, иначе уйдёшь уже сегодня.

Я поджимаю губы и отворачиваюсь в окно. Вот же гад! Он и не отрицает даже тот факт, что нагло ворует деньги! Зато как ловко закрыл мне рот! По-настоящему мужской поступок...

Часть 10

Когда мы возвращаемся, детей уже укладывают спать. Мне хочется попасть к Саше и сказать, что её мамочка жива, и они скоро увидятся, но я не могу этого сделать: нельзя обнадёживать ребёнка, ведь пока непонятно, что будет с Оксаной дальше. Вот когда она активно пойдёт на поправку, тогда и скажу.

За день я устала, поэтому грохаюсь на кровать и быстро засыпаю. Когда звонит телефон, я думаю, что это будильник, но едва замечаю незнакомый номер, тут же подскакиваю и отвечаю.

— Иванна Ивановна? Это из больницы, — говорит врач монотонным голосом, от которого сердце сжимается в ожидании продолжения его слов. — Оксана Витальевна пришла в себя. Сегодня днём её переведут в палату, так что сможете прийти и навестить. Приносить ничего не нужно. Пока у неё будет диетическое питание.

Я спокойно выдыхаю и готова закричать от радости, но усмиряю эмоции и просто благодарю врача, а как только отключаю телефон, принимаюсь собираться на работу, желая поскорее обнять Сашульку.

Везти её в больницу сейчас нельзя, чтобы не видела маму покалеченную... Вот сама сначала встречусь с Окси, а там будет видно... Тем более придётся спрашивать заведующего, пустит ли он Сашку... А после вчерашнего, боюсь, что разговаривать он со мной не станет. Мне, конечно, стыдно, что вот так в лоб на него наехала, но он заслужил. Должен лучше следить за местом, которое ему доверили, и когда эта история с Оксаной и Сашей закроется, а мама с дочкой воссоединятся, я займусь вплотную Артёмом Викторовичем... И его махинациями.

Переодеваюсь в свою форму и лечу наверх. По пути сталкиваюсь с воспитательницей из младшей группы, приветствую её, и спешу к своим деткам. К своей Сашуле. Она сразу же бежит обнимать меня, и не только она. Дети окружают меня так, что начинаю чувствовать себя новогодней ёлочкой: осталось только гирлянду повесить и начать кружить хоровод.

— Иванна? Можно тебя на минутку? — заглядывает Вероника Олеговна.

— Сейчас, мои хорошие, я вернусь, и мы будем играть! — улыбаюсь я детками, присаживаюсь на корточки и шепчу Саше: — Всё будет хорошо. Я скоро.

Выхожу в коридор, прикрываю дверь и попадаю под строгий взгляд «надзирательницы», не могу называть её иначе. Она немного щурится, глядя на меня, а затем склоняет голову набок.

— Иванна, я говорила вчера с Артёмом Викторовичем, когда ты потеряла сознание... — начинает она, и я киваю. — Что же, тот факт, что ты пришла сюда ради Александры, несомненно, делает тебя героиней: отважилась устроиться в такое место ради ребёнка... Но тебе следует подумать о других детях. Я вижу, что они к тебе тянутся. Если ты сбежишь через несколько дней, они будут страдать.

Я негромко цокаю языком, потому что меньше всего нуждаюсь в нотациях. Они все сговорились? Объясняют детдомовке, что такое привычка. Я прекрасно осознавала, на какой шаг шла.

— Послушайте, я устроилась на работу не только из-за Саши... Мне нужна была работа. Мне нужны деньги, потому что я студентка, собственными силами выкарабкавшаяся на бюджет и проучившаяся первый курс платно... Мне надо чем-то платить кредиты, которые брала на учёбу, так что да — я нуждаюсь в деньгах и работе. И если мне смогут подобрать график, когда начнётся учёба, я буду только рада.

Вероника Олеговна кивает и улыбается уголками губ. Мне теперь даже начинает казаться, что не такая уж она «надзирательница». Вроде бы милая женщина.

— Я рада, что мы понимаем друг друга, — говорит она. — Можешь возвращаться к детям. Ты им понравилась.

Да я только заведующему вашему не понравилась за то, что правду сказала... И он может попытаться вытурить меня с работы, но ничего — гордость у меня есть, но я знаю, когда надо её отправить куда подальше и не строить из себя обиженку. Будет меня Артём Викторович метлой выметать отсюда? Попрошу его, чтобы только отряхнул её от мусора немного, потому что я с места не сдвинусь, а он пыль знатно поднимет.

Часть 11

Вечером я прощаюсь с детками, пообещав, что уже завтра мы встретимся снова и придумаем новые интересные игры, и иду вниз. Я предвкушаю встречу с подругой и очень волнуюсь — страшно увидеть её избитой и немощной.

В коридоре сталкиваюсь с Артёмом Викторовичем, буркаю себе под нос «добрый вечер» на его приветствие и ныряю в комнату персонала, чтобы переодеться. Делаю это быстро, а когда оказываюсь на улице, мужчина стоит около машины, сложив руки на груди.

— Подвезти до больницы? Я тоже еду туда, чтобы выяснить, когда можно будет устроить встречу с Сашей и взять кое-какие бумаги.

— Справлюсь как-нибудь без вас, — фыркаю я под нос, но когда по небу проходит раскат грома, вскрикиваю от нахлынувшего ужаса и резко сокращаю расстояние до машины Артёма Викторовича.

— Лучше всё-таки отвезите. Транспорт же у вас за «казённые» деньги куплен.

Взгляд касается лица мужчины, и я замечаю, что оно искажается на несколько секунд, но затем становится вымученным и безэмоциональным.

Мы едем молча, но обстановка вокруг нас накаляется, напоминая натянутую колючую проволоку вдоль забора — того и гляди — одно неосторожное движение и поранишься.

Едва машина останавливается около больницы, я выскакиваю и спешу в здание, оставляя заведующего одного. Вообще, о таких вещах молчать принято в тряпочку, не лезть в дела начальства, как мне и посоветовала Вероника Олеговна, но я так не могу. Неловко себя чувствую, но кости в языке нарастить не получилось, как ни старалась.

Мне выдают бахилы и халат и называют номер палаты. Запах медикаментов витает в носовых пазухах, раздражая их — никогда его не любила, — но едва я оказываюсь около палаты и открываю дверь, сердце принимается отплясывать чечётку.

Оксана поворачивает голову и смотрит на меня.

— Ива-а-а! — протягивает она и улыбается уголками губ.

Я захожу, поджимаю губы от того, насколько у неё плачевный вид, но всё равно улыбаюсь. Я так рада, что тот псих не убил её.

— Саша, как она? — сразу спрашивает Оксана.

Я присаживаюсь на стул рядом с кроватью и тяжело выдыхаю.

— Саша не может говорить...

— Сволочь! Урод! Я как знала, что раньше нужно было отреагировать на его «ухаживания». Он то цветы принесёт, то гулять позовёт... Говорю, что ребёнка не оставлю, а он на своём. А той ночью он позвонил в дверь, сказал, что пожар, надо срочно спускаться... Я открыла, и он накинулся на меня. Ударил несколько раз чем-то тяжёлым, я не успела отклониться и ответить ему. Потом полоснул по плечу ножом, — Оксана чуть морщится, наверняка вспомнив ту боль. — Я помню, что Сашка закричала сильно, а потом головой ударилась обо что-то, и, кажется, он потащил меня за волосы.

Мне самой больно слушать такое, но всё обошлось. Псих будет наказан, а Оксана восстановится. И Сашка тоже. Я теперь только в лучшее верю.

Я рассказываю Оксане о том, как Саша играет со мной там, в детском доме, а она неустанно благодарит меня за то, что не оставила малышку. А разве я могла оставить? Меня пустили ненадолго, поэтому я обещаю подруге, что приеду ещё и, возможно, смогу украдкой сделать Санины фотки, чтобы показать ей.

Когда выхожу на улицу, ёжусь, потому что уже холодно, а дождь, успевший стать сильнее, пока я была в здании, капает по лужам. Слышу сигнал машины и обращаю внимание, что Артём Викторович ещё не уехал. Я не враг самой себе, чтобы отказываться от помощи, поэтому быстренько бегу до машины и сажусь внутрь.

— Вы за мной следите, чтобы не нажаловалась на ваше поведение выше? — спрашиваю я, потираю замёрзшие ладони.

— Слежу? Забавная теория. А, прости, что не так с моим поведением? Я пристаю к тебе или что?

— Вы сами прекрасно понимаете, о чём я говорю... — фыркаю я.

— Мы вчера перешли на «ты», пусть это был не самый удачный переход... Кроме того, я могу только догадываться, о чём ты... — усмехается он.

Да ладно?

Решил сделать вид: моя хата с краю, ничего не знаю?!

Ну-ну... Конечно...

Больше мы не разговариваем, и едва машина останавливается у моего подъезда, я выскакиваю, бегу к нему, а лишь скрывшись за дверью, понимаю, что я кусок неблагодарного бекона. Даже спасибо не сказала.

Часть 12

Проходит неделя... Психолог не разрешает везти Сашу в больницу: говорит, что не стоит ребёнку видеть маму там, только когда её выпишут. Оксана каждый раз плачет над фото и видео, которые я привожу, а мне так хочется, чтобы эти двое уже встретились... Им плохо друг без друга, это так чётко видно.

А ещё меня подбешивает тот факт, что Артём Викторович ничуть не обижается на мои слова, даже я бы сказала, заботится обо мне: и подвозит частенько... и о самочувствии справляется. А я на него залипаю, хоть сто раз говорила себе, что пора бы начать разбираться с его «шаловливыми» делишками.

Приехав на работу, я замираю во дворе, глядя на машину, доверху забитую строительными материалами. Артём Викторович стоит около неё, покачивая головой и плотно сжав губы. Он ставит подпись на какой-то бумажке, и машина уезжает.

— Вы серьёзно? — возмущаюсь я, приближаясь к нему.

— Серьёзно? Это к чему вопрос? — задаёт он встречный вопрос.

— Вы снова отправляете материалы для ремонта куда-то, чтобы получить деньги? Какой же вы!

— Ну и какой же я? — с яростью в голосе спрашивает он, стискивая зубы до появления противного скрежета.

— Лживый! Нет! Я всё понимаю, но, Господи! Вам хоть хорошо живётся-то на деньги детей?

Он просто разворачивается на месте и уходит, а я шмыгаю носом и медленно плетусь к крыльцу. Не понимаю, почему все сотрудники терпят этот беспредел? Неужели на самом деле получают свою долю?

Я вхожу и негромко здороваюсь с вахтёршей. Всё ещё злюсь и на себя и на него из-за этой перепалки. Иногда мне начинает казаться, что Артём Викторович и невиновен в таком состоянии детского дома, что это приказ откуда-то выше — не трогать второй этаж, но я не понимаю совершенно его поведение: почему не оправдывается, и молча сносит мои обвинения.

— А ты что унылая такая, пигалица?

— Да ничего... Всё хорошо, — отвечаю я, не желая перемывать косточки начальника у него за спиной. Мне проще сделать это, глядя ему в глаза — высказать всё, что думаю о нём.

Только противно почему-то на душе. Горько. Его забота обо мне после тех слов покорила... И он даже стал мне симпатичен. Мысль появилась, что он на путь исправления может встать, ну как в книжках про хорошую девочку и плохого мальчика, а он вон что сотворил. Взял и отправил строительные материалы...

Пытаюсь побороть эти гадкие чувства, перемешавшиеся внутри, пока нахожусь в комнате для персонала, потому что не хочу, чтобы моё настроение как-то отразилось на детях.

Часть 13

Ещё две недели пролетают быстро. Оксану выписывают. Артём Викторович едет в больницу вместе со мной, аргументируя тем, что сразу же отвезёт Окси в детский дом, чтобы подписала все бумаги и забрала Сашульку, а мне кажется, что он таким образом пытается подкатить ко мне. Возможно, ему понравился мой бунтарский дух или что-то ещё привлекло внимание... Ну мало ли? Я точно чувствую, что нравлюсь ему. И он мне нравится, хоть я и твержу себе как мантру, что он фальшивый человек — лгун и лицемер.

Оксана похрамывает, но в целом выглядит неплохо. Мы с ней садимся на заднее сиденье и всю дорогу до детского дома болтаем о том, как может пройти встреча с Сашей. Малышке никто не сказал, что мама скоро приедет. Психолог запретила даже рассказывать о том, что Оксану нашли, зато я порой и ночами оставалась в детском доме, чтобы провести с ней больше времени и помочь измученной детской психике.

Мы подъезжаем к детскому дому, выходим с Оксаной из машины и идём в здание.

— Мне кажется, что заведующий неровно дышит в твою сторону, — шепчет мне Оксана.

Вахтёрша с любопытством разглядывает её, но ничего не говорит.

— Тебе кажется... — хмыкаю я.

— Ой! Да и он тебе нравится! А он милый парень... Правда, сосед тоже казался милым поначалу, — опускает голову Оксана.

— Он вор и лицемер, — с сожалением отвечаю я.

Как бы мне самой хотелось, чтобы всё было иначе.

Вероника Олеговна просит нас пройти в комнату для встреч с детками, а сама поднимается за Сашей, но потом всё же спускается.

— Я так волнуюсь. Лучше ты, Ива.

Я киваю ей. Пытаюсь подбодрить Оксану, обнимая её за плечи, шепчу, что всё будет хорошо, и иду за малышкой. Как же она обрадуется возвращению домой.

— Сашуля, иди сюда, — зову я её, и она подходит. — Пошли кое-что покажу.

Я сжимаю её ручку и выхожу, обещая другим деткам скоро вернуться. Сердце ударяется о рёбра, учащаясь в бешеном ритме.

Мы приближаемся к комнате встреч, и я сталкиваюсь взглядом с Артёмом Викторовичем, стоящим в коридоре. Открываю дверь, запуская Сашу внутрь. Она стоит несколько секунд, моргает глазками, а затем со звонким криком: «Мамочка моя!», — бежит к Оксане.

Я прикрываю дверь, чтобы они побыли наедине и захлёбываюсь слезами, а Артём Викторович подходит и молча обнимает меня. Я позволяю ему сделать это, потому что сейчас ни о чём не думаю, я утопаю в столь счастливом мгновении воссоединения двух близких мне людей.

Часть 14

Сашулька с Окси временно переезжают ко мне. Оксана решила продать квартиру, чтобы избавиться от ужасных воспоминаний, связанных с ней. Саша понемногу восстанавливает голос, и я радуюсь, как обезумевшая. Я не бросаю работу, время от времени беру Саньку с собой, как в детский сад, потому что Оксана устраивается на работу, а в сад отдавать дочку боится.

С Артёмом Викторовичем мы почти не общаемся. Я больше не трогаю его, хоть очень хочется разобраться... А он делает вид, что топор войны зарыт, и мы с ним просто как начальник и подчинённая без претензий друг к другу.

Когда очередная машина со стройматериалами подъезжает и уезжает, я начинаю не на шутку злиться. Он совсем уже страх потерял? Знает, что есть человек, готовый сражаться с ним за это и... Кручусь у окна, и когда вахтёрша спрашивает, что стряслось, из меня рвётся водопад эмоций. Накопилось, не могу держать внутри.

— Он с ума сошёл! Ну какого чёрта вытворят? Почему он разворовывает средь бела дня? Почему? И все молчат же!

— Кто? Что разворовывает, пигалица? Кошмар приснился, что ли?

Я начинаю злиться.

— Вы серьёзно? Вы все тут делаете вид, что Артём Викторович — заведующий от Бога! Он же сплавляет материалы на продажу, а у детей, а второй этаж... — я захлёбываюсь словами от возмущения.

— Вот что я тебе скажу, пигалица! Ты прежде чем вот так кричать и размахивать руками, спроси... И тебе скажут. Артём Викторович замещает директора и заведующую прежних чуть больше трёх месяцев. Как раз он и настоял на их увольнении... Видишь ли, он же сам когда-то в этом детском доме рос, а когда выпустился, стал бизнесменом, что-то открыл, разбогател... Он сюда столько денег переводил, а когда приехал лично поздравить детей с Новым годом, увидел, что творится. Сразу же пошли разборки, судебные инстанции. Он много денег вкладывал в это место, но их все растаскивали. С разрешения мэра Артём взял всё в свои руки. Строит новый детский дом в каком-то живописном месте... Второй месяц. Материалы проверяет все самостоятельно, чтобы качественное было. А это здание аварийное, тут уже делай ремонт, не делай, не поможет. Артём же после детского дома едет к себе ещё в контору, чтобы там дела все проверить, а ты его так обижаешь!

Я чувствую, что сердце приглушённо ударяется о грудную клетку, а перед глазами появляются взгляды мужчины, когда я сыпала на него обвинениями без основания. Мне становится чертовски стыдно, а ещё больно, ведь наши отношения могли потечь совсем в ином русле, если бы только не моя повышенная эмоциональность. Только слепой не замечал той тонкой красной нити, витающую между нами.

Артём Викторович стоит на улице, что-то печатая в смартфоне. За время работы тут я узнала, что он холостой мужчина... Не специально, конечно, а может, и специально...

Кровь начинает стучать в висках. Я делаю глубокий вдох и выхожу из здания. Я должна попросить у него прощения. За свои поступки нужно нести ответственность.

— Артём Викторович! — зову его и приближаюсь.

— Что случилось, Иванна? Снова пришла кричать о том, какая я тварь иноземная? — он вскидывает правую бровь, изгибая её дугой.

— Артём Викторович, я дура! Идиотка! Я же не знала... Я думала, что вы всё разворовываете, когда заметила второй этаж... Вы же казались таким восхитительным мужчиной, а тут такое... Я не думала даже, что это не вы... И когда вы мне понравились, я пыталась бороться с собой и с вами... Вы мне нравитесь ведь, а я такого мнения о вас была... И теперь я не достойна прощения, но всё равно должна попро...

Он резко сокращает расстояние, которое до этого разделяло нас, кладёт одну руку мне на затылок, а второй притягивает за талию, закрывая мне рот поцелуем.

Я, конечно, такого резкого перехода на новый уровень отношений не ожидала, думала, что придётся теперь за ним побегать, но это было куда круче, а его поцелуй со вкусом апельсина и мяты, сводил с ума, выбивая весь воздух из лёгких и выветривая остатки разума.