О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке

Как Румцайс вернул радугу на небо

Несколько дней лил страшный ливень; когда он кончился, Маня вышла из пещеры, чтобы вычерпать из криницы мутную воду. Не успела она дойти до криницы, как остановилась и воскликнула:

— Ой, Румцайс! Я такого сроду не видала!

— И я! — сказал подошедший к ней Румцайс.

Из криницы поднималась радуга, огромным коромыслом перекидывалась она через холм Зебин и упиралась в землю где-то возле главной площади в Ичине.

— Она не улетит? — тихонько шепнула Маня и на цыпочках подошла к радуге.

Радуга стояла тихо и сверкала всеми красками.

— Поди сюда, Румцайс, смотри, что я тебе покажу, — позвала его Маня и стала прохаживаться но радуге, и вся, с головы до ног, переливалась красками самых нежных оттенков.

И вдруг радость их кончилась. Радуга оторвалась от криницы и стала подниматься вверх, как-то странно дёргаясь.

— Что-то происходит с ней на другом конце, — рассудила Маня.

— Что бы это могло быть? — задумался Румцайс и поднялся по веткам на самую верхушку высокого дуба, откуда видно ичинскую площадь. После дождя там не было ни души. Только перед своей лавкой стоял галантерейщик Шпанский и наматывал радугу на согнутую в локте руку.

Румцайс соскользнул с дуба, как всадник с лошади.

— Этого так оставлять нельзя! Эдак грозы останутся без радуги.

Он обмахнул рукавом сапоги и заторопился по тракту в Ичин.

Вошёл он в городские ворота и увидел бургомистра Гумпала. Поскольку князь всё ещё сидел взаперти в башне, княгиня Майолена снова назначила Гумпала главой города, чтобы городская власть была в крепких руках.

Гумпал вышагивал в новых полосато-радужных штанах через площадь к ратуше.

«Шпанский продаёт радугу городской знати на штаны, — сказал себе Румцайс. — Надо спешить».

Бургомистр Гумпал шёл по площади, а Румцайс — следом за ним. Поднимаясь по ступенькам к дверям ратуши, Гумпал невзначай оглянулся и увидел Румцайса. Он поднялся ещё на одну ступеньку и говорит:

— Ну, Румцайс, уж не задумал ли ты снова чего против меня? Князю от тебя уже досталось. Только недолго гулять тебе на Свободе. Княгиня Майолена возвращается из Копытова, она выпишет из Фландрии замочного мастера и он выпустит его светлость князя из башни.

Румцайс не ответил на это ни «да», ни «нет» и тихой разбойной поступью направился в галантерейную лавку Шпанского.

Шпанский разложил в витрине лавки несколько локтей радуги и даже бумажку с ценой прикрепил: «По два гульдена за локоть». А из дверей лавки выбежала жена его Шпанская и закричала на всю площадь:

— Сейчас мой порежет на куски и остальную радугу, и мы станем продавать её и простым людям!

Румцайс, не мешкая, подался в лавку, а там Шпанский кромсает ножницами радугу на кусочки.

Румцайс как грохнет кулаком по прилавку:

— Хватит! Пойдёшь со мной и вернёшь радугу на небо!

А Шпанский ему:

— Накось! — И постукал себя ножницами по носу. — Вот это видел?

— Ты что же, собираешься торговать краденым товаром? — попробовал Румцайс вразумить его по-хорошему.

— Приятно услышать такое именно от разбойника!

Шпанский презрительно скривил губы и как ни в чём не бывало продолжал стричь радугу.

Румцайс вынул пистолет.

— Видишь пистолет? Я сейчас как стрельну, а ты как испугаешься, и я всё равно отберу у тебя радугу.

— Ничего ты не выстрелишь, — преспокойно отвечает лавочник. — Сырость-то вон какая тут от радуги. Порох твой давно отсырел.

Румцайс нацелился пистолетом в угол и нажал курок. А пистолет — молчок.

— Вот видишь, — хихикнул Шпанский и знай себе стрижёт.

Засунул Румцайс пистолет назад за пояс и вышел из лавки. Встал на площади, опёрся на борт фонтана и задумался: как найти управу на галантерейщика?

На башенных часах пробило двенадцать. Двери ратуши распахнулись, из них вышел бургомистр Гумнал, постоял, поглядел, какая погода на дворе, и, как обычно, направился в обход площади на прогулку. Он важно шагал в новых радужных штанах под аркадой галереи, не шагал, а, можно сказать, нёс себя.

Румцайс посмотрел на Гумпала, и его осенило в голову пришла та самая нужная мысль, которую он ждал. Он тихонько перебежал площадь и спрятался за одной из колонн галереи возле лавки Шпанского.

Когда Гумпал важно прошествовал мимо, Румцайс подстерёг его, и — хвать за радужные панталоны, сдёрнул их и лишил бургомистра заодно со штанами и всей его важности. Гумпал ахнул и влетел в лавку галантерейщика.

— Что за дрянь ты мне подсунул вместо ткани? — закричал он с порога. — В жизни подобного не видел! Штаны с меня ветром сдуло или уж не пойму, как ещё. Ты продал мне негодный товар, я через это пострадал, потеряв штаны, а вдобавок и своё достоинство. За штаны ты заплатишь семь гульденов, а за утрату мной достоинства — триста.

Шпанский — ни в какую: не дам, мол, и всё тут.

Гумпалу надоело препираться с лавочником. Свистнул он что есть силы в свисток, и в тот же миг на свист явился староста Фиштула с двумя городскими стражниками.

— Шпанский, шагом марш в кутузку!

А Румцайс, не теряя времени, принялся орудовать у Шпанского. Он быстренько смотал радугу, что лежала на прилавке, и засунул сё за пазуху. Радуга такая тонкая и нежная, что её вошло бы туда и тысяча метров! Потом он как ни в чём не бывало вышел из лавки.

Дома Маня взяла иголку и сшила куски, которые лавочник успел порезать. Она трудилась до тех пор, пока всю не сшила. И тогда Румцайс снова повесил радугу на небо, только ичинский конец подтянул немного повыше, чтобы Шпанский больше не мог его достать.