О Феликсе Дзержинском

Г. М. КРЖИЖАНОВСКИЙ ФЕЛИКС ДЗЕРЖИНСКИЙ 83

Кто из нас, имевших исключительное счастье работать в непосредственном контакте с Владимиром Ильичом, не знал Ф. Э. Дзержинского еще задолго, порой до личного знакомства с ним? Его бурная, страстная, цельная натура с такой исключительной яркостью выявляла себя в эти вулканические годы развертывающейся социальной революции, он стоял с беззаветным мужеством на таких передовых постах, что личность его приобретала своеобразный, легендарный характер еще при его жизни. Он не горел ровным спокойным пламенем, он был огнедышащим факелом, либо зажигавшим сердца людей своим великим энтузиазмом верующего борца, либо опалявшим своих противников бешеной ненавистью.

Карающим мечом рабоче-крестьянской революции был он, и нужны были богатырские силы, чтобы выполнить эту роль с такой исключительной силой, с какой выполнил ее Феликс Эдмундович. Он был бестрепетен в те решительные минуты, когда перед ним с одной стороны на чаше весов лежали кровные интересы рабочего класса, шансы благоприятных перспектив гигантской мировой борьбы революционного пролетариата, а на другой – цепи и охвостья старого мира…

«Неужели это он, – думал я в часы и дни первого знакомства с Феликсом Эдмуидовичем, всматриваясь в топнкие черты его лица и любуясь его открытыми, спокойными, ясными голубыми глазами. – Вот этот высокий, стройный человек в скромной солдатской шинели, с таким исключительно добросовестным вниманием прислушивающийся к своему собеседнику, – это и есть знаменитый Феликс?»…

Мое личное знакомство с Феликсом Эдмундовичем имело место почти исключительно на почве хозяйственных вопросов. Первый бурный всплеск революционных волн завершился и трансформировался в стихиях громадного советского хозяйственного строительства. Республика рабочих и крестьян, только что одолевшая гигантское военное напряжение, казалось, изнемогала от тяжких ран экономической разрухи. Миллионы людей страдали от голода, топливный кризис свирепствовал с небывалой силой, транспортный кризис заставлял В. И. Ленина часами размышлять над движением маршрутных грузов, спасающих красную Москву от гибели в двойных роковых объятиях голода и холода. Валюта стремительно катилась вниз…

Хозяйственная работа в эти начальные годы восстановительного хозяйственного процесса являлась настоящим полем брани. Это была вторая ставка всего вражеского лагеря пролетарскому миру – не выдержат, погибнут!

Феликс Эдмундович не мог не быть участником борьбы на самых передовых позициях. Не выпуская из рук «винтовки», он должен был стать в ряды хозяйственников, и приказ В. И. Ленина, назначивший его главой транспорта, реализовал лишь то, что неизбежно должно было случиться в той или другой форме по воле самого Феликса Эдмундовича. С этого момента и началось мое общение на хозяйственной почве с Феликсом Эдмундовичем, началась новая эра деятельности этого замечательного человека, сумевшего с такой исключительной быстротой занять самое выдающееся положение среди наших хозяйственников и навеки сочетать свою рыцарскую фигуру с ответственнейшими этапами нашей борьбы с великой разрухой.

В чем же секрет этого изумительного успеха, этой изумительной трансформации воина в мирного работника?

Прежде всего разгадка в том, что работник на поле пролетарского хозяйственного строительства не может не быть одновременно воином. Наше строительство есть непрестанная борьба, требующая великого напряжения и разума и воли. Закаленный десятками лет революционной борьбы, вынесший на своих плечах муки подполья и каторги, Ф. Э. Дзержинский был как раз типом того строителя, строителя-вождя, который требовался внутренней логикой послеоктябрьских событий.

Мне пришлось наблюдать то душевное смятение, которое охватило Феликса Эдмундовича на первых порах его знакомства с делами транспорта.

Огромный транспортный механизм скрежетал во всех скрепах и грозил окончательным распадом. Достаточно было беглого проезда по любой дороге, чтобы видеть агнию транспорта. Развороченные мосты на деревянных срубах под железными фермами, явные перекосы полотна, выправленные линии рельсов, убийственные стоянки – кладбища разбитых вагонов и паровозов, грязные развалины станций, движение поездов по вдохновению, а не по расписанию, наглые хищения грузов, угрожающий рост крушений, «энергетика» на сырых дровах с самопомощью пассажиров, катастрофическое падение производительности труда, двойные, тройные комплекты бездействующего персонала, совершенная неувязка по линии промышленности и финансов…

За что взяться, где решающее звено – шпалы или паровозы, топливо или служебный регламент, вливание новых средств или поиски собственных ресурсов?

Даже самый опытный инженер-транспортник, будь он матерым железнодорожным волком, дрогнул бы и смутился, если бы ему сказали, что отныне он ответствен за судьбы этого транспорта… А ведь для Феликса Эдмундовича было ясно, что дело не просто в транспорте: здесь, на этих рельсах, решались судьбы Республики Советов, за бытие которой сложили свои честные головы тысячи и тысячи передовых борцов… Явления полупаралича были налицо, паралич знаменовал бы полнейший крах. Враги рабочего класса, контрреволюционные «специалисты» и маститые профессора – апологеты российского капитализма во главе с Гриневецким предсказывали, что выхода для Советской власти из транспортной разрухи нет и быть не может.

Феликс Эдмундович не был ни знатоком профессором, ни железнодорожным специалистом. В его железнодорожном стаже, кроме печального знакомства с великой Сибирской магистралью по обстоятельствам «каторги и ссылки», значилась всего одна железнодорожная партизанская вылазка. В один из голодных кризисов лютой зимы надо было вывезти из необъятной Сибири несколько десятков миллионов пудов хлеба. То была последняя надежда для голодающего центра. Приказами действовать уже нельзя было. Вначале должно было стоять дело, а не слово. Надо было с бешеной энергией сбить маршруты из всего действующего состава железных дорог, поставить во главе их отважного человека и бросить в ледяные поля Сибири, маршалом всего этого «хлебного корпуса», решавшим его судьбы, был назначен Феликс Эдмундович. И с горстью отважных он реализовал это чудо – сибирский хлеб, спас нас от трагической развязки…

Это, однако, было лишь героически-партизанское ударное действие. Теперь же требовалось стократно усилить удар, в обстановке неимоверно более сложной, при ясном сознании, что партизанщиной на этот раз не вылезть, что лишь глубоко и верно задуманный план, рассчитанный на ряд лет, может создать необходимое подъемное движение. Здесь было от чего дрогнуть перед великой ответственностью.

Период становления нового комиссара транспорта был недолог. Уже после двух-трех бесед с ним на волновавшие нас транспортные темы я был всецело убежден, что на этот раз на самом опасном пункте нашего хозяйства был надлежащий человек.

Честный солдат-гражданин не мог успокоиться, пока сам, не щадя своих сил, не исследовал с величайшей энергией и безбоязненностью самые больные участки транспортной разрухи. Не щадя своих сил!.. Да, Феликс Эдмундович мог с полным правом эту свою беспощадность к себе выдвинуть в качестве решающей характеристики самого себя. А разве не в этом главный секрет успеха всех великих организаторов знаменательных времен первого пролетарского строительства.

Кто только не перебывал за это время в рабочих кабинетах Феликса Эдмундовича в качестве консультанта того или иного ранга по вопросам транспорта. Как был встряхнут весь рабочий состав центрального управления транспорта, как быстро работники его почувствовали руку настоящего хозяина – стремительного, делового, решительного и четкого.

Сколько бессонных ночей, сколько часов сверхнапряженной работы должен был потратить этот человек, чтобы через каких-нибудь два месяца после своего назначения уже иметь возможность выступить на пленуме Госплана в обширном собрании испытаннейших экспертов-хозяйственников с программной речью об очередных нуждах транспорта!

Помню то ощущение подъема и удовлетворенности, которое испытывали все мы, его слушатели, во время этого выступления. Работники Госплана, не встречавшиеся раньше с Феликсом Эдмундовичем, после его речи на этом памятном заседании один за другим заявляли мне, что Феликс Эдмундович разом завоевал их симпатии. Тот самый Феликс Дзержинский, который только что рисовался их воображению лишь в облике грозного ЧК. Действительно, трудно было не заметить основного в этом челоловеке – душевного огня и благородства и страстной целеустремленности.

Углубленность Ф. Э. Дзержинского в тот или другой вопрос не могла иметь ничего общего с профессорским универсализмом и спокойной объективностью… Не те были времена и не таков был борец! Надо было бешеным штурмом взять препятствия, а времени для подготовки было в обрез лишь для того, чтобы работой боевого топора прорубить в толще непорядков главнейшие бреши. Прекрасной иллюстрацией сказанного могут служить приводимые нами несколько его писем.84

Практикой своей хозяйственной работы Феликс Эдмундович показал, что он, этот грозный хозяин ЧК, сумел одновременно быть человеком-магнитом для целой фаланги дружно работавших с ним и глубоко ему преданных и просто специалистов, и профессоров-специалистов. Но не было большего врага для методов неторопливого профессорского подхода к решению огневых вопросов рвущейся из прежних оков хозяйственной жизни!

Как хорош был Феликс Эдмундович во время своих гневных реплик! Вот он выпрямляется во весь свой высокий рост, весь одно напряжение, как туго натянутая, металлом звенящая струна…

Резко углубились морщины на лбу и в углах характерно очерченного рта. Бледное лицо порозовело, в глазах огневая сила… Феликс в бою – противникам нет пощады!

Не раз приходилось и мне быть в рядах этих «противников» и наблюдать потом милое смущение Феликса Эдмундовича, когда я приводил ему цитаты из его только что разразившейся громовой реплики. И не раз приходилось мне откровенно ему признаваться, что смущение его напрасно: рассердиться на него было невозможно…

Транспорт нашел свой полный голос. Результаты – на глазах целого мира. О транспортной разрухе скоро перестали говорить и злейшие враги.

Вероятно, многие помнят те иллюстрации, которые в свое время приводились для демонстрации перехода количества в качество. Вот перед нами просто талантливый, всесторонне одаренный человек, а вот небольшая прибавка к комплексу его духовных свойств – и перед нами гений мирового масштаба… Есть доброкачественная страстность работы, делающая данного человека бравым работником на трудовой ниве, а вот небольшой плюс к этой страстности – и перед нами рыцарь-энтузиаст, увлекающий за собой массы. Таким рыцарем-энтузиастом в хозяйственной области, по признанию всех, попадавших в сферу его непосредственного воздействия, был Ф. Э. Дзержинкий. Этот рыцарский энтузиазм знают только великие эпохи, такие эпохи, героями которых являются массы. Но масса должна искать своих конкретных производственников и мощь этих производственников – от мощи этой массы.

ф. Э. Дзержинский всю свою жизнь шел такой прямой дорогой, в которой не было ни малейшего отклонения от прямых маршрутов железных, революционных, пролетарских колонн. Он был человеком прямой революционной лобовой атаки. В этом вся тайна его целеустремленности и всего успеха его жизни. Таких людей любит и знает масса, потому что они сами растут из ее лучших тайников и думают ее лучшие думы. Им не приходится приспосабливаться – они борются за правду и не боятся правды-истины, как бы тяжка она ни была. Поэтому они могут говорить с массами таким языком, на который не рискнет никто из самых близких «попутчиков».

Историческими, незабываемыми будут для многих из нас выступления Феликса Эдмундовича перед многолюдной толпой рабочих, пленарпым представительством наших профсоюзов, в знаменитом московском Колонном зале.85 Целое волнующееся море людей и целый сонм картограмм и диаграмм, иллюстрирующих очередную работу ВСНХ. Но разве это просто отчет главы ведомства? Всякий раз это был отчет-исповедь честного боевого солдата-труженика перед главными хозяевами страны. Но он беспощаден не только к себе. Увы, мы теперь знаем, как сжигал он себя в этих выступлениях и как правы были доктора, которые говорили, что это для него самое опасное поприще… Феликс Эдмундович беспощаден и к тем, кому он нелицеприятно служит, если он видит слабые места и бреши в их трудовом строе. И громом аплодисментов, идущих от самого нутра, отвечает ему волнующаяся человеческая масса на его гневные реплики…

В первые годы советского строительства нам неоднократно приходилось говорить о том «займе», который нам приходится делать у нашего многомиллионного крестьянства, и о тех векселях, по которым мы должны будем ему со временем уплатить. Но не только в первые годы, а и во всю полосу первоначального социалистического строительства приходится живущему поколению делать займы в пролетарском мире. Феликсу Эдмундовичу изо дня в день по его политической работе приходилось учитывать и положительные и отрицательные явления в том итоге наших отношений к пролетариату, который подводила сама жизнь. Едва ли кто-нибудь другой был так осведомлен о всех проявлениях того или другого недовольства рабочих во всех их цеховых уклонах. Но никогда ни па йоту не пошатнулась в нем его вера во всепобеждающий революционный инстинкт пролетарской массы, рвущей последние цепи капиталистического уклада!

Он знал, что этот класс в целом пойдет на величайшие материальные лишения, если он почувствует, что на чашу весов брошены его судьбы, судьбы класса – передового борца. Лишь бы не было оскорблено его пролетарское правовое сознание, лишь бы источник этих тягот был чистым!

14 июня 1924 года мне пришлось работать вместе с Феликсом Эдмундовичем в одной правительственной комиссии, имевшей в виду выработать ряд положений о нормировке и урегулировании трудных вопросов зарплаты. Наиболее решительную и осторожную позицию занимал в отом вопросе Феликс Эдмундович, связывая наши возможности в этом отношении с дальнейшим повышением производительности труда. Он подверг резкой критике те оптимистические данные, которые на этот раз демонстрировали наши статистики труда. В разгаре спора я написал ему маленькую записку, в которой предупреждал его относительно некоторого риска перенапрягать идеалистическую самоотверженность пролетариата. Вот что ответил он мне на мою записку (цитирую дословно):

В этих словах – весь Феликс Дзержинский и вся сущность его отношений к рабочему классу.

В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ «ЖЕЛЕЗНЫЙ» НАРКОМ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ

Несмотря на все старания и заботы со стороны Владимира Ильича, несмотря на все совещания и постановления Совнаркома и Совета Труда и Обороны, транспорт, то улучшаясь, то ухудшаясь, все-таки все время хромал на обе ноги. Нужны были какие-то чрезвычайные меры для приведения его в полный порядок. Нужен был человек, который обладал бы железной волей, был бы достаточно опытен в администрировании, авторитетен среди рабочих масс, тверд в проведении всех мер и принятых решений в жизнь, имел бы достаточный опыт в борьбе с саботажем, вредительством и прямым хулиганством, нередко в то время проявлявшимися на линиях железных дорог. Владимир Ильич долго присматривался, кому именно дать особые полномочия по НКПС. Ни один из бывших четырех наркомов не удовлетворял его. Он не видел в них и достаточной решимости в тех случаях, когда, как говорил он, нужно «там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить».

– Немедленно просите Дзержинского приехать ко мне, – сказал Владимир Ильич после одного из очередных скандалов на железных дорогах, когда снова не было выполнено очень важное распоряжение правительства.

Видно было, что чаша терпения переполнилась и Владимир Ильич переходит к решительным действиям. Феликс Эдмундович очень быстро приехал из ВЧК.

– Вам придется взяться за наркомство по НКПС, – сказал Владимир Ильич, как всегда ласково и дружественно здороваясь с Дзержинским, которого он очень ценил и уважал.

– Что случилось, Владимир Ильич, почему я должен быть наркомом железных дорог?

И тут же завязалась беседа.

К сведениям, имевшимся у Владимира Ильича, Дзержинский прибавил еще новые, только что полученные и проверенные: о проявлениях саботажа на железных дорогах, об образовавшихся группах бывших дельцов железнодорожного мира, желавших мешать и всячески вредить налаживанию работы на транспорте.

Владимиру Ильичу не пришлось уговаривать Дзержинского. Феликс Эдмундович прекрасно понял с двух слов всю необходимость его работы на транспорте и тут же наметил главнейшие вехи и отправные пункты реорганизации Управления железными дорогами, сказав, что через три дня он представит Владимиру Ильичу необходимые сведения.

– Главное, надо найти больших ответственных специалистов, – сказал он. – Невзирая на их политические взгляды, лишь бы честно работали.

– Вот это правильно, – подтвердил Владимир Ильич. – Без хорошо знающих специалистов – на транспорте, как и везде, – мы не обойдемся…

– Заготовьте текст декрета о назначении Дзержинского наркомом НКПС, – сказал он мне, – мы подпишем его экстренно, опросом. Все бумаги о транспорте направляйте сейчас же Феликсу Эдмундовичу.

Это было в Кремле, в кабинете Председателя Совета Народных Комиссаров.

Ф. Э. Дзержинский был назначен наркомом путей сообщения.86 Опубликование этого декрета произвело огромное впечатление.

Через три дня на четвертый, в 11 часов утра, Ф. Э. Дзержинский был принят Владимиром Ильичем. Представив докладную записку, он ровным, спокойным голосом сказал Владимиру Ильичу:

– Конечно, мы кинем наш аппарат на помощь транспорту. Я убежден, что саботаж, вредительство, хулиганство быстро исчезнут. Самое же главное – это положительная работа на транспорте. Туда надо направить специалистов, хорошо их обеспечить материально; надо будет всячески оберегать их от несознательных и анархистских элементов, где сильно распространились анархо-синдикалистские идеи, поддержанные совершенно непонятной деятельностью Цектрана.87 Эти люди будут против привлечения старых специалистов, но нам надо это настроение переломить, повести широкую разъяснительную кампанию и убедить малосознательных людей, что это нововведение крайне необходимо для всего нашего транспорта, для всей нашей страны.

– Кого же вы думаете привлекать?

– Моим заместителем я очень хотел бы сделать большого специалиста, инженера путей сообщения И. Н. Борисова.

– А вы знаете его?

– Мы имеем о нем самые подробные и точные сведения. Он, конечно, человек старого порядка, фрондирует, всех ругает за ничегонеделание, за плохие порядки на транспорте, а сам он замечательный специалист и, главное, очень любит и знает дело железнодорожного транспорта.

– А пойдет ли он?

– Вот тут-то и нужно вам с ним поговорить… Ваше слово для него будет очень важно.

– Когда же?

– Да сейчас… Если разрешите, я пошлю за ним машину.

Дзержинский сейчас же соединился по телефону с ВЧК и сказал кому-то:

– Поезжайте к Борисову и самым деликатным образом пригласите его поехать с вами в Кремль. Да, да… Так и скажите: в Кремль, к Владимиру Ильичу; у него жена больная, чтобы не испугалась…

– У него жена больная? – спросил Владимир Ильич. – Удобно ли беспокоить?..

– Я думаю, ничего, он приедет; нельзя ли сейчас же через Управление делами позаботиться о его семье: послать доктора, привести в порядок квартиру, послать дров – не топят у них…

– Значит, у него положение отчаянное!.. И мы ничем ему до сих пор не помогли… – волнуясь, сказал Владимир Ильич.

– Да, это у нас плохо поставлено… – ответил Феликс Эдмундович.

– Нельзя ли сейчас же, – обратился ко мне Владимир Ильич, – организовать помощь инженеру Борисову и его семье?..

– Конечно, можно…

Я вышел из кабинета, позвонил в нашу больницу и скарал, чтобы немедленно старший врач вместе с сестрой милосердия выехали на квартиру к Борисову, чтобы оказать медицинскую помощь его больной жене. Я вызвал также одного из служащих по хозяйственной части, составил ему список продуктов, до самоварных углей и дров включительно, велел забрать с собой уборщиц, тотчас же выехать по данному адресу и привести квартиру в полны порядок, затопить печки и прикомандировать одну уборщицу для обслуживания инженера Борисова и его семьи.

– Если на всех вас он будет ворчать, вы терпеливо все перенесите, – сказал я ему, – отлично делайте свое дело и отвечайте самым вежливым образом: «Так приказано», а кончив все, спросите, не нужно ли еще что сделать. Каждый день бывайте там, проверяйте и обо всем докладывайте.

Говорил я все это исполнительнейшему матросу с корабля «Диана» и наверное знал, что все будет сделано отлично.

Только я кончил все эти распоряжения, как из Троицких ворот мне позвонили, что приехал в Совнарком инженер Борисов. Я тотчас же сообщил об этом Владимиру Ильичу и Дзержинскому, а сам пошел встречать Борисова в нашу приемную. Пропуск для него, конечно, был заготовлен заранее.

Я самым деликатным образом приветствовал инженера Борисова. Он недоуменно улыбался. Я попросил его следовать за мной.

– Куда вы меня ведете? – отрывисто спросил он.

– К Председателю Совета Народных Комиссаров, к Владимиру Ильичу Ленину.

– Зачем я ему понадобился, – буркнул он, продолжая идти со мной рядом торопливым шагом. Он был одет в путейскую форменную тужурку. Все на нем было бедно, старо, но опрятно.

Мы прошли через внутренние комнаты Управления делами, и я ввел его через дверь старого зала Совнаркома к Владимиру Ильичу в кабинет.

Владимир Ильич встал и подошел к нему. Борисов, оглядев углы комнаты и не найдя иконы, спокойно перекрестился.

Владимир Ильич, улыбаясь, протянул ему руку.

– Здравствуйте! Инженер Борисов?

– Да, инженер Борисов…

– Вот познакомьтесь, товарищ Дзержинский, народный комиссар путей сообщения.

Борисов искоса посмотрел на Ф. Э. Дзержинского и обменялся рукопожатием.

– Садитесь, пожалуйста, вот здесь! – сказал Владимир Ильич, указывая на мягкое кожаное кресло, обходя в это время свой письменный стол и садясь в деревянное жесткое, с плетеным сиденьем.

– Скажите, я только что услышал, что у Вас больная жена?

– Да, – отрывисто сказал Борисов, хмуря брови, – умирает… Сыпной тиф… Захватила в очереди…

– Мы послали вам сейчас врача, сестру милосердия и еще кой-кого…

– Благодарю, не ожидал. Но ведь мы все замерзаем, голодаем… Вся интеллигенция в таком положении: или в каталажке вон у него сидит, – и он пальцем указал на Дзержинского, – или, голодая, умирает…

– А какой вы партии? – неожиданно спросил его Владимир Ильич.

– Я октябрист…

– Октябрист! – воскликнул Владимир Ильич, – какой же это такой «октябрист»?

– Как какой?.. Настоящий октябрист… Помните: Хомяков, Родзянко – вот наши сочлены…

– Да, но они, насколько мне известно, сейчас в бездействии…

– Это ничего… Их здесь нет… но идея их жива…

– Идея жива… Вот удивительно… Это интересно… очень интересно… – говорил Владимир Ильич.

– Но вы, старый октябрист, работать-то хотите по вашей специальности? – спросил его в упор Владимир Ильич, прищуривая глаз.

– Конечно… Без работы скучно… но не знаю, можно ли работать, созидая… Ведь теперь все разрушают, уничтожают… В том числе и железные дороги…

– Что вы! Да мы из всех сил бьемся, чтобы их восстановить…

Борисов пристально посмотрел на Владимира Ильича.

– И что же?

– Не выходит…

– Не выходит… Должно выйти, как это не выходит?.. – упрямо сказал Борисов. – Для этого нужны люди…

– И что же, они есть у вас?

– Конечно, есть…

– Где же они?

– Вот этого не могу сказать… Фамилии назвать могу… во, где они теперь, не знаю… по всей вероятности, у него в каталажке… – и он мягко посмотрел, улыбаясь, на Дзержинского.

– Назовите, пожалуйста, фамилии, – тихо сказал Дзержинский, – мы сейчас отыщем их…

Борисов назвал четыре фамилии,

– Это все молодежь!.. Прекрасная молодежь… знающая, любящая дело…

Дзержинский вышел в соседнюю комнату, где были сосредоточены телефоны и коммутатор.

– Это прекрасно… – сказал Владимир Ильич. – Так вы согласны взяться за работу?..

– Что же вы от меня хотите?

– Мы вас назначим заместителем народного комиссара путей сообщения. Вы будете работать вместе с Дзержинским… Он вам во всем поможет… Надо пустить как следует всю сеть дорог, и чем скорей, тем лучше…

– С какой дороги вы хотите начать?

– С Октябрьской, – сказал Владимир Ильич.

– Это какая же?

– Николаевская, – подсказал, улыбаясь, Дзержинский, входя в кабинет.

– А, с Николаевской!.. Это правильно. А потом надо взяться за Рязанскую и Северную…

– Ваши инженеры сейчас будут здесь… – сказал Дзержинский. – Они живы, здоровы, у себя на квартирах.

– Изумительно, – пробурчал Борисов, – редкий случай. У меня уже три раза были обыски…

– И что же? – спросил Владимир Ильич.

– Да ничего… придут, понюхают, перевернут все вверх дном и уйдут…

– Что мы должны сделать, чтобы помочь вам с первых шагов?

– Отыскать мой вагончик…

– Это какой же?

– А у меня на Николаевской дороге всегда стоял вагончик с приборами, которые отмечают в механизмах и изображают графически состояние пути, гнилые шпалы, разошедшиеся рельсы, плохие болты и прочее. Я сам в нем ездил с моими помощниками…

Ну вот мы и знали всегда состояние пути, все как на ладони. Без вагончика значительно трудней и, главное, медленней…

– Надо сейчас же отыскать! – быстро сказал Владимир Ильич и посмотрел на Дзержинского. Тот вышел из кабинета, чтобы дать соответствующее распоряжение.

– Еще что вам будет необходимо?

– Предоставить мне право вызывать всех начальствующих лиц каждой станции с докладом о состоянии их участка, вагонного и паровозного парка, ремонтных мастерских и прочего.

– Конечно, это ваше полное право, – ответил Владимир Ильич.

– Прошу предоставить мне право увольнять и заменять новыми неподходящие кадры, особенно же обращать в первобытное состояние стрелочников, дорожных сторожей и ремонтных рабочих, отрешая их от несоответствующих их знаниям и опытности должностей начальников станций, начальников движения, начальников службы пути, начальников ремонтных мастерских и тому подобных крайне ответственных работ, от которых зависит вся жизнь и деятельность железных дорог.

– Обращать в первобытное состояние! – задумчиво повторил Владимир Ильич. – Хорошо сказано…

Владимир Ильич переглянулся с Дзержинским,

– Этот чрезвычайный вопрос, – сказал он, – вы подробно согласуете с Феликсом Эдмундовичем, который, вероятно, выделит вам помощников для оказания всяческого содействия вам в этом многотрудном деле.

– Вот это прекрасно! Смею заверить вас, Владимир Ильич, – сказал Борисов, – что для меня важно только одно: лишь бы все знали одно дело, лишь бы все были действительно ответственны за свое дело… Личности, положение меня совершенно не интересуют…

– Вот это правильно!.. Это очень хорошо! – сказал Владимир Ильич. – Я уверен, что вы прекрасно договоритесь с Дзержинским и по этому вопросу, который вас так волнует.

В это время мне сообщили, что прибыли четыре инженера.

Владимир Ильич распорядился пригласить их в кабинет.

Вошли четверо молодых инженеров в форменных путейских тужурках. Они недоуменно смотрели на все окружающее.

– Вот рекомендую, – сказал Борисов, называя их по фамилиям. – Работники отличные…

Борисов объяснил им, в чем дело, и предложил быть готовыми к отъезду на завтрашний день.

– Я бы сегодня двинулся, – словно извиняясь, сказал он, обращаясь к Владимиру Ильичу, – да вот жена… – и он поник головой…

Владимир Ильич просил его не спешить, сказал ему, что все будет сделано, что в наших силах, для его больной жены и что он просит его без всяких стеснений обо всем, что нужно лично ему, сообщать прямо сюда, в Совнарком.

– Благодарю, но спешить надо.

Условившись с Дзержинским, где и когда повидаться, он откланялся и вместе с вызванными инженерами уехал к себе на квартиру в поданном ему автомобиле.

– Оригинальный человек этот «октябрист», – сказал Владимир Ильич, – не скрывает своих правых убеждений, а работать будет.

– Я в этом убежден, – сказал Дзержинский. – Относительно кадров руководящих работников он очень прав… Сведения в ВЧК об этих кадрах просто ужасные. Надо удивляться, как еще действуют наши дороги и ходят поезда и почему они совершенно не стали до сих пор…

– Да, здесь мы должны его решительно поддержать и в самый короткий срок произвести там генеральную чистку, – сказал Владимир Ильич.

Дзержинский уехал в свой новый комиссарпат…

Как ни старались врачи помочь больной, но сыпной тиф делал свое дело разрушения и без того подорванного организма. Через четыре дня жена Борисова скончалась.

После похорон он сейчас же выехал со своим небольшим штабом и представителем ВЧК в объезд по железным дорогам, начав с Октябрьской, всюду наводя дисциплину и порядок. Прекрасно зная железнодорожный мир, он вызывал всех начальствующих лиц к своему поезду и тут же у себя в вагоне принимал деловые доклады. Он обнаруживал вопиющие беспорядки и прямые злоупотребления и тут же сменял, заменяя другими, целый ряд лиц.

Так он ревизовал дорогу за дорогой. Кроме пассажирских стали правильно циркулировать по стране и товарные поезда. Прежде всего было обращено внимание на узловые станции, на многих из которых все железнодорожное хозяйство было расстроено до крайности, где образовались, а во многих случаях были нарочно образованы колоссальные пробки, которые препятствовали правильному движению, особенно товарных поездов. Самые срочные грузы месяцами пролеживали в пакгаузах, дожидаясь очереди погрузки, и тысячи вагонов простаивали на запасных путях, подвергаясь разграблению. Ф. Э. Дзержинский сейчас же привел в действие весь аппарат ВЧК и направил специальные комиссии на обследование железнодорожных узлов. Результаты первых обследований были ужасающие. Действительность превзошла все предположения, все самые фантастические представления. Белогвардейцы, диверсанты, бандиты и воры подвергали ограблению и станции, и пакгаузы, и груженые товарные вагоны. В Москве были обнаружены специальные тайные коммерческие конторы, которые принимали краденое имущество. Сюда продавались накладные сертификаты на товар, который вывозился с товарных дворов целыми транспортами. Здесь подделывались подписи тех, кого нельзя было купить, или подписи и печати учреждений, которым приходил ценный груз. После оказалось, что в большинстве случаев сами ответственные служащие как на транспорте, так и во многих учреждениях не только за определенную мзду охотно давали свои подписи, но и ставили нужные штемпеля и печати. В Москве по этому следу были обнаружены тайные мастерские, где изготовляли всевозможные резиновые, металлические и гравированные на меди печати и штампы. Здесь же делались всевозможные оттиски подписей всех самых ответственных товарищей до подписей Ленина, Свердлова и Дзержинского, были заготовлены бланки всевозможных учреждений, в том числе поддельные ордера на осмотр складов, на их ревизию, на производство обысков и выемок документов и ценностей. В Фуркасовском переулке была раскрыта контора, которая под видом правления какого-то другого кооператива делала огромные обороты со всевозможными крадеными товарами, особенно с накладными на обезличенные грузы, в том числе на множество вагонов с сельдью и рыбой, которую гнала эта организация из Астрахани, скупая по дешевке десятками тысяч пудов у частных предпринимателей, всеми мерами старавшихся не сдавать заготовленный товар государственным учреждениям. Они скрывали его в отдаленных складах по побережью Каспийского моря и продавали в подходящий момент московским спекулянтам, которые и выбрасывали его на частный рынок, торгуя рыбой втридорога. Все это открылось с ревизией железных дорог. Дзержинский решительно старался положить конец этой варварской деятельности совершенно распоясавшейся и обнаглевшей буржуазии…

Разгромив и уничтожив большое число воровских и бандитских шаек, обнаружив среди конторских железнодорожных служащих, а также среди другого служебного персонала скрытых саботажников, прямых участников и покровителей всей этой ужасной деятельности…, новый нарком тотчас же принялся за наведение порядка на транспорте. Прежде всего он обратил внимание на огромное количество происшествий на железных дорогах. Правильно понимая, что всякое происшествие – от малого до большого – есть производная от какого-то беспорядка на транспорте, он потребовал от аппарата уменьшения происшествий, рассматривая каждое из них как уголовно наказуемый случай, который нужно всегда исследовать строгой прокурорской властью. Здесь он применил свой излюбленный метод: он прежде всего оповестил все руководящие органы дорог особой предупредительной телеграммой высказывая откровенно свой взгляд на эти обстоятельства…

Все эти мероприятия Ф. Э. Дзержинского на железнодорожном транспорте, его постоянное энергичное наблюдение за всеми сторонами этого сложнейшего дела, умение подобрать заместителей, помощников, широкое привлечение к делу высшего командного и инженерно-технического состава по Наркомпути – все это, вместе взятое, вскоре дало блестящие результаты…

Требуя самой строгой дисциплины, Ф. Э. Дзержинский также всегда заботился о быте служащих, рабочих вверенного ему наркомата, что давало большой импульс всей работе на транспорте. Железнодорожный транспорт при управлении Дзержинского быстро стал восстанавливаться и достиг того, что предусматривалось по плану: все железные дороги тогда грузили в день до 20–27 тысяч вагонов; это тот предел, который тогда ставили правительство и партия Наркомпути, и только при руководстве Ф. Э. Дзержинского эта цифра погрузки была достигнута и утвержденный план был выполнен…

В чем главная тайна такого огромного успеха в работе на транспорте Ф. Э. Дзержинского?

Подбирая кадры, он вдумывался, всматривался в каждого работника и изучал все его положительные и отрицательные качества. Умудренный огромным жизненным опытом, всей своей предшествующей и многотрудной жизнью, Феликс Эдмундович хорошо знал людей. Кадры бывают всякие – с плюсом и минусом, и вот это-то обстоятельство далеко не всеми понимается и принимается в расчет. Здесь уравниловка до крайности вредна, и Ф. Э. Дзержинский это прекрасно понимал. Его нельзя было ничем убедить, кроме непосредственного прямого дела, проявленной энергии, догадливости, сообразительности, находчивости, выносливости, спокойствия в трудные минуты, убежденности, честности и преданности делу, Никакие «чины» не прельщали его. Он не придавал никакого значения титулам, званиям, даже партийности, если за званием члена партии не стояла особая умелость и преданность делу. Вот почему он в то время, когда дешевая демагогия была в большом ходу, нисколько не смущался привлекать на самые ответственные должности беспартийных специалистов, помогая им всячески в работе и достигая вместе с ними изумительных результатов…

ХШ конференция РКП (б), состоявшаяся в Москве между 16–18 января 1924 года, за несколько дней до смерти Владимира Ильича Ленина, констатировала, что «транспорт находится в таком состоянии, когда он без особых затруднений способен удовлетворять все предъявляемые к нему народным хозяйством требования».88

Этим постановлением партия высоко оценивала деятельность железнодорожного транспорта, а стало быть, и деятельность его «железного» наркома Ф. Э. Дзержинского.

Ю. В. РУДЫЙ ОГРОМНЫЙ ОРГАНИЗАТОРСКИЙ ТАЛАНТ

Партия послала одного из лучших своих сынов, Феликса Эдмундовича Дзержинского, на транспорт в самом начале восстановительного периода, когда страна стала залечивать свои тяжелые раны, нанесенные хозяйству гражданской войной.

«Нам нужно восстановить, – писал в ту пору Ленин, – оборот земледелия и промышленности, а чтобы его восстановить, нужна материальная опора. Что есть материальная опора для связи между промышленностью и земледелием? Это есть транспорт железнодорожных и водных путей…»89 И вот на этот решающий участок 14 апреля 1921 года по воле партии пришел Феликс Эдмундович, одновременно возглавляя «железный» орган борьбы с контрреволюцией – ВЧК.

В исключительно тяжелом состоянии застал транспорт Дзержинский. Его приходу на железные дороги предшествовало руководство болтуна Троцкого, который строил несбыточные фантастические планы восстановления транспорта и вконец разложил его надломленный разрухой организм… На железных дорогах процветали взяточничество, мешочничество и саботаж. Хозяйственная база транспорта была совершенно разрушена, а движение систематически лихорадило…

Нужен был огромный организаторский талант пламенного большевика-трибуна, чтобы сплотить людей на борьбу за восстановление транспорта. Придя на транспорт Феликс Эдмундович сумел объединить вокруг себя и правильно расставить не только партийных работников и передовую часть рабочих-железнодорожников, но и привлечь на нашу сторону большие группы старых специалистов. Прямо поставив перед ними вопрос: кто не с нами, тот против нас, Дзержинский добился того, что виднейшие старые специалисты, вначале устранившиеся от работы в советских органах, начали активно работать на транспорте. Это было ответом на директивный приказ Дзержинского по наркомату (27 мая 1921 года), в котором говорилось: «К тем из технических руководителей, которые воодушевлены грандиозностью стоящих перед нами задач по техническому вооружению транспорта рабоче-крестьянской республики и работают самоотверженно и честно, мы обязаны отнестись с полным доверием и товарищеским вниманием». Можно назвать целую группу нынешних орденоносцев, специалистов транспорта, которых привлек к работе Феликс Эдмундович. Я помню, как многие говорили тогда, что пламенный большевик Дзержинский сумел возбудить у них новые чувства, привить им новые стремления. А о том подъеме, какой вызвало назначение Дзержинского среди рабочих-железнодорожников, свидетельствовал массовый поток восторженных резолюций и приветствий со всех концов железнодорожной сети. Железнодорожники страны знали о решающей роли Дзержинского в борьбе с контрреволюцией и верили, что лучший соратник Ленина сумеет добиться восстановления транспорта…

Кропотливо, до глубины изучая все детали многообразного транспортного механизма, Феликс Эдмундович сумел сразу же нащупать наиболее слабые звенья и наметить пути их укрепления.

…Были организованы правления дорог, в состав которых вошли работники промышленности, снабжения, финансов и сельского хозяйства. Это чрезвычайно приблизило транспорт ко всему народному хозяйству и превратило восстановление его в дело всех хозяйственных отраслей страны. Все железные дороги были разбиты по своей значимости в грузовых и пассажирских перевозках на три категории, и на решающих из них было сосредоточено все внимание. Именно это в первую голову позволило обеспечить в тех тяжелых условиях сравнительно бесперебойную перевозку угля по линии Донбасс – Москва – Петроград и перевозку хлеба по сибирской магистрали. Феликс Эдмундович следил за продвижением буквально каждого вагона по этим магистралям.

…Дзержинский очень внимательно относился ко всем вопросам технической реконструкции железных дорог. Он сам отвечал на все письма рационализаторов и изобретателей, а авторов наиболее важных предложений вызывал для личных переговоров…

В противовес развитой на транспорте во времена Троцкого партизанской системе работы Феликс Эдмундович неустанно добивался методичности, безукоризненной технической грамотности. Обратив внимание на большой пережог топлива, он в тяжелые годы сумел организовать на транспорте широкую сеть курсов для кочегаров. Это мероприятие сэкономило тогда стране не одну тысячу тонн угля и дров.

Красной нитью сквозь всю богатейшую творческую деятельность Феликса Эдмундовича на транспорте проходит внимание к человеку. Ни одно письмо, адресованное Дзержинскому, от кого бы оно ни исходило, не оставалось без ответа. Его исключительное умение откликаться на голос масс, умение зажигать людей страстной верой в дело я видел при многочисленных встречах Дзержинского с железнодорожниками во время его поездок. После пламенных речей и сердечных бесед Феликса Эдмундовича люди буквально перерождались, чувствовалось, что это давало им колоссальную зарядку на будущее.

Вместе с тем Дзержинский показал блестящее умение поднимать партийные организации на выполнение узловых задач. Так, в своих речах на собраниях партактива в Екатеринославе и Николаеве Феликс Эдмундович четко обрисовал ту роль, которую коммунисты должны играть на транспорте. «Эту роль во что бы то ни стало надо обеспечить, они должны быть хозяевами на транспорте», – говорил он. И он ставил перед местными партийными организациями конкретные задачи, лично руководил расстановкой членов партии, мобилизуемых на транспорт, неустанно подчеркивал особое значение партийного руководства и контроля.

Пребывание Дзержинского на транспорте совпало с расцветом его незабываемой работы по ликвидации детской беспризорности. На этой почве Феликс Эдмундович сумел особенно тесно сблизить и сплотить железнодорожников и чекистов. Объединенными усилиями были организованы на всей сети железных дорог специальные пункты и распределители для беспризорных детей. И транспорт, бывший тогда центром детской беспризорности, раньше всего удалось очистить от беспризорников, которые были переданы в детские дома и приюты.

Одним из самых ценных результатов работы Дзержинского на транспорте было то, что он сумел привить значительной части железнодорожников сознание всей важности работы каждого человека на транспорте. В каждои своем приказе, докладе, в каждой служебной записке oн подчеркивал общегосударственное значение транспорта и значение его для всех остальных отраслей народного хозяйства. Одновременно он жестоко бичевал ведомственность.

Вся страна, ведомая Коммунистической партией, навеки сохранит память о бесстрашном большевике, борце, трибуне. Но в сердцах железнодорожников особенно ярко горят воспоминания о славном соратнике Ленина, руководившем восстановлением транспорта на руинах гражданской войны. Превращением советских железных дорог в лучший в мире, безаварийный передовой транспорт советские железнодорожники осуществят цели, к которым страстно и неустанно стремился боец ленинской гвардии Феликс Эдмундович Дзержинский.

И. П. ЯВОРСКИЙ НА «НЕСТОРЕ-ЛЕТОПИСЦЕ»

Мне хочется поделиться своими воспоминаниями о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. В 1921 году я имел счастье работать вместе с ним…

Я жил тогда в городе Николаеве и работал начальником Николаевского районного управления водного транспорта. Надо сказать, что водный транспорт на юге был основательно разрушен в результате иностранной интервенции и гражданской войны.

Нам, работникам водного транспорта в Николаеве, Одессе и Херсоне, было очень трудно работать по восстановлению торгового флота из-за отсутствия денег, материалов, да еще в условиях голода и холода.

Будучи председателем ВЧК, Ф. Э. Дзержинский с апреля 1921 года по совместительству занимал пост народного комиссара путей сообщения, и лишь благодаря его энергичной и кипучей деятельности водному транспорту была оказана практическая и финансово-материальная помощь.

Во втором квартале 1921 года народный комиссар путей сообщения Дзержинский прибыл в Николаев со специальной комиссией для обследования технического состояния судов и работы водного транспорта. Он остался доволен проделанной нам, николаевцами, работой по восстановлению судов и организацией дела водного транспорта, и мне, моим помощникам, рабочим и служащим приказом Наркомпути была объявлена благодарность «за умелое, энергичное руководство ремонтом больших судов, добросовестное исполнение своих обязанностей и образцовую постановку дела водного транспорта».

По окончании обследовательской работы в Николаеве Дзержинский приказал мне и начальнику Николаевского морского порта Г. В. Баглаю включиться в состав его комиссии и следовать с ним из Николаева на пароходе «Нестор-летописец» в Херсон, где было проведено обследование нижнеднепровского водного транспорта. Из Херсона на том же пароходе мы отбыли в Одессу. Здесь Феликс Эдмундович всесторонне ознакомился с состоянием Черноморского торгового флота, судостроительными предприятиями, портовым хозяйством и постановкой дела эксплуатации судов.

Народный комиссар тут же, на месте, оказывал помощь и давал соответствующие указания по устранению обнаруженных недостатков.

Вместе с комиссией Ф. Э. Дзержинский жил и работал на пароходе «Нестор-летописец», который впоследствии был переименован в «Феликс Дзержинский». Работа проходила в Николаеве, Херсоне и Одессе.

Я проработал в комиссии с Феликсом Эдмундовичем и прожил с ним на пароходе около 10 дней.

Дзержинский вдумчиво и детально вникал в работу водного транспорта и с большим рвением изучал новую для него отрасль работы. Он умел быстро различать и определять добросовестных работников-специалистов, высоко ценил их и прислушивался к их советам, оказывал им всемерное содействие в выполнении государственных заданий.

Требовательный во всех отношениях, Ф. Э. Дзержинский был добрым и хорошим товарищем для честных, порядочных и добросовестных работников, но, если дело касалось недобросовестности и особенно контрреволюции Феликс Эдмундович резко, до неузнаваемости менялся и наказывал виновных строго и беспощадно.

Образ Ф. Э. Дзержинского, выдающегося государственного деятеля и прекрасного человека, я всегда вспоминаю с большим уважением и любовью. Он шел по ленинскому пути и служил нам, старшему поколению, примером беззаветно преданного труженика на благо нашей социалистической Родины.

К. М. БАРТАШЕВИЧ «МОСКВА ЖДЕТ… ХЛЕБА»

За время работы с Ф. Э. Дзержинским мне больше всего запомнилась поездка с ним в Сибирь в январе 1922 года.

В Сибирь он выезжал в качестве уполномоченного ВЦИК и Совета Труда и Обороны для принятия чрезвычайных мер по продвижению продовольственных грузов из Сибири.

Из Москвы наш поезд отошел 5 января 1922 года. Выехали мы собранно и организованно, без какой-либо суеты и толчеи. Каждый знал свое место и свои задачи, но это был еще пестрый и разобщенный коллектив. Многие не знали друг друга и взаимосвязей своих функций. Предстояло слить, объединить людей в единое целое, нацелить их волю на выполнение ответственного задания. Этим и занялся Дзержинский сразу после отъезда из Москвы. Вскоре в салоне его вагона состоялось первое совещание членов экспедиции. Многие из тех, кто до этого не встречался с Феликсом Эдмундовичем, сильно волновались. Руководитель экспедиции рисовался им суровым человеком, способным на беспощадную расправу за малейшие погрешности в работе. Но такие настроения изменились у них с первых минут пребывания в обществе Дзержинского. Его простота и сердечность в обращении, деловитость и откровенность, умение соединить серьезный разговор с шуткой быстро рассеяли предвзятость мнения.

В своем выступлении Феликс Эдмундович обратил внимание собравшихся на важность и объем работы, которую предстоит выполнить экспедиции.

– От того, – сказал он, – насколько своевременно мы доставим в центр России заготовленный в Сибири хлеб и мясо, будет зависеть жизнь нашей промышленности и транспорта, обсеменение пострадавших от засухи районов страны. От этого зависит само существование Республики Советов.

Проект декрета о борьбе с контрреволюцией и саботажем. Декабрь 1917 г.

Ф. Э. Дзержинский – председатель ВЧК. 1918 г.

Ф. Э. Дзержинский и С. С. Дзержинская с сыном Яном в Лугано (Швейцария). Октябрь 1918 г.

Ф. Э. Дзержинский среди членов коллегии ВЧК. 1919 г.

Ф. Э. Дзержинский и заместитель председателя ВЧК Я. X. Петерс. 1919 г.

Ф. Э. Дзержинский среди работников Харьковской ЧК. 1920 г.

Ф. Э. Дзержинский среди делегатов 3-й конференции чрезвычайных комиссий. 1919 г.

Ф. Э. Дзержинский – начальник тыла Юго-Западного фронта – за картой боевых действий. Харьков. 1920 г.

Приветственное послание коммунистов-чекистов В. И. Ленину по случаю 4-й годовщины ВЧК, подписанное Ф. Э. Дзержинским. Декабрь 1921 г.

Ф. Э. Дзержинский – нарком путей сообщения в рабочем кабинете. 1921 г.

Ф. Э. Дзержинский и А. А. Андреев на конференции союза железнодорожников. 1923 г.

Ф. Э. Дзержинский и Г. К. Орджоникидзе. Сухуми. 1922 г.

Ф. Э. Дзержинский на пароходе «Нестор-летописец» по пути из Николаева в Одессу. Июнь 1921 г.

Ф. Э. Дзержинский и К. Е. Ворошилов у гроба В. И. Ленина. Январь 1924 г.

Ф. Э. Дзержинский – председатель ВСНХ 1924 г.

Ф. Э. Дзержинский и С. М. Киров на заседании XXIII Чрезвычайной ленинградской губернской конференции ВКП(б). Февраль 1926 г.

– Сибирский хлеб, – подчеркивал Феликс Эдмундович, – это наше спасение и опора во взаимоотношениях с буржуазными государствами.

Он остановился на роли членов экспедиции в выполнении поставленной задачи и сказал, что с доверием относится к каждому подчиненному ему сотруднику, что каждый участник экспедиции должен чувствовать себя полноправным членом, свободно проявлять свою инициативу, самостоятельно и ответственно решать текущие вопросы в сфере своей специальности. Если кому потребуется помощь или совет, то всегда, в любое время может обратиться к нему. Двери его вагона всегда будут открыты.

Содержательная и душевная речь Дзержинского глубоко тронула участников экспедиции. С совещания расходились все оживленными, заряженными оптимизмом, решимостью преодолеть любые трудности и достойно выполнить задание партии и правительства.

В пути Дзержинский много работал, читал документы, что-то писал, вызывал отдельных товарищей. В его вагоне свет всегда горел за полночь. Напряженно работали и все члены экспедиции. Они обследовали станции, знакомились с отчетностью служб движения, встречались с железнодорожниками. На некоторых станциях наш поезд останавливался на запасном пути, и мы видели, как из вагона выходил Феликс Эдмундович, одетый в длинную солдатскую шинель, в шапке-ушанке и в сапогах. Прогуливаясь вдоль состава, он наблюдал за проходящими товарными поездами. А однажды, идя навстречу членам экспедиции, тоже смотревшим на движущиеся составы, он радостным и бодрым голосом воскликнул:

– Вот многие кричат, что транспорт мертв, а он смотрите, живет, назло всем врагам движется, идет, да еще как пойдет!..

В Сибири работа экспедиции кипела в буквальном смысле этого слова. Дзержинский все внимание концентрировал на том, чтобы добиться бесперебойной работы железных дорог, на безостановочном продвижении продовольственных маршрутов. Он написал обращение к железнодорожным рабочим с призывом создать на транспорте революционный порядок и выполнить требование республики по ремонту дорог и подвижного состава, по погрузке и вывозке хлеба и семян; сообщать ему о препятствиях, о всех случаях злоупотреблений на железных дорогах, саботажа и разгильдяйства.

Феликс Эдмундович добился введения на транспорте нового тарифа, с тем чтобы зарплата рабочих соответствовала фактической производительности труда; проявлял заботу о материальном обеспечении рабочих. Так, по распоряжению Дзержинского на дорогах Сибири стали выдавать горячую пищу машинистам и всему составу поездных бригад; паровозные машинисты за высокие показатели в работе стали получать премии.

В распоряжении экспедиции имелось четыре вагона обмундирования. Его выдавали лучшим бригадам хлебных поездов. Феликс Эдмундович старался заметить и поощрить каждого рабочего, члена экспедиции, проявившего полезную инициативу, совершившего трудовой подвиг. На одном из разъездов перед проходом поезда с продовольствием ремонтный рабочий заметил лопнувший рельс и принял экстренные меры к предотвращению аварии. Дзержинский приказом объявил ему благодарность и выдал награду – полушубок, валенки и деньги. В то же время он нетерпимо относился даже к единичным случаям нарушения дисциплины. Один из сотрудников экспедиции появился в поезде в нетрезвом виде. Узнав об этом, нарком распорядился арестовать этого работника на месяц и держать его при Сибирской транспортной ЧК. Одновременно он издал приказ об изъятии и уничтожении всех имевшихся в поезде спиртных напитков.

До приезда экспедиции на железных дорогах Сибири были частые случаи хищения народного имущества и взяточничества. Ф. Э. Дзержинский объявил этим рецидивам беспощадную борьбу. «Суровые кары, вплоть до высшей меры наказания – расстрела, будут применяться не только к непосредственным участникам в хищениях на транспорте, но и пособникам и скупщикам краденого»90 говорилось в обращении к железнодорожным рабочим и служащим.

Считая взяточничество позором всего железнодорожного транспорта, Дзержинский призывал трудящихся прийти на помощь органам милиции и ЧК для обнаружения и поимки негодяев-взяточников.

На борьбу с ворами и взяточниками были привлечены профсоюзные, комсомольские и другие общественные организации. В газетах освещался каждый случай поимки вора и разоблачения взяточника.

За время работы вместе с Феликсом Эдмундовичем в экспедиции я еще и еще раз убедился в его чуткости и гуманности.

Еще по пути в Омск (место основной базы экспедиции) в Тюмени со мной произошел неприятный случай. По прибытии на станцию комендант поезда Беленький объявил трехчасовую остановку. Я решил взглянуть на город и зайти в парикмахерскую. Через час вернулся на вокзал, но наш поезд уже ушел. Его отправили раньше, чем предполагалось. Моему огорчению не было предела. Главное, что скажет Феликс Эдмундович?

В Омск я прибыл со следующим поездом. Увидев меня, Дзержинский ограничился тем, что покачал головой, не сказав ни слова упрека.

Работа экспедиции проходила очень напряженно: мы трудились и днем и ночью. В сутолоке выполнения «весьма срочных» поручений немудрено было что-то проглядеть, допустить ошибку. Так произошло с выполнением указании Феликса Эдмундовича по поводу оповещения участников одного большого совещания. Требовалось оповестить до сорока человек, в их числе начальника Сибирского округа путей сообщения Архангельского, которого Дзержинский собирался приструнить на совещании за серьезные недостатки в работе.

Подошло время начала совещания, все собрались, а Архангельского нет.

– Ведь я кому-то поручал его пригласить? – как бы между прочим, заметил Дзержинский, глядя в мою сторону.

Я встал, вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал:

– Феликс Эдмундович! Вы поручили это мне, но я забыл.

Дзержинский молча посмотрел на меня. В эту минуту мне хотелось провалиться сквозь землю. После небольшой паузы Феликс Эдмундович, пряча улыбку, вынес приговор:

– Барташевича надо без обеда оставить!

К счастью, местонахождение Архангельского мне тут же удалось установить и вызвать его на совещание.

С критикой Архангельского на совещании выступил один из работников округа. Это был молодой человек, латыш. Как специалист по холодильному делу, он с увлечением говорил о своей работе и осуждал Архангельского за равнодушие и бюрократизм.

Было заметно, что Дзержинский внимательно присматривался к «задиристому» молодому специалисту. Поэтому нас не удивило, когда впоследствии мы встретили энтузиаста холодильного дела в Москве. Он занимал должность по своей специальности в НКПС. Перевели его из округа в Москву, конечно, по распоряжению Феликса Эдмундовича.

Формирование и отправка хлебных эшелонов проводились непрерывно, днем и ночью. Участники экспедиции настолько уставали, что иногда засыпали на ходу. Так произошло и со мной.

Одно из совещаний, происходившее глубокой ночью, затянулось. Выступавшие приводили множество цифр, названий станций, маршрутов, и, как я ни напрягал внимание, оно слабело, глаза слипались, голова тяжелела и клонилась на грудь. И тут мне передали записочку. Рукой Феликса Эдмундовича карандашом было написано:

Я взглянул на Феликса Эдмундовича, чтобы поблагодарить его. А Феликс Эдмундович кивнул мне, чтобы я шел спать. Тут я отрицательно покачал головой: «Ничего, справлюсь сам!» И действительно, ободренный заботой Феликса Эдмундовича, с удвоенной энергией продолжал работу..

Его записочка – узкая полоска бумаги, но какая это для меня драгоценность. Я храню ее всю жизнь!

К концу экспедиции участники ее настолько утомились, что некоторые из них стали мечтать вслух о возвращении в Москву. Эти настроения заметил Феликс Эдмундович. На одном из оперативных совещаний он сказал:

– Знаю, товарищи, что все мы изрядно измотались и нуждаемся в отдыхе. Но, пока мы не выполним задание партии и правительства полностью, о возвращении в Москву прошу не думать. Москва ждет… хлеба!

Последние слова Феликс Эдмундович произнес твердо и решительно…

В экспедиции Дзержинский не замыкался в рабочем кабинете. Он всегда был с людьми. В этой связи мне запомнилась еще одна черточка его характера.

Дело было в воскресенье. Мы задержались в столовой после скромного ужина. Среди нас был и Феликс Эдмундович. Кто-то стал рассказывать веселую историю. Все смеялись. Смеялся и Дзержинский. А потом, как бы оправдываясь, заметил, больше для себя, чем для окружающих:

– Сегодня воскресенье, можно и посмеяться!

Не знаю, как для других, но для меня в этой вскользь брошенной фразе прозвучала безграничная преданность Феликса Эдмундовича порученному делу. Он искренне – подчеркиваю это – усомнился в том, имеет ли он право отдыхать, когда важнейшее государственное задание еще не выполнено до конца.

Сказать, что это чересчур, что это граничит с ханжеством, – значит не понять, каким до глубины души чистосердечным и искренним человеком был Феликс Эдмундович!

А вот еще один случай.

Как-то в салон-вагон Дзержинского были приглашены представители железнодорожных рабочих. Речь шла о мерах по пресечению хищений угля железнодорожниками для своих собственных надобностей. Молодой рабочий бросил такую фразу:

– Если здесь тепло, то и рабочему должно быть тепло!

Товарищу можно было разъяснить, что выполнять задание большой государственной важности без соответствующих условий нельзя. Может быть, будь на месте Дзержинского кто-нибудь другой, он так бы и сказал. Но Феликс Эдмундович явно смутился:

– Да, да, конечно… – негромко проронил он. Он болел душой, ему было совестно, и опять-таки совершенно искренне, что он в тепле, а рабочие не имеют топлива…

Благодаря поистине героическим усилиям Дзержинского, членов экспедиции и железнодорожников Сибири боевое задание большевистской партии, Советского правительства и лично В. И. Ленина было выполнено в установленный срок. Из Сибири в Поволжье и в промышленные центры страны было вывезено более двух с половиной миллионов пудов хлеба. Эта работа содействовала ликвидации последствий неурожая, разрешению продовольственной проблемы, спасению многих тысяч трудящихся от голодной смерти.

4 марта 1922 года поезд экспедиции отбыл из Омска в Москву. Однако работа Феликса Эдмундовича и его помощников не прекращалась и на обратном пути. Составлялся отчет о проделанной работе, заслушивались доклады начальников дорог и крупных станций, проводились встречи с рабочими и специалистами участков путей…

Где-то на Урале поезд развил большую скорость. Вагон Феликса Эдмундовича, который находился в хвосте поезда, начало бросать из стороны в сторону. Пассажиры стали озабоченно переглядываться…

Феликс Эдмундович усмехнулся и сказал:

– Машинист решил прокатить наркома!

Но один из присутствующих инженеров высказал опасение: так как вагон на деревянных швеллерах, мало ли что может случиться…

– Извините, – сказал Феликс Эдмундович, – я нарком путей сообщения, но не знаю, что такое «швеллеры».

Ему объяснили, что швеллеры – это поперечные крепления вагонной рамы.

Кто из высокопоставленных «ответственных» с такой обезоруживающей простотой и откровенностью мог признаться в своем неведении?

Я видел, какими теплыми взглядами смотрели специалисты на своего наркома…

Я понимаю, что упомянутые мной подробности, связанные с образом Феликса Эдмундовича, могут показаться незначительными. Но ведь не случайно врезались они в память. На мой взгляд, они помогают лучше понять светлую душу этого замечательного человека.

С. А. ЛЕДЕР ДЗЕРЖИНСКИЙ ЕДЕТ В ТИФЛИС

1922 год. Управление Закавказской дороги получило известие, что в Тифлис приезжает нарком путей сообщения Дзержинский.

Условия работы в Закавказье, и в частности на нашей дороге, были тогда особенно сложные… Сильно чувствовалось влияние меньшевистского, дашнакского, мусаватистского отребья. Нас, присланных из центра, многие встретили в штыки. Дорога не справлялась со своими задачами.

Известие о том, что Дзержинский едет в Тифлис, вызвало у многих работников заметное чувство тревоги. Мы знали, что Дзержинский – председатель ВЧК, но очень плохо представляли себе его как народного комиссара, как руководителя транспорта…

Поезд прибыл днем. Сразу же Дзержинский стал беседовать с железнодорожниками. И первая же беседа, самая первая встреча показала рабочим… что приехал Феликс Эдмундович для того, чтобы помочь дороге. Он подробно расспрашивал о работе, о людях и удивлял своей простотой и глубиной постановки вопросов, удивлял поразительным знанием души дела.

– Что вам мешает? Давайте вместе разберемся в причинах, – говорил он.

Мы рассказали о постоянных недоразумениях с «Азнефтью», которая тогда не считала нужным платить нам деньги за перевозку нефти, но непрерывно требовала, чтобы дорога платила за полученную ею нефть. Дзержинский немедленно принял ряд мер, после которых две важнейшие отрасли хозяйства Закавказья – «Азнефть» и железная дорога – стали в нормальные взаимоотношения.

Когда Дзержинский уехал, работа дороги резко выправилась. Все дело в том, что Дзержинский поднял, организовал людей. Поднимать людей, будить в них энергию, инициативу, мысль – таков был ленинский стиль Дзержинского.

Во время приезда Феликса Эдмуидовича в Тифлис был случай, который никогда, до последней минуты, не изгладится в памяти. В один из последних дней пребывания Дзержинского на дороге я был у него в вагоне. Еще и еще раз я обращался к нему за советами и просьбами. И когда беседа закончилась, Феликс Эдмундович несказанно удивил, поразил меня совершенно неожиданным обращением:

– Скажите, за кого вы меня принимаете? – спросил он.

Дзержинский произнес это резким и недовольным тоном. Признаюсь, я сильно растерялся…

– Почему же, на каком основании вы, – продолжал Дзержинский, – в течение всех этих дней ни разу не сказали мне, что ваша жена находится при смерти?

Моя жена действительно очень сильно болела и была на волосок от смерти. Это тревожило и угнетало меня. Но сказать об этом Дзержинскому? Такая мысль не приходила мне в голову.

– Я вам приказываю идти немедленно домой. И сообщите, какая нужна помощь?

Пошел домой. Но вторую часть распоряжения не выполнил: о необходимой помощи не сообщил. Считал, что все сумею сделать сам.

И все же в этот день по распоряжению Дзержинского приходили три врача, был консилиум. Я получил возможность как следует лечить жену, и ее жизнь была спасена.

Позднее, когда Феликс Эдмундович был председателем ВСНХ, мне удавалось видеть его в Харькове, куда он приезжал не раз. Он по-прежнему интересовался работой дороги, расспрашивал, давал указания, в частности о тесной связи дороги с промышленностью. Каждая его беседа, каждое слово поднимало людей, давало сильнее чувствовать ответственность перед страной, чувствовать значение своей работы.

Однажды в Харькове, увидев меня, Дзержинский спросил:

– Каково теперь здоровье вашей супруги?

Я горячо поблагодарил Феликса Эдмундовича за заботу.

Прошло десять лет со дня смерти Феликса Эдмундовича. Неузнаваемой стала наша страна. Неузнаваем и железнодорожный транспорт, по стальным путям которого, напоминая о Дзержинском, бегут чудо-локомотивы, прекрасные «Феликсы».92

А. А. ЛАЗАРЕВСКИЙ ТРИ ГОДА РАБОТЫ С ФЕЛИКСОМ ДЗЕРЖИНСКИМ

Трудно теперь даже мысленно перекинуться в обстановку 1921 года и вспомнить, что собой представляли тогда наши железные дороги.

В то время я руководил отделом пути ЦУЖЕЛ93 и поэтому наиболее отчетливо помню свое, близкое мне путевое хозяйство. На сети было тогда четыре с половиной тысячи разрушенных мостов с общим их протяжением в 45 километров. Шпальное хозяйство было до крайности запущено. Менять, по существу, нужно было каждую шпалу. Помню, например, что на Средне-Азиатской дороге на всем протяжении от Красноводска до Ташкента шпалы были в таком состоянии, что пассажирские поезда ходили там со скоростью 20–25 километров в час. Точно сказать, что делается на каждой дороге, было очень трудно, так как в течение трех-четырех лет люди менялись, хозяйство разрушалось и никто при этом не вел никакой отчетности.

Партия послала Ф. Э. Дзержинского в 1921 году восстановить разрушенный в период гражданской войны и интервенции транспорт. Феликс Эдмундович с первых же дней своей работы поразил нас необычайной проницательностью, настойчивостью, желанием и умением входить обязательно в самую суть вещей. В мельчайшие детали отдельных планов, предложений, вопросов оп вникал непременно сам и утверждал то или иное предложение только тогда, когда сам знал вопрос от истоков до конечных выводов.

В Паркомпути, например, было два варианта плана восстановления шпального хозяйства. Вариант, предложенный моим отделом, предусматривал ежегодную смену 25 миллионов шпал, чтобы в самый короткий срок можно было ликвидировать первую категорию запущенности. Другой вариант, исходящий от ряда товарищей, намечал лишь нормальную смену, оттягивая тем самым восстановление шпального хозяйства на несколько лет.

Дзержинский занялся этим вопросом. Я получил однажды от Феликса Эдмундовича лично им написанную обширную записку, в которой он поставил передо мной 15 конкретных вопросов по шпальному хозяйству. Вопросы были такие, что, если бы я не знал автора записки, я был бы уверен, что она исходит от старого путевика, по крайней мере полжизни посвятившего путевому хозяйству. Записка Дзержинского предрешила дело: коллегия приняла такой вариант, который давал транспорту возможность быстрого восстановления.

Феликс Эдмундович с присущей ему неиссякаемой энергией, страстностью в работе принялся восстанавливать разрушенные мосты. Время было трудное. Промышленность сама только оправлялась от последствий гражданской войны. О таких заказах, которые мы делаем сейчас «Стальмосту», не могло быть и речи. Приходилось идти на всякие ухищрения, делая, например, из двух старых мостовых ферм одну для нового моста. И тем не менее, воодушевленные железным руководством Ф. Э. Дзержинского, мы сумели в эти исключительно тяжелые три года восстановить все основные, наиболее крупные мосты.

1923 год. Правительство поручает Особому комитету под руководством Дзержинского достроить линию Аулиэ – Пишпек – головной участок будущего Турксиба. Я был привлечен в качестве технического руководителя этого строительства. Феликс Эдмундович сам разрешал все возникавшие в процессе строительства вопросы. В течение года линия протяжением 252 километра была построена – темпы небывалые по тому времени.

Дзержинского крайне заботило, что наркомат, по существу, не знал как следует сети своих железных дорог, их состояние. В 1923 году Феликс Эдмундович решил обследовать дороги с помощью ответственных товарищей, которых он назвал генеральными докладчиками. Генеральные докладчики разъехались по местам и вскоре один за другим стали докладывать на коллегии НКПС свои впечатления. Мне тоже посчастливилось принять участие в этой работе. Я был генеральным докладчиком по Средне-Азиатской дороге. Хорошо помню, как много интересных, самых неожиданных вопросов задавал мне Феликс Эдмундович, когда я делал свой доклад.

Вспоминая о Дзержинском как о наркоме транспорта, нельзя не помнить о нем как о человеке. Феликс Эдмундович производил буквально чарующее впечатление на всех, кто соприкасался с ним по работе. Человек, символизировавший стальной меч революции, был всегда чутким, удивительно внимательным, даже ласковым по отношению к своим работникам.

Когда приходилось говорить с Дзержинским по делу, он буквально забрасывал вопросами. Вопросы были непростые. Феликс Эдмундович хотел получить ответ, предусматривавший чуть ли не все случаи, все возможности. Даже я, старый железнодорожник, под градом таких вопросов подчас начинал чувствовать себя в затруднительном положении. Феликс Эдмундович моментально замечал усталость или замешательство собеседника. Он тут же переводил разговор на другую тему, начинал шутить и смеяться.

Вспоминаю один мелкий, но характерный факт. Группа железнодорожников, в том числе и я, жила в одном доме по Басманному переулку. Кто-то нас задумал выселять. Что делать? Пришла дерзкая мысль – направить председателя нашего жилищного товарищества к Дзержинскому. Феликс Эдмундович его принял, внимательно выслушал и пообещал «помочь, чем может». В тот же день выселение, понятно, было приостановлено.

Оглядываясь сейчас назад, на свой пройденный жизненный путь, я с чувством особой гордости вспоминаю три года работы с таким изумительным наркомом, как Дзержинский. Феликс Эдмундович на транспорте, как и потом в промышленности, как в обороне страны от внешней и внутренней контрреволюции, был всегда верным носителем и проводником великих идей человечества, идей Ленина.

Н. П. БОГДАНОВ ЭНТУЗИАСТ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ

По поручению Владимира Ильича Дзержинский проводил совещание по вопросам строительства Волховстроя.

Феликс Эдмундович просил специалистов высказать свои соображения. На совещании горячо выступил инженер Г. О. Графтио,94 которого В. И. Ленин в июле 1918 года вызывал к себе в связи с предстоящим строительством гидростанции на Волхове. Еще в 1911 году Графтио разрабатывал проект комплексного использования Волхова.

Проект его в то время встретил решительное сопротивление владельцев тепловых электростанций Петербурга испугавшихся конкуренции. Феликс Эдмундович, несомненно, знал об этом и с особым интересом прислушивался к словам Графтио.

Внимательно выслушав всех, Дзержинский в заключение сказал:

– Графтио будет составлять технический проект. Кроме того, Владимир Ильич Ленин включает его в техническую группу для разработки других крупных вопросов энергетики.

Вскоре Графтио возглавил строительство на Волхове.

Не случайно Ф. Э. Дзержинский при жизни В. И. Ленина и по его инициативе был назначен наркомом путей сообщения и затем введен в состав Совета Труда и Обороны. Мне, как председателю ЦК профсоюза строителей и члену ВЦИК, много раз довелось участвовать в заседаниях СНК и СТО по вопросам нового железнодорожного строительства, в котором были заняты члены нашего союза. Владимир Ильич был всегда внимателен к Феликсу Эдмундовичу, прислушивался к его предложениям.

Вопросами железнодорожного, шоссейного и водного строительства в Наркомпути ведал заместитель наркома И. Н. Борисов, в прошлом товарищ министра путей сообщения царской России.

Нас поражало, как этот бывший генерал, пришедший из другого мира, стремился добросовестно вести работу, и отнюдь не из-за боязни. Между ним и Ф. Э. Дзержинским существовали простые человеческие отношения, и Феликс Эдмундович не давал его в обиду.

– Вот вы горячитесь, – говорил он нам, – считаете, что это чужой человек. У него имеются недостатки, но свои знания он отдает нам, большевикам. Без таких людей нам трудно восстанавливать транспорт и строить железные дороги.

И Дзержинский вновь и вновь развивал нам ленинские мысли об использовании буржуазных специалистов.

– В свое время, – говорил он, – интеллигенция обучала рабочих марксизму, сейчас очень важно, чтобы победивший пролетариат научился у этих людей вопросам техники и управления…

– Мне самому приходится весьма прилежно постигать сложные технические вопросы, – не раз в беседах с нами повторял Феликс Эдмундович. И он действительно учился

– Не беда, что мы начинаем с ликбеза, – шутил он.

Феликс Эдмундович предупреждал нас от роковых ошибок «спецеедства». Так было в бурные дни Смольного и в период социалистического строительства. Уже позднее, вспоминая те дни, с открытой улыбкой, всегда так располагавшей к нему, он говорил:

– А ведь помните, как мы еще мало знали Графтио? Он вас насторожил, когда, придя в профсоюз, назвал Ленина – «гражданин Ленин». А смотрите, какой из него вышел строитель социализма!

Став председателем ВСНХ, Феликс Эдмундович обладал уже широким хозяйственным кругозором. Он знал многих руководителей промышленности. В совершенстве владея ленинским стилем в работе, ставя каждый вопрос с необычайной ясностью и простотой, Дзержинский сумел развить у людей деловую инициативу, заботился о них.

Мы, строители, очень скоро почувствовали поддержку со стороны ВСНХ. Особое внимание уделял Дзержинский скорейшему пуску решающих энергетических строек – Волховстроя, Кизеловской (Урал), Штеровской (Донбасс) и других станций. У всех в памяти остались волнующие ленинские документы об ускорении строительства первых электростанций. Владимир Ильич заботился о цементе и продовольствии, обуви и одежде, о быте людей, медикаментах и о молоке детям. С приходом Дзержинского в ВСНХ он как бы возобновил в полной мере ленинское беспокойство и заботу, охотно выслушивал нас о нуждах строек, оказывал быструю помощь, устранявшую задержки в ходе строительства.

В июле 1924 года мы докладывали Дзержинскому о победе строителей, закончивших строительство и монтаж Кизеловской ГРЭС на Урале – важнейшей тепловой электростанции по плану ГОЭЛРО.95 В текст приветствия он лично вписал:

Действительно, стройка проходила в тяжелых условиях. Люди работали вдали от населенных пунктов, в суровые морозы, испытывали неслыханные трудности в жилье, одежде, обуви, продовольствии и материалах. Вспыхнувшая эпидемия сыпного тифа унесла много жизней, погиб и начальник строительства инженер А. В. Черкасов, энтузиаст ленинской электрификации.

Газета «Уральский рабочий» писала: «В тех условиях, в которых постройка началась, и даже в тех, в которых она протекает и теперь, все работающие там – герои».

Ф. Э. Дзержинский сердечно и тепло отзывался о строителях.

– Это настоящие ленинцы! – говорил он. – Придет время, трудящиеся всего мира вспомнят героические дела нашего народа.

В июне 1925 года Дзержинский побывал на Волховстрое. Стройка тогда вступала в решающий период, но ее продолжали лихорадить различные задержки. Рабочие говорили: «Приехал друг Ленина».

Он внимательно выслушивал сообщения руководителей, беседовал с рабочими, осмотрел все участки, не пропуская ни одной мелочи. Феликс Эдмундович любил видеть всякое дело без мишуры, в обычной, будничной обстановке, чтобы самому разобраться в положительных и отрицательных сторонах.

Стройка напряженно боролась с трудностями, шло бетонирование здания гидростанции, снималась деревянная опалубка, видны были контуры одной половины турбинного зала, готовились аванкамера и шлюзы. Коллектив усиленно стремился закончить строительные работы комплекса гидроэлектростанции, победить реку Волхов.

На очередь дня выдвигался монтаж гидротурбин, генераторов и другого сложного электрооборудования. Дзержинский, всматриваясь в лица инженеров и рабочих, спросил:

– Как вы готовитесь к монтажу оборудования гидростанции?

– Ожидаем в скором времени из Швеции двадцать пять инженеров-специалистов для монтажа турбин, – отвечали ему.

– Нашим инженерам и рабочим необходимо самим учиться монтажу, без этого люди не смогут управлять станцией. Не шведы, а вы хозяева этого сооружения, – заметил Феликс Эдмундович и продолжал: – Не зазнавайтесь, учитесь и готовьтесь к большим делам. Не забывайте заветов Владимира Ильича – учиться и у капиталистов. Настойчиво, упорно овладевайте знаниями. Желаю вам успеха!

Посещение Дзержинским Волховстроя еще больше сплотило коллектив, способствовало развитию соревнования и укреплению трудовой дисциплины. Не стало простоев по вине рабочих.

Дзержинский помог быстрейшему изготовлению четырех отличных гидрогенераторов на отечественных заводах.

Славные коллективы ленинградских заводов «Электросила», Металлического, Путиловского, «Русский дизель» и других блестяще справились с ответственнейшим поручением и победили в соревновании с прославленной шведской фирмой «АСЕА». Испытания шведских и наших гидрогенераторов показали, что коэффициент полезного действия советских генераторов выше шведских при лучших весовых показателях. Это была победа молодой социалистической экономики, освобожденного народа, способного творить чудеса.

Ф. Э. Дзержинский немного не дожил до пуска Волховстроя, состоявшегося в декабре 1926 года, но мы все знали его роль в борьбе за осуществление ленинского плана электрификации.

Председатели центральных комитетов крупнейших профсоюзов входили в состав пленума Высшего совета народного хозяйства. Это давало нам возможность быть в курсе хозяйственной политики и практической работы ВСНХ. Ф. Э. Дзержинский постоянно стремился поднять авторитет профсоюзов, помогал им выполнять указания Ленина – быть школой хозяйствования, управления, школой коммунизма.

Помнится, как внимательно прислушивался Феликс Эдмундович к предложениям профсоюзов, подготавливая доклад и предложения III съезду Советов о положении промышленности СССР. Это был не просто очередной доклад, нет. Дзержинский впервые после Ленина поставил проблему широкой реконструкции предприятий. Менялась картина восстановительного процесса. Мы подошли к стопроцентному использованию основного капитала, встала во весь рост задача его расширения: постройка новых фабрик и заводов, закладка новых шахт, переоборудование существующих предприятий на новой технической основе.

Феликс Эдмундович говорил об основных отраслях промышленности – металлической, электротехнической, химической, об энергетике – и поставил перед нами задачу создания строительной индустрии.

– Строители обязаны работать по-новому, – говорил он, – отказаться от кустарничества. Удешевление строительных работ является необходимым условием для того, чтобы строительство развернуть в большом масштабе.

Дзержинский всегда внимательно выслушивал нас, профработников, когда мы приходили к нему со своими вопросами. Если его точка зрения расходилась с нашей, он не стремился навязать свои взгляды.

Руководитель ВСНХ умел охватить своим взором перспективы предстоящих обширных строительных работ, искал пути создания мощной строительной индустрии, без которой немыслимо было думать о социалистической индустриализации.

Дзержинский умел с необыкновенной силой убежденности рисовать контуры нового мира.

– Я вижу, – говорил он, – новые города, жилища, электростанции и железные дороги. Для всего этого нам нужны миллионы сильных духом, умных мастеров, художников, нужны новые люди!

Ж. Л. ТАНЕР-ТАНЕНБАУМ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

В марте 1924 года советник полпредства СССР в Берлине Бродовский получил от Дзержинского телеграмму следующего содержания:

Телеграмма была вызвана тем, что в феврале месяце того же года я обратился к Ф. Э. Дзержинскому с предложением приехать в СССР на работу по энергетике. Феликс Эдмундович встретил мое предложение весьма приветливо и писал по этому вопросу Бродовскому:

В результате приглашения Дзержинского я в начале апреля 1924 года выехал из Берлина и 6 апреля впервые вступил на территорию СССР. Помню, какое сильное волнение овладело мной, когда наконец появились описанные много раз в литературе деревянные ворота с пятиконечной звездой и поезд, пройдя границу, остановился в Негорелом.

..В то время вокзал станции Негорелое представлял собой дряхлое деревянное здание, вроде сарая. В нем расположилось таможенное управление, пограничное управление и управление железной дороги. Для буфета места не осталось, и он помещался в снятом с рельсов товарном вагоне. Грубо сколоченная из досок лестница вела к этому «буфету». Молодым товарищам, которые не помнят, с какой быстротой росла наша страна и укреплялись социалистические порядки, покажется странным и невероятным, что буфет на пограничной станции в Негорелом в 1924 году находился в руках частника-арендатора. Что это был именно частник, я убедился на собственном опыте, так как он всучил мне, пользуясь моим невежеством, изрядное количество бумажных денег, изъятых несколько недель тому назад из употребления.

После таможенного осмотра и урегулирования прочих пограничных формальностей немногие пассажиры, переехавшие границу, пересели в советский поезд.

Поезд того времени был совершенно не похож на «Красную стрелу» или другие наши пассажирские поезда. В вагоне прямого сообщения, в котором я занял место, многие стекла были разбиты, в коридоре одно окно наполовину забито досками. Поезд всем своим видом напоминал недавно прошедшие времена гражданской войны.

…Несмотря на внешне непривлекательный облик поезда, путешествие шло точно по расписанию. Чувствовалась железная дисциплина, введенная Дзержинским во время его работы в НКПС, благодаря которой преодолевались последствия войны и интервенции на транспорте.

Сейчас от Негорелого до Москвы поезда идут 12 часов; тогда мое путешествие продолжалось 24 часа.

После приезда в Москву я должен был позвонить по телефону Дзержинскому. Я приехал в Москву в воскресенье и поэтому наивно предполагал, что застану Дзержинского дома. Оставив вещи на вокзале, я сел в трамвай. По дороге я внимательно следил за общим обликом незнакомой мне советской столицы.

Из бюро пропусков у Троицких ворот я позвонил Дзержинскому на квартиру. Его, конечно, дома не оказалось, он был на работе. Я переговорил с его женой, которая обещала сообщить ему о моем приезде. Через 15 минут она мне позвонила в бюро пропусков и сообщила, что Феликс Эдмундович очень рад моему приезду и просит остановиться у него на квартире. С работы он приедет около часа ночи и тогда поговорит со мной о делах.

Так совершенно неожиданно моя первая московская квартира оказалась в самом Кремле, чего я, по совести говоря, не ожидал и, откровенно говоря, не заслужил.

Что представляла собой в то время квартира Дзержинских? Буржуазные газеты Запада начиная с 1918 года регулярно сообщали о том, что народные комиссары захватили кремлевский дворец и живут в нем, занимая роскошные квартиры с великолепной обстановкой. Между тем наши руководящие работники никогда в кремлевском дворце не жили. Их квартиры были расположены в весьма непривлекательных домах, в которых жили до революции кремлевские служащие. Квартира Дзержинских помещалась в конце темного и узкого коридора, рядом с квартирами других руководящих работников. Феликс Эдмундович Дзержинский занимал с женой и сыном три небольшие комнаты. Квартира была уютная, но по ее обстановке было видно, что в ней не живут, а только ночуют: в это время Феликс Эдмундович работал по 18 часов в сутки, уезжая па работу утром и возвращаясь поздней ночью.

Устроившись на квартире, я не мог усидеть на месте решил использовать вечер для прогулки по городу. Выйдя из Троицких ворот, я паправился к Красной площади. В то время Красная площадь была не спланирована, покрыта булыжником. Через площадь проходили рельсы трамвая. Мавзолей, в первом его деревянном варианте, не был еще сооружен, воздвигались только леса для его постройки. Я спустился к ухабистым, запущенным набережным. На набережных вдоль кремлевских стен лежал мусор.

Внешний облик Москвы этого времени не мог понравиться мне, инженеру, прожившему много лет в крупных городах Западной Европы. Я себе отчетливо представил, какую гигантскую работу предстоит проделать, чтобы превратить Советский Союз в зажиточную, счастливую социалистическую страну, а Москву – в достойную столицу этой страны.

Вернувшись в Кремль, я ужинал с С. С. Дзержинской и ее сыном. Ужин совсем не напоминал лукулловских пиров, которыми буржуазная печать угощала на своих страницах в течение многих лет наших вождей. Хлеб, яичница и чай – вот и весь ужин.

Ровно в час ночи прибыл Феликс Эдмундович. Увидев его высокую фигуру в серой красноармейской шинели, в известной по многим фотографиям военной фуражке, я не мог преодолеть чувства растроганности. Я сравнивал его с тем Дзержинским, которого знал в 1905 году, когда мне было 10 лет. Веселый, молодой революционер-подпольщик превратился в вождя, несущего на себе гигантскую по змаху и ответственности работу. Одно осталось неизменным – энтузиазм и энергия, которые били в 1905 году из каждого взгляда и движения молодого Феликса и которые остались неизменными до самой смерти.

Дзержинский встретил меня так, будто бы мы расстались накануне. Мы вспоминали старые времена, вспоминали, как он жил в подполье, в квартире моих родителей в Варшаве, и я, десятилетний мальчик, вел с ним серьезные беседы на политические темы.

Во время беседы Феликс Эдмундович закусывал, не успев, по-видимому, поужинать на работе. После ужина он объявил, что мы переходим к деловой части разговора. Разговор длился почти два часа – до трех часов ночи.

Во время беседы Дзержинский все больше и больше забывал свою дневную усталость и задавал мне множество вопросов. Разговор касался плана ГОЭЛРО. Я обратил внимание Феликса Эдмундовича на то, что план ГОЭЛРО (с ним я ознакомился еще за границей) взял установку на удовлетворение потребности Советского Союза только в электрической энергии и не касался снабжения Советского Союза теплом, и в частности теплом низких потенциалов, то есть теплом в виде пара и горячей воды. Все электростанции, намеченные планом ГОЭЛРО, были чисто силовыми электростанциями, то есть электростанциями, производящими лишь электрическую энергию, тогда как промышленность и население нуждаются также и в тепле…

Дзержинский очень заинтересовался этим вопросом и предложил мне организовать внутри ВСНХ СССР небольшую ячейку для обследования теплового и силового хозяйства промышленности. После этого обследования, сказал он, можно будет поднять вопрос о теплоснабжении промышленности. Я высказал опасение, что не справлюсь с организационной стороной этого дела в совершенно неизвестных мне условиях СССР. Феликс Эдмундович мне ответил:

– Вы только будьте твердо уверены в правильности ваших технических предпосылок. Если вы в них уверены – а у меня впечатление, что вы твердо знаете, чего хотите, – то с организационной стороной так или иначе справимся.

На этом наша ночная беседа закончилась.

На следующий день в 10 часов утра Дзержинский поехал со мной в ВСНХ. Мы ехали в открытом автомобиле Феликс Эдмундович пригласил к себе Кацнельсона, который за несколько дней до этого был назначен начальником административно-финансового управления ВСНХ СССР, и попросил его обеспечить меня квартирой. Шутя Дзержинский добавил, что квартира является совершенно необходимой реальной базой для развертывания дальнейшей работы.

После этого он направил меня к Г. И. Ломову (товарищ Ломов в это время исполнял обязанности начальника Главного экономического управления ВСНХ СССР) и просил оберегать мои первые шаги в ВСНХ.

Я приступил с большим пылом к организации ячейки по теплосиловому хозяйству. Ячейка должна была называться «Отдел рационализации теплового и силового хозяйства промпредприятий». В несколько дней я разработал положение об отделе и приступил к согласованию проекта приказа о его организации с членами президиума ВСНХ СССР. Тогда еще единоначалие не было введено, и внутриколлегиальная демократия требовала, чтобы проект приказа, прежде чем его подпишет председатель BCIIX, был завизирован всеми членами президиума. При таком способе оформления я познакомился по очереди со всеми членами президиума ВСНХ СССР.

Дзержинский внимательно следил за организацией моего отдела. Помню такой случай. Квартира, которую я получил через три дня после приезда в Москву, находилась в доме ВСНХ на Лубянском проезде. Однажды я вернулся из ВСНХ в 11 часов вечера и, чувствуя усталость, лег спать. Ровно в 12 часов ночи стучат в дверь. Открываю. Соседка, очень бледная, сообщает, что какой-то красноармеец из ОГПУ пришел за мной и требует, чтобы я немедленно отправился к Дзержинскому. Я быстро оделся и направился к зданию ОГПУ, где для меня уже был заготовлен пропуск. Поднялся наверх в приемную Дзержинского. В здании ОГПУ я был впервые, и меня поразило то, что, несмотря на позднее время, там царил день, работа шла полным ходом, ряд товарищей из системы ВСНХ и ОГПУ ждали приема, и в ночной работе они не видели, по-видимому, ничего исключительного.

После того как я информировал Феликса Эдмундовича о ходе организации отдела, я вернулся домой. В квартире меня встретили соседи, спорившие о моей судьбе и обсуждавшие, в частности, шансы на возможное мое возвращение. Мое появление положило конец спорам.

Приказ по ВСНХ об организации отдела был подписан Дзержинским 23 апреля 1924 года.

Для того чтобы понять дальнейшие события, необходимо вспомнить, что аппарат ВСНХ СССР к моменту прихода Дзержинского являлся цитаделью старых, работавших еще в довоенное время в русской промышленности специалистов. Партийцев-инженеров в ВСНХ не было, если не считать П. А. Богданова,96 который работал не как специалист, а как один из руководителей промышленности (он был в это время председателем ВСНХ РСФСР).

Мое появление – коммуниста-инженера и к тому же первого в аппарате ВСНХ СССР иностранца – было встречено сперва с некоторым недоумением. Несколько дней погодя начались разговоры: вот, мол, Дзержинский выписал специалиста из-за границы, человек не знает русских условий работы, почти не знает русского языка, а берется за тепловое и силовое хозяйство промышленности СССР.

Через несколько дней после опубликования приказа об организации отдела рационализации теплового и силового хозяйства я приступил к налаживанию его работы.

Штаты отдела были определены Дзержинским, согласно моей просьбе, в восемь человек. Спустя две недели после подписания приказа об организации отдела комиссия по сокращению штатов ВСНХ сокращает персонал только что утвержденного отдела до трех человек. И оказалось, вовсе не так легко исправить это внезапное сокращение. Помню, как я, узнав о сокращении штатов, в очень удрученном состоянии пришел в отдел, чтобы посоветоваться с только что приглашенными и теперь подлежащими сокращению работниками о дальнейших шагах. Те мне передали письмо от Дзержинского. Оказывается, Феликс Эдмундович, узнав о сокращении штатов, немедленно написал мне по этому поводу. Вот его письмо:

В этом письме обращает на себя внимание несколько моментов. Во-первых, твердое убеждение Дзержинского в огромном будущем дела, которое позднее (в 1926 году) было названо нами теплофикацией и которое получило теперь всеобщее признание. Во-вторых, письмо показывает, насколько была тогда крепка стена враждебных нам специалистов в ВСНХ СССР. Когда еще не было сотен тысяч наших советских специалистов, нельзя было не учитывать настроений этих враждебных нам специалистов.

Поэтому Феликс Эдмундович не считал возможным пойти здесь напролом, рекомендовал обходный путь, сигнализируя одновременно посылкой копии своего письма Ломову через весь аппарат ГЭУ о том, что он собирается твердо драться за социалистическую энергетику.

Помню беседу с Дзержинским после получения его письма. Я в недоумении спросил:

– Как мне получить от трестов необходимые средства?

– Не беспокойтесь, – сказал, улыбаясь, Дзержинский, – обратитесь к Килевицу, там средства получите.

Килевиц был тогда председателем Всесоюзного текстильного синдиката, который находился в здании на Варварке № 9.

Я подготовил для Килевица большой фактический материал, желая обстоятельно обосновать необходимость получения денег. К моему большому удивлению, наш разговор значительно упростился. Едва увидев меня, Килевиц сказал:

– Значит, вам нужно десять тысяч рублей? Я переведу вам эти деньги на текущий счет ВСНХ.

Нетрудно догадаться, кто информировал Килевица о необходимости дотации!

Десять тысяч рублей в то время были целым состоянием. Мой заместитель инженер Краснопольский (теперь профессор) получал оклад в 180 рублей, другие инженеры отдела получали от 100 до 150 рублей в месяц. На 10 тысяч рублей отдел рационализации теплового и силового хозяйства прожил свыше года. Когда в 1925 году штат отдела был увеличен, средства Текстильного синдиката все еще не были исчерпаны.

В мае 1924 года я составил тезисы о реконструкции энергохозяйства промышленности СССР.

Тезисы я передал Дзержинскому, который, учитывая их важность и новизну, решил согласовать их с Г. М. Кржижановским, руководившим в то время работой Госплана СССР. Глеб Максимилианович назначил мне свидание у себя на квартире. Приняв меня весьма сердечно, Кржижановский ознакомился с тезисами и написал на них следующую резолюцию:

Таким образом, тезисы получили одобрение; отдел мог вплотную приступить к работе.

После преодоления множества трудностей и препятствий, чинимых специалистами изгнанных хозяев-капиталистов, при поддержке Ф. Э. Дзержинского нам удалось начать в 1925 году строительство первой в СССР Краснопресненской (в Москве) ТЭЦ. Уже в 1928 году она была передана в эксплуатацию.

В 1930 и 1931 годах первые теплопроводы потянулись от теплоэлектроцентрали к сахарорафинадному заводу и к поселку имени 1905 года. Краснопресненская ТЭЦ перестала быть заводской и превратилась в районную теплоэлектроцентраль, снабжающую теплом в виде пара и горячей воды большую часть Краснопресненского района.

В апреле 1924 года я прибыл в СССР. В июле 1926 года умер Дзержинский. Свыше двух лет я, таким образом, работал в ВСНХ СССР под его руководством.

Перед Дзержинским стояла задача поистине гигантская. Необходимо было восстановить фабрики и заводы, Разрушенные сперва хищнической эксплуатацией во время мировой войны, а затем интервенцией и гражданской войной. Необходимо было довести продукцию промышленности в возможно короткий срок до довоенного уровня, чтобы удовлетворить голод населения в промышленных товарах Необходимо было, наконец, подготовить дальнейшее расширение промышленности, создать базу для перехода к первой пятилетке.

С какими кадрами должен был председатель ВСНХ решить эту задачу?

Фабрики и заводы во время мировой и гражданской войн растеряли большую часть старых квалифицированных рабочих. Основная часть рабочих – это были новые кадры – выходцы из деревни без соответствующей квалификации. Красные директора только учились руководить заводами, только накапливали свой первый административный опыт.

Тип хозяйственника-партийца, руководителя социалистической промышленности в это время только складывался. Кадры хозяйственников комплектовались из состава демобилизованных кадров Красной Армии, из бывших работников ВЧК и ОГПУ, из работников всевозможных советских аппаратов эпохи гражданской войны и интервенции.

Это были закаленные в боях работники, но только небольшая часть их соприкасалась в дореволюционное время с промышленностью.

Об инженерных кадрах я говорил уже и выше. Большая часть инженерно-технических работников относилась к нам враждебно. Определенная часть инженерства была настроена иронически. «Вам удалось победить в гражданской войне, но в промышленности одной силы недостаточно: здесь вы, без сомнения, провалитесь». Именно так ставился вопрос: полное непонимание причин победы в гражданской войне сочеталось с неверием в творческие силы социализма.

Остальная часть инженеров работала честно, но зачастую не понимала наших целей и методов работы. Только немногие инженеры (но такие имелись!) видели за трудностями восстановительного периода широкую дорогу строительства новой, социалистической промышленности.

Таковы кадры, которые были в распоряжении Ф. Э. Дзержинского, и с ними он восстанавливал промышленность СССР.

Председатель ВСНХ в течение короткого времени сумел зажечь большую часть работников промышленности своим энтузиазмом, своей преданностью делу. Он был для всех работников промышленности примером безгранично преданного, работающего без отдыха труженика. При этом работники ВСНХ знали, что этот человек несет на себе не одну, а две гигантские нагрузки, работая днем в ВСНХ, а ночью – в ОГПУ.

Непоколебимая вера в будущее социализма, характеризующая Дзержинского на всем протяжении его жизненного пути, имела решающее значение как раз в это время. Новые, социалистические формы хозяйственного строительства должны были выдержать экзамен на право существования, должны были доказать свою жизнеспособность. Мы уже говорили выше об ироническом отношении ряда старых специалистов к нашей работе в области промышленного строительства. Но и среди партийцев имелись люди, которые не особенно-то были уверены в успехе. Эти кандидаты в будущих правых и левых уклонистов просто боялись новых форм управления промышленностью, столь отличных от форм, свойственных частновладельческой промышленности.

Эти настроения умело использовались враждебной нам частью старых специалистов. В соответствующие моменты подчеркивалось якобы решающее значение конкуренции для технического прогресса, подчеркивалась гибкость частной промышленности, «которая ведь недостижима в условиях государственной промышленности». Приводился избитый аргумент, что «ведь и в дореволюционное время казенная промышленность производила дороже, чем частная».

Эти чиновники ухитрялись ставить знак равенства между дореволюционной казенной промышленностью и социалистической промышленностью! Конечно, их ограниченные мозги не могли вместить представления о мощном подъеме промышленности на базе соцсоревнования и ударничества. В плановом начале, положенном в основу социалистической промышленности, эти бюрократы видели не мощный рычаг промышленности, а, наоборот, «бюрократические узлы, связывающие промышленность».

Легенда о решающей роли конкуренции для технического прогресса выдвигалась не только исподтишка, но и официально. Когда в 1926 (!) году был поставлен вопрос о слиянии двух трестов электротехнической промышленности – ЭТЦР и Элмашстреста – в единый электрический трест (ГЭТ), то противники этого слияния совершенно открыто пророчили, что прогресс электротехники в СССР остановится, ибо мы уничтожим основной стимул Прогресса – конкуренцию.

В этих условиях личные свойства Ф. Э. Дзержинского играли решающую роль. Его «геройская отвага в борьбе с трудностями» мобилизовала всех, подтягивала трусов и нытиков, воодушевляла честных работников. Даже классовые враги преклонялись перед его энтузиазмом…

М. Г. РОШАЛЬ ВСТРЕЧИ С Ф. ДЗЕРЖИНСКИМ

2 февраля 1924 года председателем Высшего совета народного хозяйства был назначен Ф. Э. Дзержинский. С ним вместе пришла в ВСНХ плеяда замечательных работников-чекистов, дружеские отношения с которыми у меня продолжались долгие годы. Пришедшие вместе с Дзержинским в BСHX Г. Благонравов, С. Реденс, В. Манцев, Г. Русанов и Э. Кацнельсон проявили большие организаторские способности, быстро освоили хозяйственную работу…

В то время я работал председателем правления треста «1-е льноправление». По занимаемой должности мне неоднократно приходилось встречаться с Дзержинским, получать от него личные указания.

Управление промышленностью в ту пору находилось в состоянии коренной перестройки, вытекавшей из резолюции, принятой XII съездом партии, которая указывала, что «большая часть государственной промышленности организуется в виде трестов, т. е. пользующихся широкой хозяйственной автономией объединений, выступающих свободно на рынке как меновые хозяйства. Эти хозяйственные объединения, как и входящие в их состав отдельные предприятия, имеют своей основной задачей извлечение и реализацию прибавочной ценности в целях государственного накопления, которое только и может обеспечить поднятие материального уровня страны и социалистическое переустройство всего хозяйства».98

От хозяйственных руководителей Феликс Эдмундович требовал не только умения выполнять поручения, но и инициативы в работе. «Тот, кому поручен трест, – говорил Дзержинский, – вручена организация того или иного местного органа, должен иметь и все доверие, и всю ответственность, и возможность проявления инициативы… места должны иметь право возвышать голос и возражать, если они находят, что работа идет не так, как следует…»99

Реорганизованный после ликвидации многочисленных главков аппарата ВСНХ, несмотря на все еще сохранявшуюся громоздкость, несколько сократился. После реорганизации управление промышленностью осуществляла коллегия ЦУГпрома (Центральное управление государственной промышленности), которую возглавлял первый заместитель председателя ВСНХ. Коллегия определяла программу производства, утверждала годовой отчет трестов, баланс, прибыль и отчисления. Ввиду особо важного значения для индустриализации металлопромышленности последняя объединялась в отдельное управление во главе с самим Феликсом Эдмундовичем. Его заместителем по главку, практически руководившим этой отраслью, был В. И. Межлаук, одаренный и энергичный работник, впоследствии занимавший крупнейшие посты в Советском государстве. Разработкой экономической политики BCIIX – вопросами труда и заработной платы, внешней и внутренней торговли, планирования и финансирования промышленности – занималось Главное экономическое управление, во главе которого стоял второй заместитель председателя ВСНХ Э. И. Квиринг,100 партийный работник с широким кругозором.

Высший совет народного хозяйства располагался в огромном сером здании Делового двора на Варварской площади. До революции в нем размещались торговые склады богатых мануфактурных фирм.

Рано утром можно было наблюдать, как густой лавиной, обгоняя друг друга, сюда стекался огромный поток служащих. В этом же здании на пятом этаже помещалось правление нашего треста.

Став во главе ВСНХ, Феликс Эдмундович с самого начала занялся решением одной из важнейших экономических задач – изысканием средств для подъема разрушенной тяжелой промышленности.

Мне довелось 28 февраля 1924 года, вскоре после назначения Дзержинского, услышать его программную речь на пленуме совета съездов госпромышленности и торговли. Эта организация носила общественный, вневедомственный характер, она состояла из председателей правде ний союзных трестов и синдикатов. Небольшой ее аппарат экономистов занимался изучением рыночной конъюнктуры и проблем развития хозяйства. Он имел совещательный характер, зачастую вносил свои пожелания и рекомендации в правительственные органы. Запомнился зал совещаний окнами на Мясницкую улицу, где за узким покрытым сукном столом проходили наши заседания совета. Грузный председатель Промбанка В. Н. Ксандров, добродушный острослов, предоставляет слово Феликсу Эдмундовичу. В напряженной тишине раздается металлический звонкий голос, убедительно, деловито аргументирующий новув программу действий. Его выступление звучит призывом.

От хозяйственников он потребовал решительной борьбы со всякого рода излишествами, изыскания недостающих оборотных средств внутри самой промышленности за счет их перераспределения. Он предложил найти резервы путем проведения строжайшего режима экономии. От руководителей главков, трестов, предприятий Дзержинский добивался резкого снижения накладных расходов, бережного использования сырья и топлива.

Большое значение в работе промышленности Феликс Эдмундович придавал установлению правильной политики заработной платы.

Помню состоявшееся 1 июля 1924 года расширенное заседание президиума ВСНХ. Затихший полутемный зал переполнен ответственными работниками. На этом заседании Феликс Эдмундович предостерегал хозяйственных работников от излишнего оптимизма и искусственного раздувания успехов в работе промышленности. По его настоянию тогда на ряд предприятий были посланы комиссии из работников ВСНХ и ВЦСПС. В одну из таких комиссий попал и я. В мандате, подписанном Дзержинским, перед нашей комиссией ставилась задача «детального обследования состояния производительности труда и заработной платы на Купавинской фабрике».

По инициативе Феликса Эдмундовича вопрос о политике заработной платы, подготовленный комиссией ЦК и ЦКК, был 19 августа 1924 года обсужден на пленуме ЦК партии, который потребовал от хозяйственников «увеличения производительности труда, расширения производства, удешевления изделий промышленности».101

Как-то мне довелось беседовать с Феликсом Эдмундовичем по поводу финансового положения нашего треста, испытывавшего большие трудности из-за недостатка собственных оборотных средств. Эти трудности особенно обострялись в период заготовок сырья и топлива, когда в короткий срок следовало произвести затраты на годовую потребность. Сбыт же значительной части нашей продукции, особенно брезентов, мешков и т. д., носил неравномерный характер. Я поэтому просил Дзержинского помочь тресту получить на продолжительный срок целевой банковский кредит.

Феликс Эдмундович стал интересоваться, как мы хозяйствуем, как происходит у нас ценообразование, а затем сделал ряд рекомендаций.

В этой беседе Дзержинский говорил о необходимости более расчетливо подходить к расходованию денег, о бережном отношении к государственным средствам, о расширении производства и обещал в заключение посодействовать в получении банковского кредита.

В другой раз моя встреча с Дзержинским произошла после того, как я обратился к нему с письмом. А было это вызвано следующими обстоятельствами.

Из-за разбросанности предприятий нашего треста по нескольким губерниям мне приходилось иметь дело с многочисленными организациями. Каждая из них требовала личного приезда председателя правления для отчета и считала себя вправе выносить различные, обязывающие предприятие и трест решения.

Как-то я получил одновременно три вызова. Но так как быть одновременно в трех местах я не мог, пришлось для поездки избрать одно – Иваново. Здесь я выступил с отчетным докладом на партийной конференции, которая признала работу нашего треста удовлетворительной. Между тем за несколько дней до этого уездная партийная конференция приняла решение совершенно противоположного характера. На следующий день эта резолюция появилась в местной и московских газетах.

Чем же объяснить такое решение? Незадолго до уездной конференции произошло следующее. Нами было обнаружено, что директор яковлевской фабрики допускал расходование средств не по прямому назначению, производил внесметные затраты на местные нужды. За это трест объявил ему выговор с предупреждением. Тогда директор обратился к коммунистам фабрики за поддержкой, и на своем собрании они приняли резолюцию, направленную во фракцию правления треста «для исполнения». В ней было указано, что объявление выговора необоснованно и является «проявлением бюрократизма» со стороны правления треста.

Письмо, которое я отправил по этому поводу Дзержинскому, не осталось без ответа. Несколько дней спустя Феликс Эдмундович вызвал меня, и в его небольшом кабинете состоялась беседа.

Оказалось, приведенные факты его заинтересовали. Во время беседы Дзержинский говорил о необходимости внимательно прислушиваться к критике наших недостатков со стороны местных организаций; в то же время он настойчиво предлагал тресту строго проводить государственную дисциплину в расходовании средств, каждого члена правления треста нам было предложено закрепить для самостоятельной связи с отдельными фабриками. Чтобы избежать местничества, он рекомендовал находиться в постоянном контакте с губкомами партии, пообещав оказать нам содействие в установлении деловых взаимоотношений с местными партийными и профсоюзными организациями.

Однажды осенью 1925 года Феликс Эдмундович срочно вызвал меня к себе. Совершенно неожиданно для меня он предложил в связи с отъездом члена коллегии ГЭУ М. Г. Гуревича в заграничную командировку временно заменить его на работе в иностранном отделе ВСНХ. Необычный характер новой должности меня смутил, и я попытался уклониться. Но Дзержинский уговорил меня дать согласие, и я временно оказался во главе иностранного отдела ВСНХ.

Вопросам нашего экспорта и импорта Феликс Эдмундович придавал большое значение. К решению их он подходил прежде всего с точки зрения интересов восстановления нашей тяжелой промышленности. Вскоре после того, как я пришел в иностранный отдел ВСНХ, он обратился ко мне с запиской следующего содержания:

Через день после получения этой записки Дзержинский вызвал меня к себе. Переговорив со своим помощником, я быстро подобрал заранее подготовленные для беседы материалы и отправился. Несколько минут спустя (моя комната находилась в конце коридора) я вошел в небольшую приемную Дзержинского. Здесь не было никакой очереди в ожидании приема, и я сразу вошел в кабинет председателя ВСНХ. Он сидел спиной к стене в небольшом кабинете с двумя окнами во двор. На улице было недостаточно светло, и на его столе горела электрическая лампа.

Во время нашей беседы Феликс Эдмундович высказал свое беспокойство в связи с неблагополучным положением с продажей нашего леса. Ведь валютные поступления от продажи леса за границу занимали видное место в наших планах. С этой целью Советское правительство предоставило иностранным фирмам обширные концессии на севере нашей страны. Параллельно заготовки леса велись здесь и трестом «Северолес», который одновременно контролировал деятельность концессионеров. Однако из-за близорукости некоторых наших работников, а отчасти и злоупотреблений весь продаваемый нами за границу лес попадал в руки иностранных концессионеров, которые искусственно снижали цены на советский лес, а разницу в прибыли клали к себе в карман.

Через некоторое время Феликс Эдмундович внес в Совет Труда и Обороны предложение создать особую межведомственную комиссию по лесоэкспорту. В нее вошли: от ГПУ – Г. И. Благонравов, от Наркомата внешней торговли – Г. С. Виткер, от президиума ВСНХ – я. Несколько месяцев потратила наша комиссия на изучение условий сбыта и цен на внешних рынках. В процессе работы этой комиссии мне довелось постоянно докладывать Феликсу Эдмундовичу о ходе обследования и получать от него конкретные указания. В результате проведенной нами работы Советское правительство приняло ряд мер по оздоровлению лесоэкспорта.

Слабое поступление валюты вызвало трудности и в области импорта оборудования, отражалось на удовлетворении очередных нужд производства. Феликс Эдмундович лично следил за выполнением импортного плана.

От сотрудников иностранного отдела ВСНХ он требовал строгой дисциплины и организованности и лично занимался проверкой исполнения срочных заданий. Свои указания он обычно писал от руки, лаконично, разборчивым почерком на оборотной стороне листка отрывного календаря, или, в случае более обширного изложения, текст печатался на машинке. К бумаге он относился экономно. Даже в такой, казалось бы, мелочи он не допускал расточительства. Его записки содержали не только поручения, но и необходимую информацию, которая позволяла подчиненным быть постоянно в курсе самых ответственных государственных дел…

Феликс Эдмундович избегал формальных приказов и распоряжений, искоренял на каждом шагу канцелярскую волокиту и бюрократизм. Он был противником больших письменных докладов, настаивал на кратком изложении сути в небольшой записке. При составлении любого документа он обязательно требовал подписи исполнителя, с тем чтобы ему лично было известно, кто данный вопрос изучает, за что и в какой мере отвечает. Он любил живое общение с людьми. Вызывая сотрудников аппарата на беседу, он вникал в существо возникших затруднений, внимательно и терпеливо прислушивался к собеседнику, не перебивал его, давал возможность полностью изложить свою точку зрения. И только после всестороннего обсуждения с работником того или иного вопроса он приходил к твердому решению, которое затем безотлагательно и настойчиво проводил в жизнь.

В один из февральских дней 1926 года Феликс Эдмундович вызвал меня к себе. Когда я пришел, у него в кабинете уже находился Г. И. Благонравов. Па этот раз речь шла о назначении нас обоих на работу в резиновую промышленность – в «Резинотрест».

Наблюдая ненормальные отношения, сложившиеся между работниками этого треста, Дзержинский пришел к выводу о необходимости заменить его руководство. Он предложил Благонравову и мне войти в правление «Резинотреста»: Георгию Ивановичу – в качестве председателя, а мне – в качестве его заместителя. Вскоре это назначение состоялось.

Тогда же Феликс Эдмундович в разговоре проявил большой интерес к перестройке аппарата треста на научной основе. Он порекомендовал переговорить на эту тему с членом президиума ЦКК Е. Ф. Розмирович,102 которая заведовала бюро научной организации труда (НОТ) в Наркомате РКИ.

Следуя указаниям Дзержинского, мы побывали у Елены Федоровны, которая охотно и внимательно отнеслась к просьбе. Она выделила специальную бригаду, возглавляемую инспектором РКИ Айхенвальдом, которая проделала серьезную работу по изучению аппарата треста, его коммерческих и торговых связей, делопроизводства и организации. Ими была заснята графическая фотография всей системы управления и взаимосвязи в центре и на предприятиях. В результате была представлена новая схема организации, которая предлагала наличный штат из 1 тысячи сотрудников (управления и Московского отделения) свести к 200. Для отдельных исполнителей строго определялись функциональные обязанности. Им предоставлялись большие права. На них возлагалась персональная ответственность за окончательное решение вопросов. Этим достигалась ликвидация бюрократической волокиты из-за бесконечных согласований отдельных звеньев аппарата. Доложив Феликсу Эдмундовичу намеченную программу и получив его согласие, мы начали, однако не без сопротивления и трений со стороны «чиновников», проводить сокращение штатов и реорганизацию треста. Наш опыт дал положительные результаты.

Неутомимая деятельность Феликса Эдмундовича в Высшем совете народного хозяйства связана с периодом восстановления советской промышленности… Благодаря его инициативе и энергии был выдвинут и успешно разрешен ряд кардинальных проблем, обеспечивших на новом историческом этапе дальнейшее развитие и реконструкцию народного хозяйства.

А. П. ИВАНОВ Ф. Э. ДЗЕРЖИНСКИЙ И ЦВЕТНАЯ МЕТАЛЛУРГИЯ

Впервые я увидел Дзержинского в 1924 году на… пленуме Бюро правлений железных дорог, на котором он прощался со своими сотрудниками по НКПС, уже будучи назначен председателем ВСНХ СССР…

Его отрывистая, деловая речь произвела на меня огромное впечатление. Чувствовалась в ней крепкая вера в мощь пролетариата, поднятого величайшим в мире движением…

Той же весною мне пришлось несколько раз принимать участие в заседаниях Высшей правительственной комиссии по металлопромышленности (ВПК), работавшей под председательством Дзержинского.

На одном из заседаний, когда разрешался вопрос об объеме заказов НКПС на подвижной состав и Ильин, докладывая о перспективах развития у нас железнодорожного грузооборота, пришел к заключению, что довоенных размеров его мы достигнем не ранее 30—31-х годов, Феликс Эдмундович, сильно волнуясь, перебил докладчика восклицанием: «Да народ выгонит нас за такой темп!..»

Все мы сразу почувствовали, что осторожный подход докладчика не является жизненным в наше революционное время, что мы не только должны напрячь все наши усилия для более быстрого восстановления нашего хозяйства, но должны быть и твердо уверены в этом. Действительность подтвердила веру Дзержинского в быстрые успехи на хозяйственном фронте.

Летом 1924 года Дзержинский во время своего отпуска вызвал меня к себе в ОГПУ и беседовал со мною более двух часов…

После краткого описания тяжелого положения нашей цветной металлургии Феликс Эдмундович выразил пожелание, чтобы я работал в ВСНХ по своей специальности, поручив мне согласовать этот вопрос с В. Н. Манцевым.

Отмечу, что с самого начала разговора с Дзержинским я почувствовал доверие к нему, а главное, возможность без всякого стеснения говорить ему то, что думаю…

В то время в Главметалле не было специального отдела по цветной металлургии, поэтому я был назначен уполномоченным президиума ВСНХ и в качестве такового консультировал по этой отрасли нашей промышленности вплоть до 1 марта 1925 года. В это время добыча цветных металлов была настолько ничтожна, что практически цветная металлургия у нас почти не существовала…

В январе 1925 года по личному распоряжению Дзержинского ВСНХ представил в СТО доклад о необходимости восстановления всех существующих медных заводов, обеспеченных еще не выработанными месторождениями и могущим быть отремонтированным оборудованием, и постройки на более или менее известных месторождениях трех новых крупных предприятий, а именно: Богомоловского медного на Урале, Атбассарского медного и Риддерского цинково-свинцового в Казахстане…

6 марта 1925 года было историческим днем для цветной металлургии, ибо в этот день СТО принял постановление о возобновлении работы медных заводов: Карабашского (Кыштымского округа), Таналык-Баймакского… Аллавердского, Зангезурского – и о постройке новых – Богомоловского, Атбассарского и Риддерского с ассигнованием на это ориентировочной суммы в размере 20 миллионов рублей. Для поддержки предложений ВСНХ на заседание СТО приехал Феликс Эдмундович.

– Ну, Иванов! Вы теперь можете работать, – сказал он мне, когда предложения ВСНХ были приняты.

Быстрое восстановление Карабашского и Таналык-Баймакского медеплавильных заводов, давших около 140 тысяч пудов меди уже в 1924–1925 годах, и начало плавки на Зангезурском заводе особенно порадовали Феликса Эдмундовича, увидевшего реальные плоды своих усилий…

В последний раз я увидел Дзержинского на совещании ответственных работников, устроенном в Деловом клубе. Он делился своими впечатлениями об объезде южнорусских металлургических заводов и мыслями в отношении реорганизации управления металлопромышленностью…

Внезапная смерть Феликса Эдмундовича глубоко поразила и огорчила меня; в первые минуты я растерялся, точно потерял какую-то опору. Сначала инстинктивно, а потом вполне сознательно я понял, какую огромную, незаменимую потерю понесла наша Родина в труднейший период роста ее промышленности в лице этого крупного, пламенного борца с сильной волей, с большим чутьем при выборе нужных людей, без колебания шедшего на ломку всего того, что могло мешать процветанию Союза Советов, зажигавшего своих сотрудников энтузиазмом работы и создававшего вокруг себя атмосферу настоящей дружной деловитости.

Н. М. ФЕДОРОВСКИЙ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И НАУКА

Для того чтобы ознакомить хозяйственников и Высший совет народного хозяйства в целом с работами научно-технических институтов, мы устроили выставку достижений научно-технического отдела. В огромных витринах моделях, в ряде диаграмм, цифр и образцов были показаны достижения наших исследовательских институтов их реальная помощь промышленности.

Однажды вечером я был вызван на заседание Ф. Э. Дзержинскому. Заседание затянулось и кончилось в час ночи.

Товарищ Кацнельсон, заведующий одним из управлений ВСНХ, незадолго до этого побывавший на выставке подробно ее осмотревший, отвел меня в сторону и сказал:

– Приглашайте же скорее Феликса Эдмундовича.

Я послушался его совета.

Немного поколебавшись, Дзержинский ответил, что заедет на другой день в три часа.

Действительно, на другой день, в воскресенье, в три часа дня он приехал вместе с членами президиума и некоторыми ответственными работниками. Мы обошли всю выставку, особенно подробно останавливаясь перед экспонатами, показывающими достижения, вошедшие уже в промышленную практику.

«У нас нет отрыва от промышленности – вот о чем кричали каждая витрина и каждый экспонат, – но если нас знает промышленность, то очень мало знает нас президиум ВСНХ».

Когда в конце осмотра я формулировал этот напрашивающийся сам собой вывод, Дзержинский усмехнулся и напал на нас:

– Вы сами виноваты, что вас не знает президиум! Впрочем, это дело прошлое: теперь мы узнали вас и обещаем несколько больше питать вас средствами.

Сойдя уже с лестницы и надев пальто, он поблагодарил и еще раз обещал свою поддержку.

– Теперь очередь за институтами, – сказал я на прощание.

– Хорошо, я с удовольствием поеду. Составьте план и условьтесь с товарищем Реденсом (секретарь Ф. Э. Дзержинского. – Н. Ф.) о времени.

Однако времени никак не находилось. Я уехал в Ленинград. Вдруг получаю телеграмму: «Завтра тов. Дзержинский будет у нас в институте». Сажусь на поезд и в одиннадцать утра подъезжаю к Институту прикладной минералогии почти одновременно с Дзержинским. Согласно обещанию – популяризировать нашу работу – ф. Э. Дзержинский приехал не один: с ним был ряд членов президиума и ответственных работников.

Осматриваем институт и знакомимся с его работами. Энтузиазм молодежи, уверенность в своих силах стариков, весь спаянный единой мыслью и порывом коллектив научных работников производит огромное впечатление на Дзержинского. Особенно поражает его та ужасная обстановка, в которой приходится вести работу: переделанная под лабораторию сырая маленькая комнатка старого купеческого дома с крошечными окнами заполнена чертежниками и инженерами, теряющими зрение от недостатка света.

– Мы хотели построить новый институт, товарищ Дзержинский, где были бы лаборатории и где можно было бы развернуть работу, но почему-то до сих пор не встречали сочувствия… Может быть, вы нам поможете.

– Не обещаю наверное, что мне это удастся, но попробую помочь. Подайте докладную записку и смету, – сказал он, выходя и садясь в автомобиль.

Заседание посвящено НТО и его работе. Доклад делает академик В. Н. Ипатьев, содоклад – член президиума Академии наук Долгов.

Начинаются прения. Большинство выступает за нас, только иногда проскальзывают иронические замечания насчет «чистой науки», «небесной науки» и т. п.

Ф. Э. Дзержинский берет слово и говорит:

– Судя по докладам, которые мы заслушали, судя по тому, что мне самому пришлось видеть в одном институте и на выставке, – их работа непосредственно направлена в огромной своей части на разрешение проблем и задач, которые перед нами становятся на практике. Это не чисто абстрактная наука, которая может быть применима через сто или пятьдесят лет, но та наука, которая уже сейчас находит огромное применение.

Далее Ф. Э. Дзержинский подчеркнул, что эту связь между промышленностью и научно-техническими институтами надо усилить, что усиление этой связи необходимо для дальнейшего развития институтов, для развития трестов, для развития хозяйственной жизни и что нахождение целого ряда форм для этой спайки необходимо. Однако мысль, которая предполагает эту связь в форме присоединения заводов к институтам или институтов заводам и трестам, он считает неправильной.

В заключение Ф. Э. Дзержинский констатирует, что ВСНХ вообще обращал недостаточно внимания на работу институтов.

– В настоящее же время, – подчеркивает он, – вопросы науки и введение новых методов становятся для наших хозяйственных органов уже в порядок дня… И совершенно не случайно то, что этот вопрос поставлен во всю широту в порядок дня президиума.

В этой небольшой речи были так хорошо подчеркнуты все наши стремления и так верно указаны опасности нашего пути! Однако некоторые члены президиума выразили сомнение – стоит ли принимать резолюцию, одобряющую деятельность НТО.

Дзержинский вспыхнул:

– Я, конечно, профан в научных вопросах, но все-таки я был в институтах и видел их работу. Для меня та маленькая частица, которую я видел, то, что мы заслушали и что никем не опровергнуто, целый ряд работ, которые имеют и могут иметь колоссальное значение, говорят за то, что эти институты и та работа, которая была проделана, имеют огромную ценность. Пришло время, когда работу эту надо выявить, использовать и всемерно поддержать.

Однажды, рассказывая Феликсу Эдмундовичу о наших достижениях в области металлургии, я сообщил:

– К сожалению, все наши работы производятся в Ленинграде, а вам, как председателю Главметалла, было бы интересно посмотреть их.

– Иу что же… В ближайшие дни я как раз собираюсь в Ленинград: хочу посмотреть Волховстрой, можно будет осмотреть и ваши лаборатории.

Мы приехали в Ленинград. На Волховстрой ехать надо было на дрезинах.

– Может быть, лучше взять паровоз и поехать с ним? – спросил Реденс Беленького.

– Надо пойти спросить Старика.

– Ни за что не согласится. Знаешь, как он не любит паровозов, отдельных поездов. Наверняка намылит голову, чтобы даже не обращались к нему с подобными вопросами.

– Ну, придется тащиться на дрезине.

Реденс махнул рукой, и мы пошли садиться.

В большой комнате – конторе Волховстроя – нас познакомили с общим планом строительства. По отдельным чертежам просмотрели все схемы, а затем отправились лазить по плотине и шлюзам. Громада цемента, бетона, лесов, балок – все это было как бы воплощением великого строительства Союза и произвело на всех нас большое впечатление.

Дзержинский интересовался, сколько стоит нам этот опыт строительства.

– Скажите, – в упор спрашивал он инженера Графтио, – если бы теперь нам нужно было строить Волховстрой с учетом всего опыта, то на сколько это стоило бы дешевле?

Графтио молчал, как бы раздумывая, и переминался с ноги на ногу.

– Ну, как вы думаете, процентов на шестьдесят дешевле стоило бы?

– Шестьдесят не шестьдесят, но процентов на сорок.

– А как же вы думаете амортизировать? Неужели будете ставить действительную стоимость сооружения в счет потребителям энергии?

– Будем ставить действительную стоимость.

– Правильно ли это будет?

Закипел спор.

Феликс Эдмундович со свойственной ему воспламеняемостью доказывал, что необходимо вести линию на снижение себестоимости, а следовательно, находить источники покрытия расходов где-нибудь в другом месте.

После бесконечного количества лестниц, ступенек, по которым мы ходили вверх и вниз, мы вышли наконец к станции. Дзержинский улыбнулся и сказал:

– Ведь вот доктора совсем запретили мне даже на третий этаж подниматься по лестнице, а сколько я исходил здесь, и ничего.

Мы поехали обратно.

В Ленинграде успели осмотреть еще горно-металлургическую лабораторию. Обошли ее помещение, побывали в огромном машинном зале, заглянули в металлургическую, где производилась опытная плавка различных сплавов.

Научные работники толпились, с интересом вглядываясь в высокую фигуру легендарного для них Дзержанского, который внимательно расспрашивал о значение каждой работы и приборов для практических задач про мышленности.

В этот же вечер он делал доклад в Деловом клубе, где между прочим сказал:

– Управление нашей промышленности действительно сочетается из двух элементов; широкой рабочей массы техники знания… В деле подготовки технических сил, в деле единения техники и пролетарской воли мы должны – хотя процесс в этом направлении, повторяю, идет еще многое и многое сделать.

Когда все элементы, от которых зависит успех дела, будут гармонически спаяны, мы легко осуществим то, чтс для многих может казаться сейчас мечтой: мы достигнем в области техники большего, чем достигли капиталистические страны… Сейчас, когда мы в общем и целом достигаем почти полного использования того, что нам досталось от старого, когда перед нами стоит вопрос о создании нового, мы можем и должны использовать последнее слово науки. Я должен здесь к чести советской научной мысли сказать, что III съезд Советов, отметивший значение наших научных институтов, не ошибся. Действительно, русские изобретения и русская техническая мысль стоят очень высоко; им надо создать такие условия, в которых они могли бы свободно развиваться…

Ф. Э. Дзержинский был одним из немногих ответственных партийных товарищей, которые близко познакомились с работами наших научных институтов, лично видели результаты этих работ, а также и самих работников.

Почувствовав заложенный в них энтузиазм и энергию, он крепко схватился за этот мощный рычаг для продвижения вперед социалистической промышленности. Конечно, задачи сегодняшнего дня властно требовали внимания и всего времени, однако он находил возможность уделить часть своих занятий вопросам организации науки. О поддержании науки он говорил на XIV партийной конференции, на III Всесоюзном съезде Советов.

На заседании в Совете Труда и Обороны, когда защищалась смета одного из научно-промышленных институтов, Феликс Эдмундович сказал:

– Пора же наконец нам обратить внимание на науку, которая подходит так близко к строительству промышленности и дает нам возможность работать, имея необходимые средства…

На реплику представителя Наркомфина, что один из институтов просит присвоить ему имя Ленина, очевидно желая этим путем достать себе побольше денег, Дзержинский, вспылив, заявил:

– Да! Но он вполне достоин носить это имя!

Весной я как-то пришел в приемную Ф. Э. Дзержинского и встретил его выходящим из кабинета.

– Ну что, – обратился он ко мне, – я, кажется, проиграл пари?

– Какое пари? – спросил я.

– А я держал пари о том, свяжется ли за этот год наука с промышленностью близко или нет. Я утверждал, что «да»… Год уже проходит; боюсь, что проиграл.

– Нет, не проиграли, товарищ Дзержинский. Я вам пришлю резолюцию по целому ряду докладов перед представителями промышленности, и вы увидите, что вы выиграли.

– А меня берет сомнение.

– Когда же можно к вам прийти?

– Знаете, я страшно занят – ни минуты свободной. Еду на две недели в отпуск, пожелайте мне счастливого пути, а когда я приеду, давайте увидимся.

Песле поездки в Крым Дзержинский хотел объехать горные районы Украины, Северного Кавказа, Азербайджана и другие. Я написал ему записку с просьбой взять и меня в поездку, чтобы в дороге, на свободе, решить все наболевшие вопросы.

Получил от него ответ: «Столько у меня было дела, что я не успел с вами переговорить. Я очень рад, что вы согласились работать в Горном управлении. Это, безусловно, сблизит науку с практикой. Мы, к сожалению, не нашли путей, достаточных для необходимой увязки; между тем без использования науки в практике мы никак не сможем справиться с задачей. Я буду очень рад, если вы сможете поехать со мной. Ваш Дзержинский. 17.IV.1926 г.».

К сожалению, Ф. Э. Дзержинский дальше Харькова не мог уехать (трудное положение металлопромышленности, которым он занялся вплотную, требовало его участия в ряде совещаний и заседаний), а я уехал один на Северный Кавказ.

Здесь, в одном из ущелий, на разведках свинцовых руд я услышал потрясающую весть о смерти Феликса Эдмундовича Дзержинского. В первый момент ум отказывался верить случившемуся. Как-то само представление о смерти не подходило к такой кипучей и жизненной натуре. Тяжело было возвращаться в Москву, где сошел в могилу человек, подошедший так близко к нам – работникам в сфере организации науки и техники.

А. Л. МИЛЮКОВ С Ф. Э. ДЗЕРЖИНСКИМ НА ЮГЕ

Когда Феликс Эдмундович принял руководство над Главметаллом в роли председателя правления, будучи одновременно председателем ВСНХ СССР, мы, все ответственные работники Главметалла, подошли к нему несколько настороженно: мы знали его, с одной стороны, как председателя ГПУ, который, как нам казалось, должен по самой этой своей роли ничего не принимать без проверки, а с другой стороны, мы его знали наркомом путей сообщения в качестве резкого критика всей деятельности Главметалла.

Однако уже первые его шаги по совместной с нами работе показали, насколько ошибочно было наше о нем представление. Отсутствие всякой предвзятости, пытливо-вдумчивое ознакомление со всеми деталями вопроса и готовность пересмотреть свои мнения и взгляды, доверие к нашему опыту и знаниям, поразительная скромность при обсуждении с нами отдельных специальных вопросов – вот черты его личности, которые стали нам ясны с первых же дней и которые определяли в дальнейшем наше отношение к Феликсу Эдмундовичу. Мы в нем видели старшего товарища по работе, вдумчиво изучавшего все стороны металлопромышленности, руководившего и направлявшего нашу работу.

Дзержинский всегда своевременно ставил хотя и трудные, но четко и конкретно выраженные задачи по разработке отдельных вопросов нашей регулирующей деятельности и лично руководил выполнением этих заданий.

Трудно охватить все особенности его руководства Главметаллом, и приведенная здесь характеристика его метода работы, конечно, далеко не полна, но сам по себе такой подход к делу кроме глубокого личного уважения к Феликсу Эдмундовичу создал атмосферу живого дела и укрепил в нас чувство большой ответственности за вносимые предложения и выводы.

В последний год жизни Дзержинского мне представился случай особенно близко наблюдать его деятельность и быть в составе его ближайших сотрудников.

В апреле комиссия В. И. Межлаука окончила свою работу по обследованию Югостали и представила свои выводы и предложения правительству, которое, по заслушании этого доклада, поручило Феликсу Эдмундовичу на месте проверить, как проводятся правлением Югостали директивы комиссии. Я был откомандирован Главметаллом на юг в распоряжение Ф. Э. Дзержинского.

Чрезвычайно сложная задача стояла перед Феликсом Эдмундовичем по Югостали. Мы знали по работе комиссии, насколько слабо в организационном отношении подготовлена Югосталь к проведению преподанных ей директив. В первый же день Дзержинский на организационном совещании совместно с правлением Югостали резко и с присущей ему ясностью и четкостью поставил вопрос о задачах своей работы. Он сказал приблизительно следующее: «Мы не приехали с тем, чтобы заменить в чем-либо правление Югостали; правление должно знать, что на нем лежит полная ответственность за ведение хозяйства, но мы должны построить свою работу так, чтобы помочь правлению и ускорить осуществление тех мероприятий, которые были намечены комиссией товарища Межлаука и предуказаны правительством».

У нас много говорят и думают о «системе контроля над исполнением», но никакая «система» контроля не обеспечит качество выполнения. В секретариате Дзержинским, конечно, прекрасно была поставлена эта система, и сроки исполнения были обеспечены, но метод работы Феликса Эдмундовича был таков, что кроме сроков было гарантировано и качество. Феликс Эдмундович лично и непосредственно участвовал в работе по каждому заданию. Всем хорошо памятны коротенькие, на маленьком клочке бумажки, «записки» Дзержинского. Эти записки, всегда адресованные «лично» и потому обязывавшие к особому вниманию (так как и ответ по ним докладывался лично), всегда заостряли вопрос так, что углубленная разработка и ответственное решение были обеспечены.

На другой же день по приезде в Харьков я получил такую записку (привожу текстуально):

Доклад по этому вопросу был назначен в кабинете в харьковском ГПУ в 9 часов вечера; я был принят точно в назначенный час (пунктуальность Феликса Эдмундовича широко известна нам всем) и имел с ним беседу в продолжение двух часов.

В этой беседе очень характерны были для всей личности Дзержинского два его замечания: после подробного рассмотрения моего доклада в СТО о положении Югостали Феликс Эдмундович сделал мне упрек, что некоторые стороны (речь шла о себестоимости) остались недостаточно освещенными и что он чувствует, что они намеренно оставлены в тени. В ответ на мое заявление, что я не хотел ставить все точки над «и» в докладе правительству, так как это значило бы подводить под удар ВСНХ, Феликс Эдмундович сказал: «Мы не должны скрывать своих ошибок, мы обязаны представить правительству совершенно ясную картину положения; если же в этих ошибках повинны и мы как ВСНХ, то тем более я не хочу и не могу что-либо замалчивать перед правительством, мы должны быть совершенно искренни».

Второе замечание поразило меня своей неожиданностью; в конце беседы он сказал: «Мы должны наладить дело в Югостали и вывести ее на дорогу, имейте в виду, что если бы я не справился с этой задачей и если бы у Югостали до конца года произошел опять где-нибудь прорыв, то я не смогу оставаться в ВСНХ – это для меня вопрос решенный». Фраза эта была сказана с таким волнением, что недооценивать ее значения было нельзя: это не был вопрос ведомственного или личного самолюбия, это был крик души, болевшей за недочеты нашего хозяйничанья…

Последняя памятная встреча моя с Феликсом Эдмундовичем была в Москве за три недели до его смерти по делам Югостали, когда нужно было реализовать одно из решений СТО по финансированию и была под угрозой выдача зарплаты.

В. И. Межлаук был в отпуске, Дзержинский был также в кратковременном официальном отпуске, но мне было известно, что он занят подготовкой к докладу… и лишь изредка бывает в Москве, у себя на Лубянке. Я пошел к Ю. Л. Пятакову, прося его содействия (нужно было лично переговорить с Брюхановым103). Пятаков, однако, заявил, что Феликс Эдмундович в Москве, и поручил своему секретарю передать секретарю Дзержинского, что в Югостали опять осложнения с зарплатой.

Несколько минут спустя меня вызвал к телефону Дзержинский и спросил, в чем дело. Я кратко передал, что особо тревожного ничего нет, что нужен личный разговор с Брюхановым, о чем я и просил Пятакова, и что беспокоить Феликса Эдмундовича я не хотел, и в этом нет надобности. Все-таки он пожелал выслушать обо всем лично и просил к нему приехать немедленно.

Чрезвычайно характерно все, что дальше произошло. Быстро соединившись с Брюхановым по прямому телефону, Феликс Эдмундович вел разговор в следующих выражениях: «Мы опять прибегаем к вашей помощи, Николай Павлович. Уж не откажите, пожалуйста, нас выручить» и т. д. Сговаривается с ним, получаст его согласие и узнает, что тот соответствующее распоряжение немедленно отдает…

Казалось бы, этим для Дзержинского как наркома можно было и ограничить свое содействие мне, а остальное – «техника». Я так и сказал, что остальное я сделаю сам с Казацким. Но Феликс Эдмундович хотел быть уверенным, что дело будет сделано твердо. И он сам стал звонить Казацкому, но последнего по телефону добиться трудно. Проходит пол-часа, пока удается наконец узнать, что Казацкого нет, причем Феликс Эдмундович лично сам разыскивал его по всем трем телефонам – ГПУ, прямому и городскому. И только когда наконец разыскали Казацкого, я переговорил с ним и доложил Дзержинскому, что все будет сделано, он счел дело законченным.

В этот раз я пробыл у него часа полтора: с доклада о Югостали перешли на злободневный тогда вопрос реорганизации ВСНХ, и я имел случай лишний раз убедиться, насколько напряженно работала мысль Феликса Эдмундовича в поисках правильных форм организации, насколько мучительно было для него сознавать, что всей его энергии, всех его сил и дум все же недостаточно, чтобы дело организации промышленности шло гладко, что препятствия к этому сложны и многообразны, и победить их не в средствах104 одного человека.

Заканчивая эти воспоминания, не могу не отметить то особое значение личности Феликса Эдмундовича для… нас, специалистов, которое так остро было осознано всеми при жизни и особенно ярко, когда его но стало. В нем мы потеряли не только крупного государственного деятеля, широко понимавшего и проводившего в жизнь идею предоставления специалистам широкой самостоятельности, без чего невозможно выявление творческой инициативы; в нем мы потеряли также личность, которая по своей значимости, по тому глубокому уважению, каким он был окружен со стороны всех его знавших, по тому авторитету и эрудиции, какими он обладал, являлась вождем промышленности, и, что важнее, вождем, признанным и нами, специалистами, вождем, за которым шли с верой в правильность указываемого им пути, ибо он умел зажигать своих соратников, и мы, специалисты, не оставались к этому глухи…

Д. Ф. СВЕРЧКОВ НА ТРАНСПОРТЕ

Высокий, худой, в солдатской шинели и картузе, в гимнастерке и сапогах, с толстым потертым портфелем в руках, спешащий и торопливо отвечающий на приветствия – таким помнят Ф. Э. Дзержинского тысячи людей, которым пришлось видеть его мельком.

Вдумчивый, с глубокими серыми глазами, изможденным от переутомления лицом, слегка надтреснутым слабым голосом, застенчивый, заботливый о других и никогда не говорящий о себе, вникающий во все подробности самого сложного дела, берущий на себя самую тяжелую работу, схватывающий на лету суть самого трудного вопроса, внимательно выслушивающий доклады и вдруг вставляющий остроумное замечание, оживляющее сухие цифры, – таким он жив в памяти тех, кто был его сотрудником.

Революция гордится многими героями. Но среди них исключительное место занял он, ушедший с боевого поста, на который стал 17 лет от роду и на котором оставался 32 года, до последней минуты своей жизни…

Ф. Э. Дзержинский неповторяем. Его создала свирепая эпоха русского самодержавия, его закалила царская каторга, его освободила из тюремного каземата революция, отдавшая после Октября 1917 года в его руки меч защиты Советской власти, доверявшая ему самые ответственные и трудные посты…

Мы, знавшие Ф. Э. Дзержинского в последние годы, уже после Октябрьской революции, понимаем, в чем заключался секрет его успеха. Феликс Эдмундович до самого последнего часа своей жизни оставался таким же, каким был всегда. До последних дней незнакомые с ним люди, шедшие к нему с недоверием и страхом, выходили от него полные обаяния этого исключительно чуткого человека, готовые беспрекословно подчиняться его указаниям и чувствуя искреннее к нему расположение.

Я был свидетелем бесед Феликса Эдмундовича с железнодорожными рабочими в Сибири в начале 1922 года. Они приходили к нему с протестами против ничтожной зарплаты и против казавшихся им непосильными требований производственной программы. И несколько минут разговора было достаточно, чтобы личные интересы их совсем исчезли из поля зрения и чтобы они превратились незаметно для самих себя в его собеседников, занятых вместе с ним одной задачей – как при нищенской заработной плате и полуразрушенных орудиях производства осуществить в наискорейший срок задания, как их даже увеличить в той или иной части…

Как-то раз, в январе 1922 года, в Сибири мы обсуждали вопрос о борьбе со взяточничеством. Феликс Эдмундович вдруг призадумался, потом улыбнулся и сказал:

– А знаете, я раз тоже дал взятку… Было это в 1912 году, когда я, после побега из Сибири, работал нелегально в Варшаве. Охотились тогда за нами, но все сходило благополучно. Местожительства постоянного у меня не было, приходилось шататься по ночевкам. Однажды я шел по улице, и под мышкой и в карманах у меня были свертки прокламаций. На мне была надета накидка, вроде морской. Под ней очень удобно скрывать ношу. Вдруг на одной из глухих улиц меня сразу под рука подхватывают два шпика. «Идем в полицию для удостоверения личности»…

По тому, как они это сделали, я понял, что они не знают, кто я, и специально за мной не охотились. Весь мой капитал состоял из двух золотых пятирублевиков. Я вынул один и украдкой показываю его правому шпику. Тот кивнул головой, но показал глазами на левого. Тогда я молча показываю пятирублевик левому. А тот кивает на правого. Подошли мы к большому дому с воротами, я вхожу в ворота вместе с ними и, держа в каждой руке по золотому, протягиваю из-под накидки правой рукой монету левому шпику, а левой рукой – правому. Взяли оба, а я повернулся и ушел…

Мне пришлось работать с Феликсом Эдмундовичем в Народном комиссариате путей сообщения. Впервые я узнал его, когда он приехал в конце 1921 года в Сибирь с особыми полномочиями от ВЦИК и Совета Труда и Обороны для организации вывоза семенного и продовольственного хлеба в голодное Поволжье.

Я встретил его с докладом о положении Омской дороги, комиссаром которой я был в то время. Он выслушал меня внимательно, задал целый ряд вопросов, а когда я попросил у него указаний, то он ответил:

– Вы напрасно думаете, что я могу давать вам указания. Я приехал знакомиться с транспортом и буду сам спрашивать указаний по целому ряду вопросов, в которых еще очень плохо разбираюсь.

Впоследствии он говорил мне, как мпого дало ему пребывание в Сибири в этом отношении, что он возвращается в Москву, получив значительное знакомство с железнодорожным хозяйством, и будет чувствовать себя в НКПС в этой области гораздо тверже, чем раньше.

В Сибирь Феликс Эдмундович приехал больным. Врачи требовали строгого выполнения диеты. Заботы об этом взял на себя сотрудник товарища Дзержинского по ВЧК. Однажды, когда я сидел вдвоем с Феликсом Эдмундовичем в его вагоне, товарищ принес ему стакан молока. Феликс Эдмундович смутился до последней степени… Ов смотрел на молоко как на совершенно недопустимую роскошь, как на непозволительное излишество в тяжелых условиях жизни того времени.

Белогвардейцы и буржуазия сосредоточили на Дзержинском самую бешеную ненависть. В заграничных газетах и журналах на него возводили самые чудовищные обвинения. Но ни один даже из самых заклятых врагов и ненавистников никогда не упрекнул его в каких-либо излишествах, не заподозрил его в отсутствии честности.

Отличительной чертой Феликса Эдмундовича была его доброта. Те, кому не приходилось встречать Феликса Эдмундовича, не хотели верить этому. Беспощадный к себе, он был полон заботливости и внимания к другим. Непримиримый враг врагов революции, он был ближайшим другом всех, кто работал для укрепления Советской власти, кто принадлежал к трудовому населению… Но и по отношению к врагам Советской власти он был справедлив. Достаточно было намека на надежду к исправлению, чтобы он щадил человека и ставил его в условия, которые могли бы помочь ему сделаться полезным гражданином Советского государства.

Сохраняя от разрушения во время гражданской войны и внутренних заговоров и волнений народные богатства всеми своими силами, всей мощью созданного им аппарата ВЧК-ГПУ, Ф. Э. Дзержинский с переходом к мирному строительству был направлен на работу в самые важные и самые трудные и сложные отрасли нашего хозяйства: на транспорт и потом, когда дело восстановления путей сообщения стало на твердую почву, в Высший совет народного хозяйства (ВСНХ).

Ф. Э. Дзержинский – народный комиссар путей сообщения. Многие при назначении его на этот пост кривили губы скептической усмешкой и говорили: «А разве он инженер? Что он понимает в железных дорогах?»

Но Ф. Э. Дзержинский прежде всего поставил целью дать возможность работать в свободных условиях специалистам транспорта, а сам взялся за разрешение главнейшей задачи: увязать транспорт со всей нашей промышленностью и сельским хозяйством, поставить его развитие в соответствие с требованиями, возлагаемыми на него страной, сделать так, чтобы все хозяйственники относились к транспорту не как к посторонней им организации, а как к своей, от которой зависят и их собственные успехи. Теперь эта мысль кажется такой простой и очевидной. Но эта ее простота и является одним из доказательств ее гениальности…

Уйдя в 1924 году из НКПС в ВСНХ, Феликс Эдмундович не порвал связи с транспортом. Впрочем, он нигде и никогда не был представителем какого-либо ведомства и, наоборот, всюду и всегда руководствовался интересами всего СССР, хотя бы они и шли вразрез с узкими интересами того комиссариата, во главе которого он стоял…

Но на всех постах, при всех обстоятельствах Ф. Э. Дзержинский ни на секунду не забывал, что он является членом Всесоюзной Коммунистической партии, и указания партийных организаций были для него непреклонным законом.

Его требования по отношению к членам партии были гораздо более строгими, чем к беспартийным.

Я помню, как в Сибири во время острого кризиса с топливом он был озабочен выработкой точных норм расхода угля на маневровые паровозы. Вычисления, сделанные инженерами, его не удовлетворяли. Как раз ко мне обратился один из членов Омского учкпрофсожа, машинист по профессии, с предложением проверить на практике эти нормы. Он сел на паровоз и производил в Омском узле маневровую работу в течение почти 48 часов беспрерывно, тщательно отмечая расход топлива и принимая все меры к его экономии. Полученные им данные опровергли все теоретические вычисления в этой области. Топлива, как выяснилось, требовалось гораздо меньше, чем проектировалось по норме.

Я сообщил товарищу Дзержинскому. Он крайне заинтересовался и рассказал об этом на общем собрании железнодорожников, работавших на Омской железной дороге и в Сибирском округе путей сообщения. Цифры этого доклада легли в основу новых вычислений норм расхода топлива. А когда я спросил Феликса Эдмундовича, не находит ли он нужным чем-нибудь вознаградить этого товарища за бессменную двухсуточную добровольную работу, хотя бы путем издания специального приказа, он спросил:

– А он партийный?

Я ответил утвердительно.

– Тогда ничего не нужно. Он исполнил свой партийный долг.

Он ненавидел похвальбу и фантазерство. Помню, как после моего доклада о положении и работе Петроградского округа путей сообщения, когда я изложил ему главные неурядицы и плохие стороны работы округа, он, улыбаясь, сказал:

– Хотя вы и похожи на унтер-офицерскую вдову, которая сама себя секла, но доклад ваш построен вполне правильно. Останавливаться сейчас на тех работах, которые идут хорошо, не надо. Справляетесь, и ладно. Говорите мне пока только о тех вопросах и недохватках, которые требуют моего вмешательства. И хорошо, что не скрываете, а сами выдвигаете в первую голову ваши ошибки и недочеты.

Он был полон сам и заражал всех исключительной бодростью и неутомимостью и безграничной верой в творческие силы рабочего класса. Разговор с ним был равносилен хорошему отдыху. После встречи с Ф. Э. Дзержинским появлялась вдесятеро большая энергия для работы и казались легче преодолимыми те огромнейшие трудности, которые стояли кругом на пути к восстановлению нашего хозяйства.

Огромное значение в революции Ф. Э. Дзержинского еще больше подчеркивалось его исключительной скромностью. Он никогда не говорил о себе. И только во время его последней речи у него вырвались слова: «Я не щажу себя никогда».

В. И. МЕЖЛАУК ЛЕНИНСКИЙ СТИЛЬ РАБОТЫ

Пять лет проработал Феликс Эдмундович Дзержинский над решением хозяйственных проблем и все пять лет не переставал работать над собой, превратившись пз энергичного организатора, которому партия поручила в ударном порядке вывести из неслыханной разрухи почти остановившиеся железные дороги, в крупнейшего практика-экономиста партии. Он соединял в себе беспримерную преданность пролетарской революции, энергию и умение заражать своим энтузиазмом не только своих помощников, но всю партию, весь рабочий класс с изумительным знанием народного хозяйства. Это позволило Феликсу Эдмундовичу дать партии такие постановки экономических проблем, которые при своем решении двигали хозяйство страны колоссальными шагами вперед.

Каким путем достиг этого Феликс Эдмундович, каким путем учил нас работать?

Его методы – скромность, высшая требовательность к себе, величайшая добросовестность в обращении с каждой цифрой, с каждым фактом, тщательная проверка, никаких попыток самооправдания в ошибках и беспощадный анализ действительности, вскрытие всех язв для их излечения.

Не было случая, чтобы Феликс Эдмундович стеснялся спрашивать у любого товарища объяснения того, что было ему неизвестно и непонятно.

На железной дороге, где технические термины и детали встречаются в большом изобилии и специфическая структура хозяйства требует их знания, Феликс Эдмундович расспрашивал и учился до тех пор, пока не понял ее совершенно точно, настолько, что в состоянии был провести коренную реформу организации железных дорог. Каждое свое мероприятие он проверял предварительно, согласовывал, учитывал мнение всех работников от мала до велика. Это позволяло ему втягивать в работу громадный круг людей, воспитывать инициативу скромных работников, которых он привлекал непосредственно к себе, перепрыгивая через десяток ступеней бюрократической иерархии.

Добросовестность Феликса Эдмундовича была исключительной. Каждый доклад или цифровую справку он изучал вплоть до проверки правильности выведенных итогов или процентов, сверял цифры из разных источников. Обычное прежде, да и сейчас не выведшееся еще обыкновение делать работу на глазок заставило его прибегать к требованию тончайшего анализа. «Средние цифры», скрывающие за собой успехи одних и промахи других, именно поэтому были величайшим врагом Феликса Эдмундовича. Особую щепетильность в точности данных он проявлял тогда, когда па основании этих цифр испрашивались партийные или советские директивы.

Доклад Феликса Эдмундовича о металлопромышленности на XIV партконференции и доклад о промышленности на III съезде Советов заставили ВСНХ и Главметалл сверху донизу осмотреться и проанализировать по два-три раза все данные, которые в этих работах Феликса Эдмундовича встречаются. Проверив, изучив и обобщив цифры, Феликс Эдмундович делал выводы, не щадя ведомственного самолюбия, не боясь самым решительным образом бичевать недочеты в деле, за которое он нес ответственность, не различая ни своих друзей, ни ближайших помощников от всех других виноватых. Ссылка на «объективные условия» им отвеогалась. Кипучая энергия самого Феликса Эдмундовича была для него лучшим доказательством, что субъективными усилиями изменяются объективные условия. Недаром даже в своей последней речи, ставшей для него роковой, он вскрывал недочеты в работе металлопромышленности, всегда бывшей для него особенно близкой.

Уверенный в правильности своих выводов после тщательной их подготовки, Феликс Эдмундович проводил их с настойчивостью и силой, не отступающей ни перед какими препятствиями одинаково и в больших и в малых вопросах. И едва ли удастся насчитать много случаев, когда партия и правительство находили их ошибочными. Это объясняется тем, что Феликс Эдмундович никогда не подходил к решению вопросов с узковедомственной точки зрения. И на транспорте и в промышленности он считал себя (и требовал того же от всех своих помощников) представителем правительства, направляющим данную отрасль в интересах укрепления социалистического строительства, а не представителем интересов транспорта или промышленности перед правительством. В момент проведения денежной реформы он, как нарком пути, категорически требовал не денег от правительства, а сокращения расходов, экономии на транспорте.

Именно этим объясняется тот успех, с которым проходили кампании по поднятым им вопросам – снижение себестоимости, повышение производительности труда, режим экономии. Партия могла целиком поддерживать предложения Дзержинского, ибо это были партийные предложения.

Вечно кипящий, вечно готовый к работе даже в момент усталости от напряженной борьбы, самый скромный в своей личной жизни, ненавидящий все ходульное и отзывающееся красивым жестом, Феликс Эдмундович умел привлечь к себе всех работников, умел организовать, умел создавать нужную обстановку для того темпа работы, который был у него самого, умел воспитывать в хозяйственных работниках настоящих членов партии, умел передавать свой оптимизм и энергию специалистам.

Он был настоящим ленинцем – ленинцем не на словах, а на деле, осуществлявшим социалистическое строительство и ни на минуту не забывавшим о конкретных его условиях в нашей стране.

И. М. ГУБКИН ДЕЯТЕЛЬ КРУПНЕЙШЕГО МАСШТАБА

С Феликсом Эдмундовичем Дзержинским у меня была встречи исключительно делового характера. Мне приходилось с ним беседовать по вопросам труда, топлива, в частности по вопросам нефти.

При Ф. Э. Дзержинском встал вопрос о необходимости полной реорганизации Геолкома.105 Тогда Геолком представлял собою учреждение обособленное, замкнутое, оторванное от задач социалистического строительства и наметившихся в те годы великих задач индустриализации страны.

Геологическую службу нужно было повернуть лицом к делу социалистического преобразования народного хозяйства Союза. Феликс Эдмундович шел нам в этом отношении навстречу. При нем возникла идея такого учета запасов полезных ископаемых, который мог быть положен в основу великого проектирования. Теперь эта идея нашла определенное законодательное воплощение. Сейчас от организаций, проектирующих горнорудное предприятие, требуется осведомленность об обеспеченности такого предприятия запасами высокого качества.

Беседуя с Ф. Э. Дзержинским, я забывал, что передо мной сидит деятель крупного масштаба, играющий огромную роль в построении нового общества. Между ним и мною устанавливались товарищеские отношения. Во время бесед с Феликсом Эдмундовичем через несколько минут после начала разговора чувствовалось, что с этим человеком можно смело говорить обо всем, что поможет делу.

Вместе с тем каждый, кому приходилось иметь деловые отношения с Ф. Э. Дзержинским, знал, что никаких необоснованных уступок и поблажек он не сделает, потому что все вопросы он решал в интересах того великого дела, которому служил всю жизнь.

Если нужна была помощь в каком-нибудь справедливом деле – всегда можно было смело идти к Ф. Э. Дзержинскому. Я и другие хорошо знали, что такая помощь будет оказана.