О ком молчит Вереск. Вторая часть + бонус

Глава 2

Я не была здесь с момента моего побега. Когда-то этот дом казался мне ненавистным, отвратительным, мерзким, а сейчас чем ближе мы подъезжали, тем сильнее билось мое сердце. Тем больнее оно дергалось в груди.

Нет, Мами, ты не права. Дом – это важная частичка памяти. Ее физический образ, ее воплощение с ожившими запахами, звуками, голосами. У дома есть душа. Она хранит, намного больше, чем фотографии. Дом всегда полон призраками счастья и горя, любви и смерти. Дом – это живой организм, способный ранить и исцелять. И боль становится сильнее, перестает быть фантомной, ее можно потрогать пальцами, как вырезанные на дереве буквы В и С, затянувшиеся светлой корой, но оставшиеся там навечно. Я провела по ним пальцами, закрывая глаза и вспоминая, как он вырезал их ножом у меня на глазах. Увидела, как раскачивается длинная ветка, на которой на какие-то мгновения возник образ черноволосого парня, играющего на гитаре для девочки, выглядывающей в окно. У нее восторженные глаза, и она до безумия влюблена в своего ночного музыканта. Настолько влюблена, что могла принять нож вместо него и получить удары плетью. И ее любовь бессмертна, как сама музыка. Она все еще живет в ней вместе с ненавистью. Вплелась в ее медовые волосы, растворилась в глазах и разъела ей сердце.

А сейчас она смотрит моими глазами снизу и чувствует, как больно сжимается ее сердце, как невыносимо тянет туда, в прошлое, где все было можно…Там, где Вереск смеется и прячется за деревьями от Паука.

– Мама!

Голос сына вырвал из оцепенения, и я обернулась, вынуждая себя улыбнуться.

– Мам, а ты говорила, здесь развалины. Смотри, все уцелело. Отец показал мне конюшни, веревочные лестницы, старую беседку. И еще кое-что. Пойдем.

– Куда?

Я засмотрелась на него, залюбовалась им с щемящим сердцем и ощущением, что вот-вот разрыдаюсь. Потому что похож. Потому что невероятно, немыслимо похож. Как будто только что слез с ветки того самого дерева.

– Что такое, мам? Ты плачешь?

– Нет, – обняла его и спрятала лицо у него на груди, – я просто очень сильно люблю тебя.

– И я тебя люблю. Идем. Давай же… быстрее.

Я позволила себя увлечь в глубь заросшего сада, но чем ближе мы подходили, тем тяжелее становилось дышать. Весь сад, вся его огромная площадь заросла вереском. Он колыхался от ветра сиреневыми волнами, как будто там бушует фантастическое море.

– Эти цветы… они так похожи на твои глаза.

Вздрогнула и обернулась к сыну. Он с восхищением смотрел на вереск.

– Да. Что-то есть.

– Совсем не что-то, – голос Марко раздался совсем близко и разрушил все очарование увиденным. На нем был костюм для верховой езды, и вьющиеся черные волосы развевались на ветру, как и у Чезаре, – когда-то ее так и называли – Вереск.

– Вереск.

Повторил сын, и внутри все закровоточило, захотелось хорошенько тряхнуть Марко.

– Маме подходит, да, очень подходит.

– Но она запретила так ее называть.

– Почему? – искренне удивился Чезаре и сорвал пару колосьев. – Мам, почему?

– Потому что меня зовут Юлия, и я не хочу никаких кличек. Тем более я давно выросла из уменьшительно-ласкательных.

Настойчивым взглядом посмотрела на Марко, и тот меня понял.

– Чертовые сорняки разрослись так, будто их нарочно здесь высадили.

Он выдрал несколько колосьев и швырнул в сторону, прошелся по ним сапогами, втаптывая в землю.

– Так кто покупает этот дом? – спросила и отвернулась от вереска и от собственных воспоминаний.

– Не знаю, какой-то неизвестный человек, у которого очень много денег отстраивать эти развалины. Завтра подпишем документы, и прощай, Палермо. Но у меня для тебя другой сюрприз.

Он присвистнул, и его человек привел к нам трех лошадей.

– Прокатимся? Здесь есть еще одно место, которое стоит посмотреть.

Марко помог мне взобраться на коня, затем сам ловко запрыгнул в седло, невзирая на хромоту, как и Чезаре, с детства приученный к лошадям.

– Окунемся в детство твоей мамы. Здесь недалеко.

***

Да… Марко, конечно, все продумал. Вызвал у меня благоговейный трепет, заставил расплакаться, когда я оказалась в своей детской, которую давно перестроили нынешние хозяева, когда спустилась в сад и смотрела на окна, увитые декоративными розами.

Мой муж договорился с владельцами поместья о нашем визите. Хозяев не было. Они оставили ключи и приказали управляющему нас впустить. Еще бы они отказали капо ди Мартелли. Никто бы не посмел. Да, Марко был нежным мужем, чутким отцом, но он был жестоким капо, перед которым дрожали подчиненные и члены клана… Но я не вникала в его мир. Он меня не касался. И, нет, это не попытка спрятать голову в песок, как страус, это полное принятие своего выбора жить в этом мире. И я знала, что рано или поздно место Марко может занять мой сын. И я хотела этого… когда-нибудь, когда настоящий отец Чезаре появится, если это произойдёт, он столкнется с сильным, крепким и влиятельным человеком. Человеком, который будет стоять во главе семьи Мартелли вместо предателя, который был фальшивым мужем и не стал отцом.

Пока Марко водил Чезаре по дому, я зашла в свою комнату, распахнула настежь окно, выглядывая в сад. Как же сладко и больно внутри. Руки дрожат, прикасаясь к цветам, к оконной раме и к прошлому…

«– Ты чего там возишься, малая? Давай перелазь!

Легко сказать, когда в тебе метр пятьдесят роста, а ограда два метра. Кое-как я забралась наверх, цепляясь за ветки виноградника, а спрыгнуть не могла. Так и топталась наверху, глядя на задранное ко мне лицо Паука.

– Прыгай!

– Я высоты боюсь!

– Я поймаю!

– А если нет?! Может, ты косоглазый и криворукий!

– Сейчас залезу наверх и сброшу тебя оттуда.

– Только попробуй!

– Прыгай, я сказал! Или ты трусливая девчонка, Вереск?

Зажмурилась и прыгнула. Горячие, большие руки подхватили под мышки, и на какие-то доли секунд я прижалась всем телом к его груди. Уловила аромат лайма, сигаретного дыма и запах его кожи. Слегка закружилась голова, и я подняла на него удивленный взгляд. Какие чудесные глаза вблизи, и эта желтая кайма, как золотой ободок. Захотелось тронуть кончики его бархатных ресниц»

Сама не поняла, как вылезла на подоконник, как спустилась вниз, и сердце снова болезненно защемило. Где-то вдалеке промелькнула чья-то тень. Я вздрогнула.

– Эй!

Окликнула и пошла следом, ускорила шаг в сторону ограды, уводящей к заповеднику. Мне показалось, что туда кто-то пошел быстрым шагом, словно укрываясь от меня.

– Эй! – крикнула еще раз и подошла к старому сараю, где когда-то мы с Сальвой прятали маленького волчонка. – Кто здесь?

Толкнула дверь и увидела, как хлопнуло окно в сарае. Выбежала наружу, чтобы посмотреть, но там никого не оказалось. А сердце бьется сильнее, тревожней, и мне…мне кажется, что в воздухе витает запах лайма, до ломоты в костях знакомый, режущий лезвием по обнажившимся венам. Быстрым шагом к ограде, ко вторым воротам – они приоткрыты, как будто только что кто-то через них вышел. Толкнула обеими руками, пошла следом. Запах преследует, забивается в ноздри, и я хочу заорать от отчаяния. Все быстрее и быстрее, побежала, пока не выскочила к ручью. Застыла, тяжело дыша, наполненная воспоминаниями до краев, как этот бурный водоем. Вот-вот польется через край.

Шаг за шагом к воде, и перед глазами ОН, сжимающий мою талию, мои плечи, жадно впивающийся губами в мои губы. Позади треснула ветка, и я резко обернулась, колыхнулись кусты.

– КТО ЗДЕСЬ?! – крикнула и услышала эхо собственного голоса.

А затем тихий рык, на низкой ноте, и из-за кустов выходит волк. Старый, хромой, словно седой, приземистый, на худых, кривых лапах, со вздыбленной холкой, и я сделала шаг к воде, назад, испуганно прижимая руки к груди. Волк пошел на меня, потом побежал и вдруг прыгнул, толкая передними лапами, облизывая мое лицо, и я его узнала. Божееее! Я его узнала. Смерч! Это он! Мой старенький Смерч. Сколько лет прошло.

– Смерч…хороший мальчик. О Боже! Как? Как ты узнал меня? Ты еще жив? Мой старичоооок. Как же я рада тебя видеть!

Трепала его за ушами, тискала за жилистую, старческую шею, прижалась к ней лицом, и в ту же секунду сердце ухнуло в крутую, черную пропасть. Запах лайма. Такой отчетливый, едкий от жесткой шерсти волка. Как будто…как будто его обнимал кто-то еще до меня. Вскочила на ноги, оглядываясь по сторонам, не обращая внимание на радостное повизгивание волка, сжимая руки в кулаки, чувствуя, как от напряжения болит каждый нерв.

Но вокруг меня тишина, вокруг деревья и прошлое. Оно кружится картинками в воздухе, смехом, музыкой, и я близка к истерике, мне кажется, я схожу с ума.

– Мама! Вот ты где! Мама! Не двигайся! Мамааааа!

Чезаре увидел волка, и его глаза широко распахнулись от ужаса, рядом появился Марко и тут же выхватил пистолет, а Смерч пригнулся, закрывая меня от них, оскалился и утробно зарычал.

– Нет! Нет, не стреляй. Это…это Смерч! Слышишь? Ты помнишь его?… он хороший. Он меня не тронет. Марко! Нет!

Но Марко меня словно не слышал, он дернул затвором и прицелился. Волк прыгнул, и Марко бы выстрелил, если бы Чезаре не схватил его за руку и не направил ее в другую сторону. Пуля просвистела где-то в кроне деревьев, волк убежал, а я, вся дрожащая, смотрела, как мой сын отшвырнул руку отца, а потом бросился ко мне и крепко обнял, прижимая к себе.

– Ты что, пап! Ты напугал маму!

– Это дикое животное. Кто знает, на что оно способно! – проворчал Марко, пряча пистолет, и я видела по его глазам – он узнал Смерча, но предпочел сделать вид, что это не так. – За нами приехала машина. Мне нужно срочно выезжать. У меня до вечера есть дела. Китайцы перекрыли мне кислород в Риме и Венеции.