О кораблях и людях, о далеких странах

ГЕЦ Р. РИХТЕР

О КОРАБЛЯХ И ЛЮДЯХ, О ДАЛЕКИХ СТРАНАХ

Сокращенный перевод с немецкого Вс. Розанова

Немецкий писатель Гец Р. Рихтер - он живет в Германской Демократической Республике - написал уже несколько приключенческих повестей и рассказов, пользующихся любовью юного читателя. Но, пожалуй, самое интересное из тою, что создано Рихтером, это та книга, которую вы сейчас держите в руках, книга о большом пути корабельного юнги Руди Роттера.

Нелегко приходится этому хорошему, честному, прямому парню. Но мало-помалу, пережив много интересного, преодолев много трудностей, побывав в самых жестоких переделках, Руди находит свое место среди подлинных, а не фальшивых героев.

И, когда корабль из далекого путешествия вдоль берегов Африки снова возвращается в Гамбург, мы видим, что Руди Роттер навсегда связал свою судьбу с теми, кто в самую мрачную годину фашизма сражался за торжество справедливости на немецкой земле.

Пожелаем же счастливого плавания всем тем, кто, читая эту увлекательную книгу, вместе с Руди и его товарищами Кудельком, Георгом, старшиной Фите и боцманом Иогансеном отправится в трудный, но славный и большой путь.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Об этой книге и ее авторе. К. Семенов.........

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ В ГАВАНИ

I

В чужом городе. - На борту учебного судна "Пассат". Первый морской узел. - Боцман Глотка. - Кусок мяса.......

II

"Капитан-воспитатель". - Темная сделка. - Портфель. Глотка трусит. - Пощечина. - Капитан и боцман.........

III

Тяжела корабельная служба. - Решение принято. - Когда наступает вечер. - Ее зовут Крошка...........

IV

Друзья. - Под полными парусами. - Гроза на реке. - Боцман Иогансен.

V

Надо уметь постоять за себя. - Здорово придумано! Письмо. - Медуза мстит.................

VI

Протест. - Длинный боцман не подведет! - Эрвина уносят. - Допрос. - Последняя ночь..............

ЧАСТЬ ВТОРАЯ В ОТКРЫТОМ МОРЕ

I

"Сенегал". - Первый штурман. - Буфетчик. - "Старик". Прощай, Гамбург!.................

II

Впервые в открытом море. - Туман. - Дуэль. - Боцман задает странный вопрос................

III

Шторм в Бискайском заливе. - Куделек попадает в беду. Руди остается один. - Удивительный подарок .......

IV

Встреча в Санта-Крус. - Бегство из ночи. - Новый друг. "Заяц" на борту .................

V

Разве можно врать? - Это не какая-нибудь земля, это Африка! - Страх. - Ради доброго дела. - Сам Нептун прибыл на "Сенегал" .

VI

Дневник. - Кап-Кросс. - Сладок плод манго. - Лобиту-бей. - Охота на голубых акул................

VII

Вверх по Конго. - Елка. - Только под рождество. - Одна семья? - Пробуждение...............

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ В ТРОПИЧЕСКОЙ АФРИКЕ

I

Выход нашелся. - Примирение. - И Руди хочется встать за штурвал. - Чуть не забыли. - Авария. - "Продал!" - Грязная сделка.....................

II

Приманка. - Этот человек больше не будет кашлять. - Подозрения капитана. - Флаг приспущен. - Обида. - В каюте капитана.

III

Зреет гнев. - Живая стена. - Домой..........

IV

На родине. - Четыре незнакомца. - Испытание. - Старый знакомый. - Снова в путь..............

Объяснение встречающихся в тексте морских терминов

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ И ЕЕ АВТОРЕ

Двадцать с небольшим лет назад в городах Германии можно было увидеть такую картину.

...Отрывисто гудят фанфары, рокочет барабан. Несколько десятков юнцов в холщовых коричневых рубашках с фашистским знаком на рукаве высоко подбрасывают голые колени и с силой топают каблуками. Ломкие, мальчишеские голоса старательно выговаривают слова "взрослой" песни: Так хорошо солдатом быть, Со-о-олдатом быы-ыыыть!..

Это были отряды "гитлеровской молодежи" - "гитлерюгенд". После многочасовой маршировки, после занятий, где юнцов учили переползанию на животе, рытью окопов и приветствиям: выбросив вперед правую руку, кричать "Хайль Гитлер!", начинались беседы.

Подросткам объясняли, что немцы не простые люди, а "высшая раса". Все другие народы годятся, мол, лишь на то, чтобы стать рабами и рабочим скотом в "Великой Германской Империи". А ребятам в коричневых рубашках останется лишь приказывать да карать непокорных. Скоро начнется "блицкриг" - молниеносная война, и все государства - враги Германии рухнут, как карточные домики. Добиться победы над всем миром очень просто: достаточно не рассуждать, не думать, а точно исполнять приказы фюрера и начальников.

Среди горланивших о том, как хороша жизнь солдата, был и герой повести писателя Геца Рихтера - Руди.

Он так же, как и его товарищи, никогда не задумывался: почему вдруг все они стали "сверхлюдьми", для чего нужна война, к которой их готовят, какие жертвы ждут немцев в этой войне.

И не было в маленьком городе Мейсене людей, которые могли бы помочь Руди разобраться в происходящем вокруг, старших друзей, способных научить паренька думать. Одни также слепо верили в "историческую миссию высшей расы" и "непогрешимость фюрера", другие предпочитали не раскрывать рта: одного неосторожного слова было достаточно, чтобы погибнуть в застенках тайной полиции гестапо, или попасть в "лагерь смерти", откуда никто не возвращался.

Многие из тех, кто маршировал вместе с Руди, погибли на Восточном, на Западном, на Африканском фронтах, так и не успев научиться думать. Другие начинали смутно чувствовать, как их обманули, только потеряв руку или ногу, лишившись семьи во время бомбежки, бродя по развалинам родного города после воины.

Жизнь Руди сложилась по-иному. Ему довелось раньше, чем многим сверстникам, понять ложь и обман. Первые же столкновения с настоящей жизнью заставили Руди призадуматься. И именно в это время судьба свела Руди с настоящим человеком коммунистом Гейном Иогансеном.

Вы прочтете о том, что пережил Руди на борту учебного судна "Пассат", куда он поступил, надеясь стать моряком; о бесконечных издевательствах над юнгами, о несправедливостях, о гнусных наказаниях; вы увидите, как из мальчиков старались вытравить все чувства, кроме слепого страха перед начальством.

Но Руди и его друг Куделек чувствовали: правда не на стороне их "воспитателей", и не могли удержаться от протеста.

Это кончилось печально. Прощай, мечта о гордом матросском труде! Мальчиков выгнали с учебного судна и послали в плавание буфетной прислугой.

Но Руди и Куделек не могли еще понять, что их судьба закономерна для каждого человека, пытавшегося добиться справедливости в гитлеровской стране. Мальчикам казалось: им просто не повезло, они попали к "плохому капитану" и "плохим боцманам". Все разъяснится, виновников накажут.

Понадобилось много времени и событий, много терпеливых бесед коммуниста Иогансена, прежде чем Руди стало ясно, кто друг, а кто враг, на чьей стороне место юноши в борьбе между фашистами и лучшими людьми Германии - такими, как коммунист Гейн Иогансен, матросский старшина Фите и другие.

Шаг за шагом рушились иллюзии Руди.

Большую роль в этом сыграли события, свидетелем которых Руди стал в Африке. Сын старого матроса, Руди с малых лет бредил Африкой, ее удивительной природой, романтическими приключениями. @фрика представлялась Руди яркой и праздничной, как картинки в его любимых книгах о дальних странах.

А на деле оказалось, что в Африке очень мало романтики и очеыь много пота, слез, пролитой крови, безмерной нищеты и бескрайнего человеческого горя.

Капитан "Сенегала", который, в отличие от капитана учебного судна, выглядел благородным рыцарем моря, "полубогом", оказался на поверку жадным дельцом, мелким провокатором и доносчиком, грязной, жалкой фигурой. И теперь юнга знает: дело не в личных качествах капитана. Строю, которому этот человек служит, не нужны справедливые, честные, чистые душой люди. Капитан и не мог бы быть таким человеком, оставаясь в своей должности.

Примечателен финал повести. В трудную для Руди и Иогансена минуту им на помощь приходят люди, на которых годами натравливали немецкое юношество "фюреры" всех рангов. Зарубежные пролетарии, французские моряки сумели спасти Руди и его друга, тайно укрыв их на корабле, за кормой которого осталась страна лжи и террора - гитлеровская Германия. Так узнает Руди на своем собственном опыте, что означает братская солидарность трудящихся всех стран.

Эта книга издана для вас, ровесники великой Победы над фашизмом. Прочитав ее, вы еще сильнее почувствуете величие подвига ваших отцов и старших братьев, уничтоживших античеловеческий гитлеровский строй. Советские солдаты спасли от коричневой чумы не только всю закабаленную Европу, но и немецкий народ. Они открыли дорогу на родину таким людям, как Руди и Иогансен.

Если герой книги полюбится читателям, они непременно хотят внать: "Жив ли герой? Что произошло с героем потом? Где он теперь?" Не всегда можно точно ответить на такой вопрос, не всегда ответ радует читателя. Но на этот раз мы можем сообщить, что судьба юнги Руди сложилась в конечном счете счастливо.

Имя и фамилия Руди Роттера появились только в повести, которую вам предстоит прочесть. В списках учебного судна и торгового парохода они были другими, а именно: "Гец Рихтер". Многое из того, о чем вы узнаете из этой книги, произошло с самим ее автором.

После разгрома фашизма Рихтер вернулся в родной город.

Зная, как интересует юного читателя все связанное с далекими странами, морскими путешествиями, жизнью неведомых племен, бывший юнга решил рассказать ребятам правду об Африке.

Детское издательство ГДР выпустило в свет несколько книг Рихтера о тяжелой судьбе трудящихся колониальных стран, об их бесправии и угнетении. В этих небольших по величине книгах писатель рассказал о том, что довелось увидеть ему самому в годы дальних путешествий.

С тех пор минуло четверть века. За эти годы многое переменилось на африканском континенте.

Целые нации - еще вчера забитые и придавленные - сегодня сбросили цепи рабства. Наступила пора возрождения народов и племен Африки. Десятки новых государств вошли в семью независимых стран. Гигантские силы пробудились к строительству новой жизни.

Там, где юнга Руди видел лишь замученных зверской эксплуатацией рабов, люди стали иными - они гордо и бесстрашно отстаивают свое право на независимость и счастье.

Книга, которая лежит перед вами, - первое большое произведение Рихтера. Будем надеяться, что за ним последуют и другие, что встреча с новыми героями принесет вам такую же радость, как знакомство с честным и смелым, умным и верным другом - немецким пареньком, нашедшим свой настоящий путь в жизни.

Конст. Семенов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В ГАВАНИ

I

В чужом городе. - На борту учебного судна "Пассат". - Первый

морской узел. - Боцман Глотка. - Кусок мяса.

1

Жаркий летний день. Из дверей вокзала в городе Бремене выходит рослый худой паренек, останавливается, опускает на мостовую два тяжелых чемодана и начинает сжимать и разжимать затекшие пальцы. На парне короткие черные штаны и белая рубашка с открытым воротом. Сверкающее полуденное солнце режет глаза и заставляет щуриться. Людской поток все еще течет из-под темных сводов вокзала, торопливо обегает паренька с обеих сторон, перекатывается через раскаленную, пыльную площадь и спешит влиться в грохочущую, как морской прибой, уличную толпу большого города.

Паренек садится на чемодан, вытирает пот со лба, отбрасывает назад пряди светлых волос и осматривается.

В огромном вокзальном вестибюле люди казались бледными, как ростки картофеля в темном погребе, здесь солнце вернуло им краски: на лицах - загар, платья девушек пестреют, как цветы на лугу.

"Выкупаться бы сейчас", - мечтает паренек и сплевывает. Впервые он один в таком большом городе, и звонки трамваев, шум автомобильных и мотоциклетных моторов оглушают его. Паренек долго сидит на чемодане, удивленно уставившись на кипящую вокруг жизнь чужого города.

"Что-то теперь дома делают? - думает он. - Может быть, как раз вспоминают обо мне... и отец... и мать..:"

Еще свежа в памяти картина: родители стоят на платформе у вагона. Поезд сейчас уйдет.

- Напишу, как только приеду! - обещает он и несколько раз повторяет эти слова. Что еще мог он сказать старикам!

Паренек смотрит на вокзальные часы. Половина третьего. Он встает, потягивается. Невдалеке за рулем трехколесного грузовичка, время от времени поглядывая на парня, сидит невысокий, но плечистый человек с красным лицом. Из-под его фуражки сбоку свешивается клок седых волос. Паренек поднимает чемоданы и медленно подходит к грузовичку.

- Извините! Мне бы... мне на учебное судно "Пассат"...

Краснолицый вылезает из кабинки, вынимает изо рта коротенькую трубку и сплевывает. Потом вдруг низким, но ясным голосом говорит:

- Раз так - влезай! - и берет чемодан.

- Вы меня отвезете на "Пассат", да?

- Да, да! - ворчит краснолицый в ответ, перекидывая в кузов второй чемодан.

Несколько раз выстрелив черным дымом, грузовичок дергается и набирает скорость. Мимо стоянок автомобилей, мимо трамваев, неистово звенящих велосипедистов, торопливых пешеходов он едет по улицам Бремена. Вот под колесами застучал булыжник, грузовичок подпрыгивает, переваливается из стороны в сторону. Дома отодвинулись, между ними виднеются мачты и портовые краны. Паренька охватывает неожиданное волнение: "Чем это вдруг запахло? Водой? Да это же гавань! - понимает он вдруг, - а вот и корабли!" Глаза паренька делаются круглыми и большими.

- Первый причал, - говорит водитель, - здесь стоят океанские махины.

Из грузовичка видны только самые кончики мачт. Паренек поднимается и вытягивает шею.

- Садись, а то еще свалишься!

Паренек садится, глаза его посветлели, он смеется.

Краснолицый человек тоже хохочет. Паренек спрашивает его:

- А вы ходили в дальнее плавание?

- Ха-ха! - кричит краснолицый и энергично кивает. Мы-то еще под парусами ходили. Нынче не то!

Паренек все еще смеется.

Он смотрит в сторону и начинает напевать. Поет он тихо, мотор заглушает голос. Но парень не может не петь. Он слишком счастлив.

Они сворачивают на узкую дорожку у самой воды. Над буксирным пароходиком поднимаются клубы черного дыма; он гонит к берегу сверкающие, брызжущие волны. У причалов тянутся бесконечные пакгаузы, склады, хранилища.

"Дровяная гавань" - написано на почерневшей от копоти доске. На середине реки стоит большой парусник, возле него качаются шлюпки.

Даже сюда, на берег, доносятся короткие, резкие, словно собачий лай, команды. На сигнальной мачте трепещут разноцветные флажки; не успеют их спустить, как опять ползет вверх целая вереница новых. По палубе снуют маленькие синие фигурки в белых бескозырках. Пахнет дегтем.

Внезапно грузовичок останавливается, и парень чуть не вылетает из кузова. Но вот он уже снова на ногах, спрыгивает вниз, стаскивает чемоданы. Он кивает водителю.

- Спасибо!.. До свиданья! - и волочит свою ношу к причалу.

- Эй... С тебя марка! - смеясь, кричит ему вслед водитель.

Паренек испуганно останавливается и бежит обратно.

- Простите, пожалуйста! - Он красен от смущения.

Порывшись в кармане брюк, паренек достает деньги и протягивает двадцатимарковую бумажку.

- Мельче нет у тебя?

Парень качает головой:

- У меня только эта. - Кошелек его набухает от полученной сдачи. - До свиданья! - говорит он еще раз.

Водитель протягивает ему свою большую, крепкую руку:

- Счастливого плавания!

Паренек только весело кивает в ответ - он вдруг забыл все слова. Большая крепкая рука сжала маленькую, как железное кольцо. У паренька от боли перекашивается лицо.

Но старый моряк смеется, и парень тоже хохочет. Он поворачивается и спешит к своим чемоданам. Сбегая по откосу к лодочной пристани, он оглядывается. Краснолицый человек, широко расставив ноги, попыхивает трубочкой и кричит ему вслед:

- Не так шибко! Гляди, нырнешь!

На пристани, закрывая спиной окно, сидит толстый дядька с опухшим лицом и редкими светлыми волосами.

На столе перед ним толстая книга.

- Эй, дружок, покажи сперва бумаги! - раздается над ухом у паренька, спешащего прямо к причалу.

Сбитый с толку, паренек останавливается. Он не знает, можно ли довериться дружеским ноткам в голосе. Он ставит на пол чемодан, достает из бокового кармана куртки новый, блестящий бумажник и протягивает толстяку удостоверение, присланное несколько дней назад командованием учебного корабля. 0н стоит и ждет.

- Бумажка останется у меня. На борту явишься к капитану. Понял? - произносит наконец дядька и, противно ухмыльнувшись, записывает в толстую книгу: "Руди Роттер, 15 лет".

2

Высоко над водой поднимается черный борт старого деревянного судна. Три голых мачты словно подпирают небо.

Реи сбиты, и весь парусник какой-то искалеченный. Стальные тросы навсегда притянули его нос и корму к берегу, к мощным чугунным тумбам.

По трапу сбегает юнга в синей робе и белой бескозырке. Он машет рукой.

- Ты что, спятил? Два чемодана притащил! - Он берет у Руди чемодан поменьше и шагает по длинному трапу вверх. - В море никто с собой столько барахла не берет! На корабле для лишнего хлама места нет! Да откуда тебе знать? Ты ведь новенький!

Руди Роттер злится.

- А ты, видно, бывалый моряк?

- Мы уже четыре месяца на борту, свое отбарабанили. Юнга останавливается и, когда Руди нагоняет его, говорит: Через неделю нас уже на настоящее судно переводят... Не вешай нос! Тяжело только первые два месяца, потом пойдет... Но поначалу... Тут не сюсюкают! Разговор короткий, мужской!

Руди молчит.

- Не один отсюда домой, к маме, сбежал.

Руди окидывает юнгу оценивающим взглядом:

- Ты думаешь, я из таких?

- С чего ты взял? - сбавляет юнга тон. Он на полголовы ниже Руди. - Сам теперь все уви...

- Прекратить болтовню! Эй вы, мешки с трухой! Живо на борт! Шевелись!

Руди и юнга вздрагивают и подхватывают чемоданы.

Юнга шепчет Руди:

- Вот видишь! Это боцман Глотка.

На палубе вокруг боцмана с густыми сросшимися черными бровями стоят юнги - человек двадцать. Боцман грызет ногти. Грудь у него голая, загорелая. Он не удостаивает Руди Роттера даже взглядом, когда тот наконец перелезает через высокий фальшборт на палубу. Перед юнгами разложены блоки. В них между железными колесиками пропущены канаты. Один юнга волочит блок по палубе.

- Эй ты, баран неотесанный! Только попробуй, насвинячь на палубе! - орет боцман.

Юнга пригибается, косясь через плечо на боцмана.

А Руди так и стоит между своими чемоданами. Юнга, встречавший его, остался на верхней площадке трапа, и Руди растерялся. Где тут искать капитана? Руди принимается вытирать рукавом чемодан, хотя на нем нет пыли. Потом смотрит на черноволосого боцмана. Тот стоит, засунув руки в карманы. Глаз его совсем не видно, такие у него густые брови, но, кажется, он все время наблюдает за Руди. Вот он схватил юнгу за рукав и указал ему на новичка. Юнга подходит к Руди.

- Пошли! Тебе надо явиться...

Руди потянулся к чемодану и услышал голос боцмана:

- Оставь здесь! Да куртку почисть!

Руди кивает и чистит ладонью рукав.

- Щетку бы! - запинаясь произносит он и не договаривает, увидев глаза боцмана.

- Щетку? Слюнтяй! А ну, брысь отсюда! Да живо! Приказы у нас исполняются бегом!

Руди быстро щелкает каблуками, вытянув руки по швам.

- Так точно! - рявкает он.

- Запомни: капитан любит хорошую выправку!

Руди шагает за юнгой к корме.

- Болваны паршивые, скоты!.. - слышит он за спиной голос боцмана.

- Недаром вы его Глоткой прозвали.

Юнга оборачивается.

- Он только кричать горазд. Ты бы вот на Медузу посмотрел!

Руди вздыхает.

Вниз по трапу, вверх по трапу, по длинным узким коридорам, от которых куда-то в сторону отходят другие коридоры, ведет путь к капитану-воспитателю. На одной из дверей дощечка с надписью: "Альфред Вельксанде, капитан".

В каюте темно. Под открытым иллюминатором спиной к Руди сидит человек в белой рубашке и синих брюках. Через спинку стула перекинута тужурка с четырьмя золотыми полосками на рукавах.

- Новенький, господин капитан! - докладывает юнга, вытягиваясь по стойке "смирно".

Человек под иллюминатором с шумом отодвигает стул и громко произносит:

- Хайль Гитлер! - В голосе капитана звучит упрек.

- Хайль Гитлер! - кричат ребята и щелкают каблуками.

Лоб капитана лоснится от пота. Он толст, и Руди замечает, что верхняя пуговица брюк расстегнута. Живот так и выпирает. Капитан лениво застегивает пуговицу. Потом большими пальцами поправляет подтяжки.

"Подтяжки!" - удивляется Руди. Он презирает подтяжки не менее, чем зонтик или кальсоны.

Толстый капитан надевает тужурку. Пуговицы тянут, от них расходятся складки. Но вот капитан выпрямляется и вырастает прямо на глазах.

Руди замер, теперь он смотрит на капитана с благоговением. В мундире тот словно преобразился. Лицо стало энергичным, маленькие глаза строго ощупывают Руди с головы до ног. Наконец капитан решает:

- Жидковат и бледен!

Руди заливается краской. Он не знает, что ему говорить, и кажется себе совсем маленьким.

Капитан улыбается.

- Испугался? Поживем - наживем! Главное - это рвение в службе и порядочный образ мыслей, - говорит он и снова садится за стол. Затем начинает записывать: имя, фамилия, дата и место рождения, специальность отца...

- Слесарь, - отвечает Руди.

- Так, так, - произносит капитан и вручает Руди записку. - Отдашь вахтенному. Боцману Иогансену.

Руди снова вытягивается и кричит:

- Хайль Гитлер!

Капитан лениво приподнимает руку.

Снова Руди шагает по длинным коридорам мимо многочисленных дверей. Вверх по трапу - вниз по трапу...

"Никогда я не научусь находить здесь дорогу!" - думает он, спеша за юнгой.

Перед узкой дверцей стоит другой юнга и надраивает шерстяной тряпкой медную ручку.

- Боцман Иогансен у себя? - спрашивает провожатый Руди.

- Погоди минутку, - и юнга сам стучит в дверь, - а то еще замажешь ручку! - Он берется тряпкой за ручку, открывает дверь и впускает Руди с провожатым.

Руди снова щелкает каблуками и выбрасывает правую руку вверх.

Боцман не отвечает на приветствие, а подняв голову, долго смотрит на Руди. Потом берет из рук у него записку.

У боцмана Иогансена усталый вид. Лицо желто-коричневое, словно дубленое, на лбу и у рта залегли глубокие морщины. Лет ему около сорока.

Но вот он поднимает глаза, и паренек перед ним превращается в маленького мальчика. Боцман начинает расспрашивать. Кратко, по-военному звучат ответы Руди. Боцман заполняет длинную анкету.

- В гитлерюгенд? *

- С 20 апреля. До этого - в юнгфольке **.

Боцман кивает.

- Точно: с какого по какое?

- Три года. Принят 28 октября 1934 года, в день моего рождения - мне тогда 13 лет исполнилось, - гордо отчеканивает Руди.

Боцман несколько мгновений молча смотрит на него, затем продолжает записывать.

- Звание?

- Юнгеншафтсфюрер ***.

Постепенно вопросы подходят к концу. Уж очень большая анкета. Боцман повернул лист.

- Отец - член национал-социалистической партии?

Руди колеблется, потом тихо отвечает:

- Нет... Но он всегда говорит...

- Что он всегда говорит? - Боцман даже приподнимается.

- Говорит... что все собирается вступить.

- Так он и говорит?

Руди краснеет и только кивает в ответ.

Боцман улыбается и как бы молодеет от этого. Вписывая в графу "нет", он так нажимает на перо, что на белой бумаге показывается клякса.

Наконец анкета заполнена. Руди подписывается. Боцман встает. Только теперь Руди заметил, какой он высокий.

- Вахтенный! - кричит боцман в коридор; тут же к нему подлетает юнга, драивший ручки. - Покажи новичку

* Гитлеровская молодежная организация.

** Гитлеровская детская организация.

*** Старший группы из 6 - 10 мальчиков в юнгфольке.

койку и шкаф. Потом сходи в буфетную и принеси ему кружку, ложку и вилку. Пусть устраивается.

Юнга спускается по широкому трапу на жилую палубу, в курсантский кубрик. За ним шагает Руди. Через большие потолочные иллюминаторы сюда проникают солнечные лучи.

Здесь три длинных ряда коек - до сих пор Руди называл такие вещи кроватями. Они стоят парами в два этажа.

Все аккуратно застелены. "Никогда мне так не постелить!" - тяжело вздыхает Руди.

Юнга принимается стелить койку, и Руди неловко пробует помочь.

- Лучше хорошенько погляди, как я это делаю. А уж потом и сам справишься, - советует юнга и натягивает пододеяльник на одеяло.

Руди следит за каждым движением.

А юнга уже заправил одеяло и считает голубые клеточки пододеяльника.

- Сто двадцать восемь квадратов должны быть видны, а остальные положено заправлять под тюфяк.

- А если их будет больше или меньше?

Юнга смотрит на Руди.

- Тут тебя научат считать! Скоро сам все узнаешь. Так вот, гляди, считай точно! - говорит он и оставляет Руди одного.

Руди Роттер медленно и обстоятельно принимается распаковывать чемоданы.

- С ума сойти! Сто двадцать восемь клеточек! Да кто это будет проверять, сто двадцать восемь или сто двадцать шесть? - Он подходит к одной из коек, долго считает и признает: - А ведь точно!

Руди опускается на корточки у чемодана и вспоминает: "Жидковат и бледен!" Да лучше уж быть бледным, чем ходить с таким брюхом да еще в подтяжках!

- Ты что, дружок, бай-бай захотел?

Руди испуганно оборачивается.

- Я новенький... чемоданы... - Он узнает дядьку из домика на пристани.

- Скажи, пожалуйста, "новенький"! Вообразил, что я не вижу? Барахло распакуешь после отбоя. Понял? А теперь катись в канатную!

- Высокий боцман сказал...

- А я сказал... - Дядька наступает на Руди и тихо рычит: - А я сказал: марш в канатную!

Руди не шевелится.

Дядька вдруг гаркает:

- Не понял?

Руди вздрагивает. Быстро захлопнув чемодан, он вскакивает и опрометью бросается на верхнюю палубу. Дядька все же успевает дать ему здоровенного пинка ногой.

- Хэ-хэ-хэ! - смеется он Руди вслед.

Руди злится. Ему так и хочется крикнуть: "Да я же еще не зачислен! Только с завтрашнего дня!"

Выскочив на палубу, он чуть не падает: ему под ноги подвернулся толстенный канат.

- Идиот! Проваливай отсюда!

И снова на него налетает какой-то взбесившийся дядька. У Руди слезы готовы брызнуть из глаз.

- Выскочил на палубу точно полоумный! А ну, пулей вниз! - У этого дядьки густые сросшиеся брови.

Сделав несколько нерешительных шагов, Руди останавливается. Кто-то идет по трапу. "Вот черт, опять, наверное, этот, со сладким голосом!" - решает он, оглядывается в поисках выхода и, увидев маленькую дверцу с надписью "ОО", сначала медленно, затем во весь дух бежит и молниеносно исчезает за дверцей каморки. Спасшись, он глубоко вздыхает. В нос ударяет острый запах карболки.

Руди садится на выскобленную добела крышку и долго смотрит перед собой. Достает платок, вытирает глаза, но ничто не помогает. Он вдруг снова стал маленьким мальчиком, которому так хочется, чтобы его приласкала, утешила мама.

- ...Паршивец! И ты еще в моряки лезешь? - раздается вдруг на палубе совсем рядом чья-то ругань.

Руди вздрагивает. Ему кажется, что ругают его, и хотя снаружи доносится лишь грохот тяжелой цепи, Руди слышится злорадствующий голос боцмана: "А! Путешественник! Уже причалил после кругосветного плавания? И где? В каком укромном местечке! Ты же хотел стать моряком?.. Хэ-хэ-хэ!"

Руди берет платок, слюнявит его и трет лицо так, что оно начинает гореть. Несколько секунд он рассматривает темные пятна на платке, потом сует его снова в карман, встает, отряхивает рукой пыль и выходит на палубу.

3

В канатной душно и жарко. С длинной балки под потолком свешиваются концы. Добрых два десятка юнг учатся здесь завязывать свои первые морские узлы. Большинство одеты еще в те костюмы, в которых приехали из дому, - почти на всех короткие штаны. И, пока они старательно связывают и развязывают канаты, между ними с важным видом прохаживается корабельный юнга в синей спецовке -" он проверяет работу "новеньких". Это один из тех, кто через несколько дней уже спишется с "Пассата".

Чувствует он себя заправским моряком.

- Не руки - крюки у тебя! - обращается он к долговязому, с прыщавым лицом, Францу Нагелю. - Это бабий узел, а не рифовый!

Франц смотрит на свои руки-крюки, подтягивает спустившиеся штаны-гольф, следит за работой ловких пальцев юнги в спецовке.

Рядом стоит коротышка Карл Штассен. У него темные курчавые волосы, и все его зовут "Куделек". Как только юнга отходит на несколько шагов, Куделек спрашивает Франца:

- А дальше-то что было? Старик застукал тебя?

Франц отвечает не сразу: он занят - выдавливает угорь за ухом.

- Ну да! Застукал!.. Мы еще немного постояли за дверью, пока он со своей старухой не ушел в кино, а потом и прошмыгнули. Там еще пироги на столе были. Я знаешь как заправился - чуть пузо не лопнуло. Что, не веришь? - И семнадцатилетний Франц меряет Куделька, которому едва исполнилось четырнадцать, снисходительным взглядом. - У меня и карточки ее есть. Да какие! Сам снимал, сам проявлял и печатал. Фотография моя страсть!

- Все сюда! - раздается вдруг голос юнги в синей спецовке. - Самый главный узел - топовый!

Осторожно открывается дверь, и входит Руди. Один из пареньков замечает его и дает своему соседу пинка в бок.

Понемногу все оборачиваются к двери. Разговоры стихают до шепота.

Руди смущенно улыбается и все еще никак не может расстаться с ручкой двери.

- Здрасте! - произносит он наконец, но от дверей не отходит.

Ребята что-то бормочут в ответ. А юнга в спецовке громко говорит:

- Ты чего стоишь, будто в штаны наделал?

Ребята смеются. Руди, продолжая улыбаться, медленно подходит к ним и оглядывается, ища свободный конец.

- Вот, держи мой! - говорит Франц.

Руди протягивает ему руку.

- Руди меня зовут.

- Здорово! У нас еще нет ни одного Руди. - И Франц оборачивается к юнге в спецовке. - Мне нужно выйти...

- Только не пропадай там: нам еще три новых узла надо выучить.

Франц уходит.

Руди становится рядом с Кудельком и берет конец в руки. Ему кажется, что он физически ощущает обращенные на него взгляды, и все это только от чувства неловкости, от которого начинают бегать мурашки по спине. Пальцы его торопливо завязывают узлы, а глаза тем временем потихоньку косятся на туго натянутый конец соседа. Куделек тоже завязывает узел. У него маленькие, коричневые от загара руки. Под ногтями - траурные полоски.

- Живо, живо! - покрикивает юнга.

Руди облегченно вздыхает, заметив, что ребята кругом снова громко затараторили, вскоре стало так же шумно, как до его прихода. Медленно, очень медленно он осваивается. Еще дома он учился вязать морские узлы и ничего не забыл. Плоский, например, над которым все ребята сейчас мучатся, он завязывает с закрытыми глазами. Руди так и кажется, что он слышит, как отец ворчит: "Пальцы сами должны видеть конец! Глаза на море для другого нужны. Нас на паруснике мокрыми канатами стегали, когда мы что-нибудь не так делали. После четвертого удара кожа лопалась!"

Когда отец рассказывал про жизнь на море, он всегда глядел в окно вдаль, может быть, на темные облака в небе или на Эльбу, протекавшую поблизости от маленького домика и мчавшую свои воды на север - к далеким морям и океанам. И глаза у отца при этом делались большие-большие! Руди уж знал: надо сидеть тихо и ждать до тех пор, пока отец не вздохнет глубоко. Вот тогда можно попросить его: "Расскажи, пап, что у вас там в Калькутте было!" или: "А тебе не страшно было в Бискайском, когда..." И отец принимался рассказывать. Громкий ворчливый голос его делался тихим, совсем другим, чем обычно, мягким и задушевным. Так они сидели допоздна, пока мать не приходила домой от господ со стирки: "Опять ты мальчонке голову морочишь! Знаешь ведь, что дома помощник нужен. Сам ведь зарабатываешь раз-два да обчелся, и болезнь тебя ломает..." Иной раз, когда она поутру будила Руди, глаза у нее были красные...

- Не получается - спроси! - раздается за спиной Руди голос юнги.

Парень вздрагивает от неожиданности и только теперь снова слышит шумные голоса ребят.

- Получается! - говорит он и быстро вяжет плоский узел. - Так?

- Ты что... учился? - спрашивает Куделек.

Руди гордо отвечает:

- Мой отец плавал...

- Ты здесь вставай, рядом со мной! - предлагает Куделек и протягивает руку. - Долговязый до перерыва не покажется. Я знаю... Я со вчерашнего дня с ним рядом.

Не прошло и нескольких минут, как они разговорились.

Руди уже преодолел свою неловкость и чувствует, что ребята приняли его в свой круг. Только иногда кто-нибудь взглянет на него, и Руди слышит, как они после этого начинают шептаться. Он знает - это они оценивают его. Но он не одинок: он ведь уже знаком с Кудельком.

- Ты откуда родом-то? - спрашивает парень с певучим, мягким голосом, просовывая под балку, на которой закреплены концы, круглую детскую голову.

- Из Мейсена.

- А я из Ризы! - обрадовавшись, говорит паренек, и розовое его личико так и сияет. - Значит, мы из одних мест, почти соседи. Меня зовут Гейнц Шене, но здесь меня кличут "Сосунком".

Раздаются смешки. Руди застенчиво улыбается и протягивает Гейнцу руку. Тот рад.

- Они тут дразнят меня всегда. Ну, а теперь я не один ты ведь земляк мой!

Руди снова заговаривает с Кудельком. Гейнц немного обиженно возвращается на свое место и достает из кармана кусок булки. Когда он жует, лицо его кажется еще круглей.

- А почему твой отец против-то был? - спрашивает Руди своего нового друга - Куделька.

- Против морского дела он ничего не имел. Но вот, что я хочу в моряки, - этого он никак понять не мог. Магазин у нас свой - в этом вся и загвоздка.

Немного погодя он добавляет:

- Но мне неохота было. Всю-то жизнь за прилавком стоять и всегда быть вежливым: "Пожалуйста, мадам! Конечно, конечно... мы можем обменять товар... Этот гарнитур мы особенно рекомендуем! Прошу убедиться - двойная вставка..." Три месяца я терпел, а потом плюнул. Отец меня сам выгнал. По-настоящему, взял и выгнал! Понимаешь?

- И отодрал, да?

- Нет, выгнал из дому, лишил наследства. Магазин теперь достанется нашей Лютте. Правда, ей только одиннадцать лет, но, когда она подрастет, уже наверняка лучше будет разбираться в дамских гарнитурах, чем я.

- И он отпустил тебя в моряки, да?

- Сказал: сам выбирай, либо останешься здесь и будешь учиться на приказчика, тогда тебе в свое время и магазин достанется, или иди в моряки - тогда я тебе и подписку дам, но кроме нее - ничего.

- И ты согласился? - шепчет Руди.

- А как же я иначе сюда бы попал? Без подписки родителей не принимают.

Руди смотрит на своего друга с изумлением. Потом отворачивается, завязывает плоский узел и думает про себя: "Во как, у них свой настоящий магазин! А он все равно сюда приехал. Здорово!" Он восхищен Кудельком.

- Значит, тебе потом так ничего и не достанется от родителей?

Куделек удивленно смотрит на него.

- Ты моего отца не знаешь. Упрямая у него башка.

- Ну, у тебя тоже.

Репродуктор в углу начинает гудеть, щелкает, верещит, и вдруг раздается свисток и сиплая команда: "Убрать рабочее место!"

Все сразу бросают концы.

- Живо! Подобрать мусор под ногами! - Юнга в синей спецовке указывает на пол. - После сигнала можете отправляться в кубрик! - говорит он и уходит.

Сосунок ползает по полу и сдувает мусор, приговаривая:

- Грязь должна всюду поровну лежать!

В дверях показывается Франц.

- Как раз вовремя пришел! - говорит он, засунув руки в карманы, и подходит к Кудельку. - Вы что, собираетесь тут сигнала дожидаться?

- Не знаю я, как остальные, - отвечает Куделек.

- Трусишь, вот и все! - презрительно бросает Франц. Подумаешь, через две-три минуты все равно дадут сигнал.

- Эх, была не была! - слышится во многих углах, и ребята плетутся к дверям.

Пройдя длинный коридор и поднявшись на палубу, Франц останавливается и поднимает руку:

- Полундра! Справа по носу Медуза!

Кое-кто собрался было юркнуть обратно, но толстый боцман с жидкими рыжими волосами уже заметил ватагу.

Медленно, словно крадучись, он подходит и настороженно спрашивает:

- Откуда изволят пожаловать господа? - Он стоит, скрестив толстые руки на разрисованной татуировкой груди.

- Мы... мы думали... - бормочет кто-то из ребят.

- На нижнюю палубу! Марш-марш!

Руди так и вздрагивает. Лицо боцмана исказилось, он стал похож на какое-то чудовище.

Ребята несутся во весь дух. Задыхаясь, Руди спрашивает своего друга:

- Что случилось?

- Не понимаешь?

- Ни бум-бум!

- Внимание! - слышится тявкающий голос боцмана.

Вся ватага оборачивается. Ребята, встав по стойке "смирно", вытягивают руки по швам.

- Господа изволили запамятовать, что никто не смеет покинуть до сигнала рабочее место. А чтобы память у вас стала покрепче, придется вам кое-что запомнить, хорошенько запомнить.

Ребята замерли.

- На нижнюю палубу бе-е-е-гом!

Гремя башмаками, вся ватага мчится по трапу.

- Вот ведь собака какая! - задыхаясь шепчет Руди.

Боцман подгоняет отстающих пинками.

- Что я такое сделал? - возмущается Гейнц Шене.

- Хэ-хэ! За то и бью, что ты ничего не делаешь...

На темной нижней палубе ребята выстраиваются.

- Ша-а-гом марш! - командует боцман.

Ребята топают по деревянному настилу так, что только грохот раздается.

- Ко-о-о-лени сгибай!

Ребята шагают на согнутых коленях.

Боцман стоит рядом с трапом и ухмыляется. В зубах его зияет черная дыра.

- Господа, прошу запевать!

Один из юнг падает. Остальные смеются. Кто-то затягивает, и все подхватывают:

Марш вперед, не зная страха.

Ждет по-о-о-беда впереди!

Понемногу с лиц исчезает упрямое выражение. Начинают болеть ноги. Еще никто не заставлял их маршировать с согнутыми коленями. Колонна растягивается. Каждый раз, проходя мимо трапа, Руди смотрит на боцмана. Он стоит, скрестив руки на груди, и ухмыляется.

- Так! Приставить ногу! На сегодня хватит! Я вас научу еще! Хэ-хэ! Научу!.. Становись!

Ребята становятся в шеренгу.

- На верхнюю палубу - шагом марш!

Ноги ноют, но, собрав последние силенки, все бросаются вверх по трапу.

Насвистывая себе под нос какую-то песенку, боцман шагает следом.

4

Корабли бороздят море уже много тысяч лет. А оно все такое же безбрежное и бездонное, как в давние времена, и все так же веют над ним ветры. Они вздымают к небу целые горы воды, срывают с гребней брызжущую пену и швыряют ее снова к подножию волн. Прибой грохочет у прибрежных скал, грызет и пожирает берега. Но человек смел, и корабли его поныне рассекают морские волны, и теперь, как и встарь, в штормовые ночи не спят на берегу бледные испуганные жены.

Не те уже стали корабли - теперь это стальные великаны с мощными гребными винтами, но море все так же дико и непокорно: за тысячи лет его так и не удалось обуздать. И поэтому моряку надо быть сильным, крепким, смелым, ему надо хорошо знать свое дело.

До сих пор по морям плавают и другие корабли, с большими белыми парусами, и нет такого моряка, сердце которого оставалось бы спокойным при встрече с красавцем парусником. Плавание на этих гордых парусниках - высшая школа морского дела. На них будущие корабельные офицеры обучаются навигации, здесь их учат водить корабли по морям, здесь их учат приказывать. Поэтому так дорого стоит учение в таких школах, и матросам остается лишь провожать завистливыми взглядами сверкающие на солнце паруса.

В тихих затонах иной раз можно увидеть и другой корабль - старый и трухлявый. Бури, штили и годы превратили его в калеку. Светлые паруса давно проданы с торгов, как ненужные тряпки. К небу тянутся оголенные мачты, черные борта обросли под водой толстой коростой ракушек.

Мощные канаты притянули старый корабль к берегу. Это начальные школы морского дела. Тут учат повиноваться. И плата за учение невелика.

На носу одного из таких кораблей белеют буквы "Пассат". Глядя на эту старую развалину, не поверишь, что и ее воющие штормовые ветры мчали некогда по морям, что этот старый форштевень разрезал во время бно грохочущие волны. И пусть с утра до ночи на ней раздаются командные свистки, поднимаются на мачте разноцветные вымпелы, пусть бегает и взбирается на реи сотня юнг, - сам корабль мертв.

И все-таки ребята счастливы. Под ногами палуба, в воздухе - дыхание гавани, дыхание моря. Где-то совсем рядом белые паруса, штормы, приключения. А у этих юношей особая жажда всего неведомого.

Первые книги, которые им довелось прочитать, первые увиденные ими фильмы были полны выстрелов, разрывов гранат, грохота войны. С ранних лет они шагали за развевающимися знаменами, распевая дикие песни. Они росли под гром фанфар и солдатских оркестров, под топот подкованных сапог и барабанный бой. И в ребячьих сердцах зрела тоска по иной жизни. Они рвались в другой мир, в мир приключений.

Но в школах и на строевых занятиях юнгфолька их давно и накрепко выучили повиноваться. И все мечты о белокрылых парусниках так и останутся мечтами.

Их корабль черен и стар. И над дверью, ведущей к жилой палубе, начертано угловатыми готическими буквами:

ПОВИНОВЕНИЕ - ОСНОВА ДИСЦИПЛИНЫ

С удивлением знакомится Руди с новым для него миром. Все здесь странно: крики боцманов, резкие свистки, вечная спешка. И ребята здесь все чужие, кроме, пожалуй, Куделька. Первый день на корабле Руди делает только то, что делают другие. Он думает: "Они все лучше меня знают, как поступать. Я один такой неловкий".

Накануне вечером он долго не мог заснуть. Куделек тоже все ворочался с боку на бок. А один раз он даже подошел к койке Руди и спросил:

- Спишь?

- Нет... Не хочется.

- Мне тоже, - сказал Куделек и долго молчал, опершись локтями о край койки.

Потом он вдруг выпалил:

- Эх, была бы наша Лютта здесь! С ней в темноте так здорово всякие истории рассказывать! - Голос его звучал совсем мягко.

- Моя сестра уже совсем большая, - сказал Руди.Скоро замуж выйдет. - Повернувшись на другой бок, он добавил: Посмотрим, что-то завтра будет!

Всю ночь он слушал, как отбивали склянки.

Сирена завыла в шесть утра. Звук ее так громок, резок и противен, что юнги соскакивают с коек точно ошпаренные. Следом за другими Руди бежит к умывальнику.

Посреди маленького узкого помещения стоит длинное узкое корыто. Шестеро ребят не отходят от ручного насоса - воду для мытья качают из реки, из Везера. Вода солоноватая, и мыло почти не мылится.

В дверях показывается длинный боцман Иогансен. Первым под руку ему попадает Франц. Боцман стаскивает с парня через голову рубашку, приговаривая:

- Мыться надо лучше - вот и не будет у тебя угрей. Вся спина запаршивела.

Франц краснеет и принимается за мытье, но, как только боцман проходит дальше, ворчит:

- Я прыщи свои знаю - они от мытья не проходят, - ухмыляясь, он первым исчезает в спальной.

- Ну и трепач! - говорит Куделек Руди.

Раздается команда "драить палубу". Тот же насос снова идет в ход. Руди, вооружившись шваброй, шагает в первой шеренге уборщиков. Он тщательно следит за тем, чтобы не отстать от товарищей, и отчаянно скребет совершенно чистую палубу.

По доскам тянутся три белые полосы - это следы чистки зубов. В три шеренги стояли здесь ребята. Сплевывать белую пену разрешалось только себе под ноги. Темно-синие брюки Руди - подарок ко дню конфирмации - намокли до пояса. Юнгам с деревянными ведрами доставляет огромное удовольствие окатить водой весь ряд драильщиков. То и дело они кричат: "Полундра!" Руди злится и решает взять на следующий день не швабру, а ведро.

Точно в восемь - поверка. По стойке "смирно" ребята выстроились на еще не просохшей верхней палубе. Боцманы тоже здесь. Капитан-воспитатель Вельксанде произносит речь. Руди почти такой же высокой, как Франц, и стоит на правом фланге. Он уставился на капитана, боясь пропустить хоть слово.

- ...Народ мореходов... на нас возложена огромная ответственность... Служба моряка - самая почетная служба. Когда вы покинете гавань... - рявкает капитан с мостика. Он одет во все белое. Фуражка кругла как тарелка. Китель туго обтягивает брюшко. - Мы из вас сделаем крепких парней... Ваши предки викинги открыли Америку!

Руди смотрит капитану прямо в рот, а он, словно черная дыра на красном обрюзгшем лице. Крышка дыры то захлопывается, то снова открывается. Под конец Руди видит только эту дыру, очертания которой все время изменяются.

Руди не может сдержаться и начинает хихикать, когда из дыры вырываются слова о викингах. "Викинг в подтяжках и с брюшком", - думает он.

Но вот перед шеренгами появляются боцманы. У них в руках списки.

Куделек, который тоже стоит в первой шеренге, но левее, так как он меньше ростом, оборачивается к своему другу, указывает пальцем на него, потом на себя и кивает в сторону боцмана. Руди пожимает плечами - он ведь не знает, удастся ли ему попасть с Куделькой в одну группу,

Ребята рассматривают боцманов: длинного Иогансена, толстого, немного сгорбленного Медузу с жидкими волосами и рядом с ним - Глотку с черными густыми бровями.

Глотка стоит и грызет ногти.

- Что ж, господа, - говорит Медуза, - начнем, пожалуй!

По алфавиту выкрикивают фамилии. Около 30 ребят составляют одну группу. Руди и Куделек попадают в последнюю. Гейц Шене, Сосунок и Эрвин Шульце с выступающими зубами, - тоже в последней группе, и руководит ими боцман Глотка.

- А Франц? - спрашивает Руди.

Куделек показывает на группу, перед которой стоит Медуза.

- Тебе нравится Франц? - спрашивает он.

- Не знаю я... он какой-то... - отвечает Руди краснея.

- Задавала он. - Больше Куделек ничего не говорит.

Глотка, широко расставив ноги, стоит перед воспитанниками. Некоторое время боцман продолжает грызть ногти, но вдруг, как бы испугавшись, отдергивает пальцы и складывает руки на животе. Однако и теперь он не знает, что делать с ними. В конце концов боцман опускает руки и прячет их за спину. Ему явно не по себе - нужно рассказать ребятам о жизни на корабле, о значении чувства товарищества и многом другом. Но Глотка не мастер произносить речи.

Ребята не многое понимают в словах боцмана, но на всякий случай притихли, будто почувствовав, как туго приходится воспитателю. Тот делает мрачное лицо - брови образуют одну прямую жирную черту над глазами - и продолжает так, будто бранит кого-то. Под конец он и впрямь разражается бранью:

- А кто не будет повиноваться, того... в порошок сотру! Поняли?

- Так точно! - хором орут ребята.

- За мной! - гаркает боцман и шагает к помещению, где будут происходить занятия.

Ребятам приходится отступать до самого фальшборта.

Боцман Медуза расхаживает крупными шагами перед фронтом своей группы. Его ребята разуваются: он осматривает их, стараясь обнаружить грязные ноги и рваные носки. Руди машет рукой Францу, который занят тем, что вытирает носком грязь между пальцами. Франц ухмыляется.

Щербатый боцман подступает к одному из юнг своей группы и трясет его за руку. У парня как-то странно перекашивается лицо, будто у него дух захватило.

Руди не может дальше идти - Медуза загородил ему дорогу: он что-то записывает в толстый блокнот. Ребята напирают сзади на Руди.

Медуза оборачивается - что-то вроде улыбки появляется на его лице, и он отходит в сторону. Руди делается жутко от этой улыбки. Ни за что он не хотел бы попасть в группу Медузы.

Перед классным помещением уже собралась группа боцмана Иогансена. Ребята стоят полукругом около своего воспитателя. У него очень низкий голос.

Как только боцман Глотка открывает дверь, ребята ватагой врываются в класс. Они чуть не дерутся из-за мест.

Кудельку удается одним из первых завоевать выскобленную добела деревянную скамью, и он нетерпеливо машет Руди.

- Сюда, сюда! - кричит он.

Но тут окрик боцмана прекращает всякую возню. При одном звуке этого голоса ребята пригибаются.

- Может быть, господа имеют желание заняться немного гимнастикой ?

"Господа" не имеют такого желания. Они сидят на скамьях молча и на всякий случай вытянувшись.

Боцман подходит к большому шкафу в стене и достает оттуда черный ящик.

Руди оглядывается. На стенах классной и дверцах шкафов рядом с огромной доской, на которой прикреплены самые хитроумные узлы, какие себе только можно представить, висят карты и таблицы.

Руди всегда гордился тем, что его отцу, когда собирались знакомые моряки, удавалось завязать наибольшее число самых невероятных узлов. Отец умел даже плести циновки, но то, что висит здесь, на этой доске, превосходит все до сих пор виденное.

Глотка открывает ящик и ставит на стол компас.

- Компас служит для ориентировки в открытом море, - начинает он занятие.

Все замечают, что голос боцмана вдруг изменился: чувствуется, что он знает весь урок наизусть.

Ребята слушают затаив дыхание. Руди некоторое время даже не думает ни о чем постороннем. Но понемногу его внимание снова привлекают большие таблицы со странными цветными знаками на них, с чертежами якорей, цепей, шлюпок и многое другое, чего он никогда не видел. Кусок каната, подвешенный в стеклянном ящичке, просто завораживает его. "Манила" - написано жирным шрифтом на дощечке сверху.

Руди не может справиться со своими беспокойными мыслями. Они унеслись через моря и океаны в Южно-Китайское море, к большому острову Лусон.

Руди видит корабль, несущийся под полными парусами, раздуваемыми попутным юго-западным муссоном. Сгущаются темные тучи - предвестник приближающегося тайфуна, и Руди чувствует, как корабль стонет и вздрагивает под ногами. Громадные волны перекатываются через палубу. Но на корабле сильный и смелый штурман. Его имя Руди Роттер, и матросы любят и уважают его - в самом трудном положении Руди найдет выход. Нелегко сейчас стоять за штурвалом. Матросы не в силах управлять им, и Руди сам встает за руль. Налетает новый шквал. Руди хочется крикнуть: "Держитесь крепче!" Но шквальный ветер уже подхватил грот...

Нет, нет, это вовсе не шквальный ветер, это твердая рука боцмана схватила Руди за шиворот точно железными клещами. До настоящего Руди, а не того, что только что стоял за рулем, вдруг доносится гогот ребят, затем голос самого боцмана, настоящий, а не тот, что монотонно бубнил об этой черной штучке...

- Раскис, дубина?! Я тут объясняю про компас, а ты...

Руди проводит рукой по глазам и пытается вывернуться из клещей. Боцман отпускает его. Руди стыдно - он покашливает и краснеет до ушей. Затем пялит глаза на стол и на белую розу ветров, слегка покачивающуюся в прозрачной, как вода, жидкости.

Боцман спокойно продолжает урок, будто ничего и не произошло.

Руди внимательно слушает и даже не перешептывается с Куделькой. Когда Руди вызывают, чтобы он повторил урок, он отвечает так бойко, что боцман даже не ворчит. На завтра задают выучить наизусть все тридцать два румба розы ветров.

Почти без перерыва продолжаются занятия. Ребята слышат о вещах, о которых до сих пор не имели ни малейшего представления. Отбарабанив заученный урок, боцман садится на край стола и рассказывает. Тогда-то все оживает и делается интересным. Ребята задают вопрос за вопросом.

Боцман Глотка все повторяет: "Руками - не кради, а глаза пусть будут самыми ловкими воришками".

В маленьком помещении душно. Хотя иллюминаторы открыты, боцман то и дело отирает пот с лица. До обеденного перерыва еще час. Ребята проголодались, внимание их рассеивается. Но предстоит еще познакомиться со званиями и фамилиями лиц начальствующего состава судна, с вахтенным распорядком и перечнем всех дозволенных и запрещенных на борту поступков,

- Эй, ты! Ты - с лохматой башкой! Повтори, что я сказал!

Куделек встает.

- На борту немецкого учебного корабля "Пассат" строго запрещается курить. Нарушение влечет за собой исключение из списков личного состава. - Видно, что Куделек безмерно горд своим лихим ответом.

- Глядите у меня! - говорит боцман, обходя стол и приближаясь к скамьям. - Поймаю с сигаретой - убью! Поняли?

- Так точно! - в один голос орут ребята. Это "так точно" они уже раз пять разучивали и сейчас кричат улыбаясь.

Через открытые иллюминаторы сюда, в классную, порой доносится басок боцмана Иогансена, а то и дружный смех ребят его группы, которые возятся на палубе с огромной якорной цепью.

- Так, а теперь мы повторим фамилии начальствующего состава нашего учебного судна.

Головы почти одновременно опускаются, как будто все вдруг чтото уронили под парту. Руди мысленна повторяет фамилии боцманов. Он запомнил всех, но не смеет просить слова.

- Ответь ты! Тебя я имею в виду, толстоморденький!

Гейнц Шене встает. Он весь так и пылает от жары и волнения. Ясным звонким голосом он отчеканивает имена так, как учил боцман.

- Командир учебного корабля "Пассат" - капитан Вельксанде.

- Господин капитан, - поправляет недовольный боцман.

- Господин капитан Вельксанде. Первую группу ведет боцман Хеннигс. Вторую группу - господин боцман...тут он задумывается на минутку, - ...господин боцман Иогансен, а третью группу - боцман...

- Господин боцман! - рявкает вдруг Глотка.

Гейнц Шене вздрагивает. Глубокая морщина пересекает его лоб. Нервным движением он приглаживает свой ежик:

- ...Господин боцман... господин боцм-а-а-ан...

- Ну, как же меня-то зовут? - спрашивает его боцман, и голос его звучит совсем не громко, почти ласково - гнев его уже улетучился. Он говорит с Гейнцем точно отец родной.

А тот опустил голову и силится вспомнить. Вдруг складка со лба исчезает, круглая мордочка блестит будто само солнышко.

- Господин боцман Глотка! - торжествующе выкрикивает Сосунок.

На секунду воцаряется мертвая тишина. Ребята затаили дыхание. Первым не выдерживает Куделек и прыскает, остальные за ним.

- Лечь! - орет боцман Глотка. Это единственное, что приходит ему сейчас в голову. - Лечь! Встать!.. Лечь! Встать!.. Лечь!..

5

Почти по самой середине судна, от первой мачты - фока до главной-грота, прямо на палубе тянется низкий, но длинный - метров в пятьдесят - барак. В кровле его прорезаны большие окна. Это - кубрик. Других помещений для ребят на судне нет, и свободное от занятий время они проводят сидя на койках. Сейчас сюда доносится звон ложек и вилок.

Наконец в репродукторе скрипит голос Медузы, сегодня он вахтенный боцман:

- Выходи строиться!

Ребята соскакивают с коек, поправляют одеяла и бросаются наверх. Здесь они выстраиваются и предъявляют боцману ложки и вилки. С некоторых вилок Медуза ногтем указательного пальца соскабливает ржавчину или остатки еды. По его ухмыляющейся физиономии видно, какую великую радость доставляют ему подобные "находки".

И тут же следует неизбежное в таких случаях: "На бак шагоммарш!" Вилки от такой процедуры чище не делаются.

Но вот контроль окончен, и ребята гуськом бегут по длинному темному коридору в столовую. Это большое помещение, слабо освещенное несколькими бортовыми иллюминаторами и лампами на потолке. На длинных столах дымятся огромные миски, сверкают пустые тарелки.

- Опять капуста! - ноет кто-то.

Гейнц Шене вскрикивает от боли и трясет рукой, держа другую ковшиком у рта. Наконец ему все же удается проглотить щепотку капусты, которую он через спинку стула достал из миски и поспешно отправил в рот. Он пытается утихомирить боль, прикладывая к языку носовой платок.

За небольшой стол, стоящий несколько в стороне, никто пока не садится. Там сверкает белизной скатерть и дымятся два блюда с картофелем; рядом стоит тарелка с морковью и соусница.

Куделек подталкивает Руди. Другие ребята тоже начинают посматривать на столик.

- А у них-то еда получше! - возмущается толстоморденький Сосунок.

- И за едой тебе покоя не дают! - замечает Эрвин Шульц, юнга с крупными выступающими зубами.

Первым из боцманов входит Глотка. Он не спеша поудобнее устраивается на стуле, уголком носового платка протирает нож и вилку. Ребята не спускают глаз с дымящейся капусты.

- Трава да вода и для виду немного сала подброшено! вздыхает Куделек.

- Са-а-адись!

Ребята, словно сорвавшись с цепи, набрасываются на миски с капустой.

Последним за столик с белой скатертью садится Медуза.

Юнга в белой куртке ставит перед боцманами блюдо с жареным мясом. Миски на больших столах вновь пополняются капустой. Здесь ворчат по поводу такого меню, у которого, пожалуй, одно достоинство - еда горяча. Восемьдесят голодных желудков бурчат от нетерпения. Со всех концов слышно, как ребята дуют на капусту. Дежурные следят зачтем, чтобы миски с капустой были всегда полны.

О! На учебном судне кормят до отвала!

Ребята едят осторожно. Понемногу горы капусты на тарелках становятся ниже.

Руди смотрит на боцманов. Глотка курит. На блюде лежат два кусочка мяса. Медуза тоже кончил. Он вытирает рот носовым платком. Боцман Иогансен жует медленно и обстоятельно.

Руди возвращается к своей тарелке. Теперь капуста уже не так горяча. Наконец-то можно утолить голод. Никто уже больше не разговаривает, слышится лишь стук ложек.

Вдруг Медуза кричит:

- Шабаш!

Ребята удивленно поднимают головы. На тарелках еще горы капусты. Мало кто воспользовался добавкой.

- Встать, господа! - кричит Медуза.

Ребята недоуменно переглядываются. Кое-кто, колеблясь, встает.

- Шабаш! - повторяет Медуза. - В следующий раз будете поживей управляться. Я ведь уже успел поесть?

Ребята стоят возле своих стульев. Они все еще не решаются выходить.

- Как раз, когда капуста остыла и ее можно есть, - тихо произносит Руди. Остальные тоже ворчат.

Медуза, расставив ноги, стоит посреди кают-компании.

Он втянул голову в плечи, пригнулся и очень похож сейчас на разъяренного быка.

- Живо, живо! - приказывает он и улыбается, будто выгонять ребят из столовой доставляет ему несказанное удовольствие.

За боцманским столом теперь никого нет. Приглушенные голоса ребят жужжат в зале, как вспугнутый рой пчел.

Кое-кто, помешкав, уже успел выйти в коридор.

Руди до боли стискивает зубы. Ему хочется остановиться, побежать к столу и съесть все, что осталось. Он же голоден! "Надо во что бы то ни стало еще поесть!" - так и стучит у него в висках, но он ничего не говорит, ничего не делает. Мелкими шажками он плетется за ребятами, проходящими мимо столика, накрытого белой скатертью.

До этого дня Руди никогда не думал о том, правильный ли отдан приказ или неправильный. Он выполнял все приказы. "Так оно и положено! Приказ есть приказ".

В юнгфольке, правда, им никогда не отдавали серьезных, трудновыполнимых приказов. "На-лево!", "На-право!", "Шагом марш!" Ну уж на худой конец, самое страшное - это: "Ложись!" Он всегда делал, что ему приказывали, да ему и легко было, даже весело. Как и всем другим, ему приятно было шагать под звуки фанфар или бодрого оркестра. Трам-тара-рам-там-там! гремит большой ландскнехтский барабан. Он-то и подсказывал им, когда надо вышагивать левой. Все это было легко, но теперь?

Здесь? Кто-то приказал: "Встать!" - и они поднялись с мест, вовсе не желая этого. Восемьдесят здоровых, крепких ребят встали - ведь им было приказано. В животе бурчит.

Это бурчание отдает в голову и рождает в ней строптивые мысли. Наверное, и у других ребят так.

С жадностью поглядывают они на два куска жареного мяса, которые все еще лежат на боцманском столике. В нескольких метрах стоит Медуза - он, пожалуй, ничего не заметит! И вдруг - одного куска как не бывало! Толстоморденький Гейнц собрался схватить второй, но боцман резко оборачивается. Гейнц отдергивает руку, словно попал ею в кипящий котел.

Медуза щурится, смотрит на тарелку, затем ощупывает взглядом проходящих мимо ребят и вдруг улыбается. Согнув указательный палец, он приказывает Эрвину Шульцу положить на место первый кусок мяса.

Эрвин не так уж высок ростом, но у него широкие плечи, это крепкий крестьянский парень. Глядя на его волосы, вспоминаешь о его родине - Вестфалии *, о полях спелой ржи. На розовом лице повсюду - и под глазами и на носу - целые гнезда веснушек. Кажется, что Эрвин все время улыбается, хотя на самом деле он очень серьезный и выдержанный парень. Он мало говорит, охотно слушает, о чем рассказывают другие, и любит подумать над услышанным.

Чужой человек примет Эрвина за весельчака. Это из-за зубов: они выступают вперед, вот и кажется, что парень все время усмехается. Ему никогда не удается плотно сомкнуть губы. Медуза не знает Эрвина. Он думает, что Эрвин ухмыляется. Медуза не знает также, что парень упрям, как все вестфальцы. От волнения Эрвин густо краснеет. Он сжимает мясо в руке и не сводит глаз с тарелки. Медленно, как бы крадучись, приближается к нему Медуза. Руки он держит за спиной. Толстая физиономия побледнела.

- Хэ! Украл? У-кра-а - а-л!

Ребята замерли. Стало так тихо, что можно подумать, будто никто из них не дышит.

* Область на западе Германии.

Не дойдя двух шагов до Эрвина, Медуза останавливается и, словно готовясь к прыжку, наклоняет голову.

- Положи сейчас же обратно! - голос его звучит угрожающе.

Эрвин все еще не может решить, что делать. Ребята слышат его порывистое дыхание. Рука сжимает кусок мяса, рот приоткрыт. Крупные передние зубы обнажены, капельки пота выступили на гордом, упрямом лбу Эрвина.

- Раз... - начинает считать Медуза и стукает костяшками пальцев по столу. - ...Два... - Вдруг боцман отталкивает ребят и выставляет вперед кулаки. - Я выбью твои телячьи зубы! - (Ребята теснятся друг к другу.) - Трии-и-и!

Медуза испуганно отскакивает - кусок мяса шлепается в тарелку с соусом и обдает его коричневой жижей. На лице и на куртке боцмана коричневые пятна.

- Ну, погоди... - шипит он.

После этого слышны только удары. Ребят бросает в дрожь. Опрокидывая стулья, они бегут из столовой.

Четверть часа спустя они снова видят Эрвина. Он сбегает по трапу, бросается к своему шкафчику. Лицо у него иссиня-красное и распухло.

Руди, Куделек и Гейнц встают с коек и в изумлении смотрят на него.

Эрвин раздевается и швыряет одежду на койку, хватает белье с полки и быстро натягивает тренировочный костюм. Все остальное он запихивает в новый морской вещевой мешок, который он получил только сегодня утром после поверки.

- Что с тобой? - спрашивает его Гейнц.

Эрвин не отвечает. Он сжимает зубами носовой платок на нем кровавые пятна.

- Еще одна минута! - слышат ребята чей-то голос; они оборачиваются.

У входа в спальню стоит Медуза и смотрит на карманные часы.

- Поторапливайтесь! - Голос у него теперь спокойный, он звучит почти приветливо.

Эрвин хватает битком набитый вещевой мешок и бросается к лестнице.

- У фок-мачты подождешь меня! - медленно произносит Медуза. - Мы займемся немного гимнастикой. - И он медленно спускается по трапу.

Ребята застыли, уставившись на боцмана, как мышь на ужа.

Медуза посмеивается. Руди видит зияющую дыру вместо выбитого переднего зуба.

- Ему приказано переодеться и уложить мешок, - поясняет боцман, - обычно неповиновение и кража караются строже. Но вы-то пока еще "на гражданке".

Никто из ребят ничего не понял.

Медуза все еще улыбается.

- Скоро все поймете! Хэ-хэ! - Он оглядывается, затем обходит кокки и срывает одеяла, там, где они не в порядке. У Куделька он срывает даже простыни. - Чья?

Куделек делает шаг вперед. Медуза подходит к нему, хватает его за воротник и подтягивает близко к себе.

- Отныне ты свою коечку будешь заправлять, как положено! Так? Или не так? - Голос у него при этом приторно елейный.

Куделек пытается отвернуться от него.

На трапе Медуза останавливается и говорит:

- Ему придется еще несколько раз переодеться. Скажите, чтобы в шкафчике прибрал, я проверю! - и наконец уходит.

Когда шаги толстого боцмана затигают на палубе, Куделек произносит:

- Ну и вонючая же свинья!

II

"Капитан-воспитатель". - Темная сделка. - Портфель. - Глотка

трусит. - Пощечина. - Капитан и боцман.

1

В своей каюте за письменным столом сидит капитан. Он без тужурки, откинулся в кресле и строго смотрит на трех боцманов, которые стоят перед ним.

- Итак, не забывайте об этом! Мало быть хорошим моряком - таких у нас хватает. Вы - воспитатели. Вы воспитываете новое поколение! - Капитан глубоко вздыхает и обращается к высокому боцману Иогансену. - Именно вы в первую очередь обязаны доказать, что порвали со своими прежними взглядами.

Боцман Иогансен молчит.

Капитан снова обращается ко всем:

- Не бойтесь держать ребят в ежовых рукавицах. Твердость никогда не повредит! - Он поднимается и, встав так, что брюшко его почивает на краешке стола, продолжает: - Все вы плавали на парусниках, все вы знаете тяжелую морскую службу... - Капитан Вельксанде прерывает свою речь и вдруг спрашивает: - У вас опять имеются замечания, боцман Иогансен?

- Да, уж поиздевались над нами там, на парусниках!

- Твердость - основа воспитания. И я сказал бы, что наши юнги также нуждаются в подобной выучке. А тот, кому это не по нутру, - тряпка и слюнтяй! Пусть отправляется домой! Капитан закладывает большой палец за подтяжку и разглядывает потолок. Потом, словно опомнившись, он снова обращается к боцманам: - Нам нужны парни выносливые, как сыромятная кожа, твердые, как крупповская сталь. Парни, достойные чести принадлежать к немецкой нации... Да, да, и при подготовке матросов для торгового флота этого не следует забывать!

Боцманы переглядываются. Они в нерешительности - можно ли им уже уходить. Глотка вертит фуражку в руке.

Медуза, как бы играя, берет коробку с сигаретами со стола, вообще вид у него весьма независимый.

Капитан обходит письменный стфл.

- Парням, которых мы здесь обучаем морскому делу, предстоит в будущем решать великие задачи, - продолжает он, закладывает руки за спину и то приподнимается, то опускается на носках. Затем, взглянув на свою койку, произносит: Итак, твердость! Из маменькиных сынков мы обязаны воспитать мужчин! Да, да, именно мужчин... Благодарю вас! Хайль Гитлер!

Один за другим боцманы выходят.

Капитан вытаскивает из выдвижного ящика коробку с карточкамианкетами и начинает просматривать их. "Ничего не скажешь, - размышляет он, - многие уже попытали свое счастье в качестве воспитателей! А выдержал только Хеннигс". Года два назад капитан в Гамбурге натолкнулся на ефрейтора Хеннигса, который был у него денщиком а первую мировую войну. Предстоял первый набор на курсы корабельных юнг, и такой верный человек, как Хеннигс, показался капитану Вельксанде весьма подходящим. Да у него были и неплохие характеристики с разных судов торгового флота. Хороший моряк чегонибудь да стоит! А теперь из воспитателей первого набора уже никого, кроме Хеннигса, не осталось на борту "Пассата".

Капитан читает записи в анкете щербатого боцмана и улыбается. "И до чего же здорово мальчишки клички придумывают! - Ухмыляясь, он приписывает карандашом в графе Ашя, фамилия" - "Медуза". - Прямо ведь в точку попали!" Снова он перебирает карточки, вот остановился на одной - "Ганс Ламмерс" значится в ней. Перед глазами капитана вырастает боцман с густыми черными бровями. "Глотка", - пишет капитан вслед за фамилией боцмана. "И кто эти клички только придумывает?" - Капитан читает анкету: "...участник первой мировой войны (фронтовик). Плавал на подводной лодке (ИС48). Десант на Эзеле. Железный крест II степени. В 1924 году арестован. Ранение головы во время забастовки, затем выход из социалдемократической партии. 1928-1933 гг. - безработный. 1933 вступление в штурмовики. С 15.8.36 г. - на учебном судне "Пассат".

- Тоже скоро как год у меня, - бормочет себе под нос капитан. Он берет карандаш и записывает: "Исполнителен, знает службу, необходимо более активно включиться в политическую работу. Хороший моряк".

Капитан зажигает, потухшую сигару. Достает третью анкету. К ней прикреплен сложенный в несколько раз лист бумаги. На нем несколько печать. Капитан задумывается.

Выпятив нижнюю губу, он читает на карточке с красным ободком: "Генрих Иогансен". Сразу за фамилией отметка: "Два месяца - испытательный срок". Остальные графы не заполнены. Капитан медленно развертывает лист, попыхивает сизым дымком. В каюте тихо. На стене тикают круглые морские часы, из столовой доносится звон вилок и ножей.

Наконец капитан прячет анкеты в большой конверт.

Откинувшись на спинку кресла, он произносит:

- Что ж, придется с Иогансеном познакомиться поближе.

2

У каждого боцмана есть нечто вроде денщика. Парень обязан убирать каюту, застилать койку, чистить ботинки, одежду и, главное, быть под рукой, как только он понадобится. У Медузы денщики никогда долго не держатся. Теперь у него опять новый - Гейнц Шене.

Гейнц рад: каждый день он на целый час освобождается от занятий - ему надо убирать каюту "своего боцмана".

А занятия он еще меньше любит, чем другие ребята из его группы: боцман Ламмерс до сих пор не забыл, что Гейнц при всех обозвал его "Глоткой". Правда, Медуза никогда не бывает доволен Гейнцем, но юнга не очень-то близко принимает к сердцу его упреки. Он делает все, что велено, и, если Медузе этого мало, пусть берет себе другого денщика. Время от времени Гейнц приносит в спальную кусок колбасы и ломоть засохшего пирога. Одно злит его: товарищей как будто подменили. Не делится он, видите ли, с ними тем, что ему удается потихоньку стащить из шкафчика Медузы. Если бы они только знали, как ему всегда есть хочется!

Никто не знает, что Гейнц вчера вечером, уткнувшись в подушку, ревмя ревел, проклиная и себя, и Медузу, и свой вечно бурчащий желудок.

Сейчас Гейнц убирает каюту боцмана. Она невелика.

Скудный свет падает из иллюминатора. У стены - стол, два стула и шкафчик. Рядом с койкой - умывальник и сразу за ним небольшая ниша, закрытая занавеской до пола.

Здесь стоят чемоданы, картонки, щетки, ведра, старые ботинки, валяются всякие веревки и грязное белье.

Гейнц отвинчивает иллюминатор, распахивает постель, доливает воды в умывальник, чистит таз, моет кисточку для бритья, разбирает бритву. Вытаскивает из умывальника ведро с вонючей водой и выливает. Потом, открыв дверь, застилает койку, подметает, смахивает пыль, чистит ботинки.

Окончив работу, Гейнц убирает щетку в нишу. И вдруг слышит сперва шаги, а затем и голос Медузы:

- Заходи, парень давно уже ушел.

"Никак уже перерыв? - удивляется Гейнц. - Влетит мне опять!" В каюту входят двое мужчин. Гейнц слышит незнакомый голос:

- Я все-таки запру дверь.

Толстоморденький Сосунок ни жив ни мертв. Он спокойно мог бы отдернуть занавеску, выйти на середину каюты или просто кашлянуть, но он не решается.

За занавеской двигают стулья.

Медуза говорит:

- Вот, возьми сперва это. В субботу я тебе дам три марки.

- Да дело-то не простое!

- Знаю, знаю! Но марку-другую тебе заработать тоже не вредно. Верно я говорю?

- Да тише ты! - слышится чужой голос. - Выкладывай! Чего тебе?

У Гейнца затекла нога. Осторожно он поднимает ее - как бы не наделать шуму!

- Вот слушай! У меня на будущей неделе вроде праздник, мне хотелось бы получше что-нибудь.

- Что?

- Сам знаешь. Только побольше и покрепче, понял?

Чужак вздыхает:

- Сколько же?

- Ну, скажем, бутылки четыре.

- Ты с ума сошел? Четыре бутылки!

- Чего боишься-то? Я думал, ты рад, что иной раз можешь заработать. Или тебе не надо?

Чужак стонет:

- Не надо?! Сам знаешь - шесть голодных ртов дома.

- Ну, Одье, в субботу еще две марки добавлю, согласен? Я тоже ведь понимаю, что тебе тяжело.

"Так это повар!" - восклицает про себя Гейнц. Он слышит, как повар Одье тяжело отдувается.

- Нет, не пойдет это дело. Не хочу я больше шкурой рисковать.

- Добавлю десять сигар. Жемчужина Явы.

Повар чуть не плачет:

- Что я буду делать, если меня прогонят? Ведь это и в личное дело запишут...

Медуза смеется:

- Да, Одье, стоит только начать, потом не отвертишься. Чего ты мне только не перетаскал в каюту!..

- Да молчи ты!..

- Ну ладно, Одье! - снова заговаривает Медуза. - Знал я, что могу на тебя положиться. Только вот... нельзя мне слишком часто приходить к тебе в камбуз. Еще заподозрят. Нужно другое место. Думаю, ящик для спасательных поясов позади нашего гальюна подойдет.

- Да, там, правда, лучше, - тихо соглашается повар.

- Ну, когда мне туда заглянуть?

- Вечерком, да не раньше девяти. Я за несколько раз все и перетащу.

Слышно, как повар, тяжко вздохнув, поднимается со стула, затем подходит к двери и открывает ее. Гейнц даже вздрагивает - так ярко вдруг освещается каюта.

- Дай-ка мне еще сигарету, - говорит повар и снова подходит к боцману.

- Пожалуйста, сигареты мне для тебя никогда не жаль.

Гейнц еще слышит, как чиркают спичкой. Наконец повар уходит. Медуза насвистывает себе под нос. Но вот и он покидает каюту.

3

Душно в спальне, и ребята в обеденный перерыв сидят на палубе или в трюме. Там - ниже уровня воды - немного прохладней. Небольшими группками в три-четыре человека они устраиваются на старых канатах между рассохшимися бочками и ящиками. На ящиках виднеются полустертые надписи.

Порой тут ведутся очень важные разговоры.

- Надо бы эту свинью отравить! - тихо предлагает Эрвин.

- Зашить в парусину, привязать кусок железа - и за борт! - говорит Куделек. - Собаке - собачья смерть!

- Брось ты ерунду городить! Мы же этого все равно не сделаем. Давайте лучше сообразим, что мы можем сделать.

Тихо. Ребята сидят, тесно прижавшись друг к другу, и думают. В темноте зубы Эрвина поблескивают, на лоб легли две глубокие морщины.

- Пусть Гейнц ему в койку кнопок набросает! - снова предлагает Куделек.

Эрвин не согласен.

- О Сосунке вообще нечего говорить. Это человек конченый!

- Не так уж он плох! И брюхо у него скулит так же, как твое. Ты ведь тоже стащил кусок мяса, - говорит Руди.

- Это совсем другое. Да я бы ни за что один не стал есть. А у Сосунка всегда собственное брюхо на первом месте. Вечно он подлизывается к Медузе. Нечего о нем говорить...

- А я не думаю, что он такой, - вставляет Руди. - Иной раз мне кажется...

- Чепуха! Это конченый человек!

Куделек спускает ноги с ящика. Он караулит.

- Тише вы! Франц из гальюна идет. Позвать его?

Эрвин, подумав, отвечает:

- Зови, если хочешь. Может, он нам чего подскажет.

От Франца несет табаком и карболкой. Он устраивается на ящике между Эрвином и Руди.

- Ну как, поедете со мной на берег? - спрашивает Франц. - Я скажу Улле, чтобы подружек привела.

- У нас дела поважней, - заявляет Руди. - Нам вот подумать надо.

- Может, ты со мной пойдешь, Эрвин?

- Да заткнись, тебе говорят! Надо обсудить, что с Медузой делать. И такое надо придумать, чтобы ему крепко запомнилось.

- Дайте-ка я подумаю! - говорит Франц.

Уже совсем темно. Над дверцами уборных горит тусклая лампочка. С жилой палубы на трап падает желтый свет.

Наверху поют.

- Скоро отбой! - говорит Руди. - Еще не придумали?

- А почему Сосунку нельзя участвовать? Кнопки в койке это хорошо! - повторяет Куделек свое предложение.

- Детские игрушки, - отмахивается Франц.

- А ты придумай получше!

Скрипит трап. Ребята прислушиваются. Кто-то насвистывает мелодию матросской песенки "Уходят в море корабли" - это тайный знак. Куделек не отвечает на свист.

На трапе слабо обрисовывается чья-то фигура. Снова ктото свистит.

- Да это Гейнц! - шепчет Куделек. - Никогда он не может мелодию запомнить.

- Тихо! - приказывает Эрвпн.- Толстомордик - предатель.

У ребят сразу делаются серьезные лица. На трапе снова свистят.

- Да отвечай же! - шепчет Руди.

- Тихо! - грозит ему Эрвин.

- Тогда я сам свистну! - упрямствует Руди. - И откуда ты знаешь, что ему здесь надо?

Трап скрипит. Тень становится больше.

- Свистни! - соглашается наконец Эрвин. - Но я с ним разговаривать не буду.

- Ребята, погоди! - шепчет Гейнц. Голос его звучит необычно. - Я тут принес кое-чего.

Только теперь ребята замечают у Гейнца под мышкой портфель. От любопытства они делают такие резкие движения, что сталкиваются головами.

- Да так мы ничего не увидим.

- Убери башку!

- Выкладывай! - говорит Руди.

Гейнц открывает портфель.

- Во, гляди! Банка сардин! - вскрикивает Руди.

- Тише ты, дурак!

- Сгущенное молоко! - шепчет Куделек, - И какао!

- Копченая колбаса! Не меньше полкило! - определяет Эрвин.

Франц хватает бутылку.

- Водка!

- Откуда у тебя это? - спрашивает Эрвин.

Гейнц рассказывает.

- А нас одной капустой кормят! Вот гады! - слышно, как Эрвин скрежещет зубами.

- Надо бы об этом капитану сказать! - замечает Руди.

Куделек хохочет:

- Хотел бы я взглянуть на рожу Медузы, когда он полезет в ящик для спасательных поясов.

- Да уж! - Франц все время думает о бутылке с водкой. Пошли все вместе на берег сегодня вечером! Вот и прихватим это богатство. Закатим пир горой!

- Чтобы твои девчонки все слопали? - возмущается Гейнц.

- Если мы решим докладывать, нам нельзя ни к чему прикасаться. А мы должны доложить, не то они и дальше будут нас обкрадывать. Капитан должен обо всем знать! - решительно заявляет Руди.

- А вдруг он спросит, кто нашел портфель? - задает вопрос Гейнц испугавшись.

- Я скажу, мне надо было в гальюн, я и пошел туда поискать бумажку.

- Тебе туда и ходить нельзя! Мостик не для нашего брата, - вставляет Куделек.

- Скажу, что мне приспичило.

- Давай лучше все сами сожрем! - предлагает Гейнц.

Руди и Куделек против. Эрвин тоже за то, чтобы боцману и повару влетело.

- Но прямо к капитану я бы не пошел. Давай скажем сперва Глотке.

- Глотке?

Ребята, подумав, соглашаются. Трое из них должны отправиться к боцману и рассказать ему, что Руди нашел портфель, а Гейнц сказал, что это портфель боцмана Хеннигса. Пусть, дескать, он, Глотка, доложит обо всем капитану.

Наконец ребята выбираются из ящика и идут на палубу. Гейнц забегает в спальню и прячет портфель себе под подушку; затем снова догоняет товарищей.

Боцман играет на аккордеоне. Ребята приближаются к баку, где собралась вся остальная группа. Юнги сидят, прислонившись к брашпилю, и напевают.

Яркий свет фонаря бросает черные тени на ребячьи лица, и тени эти пляшут, как только ребята принимаются в такт музыке покачивать головой. Руди улыбается Кудельку, а тот даже глаза закрыл.

Боцман Глотка затягивает новую песню о гамбургской "старой калоше", и Руди невольно прислушивается. Хорошо поет боцман. Голос у него точно бархатный. "Он-то нам поможет!" - решает Руди про себя.

- Вот ведь безобразие какое, - говорит боцман Глотка, роясь в большом ящике стола. - Черт знает, что за свинство! Но я сейчас не могу к капитану пойти... Мне надо, видите ли... мне надо срочно побывать на берегу. Но я вам советую сходить к боцману Иогансену, уж он вам не откажет. Вот ведь безобразие какое! Но это вы правильно решили... Такое дело нельзя замалчивать...

Когда ребята уходят, боцман опускается на койку и долго смотрит на пол, ничего не видя перед собой. "Вот ведь проклятие! - думает он. - И ребята пришли ко мне, пришли к своему боцману... и все ведь так оно и есть, как они говорили, а я?.." Боцман гасит окурок каблуком прямо на полу посреди каюты. Ему не сидится. Он бегает взад и вперед, но, увидев себя в зеркале над умывальником, останавливается, вытаращив глаза.

- Эх ты, шляпа! - шипит он своему отражению. Наконец, словно устав, он опускается на стул и снова закуривает.

Когда-то ведь и он был таким, как эти ребята. И он не мог выносить несправедливости. Протестовал против муштры. Еще в первую войну, когда его хотели заставить прыгать по-лягушачьи на плацу перед казармой. Три дня строгого ареста влепили тогда ему. Позднее - война уже кончилась - он снова взял винтовку в руки. В Гамбурге это было, в двадцать третьем, в дни восстания рабочих.

Снова его заперли в настоящую тюрьму, продержали там целую неделю.

Год спустя его опять сцапали. Стачка. Бастовали за прибавку 10 пфеннигов в час. Полицейский ему чуть голову не проломил своей резиновой дубинкой и обозвал "красной свиньей". Тогда он и вышел из партии. Перестал бывать на демонстрациях и митингах. И работу тогда потерял. Много у него было свободного времени, но о товарищах своих старых он больше не думал. Ну, а когда Гитлер пришел к власти, Ламмерс записался в штурмовики, потому что думал: так скорей на работу устроишься.

Теперь-то он рад, что взяли на учебное судно. Получает он, правда, немного, но ему немного и надо. С тех пор как жена, Эрна, померла от чахотки, ему не о ком заботиться, кроме себя самого. Слава богу, что у них детей не было.

Правда, Старик требует, чтобы он орал на ребят погромче. Ну и бог с ним. Только бы была работа и оставили бы в покое... Ясно, что ребята его группы думали... но разве они знают его заботы? Нет, неохота ему, чтобы его опять пo голове лупили. А стоит только вмешаться в это дело...

А хороши парни! Правильно поступают! И все из его группы. Да, да, его группа кое-чего да стоит!

Боцман встает, потягивается. Мимолетная улыбка скользит по его лицу. Вдруг он хлопает себя по лбу:

- Вот черт! Придется ведь теперь на берег идти!

По палубе стучит дождь.

- Кто из вас нашел этот портфель? - спрашивает боцман Иогансен.

Взглянув на Сосунка, Руди поднимает руку.

- Ты случайно зашел на бот-дек?

Руди краснеет.

- Да, я хотел посмотреть, нет ли в ящике бумаги... Руди хорошо знает, что он собирается сказать боцману. - Хоть нам и не положено туда ходить - тамошняя уборная только для боцманов, но мне так приспичило. - Руди говорит не запинаясь. Он ведь придумал целую историю,

- Погоди, погоди! А где ты был до этого? - прерывает его боцман.

- Внизу.

- Что ж, у вас там разве нет уборной?

- Есть, но... знаете... - Руди оглядывается, ища Гейнца. Лицо его так и пылает.

Боцман Иогансен подходит к нему вплотную:

- А ну-ка, смотри мне прямо в глаза!

Руди делается страшно. В голове у него все мешается.

Но он же вызвался взять все на себя. Гейнц-то струсил!

"Только бы мне не сбиться! Надо все рассказывать так, как придумал".

- Я стоял у фальшборта, - снова начинает Руди, - и сперва ничего не чувствовал. - Дальше он не может говорить. - Да, я хотел... - И вдруг у него из глаз бегут слезы,

- Так я и знал, что ты врешь! - слышит он голос боцмана, словно бичом разрезающий воздух.

Руди опускает глаза. В горле застрял комок, но ведь он должен сказать, что Гейнц...

- Да я только... - собирается он оправдаться, но вдруг в голове его начинает шуметь, он хватается за Куделька, чтобы не упасть - это боцман Иогансен ударил его по щеке.

Руди уже не понимает, о чем говорят вокруг. Гейнц вызвался все рассказать. Голоса доносятся до Руди как бы издалека. Никогда бы он не подумал, что длинный боцман так же дерется, как все другие.

Поздно вечером он говорит Кудельку:

- Но потом, когда он узнал, что я только понарошку ему так все рассказывал - ведь Сосунок сам не хотел ничего говорить, - тут он должен был мне хоть слово сказать?

- Так он тебе и скажет: "Извините, пожалуйста, молодой человек, я совершенно упустил из виду, что вы солгали из чисто благородных побуждений!" - Да брось ты, конечно, не скажет, но ведь...

- Чего ты воображаешь-то! Думаешь, он, боцман, пойдет тебе в ножки кланяться?

- А я пошел бы, будь я боцман.

- Ах, ты!..

4

Капитан Альфред Вельксанде пережевывает пищу неторопливо и основательно. Врач посоветовал ему: "Вы должны постоянно заботиться о своем пищеварении. Неплохо было бы побольше двигаться!" В тот же день капитан купил пружины для гимнастики.

И с тех пор каждое утро, тщательно заперев двери, в течение десяти минут он пытается преодолеть сопротивление стальных витков. Пот льет с него градом, но у капитана огромная сила воли. Его и без того превосходный аппетит стал еще лучше. К тому же он никогда не забывает перед едой принять прописанное врачом лекарство.

Вот он расстегнул китель и верхнюю пуговицу брюк - нехорошо, когда за едой что-то давит тебе на желудок.

Повар приносит компот.

- Ну, Одье, что у нас на завтра?

Повар подает капитану меню.

Как только Одье заходит к Старику, он сразу преображается. Стоит, словно аршин проглотил, чуть улыбается и время от времени отвешивает легкий поклон.

- Прошу господина капитана отметить галочкой то, что они пожелают.

Капитан не прочь поболтать после сытного обеда. Он говорит повару "ты" - ему хочется, чтобы между ними установились хорошие отношения. Повару это льстит, и он из кожи вон лезет, чтобы угодить Старику: каждый день у него готов какой-нибудь сюрпризик, и он просто счастлив, что капитан кое-что понимает в изысканной пище. Да и разговоры с капитаном о приготовлении того или иного блюда подсказывают повару, что он вырос в хорошей семье, а стало быть, он человек образованный. Одье любит поговорить с образованным человеком. Такие разговоры напоминают ему о самом прекрасном времени в его жизни - около пяти лет Одье был поваром у барона фон Энсдорфа. С бароном он ездил на курорты, в Альпы, а один раз даже на Ривьеру.

"Ах, какой это был умный человек, мой барон!" - часто вспоминает Одье.

После скоропостижной смерти своего господина Одье работал коком на судах пароходной компании "Норддейче Ллойд" и словно свалился с неба прямо на землю. Годами он вынужден был готовить для "матросни" и кочегаров.

А им только вали в миску побольше, а что - неважно. Какой это был позор для Одье! Никто больше не хвалил его искусство, а артисту похвала, что растению солнышко. Вот его мастерство постепенно и захирело. Он стал так же безразличен к пище, как и все остальные. Готовил со дня на день все хуже и хуже, а на последнем корабле команда взяла да вывалила весь обед перед камбузом. Вот он в Гамбурге и списался на берег. А там жена и пятеро ребятишек.

Жилось ему все тяжелей и тяжелей: постоянной работы он уже не мог найти - то день готовит в одном месте, то в другое на два дня позовут, то пригласят помочь на какомнибудь семейном празднике... Однако любовь к "образованным" людям у него сохранилась, хотя он никак не мог причислить себя к ним, да никогда и не причислял. Прислуживать им, исполнять любые их пожелания было его страстью.

На борту "Пассата" он готовил только для капитана.

Питание юнг и боцманов было доверено помощникам.

Капитан благодарен ему за это. Он своего Одье в обиду не дает! Поэтому его особенно раздражает, что юнги жалуются на плохую пищу и без конца пишут домой, что здесь, мол, голодно. Капитан несколько раз собственной персоной заходил в камбуз, наблюдал за приготовлением обеда. Конечно, юнгам готовят не то, что ему, капитану. Но, насколько он может судить, качество пищи отличное. На парусниках в те времена, когда капитан сам был юнгой, кормили тухлятиной - ведь не было никаких холодильников! Господин Вельксанде убежден, что питание на учебном судне "Пассат" превосходно во всех отношениях!

- Прежде всего следи, чтобы животы набиты были! - говорит он Одье.

Одье кивает.

- Вчера опять вернули шесть полных мисок! - вставляет он. - На одних отбросах я мог бы несколько свиней прокормить.

Капитан на мгновение задумывается.

- А идейка недурна! Тогда мы время от времени могли бы лакомиться ветчинкой, Одье, как ты считаешь?

- Так точно, господин капитан!

- Ну, так что у нас завтра на обед?

Повар, взглянув на карточку, где капитан уже отметил свои пожелания, читает: "шницель по-голштински, на гарнир свежие овощи, на десерт..."

- Я спрашиваю, что получат на обед юнги?

- Тушеная баранина с морковью.

- Побольше, побольше мяса! - говорит капитан.

- Так точно, побольше мяса. - Повар убирает со стола и направляется с грязной посудой к двери.

- Не забудь про поросят.

Одье спешит снова поклониться - привычка, оставшаяся у него со времени службы у барона, - но при этом с подноса съезжает соусница и падает на ковер.

- Нельзя ли поаккуратнее! - кричит капитан.

Повар, покраснев, покидает каюту.

Несколько минут капитан глядит ему вслед, затем встает, снимает китель, делает пять приседаний перед открытым иллюминатором и снова надевает китель. Потом он отпирает маленьким ключиком дверцу в задней стенке письменного стола, наливает себе рюмку коньяку и даже облизывает горлышко бутылки. Снова тщательно заперев дверцу, он прячет ключик. Так он делает с тех пор, как приметил, что Одье время от времени прикладывается к бутылке, когда прибирает каюту. По правде сказать, уборка - не дело повара, но капитану не хочется, чтобы в его каюте вертелся кто-нибудь из корабельных юнг.

Капитан надрезает сигару и садится в глубокое кожаное кресло. Наступил час отдыха. Капитан потягивается, достает газету и принимается за чтение.

Повар заходит еще два раза, чтобы унести грязную посуду. Наконец наступает тишина. Через иллюминатор в каюту струится теплый воздух. Но вот на трапе снова послышались шаги. В дверь постучали.

Капитан не отвечает. Усиленно посасывая сигару, он пытается читать.

Снова стук.

Глубоко вздохнув, капитан в сердцах отбрасывает газету и приподнимается.

- Кто там?

- Господин капитан, я...

- Что за "я"?

- Боцман Иогансен.

С минуту капитан в нерешительности молчит, наконец он спрашивает:

- Неужели нельзя выбрать другое время?

- По важному делу.

- Минутку. - Капитан со вздохом встает. Застегнув брюки и китель, он снова опускается в кресло, раскуривает сигару и говорит: - Войдите!

Наклонив голову, в каюту входит боцман.

- Извините, что помешал вам отдыхать.

Морщины на лбу капитана обозначаются резче:

- Я не отдыхаю, а читаю статью министра пропаганды. Докладывайте!

Боцман Иогансен открывает принесенный с собой портфель, достает из него банку сгущенного молока, земляничное варенье, сардины, пачку какао, копченую колбасу и бутылку водки. Все это он ставит на курительный столик.

Капитан изумлен. Уставившись на всю эту снедь, он спрашивает:

- К чему это? Разве у меня день рождения?

Боцман не улыбается и докладывает. Капитан не прерывает его, а только усиленно потягивает сигару, которая все время гаснет.

- Ерунда! - восклицает он, выслушав боцмана. - Склад продовольствия постоянно на замке. Ключ от него имеется только у меня и у повара.

- Да, и у повара.

- Что?

- Я уверен, что повар...

- Что? В чем вы уверены?.. У вас имеются факты?.. Я знаю Одье лучше, чем вы.

Боцман рассматривает пустой портфель.

- Хорошо. Я не хочу утверждать бездоказательно, но расследование выяснит...

- Какое еще расследование? Неужели вы думаете, мы будем поднимать шум из-за этого?.. И на глазах у юнг?.. Ни в коем случае, дорогой мой! - Сигара окончательно потухла, и капитан нервным движением хватает спички. - Это был бы грубый педагогический промах. Мы - воспитатели. Мы прежде всего должны думать о своем авторитете. - Капитана раздражает, что ему приходится все время смотреть вверх: Гейн Иогансен намного выше его. - Да сядьте вы, наконец!

Боцман садится.

- Господин капитан! Юнги знают, кому принадлежит портфель. Я обещал им доложить обо всем вам. И юнги пожелают узнать, что вы скажете.

- Пожелают?.. Юнги пожелают?! Пожалуй, это не дело юнг, да они и не способны правильно оценить этот случай, и... боюсь, что вы тоже, боцман. - Капитан некоторое время молчит, рассматривая ковер на полу; наконец он продолжает: - Скажите им, что я займусь этим делом и сам все расследую.

Боцман не встает, он только поправляет волосы, упавшие на лоб.

- Что у вас еще? - спрашивает капитан, строго взглянув на него.

Иогансен выдерживает его взгляд. Капитан снова сосредоточивает все свое внимание на сигаре.

- Господин капитан! Я считаю, что мы должны совершенно открыто говорить об этом деле. Юнги неизбежно решат: здесь что-то нечисто! Считаю нашим долгом тщательно разобраться и найти виновников этого свинства. - Боцман не упоминает о подслушанном ребятами разговоре.

Это могло бы повредить юнге-денщику. К тому же такой козырь Иогансену хочется придержать напоследок. Самое главное сейчас - это добиться расследования.

- О каком свинстве вы говорите, боцман? В конце концов все это лишь смутные подозрения. Признаюсь, я не верю в какие бы то ни было проступки со стороны моего персонала. Боцмана Хеннигса я знаю много лет. А что касается повара... Я сам все расследую. Этого более чем достаточно для юнг... И для вас, боцман. - Последнее слово капитан произносит резко и громко.

Иогансен встает. Лицо его подергивается. Он берет в руки портфель.

- Что ж, придется мне уйти. Но юнги будут ожидать вашего расследования. Они все время шепчутся об этом и особенно потому, что речь идет о продовольствии. Питание на борту поставлено совсем не блестяще. Это вам прекрасно известно, господин капитан.

Капитан от неожиданности кладет сигару в пепельницу и гасит ее.

- Боцман, что это значит? Вы без году неделя на борту...

- Но я уже знаю, что юнги ничего не получили из своего дополнительного курсантского пайка, ни разу с тех пор, как я здесь. И только в этом портфеле...

- Я просил бы вас не вмешиваться не в свои дела. - Голос капитана дрожит. - В конце концов я здесь за все отвечаю, в том числе и за довольствие. Не считаете ли вы, что и я... - Капитан, насторожившись, смотрит на боцмана.

Иогансен понимает "ход" капитана, но он слишком возбужден.

- Я предполагаю, что относительно довольствия вы не совсем в курсе дела, господин капитан.

- Боцман! - уже кричит капитан.

Иогансен сжимает руку в кармане. Он дрожит, лицо его побледнело.

Капитан несколько раз открывает рот, но не находит слов. Он думает: "Такого со мной еще никогда не бывало! Этот тип всего несколько недель на борту... И такая наглость! Правда, по бумагам у этого Иогансена немало грехов... Ему еще надо доказать верность фюреру!"

- Собственно говоря, как вы смеете так вести себя со мной, боцман? Я уже сказал, что займусь расследованием этого случая. Если вам этого мало, можете идти в Трудовой фронт и жаловаться...

Капитан барабанит пальцами по ручке кресла. Внезапно лицо его светлеет. Он даже улыбается и достает из кожаного портсигара новую сигару.

- Я опасаюсь, - снова начинает он уже гораздо спокойнее, - что руководство фронта, истинные национал-социалисты обратятся прежде всего ко мне за справкой относительно вас, господин боцман Иогансен. - Капитан, ухмыляясь, рассматривает сигару. - Но адрес я могу вам дать, если хотите. Ну, как? - Взглянув на боцмана, он доброжелательно, почти по-отечески, добавляет: - Бросьте вы это, боцман! Я понимаю ваше возмущение. Разумеется, нельзя допускать подобных случаев на борту. Но на меня вы можете положиться. Я ведь сам когда-то начинал юнгой на учебном паруснике.

Иогансен слышит фальшь в голосе капитана. "Ханжа! Подлец! - думает он. - "Можете обратиться в Трудовой фронт"! Ведь знает, что я этого не могу сделать. - И боцман, стиснув зубы, решает: - Ни слова больше!" Капитан отложил сигару, немного наклонился и берет с письменного стола большой конверт с документами боцмана Иогансена.

- Несколько дней тому назад я посвятил довольно много времени лично вам, боцман. Здесь у меня имеются интересные подробности. Да, да, интересные... - Он делает небольшую паузу...- Дело с портфелем ведь мы уже закончили, да? Или у вас еще есть вопросы?

- Нет, - отвечает Иогансен. В голосе его появилась хрипота. - Я сообщу юнгам, что вы...

- То-то! Мы ведь прекрасно понимаем друг друга. - Снова капитан делает паузу, чтобы поудобнее расположиться в кресле. - Вы ведь довольно долго оставались без работы. Должно быть, это было нелегко для вас. С другой стороны, у вас было достаточно времени, чтобы, хорошенько подумав, понять всю ошибочность вашего марксистского мировоззрения. Ничего, ничего, боцман! Я не собираюсь учинять вам допрос. Теперь у вас есть работа, и вы сами понимаете, что это шанс, который вам следует использовать. Наше государство предоставило вам этот шанс. Я знаю, что вы превосходный моряк. Потому-то вы и оказались у меня на борту. Но вы также хорошо знаете, что этого недостаточно. Очень, даже очень скоро мне предстоит решить, обладаете ли вы качествами, необходимыми воспитателю на учебном корабле немецкого торгового флота.

Боцман горько улыбается, но продолжает молчать. Капитан добавляет:

- Разумеется, все это не имеет никакого отношения к данному делу. - Он показывает на портфель. - Я сам разберусь во всем. Но прошу: нигде больше ни слова об этом! Вам ясно?

Иогансену жарко, будто он заглянул в самое пекло раскаленной печи. Он удивлен, услышав вдруг свой собственный голос.

- Ясно, господин капитан. - Боцману невыносимо стыдно за этот ответ.

Капитан с удовлетворением смотрит на него.

- То-то! Наконец! - Капитан даже улыбается. - Нет ли у вас огня, боцман Иогансен?

"Что ему от меня надо?" - думает боцман и берет со стола спички. Ему приходится нагибаться, чтобы дать прикурить капитану.

- Благодарю вас, боцман. А портфель лучше всего оставить здесь.

Боцман выходит.

- Хайль Гитлер! - кричит ему вдогонку капитан, и крик этот для боцмана, как удар бича. Он кусает губы и тут же слышит, как сам отвечает на это приветствие словно неповинующимся ему больше голосом.

- То-то! - в третий раз произносит капитан, но уже совсем тихо, для себя. Он садится за письменный стол, берет анкету боцмана Иогансена и что-то пишет.

III

Тяжела корабельная служба. - Решение принято. - Когда насту

пает вечер. - Ее зовут Крошка.

1

С каждым днем служба становится тяжелее. Юнги еще не привыкли к постоянному крику, к бесконечной гонке.

Кое-кто, лежа по вечерам на койке, кусает подушку, чтобы товарищи не слышали, как он ревет.

Коротки летние ночи! И только солнце покажется изза горизонта, уже свистят боцманские дудки, кричат боцманы, несутся сломя голову юнги. Так они и носятся весь день до самой ночи, и с каждым днем все больше и больше тупеют и делаются злее. Скоро юнги перестают понимать что-нибудь, кроме свистков, - боцманы щадят свои глотки. Пройдет немного времени, и юнги будут действовать, как хорошо смазанный механизм: быстро, четко, не думая!

- Пусть лошади думают, ослы вы эдакие! На бак - марш! Бе-еегом!

И вот уже слышится топот на палубе - приказ есть приказ!

Но порой вдруг какой-нибудь юнга и заартачится. Еще несколько минут назад он не лазал - летал по вантам: вверх-вниз-вверх-вниз! И вдруг... быть может, к нему вернулась способность думать? Но юнгам на корабле "Пассат" думать не положено: они обязаны только повиноваться.

- А тебе, дружок, надо будет сегодня вечером явиться с матросским мешком ко мне. Попляшешь ты у меня, хэ-хэ!

Мятежников "обрабатывают" после отбоя. Им приказывают делать гимнастические упражнения с полным матросским мешком за плечами или каждые пять минут являться пред ясные очи боцмана в другом костюме. А то их заставляют выкрикивать у фальшборта бранные слова по собственному адресу, да так, чтобы это разносилось по всему порту... Да, Медуза - мастер поиздеваться! Лишь один раз в неделю юнги его группы могут вздохнуть свободно - Медуза отправляется на берег. Боцман Глотка тоже гоняет юнг своей группы, особенно когда капитан где-нибудь поблизости. И только одна группа по вечерам в полном составе собирается на палубе, чтобы попеть и повеселиться, - юнги боцмана Иогансена. Куделек в восторге от длинного боцмана. А Руди молчит. Он не может забыть пощечину, которую получил от Иогансена.

Постепенно юнги привыкают ко всему, в том числе и к характерам своих боцманов. Теперь юнги уже научились быстро глотать горячую капусту и не так голодны после обеда, как в первые дни. Только ночью кое-кто иногда встает, чтобы выпить полкофейника желудевого кофе и хоть как-нибудь утихомирить урчащее брюхо. Все они уже в робе и судно знают как свои пять пальцев. Неделю не пробыли они на нем, а уже мечтают променять "старую калошу" на настоящий корабль. Но четыре месяца надо оттрубить на "Пассате" - таков закон. Особенно обескураживает ребят то, что "калоша" не выходит в море. Корабль намертво пришвартован к чугунным тумбам на берегу.

Правда, кто-то кому-то как-то говорил, будто на паруснике установят вспомогательный мотор, но ребята уже не верят к то, что их старый "Пассат" когда-нибудь снова поплывет.

2

Руди тоже плакал несколько раз. И не из-за тоски по дому, а от злости, от возмущения и обиды. Нет, не может он привыкнуть к несправедливости! "Как с преступниками здесь с нами обращаются, - написал он домой, - каждый день нас кормят капустой, и никто никогда не наедается досыта. Пришлите мне хлеба и хоть кусочек масла". На следующий же день он получил свое письмо обратно - мешок с почтой, оказывается, упал в воду. "Случайность, - заявил капитан, - хорошо, что еще удалось вовремя выловить мешок". Но прочитать уже ничего нельзя было - чернила расплылись.

Руди уже не считает дни. Да и зачем? Многое стало ему теперь безразлично. Он не "новичок": уже четыре недели как он уехал из дому. Все юнги старого набора списались. Не пройдет и трех месяцев, как Руди тоже попадет в "бывалые" моряки и наймется на настоящее судно. Но ведь до этого еще... А служба отупляет.

Руди внутренне восстает против этого, и порой ему удается стряхнуть с себя противное безразличие. Тогда глаза его светятся, он снова смеется и радуется, что будет настоящим моряком. Но, как обычно, он не знает удержу и обязательно выкинет, как говорят ребята, какой-нибудь фортель. В результате: "На нижнюю палубу - ать-два!..

Колени согнуть! Запевай!.. Три-четыре!.." Разочарование, бешенство, отупение. Снова замыкается проклятый круг.

Но Руди решил выдержать. Он не намерен с красным от стыда лицом удирать домой, "к мамочке". Он хочет быть только моряком. С тех пор как Руди помнит себя, он всегда играл в кораблики. И пусть они были из бумаги или из кусочка дерева с гвоздем вместо мачты! Он и не ожидал, что здесь будет легко, что все пойдет как по маслу. Отец ему не раз рассказывал о службе на паруснике. Но невозможно спокойно переносить издевательства, видеть, с каким наслаждением Медуза и Глотка мучают ребят.

3

- Три скамьи! - гаркает вдруг Глотка, когда Руди, перечисляя румбы компаса с первого до последнего и с последнего до первого, три раза запинается.

"Три скамьи" означает, что Руди после отбоя, то есть в самое хорошее, свободное от учения время, должен принести с нижней палубы три длинные деревянные скамьи, намочить их водой и написать на сиденьях все 128 румбов: главных, четвертых и дробных - с первого до последнего, и в обратном порядке - с последнего до первого, до тех пор, пока вся скамья не будет исписана, - так все три...

И буквы не должны быть больше одного сантиметра.

Часы показывают без двадцати двенадцать ночи, когда Руди дописывает последнюю букву. Обливаясь потом, он перетаскивает скамьи в каюту боцмана. Немного отдохнув, он решается постучать.

Каюта ярко освещена. Руди зажмуривается. Глотка сидит за столом в майке и трусах, попыхивает трубочкой и читает журнал. На голых ногах стоптанные домашние туфли. Руди еле сдерживает смех - такой занятный вид у этого обычно свирепого боцмана.

Глотка дочитывает страницу и встает. Руди проталкивает скамейки через узкую дверь.

- Красота! - говорит боцман совсем незнакомым голосом. - А теперь возьми-ка "молитвенник" и почисть скамеечки.

У Руди навертываются слезы. Он бросает взгляд на часы. Боцман перехватывает этот взгляд. И снова Руди слышит чужой ласковый голос.

- Это недолго. Скажешь мне, когда справишься.

Руди быстрым движением руки смахивает слезы. Дикая злоба застилает ему глаза. Ему так и хочется сейчас сделать что-то, разбить эти часы на столе или разорвать журнал. Но он знает, что этого нельзя, - хорошее настроение боцмана в мгновение ока может превратиться в страшное бешенство, если Руди только посмеет пикнуть. Сколько раз Руди наблюдал это за последние недели.

Не сказав ни слова, он хватает первую скамью и выволакивает ее из каюты.

Ночь не очень темная, но Руди вышел из ярко освещенной каюты и в первый момент ничего не видит, да и слезы совсем застлали ему глаза.

На трапе, ведущем с кормы на палубу, Руди, поскользнувшись, падает и, больно ударившись, летит вниз. Скамейки гремят ему вслед. Возмущение, злоба, а затем и отчаяние ослабили Руди, сделав его как бы снова маленьким мальчиком. Он чуть не рад боли. Падение довершило его страдания! Пусть! Он так и останется лежать здесь. Он знает, чем все это кончится!

Его найдут на палубе ночью, а скорее всего только утром, когда он уже будет мертв. Кто-нибудь приподнимет веки, и Глотка начнет каяться. Все увидят исписанные скамьи, а длинный боцман Иогансен скажет: "Вот что его убило!" Глотка будет стоять рядом и бормотать себе под нос: "Нет, нет, я не виноват!" Потом придет капитан и, растолкав ребят, так и окаменеет при виде Руди. "Кто убийца?" - воскликнет он. Глотка сделает шаг вперед. Руди и сейчас видит, что на ногах боцмана все те же стоптанные шлепанцы, слышит, как он бормочет: "Я не виноват..." Капитан все расследует и скажет, что нельзя измываться над ребятами. И, может быть, если Руди будет не совсем мертвым, ему дадут поесть. И тогда накажут повара и Медузу за то, что они воровали" продукты, и ребята всегда будут сыты. Да, за такое доброе дело стоит все-таки умереть!

Но Руди никак не может дождаться смерти. Он ждет еще немного, ему приходится даже повернуться - уж очень давит бок скамейка... А Руди теперь не хочет, чтобы ему было больно. И, так как никто не приходит, Руди встает и перетаскивает скамейки на нижнюю палубу. Потом он приносит цементный кубик - ребята называют его "молитвенником", ведро воды и ящик с песком.

Кубик не легкий, и Руди крепко нажимает на него, но все же работа подвигается медленно. Здесь, на нижней палубе, жарко, и скоро Руди чувствует, что вспотел. Вся скамья вымазана чернильным карандашом, от воды он расплывается, и следы его никак не выскоблишь из канавок.

Руди думает о том, что ребята давно уже спят. Снова приходит в отчаяние. "Как с преступниками с нами здесь обращаются! Завтра же напишу домой открытку!" - решает он.

Но тут он вспоминает, что в шкафчике Куделька за бельем стоит портрет матери и что несколько дней назад в рамке разбилось стекло. Руди бросается к койке Куделька и расталкивает его. Куделек вскакивает и даже бежит вместе с Руди на нижнюю палубу. Осколками стекла им вдвоем очень быстрее удается дочиста выскоблить все три скамейки.

Снова Руди отправляется в боцманскую каюту, и, как и в первый раз, слезы снова льются из глаз. Беспомощно опустив руки, стоит он перед Глоткой.

- Ну, ну! - говорит тот. - Что это ты целый пруд напрудил! - Он кладет руку на плечо Руди и добавляет: - Порядок! Точно новые! А теперь - живо на койку! Завтра ты уже все забудешь!

Руди долго еще слышит ласковый голос боцмана. В нерешительности он стоит перед ним и не знает, что ответить.

- Вон! - орет вдруг боцман. - Я тебя научу бегать!

Руди вздрагивает и хватает скамейку. Никак он не может понять, что за человек этот боцман.

"А вдруг это у него от морской службы голова испортилась?" - спрашивает себя Руди.

4

В обеденный перерыв ребята сидят на баке. Сейчас июль, но целую неделю было холодно, как осенью. А вчера барометр снова пополз вверх. Небо синее, и по нему плывут ослепительно белые облака.

Франц, зевая, поглядывает на близкий берег. Заметив на лугу два ярких пятна, он вдруг оживляется и прикрывает рукой глаза. Но девушки слишком далеко - их не узнаешь. Немного спустя Франц предлагает:

- Пошли бы как-нибудь со мной! Боитесь?

- Девчонок? - спрашивает Куделек.

- Ясно боитесь, а то уж давно бы со мной на берег бегали, - потом он что-то добавляет про Уллу, но ни Руди, ни Куделек не обращают внимания. Две недели они слышат эти разговоры. Уже известно, что Франца оставят на повторный курс. Может быть, его зачислят и в постоянную команду "Пассата". Она состоит примерно из двадцати ребят, и делают они каждый день одно и то же.

В основном их служба состоит из дежурств. Руди прозвал их "ночными сторожами". Но Франца это не пугает. Без конца он упрашивает ребят "смыться" на берег, но они обычно заговаривают о чем-нибудь другом, уклоняясь от ответа. Однако Франц упорен. Вот и сейчас он снова говорит:

- Трусите вы, вот и все! - и уходит.

- Слушай, неужели и правда мы трусим? - спрашивает Руди своего товарища.

Куделек долго думает, прежде чем ответить.

- Да нет, при чем тут "трусить"! Не то это совсем. Я никогда ничего не боялся.

- А тут испугался?

- Нет, но... А ты почему с ним не идешь?

Руди перестает стирать носки. Молча он смотрит в ведро с водой.

- Я бы пошел! Да как подумаешь, что придется столько времени болтать с девчонками... Вот я и не иду.

- А с такой, как Францева Улла, я вообще никуда бы не пошел.

- Это ты! - говорит Руди. - А он с ней целуется.

Куделек пожимает плечами. Руди снова принимается за носки.

- Если бы знать, какие там бывают другие девчонки, я бы, может быть, и пошел. Но только ненадолго. А ты пошел бы?

- С тобой, да! А с Францем неохота!

Суббота. Вечером все боцманы уходят на берег. Остается только боцман постоянной команды Кем - он вахтенный. На борту тихо. Никто не выкрикивает команд, не слышно ни свистков, ни беготни, ни топота.

Франц стоит перед своим шкафчиком. Он пристроил к дверце зеркало, макает кисточку в чашку с горячим кофе и намыливает лицо.

Руди и Куделек лежат на койках и разглядывают потолок.

- Который час? - спрашивает Руди.

У Куделька есть ручные часы, и он отвечает:

- Скоро шесть.

- Три часа еще, - вздыхает Руди.

Куделек вторит ему. Снова оба молчат. Уже решенр, что сегодня они идут с Францем на берег. Бесконечно медленно тянется время.

5

Еще нет девяти, а приятели уже поднимаются на палубу. Здесь светло, хотя солнце уже село. На белые надстройки учебного судна падает красноватый отсвет заката.

За верфями небо словно залито расплавленным железом.

Ребята в одних трусиках крадутся на цыпочках: впереди Франц, затем Куделек, замыкает шествие Руди. У него даже мурашки бегают по коже. На минутку он останавливается и слушает. Но все тихо. Ребята перемахивают через фальшборт и спускаются по веревке вниз к воде. Наверное, эту веревку специально кто-то привязал для таких вылазок.

Вода теплая-теплая в этот июльский вечер. Руди оглядывается на судно. Темной громадой поднимается оно из воды. Руди переворачивается на бок и плывет вслед за товарищами. Он видит их головы в отсвечивающей красным воде, слышит тяжелое дыхание. У якорной цепи он отдыхает. Перехватив ее под водой, Руди чувствует скользкую тину, а высоко над ним к берегу тянутся четыре толстых каната. "По ним-то мы и будем перебираться обратно", - думает Руди и прикидывает: канаты подняты над водой метров на шесть-семь, а то и выше.

"Ну, если Франц перебирался, то и я переберусь!" - решает Руди и плывет дальше. Почувствовав под ногами дно, он по скользким камням выходит на берег.

Товарищи уже ждут его.

- Вот проклятье! - ругается Куделек, вытаскивая из трусов лопнувшую резинку.

Руди и Франц хохочут.

- Да теперь у тебя и руки свободной не будет, - говорит Франц.

А Куделек тем временем втягивает как можно больше живот и завязывает резинку поверх мокрых трусов. Вместе с Руди он поднимается по высокому берегу вслед за Францем, на всякий случай поддерживая трусы рукой.

Вдруг он останавливается. Руди делает еще несколько шагов вперед, затем возвращается к отставшему товарищу.

- Я лучше вернусь на борт, - говорит Куделек, и Руди кажется, что друг рад своей беде.

- Да что ты!

- Не могу же я так вот явиться!

Подходит Франц.

- Ну, что у вас опять стряслось? Да пустяки! Улла живо какую-нибудь веревку продернет. Они ведь на лодке сюда подъедут.

- Ты что думаешь, я позволю девчонке мне трусы чинить? Что я, спятил, что ли? Я лучше вернусь.