О любви. О жизни… с болью

Недетский рассказ.

Закрываю глаза, и вижу, как она бежит мне на встречу. Волосы цвета спелой пшеницы, глаза как молодая, только что пробившаяся сквозь землю, травка, зеленые, улыбка, за которую готов отдать душу. Она бросается мне на шею, заразительно смеется и я начинаю ее кружить.

Она – моё все. И сейчас " моё всё" лежит под капельницами, в каких-то проводочках в реанимации.

Понимаю, что решение завести ребёнка было нашим совместным, но если бы только знал, к чему в итоге это приведет…

Уже третий день мне никто не может сказать, когда моя Катя очнётся. Когда она снова обнимет и скажет своё такое родное и близкое " Ну ты даешь, Лёвка".

Мы познакомились пять лет назад на свадьбе друзей. Она была со стороны невесты, я со стороны жениха. Всё до ужаса банально. Катя тогда поймала букет , а я подвязку. Вот смеху было, когда нас, малознакомых людей, уже , считай, поженили. Она мне улыбнулась, а я уже не мог представить жизнь без ее улыбки.

Через год , ровно в годовщину свадьбы наших друзей, поженились уже мы. Это был самый счастливый день в моей жизни. Катя стала моей официально. С какой гордостью одевал кольцо на палец в ЗАГСе, не передать.

Сначала мы решили немного пожить " для себя". То есть, делали ремонт в квартире, ездили по миру, строили карьеры и готовили финансовую подушку для ребёнка. Потом уже стали , под давлением Кати, планировать малыша. Меня и так всё устраивало.

Получилось на удивление быстро. Но так же, как быстро удалось нам дать начало новой жизни, стала угасать жизнь моей любимой.

Первый триместр был ещё более или менее спокойным. Ее конечно мучил токсикоз, но не так сильно, как у той же герцогини Кейт. С этим мы оба скоро смирились и я даже научился есть в ванной, что бы Катю не рвало при виде куриной ножки на моей тарелке.

Потом начались проблемы посерьезнее. Она была уже на 14 неделе, когда мы попали в аварию и из-за стресса произошла отслойка. Да, я разбираюсь в этом всём. Если бы с моим телом происходили бы такие кардинальные изменения, как с Катиным, то я бы хотел знать все детали. Так как мы с женой единое целое, поэтому знаю всё о ее организме и теле досконально.

Всё бы ничего, но у нее была угроза резус-конфликта с малышом. Ей вкололи какой-то препарат и всё опять стало более или менее.

Позже начался диабет беременных. Но это не так страшно, как звучит. Диета, контроль сахара и можно жить. Кстати, токсикоз ее мучил даже во втором триместре, так что, особо ничего не есть Катя уже привыкла.

В 30 недель у нее начались преждевременные роды прямо на осмотре у гинеколога , но жену по скорой доставили в больницу и уже там смогли стабилизировать состояние. Но тут новая неожиданность. Шейки матки почти не стало .Решили, что она останется под присмотром до самых родов на отделении.

Конечно мне было очень одиноко без нее. Я привык, что Катя, такая родная, тёплая, пахнущая весной, была рядом. Но я каждый день приезжал к ней в больницу.

Садился на больничную койку и болтал с любимой, нарезая тонкими кружочками огурцы и помидоры. Удивительно, но за 5 лет мы с ней не исчерпали темы для разговоров. Нет, у нас не крутилось всё вокруг родов и предстоящего пополнения, но мы обсуждали фильмы, которые смотрели синхронно( она на телефоне в больнице, я на телевизоре дома), книги , которые читали в параллель. Мне нравилось с ней спорить по поводу различных персонажей. Она постоянно защищала злодеев, доказывая, что они сами по себе хороши, но обстоятельства сломали их.

Так было до 37 недели. А потом этот роковой звонок из больницы три дня назад.

У Кати развился поздний гестоз. Очень быстро стали отказывать печень, почки и она не могла нормально дышать.

Я примчался с работы, как только позвонили. Бросил все дела. Убежал прямо с важной встречи.

Вбежал на отделение и увидел, что ее уже увозят куда-то с трубкой во рту, какими-то аппаратами. В тот момент мне стало впервые по-настоящему страшно. Ее увозят, она одна и не известно, смогу ей еще раз сказать, как сильно люблю.

Врач крайне официально уведомил меня, что им надо " удалить" плод, так как он травит организм моей жены. Конечно я дал согласие на все процедуры, только бы она осталась жива.

Через час ожидания в коридоре, мимо меня провезли кювез с ребенком. Но я не мог на него смотреть . Точнее на нее. Родилась девочка.

Через 2 часа вышел врач и сказал, что они удалили Кате матку, перелили сколько-то там литров крови, но она в коме и ее везут в реанимацию.

С этого момента началась моя жизнь в палате рядом с ней. С моей Катюшкой. Я сидел и держал ее тонкую ручку, целуя пальчики и пытаясь их согреть. Постоянно приходили какие-то врачи, медсестры. Что-то говорили , но я не помню, что.

Конечно же телефон обрывали звонками знакомые, друзья, но мог говорить только с ее мамой и своими родителями.

Самый ужасный вопрос был , видел ли я ребёнка. Как им сказать, что я не хочу и не могу смотреть на это? Всё моё существо кричало, "я хочу поменять их местами". Ребёнка в реанимацию, а мою Катю в простую палату ( мне сказали, что это существо перевели уже в обычное отделение ).

Но это было сделать невозможно.

Вечером подошёл врач и сказал, что шансов нет. Катин организм отказывается принимать лечение и не может больше сопротивляться. У нас остались считанные часы.

Я сидел и смотрел, как моя любовь умирает. Я видел, что аппараты , к которым ее подключили, показывали цифры, но мне не хотелось даже знать, что это всё значит, потому что это уже не имело ровно никакого значения. Просто сидел и смотрел , как она дышит. Я мечтал, что бы это никогда не заканчивалось. Не мог я поверить в то, что она уходит, не хотел верить в это.

Аппарат, который контролировал сердечную деятельность, противно запищал и показал прямую линию. Вокруг забегали люди, оттолкнули меня в сторону и стали что-то делать. Я сидел на полу у стены ее "индивидуальной палаты с отдельным санузлом" , держался за голову обеими руками и плакал.

Потом наступила гнетущая тишина. И слова " время смерти 10 часов 33 минуты".

Всё....Она ушла.... А потом ушли из палаты и они, медики, и я остался с ней. С моей Катей.

Ее грудь больше не поднималась от вдоха и не опускалась от выдоха. Ее глаза были закрыты и , когда ее поцеловал, то понял, что как в сказке не получится. Моя спящая принцесса больше никогда, никогда не откроет глаза. Я не услышу ее голоса. И тут только понял, что не сказал , как сильно люблю.

Я лежал рядом с ней на кровати, обнимал уже такую холодную. Она всё ещё пахла весной, хоть и смешанной с запахами лекарств и ещё каким-то странным и чужим.

Только к утру, когда уже со мной говорили и врач, и психолог, и местный мозгоправ-психиатр, я согласился отдать мою Катю. Ее увезли туда, где каменные столы, люди в фартуках и металлический лязг инструментов об такие же металлические тазики.

Помню, как ко мне подошла медсестра из детского отделения, где лежала убийца моей жены.

– Лев Павлович, вы бы сходили к дочке. Она у вас такая красивая. Но одна, сиротка бедная. Это ваше утешение . Посмотрите на нее и вам станет легче.

Тут только я ощутил, какие злость и ярость проснулись во мне. Да, я пойду к ней. Я пойду и сверну ее шею! Она убила мою Катю!

Я кивнул и , полный решимости совершить злодейство , пошёл за добродушной медсестрой.

В отделении все малыши лежали в кроватках, завернутые таким образом, что были видны только красные и опухшие лица.

Мне протянули кулёк и я с отвращением принял его на руки, не желая смотреть туда.

– Посмотрите, какая она милая,– сказала мне медсестра и погладила по руке.

Я набрал в лёгкие побольше воздуха и взглянул на дочь. Она смотрела на меня красивыми зелёными глазами. Ее глазами, Катиными. Она смотрела и так смешно вытягивала губки в стороны, высовывала язычок. Потом закряхтела и, по характерному звуку, понял,что моя дочка накакала в подгузник.

Я смотрел на нее и узнавал Катины черты лица. Носик , верхнюю губку. И тут малышка начала корчить гримасы и мне показалось, что она как-будто улыбнулась мне.

– Ее зовут Маша,– сказал я очень тихо.

– Простите, Лев Павлович, что вы сказали?– переспросила медсестра.

– Ее зовут Мария Львовна Патрушева,– сказал я громко, с гордостью в голосе.

Слезы потекли из моих глаз. Я прижимал к себе маленькое тельце, которое кряхтело и шевелилось. От нее пахло молоком и весной. Весной, как от Кати.

Какой же я мерзавец, что бросил ее, такую маленькую, одинокую здесь. Она была столько дней совсем одна. Я не приходил , не хотел видеть. Я не хотел знать, какое счастье ждёт меня этажом выше.

Катя, ты же видишь, какая она красавица! Ты же знаешь, как сильно я вас обеих люблю . Прости, что она была одна. Прости, что думал о таких ужасных вещах. Простите меня обе.

Я люблю нашу малышку так же сильно, как тебя, Катя. Никогда не брошу ее и никогда не забуду тебя.