О процессе цивилизации

1

Parsons Т. Essays in Sociological Theory. Glencoe, 1963. P. 359f.

2

Parsons T. Ор. cit. P. 359.

3

Parsons T. Social Structure and Personality. Glencoe, 1963. P. 82, 258f.

4

Взгляд, согласно которому социальное изменение (понимаемое как структурное изменение) должно восприниматься как нарушение обычно стабильного социального равновесия, часто встречается в работах Парсонса (см., например: Parsons Т., Smelser N.J. Economy and Society. L., 1957. P. 247f.). To же самое можно сказать о Р. Мертоне (см.: Merton R.K. Social Theory and Social Structure. Glencoe, 1959. P. 122), где идеальному, хотя и понятому как реальное, социальному состоянию, не знающему противоречий и напряжения, противопоставляется другое, при котором оцениваемые как «исключительные явления» или «плохо функционирующие» («disfunctional») социальные феномены вызывают изменения в обычно лишенной напряжения и неизменной социальной системе.

Обсуждаемая здесь проблема, как мы видим, не тождественна той, что обычно дискутируется в терминах «статики» и «динамики». В последнем случае речь чаще всего идет о том, какой метод предпочтительнее при исследовании общественных явлений — метод, при котором мы ограничиваемся определенным временным отрезком, или метод, предполагающий долговременные процессы. Напротив, здесь речь идет не о социологическом методе и даже не об отборе социологических проблем как таковых, но о представлениях об обществе, лежащих в основе применения различных методов и типов отбора проблем, — т. е. о представлениях о фигурациях людей. Сказанное здесь вовсе не исключает возможности социологического исследования кратковременных общественных состояний. Такой тип отбора проблем является целиком и полностью законным, даже неизбежным для социологического исследования. Мы выступаем здесь против определенного типа теоретизирования, которое часто (хотя и без всякой необходимости) увязывается с эмпирическими социологическими исследованиями состояний. Вполне возможно проводить эмпирическое исследование таких состояний, используя в качестве теоретической предпосылки модель социальных изменений, процессов, того или иного типа развития. Недостатком дискуссий по поводу «социальной статики» и «социальной динамики» является то, что в них нет четкого различия между эмпирическим исследованием кратковременных социологических проблем и соответствующих им методов, с одной стороны, и теоретической моделью, из которой мы — явно или неявно — исходим при постановке проблем и представлении результатов исследования, с другой стороны. Это хорошо видно по тому, как Мертон в указанном выше сочинении употребляет понятия «статика» и «динамика»: заметно отсутствие четкой дифференциации понятий, когда он говорит о том, что в рамках социологической функциональной теории разрыв между статикой и динамикой можно преодолеть за счет того, что смещения, напряжения и противоречия понимаются как «дисфункциональные» для ныне существующей социальной системы и одновременно как «инструментальные» с точки зрения изменения.

5

Тенденция к сплоченности, характерная для европейских наций, может получить немалую поддержку благодаря уплотнению и удлинению цепей взаимозависимости — в первую очередь экономических и военных. Однако то обстоятельство, что традиционное национальное самопонимание европейских стран было поколеблено, создает предпосылки к тому, чтобы они вопреки нациоцентричной традиции — пусть медленно и не очень решительно — заняли свое место в реальном процессе развития, идущего в направлении все большей функциональной взаимозависимости. Трудность заключается как раз в том, что социализация детей и взрослых остается нациоцентричной. Эмоционально население европейских стран ставит на первое место свою нацию, тогда как более широкая наднациональная формация, которая находится в становлении, воспринимается поначалу как нечто «рациональное», но само по себе лишенное аффективной значимости.

6

Это отличие заслуживает более детального сравнительного исследования, но в общих чертах его можно разъяснить в нескольких словах. Оно связано с различной ценностной ориентацией, свойственной доиндустриальным властвующим элитам, которая взаимодействует с ценностной ориентацией новых промышленных слоев и их представителей, приходящих к власти.

В таких странах, как Германия (и в некоторых других европейских странах), можно наблюдать тип буржуазного консерватизма, во многом определяемый системой ценностей доиндустриальных династических, аграрных и военных элит. Эта система ценностей задает четко выраженную низкую оценку «торгашества» (как это именовалось в Германии), т. е. торговли и промышленности, при недвусмысленно высокой ценности государства, «общественного целого», противопоставляемого одиночке, «индивиду». Там, где подобные ценности сохраняют свою роль в консервативных взглядах промышленных слоев, явно прослеживается антилиберальная тенденция. С точки зрения этой традиции, в негативном свете часто предстают первенство отдельной личности, индивидуальная инициатива и относительно низкая оценка «общественного целого», свойственные миру бизнеса, апеллирующему к принципам свободной конкуренции.

В тех странах, где доиндустриальные аграрные элиты в своей практической жизни — и в своих ценностных ориентациях — не так глубоко и решительно устранялись от коммерческих операций и от всех тех, кто жил за счет таких операций, где власть князей и придворного общества была ограниченной (как в Англии) либо вообще отсутствовала (как в Америке), там консерватизм поднимающихся групп буржуазии имел иные черты. Он вполне сочетался — хотя бы внешне — с идеалами свободной конкуренции и невмешательства государства, со свободой индивидов, т. е. со специфически либеральными ценностями. О некоторых трудностях, возникающих в рамках этого либерально-консервативного национализма в связи с равно высокой оценкой индивида и нации (и кажущейся непроблематичности отношений между этими ценностями) при сохранении в качестве высшей ценности «общественного целого», нам еще придется говорить ниже.

7

Замена одной идеологии, устремленной в будущее, на другую, ориентированную на настоящее, нередко скрывается с помощью разного рода мелких уловок. Их можно считать образцовыми примерами искусного созидания идеологий. Это представляет интерес для всех социологов, занятых исследованием идеологий. Ориентация различных нациоцентричных идеологий на то, что есть, на неизменно сущее, воспринимаемое в качестве высшего идеала, часто ведет к тому, что носители такой системы ценностей (в особенности представляющие консервативно-либеральные оттенки, но не только они) попросту объявляют свои воззрения констатацией фактов, свободной от всякой идеологии.

В таких теориях в содержание понятия «идеология» включаются лишь те ее типы, которые нацелены на изменение сущего, в первую очередь — на внутригосударственные изменения. Примером такой маскировки собственной идеологии может служить хорошо известная доктрина «реальной политики» в Германии. Исходным пунктом для всех ее аргументов является идея (признаваемая за отражение реальности), согласно которой каждая нация в международной политике использует всю свою мощь ради обеспечения национальных интересов, причем без всяких оговорок и ограничений. Эта мнимая констатация фактов служила оправданием вполне определенного национального идеала — идеала макиавеллизма в новом одеянии. Для последнего национальная политика в сфере международных отношений осуществляется без всякой оглядки на других и преследует только собственные национальные интересы. Такой «реально-политический» идеал нельзя признать реалистичным уже потому, что всякая нация зависит от других.

В последнее время сходные идеи — выраженные, правда, в умеренной форме, соответствующей американской традиции, — можно найти в книге Даниела Белла, имеющей характерное название «Конец идеологии». Белл также исходит из того, что организованные группы ведут борьбу за власть, преследуя исключительно собственные выгоды. Из этого факта он затем выводит — аналогично представителям немецкой «реальной политики», — что политик должен, игнорируя всякую этику, стремиться к реализации властных интересов в борьбе со всеми прочими группами. При этом Белл претендует на то, что его программа не является политическим вероисповеданием и не носит характер заранее принятой системы ценностей, а тем самым не является идеологией. Он пытается ограничить понятие идеологии теми политическими верованиями, которые направлены на изменение существующего. Он забывает о том, что сущее может рассматриваться не только как факт, но также как эмоционально насыщенная ценность, как идеал, как нечто должное. Белл не проводит различия между научным исследованием сущего и его идеологической защитой, где сущее выступает как воплощение идеала, наделяемого высокой ценностью. Очевидно то, что идеалом для Белла является состояние неизменности, коему он приписывает фактический характер. «Democracy is not only or even primarily a means through which different groups can attain their ends or seek a good society; it is the good society itself in operation» («Демократия является не только и не столько средством достижения определенными группами своих целей или поиска лучшего общества; это — само лучшее общество в своей действительности». — А.Р.), — как пишет другой американский социолог, Сеймур Мартин Липсет (Lipset S.M. Political Man. N.Y., 1960. P. 403.). Позже Липсет несколько изменил это высказывание. Но оно, как и многие другие тезисы ведущих американских социологов, дает представление о том, насколько мало даже самые умные из них могут сопротивляться чрезвычайно сильному давлению со стороны принятого в их собственном обществе конформизма, лишающего их способности критического восприятия. Пока нациоцентричные ценности и идеалы в такой степени господствуют над теоретическим мышлением ведущих американских социологов, пока они сами не задумываются над тем, что социология должна быть такой же независимой от национальной системы воззрений, как физика, доминирующее влияние этих теорий представляет немалую опасность для развития социологии во всем мире. Как мы видим, «конца идеологии» среди социологов не предвидится.

То же самое можно было бы сказать относительно русской социологии, имей она столь же заметное влияние. Насколько мне известно, хотя в СССР растет число эмпирических социологических исследований, теоретическая социология там развития не получила. Это вполне понятно, поскольку данное место занято в

России даже не столько Марксом и Энгельсом, сколько доведенным до уровня системы верований зданием марксизма. Подобно господствующим в Америке теориям общества, это русское строение также является нациоцентричным. Здесь также не предвидится конца идеологии в социологической теории. Но это не является основанием для того, чтобы оставить попытки прекратить постоянный самообман, при котором все новые и новые недолговечные общественные идеалы рядятся в одежды притязающих на вечность социологических теорий.

8

Parsons Т. Societies, Evolutionary and Comparative Perspectives. Englewood Cliffs, 1966. P. 20: «This process occurs inside that „black box“, the personality of the actor» («Этот процесс происходит внутри данного „черного ящика“, личности действующего». — А.Р. ).

9

Ryle G. The Concept of Mind. L., 1949.

10

Не следует понимать это выражение так, словно в истории «цивилизованного» индивида мы вновь обнаруживаем все отдельные фазы истории общества. Нет ничего более бессмысленного, чем разговор о каком-нибудь «натурально-хозяйственном феодализме», «эпохе Возрождения» или «придворно-абсолютистском периоде» в жизни индивида. Все эти понятия имеют отношение исключительно к структуре больших социальных групп.

Говоря об этом явлении, мы указываем лишь на простой факт: и в цивилизованных обществах человеческое существо не приходит в мир уже цивилизованным, а индивидуальный процесс цивилизации, имеющий принудительный характер, есть функция общественного цивилизационного процесса. Отсюда известное родство структуры аффектов и сознания у ребенка и у «нецивилизованных» народов; то же самое относится к тем уровням сознания и аффектов у взрослых, которые по ходу продвижения вперед цивилизации подлежат большей или меньшей цензуре, а потому находят свое выражение, например, в сновидениях. Так как с первого мгновения своей жизни каждый человек нашего общества испытывает на себе моделирующее вмешательство «цивилизованных» взрослых, то он должен заново проходить процесс цивилизации, который привел к появившемуся в обществе историческому стандарту. Это никоим образом не означает, что он повторяет все до единого отрезки общественного процесса цивилизации.

11

«У каждой культуры есть свои собственные возможности выражения: возникающие, зреющие, вянущие и никогда вновь не повторяющиеся… Культуры эти, живые существа высшего порядка, вырастают в своей возвышенной бесцельности, подобно цветам в поле. Подобно полевым цветам они принадлежат к живой природе Гёте, а не к мертвой природе Ньютона» (Spengler О. Untergang des Abendlandes. München, 1920. I, 28.).

12

Заметки об изменении значений слов «цивилизация» и «культура» в немецком языке.

Вопрос о ходе развития понятий «цивилизация» и «культура» требует значительно более подробного рассмотрения. Здесь это не представляется возможным, поскольку мы ставим проблему лишь в общем виде. Но ряд замечаний все же следует добавить к тому, что сказано в тексте. Можно указать на то, что в XIX в., в особенности после 1870 г., когда Германия укрепила свои позиции в Европе и одновременно стала превращаться в колониальную державу, противопоставление этих двух слов становится менее заметным, а понятие «культура» получает значение просто определенной сферы или высшей формы цивилизации, подобно тому, как это происходило в Англии, а отчасти и во Франции. Например, так оно употребляется Фридрихом Йодлем, который пишет об «общей истории культуры» как об «истории цивилизации» (см.: Jodl F. Die Kulturgeschichtsschreibung. Halle, 1878. S. 3, 25.).

Г.Ф. Кольб в своей «Истории человечества и культуры» включает в понятие культуры ту самую идею прогресса, которая сегодня из него успешно изгоняется (Kolb C.F. Geschichte der Menschheit und der Cultur. 1843; позднейшее переиздание было осуществлено под названием «Cultur-Geschichte der Menschheit»). Говоря о «культуре», он прямо ссылается на «цивилизацию» Бокля. Но его идеал, как пишет Йодль, заимствует «свои существенные черты из современных воззрений и требований, касающихся политических, социальных и церковно-религиозных свобод, а потому легко может выступить в форме политической партийной программы» (Jodl F. Ор. cit. S. 36.). Иными словами, Кольб является «человеком прогресса», либералом эпохи, окончившейся в 1848 г.; в этой ситуации и понятие культуры сближается с западным понятием «цивилизация».

Так или иначе, но еще в издании лексикона Майера 1897 г. говорится: «Цивилизация есть ступень, через которую должен пройти варварский народ, чтобы достичь высшей культуры в промышленности, искусстве, науке и морали».

Но при всех кажущихся признаках сближения немецкого понятия «культура» с французским или английским пониманием «цивилизации», чувство того, что «цивилизация» является по отношению к «культуре» ценностью второго ранга, в Германии никогда полностью не исчезало. «Культура» служила средством самоутверждения Германии и выражением ее противостояния западным странам, выступавшим под флагом «цивилизации». Резкость противопоставления понятий зависела от степени этого противостояния. История немецкой пары понятий «культура» и «цивилизация» теснейшим образом связана с историей взаимоотношений Англии, Франции и Германии — за ней стоят конституирующие ее политические обстоятельства, которые прошли через несколько этапов развития. Они проступают и в духовно-душевном habitus’e немцев, и в понятиях, выражавших их самосознание.

См. также работу Конрада Германна «Философия истории» (1870), где Франция обозначается как страна «цивилизации», Англия — как страна «материальной культуры», а Германия — как страна «идеального образования». Широко используемый в Англии и во Франции термин «материальная культура» практически исчезает из немецкого разговорного языка (хотя сохраняется в специальной научной лексике). Понятие «культура» сливается с тем, что здесь обозначается как «ideale Bildung». Идеалы «Kultur» и «Bildung» выступают с тех пор как близнецы, с тем лишь отличием, что в понятии культуры более сильно представлена функция обозначения объективаций человеческой деятельности и ее достижений.

13

По проблеме интеллигенции см. прежде всего: Mannheim К. Ideologie und Utopie. Bonn, 1924. S. 121–134. Еще подробнее эта проблема представлена в английском издании (Mannheim К. Ideology and Utopia. An Introduction to the Sociology of Knowledge. International Library of Psychology, Philosophy and Scientific Method. London, 1936.). См. также: Mannheim К. Mensch und Gesellschaft im Zeitalter des Umbruch. Leiden, 1935; Weil H. Die Entstehung des Deutschen Bildungsprinzips. Bonn, 1930 (Kap. V «Die Gebildeten als Elite»).

14

Großes vollständiges Universal-Lexikon aller Wissenschaften und Künste / Verlegt bei Joh. H. Zedier. LeipzigHalle, 1736. Все выделения в цитате принадлежат автору. См. также статью «Придворный», где сказано: «Придворный — тот, кто занимает видное место на службе при княжеском дворе. Придворная жизнь во все времена была отчасти чем-то опасным из-за непостоянства благосклонности властителя, множества завистников, тайных клеветников и явных врагов; отчасти же она описывается как нечто порочное и порицается за безделье, сладострастие и роскошь.

Во все времена существовали придворные, коим удавалось хитростью избегать камней преткновения, а бдительностью — побуждений ко злу. Поэтому у нас есть достойные образцы счастливых и добродетельных придворных. Но все же не зря говорится: близко ко двору — близко к преисподней».

См. также статью «Двор»: «Если бы все подданные почитали князей по внутреннему предпочтению, то не было бы нужды во внешней пышности; но по большей части подчиненные привлекаются внешним. Князь остается тем же, идет ли он один или со всей свитой, но хватает примеров того, что, пока князь ходит среди своих подданных в одиночку, ему воздается мало чести или вообще никакой, ибо встречают его совсем иначе, когда он выступает в соответствии со своим положением. Поэтому-то и необходимо князю иметь не только управляющих страной служителей, но также тех, кто состоит у него на внешней службе и лично ему угождает».

Похожие мысли высказывались уже с XVII в., например, в «Речи о придворной учтивости» (1665). См. по этому поводу: Cohn E. Gesellschaftsideale und Gesellschaftsroman der 17. Jahrhundert. Berlin, 1921, S. 12. Немецкое противопоставление «внешней учтивости» и «внутреннего предпочтения» столь же старо, как немецкий абсолютизм и социальное бессилие немецкой буржуазии перед придворными кругами того времени. Не в последнюю очередь эту слабость нужно рассматривать по контрасту со значительной силой немецкой буржуазии в предшествующий период.

15

Цит. по: Aronson. Lessing et les classics français. Montpellier, 1935. P. 18.

16

Mauvillon E. de. Lettres Françoises et Germaniques. Londres, 1740. P. 430.

17

Mauvillon E. de. Ор. cit. P. 427.

18

… что по-немецки в Саксонии говорят лучше, чем в любой другой части империи.

19

Нации, в которую входит столько независимых народов, трудно подчиняться решениям небольшого числа ученых.

20

Mauvillon E. de. Ор. cit. P. 461–462.

21

Прошу Вас, назовите мне имя творца на вашем Парнасе, назовите мне немецкого поэта, создавшего произведение, пользующееся хоть какой — то репутацией.

22

Более позднее издание см. в: Deutschen Literaturdenkmalen. XVI. Heilbronn, 1883.

23

Я нахожу наполовину варварский язык, разделенный на столько диалектов, сколько в Германии есть провинций. Каждый кружок считает свой говор наилучшим.

24

Ни уму, ни гению нации не следует приписывать незначительный прогресс, но следует иметь в виду ряд досадных обстоятельств, разоривших нас войн, которые лишили нас как людей, так и денег.

25

Третье сословие уже не прозябает в постыдной подлости. Отцы тратятся на образование детей, не обременяя себя долгами. Вот явные предпосылки счастливой революции, которую мы ожидаем.

26

Чтобы убедиться в том, сколь низки доныне господствующие в Германии вкусы, достаточно посмотреть спектакли. Вы увидите здесь переведенные на наш язык отвратительные пьесы Шекспира и млеющую от удовольствия аудиторию, слушающую эти смехотворные фарсы, достойные канадских дикарей. Я говорю о них так, поскольку они пренебрегают всеми правилами театра. А эти правила совсем не произвольны.

Вот на сцене крючники и могильщики, ведущие достойный их разговор; затем являются принцы и королевы. Как может трогать и нравиться эта странная смесь низости и величия, буффонады и трагедии?

Шекспиру можно простить эти странные выходки; время рождения искусства никогда не было временем их зрелости.

Но вот на сцене «Гётц фон Берлихинген», презренное подражание дурным английским пьесам. Партер аплодирует, с энтузиазмом требуя повторения этих омерзительных пошлостей.

27

Рассказав Вам о низших классах, я столь же откровенно должен сделать это и по поводу университетов.

28

Конечно, я не намерен одобрять все варварские неправильности, которыми полна эта пьеса. Удивляться можно тому, что их не было еще больше в произведении, написанном в век невежества человеком, который даже не знал латыни и не имел иного учителя, кроме собственного гения.

29

См.: Berney A. Friedrich der Große. Tübingen, 1934. S. 71.

30

«Невозможно отрицать, что французская драма во всем своем своеобразии есть придворная драма, драма этикета. Привилегия быть трагическим героем теснейшим образом связана с придворным этикетом» (Hettner. Geschichte der Literatur im 18. Jahrhundert. I, 10).

31

Lessing G.E. Briefe aus dem zweiten Teil der Schriften. Göschen, 1753. Цит. по: Aronson. Lessing et les classics français. Montpellier, 1935. P. 161.

32

Здесь и далее данные взяты из: Lamprecht. Deutsche Geschichte. Freiburg, 1906. VIII, 1. S. 195.

33

У немецкого дворянина дают о себе знать высокомерие и гордыня, доходящие даже до крутости нрава. Надувшись по поводу шестнадцати колен своей родословной, каковые высокородные немцы в любой момент готовы предъявить, они презирают всех тех, кто не обладает сходной способностью.

34

Mauvillon E. de. Ор. cit. P. 398f.

35

Geschichte des Fräulein von Sternheim von Sophie de la Roche (1771) / Hrsg. von Kuno Ridderhof. Berlin, 1907.

36

Aus Herders Nachlaß. Bd. III. S. 67–68.

37

Geschichte des Fräulein von Sternheim von Sophie de la Roche. S. 99.

38

Ibid. S. 25.

39

Ibid. S. 90.

40

Роман вышел в 1796 г. в «Hören» Шиллера, в 1798 г. — отдельной книгой. Отрывок из него публиковался впоследствии в «Deutsche Nationalliteratur». Цитата приводится по этому последнему изданию: Wolzogen С. von. Agnes von Lilien // Deutsche Nationalliteratur. Berlin-Stuttgart. Bd. 137/II. S. 375.

41

Wolzogen С. von. Ор. cit. S. 363.

42

Ibid. S. 364.

43

Grimms Wörterbuch. Artikel «Hofleute».

44

Ibid.

45

Гамбург еще в отсталости. С известной эпохи (…) тут наметился прогресс (…), ведущий к росту и совершенствованию если не счастья (…), то цивилизации, продвижения в науках, искусствах (…), а именно в роскоши, удовольствиях, фривольностях (…); требуется еще несколько лет, чтобы прибывали многочисленные иностранцы (…) и росло богатство.

46

Брюно в своей «Histoire de la langue française» возводит употребление понятия «civilisation» к Тюрго. Но нет никакой уверенности в том, что сам Тюрго уже использовал это слово. При просмотре всех работ этого автора нам удалось найти данное понятие лишь в оглавлениях изданий его сочинений, осуществленных Дюпоном де Немуром, а затем в издании Шелля. Но эти оглавления, по-видимому, составлены не самим Тюрго, но Дюпоном де Немуром. Однако если обратиться к сути дела, к идее, а не заниматься поисками случаев первого употребления слова, то у Тюрго уже в 1751 г. мы находим достаточно обширный материал. Было бы, наверное, небесполезно посмотреть, как сначала из некоего опыта формируется определенная идея, а затем этой идее, этому кругу представлений постепенно подыскивается слово.

Не случайно Дюпон де Немур в своем издании дает одной из работ Тюрго такой заголовок: «La civilisation et la nature». Действительно, обозначаемое им место произведения Тюрго уже содержит набросок идеи цивилизации, для которой в дальнейшем было найдено слово.

Вступительное письмо издательнице «Lettres d’une Péruvienne», мадам де Граффиньи, дало Тюрго возможность высказаться об отношении «дикаря» и «homme policé» (Œuvres de Turgot / Ed. Schelle. 1913. Paris, Vol. I. P. 243): перуанка может взвесить «les avantages réciproques des sauvages et de l’homme policé. Préferer les sauvages est une déclamation ridicule. Qu’elle réfute, qu’elle montre que les vices que nous regardons comme amenés par la politesse sont l’apanage du coeur humain». («…преимущества дикарей и цивилизованных людей. Отданное дикарям предпочтение является смехотворной декламацией. Сколько бы она это ни отвергала, сколько бы ни показывала, что наблюдаемые нами пороки привнесены политесом, они коренятся в человеческом сердце». — А.Р.)

Через несколько лет Мирабо будет употреблять более широкое и динамичное понятие «civilisation» в том же смысле, в каком Тюрго употреблял понятие «politesse».

47

Я дивлюсь тому, сколько имеется всесторонне ложных взглядов на то, что мы называем цивилизацией. Если я спрошу у большинства тех, кто их разделяет, в чем заключается цивилизация, то мне ответят: цивилизованность народа означает смягчение нравов, городскую жизнь, вежливость, распространение знаний, ставшее во всем законом благоприличие. Для меня все это — только маска добродетели, а не ее лицо, ибо цивилизация ничего не значит для общества, если не дает ему основания и формы добродетели.

48

См.: Moras J. Ursprung und Entwicklung des Begriffs Zivilisation in Frankreich (1756–1830) // Hamburger Studien zu Volkstum und Kultur der Romanen. 6. Hamburg, 1930. S. 38.

49

Moras J. Ор. cit. S. 37.

50

На всех языках… и во все времена изображение любви пастухов к своим стадам и собакам находит дорогу к нашей душе, даже если она отупела в поисках роскоши и ложной цивилизации.

51

Moras J. Ор. cit. S. 36.

52

…препятствует промышленности и искусствам, а тем самым ведет сословия к бедности и вырождению населения.

53

Из этого ясно, как порочный круг варварства и упадка может быть разорван в пользу цивилизации и богатства умелым и внимательным министром, который остановит эту машину, пока она не достигла своей цели.

54

Пример всех империй, предшествующих Вашей и прошедших весь круг цивилизации, мог бы послужить несомненным доказательством того, что мною здесь утверждается.

55

Наконец-то настал час справедливости…

56

…если благо бездейственно, то оно невозможно…

57

…пришли разум и добродетель.

58

См.: Lavisse. Histoire de France. Paris, 1910. IX, 1. P. 23.

59

См.: Moras J. Ор. cit. S. 50.

60

d’Holbach P. Systeme sociale ou principes naturels de la morale et de la politique. L., 1774. Vol. III. P. 113 (цит. по: Moras J. Ор. cit. S. 50).

61

… что более препятствовало бы общественному счастью, прогрессу человеческого разума, полной цивилизации людей, чем постоянные войны, в которые в любой момент готовы ввязаться опрометчивые князья.

62

Человеческий разум еще недостаточно развит, цивилизация народов еще не завершилась; бесчисленные препятствия доныне мешали прогрессу полезных знаний, хотя лишь их продвижение может поспособствовать совершенствованию наших правительств, наших законов, нашего образования, наших учреждений и нравов.

63

d’Holbach P. Ор. cit. Vol. III. P. 162.

64

Королю удалось сделать ранее беспокойную нацию мирным народом, опасным лишь для его врагов… Нравы смягчились…

65

Voltaire. Siècle de Louis XIV // Œuvres Complètes. P.: Garnier Frères, 1878. Vol. 14, 1. P. 516.

66

Несмотря на варварский характер части законов, несмотря на пороки принципов администрации, рост налогов и их обременительную форму, тягостность законов о торговле и мануфактурах, наконец, несмотря на преследование протестантов, мы замечаем, что населявшие королевство народы жили в мире под защитой законов. Несмотря на варварский характер части законов, несмотря на пороки принципов администрации, рост налогов и их обременительную форму, тягостность законов о торговле и мануфактурах, наконец, несмотря на преследование протестантов, мы замечаем, что населявшие королевство народы жили в мире под защитой законов.

67

Wallach S.R. Das abendländische Gemeinschaftsbewußtsein im Mittelalter // Beiträge zur Kulturgeschichte des Mittelalters und der Renaissance / Hrsg. v. W.Goetz. Lpz-B., 1928. Bd. 34. S. 25–29. Здесь для обозначения латинского христианства, а тем самым и Запада в целом приводятся такие выражения, как «латинский народ», «латиняне, из каких бы земель они ни происходили».

68

В «Bibliotheca Erasmiana» (Gent, 1893) указаны 130 изданий. Точнее, их было 131, если включить в список еще и работу 1526 г. К сожалению, последняя была для меня недоступна, а потому я не могу сказать, насколько она совпадает с последующими изданиями.

После «Colloquien», «Moriae Encomium», «Adagia» и «De duplici copia verborum ac rerum commentarii» работа «De civilitate» относится к наиболее часто издававшимся трудам Эразма (таблицу с указанием количества изданий всех работ Эразма см. в: Mangan. Life, Character and Influence of Desiderius Erasmus of Rotterdam. L., 1927. T. 2. P. 396 f.). Если учесть немалое число произведений, так или иначе связанных с этим сочинением Эразма, т. е. если посмотреть на круг оказанного им влияния, то его значимость в сравнении с другими его трудами еще более возрастет. Для оценки непосредственного воздействия следует обратить внимание на те труды, которые чаще всего переводились с «языка ученых» на национальные языки. Полный анализ этого воздействия пока отсутствует. Когда речь идет о Франции, М. Манн (Mann M. Erasme et les Débuts de la Réforme Française. P., 1934. P. 181) считает самым удивительным «la prépondérance des ouvrages d’instruction ou de piété sur les livres plaisants ou satiriques. „L’Eloge de la folie“, les „Colloques“… n’occupent guère de place dans cette liste… Ce sont les „Apothegmes“, la „Préparation à la mort“, la „Civilité puérile“, qui attiraient les taducteurs et que la le public demandait». («…преобладание книг по воспитанию и набожности над развлекательными и сатирическими книгами… „Похвале глупости“ и „Коллоквиям“ нет места в этом списке… Переводчиков привлекают „Апофегмы“, „Приуготовление к смерти“ и „О приличии детских нравов“, их требует публика». — А.Р.) Соответствующий анализ успеха тех или иных трудов в немецких и голландских землях даст, вероятно, иные результаты. Можно предположить, что здесь большей популярностью пользовались сатирические сочинения Эразма (см. также ниже, прим. 119).

Тем не менее успех латинского издания «De civilitate» в немецкоязычных землях не вызывает сомнений. Кирхгоф установил, что за три года (в 1547, 1551 и 1558 гг.) в Лейпциг было поставлено не менее 654 экземпляров «De civilitate» — больше, чем любых других книг Эразма (Kirchhoff. Leipziger Sortimentschändler im 16. Jahrhundert. — Цит. по: Woodward H. Desiderius Erasmus. Cambridge, 1904. P. 156.).

69

Ср. замечания А. Бонно относительно писаний о «цивильности» в его издании «Civilité puerilé» (см. ниже, прим. 127).

70

Несмотря на огромный успех, выпавший на долю этого произведения в свое время, ему уделялось сравнительно небольшое внимание в посвященной Эразму литературе Нового времени. Это и понятно, если учесть тему данного сочинения. Манеры, формы обращения, поведения, будучи столь значимыми для моделирования человека и его отношений, не представляют собой чего-то особо интересного для истории идей. Мимоходом сказанное Эрисманом о «придворной выучке» в его «Истории немецкой литературы от начала до конца средних веков» («Учение о воспитании подростков из благородных. Ничуть не углубляет его учение о добродетели») дает хорошее представление о тех научных оценках, которые часто даются этому произведению (см.: Ehrismann. Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mittelalters. Bd. 6. T. 2. S. 330.).

Правда, во Франции сочинения об учтивом обращении, принадлежащие к определенному времени — к XVII в., — давно стали вызывать широкий интерес, о чем можно судить по цитируемой нами работе Д. Пароди (см. ниже, прим. 325) и прежде всего по обстоятельному исследованию М. Маженди (Magendie M. La politesse mondaine. P., 1925.).

То же самое можно сказать об исследовании Б. Гретюизена, в котором за исходный пункт берутся более или менее посредственные литературные произведения, чтобы проследить некую линию перемен, затрагивающих людей и ведущих к трансформации социальных стандартов (см.: Groethuysen В. Origines de l’esprit bourgeois en France. P., 1927. P. 45ff).

Материал второй части настоящего исследования стоит, так сказать, еще на одну ступень ниже, чем тот, что использовался в указанных исследованиях. Но может быть, они позволят показать, что эта «малая» литература имеет большое значение для понимания великих перемен в строении человека и его отношений.

71

Взгляд должен быть кротким, застенчивым, спокойным… Не мрачным, что означает неприветливость… не блуждающим и не бегающим, как у безумного, не брошенным искоса, как свойственно людям подозрительным или замышляющим козни.

72

И хотя внешнее достоинство фигуры есть следствие хорошего устроения души, пренебрежение предписаниями (из-за недостатка воспитания) нередко становится причиной того, что мы ощущаем недостаток этого изящества даже в скромных и воспитанных людях.

73

Сплевывать следует, отвернувшись, чтобы не обрызгать окружающих. Если на землю было извергнуто нечто гнойное, следует растереть это ногой, дабы не вызывать отвращение у окружающих. (См. также ниже: прим. 281).

74

См.: Franklin A. Les repas. P. 164–166; здесь можно найти множество других цитат на эту тему.

75

Хорошо воспитанный человек никогда не должен без необходимости обнажать те члены, с которыми природа связала чувство стыда. Если к тому принуждает необходимость, то делать это нужно с соблюдением приличий, стеснительно, даже там, где нет свидетелей. (См. также: глава V, I, перевод в примере «С»).

76

…сжатием ягодиц сдерживать позывы вспученного живота…

77

Сдерживать звук, коего требует природа, свойственно глупцам, больше заботящимся о приличии, чем о здоровье.

78

Намереваясь исторгнуть рвоту, отойди, ибо не рвота постыдна, а безобразно движение глотки, которым ее вызывают.

79

«О подобающем и о неподобающем общем внешнем виде»; «Об уходе за телом»; «О правилах поведения в храме»; «О застолье»; «Об общении»; «О развлечении»; «О спальне».

80

Данное произведение было переиздано в XIX в. в «The Babees Book» (The Babees Book // Early English Text Society / Ed. by F.J. Furnivall. Original Series. 1, 32. L., 1868. T. 2). Прочие английские, итальянские, французские и немецкие тексты такого рода см. в: Early English Text Society / Ed. by F.J. Furnivall. Extra Series. VIII. L., 1869 (в том числе в изданной в этой серии «A Booke of Precedence» и т. д.). В английских текстах особенно хорошо заметно то, что они служили для подготовки молодых дворян к службе в доме кого-либо из «великих мира сего». Один итальянский наблюдатель английских нравов писал где-то в 1500 г., что англичане заняты такой подготовкой потому, что в качестве слуг чужие дети лучше, чем собственные. «Ведь если б у них дома были собственные дети, то им приходилось бы давать ту же еду, что и самим себе» (см.: Introduction // A Fifteenth Century Courtesy-Book / Ed. by R.W. Chambers. L., 1914. P. 6). Любопытно, что этим итальянским наблюдателем 1500 г. подчеркивается: «Англичане — большие эпикурейцы».

Некоторые другие данные приводятся в: Quennel M., Quennel C.H.B. A History of Everyday Things in England. L., 1931. T. 1. P. 144.

81

См. прим. 80. Данные о немецкой литературе такого рода с отсылками к соответствующим произведениям на других языках приводятся в: Ehrismann G. Geschichte der Deurschen Literatur bis zum Ausgang des Mittelalters. München, 1935. Bd. 6. T. 2 (об изысканных манерах — S. 326, о правилах поведения за столом — S. 328); Merker Р. TischzLichten // Merker Р., Stammler W. Reallexicon der deutschen Literaturgeschichte. Bd. III; Teske H. Thomasin von Zerclaere. Heidelberg, 1933. S. l, 22 ff.

82

Ты должен стремиться к хорошему и избегать дурного.

83

Цит. по немецкому изданию: Zarncke. Der deutsche Cato. Lpzg, 1852.

84

Любимый сын, если ты выйдешь из себя, то потом будешь раскаиваться.

85

Zarncke. Ор. cit. S. 39, V. 223.

86

Siebert J. Der Dichter Tannhäuser. Halle, 1934. S. 196; Die Hofzucht. V. 33f.

87

Ни один благородный не лезет своей ложкой в суп; это не подобает хорошим людям, так поступают неблагородные.

88

Некоторые откусывают хлеб

И опять кладут его на блюдо,

Как обычно поступают простолюдины.

Люди благовоспитанные отвергают такую манеру поведения. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

89

Die Hofzucht. V. 45f.

90

Иной же имеет обыкновение,

Съевши окорок,

Бросать обглоданную кость обратно на блюдо.

Это следует считать серьезным проступком. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

91

Ibid. V. 49f.

92

А иной за едой кашляет

И высмаркивается в скатерть.

Насколько я могу об этом судить,

Ни того, ни другого делать не подобает. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

93

Ibid. V. 57f.

94

Кто за столом сморкается

И вытирает нос рукой, —

Тот, по моему мнению, невежа,

Не знакомый с хорошими манерами. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

95

Ibid. V. 129f.

96

Тот, кто во время трапезы сопит, будто тюлень,

Как привыкли делать некоторые,

И чавкает, подобно баварцам и саксонцам, —

Сколь далек он от благопристойности! (Перевод Т.Е. Егоровой.)

97

Ibid. V. 61f.

98

Также нельзя во время трапезы

Почесывать себе шею рукой;

Но уж если это произошло,

Воспользуйтесь краем одежды,

Как это предписывают правила приличия. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

99

Ibid. V. 109f.

100

Не подобает залезать себе пальцем в уши

И в глаза, как поступают некоторые,

И чистить нос во время еды —

И то, и другое, и третье скверно. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

101

Ibid. V. 157f.

102

О некоторых, я слышал, говорят, —

И если это правда, то это дурная привычка, —

Будто они едят, не вымыв рук;

Пусть у таких пальцы онемеют! (Перевод Т.Е. Егоровой.)

103

Ibid. V. 141f.

104

Zarncke. Ор. cit. S. 136.

105

Надлежит также есть всегда той рукой, что дальше от соседа;

Если сосед сидит справа от тебя,

Ешь левой рукой;

Следует отказаться от привычки

Есть обеими руками. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

106

Ibid. S. 137. V. 287f.

107

Ibid. S. 136. V. 258f.

108

Изловчись, прихлопни, если нужно,

Чем сидеть, краснея от стыда. (Перевод Г.В. Вдовиной.)

109

Ibid. S. 136. V. 263f.

110

Die Hofzucht. V. 125f.

111

Glixelli. Les contenances de Table (см. ниже, прим. 122).

112

Ср. «The Babees Book» и «A Booke of Precedence» (см. прим. 80).

113

Ср. Gleichen Rußwurm A. v. Die gothischc Welt. Stuttgart, 1922. S. 320ff.

114

Cabanès S.A. Moeurs intimes du temps passé. Paris o. D., 1. Sér. P. 248.

115

Это нововведение показалось утонченностью, доведенной до такой крайности, что догаресса вызвала суровое порицание со стороны церковников, призывавших на нее гнев Божий. Через какое-то время она заболела отвратительной болезнью, которую св. Бонавентура не усомнившись объявил Божьей карой.

116

Cabanès S.A. Ор. cit. P. 252.

117

Börner A. Anstand und Etikette in den Theorien der Humanisten // Neue Jahrbücher für das klassische Altertum. № 14. Lpzg, 1904.

118

Прежде всего скромность приличествует всем молодым людям, а среди них — в особенности благородным. Благородными же следует считать всех тех, кто совершенствовал ум свободными искусствами. Пусть другие изображают на щитах львов, орлов, быков и леопардов: истинного благородства больше у тех, кто вместо фамильных гербов сможет поместить на шиты свои столько знаков, сколько усвоил он свободных искусств.

119

Для немецкой бюргерской литературы о манерах на исходе Средневековья и в эпоху Возрождения характерно «гробианское переворачивание». Над «дурным» поведением насмехаются, превратив его в якобы принятое и предписанное. На этой фазе развития немецкого общества юмор и сатира доминируют, хотя затем их роль постепенно снижается и они уходят на второй план.

Сатирическое «переворачивание» предписаний прослеживается как типичная форма воспитания манер у городского бюргерства вплоть до XV в. Самое распространенное правило — не набрасываться жадно на еду — в небольшом стихотворении того времени («Wie der maister sein sun lernet», цит. по: Zarncke. Der deutsche Cato. Lpzg, 1852. S. 148.) звучит следующим образом:

(«Примечай и запоминай, что я тебе скажу: если тебе поднесли угощенье, выискивай и суй себе в рот одни только большие куски, как это делает свинья». — Перевод Т.Е. Егоровой.)

Предписание не отыскивать подолгу кусок на общем блюде переворачивается следующим образом:

(«Скажу вдобавок ко всему тому, в чем я тебя наставляю: копайся на блюде здесь и там в поисках лучшего куска; хватай тот, что тебе приглянулся, и быстро клади его себе на тарелку; не обращай внимания на тех, кто считает такое поведение дурным». — Перевод Т.Е. Егоровой.)

В немецком переводе К. Шайдта «Гробианус» вышел в середине XVI в. (Grobianus. Worms, 1551); новое, переработанное издание текста было выпущено в конце XIX в. (Neudruck deutsche Literaturwerke der 16. und 17. Jahrhunderts. № 34, 35. Halle, 1882). Здесь (S. 17. V. 223ff.) мы находим совет, как вовремя очистить нос:

(«В заморских странах — например, в Индии, — есть обычай вешать себе в нос золото, самоцветы и благородный жемчуг. Судьба обделила тебя такой счастливой возможностью, а потому послушай, что можно сделать с твоим носом: воткни себе в нос неприглядного вида палочку надлежащей длины, чтобы она выглядывала из обеих ноздрей. Она чрезвычайно украсит твой нос — вроде сосульки, свисающей с крыши… Но блюди во всем меру, чтобы эта палочка не оказалась слишком большой. Руководствуйся поэтому следующим правилом: когда у тебя течет из носа до самого рта так, что губам становится больно, — значит, пора чистить нос. Вытирай слизь обоими рукавами, чтобы сделалось дурно всякому, кто это увидит». — Перевод Т.Е. Егоровой.)

Разумеется, сказанное нужно понимать как ложное предписание, как отталкивающий пример того, что не следует делать. Как говорится на титуле вормсского издания 1551 г.:

(«Читай же эту книжицу часто и много, и каждый раз поступай наоборот». — Перевод Т.Е. Егоровой.)

Чтобы продемонстрировать специфически бюргерский характер этого сочинения, можно привести посвящение, входящее в Гельбаховское издание 1567 г., в котором мы читаем, что «недостойный пастырь Венделин Гельбах из Экхардтхаузена» посвящает книгу «почтенному и высокоученому Адамо Лонисеро, доктору медицины и городскому врачу города Франкуфурта-на-Майне, а также Иоганну Цнипио Андронико, secundo гражданину того же города, моим любезным господам и добрым приятелям».

Длинное заглавие латинского «Гробиануса» уже само по себе свидетельствует о том времени, когда понятие «civilitas» стало распространяться — вероятно, не без влияния книги Эразма — среди немецкой интеллигенции, пишущей на латыни. Заглавие «Гробиануса» 1549 г. еще не содержит этого слова. Тут говорится, помимо всего прочего: «Iron… Chlevastes Studiosae juventuti…» («Ирон… Хлеваст любознательной молодежи…». — А.Р.). В издании 1552 г. на том же самом месте возникает слово «civilitas»: «Iron episcoptes studiosae iuventuti civilitatem optat». («Насмешник Ирон желает любознательной молодежи достичь благовоспитанности». — А.Р.).

Эти слова сохраняются в заглавии издания 1584 г.

Одно из изданий «Гробиануса» от 1661 г. содержит выдержку из «civilitas» Эразма.

Наконец, в переиздании «Гробиануса» 1708 г. мы читаем: «Неучтивый г-н Чурбан нарисован здесь поэтическим пером и выставлен на смех всех смышленых и цивилизованных умов». По своему тону этот перевод значительно мягче оригинала, многое сказано с недомолвками. С ростом «цивилизации» предписания более ранней стадии развития — высказанные со всей серьезностью, несмотря на сатирический характер книги, — становятся предметом насмешек, символом как собственного превосходства, так и нарушения ими табу собственного времени.

120

The Babees Book. P. 344.

121

122

Glixell. Les Contenances de Table. Romania. T. XLVII. P., 1921. P. 31. V. 133 ff.

123

Говорить, как и пить, с наполненным ртом и не пристойно, и не безопасно.

124

Чтобы обрести то, что зовется «знанием света», нужно для начала постараться получше узнать людей такими, каковы они суть вообще, а затем перейти к познанию в частности тех из них, с кем нам выпало жить, т. е. к познанию их добрых и дурных склонностей и мнений, их добродетелей и недостатков.

125

Callières F. de. De la Science du monde et des Connoissances utiles à la conduite de la vie. Bruxelles, 1717. P. 6.

126

Артур Денеке, говоря о новых тенденциях у Эразма, пишет следующее: «Мы познакомились с представлениями о приличиях во время еды, господствующими в верхних слоях народа; теперь по знаменитой книге Эразма „De civilitate morum puerilium“ мы можем узнать о правилах приличного поведения князей… Мы знакомимся со следующими новыми требованиями: если за столом подаются салфетки, то кладется салфетка на левое плечо или левое предплечье… Далее Эразм говорит: за столом следует снимать головной убор, если только это не воспрещается обычаями данной страны. Справа от тарелки находятся чаша и нож, слева лежит хлеб. Его следует не ломать, а отрезать. Неловко, да и вредно для здоровья начинать обед с выпивки. Пальцы в бульон сует только дурачье. Предложенный тебе лучший кусок не бери целиком, но предложи часть тому, кто тебе его передает, или соседу. Предложенную тебе твердую пищу бери тремя пальцами или подставь тарелку; переданную на ложке жидкую возьми в рот, но вытри ложку перед тем, как передать ее следующему гостю. Если предлагаемое вредно для твоего здоровья, то не говори: я не могу этого есть, но вежливо поблагодари. Каждый воспитанный человек должен владеть искусством разделки всякого рода жаркого. Кости и остатки еды не следует бросать на пол… Есть одновременно хлеб и мясо хорошо для здоровья… Иные люди жадно набрасываются на еду… Юноше следует говорить за столом лишь в том случае, если его спросят… Если ты сам принимаешь гостей, то можешь извиниться за скудость стола, но никогда не говори о цене тех или иных блюд. Всякую пищу следует брать правой рукой.

Мы видим, что при всей предусмотрительности воспитателя принца и несмотря на некоторые мелкие тонкости, в целом эти предписания передают тот же дух, что господствует в бюргерских правилах поведения за столом… Книгу Эразма отличает от прочих сочинений на эту тему в основном широта охвата, поскольку он стремился дать исчерпывающее описание для своего времени». (См.: Denecke А. Beiträge zur Entwicklungsgeschichte des gesellschaftlichen Anstandsgefühls // Zeitschrift für Deutsche Kulturgeschichte / Hrsg. v. Chr. Meyer, N.F. Berlin, 1892. Bd. II. H. 2. S. 145; см. также: Programm der Gymnasium zum heiligen Kreuz. Dresden, 1891. S. 175.)

Эта цитата в известной мере дополняет наши рассуждения. К сожалению, Денеке ограничивается немецкими правилами застолья. Для полноты картины необходимо сравнить их с куртуазными сочинениями на французском и английском языках и прежде всего с наставлениями гуманистов.

127

См.: «La civilité puerile» par Erasme de Rotterdam, precede d’une Notice sur les libres de Civilité depuis le XVI siècle par Alcide Bonneau. P., 1877.

«Erasme avait-il eu des modèles? Evidemmment il n’inventait pas le savoir-vivre et bien avant lui on en avait posè les règles générales… Erasme n’en est pas moins le premier, qui ait traité la matière d’une façon spéciale et complète; aucun des auteurs que nous venons de citer n’avait envisagé la civilité ou si l’on veut la bienséance, comme pouvant faire l’objet d’une étude distincte; ils avaient formulé ça et là quelques préceptes, qui se rattachaient naturellement à l’éducation, à la morale, à la mode ou à la hygiène…». («Имелись ли у Эразма образцы? Разумеется, он не изобретал правил хорошего тона, задолго до него здесь выдвигались общие правила… Тем не менее Эразм был первым, кто специально обратился к этому предмету и трактовал его целостно: ни один из цитируемых нами авторов не делал из приличий или, если угодно, из учтивости предмет особого исследования; они лишь формулировали отдельные, разрозненные правила, связанные с обучением, моралью, модой или гигиеной…». — А.Р.) То же самое можно сказать о «Галатео» Джованни Делла Каза (первое издание вместе с прочими его сочинениями вышло в 1558 г.) и отмечается во введении И.Э. Спингерна к осуществленному им изданию этого труда. См.: Spingarn I.E. «Galateo of Manners and Behaviours» by Giovanni Della Casa. L., 1914. P. XVI.

Для дальнейшей работы следует указать на то, что в английской литературе уже XV в. были большие стихотворения (изданы в «Early Text Society»), в которых подробно говорится о том, как прилично одеваться, как вести себя в церкви и за столом. Иначе говоря, охват тем здесь примерно так же широк, как в сочинении Эразма. Вполне вероятно, что он был знаком с некоторыми из этих стихов.

Конечно, тема воспитания мальчиков стала актуальной для кругов гуманистов еще до выхода небольшой книжки Эразма. Даже если отвлечься от поэмы «De moribus in mensa servandis» Иоганна Сульпиция, можно привести в качестве примера хотя бы «Disciplina et puerorum institutio» Брунфельса (1525), «De instituenda vita» Хегендорфа (1529) и «Formulae puerilium colloquiorum» Себастиана Хайдена (1528). См.: Merker Р. Tischzuchten // Merker Р., Stammler W. Reallexicon der deutschen Literaturgeschichte. Bd. III.

128

Не говори другому слов,

Которые будут ему неприятны. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

129

Tischzucht «Quisquis es in mensa». V. 18 // Glixelli. Op. cit. S. 29.

130

Знай, дитя мое, чтобы вести себя прилично,

На вечеринке за столом.

При всяком случае и в любом обществе,

Постарайся быть столь любезным,

Чтобы люди могли говорить о тебе с похвалой.

Если же будешь слишком задираться,

Тебя будут хулить или найдут на тебя управу. (Перевод Г.В. Вдовиной.)

131

Caxton’s «Book of Curtesye» // Early English Text Society / Ed. by F.J. Furnivall. Extra Series. III. L., 1868. P. 22.

132

См.: Della Casa. Galateo. T. 1. I. Kap. I, 5.

133

Привычки низкого люда теперь оставь

И новые усвой, ежедневно подвигайся

По противоположному им пути.

Многих поступков не допускай ни в коем случае.

Часто не замечаешь, что они прилипчивы:

Что позволяешь себе иногда, то входит в привычку.

Так растет значение тех мелочей,

Которые теперь люди недооценивают. (Перевод Г.В. Вдовиной.)

134

Caxton’s «Book of Curtesye». P. 45. V. 64.

135

…является примером человека, у которого пучит живот и который время от времени пукает или пытается пукнуть.

136

В американском бихевиоризме имеется ряд выражений, которые при известных модификациях можно (и даже нужно) применять по отношению к прошлому. Иные из них трудно перевести на немецкий язык. Например, «socialising the child» (см.: Watson J.B. Psychological Care of Infant and Child. P. 112), «habit formation», «conditioning», которые показывают, как определенные социальные условия ведут к выработке привычек, к «кондиционированию» или «моделированию» человека (см., напр.: Watson J.B. Psychology from the Standpoint of a Behaviorist. P. 312).

137

Цит. по: Siebert J. Der Dichter Tannhäuser. Halle, 1934. S. 195ff.

138

Благовоспитанным мне представляется тот,

Кто всегда знает, как правильно себя вести,

Кто никогда не усваивал дурных манер

И ни в чем не отступал от благопристойности. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

139

Итак, этот человек весьма благовоспитан

И благодаря этому способен многого достичь;

И да будет ведомо тем, кто хочет следовать его примеру,

Что он никогда не совершает ложных поступков. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

140

Предостерегаю вас:

За трапезой не забывайте о бедных.

Вы будете премного любезны Господу

Тем, что сделаете им добро. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

141

Первая заповедь такова:

Когда ты за столом,

Прежде всего подумай,

Чтобы не сказать что-нибудь некстати. (Перевод О.Р. Газизовой.)

142

Цит. по: Zarncke F. Ор. cit. S. 138 ff.

143

Не подобает пить из чаши;

Воспользуйтесь ложкой — это будет пристойно. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

144

Тот, кто склонился над блюдом

И, не заботясь об опрятности,

Торопливо ест, чавкая, будто свинья,

Заслуживает, чтобы к нему относились, как к животному. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

145

Если кто во время еды сопит, как зверь,

И чавкает, будто барсук,

И ведет громкую беседу,

В каждом из этих трех случаев поступает неблагопристойно. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

146

Шестнадцатое правило поистине таково:

Не отхлебывай, когда ешь с ложки.

Кто отхлебывает с ложки, ведет себя как животное.

У кого есть такая привычка,

Тот поступит похвально, избавившись от нее. (Перевод Г.В. Вдовиной.)

147

См.: The Babees Book. P. 76.

148

И не чавкай громко за похлебкой

Никогда в жизни. (Перевод Г.В. Вдовиной.)

149

См. выше: ссылка 83).

150

Не подобает никому пить из чаши,

Хотя такое поведение и одобряет тот,

Кто дерзко хватает чашу

И льет ее содержимое себе в рот, как безумный. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

151

И тот, кто во время трапезы

Наклоняется над блюдом, как свинья,

Ест неопрятно и жадно

И чавкает… (Перевод Т.Е. Егоровой.)

152

См. выше: ссылка 88.

153

Если кто, съевши окорок,

Бросает обглоданную кость обратно на блюдо, —

Да остерегутся от этого благовоспитанные люди!.. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

154

В оригинале указание на источник отсутствует (вероятно, из-за технической ошибки). — Прим. ред.

155

Кусок, до которого ты дотронулся, нельзя класть назад в тарелку.

156

См. выше: ссылка 90.

157

Те, кто любит горчицу и соль,

Должны особенно стараться

Не испачкать себя ими

И не совать в них пальцы. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

158

См. выше: ссылка 94.

159

Если кто хочет одновременно есть и вести беседу,

(пусть знает), что эти два занятия несовместимы;

И тот, кто намерен во время сна поговорить,

Никогда не сможет хорошо отдохнуть. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

160

В оригинале указание на источник отсутствует (вероятно, из-за технической ошибки). — Прим. ред.

161

Никогда не смейся и не говори с набитым ртом.

162

Не ведите за столом громкую беседу,

Как поступают некоторые;

Памятуйте о том,

Что этот обычай вреден, как никакой другой. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

163

Мне представляется серьезным проступком,

Свидетельствующим о недостатке воспитания,

Если кто-то одновременно пьет и наполняет рот едой,

Как это делают животные. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

164

Кто хочет выпить, должен прежде опорожнить рот.

165

Неприлично пить с набитым ртом. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

166

Не следует дуть на напитки,

Как поступают некоторые;

Это приходит на ум лишь невежам,

И такого неблагопристойного поведения нужно избегать. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

167

См.: The Babees Book. P. 302.

168

Не дуйте на медовый напиток или на другое питье —

Ни на холодное, ни на горячее. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

169

Когда пьете, вытирайте себе рот,

Чтобы не испачкать напиток жиром;

Ведь проявлять благопристойность надлежит всегда,

И таков образ мыслей воспитанного человека. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

170

Когда вы собираетесь пить,

Вытирайте себе рот тряпицей. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

171

Ibid Т. II. Р. 32.

172

Не чмокай ртом, полным слюней,

Ибо такая привычка постыдна. (Перевод Г.В. Вдовиной.)

173

Если кто-то во время еды

Наклоняется над столом так низко, что почти ложится на него, —

Он, как мне представляется, поступает неприлично,

Как и те, кто никогда не снимает шлема,

В то время как им надлежит служить дамам. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

174

Никогда не садись и не облокачивайся на край стола.

175

См. выше: ссылка 100.

176

Не чешись и не три себя рукой, которой ты берешь с общего блюда; товарищи по застолью могут это приметить; употреби для этого платок.

177

Нельзя ковырять в зубах ножом,

Как делают некоторые

И что еще кое с кем случается;

Имеющий такую привычку поступает нехорошо. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

178

Ibid.

179

За столом не смей ковырять в зубах ножом.

180

Если кто привык

Распускать за столом пояс, —

Поверьте мне,

Этот человек недостаточно воспитан. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

181

См. выше: ссылка 94.

182

См. выше: ссылка 98.

183

Никогда не бери съестное, не вымыв руки.

184

См. выше: ссылка 100.

185

Не ковыряй пальцами в носу и в ушах.

186

Ibid. T. II. P. 8.

187

Что сказали бы епископ и его благородное общество, глядя на тех, кто зарылся в суп и даже не поднимает лица и глаз, не отрывает рук от тарелки и так надул обе щеки, словно вознамерился трубить в трубу или поднять ветер, кто, скорее, жрет, нежели ест, кто запачкал руки чуть ли не до локтей, а с салфеткой так управился, что почище ее будут кухонный передник или половая тряпка.

И эти грязнули, не стыдясь, непрестанно утирают такой изгаженной салфеткой пот (а он у них из-за торопливости и неумеренности в еде все время стекает со лба на лицо, а иной раз и каплет), да еще в нее и сморкаются.

188

См.: Franklin. A. La vie privée d’autrtefois // Les Repas. P., 1889. P. 194t.

189

Если перед сидящим ребенком на тарелке лежит салфетка, то он должен взять ее и положить на руку или на левое плечо, затем левой рукой взять хлеб, а правой брать нож, равно как и чашу; если он хочет поставить ее на стол, то делать это он должен так, чтобы никого не оскорбить. Ибо может так случиться, что он не сможет поставить чашу на стол справа, никого тем самым не потревожив.

Следует, чтобы дитя скромно познакомилось с тем местом, на котором оно находится.

Когда ребенок ест… он должен брать первый попавшийся ему кусок мяса.

Если подают соусы… ребенок может с соблюдением приличий окунуть в соус этот кусок одной стороной, не переворачивая его другой стороной…

Ребенка следует с юных лет учить разделывать баранину, куропатку, зайца и тому подобное.

Обглоданное или несъеденное никому нельзя показывать, разве что своему слуге, иначе это будет слишком грязно.

Столь же неприлично вытаскивать изо рта что-то уже жеванное и класть обратно на блюдо. Если, ожидая десерта, он продолжает высасывать мозг из какой-нибудь косточки, то затем ему следует положить ее на салфетку; точно также на нее нужно класть косточки вишен, слив и т. п., ибо дурно их глотать или сплевывать на пол.

Ребенок не должен бесстыдно обгладывать кость, как то делают собаки.

Если ему понадобилась соль, то брать ее следует острием ножа, а не запускать в солонку три пальца.

Мясо ребенку следует нарезать на блюде… и не брать его то одной, то другой рукой, как это делают маленькие, едва начавшие есть сами; но следует всегда брать кусок правой рукой, причем и мясо, и хлеб нужно брать лишь тремя пальцами.

Что же касается манеры жевать, то здесь имеются различия в разных местах и странах. Ибо немцы жуют со сжатым ртом и находят неприятным иное. Французы, напротив, наполовину открывают рот и считают грубым манеру немцев. Итальянцы жуют довольно вяло, а французы более проворно, а потому находят манеру итальянцев слишком деликатной и жеманной.

Итак, у каждого народа есть нечто ему присущее и отличное от других. Поэтому ребенок может вести себя в согласии с обычаями тех мест, где он находится.

Немцы пользуются ложками, когда едят суп и все жидкое, а итальянцы — вилками. Французы же пользуются и теми и другими в зависимости от того, что им придет в голову и как им удобнее. Итальянцам совершенно не обязательно иметь каждому свой нож, а немцам обязательно, а потому они испытывают величайшее неудовольствие, когда кто-то берет лежащий возле них нож или его просит. Совсем не так у французов: множество сидящих за одним столом лиц пользуются двумя-тремя ножами и не испытывают неудобств от того, что просят их друг и друга и передают, если нож оказался у них. Вот почему, если кто-то попросит нож у ребенка, тот должен сначала вытереть его своей салфеткой, а затем передать, взяв его за острый конец и рукояткой по направлению к тому, кто его попросил, ибо делать иначе было бы неприлично.

190

Ibid. P. 42.

191

С. 127.

Также необходимо вытирать свою ложку после того, как вы ею уже пользовались и намереваетесь взять что-то с другого блюда, если сидите за столом с людьми столь деликатными, что они уже не захотят есть суп, в который вы залезали своей ложкой, вынув ее из своего рта.

Но даже если за столом сидят просто чистоплотные люди, то не достаточно лишь вытереть ложку; ею уже не следует пользоваться, но нужно попросить другую. Поэтому во многих местах подают блюда с ложками в них, служащими лишь для того, чтобы наливать ими суп или брать соус.

Не следует есть суп из супницы, но нужно аккуратно налить его себе в тарелку; если суп слишком горячий, то неприлично дуть на каждую ложку — нужно дождаться, пока он охладится.

Если вы, к несчастью, обожглись, то это следует претерпевать и никому не показывать; но если обожглись нестерпимо сильно, как это иной раз случается, то нужно быстро и незаметно для других взять в одну руку тарелку, поднести ее ко рту и, загородившись другой рукой, выплюнуть в нее то, что у вас во рту, а затем спешно передать тарелку лакею. Цивилизованность предполагает наличие добрых манер, но она не требует от нас самоубийства. Крайне неприлично брать пальцами что-нибудь жирное, какой-нибудь соус, сироп и т. п., ведь это сразу приведет к двум-трем другим неприличиям. Одним из них будет то, что вы часто станете вытирать руки о салфетку и загрязните ее до вида кухонной тряпки, а потому будет тошно тем, кто увидит, что вы подносите ее ко рту, чтобы его вытереть. Другим подобным неприличием будет то, что вы станете вытирать руки о хлеб, что также крайне нечистоплотно. Третьим будет то, что вы станете облизывать пальцы, а это уж сущее непотребство.

С. 273.

Так как многие обычаи уже изменились, то я не сомневаюсь в том, что в будущем точно также изменятся многие из указанных.

Ранее можно было… макать свой хлеб в соус — достаточно было того, что от него не откусывали; сегодня это считается деревенским обычаем.

Ранее можно было вынимать изо рта то, что не могли прожевать, бросать на пол, если это делалось ловко: ныне это было бы величайшей непристойностью.

192

С. 97.

В Германии и в северных королевствах учтивостью или приличием для принца будет выпить первым за здоровье того или тех, с кем он общается, а затем передать им тот же бокал или кубок, чаще всего с тем же вином; там не считается отсутствием приличия пить из того же бокала, но это считается знаком искренности и дружбы; женщины так же могут пить первыми, а затем передавать бокал с тем же вином, которое они пили за здоровье кого-нибудь, и это не считается особой благосклонностью к этому лицу, как у нас…

С. 101.

Я не могу одобрить того, — отвечала одна дама, — эту манеру пить из того же бокала вслед за этими господами с Севера и еще менее — вслед за дамами; есть в этом нечто нечистоплотное, и пусть уж они свидетельствуют свою искренность как-нибудь иначе.

193

Предметы, коими можно пользоваться за столом.

За столом следует пользоваться салфеткой, тарелкой, ножом, ложкой и вилкой; было бы против благоприличия, если б за едой мы обходились без чего-нибудь из них.

Первым свою салфетку должен разворачивать самый старший из присутствующих, а остальные должны подождать, пока он этого не сделает. Когда все примерно равны, то все они их разворачивают одновременно без церемоний.

194

Было бы неприлично пользоваться салфеткой для того, чтобы вытирать ею лицо; еще хуже тереть ею зубы, и уж верхом неприличия будет в нее сморкаться … Возможный и должный способ употребления салфетки за столом заключается в том, что ею вытирают рот, губы и пальцы, если они жирные, что ею вытирают нож перед тем, как резать хлеб, и вытирают ложку или вилку после того, как ими пользовались.

195

Если пальцы очень жирные, то их можно сначала вытереть о кусочек хлеба, который затем следует оставить на тарелке, а уж затем вытереть пальцы салфеткой, чтобы не слишком ее грязнить.

Крайне неприлично вылизывать грязные или жирные ложку, вилку или нож и уж никак не следует вытирать их о скатерть; во всех этих и в подобных случаях нужно пользоваться салфеткой. Что же до скатерти, то нужно смотреть, чтобы она была чистой, а потому ее не следует ничем грязнить, нельзя проливать на нее ни воду, ни вино.

Если тарелка грязная, то ее не нужно скрести ложкой или вилкой, а также чистить ее пальцами — все это крайне неприлично; нужно либо вообще ее не касаться, либо, если есть возможность ее поменять, нужно попросить заменить одну тарелку на другую.

За столом не следует все время держать нож в руке — достаточно взять его в тот момент, когда вам нужно им воспользоваться.

Также весьма неприлично подносить кусок хлеба ко рту той рукой, в которой вы держите нож, и еще хуже подносить его на острие ножа. Того же нужно держаться, когда вы едите яблоки, груши или какие-нибудь другие фрукты.

196

Против благоприличия будет держать вилку или ложку всей ладонью, словно в руках палка, но держать их всегда следует между пальцами.

Не следует пользоваться вилкой, чтобы подносить ко рту что-нибудь жидкое… Для этого существует ложка. Чтобы поднести кусок мяса ко рту, всегда следует пользоваться вилкой, ибо благоприличие не позволяет касаться пальцами чего-нибудь жирного, какого-нибудь соуса или сиропа; если же вы сделали нечто подобное, то вам не обойтись без последующих неприличий: придется вытирать пальцы салфеткой, что сделает ее грязной, вытирать их хлебом, что было бы крайне недостойно, либо облизывать пальцы, что вообще непозволительно для лица доброго рода и хорошего воспитания.

197

Положенная на тарелку салфетка предназначена для того, чтобы предохранить одежду от пятен и всякого загрязнения, какое может произойти за едой; ее нужно растянуть таким образом, чтобы она прикрывала тело вплоть до колен, будучи прикрепленной под воротником, но ни в коем случае не засунутой за воротник. Ложку, вилку и нож всегда следует класть справа.

Ложка предназначена для жидких блюд, а вилка — для плотных.

Если вилка или ложка загрязнились, можно вытереть их салфеткой, если нет возможности попросить другой прибор. Никак нельзя вытирать их о скатерть, ибо это — непростительная нечистоплотность.

За хорошим столом имеется внимательная прислуга, меняющая тарелки и без того, чтоб ее об этом просили. Нет ничего более неопрятного, чем облизывать пальцы, хватать ими куски мяса и запихивать их себе в рот, залезать пальцами в соус, макать в него хлеб, а потом обсасывать.

Соль никогда не следует брать пальцами.

Дети часто запихивают в рот кусок за куском, вынимают из него уже жеванное, хватают куски пальцами.

198

Нет ничего более неприличного …подносить мясо к носу и его обнюхивать, передавать его понюхать другим — это неприличие, оскорбительное для главы стола; если в предложенной пище обнаруживается что-то нечистое, то его следует убрать незаметно.

199

Затем он возлагает на себя салфетку, берет нож в правую руку, чтобы разрезать мясо, его не разрывая.

200

Он воздерживается от того, чтобы подносить нож ко рту. Он не должен класть руки на свою тарелку… и не должен облокачиваться за столом, ибо это свойственно только больным или старым людям.

Будучи со старшими, мудрый ребенок последним протянет свою руку к блюду…

….если это мясо, то он аккуратно отрежет кусок ножом и съест его с хлебом.

Грязным и деревенским будет вынимать уже жеванное мясо изо рта и класть его обратно себе на тарелку. И уж никогда его не следует класть на то блюдо, с которого оно было взято.

201

Ibid. P. 283.

202

Недавно аббат Коссон, профессор литературы в коллеже Мазарини, рассказал мне об обеде, на котором он был несколькими днями ранее в Версале… вместе с придворными.

— Держу пари, — сказал я ему, — вы допустили там сотню неприличий.

— Как так, мне казалось, что я делал так же, как и все присутствующие, — отвечал озабоченный аббат Коссон.

— Какое самомнение! Бьюсь об заклад, вы ничего не делали так, как другие. Скажем, что вы сделали с вашей салфеткой, садясь за стол?

— С моей салфеткой? Я сделал то же, что и прочие: развернул ее, растянул и закрепил ее угол у себя в петлице.

— Дорогой мой, вы были единственным, кто так сделал. Теперь салфеткой не прикрываются, ее кладут на колени. А как вы ели суп?

— Как и все остальные, мне кажется. Я взял в одну руку ложку, вилку в другую…

— Боже, вилку в другую! Никто теперь не берет вилку за супом… Скажите что-нибудь о том, как вы ели хлеб.

— Разумеется, как и все: я аккуратно отрезал ножом.

— Сегодня хлеб отламывают, а не режут… Но продолжим. А как вы пили кофе?

— Но уж это как все прочие. Он был обжигающе горячим, и я наливал его помаленьку из чашки в блюдечко.

— А потому ничем не походили на остальных: все пьют ныне кофе из чашки и никогда не наливают в блюдце.

203

Несомненно, вилки были изобретены позже пальцев, а так как мы не каннибалы, то я склонен думать, что они были хорошим изобретением.

204

Сей трактат был напечатан лишь с тем, чтобы удовлетворить провинциального дворянина, попросившего своего друга дать несколько советов о воспитанности своему завершившему учебу и упражнения сыну, которого он намеревался отправить ко Двору.

Автор предпринял этот труд, имея в виду лишь лиц благородного происхождения; он обращается только к ним, в особенности же к молодежи, которая может воспользоваться этими советами, — ведь не у каждого имеются возможности и средства для того, чтобы отправиться в Париж ко Двору, дабы там научиться тонкостям политеса.

205

Удивительно, что большинство христиан считают приличия и воспитанность чисто человеческими и мирскими качествами; не думая о возвышении духа, они не видят в них добродетели, которая связывает нас с Богом, с ближними и с самим собою. Именно это показывает, сколь мало христианского у нас в мире.

206

Bouhours D. Remarques nouvelles sur la langue française. P., 1676. T. 1. P. 51.

207

Слова «courtois» и «courtoisie» начали устаревать и выходят из обычая. Мы говорим «civil», «honneste», «civilité», «honnêsteté».

208

Мой сосед, буржуа … пользуясь языком парижской буржуазии, говорит «affable», «courtoise», выражаясь тем самым без политеса, ибо слова «courtois» и «affable» уже не имеют хождения у светских людей, — их место заняли «civil» и «honnête», равно как «civilité» и «honnêteté» оказались на месте слов «courtoisie» и «affabilite».

209

«Urbanitas» обозначало ту изысканность языка, ума и манер, что связывалась исключительно с городом Римом, который был «Urbs», «Городом»; у нас эта изысканность является привилегией не какого — либо города, будь он даже столицей, но только Двора, а потому термин «urbanité»… относится к тем, без коих мы вполне можем обходиться.

210

После регентства Анны Австрийской они (французы) стали самым общительным и самым учтивым народом земли… и эта учтивость не есть нечто произвольное, так называемая «civilité», но является законом природы, который они, к счастью, культивировали более чем прочие народы.

211

Вы знаете, что буржуа говорят совсем иначе, чем мы.

212

Он — ваш покорный слуга, мадам, и все болеет; вы ведь по своей милости не раз осведомлялись о его здоровье.

213

Callières F. de. Du bon et du mauvais usage dans les maniéres de s’exprimer. Des façons de parler bourgeoises; en quoy elles sont differentes de celles de la Cour. P., 1694. P. 12.

Итак, лакей уведомил даму, что месье Тибо-младший просит принять его. «Хорошо, — сказала дама, — но прежде чем я приглашу его войти, мне нужно рассказать вам, кто такой месье Тибо. Это сын одного парижского буржуа из числа моих друзей, а именно, — из тех состоятельных людей, чья дружба порой бывает полезна людям благородным, так как дает им возможность одалживать деньги; сын его — молодой человек, который специально учился, чтобы войти в дело, но ему следовало бы избавиться от дурного тона и манеры речи, свойственных буржуа». (Перевод Т.Е. Егоровой.)

214

«покойник отец мой, бедный покойник».

215

…которые учтивость привнесла в общение хорошо говорящих людей.

216

Люди светские никогда не говорят о человеке: «Он упокоился», вместо того чтобы сказать: «Он умер». (Перевод Т.Е. Егоровой.)

217

Следует молиться о душе покойного … но те, кто говорит хорошо, скажут не «defunct», но «feu» — «feu отец мой», «feu г-н такой-то», «feu герцог» и т. д.

218

Говорить «бедный покойник» — манера речи буржуа.

219

Довольно обычно среди парижских буржуа и даже среди некоторых придворных, воспитывавшихся в буржуазных кругах. Вот почему они говорят «voyons voir» вместо «voyons» — удваивать слово «voir» нет ни малейшей нужды, и это режет слух в нашем кругу.

220

С недавнего времени распространился другой дурной обычай говорить, берущий свое начало у самого низкого народа и вошедший в моду при дворе и даже у иных недостойных фаворитов. Говорят: «Il scait bien long», чтобы передать, что некто утончен и ловок. Придворные дамы также стали им пользоваться.

221

Andressen S. Beiträge zur Geschichte der Gottdorffer Hof- und Staatsverwaltung 1594–1659. Bd. 1. Kiel, 1928. S. 26, Апт. 1.

222

Я вам крайне признателен, мадам, за то, что вы стараетесь меня обучить, но мне кажется, что «deffunct» является утвердившимся словом, которым пользуются и немалое число благородных людей.

223

Вполне возможно, что имеется изрядное число благородных людей, которые не знают всей деликатности нашего языка… эта деликатность ведома лишь небольшому числу хорошо говорящих лиц, которые никогда не скажут о человеке «defunct», чтобы передать, что он умер.

224

Если же взять ошибки, расходящиеся с хорошей речью, то — учитывая, что тут нет закрепленных правил, — все зависит от согласия некоего числа воспитанных людей, слуху которых привычны определенные обороты речи, каковые они предпочитают другим.

225

См. выше ссылку 215.

226

Sahler L. Montbéliard à table: Memoires de la Société d’Emulation de Montbéliard. Vol. 34. Montbéliard, 1907. P. 156.

227

Andressen S. Op.cit. S. 12.

228

Piatina. De honesta voluptate et valitudine. 1475. T. 6, P. 14.

Вся эта «петля цивилизации» совершенно ясно обнаруживает себя в «Письме к редактору», которое под заголовком «Obscurities of Ox-Roasting» было опубликовано в «Таймс» 8 мая 1937 г. накануне торжеств по поводу коронации английского короля и которое было, очевидно, навеяно воспоминаниями о подобных празднествах былых времен: «Being anxious to know, as many must le at such a time as this, how best to roast an ox whole, I made inquiries about the matter at Smithfield Market. But I could only find that nobody at Smithfield knew how I was to obtain, still less to spit, roast, carve, and consume, an ox whole… The whole matter is very disappointing». («Горя, подобно многим в то время, нетерпением узнать, как следует жарить тушу целого быка, я спрашивал об этом на рынке в Смитфилде. Однако я лишь обнаружил, что никто в Смитфилде не знает, как это нужно делать, и менее всего — как надо насаживать на вертел, жарить, разделывать и есть быка целиком… Все это меня очень разочаровало».) 14 мая в «Таймс» шеф-повар ресторана «Simpsons in the Strand» дает рекомендации, как изжарить быка, и в том же номере газеты приводится иллюстрация, изображающая быка на вертеле. Дебаты, которые затем в течение некоторого времени продолжались на страницах «Таймс», создают некоторое представление о том, как постепенно исчезал обычай жарить туши животных целиком; это имело место даже в случаях, когда обычно стараются сохранить привнесенные традицией формы. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

229

Умению разрезать мясо следует обучаться с малых лет.

230

Если вы режете мясо, то следует давать другим лучший кусок и оставлять себе меньший, причем его ничем, кроме вилки, не следует касаться. Вот почему, когда более высокое, чем вы, лицо что-либо просит, важно знать, как резать мясо правильно и в согласии с методом, равно как и знать, каковы лучшие части, дабы служить этому лицу в соответствии с приличиями.

Мы не описываем здесь способ резки, поскольку по этому предмету существуют целые книги, в которых изображены все части туши, показано, куда втыкать вилку, чтобы затем отрезать; как нами было сказано, никогда не следует касаться мяса… руками, даже когда вы его едите; затем было сказано о том, куда направлять нож при резке; какой кусок брать первым, какой из них лучший, который следует предложить самому знатному лицу. Легко научиться резать мясо, если вы три-четыре раза побывали за хорошим столом, да и не стыдно извиниться и предоставить это другому, если вы не знаете, как это делать.

231

Юноши и менее знатные лица не должны в это вмешиваться, но лишь принимать поданное им в свою очередь.

232

Freudenthal G. Gestaltwandel der bürgerlichen und proletarischen Hauswirtschaft mit besonderer Berücksichtigung des Typenwandels von Frau und Familie von 1760 bis zur Gegenwart. Würzburg, 1934.

233

Главная заслуга новой системы, — говорится в английской книге 1859 г. «Нравы хорошего общества», — заключается в том, что остракизму было подвергнуто ужасное варварство — мясной обед. Он никак не может выглядеть элегантным, ибо обременяет хозяина дома, принуждая его заниматься этой несчастной разделкой мяса. Поистине, если только у вас не слишком разыгрался аппетит, само зрелище груды дымящегося в подливке мяса способно совершенно этот аппетит уничтожить; большой мясной обед словно специально рассчитан на то, чтобы вызвать отвращение у эпикурейца. Если уж такие обеды должны вообще существовать, то помещать участвующих в них нужно за удаленными столами, где они не будут видны другим.

234

Не подноси ножа к своему лицу, поскольку это опасно и вызывает сильный страх.

235

Было бы подло поступать иначе.

236

…словно держишь палку.

237

Я могу указать на то, что ни один эпикуреец никогда не прикасался ножом к яблоку, а апельсин следует очищать ложечкой.

238

Разрешите мне дать вам правило: все, что можно резать без ножа, следует резать одной вилкой.

239

Andressen S. Op.cit., S. 10. См. также приведенное здесь сообщение, что в Северной Европе использование вилки стало входить в обычай у высших слоев общества только в начале XVII в. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

240

См.: Zarncke F. Op. cit. S. 138.

241

Не касайся и себя самого голой рукой, но лишь в перчатке.

242

Задерживать мочу губительно для здоровья; прилично выпускать ее в укромном месте. Есть такие, кто предписывает подростку удерживать ветры сжатием ягодиц. Однако нельзя признать поведением культурным, если ты, стремясь выглядеть воспитанным, накликиваешь болезнь. Если удобно отойти в сторону, пусть он делает, что ему нужно, в уединении. В противном случае пусть, по старинной поговорке, кашлем скроет пуканье. Иначе почему они не дают столь же настоятельного совета воздерживаться от опорожнения кишечника — ведь сдерживать ветры опаснее, чем насильно томить живот.

243

Подстрекать недуг: выслушай, что сказал по поводу пуканья Косский старец… Прекрасно, если ветры выходят без пукающего звука. Но лучше все-таки пусть вырываются с треском, чем удерживать их внутри. В этом деле скорее полезно было бы проглатывать стыд столько, сколько нужно, чтобы помочь телу, чем по совету всех врачей сжимать ягодицы подобно некоему Аэтону, о котором пишет эпиграмматист: хотя он и уберегся от пуканья в святилище, ему пришлось приветствовать Юпитера, сжав ягодицы. Я умею сжимать ягодицы — раболепное выражение слуг, с трепетом ждущих мановения хозяина.

Кашлем скрывать пуканье: те, кто из стыдливости не желают, чтобы слышали их пуканье, притворяются, что они кашляют. Читай в Хилиадах: кашель вместо пуканья.

Так как удерживать ветры опасно: во второй книге эпиграмм имеются стихи Никарха… в которых он описывает губительные свойства сдерживаемого пуканья; однако я решил, что нет нужды цитировать их здесь, так как они повсеместно ходят по рукам.

244

Точно также gentilhuomo не подобает явно отправлять все естественные нужды…

245

…тотчас оборачивается он к своему спутнику и показывает ее [вонючую вещь] ему…

246

Куда неприличнее подносить другому понюхать что-либо вонючее, как нередко поступают иные люди, доходящие даже до того, что подносят тяжело пахнущую вещь прямо к чужим ноздрям, приговаривая: «Я желал бы благоухать так сильно, как вот это воняет», в то время как следовало бы сказать: «Не нюхай, ибо воняет».

247

См.: Buttlar К.Т. v. Das tägliche Leben an den deutschen Fürstenhöfen des 16. Jahrhunderts // Zeitschruft für Kulturgeschichte. Weimar, 1897. Bd. 4. S. 13 (Апт).

248

Ibid.

249

См.: The Babees Book. P. 295.

250

Не выставляй на вид твои интимные органы — нет ничего более позорного и омерзительного, презренного и грубого.

Не сдерживай ни мочи, ни ветров, которые мучают твое тело, но испускай их тайком, чтобы они тебя не тревожили.

251

Страшно воняет нечистотами. Париж — ужасное место; улицы здесь пахнут так дурно, что это едва выносимо; из-за жары сгнило много мяса и рыбы, а если добавить уличную толпу, людей, которые омерзительно воняют, то все это невозможно переносить.

252

К приличиям и к стыдливости относится сокрытие всех частей тела, кроме головы и рук. Нужно с возможным тщанием избегать прикосновений обнаженной руки ко всем тем частям тела, которые обычно прикрывают; если же возникла нужда их коснуться, то делать это следует со всяческими предосторожностями. Нужно привыкнуть к перенесению разных мелких неудобств — не крутится, не тереться, не чесаться.

Еще более противно пристойности и приличиям прикасаться к другому лицу или подглядывать за ним, в особенности, если речь идет о лице другого пола, что воспрещено уже Богом. Если желаешь помочиться, всегда следует удаляться в какое-нибудь удаленное место; равно и при некоторых прочих естественных нуждах пристойно (в том числе и для детей) удовлетворять их только там, где их никто не видит.

Крайне невежливо испускать духи из своего тела, хоть сверху, хоть снизу, даже если это никто не слышит, пока ты в компании с другими.

253

…делать же это так, что другие могут услышать, постыдно и непристойно.

Никогда не будет пристойно говорить о частях тела, которые должны быть скрыты, ни о неких телесных нуждах, которыми нас наделила природа, — их не следует даже поминать.

254

Приличиям и стыдливости отвечает прикрытие всех частей тела, кроме головы и рук.

Естественные нужды пристойно (в том числе и для детей) удовлетворять лишь в тех местах, где никто не видит.

Никогда не будет пристойно говорить о частях тела, которые всегда должны быть скрыты, ни о неких телесных нуждах, которыми нас наделила природа, — их не следует даже поминать.

255

Цит. по: Cabanès. Mœurs intimes du tempes passé. Sér. I. P. 292.

256

Дорогая бабушка, я хотела бы описать Вам и аббату, как я удивилась, когда вчера утром нашла возле своей кровати вашу посылку. Я поторопилась вскрыть ее, засунула руку и нашла горошек… а затем и вазу… которую я тут же вынула. Оказалось, что это ночной горшок, но такой красивый, такой прелестный, что окружавшие меня в один голос заявили, что из него следовало бы сделать соусник. Горшок был выставлен напоказ, и весь вчерашний вечер он вызывал всеобщее восхищение. Горошек… был съеден целиком и без остатка.

257

…тот, кто испускает мочу или облегчает живот.

258

…сдерживает ветры…

259

В наилучшем и наиболее кратком виде это высказано в сочинениях А. Франклина (См.: Franklin A. Les soins de la toilette. P., 1877; Franklin A. La civilité. P., 1908. Vol. II. Appendix.).

Во втором из указанных сочинений собран ряд цитат, имеющих характер наставлений. Однако некоторые сведения, сообщаемые в этой связи автором, все же требуют критического прочтения, так как он не всегда проводит четкое разграничение между явлениями, типичными для определенной эпохи, и тем, что даже в то время воспринималось как исключение. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

260

«Exemplum ad pueros in simplici narratione exercendos» («Пример для мальчиков, упражняющихся в простом рассказывании») — Cordier M. Colloquiorum Scholasticorum Libri Quatuor. P., 1568. T. 2. Colloquium 54.

261

Некоторые труднодоступные материалы можно обнаружить в: Laborde de. Le Palais Mazarin. P., 1846.

См. например, прим. 337: «Нужно ли входить в детали? Почти что политическая роль, какую на протяжении всей этой эпохи (XVII в.) играл стул с отверстием посередине, позволяет нам говорить о нем без ложной скромности и дает право заявить, что в этом предмете мебели заключался большой смысл… Одна из фавориток Генриха IV, мадам Верней, захотела, чтобы его ночной горшок находился в ее комнате — то, что в наши дни посчитали бы нечистоплотностью, тогда не было ни чем иным, как привилегией, предоставленной с некоторой снисходительностью».

Важные сведения, приведенные в этих записках, требуют тщательной перепроверки, для того чтобы мы могли опираться на них, составляя представление о стандартах жизни разных сословий. Одним из способов выявить такие стандарты стало бы скрупулезное исследование инвентарных описей предметов, оставшихся после умерших. Например, применительно к разделу «О сморкании» здесь следует отметить, что после смерти Эразма осталось удивительно большое — насколько мы можем судить об этом сегодня — число носовых платков (fatzyletlin), а именно, тридцать девять, и только одна золотая и одна серебряная вилки (gebelin). (См.: Inventarium über die Hinterlassenschaft des Erasmus / Hrsg. von Sieber L. Basel, 1889; репринт: Zeitschrift für Kulturgeschichte. Bd. IV. Weimar, 1897. S. 434ff.). Множество интересных данных содержится также у Рабле в сочинении «Гаргантюа и Пантагрюэль». Например, о том, что имеет отношение к теме «приспособлений для естественных нужд», подробно говорится в тринадцатой главе первой книги. (Перевод Т.Е. Егоровой.)

262

Георг Брандес, цитирующий этот фрагмент мемуаров в своей книге «Вольтер», переведенной на немецкий язык и изданной в Берлине (см.: Brandes G. Voltaire. В. Bd. 1. S. 340–341), дает в связи с этим следующий комментарий: «Даму не смущает, что лакей увидит ее неодетой; она не видела в нем мужчину, способного относиться к ней как к женщине». (Перевод Т.Е. Егоровой.)

263

…куда неприличнее подносить другому понюхать что-либо вонючее, как нередко поступают иные люди. (См. также выше: ссылка 210.)

264

Затем тридцатое правило таково:

Каждый воспитанный молодой человек,

Желая очистить нос,

Пользуется платком.

Кто ест или сидит за столом,

Пусть не сморкается с помощью пальцев.

Пользование платком выказывает вашу воспитанность. (Перевод Г.В. Вдовиной.)

265

Если прекрасные юноши являются для знатных чем-то наподобие слуг, этих юношей называют пажами (Donnizelli et Domicellae). (Перевод Т.Е. Егоровой.)

266

Кто сморкается в скатерть, конечно, поступает нехорошо.

267

В платье или простынь сморкаются только мужики, в ладонь или в локоть — солельщики, и немного пристойнее того высмаркиваться пальцами, если затем ты вытираешь сопли о платье. Истечения из носа прилично утирать платком, причем слегка отвернувшись, если рядом оказались люди из благородного общества.

268

Между словами «сопли» (mucus) и «мокрота» (pituita) мало разницы, разве что считается, что сопли суть более густые, а мокрота — более жидкие отбросы. Латинские авторы повсюду без разбора употребляют слова, обозначающие платок: «strophium» и «strophiolum»…

269

Дабы она вспоминала о нем, он приказал сделать для нее один из самых красивых и богато украшенных платков, на котором были вытканы его инициалы; платок прикреплялся к позолоченному шнурку и был украшен бахромой в виде мелких анютиных глазок.

270

В 1594 г. Генрих IV спрашивал своего постельничего, сколько имеет рубашек, и тот отвечал ему: «Одна дюжина, да и среди них есть порванные». — «А сколько у меня платков, — спрашивал далее король, — кажется, восемь?» — «На сегодняшний день всего лишь пять».

271

…пять украшенных золотом, серебром и шелком платков, стоимостью в 100 экю.

272

В XVI в., пишет Монтей, во Франции, как и повсюду, простонародье сморкалось не прибегая к платку; среди буржуа было принято сморкаться в рукав. Что же касается людей богатых, то они носили в кармане носовой платок; поэтому чтобы сказать, что человек богат, о нем говорили: он не сморкается в рукав.

273

Сморкаться в носовой платок открыто и не прикрыв лица салфеткой, вытирать им пот… это непристойности, которые вызывают у всех отвращение. (…)

Следует избегать зевать, сморкаться и плеваться. Если это приходится делать в каком-нибудь из содержащихся в чистоте мест, то нужно делать это в платок, отвернув лицо и прикрыв его левой рукой, а затем ни в коем случае не разглядывать свой платок.

274

Платок для сморкания.

Так как слово «сморкаться» звучит низко, то дамы должны были называть его носовым или карманным платком, подобно тому, как мы говорим о шейном платке.

275

Воздерживайтесь от того, чтобы сморкаться в пальцы или в рукав, как это делают дети, но пользуйтесь носовым платком и не смотрите в него после того, как высморкались.

276

О носе и манерах сморкаться и чихать.

Крайне неприлично все время ковыряться пальцами в ноздрях, и еще менее выносимо совать в рот то, что из ноздрей достал…

Подло сморкаться в руку, поднеся ее к носу, или сморкаться в рукав или на свою одежду. Приличиям целиком противоречит сморкание в два пальца, когда грязь летит на землю, чтобы затем вытереть пальцы о свое платье; известно, насколько противно видеть нечистоты на одежде, которая всегда должна быть чистой, будь она даже совсем бедной.

Есть люди, которые зажимают пальцем одну ноздрю, а затем выдыхают из носа, и на землю летит то, что в нем было; так делают люди, которые не имеют представления о благородных манерах.

Для сморкания всегда следует пользоваться своим носовым платком и никогда не следует употреблять что-либо иное; делая это, нужно прикрывать лицо своей шляпой.

277

Сморкаясь, следует избегать произведения громких звуков… Перед тем как высморкаться, неприлично долго вытаскивать свой платок — отсутствием почтения к окружающим будет вертеть платок и выбирать, в какую из его сторон высморкаться; нужно быстро и незаметно достать его из кармана, поспешно высморкаться, причем так, чтобы другие почти ничего не заметили.

После того как вы высморкались, следует воздерживаться глядеть и свой платок; его нужно тут же свернуть и поместить обратно в карман.

278

Всякое прикосновение к носу, будь то рукой или чем-нибудь иным, будет неприличным и детским: совать пальцы в ноздри есть отвратительная нечистоплотность, а если слишком часто носа касаться, то это вызывает неловкость, которая надолго запоминается.

279

Дети часто страдают этим недостатком, и задача родителей заключается в том, чтобы тщательно их поправлять. Сморкаясь, следует соблюдать все правила приличия и чистоплотности.

280

Несколько лет назад возникло искусство сморкания. Одни подражают звуку трубы, другие — кошачьему мяуканью: совершенство заключается в том, чтобы не производить ни слишком сильного, ни слишком слабого звука.

281

Сплевывать следует отвернувшись, чтобы не обрызгать окружающих. Если на землю было извергнуто нечто гнойное, следует растереть это ногой, дабы не вызывать отвращение у окружающих. Если же это сделать невозможно, надлежит воспользоваться платком. Проглатывать слюну некультурно, так же как и то, что мы часто видим у некоторых людей, которые не в силу необходимости, но просто по привычке сплевывают после каждого третьего слова.

282

Обычай, о котором мы говорили выше, не допускает того, чтобы такого рода законы были неизменными. А так как многие уже изменились, то я не сомневаюсь в том, что в будущем изменится и большинство нынешних.

В прошлом, например, было вполне допустимо плевать на землю в присутствии высоких персон — следовало только растереть ногой сплюнутое; сегодня это неприлично.

Раньше можно было зевать, и достаточно было не говорить в то самое время, когда вы зеваете; ныне это вызовет шок у благородного человека.

283

С. 67.

Частое плевание неприятно; когда это по необходимости нужно сделать, то плевать нужно самым незаметным образом, причем так, чтобы при этом не попасть ни на других, ни на собственную одежду, ни даже на горящие угли в камине. И где бы вы ни плевали, всегда нужно растирать ногой слюну.

В присутствии знатных особ плюют в свой платок.

С. 41.

Дурно плевать в окно на улицу или на огонь.

Не плюй далеко, чтобы затем не приходилось отыскивать, куда ты плюнул, чтобы растереть ногой.

284

Не следует воздерживаться от того, чтобы сплюнуть, и крайне неприлично глотать то, что должно быть сплюнуто, — это может вызвать дурноту у других.

Но и не следует привыкать слишком часто и без нужды плеваться: это не только не благородно, но также отвратительно и неловко для других. Если вы находитесь в компании знатных особ или в местах, которые содержатся в чистоте, прилично будет сплюнуть в свой платок, повернувшись при этом в сторону. Вообще будет пристойной привычка плевать в свой платок, когда вы находитесь в домах знатных или во всех тех местах, где полы натерты или имеется паркет; но еще более необходима эта привычка в церкви… хотя зачастую пол на кухне или даже в конюшне чище, чем в иной церкви.

Сплюнув в платок, нужно тут же его свернуть и, не заглядывая в него, убрать в карман. Нужно следить за тем, чтобы никогда не плевать ни на собственное платье, ни на одежду других…

Если вы заметили на земле какой-то большой плевок, то на него нужно тут же наступить. Если вы заметили его на платье другого лица, то неприлично было бы объявлять об этом вслух, но следует предупредить кого-нибудь из слуг, чтобы тот подошел и стер, а если такового слуги нет, то нужно незаметно подойти самому и сделать это так, чтобы никто не заметил: было бы низко ставить любого в неловкое положение или приводить его в смущение.

285

В церкви, в домах знати и во всех тех местах, которые содержатся в чистоте, следует плевать в свой платок. Непростительной грубостью со стороны детей является то, что они плюют в лицо своим приятелям: за это нужно строго наказывать; не следует прощать и тем из них, кто плюет в окно, на стены и на мебель.

286

Плевание в любое время — отвратительная привычка, и все, что я хочу сказать, сводится к следующему: никогда такой привычкой не обзаводись. Она не только грубая и дикая, но еще и вредная для здоровья.

287

Замечали ли вы то, что сегодня мы отходим в какой-нибудь далекий угол, чтобы сделать то, что наши отцы делали открыто?

Тогда почетное место занимала некая интимная мебель… каковую теперь никогда не выставляют напоказ. Существовал и другой предмет мебели, который более не украшает современную комнату, и о котором в наше время «бациллофобии» вряд ли кто-нибудь сожалеет: речь идет о плевательнице.

288

Раздеваешься ли ты или поднимаешься с постели, помни о стыдливости и следи, чтобы чужим глазам не предстало что из вещей, которым природа и обычай велит быть скрытыми.

Если ты делишь ложе с товарищем, укладывайся потихоньку, стараясь излишними движениями тела не обнажить себя и не докучать соседу, стягивая с него одеяло.

289

Когда после ужина, дабы насладиться отдыхом, ты окажешься в кровати, и если возле тебя окажется какой-то другой человек, то подтяни все свои члены, расположись так, чтобы никак ему не мешать: не ворочайся, не крутись, не дергайся; и коли ты понял, что он уже спит, постарайся его не разбудить.

290

Не следует… ни раздеваться, ни спать с кем-нибудь другим; если только речь не идет о супругах, никогда не следует спать в одной комнате с лицом другого пола.

Еще менее позволительно лицам разных полов спать в одной постели, если только это не маленькие дети… Когда же по необходимости во время путешествия приходится спать на одной кровати с лицом того же пола, то не будет прилично не только прижиматься к нему, что может вызвать неудобство у другого, но даже просто к нему прикасаться; еще менее прилично втискивать свои ноги между ног того лица, с которым ты спишь… (…)

Столь же неприлично и неблагородно развлекаться болтовней и балагурить… (…)

Когда встаешь с постели, то не оставляй ее открытой и не оставляй свой ночной колпак там, где его кто-нибудь может заметить.

291

Помещать на ночь людей разного пола в одной комнате — странное нарушение приличий; если же к тому принуждает необходимость, то кровати должны стоять поодаль друг от друга, и никоим образом не должна страдать стыдливость. Такой обычай может извинить лишь великая нужда…

Если ты вынужден спать в одной кровати с лицом того же пола, а это изредка случается, то нужно вести себя скромно и бдительно… (…)

Как только ты проснулся и понял, что провел в постели достаточное время для отдыха, нужно подниматься и не оставаться в ней, чтобы вести разговоры или заниматься какими-нибудь иными делами… — ничто более не свидетельствует о лени и легкомыслии; кровать предназначена для телесного отдыха, а не для чего-нибудь другого.

292

См.: Rudeck W. Geschichte der öffentlichen Sittlichkeit. Jena, 1887. S. 397.

293

Wright Th. The Home of other Days. L., 1871. P. 269.

294

Jöckler O. Askese und Mönchstum. Frankfurt, 1897. S. 364.

295

См.: Wright Th. Ор. cit.; Cabanes. Moeurs intimes du temps passe. Ор. cit. Ser. 2. P. 166. Ср. также: Zappert G. Über das Badewesen in mittelalterlicher und späterer Zeit // Archiv für österreichischen Geschichtsquellen. Wien, 1859. Bd. 21. О роли кровати в домашнем хозяйстве см.: Coulton G.G. Social Life in Britain. Cambridge, 1919, P. 386, где коротко и ясно говорится о малом числе кроватей и о самоочевидности того, что одна кровать предназначалась для многих людей.

296

Bauer M. Das Liebesleben in deutschen Vergangenheit. В., 1924. S. 208.

297

Rudeck W. Ор. cit. S. 399.

298

Houpton Dr., Balliol A. Bed Manners. L., 1936. P. 93.

299

В Эру Благовоспитанности до Войны респектабельные писатели могли приближаться к теме сна лишь говоря о палатках в военном лагере. В те дни леди и джентльмены на ночь не шли спать — они удалялись. А как они это делали, это никого не касалось. Автор, который думал иначе, тут же исключался из библиотек.

300

Конечно, было предостаточно возражений против пижамного костюма. По своей аргументации представляет интерес следующее американское свидетельство («The People», 26.07.1936):

«Strong men wear no pyjamas. They wear night-shirts and disdain men, who wear such effeminate things as pyjamas. Theodore Roosevelt wore nightshirts. So did Washington, Lincoln, Napoleon, Nero and many other famous men.

These arguments in favour of the night-shirt as against pyjamas are advanced by Dr. Davis, of Ottawa, who has formed a club of night-shirt wearers. The club has a branch in Montreal and a strong group in New York. Its aim is to re-popularise the night-shirt as sign of real manhood». («Сильные мужчины не носят пижамы. У них в ходу ночные рубашки, и они презирают тех мужчин, которые надевают пижамы, столь распространенные среди женщин. Теодор Рузвельт носил ночную рубашку. Так же поступали и Вашингтон, и Линкольн, и Наполеон, и Нерон, и многие другие знаменитые мужи. Подобные аргументы в пользу ночных рубашек и против пижам выдвигаются ныне д-ром Дэвисом из Оттавы, создавшим клуб любителей ночных рубашек. У клуба есть отделение в Монреале, а также сильная группа поддержки в Нью-Йорке. Целью его деятельности является популяризация ночной рубашки как признака настоящей мужественности». — А.Р.) Это явно говорит о широте распространения пижамного костюма за короткое время после войны.

Очевидно и то, что с какого-то времени женщины стали все реже носить пижамы. На ее место становится некий дериват длинного вечернего платья, что выражает сходные социальные тенденции, а именно, реакцию против «уподобления женщин мужчинам», равно как тенденцию социального отличия и, наконец, простую потребность в гармонии между вечерним и ночным платьем. Именно здесь хорошо заметно отличие между ночной сорочкой новой формы и ночной рубашкой прошлого, в связи с которой речь выше шла о «неоформленности интимного». «Ночная рубашка» наших дней более напоминает платье.

301

…нужно вести себя скромно и бдительно.

302

Ginsberg M. Sociology. L., 1934. P. 118: «Whether innate tendencies are repressed, sublimated, or given full play depends to a large extent upon the type of family life and the traditions of the larger society… Consider, for example, the difficulty of determining whether the aversion to incestuous relationships has an instinctive basis, or of disentangling the genetic factors underlying the various forms of sexual jealousy. The inborn tendencies, in short, have a certain plasticity and their mode of expression, repression or sublimation is, in varying degrees, socially conditioned».(«Подавлены ли врожденные склонности, сублимированы ли они или им дается широкий простор, в огромной мере зависит от типа семейной жизни и традиций всего общества… Например, трудно определить, имеется ли инстинктивный базис у отвращения к кровосмесительным связям, либо выяснить, каковы генетические факторы, лежащие в основе различных форм сексуальной ревности. Короче говоря, врожденные склонности наделены известной пластичностью, а способ их выражения, подавления или сублимации в различной степени обусловливается обществом». — А.Р.)

Предлагаемое нами исследование приводит к аналогичным заключениям. Оно стремится показать (прежде всего в конце второго тома), что моделирование влечений, образование в их рамках принудительных фигур, представляет собой функцию социальных зависимостей и ограничений, пронизывающих всю человеческую жизнь. Эти зависимости и ограничения, обязательные для индивида, обретают особые структуры в соответствии с организацией межчеловеческих отношений. Различиям этих структур соответствуют различия в структуре влечений, которые мы можем наблюдать в истории.

В связи с этим можно напомнить о том, что сходные наблюдения недвусмысленным образом проводил еще Монтень в своих «Опытах» (кн. I, гл. XXIII): «Les loix de la conscience, que nous disons naistre de nature, naissent de la coustume: chacun ayant en veneration interne les opinions et moeurs approuvées et reœes autour de luy, ne s’en peut desprendre sans remors n’y s’y appliquer sans applaudissement. Celuy me semble avoir tsbien conceu la force de la coustume, qui premier forgea ce conte, qu’une femme de village ayant apris de caresser et porter entre ses bras un veau des l’heure de sa naissance et continuant tousjours à ce faire gaigna cela par l’accoustumance, que tout grand beuf qu’il estoit, elle le portoit encore… Usus efficacissimus rerum omnium magister… Par coustume, dir Aristote, aussi souvent que par maladie des femmes s’arrachent le poil, rongent leurs ongles, mangent des charbons et de la terre et autant par coustume que par nature les masles se meslent aux masles». («Нравственные законы, о которых принято говорить, что они порождены самой природой, порождаются в действительности тем же обычаем; всякий, почитая в душе общераспространенные и всеми одобряемые воззрения и нравы, не может отказаться от них так, чтобы его не корила совесть, или, следуя им, не воздавать себе похвалы… Прекрасно, как кажется, постиг силу привычки тот, кто первый придумал сказку о той деревенской женщине, которая, научившись ласкать теленка и носить его на руках с часа его рождения и продолжала делать то же и дальше, таскала его на руках и тогда, когда он вырос и стал изрядным бычком… Usus efficassissimus rerum omnium magister (Наилучший наставник во всем — привычка)… По обычаю, не менее часто, чем из-за болезни, говорит Аристотель, женщины вырывают у себя волосы, грызут ногти, поедают уголь и землю, и скорее опять-таки в силу укоренившегося обычая, чем следуя естественной склонности, мужчины сожительствуют с мужчинами». — Монтень М. Опыты. М.: Наука, 1979. Т. I. c. 101–102, 108).

С результатами нашего исследования полностью согласуется то, что «remors» и та психическая структура, которая здесь вслед за Фрейдом называется «Сверх-Я» (но не вполне в том смысле, который он этому термину придавал), формируется у индивида через связи с другими людьми, посредством того общества, в котором он вырастает и которое накладывает свой отпечаток на его «Сверх-Я».

Хотя это и не нуждается в оговорках, следует подчеркнуть, что наши исследования в огромной мере обязаны трудам Фрейда и психоаналитической школы. Это понятно любому, кто имеет представление о психоаналитических сочинениях, а потому мне не было нужды по каждому поводу на них ссылаться. Существенные различия между всем подходом Фрейда и предлагаемым исследованием здесь также эксплицитно не излагались, поскольку они достаточно понятны и без специального обсуждения. Мне казалось более важным по возможности ясно изложить свои мысли, чем проводить такого рода сопоставления.

303

«Образцы семейных бесед, предназначенные не только для оттачивания языка подростков, но для наставления в жизни».

304

Если бы все сватающиеся были таковы, каких я здесь изобразил, для заключения браков не потребовалось бы другого рода бесед!

305

См.: Huizinga J. Erasmus. N.Y. — L., 1924. Р. 200: «What Erasmus really demanded of the world and of mankind how he pictured to himself that passionately desired purified Christian society of good morals, fervent faith, simplicity and moderation, kindliness, toleration and peace — this we can nowhere else find so clearly and well — expressed as in the „Colloquia“». («To, чего Эразм действительно хотел от мира и человечества, то, что сам он страстно изображал как очищенное христианское общество добрых нравов, пламенной веры, простоты и умеренности, доброты, терпимости и мира — нигде это не выражалось так ясно, как в его „Colloquia“». — А.Р.).

306

Как говорится в издании 1665 г., «museion» — это «pro secretiore cubiculo dictum est» («храмина» — это «сказано про тайную комнату». — А.Р.).

307

Софроний: Это место не кажется достаточно укромным.

Лукреция: Откуда этот новоявленный стыд? Есть у меня храмина, где я храню мой убор, — место столь темное, что ни я тебя, ни ты меня не увидишь.

Софроний: Смотри, сколько щелей!

Лукреция: Да нет здесь ни одной щели.

Софроний: А нет ли кого поблизости, кто мог бы нас услышать?

Лукреция: Нет даже мухи, свет мой. Что же ты медлишь!

Софроний: А укроемся ли мы тут от глаз Божьих?

Лукреция: Это невозможно. Он видит все насквозь.

Софроний: А от очей ангельских?

308

Растерянность наблюдателя более позднего времени будет не меньшей, когда он столкнется с нравами и обычаями более ранней фазы, выражающими иной стандарт стыдливости. Это в особенности относится к нравам, царившим в купальнях. В XIX в. казалось совершенно непонятным отсутствие смущения и стыда у людей Средневековья при посещении купальни, где собирались толпы обнаженных, причем зачастую это были представители обоих полов.

Альбин Шульц пишет по этому поводу следующее: «У нас имеются два интересных изображения таких купален. Должен сразу сказать, что сам я считаю эти картины преувеличенными, в них, по моему мнению, отразилась склонность Средневековья к грубоватым шуткам.

На миниатюре из Бреслау мы видим ряд ванн, в каждой из которых друг против друга сидят всякий раз мужчина и женщина. Положенная на ванну доска служит им столом. Доска накрыта красивым покрывалом, на ней стоят фрукты, напитки и т. п. У мужчин голова обвязана платком, тряпицей прикрыт срам; у женщин — головной убор, ожерелье и т. д., но в остальном они совершенно обнажены. На миниатюре из Лейпцига мы видим нечто похожее, только ванны стоят по одиночке и над каждой возвышается своего рода беседка с дверцами, которые можно открывать и закрывать. Так как в таких купальнях царили отнюдь не добрые нравы, то достойные женщины в них не ходили. Разумеется, обычно два пола все же мылись раздельно; такого явного неприличия отцы города никогда бы не потерпели». (Schultz A. Deutsches Leben im 14. und 15. Jahrhundert. Wien, 1892. S. 68f.)

Любопытно здесь то, что свои аффекты и свой стандарт автор прямо переносит в прошлое, говоря, что «обычно два пола мылись раздельно», хотя приводимый им материал свидетельствует об обратном и должен был бы вести к противоположным выводам. Ср., например, приведенный текст с просто констатирующим факты описанием этих различий в стандартах в книге: Allen P.S. The Age of Erasmus. Oxford, 1914. P. 204ff.

309

См.: Bömer A. Aus dem Kampf gegen die Colloquia familiaria des Erasmus // Archiv für Kulturgeschichte. Lpzg-B., 1911. Bd. IX. H. 1. S. 32.

310

А. Бёмер пишет: «…в двух последних книгах, адресуемых мужчинам и старикам». Но весь этот труд посвящался Морисотусом собственному юному сыну, и задумывался он именно как школьное пособие. Морисотус ведет речь о людях различного возраста. Он показывает подростку взрослых, молодых и старых женщин, равно как молодых и старых мужчин, чтобы тот научился видеть и понимать, какое поведение в миру доброе, а какое дурное. Представление автора, будто одни книги этого труда были рассчитаны для чтения исключительно женщинами или стариками, говорит лишь о понятной растерянности, вызванной мыслью о том, что все эти тексты могли прямо служить материалом для чтения детей.

311

…в стариковской беседе как в зеркале отражается множество вещей — как тех, коих следует избегать в жизни, так и тех, кои делают нашу жизнь спокойной!

312

Для более полного понимания проблемы важно учитывать, что в этом обществе в брак вступали в более раннем возрасте, чем принято в наши дни.

«В это время, — пишет Р. Кёбнер о закате Средневековья, — мужчины и женщины часто вступали в брак очень молодыми. Церковь давала им право жениться сразу после наступления половой зрелости, и этим правом часто пользовались. Юноши женились в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет, девушки выходили замуж с тринадцати до пятнадцати лет. Этот обычай хорошо передает характерные особенности этого общества». (Köbner R. Die Eheauffassung des ausgehenden Mittelalters // Archiv für Kulturgeschichte. Lpzg — B., 1911. Bd. IX. H. 2.). Многочисленные свидетельства и материалы относительно раннего вступления в брак содержатся в: Early English Text Society // Ed. by F.J. Furnivall. Original Series, 108. L., 1897. Здесь приводятся следующие возраста для заключения брака: четырнадцать лет для мальчика, двенадцать — для девочки (Childmarriages, Divorces, and Ratifications. P. XIX).

313

«О верности продажных женщин своим любовникам».

314

«О верности любовниц».

315

Zarncke F. Die deutsche Universität im Mittelalter. Lpzg, 1857. Btr. I. S. 49ff.

316

Bauer M. Liebesleben in der deutschen Vergangenheit. В., 1924. S. 136.

317

Rudeck W. Geschichte der öffentlichen Sittlichkeit in Deutschland. Jena, 1897. S. 33.

318

Ibid.

319

Schäfer K. Wie man früher heiratete // Zeitschrift für deutsche Kulturgeschichte. В., 1891. Bd. 2. H. I. S. 31.

320

Rudeck W. Ор. cit. S. 319.

321

Brienne. Mémoires. Vol. 2. P. 11. Цит. по: Laborde. Le Palais Mazarin. P., 1816. Note 522.

322

Bezold Fr. v. Ein Kölner Gedenkbuch des 16. Jahrhunderts // Aus Mittelalter und Renaissance. München — В., 1918. S. 159.

323

См.: Rudeck W. Ор. cit. S. 171; Allen P.S. Ор. cit. P. 205; Hyma A. The Youth of Erasmus. Michigan: University of Michigan Press, 1930. P. 56–57. Ср. также: Renault. La condition juridique du bâtard au moyen âge. Pont Audemer, 1922, где рассматривается не столько реальное, сколько юридическое положение бастардов. Если брать «Coustume», то здесь отношение к незаконным детям было вполне доброжелательным. Следовало бы проверить, действительно ли это соответствует общественному мнению других слоев либо характерно только для определенного социального слоя.

Хорошо известно, что еще в XVII в. при французском королевском дворе законные дети воспитывались вместе с внебрачными. Например, Людовик XIII говорил о своем сводном брате: «J’aime mieux ma petite soeur que féfé Chevalier, parce qu’il n’a pas été dans le ventre à maman avec moi, comme elle». («Мне больше нравится моя сестричка, чем сей шевалье, поскольку он ведь не был в животе у моей мамочки, как она». — А.Р.).

324

Я желал бы доверять только вам одной; вот путь, который мне советуют избрать и мое сердце, и мой разум; сохранив вашу свободу, я ставлю вам куда более узкие границы, чем это могли бы сделать любые предписания.

325

Parodi D. L’honnete homme et l’idéal moral du XVII-e et du XVIII-e siecle // Revue Pédagogique. 1921. Vol. 78, 2. P. 94ff.

326

См., напр.: Peters В. The Institutionalized Sex-Taboo in Knight. Taboo and Genetics. P. 181:

«A study of 150 girls made by the writer in 1916–1917 showed a taboo on thought and discussion among wellbred girls of the following subjects, which they characerize as „indelicate“, „polluting“ and „things completely outside the knowledge of a lady“.

1 Things contrary to custom, often called „wicked“ and „immoral“.

2 Things „disgusting“ such as a bodily functions, normal as well as pathological, and all the implications of „uncleanliness“.

3 Things uncanny, that „make your flesh creep“, and things suspicious.

4 Many forms of animal life, which it is a commonplace that girls will fear or which are considered unclean.

5 Sex differences.

6 Age differences.

7 All matters relating to the double standard of morality.

8 All matters connected with marriage, pregnancy, and childbirth.

9 Allusions to any part of the body except head and hands.

10 Politics.

11 Religion».

(«Исследование ста пятидесяти девушек, осуществленное одним автором в 1916–1917 гг., показало наличие табу на размышления и свободное обсуждение среди хорошо воспитанных девушек относительно следующих предметов, которые они характеризовали как „неделикатные“, „грязные“ или „лежащие целиком за пределами знаний, присущих леди“:

1 Противное обычаю, часто именуемое „испорченным“ и „аморальным“.

2 „Отвратительное“, т. е. телесные функции, будь они нормальными или патологическими, равно как и все, предполагающее „нечистоту“.

3 Все сверхъестественное, что „заставляет плоть содрогаться“, равно как и все подозрительное.

4 Многие формы животной жизни, которые считаются вызывающими у девушки страх или полагаются нечистыми.

5 Половые различия.

6 Возрастные различия.

7 Все, что относится к двойному стандарту морали.

8 Все, что относится к браку, беременности, рождению детей.

9 Намеки на любые части тела, кроме головы и рук.

10 Политика.

11 Религия». — А.Р.).

327

Luchaire A. La société française au temps de Philippe-Auguste. P., 1909. P. 273.

328

Я скажу вам, что мне не так нравится есть, пить или спать, как слышать с двух сторон крик: «Вперед на врага!», слышать ржание коней, потерявших всадников, и крики: «На помощь!», видеть, как у рва на траву валятся великие и малые, смотреть на то, как валятся мертвецы, пронзенные украшенными флажками копьями.

329

Вот настало радостное время, когда мы вступили на палубу кораблей, когда явился король Ричард, бодрый и доблестный более чем когда — либо. Теперь мы увидим, как будут тратиться золото, серебро и драгоценные камни, как будут рушиться стены, валиться башни, а врагам достанутся тюрьмы и цепи. Я люблю войско, в котором мешаются голубые и алые застежки, значки и стяги разных цветов, палатки и богатые шатры, стоящие на равнине, блеск копий, продырявленные латы, сбитые сияющие шлемы, обмен ударами.

330

Ibid. P. 275.

331

Клянусь, меня совсем не заботит все то, о чем вы толкуете, я смеюсь над вашими угрозами. Всякий шевалье, коего я возьму в плен, будет мною почтен и лишится носа или ушей. А если это сержант или купец, то он лишится ноги или руки.

332

Ibid. P. 272.

333

Ibid. P. 278.

334

Для общества того времени война была нормой.

335

Huizinga J. Herbst des Mittelalters. Studien über Lebens- und Geistesform des 14. und 15. Jahrhunderts in Frakreich und in den Niederlanden. München, 1924. S. 32.

336

Веселая вещь война … На войне любишь так крепко. Если видишь, что дерешься за правое дело и повсюду бьется родная кровь, сможешь ли ты удержаться от слез!

337

Из «Le Jouvencel», биографии рыцаря Жана де Бюэ, изданной Кервином де Леттенховом (Chastellain, Œuvres VIII), цит. по: Huizinga J. Herbst des Mittelalters. S. 94 (см.: Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.: Наука, 1988. С. 80; пер. Д.В. Сильвестрова).

338

См. выше, прим. 327.

339

Dupin H. La courtoisie au moyen âge. P., 1931. P. 79.

340

Молодой человек должен быть радостен и вести веселую жизнь. Ему не годится быть мрачным и задумчивым.

341

Ibid. P. 77.

342

Zarncke F. Der deutsche Cato. S. 36f. V.167/8, 178/80.

343

Всем нам дана трудная и покорная случаю жизнь.

344

Ibid. S. 43. V. 395ff.

345

Будешь бояться смерти — должен будешь жить в нужде.

346

Хорошо известно, что смерть случится, но будущее человеку неведомо; она приходит к нему как вор в ночи. Но коль ты в себе уверен, смерти не слишком бойся, ибо если станешь ее очень бояться, то уже никогда не станешь радостен.

347

См.: Huizinga J. Herbst des Mittelalters. S. 32ff.

348

Mirot L. Les d’Ogremont, leur origine, leur fortune etc. P., 1913; Champion P. Francois Villon. Sa vie et son temps. P., 1913. V. II. P. 230ff. Цит. по: Huizinga J. Herbst des Mittelalters. S. 32 (см.: Хейзинга Й. Осень Средневековья. c. 31–32).

349

Durrieu P. Les très belles Heures de Notre Dame du Duc Jean de Berry. P., 1922. P. 68.

350

Petit-Dutaillis Ch. Documents nouveaux sur les moeurs populaires et le droit de vengeance dans les Pays-Bas au XV. siècle. P., 1908. P. 47.

351

Ibid. P. 162.

352

Ibid. P. 5.

353

Известно, насколько жестокими были нравы XV в., с каким зверством удовлетворялись страсти, несмотря на страх ада, вопреки обуздывающему их чувству классового отличия и чувству дворянской чести, несмотря на добродушие и радость в социальных отношениях.

354

Luchaire A. La société française au temps de Philippe-Auguste. P. 278f.

355

Подробнее по этому поводу см.: Franklin A. Paris et Parisiens au seizième siècle. P., 1921. P. 508f.

356

Г.Т. Боссерт упоминает в своем введении к «Средневековой домашней книге» один стих ее автора, в котором тот «высмеивает свежеиспеченное дворянство, жажду буржуа обзавестись гербами и заняться рыцарскими упражнениями» (с. 20). Это также можно считать свидетельством в пользу вышесказанного.

357

Das Mittelalteriche Hausbuch / Hrsg. v. H. Th. Bossen, W. Storck. Lpzg, 1912. S. 27ff.

358

Berthold von Regensburg. Deutsche Predigten / Hrsg. v. Pfeiffer, Strobl. Wien, 1862–1880. Bd. I. 14, 7.

359

Ibid. Bd. I. 141, 24ff.

360

Lehrs M. Der Meister mit den Banderollen. Dresden, 1886. S. 26 ff.

361

«Галатео, или Манера и способ, коим должен руководствоваться благородный во всякой компании».

362

Вся добродетель и совершенство благородного, монсеньор, не сводится к тому, чтобы хорошо вскакивать на коня, умело обращаться с копьем, держать в порядке сбрую и владеть всякого рода оружием, владеть собою, находясь среди дам, и быть умелым в делах любовных, ибо существуют еще упражнения, свойственные благородному; к ним относятся служение за столом королям и принцам, манера употребления своего языка с почтением к лицам в соответствии с их рангом и качествами, умение управлять своим зрением, своими жестами и даже малейшими знаками и брошенными взглядами.

363

Книга, толкующая о воспитании молодого придворного и благородного, является гарантией того, что он будет образцом и зерцалом для других в courtoisie, civilité, добрых нравах и похвальных обычаях.

364

Из тех материалов по истории цивилизации поведения, которые здесь представлены не полностью, — отчасти по недостатку места, отчасти потому, что они не привнесли бы ничего существенно нового в понимание намеченной линии цивилизации, — мы добавим в качестве приложения данные, связанные только с одной заслуживающей внимания проблемой: отношением западного человека к чистоте, к мытью, к купанию. В целом здесь проявляется та же линия изменений, что уже рассматривалась с различных сторон в нашей книге. Склонность к регулярному умыванию и постоянному содержанию тела в чистоте также поначалу не была результатом гигиенических соображений или, скажем, «рациональных» указаний на опасность грязи для здоровья. Отношение к мытью также менялось вместе со сдвигами в межчеловеческих связях, о которых мы уже говорили и о которых еще пойдет речь в следующей части книги.

Первоначально людям казалось чем-то само собой разумеющимся, что регулярно мыться следует только из-за наличия других людей, прежде всего вышестоящих. Иначе говоря, имелись социальные причины, выступавшие как более или менее ощутимое внешнее принуждение. Когда такое внешнее принуждение отсутствовало, а положение в обществе не требовало мыться, — тогда люди ограничивались тем минимумом чистоты, что прямо зависел от их личного самочувствия. Сегодня мытье и стремление к чистоте прививаются с детства и выступают как своего рода автоматическая привычка, и из сознания почти выпадает причина, по которой нужно мыться, равно как и то, что «дисциплина чистоты» порождена общением с другими, что хотя бы первоначально она была внешним принуждением. Теперь моются из внутреннего принуждения даже там, где нет никого постороннего, кто мог бы порицать или осуждать неряшество. Если ныне кто-то этого не делает, то, в отличие от прошлого, это считается результатом не вполне удачного «кондиционирования», неприспособленности к имеющемуся социальному стандарту. Мы наблюдаем здесь точно такое же изменение поведения и организации аффектов, какое мы видели при исследовании других линий развития цивилизации: социальные отношения между людьми смещаются таким образом, что давление, оказываемое одними людьми на других, превращается в самопринуждение каждого индивида: формируется все более сильное «Сверх-Я». Речь идет о секторе личности, репрезентирующем социальный код. Именно собственное «Сверх-Я» требует сегодня от индивида регулярного мытья и соблюдения чистоты тела. Этот механизм станет еще более очевидным, если вспомнить о том, что сегодня многие мужчины бреются даже в том случае, если отсутствует всякое к тому социальное побуждение, — просто по привычке, потому, что они чувствуют недовольство со стороны своего «Сверх-Я», хотя в бороде, конечно же, нет ничего вредного для здоровья или негигиеничного. Регулярное мытье с мылом тоже относится к «принудительным действиям» в нашем обществе, которое воспитывается путем «кондиционирования», а затем подкрепляется «гигиенически-рациональными» обоснованиями.

В связи с этим нам достаточно сослаться на мнение другого исследователя. Во введении к переводному английскому изданию «Галатео» Делла Каза (см.: The Humanists Library/ Ed. by L.Einstein. L., 1914. T. VIII. P. XXV) И.Э. Спингерн пишет следующее: «Our concern is only with secular society, and there we find that cleanliness was considered only in so far as it was a social necessity, if indeed then; as an individual necessity or habit it scarcely appears at all. Della Casa’s standard of social manners applies here, too: cleanliness was dictated by the need of pleasing others, and not because of any inner demand of individual instinct… All this has changed. Personal cleanliness, because of its complete acceptance as an individual necessity has virtually ceased to touch the problem of social manners at any point». («Речь идет только о светском обществе, а там мы обнаруживаем, что чистоплотность рассматривалась лишь как социальная необходимость, если принималась во внимание вообще; в качестве индивидуальной необходимости или привычки она едва заметна. Здесь также применим стандарт общественных манер Делла Каза: чистоплотность диктовалась нуждой в услужении другим, а не потому, что имелось идущее изнутри требование или индивидуальный инстинкт… Все это изменилось. Личная чистоплотность, будучи целиком принятой как индивидуальная необходимость, практически перестала соприкасаться с проблемой социальных манер». — А.Р.).

Линия изменения проступает здесь еще более четко потому, что автор принимает стандарт собственного общества — внутреннее стремление к чистоте — за нечто данное, не спрашивая о том, как и почему он произошел из другого стандарта в ходе истории. Действительно, сегодня только дети моются и соблюдают чистоту под. внешним давлением тех, от кого они зависят. У взрослых эта форма поведения стала самопринуждением, превратившись в их личную привычку. Но ранее она также прямо зависела от внешнего принуждения. Здесь мы вновь сталкиваемся с тем, что выше было названо «основным социо-генетическим законом». История общества отображается в истории отдельного индивида: тот процесс цивилизации, который общество в целом проходило на протяжении многих столетий, должен быть в краткое время заново пройден отдельным индивидом, ибо человек не приходит в мир уже «цивилизованным».

Еще один аспект этой траектории цивилизации заслуживает известного внимания. По мнению многих историков, в XVI–XVII вв. люди были еще «менее чистые», чем в более ранний период. Когда проверяешь эти данные, то хотя бы одно оказывается верным: кажется, что во время перехода к Новому времени несколько уменьшается употребление воды для купания и в качестве средства поддержания чистоты тела, по крайней мере, пока речь идет о жизни высших слоев. Если рассматривать это изменение в такой перспективе, то напрашивается объяснение, требующее, правда, более точной проверки. На исходе Средневековья было хорошо известно, что в купальнях и банях можно подцепить болезнь, в том числе и смертельную. Чтобы понять влияние этого опыта, нужно учесть уровень сознания общества, которому были практически неведомы каузальные связи переноса болезней и заражения. В сознании мог остаться простой факт: купальни опасны, в них можно отравиться. Именно как своего рода отравление понимало мышление того времени массовые болезни, эпидемии, волна за волной проходившие в обществе. Известен и понятен страх людей того времени перед такими эпидемиями. В отличие от нашего времени, когда состояние общественного опыта позволяет точно объяснять причины болезни и тем самым очерчивать границы опасности, в те времена этот страх не мог быть канализирован. Вполне возможно, что в то время с подобным страхом оказалось связано употребление воды, в частности горячей воды, для купания — она была принята за истинную опасность. Но там, где общество, отличающееся таким стандартом опыта, соотносит какой-то объект или какое-то поведение с подобным страхом, то страх может длиться очень долгое время — пока не пойдет на убыль и он сам, и сопутствующие ему символы, запреты и сопротивление. По ходу смены поколений может исчезнуть всякая память о первоначальном поводе такого страха. В сознании людей сохраняется лишь переходящее из поколения в поколение ощущение, что употребление воды связано с некой опасностью, а потому ее использование для мытья вновь и вновь вызывает общее недовольство, отвечающее воспитанному стандарту неприятного. Действительно, в XVI в. мы находим высказывания вроде следующего:

(«Избегай купален и бань, а то умрешь». — А.Р.).

Это говорит врач, Гийом Бюнель, в 1513 г., давая советы, как бороться с чумой (Œuvre excellente et a chacun dуsirant soy de peste preserver; новое издание — Richelet Ch. J. Le Mans. 1836). Достаточно посмотреть, как в этих советах перемешаны (с нашей сегодняшней точки зрения) правильное и фантастически ложное, чтобы понять, какой неизмеримо больший, чем сегодня, страх вызывала в те времена вода. В XVII и даже в XVIII вв. мы все еще встречаемся с предупреждениями относительно употребления воды — с обоснованиями, что она вредна для кожи или что от нее можно простудиться. Мы имеем здесь дело с затухающей волной страха. Впрочем, при сегодняшнем уровне знаний это объяснение остается гипотезой.

Эта гипотеза хороша в одном отношении: она ясно показывает направление возможного объяснения такого рода явлений. Она демонстрирует тот характерный для всего процесса цивилизации факт, что данный процесс связан с постоянно растущим ограничением внешней опасности и канализацией страха, связанного с опасностями такого рода. Они становятся вычислимыми, а поле человеческого страха делается более упорядоченным. Небезопасность современной жизни кажется нам иной раз весьма значительной, но она невелика, если сравнить ее с опасностями, окружавшими жизнь, скажем, средневекового человека. В действительности усилившееся регулирование источников страха, которое постепенно происходит при переходе к нашей социальной организации, представляет собой одну из самых элементарных предпосылок стандарта поведения, выражаемого в слове «цивилизация». Броня цивилизованного поведения с легкостью рассыпается, если вместе с переменами в общество вновь врывается такая же неуверенность, такая же непредсказуемость угроз, какие мы находим в ту эпоху; тогда и страхи взрывают границы, которые их сегодня сдерживают. Однако есть одна специфическая форма страха, растущая вместе с процессом цивилизации. Это — «внутренние», наполовину бессознательные страхи; это страх прорыва тех ограничений, которые были наложены на цивилизованного человека.

Обобщающие размышления по этой теме будут приведены в конце второго тома, в «Проекте теории цивилизации».