Часть VII Миф о русской угрозе
У России нет союзников… Все боятся нашей громадности.
«Как известно», Россия угрожает «всему цивилизованному миру».
«Угрожает» экономически и политически. Дикая «Тартария» — Московия — угроза мирным соседям. Ощетинившаяся, донельзя милитаризированная, с перекошенным от злобы дергающимся петровским ртом Российская империя, где каждый дворянин — офицер, а каждый мужик — рекрут, — это угроза мирной и стабильной жизни всех нормальных независимых государств, куда могут дойти по суше бесчисленные имперские полчища. Утыканные ядерными боеголовками, одурманенные идеями мирового идеологического господства Советы — это угроза всей земной цивилизации, это «темная сторона» Луны, «the Empire of Evil».
Возрождающаяся «путинская» Россия еще слаба, ее элита расколота и слишком уж жаждет роскоши и комфорта, слишком хочет образом жизни быть «с Европой». Поэтому рано, казалось бы, говорить о ее «имперских амбициях». Но и «новую Россию» уже пробивает иногда показать нефтегазовые чугунные зубы, хочется ей цапнуть этими зубами, да оторвать кусок пожирнее от мирового пирога. Тем более, что мир привык видеть в русских потенциальных агрессоров, его не надо убеждать, что и вентиль от газовой трубы, и автомат Калашникова сделаны у нас одинаково добротно. Вопрос — в чьих они в данный момент руках.
Россия, общеизвестно, всегда стремилась к мировому господству, и только благодаря сплоченности защитников истинной (католическо-протестантской) веры, западной свободы, демократии и парламентаризма не завоевала его.
Жертвами этой битвы русско-московского монстра против свободы и общества равных возможностей в разные годы пали: «вильна» Украина и гордая Польша, трудолюбивые Прибалтика с Финляндией и свободолюбивые народы Кавказа. В XX веке советская русская чума захлестнула полмира: от Юго-Восточной Азии до Карибского бассейна. Но в неравной битве добра и «империи зла» русский Дарт Вейдер не выдержал напряжения сил и самоликвидировался.
Но и сейчас его преемник — Россия все еще грозно нависает над малыми странами, расположенными вокруг нее, и как только представится возможность, тут же их завоюет, присоединит, уничтожит. Благородная миссия Запада — помочь этим маленьким бедным странам отбиться от страшного соседа. Во имя справедливости, ради демократии, да и просто из чувства самосохранения Запад должен выполнить эту миссию! Потому что как только Россия проглотит Грузию и Эстонию, настанет очередь следующих.
В это верят. Этим руководствуются. Любая провокация или непроверенный инцидент воспринимаются как «очередное доказательство». Вспомним грузинские события августа 2007 года, связанные с «российским вторжением» в воздушное пространство Грузии.
Эти события происходили на территории Абхазии и Южной Осетии. На Западе эти страны считаются «спорными» между Россией и Грузией. Многие ли на Западе знают, что сами эти страны вовсе не хотят быть в составе Грузии? Что Абхазия, например, имеет не менее древнюю историю своей государственности, чем Грузия? По крайней мере, равноправная подпись представителя Абхазии стоит под Союзным договором 1924 года о создании СССР? Что лишь позже, по требованию грузина Джугашвили она была «включена» в состав Грузинской ССР? Что собственно конфликт между Грузией, с одной стороны, и Абхазией и Южной Осетией, с другой, возник потому, что каждая из них по отдельности хочет быть в составе России? По крайней мере, я говорю не об элитах, а о простых гражданах помянутых Абхазии и Южной Осетии.
Как правило, утверждается прямо противоположное: Россия пытается завоевать эти части бывшего Советского Союза, присоединить к своей «империи». Народы Кавказа отбиваются, и Грузия помогает им, как Старший Брат в сообществе обиженных Россией.
Я пишу эти строки летом 2007 года. Конфликт, который раздувается между Россией и Грузией, — это последний по времени, но далеко не первый случай обвинений в агрессии против соседей в адрес России. Миф о «русской угрозе» очень давний и устойчивый. Без него, пожалуй, и остальные мифы не имеют особого смысла. Подумаешь, нечистоплотные, вечно пьяные русские с их плохими дорогами! Кого напугаешь дикарями? Вот если эти дикари имеют современное вооружение, готовы в любой момент напасть на соседей, тогда это уже очень опасные дикари.
Почему Россия всегда готова и желает воевать? Почему от нее исходит угроза? А потому, что она недемократическая, отсталая и нищая. В недемократичности заложена первопричина агрессии по отношению к окружающим, к тому же мучается русский медведь от комплекса неполноценности, что также пытается компенсировать агрессивностью.[147]
Попытаемся рассмотреть именно этот набор мифов. Для нас очень важно понять, откуда они появились и кому и для чего они нужны.
Глава 1
Древняя Русь — жертва нашествий?
…И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, пред кем дрожали вы?
Древняя Русь — полное отсутствие мифа
Поразительно, но никто не обвинял в агрессивности Русь в то время, когда она действительно была очень агрессивной, захватнической державой — в ѴІ-ХІІ веках.
Сегодня мы называем Русью всю территорию, на которой обитали племена восточных славян. Это справедливо, но не для любой эпохи.
Во времена Олега до 911 года только шесть известных на этой территории племенных союзов из двенадцати входили в Русь.
Границы древнерусского государства возникли благодаря завоеваниям и добровольным присоединениям Рюриковичами славянских племенных союзов. В 860 году Рюрик прекратил разорять берега Фландрии и Британии. Видимо, именно с этого времени он воцарился в Ладоге. В 862 году он с дружиной захватил Новгород. Завоевание, узурпация власти, разбой — все в духе раннего Средневековья. Это даже вызвало восстание новгородцев (восстание Вадима Храброго).
В 882 году Олег из рода Рюриковичей захватил Киев и перенес в него столицу. Но тогда только одно племя южнее волоков платило дань Олегу. Это были поляне.
Известно и время, когда последнее восточнославянское племя — вятичи, начали платить дань Киеву. Это 964 год. С этих пор уже все восточнославянские племена подчинялись киевскому князю и входили в Древнерусское государство.
Древняя Русь постоянно организовывала грабительские походы на богатых соседей, особенно страдала культурная Византия: в 907, 911, 941, 944 годах.
Но ни в самой Византии, ни в Европе никто никогда не обвинял восточных славян и древних руссов в повышенной агрессивности: слишком очевидно, что их поведение ничем не выделяется из поведения других народов. Русские казались византийским хронистам даже менее агрессивными, чем, например, многие германские племена. По крайней мере, с вождями руссов всегда удавалось «договориться». Так что никакой направленной против руссов пропаганды, относящейся к этому времени, вы не найдете ни в одном источнике, ни в одном историческом и летописном сочинении того времени.
Русь — вечная жертва нашествий
Скажу больше: если разобраться, то вполне объективно можно показать и обратное — вовсе не Русь покоряет соседей. Она сама постоянно становится объектом набегов и грабежей. Строго говоря, это подтверждает и само появление на Руси династии варяжского князя Рюрика.
Судите сами: дружина Рюрика приходит на Русь скорее всего из Скандинавии. Рюрик успел покняжить во Фрисландии, некоторое время он «похулиганил» в Англии. Когда же привел свою дружину на Русь, вид некоторых воинов был «зело удивителен»: ходили они без штанов, в мужских юбках-килтах. Но причины ношения такой одежды вовсе не удивительны для историка: Рюрик привел с собой людей из гордой Британии, а в те времена там не только на севере, в земле Скотов, но и на юге многие ходили без штанов. Штаны были одеждой варваров, штанов не знали ни кельты, ни римляне.
Скандинавское имя носил не один Рюрик, все первые русские князья имеют такие имена. Олег — Хельг, Ольга — Хельга, Игорь — Ингвар. Даже по поводу вроде бы чисто русского имени Владимир, некоторые историки сомневаются: думают, что вообще-то он был Вольдемар, нославяне произносили его по-своему.[148]
Дружина Олега состояла в основном из людей с именами Фарлаф, Свенельд или Ротволд. Ратибор и Всеволод, правда, тоже упоминаются. Но славян явно не большинство.
Пруссы убивают епископа Адальберта.
Фрагмент гнезненских дверей. Пруссы-руссы, может, и стали бы нашими предками, если бы немцы их всех не перебили. Впрочем, на картинке они сами достаточно успешно расправляются с немецким епископом.
Некоторым ученым историкам давно не нравилась мысль, что первые князья и первая знать всей Руси были варяжского происхождения. Еще Михайло Ломоносов предполагал, что варяги могли быть прибалтами-пруссами и пришли с территории современной Калининградской области.[149] Слово «пруссы» затем начали произносить как «руссы», Рюрик был почти что соплеменником славян, прусским князем.
У большинства ученых-профессионалов много сомнений в этой версии, но у нее и по сей день есть сторонники. А главное, даже если «ломоносовцы» и правы, то ведь и пруссы — точно такие же пришельцы на Русь, на бескрайние равнины Восточной Европы, как и варяги.
Поклонники «исторической фантастики»,[150] столь обильно издаваемой в наши дни, хорошо знают еще одну любопытную версию происхолсдения варягов. Мол, варяги — это некий особый военный «орден», некое профессиональное «боевое братство» типа запорожских казаков, интернациональное по составу, но состоящее в основном из самих славян. Служили варяги, как предполагается, по найму на тех, кто больше заплатит.[151] Занимались с утра до вечера исключительно «боевой и физической подготовкой» и даже имели специальные внешние отличия а-ля Тарас Бульба: бритый череп со специально оставленным, выкрашенным в синий цвет[152] длинным чубом. В общем, варяги, пришельцы они или славяне по крови, в любом случае были не единственной «внешней» силой на Руси.
Много их было, пришельцев, и это совершенно не удивительно. Восточная Европа — громадная равнина, открытая всем ветрам, почти без естественных рубежей. Вторгаться на нее можно с любой стороны, кроме, разве что Северного Ледовитого океана. Впрочем, около 800 года и оттуда, обогнув Скандинавию, приплыл завоеватель, некий скандинавский князь Отар.[153] В сагах очень красочно описано, как варяги пытались завоевать устье Северной Двины, но это у них не получилось: жившие здесь финно-угорские народы завоевателей не любили. Непрошеных «гостей» встречали отравленными стрелами. Варяги уплыли обратно, а современные историки до сих пор пытаются понять, как именно местные горячие финские парни отравляли свои стрелы. Большинство склоняются к тому, что финны травили стрелы разложившейся красной рыбой: яд и в самомделе страшный, и вполне доступный народам, основным промыслом которых была рыбная ловля.[154]
Впрочем, что мы все о варягах да о варягах? Восточную Европу примерно в III тысячелетии до н. э. сначала вообще, считают историки, завоевали финно-угорские племена. Потом лишь заняли славяне, — и воевали порой они между собой не менее жестоко, чем с финнами.
Был ли Рюрик варягом или пруссом — это не важно, это вторично. Великая заслуга его династии в том, что его потомки объединили эти племена в едином государстве, заложили начало Руси. Рюрик — завоеватель? Да, чертовски полезный завоеватель.
С юга Русь также все время подвергалась набегам степных соседей. Еще до того, как появилось государство потомков Рюрика, скифы регулярно грабили своих северных и северо-западных соседей — земледельцев, живших в лесостепи и на юге лесной полосы. Великий греческий историк Геродот называл их «скифы-пахари». По его мнению, скифы-кочевники были главными, а земледельцы им подчинялись, платили дань, и их племена считались частью примитивного государства завоевателей.
Ф. Шаляпин в роли Варяжского гостя в опере Н. Римского-Корсакова «Садко».
О варягах мы знаем не очень много. В основном лишь то, о чем рассказывается в песнях Варяжского гостя.
Некоторые историки считают, что «скифы-пахари» и есть не кто иные, как прапредки славян.[155]
В III веке до н. э. скифов истребили сарматы, славяне же, напротив, укрепились и сарматам уже дань не платили.
Но новые завоеватели по-прежнему вторгались в Восточную Европу с востока и юга, расселялись на ее просторах и покоряли местные народы. Причина проста: завоевателей манило богатство Восточной Европы, обилие малонаселенных лесов и степей, богатство почв и животного мира. Захватив на территории Восточной Европы кусок земли, гунны, венгры или тюркоязычное племя болгар обеспечивали себе сравнительно безбедное существование. Даже если трудиться самим — трудиться стоило, были для этого подходящие, как говорится, природные условия. А если завоевать и заставить на себя работать местных жителей, то и совсем благодать.
Еще в I веке до н. э. германское племя готов-готонов обитало на острове Готланд и на северном побережье Балтики. Там, на их прародине соседями были скандинавские племена.
Во II веке н. э. готы поселились на южном берегу Балтики, в низовьях Вислы. Название польского города Гданьск восходит к более раннему Gutisk-andja — готский берег. Современное немецкое название этого города — Данциг — гораздо дальше от первоначального готского, чем польское Гданьск.
Затем готы двинулись на юго-восток, пересекли всю лесную и лесостепную полосу Восточной Европы. Не такой уж короткий срок, порядка 150 лет (время жизни 6 поколений!) властвовали готы над своими славянскими подданными на территории современных Украины и Белоруссии. Позже то ли сами ушли, то ли их все же заставили уйти славянские племена.
Между 200 и 250 годами н. э. готы захватывают теплое Причерноморье, грабят греческие города-колонии, поселяются в Крыму. Опустошительные набеги их на Римскую империю заставили римлян уступить им частично и на время провинцию Дакия (современная Румыния).
С этого времени в Северном Причерноморье складывается мощный союз племен во главе с королем Германарихом (или Эрманарихом). В этом союзе готы играли главную роль — роль завоевателей и покорителей. Подчинялись им племена сарматов и славян.
В 375 году готский союз племен разгромили гунны, и готы ушли из Причерноморья. Западные готы (вестготы) в 418 году на территории Римской империи создали первое в истории «варварское королевство», то есть примитивное государство первобытного племени. Вестготы отторгли у Рима земли в Южной Галлии и заставили жителей своего государства платить налоги своим королям. Столицей их стал город Тулуза.
К VI веку вестготы завоевали большую часть Иберии-Испании, а племя франков завоевало их собственное государство в Галлии. В 507 году франки взяли Тулузу, и после чего новой столицей вестготов стал Толедо.
В 711–718 годах Испанию завоевали мусульмане, и на этом история государства вестготов закончилась навсегда.
Восточные готы, остготы, после 375 года пошли в двух направлениях. Большая часть их отправилась на запад, в Италию. К 493 году они завоевывают всю Италию. Однако в 535 году им пришлось отражать натиск огромного войска византийского полководца Велизария. Он сумел нанести ряд поражений остготам, но увяз в бесконечной партизанской войне. Это были страшные, голодные годы: по всей стране ходили армии, засевать земли не имело смысла — или вытопчут посевы, или отнимут урожай. По разным оценкам Италия потеряла до половины населения. Опустевшие города были заброшены, поля начали зарастать кустарником. Византия победила.
Оставшиеся в живых остготы не сдались в плен, — они навсегда ушли из Италии. Часть ушла к франкам и бургундам, но большая часть — обратно в Паннонию, на Дунай, в земли южных славян. Об этих событиях и об участии в них наших предков написал блестящий роман Валентин Иванов.[156]
Как видно, готы завоевывали всех и жили за счет всех, — не только славян. И не только одни готы так поступали.
Племя аваров не имеет ничего общего с готами. Аварский каганат в ѴІ-ІХ веках занимал земли южных славян и угрожал землям славян восточных. Летописец отмечает, что «из всех людей обры [авары] всех жесточе». Приучая юношей относиться к завоеванным народам как к рабочему скоту, они запрягали в телеги славянских женщин, и молодежь ездила на них — чтобы и мысли не было о скрещивании.
В X веке венгры разбили аваров, и они быстро исчезли, не оставив после себя никакого следа. Это так удивляло современников, что появилась поговорка: «исчезоху аки обре» — исчезли, как авары.
Готы прошли через славянские земли, но шли они узкой полосой, большая часть Руси не знала завоевателей.
Гунны, венгры, авары и болгары прошли по степной зоне, не углубляясь в леса. Перечисленные народы оказали большое влияние на историю южных славян, а не восточных.
Прочно завоевать славянские земли стремились южные соседи, сумевшие создать устойчивые многолюдные государства.
Хазарский каганат возник на руинах державы гуннов. Лев Николаевич Гумилев считал хазар потомками «гуннов и сарматских женщин».[157]
В VII–VIII вв. хазары покорили несколько славянских племен и заставили их платить дань. Князь Олег (который «Вещий»), как все мы знаем из известного стихотворения, воевал не с только с Византией. Его постоянными противниками были и «неразумные» хазары. «Мстил» им Олег успешно: поляне перестали платить дань хазарам и стали платить ее Олегу.
В 967 году Хазарский каганат окончательно пал под ударами Святослава… И оказалось, что стало еще хуже, так как каганат сдерживал движение хищных орд в Южнорусские степи. Не стало хазар, и в эти степи потоком хлынули печенеги. Печенеги начали с того, что «отблагодарили» Святослава, открывшего им путь на Южную Русь, в степи: в 968 году они осадили Киев. Войско Святослава стояло далеко, в Болгарии. Киев защищала лишь малая дружина да ополчение горожан.
Киевляне послали Святославу письмо такого содержания: «Ты, князь, чужой земли ищешь и о ней заботишься, а свою покинул, и нас чуть было не взяли печенеги». Письмо отправил парень, знавший язык печенегов: в предутреннем тумане юный герой спустился с крепостной стены и прошел через их лагерь, спрашивая, не видал ли кто его коня? Конь потерялся…
Святослав вернулся и наголову разбил осаждавших.
Спустя три года Святослав сам погиб от руки печенега. В 971 году Византийский царь велел сообщить печенегам: мол, возвращается Святослав из Болгарии с малой дружиной, фактически только с личной охраной. Те подстерегли князя на порогах Днепра и убили.
Если верить легенде, печенежский князь Куря сделал из черепа Святослава чашу для пиров. По языческой вере князя Кури, испив из этой чаши, он сам мог приобрести качества знаменитого воина Святослава. Об этой чаше рассказывают разное: по одной из множества версий, и по сей день хранится эта чаша в запасниках одного южнорусского музея. По другой версии, чашу подарили одному из сыновей Ярослава Мудрого Мстиславу Удалому и князь предал череп предка огненному погребению.
Раз за разом, в 992, 996, 997 годах печенеги совершали набеги на Русь. В летописях отмечены самые сокрушительные набеги, от которых страдал не один город, не одно княжество.
В Европе печенегов представляли людьми огромного роста и невероятно сильными воинами. Такими предстают они в эпосе французского средневековья — «Песне о Роланде», а также в других литературных памятниках.
На Руси хорошо знали печенегов и никогда бы не представили их такими уж неимоверно грозными: русские часто их били, а за набег устраивали ответные набеги. В 1036 году Ярослав Мудрый окончательно разбил печенегов, их племенной союз распался.
И тут выяснилось: печенеги (также как до них хазары) были заслоном для других степняков — для половцев. В 1068 году половцы одолели остатки разгромленных печенегов и хлынули из-за Волги. Они поступили с печенегами так же просто, как те сами поступали со своими предшественниками: вырезали до последнего человека и завладели их землями и скотом.
Половцы также совершали набеги на Русь. «Створи бо ся плач велик у земли нашей, и опустели города наши, быхом бегаючи перед враги наши», — записи, подобные этой, появляются в летописях за 1089, 1091, 1097, 1109, 1112 годы.
Половецкие ханы Боняк и Тугоркан даже вошли в русский фольклор. На Западной Украине помнили «Буняку Шелудивого», а Тугарин или Тугарин Змеевич известен любому школьнику.[158]
Русские не были невинными жертвами грабежа, близкими к святости защитниками своей земли. Не раз и не два русские князья устраивали ответные набеги: такие же жестокие, такие же грабительские, с угоном скота, массовыми изнасилованиями и грабежами.
В XII веке Владимир Мономах обрушивается на половцев. Русская рать врывается на зимние пастбища недругов. Уйти с этих пастбищ половцы не могут — в других местах трава еще не выросла. Принимать бой им было почти невозможно — лошади отощали, ослабли за зиму. В битве погибли больше 20 ханов, а русские защитники родной земли «взяша бо тогда скоты и овце и коне и вельблуды, и вежи [поселения] с добытком и челядью».
В том же XII веке русские берут половецкие поселения на Дону, а покоренные половцами народы — ясы-аланы (потомки сарматов) и болгары встречают русских вином и рыбой, — прямой аналог русского «хлебом-солью». Видимо, натерпелись от половцев.
Знаменитое «Слово о полку Игореве» посвящено как раз подобному походу 1185 года. В тот раз половцам удалось истребить русское войско, пленить князя Игоря, а потом ответить на разграбление своей земли удачным набегом на Русь.
Печенеги тревожили своими набегами лишь 5 % территории Руси. Половцы знали разные формы хозяйства: земледелие, скотоводство. Их государственность была прочнее. Теперь уже 10 % территории Древней Руси охватывали их набеги. Армии, по сути, свободно ходили по открытой всем ветрам Русской равнине. Только сила могла остановить другую силу.
Самые «любимые» соседи с юга
В начале XIII века года Русь столкнулась с более страшным врагом: монголами. Их государство было несравнимо больше и сильнее, они могли предпринимать куда более опустошительные походы. Теперь уже почти половина Руси подверглась постоянным набегам. Последствия этих набегов — запустение самой богатой, цивилизованной и культурной территории — Южной Руси. После взятия Батыем Киева в 1240 году город был выжжен и разрушен. Понадобилось время и недюжинные силы, чтобы восстановить его. Та же участь постигла и Рязань, которую позже отстроили в 12 км от прежнего города. Уже никто точно не помнил, где находился уничтоженный дикарями город.
В эту страшную пору и рождаются легенды о граде Китеже, о блаженной княгине Евпраксии.
«Любимые» соседи с запада
Государственность Руси ослабела в эпоху раздробленности. В «Слове о полку Игореве» слышится страстный призыв к объединению: для автора очевидно, что половцы сильны потому, что слаба Русь, разобщены ее силы. И монголы ведь смогли покорить часть Руси, нанести страшный урон только потому, что князья воевали с ними каждый сам по себе.
Воспользовавшись слабостью Руси, страшным монгольским разгромом, рыцарские ордена двинулись на восток. Они захватили основанный Ярославом Мудрым город Юрьев. Этот город эстонцы называют Тарту, немцы — Дерпт. Но основал его русский князь Ярослав, и назван он по крестильному, христианскому имени князя. Другой же основанный князем русский город — Ярославль назван так по его старинному имени, по языческому…
Только в 1242 году Александр Невский остановил агрессию рыцарских орденов и шведских феодалов.
Однако постепенно большие земли все же отошли к литовцам: русские обычно сами шли «под Литву», чтобы оборониться от татар.
После смерти Галицкого князя Даниила в 1264 году начались «крамолы и междоусобия» бояр в Галиче. В результате его государство распалось.
Польское влияние в западных землях Руси было таким сильным, что некоторые территории перестали быть частями Руси: Польша их ассимилировала. Польский город Пшемысль — не что иное, как город Перемышль русских летописей. Только русских в нем больше нет.
Стоит ли удивляться, что ни полякам, ни римским папам, ни исполнителям их воли — немецким рыцарям XIII–XIV веков не приходило в голову обвинять русских в агрессивности. Обвиняли в «неправильном» исповедании христианства, в «дурацких и нелепых обычаях» и только. Слишком очевидно, что в XIII веке сама Русь стала жертвой агрессии: с востока и юга от монголов, а с запада — от рыцарских орденов.
Важная закономерность русской истории
Грустный базовый закон свободной рыночной экономики гласит: если у кого-то есть богатство, его обязательно попытаются отнять. Восточная Европа сказочно богата своими природными ресурсами. Поэтому соблазн завоевать эту территорию возникал у соседей много раз. В то же время любой народ, заселивший эту громадную равнину, открытую со всех сторон, в любой момент сам может стать объектом завоевания. Обязательно найдется кто-нибудь, кто захочет отнять эту богатую землю и покорить населяющий ее народ. Единственный способ противостоять «любимым» соседям — стать сильными. Создать государство, которое сможет противостоять агрессии.
Еще более важная закономерность истории
Море отделяет от материковой Европы Британию. Горный узел Альп ограничивает с севера Италию.
В Европе даже самые большие страны имеют подобные границы. Испания, как и Скандинавия, с трех сторон ограничена морем, а с северо-востока отделена от Франции еще и хребтом Пиренеев. Францию ограничивают моря, Пиренейские горы, Альпы, Арденны. Германия лежит к северу от Альп, ограниченная с севера морями. А там, где естественная граница между Францией и Германией слаба, и простираются как раз вечно спорные провинции: Эльзас и Лотарингия.
У Руси естественных рубежей нет. Государство Российское неизбежно будет считаться агрессивным, если станет отвечать ударом на удар. Но в отличие от армий большинства других государств, русская армия далеко не всегда сможет точно сказать, идет она по своей или по чужой земле. Расширяясь, государство Российское никогда не сможет сказать, где ему следует остановиться.
Все рубежи Руси хорошо проходимы. Где бы русская армия ни встала — ни долина тихой речки, ни заметный холм не уподобятся ни морю, ни могучему горному хребту.
Обширность и «доступность» Русской земли для внешних врагов имели и обратную сторону.
Благодаря своему особому территориальному положению Россия сложилась и развивалась как совершенно особая цивилизация.
Особая, поскольку развитие шло практически без ресурсных ограничений: сырьевых и пространственных… В сочетании с православием это формировало совершенно особую культуру — открытую, дружелюбную, любознательную, экспансионистскую, но лишенную этнической заносчивости, в некотором роде даже альтруистичную.
Правда, подобное отсутствие ограничений значительно расслабило и народ, и элиту. Стимулировало скорее пространственную экспансию, «занятие все новых и новых земель, нежели их интенсивное хозяйственное освоение и сосредоточенное, методичное усовершенствование техники».
Но, конечно, это объективные законы истории. А не законы того, как эту историю пишут люди. А есть и закономерности историографии.
Закономерность историографии
Но все же, почему никто не обвинял Русь в агрессивной политике в X, XII, XV веках? Почему, наконец, сейчас никто не говорит об агрессивности Древней Руси?
Начнем с предков. Для людей и X, и XIV веков агрессия государства, войны народов и племен были чем-то совершенно естественным. Наоборот, отказ от агрессии влек за собой обвинение в слабости, а сомнение в силе наоборот только провоцировало агрессивность соседей.
Потомки наших соседей следуют традиции: предки не обвиняли в агрессивности Русь, так и они не обвиняют. К тому же осознают, что Русь долгое время не мешала странам Европы.
Для европейских историков агрессия понимается только как агрессия против Европы. Агрессия против народов Азии? Она важна только в том случае, если затрагивает интересы европейских государств и народов. Например, их колониальных империй.
Потому и расширение пределов Московии на восток в XV–XVII веках никогда не трактовалось как агрессия. Это расширение нимало не интересовало европейцев (!). В те века им и в голову не приходило «защищать» другие народы, обвинять кого-то в политической некорректности или в империализме. Сами европейские страны осваивали мореплавание, готовились строить свои колониальные империи, торговали негритянскими рабами, чтобы обеспечить рабочей силой свои плантации в Америке… У них самих хватало грехов против народов неевропейского мира, и на фоне их «подвигов» движение границ Московии на восток выглядело еще чем-то очень невинным, в любом случае — малоинтересным.
До XVI столетия интересы Европы и Руси никак не пересекались. Порой Европа прирастала Русью: Польша и немецкие ордена отхватывали куски русской территории. Русь не вторгалась в Польшу, Скандинавию и Германию, не сталкивалась с европейскими державами из-за колоний.
Миф об агрессивной, жестокой, авторитарной и нищей стране возник сразу же, как только появилось столкновение интересов. Миф рождался не сразу, а в несколько «приемов».
…И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, пред кем дрожали вы?
Древняя Русь — полное отсутствие мифа
Поразительно, но никто не обвинял в агрессивности Русь в то время, когда она действительно была очень агрессивной, захватнической державой — в ѴІ-ХІІ веках.
Сегодня мы называем Русью всю территорию, на которой обитали племена восточных славян. Это справедливо, но не для любой эпохи.
Во времена Олега до 911 года только шесть известных на этой территории племенных союзов из двенадцати входили в Русь.
Границы древнерусского государства возникли благодаря завоеваниям и добровольным присоединениям Рюриковичами славянских племенных союзов. В 860 году Рюрик прекратил разорять берега Фландрии и Британии. Видимо, именно с этого времени он воцарился в Ладоге. В 862 году он с дружиной захватил Новгород. Завоевание, узурпация власти, разбой — все в духе раннего Средневековья. Это даже вызвало восстание новгородцев (восстание Вадима Храброго).
В 882 году Олег из рода Рюриковичей захватил Киев и перенес в него столицу. Но тогда только одно племя южнее волоков платило дань Олегу. Это были поляне.
Известно и время, когда последнее восточнославянское племя — вятичи, начали платить дань Киеву. Это 964 год. С этих пор уже все восточнославянские племена подчинялись киевскому князю и входили в Древнерусское государство.
Древняя Русь постоянно организовывала грабительские походы на богатых соседей, особенно страдала культурная Византия: в 907, 911, 941, 944 годах.
Но ни в самой Византии, ни в Европе никто никогда не обвинял восточных славян и древних руссов в повышенной агрессивности: слишком очевидно, что их поведение ничем не выделяется из поведения других народов. Русские казались византийским хронистам даже менее агрессивными, чем, например, многие германские племена. По крайней мере, с вождями руссов всегда удавалось «договориться». Так что никакой направленной против руссов пропаганды, относящейся к этому времени, вы не найдете ни в одном источнике, ни в одном историческом и летописном сочинении того времени.
Русь — вечная жертва нашествий
Скажу больше: если разобраться, то вполне объективно можно показать и обратное — вовсе не Русь покоряет соседей. Она сама постоянно становится объектом набегов и грабежей. Строго говоря, это подтверждает и само появление на Руси династии варяжского князя Рюрика.
Судите сами: дружина Рюрика приходит на Русь скорее всего из Скандинавии. Рюрик успел покняжить во Фрисландии, некоторое время он «похулиганил» в Англии. Когда же привел свою дружину на Русь, вид некоторых воинов был «зело удивителен»: ходили они без штанов, в мужских юбках-килтах. Но причины ношения такой одежды вовсе не удивительны для историка: Рюрик привел с собой людей из гордой Британии, а в те времена там не только на севере, в земле Скотов, но и на юге многие ходили без штанов. Штаны были одеждой варваров, штанов не знали ни кельты, ни римляне.
Скандинавское имя носил не один Рюрик, все первые русские князья имеют такие имена. Олег — Хельг, Ольга — Хельга, Игорь — Ингвар. Даже по поводу вроде бы чисто русского имени Владимир, некоторые историки сомневаются: думают, что вообще-то он был Вольдемар, нославяне произносили его по-своему.[148]
Дружина Олега состояла в основном из людей с именами Фарлаф, Свенельд или Ротволд. Ратибор и Всеволод, правда, тоже упоминаются. Но славян явно не большинство.
Фрагмент гнезненских дверей. Пруссы-руссы, может, и стали бы нашими предками, если бы немцы их всех не перебили. Впрочем, на картинке они сами достаточно успешно расправляются с немецким епископом.
Некоторым ученым историкам давно не нравилась мысль, что первые князья и первая знать всей Руси были варяжского происхождения. Еще Михайло Ломоносов предполагал, что варяги могли быть прибалтами-пруссами и пришли с территории современной Калининградской области.[149] Слово «пруссы» затем начали произносить как «руссы», Рюрик был почти что соплеменником славян, прусским князем.
У большинства ученых-профессионалов много сомнений в этой версии, но у нее и по сей день есть сторонники. А главное, даже если «ломоносовцы» и правы, то ведь и пруссы — точно такие же пришельцы на Русь, на бескрайние равнины Восточной Европы, как и варяги.
Поклонники «исторической фантастики»,[150] столь обильно издаваемой в наши дни, хорошо знают еще одну любопытную версию происхолсдения варягов. Мол, варяги — это некий особый военный «орден», некое профессиональное «боевое братство» типа запорожских казаков, интернациональное по составу, но состоящее в основном из самих славян. Служили варяги, как предполагается, по найму на тех, кто больше заплатит.[151] Занимались с утра до вечера исключительно «боевой и физической подготовкой» и даже имели специальные внешние отличия а-ля Тарас Бульба: бритый череп со специально оставленным, выкрашенным в синий цвет[152] длинным чубом. В общем, варяги, пришельцы они или славяне по крови, в любом случае были не единственной «внешней» силой на Руси.
Много их было, пришельцев, и это совершенно не удивительно. Восточная Европа — громадная равнина, открытая всем ветрам, почти без естественных рубежей. Вторгаться на нее можно с любой стороны, кроме, разве что Северного Ледовитого океана. Впрочем, около 800 года и оттуда, обогнув Скандинавию, приплыл завоеватель, некий скандинавский князь Отар.[153] В сагах очень красочно описано, как варяги пытались завоевать устье Северной Двины, но это у них не получилось: жившие здесь финно-угорские народы завоевателей не любили. Непрошеных «гостей» встречали отравленными стрелами. Варяги уплыли обратно, а современные историки до сих пор пытаются понять, как именно местные горячие финские парни отравляли свои стрелы. Большинство склоняются к тому, что финны травили стрелы разложившейся красной рыбой: яд и в самомделе страшный, и вполне доступный народам, основным промыслом которых была рыбная ловля.[154]
Впрочем, что мы все о варягах да о варягах? Восточную Европу примерно в III тысячелетии до н. э. сначала вообще, считают историки, завоевали финно-угорские племена. Потом лишь заняли славяне, — и воевали порой они между собой не менее жестоко, чем с финнами.
Был ли Рюрик варягом или пруссом — это не важно, это вторично. Великая заслуга его династии в том, что его потомки объединили эти племена в едином государстве, заложили начало Руси. Рюрик — завоеватель? Да, чертовски полезный завоеватель.
С юга Русь также все время подвергалась набегам степных соседей. Еще до того, как появилось государство потомков Рюрика, скифы регулярно грабили своих северных и северо-западных соседей — земледельцев, живших в лесостепи и на юге лесной полосы. Великий греческий историк Геродот называл их «скифы-пахари». По его мнению, скифы-кочевники были главными, а земледельцы им подчинялись, платили дань, и их племена считались частью примитивного государства завоевателей.
О варягах мы знаем не очень много. В основном лишь то, о чем рассказывается в песнях Варяжского гостя.
Некоторые историки считают, что «скифы-пахари» и есть не кто иные, как прапредки славян.[155]
В III веке до н. э. скифов истребили сарматы, славяне же, напротив, укрепились и сарматам уже дань не платили.
Но новые завоеватели по-прежнему вторгались в Восточную Европу с востока и юга, расселялись на ее просторах и покоряли местные народы. Причина проста: завоевателей манило богатство Восточной Европы, обилие малонаселенных лесов и степей, богатство почв и животного мира. Захватив на территории Восточной Европы кусок земли, гунны, венгры или тюркоязычное племя болгар обеспечивали себе сравнительно безбедное существование. Даже если трудиться самим — трудиться стоило, были для этого подходящие, как говорится, природные условия. А если завоевать и заставить на себя работать местных жителей, то и совсем благодать.
Еще в I веке до н. э. германское племя готов-готонов обитало на острове Готланд и на северном побережье Балтики. Там, на их прародине соседями были скандинавские племена.
Во II веке н. э. готы поселились на южном берегу Балтики, в низовьях Вислы. Название польского города Гданьск восходит к более раннему Gutisk-andja — готский берег. Современное немецкое название этого города — Данциг — гораздо дальше от первоначального готского, чем польское Гданьск.
Затем готы двинулись на юго-восток, пересекли всю лесную и лесостепную полосу Восточной Европы. Не такой уж короткий срок, порядка 150 лет (время жизни 6 поколений!) властвовали готы над своими славянскими подданными на территории современных Украины и Белоруссии. Позже то ли сами ушли, то ли их все же заставили уйти славянские племена.
Между 200 и 250 годами н. э. готы захватывают теплое Причерноморье, грабят греческие города-колонии, поселяются в Крыму. Опустошительные набеги их на Римскую империю заставили римлян уступить им частично и на время провинцию Дакия (современная Румыния).
С этого времени в Северном Причерноморье складывается мощный союз племен во главе с королем Германарихом (или Эрманарихом). В этом союзе готы играли главную роль — роль завоевателей и покорителей. Подчинялись им племена сарматов и славян.
В 375 году готский союз племен разгромили гунны, и готы ушли из Причерноморья. Западные готы (вестготы) в 418 году на территории Римской империи создали первое в истории «варварское королевство», то есть примитивное государство первобытного племени. Вестготы отторгли у Рима земли в Южной Галлии и заставили жителей своего государства платить налоги своим королям. Столицей их стал город Тулуза.
К VI веку вестготы завоевали большую часть Иберии-Испании, а племя франков завоевало их собственное государство в Галлии. В 507 году франки взяли Тулузу, и после чего новой столицей вестготов стал Толедо.
В 711–718 годах Испанию завоевали мусульмане, и на этом история государства вестготов закончилась навсегда.
Восточные готы, остготы, после 375 года пошли в двух направлениях. Большая часть их отправилась на запад, в Италию. К 493 году они завоевывают всю Италию. Однако в 535 году им пришлось отражать натиск огромного войска византийского полководца Велизария. Он сумел нанести ряд поражений остготам, но увяз в бесконечной партизанской войне. Это были страшные, голодные годы: по всей стране ходили армии, засевать земли не имело смысла — или вытопчут посевы, или отнимут урожай. По разным оценкам Италия потеряла до половины населения. Опустевшие города были заброшены, поля начали зарастать кустарником. Византия победила.
Оставшиеся в живых остготы не сдались в плен, — они навсегда ушли из Италии. Часть ушла к франкам и бургундам, но большая часть — обратно в Паннонию, на Дунай, в земли южных славян. Об этих событиях и об участии в них наших предков написал блестящий роман Валентин Иванов.[156]
Как видно, готы завоевывали всех и жили за счет всех, — не только славян. И не только одни готы так поступали.
Племя аваров не имеет ничего общего с готами. Аварский каганат в ѴІ-ІХ веках занимал земли южных славян и угрожал землям славян восточных. Летописец отмечает, что «из всех людей обры [авары] всех жесточе». Приучая юношей относиться к завоеванным народам как к рабочему скоту, они запрягали в телеги славянских женщин, и молодежь ездила на них — чтобы и мысли не было о скрещивании.
В X веке венгры разбили аваров, и они быстро исчезли, не оставив после себя никакого следа. Это так удивляло современников, что появилась поговорка: «исчезоху аки обре» — исчезли, как авары.
Готы прошли через славянские земли, но шли они узкой полосой, большая часть Руси не знала завоевателей.
Гунны, венгры, авары и болгары прошли по степной зоне, не углубляясь в леса. Перечисленные народы оказали большое влияние на историю южных славян, а не восточных.
Прочно завоевать славянские земли стремились южные соседи, сумевшие создать устойчивые многолюдные государства.
Хазарский каганат возник на руинах державы гуннов. Лев Николаевич Гумилев считал хазар потомками «гуннов и сарматских женщин».[157]
В VII–VIII вв. хазары покорили несколько славянских племен и заставили их платить дань. Князь Олег (который «Вещий»), как все мы знаем из известного стихотворения, воевал не с только с Византией. Его постоянными противниками были и «неразумные» хазары. «Мстил» им Олег успешно: поляне перестали платить дань хазарам и стали платить ее Олегу.
В 967 году Хазарский каганат окончательно пал под ударами Святослава… И оказалось, что стало еще хуже, так как каганат сдерживал движение хищных орд в Южнорусские степи. Не стало хазар, и в эти степи потоком хлынули печенеги. Печенеги начали с того, что «отблагодарили» Святослава, открывшего им путь на Южную Русь, в степи: в 968 году они осадили Киев. Войско Святослава стояло далеко, в Болгарии. Киев защищала лишь малая дружина да ополчение горожан.
Киевляне послали Святославу письмо такого содержания: «Ты, князь, чужой земли ищешь и о ней заботишься, а свою покинул, и нас чуть было не взяли печенеги». Письмо отправил парень, знавший язык печенегов: в предутреннем тумане юный герой спустился с крепостной стены и прошел через их лагерь, спрашивая, не видал ли кто его коня? Конь потерялся…
Святослав вернулся и наголову разбил осаждавших.
Спустя три года Святослав сам погиб от руки печенега. В 971 году Византийский царь велел сообщить печенегам: мол, возвращается Святослав из Болгарии с малой дружиной, фактически только с личной охраной. Те подстерегли князя на порогах Днепра и убили.
Если верить легенде, печенежский князь Куря сделал из черепа Святослава чашу для пиров. По языческой вере князя Кури, испив из этой чаши, он сам мог приобрести качества знаменитого воина Святослава. Об этой чаше рассказывают разное: по одной из множества версий, и по сей день хранится эта чаша в запасниках одного южнорусского музея. По другой версии, чашу подарили одному из сыновей Ярослава Мудрого Мстиславу Удалому и князь предал череп предка огненному погребению.
Раз за разом, в 992, 996, 997 годах печенеги совершали набеги на Русь. В летописях отмечены самые сокрушительные набеги, от которых страдал не один город, не одно княжество.
В Европе печенегов представляли людьми огромного роста и невероятно сильными воинами. Такими предстают они в эпосе французского средневековья — «Песне о Роланде», а также в других литературных памятниках.
На Руси хорошо знали печенегов и никогда бы не представили их такими уж неимоверно грозными: русские часто их били, а за набег устраивали ответные набеги. В 1036 году Ярослав Мудрый окончательно разбил печенегов, их племенной союз распался.
И тут выяснилось: печенеги (также как до них хазары) были заслоном для других степняков — для половцев. В 1068 году половцы одолели остатки разгромленных печенегов и хлынули из-за Волги. Они поступили с печенегами так же просто, как те сами поступали со своими предшественниками: вырезали до последнего человека и завладели их землями и скотом.
Половцы также совершали набеги на Русь. «Створи бо ся плач велик у земли нашей, и опустели города наши, быхом бегаючи перед враги наши», — записи, подобные этой, появляются в летописях за 1089, 1091, 1097, 1109, 1112 годы.
Половецкие ханы Боняк и Тугоркан даже вошли в русский фольклор. На Западной Украине помнили «Буняку Шелудивого», а Тугарин или Тугарин Змеевич известен любому школьнику.[158]
Русские не были невинными жертвами грабежа, близкими к святости защитниками своей земли. Не раз и не два русские князья устраивали ответные набеги: такие же жестокие, такие же грабительские, с угоном скота, массовыми изнасилованиями и грабежами.
В XII веке Владимир Мономах обрушивается на половцев. Русская рать врывается на зимние пастбища недругов. Уйти с этих пастбищ половцы не могут — в других местах трава еще не выросла. Принимать бой им было почти невозможно — лошади отощали, ослабли за зиму. В битве погибли больше 20 ханов, а русские защитники родной земли «взяша бо тогда скоты и овце и коне и вельблуды, и вежи [поселения] с добытком и челядью».
В том же XII веке русские берут половецкие поселения на Дону, а покоренные половцами народы — ясы-аланы (потомки сарматов) и болгары встречают русских вином и рыбой, — прямой аналог русского «хлебом-солью». Видимо, натерпелись от половцев.
Знаменитое «Слово о полку Игореве» посвящено как раз подобному походу 1185 года. В тот раз половцам удалось истребить русское войско, пленить князя Игоря, а потом ответить на разграбление своей земли удачным набегом на Русь.
Печенеги тревожили своими набегами лишь 5 % территории Руси. Половцы знали разные формы хозяйства: земледелие, скотоводство. Их государственность была прочнее. Теперь уже 10 % территории Древней Руси охватывали их набеги. Армии, по сути, свободно ходили по открытой всем ветрам Русской равнине. Только сила могла остановить другую силу.
Самые «любимые» соседи с юга
В начале XIII века года Русь столкнулась с более страшным врагом: монголами. Их государство было несравнимо больше и сильнее, они могли предпринимать куда более опустошительные походы. Теперь уже почти половина Руси подверглась постоянным набегам. Последствия этих набегов — запустение самой богатой, цивилизованной и культурной территории — Южной Руси. После взятия Батыем Киева в 1240 году город был выжжен и разрушен. Понадобилось время и недюжинные силы, чтобы восстановить его. Та же участь постигла и Рязань, которую позже отстроили в 12 км от прежнего города. Уже никто точно не помнил, где находился уничтоженный дикарями город.
В эту страшную пору и рождаются легенды о граде Китеже, о блаженной княгине Евпраксии.
«Любимые» соседи с запада
Государственность Руси ослабела в эпоху раздробленности. В «Слове о полку Игореве» слышится страстный призыв к объединению: для автора очевидно, что половцы сильны потому, что слаба Русь, разобщены ее силы. И монголы ведь смогли покорить часть Руси, нанести страшный урон только потому, что князья воевали с ними каждый сам по себе.
Воспользовавшись слабостью Руси, страшным монгольским разгромом, рыцарские ордена двинулись на восток. Они захватили основанный Ярославом Мудрым город Юрьев. Этот город эстонцы называют Тарту, немцы — Дерпт. Но основал его русский князь Ярослав, и назван он по крестильному, христианскому имени князя. Другой же основанный князем русский город — Ярославль назван так по его старинному имени, по языческому…
Только в 1242 году Александр Невский остановил агрессию рыцарских орденов и шведских феодалов.
Однако постепенно большие земли все же отошли к литовцам: русские обычно сами шли «под Литву», чтобы оборониться от татар.
После смерти Галицкого князя Даниила в 1264 году начались «крамолы и междоусобия» бояр в Галиче. В результате его государство распалось.
Польское влияние в западных землях Руси было таким сильным, что некоторые территории перестали быть частями Руси: Польша их ассимилировала. Польский город Пшемысль — не что иное, как город Перемышль русских летописей. Только русских в нем больше нет.
Стоит ли удивляться, что ни полякам, ни римским папам, ни исполнителям их воли — немецким рыцарям XIII–XIV веков не приходило в голову обвинять русских в агрессивности. Обвиняли в «неправильном» исповедании христианства, в «дурацких и нелепых обычаях» и только. Слишком очевидно, что в XIII веке сама Русь стала жертвой агрессии: с востока и юга от монголов, а с запада — от рыцарских орденов.
Важная закономерность русской истории
Грустный базовый закон свободной рыночной экономики гласит: если у кого-то есть богатство, его обязательно попытаются отнять. Восточная Европа сказочно богата своими природными ресурсами. Поэтому соблазн завоевать эту территорию возникал у соседей много раз. В то же время любой народ, заселивший эту громадную равнину, открытую со всех сторон, в любой момент сам может стать объектом завоевания. Обязательно найдется кто-нибудь, кто захочет отнять эту богатую землю и покорить населяющий ее народ. Единственный способ противостоять «любимым» соседям — стать сильными. Создать государство, которое сможет противостоять агрессии.
Еще более важная закономерность истории
Море отделяет от материковой Европы Британию. Горный узел Альп ограничивает с севера Италию.
В Европе даже самые большие страны имеют подобные границы. Испания, как и Скандинавия, с трех сторон ограничена морем, а с северо-востока отделена от Франции еще и хребтом Пиренеев. Францию ограничивают моря, Пиренейские горы, Альпы, Арденны. Германия лежит к северу от Альп, ограниченная с севера морями. А там, где естественная граница между Францией и Германией слаба, и простираются как раз вечно спорные провинции: Эльзас и Лотарингия.
У Руси естественных рубежей нет. Государство Российское неизбежно будет считаться агрессивным, если станет отвечать ударом на удар. Но в отличие от армий большинства других государств, русская армия далеко не всегда сможет точно сказать, идет она по своей или по чужой земле. Расширяясь, государство Российское никогда не сможет сказать, где ему следует остановиться.
Все рубежи Руси хорошо проходимы. Где бы русская армия ни встала — ни долина тихой речки, ни заметный холм не уподобятся ни морю, ни могучему горному хребту.
Обширность и «доступность» Русской земли для внешних врагов имели и обратную сторону.
Благодаря своему особому территориальному положению Россия сложилась и развивалась как совершенно особая цивилизация.
Особая, поскольку развитие шло практически без ресурсных ограничений: сырьевых и пространственных… В сочетании с православием это формировало совершенно особую культуру — открытую, дружелюбную, любознательную, экспансионистскую, но лишенную этнической заносчивости, в некотором роде даже альтруистичную.
Правда, подобное отсутствие ограничений значительно расслабило и народ, и элиту. Стимулировало скорее пространственную экспансию, «занятие все новых и новых земель, нежели их интенсивное хозяйственное освоение и сосредоточенное, методичное усовершенствование техники».
Но, конечно, это объективные законы истории. А не законы того, как эту историю пишут люди. А есть и закономерности историографии.
Закономерность историографии
Но все же, почему никто не обвинял Русь в агрессивной политике в X, XII, XV веках? Почему, наконец, сейчас никто не говорит об агрессивности Древней Руси?
Начнем с предков. Для людей и X, и XIV веков агрессия государства, войны народов и племен были чем-то совершенно естественным. Наоборот, отказ от агрессии влек за собой обвинение в слабости, а сомнение в силе наоборот только провоцировало агрессивность соседей.
Потомки наших соседей следуют традиции: предки не обвиняли в агрессивности Русь, так и они не обвиняют. К тому же осознают, что Русь долгое время не мешала странам Европы.
Для европейских историков агрессия понимается только как агрессия против Европы. Агрессия против народов Азии? Она важна только в том случае, если затрагивает интересы европейских государств и народов. Например, их колониальных империй.
Потому и расширение пределов Московии на восток в XV–XVII веках никогда не трактовалось как агрессия. Это расширение нимало не интересовало европейцев (!). В те века им и в голову не приходило «защищать» другие народы, обвинять кого-то в политической некорректности или в империализме. Сами европейские страны осваивали мореплавание, готовились строить свои колониальные империи, торговали негритянскими рабами, чтобы обеспечить рабочей силой свои плантации в Америке… У них самих хватало грехов против народов неевропейского мира, и на фоне их «подвигов» движение границ Московии на восток выглядело еще чем-то очень невинным, в любом случае — малоинтересным.
До XVI столетия интересы Европы и Руси никак не пересекались. Порой Европа прирастала Русью: Польша и немецкие ордена отхватывали куски русской территории. Русь не вторгалась в Польшу, Скандинавию и Германию, не сталкивалась с европейскими державами из-за колоний.
Миф об агрессивной, жестокой, авторитарной и нищей стране возник сразу же, как только появилось столкновение интересов. Миф рождался не сразу, а в несколько «приемов».
Глава 2 Рождение мифа
«Оршанская пропаганда»
Первые политические мифы об агрессивности и злобности русских были созданы в ходе и сразу после Русско-литовской войны 1512–1522 годов. Во время этой войны Московия и Великое княжество Литовское и Русское пытались захватить друг у друга Смоленск и присоединить к своим территориям Смоленскую землю.
8 сентября 1514 года король и великий князь Сигизмунд наголову разбил московитское войско под Оршей. Поражение московитов — это факт. Но, во-первых, результаты оршанской победы поляков и литовцев довольно скромные: по договору 1522 года Смоленск и Смоленская земля остались за Москвой.
Во-вторых, масштабы этой победы и ее значимость сразу же были стократ преувеличены пропагандой.
Современные историки обычно называют 1–2 тысячи убитых с польско-литовской стороны и 5–10 тысяч — с нашей.
Сигизмунд же писал о 30 тысячах убитых московитов, о пленении 8 верховных воевод и 1,5 тысячи дворян.
Ф. Геффельс «Битва при Вене».
Поляки почему-то сравнивали свою локальную победу над русскими в битве под Оршей со знаменитой Венской битвой, остановившей нашествие турок на Европу. Не правда ли, это… перебор.
А главное, основываясь на факте победы, поляки начали создавать негативный образ московитов. В Польше есть даже такой специальный термин: «Оршанская пропаганда». Московиты очень дикие и жестокие, утверждали поляки и литовцы. Московиты хотят завоевать все окрестные земли. Если они захватят их, то разграбят и сожгут, как города Смоленской земли. Ведь московиты — не рыцари, они не умеют вести войну благородно, как жители Европы. Во всей Европе они хотели бы завести такие же страшные и дикие порядки, как в Московии. Европейцам очень повезло, что поляки и литовцы своей грудью остановили московитов и не пустили их в Европу.
Если Европа не хочет нашествия московитов, она должна поддерживать Речь Посполитую. Речь Посполитая может остановить московитов, потому что ее солдаты — смелые рыцари, защитники Европы.
Результаты этой пропаганды были совершенно несоразмерны военной победе. Ведь, если выгодно, то почему пропаганде и не поверить? Германский император и Ливонский орден опасались возвышения Москвы. Наслушавшись «оршанской пропаганды», император Максимилиан далее разорвал уже созданный было союз с Василием III. Ливонский орден тоже стал признавать главенство Великого княжества Литовского и разорвал торговый союз с Москвой.
Повторюсь, эти стратегические изменения совершенно не соответствовали значению военной победы. За ними стояла не победа оружия, а победа PR.
«Оршанскую пропаганду» и сегодня активно используют некоторые политические деятели Белоруссии, Литвы и Польши. При этом ряд белорусских историков и политиков называют воинов Великого княжества Литовского «белорусами», отождествляя Великое княжество Литовское с современной Белоруссией. Или даже полностью отрицают участие поляков в сражении. Мол, все сделали сами «белорусы».
Создаются и другие политические и исторические мифы: якобы в этой битве погибло не менее 40 тысяч московитов, якобы Оршанская битва остановила продвижение московитов на запад, как битва под Веной остановила впоследствии турок-османов, мол, после этой битвы были отбиты у Москвы Гомель, Чернигов и Брянск.[159]
Впрочем, «оршанская пропаганда» никогда не имела значения для всей Европы, — так, всего лишь набор локальных мифов, действующих только в Восточной Европе, и то не везде.
Ливонская война
Откровенно говоря, Ливонская война 1558–1583 годов была агрессивной абсолютно для всех ее участников. Начала эту войну Московия нападением на Ливонский орден, который, правда, до того много раз сам нападал на русские земли. Ливонский орден мгновенно развалился, и Швеция, Польша, Великое княжество Литовское и Дания одинаково попытались урвать в Прибалтике как можно больше земель. У России даже было больше «исторических» оснований для таких захватов: она искала выходы к морю, старалась присоединить земли Древнего Новгорода.
Но Ливонская война стала источником новой порции черных мифов о России. Московитов обвиняли в страшной жестокости, в несоблюдении законов войны (при том, что невероятную жестокость, по понятиям XXI в., в ходе войны проявляли абсолютно все).
И, конечно же, московитов обвиняли в нападении на Ливонский орден, а потом на Великое княжество Литовское.
Есть большая разница в пропаганде двух стран, сделавших на Руси самые большие территориальные приобретения: Речи Посполитой и Швеции.
Поляки в этой войне придавали огромное значение политической пропаганде. В конце концов, объединение Польского королевства и Великого княжества Литовского в 1569 году означало, что в состав польского государства вошла значительная часть Руси. Были присвоены исконные русские земли. Кто же тут агрессор?! Однако Польша хотела хорошо выглядеть в глазах всей остальной Европы. Польская пропаганда работала на нескольких языках и по нескольким направлениям на всю Европу. И, надо отметить, работала эффективно.
«Стефан Баторий». Гравюра со старинного портрета.
В 1579 г. в его войсках появилась походная типография. Благодаря чуду техники XVI в. весь мир должен был узнать об агрессивности русских (при том, что агрессором тогда была сама Польша).
В 1579 году в войсках Стефана Батория появляется первая в польской истории походная типография. Руководитель этой типографии с простонародной фамилией Лапка получил впоследствии шляхетское достоинство и дворянскую фамилию Лапчинский.[160]
Придворные литераторы Стефана Батория и его походная канцелярия продолжали традицию «оршанской пропаганды». Пропаганда Батория была нужна для оправдания агрессии самой Речи Посполитой, а в Московии никаких «антиевропейских» планов не было.
Это в Европе, в конце Ливонской войны и в ходе Смутного времени появились первые планы завоевания и расчленения России.
В первой книге «Мифов о России» мы уже писали о планах немецкого авантюриста Штадена. Этот план он предлагал владетельным князьям Германии. План предусматривал завоевание России, пленение и вывоз в Европу Ивана Грозного, установление во всей стране оккупационного режима. Все это представлялось в качестве необходимого «превентивного» удара против агрессивных московитов.
Шведская пропаганда была намного сдержанней. В ней русских объявляли не агрессорами, а жертвами своей непросвещенности и дикости.
Шведский аристократ Якоб Делагарди прибыл на Русь в 1609 году во главе вспомогательного отряда, который Швеция направила по договору с правительством царя В. И. Шуйского для войны с Польшей. С поляками Делагарди воевал и тогда, и потом. В 20-е годы XVII века он возглавил шведские войска в польско-шведской войне за уже оторванную от России Восточную Прибалтику.
Но и с Россией он вел войну: у Делагарди возник план воссоздать Новгородское княжество под протекторатом Швеции.
«Якоб Делагарди». Неизвестный художник XVII в.
Прибыл на Русь со шведским отрядом, чтобы помочь русским в войне с поляками. В неразберихе вместо этого решил «урвать» для Швеции порядочный кусок русской территории.
К «чести» Делагарди, к русским он относился вполне «вежливо», и свое намерение разделить Русь объяснял не борьбой против русской агрессии, а «историческим стремлением» Северо-Западной Руси к Швеции. Мол, ребята, «у вас тут такой бардак, извините, смута, так что ничего личного, просто бизнес». Он и Рюрика вспомнил, этот образованный аристократ Делагарди, но вот про вечное стремление России кого-то завоевать — ни слова. Да и как бы он доказывал агрессивность Руси, будучи со своим отрядом в Новгороде?
И кто бы ему поверил в Смутное время, когда Русь стала землей обетованной для всяческих европейских авантюристов?
В общем, кричал о русской агрессии громче всех тот, кто больше всех сам наследил на Руси. И тот, кто больше всех Руси боялся.
Московия Романовых — вместе с остальной Европой
В XVІ-XVІІ веках миф о русской агрессии оставался локальным польско-литовским мифом. Польша навязывала его Европе, но получалось не особо хорошо.
В первой половине XVII века Московия воевала с Речью Посполитой, и воевала успешно, присоединив Смоленскую землю. Но во всей остальной Европе это трактовалось, как война двух государств за спорную территорию. «Оршанская пропаганда» так и не настроила Европу против Москвы: Европе было глубоко наплевать и на Смоленск, и на всю «Тартарию» к востоку от него.
В Речи Посполитой, союзном государстве Польши и Великого княжества Литовского, южные русские земли, будущая Украина, оказались в составе Королевства Польского. Православное население Руси жестоко притеснялось поляками-католиками, которые называли православное крестьянство коротко и ясно — быдло, то есть попросту говоря, — скот, скотина. С 1600 по 1640 год на Украине вспыхнуло до ста восстаний со стороны православного населения. С 1648 года отдельные очаги восстания сливаются в единый пожар под руководством Богдана Хмельницкого.
Не будем изображать этого сложного человека как народного заступника и сторонника единого русского государства. С Польшей он начал войну в основном из-за денег и личных обид: худородных Хмельницких затирали богатые магнаты, князья Вишневецкие. Доходило до частной войны: до нападений вооруженных отрядов на имения враждовавших семей. Во время одного из таких нападений враги не только сожгли и разграбили имение Богдана Хмельницкого, но и запороли насмерть его 10-летнего сына.
История дичайшая, конечно, и ничего кроме жалости к несчастному ребенку испытывать невозможно. Но история очень в духе тех времен. И в духе нравов феодальной вольницы, воевавшей друг с другом отчаянно и жестоко.
По-мужски совершенно понятно стремление Хмельницкого отомстить и расправиться с врагами. Вот, кстати, кто уж отомстил за поруганную честь семьи, так отомстил!
Богдан воспользовался тем, что польская корона не всех желавших казаков включала в так называемые «реестры». Реестровые казаки считались служащими «польской короны» и получали от государства вооружение и жалование. Не включенные в списки, естественно, хотели туда непременно попасть… Война казаков с Польшей первоначально вспыхнула именно для того, чтобы включить в реестр как можно больше казаков. По современным понятиям складывалась довольно забавная ситуация: военнослужащие, не поставленные на воинский учет и лишенные «пенсии», объявляют войну государству, при этом их главное требование — возьмите нас на службу в армию!
Еще появились на волне военных успехов и личные амбиции Богдана: он захотел основать свое государство — то ли Княжество Русское в составе Речи Посполитой, то ли независимое от всех Герцогство Чигиринское. Но начиналась эта война именно с личцой одержимости Хмельницкого, его личных обид на правящих в Польше магнатов, особливо на клан Вишневецких. Не могу не удержаться от констатации очевидного факта.
В общем, и к народу Богдан относился с таким же отвращением, как польская шляхта: после сражения под Берестечком (1651 г.) могилы казаков вырыли отдельно от могил крестьян-ополченцев, ведь казаки считали себя более высокородными, не быдлом и не хотели лежать вместе со «скотиной».
Не в силах один воевать с Польшей, Богдан Хмельницкий заключил союз с Крымским ханом. Разумеется, из всякой междоусобной войны славян друг с другом крымчаки и так извлекали бы свою пользу: набегами, похищениями людей, грабежами, угоном скота. Но тут было другое: повстанец, русский православный человек, вступил с «поганым» Крымским ханом в СОЮЗ. И с тех пор все сражения, которые выиграл Богдан Хмельницкий, он выигрывал только и исключительно с помощью своих союзников-татар. Стоило этим сомнительным «союзничкам» в очередной раз изменить, и Богдан тут же проигрывал сражение польским войскам.
Наконец, Хмельницкий понял, что победить Польшу не сможет. Он обратился к Москве… Изъявил желание «привести Украину под державную руку Царя Московского». Наши долго сомневались, тянули, топтались, но все же втянулись в войну. Сразу определим, что в те времена никто понятия не имел о таком народе — украинцы. По представлениям и Европы, и Руси, в Московии, и в Речи Посполитой, и в австрийских владениях Габсбургов, в Карпатах, жили русские — люди одного народа.
В октябре 1653 года Земской собор после длительного обсуждения и колебаний согласился считать русских-русинов Речи Посполитой подданными Москвы и выступить на их защиту вооруженной рукой. В январе 1654 года в Переяславле совет- рада провозгласил «вечный союз» между Украиной и Великороссией.
Новыми подданными царя стали 700 тысяч человек. Это число обладает редкой в истории достоверностью. Присяга была принесена «всем русским народом Малой Руси», 127 тысячами мужчин. С домочадцами — как раз 700 тысяч. Между прочим, участники Земского собора понимали, что теперь неизбежно будет война с Польшей, а воевать и оплачивать военные расходы придется им самим (в Москве были собраны и представители купечества). Так и получилось.
Богдан Хмельницкий.
Неоднократно обращался от имени Малороссии (Украины) к Алексею Романову с просьбой «принять ее в состав Российского государства». За что современными украинскими историками считается «предателем национальных интересов».
Украинская война 1654–1667 годов велась между Московией и Речью Посполитой за территорию Украины. В ходе этой войны Богдан Хмельницкий много раз обманывал своих московских союзников, наводил на них татар, разрывал союз, а уж врал постоянно. Русские войска при том упорно воевали с крымскими татарами, не в силах считать их «своими» даже на время.
В итоге татары обратились к своим стародавним союзникам — к Турции. Турки готовы были защищать татар-мусульман, а к тому же кровавая круговерть на Украине вызывала и у турков соблазн отхватить себе что-нибудь, например, всю Украину.
На войну Московии с Речью Посполитой Европе было глубоко наплевать. Так, захудалая война на краю цивилизованного мира. А вот Турция — это враг всей христианской цивилизации. Турция угрожала не одной Речи Посполитой и Московии, но и немецким землям по Дунаю и в Богемии. Мгновенно возникла коалиция Московии с Австрией, Пруссией и Речью Посполитой против «общего врага» — Турции.
До 1676 года «оршанская пропаганда» мало кого волновала, потому что никому не было дела до славянских разборок из-за какого-то Смоленска. В конце XVII века Московия понадобилась Европе еще и как ценный союзник.
Турецкая (Оттоманская) империя угрожает Европе. В планы турок входит захватить Польшу, Германию, земли Австрийской империи, в том числе Чехию, Словакию и Венгрию, а также Россию.
Часть этой турецкой агрессии — жестокая, кровопролитная война России с Оттоманской империей в 1676–1681 годах. В ней наша армия оказывается вполне в состоянии бить турецкую.
В конце июля 1677 года стотысячная армия Ибрагим-паши выступила к Чигирину, — город этот оказался политическим и военно-стратегическим центром всей Южной Украины. 3 августа к его стенам подошли турки и союзная армия татар, которая составляла 40 тысяч остро отточенных сабель.
Чигирин отбил несколько штурмов, его защитники даже устраивали диверсионные вылазки в турецкий лагерь. А подошедшая русско-украинская армия под командованием генерала Григория Григорьевича Ромодановского[161] и гетмана Са-гайдачного в генеральном сражении наголову разбила турок. Поражение Ибрагим-паши было без преувеличения позорным, катастрофическим, потеря армии — полнейшей. Татарам было проще — они унеслись в степь, легко оторвавшись от преследования.
Но вскоре турецкая армия визиря султана Кара-Мустафы опять стояла под Чигирином и приступила к осадным работам.
В итоге разыгралась грандиозная битва, в которой армии то сходились друг с другом, то отдалялись. Был момент, когда Ромодановский, по мнению других воевод, упустил время (буквально несколько часов) для полного окружения турецкой армии. В конце концов, русская армия покинула дымящиеся развалины Чигирина и отступила. Но у турецкой армии уже не было сил воспользоваться возможной победой. Турки какое-то время шли следом, но, что характерно, даже не пытались атаковать. Ведь армия Московии вовсе не бежит, она не разгромлена!
Наши отходят, поле боя осталось за османами. Но русские отходят в полном порядке, с барабанным боем и под знаменами, при появлении неприятеля тут же разворачивают пушки.
И турки не только не нападают больше на армию Г. Г. Ромодановского. После Чигирина они вообще ни разу не напали на Московию! Если даже Чигирин — это поражение, то поражение не в большей степени, чем Бородино. Из-под Бородина русские войска тоже ушли, открыв Наполеону путь к Москве.
На этом турецкая агрессия не закончилась: в 1683 году турецкое нашествие затопило Центральную Европу — Венгрию, земли Австрийской империи Габсбургов.
Получается, Оттоманская империя еще не истощила своих сил, еще готова была воевать, но вот с Московией воевать уже не хотела и повернула на Запад, двинулась на Европу, на Австрийскую империю и Польшу.
Поляки до сих пор гордятся, и справедливо, тем, что Ян Собесский в 1683 году под Веной разгромил турецкие армии, остановил грандиозное по масштабу, грозившее неисчислимыми бедствиями мусульманское нашествие.
Но интересное дело! И «Чигиринские походы» 1677 — 1678 годов в Европе помнят лучше, чем в России. Подозреваю, что проблема в том, что московиты формально проиграли. Чигиринские походы — важный эпизод войн, которые вели с Оттоманской империей все державы Европы: Речь Посполитая, Австрийская империя, княжества Германии. Христианский мир сплачивался против общего и грозного врага. Россия вместе со всей Европой.
И поэтому никто опять не считает Россию агрессором и никто ее не обвиняет в стремлении разгромить Турцию, захватить Крым и отвоевать Причерноморье. С точки зрения Европы, это были глубоко разумные и в высшей степени закономерные желания. Ведь Турция была цивилизационным врагом, форпостом мусульманского мира, и борьба с ней любых христианских государств только одобрялась.
Крым совершенно очевидно стал оплотом работорговцев. До сих пор неизвестно, сколько людей, гонимых шайками людокрадов, прошло через Перекопский перешеек. Историки говорят и о 500 тысячах, и о 5 миллионах человек. Точную цифру уже никто никогда не назовет.
Причерноморье пустовало, потому что никто не мог населить его из-за постоянных набегов крымских татар.
Московия была ничуть не агрессивнее других держав Европы и сама являлась как бы жертвой турецко-татарской агрессии. Это видели и признавали все, включая тех европейцев, которым казались смешны обычаи и традиции Московии.
Новые шаги нового мифа
Новое обвинение московитов в агрессивности, на этот раз уже подхваченное всей Европой, возникло во время Северной войны Петра Первого 1700–1721 годов. Суть его очень наглядно констатирована Игнатием Гвариентом, бывшим послом Австрии в России, опубликовавшим «Записки секретаря посольства Иоганна Георга Корба».[162] Опубликовал так ловко, что долгое время думали: это собственная книга посла. Ведь называлась она «Дневник путешествия в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к царю и великому князю Петру Алексеевичу в 1698 г., веденный секретарем посольства Иоганном Георгом Корбом». То есть действительным автором книги был секретарь Корб, но мнимое соавторство самого посла видимо повышало степень доверия к этому произведению.
Корб первым из иностранных авторов подробно описал Россию при Петре I. В бытность свою при московском дворе, Корб не раз встречался с приближенными Софьи и Петра: Л. К. Нарышкиным, Б. А. Голицыным, Е. И. Украинцевым, А. Д. Меншиковым и другими, не раз он видел царя и пировал с ним за одним столом. В числе информаторов Корба был и знаменитый генерал П. И. Гордон.
Наблюдения очевидца, отразившие личность молодого царя, быт и нравы московского двора, ход реформ и их восприятие в русском обществе, имеют большое значение. Ему довелось быть свидетелем одного из самых драматических событий петровского царствования — стрелецкого восстания 1698 г. Исключительно ценно для историков описание Корбом страшного «стрелецкого розыска»; оно находит детальное подтверждение в русских источниках.
Вместе с тем, запискам Корба свойственны те же черты, которые отличают большинство иностранных сочинений о России. В его сочинение вкрались многочисленные ошибки из-за незнания им языка и истории России, а также в связи с тем, что в качестве источников он пользовался исключительно устными сообщениями.
К тому же Корбу изначально было свойственно довольно пренебрежительное отношение к русским. Самим Петром Корб восхищается; его привлекает стремление российского государя к западноевропейской культуре. Но он слабо верит в успех преобразовательной политики царя, чьи подданные — сущие варвары. Например, почему Петр начал Северную войну? Потому что он — жадный до завоеваний варвар, как и все русские. Дай им волю, они всю Европу захватят.
Книга Корба быстро приобрела большую известность. Ее перевели на английский, французский и немецкий языки. Российские власти отреагировали на ее выход крайне негативно. Резидент в Вене князь П. А. Голицын, считая автором книги самого посла И. X. Гвариента, не хотел пускать его в Россию. Голицын писал главе Посольского приказа Ф. А. Головину (август 1701 г.): «Цесарь хочет послать в Москву посольство, чего добивается Гвариент, бывший пред тем посланником в Москве; он выдал книгу о состоянии и порядках Московского государства. Не изволишь ли, чтобы его к нам не присылали: истинно, как я слышал, такова поганца и ругателя на Московское государство не бывало; с приезду его сюда, нас учинили барбарами и не ставят ни во что…»
Гвариент пытался оправдаться и писал Ф. А. Головину (24.12.1701): «Молю не винить меня в чужом деле. Я ни словом, ни делом в том не участвовал. Это сочинение секретаря моего, которому нельзя было возбранить… что-либо напечатать, потому что он не здешней стороны, а из другой области…»[163]
Тем не менее петровские дипломаты настояли на отстранении Гвариента от назначения послом в Россию. К тому же они добились запрещения книги и уничтожения нераспроданной части тиража, что сделало ее библиографической редкостью. И, естественно, сразу повысило интерес к ней в Европе.
Столь болезненная реакция российской дипломатии была вызвана тем, что появление книги Корба совпало с разгромом русских войск Карлом XII под Нарвой. Это поражение само по себе существенно подорвало международный престиж России. А тут еще и обвинение в агрессии. Отметим: никакой связи книга Корба с «оршанской пропагандой» не имела. Обвинение в агрессивности и стремлении присвоить чужие земли вспыхнуло и погасло без следа. Никакого непосредственного продолжения книга Корба не получила.
Такого рода обвинения не вызвало и присоединение к Российской империи Северной Персии в 1722–1723 годах в ходе Персидского похода Петра I.
Миф об агрессивности России не использовался даже во время и после Семилетней войны 1756–1763 годов. А ведь какая была возможность…
Семилетняя война
Вроде, в Семилетней войне можно было легко обвинить Россию в стремлении к территориальным захватам: она воевала не на своей территории и вполне реально могла сделать большие территориальные приобретения. Могла легко «отхватить» и половину Пруссии, вместе с Берлином.
Семилетняя война «выросла» из войн Англии и Франции за колонии. Предтечей этой войны стали вооруженные столкновения французов и англичан в Канаде в 1754–1756 годах. Военные действия в самой Европе для англичан и французов были важны в основном для того, чтобы обезопасить свой тыл. А то ведь главные воюющие страны очень уж близки друг к другу. Кто мешает Франции высадить в Англии десант? Или наоборот?
После «славной революции» 1688 года в Британию призвали на трон герцога Ганновера. Ганновер стал землей на континенте, очень важной для Британии. «Пришлось» ей вступить в союз с Пруссией, чтобы Пруссия стерегла драгоценный Ганновер, прародину британских королей.
Франция хотела захватить Ганновер, Австрия — вернуть захваченную Пруссией Силезию. Естественно, они стали союзниками. Швеция хотела занять Померанию — это еще один союзник Франции и Австрии.
Планам Пруссии позавидовал бы и Наполеон. Опираясь на союз с Англией, Пруссия хотела завоевать Саксонию, а саксонскому королю отдать Богемию (Чехию), которую тоже предстояло еще завоевать. Кроме того, Пруссия хотела присоединить к себе герцогство Курляндское, округлить свою территорию за счет польского Поморья, а всю остальную Польшу сделать своим вассалом.
Российская империя хотела сама присоединить герцогство Курляндское и сделать своим вассалом Польшу. Я столь подробно останавливаюсь на этих малозначительных и полузабытых фактах, чтобы еще раз подчеркнуть: это была, в общем, типичная общеевропейская свара, где сталкиваются агрессивнейшие амбиции… по существу всех участников.
Не нужно быть великим дипломатом, чтобы понять, что Фридрих II — очень слабый политик. Он неправильно оценивал потенциал многих государств, в том числе и России, ошибался в выборе союзников, преувеличивал собственные возможности.
В апреле 1757 года Фридрих оставил 30-тысячный корпус генерала Левальда в Восточной Пруссии как заслон от русских, а сам с основными силами пошел воевать в Богемии с австрийцами, стремясь разбить их до подхода союзников. Но не успел, и союзники — французы, австрийцы и шведы — насели на него несколькими армиями, принудили отступать.
На фоне этих событий 70-тысячная русская армия вторгается в Восточную Пруссию. Наши берут Мемель, затем громят пруссаков при Гросс-Егерсдорфе.
В сущности, Пруссия уже проиграла войну, Герцогство Курляндия и Восточная Пруссия остаются за Россией. Капитуляция и расчленение Пруссии на несколько частей не состоялось только в силу особенностей русской политики.
Не состоялись потому, что Российская империя внезапно… вышла из войны. Удивительная фортуна для немцев: при выходе из церкви падает без сознания Елизавета Петровна. Она так и лежит около двух часов — ее боятся трогать, потому что медицина того времени запрещает трогать людей, когда у них «удар».
После смерти Елизаветы Петровны престол должен перейти к ее племяннику, Карлу Петеру Ульриху, крещенному в православие как Петр Федорович. Петр Федорович, будущий Петр III, — фанатичнейший поклонник Фридриха Прусского. Все знают, что едва он взойдет на престол, тут же быть союзу с Пруссией.
Елизавета лежит на земле… Надо заметить, что в XVIII веке с коммуникациями было несколько сложнее, чем сегодня: ни мобильного телефона, ни банального телеграфа для связи с войсками. Поэтому в действующую армию немедленно скачет гонец и везет весть о возможной смерти Елизаветы. Едва получив это известие, главнокомандующий армией, действующей в Восточной Пруссии, Степан Федорович Апраксин, тут же поворачивает назад, к Петербургу.
Историки до сих пор гадают, кто был Апраксин: изменник? Придворный трус, боявшийся немилости императора больше, чем проиграть войну? Или он участник большого заговора против Петра III?
Ф. Рокотов. Портрет Петра III.
Екатерина была вынуждена максимально дискредетировать своего мужа в глазах потомков. Как иначе она могла объяснить свое появление на троне?
Некоторые историки считают, что заговор был во главе с самим канцлером Бестужевым. В случае смерти императрицы заговорщики не хотят отдавать престол Петру Федоровичу, в их планах — провозгласить императором малолетнего Павла Петровича (он родился в 1754 г.). Екатерина — регентша, канцлер Бестужев — фактически диктатор. Апраксин ведет войска в Петербург, где в случае гражданской войны они окажутся необходимы. Так это было бы или не так, установить трудно, потому что царица Елизавета с земли вскоре встала.
Елизавета оправилась. Апраксин умер во время допросов «с пристрастием», устроенных ему Тайной канцелярией. Канцлер Бестужев по свидетельству нескольких человек, долгий вечер сжигал в камине какие-то документы (можно догадываться, какие).[164]
Но история уже изменилась. Не будь этого внезапного прекращения войны, Семилетняя война сделалась бы двухлетней и окончилась бы уже весной 1758 года. А у России оставалась бы как минимум вся Восточная Пруссия.
Однако война продолжилась, армия нового главнокомандующего Виллима Виллимовича Фермора 11 января 1758 года вошла в Кёнигсберг. Пруссаки во всей Восточной Пруссии присягнули на верность императрице Елизавете. До окончания Семилетней войны, вернее, до нелепейшего выхода из нее Российской империи в 1762 году Восточная Пруссия четыре года входила в состав Российской империи. Пруссаки платили налоги, вели себя совершенно лояльно к «кайзерин Елизавет» и Российской империи. Они совершенно не собирались выходить из ее состава, как только окончится война.
Вообще же война затягивалась. Только летом 1759 года новый русский главнокомандующий П. С. Салтыков начал наступление на Одер, разбил корпус генерала К. Н. Веделя при Пальциге и занял Франкфурт-на-Одере, угрожая непосредственно Берлину.
Наконец, 11 августа Фридрих потерпел еще одно и совершенно полное поражение при Кунерсдорфе. Русская армия отбила все атаки немецкой конницы, а потом перешла в контратаку и нанесла пруссакам сокрушительное поражение. 48 тысяч человек привел на поле Кунерсдорфа Фридрих; 19 тысяч из них так и остались навсегда на этом поле. Множество солдат, как всегда бывало при поражениях прусской армии, разбежалось. Союзники захватили 172 из 248 орудий, привезенных прусской армией под Кунерсдорф. Всего 3 тысячи солдат осталось в бегущей прусской армии, и путь на Берлин был открыт…
Детали этой удивительной битвы, выигранной не столько благодаря таланту или активности русского командования, сколько на энтузиазме, самостоятельности и отважном напоре русского офицерства, по сути взявшего на себя инициативу и вне общего плана сражения обратившего дотоле «непобедимого» Фридриха в паническое бегство, — все это ярко живописуется в замечательном фильме «Виват, гардемарины!»
Собственно, по фильму, именно четверка гардемаринов, несмотря на вялое и бестолковое руководство войсками Салтыковым, и выиграла для России эту решающую битву, организовав феерическую конную атаку на командный пункт прусской армии.
Но на этот раз завершить войну решительным ударом помешали союзники австрийцы: Австрия боялась «чрезмерного» усиления Российской империи. Не только ее армия прекратила наступление, но и ее генералы сделали все, что в их силах, чтобы задержать движение русских войск.
Отметим, что мощи России всерьез испугались не враги, а союзники. Война опять затягивалась, на этот раз вовсе не по вине России.
В этом окончательном периоде войны России принадлежит исключительный успех: в конце сентября 1761 года русские войска взяли Берлин. Оккупация длилась всего две недели, но это ведь была оккупация не чего-нибудь, а столицы вражеского государства![165]
Причем немцы и там встречали русскую армию настороженно, но не как страшных врагов. В Пруссии было много сторонников того, чтобы уйти под Российскую империю, — Фридрих с его культом армии и вечными войнами всем изрядно надоел, а тут появилась возможность оказаться в большой и стабильной империи, зажить спокойнее и приятнее.
К концу 1761 года у обескровленной Пруссии уже не было сил продолжать войну. Спорить можно было только о том, каковы будут условия капитуляции и останется ли вообще на карте такое государство — Пруссия?
Но тут опять сказались внутренние события в России: 25 декабря 1761 года все-таки умерла Елизавета Петровна. Давно сослан канцлер Бестужев и прочие заговорщики рангом поменьше. Увы, ничто и никто не мешает германофилу Петру Федоровичу взять власть. Первое, что делает новый император, — прекращает военные действия, и более того — возвращает Фридриху все захваченные прусские территории (включая Восточную Пруссию).
Далее совсем грустно — он придает армии Фридриха корпус генерала 3. Г. Чернышова. Мало того, что купленная русской кровью победа не дала никаких результатов, так еще генерал, бравший Берлин, теперь помогал пруссакам «очищать» Силезию и Саксонию от вчерашних союзников-австрийцев.
24 апреля 1762 года Петр III даже официально заключил с Фридрихом союзный договор, окончательно спасая уже погубленную Пруссию.
Пройдет чуть больше месяца, Екатерина II свергнет Петра III и сама сядет на престол. Одним из первых ее поступков будет разрыв союзного договора с Фридрихом. Но дело даже не в этом жалком договоре, — ему исходно была суждена убогая судьба. Дело в том, что российский император Петр III фактически спас Пруссию от полного разгрома. Петр III — «агент влияния», как бы сказали сегодня профессионалы из контрразведки. Добровольный диверсант, шпион на общественных началах.
В который раз события во всей Европе зависели от внутренней российской политики.
Одно это могло бы породить поток обвинений по отношению к России и русским… в чем угодно.
Россия, воюя в самом центре Европы, показала свою способность громить сильнейшие европейские армии и перекраивать карту Европы.
Всем очевидно, что Россия сыграла главную роль в разгроме Фридриха. Ее уже боятся. Ее уже пытаются остановить. Жители Восточной Пруссии (этнические немцы на 90 %) присягнули на верность Елизавете Петровне — то есть Восточная Пруссия согласилась войти в состав Российской империи. Продли Господь еще на пару лет дни Елизаветы Петровны, и не только Восточная Пруссия, но и Западная, с Берлином, могла бы войти в состав Российской империи. Или стать ее вассальным государством.
И тем более странно, что никаких воплей о «русской угрозе» пока нет. Наверное потому, что в войне участвовали все, и попытки приобрести новые земли тоже делали все.
В общем, объявить Россию большим агрессором, чем другие государства, было сложно. И не угрожала она никому, кроме общего врага. Ну, вот, пока и не объявили.
Полузабытая слава
Увы, еще раз вынужден подчеркнуть: не умеем мы помнить своей славы. Семилетняя война почти забыта, даже профессиональные историки плохо помнят, что это за событие. Если бы не упомянутый выше фильм «Виват, гардемарины!», большинство россиян и вообще не имели бы о ней никакого представления. Так, несколько фраз в учебниках по истории за 9-й класс и только.
А ведь это война очень славная для России.
Во-первых, в этой войне Россия впервые участвовала в европейской политике на равных, как одна из великих держав. Некоторые историки даже считают, что именно в ходе этой войны мы впервые стали субъектом большой европейской политики. Политика велась агрессивными, жестокими средствами. Но это, увы, в духе того времени. Россия ничем не была хуже других, даже выигрывала в чем-то: не зря же немцы в Восточной Пруссии хотели войти в состав Российской империи. А вот жители Померании входить в состав Швеции никак не просились, и жители Ганновера были в ужасе от французской оккупации.
Во-вторых, европейские державы в этой войне были большими агрессорами, чем мы. И вели они себя намного эгоистичнее. В ходе Семилетней войны у русских сложилось довольно пренебрежительное отношение к европейцам, в том числе и к союзникам. Французов стали называть «лягушатниками» не во время нашествия Наполеона на Россию, а как раз в эту эпоху.
Что же до союзников Пруссии — британцев, то именно тогда появилась одна солдатская песня. Она грубая, но привести ее стоит. Речь в ней идет о герцоге Мальборо, предке Уинстона Черчилля, одном из командующих британской армией.
Мальбрух в поход собрался,
Нажравшись кислых щей.
В походе обосрался
И помер в тот же день.
Четыре генерала
Портки его несли,
А двадцать два капрала
Говно из них трясли.
Его похоронили,
Где рядом был сортир,
А сверху положили
Обосранный мундир.
Жена его сидела
На траурном горшке
И жалобно пердела
С бумажкою в руке.
Дальше следуют еще 5 куплетов, для печати совершенно непригодных.
В общем, на русских произвели сильное впечатление трусливость британских войск и непоследовательность их командования.
В-третьих, русские войска в ходе Семилетней войны не раз покрыли себя неувядаемой славой. Ведь именно мы наголову разбили «непобедимого» Фридриха Прусского.
Действительно ли русские наступали вопреки приказам робкого начальства, как это показано в фильме «Виват, гардемарины!», — не уверен… История о таком эпизоде умалчивает.
Но история много чего сообщает не менее важного.
При Гросс-Егерсдорфе один из немецких военачальников писал, что даже смертельно раненные русские оставались в строю, и в свой последний час целовали стволы своих ружей: прощались с жизнью и с оружием. Солдаты Фридриха вели себя иначе… Именно тогда потрясенный стойкостью русской пехоты Фридрих Великий (а он-то уж знал толк в военном деле!) произнес фразу, которую мы, к сожалению, не помним, а ведь ее[166] бы надо на красном кумаче написать и в каждую воинскую часть России: «Русского солдата мало убить. Его надо еще и повалить!»
Ну и в целом, результаты военных действий: Фридриха разбили — это факт! Завоевали часть вражеской территории — факт! Сыграли в общеевропейской войне самую решающую роль — тоже факт!
Сколько оснований горделиво расправить плечи, осознать себя наследниками великих воинов и славных побед! Немцы поставили Фридриху Прусскому памятник и запомнили его как великого полководца (постоянно битого русскими войсками!). А мы как будто и не гордимся Куненсдорфом и Гросс-Егерсдорфом… Да и слова самого Фридриха о русском солдате — величайшую оценку соперника, врага, воина-профессионала — тоже не помним. Стыдно!
Разделы Польши
Даже разделы Польши не стали временем рождения мифа.
Итак, Московия была одной из маловажных стран на окраине цивилизованного мира. Российская империя самостоятельно стала одной из европейских империй. Она совершила то, на что Московия вообще была не способна: победила своего извечного соперника — Речь Посполитую.
Российская империя в 1770-е годы оказывается настолько сильнее Речи Посполитой, что начала делить ее вместе с двумя самыми сильными государствами германского мира — Австрийской империей и Пруссией.
Сначала Россия вообще-то пыталась отвергнуть планы Пруссии о разделе Польши, хотя и не из благородных побуждений. Она хотела бы держать ее в своей и только своей сфере влияния, ни с кем не делиться.
Для того Екатерина II в 1764 году и посадила на престол Речи Посполитой своего любовника, т. е. простите, «фаворита», как принято говорить о коронованных особах, Станислава Понятовского. Был такой расчет — постепенно создать зависимое от Российской империи польское государство во главе со «своим» королем, но идущее «в фарватере» русской политики.
Шла очередная Русско-турецкая война 1768–1774 годов. Она оказалась затяжной и оттягивала на себя большие русские военные силы. Пруссия активно предлагала разделить «бесперспективное» государство — Речь Посполитую. Притом существовала реальная угроза военного союза Пруссии с Австрией против России, если Российская империя откажется открывать второй фронт. Война с Австрией и Пруссией была уж очень не нужна в тот момент России, поэтому желание срочно улучшить отношения с двумя немецкими государствами и заставило Российскую империю пойти на «мирное соглашение» с ними… За счет Польши. То есть, подчеркну, по российскому плану Польша должна была оставаться единым, крупным европейским государством. При этом в перспективе речь могла идти о некой «унии» с Российской империей, правда, в роли, конечно, «младшего брата и союзника». Но, как говорится, международная обстановка этим планам не способствовала. Для плана «мягкого кооптирования» Речи Посполитой в союз с Россией нужны были мир и стабильность. Стабильности тогда в Европе, как обычно, не хватало.
В 1772 году в Петербурге три державы заключили конвенцию о частичном разделе Речи Посполитой, и войска каждой из них заняли «свои» территории. Свои зоны оккупации, если называть вещи своими именами. В 1773 году польский сейм легитимно признал частичный раздел страны (а интересно, куда бы он делся?).
С перепугу поляки, наконец, стали укреплять уже почти совсем загубленное ими государство. Конституция 1781 года отменяла положения «шляхетской» Радомской конституции, которой присягнул король. Казалось, Польша вскоре изменится до неузнаваемости. Но не тут-то было!
Напомним, согласно Радомской конституции 1505 года, шляхтич имеет право на конфедерацию, то есть на объединение с другими шляхтичами, на создание своего рода частного государства. Шляхтич имеет право на рокош — официальный бунт против короля и правительства! Европейская история нового времени не знает более прецедентов столь нелепой, доведенной до полного абсурда дворянской «самостоятельности». Яркий пример того, как интересы одной личности, доведенные до абсурда,[167] противопоставленные интересам общего, целого, ведут к развалу страны и трагедии ее народа. При том, отмечу, в действительности, речь, конечно, не шла об интересах и свободах мелкого и среднего дворянства. Шла перманентная борьба за «власть и бюджет» между крутыми магнатами, которые и использовали положения Радомской конституции, чтобы не допустить усиления какого-либо одного клана, «дорвавшегося» временно до управления страной. Именно им не нужна была сильная королевская власть. Именно магнаты и выступали наиболее ярыми защитниками своих «природных прав и свобод». Так они и порешили, что по-прежнему никто не смеет покуситься на эти священные права!
Трое польских магнатов собрались в местечке Тарговцы, под Уманью, и провозгласили Акт конфедерации. Их имена прекрасно известны в современной Польше и вызывают скрежет зубов у поляков. Это — К. Брпаницкий, С. Жевуский, Ф. Щенсный-Потоцкий. Три изменника. Говорят, в общем, этот Акт собственноручно редактировала Екатерина II, а в 1792 году, прямо в день провозглашения Акта Тарговицкой конфедерации, войска Российской империи пересекли границу Речи Посполитой. Вскоре и Пруссия начала «встречную» интервенцию.
Фактически в Польше шла гражданская война, и страны-оккупанты поддерживали одну из сторон.
Речь Посполитая была быстро оккупирована и вскоре Австрия, Пруссия и Российская империя в Петербурге подписали Конвенцию о втором разделе Речи Посполитой.
Зимой 1793–1794 годов было спокойно. А в марте грянуло знаменитое Польское восстание 1794 года под руководством легендарного Тадеуша Костюшко.
Польское восстание началось под лозунгами национальной единой Польши, воссоединения земель, отторгнутых Российской империей, Австрией и Пруссией, заодно, правда, хотели «назад» все земли Украины и Белоруссии.
24 марта 1794 года в Кракове Тадеуш Костюшко провозгласил Акт восстания и произнес текст присяги как диктатор. Он был объявлен главнокомандующим национальными вооруженными силами.
Опомнившись от первых локальных поражений, Пруссия и Россия бросили в бой свои регулярные силы. Суворовские чудо-богатыри делали переходы по бездорожью по 40–60 верст в день. С полной выкладкой и амуницией, весившей до полутора пудов на человека, то есть до 24 килограммов. Шли с пением бравых песен в блестящие лобовые атаки на супостатов, ослушавшихся матушку-царицу. Артиллерия, даже конница часто отставали от пехоты. Против такой армии были бессильны повстанцы Костюшко.
К сентябрю, как писал в рапортах Суворов, «очищены от бунтовщиков» вся Литва и вся Галиция. Полыхают западно- украинские и белорусские земли. 10 октября, спустя полгода после начала восстания, тяжело ранен и взят в плен Тадеуш Костюшко.
10 ноября столица Польши Варшава капитулировала и бунт на этом закончился.
Памятник Костюiко в Кракове.
В результате восстания поляков под руководством национального героя Польши Тадеуша Костюшко к России дополнительно отошли: Западная Белоруссия и Западная Украина, Литва, Курляндия, латышские земли. Это, правда, не совсем входило в первоначальные планы польского диктатора.
По условиям Третьего раздела Польши 1795 года, к Российской империи отошли все земли, населенные русскими, то есть те, которые называются сегодня Западной Белоруссией и Западной Украиной. Отошла Литва с Вильно, Тракаем и Шауляем. Отошла Курляндия, латышские земли.
Австрия получила Волынско-Галицкие земли с Львовом и Галичем, великопольские земли с Краковом, историческим сердцем страны, которыми и владела до 1918 года, до развала Австро-Венгерской империи.
Пруссия взяла себе весь запад и север этнической Польши. 26 января 1797 года Екатерина II утвердила раздел Польши и ликвидацию польской государственности, упразднение польского гражданства, упоминания Польши в дворянских титулах.
Вроде бы, вот она — полная возможность обвинить Россию во всех мыслимых и немыслимых грехах. Но нет, не получится. Слишком уж замараны все. Поведение Австрии и Пруссии — поведение точно таких же захватчиков. Если Россия — агрессор, то они кто?
Плакат за чистоту украинского языка.
А может, не стоило уступать бесконечным просьбам пана Хмельницкого?
В немецких газетах, правда, писалось, что русские — жестокие варвары, но с определенным акцентом, мол, что полякам в их владениях «намного хуже, чем в немецких». Историй о том, что русские спят и видят, как бы захватить всю Европу, еще не было.
«Оршанская пропаганда»
Первые политические мифы об агрессивности и злобности русских были созданы в ходе и сразу после Русско-литовской войны 1512–1522 годов. Во время этой войны Московия и Великое княжество Литовское и Русское пытались захватить друг у друга Смоленск и присоединить к своим территориям Смоленскую землю.
8 сентября 1514 года король и великий князь Сигизмунд наголову разбил московитское войско под Оршей. Поражение московитов — это факт. Но, во-первых, результаты оршанской победы поляков и литовцев довольно скромные: по договору 1522 года Смоленск и Смоленская земля остались за Москвой.
Во-вторых, масштабы этой победы и ее значимость сразу же были стократ преувеличены пропагандой.
Современные историки обычно называют 1–2 тысячи убитых с польско-литовской стороны и 5–10 тысяч — с нашей.
Сигизмунд же писал о 30 тысячах убитых московитов, о пленении 8 верховных воевод и 1,5 тысячи дворян.
Поляки почему-то сравнивали свою локальную победу над русскими в битве под Оршей со знаменитой Венской битвой, остановившей нашествие турок на Европу. Не правда ли, это… перебор.
А главное, основываясь на факте победы, поляки начали создавать негативный образ московитов. В Польше есть даже такой специальный термин: «Оршанская пропаганда». Московиты очень дикие и жестокие, утверждали поляки и литовцы. Московиты хотят завоевать все окрестные земли. Если они захватят их, то разграбят и сожгут, как города Смоленской земли. Ведь московиты — не рыцари, они не умеют вести войну благородно, как жители Европы. Во всей Европе они хотели бы завести такие же страшные и дикие порядки, как в Московии. Европейцам очень повезло, что поляки и литовцы своей грудью остановили московитов и не пустили их в Европу.
Если Европа не хочет нашествия московитов, она должна поддерживать Речь Посполитую. Речь Посполитая может остановить московитов, потому что ее солдаты — смелые рыцари, защитники Европы.
Результаты этой пропаганды были совершенно несоразмерны военной победе. Ведь, если выгодно, то почему пропаганде и не поверить? Германский император и Ливонский орден опасались возвышения Москвы. Наслушавшись «оршанской пропаганды», император Максимилиан далее разорвал уже созданный было союз с Василием III. Ливонский орден тоже стал признавать главенство Великого княжества Литовского и разорвал торговый союз с Москвой.
Повторюсь, эти стратегические изменения совершенно не соответствовали значению военной победы. За ними стояла не победа оружия, а победа PR.
«Оршанскую пропаганду» и сегодня активно используют некоторые политические деятели Белоруссии, Литвы и Польши. При этом ряд белорусских историков и политиков называют воинов Великого княжества Литовского «белорусами», отождествляя Великое княжество Литовское с современной Белоруссией. Или даже полностью отрицают участие поляков в сражении. Мол, все сделали сами «белорусы».
Создаются и другие политические и исторические мифы: якобы в этой битве погибло не менее 40 тысяч московитов, якобы Оршанская битва остановила продвижение московитов на запад, как битва под Веной остановила впоследствии турок-османов, мол, после этой битвы были отбиты у Москвы Гомель, Чернигов и Брянск.[159]
Впрочем, «оршанская пропаганда» никогда не имела значения для всей Европы, — так, всего лишь набор локальных мифов, действующих только в Восточной Европе, и то не везде.
Ливонская война
Откровенно говоря, Ливонская война 1558–1583 годов была агрессивной абсолютно для всех ее участников. Начала эту войну Московия нападением на Ливонский орден, который, правда, до того много раз сам нападал на русские земли. Ливонский орден мгновенно развалился, и Швеция, Польша, Великое княжество Литовское и Дания одинаково попытались урвать в Прибалтике как можно больше земель. У России даже было больше «исторических» оснований для таких захватов: она искала выходы к морю, старалась присоединить земли Древнего Новгорода.
Но Ливонская война стала источником новой порции черных мифов о России. Московитов обвиняли в страшной жестокости, в несоблюдении законов войны (при том, что невероятную жестокость, по понятиям XXI в., в ходе войны проявляли абсолютно все).
И, конечно же, московитов обвиняли в нападении на Ливонский орден, а потом на Великое княжество Литовское.
Есть большая разница в пропаганде двух стран, сделавших на Руси самые большие территориальные приобретения: Речи Посполитой и Швеции.
Поляки в этой войне придавали огромное значение политической пропаганде. В конце концов, объединение Польского королевства и Великого княжества Литовского в 1569 году означало, что в состав польского государства вошла значительная часть Руси. Были присвоены исконные русские земли. Кто же тут агрессор?! Однако Польша хотела хорошо выглядеть в глазах всей остальной Европы. Польская пропаганда работала на нескольких языках и по нескольким направлениям на всю Европу. И, надо отметить, работала эффективно.
В 1579 г. в его войсках появилась походная типография. Благодаря чуду техники XVI в. весь мир должен был узнать об агрессивности русских (при том, что агрессором тогда была сама Польша).
В 1579 году в войсках Стефана Батория появляется первая в польской истории походная типография. Руководитель этой типографии с простонародной фамилией Лапка получил впоследствии шляхетское достоинство и дворянскую фамилию Лапчинский.[160]
Придворные литераторы Стефана Батория и его походная канцелярия продолжали традицию «оршанской пропаганды». Пропаганда Батория была нужна для оправдания агрессии самой Речи Посполитой, а в Московии никаких «антиевропейских» планов не было.
Это в Европе, в конце Ливонской войны и в ходе Смутного времени появились первые планы завоевания и расчленения России.
В первой книге «Мифов о России» мы уже писали о планах немецкого авантюриста Штадена. Этот план он предлагал владетельным князьям Германии. План предусматривал завоевание России, пленение и вывоз в Европу Ивана Грозного, установление во всей стране оккупационного режима. Все это представлялось в качестве необходимого «превентивного» удара против агрессивных московитов.
Шведская пропаганда была намного сдержанней. В ней русских объявляли не агрессорами, а жертвами своей непросвещенности и дикости.
Шведский аристократ Якоб Делагарди прибыл на Русь в 1609 году во главе вспомогательного отряда, который Швеция направила по договору с правительством царя В. И. Шуйского для войны с Польшей. С поляками Делагарди воевал и тогда, и потом. В 20-е годы XVII века он возглавил шведские войска в польско-шведской войне за уже оторванную от России Восточную Прибалтику.
Но и с Россией он вел войну: у Делагарди возник план воссоздать Новгородское княжество под протекторатом Швеции.
Прибыл на Русь со шведским отрядом, чтобы помочь русским в войне с поляками. В неразберихе вместо этого решил «урвать» для Швеции порядочный кусок русской территории.
К «чести» Делагарди, к русским он относился вполне «вежливо», и свое намерение разделить Русь объяснял не борьбой против русской агрессии, а «историческим стремлением» Северо-Западной Руси к Швеции. Мол, ребята, «у вас тут такой бардак, извините, смута, так что ничего личного, просто бизнес». Он и Рюрика вспомнил, этот образованный аристократ Делагарди, но вот про вечное стремление России кого-то завоевать — ни слова. Да и как бы он доказывал агрессивность Руси, будучи со своим отрядом в Новгороде?
И кто бы ему поверил в Смутное время, когда Русь стала землей обетованной для всяческих европейских авантюристов?
В общем, кричал о русской агрессии громче всех тот, кто больше всех сам наследил на Руси. И тот, кто больше всех Руси боялся.
Московия Романовых — вместе с остальной Европой
В XVІ-XVІІ веках миф о русской агрессии оставался локальным польско-литовским мифом. Польша навязывала его Европе, но получалось не особо хорошо.
В первой половине XVII века Московия воевала с Речью Посполитой, и воевала успешно, присоединив Смоленскую землю. Но во всей остальной Европе это трактовалось, как война двух государств за спорную территорию. «Оршанская пропаганда» так и не настроила Европу против Москвы: Европе было глубоко наплевать и на Смоленск, и на всю «Тартарию» к востоку от него.
В Речи Посполитой, союзном государстве Польши и Великого княжества Литовского, южные русские земли, будущая Украина, оказались в составе Королевства Польского. Православное население Руси жестоко притеснялось поляками-католиками, которые называли православное крестьянство коротко и ясно — быдло, то есть попросту говоря, — скот, скотина. С 1600 по 1640 год на Украине вспыхнуло до ста восстаний со стороны православного населения. С 1648 года отдельные очаги восстания сливаются в единый пожар под руководством Богдана Хмельницкого.
Не будем изображать этого сложного человека как народного заступника и сторонника единого русского государства. С Польшей он начал войну в основном из-за денег и личных обид: худородных Хмельницких затирали богатые магнаты, князья Вишневецкие. Доходило до частной войны: до нападений вооруженных отрядов на имения враждовавших семей. Во время одного из таких нападений враги не только сожгли и разграбили имение Богдана Хмельницкого, но и запороли насмерть его 10-летнего сына.
История дичайшая, конечно, и ничего кроме жалости к несчастному ребенку испытывать невозможно. Но история очень в духе тех времен. И в духе нравов феодальной вольницы, воевавшей друг с другом отчаянно и жестоко.
По-мужски совершенно понятно стремление Хмельницкого отомстить и расправиться с врагами. Вот, кстати, кто уж отомстил за поруганную честь семьи, так отомстил!
Богдан воспользовался тем, что польская корона не всех желавших казаков включала в так называемые «реестры». Реестровые казаки считались служащими «польской короны» и получали от государства вооружение и жалование. Не включенные в списки, естественно, хотели туда непременно попасть… Война казаков с Польшей первоначально вспыхнула именно для того, чтобы включить в реестр как можно больше казаков. По современным понятиям складывалась довольно забавная ситуация: военнослужащие, не поставленные на воинский учет и лишенные «пенсии», объявляют войну государству, при этом их главное требование — возьмите нас на службу в армию!
Еще появились на волне военных успехов и личные амбиции Богдана: он захотел основать свое государство — то ли Княжество Русское в составе Речи Посполитой, то ли независимое от всех Герцогство Чигиринское. Но начиналась эта война именно с личцой одержимости Хмельницкого, его личных обид на правящих в Польше магнатов, особливо на клан Вишневецких. Не могу не удержаться от констатации очевидного факта.
В общем, и к народу Богдан относился с таким же отвращением, как польская шляхта: после сражения под Берестечком (1651 г.) могилы казаков вырыли отдельно от могил крестьян-ополченцев, ведь казаки считали себя более высокородными, не быдлом и не хотели лежать вместе со «скотиной».
Не в силах один воевать с Польшей, Богдан Хмельницкий заключил союз с Крымским ханом. Разумеется, из всякой междоусобной войны славян друг с другом крымчаки и так извлекали бы свою пользу: набегами, похищениями людей, грабежами, угоном скота. Но тут было другое: повстанец, русский православный человек, вступил с «поганым» Крымским ханом в СОЮЗ. И с тех пор все сражения, которые выиграл Богдан Хмельницкий, он выигрывал только и исключительно с помощью своих союзников-татар. Стоило этим сомнительным «союзничкам» в очередной раз изменить, и Богдан тут же проигрывал сражение польским войскам.
Наконец, Хмельницкий понял, что победить Польшу не сможет. Он обратился к Москве… Изъявил желание «привести Украину под державную руку Царя Московского». Наши долго сомневались, тянули, топтались, но все же втянулись в войну. Сразу определим, что в те времена никто понятия не имел о таком народе — украинцы. По представлениям и Европы, и Руси, в Московии, и в Речи Посполитой, и в австрийских владениях Габсбургов, в Карпатах, жили русские — люди одного народа.
В октябре 1653 года Земской собор после длительного обсуждения и колебаний согласился считать русских-русинов Речи Посполитой подданными Москвы и выступить на их защиту вооруженной рукой. В январе 1654 года в Переяславле совет- рада провозгласил «вечный союз» между Украиной и Великороссией.
Новыми подданными царя стали 700 тысяч человек. Это число обладает редкой в истории достоверностью. Присяга была принесена «всем русским народом Малой Руси», 127 тысячами мужчин. С домочадцами — как раз 700 тысяч. Между прочим, участники Земского собора понимали, что теперь неизбежно будет война с Польшей, а воевать и оплачивать военные расходы придется им самим (в Москве были собраны и представители купечества). Так и получилось.
Неоднократно обращался от имени Малороссии (Украины) к Алексею Романову с просьбой «принять ее в состав Российского государства». За что современными украинскими историками считается «предателем национальных интересов».
Украинская война 1654–1667 годов велась между Московией и Речью Посполитой за территорию Украины. В ходе этой войны Богдан Хмельницкий много раз обманывал своих московских союзников, наводил на них татар, разрывал союз, а уж врал постоянно. Русские войска при том упорно воевали с крымскими татарами, не в силах считать их «своими» даже на время.
В итоге татары обратились к своим стародавним союзникам — к Турции. Турки готовы были защищать татар-мусульман, а к тому же кровавая круговерть на Украине вызывала и у турков соблазн отхватить себе что-нибудь, например, всю Украину.
На войну Московии с Речью Посполитой Европе было глубоко наплевать. Так, захудалая война на краю цивилизованного мира. А вот Турция — это враг всей христианской цивилизации. Турция угрожала не одной Речи Посполитой и Московии, но и немецким землям по Дунаю и в Богемии. Мгновенно возникла коалиция Московии с Австрией, Пруссией и Речью Посполитой против «общего врага» — Турции.
До 1676 года «оршанская пропаганда» мало кого волновала, потому что никому не было дела до славянских разборок из-за какого-то Смоленска. В конце XVII века Московия понадобилась Европе еще и как ценный союзник.
Турецкая (Оттоманская) империя угрожает Европе. В планы турок входит захватить Польшу, Германию, земли Австрийской империи, в том числе Чехию, Словакию и Венгрию, а также Россию.
Часть этой турецкой агрессии — жестокая, кровопролитная война России с Оттоманской империей в 1676–1681 годах. В ней наша армия оказывается вполне в состоянии бить турецкую.
В конце июля 1677 года стотысячная армия Ибрагим-паши выступила к Чигирину, — город этот оказался политическим и военно-стратегическим центром всей Южной Украины. 3 августа к его стенам подошли турки и союзная армия татар, которая составляла 40 тысяч остро отточенных сабель.
Чигирин отбил несколько штурмов, его защитники даже устраивали диверсионные вылазки в турецкий лагерь. А подошедшая русско-украинская армия под командованием генерала Григория Григорьевича Ромодановского[161] и гетмана Са-гайдачного в генеральном сражении наголову разбила турок. Поражение Ибрагим-паши было без преувеличения позорным, катастрофическим, потеря армии — полнейшей. Татарам было проще — они унеслись в степь, легко оторвавшись от преследования.
Но вскоре турецкая армия визиря султана Кара-Мустафы опять стояла под Чигирином и приступила к осадным работам.
В итоге разыгралась грандиозная битва, в которой армии то сходились друг с другом, то отдалялись. Был момент, когда Ромодановский, по мнению других воевод, упустил время (буквально несколько часов) для полного окружения турецкой армии. В конце концов, русская армия покинула дымящиеся развалины Чигирина и отступила. Но у турецкой армии уже не было сил воспользоваться возможной победой. Турки какое-то время шли следом, но, что характерно, даже не пытались атаковать. Ведь армия Московии вовсе не бежит, она не разгромлена!
Наши отходят, поле боя осталось за османами. Но русские отходят в полном порядке, с барабанным боем и под знаменами, при появлении неприятеля тут же разворачивают пушки.
И турки не только не нападают больше на армию Г. Г. Ромодановского. После Чигирина они вообще ни разу не напали на Московию! Если даже Чигирин — это поражение, то поражение не в большей степени, чем Бородино. Из-под Бородина русские войска тоже ушли, открыв Наполеону путь к Москве.
На этом турецкая агрессия не закончилась: в 1683 году турецкое нашествие затопило Центральную Европу — Венгрию, земли Австрийской империи Габсбургов.
Получается, Оттоманская империя еще не истощила своих сил, еще готова была воевать, но вот с Московией воевать уже не хотела и повернула на Запад, двинулась на Европу, на Австрийскую империю и Польшу.
Поляки до сих пор гордятся, и справедливо, тем, что Ян Собесский в 1683 году под Веной разгромил турецкие армии, остановил грандиозное по масштабу, грозившее неисчислимыми бедствиями мусульманское нашествие.
Но интересное дело! И «Чигиринские походы» 1677 — 1678 годов в Европе помнят лучше, чем в России. Подозреваю, что проблема в том, что московиты формально проиграли. Чигиринские походы — важный эпизод войн, которые вели с Оттоманской империей все державы Европы: Речь Посполитая, Австрийская империя, княжества Германии. Христианский мир сплачивался против общего и грозного врага. Россия вместе со всей Европой.
И поэтому никто опять не считает Россию агрессором и никто ее не обвиняет в стремлении разгромить Турцию, захватить Крым и отвоевать Причерноморье. С точки зрения Европы, это были глубоко разумные и в высшей степени закономерные желания. Ведь Турция была цивилизационным врагом, форпостом мусульманского мира, и борьба с ней любых христианских государств только одобрялась.
Крым совершенно очевидно стал оплотом работорговцев. До сих пор неизвестно, сколько людей, гонимых шайками людокрадов, прошло через Перекопский перешеек. Историки говорят и о 500 тысячах, и о 5 миллионах человек. Точную цифру уже никто никогда не назовет.
Причерноморье пустовало, потому что никто не мог населить его из-за постоянных набегов крымских татар.
Московия была ничуть не агрессивнее других держав Европы и сама являлась как бы жертвой турецко-татарской агрессии. Это видели и признавали все, включая тех европейцев, которым казались смешны обычаи и традиции Московии.
Новые шаги нового мифа
Новое обвинение московитов в агрессивности, на этот раз уже подхваченное всей Европой, возникло во время Северной войны Петра Первого 1700–1721 годов. Суть его очень наглядно констатирована Игнатием Гвариентом, бывшим послом Австрии в России, опубликовавшим «Записки секретаря посольства Иоганна Георга Корба».[162] Опубликовал так ловко, что долгое время думали: это собственная книга посла. Ведь называлась она «Дневник путешествия в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к царю и великому князю Петру Алексеевичу в 1698 г., веденный секретарем посольства Иоганном Георгом Корбом». То есть действительным автором книги был секретарь Корб, но мнимое соавторство самого посла видимо повышало степень доверия к этому произведению.
Корб первым из иностранных авторов подробно описал Россию при Петре I. В бытность свою при московском дворе, Корб не раз встречался с приближенными Софьи и Петра: Л. К. Нарышкиным, Б. А. Голицыным, Е. И. Украинцевым, А. Д. Меншиковым и другими, не раз он видел царя и пировал с ним за одним столом. В числе информаторов Корба был и знаменитый генерал П. И. Гордон.
Наблюдения очевидца, отразившие личность молодого царя, быт и нравы московского двора, ход реформ и их восприятие в русском обществе, имеют большое значение. Ему довелось быть свидетелем одного из самых драматических событий петровского царствования — стрелецкого восстания 1698 г. Исключительно ценно для историков описание Корбом страшного «стрелецкого розыска»; оно находит детальное подтверждение в русских источниках.
Вместе с тем, запискам Корба свойственны те же черты, которые отличают большинство иностранных сочинений о России. В его сочинение вкрались многочисленные ошибки из-за незнания им языка и истории России, а также в связи с тем, что в качестве источников он пользовался исключительно устными сообщениями.
К тому же Корбу изначально было свойственно довольно пренебрежительное отношение к русским. Самим Петром Корб восхищается; его привлекает стремление российского государя к западноевропейской культуре. Но он слабо верит в успех преобразовательной политики царя, чьи подданные — сущие варвары. Например, почему Петр начал Северную войну? Потому что он — жадный до завоеваний варвар, как и все русские. Дай им волю, они всю Европу захватят.
Книга Корба быстро приобрела большую известность. Ее перевели на английский, французский и немецкий языки. Российские власти отреагировали на ее выход крайне негативно. Резидент в Вене князь П. А. Голицын, считая автором книги самого посла И. X. Гвариента, не хотел пускать его в Россию. Голицын писал главе Посольского приказа Ф. А. Головину (август 1701 г.): «Цесарь хочет послать в Москву посольство, чего добивается Гвариент, бывший пред тем посланником в Москве; он выдал книгу о состоянии и порядках Московского государства. Не изволишь ли, чтобы его к нам не присылали: истинно, как я слышал, такова поганца и ругателя на Московское государство не бывало; с приезду его сюда, нас учинили барбарами и не ставят ни во что…»
Гвариент пытался оправдаться и писал Ф. А. Головину (24.12.1701): «Молю не винить меня в чужом деле. Я ни словом, ни делом в том не участвовал. Это сочинение секретаря моего, которому нельзя было возбранить… что-либо напечатать, потому что он не здешней стороны, а из другой области…»[163]
Тем не менее петровские дипломаты настояли на отстранении Гвариента от назначения послом в Россию. К тому же они добились запрещения книги и уничтожения нераспроданной части тиража, что сделало ее библиографической редкостью. И, естественно, сразу повысило интерес к ней в Европе.
Столь болезненная реакция российской дипломатии была вызвана тем, что появление книги Корба совпало с разгромом русских войск Карлом XII под Нарвой. Это поражение само по себе существенно подорвало международный престиж России. А тут еще и обвинение в агрессии. Отметим: никакой связи книга Корба с «оршанской пропагандой» не имела. Обвинение в агрессивности и стремлении присвоить чужие земли вспыхнуло и погасло без следа. Никакого непосредственного продолжения книга Корба не получила.
Такого рода обвинения не вызвало и присоединение к Российской империи Северной Персии в 1722–1723 годах в ходе Персидского похода Петра I.
Миф об агрессивности России не использовался даже во время и после Семилетней войны 1756–1763 годов. А ведь какая была возможность…
Семилетняя война
Вроде, в Семилетней войне можно было легко обвинить Россию в стремлении к территориальным захватам: она воевала не на своей территории и вполне реально могла сделать большие территориальные приобретения. Могла легко «отхватить» и половину Пруссии, вместе с Берлином.
Семилетняя война «выросла» из войн Англии и Франции за колонии. Предтечей этой войны стали вооруженные столкновения французов и англичан в Канаде в 1754–1756 годах. Военные действия в самой Европе для англичан и французов были важны в основном для того, чтобы обезопасить свой тыл. А то ведь главные воюющие страны очень уж близки друг к другу. Кто мешает Франции высадить в Англии десант? Или наоборот?
После «славной революции» 1688 года в Британию призвали на трон герцога Ганновера. Ганновер стал землей на континенте, очень важной для Британии. «Пришлось» ей вступить в союз с Пруссией, чтобы Пруссия стерегла драгоценный Ганновер, прародину британских королей.
Франция хотела захватить Ганновер, Австрия — вернуть захваченную Пруссией Силезию. Естественно, они стали союзниками. Швеция хотела занять Померанию — это еще один союзник Франции и Австрии.
Планам Пруссии позавидовал бы и Наполеон. Опираясь на союз с Англией, Пруссия хотела завоевать Саксонию, а саксонскому королю отдать Богемию (Чехию), которую тоже предстояло еще завоевать. Кроме того, Пруссия хотела присоединить к себе герцогство Курляндское, округлить свою территорию за счет польского Поморья, а всю остальную Польшу сделать своим вассалом.
Российская империя хотела сама присоединить герцогство Курляндское и сделать своим вассалом Польшу. Я столь подробно останавливаюсь на этих малозначительных и полузабытых фактах, чтобы еще раз подчеркнуть: это была, в общем, типичная общеевропейская свара, где сталкиваются агрессивнейшие амбиции… по существу всех участников.
Не нужно быть великим дипломатом, чтобы понять, что Фридрих II — очень слабый политик. Он неправильно оценивал потенциал многих государств, в том числе и России, ошибался в выборе союзников, преувеличивал собственные возможности.
В апреле 1757 года Фридрих оставил 30-тысячный корпус генерала Левальда в Восточной Пруссии как заслон от русских, а сам с основными силами пошел воевать в Богемии с австрийцами, стремясь разбить их до подхода союзников. Но не успел, и союзники — французы, австрийцы и шведы — насели на него несколькими армиями, принудили отступать.
На фоне этих событий 70-тысячная русская армия вторгается в Восточную Пруссию. Наши берут Мемель, затем громят пруссаков при Гросс-Егерсдорфе.
В сущности, Пруссия уже проиграла войну, Герцогство Курляндия и Восточная Пруссия остаются за Россией. Капитуляция и расчленение Пруссии на несколько частей не состоялось только в силу особенностей русской политики.
Не состоялись потому, что Российская империя внезапно… вышла из войны. Удивительная фортуна для немцев: при выходе из церкви падает без сознания Елизавета Петровна. Она так и лежит около двух часов — ее боятся трогать, потому что медицина того времени запрещает трогать людей, когда у них «удар».
После смерти Елизаветы Петровны престол должен перейти к ее племяннику, Карлу Петеру Ульриху, крещенному в православие как Петр Федорович. Петр Федорович, будущий Петр III, — фанатичнейший поклонник Фридриха Прусского. Все знают, что едва он взойдет на престол, тут же быть союзу с Пруссией.
Елизавета лежит на земле… Надо заметить, что в XVIII веке с коммуникациями было несколько сложнее, чем сегодня: ни мобильного телефона, ни банального телеграфа для связи с войсками. Поэтому в действующую армию немедленно скачет гонец и везет весть о возможной смерти Елизаветы. Едва получив это известие, главнокомандующий армией, действующей в Восточной Пруссии, Степан Федорович Апраксин, тут же поворачивает назад, к Петербургу.
Историки до сих пор гадают, кто был Апраксин: изменник? Придворный трус, боявшийся немилости императора больше, чем проиграть войну? Или он участник большого заговора против Петра III?
Екатерина была вынуждена максимально дискредетировать своего мужа в глазах потомков. Как иначе она могла объяснить свое появление на троне?
Некоторые историки считают, что заговор был во главе с самим канцлером Бестужевым. В случае смерти императрицы заговорщики не хотят отдавать престол Петру Федоровичу, в их планах — провозгласить императором малолетнего Павла Петровича (он родился в 1754 г.). Екатерина — регентша, канцлер Бестужев — фактически диктатор. Апраксин ведет войска в Петербург, где в случае гражданской войны они окажутся необходимы. Так это было бы или не так, установить трудно, потому что царица Елизавета с земли вскоре встала.
Елизавета оправилась. Апраксин умер во время допросов «с пристрастием», устроенных ему Тайной канцелярией. Канцлер Бестужев по свидетельству нескольких человек, долгий вечер сжигал в камине какие-то документы (можно догадываться, какие).[164]
Но история уже изменилась. Не будь этого внезапного прекращения войны, Семилетняя война сделалась бы двухлетней и окончилась бы уже весной 1758 года. А у России оставалась бы как минимум вся Восточная Пруссия.
Однако война продолжилась, армия нового главнокомандующего Виллима Виллимовича Фермора 11 января 1758 года вошла в Кёнигсберг. Пруссаки во всей Восточной Пруссии присягнули на верность императрице Елизавете. До окончания Семилетней войны, вернее, до нелепейшего выхода из нее Российской империи в 1762 году Восточная Пруссия четыре года входила в состав Российской империи. Пруссаки платили налоги, вели себя совершенно лояльно к «кайзерин Елизавет» и Российской империи. Они совершенно не собирались выходить из ее состава, как только окончится война.
Вообще же война затягивалась. Только летом 1759 года новый русский главнокомандующий П. С. Салтыков начал наступление на Одер, разбил корпус генерала К. Н. Веделя при Пальциге и занял Франкфурт-на-Одере, угрожая непосредственно Берлину.
Наконец, 11 августа Фридрих потерпел еще одно и совершенно полное поражение при Кунерсдорфе. Русская армия отбила все атаки немецкой конницы, а потом перешла в контратаку и нанесла пруссакам сокрушительное поражение. 48 тысяч человек привел на поле Кунерсдорфа Фридрих; 19 тысяч из них так и остались навсегда на этом поле. Множество солдат, как всегда бывало при поражениях прусской армии, разбежалось. Союзники захватили 172 из 248 орудий, привезенных прусской армией под Кунерсдорф. Всего 3 тысячи солдат осталось в бегущей прусской армии, и путь на Берлин был открыт…
Детали этой удивительной битвы, выигранной не столько благодаря таланту или активности русского командования, сколько на энтузиазме, самостоятельности и отважном напоре русского офицерства, по сути взявшего на себя инициативу и вне общего плана сражения обратившего дотоле «непобедимого» Фридриха в паническое бегство, — все это ярко живописуется в замечательном фильме «Виват, гардемарины!»
Собственно, по фильму, именно четверка гардемаринов, несмотря на вялое и бестолковое руководство войсками Салтыковым, и выиграла для России эту решающую битву, организовав феерическую конную атаку на командный пункт прусской армии.
Но на этот раз завершить войну решительным ударом помешали союзники австрийцы: Австрия боялась «чрезмерного» усиления Российской империи. Не только ее армия прекратила наступление, но и ее генералы сделали все, что в их силах, чтобы задержать движение русских войск.
Отметим, что мощи России всерьез испугались не враги, а союзники. Война опять затягивалась, на этот раз вовсе не по вине России.
В этом окончательном периоде войны России принадлежит исключительный успех: в конце сентября 1761 года русские войска взяли Берлин. Оккупация длилась всего две недели, но это ведь была оккупация не чего-нибудь, а столицы вражеского государства![165]
Причем немцы и там встречали русскую армию настороженно, но не как страшных врагов. В Пруссии было много сторонников того, чтобы уйти под Российскую империю, — Фридрих с его культом армии и вечными войнами всем изрядно надоел, а тут появилась возможность оказаться в большой и стабильной империи, зажить спокойнее и приятнее.
К концу 1761 года у обескровленной Пруссии уже не было сил продолжать войну. Спорить можно было только о том, каковы будут условия капитуляции и останется ли вообще на карте такое государство — Пруссия?
Но тут опять сказались внутренние события в России: 25 декабря 1761 года все-таки умерла Елизавета Петровна. Давно сослан канцлер Бестужев и прочие заговорщики рангом поменьше. Увы, ничто и никто не мешает германофилу Петру Федоровичу взять власть. Первое, что делает новый император, — прекращает военные действия, и более того — возвращает Фридриху все захваченные прусские территории (включая Восточную Пруссию).
Далее совсем грустно — он придает армии Фридриха корпус генерала 3. Г. Чернышова. Мало того, что купленная русской кровью победа не дала никаких результатов, так еще генерал, бравший Берлин, теперь помогал пруссакам «очищать» Силезию и Саксонию от вчерашних союзников-австрийцев.
24 апреля 1762 года Петр III даже официально заключил с Фридрихом союзный договор, окончательно спасая уже погубленную Пруссию.
Пройдет чуть больше месяца, Екатерина II свергнет Петра III и сама сядет на престол. Одним из первых ее поступков будет разрыв союзного договора с Фридрихом. Но дело даже не в этом жалком договоре, — ему исходно была суждена убогая судьба. Дело в том, что российский император Петр III фактически спас Пруссию от полного разгрома. Петр III — «агент влияния», как бы сказали сегодня профессионалы из контрразведки. Добровольный диверсант, шпион на общественных началах.
В который раз события во всей Европе зависели от внутренней российской политики.
Одно это могло бы породить поток обвинений по отношению к России и русским… в чем угодно.
Россия, воюя в самом центре Европы, показала свою способность громить сильнейшие европейские армии и перекраивать карту Европы.
Всем очевидно, что Россия сыграла главную роль в разгроме Фридриха. Ее уже боятся. Ее уже пытаются остановить. Жители Восточной Пруссии (этнические немцы на 90 %) присягнули на верность Елизавете Петровне — то есть Восточная Пруссия согласилась войти в состав Российской империи. Продли Господь еще на пару лет дни Елизаветы Петровны, и не только Восточная Пруссия, но и Западная, с Берлином, могла бы войти в состав Российской империи. Или стать ее вассальным государством.
И тем более странно, что никаких воплей о «русской угрозе» пока нет. Наверное потому, что в войне участвовали все, и попытки приобрести новые земли тоже делали все.
В общем, объявить Россию большим агрессором, чем другие государства, было сложно. И не угрожала она никому, кроме общего врага. Ну, вот, пока и не объявили.
Полузабытая слава
Увы, еще раз вынужден подчеркнуть: не умеем мы помнить своей славы. Семилетняя война почти забыта, даже профессиональные историки плохо помнят, что это за событие. Если бы не упомянутый выше фильм «Виват, гардемарины!», большинство россиян и вообще не имели бы о ней никакого представления. Так, несколько фраз в учебниках по истории за 9-й класс и только.
А ведь это война очень славная для России.
Во-первых, в этой войне Россия впервые участвовала в европейской политике на равных, как одна из великих держав. Некоторые историки даже считают, что именно в ходе этой войны мы впервые стали субъектом большой европейской политики. Политика велась агрессивными, жестокими средствами. Но это, увы, в духе того времени. Россия ничем не была хуже других, даже выигрывала в чем-то: не зря же немцы в Восточной Пруссии хотели войти в состав Российской империи. А вот жители Померании входить в состав Швеции никак не просились, и жители Ганновера были в ужасе от французской оккупации.
Во-вторых, европейские державы в этой войне были большими агрессорами, чем мы. И вели они себя намного эгоистичнее. В ходе Семилетней войны у русских сложилось довольно пренебрежительное отношение к европейцам, в том числе и к союзникам. Французов стали называть «лягушатниками» не во время нашествия Наполеона на Россию, а как раз в эту эпоху.
Что же до союзников Пруссии — британцев, то именно тогда появилась одна солдатская песня. Она грубая, но привести ее стоит. Речь в ней идет о герцоге Мальборо, предке Уинстона Черчилля, одном из командующих британской армией.
Мальбрух в поход собрался,
Нажравшись кислых щей.
В походе обосрался
И помер в тот же день.
Четыре генерала
Портки его несли,
А двадцать два капрала
Говно из них трясли.
Его похоронили,
Где рядом был сортир,
А сверху положили
Обосранный мундир.
Жена его сидела
На траурном горшке
И жалобно пердела
С бумажкою в руке.
Дальше следуют еще 5 куплетов, для печати совершенно непригодных.
В общем, на русских произвели сильное впечатление трусливость британских войск и непоследовательность их командования.
В-третьих, русские войска в ходе Семилетней войны не раз покрыли себя неувядаемой славой. Ведь именно мы наголову разбили «непобедимого» Фридриха Прусского.
Действительно ли русские наступали вопреки приказам робкого начальства, как это показано в фильме «Виват, гардемарины!», — не уверен… История о таком эпизоде умалчивает.
Но история много чего сообщает не менее важного.
При Гросс-Егерсдорфе один из немецких военачальников писал, что даже смертельно раненные русские оставались в строю, и в свой последний час целовали стволы своих ружей: прощались с жизнью и с оружием. Солдаты Фридриха вели себя иначе… Именно тогда потрясенный стойкостью русской пехоты Фридрих Великий (а он-то уж знал толк в военном деле!) произнес фразу, которую мы, к сожалению, не помним, а ведь ее[166] бы надо на красном кумаче написать и в каждую воинскую часть России: «Русского солдата мало убить. Его надо еще и повалить!»
Ну и в целом, результаты военных действий: Фридриха разбили — это факт! Завоевали часть вражеской территории — факт! Сыграли в общеевропейской войне самую решающую роль — тоже факт!
Сколько оснований горделиво расправить плечи, осознать себя наследниками великих воинов и славных побед! Немцы поставили Фридриху Прусскому памятник и запомнили его как великого полководца (постоянно битого русскими войсками!). А мы как будто и не гордимся Куненсдорфом и Гросс-Егерсдорфом… Да и слова самого Фридриха о русском солдате — величайшую оценку соперника, врага, воина-профессионала — тоже не помним. Стыдно!
Разделы Польши
Даже разделы Польши не стали временем рождения мифа.
Итак, Московия была одной из маловажных стран на окраине цивилизованного мира. Российская империя самостоятельно стала одной из европейских империй. Она совершила то, на что Московия вообще была не способна: победила своего извечного соперника — Речь Посполитую.
Российская империя в 1770-е годы оказывается настолько сильнее Речи Посполитой, что начала делить ее вместе с двумя самыми сильными государствами германского мира — Австрийской империей и Пруссией.
Сначала Россия вообще-то пыталась отвергнуть планы Пруссии о разделе Польши, хотя и не из благородных побуждений. Она хотела бы держать ее в своей и только своей сфере влияния, ни с кем не делиться.
Для того Екатерина II в 1764 году и посадила на престол Речи Посполитой своего любовника, т. е. простите, «фаворита», как принято говорить о коронованных особах, Станислава Понятовского. Был такой расчет — постепенно создать зависимое от Российской империи польское государство во главе со «своим» королем, но идущее «в фарватере» русской политики.
Шла очередная Русско-турецкая война 1768–1774 годов. Она оказалась затяжной и оттягивала на себя большие русские военные силы. Пруссия активно предлагала разделить «бесперспективное» государство — Речь Посполитую. Притом существовала реальная угроза военного союза Пруссии с Австрией против России, если Российская империя откажется открывать второй фронт. Война с Австрией и Пруссией была уж очень не нужна в тот момент России, поэтому желание срочно улучшить отношения с двумя немецкими государствами и заставило Российскую империю пойти на «мирное соглашение» с ними… За счет Польши. То есть, подчеркну, по российскому плану Польша должна была оставаться единым, крупным европейским государством. При этом в перспективе речь могла идти о некой «унии» с Российской империей, правда, в роли, конечно, «младшего брата и союзника». Но, как говорится, международная обстановка этим планам не способствовала. Для плана «мягкого кооптирования» Речи Посполитой в союз с Россией нужны были мир и стабильность. Стабильности тогда в Европе, как обычно, не хватало.
В 1772 году в Петербурге три державы заключили конвенцию о частичном разделе Речи Посполитой, и войска каждой из них заняли «свои» территории. Свои зоны оккупации, если называть вещи своими именами. В 1773 году польский сейм легитимно признал частичный раздел страны (а интересно, куда бы он делся?).
С перепугу поляки, наконец, стали укреплять уже почти совсем загубленное ими государство. Конституция 1781 года отменяла положения «шляхетской» Радомской конституции, которой присягнул король. Казалось, Польша вскоре изменится до неузнаваемости. Но не тут-то было!
Напомним, согласно Радомской конституции 1505 года, шляхтич имеет право на конфедерацию, то есть на объединение с другими шляхтичами, на создание своего рода частного государства. Шляхтич имеет право на рокош — официальный бунт против короля и правительства! Европейская история нового времени не знает более прецедентов столь нелепой, доведенной до полного абсурда дворянской «самостоятельности». Яркий пример того, как интересы одной личности, доведенные до абсурда,[167] противопоставленные интересам общего, целого, ведут к развалу страны и трагедии ее народа. При том, отмечу, в действительности, речь, конечно, не шла об интересах и свободах мелкого и среднего дворянства. Шла перманентная борьба за «власть и бюджет» между крутыми магнатами, которые и использовали положения Радомской конституции, чтобы не допустить усиления какого-либо одного клана, «дорвавшегося» временно до управления страной. Именно им не нужна была сильная королевская власть. Именно магнаты и выступали наиболее ярыми защитниками своих «природных прав и свобод». Так они и порешили, что по-прежнему никто не смеет покуситься на эти священные права!
Трое польских магнатов собрались в местечке Тарговцы, под Уманью, и провозгласили Акт конфедерации. Их имена прекрасно известны в современной Польше и вызывают скрежет зубов у поляков. Это — К. Брпаницкий, С. Жевуский, Ф. Щенсный-Потоцкий. Три изменника. Говорят, в общем, этот Акт собственноручно редактировала Екатерина II, а в 1792 году, прямо в день провозглашения Акта Тарговицкой конфедерации, войска Российской империи пересекли границу Речи Посполитой. Вскоре и Пруссия начала «встречную» интервенцию.
Фактически в Польше шла гражданская война, и страны-оккупанты поддерживали одну из сторон.
Речь Посполитая была быстро оккупирована и вскоре Австрия, Пруссия и Российская империя в Петербурге подписали Конвенцию о втором разделе Речи Посполитой.
Зимой 1793–1794 годов было спокойно. А в марте грянуло знаменитое Польское восстание 1794 года под руководством легендарного Тадеуша Костюшко.
Польское восстание началось под лозунгами национальной единой Польши, воссоединения земель, отторгнутых Российской империей, Австрией и Пруссией, заодно, правда, хотели «назад» все земли Украины и Белоруссии.
24 марта 1794 года в Кракове Тадеуш Костюшко провозгласил Акт восстания и произнес текст присяги как диктатор. Он был объявлен главнокомандующим национальными вооруженными силами.
Опомнившись от первых локальных поражений, Пруссия и Россия бросили в бой свои регулярные силы. Суворовские чудо-богатыри делали переходы по бездорожью по 40–60 верст в день. С полной выкладкой и амуницией, весившей до полутора пудов на человека, то есть до 24 килограммов. Шли с пением бравых песен в блестящие лобовые атаки на супостатов, ослушавшихся матушку-царицу. Артиллерия, даже конница часто отставали от пехоты. Против такой армии были бессильны повстанцы Костюшко.
К сентябрю, как писал в рапортах Суворов, «очищены от бунтовщиков» вся Литва и вся Галиция. Полыхают западно- украинские и белорусские земли. 10 октября, спустя полгода после начала восстания, тяжело ранен и взят в плен Тадеуш Костюшко.
10 ноября столица Польши Варшава капитулировала и бунт на этом закончился.
В результате восстания поляков под руководством национального героя Польши Тадеуша Костюшко к России дополнительно отошли: Западная Белоруссия и Западная Украина, Литва, Курляндия, латышские земли. Это, правда, не совсем входило в первоначальные планы польского диктатора.
По условиям Третьего раздела Польши 1795 года, к Российской империи отошли все земли, населенные русскими, то есть те, которые называются сегодня Западной Белоруссией и Западной Украиной. Отошла Литва с Вильно, Тракаем и Шауляем. Отошла Курляндия, латышские земли.
Австрия получила Волынско-Галицкие земли с Львовом и Галичем, великопольские земли с Краковом, историческим сердцем страны, которыми и владела до 1918 года, до развала Австро-Венгерской империи.
Пруссия взяла себе весь запад и север этнической Польши. 26 января 1797 года Екатерина II утвердила раздел Польши и ликвидацию польской государственности, упразднение польского гражданства, упоминания Польши в дворянских титулах.
Вроде бы, вот она — полная возможность обвинить Россию во всех мыслимых и немыслимых грехах. Но нет, не получится. Слишком уж замараны все. Поведение Австрии и Пруссии — поведение точно таких же захватчиков. Если Россия — агрессор, то они кто?
А может, не стоило уступать бесконечным просьбам пана Хмельницкого?
В немецких газетах, правда, писалось, что русские — жестокие варвары, но с определенным акцентом, мол, что полякам в их владениях «намного хуже, чем в немецких». Историй о том, что русские спят и видят, как бы захватить всю Европу, еще не было.
Глава 3
Мифология Наполеона Бонапарта
Карл XII, Гитлер и Наполеон смотрят парад на Красной площади.
— Мне бы такие ракеты, — говорит Гитлер, — я бы дал русским под Сталинградом!
— Мне бы такие танки, — говорит Карл, — я бы показал Петру под Полтавой!
— А мне бы газету «Правда», — говорит Наполеон, — никто бы в Европе и не узнал, что я бежал из России.
Политическая демагогия Наполеона
Сомнительная честь выпестовать, сформировать и выплеснуть на страницы книг и газет миф о русской агрессивности принадлежит Наполеону Бонапарту. Как ни пытался этот человек стоять выше всех и поступать исключительно с позиции силы, и он нуждался хоть в каком-то оправдании своих действий. Воевать с самыми обычными государствами, побеждать их и присоединять к своей империи — это одно. Останавливать агрессора и восстанавливать справедливость, согласитесь, — нечто совершенно иное. Значительно приятнее, и, главное, благородно в глазах потомков.
Похоже, действовал и глубоко скрытый комплекс неполноценности: провозгласив себя императором, короновавшись из рук Папы Римского и даже женившись на дочери Австрийского императора, Наполеон Бонапарт прекрасно знал, что по праву рождения (т. е. «по праву» вообще) никак не принадлежит к числу венценосных особ. Другие короли, цари и императоры — царственного происхождения и сидят на тронах легитимно. А он — худородный дворянин с провинциальной Корсики, и его власти требуются объяснения и оправдания, в которых власть других властных особ априори не нуждается.
Бонапарту изначально повезло с «пиаром»: его завоевательные действия прямо продолжали революционные войны 1792–1796 годов. В представлении большинства французов Бонапарт по-прежнему нес народам Европы освобождение и более справедливый общественный строй. А что сами народы Европы могли думать иначе, во внимание не принималось.
Не зря же в обозе Наполеона по России до самой Москвы везли два изваяния: белокаменные скульптуры Наполеона в тоге и в лавровом венке. Наполеон изображался со свитком законов в руке, властителем строгим, но справедливым. Этаким цезарем? Августом XIX века. Хотя отменить крепостное вправо и ввести в России Кодекс Наполеона Бонапарт так и не рискнул. Но идея не просто войны, а войны за «справедливость» просматривается.
Естественно, сопротивляться введению справедливости могут только очень порочные люди, агрессоры, которые тоже хотят завоевать Европу, но совсем с другой целью: принести в нее свою авторитарность, жестокость и нищету.
А. Гро «Наполеон во время боя на Аркольском мосту (1796 г.)».
Не только величайший правитель, но и величайший мифотворец во французской истории. Этот стройный высокий длинноволосый юноша — тоже, кстати, миф.
Бонапарт гораздо раньше и в гораздо большей степени, чем многие титулованные монархи постиг значение агитации и пропаганды. Лишь только он принял командование Армией Италии, он сразу издал знаменитую прокламацию от 26 марта 1796 года. В частности в ней говорилось:
«Солдаты! У вас нет ни сапог, ни мундиров, ни рубах. Вам не хватает хлеба, а наши склады пусты. Тем временем у врага все имеется в изобилии. От вас лишь зависит, чтобы всё добыть. Вы хотите и можете это сделать. Итак, вперед!»
Пока Наполеон еще не Император, а скромный генерал Директории. В этой роли он регулярно посылал членам Директории бюллетени — краткие справки о боях и походах.
7 октября 1796 года вышел первый бюллетень в виде печатной листовки: уже не для членов правительства, а для народа. Бюллетень был украшен профилем Бонапарта, увенчанного лавровым венком и императорским орлом, держащим в когтях гром и пучок дикторских розог. Весь бюллетень состоял всего лишь из одиннадцати строк. Он вкратце описывал переправу через Рейн, окружение австрийских войск, названия взятых городов. Простая форма и короткий текст с картинками помогали понять солдатам, в каких славных исторических событиях они только что участвовали. А обыватели видели, какие великие дела совершает армия под командованием Наполеона.
И эту, и все последующие прокламации, разумеется, широко распространяли среди солдат. Бонапарт быстро понял, насколько важна поддержка всего французского народа. Поэтому он предпринял все усилия для того, чтобы прокламации распространялись и среди гражданского населения. Он добивался этого посредством публикаций газет, плакатов и листовок, передаваемых из рук в руки.
Первоначально Наполеон хотел издавать бюллетени регулярно, каждые восемь дней. Вскоре он решил, что лучше делать это реже, но зато уделять больше внимания великим битвам и взятым городам. Быстро сформировалась целая серия бюллетеней Великой Армии. В последующих походах в обозе армии шли целые походные типографии. Бюллетени уходили во Францию прямо с поля боя.
Опыт оказался бесценным. Бюллетени выпускали и в кампаниях, которые вел уже Наполеон-Император: в 1805, 1806–1807, 1809, 1812 и даже 1813 годах.
Наполеон, как правило, сам диктовал тексты бюллетеней, а редактировали их секретарь или начальник штаба. Первые экземпляры печатались в полевых типографиях или типографиях ближайших к месту постоя городов. Зачастую у бюллетеней бывало несколько редакций, их печатали разными шрифтами. Затем бюллетени распространялись в войсках, причем младшие офицеры или сержанты читали их вслух перед строем рот. Раздавать бюллетени в виде листовок «на руки» не было принято из-за относительно небольшого их количества.
Затем наиболее удачные бюллетени переиздавали в виде плакатов, которые расклеивали на стенах по городам, прибивали к деревьям в деревнях. С самого начала Наполеон издал указ о перепечатывании бюллетеней государственными типографиями и официальными газетами. И не только в Париже или во всей Франции, но и во всех покоренных или зависимых странах.
В 1811 году Наполеон приказал Александру Бертье собрать все бюллетени предыдущих походов и издать их в виде книги. Тут уже речь шла не об информировании французов о победах Великой Армии, а об укреплении легенды о победах и культе личности Наполеона Бонапарта.
Бюллетени трактовали исторические события так своеобразно, что в войсках скоро появилась поговорка: «Врет, как бюллетень». Но быть упомянутым в нем считалось великой честью даже для генерала или маршала. А солдаты гордились, если бюллетень упоминал их дивизию или корпус.
Под конец Итальянского похода, 20 июля 1797 года, Наполеон основал даже «корпоративную» газету Le Courrier de l'Arme d'ltalie («Курьер Итальянской армии»). С тех пор в армиях под командованием Наполеона, а затем и во всей французской армии, полевые типографии печатали не только императорские прокламации и бюллетени, но и постоянную военную прессу.
Можно спорить, планировал ли Наполеон уже тогда, в Италии, свержение Директории и приход к власти? Подумывал ли он о том, чтобы сделаться новым императором? Скорее всего, первые мысли о свержении Директории у него возникли под конец Итальянского похода, после ряда блистательных побед. Сам он об этом не рассказывал, а больше спросить не у кого.
В любом случае, у него в руках оказался мощнейший аппарат пропаганды. Аппарат, который он сам придумал и создал и который делал из него живую легенду. И из него лично, и из тех солдат и офицеров, которые были верны Бонапарту и шли за ним. Пропаганда укрепляла связь Главнокомандующего и армии и делала всех участников событий участниками одной пропагандистской легенды.
Пропаганда периода Революции сосредоточивалась на идеалах самой Революции, на борьбе идеологического характера.
Пропаганда периода Консульства и Первой Империи служила интересам лишь одного человека — Наполеона Бонапарта и созданного им государства. Творить такую легенду было не только выгодно, но и жизненно необходимо.
Как мы выше уже отмечали, Наполеон прекрасно понимал, что в отличие от старых европейских династий, сидящих на тронах «божьей милостью» веками, он — не легитимен. В июне 1813 года он заметил в разговоре с Клеменсом Меттернихом: «Ваши государи, рожденные на троне, не могут понять чувств, которые меня воодушевляют. Они возвращаются побежденными в свои столицы, и для них это все равно. А я солдат, мне нужна честь, слава, я не могу показаться униженным перед моим народом. Мне нужно оставаться великим, славным, вызывающим восхищение».[168]
Узаконить его власть могли только военные победы и поддержка всего французского народа, а она в огромной степени зависела от этих побед.
Наполеон и церковь
Примечательно, что вторгшаяся в Россию «великая» армада, которую составляли люди, называвшие себя христианами, или хотя бы являлись людьми христианской традиции, была абсолютно не религиозна.
При объявлении войны не было во французском войске никакой молитвы о счастливом ведении столь громадной кампании. Наполеон, видимо, был так уверен в своем военном счастье и в силе своих войск, что обращаться к Богу считал совершенно излишним. В громадной армии, где 90 % солдат хотя бы формально считались добрыми католиками, не было ни одного штатного священника. Только гвардейский уланский полк, полностью состоявший из поляков, постоянно держал за свой собственный счет полкового священника.
Христианская церковь, и Римско-католическая, и Православная видели в Наполеоне злейшего врага. Папа Пий VII, который надеялся, что своим участием в коронации Наполеона он сможет повлиять на режим Бонапарта, вскоре понял, что заблуждался.
Не успев вступить на престол, Наполеон начал запрещать только что им восстановленные католические ордена, обязал все религиозные общества получать разрешения на свою деятельность от государства, сам назначал епископов. Наполеон совершенно не считался с главой католического Рима, а 17 мая 1809 года своим декретом лишил Папу светской власти, присоединил Рим и Папскую область к Французской империи, а самого Папу арестовал и вывез во Францию.
В ответ на это Пий VII отлучил Наполеона от церкви. После этого руки Бонапарта в отношении католической церкви были окончательно развязаны. Церковь должна была превратиться в послушное орудие деспота и освящать его преступную власть. Личность Господа Иисуса Христа должна была быть вытеснена личностью Наполеона. «Мое имя должно жить столько же, сколько Имя Бога», — изрекал Бонапарт. Все, кто был не согласен с таким подходом, подвергались гонениям. Первой против богоборца восстала католическая Испания, оккупированная французами. Во главе испанской «герильи» стояли простые священники, которые вели испанских крестьян на бой с захватчиками с крестом в руках.
Русская Православная церковь осудила Наполеона еще за три года до римского первосвященника. В 1806 году Святейший Синод обличил личность и деяния Наполеона в самых решительных выражениях. В синодальном указе говорилось, что «неистовый враг мира и тишины, Наполеон Бонапарте… отложился от христианской веры», самовластно присвоил себе королевскую власть Франции, явил себя завоевателем и тираном в Европе, подверг гонениям Церковь, восстановил иудейский синедрион, «который некогда дерзнул осудить на распятие Господа Иисуса Христа». В указе сказано определенно, что Наполеон, «отринув мысли о правосудии Божием…мечтает в буйстве своем, с помощью ненавистников имени христианского… похитить (о чем каждому человеку и помыслить ужасно!) священное имя Мессии…»
Пропаганда в действии
Шельмованию своих врагов Наполеон уделял столь же пристальное внимание, как и пропаганде своего величия, могущества своей армии, справедливости ведущихся войн. Французская пресса изображала всех его противников и внутри страны, и за ее пределами личностями совершенно ничтожными, жалкими, недостойными.
Наполеон постоянно следил за тем, чтобы все французские газеты перепечатывали передовицы и все статьи о войне, о внешней и внутренней политике из главной парижской газеты «Монитер». Газет он оставил всего несколько: «Журналь де Пари», «Газетт де Франс», «Журналь де Л'Ампир», «Монитер», «Меркюр Галан», «Меркюр де Франс».
На всех оккупированных территориях все газеты должны были поступать точно так же. При малейшей попытке вести собственную линию они немедленно закрывались.
Это была первая в мире система управляемой прессы.
Принципы пропаганды Наполеона были просты:
— постоянно «опускать» врагов;
— запаздывать с сообщением плохой новости или не сообщать ее вовсе;
— давать строго дозированную информацию.
До какой степени была выдрессирована им французская пресса, говорит хотя бы такой известный факт. 26 февраля 1815 года Наполеон бежал с острова Эльба и вскоре с отрядом в 1000 человек высадился во Франции. По мере его триумфального шествия по Парижу резко изменялся тон газет и отзывы о нем. Линия была примерно такая. В начале: «Корсиканское чудовище высадилось в залив Антиб». Через два дня: «Генерал Бонапарт подошел к Лиону». Еще через два дня: «Вчера Его Величество Император прибыл в свой дворец в Тюильри».
Наполеон не ограничивался печатной пропагандой. Был разработан целый церемониал парадов и смотров. Каждое воскресенье во дворце Тюильри в Париже давался смотр гвардейским отрядам, с участием самого Наполеона и многотысячной толпы зрителей — жителей французской столицы, посетителей со всей Франции и из-за границы.
В иных смотрах или парадах участвовало по нескольку десятков тысяч солдат. Так было по случаю награждения первыми крестами Почетного Легиона в Булонском лагере, при вручении новых — уже императорских — знамен, императорской коронации в соборе Нотр-Дам в Париже, рождения Короля Рима и пр.
Начиная с 1806 года 2-го декабря ежегодно праздновались годовщины Аустерлицкого сражения; эта дата к тому же совпала с днем императорской коронации. Военные церемонии, хотя и рангом поменьше, давались в дни рождения маршалов и генералов. Наполеон всячески поддерживал подобные традиции.
По его личному приказу лучшие художники Франции и Европы писали портреты самого Наполеона и его маршалов и генералов. Портреты многих выдающихся полководцев впоследствии украшали императорские резиденции Тюильри, Сен-Клу, Мальмезон или государственные учреждения: Государственный Совет, Сенат, Казначейство, министерства и пр.
По его же заказу писали батальные полотна, прославляющие эпизоды из наполеоновских кампаний. Так возникла впечатляющая картина Антуана-Жана Гро «Битва при Эйлау» с центральной сценой ухаживания хирургов Великой Армии за ранеными — французскими и русскими. Сразу видно, какие они гуманные, эти французские врачи — оказывают помощь и врагам.
А. Гро «Наполеон в госпитале чумных в Яффе». 1804 г.
Беседы с больными чумой солдатами требовало от Наполеона не меньшей храбрости, чем личное участие в боях в Северной Италии. Если оно, конечно, было.
Кисти того же художника принадлежит и знаменитая картина «Наполеон в госпитале чумных в Яффе». На этом полотне изображен штабной офицер, который с отвращением, не в силах вынести омерзительную вонь, отворачивает голову, прикрывая рот и нос платком. А Бонапарт, изображенный в центре, бесстрашно протягивает свою руку одному из больных. Эта картина заняла особое место в истории военной пропаганды, так как она должна была разоблачить английские обвинения в том, что Наполеон приказал расстрелять всех больных при отступлении из Яффы. На самом деле больных действительно расстреляли, но ведь зрители этого не знали.
Подобные картины в обязательном порядке выставлялись на Парижских салонах, посетителями которых опять же было, в основном, гражданское население.
Роль в деле пропаганды играли и знаменитые миниатюры из Эпиналя. В то время работало много артелей, которые выпускали лубочные гравюры на дереве, сюжетами которых стали Наполеон и его армия. Кроме наивных миниатюр, представляющих в весьма фантастической обстановке битвы у Пирамид или Аустерлица, они выпускали и гравюры-иллюстрации к ставшим уже знаменитыми сериям «Наполеон и его солдаты», представляющим императора и его армию во всевозможных ситуациях. Эти гравюры поступали в широкую продажу, особенно во время ярмарок, раздавались детям в награды за школьные успехи или мелким служащим за прилежную работу. Простолюдины охотно покупали миниатюры и украшали ими свои жилища, а это, в свою, очередь способствовало распространению легенды о Наполеоне и Великой Армии.
Бонапарт знал толк и в «монументальной» пропаганде. При нем Париж серьезно перестроили. В круговерти кривых средневековых улочек прорубали новые широкие авеню, построили два моста и канал Сен-Мартен для подачи воды в городские фонтаны. Но, главное, в городе появился целый ряд пышных монументов, прославляющих боевые победы армии Наполеона. Бонапарт стремился превратить Париж в эдакий «второй Рим», столицу еще одной «вечной» империи. Приемы античного зодчества использованы в архитектуре Триумфальной арки, здании Биржи, фонтанов и мостов.
Идеологическая пропаганда Наполеона внушала французам идею особой миссии Франции и непобедимости армии, ведомой императором. Так, поражения маршала Массена в Испании в прессе выдавались за победы. Поражение в битве при Лейпциге трактовалось так, что становилось неясно, кто же все-таки победил.
Уже во время битвы при Ватерлоо, 18 июля 1815 года, явно проигрывая сражение, Наполеон все же в 3 часа дня отправил в Париж сообщение о полном разгроме английских войск. Опубликовать его не успели, потому что спустя два часа гвардия Наполеона побежала, поражение стало катастрофическим.
О том, как сильно воздействовала пропаганда на людей и какие фантастические представления о мире она сеяла, говорит хотя бы такой факт: уже после захвата Франции союзниками англичане были крайне удивлены. Оказалось, что французы даже не слышали о битве при Трафальгаре, в которой адмирал Нельсон разгромил французский флот. Им об этой битве решительно ничего не сообщили…
В свете политики Наполеона особая роль в создании политических мифов отводилась России. Ведь русские и французы скрестили оружие задолго до 1812 года.
На равных
Российская армия еще до 1812 года нанесла французам несколько тяжелых поражений. С ней волей-неволей, а приходилось считаться.
В начале 1799 года Франция оккупировала Северную Италию. Официальным предлогом была «необходимость» воевать с австрийской армией на ее территории. Реально Франция насаждала везде свои порядки, а заодно грабила все, что только мыслимо разграбить. До сих пор во многих французских музеях есть сокровища, вывезенные из разгромленной Италии.
«Верный союзническому долгу» Павел I Петрович послал сначала 22 тысячи, потом еще 11 тысяч солдат в помощь австрийцам. По настоянию союзников, Павел I вызвал из ссылки Суворова и назначил его главнокомандующим русским экспедиционным корпусом.
В Северной Италии Суворов действовал ничуть не хуже, чем ранее против турок или поляков. Когда французский генерал Макдональд наивно вообразил себя в безопасности, Суворов за 36 часов прошел 85 километров[169] и так ударил по армии Макдональда, что французы беспорядочно отступили к Реджо, потеряв половину армии.
Стоило французскому гарнизону города Нови только увидеть русских солдат (16 июля 1799 года), как они тут же оставили город и отошли на юг, спрятавшись в безлюдных горах.
Действуя против французов, Суворов и русская армия проявляли свои лучшие качества — умение делать дальние броски, сосредотачивать главные силы в нужное время и в нужном месте, решительность, невероятную энергию.
Й. Крейцингер. Портрет Александра Васильевича Суворова. 1799 г.
Общеизвестно, что энергичный Суворов обычно вставал в 4 утра. Малоизвестно: ложился спать в 8 вечера.
Осенью 1799 года Суворов полностью очистил Северную Италию от французов. По его мнению, пора было идти во Францию, на Париж. Пора закончить войну, и закончить победоносно!
Но повторилась история времен Семилетней войны: усиления России испугались наши собственные союзники. С точки зрения союзников-австрийцев Суворову было больше нечего делать в Европе. Он, мол, сделал свое дело, разбил французов… Теперь может уйти, а во Францию австрийцы вполне могут двинуться и сами. Чтобы Суворову легче было принять нужное им решение, австрийцы фактически предали русских: вывели свои войска из Швейцарии. Корпус А. М. Римского-Корсакова (26–27 тыс. чел.) остался один на один с превышавшим в два раза корпусом наполеоновского генерала Массены.
Суворов решает двинуться на соединение с Римским-Корсаковым. Австрийцы обещали предоставить полторы тысячи вьючных мулов. Обеспечить русскую армию продовольствием… Ни одного из своих обещаний они не выполнили. В сердце вражеской земли он остался без баз, без продовольствия, без лошадей. Кроме того, союзники врали, будто от Альтгарфа до Швица есть хорошая дорога. А там вообще не было дороги. Перед русской армией вставали почти непроходимые горы. Австрийцы писали, что у Суворова нет другого выхода, кроме плена.
А Суворов сделал ход, который никто не ожидал: ни французы, ни союзники. Он принял решение перейти через Альпы — перевести всю армию с артиллерией, конницей и остатками обоза по горным тропкам, где и местные жители порой боялись ходить.
Швейцарский поход покрыл имя Суворова неувядаемой славой. Сен-Готард, Унзерн-Лох, Чертов мост — эти названия звучат как музыка для военного историка. Блестящие победы русского оружия, взлет воинской славы, проявления лучших качеств русского солдата! У Чертова моста солдаты Багратиона вскарабкались по почти отвесной скале. Так и лезли на высоту порядка 400 метров, на холоде и страшном ветру. Вскарабкались, на чудовищной крутизне зашли в тыл, ударили по французам, погнали штыками неприятеля. Если верить легенде, то сам Наполеон, узнав о сражении из донесений, воскликнул: «Этого не может быть!»
А оно очень даже могло… В исполнении русских солдат.
Победы — да еще какие! Около Швица сам знаменитый главнокомандующий Массена едва ушел от русских солдат: русский солдатик даже схватил уже было Массену… Да тот вырвался, убежал, и остался в руках у солдата «всего только» эполет от мундира.[170]
Итальянский и Швейцарский походы — слава России, ее достойнейшее прошлое. За эти походы Суворов стал генералиссимусом совершенно справедливо, и русские оставили по себе самую лучшую память.
В Сен-Готарде, с которого начался Швейцарский поход, до сих пор есть домик-музей, в котором жил Суворов. А в день начала Швейцарского похода, 21 сентября, проводится районный местный праздник: современные швейцарцы отмечают этот, уже очень давний, день. Русских помнят очень хорошо, и не только как славных воинов. Русские никого не обижали, интенданты Суворова за все скрупулезно платили, не то, что австрийцы и французы.
В окрестностях Сен-Готарда много русоволосых, рослых людей с такими… не южными чертами лица. Сами швейцарские барышни это объясняют без особого смущения: нашим прабабушкам нравились русские солдаты!
Это веселый праздник, и приятно, что наших соотечественников помнят так долго, и такими хорошими словами. Только вот почему мы сами так беспамятны?! Почему в России так плохо помнят о Швейцарском походе Суворова, почему не празднуют годовщин сражения у Чертова моста? Что, совсем не гордимся победами наших предков?
Мне довелось как-то гостить в Берне у посла России в Швейцарии, бывшего ректора МГИМО МИД СССР, умницы и большого патриота Андрея Степанова. Он много и с любовью рассказывал, как искренне чтят Суворова швейцарцы, особенно в южной «итальянской» части конфедерации. Хранят реликвии того времени. До сих пор показывают туристам: вот кровать, где ночевал великий полководец, вот за этим столом потчевал, а вот горный ручей, где 70-летний полководец с утра обливался ледяной водой. Только удивительно, говорил посол, что наше государство делает меньше для сохранения этих памятников, чем Швейцарская Конфедерация. А наши туристы, особенно последних, российских времен, уже явно хуже и хуже помнят великие дни, когда русские офицеры, даром, что дворяне, связав своими шелковыми шарфами десяток бревен, под кинжальным «огнем» перебирались по импровизированному «мосту» через пропасть, дабы показать личным примером солдатам: не страшитесь, чудо-богатыри, вперед, в штыки! И с ходу атаковали засевших на казавшихся неприступных горных хребтах французов.
Я рассказываю об этих событиях не только потому, что приятно вспоминать наши славные подвиги. Героизм русских солдат, самоотверженность офицеров, гений Суворова имеют самое прямое отношение к политической пропаганде. Франция убедилась, что имеет дело с равным противником. С таким, которого приходится бояться, с которым приходится считаться. Никак не получалось сохранять к русским пренебрежение времен Корба и служилых иноземцев времен Петра.
К тому же корректное поведение русской армии располагало к ней людей, что само по себе делалось пропагандой. А вдруг Россия захочет присоединить какие-то земли в Европе?! А вдруг местные жители будут вовсе и не против?!
Как и во время Семилетней войны, ТАКУЮ Россию испугались и союзники-австрийцы.
Опасный и грозный враг заставлял Наполеона сосредоточить особое внимание на пропаганде против России.
Как Бонапарт породил миф о русской угрозе
Наполеон установил режим личной диктатуры в 1799 году и провозгласил себя императором в 1804 году. Он последовательно разгромил четыре антифранцузские коалиции.
В круговерти европейской политики Российская империя стала важнейшим участником целой серии антифранцузских коалиций. Именно что важнейшим! Наполеон постоянно и жестоко бил австрийские и прусские армии. Из всех союзников по 2-й коалиции (Британия, Австрия, Турция, Российская империя, Неаполитанское королевство) только две европейские державы наносили ему поражения: Британия и Российская империя.
Британия уничтожила, рассеяла и сожгла французский флот, предназначавшийся для высадки десанта в Англии. После сражения на мысе Трафальгар (1806 г.) Наполеону пришлось отказаться от быстрого захвата Британских островов.
Русская армия по-прежнему была самым важным фактором, сдерживавшим Наполеона: и Русско-прусско-французской войны 1804–1807 годов, и во время Русско-австрийско-французской войны 1805 года. НИ РАЗУ прусская или австрийская армия сами по себе не добились поражения французской. А русская армия и после побед Суворова билась на равных. Сражение при Прёйсиш-Эйлау (ныне — Багратионовск Калининградской области) в 1806 году окончилось вничью и с примерно одинаковыми потерями.[171]
Четко видны три этапа русско-французских войн.
Первый этап: Итальянский поход. Он завершился, казалось бы, вничью для российско-австрийской коалиции. Но все столкновения французов непосредственно с корпусом А. В. Суворова неизбежно заканчивались для них плачевно.
Второй этап: Аустерлиц, войны России вместе с союзниками. Этот этап выиграли французы. Но, отметим: русская армия буквально «придана» австрийцам. Мнение Кутузова, до последнего момента не желавшего начинать битву при Аустерлице по австрийскому плану, полностью проигнорировано, и фактически он отстранен от командования. Поэтому правильнее говорить не о поражении коалиции, а о поражении прусской и австрийской армий, несмотря на «придачу» им в подкрепление русской армии. Точно также мы говорим в 1812 году о поражении французов и лично Наполеона в России, хотя армия его говорила на «двунадесяти языках» и, по сути, была объединенной союзной армией десятка европейских государств. Видимо, не впрок нам были союзники.
Третий этап: Прёйсиш-Эйлау — Фридланд, опять ничья.
Это при том, что войны велись на территории Европы! Война шла далеко от дома. Но разбить русских никак не удается, Россия проводит независимую политику, сближается с Англией, угрожает Франции Наполеона.
Россия была ОПАСНА. Настолько опасна, что Наполеон начал постоянно обвинять ее в агрессии.
«Видите? — говорили его журналисты и литераторы. — Видите, русские опять побеждают. Так они скоро и вообще всю Европу завоюют».
Логика Наполеона принципиально ничем не отличалась от логики поляков времен Московитско-Польских войн за Смоленскую землю.
«Оршанская пропаганда» была обращена против сильного и опасного противника, который к тому же на глазах становился все сильнее и сильнее.
Так же и пропаганда Наполеона была направлена против врага опасного и сильного. Оставайся Российская империя такой, какой была Московия в XVII веке, никому бы она не была интересна.
А тут из «нафталина» было заботливо извлечено «Завещание Петра Великого». Еще в 1797 году о «Завещании» и о враждебности России к Европе писал польский эмигрант М. Сокольницкий. Тогда на его брошюру мало кто обратил внимание. Но в 1807–1811 годах, готовясь вторгнуться в Россию, Наполеон начал готовить общественное мнение Европы к этому походу. И опубликовал брошюру Сокольницкого большим для тех времен тиражом.
А потом, по прямому заданию Наполеона, французский чиновник Мишель Лезюр, историк по образованию, написал книгу «Возрастание русского могущества с самого начала его и до XIX века».
В книге, помимо прочего, было сказано: «Уверяют, что в частных архивах русских императоров хранятся секретные мемуары, написанные собственноручно Петром Великим, где откровенно изложены планы этого государя».
При этом текст «Завещания» Лезюр не опубликовал, он опирался на сплетни, слухи, домыслы, анекдоты. Главная цель — убедить европейскую публику в наличии агрессивных устремлений российской внешней политики, ее готовности и желания завоевать всю Европу.
Мифы и реальность войны 1812 года
24 июня 1812 года Россию постигло величайшее несчастье: наполеоновское нашествие. Наполеон собрал для русского похода со всей Европы огромные силы — так называемую Великую Армию. По пыльным дорогам Европы, а затем России двигались французские, итальянские, прусские, баварские, австрийские, испанские, швейцарские, голландские, датские, фламандские, польские, венгерские, хорватские воинские части. Поистине, говоря словами Пушкина «не вся ль Европа здесь была?»
Ф. Рубо. Фрагменты Бородинской панорамы
С Федоров «Сражение при Бородине 26 августа 1812 г.». 1858.
Жесточайшая мясорубка войны 1812 г. по-русски называется «Битва под Бородино». Рассматривается как боевая ничья и моральная победа Кутузова. По-французски значится как «Битва под Москвой». Рассматривается как сокрушительное поражение русских войск.
Действительно, в Великую Армию Наполеона вошли полки и батальоны двадцати стран. Французы составляли только четверть Великой Армии, ее основой были немцы и поляки, а также итальянцы, испанцы, португальцы, хорваты, датчане, мамелюки.
Великая Армия насчитывала более 600 000 человек при 1420 орудий. По экономическим, военным и людским ресурсам эта империя Запада превосходила Россию в несколько раз. Вел ее, как считалось, лучший полководец мира.
При всей своей походной актерской вспыльчивости, Наполеон никогда не принимал не продуманных заранее решений.
Он, по меньшей мере, два года готовился к русскому походу. И готовился серьезно, не только отливая новые орудия. Готовилось общественное мнение. Интенсивно работала дипломатия.
К лету 1812 года Наполеон заставил все европейские страны, за исключением Англии и Швеции,[172] принять участие в предстоящей кампании. Бонапарт добился вступления США в войну против союзника Российской Империи — Англии. 18 мая 1812 года, то есть почти за месяц до нападения на Россию, Соединенные Штаты Америки объявили войну Великобритании. Факт, который, кстати, имел большое значение для сковывания английских сил на море.
К моменту нападения Наполеона на Россию та вела еще и войны с Османской империей. Только благодаря военному и дипломатическому таланту М. И. Кутузова удалось заключить мир с Турцией в самый канун наполеоновского нашествия. Об этом я подробно писал в первой книге, но даже несмотря на этот мир, русскому командованию пришлось держать на южном направлении большие силы. До 30 тысяч человек не удалось использовать против Наполеона.
Из-за медлительности тогдашних средств передвижения Дунайская армия смогла поспеть к театру боевых действий лишь к осени 1812 года, когда главное уже произошло, Наполеон уже ушел из Москвы. По всем фронтам — блестящий успех дипломатии Наполеона. Отличнейший расчет. И только Михаил Илларионович оказался в состоянии почти лишить Наполеона преимущества затащить Россию «в войну на 2 фронта».
Что же до пропаганды…
У нас до сих пор принято считать войну 1812 года эдакой рыцарской, красивой, благородной. Противники в красивых мундирах сходились на обширных полях. Шли друг на друга в рост. Не бежали, а именно маршировали. Плотные белые клубы дыма вылетали из дул орудий, стрелявших, правда, черным порохом, и постепенно образовывали над полем боя живописные облака.
Пока армии сближались, огонь пушек и ружей выводил из строя не так уж много людей. У Льва Толстого прекрасно описаны реалии того времени: стоит только появиться раненым, и тут же слышен крик: «Носилки»! И раненых действительно уносят, огонь редко мешает санитарам. И не так много раненых, чтобы их не успеть выносить.
Стреляя друг в друга чуть ли не в упор, сойдясь в штыковом бою, враги обычно в самом сильном остервенении не добивали раненых противников, не мешали выполнять свой долг врачам и санитарам. Если поле боя оставалось за победителем, а побежденные быстро отступали, победители хоронили погибших врагов в братских могилах, а раненым оказывали помощь наравне со своими собственными ранеными.
Все это так. Разумеется, всегда бывали нарушения рыцарских законов ведения войны, но было их не так много. Есть норма, а есть исключения. Пропаганда всячески подчеркивала заботу военачальников о солдатах своих и чужих, гуманизм и «отеческое участие». По традициям рыцарской войны, военные действия обставлялись как грандиозное шоу и одновременно как спортивное состязание. Отмечать мужество врагов, их силу и преданность воинскому долгу считалось хорошим тоном. Лев Толстой даже посмеивается над церемонией вручения французских орденов «самому храброму русскому солдату», а русских наград — «самому храброму» французу.
Но ведь лучше такое забавное шоу, чем реалии Вердена и Сталинграда. После ужасов войн XX века кампания 1812 года порой кажется нашему современнику какой-то идиллией.
Все так! Все было, было, было… Были раненые, оставленные на попечение французов после сражения при Смоленске. Был русский генерал Милорадович, кричащий атакующим гренадерам Даву:
— Молодцы французы!
И обернувшись к своим:
— Как идут, шельмы, а?! Молодцы!
И опять повернувшись к противнику, опять по-французски:
— Молодцы, французы! Слава! Виват!
Гренадеры с длинными закрученными усами, в ярко-синих с золотом мундирах молча шли под барабанный бой. Полыхали столбы пламени из жерл орудий, мерный грохот давил на уши. А что? Яркие мундиры, яркие краски средне-русской осени, плотный белый дым, алая кровь на зеленой травке. Красиво, ярко, и всегда находятся любители таких зрелищ. Недаром сюжеты войны 1812 года — любимая тема для наших и французских исторических клубов, специалистов по «игровым» историческим реконструкциям.
Не так уж сильно грохотало, голос Милорадовича, возможно, и был слышен. И крик боевого генерала, высоко оценивающего, чуть ли не вдохновляющего своим криком атаку противника был воспитывающим явлением, формирующим отношение к тому, как «должно быть».
Все так. Но только, повторяю, вторглись в Россию, во-первых, вовсе не одни французы. Русская пропаганда совершенно справедливо говорила о «нашествии двунадесяти языков». Во всей 600-тысячной Великой Армии было их от силы тысяч 150. Многонациональное сборище общалось на странном армейском жаргоне, на основе французского, но с включениями слов из разных немецких диалектов, польского, испанского, итальянского языков.
При бегстве Наполеона из России многие офицеры этой армии отбились и остались в России. Прибивались они и к помещичьим имениям, дворянским гнездам. Настоящий французский офицер… Это же прекрасный гувернер, он научит Петеньку и Коленьку французскому языку и хорошим манерам, французскому изяществу и высокой культуре. А очень часто пленный или беглый ветеран Великой Армии был фламандцем или немцем из Гамбурга, который за годы жизни в казарме и свой родной язык подзабыл, и французского толком не выучил, говорил на кошмарном грубом жаргоне, сморкался в два пальца, жрал руками, зато ругался на пяти европейских языках.
Тоже идиллия по-своему: наполеоновский ветеран отдыхал и отъедался, реализовывал свой отцовский инстинкт в общении с барчуками, честно учил, чему умеет… И совершенно не был виноват, что французский язык Коленьки и Петеньки сильно отличался от языка Дидро и Рабле. Помните эту иронию Грибоедова про «смесь французского с нижегородским»? В общем-то, и сам французский, запомним, был в России «великой смесью», этакий текс-мекс из европейских языков.
Ну и, во-вторых, солдаты Великой Армии подвергались массированной пропаганде. У них был довольно своеобразный взгляд и на Россию, и на то, что они в ней делают.
Антирусская пропаганда Наполеона
Готовясь к нападению на Россию, Наполеон не просто вел очередную военную кампанию. Речь шла о последнем завершающем этапе создания «универсальной империи», то есть полного владычества Франции в Европе, фактически — мирового владычества.
В преддверии 1812 года Наполеон произнес: «Через три года я буду властелином мира, остается Россия, но я раздавлю ее». Эти слова были прекрасно знакомы солдатам его армии. Они шли в последнюю независимую страну континентальной Европы. Впереди еще Британия, но ее давить будут другие: флот. Россия — последняя непокорная страна, в которую необходимо идти походом. Раздавим ее, воцарится Наполеон Бонапарт в Кремле, как новый русский царь, сделает Российскую империю вассалом Франции, и можно будет отдохнуть от почти беспрерывных войн и походов, продолжавшихся с 1792 года.
Ядро армии Наполеона — французы-офицеры. Это были тридцатипятилетние, сорокалетние мужчины, которые провоевали всю свою жизнь. Двадцать лет под ружьем. Как им хотелось отдохнуть!
Солдаты Великой Армии твердо знали, что пришли в варварскую полудикую страну и что они несут в нее свет самой лучшей в мире культуры — французской. Что их ведет величайший полководец всех времен, сопротивляться которому — дикость, нелепость, вред, отступничество от цивилизации и чуть ли не преступление.
«Для победы необходимо, чтобы простой солдат не только ненавидел своих противников, но и презирал их», — так говаривал Наполеон. Так вслед за Наполеоном рассуждали его генералы.
Простой солдат презирал и Россию, и русских. Он был воспитан в этом презрении. Он знал, что русские — опасные полудикари, рабы своего начальства, враждебные Европе, всегда угрожавшие Европе. Победи они, и тут же принесут всюду страшные нравы русского мужлана.
Есть очень интересные исследования, показывающие: пропаганда Наполеона считала ислам более совершенной, более «цивилизованной» религией, чем русское православие.[173]
Результаты пропаганды в действии
С самого начала вторгшиеся завоеватели вели себя с местным населением как новые хозяева с рабами. Как банда грабителей, имеющих полное право брать все, на что упадет их глаз. Конечно, похоже они вели себя и в Германии, и в Испании, и в Италии. Но в России поведение завоевателей было еще помножено на учение о примитивности русских, их грубости и невежестве и на страхе перед русской агрессией.
Уже в Литве итальянская и баварская солдатня вырубала садовые деревья, растаптывала огороды. Никакой военной необходимости в этом не было, солдаты демонстрировали свою власть и стремились причинить местным жителям как можно больше неприятностей.
В городе Урдомине они разграбили все, что попадало под руки, разогнали учеников лицея — мальчиков лет 12–14, а в католическом соборе поместили солдат.
В 20 верстах от Урдомина отряд баварских немцев ограбил местечко Сомно, причем из тамошнего костела взял 4500 рублей, собранных на ремонт церкви.
Это — еще в католических областях, только еще войдя на Русь. В смоленском селе Одинцово исчезла треть населения: кто бежал в леса, кого закололи штыками при попытках защищать свое достояние, кого увели с собой в качестве рабов.
Мародерство Великой Армии оказало самую дурную услугу Наполеону, оно толкало множество русских людей в партизаны. Кто и не пошел бы из патриотических чувств, тот пошел, чтобы сопротивляться насилию и грабежу. Как писал историк Е. В. Тарле: «Разорение крестьян проходившей армией завоевателя, бесчисленными мародерами и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что ненависть к неприятелю росла с каждым днем».[174]
У нас до сих пор считается, что армия Наполеона, в отличие от немцев в 1941 году, была все-таки цивилизованная, культурная. Это потом, после пожара Москвы, она превратилась в сборище мародеров и дезертиров.
Но это не совсем так. Армия Наполеона с самого начала была готова грабить все, что только возможно. Только на первом этапе войны грабеж шел более организованный.
У нас до сих пор в описании войны упор делают все же на благородном характере сражений и обращения с пленным и раненым врагом. Такова война даже в изображении великого реалиста Льва Толстого. Такова она и в блестящем фильме С. Ф. Бондарчука.
Это было. Но за красивым фасадом скрывается другой — темный и безобразный. О нем почти не говорят, почти не пишут, хотя это ведь тоже имело место быть.
Не буду голословным, приведу факты.
3 сентября 1812 года, на следующий день после входа Великой Армии в Москву, солдаты получили официальное разрешение грабить. Творившиеся варварство, жестокость и насилие не были случайными действиями мародеров, которых наказывали официальные власти. Это была политика Франции и самого Наполеона.
Великий московский пожар французы рассматривали, как попытку местных жителей сжечь свое имущество, но не отдать неприятелю. Примеры такого поведения они уже видели по пути к Москве.
Потому они и расстреливали «поджигателей» — по большей части, совершенно случайных людей. Как тех, кто отнимал у французов то, что принадлежало им «по праву».
Приказами командования французской армии московские монастыри использовались под жилища для солдат, причем престолы и жертвенники употреблялись вместо столов, а в алтарях стояли кровати.
Наполеон лично посетил Новодевичий и Донской монастыри. Он не осматривал их с любопытством туриста, не собирался молиться. Монастыри интересовали его только как укрепленные точки. По его приказу в Новодевичьем французы разместили батарею, а стены монастыря укрепили окопами. Чтобы было удобнее оборонятся, они взорвали стоявшую рядом с монастырем церковь Иоанна Предтечи.
Церкви Заиконоспасского, Покровского, Новоспасского, Симонова, Крестовоздвиженского, Донского, Рождественского и других монастырей были превращены в конюшни.
В Высокопетровском монастыре оккупанты устроили скотобойню, а соборный храм превратили в мясную лавку. Весь монастырский погост был покрыт спекшейся кровью, а в соборе на паникадилах и на вколоченных в иконостас гвоздях висели куски мяса и внутренности животных.
Мародеры дочиста ограбили все монастыри. Их интересовали прежде всего драгоценности, украшавшие священные предметы. Они сдирали с икон серебряные оклады, собирали лампады, кресты. В поисках спрятанных сокровищ грабители нередко взламывали в храмах полы, простукивали стены.
Из многонациональной армии Наполеона только греческие части не участвовали в разграблении монастырей: видели в русских монахах своих единоверцев. Иногда и среди католиков, французов и поляков, тоже находились люди, которые относились к православным святыням с уважением.
Монахини Новодевичьего монастыря считали, что начальник живших в их монастыре солдат по фамилии Задэра «греха боялся». Он посоветовал спрятать серебряный крест, Евангелие и другие ценные вещи, говоря на ломаном русском языке: «Французска солдата вора».
В Даниловом монастыре квартировавшие французы узнали, что в монастырь должен прибыть отряд конной артиллерии, предупредили: «Это люди нечестивые», — и предложили спрятать все ценное. Они даже помогли зарыть в землю церковные вещи. Артиллеристы ободрали раку князя Даниила и сорвали одежды с престолов, но ничего больше не нашли.
5. Часто оккупанты не столько грабили, сколько оскверняли и уродовали святыни. В Андрониевском, Покровском, Знаменском монастырях французские солдаты кололи на дрова иконы, лики святых использовали как мишени для стрельбы.
В Чудовом монастыре французы, надев на себя и на своих лошадей митры и облачение духовенства, ездили так и очень смеялись. Все иконы были найдены поруганными. Храмы были осквернены.
В Можайском Лужецком монастыре хранящаяся здесь икона святого Иоанна Предтечи имеет следы от ножа, — французы использовали ее как разделочную доску, рубили на ней мясо.
Громили и портили не только предметы культа — все, связанное с русской историей. В конце концов, святыни — это ведь не только иконы.
Саввино-Сторожевский монастырь почти не пострадал, но от интерьеров находившихся на его территории дворца царя Алексея Михайловича и Царициных палат почти ничего не осталось. Кровать царя Алексея Михайловича была сожжена, дорогие кресла ободраны, зеркала разбиты, печи сломаны, редкие портреты Петра Великого и царевны Софьи похищены.
В этом монастыре останавливался 3-й кавалерийский корпус генерала Груши.
И в этих действиях, и в каком-то убежденном, систематическом грабеже трудно не видеть следствие активной антирусской и антирелигиозной пропаганды. Так сказать, созревший плод. Лично Бонапарт был, конечно, очень образованным, хорошо начитанным человеком. Поэтому, не думаю, что он сам поощрял кощунства, творимые солдатами над русской церковью. Хотя, возможно, он недооценивал опасности такого поведения своей армии в глубоко религиозной России. Будучи такой же «духовной жертвой» вольтерьянцев и якобинцев, как и большинство его генералов, офицеров и солдат, Бонапарт, видимо, полагал, что и русские считают Бога и церковь такой же мишурой, как и французы — «выкормыши» квазирелигиозного бреда времен Великой Французской Революции. Но на Руси, несмотря на всю недальновидность петровской и постпетровской государственной политики по отношению к церкви, все-таки не было ни культа Высшего Разума, ни бесовства 1793 года, а Бог по-прежнему занимал свое самое сокровенное место в душе русского крестьянина (хрестьянина) и русского солдата.
Несложно догадаться, какую волну негодования вызвало в этой душе поведение «франко-немецко-голландца» в русской церкви. В общем, иных доказательств, что «Буанапарте — сам антихрист», предъявлять не требовалось.
6. Французы грабили и монахов, и священников, и мирных жителей. При малейшем сопротивлении избивали и даже убивали.
Иеромонах Знаменского монастыря Павел и священник Георгиевского монастыря Иоанн Алексеев были убиты.
Священника церкви Сорока святых Петра Вельмянинова били прикладами, кололи штыками и саблями за то, что не отдал им ключи от храма. Всю ночь он пролежал на улице, истекая кровью, а утром проходивший мимо французский офицер пристрелил отца Петра. Монахи Новоспасского монастыря похоронили священника, но французы потом три раза раскапывали его могилу: увидев свежую землю они думали, наверное, что в этом месте зарыли клад.
В самом Новоспасском монастыре старенького, за 70 лет, наместника иеромонаха Никодима избивали на глазах братии, приставляли к его груди и голове ружья и пистолеты: требовали показать, где хранятся сокровища.
В Симоновом монастыре французы вырубили ворота, избили архимандрита Герасима и наместника Иосифа, но не могли ничего добиться. Обитель разграбили.
В Донском монастыре французы избили наместника Вассиана, а ризничего, монаха Иринея, искололи, изранили саблей.
В Богоявленском монастыре казначея монастыря Аарона французы таскали за волосы, выдергивали бороду и затем возили на нем грузы, запрягая в телегу.
Как ни грабили французы в Италии, Голландии и Германии, а таким истязаниям они людей нигде не подвергали. К русским у них отношение все-таки было особенное.
Перед уходом из Москвы французы грабили уже не драгоценности. Они отбирали у людей сапоги, теплую одежду, рубашки.
Известна попытка Наполеона взорвать Кремль. 10–11 октября 1812 года под башни, стены и здания символа русской государственности заложили пороховые мины. Великая Армия, превращавшаяся на глазах в беспорядочно бегущее сборище, выходила из города, а саперы маршала Мортье поджигали фитили.
Если бы мины разом грохнули, восстановить Кремль было бы уже невозможно. Пришлось бы строить новый комплекс сооружений на его месте, примерно как в Варшаве после Второй мировой войны восстанавливали город по планам, рисункам и воспоминаниям жителей.
Так и было бы, выстави маршал Мортье боевое охранение вокруг Кремля. Если бы французы стояли на всех подходах, пока чудовищные взрывы не подняли бы на воздух и не обрушили бы святыню. Но, видимо, французы чувствовали себя так неуютно в Москве, что сделали дело половинчато, ненадежно: запалив фитили, они ушли. Побежали догонять своих. В эту ночь шел сильный проливной дождь, он погасил часть фитилей, а другие горели медленнее обычного.
Жители Москвы стали собираться к оставленному Кремлю… Они заметили тлевшие фитили и кинулись их тушить. Опасное это было занятие! Никто ведь не знал, сколько именно этих фитилей, когда огонь дойдет до пороха и сработают главные заряды. Но основную часть зарядов все же удалось обезвредить.
Тем не менее, ряд взрывов прогремел. Самым сильным из пяти был первый, которым вышибло не только все стекла, но и оконные рамы в кремлевских и близлежащих зданиях. До основания была снесена Водовзводная башня, наполовину разрушена Никольская. Частично разрушен Арсенал, повреждены Грановитая палата, Филаретова пристройка, Комендантский дом. Стены дворца и здания музея Оружейной палаты почернели от огня. Значительный ущерб был нанесен кремлевским соборам. Во время пожара Кремля пострадало также и здание Сената, а его бронзовый Георгий Победоносец, украшавший купол Круглого зала, бесследно исчез. По одной версии, он расплавился. По другой, вместе с еще двумя предметами, составлявшими гордость Кремля, — орлом с Никольских ворот и крестом с колокольни Ивана Великого — был вывезен в обозе французской армии в качестве трофея. Во всяком случае, эти исторические реликвии не были найдены. То ли погибли в пожаре, то ли украдены «цивилизованными» оккупантами.
Доживавший свои последние дни в Рязани 72-летний архитектор М. Ф. Казаков, посвятивший всю жизнь Кремлю и Москве, узнав о начавшемся в Москве пожаре, пришел в отчаяние. «Весть сия, — писал его сын, — нанесла ему смертельное поражение. Посвятив всю свою жизнь творчеству, украшая престольный град великолепными зданиями, он не мог без содрогания вообразить, что многолетние его труды превратились в пепел и исчезли вместе с дымом пожарным…»[175]
Сохранилось свидетельство очевидца, которому удалось проникнуть в Кремль сразу после изгнания неприятеля: «…Он (Иван Великий — В.М.) не потерпел повреждения, но находившаяся подле него часть колокольни была взорвана… Разрушенная часть колокольни представлялась в виде огромной кучи раздробленных камней, на ней лежали три большие колокола (от тысячи до трех тысяч пудов), как легкие деревянные сосуды, перевернутые кверху дном силою взрыва».[176]
Менее известно, что, уходя из Москвы, французы пытались взорвать еще и Новодевичий, Рождественский, Алексеевский монастыри. Монахам удалось вовремя потушить огонь и тем самым спасти свои обители.
Возвращаясь на пепелище, москвичи не только отстраивали свои сгоревшие жилища. Они находили памятники своей истории, храмы и памятные места поруганными, обгаженными, сознательно разоренными. Церкви были загажены навозом, престолы и алтари разрушены, святые иконы расколоты или пущены на дрова, картины похищены или изрезаны, старинная мебель сожжена и изломана, церковные книги использованы для растопки.
Интересно, что несмотря ни на что, к больным и раненым врагам россияне относились сочувственно. В Новодевичьем монастыре лечили заболевших французских солдат, а в Рождественском делились с голодными оккупантами своей пищей. Рассказывая об этом, одна из монахинь пояснила: «Опять же жаль их сердечных, не умирать же им голодною смертью, а шли ведь они на нас не по своей воле».
Но поведение французов в Москве стало широко известно. Это еще более послужило делу сплочения народа и подъему патриотических настроений.
Удивительно, что, несмотря на весь свой прославленный гений, Наполеон не смог понять: таким поведением можно только озлобить народ. Может быть, Наполеон сам сделался жертвой собственной пропаганды? Сам поверил в рабскую сущность русского народа? Хотя…
Он так и не решился опубликовать Манифест об отмене крепостного права. Он так и не поставил в Кремле собственные статуи в тоге законодателя. Видимо, начал понимать, что в России такая пропаганда не сработает. А какая сработает, видимо, не понимал, и времени понять у него не было.
Получилось, что Бонапарт хотел начать войну с могучим государством, а начал воевать с народом громадной и великой страны, не зная толком его истории, не понимая и не уважая его традиций и ценностей. Не в силах понять законов игры, мог только пакостить и разрушать. А делая это, закономерно провоцировал «дубину народной войны», о которой так хорошо писал Лев Толстой.
И самое удивительное и, пожалуй, не имеющее никакого логичного объяснения по сей день — это то, что, идя на Москву, Наполеон СОВЕРШЕННО не учел климатического фактора. Опять же подчеркну — мы не имеем никакого права говорить о «безалаберности» Бонапарта, — всегда и везде, любой «экспромт» в политике и тем более в войне он просчитывал заранее. А здесь — самоубийственная ошибка! Нет теплой одежды, рукавиц, нет запасов угля, не хватает спирта, жира от обмораживаний, армия буквально вымерзла в дороге. Да что говорить, даже конница подкована на «европейский» манер, без зимних шипов, а, значит, конь не сможет держаться на промерзшем грунте!
И самое потрясающее — Бонапарт уже один раз так же ошибся. Во время Египетской кампании его армия оказалась совершенно не готова к 40-градусной жаре, песчаным бурям и отсутствию обеззараженной воды. История повторилась! Фатум…
Были ли русские бонапартистами?
А ведь Наполеон рассчитывал, что его пропаганда подействует и на русских! Особенно на дворян и образованных чиновников, воспитанных как французские эмигранты и часто знавших французский язык лучше русского.
Многие исследователи полагают, что за пропагандой Наполеона скрывается пропаганда мировоззрения, ценностей, политики Запада.
Самый информированный человек тогдашней Европы, министр полиции Франции Ж. Фуше в своих мемуарах, изданных в 1824 году, писал, что в 1812 году Наполеон всерьез рассчитывал на поддержку «французской партии в Петербурге». В Петербурге и в Москве зрели заговоры и строились планы государственного переворота в пользу Наполеона, убийства Императора Александра I. Сильную опору имел якобы Наполеон среди русских раскольников, объявивших царя «антихристом», а Наполеона — «истинным царем».
Но и на этот слой пропаганда Наполеона не подействовала. Вроде бы, идеи бонапартизма, восхищение вставшим над историей, попиравшим целые народы Наполеоном Бонапартом пустили в России глубокие корни. Но в России элиты все же рассудили иначе. И в большинстве своем видели в Бонапарте если и гения, то злого.
Пушкин свое стихотворение, посвященное Наполеону, начинает вроде с очень лояльных к нему со строк:
Чудесный жребий совершился:
Угас великий человек…
Но это величие не гиганта мысли, не устроителя общества. Это «величие» стихийного бедствия, громадность Бича Божьего. Так можно отзываться о Соловье-Разбойнике или об огнедышащем Горыныче. Тоже своего рода великих.
Победить громадное несчастье, обрушившееся на мир, избавить от него Россию и Европу — великая заслуга и великая честь.
Россия, бранная царица,
Воспомни древние права!
Померкни, солнце Австерлица!
Пылай, великая Москва!
В русской литературе, как и в политике, не принято было глумиться над поверженным врагом. Отрицать величие Наполеона, его историческую роль и его значимость в истории не думали наши поэты и писатели. Действительно, если враг был слабый и трусливый, нам-то какая честь его побеждать?
И в конце стихотворения Пушкин снова восхваляет Наполеона:
Да будет омрачен позором
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень!
Но тут же поясняет, в чем величие умершего императора:
Хвала! он русскому народу
Высокий жребий указал
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал.
Получается какой-то странный бонапартизм: Наполеон завещал вечную свободу вовсе не сам по себе, не своими победами или своими манифестами. Он спровоцировал Россию, дав ей высокий жребий победить себя, «опрокинуть кумир». Жребий князя Владимира, обрушивающего в Днепр кумир Перуна.
Впрочем, еще чаще о Наполеоне и о культе Наполеона отзывались с явной иронией:
И у Грибоедова позже появляется уже ранее нами цитировавшийся «французик из Бордо», где откровенная ирония звучит совершенно неприкрыто.
Как и у Льва Толстого: в «Войне и мире» Наполеон предстает маленьким нелепым человечком, вообразившим себя великим и славным. Самовлюбленный недомерок, он «убивал много людей», потому что был очень гениальный.[178]
Рассказывая о бонапартистских настроениях в обществе, Лев Толстой показывает, что интерес к личности Наполеона нимало не мешал русским бороться с ним и останавливать его. У графа Толстого нет и следа восхищенного интереса к Бонапарту, и «его» Наполеон вообще малосимпатичный персонаж, никак не вызывающий ни восхищения, ни сочувствия.[179]
Император Николай Павлович в Зимнем дворце держал огромную красочную картину «Парад Старой Гвардии в Тюильри». Это было типичное произведение наполеоновской политической и военной пропаганды. На картине был изображен Наполеон, в окружении маршалов принимающий парад своих «усачей-гренадеров».
Но Николай I Павлович вовсе не поклонялся Наполеону и его «военному гению». Он порой очень конкретно объяснял, зачем ему нужна эта картина: «Хочу каждый день видеть этого сильного и опасного врага, которого благодаренье Богу, мы сокрушили».
Так Сталин мог бы повесить у себя в кабинете картину «Гитлер принимает парад эсэсовцев».
Упущенные возможности
В Германии период войн с Наполеоном носит романтическое название die Befreiungskriege — освободительные войны.[180] Это официальное название целого периода немецкой истории, с 1792 по 1814 годы. Французы оккупировали, покорили почти всю Германию. Французы могли вполне искренне считать, что принесли Германии свободу, но далеко не все немцы так думали.
Befreiungskriege — это множество восстаний патриотов Германии. Это студенческие тайные общества, выдвинувшие лозунг: «Retten von Turanneenketten!» — «Разбить оковы тиранов!»
Многие немецкие дворяне не приносили присягу Наполеону и целыми дружинами сидели в лесах и горах. Выкурить их оттуда у французов не хватало сил — шла война, не до повстанцев в тылах. Они сами нападали на оккупантов, как правило, малыми силами шли против регулярной армии, неся тяжелые потери.
Время от времени самые разные люди восставали против оккупантов, вплоть до мирных людей, крестьян или городских мещан, извозчиков и лавочников.
Восстания выдвинули вождей, имена которых в Германии не забывали очень долго.
На протяжении полутора столетий не только профессиональный историк, но и всякий образованный немец сказал бы вам, кто такой командир добровольцев из Вестфалии Фердинанд фон Шилль, погибший в ходе восстания против французов в 1809 году. И кто такой Андреас Хофер, глава восставших тирольских горнорабочих.
Весь XIX век и первую половину XX века об этих людях писали статьи и книги, ставили им памятники. Написано много картин, изображающих эпизоды Befreiungskriege. Здесь и восстание горнорабочих в Тироле: люди с дубинами и камнями идут против вооруженных французских шеренг. И расстрел немецких патриотов в Весселе: скованные цепями люди в штатском, грозящие кулаками врагу в свой последний час.
Германия помнила своих героев и хотела называть их поименно.
Befreiungskriege — это национальный подъем, романтический национализм, морально подготовивший объединение Германии Бисмарком.
По крайней мере, до Второй мировой войны все, связанное с этими освободительными войнами, воспринималось в высшей степени романтически. Нацисты широко использовали для пропаганды своих взглядов реалии эпохи Befreiungskriege. Это дискредитировало эпоху, многое стало восприниматься иначе.
Но у нас-то нет оснований пересматривать результаты «дубины народной войны». Подвиги наших героев никогда не использовались для утверждения неправого дела унижения других народов. Только мы свою «дубину народной войны» знаем намного хуже немцев. Мы не помним, кто именно из москвичей тушил фитили от заложенных под Кремлем мин. Нет не только памятника патриотам. Далее мемориальной доски на стенах Кремля не было и нет.
Партизан и повстанцев 1812 года тоже знаем не всех. Разве что старостиха Василиса Кожина вошла в историю так, что ее портрет есть в учебниках. Да и то, видимо, не забыли ее советские историки исключительно благодаря «правильному» социальному происхождению. Слава Богу, была Василиса не купчихой и не дворянкой. Остальные проходят под короткой строчкой «и другие». А ведь только руководителей крупных партизанских отрядов было несколько десятков человек.
1812 год и в России породил романтический подъем идей национального сплочения. Мы не хотели становиться колонией Франции, цивилизованная она или нет. Нам не нужен был император Наполеон, какой бы он ни был гениальный. Мы дрались с сильными, хорошо подготовленными захватчиками, и победили их. Но просто поразительно, как мало и плохо мы использовали массовый подвиг народа для утверждения своих народных ценностей, для укрепления своей государственности. Я уверен, нам необходимы положительные мифы о войне 1812 года. Нужны памятники, картины, романы, статьи, передачи. Да и просто сухое перечисление фактов способно многое изменить в сознании людей.
А у нас что? Если реально — почти ничего. Смутная память о прошлом, почти не актуальная для тех, кому сегодня меньше 35.
И еще не то что черный… Прямо розовый какой-то миф о величии и гениальности Наполеона. Миф, напрочь лишенный отношения к Наполеону, как к стихийному бедствию, как к испытанию на прочность.
Английские карикатуры XIX.
Русский медведь в исполнении западных карикатуристов полтора века назад представал очень по-разному. От вполне отвратительной твари до достаточно симпатичного персонажа. Все зависело от политической обстановки. Но ни один не дотянул до обаятельного талисмана 0лимпиады-80.
В начале января 2008 года слышал чудовищную передачу на уважаемой мной радиостанции «Эхо Москвы». Некий политолог при сочувственной подпевке радиоведущего возмущался Указом президента Путина о праздновании 200-летия победы в Отечественной войне 1812 года. Мол, что за ерунда, не на что больше деньги государственные тратить… Нравственное ничтожество и беспамятство таких горе-комментаторов сразу заставляет вспомнить бессмертные строки Пушкина, которые мне так хотелось поставить эпиграфом ко всей серии «Мифов о России»:
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
[На них основано от века
По воле Бога Самого
Самостоянье человека
Залог величия его…]
Согласитесь: никто никогда пока не смог сказать лучше…
Русская армия в самом сердце Европы
Россия сыграла главную и исключительную роль в итоговом разгроме Наполеона. Но ни это обстоятельство, ни Зарубежные походы русской армии 1813–1814 годов не сделали Российскую империю в большей степени популярной в Европе. Очень уж она большая и страшная. Как и в 1799 году, русская армия действует в сердце Европы. Но тогда Суворов только собирался идти на Париж и не смог из-за предательства австрийцев. А теперь русская армия без всяких австрийцев вступает в Париж.[181]
На Венском конгрессе 1814–1815 годов, определявшем политическое устройство Европы, Российская империя — важнейший участник и гарант выполнения принятых решений.
До 1818 года во Франции стоял русский оккупационный корпус в 30 тысяч человек.
По решениям Венского конгресса Российская империя присоединяла Варшавское герцогство — территорию с населением в 3 миллиона человек.
Вот этого ей никак не простили! При Екатерине Польшу делили три хищника, и ни один из них не мог обойтись без двух других. А теперь Россия присоединяет к себе огромный кусок коренной национальной Польши, не спрашивая ни у кого. Она обгоняет союзников, оказывается первой среди равных и сильнейшей среди победителей. Вроде бы, антирусскую пропаганду начал общий враг Наполеон. Но эта пропаганда пришлась по вкусу уже и вчерашним союзникам. Слишком сильной оказалась Россия в 1815 году.
Вот ведь парадокс. Не успели свергнуть Наполеона, как один из его любимейших мифов, про агрессивную и опасную Россию, продолжает свою жизнь уже без него. И Европа, вслед за Наполеоном, разыгрывает ту же самую политическую карту: польскую.
Карл XII, Гитлер и Наполеон смотрят парад на Красной площади.
— Мне бы такие ракеты, — говорит Гитлер, — я бы дал русским под Сталинградом!
— Мне бы такие танки, — говорит Карл, — я бы показал Петру под Полтавой!
— А мне бы газету «Правда», — говорит Наполеон, — никто бы в Европе и не узнал, что я бежал из России.
Политическая демагогия Наполеона
Сомнительная честь выпестовать, сформировать и выплеснуть на страницы книг и газет миф о русской агрессивности принадлежит Наполеону Бонапарту. Как ни пытался этот человек стоять выше всех и поступать исключительно с позиции силы, и он нуждался хоть в каком-то оправдании своих действий. Воевать с самыми обычными государствами, побеждать их и присоединять к своей империи — это одно. Останавливать агрессора и восстанавливать справедливость, согласитесь, — нечто совершенно иное. Значительно приятнее, и, главное, благородно в глазах потомков.
Похоже, действовал и глубоко скрытый комплекс неполноценности: провозгласив себя императором, короновавшись из рук Папы Римского и даже женившись на дочери Австрийского императора, Наполеон Бонапарт прекрасно знал, что по праву рождения (т. е. «по праву» вообще) никак не принадлежит к числу венценосных особ. Другие короли, цари и императоры — царственного происхождения и сидят на тронах легитимно. А он — худородный дворянин с провинциальной Корсики, и его власти требуются объяснения и оправдания, в которых власть других властных особ априори не нуждается.
Бонапарту изначально повезло с «пиаром»: его завоевательные действия прямо продолжали революционные войны 1792–1796 годов. В представлении большинства французов Бонапарт по-прежнему нес народам Европы освобождение и более справедливый общественный строй. А что сами народы Европы могли думать иначе, во внимание не принималось.
Не зря же в обозе Наполеона по России до самой Москвы везли два изваяния: белокаменные скульптуры Наполеона в тоге и в лавровом венке. Наполеон изображался со свитком законов в руке, властителем строгим, но справедливым. Этаким цезарем? Августом XIX века. Хотя отменить крепостное вправо и ввести в России Кодекс Наполеона Бонапарт так и не рискнул. Но идея не просто войны, а войны за «справедливость» просматривается.
Естественно, сопротивляться введению справедливости могут только очень порочные люди, агрессоры, которые тоже хотят завоевать Европу, но совсем с другой целью: принести в нее свою авторитарность, жестокость и нищету.
Не только величайший правитель, но и величайший мифотворец во французской истории. Этот стройный высокий длинноволосый юноша — тоже, кстати, миф.
Бонапарт гораздо раньше и в гораздо большей степени, чем многие титулованные монархи постиг значение агитации и пропаганды. Лишь только он принял командование Армией Италии, он сразу издал знаменитую прокламацию от 26 марта 1796 года. В частности в ней говорилось:
«Солдаты! У вас нет ни сапог, ни мундиров, ни рубах. Вам не хватает хлеба, а наши склады пусты. Тем временем у врага все имеется в изобилии. От вас лишь зависит, чтобы всё добыть. Вы хотите и можете это сделать. Итак, вперед!»
Пока Наполеон еще не Император, а скромный генерал Директории. В этой роли он регулярно посылал членам Директории бюллетени — краткие справки о боях и походах.
7 октября 1796 года вышел первый бюллетень в виде печатной листовки: уже не для членов правительства, а для народа. Бюллетень был украшен профилем Бонапарта, увенчанного лавровым венком и императорским орлом, держащим в когтях гром и пучок дикторских розог. Весь бюллетень состоял всего лишь из одиннадцати строк. Он вкратце описывал переправу через Рейн, окружение австрийских войск, названия взятых городов. Простая форма и короткий текст с картинками помогали понять солдатам, в каких славных исторических событиях они только что участвовали. А обыватели видели, какие великие дела совершает армия под командованием Наполеона.
И эту, и все последующие прокламации, разумеется, широко распространяли среди солдат. Бонапарт быстро понял, насколько важна поддержка всего французского народа. Поэтому он предпринял все усилия для того, чтобы прокламации распространялись и среди гражданского населения. Он добивался этого посредством публикаций газет, плакатов и листовок, передаваемых из рук в руки.
Первоначально Наполеон хотел издавать бюллетени регулярно, каждые восемь дней. Вскоре он решил, что лучше делать это реже, но зато уделять больше внимания великим битвам и взятым городам. Быстро сформировалась целая серия бюллетеней Великой Армии. В последующих походах в обозе армии шли целые походные типографии. Бюллетени уходили во Францию прямо с поля боя.
Опыт оказался бесценным. Бюллетени выпускали и в кампаниях, которые вел уже Наполеон-Император: в 1805, 1806–1807, 1809, 1812 и даже 1813 годах.
Наполеон, как правило, сам диктовал тексты бюллетеней, а редактировали их секретарь или начальник штаба. Первые экземпляры печатались в полевых типографиях или типографиях ближайших к месту постоя городов. Зачастую у бюллетеней бывало несколько редакций, их печатали разными шрифтами. Затем бюллетени распространялись в войсках, причем младшие офицеры или сержанты читали их вслух перед строем рот. Раздавать бюллетени в виде листовок «на руки» не было принято из-за относительно небольшого их количества.
Затем наиболее удачные бюллетени переиздавали в виде плакатов, которые расклеивали на стенах по городам, прибивали к деревьям в деревнях. С самого начала Наполеон издал указ о перепечатывании бюллетеней государственными типографиями и официальными газетами. И не только в Париже или во всей Франции, но и во всех покоренных или зависимых странах.
В 1811 году Наполеон приказал Александру Бертье собрать все бюллетени предыдущих походов и издать их в виде книги. Тут уже речь шла не об информировании французов о победах Великой Армии, а об укреплении легенды о победах и культе личности Наполеона Бонапарта.
Бюллетени трактовали исторические события так своеобразно, что в войсках скоро появилась поговорка: «Врет, как бюллетень». Но быть упомянутым в нем считалось великой честью даже для генерала или маршала. А солдаты гордились, если бюллетень упоминал их дивизию или корпус.
Под конец Итальянского похода, 20 июля 1797 года, Наполеон основал даже «корпоративную» газету Le Courrier de l'Arme d'ltalie («Курьер Итальянской армии»). С тех пор в армиях под командованием Наполеона, а затем и во всей французской армии, полевые типографии печатали не только императорские прокламации и бюллетени, но и постоянную военную прессу.
Можно спорить, планировал ли Наполеон уже тогда, в Италии, свержение Директории и приход к власти? Подумывал ли он о том, чтобы сделаться новым императором? Скорее всего, первые мысли о свержении Директории у него возникли под конец Итальянского похода, после ряда блистательных побед. Сам он об этом не рассказывал, а больше спросить не у кого.
В любом случае, у него в руках оказался мощнейший аппарат пропаганды. Аппарат, который он сам придумал и создал и который делал из него живую легенду. И из него лично, и из тех солдат и офицеров, которые были верны Бонапарту и шли за ним. Пропаганда укрепляла связь Главнокомандующего и армии и делала всех участников событий участниками одной пропагандистской легенды.
Пропаганда периода Революции сосредоточивалась на идеалах самой Революции, на борьбе идеологического характера.
Пропаганда периода Консульства и Первой Империи служила интересам лишь одного человека — Наполеона Бонапарта и созданного им государства. Творить такую легенду было не только выгодно, но и жизненно необходимо.
Как мы выше уже отмечали, Наполеон прекрасно понимал, что в отличие от старых европейских династий, сидящих на тронах «божьей милостью» веками, он — не легитимен. В июне 1813 года он заметил в разговоре с Клеменсом Меттернихом: «Ваши государи, рожденные на троне, не могут понять чувств, которые меня воодушевляют. Они возвращаются побежденными в свои столицы, и для них это все равно. А я солдат, мне нужна честь, слава, я не могу показаться униженным перед моим народом. Мне нужно оставаться великим, славным, вызывающим восхищение».[168]
Узаконить его власть могли только военные победы и поддержка всего французского народа, а она в огромной степени зависела от этих побед.
Наполеон и церковь
Примечательно, что вторгшаяся в Россию «великая» армада, которую составляли люди, называвшие себя христианами, или хотя бы являлись людьми христианской традиции, была абсолютно не религиозна.
При объявлении войны не было во французском войске никакой молитвы о счастливом ведении столь громадной кампании. Наполеон, видимо, был так уверен в своем военном счастье и в силе своих войск, что обращаться к Богу считал совершенно излишним. В громадной армии, где 90 % солдат хотя бы формально считались добрыми католиками, не было ни одного штатного священника. Только гвардейский уланский полк, полностью состоявший из поляков, постоянно держал за свой собственный счет полкового священника.
Христианская церковь, и Римско-католическая, и Православная видели в Наполеоне злейшего врага. Папа Пий VII, который надеялся, что своим участием в коронации Наполеона он сможет повлиять на режим Бонапарта, вскоре понял, что заблуждался.
Не успев вступить на престол, Наполеон начал запрещать только что им восстановленные католические ордена, обязал все религиозные общества получать разрешения на свою деятельность от государства, сам назначал епископов. Наполеон совершенно не считался с главой католического Рима, а 17 мая 1809 года своим декретом лишил Папу светской власти, присоединил Рим и Папскую область к Французской империи, а самого Папу арестовал и вывез во Францию.
В ответ на это Пий VII отлучил Наполеона от церкви. После этого руки Бонапарта в отношении католической церкви были окончательно развязаны. Церковь должна была превратиться в послушное орудие деспота и освящать его преступную власть. Личность Господа Иисуса Христа должна была быть вытеснена личностью Наполеона. «Мое имя должно жить столько же, сколько Имя Бога», — изрекал Бонапарт. Все, кто был не согласен с таким подходом, подвергались гонениям. Первой против богоборца восстала католическая Испания, оккупированная французами. Во главе испанской «герильи» стояли простые священники, которые вели испанских крестьян на бой с захватчиками с крестом в руках.
Русская Православная церковь осудила Наполеона еще за три года до римского первосвященника. В 1806 году Святейший Синод обличил личность и деяния Наполеона в самых решительных выражениях. В синодальном указе говорилось, что «неистовый враг мира и тишины, Наполеон Бонапарте… отложился от христианской веры», самовластно присвоил себе королевскую власть Франции, явил себя завоевателем и тираном в Европе, подверг гонениям Церковь, восстановил иудейский синедрион, «который некогда дерзнул осудить на распятие Господа Иисуса Христа». В указе сказано определенно, что Наполеон, «отринув мысли о правосудии Божием…мечтает в буйстве своем, с помощью ненавистников имени христианского… похитить (о чем каждому человеку и помыслить ужасно!) священное имя Мессии…»
Пропаганда в действии
Шельмованию своих врагов Наполеон уделял столь же пристальное внимание, как и пропаганде своего величия, могущества своей армии, справедливости ведущихся войн. Французская пресса изображала всех его противников и внутри страны, и за ее пределами личностями совершенно ничтожными, жалкими, недостойными.
Наполеон постоянно следил за тем, чтобы все французские газеты перепечатывали передовицы и все статьи о войне, о внешней и внутренней политике из главной парижской газеты «Монитер». Газет он оставил всего несколько: «Журналь де Пари», «Газетт де Франс», «Журналь де Л'Ампир», «Монитер», «Меркюр Галан», «Меркюр де Франс».
На всех оккупированных территориях все газеты должны были поступать точно так же. При малейшей попытке вести собственную линию они немедленно закрывались.
Это была первая в мире система управляемой прессы.
Принципы пропаганды Наполеона были просты:
— постоянно «опускать» врагов;
— запаздывать с сообщением плохой новости или не сообщать ее вовсе;
— давать строго дозированную информацию.
До какой степени была выдрессирована им французская пресса, говорит хотя бы такой известный факт. 26 февраля 1815 года Наполеон бежал с острова Эльба и вскоре с отрядом в 1000 человек высадился во Франции. По мере его триумфального шествия по Парижу резко изменялся тон газет и отзывы о нем. Линия была примерно такая. В начале: «Корсиканское чудовище высадилось в залив Антиб». Через два дня: «Генерал Бонапарт подошел к Лиону». Еще через два дня: «Вчера Его Величество Император прибыл в свой дворец в Тюильри».
Наполеон не ограничивался печатной пропагандой. Был разработан целый церемониал парадов и смотров. Каждое воскресенье во дворце Тюильри в Париже давался смотр гвардейским отрядам, с участием самого Наполеона и многотысячной толпы зрителей — жителей французской столицы, посетителей со всей Франции и из-за границы.
В иных смотрах или парадах участвовало по нескольку десятков тысяч солдат. Так было по случаю награждения первыми крестами Почетного Легиона в Булонском лагере, при вручении новых — уже императорских — знамен, императорской коронации в соборе Нотр-Дам в Париже, рождения Короля Рима и пр.
Начиная с 1806 года 2-го декабря ежегодно праздновались годовщины Аустерлицкого сражения; эта дата к тому же совпала с днем императорской коронации. Военные церемонии, хотя и рангом поменьше, давались в дни рождения маршалов и генералов. Наполеон всячески поддерживал подобные традиции.
По его личному приказу лучшие художники Франции и Европы писали портреты самого Наполеона и его маршалов и генералов. Портреты многих выдающихся полководцев впоследствии украшали императорские резиденции Тюильри, Сен-Клу, Мальмезон или государственные учреждения: Государственный Совет, Сенат, Казначейство, министерства и пр.
По его же заказу писали батальные полотна, прославляющие эпизоды из наполеоновских кампаний. Так возникла впечатляющая картина Антуана-Жана Гро «Битва при Эйлау» с центральной сценой ухаживания хирургов Великой Армии за ранеными — французскими и русскими. Сразу видно, какие они гуманные, эти французские врачи — оказывают помощь и врагам.
Беседы с больными чумой солдатами требовало от Наполеона не меньшей храбрости, чем личное участие в боях в Северной Италии. Если оно, конечно, было.
Кисти того же художника принадлежит и знаменитая картина «Наполеон в госпитале чумных в Яффе». На этом полотне изображен штабной офицер, который с отвращением, не в силах вынести омерзительную вонь, отворачивает голову, прикрывая рот и нос платком. А Бонапарт, изображенный в центре, бесстрашно протягивает свою руку одному из больных. Эта картина заняла особое место в истории военной пропаганды, так как она должна была разоблачить английские обвинения в том, что Наполеон приказал расстрелять всех больных при отступлении из Яффы. На самом деле больных действительно расстреляли, но ведь зрители этого не знали.
Подобные картины в обязательном порядке выставлялись на Парижских салонах, посетителями которых опять же было, в основном, гражданское население.
Роль в деле пропаганды играли и знаменитые миниатюры из Эпиналя. В то время работало много артелей, которые выпускали лубочные гравюры на дереве, сюжетами которых стали Наполеон и его армия. Кроме наивных миниатюр, представляющих в весьма фантастической обстановке битвы у Пирамид или Аустерлица, они выпускали и гравюры-иллюстрации к ставшим уже знаменитыми сериям «Наполеон и его солдаты», представляющим императора и его армию во всевозможных ситуациях. Эти гравюры поступали в широкую продажу, особенно во время ярмарок, раздавались детям в награды за школьные успехи или мелким служащим за прилежную работу. Простолюдины охотно покупали миниатюры и украшали ими свои жилища, а это, в свою, очередь способствовало распространению легенды о Наполеоне и Великой Армии.
Бонапарт знал толк и в «монументальной» пропаганде. При нем Париж серьезно перестроили. В круговерти кривых средневековых улочек прорубали новые широкие авеню, построили два моста и канал Сен-Мартен для подачи воды в городские фонтаны. Но, главное, в городе появился целый ряд пышных монументов, прославляющих боевые победы армии Наполеона. Бонапарт стремился превратить Париж в эдакий «второй Рим», столицу еще одной «вечной» империи. Приемы античного зодчества использованы в архитектуре Триумфальной арки, здании Биржи, фонтанов и мостов.
Идеологическая пропаганда Наполеона внушала французам идею особой миссии Франции и непобедимости армии, ведомой императором. Так, поражения маршала Массена в Испании в прессе выдавались за победы. Поражение в битве при Лейпциге трактовалось так, что становилось неясно, кто же все-таки победил.
Уже во время битвы при Ватерлоо, 18 июля 1815 года, явно проигрывая сражение, Наполеон все же в 3 часа дня отправил в Париж сообщение о полном разгроме английских войск. Опубликовать его не успели, потому что спустя два часа гвардия Наполеона побежала, поражение стало катастрофическим.
О том, как сильно воздействовала пропаганда на людей и какие фантастические представления о мире она сеяла, говорит хотя бы такой факт: уже после захвата Франции союзниками англичане были крайне удивлены. Оказалось, что французы даже не слышали о битве при Трафальгаре, в которой адмирал Нельсон разгромил французский флот. Им об этой битве решительно ничего не сообщили…
В свете политики Наполеона особая роль в создании политических мифов отводилась России. Ведь русские и французы скрестили оружие задолго до 1812 года.
На равных
Российская армия еще до 1812 года нанесла французам несколько тяжелых поражений. С ней волей-неволей, а приходилось считаться.
В начале 1799 года Франция оккупировала Северную Италию. Официальным предлогом была «необходимость» воевать с австрийской армией на ее территории. Реально Франция насаждала везде свои порядки, а заодно грабила все, что только мыслимо разграбить. До сих пор во многих французских музеях есть сокровища, вывезенные из разгромленной Италии.
«Верный союзническому долгу» Павел I Петрович послал сначала 22 тысячи, потом еще 11 тысяч солдат в помощь австрийцам. По настоянию союзников, Павел I вызвал из ссылки Суворова и назначил его главнокомандующим русским экспедиционным корпусом.
В Северной Италии Суворов действовал ничуть не хуже, чем ранее против турок или поляков. Когда французский генерал Макдональд наивно вообразил себя в безопасности, Суворов за 36 часов прошел 85 километров[169] и так ударил по армии Макдональда, что французы беспорядочно отступили к Реджо, потеряв половину армии.
Стоило французскому гарнизону города Нови только увидеть русских солдат (16 июля 1799 года), как они тут же оставили город и отошли на юг, спрятавшись в безлюдных горах.
Действуя против французов, Суворов и русская армия проявляли свои лучшие качества — умение делать дальние броски, сосредотачивать главные силы в нужное время и в нужном месте, решительность, невероятную энергию.
Общеизвестно, что энергичный Суворов обычно вставал в 4 утра. Малоизвестно: ложился спать в 8 вечера.
Осенью 1799 года Суворов полностью очистил Северную Италию от французов. По его мнению, пора было идти во Францию, на Париж. Пора закончить войну, и закончить победоносно!
Но повторилась история времен Семилетней войны: усиления России испугались наши собственные союзники. С точки зрения союзников-австрийцев Суворову было больше нечего делать в Европе. Он, мол, сделал свое дело, разбил французов… Теперь может уйти, а во Францию австрийцы вполне могут двинуться и сами. Чтобы Суворову легче было принять нужное им решение, австрийцы фактически предали русских: вывели свои войска из Швейцарии. Корпус А. М. Римского-Корсакова (26–27 тыс. чел.) остался один на один с превышавшим в два раза корпусом наполеоновского генерала Массены.
Суворов решает двинуться на соединение с Римским-Корсаковым. Австрийцы обещали предоставить полторы тысячи вьючных мулов. Обеспечить русскую армию продовольствием… Ни одного из своих обещаний они не выполнили. В сердце вражеской земли он остался без баз, без продовольствия, без лошадей. Кроме того, союзники врали, будто от Альтгарфа до Швица есть хорошая дорога. А там вообще не было дороги. Перед русской армией вставали почти непроходимые горы. Австрийцы писали, что у Суворова нет другого выхода, кроме плена.
А Суворов сделал ход, который никто не ожидал: ни французы, ни союзники. Он принял решение перейти через Альпы — перевести всю армию с артиллерией, конницей и остатками обоза по горным тропкам, где и местные жители порой боялись ходить.
Швейцарский поход покрыл имя Суворова неувядаемой славой. Сен-Готард, Унзерн-Лох, Чертов мост — эти названия звучат как музыка для военного историка. Блестящие победы русского оружия, взлет воинской славы, проявления лучших качеств русского солдата! У Чертова моста солдаты Багратиона вскарабкались по почти отвесной скале. Так и лезли на высоту порядка 400 метров, на холоде и страшном ветру. Вскарабкались, на чудовищной крутизне зашли в тыл, ударили по французам, погнали штыками неприятеля. Если верить легенде, то сам Наполеон, узнав о сражении из донесений, воскликнул: «Этого не может быть!»
А оно очень даже могло… В исполнении русских солдат.
Победы — да еще какие! Около Швица сам знаменитый главнокомандующий Массена едва ушел от русских солдат: русский солдатик даже схватил уже было Массену… Да тот вырвался, убежал, и остался в руках у солдата «всего только» эполет от мундира.[170]
Итальянский и Швейцарский походы — слава России, ее достойнейшее прошлое. За эти походы Суворов стал генералиссимусом совершенно справедливо, и русские оставили по себе самую лучшую память.
В Сен-Готарде, с которого начался Швейцарский поход, до сих пор есть домик-музей, в котором жил Суворов. А в день начала Швейцарского похода, 21 сентября, проводится районный местный праздник: современные швейцарцы отмечают этот, уже очень давний, день. Русских помнят очень хорошо, и не только как славных воинов. Русские никого не обижали, интенданты Суворова за все скрупулезно платили, не то, что австрийцы и французы.
В окрестностях Сен-Готарда много русоволосых, рослых людей с такими… не южными чертами лица. Сами швейцарские барышни это объясняют без особого смущения: нашим прабабушкам нравились русские солдаты!
Это веселый праздник, и приятно, что наших соотечественников помнят так долго, и такими хорошими словами. Только вот почему мы сами так беспамятны?! Почему в России так плохо помнят о Швейцарском походе Суворова, почему не празднуют годовщин сражения у Чертова моста? Что, совсем не гордимся победами наших предков?
Мне довелось как-то гостить в Берне у посла России в Швейцарии, бывшего ректора МГИМО МИД СССР, умницы и большого патриота Андрея Степанова. Он много и с любовью рассказывал, как искренне чтят Суворова швейцарцы, особенно в южной «итальянской» части конфедерации. Хранят реликвии того времени. До сих пор показывают туристам: вот кровать, где ночевал великий полководец, вот за этим столом потчевал, а вот горный ручей, где 70-летний полководец с утра обливался ледяной водой. Только удивительно, говорил посол, что наше государство делает меньше для сохранения этих памятников, чем Швейцарская Конфедерация. А наши туристы, особенно последних, российских времен, уже явно хуже и хуже помнят великие дни, когда русские офицеры, даром, что дворяне, связав своими шелковыми шарфами десяток бревен, под кинжальным «огнем» перебирались по импровизированному «мосту» через пропасть, дабы показать личным примером солдатам: не страшитесь, чудо-богатыри, вперед, в штыки! И с ходу атаковали засевших на казавшихся неприступных горных хребтах французов.
Я рассказываю об этих событиях не только потому, что приятно вспоминать наши славные подвиги. Героизм русских солдат, самоотверженность офицеров, гений Суворова имеют самое прямое отношение к политической пропаганде. Франция убедилась, что имеет дело с равным противником. С таким, которого приходится бояться, с которым приходится считаться. Никак не получалось сохранять к русским пренебрежение времен Корба и служилых иноземцев времен Петра.
К тому же корректное поведение русской армии располагало к ней людей, что само по себе делалось пропагандой. А вдруг Россия захочет присоединить какие-то земли в Европе?! А вдруг местные жители будут вовсе и не против?!
Как и во время Семилетней войны, ТАКУЮ Россию испугались и союзники-австрийцы.
Опасный и грозный враг заставлял Наполеона сосредоточить особое внимание на пропаганде против России.
Как Бонапарт породил миф о русской угрозе
Наполеон установил режим личной диктатуры в 1799 году и провозгласил себя императором в 1804 году. Он последовательно разгромил четыре антифранцузские коалиции.
В круговерти европейской политики Российская империя стала важнейшим участником целой серии антифранцузских коалиций. Именно что важнейшим! Наполеон постоянно и жестоко бил австрийские и прусские армии. Из всех союзников по 2-й коалиции (Британия, Австрия, Турция, Российская империя, Неаполитанское королевство) только две европейские державы наносили ему поражения: Британия и Российская империя.
Британия уничтожила, рассеяла и сожгла французский флот, предназначавшийся для высадки десанта в Англии. После сражения на мысе Трафальгар (1806 г.) Наполеону пришлось отказаться от быстрого захвата Британских островов.
Русская армия по-прежнему была самым важным фактором, сдерживавшим Наполеона: и Русско-прусско-французской войны 1804–1807 годов, и во время Русско-австрийско-французской войны 1805 года. НИ РАЗУ прусская или австрийская армия сами по себе не добились поражения французской. А русская армия и после побед Суворова билась на равных. Сражение при Прёйсиш-Эйлау (ныне — Багратионовск Калининградской области) в 1806 году окончилось вничью и с примерно одинаковыми потерями.[171]
Четко видны три этапа русско-французских войн.
Первый этап: Итальянский поход. Он завершился, казалось бы, вничью для российско-австрийской коалиции. Но все столкновения французов непосредственно с корпусом А. В. Суворова неизбежно заканчивались для них плачевно.
Второй этап: Аустерлиц, войны России вместе с союзниками. Этот этап выиграли французы. Но, отметим: русская армия буквально «придана» австрийцам. Мнение Кутузова, до последнего момента не желавшего начинать битву при Аустерлице по австрийскому плану, полностью проигнорировано, и фактически он отстранен от командования. Поэтому правильнее говорить не о поражении коалиции, а о поражении прусской и австрийской армий, несмотря на «придачу» им в подкрепление русской армии. Точно также мы говорим в 1812 году о поражении французов и лично Наполеона в России, хотя армия его говорила на «двунадесяти языках» и, по сути, была объединенной союзной армией десятка европейских государств. Видимо, не впрок нам были союзники.
Третий этап: Прёйсиш-Эйлау — Фридланд, опять ничья.
Это при том, что войны велись на территории Европы! Война шла далеко от дома. Но разбить русских никак не удается, Россия проводит независимую политику, сближается с Англией, угрожает Франции Наполеона.
Россия была ОПАСНА. Настолько опасна, что Наполеон начал постоянно обвинять ее в агрессии.
«Видите? — говорили его журналисты и литераторы. — Видите, русские опять побеждают. Так они скоро и вообще всю Европу завоюют».
Логика Наполеона принципиально ничем не отличалась от логики поляков времен Московитско-Польских войн за Смоленскую землю.
«Оршанская пропаганда» была обращена против сильного и опасного противника, который к тому же на глазах становился все сильнее и сильнее.
Так же и пропаганда Наполеона была направлена против врага опасного и сильного. Оставайся Российская империя такой, какой была Московия в XVII веке, никому бы она не была интересна.
А тут из «нафталина» было заботливо извлечено «Завещание Петра Великого». Еще в 1797 году о «Завещании» и о враждебности России к Европе писал польский эмигрант М. Сокольницкий. Тогда на его брошюру мало кто обратил внимание. Но в 1807–1811 годах, готовясь вторгнуться в Россию, Наполеон начал готовить общественное мнение Европы к этому походу. И опубликовал брошюру Сокольницкого большим для тех времен тиражом.
А потом, по прямому заданию Наполеона, французский чиновник Мишель Лезюр, историк по образованию, написал книгу «Возрастание русского могущества с самого начала его и до XIX века».
В книге, помимо прочего, было сказано: «Уверяют, что в частных архивах русских императоров хранятся секретные мемуары, написанные собственноручно Петром Великим, где откровенно изложены планы этого государя».
При этом текст «Завещания» Лезюр не опубликовал, он опирался на сплетни, слухи, домыслы, анекдоты. Главная цель — убедить европейскую публику в наличии агрессивных устремлений российской внешней политики, ее готовности и желания завоевать всю Европу.
Мифы и реальность войны 1812 года
24 июня 1812 года Россию постигло величайшее несчастье: наполеоновское нашествие. Наполеон собрал для русского похода со всей Европы огромные силы — так называемую Великую Армию. По пыльным дорогам Европы, а затем России двигались французские, итальянские, прусские, баварские, австрийские, испанские, швейцарские, голландские, датские, фламандские, польские, венгерские, хорватские воинские части. Поистине, говоря словами Пушкина «не вся ль Европа здесь была?»
Жесточайшая мясорубка войны 1812 г. по-русски называется «Битва под Бородино». Рассматривается как боевая ничья и моральная победа Кутузова. По-французски значится как «Битва под Москвой». Рассматривается как сокрушительное поражение русских войск.
Действительно, в Великую Армию Наполеона вошли полки и батальоны двадцати стран. Французы составляли только четверть Великой Армии, ее основой были немцы и поляки, а также итальянцы, испанцы, португальцы, хорваты, датчане, мамелюки.
Великая Армия насчитывала более 600 000 человек при 1420 орудий. По экономическим, военным и людским ресурсам эта империя Запада превосходила Россию в несколько раз. Вел ее, как считалось, лучший полководец мира.
При всей своей походной актерской вспыльчивости, Наполеон никогда не принимал не продуманных заранее решений.
Он, по меньшей мере, два года готовился к русскому походу. И готовился серьезно, не только отливая новые орудия. Готовилось общественное мнение. Интенсивно работала дипломатия.
К лету 1812 года Наполеон заставил все европейские страны, за исключением Англии и Швеции,[172] принять участие в предстоящей кампании. Бонапарт добился вступления США в войну против союзника Российской Империи — Англии. 18 мая 1812 года, то есть почти за месяц до нападения на Россию, Соединенные Штаты Америки объявили войну Великобритании. Факт, который, кстати, имел большое значение для сковывания английских сил на море.
К моменту нападения Наполеона на Россию та вела еще и войны с Османской империей. Только благодаря военному и дипломатическому таланту М. И. Кутузова удалось заключить мир с Турцией в самый канун наполеоновского нашествия. Об этом я подробно писал в первой книге, но даже несмотря на этот мир, русскому командованию пришлось держать на южном направлении большие силы. До 30 тысяч человек не удалось использовать против Наполеона.
Из-за медлительности тогдашних средств передвижения Дунайская армия смогла поспеть к театру боевых действий лишь к осени 1812 года, когда главное уже произошло, Наполеон уже ушел из Москвы. По всем фронтам — блестящий успех дипломатии Наполеона. Отличнейший расчет. И только Михаил Илларионович оказался в состоянии почти лишить Наполеона преимущества затащить Россию «в войну на 2 фронта».
Что же до пропаганды…
У нас до сих пор принято считать войну 1812 года эдакой рыцарской, красивой, благородной. Противники в красивых мундирах сходились на обширных полях. Шли друг на друга в рост. Не бежали, а именно маршировали. Плотные белые клубы дыма вылетали из дул орудий, стрелявших, правда, черным порохом, и постепенно образовывали над полем боя живописные облака.
Пока армии сближались, огонь пушек и ружей выводил из строя не так уж много людей. У Льва Толстого прекрасно описаны реалии того времени: стоит только появиться раненым, и тут же слышен крик: «Носилки»! И раненых действительно уносят, огонь редко мешает санитарам. И не так много раненых, чтобы их не успеть выносить.
Стреляя друг в друга чуть ли не в упор, сойдясь в штыковом бою, враги обычно в самом сильном остервенении не добивали раненых противников, не мешали выполнять свой долг врачам и санитарам. Если поле боя оставалось за победителем, а побежденные быстро отступали, победители хоронили погибших врагов в братских могилах, а раненым оказывали помощь наравне со своими собственными ранеными.
Все это так. Разумеется, всегда бывали нарушения рыцарских законов ведения войны, но было их не так много. Есть норма, а есть исключения. Пропаганда всячески подчеркивала заботу военачальников о солдатах своих и чужих, гуманизм и «отеческое участие». По традициям рыцарской войны, военные действия обставлялись как грандиозное шоу и одновременно как спортивное состязание. Отмечать мужество врагов, их силу и преданность воинскому долгу считалось хорошим тоном. Лев Толстой даже посмеивается над церемонией вручения французских орденов «самому храброму русскому солдату», а русских наград — «самому храброму» французу.
Но ведь лучше такое забавное шоу, чем реалии Вердена и Сталинграда. После ужасов войн XX века кампания 1812 года порой кажется нашему современнику какой-то идиллией.
Все так! Все было, было, было… Были раненые, оставленные на попечение французов после сражения при Смоленске. Был русский генерал Милорадович, кричащий атакующим гренадерам Даву:
— Молодцы французы!
И обернувшись к своим:
— Как идут, шельмы, а?! Молодцы!
И опять повернувшись к противнику, опять по-французски:
— Молодцы, французы! Слава! Виват!
Гренадеры с длинными закрученными усами, в ярко-синих с золотом мундирах молча шли под барабанный бой. Полыхали столбы пламени из жерл орудий, мерный грохот давил на уши. А что? Яркие мундиры, яркие краски средне-русской осени, плотный белый дым, алая кровь на зеленой травке. Красиво, ярко, и всегда находятся любители таких зрелищ. Недаром сюжеты войны 1812 года — любимая тема для наших и французских исторических клубов, специалистов по «игровым» историческим реконструкциям.
Не так уж сильно грохотало, голос Милорадовича, возможно, и был слышен. И крик боевого генерала, высоко оценивающего, чуть ли не вдохновляющего своим криком атаку противника был воспитывающим явлением, формирующим отношение к тому, как «должно быть».
Все так. Но только, повторяю, вторглись в Россию, во-первых, вовсе не одни французы. Русская пропаганда совершенно справедливо говорила о «нашествии двунадесяти языков». Во всей 600-тысячной Великой Армии было их от силы тысяч 150. Многонациональное сборище общалось на странном армейском жаргоне, на основе французского, но с включениями слов из разных немецких диалектов, польского, испанского, итальянского языков.
При бегстве Наполеона из России многие офицеры этой армии отбились и остались в России. Прибивались они и к помещичьим имениям, дворянским гнездам. Настоящий французский офицер… Это же прекрасный гувернер, он научит Петеньку и Коленьку французскому языку и хорошим манерам, французскому изяществу и высокой культуре. А очень часто пленный или беглый ветеран Великой Армии был фламандцем или немцем из Гамбурга, который за годы жизни в казарме и свой родной язык подзабыл, и французского толком не выучил, говорил на кошмарном грубом жаргоне, сморкался в два пальца, жрал руками, зато ругался на пяти европейских языках.
Тоже идиллия по-своему: наполеоновский ветеран отдыхал и отъедался, реализовывал свой отцовский инстинкт в общении с барчуками, честно учил, чему умеет… И совершенно не был виноват, что французский язык Коленьки и Петеньки сильно отличался от языка Дидро и Рабле. Помните эту иронию Грибоедова про «смесь французского с нижегородским»? В общем-то, и сам французский, запомним, был в России «великой смесью», этакий текс-мекс из европейских языков.
Ну и, во-вторых, солдаты Великой Армии подвергались массированной пропаганде. У них был довольно своеобразный взгляд и на Россию, и на то, что они в ней делают.
Антирусская пропаганда Наполеона
Готовясь к нападению на Россию, Наполеон не просто вел очередную военную кампанию. Речь шла о последнем завершающем этапе создания «универсальной империи», то есть полного владычества Франции в Европе, фактически — мирового владычества.
В преддверии 1812 года Наполеон произнес: «Через три года я буду властелином мира, остается Россия, но я раздавлю ее». Эти слова были прекрасно знакомы солдатам его армии. Они шли в последнюю независимую страну континентальной Европы. Впереди еще Британия, но ее давить будут другие: флот. Россия — последняя непокорная страна, в которую необходимо идти походом. Раздавим ее, воцарится Наполеон Бонапарт в Кремле, как новый русский царь, сделает Российскую империю вассалом Франции, и можно будет отдохнуть от почти беспрерывных войн и походов, продолжавшихся с 1792 года.
Ядро армии Наполеона — французы-офицеры. Это были тридцатипятилетние, сорокалетние мужчины, которые провоевали всю свою жизнь. Двадцать лет под ружьем. Как им хотелось отдохнуть!
Солдаты Великой Армии твердо знали, что пришли в варварскую полудикую страну и что они несут в нее свет самой лучшей в мире культуры — французской. Что их ведет величайший полководец всех времен, сопротивляться которому — дикость, нелепость, вред, отступничество от цивилизации и чуть ли не преступление.
«Для победы необходимо, чтобы простой солдат не только ненавидел своих противников, но и презирал их», — так говаривал Наполеон. Так вслед за Наполеоном рассуждали его генералы.
Простой солдат презирал и Россию, и русских. Он был воспитан в этом презрении. Он знал, что русские — опасные полудикари, рабы своего начальства, враждебные Европе, всегда угрожавшие Европе. Победи они, и тут же принесут всюду страшные нравы русского мужлана.
Есть очень интересные исследования, показывающие: пропаганда Наполеона считала ислам более совершенной, более «цивилизованной» религией, чем русское православие.[173]
Результаты пропаганды в действии
С самого начала вторгшиеся завоеватели вели себя с местным населением как новые хозяева с рабами. Как банда грабителей, имеющих полное право брать все, на что упадет их глаз. Конечно, похоже они вели себя и в Германии, и в Испании, и в Италии. Но в России поведение завоевателей было еще помножено на учение о примитивности русских, их грубости и невежестве и на страхе перед русской агрессией.
Уже в Литве итальянская и баварская солдатня вырубала садовые деревья, растаптывала огороды. Никакой военной необходимости в этом не было, солдаты демонстрировали свою власть и стремились причинить местным жителям как можно больше неприятностей.
В городе Урдомине они разграбили все, что попадало под руки, разогнали учеников лицея — мальчиков лет 12–14, а в католическом соборе поместили солдат.
В 20 верстах от Урдомина отряд баварских немцев ограбил местечко Сомно, причем из тамошнего костела взял 4500 рублей, собранных на ремонт церкви.
Это — еще в католических областях, только еще войдя на Русь. В смоленском селе Одинцово исчезла треть населения: кто бежал в леса, кого закололи штыками при попытках защищать свое достояние, кого увели с собой в качестве рабов.
Мародерство Великой Армии оказало самую дурную услугу Наполеону, оно толкало множество русских людей в партизаны. Кто и не пошел бы из патриотических чувств, тот пошел, чтобы сопротивляться насилию и грабежу. Как писал историк Е. В. Тарле: «Разорение крестьян проходившей армией завоевателя, бесчисленными мародерами и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что ненависть к неприятелю росла с каждым днем».[174]
У нас до сих пор считается, что армия Наполеона, в отличие от немцев в 1941 году, была все-таки цивилизованная, культурная. Это потом, после пожара Москвы, она превратилась в сборище мародеров и дезертиров.
Но это не совсем так. Армия Наполеона с самого начала была готова грабить все, что только возможно. Только на первом этапе войны грабеж шел более организованный.
У нас до сих пор в описании войны упор делают все же на благородном характере сражений и обращения с пленным и раненым врагом. Такова война даже в изображении великого реалиста Льва Толстого. Такова она и в блестящем фильме С. Ф. Бондарчука.
Это было. Но за красивым фасадом скрывается другой — темный и безобразный. О нем почти не говорят, почти не пишут, хотя это ведь тоже имело место быть.
Не буду голословным, приведу факты.
3 сентября 1812 года, на следующий день после входа Великой Армии в Москву, солдаты получили официальное разрешение грабить. Творившиеся варварство, жестокость и насилие не были случайными действиями мародеров, которых наказывали официальные власти. Это была политика Франции и самого Наполеона.
Великий московский пожар французы рассматривали, как попытку местных жителей сжечь свое имущество, но не отдать неприятелю. Примеры такого поведения они уже видели по пути к Москве.
Потому они и расстреливали «поджигателей» — по большей части, совершенно случайных людей. Как тех, кто отнимал у французов то, что принадлежало им «по праву».
Приказами командования французской армии московские монастыри использовались под жилища для солдат, причем престолы и жертвенники употреблялись вместо столов, а в алтарях стояли кровати.
Наполеон лично посетил Новодевичий и Донской монастыри. Он не осматривал их с любопытством туриста, не собирался молиться. Монастыри интересовали его только как укрепленные точки. По его приказу в Новодевичьем французы разместили батарею, а стены монастыря укрепили окопами. Чтобы было удобнее оборонятся, они взорвали стоявшую рядом с монастырем церковь Иоанна Предтечи.
Церкви Заиконоспасского, Покровского, Новоспасского, Симонова, Крестовоздвиженского, Донского, Рождественского и других монастырей были превращены в конюшни.
В Высокопетровском монастыре оккупанты устроили скотобойню, а соборный храм превратили в мясную лавку. Весь монастырский погост был покрыт спекшейся кровью, а в соборе на паникадилах и на вколоченных в иконостас гвоздях висели куски мяса и внутренности животных.
Мародеры дочиста ограбили все монастыри. Их интересовали прежде всего драгоценности, украшавшие священные предметы. Они сдирали с икон серебряные оклады, собирали лампады, кресты. В поисках спрятанных сокровищ грабители нередко взламывали в храмах полы, простукивали стены.
Из многонациональной армии Наполеона только греческие части не участвовали в разграблении монастырей: видели в русских монахах своих единоверцев. Иногда и среди католиков, французов и поляков, тоже находились люди, которые относились к православным святыням с уважением.
Монахини Новодевичьего монастыря считали, что начальник живших в их монастыре солдат по фамилии Задэра «греха боялся». Он посоветовал спрятать серебряный крест, Евангелие и другие ценные вещи, говоря на ломаном русском языке: «Французска солдата вора».
В Даниловом монастыре квартировавшие французы узнали, что в монастырь должен прибыть отряд конной артиллерии, предупредили: «Это люди нечестивые», — и предложили спрятать все ценное. Они даже помогли зарыть в землю церковные вещи. Артиллеристы ободрали раку князя Даниила и сорвали одежды с престолов, но ничего больше не нашли.
5. Часто оккупанты не столько грабили, сколько оскверняли и уродовали святыни. В Андрониевском, Покровском, Знаменском монастырях французские солдаты кололи на дрова иконы, лики святых использовали как мишени для стрельбы.
В Чудовом монастыре французы, надев на себя и на своих лошадей митры и облачение духовенства, ездили так и очень смеялись. Все иконы были найдены поруганными. Храмы были осквернены.
В Можайском Лужецком монастыре хранящаяся здесь икона святого Иоанна Предтечи имеет следы от ножа, — французы использовали ее как разделочную доску, рубили на ней мясо.
Громили и портили не только предметы культа — все, связанное с русской историей. В конце концов, святыни — это ведь не только иконы.
Саввино-Сторожевский монастырь почти не пострадал, но от интерьеров находившихся на его территории дворца царя Алексея Михайловича и Царициных палат почти ничего не осталось. Кровать царя Алексея Михайловича была сожжена, дорогие кресла ободраны, зеркала разбиты, печи сломаны, редкие портреты Петра Великого и царевны Софьи похищены.
В этом монастыре останавливался 3-й кавалерийский корпус генерала Груши.
И в этих действиях, и в каком-то убежденном, систематическом грабеже трудно не видеть следствие активной антирусской и антирелигиозной пропаганды. Так сказать, созревший плод. Лично Бонапарт был, конечно, очень образованным, хорошо начитанным человеком. Поэтому, не думаю, что он сам поощрял кощунства, творимые солдатами над русской церковью. Хотя, возможно, он недооценивал опасности такого поведения своей армии в глубоко религиозной России. Будучи такой же «духовной жертвой» вольтерьянцев и якобинцев, как и большинство его генералов, офицеров и солдат, Бонапарт, видимо, полагал, что и русские считают Бога и церковь такой же мишурой, как и французы — «выкормыши» квазирелигиозного бреда времен Великой Французской Революции. Но на Руси, несмотря на всю недальновидность петровской и постпетровской государственной политики по отношению к церкви, все-таки не было ни культа Высшего Разума, ни бесовства 1793 года, а Бог по-прежнему занимал свое самое сокровенное место в душе русского крестьянина (хрестьянина) и русского солдата.
Несложно догадаться, какую волну негодования вызвало в этой душе поведение «франко-немецко-голландца» в русской церкви. В общем, иных доказательств, что «Буанапарте — сам антихрист», предъявлять не требовалось.
6. Французы грабили и монахов, и священников, и мирных жителей. При малейшем сопротивлении избивали и даже убивали.
Иеромонах Знаменского монастыря Павел и священник Георгиевского монастыря Иоанн Алексеев были убиты.
Священника церкви Сорока святых Петра Вельмянинова били прикладами, кололи штыками и саблями за то, что не отдал им ключи от храма. Всю ночь он пролежал на улице, истекая кровью, а утром проходивший мимо французский офицер пристрелил отца Петра. Монахи Новоспасского монастыря похоронили священника, но французы потом три раза раскапывали его могилу: увидев свежую землю они думали, наверное, что в этом месте зарыли клад.
В самом Новоспасском монастыре старенького, за 70 лет, наместника иеромонаха Никодима избивали на глазах братии, приставляли к его груди и голове ружья и пистолеты: требовали показать, где хранятся сокровища.
В Симоновом монастыре французы вырубили ворота, избили архимандрита Герасима и наместника Иосифа, но не могли ничего добиться. Обитель разграбили.
В Донском монастыре французы избили наместника Вассиана, а ризничего, монаха Иринея, искололи, изранили саблей.
В Богоявленском монастыре казначея монастыря Аарона французы таскали за волосы, выдергивали бороду и затем возили на нем грузы, запрягая в телегу.
Как ни грабили французы в Италии, Голландии и Германии, а таким истязаниям они людей нигде не подвергали. К русским у них отношение все-таки было особенное.
Перед уходом из Москвы французы грабили уже не драгоценности. Они отбирали у людей сапоги, теплую одежду, рубашки.
Известна попытка Наполеона взорвать Кремль. 10–11 октября 1812 года под башни, стены и здания символа русской государственности заложили пороховые мины. Великая Армия, превращавшаяся на глазах в беспорядочно бегущее сборище, выходила из города, а саперы маршала Мортье поджигали фитили.
Если бы мины разом грохнули, восстановить Кремль было бы уже невозможно. Пришлось бы строить новый комплекс сооружений на его месте, примерно как в Варшаве после Второй мировой войны восстанавливали город по планам, рисункам и воспоминаниям жителей.
Так и было бы, выстави маршал Мортье боевое охранение вокруг Кремля. Если бы французы стояли на всех подходах, пока чудовищные взрывы не подняли бы на воздух и не обрушили бы святыню. Но, видимо, французы чувствовали себя так неуютно в Москве, что сделали дело половинчато, ненадежно: запалив фитили, они ушли. Побежали догонять своих. В эту ночь шел сильный проливной дождь, он погасил часть фитилей, а другие горели медленнее обычного.
Жители Москвы стали собираться к оставленному Кремлю… Они заметили тлевшие фитили и кинулись их тушить. Опасное это было занятие! Никто ведь не знал, сколько именно этих фитилей, когда огонь дойдет до пороха и сработают главные заряды. Но основную часть зарядов все же удалось обезвредить.
Тем не менее, ряд взрывов прогремел. Самым сильным из пяти был первый, которым вышибло не только все стекла, но и оконные рамы в кремлевских и близлежащих зданиях. До основания была снесена Водовзводная башня, наполовину разрушена Никольская. Частично разрушен Арсенал, повреждены Грановитая палата, Филаретова пристройка, Комендантский дом. Стены дворца и здания музея Оружейной палаты почернели от огня. Значительный ущерб был нанесен кремлевским соборам. Во время пожара Кремля пострадало также и здание Сената, а его бронзовый Георгий Победоносец, украшавший купол Круглого зала, бесследно исчез. По одной версии, он расплавился. По другой, вместе с еще двумя предметами, составлявшими гордость Кремля, — орлом с Никольских ворот и крестом с колокольни Ивана Великого — был вывезен в обозе французской армии в качестве трофея. Во всяком случае, эти исторические реликвии не были найдены. То ли погибли в пожаре, то ли украдены «цивилизованными» оккупантами.
Доживавший свои последние дни в Рязани 72-летний архитектор М. Ф. Казаков, посвятивший всю жизнь Кремлю и Москве, узнав о начавшемся в Москве пожаре, пришел в отчаяние. «Весть сия, — писал его сын, — нанесла ему смертельное поражение. Посвятив всю свою жизнь творчеству, украшая престольный град великолепными зданиями, он не мог без содрогания вообразить, что многолетние его труды превратились в пепел и исчезли вместе с дымом пожарным…»[175]
Сохранилось свидетельство очевидца, которому удалось проникнуть в Кремль сразу после изгнания неприятеля: «…Он (Иван Великий — В.М.) не потерпел повреждения, но находившаяся подле него часть колокольни была взорвана… Разрушенная часть колокольни представлялась в виде огромной кучи раздробленных камней, на ней лежали три большие колокола (от тысячи до трех тысяч пудов), как легкие деревянные сосуды, перевернутые кверху дном силою взрыва».[176]
Менее известно, что, уходя из Москвы, французы пытались взорвать еще и Новодевичий, Рождественский, Алексеевский монастыри. Монахам удалось вовремя потушить огонь и тем самым спасти свои обители.
Возвращаясь на пепелище, москвичи не только отстраивали свои сгоревшие жилища. Они находили памятники своей истории, храмы и памятные места поруганными, обгаженными, сознательно разоренными. Церкви были загажены навозом, престолы и алтари разрушены, святые иконы расколоты или пущены на дрова, картины похищены или изрезаны, старинная мебель сожжена и изломана, церковные книги использованы для растопки.
Интересно, что несмотря ни на что, к больным и раненым врагам россияне относились сочувственно. В Новодевичьем монастыре лечили заболевших французских солдат, а в Рождественском делились с голодными оккупантами своей пищей. Рассказывая об этом, одна из монахинь пояснила: «Опять же жаль их сердечных, не умирать же им голодною смертью, а шли ведь они на нас не по своей воле».
Но поведение французов в Москве стало широко известно. Это еще более послужило делу сплочения народа и подъему патриотических настроений.
Удивительно, что, несмотря на весь свой прославленный гений, Наполеон не смог понять: таким поведением можно только озлобить народ. Может быть, Наполеон сам сделался жертвой собственной пропаганды? Сам поверил в рабскую сущность русского народа? Хотя…
Он так и не решился опубликовать Манифест об отмене крепостного права. Он так и не поставил в Кремле собственные статуи в тоге законодателя. Видимо, начал понимать, что в России такая пропаганда не сработает. А какая сработает, видимо, не понимал, и времени понять у него не было.
Получилось, что Бонапарт хотел начать войну с могучим государством, а начал воевать с народом громадной и великой страны, не зная толком его истории, не понимая и не уважая его традиций и ценностей. Не в силах понять законов игры, мог только пакостить и разрушать. А делая это, закономерно провоцировал «дубину народной войны», о которой так хорошо писал Лев Толстой.
И самое удивительное и, пожалуй, не имеющее никакого логичного объяснения по сей день — это то, что, идя на Москву, Наполеон СОВЕРШЕННО не учел климатического фактора. Опять же подчеркну — мы не имеем никакого права говорить о «безалаберности» Бонапарта, — всегда и везде, любой «экспромт» в политике и тем более в войне он просчитывал заранее. А здесь — самоубийственная ошибка! Нет теплой одежды, рукавиц, нет запасов угля, не хватает спирта, жира от обмораживаний, армия буквально вымерзла в дороге. Да что говорить, даже конница подкована на «европейский» манер, без зимних шипов, а, значит, конь не сможет держаться на промерзшем грунте!
И самое потрясающее — Бонапарт уже один раз так же ошибся. Во время Египетской кампании его армия оказалась совершенно не готова к 40-градусной жаре, песчаным бурям и отсутствию обеззараженной воды. История повторилась! Фатум…
Были ли русские бонапартистами?
А ведь Наполеон рассчитывал, что его пропаганда подействует и на русских! Особенно на дворян и образованных чиновников, воспитанных как французские эмигранты и часто знавших французский язык лучше русского.
Многие исследователи полагают, что за пропагандой Наполеона скрывается пропаганда мировоззрения, ценностей, политики Запада.
Самый информированный человек тогдашней Европы, министр полиции Франции Ж. Фуше в своих мемуарах, изданных в 1824 году, писал, что в 1812 году Наполеон всерьез рассчитывал на поддержку «французской партии в Петербурге». В Петербурге и в Москве зрели заговоры и строились планы государственного переворота в пользу Наполеона, убийства Императора Александра I. Сильную опору имел якобы Наполеон среди русских раскольников, объявивших царя «антихристом», а Наполеона — «истинным царем».
Но и на этот слой пропаганда Наполеона не подействовала. Вроде бы, идеи бонапартизма, восхищение вставшим над историей, попиравшим целые народы Наполеоном Бонапартом пустили в России глубокие корни. Но в России элиты все же рассудили иначе. И в большинстве своем видели в Бонапарте если и гения, то злого.
Пушкин свое стихотворение, посвященное Наполеону, начинает вроде с очень лояльных к нему со строк:
Чудесный жребий совершился:
Угас великий человек…
Но это величие не гиганта мысли, не устроителя общества. Это «величие» стихийного бедствия, громадность Бича Божьего. Так можно отзываться о Соловье-Разбойнике или об огнедышащем Горыныче. Тоже своего рода великих.
Победить громадное несчастье, обрушившееся на мир, избавить от него Россию и Европу — великая заслуга и великая честь.
Россия, бранная царица,
Воспомни древние права!
Померкни, солнце Австерлица!
Пылай, великая Москва!
В русской литературе, как и в политике, не принято было глумиться над поверженным врагом. Отрицать величие Наполеона, его историческую роль и его значимость в истории не думали наши поэты и писатели. Действительно, если враг был слабый и трусливый, нам-то какая честь его побеждать?
И в конце стихотворения Пушкин снова восхваляет Наполеона:
Да будет омрачен позором
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень!
Но тут же поясняет, в чем величие умершего императора:
Хвала! он русскому народу
Высокий жребий указал
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал.
Получается какой-то странный бонапартизм: Наполеон завещал вечную свободу вовсе не сам по себе, не своими победами или своими манифестами. Он спровоцировал Россию, дав ей высокий жребий победить себя, «опрокинуть кумир». Жребий князя Владимира, обрушивающего в Днепр кумир Перуна.
Впрочем, еще чаще о Наполеоне и о культе Наполеона отзывались с явной иронией:
И у Грибоедова позже появляется уже ранее нами цитировавшийся «французик из Бордо», где откровенная ирония звучит совершенно неприкрыто.
Как и у Льва Толстого: в «Войне и мире» Наполеон предстает маленьким нелепым человечком, вообразившим себя великим и славным. Самовлюбленный недомерок, он «убивал много людей», потому что был очень гениальный.[178]
Рассказывая о бонапартистских настроениях в обществе, Лев Толстой показывает, что интерес к личности Наполеона нимало не мешал русским бороться с ним и останавливать его. У графа Толстого нет и следа восхищенного интереса к Бонапарту, и «его» Наполеон вообще малосимпатичный персонаж, никак не вызывающий ни восхищения, ни сочувствия.[179]
Император Николай Павлович в Зимнем дворце держал огромную красочную картину «Парад Старой Гвардии в Тюильри». Это было типичное произведение наполеоновской политической и военной пропаганды. На картине был изображен Наполеон, в окружении маршалов принимающий парад своих «усачей-гренадеров».
Но Николай I Павлович вовсе не поклонялся Наполеону и его «военному гению». Он порой очень конкретно объяснял, зачем ему нужна эта картина: «Хочу каждый день видеть этого сильного и опасного врага, которого благодаренье Богу, мы сокрушили».
Так Сталин мог бы повесить у себя в кабинете картину «Гитлер принимает парад эсэсовцев».
Упущенные возможности
В Германии период войн с Наполеоном носит романтическое название die Befreiungskriege — освободительные войны.[180] Это официальное название целого периода немецкой истории, с 1792 по 1814 годы. Французы оккупировали, покорили почти всю Германию. Французы могли вполне искренне считать, что принесли Германии свободу, но далеко не все немцы так думали.
Befreiungskriege — это множество восстаний патриотов Германии. Это студенческие тайные общества, выдвинувшие лозунг: «Retten von Turanneenketten!» — «Разбить оковы тиранов!»
Многие немецкие дворяне не приносили присягу Наполеону и целыми дружинами сидели в лесах и горах. Выкурить их оттуда у французов не хватало сил — шла война, не до повстанцев в тылах. Они сами нападали на оккупантов, как правило, малыми силами шли против регулярной армии, неся тяжелые потери.
Время от времени самые разные люди восставали против оккупантов, вплоть до мирных людей, крестьян или городских мещан, извозчиков и лавочников.
Восстания выдвинули вождей, имена которых в Германии не забывали очень долго.
На протяжении полутора столетий не только профессиональный историк, но и всякий образованный немец сказал бы вам, кто такой командир добровольцев из Вестфалии Фердинанд фон Шилль, погибший в ходе восстания против французов в 1809 году. И кто такой Андреас Хофер, глава восставших тирольских горнорабочих.
Весь XIX век и первую половину XX века об этих людях писали статьи и книги, ставили им памятники. Написано много картин, изображающих эпизоды Befreiungskriege. Здесь и восстание горнорабочих в Тироле: люди с дубинами и камнями идут против вооруженных французских шеренг. И расстрел немецких патриотов в Весселе: скованные цепями люди в штатском, грозящие кулаками врагу в свой последний час.
Германия помнила своих героев и хотела называть их поименно.
Befreiungskriege — это национальный подъем, романтический национализм, морально подготовивший объединение Германии Бисмарком.
По крайней мере, до Второй мировой войны все, связанное с этими освободительными войнами, воспринималось в высшей степени романтически. Нацисты широко использовали для пропаганды своих взглядов реалии эпохи Befreiungskriege. Это дискредитировало эпоху, многое стало восприниматься иначе.
Но у нас-то нет оснований пересматривать результаты «дубины народной войны». Подвиги наших героев никогда не использовались для утверждения неправого дела унижения других народов. Только мы свою «дубину народной войны» знаем намного хуже немцев. Мы не помним, кто именно из москвичей тушил фитили от заложенных под Кремлем мин. Нет не только памятника патриотам. Далее мемориальной доски на стенах Кремля не было и нет.
Партизан и повстанцев 1812 года тоже знаем не всех. Разве что старостиха Василиса Кожина вошла в историю так, что ее портрет есть в учебниках. Да и то, видимо, не забыли ее советские историки исключительно благодаря «правильному» социальному происхождению. Слава Богу, была Василиса не купчихой и не дворянкой. Остальные проходят под короткой строчкой «и другие». А ведь только руководителей крупных партизанских отрядов было несколько десятков человек.
1812 год и в России породил романтический подъем идей национального сплочения. Мы не хотели становиться колонией Франции, цивилизованная она или нет. Нам не нужен был император Наполеон, какой бы он ни был гениальный. Мы дрались с сильными, хорошо подготовленными захватчиками, и победили их. Но просто поразительно, как мало и плохо мы использовали массовый подвиг народа для утверждения своих народных ценностей, для укрепления своей государственности. Я уверен, нам необходимы положительные мифы о войне 1812 года. Нужны памятники, картины, романы, статьи, передачи. Да и просто сухое перечисление фактов способно многое изменить в сознании людей.
А у нас что? Если реально — почти ничего. Смутная память о прошлом, почти не актуальная для тех, кому сегодня меньше 35.
И еще не то что черный… Прямо розовый какой-то миф о величии и гениальности Наполеона. Миф, напрочь лишенный отношения к Наполеону, как к стихийному бедствию, как к испытанию на прочность.
Русский медведь в исполнении западных карикатуристов полтора века назад представал очень по-разному. От вполне отвратительной твари до достаточно симпатичного персонажа. Все зависело от политической обстановки. Но ни один не дотянул до обаятельного талисмана 0лимпиады-80.
В начале января 2008 года слышал чудовищную передачу на уважаемой мной радиостанции «Эхо Москвы». Некий политолог при сочувственной подпевке радиоведущего возмущался Указом президента Путина о праздновании 200-летия победы в Отечественной войне 1812 года. Мол, что за ерунда, не на что больше деньги государственные тратить… Нравственное ничтожество и беспамятство таких горе-комментаторов сразу заставляет вспомнить бессмертные строки Пушкина, которые мне так хотелось поставить эпиграфом ко всей серии «Мифов о России»:
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
[На них основано от века
По воле Бога Самого
Самостоянье человека
Залог величия его…]
Согласитесь: никто никогда пока не смог сказать лучше…
Русская армия в самом сердце Европы
Россия сыграла главную и исключительную роль в итоговом разгроме Наполеона. Но ни это обстоятельство, ни Зарубежные походы русской армии 1813–1814 годов не сделали Российскую империю в большей степени популярной в Европе. Очень уж она большая и страшная. Как и в 1799 году, русская армия действует в сердце Европы. Но тогда Суворов только собирался идти на Париж и не смог из-за предательства австрийцев. А теперь русская армия без всяких австрийцев вступает в Париж.[181]
На Венском конгрессе 1814–1815 годов, определявшем политическое устройство Европы, Российская империя — важнейший участник и гарант выполнения принятых решений.
До 1818 года во Франции стоял русский оккупационный корпус в 30 тысяч человек.
По решениям Венского конгресса Российская империя присоединяла Варшавское герцогство — территорию с населением в 3 миллиона человек.
Вот этого ей никак не простили! При Екатерине Польшу делили три хищника, и ни один из них не мог обойтись без двух других. А теперь Россия присоединяет к себе огромный кусок коренной национальной Польши, не спрашивая ни у кого. Она обгоняет союзников, оказывается первой среди равных и сильнейшей среди победителей. Вроде бы, антирусскую пропаганду начал общий враг Наполеон. Но эта пропаганда пришлась по вкусу уже и вчерашним союзникам. Слишком сильной оказалась Россия в 1815 году.
Вот ведь парадокс. Не успели свергнуть Наполеона, как один из его любимейших мифов, про агрессивную и опасную Россию, продолжает свою жизнь уже без него. И Европа, вслед за Наполеоном, разыгрывает ту же самую политическую карту: польскую.
Глава 4
Польская карта, или Русофобская кампания в 1830-е гг
Кое-что о «польской карте»
Первым эту карту разыграл еще Наполеон. Идею восстановления польской государственности он держал перед носом наивных польских патриотов, как морковку перед носом осла.
Парадокс, но именно внутри Российской империи, которая разделила Польшу, Польша и получила много больше прав и свобод, чем от «освободителя», прогрессивного Наполеона.
Судите сами: после поражения Пруссии в 1806 году, по всей Польше вспыхнуло восстание. Оно быстро перекинулось и на польские земли, отошедшие к Австрии. В 1809 году Наполеон разбил Австрию. На польских землях, захваченных Пруссией и Австрией, он создал Герцогство Варшавское. Одной рукой Наполеон распространил на него действие своих законов: равенство граждан перед судом, отмену пережитков феодализма, личной зависимости крестьян.
Другой рукой наложил на Герцогство Варшавское обязательство осуществлять огромные поставки продовольствия и сырья. Плюс рекрутский набор «военного времени». Герцогство Варшавское союзное с Францией? Союзное. Наполеон освободил Польшу? Освободил. Так пусть поляки в возрасте от 16 до 55 лет воюют с Россией, и нечего отлынивать! А после войны еще посмотрим, что делать с Польшей и ее государственностью…
До 1809 года в армии Наполеона тоже действовали «польские легионы» — отряды добровольцев, верившие, что Наполеон поможет польским патриотам. Всякий поляк должен был воевать в составе Великой армии. Всякий. И шляхтич, мечтающий отбить у москалей земли Белоруссии и Украины, и человек, готовый видеть в русских своих братьев. Подошел по возрасту? Бери оружие. Слава императору! Вперед!
Река Березина, в которой в ноябре 1812 года утонули остатки Великой армии Наполеона, находится в современной Белоруссии. На западный берег Березины переправились буквально несколько тысяч человек. Весной 1813 года война перекинулась на коренные польские земли. К лету 1813 года русская армия заняла всю Польшу.
Хочу специально отметить: не существует НИ ОДНОГО свидетельства жестокостей русских войск в Польше. Ни одной попытки отомстить за «польские легионы», за массовое участие поляков в Великой армии и в походе на Москву летом 1812 года. Это великодушие Российской Империи[182] — вообще типичная черта и Государства Российского, и ее армии, и русского народа в целом. Империя воевала, громила армии. Когда пушки стреляют по городу, когда атакуют и движут военные части, происходит много чего, и война — никак не школа гуманизма.
Но русский человек, точнее, надевший мундир и взявший ружье русский мужик, не сводил счетов с побежденными, далее когда очень было за что. Российская империя не мстила. Сейчас почти забыто, что личный враг Пушкина, мелкий враль и доносчик Фаддей Венедиктович Булгарин, был не только бездарный петербургский литератор, «стучавший» на коллег по литературному цеху. Сын мелкого польского шляхтича, он был офицером Великой армии Наполеона. Это не помешало ему после войны поступить на русскую службу, поселиться в столице, издавать газеты и журналы. Никто не поминал ему прошлого.
Пушкин издевался над выспренним морализаторством Булгарина, над его казенным патриотизмом, пустил по рукам множество эпиграмм, где выводил Булгарина под забавным именем Видок Фиглярин.
Особенно, когда она побеждает.
Не то беда, что ты поляк: Костюшко лях, Мицкевич лях! Пожалуй, будь себе татарин, — И тут не вижу я стыда; Будь жид — и это не беда; Беда, что ты Видок Фиглярин.
«Беду» Пушкин видел в бездарности и личном ничтожестве «оппонента», а не в его происхождении и не в его участии в наполеоновском нашествии.
Польша было притихла под русской армией… но быстро поняла — мести не будет.
На Венском конгрессе 1815 года Австрия и Пруссия очень хотели оторвать от Герцогства Варшавского кусок как можно больше. Северо-западная часть Польши отошла к Пруссии под названием Познаньского великого княжества. Отошел и «вольный город» Данциг — польский Гданьск. Австрия получила район Велички, а Краков с прилегающими землями превратили в Краковскую республику под совместным управлением России, Австрии и Пруссии. В этих землях шла политика насильственной германизации, никаких органов самоуправления выше городских магистратов не было.
Остальную часть Герцогства Варшавского Россия превратила в Королевство Польское. Вроде «свое» у поляков Королевство, только российский император одновременно был и польским королем. Королевство Польское управлялось собственным «польским» правительством, но во главе с царским наместником. Первым наместником сделался член царской семьи, родной брат Александра I и Николая I Константин.
27 ноября 1815 года Александр I подписал Польскую конституцию. Конституция провозглашала равенство граждан перед законом, неприкосновенность личности и имущества, свободу печати и вероисповедания. Поляки получили свой парламент-сейм из двух палат. В верхней палате сейма, Сенате, заседала аристократия. В палату депутатов могли быть избраны все граждане Королевства Польского. Более 30 % населения имели право голоса. Во Франции 1820 года — не более 18 %, в Британии — порядка 15 %. Крепостного права в Польше не было и в помине.
Внешняя политика Королевства Польского была в ведении правительства Российской империи, но Королевство имело свою армию.
С 1816 года открылся Варшавский университет с преподаванием на русском, немецком, польском и латинском языках. Работали гимназии с преподаванием на польском языке.
В общем, за исключением «наместника Константина», были выполнены все, даже самые отдаленные пожелания польской прогрессивной общественности. Ничего далее отдаленно похожего Наполеон Польше не дал.
В самой России с ее крепостным правом и отсутствием конституции тоже не было ничего похожего.
Под управлением России польское народное хозяйство сделало громадный рывок, с 1815 по 1830 год шло стремительное развитие промышленности.
Казалось бы, перед Польшей открывается широкое поле сотрудничества с Россией и роста экономики и культуры. Столько свобод, по сути, полное невмешательство метрополии в дела «колонии»,[183] зато какая экономия: армия, по сути, не нужна, часть государственного аппарата — это тоже расходы Санкт-Петербурга, сырье из России без таможенных налогов, уникальное территориальное положение: Польша — товарный коридор из Европы в Россию. Живи себе «на доходы от транзита» и радуйся! Не тут-то было! Вопреки всему, в Польше почти сразу стали готовиться к выходу из состава Российской империи. «Патриотическое общество» в Варшаве установило связи с заговорщиками из среды русского дворянства, так называемыми декабристами. «Патриоты» выбросили лозунг: «За вашу и нашу свободу!» Что означало поддержку всем силам, которые попытаются свергнуть законное правительство Российской империи. Ведь царизм реакционный и отсталый, при нем Россия остается дикой и азиатской. Нужно свергнуть царизм, и на его развалинах утвердить более справедливое общество. Демократическая Россия даст Польше желанную свободу…
Нет никакого сомнения, что последующая жесткая внутренняя политика императора Николая I была вызвана именно польским опытом. Действительно, если Конституция, либерализм и гуманное отношение не делают людей друзьями престола, что остается? Только начальственная строгость.
С 1828 года в Польше действует тайная организация по образцу тайных обществ декабристов — «Военный союз» во главе с П. Высоцким. Общество готовит вооруженное восстание против России.
Восстание или война?
29 ноября 1830 года началось тщательно подготовленное восстание. Тайное военное общество в школе подхорунжих в Варшаве мгновенно было поддержано тысячами ремесленников и рабочих Варшавы, овладевших арсеналом. 30 ноября повстанцы овладели всей Варшавой. В начале декабря войска Российской империи покинули территорию не только Варшавы, но всего Королевства Польского.
В январе 1831 года Национальное правительство во главе с князем А. Чарторыйским объявило о низложении Николая I с польского престола, провело демонстрацию в память декабристов, уже открыто выдвинуло лозунг, много раз воспроизводившийся потом самыми разными силами: «За вашу и нашу свободу!» Был еще один замечательный лозунг, который современные поляки вспоминать стыдливо не любят: «Верните Речь Посполитую!» То есть верните нам нашу империю, верните Белоруссию и Украину.
Весной 1831 года волнение перекинулось в Литву, в Западную Белоруссию и Западную Украину. В июле 1831 года Национальное правительство Польши обратилось к правительствам Пруссии и Франции с призывом о помощи, предлагая их монархам «свободную» польскую корону.
В Палате депутатов Франции идут дебаты: надо ли помогать полякам? Депутаты Лафайет, Моген и другие прямо призывали «протянуть Польше руку помощи», вмешаться в русско-польский конфликт вооруженной рукой.[184]
Польское восстание 1830–1831 годов в самой Польше называют «Русско-польской войной». По мнению поляков, не подданные России восстали против законной власти, а национальное государство воевало за свою независимость. Франция свои войска не послала, но во Франции и Британии поляков рассматривали как воюющую сторону. То есть как оккупированную страну, которая ведет войну с завоевателем. То, что в России называлось «мятежом», там назвалось «войной».
Так возникла совершенно реальная опасность крупной международной войны.
1 июня 1831 года А. С. Пушкин пишет частное письмо к П. А. Вяземскому: «Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря: мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей. Но для Европы нужны общие предметы внимания и пристрастия, нужны и для народов и для правительств. Конечно, выгода почти всех правительств… избегать в чужом пиру похмелья; но народы так и рвутся, так и лают. Того и гляди, навяжется на нас Европа».[185]
16 августа 1831 года, то есть еще до взятия Варшавы, Пушкин пишет свое знаменитое стихотворение «Клеветникам России». Напечатано оно в сентябре 1830, в брошюре «На взятие Варшавы», куда вошли три стихотворения Пушкина и Жуковского. У меня нет оснований не привести целиком этой брошюры.
Александр Пушкин, Василий Жуковский
НА ВЗЯТИЕ ВАРШАВЫ
Александр Пушкин
(русскому либералу)
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды [чистый] лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Когда безмолвная Варшава поднялась,
И бунтом [] опьянела,
И смертная борьба [] началась,
При клике «Польска не згинела!» —
Ты руки потирал от наших неудач,
С лукавым смехом слушал вести,
Когда [полки] бежали вскачь,
И гибло знамя нашей чести.
Варшавы бунт []
[] в дыме.
Поникнул ты главой и горько возрыдал,
Как жид о Иерусалиме.
(не завершено)
КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постели,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
БОРОДИНСКАЯ ГОДОВЩИНА
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.
И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русский штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь —
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!
Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!
Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведет:
Через ее шагнете кости!..»
Сбылось — ив день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк.
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.
Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?..
Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь?
Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: всё стоит она!
А вкруг ее волненья пали —
И Польши участь решена…
Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.
Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего.
Василий Жуковский
РУССКАЯ ПЕСНЬ
Раздавайся гром победы!
Пойте песню старины:
Бились храбро наши деды;
Бьются храбро их сыны.
Пробуждай, вражда, измену!
Подымай знамена, бунт!
Не прорвать вам нашу стену,
Наш железный русский фрунт!
Мы под теми же орлами;
Те же с нами знамена;
Лях, бунтующий пред нами,
Помнит русских имена.
Где вы? где вы?
Строем станьте!
Просит боя русский крик.
В стену слейтесь, тучей гряньте,
Грудь на грудь и штык на штык.
Нет врага… но здесь Варшава!
Развернися, русский стан!
Братья, слышите ли? Слава!
Бьет на приступ барабан.
С Богом! Час ударил рока,
Час ожиданный давно.
Сбор гремит — а издалека
Русь кричит: Бородино!
Чу! Как пламенные тромбы,
Поднялися и летят
Наши мстительные бомбы
На кипящий бунтом град.
Что нам ваши палисады!
Здесь не нужно лестниц нам!
Мы штыки вонзим в ограды
И взберемся по штыкам!
Спи во гробе, Забалканский!
Честь тебе!
Стамбул дрожал!
Путь твой кончил Эриванский
И на грудь Варшавы стал.
«Эриванский! Князь Варшавы!»
Клик один во всех устах.
О, как много русской славы
В сих волшебных именах!
За Араксом наши грани;
Арарата чудный плен,
И орлы средь Эривани,
И разгром варшавских стен.
Спор решен! Дана управа!
Пала бунта голова!
И святая наша слава,
Слава русская жива!
Соберитесь под знамена,
Братья, долг свой сотворя!
Возгласите славу трона
И поздравьте с ней Царя.
На него надежна вера:
В мирный час — он в душу льет
Пламень чистого примера;
В час беды — он сам вперед!
Славу, взятую отцами,
Сбережет он царски нам,
И с своими сыновьями
Нашим даст ее сынам!
26 августа по «старому стилю», 6 сентября по новому, императорская армия взяла Варшаву. В ночь с 7 на 8 сентября 1831 года подписана капитуляция. Последние отряды польских повстанцев бежали из Российской империи в Австрию и Пруссию, тайно переходя границы.
В прессе всей Европы, особенно Франции и Баварии, печатались статьи, жестко осуждавшие Российскую империю. В них приводились совершенно фантастические сведения о «зверствах русских войск над мирным населением» и всячески подчеркивали: поляки есть передовой отряд Европы, героические борцы с русским варварством.
Русское правительство тоже вроде как печатало какие-то свои статьи во Франции, даже переводило брошюру Пушкина и Жуковского на французский язык. Вроде, вело контрпропаганду. Но это, как всегда, была очень слабая контрпропаганда: правительство только оправдывалось. Увы! Всегда, если оправдываешься, в сознании людей утверждается — значит, все-таки виноват!
Русская официальная пропаганда не использовала самых сильных аргументов: ничего не писала, например, о том, что под феодальным гнетом русских царей избирательным правом в Польше пользовалось больше людей, чем в тот момент в передовой Франции. Тем более, не поминали французам заминированного Кремля, превращенных в бойни и в конюшни храмов Москвы. А зря… Лучший способ обороны — нападение. Основания для нападения были, аргументы могли бы быть совершенно убийственные. Такие, на которые и депутатам французской Палаты депутатов было бы трудно возразить.
Ведь Россия Александра действительно дала Польше намного больше, чем Франция Наполеона.
Но, видимо, и на русское правительство действовала логика: европейцы имеют право указывать нам, как надо жить. Оправдываться еще можно, но не отвечать же на критику французов такой же жесткой критикой порядков в самой Франции.
Но право, что же происходит?! Весь XVI и XVII века европейцы последовательно считали войны Московии и Речи Посполитой внутренним делом славян! Совсем недавно, уже в XVIII веке, европейские державы вместе с Россией увлеченно делили Польшу и вовсе не признавали за ней права воюющей стороны?! Всего 15 лет назад они согласились с присоединением к Российской империи Герцогства Варшавского?! Они признали корону Королевства Польского на голове русского Императора?!
Логика проста… Россия стала после 1812–1815 годов сильным государством. Не одним из сильнейших, а сильнейшим. Не подельником, не «младшим братом», а грозным конкурентом, тем, кого позднее не с издевкой, а со страхом назовут «жандармом Европы». И европейские державы круто поменяли логику своего поведения. Провозглашение России агрессором, задушившим суверенную Польшу, нужно было только для одного — для ведения пропагандистской войны. Нежная любовь к Польше? Бог с вами! Великие державы Европы ничем не помогли полякам, не погубили ни единого своего солдата и не потратили ни одного патрона. В сущности, к судьбе Польши они оставались совершенно равнодушны… Можно привести немало примеров того, как Польша делалась для европейцев разменной монетой в политике. Одна из ценностей этой монеты — быть вечным доказательством агрессивности и жестокости русской внешней политики.
Кое-что о «польской карте»
Первым эту карту разыграл еще Наполеон. Идею восстановления польской государственности он держал перед носом наивных польских патриотов, как морковку перед носом осла.
Парадокс, но именно внутри Российской империи, которая разделила Польшу, Польша и получила много больше прав и свобод, чем от «освободителя», прогрессивного Наполеона.
Судите сами: после поражения Пруссии в 1806 году, по всей Польше вспыхнуло восстание. Оно быстро перекинулось и на польские земли, отошедшие к Австрии. В 1809 году Наполеон разбил Австрию. На польских землях, захваченных Пруссией и Австрией, он создал Герцогство Варшавское. Одной рукой Наполеон распространил на него действие своих законов: равенство граждан перед судом, отмену пережитков феодализма, личной зависимости крестьян.
Другой рукой наложил на Герцогство Варшавское обязательство осуществлять огромные поставки продовольствия и сырья. Плюс рекрутский набор «военного времени». Герцогство Варшавское союзное с Францией? Союзное. Наполеон освободил Польшу? Освободил. Так пусть поляки в возрасте от 16 до 55 лет воюют с Россией, и нечего отлынивать! А после войны еще посмотрим, что делать с Польшей и ее государственностью…
До 1809 года в армии Наполеона тоже действовали «польские легионы» — отряды добровольцев, верившие, что Наполеон поможет польским патриотам. Всякий поляк должен был воевать в составе Великой армии. Всякий. И шляхтич, мечтающий отбить у москалей земли Белоруссии и Украины, и человек, готовый видеть в русских своих братьев. Подошел по возрасту? Бери оружие. Слава императору! Вперед!
Река Березина, в которой в ноябре 1812 года утонули остатки Великой армии Наполеона, находится в современной Белоруссии. На западный берег Березины переправились буквально несколько тысяч человек. Весной 1813 года война перекинулась на коренные польские земли. К лету 1813 года русская армия заняла всю Польшу.
Хочу специально отметить: не существует НИ ОДНОГО свидетельства жестокостей русских войск в Польше. Ни одной попытки отомстить за «польские легионы», за массовое участие поляков в Великой армии и в походе на Москву летом 1812 года. Это великодушие Российской Империи[182] — вообще типичная черта и Государства Российского, и ее армии, и русского народа в целом. Империя воевала, громила армии. Когда пушки стреляют по городу, когда атакуют и движут военные части, происходит много чего, и война — никак не школа гуманизма.
Но русский человек, точнее, надевший мундир и взявший ружье русский мужик, не сводил счетов с побежденными, далее когда очень было за что. Российская империя не мстила. Сейчас почти забыто, что личный враг Пушкина, мелкий враль и доносчик Фаддей Венедиктович Булгарин, был не только бездарный петербургский литератор, «стучавший» на коллег по литературному цеху. Сын мелкого польского шляхтича, он был офицером Великой армии Наполеона. Это не помешало ему после войны поступить на русскую службу, поселиться в столице, издавать газеты и журналы. Никто не поминал ему прошлого.
Пушкин издевался над выспренним морализаторством Булгарина, над его казенным патриотизмом, пустил по рукам множество эпиграмм, где выводил Булгарина под забавным именем Видок Фиглярин.
Особенно, когда она побеждает.
Не то беда, что ты поляк: Костюшко лях, Мицкевич лях! Пожалуй, будь себе татарин, — И тут не вижу я стыда; Будь жид — и это не беда; Беда, что ты Видок Фиглярин.
«Беду» Пушкин видел в бездарности и личном ничтожестве «оппонента», а не в его происхождении и не в его участии в наполеоновском нашествии.
Польша было притихла под русской армией… но быстро поняла — мести не будет.
На Венском конгрессе 1815 года Австрия и Пруссия очень хотели оторвать от Герцогства Варшавского кусок как можно больше. Северо-западная часть Польши отошла к Пруссии под названием Познаньского великого княжества. Отошел и «вольный город» Данциг — польский Гданьск. Австрия получила район Велички, а Краков с прилегающими землями превратили в Краковскую республику под совместным управлением России, Австрии и Пруссии. В этих землях шла политика насильственной германизации, никаких органов самоуправления выше городских магистратов не было.
Остальную часть Герцогства Варшавского Россия превратила в Королевство Польское. Вроде «свое» у поляков Королевство, только российский император одновременно был и польским королем. Королевство Польское управлялось собственным «польским» правительством, но во главе с царским наместником. Первым наместником сделался член царской семьи, родной брат Александра I и Николая I Константин.
27 ноября 1815 года Александр I подписал Польскую конституцию. Конституция провозглашала равенство граждан перед законом, неприкосновенность личности и имущества, свободу печати и вероисповедания. Поляки получили свой парламент-сейм из двух палат. В верхней палате сейма, Сенате, заседала аристократия. В палату депутатов могли быть избраны все граждане Королевства Польского. Более 30 % населения имели право голоса. Во Франции 1820 года — не более 18 %, в Британии — порядка 15 %. Крепостного права в Польше не было и в помине.
Внешняя политика Королевства Польского была в ведении правительства Российской империи, но Королевство имело свою армию.
С 1816 года открылся Варшавский университет с преподаванием на русском, немецком, польском и латинском языках. Работали гимназии с преподаванием на польском языке.
В общем, за исключением «наместника Константина», были выполнены все, даже самые отдаленные пожелания польской прогрессивной общественности. Ничего далее отдаленно похожего Наполеон Польше не дал.
В самой России с ее крепостным правом и отсутствием конституции тоже не было ничего похожего.
Под управлением России польское народное хозяйство сделало громадный рывок, с 1815 по 1830 год шло стремительное развитие промышленности.
Казалось бы, перед Польшей открывается широкое поле сотрудничества с Россией и роста экономики и культуры. Столько свобод, по сути, полное невмешательство метрополии в дела «колонии»,[183] зато какая экономия: армия, по сути, не нужна, часть государственного аппарата — это тоже расходы Санкт-Петербурга, сырье из России без таможенных налогов, уникальное территориальное положение: Польша — товарный коридор из Европы в Россию. Живи себе «на доходы от транзита» и радуйся! Не тут-то было! Вопреки всему, в Польше почти сразу стали готовиться к выходу из состава Российской империи. «Патриотическое общество» в Варшаве установило связи с заговорщиками из среды русского дворянства, так называемыми декабристами. «Патриоты» выбросили лозунг: «За вашу и нашу свободу!» Что означало поддержку всем силам, которые попытаются свергнуть законное правительство Российской империи. Ведь царизм реакционный и отсталый, при нем Россия остается дикой и азиатской. Нужно свергнуть царизм, и на его развалинах утвердить более справедливое общество. Демократическая Россия даст Польше желанную свободу…
Нет никакого сомнения, что последующая жесткая внутренняя политика императора Николая I была вызвана именно польским опытом. Действительно, если Конституция, либерализм и гуманное отношение не делают людей друзьями престола, что остается? Только начальственная строгость.
С 1828 года в Польше действует тайная организация по образцу тайных обществ декабристов — «Военный союз» во главе с П. Высоцким. Общество готовит вооруженное восстание против России.
Восстание или война?
29 ноября 1830 года началось тщательно подготовленное восстание. Тайное военное общество в школе подхорунжих в Варшаве мгновенно было поддержано тысячами ремесленников и рабочих Варшавы, овладевших арсеналом. 30 ноября повстанцы овладели всей Варшавой. В начале декабря войска Российской империи покинули территорию не только Варшавы, но всего Королевства Польского.
В январе 1831 года Национальное правительство во главе с князем А. Чарторыйским объявило о низложении Николая I с польского престола, провело демонстрацию в память декабристов, уже открыто выдвинуло лозунг, много раз воспроизводившийся потом самыми разными силами: «За вашу и нашу свободу!» Был еще один замечательный лозунг, который современные поляки вспоминать стыдливо не любят: «Верните Речь Посполитую!» То есть верните нам нашу империю, верните Белоруссию и Украину.
Весной 1831 года волнение перекинулось в Литву, в Западную Белоруссию и Западную Украину. В июле 1831 года Национальное правительство Польши обратилось к правительствам Пруссии и Франции с призывом о помощи, предлагая их монархам «свободную» польскую корону.
В Палате депутатов Франции идут дебаты: надо ли помогать полякам? Депутаты Лафайет, Моген и другие прямо призывали «протянуть Польше руку помощи», вмешаться в русско-польский конфликт вооруженной рукой.[184]
Польское восстание 1830–1831 годов в самой Польше называют «Русско-польской войной». По мнению поляков, не подданные России восстали против законной власти, а национальное государство воевало за свою независимость. Франция свои войска не послала, но во Франции и Британии поляков рассматривали как воюющую сторону. То есть как оккупированную страну, которая ведет войну с завоевателем. То, что в России называлось «мятежом», там назвалось «войной».
Так возникла совершенно реальная опасность крупной международной войны.
1 июня 1831 года А. С. Пушкин пишет частное письмо к П. А. Вяземскому: «Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря: мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей. Но для Европы нужны общие предметы внимания и пристрастия, нужны и для народов и для правительств. Конечно, выгода почти всех правительств… избегать в чужом пиру похмелья; но народы так и рвутся, так и лают. Того и гляди, навяжется на нас Европа».[185]
16 августа 1831 года, то есть еще до взятия Варшавы, Пушкин пишет свое знаменитое стихотворение «Клеветникам России». Напечатано оно в сентябре 1830, в брошюре «На взятие Варшавы», куда вошли три стихотворения Пушкина и Жуковского. У меня нет оснований не привести целиком этой брошюры.
(русскому либералу)
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды [чистый] лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Когда безмолвная Варшава поднялась,
И бунтом [] опьянела,
И смертная борьба [] началась,
При клике «Польска не згинела!» —
Ты руки потирал от наших неудач,
С лукавым смехом слушал вести,
Когда [полки] бежали вскачь,
И гибло знамя нашей чести.
Варшавы бунт []
[] в дыме.
Поникнул ты главой и горько возрыдал,
Как жид о Иерусалиме.
(не завершено)
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постели,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.
И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русский штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь —
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!
Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!
Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведет:
Через ее шагнете кости!..»
Сбылось — ив день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк.
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.
Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?..
Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь?
Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: всё стоит она!
А вкруг ее волненья пали —
И Польши участь решена…
Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.
Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего.
Раздавайся гром победы!
Пойте песню старины:
Бились храбро наши деды;
Бьются храбро их сыны.
Пробуждай, вражда, измену!
Подымай знамена, бунт!
Не прорвать вам нашу стену,
Наш железный русский фрунт!
Мы под теми же орлами;
Те же с нами знамена;
Лях, бунтующий пред нами,
Помнит русских имена.
Где вы? где вы?
Строем станьте!
Просит боя русский крик.
В стену слейтесь, тучей гряньте,
Грудь на грудь и штык на штык.
Нет врага… но здесь Варшава!
Развернися, русский стан!
Братья, слышите ли? Слава!
Бьет на приступ барабан.
С Богом! Час ударил рока,
Час ожиданный давно.
Сбор гремит — а издалека
Русь кричит: Бородино!
Чу! Как пламенные тромбы,
Поднялися и летят
Наши мстительные бомбы
На кипящий бунтом град.
Что нам ваши палисады!
Здесь не нужно лестниц нам!
Мы штыки вонзим в ограды
И взберемся по штыкам!
Спи во гробе, Забалканский!
Честь тебе!
Стамбул дрожал!
Путь твой кончил Эриванский
И на грудь Варшавы стал.
«Эриванский! Князь Варшавы!»
Клик один во всех устах.
О, как много русской славы
В сих волшебных именах!
За Араксом наши грани;
Арарата чудный плен,
И орлы средь Эривани,
И разгром варшавских стен.
Спор решен! Дана управа!
Пала бунта голова!
И святая наша слава,
Слава русская жива!
Соберитесь под знамена,
Братья, долг свой сотворя!
Возгласите славу трона
И поздравьте с ней Царя.
На него надежна вера:
В мирный час — он в душу льет
Пламень чистого примера;
В час беды — он сам вперед!
Славу, взятую отцами,
Сбережет он царски нам,
И с своими сыновьями
Нашим даст ее сынам!
26 августа по «старому стилю», 6 сентября по новому, императорская армия взяла Варшаву. В ночь с 7 на 8 сентября 1831 года подписана капитуляция. Последние отряды польских повстанцев бежали из Российской империи в Австрию и Пруссию, тайно переходя границы.
В прессе всей Европы, особенно Франции и Баварии, печатались статьи, жестко осуждавшие Российскую империю. В них приводились совершенно фантастические сведения о «зверствах русских войск над мирным населением» и всячески подчеркивали: поляки есть передовой отряд Европы, героические борцы с русским варварством.
Русское правительство тоже вроде как печатало какие-то свои статьи во Франции, даже переводило брошюру Пушкина и Жуковского на французский язык. Вроде, вело контрпропаганду. Но это, как всегда, была очень слабая контрпропаганда: правительство только оправдывалось. Увы! Всегда, если оправдываешься, в сознании людей утверждается — значит, все-таки виноват!
Русская официальная пропаганда не использовала самых сильных аргументов: ничего не писала, например, о том, что под феодальным гнетом русских царей избирательным правом в Польше пользовалось больше людей, чем в тот момент в передовой Франции. Тем более, не поминали французам заминированного Кремля, превращенных в бойни и в конюшни храмов Москвы. А зря… Лучший способ обороны — нападение. Основания для нападения были, аргументы могли бы быть совершенно убийственные. Такие, на которые и депутатам французской Палаты депутатов было бы трудно возразить.
Ведь Россия Александра действительно дала Польше намного больше, чем Франция Наполеона.
Но, видимо, и на русское правительство действовала логика: европейцы имеют право указывать нам, как надо жить. Оправдываться еще можно, но не отвечать же на критику французов такой же жесткой критикой порядков в самой Франции.
Но право, что же происходит?! Весь XVI и XVII века европейцы последовательно считали войны Московии и Речи Посполитой внутренним делом славян! Совсем недавно, уже в XVIII веке, европейские державы вместе с Россией увлеченно делили Польшу и вовсе не признавали за ней права воюющей стороны?! Всего 15 лет назад они согласились с присоединением к Российской империи Герцогства Варшавского?! Они признали корону Королевства Польского на голове русского Императора?!
Логика проста… Россия стала после 1812–1815 годов сильным государством. Не одним из сильнейших, а сильнейшим. Не подельником, не «младшим братом», а грозным конкурентом, тем, кого позднее не с издевкой, а со страхом назовут «жандармом Европы». И европейские державы круто поменяли логику своего поведения. Провозглашение России агрессором, задушившим суверенную Польшу, нужно было только для одного — для ведения пропагандистской войны. Нежная любовь к Польше? Бог с вами! Великие державы Европы ничем не помогли полякам, не погубили ни единого своего солдата и не потратили ни одного патрона. В сущности, к судьбе Польши они оставались совершенно равнодушны… Можно привести немало примеров того, как Польша делалась для европейцев разменной монетой в политике. Одна из ценностей этой монеты — быть вечным доказательством агрессивности и жестокости русской внешней политики.
Глава 5
Особенности Российской империи
К началу XIX века Российская империя — это централизованное государство, которое территориально достигло своего максимума и сформировало свои государственные границы.
С этого времени особенно истово европейцы начинают «доказывать» агрессивность русских. Не мудрствуя лукаво, выбирается доказательный аргумент российской агрессивности. Он прост — сам факт существования Российской империи. Попробуем понять, с чем же так яростно спорила Европа, что доказывала.
Россия не создавала колониальной империи, как страны «старой» Европы. Она не завоевывала чужих земель, чтобы жить за их счет. Русские не превращали в рабов жителей других стран, не ввозили их из одной части своей империи в другие. Не истребляли на рудниках население покоренных стран. Не изгоняли со своей земли целые племена и народы.
Российская империя абсолютно не похожа на колониальные империи европейцев. Российское государство росло во многом потому, что русские оказались жизнеспособным и активным народом. Природа оказалась к нам одновременно и суровой, и щедрой: Русь всегда была окружена поясом малонаселенных, почти не освоенных земель. Земли эти, на первый взгляд, холодные, неплодородные, удаленные от центров тогдашней цивилизации.
Такова была Средняя полоса России. Это сейчас она освоенная территория, на которой шумят миллионные города. В Х-ХІІІ веках это был край беспредельных «муромских», «мещерских» и прочих лесов, без дорог и городов, без своего производства хлеба. Хлеб в междуречье Оки и Волги ввозили с территории современной Украины или из Великого Булгара — с Волги.
А потом русские создали систему навозного удобрения, и прежде бесплодные, никому не нужные земли стали давать богатые урожаи. Русские переселенцы после татарского нашествия потоком хлынули в междуречье Оки и Волги.
Такими же холодными, глухими землями были и Поволжье, и Предуралье, и Урал, и Сибирь, и Приамурье. Причерноморье трудно назвать землей холодной, но место это было также глухое и дикое. Чтобы освоить его, надо было начинать буквально с нуля.
Так что делать вывод об изначальной, древней «агрессивности» русских преждевременно. Логичнее сделать вывод о нашей жизнеспособности, активности и трудолюбии.
Население колонизуемых земель не проигрывало от появления русских. Доказательства? Очень простые… К 1913 году численность всех народов бывшей Российской империи была больше, чем до завоевания. Вот численность индейцев на территории США упала с 1–1,3 миллиона человек в 1700 году до 200 тысяч в 1900 году. Выводы напрашиваются.
Московия, потом Российская империя воевала? Да. Но воевала, как правило, не с будущими подданными, а с их владыками. Народы земель, «колонизуемых» Русью, также платили дань властям. И те, кто собирал эту дань, вовсе не собирались от нее отказываться в пользу Санкт-Петербурга. Русь выступала как опаснейший конкурент, разрушающий местные царства, ханства, каганаты.
Продвижение Руси, колонизация ею новых земель, решало старые цивилизационные споры, порой доставшиеся ей еще от Золотой Орды. Ведь и сама Русь долго платила дань татарским ханам, а потом освобождала от уплаты этой дани другие народы.
В этом продвижении, росте, колонизации сказывались географические особенности России. Продвинувшись на какое-то расстояние, русская армия утверждала новые рубелей, но эти рубежи были такими же проницаемыми, условными, как и старые.
Города Юлсной России изначально основывались как крепости, форпосты против постоянно набегавших степняков. На протяжении всего XVII века Белгород и Курск, Орел и Воронеж были в первую очередь крепостями. Московия не могла справиться с работорговцами из Крыма, прекратить постоянные набеги татар-людокрадов. Южно-русские города окончательно перестали быть крепостями в XVIII веке, после присоединения Крыма, чему предшествовали восемь русско-турецких войн.
Такое количество военных конфликтов между Россией и Турцией объясняется двумя причинами. О первой уже сказано — русские люди, как и абсолютно все другие народы, не любят, когда их захватывают в рабство.
Вторая причина: борьба за исконные славянские земли. После монгольского нашествия Русь потеряла степные, южные земли. В XI веке брат Ярослава Мудрого, Мстислав Удалой правил в Тьмутараканском княжестве — в Причерноморской Руси. После монгольского нашествия славянское население «забилось» из степей в леса. Под ударами степняков русские уходили на север, край более холодный, лесной, но и несравненно более безопасный. Степи запустели, стали зоной ведения кочевого скотоводческого хозяйства. Русские земли, некогда плодородные, превратились в Дикое поле. Одно название, кстати, чего стоит!
Присоединение этих земель имело стратегическое и идеологическое значение. Важно было не только положить конец «крымскому кошмару». Причерноморские степи русские всегда считали своей национальной территорией. И имели все основания объявлять эти земли в нравственном смысле «своими», несправедливо отторгнутыми от России.
Этот народный энтузиазм хорошо передает К. Симонов устами «своего» Суворова. Для того чтобы объяснить солдатам смысл перехода через Альпы, Суворов вспоминает те времена, когда русские воевали с турками в Причерноморье…
Бывало, скажешь им — за степи!
За Черноморье! За Азов!
Вослед войскам тянулись цепи
Переселенческих возов.
В 1771 году русская армия вошла в Крым, и на этот раз крымские ханы не могли выбить ее обратно. Могучий сюзерен крымских татар, Турецкая империя, уже была не в силах победить Россию. По Кючук-Кайнарджийскому договору Крымское ханство перестало быть вассалом Турции, было признано независимым.
Силой оружия Россия вынудила Турцию оставить Крым на произвол судьбы, прекратить поддержку оружием, хлебом и международным покровительством, а также положила конец «крымской» набеговой системе и краже людей.
Но и это не решило проблему. В ставшем независимом Крыму было неспокойно. Многим татарам было совершенно непонятно, как теперь жить — без набегов и грабежей. В 1783 году последний крымский хан Шахи-Гирей отрекся от престола в пользу России. Кроме военного давления, Россия руками Григория Потемкина предложила Шахи-Гирею огромную сумму отступного — миллион рублей золотом. Своего рода взятка формально независимому владыке.
Судьба Шахи-Гирея печальна: знатные татары не простили ему предательства. Его поймали в степи и влили в горло хану расплавленное золото.
— Ты любишь золото, хан? Получай!
Но теперь Крым перестал быть очагом турецко-татарской агрессии, источником вечного беспокойства. Конец войнам? И да, и нет. Но конец татарским набегам. Поток переселенцев хлынул на юг, осваивая бескрайние степи. Уже к началу XIX века Новороссия стала житницей России… и не одной России. Вывоз южнорусского хлеба из Одессы кормил и Европу.
На юге, на теплом Черном море зашумели большие города: Херсон, Мариуполь, Николаев, Одесса, в Крыму выросли Севастополь и Симферополь. Окраина цивилизации, глухой степной край трудами и усилиями русских превращалась в часть территории цивилизованного мира.
Однако успокоиться русским не было дано. Весь XIX век на русском юге приходилось держать порох сухим. Потому что Крым-то победили и освоили, но за теплым Черным морем, по которому свободно плавают все, лежала не «замиренная», не сложившая оружия Турция. Мусульманская страна, желавшая реванша за вынужденное оставление Крыма, не смирившаяся с выходом России к Черному морю.
Могучая империя, во много раз превосходившая по силе Крымское ханство, прекрасно помнила — до русских побед конца XVIII века Черное море были своего рода «Турецким озером». Турция грозила войной новой части России, Новороссии.
Русский юг оставался форпостом христианской цивилизации. Приходилось держать Черноморский флот, южные города оставались могучими крепостями.
В 1787 году Турецкая империя, так и не смирившись с утратой Крыма, снова объявила войну Российской империи. После штурма Измаила (1790 г.), поражения турок при Мачине (1791 г.), разгрома турецкого флота при Тендрах (1790 г.) и Калиакри (1791 г.) Турецкая империя вроде формально признала присоединение территории Крымского ханства к Российской империи. Но лишь в 1812 году, после очередного поражения в очередной войне, Турция повторно и окончательно подтвердила окончательное право Российской империи на земли Крыма.
Русская агрессия? А как могла Россия уйти из Причерноморья? Ведь стоило уйти, и тут же вернулся бы прежний кошмар татарских набегов, хищное давление Турции. Сохранять все как есть? Значит держать вооруженные силы на юге России в постоянной боевой готовности. И никуда от этой «агрессии» не денешься.
Русские заселяют Причерноморье, движутся на теплую Кубань, распахивают богатейшие черноземы на Северном Кавказе. Теперь, сокрушив Крым, они могут себе это позволить.
Рождение Новой России
XVIII век стал для Российской империи веком Причерноморья и всех земель, которые получили выразительное имя — Новороссия.
И действительно, не случайно новым территориям дали название Новой России. Не случайно это официальное название — Новороссия — было принято и в народе. Народ с огромным энтузиазмом поддерживал идею «возвращения» юга. И потому, что считал Причерноморье своим, и потому, что земледельцы буквально видеть не могли Дикого поля — колоссального пространства неосвоенной дикой степи, недоступного из-за набегов татар.
Русские действительно считали эти земли Новой Россией, естественным продолжением «старой» и дополнением к ней.
В наше время название Новороссия, если и употребляется, то по отношению к территориям на кавказском побережье Черного моря, в основном, благодаря городу Новороссийску.
А до 1917 года слово «Новороссия» применялось ко всем территориям, приобретенным в конце XVIII века. В XIX веке университет в Одессе так и назвали — Новороссийский.
Кстати, это название хоть и созвучно Новой Англии в Северной Америке или Новому Южному Уэльсу в Австралии, но имеет совсем другой смысл. Правильнее всего было бы назвать эти места Сновароссией. Но как-то неблагозвучно.
Единство Новороссии было нарушено большевиками. В марте 1918 года они подписали Брест-Литовский договор с Германской империей, согласно которому немцы имели право войти на территорию Украины.
Но что такое Украина? Центральная Рада в Киеве, тогдашняя украинская власть, считала Причерноморье «своим». Сточки зрения украинских националистов и Херсонщина, и Крым, и Донбасс — это украинские земли. А раз они украинские, то украинское правительство имеет полное право подписать договор, отдавая эти земли в протекторат союзникам.
Немцы и австро-венгры вскоре свергли Раду и поставили у власти прогермански настроенного гетмана Скоропадского.
Лестница в Одессе
Кадр из фильма «Броненосец «Потемкин»». Одесса стала форпостом европейской цивилизации на Черном море. Потом эту фактуру гениально использовал Эйзенштейн.
Гетман подписал с немцами еще один договор, согласно которому они могли ввести свои войска и в Причерноморье, и в Крым, и на Донбасс. Ведь все это, по его мнению, — украинская земля.
После окончания Первой мировой войны немцы ушли. Но большевики по странному совпадению почему-то продолжали считать западную часть Новороссии до Крыма, а также Донбасс украинской территорией. А после Второй мировой войны Н. С. Хрущев и вовсе формально присоединил Крым к Украине. Украинским стал и город русской славы — Севастополь.
Проблема Северного Кавказа
До 1917 года никому и в голову не могло прийти, что Одесса и Харьков — украинские города.
В XVIII и XIX веках русские «переселенческие возы» не только и не столько тянулись в Крым. Русские скорее охотно заселяли Причерноморье — как ту его часть, которая сегодня считается украинской, так и «великорусскую». Так же активно заселялась и Кубань.
Северный Кавказ, так же как и некогда Крым, был совершенно открытой и незащищенной территорией. Река Кубань разделяла территорию Крымского ханства и земли адыгов и группы родственных к ним племен.
Эти племена имели свои языки, свою территорию и не считали себя подданными ни турецкого султана, ни крымского хана. Крымские ханы грабили адыгов, угоняли у них скот и людей, отнимали имущество.
Известно, что еще к Ивану Грозному являлось посольство от адыгов, кабардинцев и черкесов с просьбой «оборонить» мирных людей от набегов «крымского царя».
Иван Грозный удовлетворил просьбу о защите. Стремясь сблизиться с адыгами и помочь им, царь даже послал на юг отряд стрельцов. Судьба ратных людей печальна — ни один из них не вернулся домой. Русские воины полегли не столько от стрел крымчаков, сколько от непривычного климата и болезней.
Для мировой политики никаких серьезных последствий это событие не имело, но некоторые историки склонны считать, что история отношений народов Кавказа и России началась именно после этого.
На мой взгляд, отношения эти сложились много позже, в XVIII веке, и стали прямым продолжением русско-турецких войн и борьбы за Крым.
Тогда русские крепости строились там и как опорные пункты для освоения огромного, богатого края, почти пустого с точки зрения цивилизованного человека. Предкавказье, с его субтропическим климатом — это не горные области, а почти 200 тысяч квадратных километров степей и лесов, богатых животным миром: кабанами и оленями, фазанами и утками.
Это роскошные черноземы, о которых говорят: «посади оглоблю — вырастет телега». На побережье Черного моря земля похуже, местами мало пресной воды, но зато курортный климат. В наше время это край сплошных здравниц.
В 1761 году здесь основывают крепость, названную в честь митрополита Дмитрия Ростовского. Позже вокруг крепости вырос город Ростов-на-Дону. Напомню: полуторамиллионный, огромный город совсем молод, моложе большинства городов Сибири.
Ростов-на-Дону — это ведь не город, основанный донскими казаками. Это город, заложенный как торговый пункт и как крепость Российской Империи.
По договору заключенному в Кючук-Кайнардже, Предкавказье тоже отходило к России. После этого на Северный Кавказ хлынул поток переселенцев.
В 1793 году черноморские казаки основали военный лагерь на реке Кубани. Вскоре лагерь разросся и превратился в станицу Екатеринодарскую. Затем — в город Екатеринодар. С 1920 года этот город называется Краснодаром.
Расселение русских простиралось и на юго-восток, в сторону Каспийского моря. В 1818 году основывается крепость Грозная, которая через 50 лет становится городом Грозным. При советской власти город стал столицей Чечено-Ингушской АССР.
Общее же число русских поселенцев на Северном Кавказе уже в 1800 году превысило 100 тысяч человек; таким образом, русских переселенцев стало больше, чем местных жителей.
В 1838 году на месте турецкой крепости основан город Новороссийск. Он быстро стал важным опорным пунктом для освоения края русскими.
Жизнь русских колонистов в Адыгее, я хотел сказать в Новороссии, к югу от Кубани, отличалась таким же своеобразием, как и жизнь на границах Дикого поля в XVII веке.
Возле любой деревни, близ любой дороги могли засесть в засаду черкесы, которые нападали на людей, крали детей и девушек, чтобы продать их на невольничьих рынках. Пышные блондинки в Турции были ходким товаром еще со времен татарских набегов. За девицу можно было выменять ружье, а, если повезет, то и боевого коня. В результате русским поселенцам ходить по одному не рекомендовалось, детей за околицу села не отпускали, а умение стрелять и рубить саблей оставалось таким же обязательным навыком селянина, как умение косить или запрягать лошадь.
У американцев был Дикий Запад… У русских — Дикий Юг примерно с такими же нравами. Нравы быстро изменились? Но ведь и в США Дикий Запад не был неизменным местом. Постепенно, в среднем за полвека, и долина Миссури, и Великие Равнины приобретали более приличный вид. Прерии становились полями, военные лагеря — городами, а еще не истребленные индейцы оседали на земле или уходили прочь, на запад. Туда же уходили и европейцы — любители специфического образа жизни.
Опять скажу: не умеем мы использовать реалии нашей истории для пропаганды. Не догнать нам в этом «цивилизованные» народы Запада, умеющие сделать из любого подходящего материала конфетку! Американский супермиф о Диком Западе, войнах с индейцами и ковбоях… Это целый пласт американской культуры, а теперь и пласт культуры всего Запада.
Вестерн как жанр в литературе, голливудские вестерны как киножанр подняли на недосягаемую высоту образы наивных, но честных переселенцев, гордых индейцев, благородных американских военных в щегольских синих мундирах и желтых нашейных платках.
Они превратили кровь и грязь завоевания чужой земли, историю истребления целых племен, жестокости и расизма в красивую сказку о храбрых и сильных людях, которые не всегда понимали друг друга, но были честны, храбры и трудолюбивы.
Полудикие пастухи, пренебрежительно прозванные «коровьими парнями», ковбоями, стали не подонками своего общества, вечно пьяными и драчливыми, как подростки (но с настоящими пистолетами). В книжках и фильмах они превратились в романтических личностей, свободолюбивых и гордых.
Отвратительные исторические реалии захвата, истребления и грабежа показаны как увлекательные приключения. Преступления, совершенные американцами, уходят в тень…
Где, в каком вестерне — книжке или фильме идет речь об истреблении бизонов, как планомерной политике правительства США? А ведь громадные дикие быки уничтожались специально, чтобы лишить индейцев привычной пищи…
Где и кто описал или хотя бы даже упомянул, как близ индейских стойбищ для распространения заразы разбрасывались одеяла, снятые с умерших от оспы? Как американцы официально платили за скальпы индейцев, в том числе за скальпы детей? Нигде… Страшное, кровавое, мерзкое ушло из мифа…
У нас можно было бы создать миф несравненно более красочный и увлекательный: супермиф о казаках, о вольных русских людях, осваивающих наш Дикий Юг.
Морально мы правы. Мы не запятнали себя преступлениями. Мы не были расистами, и в ряды казаков легко входили представители местных народов Кавказа. Мы вели не разбойничьи набеги с угоном скота, а настоящие тяжелые войны для защиты России от грозных соседей — вовсе не первобытных племен.
В общем, казаки мало похожи на ковбоев, и эта непохожесть явно в пользу казаков. Но где в нашей литературе жанр «южного романа» о реалиях завоевания Новороссии и Северного Кавказа? Где фильмы, в которых сильные и гордые люди отбивают набеги татар и адыгейцев? Где образы мудрых и спокойных казачьих старейшин, сторонников и противников отхода казачьих земель под руку Москвы? Образы храбрых парней и могучих глав семей, умных разведчиков, знающих по нескольку местных языков и основателей новых станиц?
Наконец: в каких фильмах восславлено основание русских сел и городов по Кубани, Тереку, на берегах Каспия и в предгорьях Кавказа? У нас чуть ли не комплексуют от того, что предки воевали на окраинах Руси, расширяя ее пределы…
А вот американцы гордятся предками, проникавшими за Миссури… За реку Канзас… В предгорья Скалистых гор… В Калифорнию… Предками, которые через прерии правили фургонами под лозунгом «GO WEST!».
А у нас люди, сделавшие стократ больше, не восславлены. Далее вообще не отмечены. Мы их не знаем, как и не было…
Но вернемся к реалиям Кавказской войны.
Кавказская война для большинства современных русских — это война в теснинах гор, на фоне снеговых вершин. Но задолго до штурма горских аулов русским здесь приходилось штурмовать турецкие крепости.
Сочи.
Достижимая мечта советского человека. Город, где жил бы, если бы знал прикуп. Попасть в олимпийский Сочи скоро станет мечтой во всем мире.
Вот одно географическое название, наверняка знакомое читателям, — Анапа.
«Анапа, эта оружейница горских разбойников, этот базар, на котором проливались слезы и пот, и кровь христианских невольников, этот племянник мятежей для Кавказа, Анапа, говорю, в 1828 году обложена была с моря и с угорья».[186]
О завершении судьбы автора этих слов, Александра Бестужева, писавшего под псевдонимом Марлинский, говорят то приподнято-романтически: «…Теперь дело шло о героической смерти. В тот же день он добился своего»,[187] то протокольно-сухо: «Убит в стычке с горцами».[188]
Но в любом случае речь может идти только об одном событии — о сражении 7 июня 1837 года при мысе Адлер. Мыс Адлер находится сегодня на территории Большого Сочи, и с него только в хорошую погоду виден большой Кавказский хребет. Да и то нечетко.
И еще, кстати: Бестужев-Марлинский вовсе не погиб. Никто и никогда не видел его мертвого. Александр Бестужев пропал без вести, без малейшего следа; как полагается говорить, «никто никогда его больше не видел».
Пока же отметим: и на Северном Кавказе, и на Кубани, и в Восточном Причерноморье Россия не могла ни остановиться, ни вывести оттуда войска, ни уйти обратно в великорусские леса.
А роскошные черноземы Кубани именно русские превратили в распаханные, окультуренные земли.
Карта кавказских «линий».
Кавказские линии — точно годовые кольца. Они показывают, как Кавказ двигался к цивилизации
Начало Кавказской войны
Кавказская война стала предлогом для множества обвинений в жестокости и агрессивности в адрес Российской империи. Но, простите, а как она началась? С чего? Большинство современных русских искренне полагают, что с наступления русских войск на Кавказе. Это не так.
По мнению современников, коим те события казались несравненно ближе, чем нам, «кавказская война выросла из набеговой системы».[189]
Трудно сказать, когда сформировалась набеговая система, по крайней мере не позднее ХѴІ-ХѴІІ веков. Русские офицеры и генералы даже в условиях войны готовы были относиться к горцам сочувственно. Они совершенно справедливо считали набеговую систему «дитятей бедности», но одновременно (и тоже справедливо) и проявлением дикости и некультурности горцев. Долгое время русские офицеры и государственные деятели искренно полагали, что надо только «устроить» жизнь горцев, сделать ее «обеспеченной от лишений», стабильной, и набеги окончатся сами собой.
В какой-то степени они были правы, эти благожелательные русские люди. Тогда рост населения происходил даже в бедных долинах Северного Кавказа. Рост населения рано или поздно приводил к тому, что продуктов питания начинало не хватать. Теоретически можно было перейти к каким-то более интенсивным технологиям ведения хозяйства… Насколько эта теория могла претвориться в реальность — второй вопрос.
Реально горцы могли бы расселиться на другие территории (желательно с похожим климатом и условиями жизни); но на равнинах уже были русские. Земли у горцев стало даже меньше, потому что они уходили из зон русского расселения, «тянулись» в горы. Людей становилось все больше, земли все меньше.
Раньше можно было бы завоевать уже населенные земли, чтобы эксплуатировать своих данников или подданных. Но этому тоже препятствовали русские.
Еще, конечно, горцы могли сделать так, чтобы окружающего населения стало поменьше… Вот эту задачу набеги не в полной мере, но решали. Далее при русских. Прекрасной иллюстрацией является как-то попавшая мне на глаза в альбоме репродукция старой картины одного художника, кажется, под названием «Товар черкесов». На этой картине, написанной во второй половине XVIII века, черкесы предлагают богатым арабам свой товар — краденых славянских девушек.
А поскольку в набегах всегда погибала какая-то часть молодых мужчин, набеговая система помогала и регулировать численность населения; все-таки население росло не так быстро, а в какие-то периоды могло и сокращаться, и оставшимся даже хватало продуктов…
Набеговая система складывалась веками как реакция на проблемы горского общества. Но, сложившись, она сформировала совершенно определенный тип общества и определенный человеческий характер.
Необходимость участвовать в вечной войне всех против всех сформировала тип людей невероятно агрессивных, крайне жестоких, равнодушных и к собственным страданиям, и к страданиям других людей. На протяжении веков и поколений готовность к военным действиям, к бою в любой момент поощрялась. Воинственность на уровне личности против истинного или надуманного «обидчика», на уровне семьи против других семей, в составе отряда своего рода или племени против других родов и племен — вот тип поведения, который сформировал характер горских народов.
Набег был не только доходным экономическим мероприятием, но и важным общественным институтом, формой подготовки к жизни и проверки нового поколения. Только приняв участие в набеге, юноша и в собственных глазах, и среди соплеменников из мальчика превращался в члена сообщества взрослых мужчин, хозяина в доме.
Во все века и у всех народов обязанностью взрослого мужчины было кормить семью. В набеговой же системе умение воевать, совершать набеги на чужую землю и возвращаться, грабить поверженного врага, похищать и продавать рабов было ценнейшими качествами хозяина, ничуть не меньшими, чем в обществе земледельцев было умение быть сельским хозяином, а в современном обществе — умение выполнять квалифицированную работу.
Так набег оказывался важнейшим не только с экономической и социальной, но и морально-нравственной точки зрения. Он был краеугольным камнем для любых морально-этических оценок. Как у русских — земледельческие работы, строительство или «государственная служба».
В 1804 году чеченцы впервые совершили набег на русских переселенцев на Кубани. Русские отстрелялись. Они построились в каре, старики, женщины и дети внутри, и ушли из деревни. Ворвавшись в деревню, чеченцы нашли в печах или на столах чугунки и корчаги с только что сваренными щами. И первое, что они сделали, — съели эти щи. Горы. Голод.
Повторюсь, русские офицеры долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не совершать набеги! Ведь преимущества мирной жизни очевидны. Только, наверное, горцы просто еще об этом не знали. И Николай I, и очень многие образованные русские люди были убеждены: стоит рассказать диким людям о цивилизации, и они встанут на сторону цивилизаторов.
Цивилизаторский пафос привел в горы образованнейшего человека, главу Черноморской линии генерала Анрепа, искренне намеревавшегося замирить горцев «силою своего красноречия».
«С ним был переводчик и человек десять мирных горцев, конвойных. Они проехали в неприятельском крае десятка два верст. Один пеший лезгин за плетнем выстрелил в Анрепа почти в упор. Пуля пробила сюртук, панталоны и белье, но не сделала даже контузии. Конвойные схватили лезгина, который, конечно, ожидал смерти; но Анреп, заставив его убедиться в том, что он невредим, приказал его отпустить. Весть об этом разнеслась по окрестности. Какой-то старик, вероятно, важный между туземцами человек, подъехал к нему и вступил в разговор, чтобы узнать, чего он хочет? «Хочу сделать вас людьми, чтобы вы веровали в Бога и не жили подобно волкам!» — «Что же, ты хочешь сделать нас христианами?» — «Нет, оставайтесь магомедовой веры, но только не по имени, а исполняйте учение вашей веры». После довольно продолжительной беседы, горец встал с бурки и сказал очень спокойно: «Ну, генерал, ты сумасшедший, с тобою бесполезно говорить».
Я догадываюсь, что это-то убеждение и спасло Анрепа и всех его спутников от верной погибели: горцы, как и все дикари, имеют религиозное уважение к сумасшедшим. Они возвратились благополучно, хотя конечно без всякого успеха».[190]
Попытка красноречиво убедить горцев не набегать, в общем, говорит об одном: у русских просто не было никакого другого выхода, кроме войны.
Не ответить на набеги горцев российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может допустить, чтобы его подданных на собственной территории безнадежно грабили и превращали в рабов.
Завоевать земли горцев, занять теснины Кавказа своими войсками Россия не могла, прочно победить их тоже не могла. Реально русская армия могла только стараться перехватывать во время набега «злого чечена, ползущего на берег» или отвечать набегом на набег, уничтожая жилища и посевы горцев, обрекая их на голод.
Так и началась Кавказская война, одна из самых кровопролитных, долгих и тяжелых войн, какие только вела Россия за всю свою многострадальную историю. За время этой войны погибнет 70 тысяч русских солдат, примерно столько же грузинских ополченцев и несколько сотен тысяч горцев разных племен. Будут затрачены колоссальные материальные ресурсы и невообразимые усилия с обеих сторон.
На западе и севере
Точно так же, как Причерноморье, русские не без исторических оснований считали своей землей и Прибалтику. Не будем даже и говорить о землях Древнего Новгорода, захваченных Швецией после Смутного времени. В представлении и местного населения, и правительства Московии, а потом Российской империи, Ижорская Земля всегда была частью исторической Руси.
Это, кстати, касается и очень значительной части земли, которая сейчас входит в состав Эстонской республики.
Иногда приходится слышать, что Тарту хотя и был «в X и XI вв. известен как поселение древних эстов — Тарпату», но «впервые упоминается в летописях под 1030 годом как город Юрьев, построенный Ярославом Мудрым (по христианскому имени Ярослава — Юрий)».[191]
Летописное сообщение об этих неоднозначных событиях краткое: «Иде Ярослав на чюдь, и победи я, и постави градъ Юрьевъ». Эпически конкретно и коротко.
Русские имели все основания считать, что Московия не завоевывает земли Ливонского ордена, а скорее возвращается на свои исторические территории. Точно так же, как Потемкин не столько завоевал, сколько вернул Руси Причерноморье.
Впервые Русь попыталась вернуть свои земли и пробиться к Балтийскому морю при Иване Грозном, в ходе Ливонской войны. Не получилось, и попытку пришлось повторить при Петре I — начать Северную войну 1700–1721 годов. Это была тяжелая война, с сильным и жестким противником. Ведь шведы вовсе не собирались отдать России то, что ей принадлежало по праву. Пришлось двинуть армию, потерпеть тяжелое и позорное поражение под Нарвой, снова собирать и двигать новые армии, штурмовать Ниеншанц, Мариенбург и Нотебург, Ригу, Ревель и Выборг, строить флот и закладывать Петербург — первоначально тоже как крепость.
Россия Петра была очень «агрессивная»: она не только заняла Восточную Прибалтику, но и три раза высаживала десант в саму Швецию. В 1720 году русский десант воевал близ самого Стокгольма, что и заставило шведов окончательно признать свое поражение и начать мирные переговоры.
Петербург, признанное «окно в Европу», был основан именно как Петропавловская крепость и вырос первоначально вокруг этой крепости. В точности как Курск и Воронеж постепенно оказались в глубине России и утратили значение крепости, так и Петербург постепенно становился не укреплением, а экономическим и политическим центром.
Как Турция не мирилась с Русским Причерноморьем, так и Швеция не смирилась с появлением Русской Прибалтики. Как Турция вела войны с Россией уже после присоединения Крыма и основания Одессы, так и Швеция воевала с Россией уже после основания Петербурга.
В русско-шведской войне 1741–1743 годов шведы пытались вернуть земли на юге Балтийского моря и захватить Петербург.
В 1788 году шведы снова воспользовались тем, что Российская империя завязла в очередной войне с Турцией. Внезапным ударом, без объявления войны, они попытались завладеть русскими крепостями, в том числе и опять Петербургом. После ряда морских сражений Швеции пришлось заключить мирный договор на условиях сохранения прежних границ.
И только после четвертой (за 100 лет) русско-шведской войны 1808–1809 годов Швеция перестала угрожать непосредственно столице России. После того как разбив шведскую армию, Россия полностью присоединила Финляндию, превратив Финский залив во внутреннее русское морское пространство. Именно тогда Россия образовала Великое княжество Финляндское со своей конституцией, но в составе Российской империи.
Но даже и после этого Петербург сохранял значение военного форпоста. Во время Крымской войны 1853–1855 годов возникла реальная опасность английского десанта под Петербургом, что даже обусловило спешное формирование городского ополчения на случай боев в городе или в его окрестностях.
Даже печально известная финская война 1940 года была в большей степени, чем это может нам показаться, оборонительной. Ставшая независимой Финляндия, заключив союзный договор с Германией Гитлера, всерьез угрожала Русской Прибалтике, в том числе и Петербургу.
Финны тогда пели озорную песню (на мотив «Ехал на ярмарку ухарь-купец») с припевом:
Гоним Иванов,
гоним Иванов за Териоки,
За Ингерманландию!
А что такое эти Териоки? Это вообще-то пригород Петербурга, современный Зеленогорск.
В финской войне Советская Россия, СССР, вынуждена была продолжать политику Российской империи. А что еще она могла поделать? Уйти из Прибалтики? Отдать Ленинград- Петербург? В таком случае, все, чего мы бы добились, — это возвращение к ситуации «до Петра». Только вместо Швеции на Западе — гитлеровская Германия в союзе с Финляндией.
Ну а соседний Русский Север — места когда-то дикие, нелюдимые — вообще изначально мирно и медленно осваивали только наши православные монахи. Поначалу центральная власть не имела никакого отношения к деятельности подвижников. Ученики Сергия Радонежского создавали монастыри в самых глухих местах — можно сказать, что Сергий создал сетевую систему распространения монастырей. Всего за сто лет после него появилось 150 новых обителей. Ярчайший пример — Соловки времен игуменства будущего митрополита Московского Филиппа Колычева. При Филиппе в середине XVI века все Беломорье действовало как единый монахо-хозяйственный комплекс с центральным «министерством» на Соловках.
Монахи, кстати говоря, очень успешно хозяйствовали в те времена под руководством Филиппа Колычева. Мы, светские люди, сегодня совсем не помним эту легендарную, достойную всенародного поклонения фигуру. Увы, это «беспамятство» — очередное доказательство того, как пренебрегаем мы собственной историей, собственными великими людьми, могущими дать не меньший духовный образец для подражания и восхищения, чем целый пантеон древнеримских героев дает современным наследникам Рима.
Короче — о Колычеве.
Для нас, пытающихся во имя дня сегодняшнего, избавиться от мифического, наносного, того, что замусорило восприятие нами собственной истории, просто упомянуть его монументальную фигуру всуе было бы непростительно.
Боярский сын, ушедший в 30 лет в дальний северный монастырь в монахи. Рядовой монах, благодаря праведности, администраторским талантам и харизме, ставший настоятелем крупнейшего монастыря. Настоятель, превративший монастырь, как бы сказали сегодня, в процветающее предприятие, центр культурной и хозяйственной жизни всего Русского Севера.
Став по приглашению Ивана Грозного Митрополитом[192] Московским, Колычев не просто спорил с царем, пытался остановить опричный террор, заступался за невинно осужденных. ОН постоянно ПУБЛИЧНО осуждал Государя за опричнину, за нехристианские его деяния.
В итоге был лишен сана по приказу Грозного и схвачен опричниками прямо в Кремле, в УСПЕНСКОМ СОБОРЕ ВО ВРЕМЯ БОГОСЛУЖЕНИЯ. Год провел в заточении, не отрекся от своих взглядов, демонстративно отказался благословить Новгородский поход Грозного.
Чудовищный финал — задушен лично Малютой Скуратовым прямо в своей монашеской келье.
Смею сказать: такие люди как святой Филипп (Федор) Колычев — сама суть, соль земли нашей. Недостижимый образец таланта, величия духа, стойкости и истинной святости.
Но почему нет памятника ему в центре Москвы? Почему отдельным уроком не проходят его судьбу в школе, на уроках истории?
Его судьба удивительным образом повторяет судьбу другого святого Римско-католической церкви — жившего несколько ранее, Архиепископа Кентерберийского Томаса Беккета. Та же незаурядная личность. Та же вера, что церковь как власть нравственная — неподсудна светской власти монарха и не должна от нее зависеть. Те же сложные отношения со «своим оппонентом» — королем Англии.[193] И даже страшная смерть его, от рук королевских рыцарей, прямо на ступенях Собора созвучна истории ареста и гибели Филиппа.
Но почему-то сдается мне, в наших учебниках об английском архиепископе Томасе Беккете написано поболе, чем о русском священнике Филиппе Колычеве.
На востоке
Взятие Казани, Астрахани при Иване Грозном, в XVI веке, дало возможность русским заселять Заволжье. С точки зрения русских, Заволжье до XVI века было пустым. Предуралье уж тем более — дальний конец русской земли. Пермские владения купцов Строгановых, ставшие в XVI веке базой для продвижения русских в Сибирь, воспринимались почти как владения Ост-Индской компании в Индии.
Впрочем, уже в конце XVI века Московии платили дань угры, живущие по азиатским склонам Урала. В том же XVI веке московские служилые люди дошли до Енисея. Вассалом Москвы признало себя Тюменское ханство, а позже и Сибирское ханство.
В истории завоевания Сибири самым известным стал эпизод совершенно незначительный, не сыгравший, в общем, никакой серьезной роли: поход нанятого Строгановыми казачьего отряда под начальством Ермака Тимофеевича. Историки не знают точную дату этого похода, называют то ли 1579 год, то ли 1581 год.
Так и осталось неясным, нанес ли отряд Ермака поражение татарам или хан Кучум попросту отступил перед казаками, потому что не имело смысла воевать с ними, бредущими через колоссальную, почти безлюдную равнину. Казаки разграбили несколько городков, в том числе и столицу Кучума — Кашлык.
Татары и другие народы Сибирского ханства — примитивного феодального государства признали власть московитов, и дело тут не в походе Ермака. Просто русские строили города: в 1582 году — Тюмень, в 1587 году — Тобольск, в 1593 году — Березов,[194] в 1596 году — Обдорск.[195]
В Сибири, так же как на юге и на севере, основанные города были в первую очередь крепостями. А брать крепости сибирские татары не умели.
Из городов в любой момент могли выйти закованные в панцири казаки с ружьями. Забавная деталь: казаки кормили лошадей ячменем и потому могли ездить на них даже в морозы. На сибирских татар это производило огромное впечатление, ведь их лошади жили весь год на подножном корму, и ко второй половине зимы превращались в живые скелеты.
Российская империя обретала мощь, и московиты шли дальше, в глубь Сибири, основывая острог за острогом: в 1604 году — Томск, в 1619 году — Енисейск, в 1628 году — Красный Яр.[196] В 1630 году основан Илимский острог[197] — на Ангape, в Восточной Сибири, в 1631 году — Братский,[198] а в 1661 — Иркутск.
В 1632 году построен Якутск, в 1654 году — Нерчинск, в 1706 году — город Чита.
В 1639 году русские служилые люди и группа казаков вышли к Охотскому морю.
В 1648 году Семен Дежнев, отправляясь из устья Колымы, огибает Чукотский полуостров. Он открывает пролив, который сегодня называется Беринговым, — в 1737 году Беринг повторит поход Семена Дежнева и документировано докажет, что Америка не соединяется с Азией.
Сокрушение Казанского и Сибирского ханств, освоение Сибири откроют колоссальный фонд новых земель.
К началу XVIII века Волга становится уже окончательно и бесповоротно со всех сторон русской рекой. Как и Урал — частью государства Российского. Правда, еще Петр I говорил промышленнику Демидову: «Где там твои заводы?! Урал — это же на краю света».
В Сибири в конце XVII века живет до 300 тысяч русских людей, примерно 2 % всего населения Московии.
Конечно, распределены русские крайне неравномерно. На севере и северо-востоке, где невозможно земледелие, их никогда не было много. В 1643 году на реке Оленеке было 156 русских, в низовьях Лены — 461. В 1647 году открылась ярмарка на Колыме, в которой участвовали 396 промышленников. Сознательно даю точные цифры, чтобы психологически читатель понял: тогда число наших поселенцев в Сибири действительно исчислялось не десятками тысяч, а просто десятками…
В середине XIX века от устья Лены до Чукотки (2 тысячи километров) было около 30 населенных пунктов, в которых жило порядка 600 крестьян и мещан.
Но уже к 1690 году в Якутии проживало порядка 2–3 тысяч русских, а к 1850 году — около 10 тысяч человек, из них 5 тысяч — крестьяне. С учетом общей низкой плотности населения русские составляли около 15–20 % от всей его численности.
Сибирские города-крепости были призваны защищать население от набегов, ведь со всех сторон — открытое пространство.
Кыргызы два раза пытались взять Красноярск. В 1667 и в 1679 году джунгары и енисейские кыргызы осадили город и несколько раз ходили на штурм. Красноярцы отбились с трудом, потери составили 194 человека — это половина всего гарнизона.
В Красноярске отбывали наказание украинские казаки, взятые в плен во время Украинской войны. Их ссылали подальше, и они продолжали нести службу уже в Сибири. В 1679 году выпустили из тюрьмы В. Многогрешнова, брата гетмана левобережной Украины.
Вообще-то Многогрешное должен был «сидеть в порубе навечно», но очень уж нужна была каждая сабля. Он так хорошо организовывал отражение штурма, так лихо бился с кыргызами, что был прощен, сделался «сыном боярским». Известно, что в 1692 году отряд в 750 сабель под командой Многогрешнова нанес поражение тубинским кыргызам и тоже привел их «под руку» Московского царя.
Красноярск как крепость перестал функционировать только после 1703 года: в этом году кыргызы ушли в Джунгарию и прекратили набеги на русские земли. С этого времени Красноярск — мирный сибирский город.
Последняя память о Красноярске-крепости — знаменитая часовня, поставленная на Часовенной горе, нависающей над Красноярском. Построили ее на том самом месте, где раньше стоял сторожевой пост. Заметив врага, сторожевые казаки поджигали кучу хвороста, подавая сигнал жителям города. Эта часовня хорошо знакома читателю, так как именно она изображена на современной 10-рублевой купюре.
В Восточной Сибири так же как и в Западной русским приходилось отражать набеги кочевых племен: три раза миролюбивые нынче буряты пытались взять Братск и Иркутск.
В 1650-е годы русские доходят до Амура, основывают крепость Албазин.[199]
Московия официально присоединяет районы вдоль Амура к своей территории как административные единицы.
И тогда маньчжуры двинули против поселенцев регулярную армию, она вошла на территорию русского Забайкалья и осадила Нерчинск. Под стенами Нерчинска прошли переговоры между российским посольством и маньчжурами. 27 августа 1689 года маньчжурский полководец и посол подписали Нерчинский договор. До середины XIX века этот договор оставался основным документом для решения российско-китайских пограничных вопросов…
Долина Амура по договору оставалась за Китаем, Московия оставляла за собой все, что ограничено хребтами, запирающими долину Амура с севера. Но беда в том, что названия рек и гор, по которым шло размежевание, были разными в русском, маньчжурском, и во всех местных языках. Если далее удавалось договориться, о какой горе или реке идет речь, не было никакой уверенности, что это название не применяется ни к каким другим горам и рекам.
Так и в текстах русского и маньчжурского договора названия были не идентичны. Спорить можно только о том, какие именно статьи договора и с какой вероятностью должны были бы привести к войне.
Даже на дальних, почти неизвестных цивилизованному миру окраинах нужно было держать армию, или погибнуть.
Империя против империй
Особенность ситуации заключалась в том, что Российская империя, как правило, воевала не с национальными государствами, а с другими «завоевателями».
Правящая элита этих государств, по сути, сидела на «чужой» территории. Слово «империя» звучит, конечно, непривычно слуху в отличие от Казанского, либо Кыргызского ханств, но, по сѵти, это были держащиеся только на военной силе, пришедшие «извне» режимы.
Империями были все татарские ханства — Казанское, Тюменское, Сибирское и Астраханское. В них татары господствовали над завоеванными ими племенами и, следовательно, эксплуатировали их нещадно. Покоренные данники, должны были по требованию татарских ханов, воевать на стороне ханских армий. Читатель может увидеть, как выглядело это многонациональное ханское войско на картине В. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком».
Империями были и крымское ханство, и Турция, и Речь Посполитая, и Австрия, и Швеция.
Империями были государство маньчжуров, все государства монголов. Империей был Кыргызский каганат, остатки которого разрушили русские на Енисее.
Первобытные имперские народы были ничем не лучше, а наоборот, много хуже европейских колонизаторов: более жестокими, злобными, свирепыми. Они сильнее презирали завоеванных, страшнее угнетали их и более жестоко подавляли.
Именно поэтому жители Крыма и формальные подданные Турции на Северном Кавказе ничего не имели против русских.
Точно так же и покоренные татарами и кыргызами племена Сибири обычно считали, что русские даже лучше их прежних владык.
Даже христианские государства Грузии и Армении — не национальные государства. Картлийско-Кахетинское царство — типичная империя, в него входили и армянские земли, и аджарские, и абхазские. Армянское государство Багратидов также — типичная империя, которая, однако, не выстояла в войне с мусульманами. Эдакая империя-неудачник.
Получается, что все, кого включила в свой состав Российская империя, сами пытались строить завоевательные империи разного масштаба.
К началу XIX века Российская империя — это централизованное государство, которое территориально достигло своего максимума и сформировало свои государственные границы.
С этого времени особенно истово европейцы начинают «доказывать» агрессивность русских. Не мудрствуя лукаво, выбирается доказательный аргумент российской агрессивности. Он прост — сам факт существования Российской империи. Попробуем понять, с чем же так яростно спорила Европа, что доказывала.
Россия не создавала колониальной империи, как страны «старой» Европы. Она не завоевывала чужих земель, чтобы жить за их счет. Русские не превращали в рабов жителей других стран, не ввозили их из одной части своей империи в другие. Не истребляли на рудниках население покоренных стран. Не изгоняли со своей земли целые племена и народы.
Российская империя абсолютно не похожа на колониальные империи европейцев. Российское государство росло во многом потому, что русские оказались жизнеспособным и активным народом. Природа оказалась к нам одновременно и суровой, и щедрой: Русь всегда была окружена поясом малонаселенных, почти не освоенных земель. Земли эти, на первый взгляд, холодные, неплодородные, удаленные от центров тогдашней цивилизации.
Такова была Средняя полоса России. Это сейчас она освоенная территория, на которой шумят миллионные города. В Х-ХІІІ веках это был край беспредельных «муромских», «мещерских» и прочих лесов, без дорог и городов, без своего производства хлеба. Хлеб в междуречье Оки и Волги ввозили с территории современной Украины или из Великого Булгара — с Волги.
А потом русские создали систему навозного удобрения, и прежде бесплодные, никому не нужные земли стали давать богатые урожаи. Русские переселенцы после татарского нашествия потоком хлынули в междуречье Оки и Волги.
Такими же холодными, глухими землями были и Поволжье, и Предуралье, и Урал, и Сибирь, и Приамурье. Причерноморье трудно назвать землей холодной, но место это было также глухое и дикое. Чтобы освоить его, надо было начинать буквально с нуля.
Так что делать вывод об изначальной, древней «агрессивности» русских преждевременно. Логичнее сделать вывод о нашей жизнеспособности, активности и трудолюбии.
Население колонизуемых земель не проигрывало от появления русских. Доказательства? Очень простые… К 1913 году численность всех народов бывшей Российской империи была больше, чем до завоевания. Вот численность индейцев на территории США упала с 1–1,3 миллиона человек в 1700 году до 200 тысяч в 1900 году. Выводы напрашиваются.
Московия, потом Российская империя воевала? Да. Но воевала, как правило, не с будущими подданными, а с их владыками. Народы земель, «колонизуемых» Русью, также платили дань властям. И те, кто собирал эту дань, вовсе не собирались от нее отказываться в пользу Санкт-Петербурга. Русь выступала как опаснейший конкурент, разрушающий местные царства, ханства, каганаты.
Продвижение Руси, колонизация ею новых земель, решало старые цивилизационные споры, порой доставшиеся ей еще от Золотой Орды. Ведь и сама Русь долго платила дань татарским ханам, а потом освобождала от уплаты этой дани другие народы.
В этом продвижении, росте, колонизации сказывались географические особенности России. Продвинувшись на какое-то расстояние, русская армия утверждала новые рубелей, но эти рубежи были такими же проницаемыми, условными, как и старые.
Города Юлсной России изначально основывались как крепости, форпосты против постоянно набегавших степняков. На протяжении всего XVII века Белгород и Курск, Орел и Воронеж были в первую очередь крепостями. Московия не могла справиться с работорговцами из Крыма, прекратить постоянные набеги татар-людокрадов. Южно-русские города окончательно перестали быть крепостями в XVIII веке, после присоединения Крыма, чему предшествовали восемь русско-турецких войн.
Такое количество военных конфликтов между Россией и Турцией объясняется двумя причинами. О первой уже сказано — русские люди, как и абсолютно все другие народы, не любят, когда их захватывают в рабство.
Вторая причина: борьба за исконные славянские земли. После монгольского нашествия Русь потеряла степные, южные земли. В XI веке брат Ярослава Мудрого, Мстислав Удалой правил в Тьмутараканском княжестве — в Причерноморской Руси. После монгольского нашествия славянское население «забилось» из степей в леса. Под ударами степняков русские уходили на север, край более холодный, лесной, но и несравненно более безопасный. Степи запустели, стали зоной ведения кочевого скотоводческого хозяйства. Русские земли, некогда плодородные, превратились в Дикое поле. Одно название, кстати, чего стоит!
Присоединение этих земель имело стратегическое и идеологическое значение. Важно было не только положить конец «крымскому кошмару». Причерноморские степи русские всегда считали своей национальной территорией. И имели все основания объявлять эти земли в нравственном смысле «своими», несправедливо отторгнутыми от России.
Этот народный энтузиазм хорошо передает К. Симонов устами «своего» Суворова. Для того чтобы объяснить солдатам смысл перехода через Альпы, Суворов вспоминает те времена, когда русские воевали с турками в Причерноморье…
Бывало, скажешь им — за степи!
За Черноморье! За Азов!
Вослед войскам тянулись цепи
Переселенческих возов.
В 1771 году русская армия вошла в Крым, и на этот раз крымские ханы не могли выбить ее обратно. Могучий сюзерен крымских татар, Турецкая империя, уже была не в силах победить Россию. По Кючук-Кайнарджийскому договору Крымское ханство перестало быть вассалом Турции, было признано независимым.
Силой оружия Россия вынудила Турцию оставить Крым на произвол судьбы, прекратить поддержку оружием, хлебом и международным покровительством, а также положила конец «крымской» набеговой системе и краже людей.
Но и это не решило проблему. В ставшем независимом Крыму было неспокойно. Многим татарам было совершенно непонятно, как теперь жить — без набегов и грабежей. В 1783 году последний крымский хан Шахи-Гирей отрекся от престола в пользу России. Кроме военного давления, Россия руками Григория Потемкина предложила Шахи-Гирею огромную сумму отступного — миллион рублей золотом. Своего рода взятка формально независимому владыке.
Судьба Шахи-Гирея печальна: знатные татары не простили ему предательства. Его поймали в степи и влили в горло хану расплавленное золото.
— Ты любишь золото, хан? Получай!
Но теперь Крым перестал быть очагом турецко-татарской агрессии, источником вечного беспокойства. Конец войнам? И да, и нет. Но конец татарским набегам. Поток переселенцев хлынул на юг, осваивая бескрайние степи. Уже к началу XIX века Новороссия стала житницей России… и не одной России. Вывоз южнорусского хлеба из Одессы кормил и Европу.
На юге, на теплом Черном море зашумели большие города: Херсон, Мариуполь, Николаев, Одесса, в Крыму выросли Севастополь и Симферополь. Окраина цивилизации, глухой степной край трудами и усилиями русских превращалась в часть территории цивилизованного мира.
Однако успокоиться русским не было дано. Весь XIX век на русском юге приходилось держать порох сухим. Потому что Крым-то победили и освоили, но за теплым Черным морем, по которому свободно плавают все, лежала не «замиренная», не сложившая оружия Турция. Мусульманская страна, желавшая реванша за вынужденное оставление Крыма, не смирившаяся с выходом России к Черному морю.
Могучая империя, во много раз превосходившая по силе Крымское ханство, прекрасно помнила — до русских побед конца XVIII века Черное море были своего рода «Турецким озером». Турция грозила войной новой части России, Новороссии.
Русский юг оставался форпостом христианской цивилизации. Приходилось держать Черноморский флот, южные города оставались могучими крепостями.
В 1787 году Турецкая империя, так и не смирившись с утратой Крыма, снова объявила войну Российской империи. После штурма Измаила (1790 г.), поражения турок при Мачине (1791 г.), разгрома турецкого флота при Тендрах (1790 г.) и Калиакри (1791 г.) Турецкая империя вроде формально признала присоединение территории Крымского ханства к Российской империи. Но лишь в 1812 году, после очередного поражения в очередной войне, Турция повторно и окончательно подтвердила окончательное право Российской империи на земли Крыма.
Русская агрессия? А как могла Россия уйти из Причерноморья? Ведь стоило уйти, и тут же вернулся бы прежний кошмар татарских набегов, хищное давление Турции. Сохранять все как есть? Значит держать вооруженные силы на юге России в постоянной боевой готовности. И никуда от этой «агрессии» не денешься.
Русские заселяют Причерноморье, движутся на теплую Кубань, распахивают богатейшие черноземы на Северном Кавказе. Теперь, сокрушив Крым, они могут себе это позволить.
Рождение Новой России
XVIII век стал для Российской империи веком Причерноморья и всех земель, которые получили выразительное имя — Новороссия.
И действительно, не случайно новым территориям дали название Новой России. Не случайно это официальное название — Новороссия — было принято и в народе. Народ с огромным энтузиазмом поддерживал идею «возвращения» юга. И потому, что считал Причерноморье своим, и потому, что земледельцы буквально видеть не могли Дикого поля — колоссального пространства неосвоенной дикой степи, недоступного из-за набегов татар.
Русские действительно считали эти земли Новой Россией, естественным продолжением «старой» и дополнением к ней.
В наше время название Новороссия, если и употребляется, то по отношению к территориям на кавказском побережье Черного моря, в основном, благодаря городу Новороссийску.
А до 1917 года слово «Новороссия» применялось ко всем территориям, приобретенным в конце XVIII века. В XIX веке университет в Одессе так и назвали — Новороссийский.
Кстати, это название хоть и созвучно Новой Англии в Северной Америке или Новому Южному Уэльсу в Австралии, но имеет совсем другой смысл. Правильнее всего было бы назвать эти места Сновароссией. Но как-то неблагозвучно.
Единство Новороссии было нарушено большевиками. В марте 1918 года они подписали Брест-Литовский договор с Германской империей, согласно которому немцы имели право войти на территорию Украины.
Но что такое Украина? Центральная Рада в Киеве, тогдашняя украинская власть, считала Причерноморье «своим». Сточки зрения украинских националистов и Херсонщина, и Крым, и Донбасс — это украинские земли. А раз они украинские, то украинское правительство имеет полное право подписать договор, отдавая эти земли в протекторат союзникам.
Немцы и австро-венгры вскоре свергли Раду и поставили у власти прогермански настроенного гетмана Скоропадского.
Кадр из фильма «Броненосец «Потемкин»». Одесса стала форпостом европейской цивилизации на Черном море. Потом эту фактуру гениально использовал Эйзенштейн.
Гетман подписал с немцами еще один договор, согласно которому они могли ввести свои войска и в Причерноморье, и в Крым, и на Донбасс. Ведь все это, по его мнению, — украинская земля.
После окончания Первой мировой войны немцы ушли. Но большевики по странному совпадению почему-то продолжали считать западную часть Новороссии до Крыма, а также Донбасс украинской территорией. А после Второй мировой войны Н. С. Хрущев и вовсе формально присоединил Крым к Украине. Украинским стал и город русской славы — Севастополь.
Проблема Северного Кавказа
До 1917 года никому и в голову не могло прийти, что Одесса и Харьков — украинские города.
В XVIII и XIX веках русские «переселенческие возы» не только и не столько тянулись в Крым. Русские скорее охотно заселяли Причерноморье — как ту его часть, которая сегодня считается украинской, так и «великорусскую». Так же активно заселялась и Кубань.
Северный Кавказ, так же как и некогда Крым, был совершенно открытой и незащищенной территорией. Река Кубань разделяла территорию Крымского ханства и земли адыгов и группы родственных к ним племен.
Эти племена имели свои языки, свою территорию и не считали себя подданными ни турецкого султана, ни крымского хана. Крымские ханы грабили адыгов, угоняли у них скот и людей, отнимали имущество.
Известно, что еще к Ивану Грозному являлось посольство от адыгов, кабардинцев и черкесов с просьбой «оборонить» мирных людей от набегов «крымского царя».
Иван Грозный удовлетворил просьбу о защите. Стремясь сблизиться с адыгами и помочь им, царь даже послал на юг отряд стрельцов. Судьба ратных людей печальна — ни один из них не вернулся домой. Русские воины полегли не столько от стрел крымчаков, сколько от непривычного климата и болезней.
Для мировой политики никаких серьезных последствий это событие не имело, но некоторые историки склонны считать, что история отношений народов Кавказа и России началась именно после этого.
На мой взгляд, отношения эти сложились много позже, в XVIII веке, и стали прямым продолжением русско-турецких войн и борьбы за Крым.
Тогда русские крепости строились там и как опорные пункты для освоения огромного, богатого края, почти пустого с точки зрения цивилизованного человека. Предкавказье, с его субтропическим климатом — это не горные области, а почти 200 тысяч квадратных километров степей и лесов, богатых животным миром: кабанами и оленями, фазанами и утками.
Это роскошные черноземы, о которых говорят: «посади оглоблю — вырастет телега». На побережье Черного моря земля похуже, местами мало пресной воды, но зато курортный климат. В наше время это край сплошных здравниц.
В 1761 году здесь основывают крепость, названную в честь митрополита Дмитрия Ростовского. Позже вокруг крепости вырос город Ростов-на-Дону. Напомню: полуторамиллионный, огромный город совсем молод, моложе большинства городов Сибири.
Ростов-на-Дону — это ведь не город, основанный донскими казаками. Это город, заложенный как торговый пункт и как крепость Российской Империи.
По договору заключенному в Кючук-Кайнардже, Предкавказье тоже отходило к России. После этого на Северный Кавказ хлынул поток переселенцев.
В 1793 году черноморские казаки основали военный лагерь на реке Кубани. Вскоре лагерь разросся и превратился в станицу Екатеринодарскую. Затем — в город Екатеринодар. С 1920 года этот город называется Краснодаром.
Расселение русских простиралось и на юго-восток, в сторону Каспийского моря. В 1818 году основывается крепость Грозная, которая через 50 лет становится городом Грозным. При советской власти город стал столицей Чечено-Ингушской АССР.
Общее же число русских поселенцев на Северном Кавказе уже в 1800 году превысило 100 тысяч человек; таким образом, русских переселенцев стало больше, чем местных жителей.
В 1838 году на месте турецкой крепости основан город Новороссийск. Он быстро стал важным опорным пунктом для освоения края русскими.
Жизнь русских колонистов в Адыгее, я хотел сказать в Новороссии, к югу от Кубани, отличалась таким же своеобразием, как и жизнь на границах Дикого поля в XVII веке.
Возле любой деревни, близ любой дороги могли засесть в засаду черкесы, которые нападали на людей, крали детей и девушек, чтобы продать их на невольничьих рынках. Пышные блондинки в Турции были ходким товаром еще со времен татарских набегов. За девицу можно было выменять ружье, а, если повезет, то и боевого коня. В результате русским поселенцам ходить по одному не рекомендовалось, детей за околицу села не отпускали, а умение стрелять и рубить саблей оставалось таким же обязательным навыком селянина, как умение косить или запрягать лошадь.
У американцев был Дикий Запад… У русских — Дикий Юг примерно с такими же нравами. Нравы быстро изменились? Но ведь и в США Дикий Запад не был неизменным местом. Постепенно, в среднем за полвека, и долина Миссури, и Великие Равнины приобретали более приличный вид. Прерии становились полями, военные лагеря — городами, а еще не истребленные индейцы оседали на земле или уходили прочь, на запад. Туда же уходили и европейцы — любители специфического образа жизни.
Опять скажу: не умеем мы использовать реалии нашей истории для пропаганды. Не догнать нам в этом «цивилизованные» народы Запада, умеющие сделать из любого подходящего материала конфетку! Американский супермиф о Диком Западе, войнах с индейцами и ковбоях… Это целый пласт американской культуры, а теперь и пласт культуры всего Запада.
Вестерн как жанр в литературе, голливудские вестерны как киножанр подняли на недосягаемую высоту образы наивных, но честных переселенцев, гордых индейцев, благородных американских военных в щегольских синих мундирах и желтых нашейных платках.
Они превратили кровь и грязь завоевания чужой земли, историю истребления целых племен, жестокости и расизма в красивую сказку о храбрых и сильных людях, которые не всегда понимали друг друга, но были честны, храбры и трудолюбивы.
Полудикие пастухи, пренебрежительно прозванные «коровьими парнями», ковбоями, стали не подонками своего общества, вечно пьяными и драчливыми, как подростки (но с настоящими пистолетами). В книжках и фильмах они превратились в романтических личностей, свободолюбивых и гордых.
Отвратительные исторические реалии захвата, истребления и грабежа показаны как увлекательные приключения. Преступления, совершенные американцами, уходят в тень…
Где, в каком вестерне — книжке или фильме идет речь об истреблении бизонов, как планомерной политике правительства США? А ведь громадные дикие быки уничтожались специально, чтобы лишить индейцев привычной пищи…
Где и кто описал или хотя бы даже упомянул, как близ индейских стойбищ для распространения заразы разбрасывались одеяла, снятые с умерших от оспы? Как американцы официально платили за скальпы индейцев, в том числе за скальпы детей? Нигде… Страшное, кровавое, мерзкое ушло из мифа…
У нас можно было бы создать миф несравненно более красочный и увлекательный: супермиф о казаках, о вольных русских людях, осваивающих наш Дикий Юг.
Морально мы правы. Мы не запятнали себя преступлениями. Мы не были расистами, и в ряды казаков легко входили представители местных народов Кавказа. Мы вели не разбойничьи набеги с угоном скота, а настоящие тяжелые войны для защиты России от грозных соседей — вовсе не первобытных племен.
В общем, казаки мало похожи на ковбоев, и эта непохожесть явно в пользу казаков. Но где в нашей литературе жанр «южного романа» о реалиях завоевания Новороссии и Северного Кавказа? Где фильмы, в которых сильные и гордые люди отбивают набеги татар и адыгейцев? Где образы мудрых и спокойных казачьих старейшин, сторонников и противников отхода казачьих земель под руку Москвы? Образы храбрых парней и могучих глав семей, умных разведчиков, знающих по нескольку местных языков и основателей новых станиц?
Наконец: в каких фильмах восславлено основание русских сел и городов по Кубани, Тереку, на берегах Каспия и в предгорьях Кавказа? У нас чуть ли не комплексуют от того, что предки воевали на окраинах Руси, расширяя ее пределы…
А вот американцы гордятся предками, проникавшими за Миссури… За реку Канзас… В предгорья Скалистых гор… В Калифорнию… Предками, которые через прерии правили фургонами под лозунгом «GO WEST!».
А у нас люди, сделавшие стократ больше, не восславлены. Далее вообще не отмечены. Мы их не знаем, как и не было…
Но вернемся к реалиям Кавказской войны.
Кавказская война для большинства современных русских — это война в теснинах гор, на фоне снеговых вершин. Но задолго до штурма горских аулов русским здесь приходилось штурмовать турецкие крепости.
Достижимая мечта советского человека. Город, где жил бы, если бы знал прикуп. Попасть в олимпийский Сочи скоро станет мечтой во всем мире.
Вот одно географическое название, наверняка знакомое читателям, — Анапа.
«Анапа, эта оружейница горских разбойников, этот базар, на котором проливались слезы и пот, и кровь христианских невольников, этот племянник мятежей для Кавказа, Анапа, говорю, в 1828 году обложена была с моря и с угорья».[186]
О завершении судьбы автора этих слов, Александра Бестужева, писавшего под псевдонимом Марлинский, говорят то приподнято-романтически: «…Теперь дело шло о героической смерти. В тот же день он добился своего»,[187] то протокольно-сухо: «Убит в стычке с горцами».[188]
Но в любом случае речь может идти только об одном событии — о сражении 7 июня 1837 года при мысе Адлер. Мыс Адлер находится сегодня на территории Большого Сочи, и с него только в хорошую погоду виден большой Кавказский хребет. Да и то нечетко.
И еще, кстати: Бестужев-Марлинский вовсе не погиб. Никто и никогда не видел его мертвого. Александр Бестужев пропал без вести, без малейшего следа; как полагается говорить, «никто никогда его больше не видел».
Пока же отметим: и на Северном Кавказе, и на Кубани, и в Восточном Причерноморье Россия не могла ни остановиться, ни вывести оттуда войска, ни уйти обратно в великорусские леса.
А роскошные черноземы Кубани именно русские превратили в распаханные, окультуренные земли.
Кавказские линии — точно годовые кольца. Они показывают, как Кавказ двигался к цивилизации
Начало Кавказской войны
Кавказская война стала предлогом для множества обвинений в жестокости и агрессивности в адрес Российской империи. Но, простите, а как она началась? С чего? Большинство современных русских искренне полагают, что с наступления русских войск на Кавказе. Это не так.
По мнению современников, коим те события казались несравненно ближе, чем нам, «кавказская война выросла из набеговой системы».[189]
Трудно сказать, когда сформировалась набеговая система, по крайней мере не позднее ХѴІ-ХѴІІ веков. Русские офицеры и генералы даже в условиях войны готовы были относиться к горцам сочувственно. Они совершенно справедливо считали набеговую систему «дитятей бедности», но одновременно (и тоже справедливо) и проявлением дикости и некультурности горцев. Долгое время русские офицеры и государственные деятели искренно полагали, что надо только «устроить» жизнь горцев, сделать ее «обеспеченной от лишений», стабильной, и набеги окончатся сами собой.
В какой-то степени они были правы, эти благожелательные русские люди. Тогда рост населения происходил даже в бедных долинах Северного Кавказа. Рост населения рано или поздно приводил к тому, что продуктов питания начинало не хватать. Теоретически можно было перейти к каким-то более интенсивным технологиям ведения хозяйства… Насколько эта теория могла претвориться в реальность — второй вопрос.
Реально горцы могли бы расселиться на другие территории (желательно с похожим климатом и условиями жизни); но на равнинах уже были русские. Земли у горцев стало даже меньше, потому что они уходили из зон русского расселения, «тянулись» в горы. Людей становилось все больше, земли все меньше.
Раньше можно было бы завоевать уже населенные земли, чтобы эксплуатировать своих данников или подданных. Но этому тоже препятствовали русские.
Еще, конечно, горцы могли сделать так, чтобы окружающего населения стало поменьше… Вот эту задачу набеги не в полной мере, но решали. Далее при русских. Прекрасной иллюстрацией является как-то попавшая мне на глаза в альбоме репродукция старой картины одного художника, кажется, под названием «Товар черкесов». На этой картине, написанной во второй половине XVIII века, черкесы предлагают богатым арабам свой товар — краденых славянских девушек.
А поскольку в набегах всегда погибала какая-то часть молодых мужчин, набеговая система помогала и регулировать численность населения; все-таки население росло не так быстро, а в какие-то периоды могло и сокращаться, и оставшимся даже хватало продуктов…
Набеговая система складывалась веками как реакция на проблемы горского общества. Но, сложившись, она сформировала совершенно определенный тип общества и определенный человеческий характер.
Необходимость участвовать в вечной войне всех против всех сформировала тип людей невероятно агрессивных, крайне жестоких, равнодушных и к собственным страданиям, и к страданиям других людей. На протяжении веков и поколений готовность к военным действиям, к бою в любой момент поощрялась. Воинственность на уровне личности против истинного или надуманного «обидчика», на уровне семьи против других семей, в составе отряда своего рода или племени против других родов и племен — вот тип поведения, который сформировал характер горских народов.
Набег был не только доходным экономическим мероприятием, но и важным общественным институтом, формой подготовки к жизни и проверки нового поколения. Только приняв участие в набеге, юноша и в собственных глазах, и среди соплеменников из мальчика превращался в члена сообщества взрослых мужчин, хозяина в доме.
Во все века и у всех народов обязанностью взрослого мужчины было кормить семью. В набеговой же системе умение воевать, совершать набеги на чужую землю и возвращаться, грабить поверженного врага, похищать и продавать рабов было ценнейшими качествами хозяина, ничуть не меньшими, чем в обществе земледельцев было умение быть сельским хозяином, а в современном обществе — умение выполнять квалифицированную работу.
Так набег оказывался важнейшим не только с экономической и социальной, но и морально-нравственной точки зрения. Он был краеугольным камнем для любых морально-этических оценок. Как у русских — земледельческие работы, строительство или «государственная служба».
В 1804 году чеченцы впервые совершили набег на русских переселенцев на Кубани. Русские отстрелялись. Они построились в каре, старики, женщины и дети внутри, и ушли из деревни. Ворвавшись в деревню, чеченцы нашли в печах или на столах чугунки и корчаги с только что сваренными щами. И первое, что они сделали, — съели эти щи. Горы. Голод.
Повторюсь, русские офицеры долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не совершать набеги! Ведь преимущества мирной жизни очевидны. Только, наверное, горцы просто еще об этом не знали. И Николай I, и очень многие образованные русские люди были убеждены: стоит рассказать диким людям о цивилизации, и они встанут на сторону цивилизаторов.
Цивилизаторский пафос привел в горы образованнейшего человека, главу Черноморской линии генерала Анрепа, искренне намеревавшегося замирить горцев «силою своего красноречия».
«С ним был переводчик и человек десять мирных горцев, конвойных. Они проехали в неприятельском крае десятка два верст. Один пеший лезгин за плетнем выстрелил в Анрепа почти в упор. Пуля пробила сюртук, панталоны и белье, но не сделала даже контузии. Конвойные схватили лезгина, который, конечно, ожидал смерти; но Анреп, заставив его убедиться в том, что он невредим, приказал его отпустить. Весть об этом разнеслась по окрестности. Какой-то старик, вероятно, важный между туземцами человек, подъехал к нему и вступил в разговор, чтобы узнать, чего он хочет? «Хочу сделать вас людьми, чтобы вы веровали в Бога и не жили подобно волкам!» — «Что же, ты хочешь сделать нас христианами?» — «Нет, оставайтесь магомедовой веры, но только не по имени, а исполняйте учение вашей веры». После довольно продолжительной беседы, горец встал с бурки и сказал очень спокойно: «Ну, генерал, ты сумасшедший, с тобою бесполезно говорить».
Я догадываюсь, что это-то убеждение и спасло Анрепа и всех его спутников от верной погибели: горцы, как и все дикари, имеют религиозное уважение к сумасшедшим. Они возвратились благополучно, хотя конечно без всякого успеха».[190]
Попытка красноречиво убедить горцев не набегать, в общем, говорит об одном: у русских просто не было никакого другого выхода, кроме войны.
Не ответить на набеги горцев российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может допустить, чтобы его подданных на собственной территории безнадежно грабили и превращали в рабов.
Завоевать земли горцев, занять теснины Кавказа своими войсками Россия не могла, прочно победить их тоже не могла. Реально русская армия могла только стараться перехватывать во время набега «злого чечена, ползущего на берег» или отвечать набегом на набег, уничтожая жилища и посевы горцев, обрекая их на голод.
Так и началась Кавказская война, одна из самых кровопролитных, долгих и тяжелых войн, какие только вела Россия за всю свою многострадальную историю. За время этой войны погибнет 70 тысяч русских солдат, примерно столько же грузинских ополченцев и несколько сотен тысяч горцев разных племен. Будут затрачены колоссальные материальные ресурсы и невообразимые усилия с обеих сторон.
На западе и севере
Точно так же, как Причерноморье, русские не без исторических оснований считали своей землей и Прибалтику. Не будем даже и говорить о землях Древнего Новгорода, захваченных Швецией после Смутного времени. В представлении и местного населения, и правительства Московии, а потом Российской империи, Ижорская Земля всегда была частью исторической Руси.
Это, кстати, касается и очень значительной части земли, которая сейчас входит в состав Эстонской республики.
Иногда приходится слышать, что Тарту хотя и был «в X и XI вв. известен как поселение древних эстов — Тарпату», но «впервые упоминается в летописях под 1030 годом как город Юрьев, построенный Ярославом Мудрым (по христианскому имени Ярослава — Юрий)».[191]
Летописное сообщение об этих неоднозначных событиях краткое: «Иде Ярослав на чюдь, и победи я, и постави градъ Юрьевъ». Эпически конкретно и коротко.
Русские имели все основания считать, что Московия не завоевывает земли Ливонского ордена, а скорее возвращается на свои исторические территории. Точно так же, как Потемкин не столько завоевал, сколько вернул Руси Причерноморье.
Впервые Русь попыталась вернуть свои земли и пробиться к Балтийскому морю при Иване Грозном, в ходе Ливонской войны. Не получилось, и попытку пришлось повторить при Петре I — начать Северную войну 1700–1721 годов. Это была тяжелая война, с сильным и жестким противником. Ведь шведы вовсе не собирались отдать России то, что ей принадлежало по праву. Пришлось двинуть армию, потерпеть тяжелое и позорное поражение под Нарвой, снова собирать и двигать новые армии, штурмовать Ниеншанц, Мариенбург и Нотебург, Ригу, Ревель и Выборг, строить флот и закладывать Петербург — первоначально тоже как крепость.
Россия Петра была очень «агрессивная»: она не только заняла Восточную Прибалтику, но и три раза высаживала десант в саму Швецию. В 1720 году русский десант воевал близ самого Стокгольма, что и заставило шведов окончательно признать свое поражение и начать мирные переговоры.
Петербург, признанное «окно в Европу», был основан именно как Петропавловская крепость и вырос первоначально вокруг этой крепости. В точности как Курск и Воронеж постепенно оказались в глубине России и утратили значение крепости, так и Петербург постепенно становился не укреплением, а экономическим и политическим центром.
Как Турция не мирилась с Русским Причерноморьем, так и Швеция не смирилась с появлением Русской Прибалтики. Как Турция вела войны с Россией уже после присоединения Крыма и основания Одессы, так и Швеция воевала с Россией уже после основания Петербурга.
В русско-шведской войне 1741–1743 годов шведы пытались вернуть земли на юге Балтийского моря и захватить Петербург.
В 1788 году шведы снова воспользовались тем, что Российская империя завязла в очередной войне с Турцией. Внезапным ударом, без объявления войны, они попытались завладеть русскими крепостями, в том числе и опять Петербургом. После ряда морских сражений Швеции пришлось заключить мирный договор на условиях сохранения прежних границ.
И только после четвертой (за 100 лет) русско-шведской войны 1808–1809 годов Швеция перестала угрожать непосредственно столице России. После того как разбив шведскую армию, Россия полностью присоединила Финляндию, превратив Финский залив во внутреннее русское морское пространство. Именно тогда Россия образовала Великое княжество Финляндское со своей конституцией, но в составе Российской империи.
Но даже и после этого Петербург сохранял значение военного форпоста. Во время Крымской войны 1853–1855 годов возникла реальная опасность английского десанта под Петербургом, что даже обусловило спешное формирование городского ополчения на случай боев в городе или в его окрестностях.
Даже печально известная финская война 1940 года была в большей степени, чем это может нам показаться, оборонительной. Ставшая независимой Финляндия, заключив союзный договор с Германией Гитлера, всерьез угрожала Русской Прибалтике, в том числе и Петербургу.
Финны тогда пели озорную песню (на мотив «Ехал на ярмарку ухарь-купец») с припевом:
Гоним Иванов,
гоним Иванов за Териоки,
За Ингерманландию!
А что такое эти Териоки? Это вообще-то пригород Петербурга, современный Зеленогорск.
В финской войне Советская Россия, СССР, вынуждена была продолжать политику Российской империи. А что еще она могла поделать? Уйти из Прибалтики? Отдать Ленинград- Петербург? В таком случае, все, чего мы бы добились, — это возвращение к ситуации «до Петра». Только вместо Швеции на Западе — гитлеровская Германия в союзе с Финляндией.
Ну а соседний Русский Север — места когда-то дикие, нелюдимые — вообще изначально мирно и медленно осваивали только наши православные монахи. Поначалу центральная власть не имела никакого отношения к деятельности подвижников. Ученики Сергия Радонежского создавали монастыри в самых глухих местах — можно сказать, что Сергий создал сетевую систему распространения монастырей. Всего за сто лет после него появилось 150 новых обителей. Ярчайший пример — Соловки времен игуменства будущего митрополита Московского Филиппа Колычева. При Филиппе в середине XVI века все Беломорье действовало как единый монахо-хозяйственный комплекс с центральным «министерством» на Соловках.
Монахи, кстати говоря, очень успешно хозяйствовали в те времена под руководством Филиппа Колычева. Мы, светские люди, сегодня совсем не помним эту легендарную, достойную всенародного поклонения фигуру. Увы, это «беспамятство» — очередное доказательство того, как пренебрегаем мы собственной историей, собственными великими людьми, могущими дать не меньший духовный образец для подражания и восхищения, чем целый пантеон древнеримских героев дает современным наследникам Рима.
Короче — о Колычеве.
Для нас, пытающихся во имя дня сегодняшнего, избавиться от мифического, наносного, того, что замусорило восприятие нами собственной истории, просто упомянуть его монументальную фигуру всуе было бы непростительно.
Боярский сын, ушедший в 30 лет в дальний северный монастырь в монахи. Рядовой монах, благодаря праведности, администраторским талантам и харизме, ставший настоятелем крупнейшего монастыря. Настоятель, превративший монастырь, как бы сказали сегодня, в процветающее предприятие, центр культурной и хозяйственной жизни всего Русского Севера.
Став по приглашению Ивана Грозного Митрополитом[192] Московским, Колычев не просто спорил с царем, пытался остановить опричный террор, заступался за невинно осужденных. ОН постоянно ПУБЛИЧНО осуждал Государя за опричнину, за нехристианские его деяния.
В итоге был лишен сана по приказу Грозного и схвачен опричниками прямо в Кремле, в УСПЕНСКОМ СОБОРЕ ВО ВРЕМЯ БОГОСЛУЖЕНИЯ. Год провел в заточении, не отрекся от своих взглядов, демонстративно отказался благословить Новгородский поход Грозного.
Чудовищный финал — задушен лично Малютой Скуратовым прямо в своей монашеской келье.
Смею сказать: такие люди как святой Филипп (Федор) Колычев — сама суть, соль земли нашей. Недостижимый образец таланта, величия духа, стойкости и истинной святости.
Но почему нет памятника ему в центре Москвы? Почему отдельным уроком не проходят его судьбу в школе, на уроках истории?
Его судьба удивительным образом повторяет судьбу другого святого Римско-католической церкви — жившего несколько ранее, Архиепископа Кентерберийского Томаса Беккета. Та же незаурядная личность. Та же вера, что церковь как власть нравственная — неподсудна светской власти монарха и не должна от нее зависеть. Те же сложные отношения со «своим оппонентом» — королем Англии.[193] И даже страшная смерть его, от рук королевских рыцарей, прямо на ступенях Собора созвучна истории ареста и гибели Филиппа.
Но почему-то сдается мне, в наших учебниках об английском архиепископе Томасе Беккете написано поболе, чем о русском священнике Филиппе Колычеве.
На востоке
Взятие Казани, Астрахани при Иване Грозном, в XVI веке, дало возможность русским заселять Заволжье. С точки зрения русских, Заволжье до XVI века было пустым. Предуралье уж тем более — дальний конец русской земли. Пермские владения купцов Строгановых, ставшие в XVI веке базой для продвижения русских в Сибирь, воспринимались почти как владения Ост-Индской компании в Индии.
Впрочем, уже в конце XVI века Московии платили дань угры, живущие по азиатским склонам Урала. В том же XVI веке московские служилые люди дошли до Енисея. Вассалом Москвы признало себя Тюменское ханство, а позже и Сибирское ханство.
В истории завоевания Сибири самым известным стал эпизод совершенно незначительный, не сыгравший, в общем, никакой серьезной роли: поход нанятого Строгановыми казачьего отряда под начальством Ермака Тимофеевича. Историки не знают точную дату этого похода, называют то ли 1579 год, то ли 1581 год.
Так и осталось неясным, нанес ли отряд Ермака поражение татарам или хан Кучум попросту отступил перед казаками, потому что не имело смысла воевать с ними, бредущими через колоссальную, почти безлюдную равнину. Казаки разграбили несколько городков, в том числе и столицу Кучума — Кашлык.
Татары и другие народы Сибирского ханства — примитивного феодального государства признали власть московитов, и дело тут не в походе Ермака. Просто русские строили города: в 1582 году — Тюмень, в 1587 году — Тобольск, в 1593 году — Березов,[194] в 1596 году — Обдорск.[195]
В Сибири, так же как на юге и на севере, основанные города были в первую очередь крепостями. А брать крепости сибирские татары не умели.
Из городов в любой момент могли выйти закованные в панцири казаки с ружьями. Забавная деталь: казаки кормили лошадей ячменем и потому могли ездить на них даже в морозы. На сибирских татар это производило огромное впечатление, ведь их лошади жили весь год на подножном корму, и ко второй половине зимы превращались в живые скелеты.
Российская империя обретала мощь, и московиты шли дальше, в глубь Сибири, основывая острог за острогом: в 1604 году — Томск, в 1619 году — Енисейск, в 1628 году — Красный Яр.[196] В 1630 году основан Илимский острог[197] — на Ангape, в Восточной Сибири, в 1631 году — Братский,[198] а в 1661 — Иркутск.
В 1632 году построен Якутск, в 1654 году — Нерчинск, в 1706 году — город Чита.
В 1639 году русские служилые люди и группа казаков вышли к Охотскому морю.
В 1648 году Семен Дежнев, отправляясь из устья Колымы, огибает Чукотский полуостров. Он открывает пролив, который сегодня называется Беринговым, — в 1737 году Беринг повторит поход Семена Дежнева и документировано докажет, что Америка не соединяется с Азией.
Сокрушение Казанского и Сибирского ханств, освоение Сибири откроют колоссальный фонд новых земель.
К началу XVIII века Волга становится уже окончательно и бесповоротно со всех сторон русской рекой. Как и Урал — частью государства Российского. Правда, еще Петр I говорил промышленнику Демидову: «Где там твои заводы?! Урал — это же на краю света».
В Сибири в конце XVII века живет до 300 тысяч русских людей, примерно 2 % всего населения Московии.
Конечно, распределены русские крайне неравномерно. На севере и северо-востоке, где невозможно земледелие, их никогда не было много. В 1643 году на реке Оленеке было 156 русских, в низовьях Лены — 461. В 1647 году открылась ярмарка на Колыме, в которой участвовали 396 промышленников. Сознательно даю точные цифры, чтобы психологически читатель понял: тогда число наших поселенцев в Сибири действительно исчислялось не десятками тысяч, а просто десятками…
В середине XIX века от устья Лены до Чукотки (2 тысячи километров) было около 30 населенных пунктов, в которых жило порядка 600 крестьян и мещан.
Но уже к 1690 году в Якутии проживало порядка 2–3 тысяч русских, а к 1850 году — около 10 тысяч человек, из них 5 тысяч — крестьяне. С учетом общей низкой плотности населения русские составляли около 15–20 % от всей его численности.
Сибирские города-крепости были призваны защищать население от набегов, ведь со всех сторон — открытое пространство.
Кыргызы два раза пытались взять Красноярск. В 1667 и в 1679 году джунгары и енисейские кыргызы осадили город и несколько раз ходили на штурм. Красноярцы отбились с трудом, потери составили 194 человека — это половина всего гарнизона.
В Красноярске отбывали наказание украинские казаки, взятые в плен во время Украинской войны. Их ссылали подальше, и они продолжали нести службу уже в Сибири. В 1679 году выпустили из тюрьмы В. Многогрешнова, брата гетмана левобережной Украины.
Вообще-то Многогрешное должен был «сидеть в порубе навечно», но очень уж нужна была каждая сабля. Он так хорошо организовывал отражение штурма, так лихо бился с кыргызами, что был прощен, сделался «сыном боярским». Известно, что в 1692 году отряд в 750 сабель под командой Многогрешнова нанес поражение тубинским кыргызам и тоже привел их «под руку» Московского царя.
Красноярск как крепость перестал функционировать только после 1703 года: в этом году кыргызы ушли в Джунгарию и прекратили набеги на русские земли. С этого времени Красноярск — мирный сибирский город.
Последняя память о Красноярске-крепости — знаменитая часовня, поставленная на Часовенной горе, нависающей над Красноярском. Построили ее на том самом месте, где раньше стоял сторожевой пост. Заметив врага, сторожевые казаки поджигали кучу хвороста, подавая сигнал жителям города. Эта часовня хорошо знакома читателю, так как именно она изображена на современной 10-рублевой купюре.
В Восточной Сибири так же как и в Западной русским приходилось отражать набеги кочевых племен: три раза миролюбивые нынче буряты пытались взять Братск и Иркутск.
В 1650-е годы русские доходят до Амура, основывают крепость Албазин.[199]
Московия официально присоединяет районы вдоль Амура к своей территории как административные единицы.
И тогда маньчжуры двинули против поселенцев регулярную армию, она вошла на территорию русского Забайкалья и осадила Нерчинск. Под стенами Нерчинска прошли переговоры между российским посольством и маньчжурами. 27 августа 1689 года маньчжурский полководец и посол подписали Нерчинский договор. До середины XIX века этот договор оставался основным документом для решения российско-китайских пограничных вопросов…
Долина Амура по договору оставалась за Китаем, Московия оставляла за собой все, что ограничено хребтами, запирающими долину Амура с севера. Но беда в том, что названия рек и гор, по которым шло размежевание, были разными в русском, маньчжурском, и во всех местных языках. Если далее удавалось договориться, о какой горе или реке идет речь, не было никакой уверенности, что это название не применяется ни к каким другим горам и рекам.
Так и в текстах русского и маньчжурского договора названия были не идентичны. Спорить можно только о том, какие именно статьи договора и с какой вероятностью должны были бы привести к войне.
Даже на дальних, почти неизвестных цивилизованному миру окраинах нужно было держать армию, или погибнуть.
Империя против империй
Особенность ситуации заключалась в том, что Российская империя, как правило, воевала не с национальными государствами, а с другими «завоевателями».
Правящая элита этих государств, по сути, сидела на «чужой» территории. Слово «империя» звучит, конечно, непривычно слуху в отличие от Казанского, либо Кыргызского ханств, но, по сѵти, это были держащиеся только на военной силе, пришедшие «извне» режимы.
Империями были все татарские ханства — Казанское, Тюменское, Сибирское и Астраханское. В них татары господствовали над завоеванными ими племенами и, следовательно, эксплуатировали их нещадно. Покоренные данники, должны были по требованию татарских ханов, воевать на стороне ханских армий. Читатель может увидеть, как выглядело это многонациональное ханское войско на картине В. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком».
Империями были и крымское ханство, и Турция, и Речь Посполитая, и Австрия, и Швеция.
Империями были государство маньчжуров, все государства монголов. Империей был Кыргызский каганат, остатки которого разрушили русские на Енисее.
Первобытные имперские народы были ничем не лучше, а наоборот, много хуже европейских колонизаторов: более жестокими, злобными, свирепыми. Они сильнее презирали завоеванных, страшнее угнетали их и более жестоко подавляли.
Именно поэтому жители Крыма и формальные подданные Турции на Северном Кавказе ничего не имели против русских.
Точно так же и покоренные татарами и кыргызами племена Сибири обычно считали, что русские даже лучше их прежних владык.
Даже христианские государства Грузии и Армении — не национальные государства. Картлийско-Кахетинское царство — типичная империя, в него входили и армянские земли, и аджарские, и абхазские. Армянское государство Багратидов также — типичная империя, которая, однако, не выстояла в войне с мусульманами. Эдакая империя-неудачник.
Получается, что все, кого включила в свой состав Российская империя, сами пытались строить завоевательные империи разного масштаба.
Глава 6 Самая плохая империя
Эпоха колониализма
Миф об агрессивности России, ставший частью европейской политики при Наполеоне, использовался весь XIX и XX века. И это обвинение активнее всех бросали страны, построившие свое благополучие на самой жестокой эксплуатации всего человечества.
Действительно, XIX век — век колониальных империй. Франция завоевывала Африку, Индокитай, присоединяла острова в Тихом и Индийском океанах. Британия делила почти пополам Африку с французами, осваивала Индию, воевала с Афганистаном, завоевывала Бирму, осваивала Австралию и Новую Зеландию. Даже маленькая Бельгия умудрилась занять в Африке огромные территории по реке Конго, а северная Швеция — захватить несколько островов в Карибском море.
Это эпоха строительства колониальных империй всех европейских держав. Строительство империй заморских, сопровождавшееся невероятными жестокостями и проводившееся исключительно с целью «приобретения» материальных ценностей, то есть, попросту говоря, грабежа.
Но вот, что интересно: в Центральной Европе и в Скандинавии не возникло никаких негативных эмоций по отношению к этим империям. Приключения офицеров колониальных армий преподносились как романтичные и увлекательные. Колониальные мифы — интересные и яркие истории, а вовсе не трагедии.
Один из таких мифов описан Генрихом Сенкевичем. Его книга «В пустыне и пуще» посвящена судьбе двух польских ребятишек, оказавшихся в Судане во время восстания местного мусульманского «пророка» Махди. В этой повести описано противостояние «очень плохих» суданцев и «очень хороших» европейцев. На «хороших» жителей юга Судана нападают мусульмане. Хорошо, что в Судане есть англичане с пулеметами, они остановят плохих черных мусульман.
Эта книга настолько колонизаторская по духу, что в СССР ее даже запретили печатать. И в собрание сочинений классика польской литературы Генриха Сенкевича в середине 1980-х ее не включили.
Но вот, что интересно: и для Сенкевича Московия — совершенно чудовищное государство. В его знаменитой трилогии о польско-русско-украинских войнах XVII века, особенно в «Огнем и мечом», и православные малороссы, и их русские единоверцы — жестокие негодяи.
А вот Британская империя рисуется вполне симпатичной. Как модно говорить сейчас: политика двойных стандартов очевидна.
С 1812 года стало совершенно привычным осуждать Россию за любые территориальные приобретения, любые «округления» территории Российской империи. Это при том, что росла она совершенно по-иному, чем европейские.
Европейские империи возникали потому, что хотели жить за счет других народов. Приятно это слышать или нет, является ли мое высказывание «политически корректным» или не является, но это так.
Испанское завоевание Америки, конкистадоры, Писсаро и разрушение великих цивилизаций инков и ацтеков — все это было только первым актом мировой трагедии неевропейских народов. Самые передовые, промышленно развитые европейские державы начинали с того, что вели работорговлю в Африке и Азии. Постепенно европейцы укреплялись на территории других стран, заводили там свои армии, и уже не торговали с борта кораблей, а претендовали на политическую власть на далеких тропических берегах. Но и тогда главным для них было извлечение прибыли.
Жизнь в непривычном тяжелом климате, среди невиданных зверей и ядовитых рептилий и насекомых, среди враждебных (порой — поневоле враждебных) племен была опасной. Возвращались не все, даже если и не принимали участия в военных действиях. Но жизнь и служба в колониях могла сделать богатым даже самого бедного солдата колониальной армии или служащего торговой фирмы.
Испанцы возвращались из Америки с полными торбами золота. Тот, кто сделал карьеру в очередном отряде конкистадоров, получал землю, много земли, и притом с крепостными индейцами. Вчера еще нищий дворянин с прокаленных солнцем плоскогорий Кастилии или даже обитатель городского дна за считанные годы становился богатым помещиком.
История колониальных империй полна потрясающими случаями внезапного обогащения. Как сказал Валентин Пикуль, «удачи неожиданной и ослепительной, как ночной выстрел в лицо».[200]
В 1799 году, в Индии во время штурма Серингапатама некий солдат 74-го мадрасского батальона сорвал с трупа султана алмазные браслеты. В тот же день он продал их полковому врачу за 1500 рупий, а врач продал их за сумму, дававшую годовой доход в 2 тысячи фунтов стерлингов. Оба обогатились, хотя и в разной степени, из чего мораль: некоторых покойников обобрать бывает очень выгодно.
Впрочем, были и другие способы, надежнее. Когда там еще повезет наткнуться на труп султана. Вот, полковник Вуд во время англо-мадрасской войны не отдавал своим солдатам выделенное продовольствие, а продавал его противнику. (А вы говорите, Чечня, интенданты воруют…)
Многие офицеры Ост-Индской компании не выключали убитых из списков, годами получая их жалованье. Половина добычи в войнах, которые велись компанией, официально полагалась офицерам, и лишь вторая половина — компании. Но служащие присваивали часть добычи, вымогали взятки у купцов. Очень многие британские джентльмены в Индии мало отличались от «джентльменов удачи», в том числе потому, что добивались там главным образом частного успеха «частными» методами, только для себя лично.
Показательна, как иллюстрация, живая легенда Британской Индии — Роберт Клайв. Будучи мелким клерком Ост-индской компании в Мадрасе, он в 19 лет (в 1744 году) пошел добровольцем в частную армию этой компании, сделал блестящую карьеру и награбил приличное состояние. Такое большое, что сумел путем серии подкупов получить титул лорда. Уже немало!
В 1765–1767 годах Роберт Клайв — губернатор Бенгалии, где он вводит знаменитую монополию Ост-Индской компании на соль и опиум. Отстраняя от власти местных раджей, компания начинает собирать подати с местного населения. Состояние губернатора растет. Методы, применяемые Клайвом, были таковы, что в Англии его даже не принимали в престижные клубы, а несколько дам, на которых он хотел жениться, отказали ему «по моральным соображениям». Что ж, надо отметить, что в респектабельной Англии не всегда подавали руку тем, кто возвращался из колоний с дурной репутацией.
В 1773 году видного строителя Империи, знаменитого полководца Роберта Клайва вызвали на парламентскую комиссию в Палату общин.[201] Обвиняли его в обмане Ост-Индской компании, в ограблении собственных солдат, присвоении огромных сумм.
Но комиссия оправдала Клайва, отметив: хотя он иногда и злоупотреблял властью, но «оказал великие и достойные услуги Англии». На сим основании он и был оправдан.
Что характерно: ни один российский генерал-губернатор или «туркестанский генерал» в XIX веке не побывал под судом за такие же обвинения.
Торговля в колониях давала невероятные возможности обогащения.
Можно как угодно относиться к капитализму, но поведение более патриархальных, не буржуазных русских колонизаторов как-то симпатичнее. В том числе и потому, что грабили они, конечно, тоже, но как-то поприличнее, что ли… «Успех» для русского офицера означал в первую очередь возможность заработать очки на службе, а затем получить от своего официального руководства какие-то материальные блага — пенсию, землю, крепостные «души». И уже в последнюю очередь «преуспеть» означает награбить что-то для себя.
К тому же каша колонизация вовсе не была реализацией агрессивно-параноидальных царских замыслов подневольными русскими, как это любят представлять некоторые историки. На восток, на юг и на север продвигались, в основном, свободные «элементы» — казаки, купцы и крестьяне, ищущие воли, да лучшей доли, да собственной выгоды. Нужно быть совсем уж упертым, чтобы в русских первопроходцах и предпринимателях конца ХѴІІІ — начала XIX века, осваивавших, скажем, Аляску, видеть подневольных людей, которые руководствуются депешами из Санкт-Петербурга.
Впрочем, таких упертых по сей день хватает.
Англия, Россия, пропаганда и колониализм
По мнению европейцев, агрессивность Российской империи проявлялась в том, что она постоянно вела агрессивные войны. Помилуйте, но разве их вела одна Россия?!
Вся история Британии с XVI по XX век — сплошная череда колониальных войн за новые территории. Войн между европейскими державами за уже захваченные или за право завоевывать «туземные» государства. Например, многочисленные англо-испанские войны и англо-голландские войны ХѴІІ-ХѴІІІ веков.
Весь ХѴТІІ и весь XIX век Британия ведет серию войн для завоевания Индии. Взять хотя бы три англо-майсурские войны 1767–1799 годов.
Две первые агло-майсурские войны окончились тем, что противники заключали мир, возвращая «по очереди» друг другу все захваченные территории и пленных. Казалось бы ничья, но окончательную точку в этих войнах поставил штурм столицы Майсура, Серингапатама 4 мая 1799 года. Город был захвачен и разграблен. Название этого города может быть знакомо читателю: именно в Серингапатаме проклятый полковник Джон Геркастль похитил в храме индийской богини знаменитый Лунный камень, огромный бесценный алмаз. Тотальные грабежи в столице раджи сделали убедительным завязку захватывающего детектива Уилки Коллинза.[202]
Потом были три англо-маратхские войны (1775–1818 гг.) и англо-пенджабские войны, англо-непальская война 1816–1818 годов и восстание сипаев в 1857–1859 годах.
В ХІХ-XX веках войны за Индию «логически» продолжили англо-афганские, англо-бирманские и англо-тибетскую войны.
В результате по всей Индии вспыхивали восстания протеста против колонизаторов. Восстания сингалов, например, вспыхивали с завидной регулярностью — в 1798, 1818, 1848 годах.
Англо-китайскую войну 1839–1842 годов еще называют Опиумной войной. Итогом ее стало восстановление права англичан без ограничений ввозить в Китай опиум, выращенный в Британской Бенгалии. Действительно, зачем воевать, когда можно попытаться и экономически, и физически поработить китайцев, просто «посадив их на иглу». Тогда же Британия отщипнула от Южного Китая маленький скалистый остров, ничем не примечательный кроме того, что он был великолепно расположен географически, представляя собой как бы «ключ» ко всей юго-восточной Азии и Южному Китаю, а кроме того имел лучшую в этом регионе естественную бухту. Этот маленький островок, ставший одним из самых доходных «камешков» в Короне Британской империи, назывался Гонконг.
Вскоре вспыхнула новая англо-франко-китайская война 1856–1860 годов.
В Америке Британия воевала с Францией за Канаду в 1754–1756 годах. Затем, воевала, по сути, со своим же народом за «независимость» Соединенных Штатов — так называемая англо-американская война 1777–1783 годов. Позже была еще одна совсем малоизвестная англо-американская война 1812–1814 годов.
Захватив Канаду, Англия масштабно воевала с племенами ирокезов и могауков.
В 1852 году британский флот бомбардировал Лагос — столицу народа йорубе. Англия захватила побережье Нигерии. В XIX веке Англия колонизирует Абиссинию, Бечуаналенд, основывает Северную и Южную Родезию, оккупирует Кению и Уганду, Египет и Восточный Судан.
В 1806 году Англия захватила Капскую колонию на юге Африки. К тому времени там возник небольшой народ буров — потомков переселенцев из Голландии, Германии, Франции. Буры, честно говоря, были ничуть не меньшими колонизаторами, чем британцы. Они основали свои республики Трансвааль и Оранжевую, где завели самые жестокие колонизаторские рабовладельческие порядки.
В ходе следующей войны 1899–1902 годов Англия ликвидирует независимые республики буров и основывает свой протекторат — Южно-Африканский союз.
Назвать все военные конфликты попросту невозможно, поэтому я перечисляю только крупные, значительные войны.
Добавлю еще только захват Австралии в 1788–1815 годах, сопровождавшийся истреблением местных племен. В 1840–1872 годах Англия воевала в Новой Зеландии с племенами маори. И — до кучи — захватила несколько остров в Тихом, Индийском и Атлантическом океанах.
Вы спросите: к чему это скучное сухое перечисление? Мы ведь не чувствуем за этими словами ничего — ни горя целых уничтоженных народов, ни плача младенцев, лишившихся родителей и надежды на будущее, ни звона цепей, сковывающих рабов, ни уничтоженных великих культурных ценностей. Для нас это статистика, не более. Сухая, далекая история. Но я все равно привожу эти сухие имена и факты, ибо уже это только перечисление показывает: демократическая Британия, родина парламентаризма и оплот прав и свобод личности, вела захватнические войны практически непрерывно, порой по нескольку одновременно. Если это не агрессивная политика, и если захват колоний — не есть акт агрессии, то интересно, что же это тогда такое?!
Британия, конечно, крупнейшая из колониальных держав. Но и Франция воевала ничуть не меньше, воевала за Канаду, вела войны с Англией за колонии в Индии, в 1826–1849 годах почти беспрерывно находилась в состоянии войны с племенами серер и волоф в Западной Африке, захватила Габон. В 1857 году Франция завершила покорение территории Сенегала, уничтожив государственность народа фульбе.
В том же XIX веке Франция оккупирует Алжир, с чудовищной жестокостью подавляя восстания берберских племен, захватывает почти все острова Океании, оккупирует Сомали и Мадагаскар. В ходе последней войны население острова сокращается на треть. Затем Франция захватывает Тунис, в Центральной Африке соперничает с Бельгией за овладение бассейном реки Конго.
В Юго-Восточной Азии Франция воюет без остановки весь XIX век. Что заставляет ее вести войны с такой интенсивностью? Какие такие «гуманитарные» цели преследуют и Британия, и Франция на совершенно чужом для этих стран континенте? Видимо, «не поняли этих целей» аборигены, и с упорством и мужеством, присущим всякому освободительному движению, на Африканском континенте вспыхивают крупные восстания.
В Азии в это время развязана франко-китайская война 1884–1885 годов, по сути — война за контроль над Индокитаем.
Почему же в агрессивности обвиняют именно Российскую империю? Грубо говоря, а чем она хуже?
Причина — соперничество
Одна, но очень веская прозаическая причина многое объясняет. Именно в 1830-е годы Российская империя активизировала свою колониальную политику на Востоке. Эта политика вызывалась не только одним желанием захватить, покорить и ограбить. Российская империя продолжала естественно расширяться в силу тех же причин, по которым росла Московия в ХѴ-ХѴІІ веках и Российская империя в XVIII веке.
Ситуация усложнилась потому, что у империи появились новые подданные.
Кавказ
К началу XIX века хорошо известных нам сегодня государств Грузии и Армении не существовало. Вместо Грузии были независимые Имеретинское, Кахетинское, Мингрельское царства. Все они зависели от Персии и, особенно, от Турции.
Под угрозой набегов и нашествий платили дань, «советовались» в международной политике.
Больше всего сблизилась с Россией Кахетия во время правления царя Вахтанга VI. В 1773 году, опасаясь этого сближения, турки пошли на прямую оккупацию Кахетии и Картли, продолжавшуюся 10 лет. Вахтанг VI с большой свитой уехал из Грузии, эмигрировав в Россию. С тех пор в Москве существует большая грузинская диаспора.
Позже царь Ираклий II объединил Картли и Кахети, основав Восточно-Грузинское царство. Он остановил набеги лезгин, нанес несколько поражений туркам и не раз просил Россию помочь единоверной стране.
Россия вовсе не рвалась взять под свое покровительство Грузию. Если бы она стремилась только к территориальным захватам, кто мешал еще Елизавете ввести в Грузию русские войска? Реально Россия удовлетворила только 12-ю (!) просьбу Грузинского государства о протекторате. Ведь это Запад захватывал богатые страны и качал из них продовольствие, полезные ископаемые, накопленные исторические сокровища. В России же знали: с бедной Грузии взять особенно нечего, а если войдем в Закавказье, придется опять воевать с Турцией. В действительности так и получилось.
Грузинские владыки хотели объединения страны и русского покровительства, спасаясь от угрозы мусульманского геноцида. Договор 1790 года между грузинскими царями Ираклием II, Соломоном I и князьями Григором Дадиани и Симоном Гурелия был как раз о политическом объединении и совместной просьбе к России о подданстве.
Ответом на этот договор стало вторжение в 1795 году персидского шаха на территорию Грузии. Персы сожгли Тбилиси, проводя также планомерную политику физического истребления грузин. За отказ переходить в ислам убивали и отказавшегося, и всю его семью. Иногда щадили детей, отдавая их на воспитание мусульманам, и молоденьких девушек, продавая их в гаремы.
Последний царь Восточно-грузинского царства Георгий XII (1798–1800) вновь повторил просьбу взять Грузию под свой протекторат, спасти грузин. Александр I издал Манифест о протекторате 12 сентября 1801 года. Повторим: он удовлетворил 12-ю просьбу такого рода.
Одновременно Александр I подписал «Положение об управлении Грузией», В этой стране вводилась такая же система, как в России.
В 1803 году в Грузию прибыл с армией главнокомандующий генерал Д. П. Цицианов. С собой он привез директиву Александра I присоединить к России Имеретию, Мингрелию и Гурию.
4 декабря 1803 года присягу русскому царю принес мингрельский князь Дадиани, 25 апреля 1804 года царь Мингрелии Соломон II также подписал текст присяги. Позже присоединилась Гурия, в 1809 году — Абхазия.
Разумеется, войны с Персией в 1804–1813 годах и с Турцией в 1806–1812 годах были вызваны присоединением Грузии к России.
В обеих этих войнах принимали участие и отряды армянских добровольцев. Армения также сама (!) добивалась присоединения к России.
После 2-й Русско-персидской войны 1826–1828 годов по туркманчайскому договору Эриванское и Нахичеванское ханства присоединялись к России. На присоединившиеся к России армянские территории переехало из областей, оставшихся под персами, до 40 тысяч армян.
Отметим, Британия последовательно считала, что русское присутствие в Закавказье угрожает ее интересам. И к Персии чересчур близко, и Кавказ ей тоже нужен, слишком он важен стратегически.
Средняя Азия
Продвижение России в Среднюю Азию вызвано было теми же причинами, что и стремление захватить Крым. Весь XVIII век русские только отбивались от набегов работорговцев из среднеазиатских ханств и от вторжений кочевых племен.
Городки и крепости Оренбургской линии, блестяще описанные Пушкиным в «Капитанской дочке», — типичные крепости на рубежах России. Башкиры и казахи совершают набеги на русские поселения с теми же целями, что и крымские татары: крадут или захватывают людей, продают их в государства Средней Азии. Государств этих три: Кокандское ханство в Фергане и Бухарское и Хивинское ханства. Численность оседлых жителей Кокандского ханства не превышает 4 млн человек. В Бухаре проживает не более 3 млн человек, в Хиве — не более полутора миллионов. Абсолютное большинство из них — до 95 % — крестьяне. Почти все они прозябают в чудовищной нищете. Остальные — ремесленники и купцы, сосредоточенные в столицах ханств.
Все три ханства — неограниченные монархии, словно сошедшие со страниц сказок «Тысячи и одной ночи». Невероятная, показная пышность одежд ханов и их приближенных, гаремы, верблюды, глинобитные и каменные крепости, минареты, пение муэдзинов, барханы, джейраны, караваны. Экзотика!
Темная сторона этой «экзотики» — дикий произвол правителей, устрашающая жестокость. Обыденная часть повседневной политики — бесправие и рабство населения. Великий таджикский писатель Садриддин Айни описал свое детство, проведенное в Бухаре.[203] Со страниц его воспоминания ярко предстает восточный город с высокими стенами домов, образующих кривые улочки, с горами нечистот, устрашающей антисанитарией и совершенно обыденной работорговлей. Все знают, на каких именно рынках и в какое время продают рабов, сколько стоит раб и куда каких рабов следует вывозить, чтобы заработать на этом занятии. Точно так же, как знают, когда собирать урожай винограда и алычи, и как надо делать саман. Прочитать советую, станет понятнее многое. Но сначала запаситесь валидолом.
И даже эти ханства — еще самая цивилизованная, культурная часть Средней Азии. Казахи, киргизы и туркмены живут родовым строем, у них только зарождается государство. Кочевники то мирно торгуют с оседлыми, то нападают на них, когда скот гибнет от бескормицы, есть нечего и торговать тоже нечем. Они же охотно торгуют рабами: теми, кого привезли из русских земель, и пойманными в государствах-оазисах.
Садриддин Айни в романе «Рабы» очень хорошо описал, как шайки людокрадов ловили крестьян и горожан прямо в загородных садах, заковывали в цепи и увозили в другие области Средней Азии или в Персию.[204]
Самый большой из кочевых народов — казахи делились на три жуза, то есть орды. Старший жуз — на юго-востоке, в Семиречье, Средний — в центральном Казахстане и Младший — на западе страны. В 1731 году хан младшего жуза Абулхаир принял русское подданство. В 1740 году стали принимать русское подданство ханы и султаны Среднего жуза. Причины две. Первая: Россия стала основным потребителем скота и продуктов скотоводства. В России можно было получить хлеб, которого в степях всегда не хватало.
Вторая причина в том, что над казахами нависла угроза завоевания со стороны Джунгарского ханства. Во время походов начала 1720-х годов джунгары завоевали земли Старшего жуза и часть земель Среднего. Джунгары грабили, отбирали скот, угоняли казахов в рабство. Некоторые аулы совсем запустели, потому что при малейшем сопротивлении джунгары истребляли казахов поголовно. Традиция степной войны — истребление врага. Врагом же считался даже младенец в люльке, чтобы не вырос из него мститель.
Восстания казахов, их победы на реке Сарысу в 1726 году и к югу от озера Балхаш в 1729 году вытеснили джунгар из Казахстана. Но угроза нашествия оставалась. В 1741 году джунгары снова вторглись в Казахстан, но, продолжая движение на запад, столкнулись с военными постами: русские ввели войска на территорию новых подданных. Джунгары не приняли боя с регулярной европейской армией и тут же ушли к себе.
Русские запрещали торговлю рабами, не позволяли творить произвол при сборе налогов, ограничивали права султанов и родовых вождей. В 1822 году они ликвидировали власть ханов Среднего жуза, в 1824 году — ханов Младшего жуза. Ханам это совершенно не понравилось.
В Среднем жузе восстание против нововведений возглавил султан Касым и его сыновья, Саржан и Кенесары. Кенесары Касимов воевал с русскими до 1847 года, стараясь опереться на Хиву и Бухару. Ханы оседлых государств послали хлеб и оружие, но своих армий не двинули.
Поражение восстаний было совершенно неизбежно, и не только из-за превосходства русских в вооружении и организации. Но и потому, что абсолютное большинство казахов не поддерживало повстанцев: они оставались кучкой феодалов, отстаивавших свои средневековые права.
В 1830 году Старший жуз пошел было под державную руку Коканда, но затем рассудил, что под покровительством русского царя находиться выгоднее. В 1846 году Старший жуз, самый богатый и сильный, присягнул России. В его землях в 1854 году построили типичный укрепленный форпост «Верное». Позже укрепление стало городом Верный (ныне Алматы, в русском варианте — Алма-Ата, то есть «отец яблок»).
«Замирение» казахов позволило задуматься и о том, чтобы завоевать ханства Средней Азии. Экономической необходимости в этом не было ни малейшей. Наоборот, война заставляла нести новые расходы. Однако надо было обезопасить свои новые рубежи. Казахская степь проходима во все стороны точно так же как Русская равнина и как равнины Сибири. Поэтому были поставлены укрепленные пункты в Казахстане. Оренбург и другие города Предуралья оказались в глубоком тылу. Но ведь и новая граница нуждается в надежной защите…
Другая причина красочно описана в книге К. Е. Мейендорфа «Путешествие из Оренбурга в Бухару». В 1834 году он добрался до Хивы и Бухары, лежащих в оазисах и отделенных от других стран поясом страшных пустынь.
В этих государствах было немало русских рабов. Впрочем, почему только русских? После взятия генералом Михаилом Дмитриевичем Скобелевым Хивы среди русских рабов оказались люди с именами Фарид и Юсуф, пойманные детьми «где-то на Волге». «От 500 до 600 русских томятся в рабстве: они были проданы киргизами или туркменами, захватывающими потерпевших кораблекрушение рыбаков на восточном берегу Каспийского моря, или хивинцами».[205]
Офицер русской службы Егор Казимирович Мейендорф пишет, что «участь рабов в Бухаре внушает ужас. Почти все русские жаловались на то, что они… измучены побоями. Я видел одного раба, которому его хозяин отрезал уши, проткнул руки гвоздями, облил их кипящим маслом и вырезал кожу на спине, чтобы заставить его признаться, каким путем бежал его товарищ.
Большая часть русских невольников… содержались в заключении и работали с кандалами на ногах в продолжение нескольких недель нашего пребывания в этом городе. Лишь один из них сумел присоединиться к нам верстах в ста от Бухары после 18-дневного скитания по пустыне. В течение этого времени он поддерживал себя только водой и мукой…Я не могу описать бурного восторга десятка русских невольников, которых мы выкупили в Бухаре и во время пути».[206]
Далее Егор Казимирович рекомендует русскому правительству «задержать по всей империи хивинцев и бухарцев с их товарами», чтобы «вернуть на родину, в круг родных, к своей вере тысячи людей, исторгнутых из пределов России».
Этой рекомендации, рекомендации одного из своих генералов, Российская империя не приняла: хивинских и бухарских купцов не задержали. Но почему Российская империя стремилась завоевать гнезда работорговли, уже ясно.
Первый хивинский поход 1839–1840 годов Оренбургского генерал-губернатора В. А. Перовского оказался крайне неудачен. 14 ноября 1839 года на войну вышел отряд из 5 тысяч человек и 20 орудий. Для похода выбрали зиму, чтобы избежать убийственной для европейцев жары. Но континентальный холод убивал ничуть не меньше: во время перехода половина отряда погибла от холода, и большая часть верблюдов — от изнурения.
В 1860 году Кокандское ханство объявило газават по отношению к Российской империи. Это вызвало движение русской армии на Фергану. Картины Верещагина «Нападают врасплох» и «У крепостной стены» как раз о реалиях этой войны.
В 1865 году, после взятия Ташкента, ханство стало вассалом Российской империи. И тогда вспыхнуло восстание мусульман, которые собирались продолжить «газават» до победного конца, независимо от капитуляции государства. Уже после разгрома войска хана часть его подданных продолжала воевать.
Именно в это время (а не в Гражданскую войну, как мы полагаем) появились «басмачи»: от слова «басмак» — атаковать, нападать. Сами себя басмачи называли «армией ислама».
В 1868 году Бухара подписала с Российской империей договор, по одному их пунктов которого Бухарское ханство возвращает в Россию всех русских рабов, которые не приняли ислама.
Как же реагировала Европа? Европа осталась совершенно равнодушна и к судьбе русских, а также татарских, армянских и грузинских рабов, и к операциям по их освобождению. Вспомним, у Генриха Сенкевича судьба европейских детей, захваченных в рабство, вызывает величайшее сочувствие. Освободить их — доблесть и заслуга. Европа «увидела» только одно: российская империя реально угрожает «интересам» Британской империи.
Действительно, в интересы Британской империи уже входило полмира! К Средней Азии с юга, из Индии, двигались отряды британцев. До среднеазиатских походов у Британии не было конкурентов и ничто не угрожало их планам. Можно было даже не торопиться: спокойно и последовательно «разобраться» сначала с Афганистаном, потом двинуться в Фергану и в другие ханства…
А тут появилась Россия! В представлении британцев, это выглядело как вырывание куска, на который уже разинул пасть британский лев. Монополия нарушена. Британия вынуждена была признать русские завоевания в Средней Азии. С Россией приходится договариваться, черт возьми!
В 1873 году между Российской и Британской империями достигнуто соглашение «о буферном поясе в Средней Азии», которое «устанавливало северную границу Афганского эмирата». Перевожу на современный газетный язык: две европейские империи попросту решали, где должны проходить границы других государств, например, Афганистана.
В. Верещагин «Апофеоз войны». 1871.
Подобные чудовищные пирамиды по приказу среднеазиатских завоевателей воздвигались не только в древние эпохи, но и во времена, близкие Верещагину. Сравнительно небольшие груды черепов художник видел и собственными глазами!
В 1880–1881 годах Скобелев присоединил Туркмению. После этого в 1885 году Российская и Британская империи едва не начинают военные действия — русские и афганские войска столкнулись около Кушки.[207] Британцы считали Афганистан своей «зоной влияния».
22 июня 1887 года был подписан Англо-русский протокол об установлении Афганской границы. В 1907 году Российская империя официально признала Афганистан «лежащим за пределами сферы ее интересов».
В том же году Российская и Британская империи разделили Персию на три зоны.
В южной зоне господствовала Британия, в северной — Россия. Средняя зона была признана «областью столкновения интересов». Сформулировано просто. Но со вкусом.
Столкновения в Центральной Азии
В середине XIX века Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888) провел четыре центральноазиатские экспедиции. Одной из целей Пржевальского было проникнуть в Тибет, изучить его, и, если не присоединить к Российской империи, то выяснить, как лучше это можно было сделать?
Пробиться в столицу Тибета Лхасу силой не удавалось пока никому. Далеко, высоко, неизучено, страшно. Правда, британцы с юга уже засылали своих агентов-буддистов, работавших на британскую секретную службу. Они, не спеша, готовили захват британцами Тибета.
Тогда с севера, из Бурятии, в Тибет проник удивительный человек — бурят по этническому происхождению и европейский ученый по своему месту в жизни, Гомочжаб Цэбэкович Цибиков (мы уже не один раз вспоминали об этом удивительном человеке). Цибиков, будучи и ученым, и разведчиком, под видом буддиста-монаха собирал стратегическую информацию.
Парадокс, но для Российской империи оказалось очень выгодным иметь хорошие отношения со своими подданными всех вер и народов. Выгодно обучать их и делать частью своего государства. Секретные агенты британцев не учились в Кембридже, не имели военных чинов Британской империи, не владели инструментами и способами измерять расстояния в милях и километрах. Результат их деятельности был куда бледнее результатов Цибикова… А почему? Британцы, право, сами виноваты.
В 1904 году британские войска захватили юг Тибета, но Российская империя, сложно интригуя, «подсовывая» англичанам взаимоисключающую информацию по официальным дипломатическим и разведывательным каналам, спекулируя своим давлением в Средней Азии и т. д., в общем, не без труда, но смогла убедить Британию, что на самом деле Тибет ей совершенно не нужен, пусть он и дальше остается частью Китая.
По Соглашению 1907 года о территориальной неприкосновенности Тибета британцы вывели войска, вошедшие в Тибет в 1904 году, а буряты-ламаисты, русские подданные, получили право паломничества.
А ведь Тибет нависает над «жемчужиной в короне» Британской империи — Индией. Тот, кто владеет Тибетом, легко может двинуть войска и в Непал, и во всю Северную Индию… Не случайно британцы все же так нервно относятся к проникновению русских в Тибет. Опять эти русские!
Ведь русские могут и в Индию послать своих разведчиков! Таких же активных, обученных, а главное — не отделяющих своей судьбы от судьбы всей Российской империи.
Страх перед русскими очень хорошо виден в «программном» произведении Р.Киплинга «Ким»: дискредитация русских в этом романе — чуть ли не самый славный подвиг, совершенный главным героем.[208]
Но что характерно: главный герой романа — все же европеец по отцу… Англо-индус… То-то он так отважен и так предан Британской империи!
…А вот Гомочжаб Цэбекович этническим русским не был. Чтобы быть русским патриотом, ему не потребовался русский папа. А вдруг и в Индии такие же появятся?!
Ну, как же тут не кричать о «русской угрозе»?!
Крымская война
Предлогом, частично даже причиной выступления Российской империи против Турции стали очередные гонения турок на христиан Переднего Востока и Балкан. Россия традиционно играет роль их заступника. Это безумно раздражает могущественные колониальные державы. Никак нельзя позволить, чтобы Россия усиливалась. А она обязательно усилится, если дряхлеющая Турецкая империя признает ее права, ее силу.
Но, если Турция рискнет воевать, а Российская империя ее победит?! А она, скорее всего, победит. Российская империя вполне может разгромить Турцию, владеющую колониями по всей Западной Азии и Северной Африке и… отнять у нее эти территории.
К тому же, победив Турцию, Российская империя выйдет к проливам Дарданеллы и Босфор, и тогда ее военный флот сможет легко выходить в Средиземное море! Это слишком усилит Россию.
Как же могли Британия и вся Европа остаться в стороне от Крымской войны 1853–1855 годов!? Всю первую половину XIX века Россия становилась все «агрессивнее» и «агрессивнее»: все в большей степени мешала жить спокойно западному миру.
Нет-нет, Запад никак не мог остаться в стороне от русско-турецкого конфликта.
Трудно обвинять в излишней наивности императоров и прочих владык, но Николай I вел себя очень наивно. Все-таки был он офицером, и по образованию, и по взглядам на политику. Византийства, чем так отличался его старший брат, Николаю Павловичу совершенно не доставало. Он договаривался о нейтралитете европейских держав так, как могла бы его бабка Екатерина Великая договариваться с Пруссией и Австрией о разделе Польши.
Но о разделах Польши договаривались державы примерно одного калибра, хорошо понимающие поведение друг друга и не особенно боящиеся одна другую. За эти семьдесят лет мир изменился до неузнаваемости. С тех пор Россия победила Наполеона, русские войска маршировали по Парижу, большая часть Польши вошла в Российскую Империю. Было присоединено Закавказье, в нескольких войнах разбиты Турция и Персия. Русские корабли огибали земной шар, русские моряки первыми увидели Антарктиду.
Короче говоря, с тех пор Россия усилилась настолько, что она уже была не просто «одна из европейских держав». Она «слишком» большая и страшная.
Николай I искренне верит, что может договориться о своего рода «Первом разделе Турции». Пусть Британия присоединяет Египет и столь необходимый ей под военно-морскую базу Кипр. Пусть Франция усилится в Северной Африке. А Россия получит то, что ей нужнее всего — выход в Средиземное море через Босфор и Дарданеллы. И пусть западные державы не мешают ей опекать православных христиан — подданных Турецкой империи.
По сути речь шла о реализации голубой мечты всех русских и славянских патриотов со времен Вещего Олега и зарождения московитской концепции «Москва — Третий Рим». Русский щит — на вратах Цареграда. Россия — в Константинополе, втором Вечном городе, символе православия. Мы объединяем под своим протекторатом (а может, и в своих границах) всех славян и православных: от Адриатического и Средиземного морей, до Черного и Балтики.
Был и еще один «моральный» аргумент, который, как наивно полагал Николай I, поможет ему «контролировать» потенциальных союзников.
Разве не Россия помогла Австрийской империи пережить страшную революцию 1848 года? Империя могла развалиться, венгры вполне реально выходили из ее состава. Спас Австрию посланный Николаем I 100-тысячный корпус под командованием Паскевича. Провожая верного слугу, Николай вместо инструкций произнес только три исторических слова: «Не щади каналий!». Паскевич и не щадил. Венгерские повстанцы были разбиты в пух и прах. Австрийская империя была спасена.
Теперь Николай I ждет от императора Франца-Иосифа ответной услуги, или, по крайней мере, проявления благодарности.
Какая невероятная наивность, недопустимая для политика мирового масштаба!
Но Николай как будто забыл евангельский принцип: не жди благодарности.
Он полагал, что если Австрия (с 1848 г. — Австро-Венгрия) нас поддержит, Россия сможет выиграть любую европейскую войну. И тогда она окончательно утвердится на Балканах. Однако Австрия боится, что Россия и так слишком привлекает славянских подданных Австро-Венгрии. И Франц-Иосиф пожимает плечами: «В политике решают интересы, а не благодарности».
В феврале 1853 года Николай I послал в Константинополь чрезвычайную миссию во главе с князем А. С. Меньшиковым (потомком того самого Алексашки Меншикова) требовать от султана признания за Россией прав на покровительство православных Турецкой империи. В этот же месяц Франция и Англия заключают секретный договор о том, что, если Российская империя начнет войну с Турцией, эти страны совместно будут действовать на стороне Турции.
Николай I и Меньшиков еще хлопочут, еще думают, как лучше, однако все уже предрешено. Английский посланник Стратфорд уже намекнул турецкому султану, а его советникам говорил прямым текстом: Англия готова понять желание Турции вернуть Крым. Не добившись ничего, в мае 1853 года Меньшиков покидает Стамбул. А эскадры Англии и Франции уже приведены в боевую готовность.
В июне 1853 года Николай I приказал своим войскам войти в «дунайские княжества» — Молдавию и Валахию (современную Румынию). Султан чувствует поддержку Англии и Франции и отвечает объявлением войны.
Первые же действия России подтверждают худшие опасения Европы: очень уж она сильна. Адмирал Н. С. Нахимов в Синопском бою фактически «на раз» уничтожает весь (!) турецкий флот. В декабре 1853 года отряд генерала В. О. Бебутова у Башкадыкляра (Армения) громит турецкую армию, вторгшуюся в Закавказье. На Дунае, отразив турок, угрожавших было Бухаресту, русская армия вступает в Болгарию и в марте 1854 года осаждает Силистрию. Болгары радостно приветствуют русские войска, а в Греции вспыхивает восстание христиан.
И вот тут-то маски спадают!
В ноябре 1853 года премьер-министр Англии лорд Эбердин сделал заявление о готовности Англии вступиться за «независимость Турции», остановить агрессию «русского медведя». Примерно в таком же духе высказался и французский император Наполеон III.
У военного министра Британии лорда Г. Дж. Палмерстона доктрина войны уже готова. Она предусматривает введение небольшого контингента войск на юг Российской империи, в Одессу или в Крым, нападение флота с севера на Петербург, отторжение от России Дальнего Востока, Аляски и Камчатки. Предполагалось, что после войны у Российской империи следует отторгнуть Бессарабию, Финляндию, Польшу, Кавказ, Крым, Прибалтику. В общем, загнать Российскую империю в границы Великого княжества Московского XV века.
Скажу откровенно, меня не удивляет, что политики вынашивали такого рода планы. Политика — вообще дело циничное и эгоистичное, особенно, международная.
Меня просто поражает способность некоторых британских (Гендерсон, Темперли, Малькольм-Смит) и американских (Бейли) историков толковать об «агрессивной политике России» и говорить о «миротворческой миссии» лорда Палмерстона. Если всерьез принимать написанное ими, то получается, что Крымская война вызвана исключительно захватническими стремлениями России, Турция — невинная жертва русской агрессии, а западные державы только пытались прекратить кровопролитие. Эх, мало мы ловим их на вранье!
Ход событий
Ну что же, восстановим ход событий подробно. В ночь на 4 января 1854 года английская и французская эскадры прошли через Босфор в Черное море. Затем Англия и Франция потребовали от России вывести войска из Дунайских княжеств.
Предательница Австро-Венгрия тоже требует от России «оставить в покое» Балканы и 2 декабря 1853 года заключает союз с Англией и Францией. Российская империя обращается за поддержкой к Пруссии. Пруссия не соглашается быть посредником в переговорах. В июне 1854 года Российская империя вынуждена отступить за Прут. Австрия тут же оккупирует Валахию и Молдавию. Все сторонники России немедленно подвергнуты репрессиям.
Казалось бы, «миротворческая миссия» выполнена. Балканы спасены от ужасов хищного «русского медведя». Но тут как раз Англия и Франция демонстрируют свое хваленое миролюбие по полной программе.
27 марта Англия, а на следующий день Франция объявили России войну. 22 апреля англо-французская эскадра подвергла Одессу обстрелу из 350 орудий. Но попытка высадиться возле города не удалась.
Удалось высадиться в Крыму. Десанты англичан и французов быстро растут — с 12 тысяч до 50, потом до 60 и, наконец, достигают 120 тысяч человек. 8 сентября 1854 года союзники разбили русские войска у реки Альма. 14 сентября выбросили новые десанты уже не на Южном берегу, а у Евпатории.
Русские войска в Крыму оказались блокированы в Севастополе. 17 октября началась знаменитая осада Севастополя, длившаяся практически год — 349 дней. Гарнизон насчитывал всего 30 тысяч солдат и матросов. Гордость России — Черноморский флот пришлось затопить у входа в бухту, чтобы и враги не могли войти на рейды Севастополя.
Раз за разом шли на приступ англичане, французы, турки, шотландцы. Пять массированных бомбардировок выдержал город, а на знаменитом Малаховом кургане не осталось ни одного кустика: все смела артиллерия. Город не сдавался. Русские стояли насмерть.
Российская империя не раз пыталась отвлечь вражеские армии от Севастополя, чтобы союзники начали перебрасывать войска на другие театры военных действий. Не удалось — очень уж Англия с Францией хотели взять именно Севастополь, символ русского присутствия на Черном море.
27 августа 1855 года французские войска захватили южную часть Севастополя и господствующую над городом высоту — Малахов курган. После этого русским войскам пришлось оставить город. Севастополь вошел в историю не как место поражения, а как город русской славы: оборона была воистину героической.
Причины поражения
Уже в 1860-е годы было принято считать причиной поражения России ее техническую отсталость: не было хороших дорог, и в Крым не было подхода для свежих войск и подвоза боеприпасов. XIX век, слабая инфраструктура: полуостров Крым был, можно сказать, островом на границе империи. Русский флот был целиком парусным, а на Западе уже пыхтели пароходы.
Англо-французские войска имели нарезные штуцера, которые позволяли рассыпному строю егерей открывать огонь по русским войскам с 200–300 метров: до того, как те приближались на расстояние, достаточное для стрельбы из гладкоствольных ружей. Сомкнутый строй русской армии, рассчитанный преимущественно на один групповой залп и штыковую атаку, при таком различии в вооружениях становился удобной мишенью.
К тому же интенданты невероятно воровали, вся государственная машина была неповоротливой и коррумпированной.
Да, Россия отставала в технике и военном деле потому, что сохранялся крепостнический строй, с ограничивающей промышленное развитие несвободой работника. Как потенциальные наемные рабочие, так и потенциальные предприниматели России находились в крепостной зависимости. Европа была более передовой в плане развития техники благодаря произошедшим там социальным переменам, способствовавшим созданию рынка капиталов и рабочей силы.
Крайне слабым было стратегическое командование русскими войсками. По сути защитники Севастополя, например, были брошены на произвол судьбы, и сам факт столь длительной его обороны — пример потрясающего героизма русских солдат, матросов, оперативного таланта наших знаменитых адмиралов.
Все эти причины поражения действительно объективны. Но осмелюсь утверждать: все это второстепенные причины. Главной и основной причиной поражения России в Крымской войне стало объединение против нее основных западных держав (Англии и Франции) в союзе с Австро-Венгрией и благожелательном для агрессии западных держав нейтралитете остальных стран Европы.[209]
А в Крымской войне в самом концентрированном виде проявилась консолидация Запада против чуждой ему Русской цивилизации. Проявился коллективный страх Европы перед Россией.
Наполеон начал идеологическую кампанию, крича о «русской агрессии» и «русской угрозе». После разгрома Наполеона в 1814 году во всей Европе началась точно такая же антироссийская идеологическая кампания. Она усиливалась с каждым достижением России, в чем бы ни состояло это достижение.
Теперь, в 1853 году, Европа перешла от теории к практическим действиям. То есть проявила крайнюю агрессию, напала на Российскую империю. Одновременно она кричала об агрессивности русских… Что очень напоминает действия карманного воришки: когда его ловят за руку, он громче всех кричит «держи вора» и вцепляется в того, кто его поймал.
Последствия
Война закончилась подписанием 18 марта 1856 года в Париже мирного договора, по которому Черное море объявлялось нейтральным, русский флот сокращался до минимума, крепости уничтожались. Кроме того, Россия лишалась устья Дуная, южной части Бессарабии, захваченной в этой войне крепости Каре и права покровительства Сербии, Молдавии и Валахии.
Внутри России следствием войны стали правовые и социально-экономические преобразования в стране в 1860-е годы. После военного поражения правительство Александра II стремительно форсировало реформы, но эта торопливость привела к определенным перекосам в социальной структуре России. А на эти перекосы накладывались разрушительные идейные влияния, пришедшие с Запада.
Провал «плана Палмерстона»
Но, что приятно, план Палмерстона так и не удался. Как ни тяжелы были последствия поражения для России, это была ничтожно малая часть того, что хотела сделать Британия. Почему же не удался план?
Объяснение у меня одно: англичане не умели и не готовы были воевать. В Крыму англичане несли колоссальные потери. Главнокомандующий британских войск, говорил, практически цитируя древнегреческого царя Пирра: «Еще одна такая победа, и мы лишимся всего войска».
Что же касается английского и французского флота, то это — армады для ведения колониальной войны. Эти флоты годились для того, чтобы пугать туземцев бортовыми залпами по берегу и для перевозки небольших контингентов колониальных войск. Против же серьезного, равного по силе противника, тем более для участия в преимущественно континентальной войне они были малоэффективны.
Прибалтика и Север
Палмерстон предполагал высадку десантов в Белом море, взятие Петербурга, отторжение Прибалтики и Финляндии. В Балтийском море британско-французская эскадра, 30 вымпелов с 12-тысячным десантом на борту не решилась даже подойти к Петербургу.
Британцы обстреляли остров Котлин, на котором находился Кронштадт, и русский островок в Финляндии. На то, чтобы захватить Аланские острова, которые защищали лишь полторы тысячи солдат, у союзников ушел целый месяц. После этого они настолько выдохлись, что уже не могли вести активных действий.
Летом 1855 года они еще обстреляли Свеаборг и разгромили «ополчение», набранное из финских и эстонских рыбаков, повторяя свои «подвиги» в Африке и Южной Азии. Но высаживаться больше не решились нигде.
Также ничего не получилось и на Тихом океане… Кстати, эта история весьма показательная и, к сожалению, почти забытая. Надо рассказать ее подробнее.
Столкновения на Тихом океане
В середине XIX века усиливается борьба за влияние на Тихом океане. В конце XVIII века, когда Россия выходила к Аляске, это никого не интересовало, как не интересовало то, что в начале XIX века Россия строила Форт Росс и другие крепости-поселения в Калифорнии и по всему тихоокеанскому побережью будущих США.
Но с тех пор многое изменилось. Британия старалась «прибрать к рукам» Китай. Франция захватила большую часть островов Океании. Соединенные Штаты вышли к Тихому океану, отторгли от Испанской империи Калифорнию. В 1853 году американцы заставили Японию отказаться от политики изоляции, открыв порты для торговли с США.[210]
Во время Крымской войны, когда «великие державы» Европы не только вступились за Турцию, не дав Российской империи нанести ей окончательное поражение, и высадились в Крыму, Соединенные Штаты заняли условно пассивную позицию.
Американские суда крейсировали вдоль побережья Тихого океана, но в боевых действиях участия не принимали. Генерал Мак-Клеллан, будущий командующий армией США, находился тогда в ставке Британии в Крыму — перенимал передовой опыт.
Но вот в августе 1854 года объединенная англо-французская эскадра под командованием контр-адмиралов Прайса и Феврие де Пуанта подошла к главному опорному пункту России на Тихом океане — Петропавловску.
Гарнизон Петропавловска насчитывал 920 человек (41 офицер, 825 солдат и матросов, 18 русских добровольцев и 36 добровольцев-камчадалов). У русских было 40 орудий на 6 береговых батареях и 27 на кораблях: фрегате «Аврора» и на транспорте «Двина». Боезапас составлял в среднем 30–40 выстрелов на орудие.
Ничтожная воинская часть, никак не сравнить с могучими армиями, скрестившими оружие в Крыму. Но этот ничтожный гарнизон защищал, а небольшая эскадра союзников пыталась захватить громадную почти ненаселенную территорию, площадью порядка 3 млн квадратных километров, таящую колоссальные природные богатства. «Миролюбивые» британо-французские войска, «спасавшие несчастную» Турцию от русского нашествия, оказались в тысячах километровот Турции и Крыма, пытаясь наложить лапу на несметные русские богатства.
Казалось, силы далеко не равны…
В августе 1854 года, обстреляв порт и подавив огонь двух береговых батарей, англо-французы высадили десант (600 чел.) с целью захватить Петропавловск. Русский отряд числом 230 человек, поддержанный огнем «Авроры» и «Двины», контратакой сбросил его в море.
Второй десант (970 чел.) 24 августа тоже был отбит русскими матросами и солдатами (360 чел.). Союзники потеряли около 450 человек убитыми и ранеными, включая британского главнокомандующего Прайса. Русские потери составили около 100 человек.
Пушки Петропавловска.
Эти пушки Петропавловска предотвратили высадку английского десанта и оккупацию Камчатки в 1854 г.
Союзники вынуждены были уйти в Ванкувер и Сан-Франциско. Благодаря героизму и стойкости всего лишь нескольких сотен русских солдат, ополченцев и матросов, которые не только отбивали атаки противника, но и сами контратаковали (гораздо меншиими силами против более многочисленного врага), план оторвать от России колоссальные территории — Камчатку и Дальний Восток — не удался.[211]
Случись подобное с любой крепостью Британии или Франции, европейцы до сих пор гордились бы, рассказывали о своем героизме, называли бы корабли и небоскребы именами отличившихся кораблей и участников обороны, ставили бы памятники. А мы?..
Русско-турецкая война 1877–1878 годов
Во многих отношениях русско-турецкая война 1877 — 1878 годов — «второе издание» Крымской войны. Россия стремилась поддержать своих братьев по крови, южных славян, и братьев по вере, православных, в стремлении к независимости от Турецкой империи. Эта война была очень популярна в самых широких слоях русского общества. На фронты сербо-черногорско-турецкой войны 1876 года ехали тысячи добровольцев из России.
Россия стремилась решить вопрос о проливах: о свободном выходе через проливы Дарданеллы и Босфор. Стремилась укрепить свое влияние на Балканах и восстановить подорванный Крымской войной международный авторитет.
И на этот раз западная дипломатия подстрекала Турцию к войне, но самим вступить в войну западным державам было страшно. Вероятно, и опыт Крымской войны сказывался. Крым-то отторгнуть от России не удалось. Так он и остался в составе России с могилками британских солдат.
Об этой славной войне можно рассказывать много. Читателю она наверняка известна и из учебников, и по роману Б. Акунина «Турецкий гамбит». Но сейчас я пишу книгу о мифах истории, а не просто о славе русского оружия. Поэтому опишу только один красочный эпизод этой войны.
В декабре 1877 — январе 1878 года русская армия была близка к победоносному завершению войны. Она совершила беспрецедентный зимний переход через Балканские горы, окружила и пленила группировку турецких войск Вессель-паши. Преследуя бегущего противника, русские войска 8 января овладели Софией, затем Адрианополем, выйдя на ближние подступы к Константинополю (Стамбулу). Боеспособных войск у Турции не оставалось.
Казалось, вот оно, еще немного, и русские войска войдут в бывшую столицу Византийской империи. Популярнейший лозунг того времени — «Водрузим крест на купол Святой Софии!». Весь православный мир, все славянские народы готовы были приветствовать занятие Константинополя русскими войсками.
И тут британская эскадра входит в Мраморное море. Британская дипломатия настоятельно «не советует» Александру II занимать Константинополь. Царю дают понять, что Британия готова немедленно объявить нам полномасштабную войну, если Российская империя не прислушается к их совету.
Царь колеблется… Память крымской войны очень свежа… Как у Пушкина: «Того гляди навалится на нас вся Европа…»
И следует приказ: остановиться. Не идти на турецкую столицу. Начинаются переговоры, заключено перемирие…
Был ли прав Александр II в своем решении? Возможно и не был. Но история, увы, именно такова: штурм Стамбула, переименование его в Константинополь и превращение мечети Айя-София в православный храм не состоялось. Спасибо британцам, доблестным защитникам демократии и спасителям бедной, настрадавшейся от России Турции.
Позже, после Первой мировой войны, Турецкую империю европейцы лихо и без всяких либеральничаний и угрызений совести разделят между победителями… но уже без участия России. Они добились своей цели.
Глава 7
Миф о «русской агрессии» и политические реалии
Выводы
Как мы видим, стоит обратиться от идеологических штампов к историческим фактам, и камня на камне не остается от тезиса о России, стремящейся к завоеваниям. Россия сама всегда была желанным полем для завоеваний: слишком большая и богатая. Уже Древняя Русь была ареной агрессии кочевников-степняков, варягов и католических орденов крестоносцев.
Московия и Российская империя не раз должны были отстаивать свою национальную независимость и отбиваться от западных держав, стремившихся «отгрызть» от нее те или иные территории. Реализуйся план Штадена — и России бы не стало. Стань реальностью план Палмерстона — и Россия лишилась бы огромной части своей земли.
Победа поляков, шведов, французов времен Наполеона означала бы конец национального и государственного бытия России и русских.
Притом победы России над Польшей, Швецией и империей Наполеона вовсе не означали гибели государственности побежденных. Россия вовсе не стремилась к уничтожению и порабощению других народов, захвату и расчленению других стран, даже когда имела для этого бесспорные возможности.
Миф о вечной угрозе миру со стороны России последовательно создавался западными державами: причем как раз теми, кто в «текущий исторический момент» имел основания бояться российского могущества.
Весь XVI и XVII века европейцы последовательно считали войны Московии и Речи Посполитой внутренним делом славян.
«Оршанская пропаганда» оставалась во многом внутренним делом Речи Посполитой и никак не воспринималась могущественными народами и государствами Запада.
В XVIII веке европейские державы вместе с Россией увлеченно делили Польшу. Они вовсе не признавали за Польшей прав воюющей стороны. Они согласились с присоединением к Российской империи Герцогства Варшавского и признали корону Королевства Польского на гербе Российской империи.
Русофобскую пропаганду вел Наполеон — именно потому, что воевал с Россией. Информационная война «большими типографиями и тиражами» была важной составной частью его настоящей войны — с помощью «больших гвардейских батальонов».
Но и тогда западные державы относились без особого увлечения к «завещанию Петра Великого» и прочим фальшивкам о «русской угрозе миру».
Все изменилось как раз после войн с Наполеоном.
Логика проста. После 1812–1815 годов Россия стала сильнейшим государством Европы. Не одним из сильнейших, а сильнейшим. Не подельником, не «младшим партнером», а «большим старшим братом» и грозным конкурентом. Тем, кого позднее со страхом назовут «жандармом Европы». Поэтому европейские державы круто поменяли логику своего поведения.
Провозглашение России агрессором, задушившим суверенную Польшу, в середине XIX века нужно было только для одного — для ведения пропагандистской войны. Нежная любовь к Польше? Бог с вами! Великие державы Европы ради нее не послали войска, не погубили ни единого своего солдата и не потратили ни одного патрона.
В сущности, к судьбе Польши и поляков они оставались совершенно равнодушны. Можно привести много примеров того, как Польша делалась для европейцев разменной монетой в политике. Одна из функций этой монеты — доказывать агрессивность и жестокость русской внешней политики.
С 1830-х годов Запад буквально захлебывается от воплей про агрессивную политику русских. Британия и Франция делят мир, стремятся не пустить Россию к Средиземному морю, поддерживают мусульманскую Турцию против христианской России, пытаются оторвать от России то Крым, то Камчатку, то Северный Кавказ. Английские и французские пушки грохочут на территории России, возникает реальная угроза столице, Петербургу… А Запад упорно вопит о русской агрессии и об опасности России для мира.
В XIX веке Англия больше всех шумела о «русской угрозе», потому что от Русской политики больше всех теряла.
Действительно, над Британской империей никогда не заходит солнце, и «где соленая вода — там и Англия». А тут какие-то противные русские мешают то сделать Тихий океан внутренним морем англосаксов, то оттяпать Среднюю Азию и Тибет. Как тут не возмутиться их захватнической политикой?!
В дальнейшем миф об агрессивности России и «русской угрозе» больше всех поднимался той страной Запада, которая в данный момент соперничала с Россией.
Так же точно, как Британия, будут поступать немцы во время обеих мировых войн XX века. В годы Первой и Второй мировых войн о «русской угрозе» охотно разглагольствовала германская пропаганда.
«Помогайте нам, а то русские скоро всю землю завоюют», — всерьез говорил своим спонсорам Степан Бандера.
После Второй мировой войны о «русской угрозе» и агрессии СССР больше всех писали американцы. Вот только американцам ли об этом рассуждать… Даже старую и многократно битую польскую карту американцы ухитрялись разыграть. В американской прессе и даже в книгах по истории мне довелось читать потрясающее утверждение: что 20–30 миллионов погибших во Второй мировой войне — это миф, сочиненный в СССР. А сочинен он для того, чтобы… оправдать оккупацию Польши. Почему именно Польши?! Только потому, что о «бедной Польше, столетиями стонущей под игом России» писалось давно и много. Западному читателю эта тема близка, он легко готов поверить и в такое.
Иногда кажется, что наши враги ухитряются поверить в собственные измышления и запугать сами себя. Как та маленькая Мура у Корнея Чуковского, которая нарисовала страшную Бяку-Закаляку с десятью рогами, десятью ногами.
«Что ж ты бросила тетрадь,
Перестала рисовать?»
«Я ее боюсь!»
В период маккартизма в США знаменитый ястреб генерал Макартур призывал к «профилактическим» ядерным бомбардировкам Китая (многие в Америке путают, приписывая это сенатору Маккарти, ведь фамилии и правда похожи). И это под вопли о «русской агрессии во всем мире!».
Самого же Джозефа Маккарти называли «бесноватым из Висконсина». Дергаясь, как в падучей, злобно обвиняя в происках против Америки весь мир, он уверял: в самих США очень многие — сознательно или нет — «работают» на внешнего врага. Возглавленная им «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» получила права своего рода политической инквизиции: проверять, не связан ли с врагами Америки тот или иной профессор, сенатор или предприниматель.
Маккарти всерьез уверял, что если не принять самых неотложных мер, скоро русские покорят Америку и присоединят ее к Советскому Союзу.
Годы маккартизма вспоминают в Америке с содроганием. В эти же годы «прославился» генерал Джеймс Форрестол. Он так стал бояться русских, что страшно запил. Видимо, неумеренное потребление виски как-то помогало отважному генералу бороться с призраками русских.
Так вот, борьба с русской угрозой закончилась для него печально — в пылу ее храбрый генерал выпал из окна. Подробности этой истории передают по-разному, одни говорят, что из окна Форрестол прыгнул в приступе белой горячки. Другие, что прыгнул уже после окончания принудительного лечения. По одним данным, прыгал он с 17 этажа своей квартиры. По другим — с 7 этажа психиатрической клиники. Даже последний отчаянный крик генерала передают по-разному. Кто говорит, что он кричал «Русские идут!» Кто — «Танки! Русские танки!» Во всяком случае, точно лишь известно, что бедный генерал сиганул из окна с последней мыслью — о русской угрозе. На чем и закончился его боевой и жизненный путь.
Во время «перестройки» и в эпоху правления Ельцина Россия вдруг сделалась «хорошей». О ее вечной враждебности цивилизованному миру и о ее природной агрессивности перестали кричать на всех углах. Эти клише возникали в речах Бжезинского, в книгах Пайпса (выходцев, как ни «удивительно», из Польши), но официальная пропаганда и пресса ими почти не пользовались. О том, что Россия невероятно агрессивна, враждебна цивилизации, что это рабская и авторитарная страна, «вспомнили» уже при Путине.
Тому, кто внимательно читал книгу, это не покажется странным. Хорошо видно, каким закономерностям подчиняется распространение мифа. Пока Россия слаба и никому не угрожает, миф не используется, его «кладут на полку».
Окидывая взглядом нашу историю, историю роста державы, мы видим, что действительно, территориальная экспансия доминировала в русском взгляде на освоение мира.
Но это отнюдь не повод посыпать голову пеплом.
Великое государство, которое построили наши предки, ничуть не меньший повод для гордости, чем швейцарские часы, французская кухня или итальянское искусство Ренессанса.
И точно так же, как подобные достижения других народов сегодня составляют не только предмет их гордости, но и источник дохода, российские пространства с их несметными богатствами и стратегическим положением сегодня окупаются для нас сторицей.
Мы можем лишь гордиться тем, что наша «колонизация» (в кавычках!), история нашего расширения и роста государства больше свидетельствует все-таки об историческом умении наших предков простраивать отношения, ладить с соседями.
А воевать — только если нет иного выхода.
Хорошо, что этот по-современному прагматичный взгляд получает сегодня распространение.
Прагматичность и патриотизм — чем не национальная идея?
Я знаю, правда, кому эта идея точно не понравится.
После Второй мировой самые большие колонизаторы в мире — США. Именно эта страна претендует на гегемонию в масштабах Земного шара. Естественно, что именно для них мы и есть самые отпетые колонизаторы, захватчики, насильники. Дай нам волю, тут же весь мир завоюем, Америке ничего не оставим.
А знаете что, сограждане? По-моему, этот миф о русской угрозе — очень большой комплимент. Раз американцы кричат о «русской агрессии», значит, мы ни себя в обиду не даем, ни наших союзников. Вот, когда Америка будет считать нас «хорошими» (как начала считать при Ельцине), значит наше дело плохо, значит что-то не так в нашем королевстве.
Эпоха колониализма
Миф об агрессивности России, ставший частью европейской политики при Наполеоне, использовался весь XIX и XX века. И это обвинение активнее всех бросали страны, построившие свое благополучие на самой жестокой эксплуатации всего человечества.
Действительно, XIX век — век колониальных империй. Франция завоевывала Африку, Индокитай, присоединяла острова в Тихом и Индийском океанах. Британия делила почти пополам Африку с французами, осваивала Индию, воевала с Афганистаном, завоевывала Бирму, осваивала Австралию и Новую Зеландию. Даже маленькая Бельгия умудрилась занять в Африке огромные территории по реке Конго, а северная Швеция — захватить несколько островов в Карибском море.
Это эпоха строительства колониальных империй всех европейских держав. Строительство империй заморских, сопровождавшееся невероятными жестокостями и проводившееся исключительно с целью «приобретения» материальных ценностей, то есть, попросту говоря, грабежа.
Но вот, что интересно: в Центральной Европе и в Скандинавии не возникло никаких негативных эмоций по отношению к этим империям. Приключения офицеров колониальных армий преподносились как романтичные и увлекательные. Колониальные мифы — интересные и яркие истории, а вовсе не трагедии.
Один из таких мифов описан Генрихом Сенкевичем. Его книга «В пустыне и пуще» посвящена судьбе двух польских ребятишек, оказавшихся в Судане во время восстания местного мусульманского «пророка» Махди. В этой повести описано противостояние «очень плохих» суданцев и «очень хороших» европейцев. На «хороших» жителей юга Судана нападают мусульмане. Хорошо, что в Судане есть англичане с пулеметами, они остановят плохих черных мусульман.
Эта книга настолько колонизаторская по духу, что в СССР ее даже запретили печатать. И в собрание сочинений классика польской литературы Генриха Сенкевича в середине 1980-х ее не включили.
Но вот, что интересно: и для Сенкевича Московия — совершенно чудовищное государство. В его знаменитой трилогии о польско-русско-украинских войнах XVII века, особенно в «Огнем и мечом», и православные малороссы, и их русские единоверцы — жестокие негодяи.
А вот Британская империя рисуется вполне симпатичной. Как модно говорить сейчас: политика двойных стандартов очевидна.
С 1812 года стало совершенно привычным осуждать Россию за любые территориальные приобретения, любые «округления» территории Российской империи. Это при том, что росла она совершенно по-иному, чем европейские.
Европейские империи возникали потому, что хотели жить за счет других народов. Приятно это слышать или нет, является ли мое высказывание «политически корректным» или не является, но это так.
Испанское завоевание Америки, конкистадоры, Писсаро и разрушение великих цивилизаций инков и ацтеков — все это было только первым актом мировой трагедии неевропейских народов. Самые передовые, промышленно развитые европейские державы начинали с того, что вели работорговлю в Африке и Азии. Постепенно европейцы укреплялись на территории других стран, заводили там свои армии, и уже не торговали с борта кораблей, а претендовали на политическую власть на далеких тропических берегах. Но и тогда главным для них было извлечение прибыли.
Жизнь в непривычном тяжелом климате, среди невиданных зверей и ядовитых рептилий и насекомых, среди враждебных (порой — поневоле враждебных) племен была опасной. Возвращались не все, даже если и не принимали участия в военных действиях. Но жизнь и служба в колониях могла сделать богатым даже самого бедного солдата колониальной армии или служащего торговой фирмы.
Испанцы возвращались из Америки с полными торбами золота. Тот, кто сделал карьеру в очередном отряде конкистадоров, получал землю, много земли, и притом с крепостными индейцами. Вчера еще нищий дворянин с прокаленных солнцем плоскогорий Кастилии или даже обитатель городского дна за считанные годы становился богатым помещиком.
История колониальных империй полна потрясающими случаями внезапного обогащения. Как сказал Валентин Пикуль, «удачи неожиданной и ослепительной, как ночной выстрел в лицо».[200]
В 1799 году, в Индии во время штурма Серингапатама некий солдат 74-го мадрасского батальона сорвал с трупа султана алмазные браслеты. В тот же день он продал их полковому врачу за 1500 рупий, а врач продал их за сумму, дававшую годовой доход в 2 тысячи фунтов стерлингов. Оба обогатились, хотя и в разной степени, из чего мораль: некоторых покойников обобрать бывает очень выгодно.
Впрочем, были и другие способы, надежнее. Когда там еще повезет наткнуться на труп султана. Вот, полковник Вуд во время англо-мадрасской войны не отдавал своим солдатам выделенное продовольствие, а продавал его противнику. (А вы говорите, Чечня, интенданты воруют…)
Многие офицеры Ост-Индской компании не выключали убитых из списков, годами получая их жалованье. Половина добычи в войнах, которые велись компанией, официально полагалась офицерам, и лишь вторая половина — компании. Но служащие присваивали часть добычи, вымогали взятки у купцов. Очень многие британские джентльмены в Индии мало отличались от «джентльменов удачи», в том числе потому, что добивались там главным образом частного успеха «частными» методами, только для себя лично.
Показательна, как иллюстрация, живая легенда Британской Индии — Роберт Клайв. Будучи мелким клерком Ост-индской компании в Мадрасе, он в 19 лет (в 1744 году) пошел добровольцем в частную армию этой компании, сделал блестящую карьеру и награбил приличное состояние. Такое большое, что сумел путем серии подкупов получить титул лорда. Уже немало!
В 1765–1767 годах Роберт Клайв — губернатор Бенгалии, где он вводит знаменитую монополию Ост-Индской компании на соль и опиум. Отстраняя от власти местных раджей, компания начинает собирать подати с местного населения. Состояние губернатора растет. Методы, применяемые Клайвом, были таковы, что в Англии его даже не принимали в престижные клубы, а несколько дам, на которых он хотел жениться, отказали ему «по моральным соображениям». Что ж, надо отметить, что в респектабельной Англии не всегда подавали руку тем, кто возвращался из колоний с дурной репутацией.
В 1773 году видного строителя Империи, знаменитого полководца Роберта Клайва вызвали на парламентскую комиссию в Палату общин.[201] Обвиняли его в обмане Ост-Индской компании, в ограблении собственных солдат, присвоении огромных сумм.
Но комиссия оправдала Клайва, отметив: хотя он иногда и злоупотреблял властью, но «оказал великие и достойные услуги Англии». На сим основании он и был оправдан.
Что характерно: ни один российский генерал-губернатор или «туркестанский генерал» в XIX веке не побывал под судом за такие же обвинения.
Торговля в колониях давала невероятные возможности обогащения.
Можно как угодно относиться к капитализму, но поведение более патриархальных, не буржуазных русских колонизаторов как-то симпатичнее. В том числе и потому, что грабили они, конечно, тоже, но как-то поприличнее, что ли… «Успех» для русского офицера означал в первую очередь возможность заработать очки на службе, а затем получить от своего официального руководства какие-то материальные блага — пенсию, землю, крепостные «души». И уже в последнюю очередь «преуспеть» означает награбить что-то для себя.
К тому же каша колонизация вовсе не была реализацией агрессивно-параноидальных царских замыслов подневольными русскими, как это любят представлять некоторые историки. На восток, на юг и на север продвигались, в основном, свободные «элементы» — казаки, купцы и крестьяне, ищущие воли, да лучшей доли, да собственной выгоды. Нужно быть совсем уж упертым, чтобы в русских первопроходцах и предпринимателях конца ХѴІІІ — начала XIX века, осваивавших, скажем, Аляску, видеть подневольных людей, которые руководствуются депешами из Санкт-Петербурга.
Впрочем, таких упертых по сей день хватает.
Англия, Россия, пропаганда и колониализм
По мнению европейцев, агрессивность Российской империи проявлялась в том, что она постоянно вела агрессивные войны. Помилуйте, но разве их вела одна Россия?!
Вся история Британии с XVI по XX век — сплошная череда колониальных войн за новые территории. Войн между европейскими державами за уже захваченные или за право завоевывать «туземные» государства. Например, многочисленные англо-испанские войны и англо-голландские войны ХѴІІ-ХѴІІІ веков.
Весь ХѴТІІ и весь XIX век Британия ведет серию войн для завоевания Индии. Взять хотя бы три англо-майсурские войны 1767–1799 годов.
Две первые агло-майсурские войны окончились тем, что противники заключали мир, возвращая «по очереди» друг другу все захваченные территории и пленных. Казалось бы ничья, но окончательную точку в этих войнах поставил штурм столицы Майсура, Серингапатама 4 мая 1799 года. Город был захвачен и разграблен. Название этого города может быть знакомо читателю: именно в Серингапатаме проклятый полковник Джон Геркастль похитил в храме индийской богини знаменитый Лунный камень, огромный бесценный алмаз. Тотальные грабежи в столице раджи сделали убедительным завязку захватывающего детектива Уилки Коллинза.[202]
Потом были три англо-маратхские войны (1775–1818 гг.) и англо-пенджабские войны, англо-непальская война 1816–1818 годов и восстание сипаев в 1857–1859 годах.
В ХІХ-XX веках войны за Индию «логически» продолжили англо-афганские, англо-бирманские и англо-тибетскую войны.
В результате по всей Индии вспыхивали восстания протеста против колонизаторов. Восстания сингалов, например, вспыхивали с завидной регулярностью — в 1798, 1818, 1848 годах.
Англо-китайскую войну 1839–1842 годов еще называют Опиумной войной. Итогом ее стало восстановление права англичан без ограничений ввозить в Китай опиум, выращенный в Британской Бенгалии. Действительно, зачем воевать, когда можно попытаться и экономически, и физически поработить китайцев, просто «посадив их на иглу». Тогда же Британия отщипнула от Южного Китая маленький скалистый остров, ничем не примечательный кроме того, что он был великолепно расположен географически, представляя собой как бы «ключ» ко всей юго-восточной Азии и Южному Китаю, а кроме того имел лучшую в этом регионе естественную бухту. Этот маленький островок, ставший одним из самых доходных «камешков» в Короне Британской империи, назывался Гонконг.
Вскоре вспыхнула новая англо-франко-китайская война 1856–1860 годов.
В Америке Британия воевала с Францией за Канаду в 1754–1756 годах. Затем, воевала, по сути, со своим же народом за «независимость» Соединенных Штатов — так называемая англо-американская война 1777–1783 годов. Позже была еще одна совсем малоизвестная англо-американская война 1812–1814 годов.
Захватив Канаду, Англия масштабно воевала с племенами ирокезов и могауков.
В 1852 году британский флот бомбардировал Лагос — столицу народа йорубе. Англия захватила побережье Нигерии. В XIX веке Англия колонизирует Абиссинию, Бечуаналенд, основывает Северную и Южную Родезию, оккупирует Кению и Уганду, Египет и Восточный Судан.
В 1806 году Англия захватила Капскую колонию на юге Африки. К тому времени там возник небольшой народ буров — потомков переселенцев из Голландии, Германии, Франции. Буры, честно говоря, были ничуть не меньшими колонизаторами, чем британцы. Они основали свои республики Трансвааль и Оранжевую, где завели самые жестокие колонизаторские рабовладельческие порядки.
В ходе следующей войны 1899–1902 годов Англия ликвидирует независимые республики буров и основывает свой протекторат — Южно-Африканский союз.
Назвать все военные конфликты попросту невозможно, поэтому я перечисляю только крупные, значительные войны.
Добавлю еще только захват Австралии в 1788–1815 годах, сопровождавшийся истреблением местных племен. В 1840–1872 годах Англия воевала в Новой Зеландии с племенами маори. И — до кучи — захватила несколько остров в Тихом, Индийском и Атлантическом океанах.
Вы спросите: к чему это скучное сухое перечисление? Мы ведь не чувствуем за этими словами ничего — ни горя целых уничтоженных народов, ни плача младенцев, лишившихся родителей и надежды на будущее, ни звона цепей, сковывающих рабов, ни уничтоженных великих культурных ценностей. Для нас это статистика, не более. Сухая, далекая история. Но я все равно привожу эти сухие имена и факты, ибо уже это только перечисление показывает: демократическая Британия, родина парламентаризма и оплот прав и свобод личности, вела захватнические войны практически непрерывно, порой по нескольку одновременно. Если это не агрессивная политика, и если захват колоний — не есть акт агрессии, то интересно, что же это тогда такое?!
Британия, конечно, крупнейшая из колониальных держав. Но и Франция воевала ничуть не меньше, воевала за Канаду, вела войны с Англией за колонии в Индии, в 1826–1849 годах почти беспрерывно находилась в состоянии войны с племенами серер и волоф в Западной Африке, захватила Габон. В 1857 году Франция завершила покорение территории Сенегала, уничтожив государственность народа фульбе.
В том же XIX веке Франция оккупирует Алжир, с чудовищной жестокостью подавляя восстания берберских племен, захватывает почти все острова Океании, оккупирует Сомали и Мадагаскар. В ходе последней войны население острова сокращается на треть. Затем Франция захватывает Тунис, в Центральной Африке соперничает с Бельгией за овладение бассейном реки Конго.
В Юго-Восточной Азии Франция воюет без остановки весь XIX век. Что заставляет ее вести войны с такой интенсивностью? Какие такие «гуманитарные» цели преследуют и Британия, и Франция на совершенно чужом для этих стран континенте? Видимо, «не поняли этих целей» аборигены, и с упорством и мужеством, присущим всякому освободительному движению, на Африканском континенте вспыхивают крупные восстания.
В Азии в это время развязана франко-китайская война 1884–1885 годов, по сути — война за контроль над Индокитаем.
Почему же в агрессивности обвиняют именно Российскую империю? Грубо говоря, а чем она хуже?
Причина — соперничество
Одна, но очень веская прозаическая причина многое объясняет. Именно в 1830-е годы Российская империя активизировала свою колониальную политику на Востоке. Эта политика вызывалась не только одним желанием захватить, покорить и ограбить. Российская империя продолжала естественно расширяться в силу тех же причин, по которым росла Московия в ХѴ-ХѴІІ веках и Российская империя в XVIII веке.
Ситуация усложнилась потому, что у империи появились новые подданные.
Кавказ
К началу XIX века хорошо известных нам сегодня государств Грузии и Армении не существовало. Вместо Грузии были независимые Имеретинское, Кахетинское, Мингрельское царства. Все они зависели от Персии и, особенно, от Турции.
Под угрозой набегов и нашествий платили дань, «советовались» в международной политике.
Больше всего сблизилась с Россией Кахетия во время правления царя Вахтанга VI. В 1773 году, опасаясь этого сближения, турки пошли на прямую оккупацию Кахетии и Картли, продолжавшуюся 10 лет. Вахтанг VI с большой свитой уехал из Грузии, эмигрировав в Россию. С тех пор в Москве существует большая грузинская диаспора.
Позже царь Ираклий II объединил Картли и Кахети, основав Восточно-Грузинское царство. Он остановил набеги лезгин, нанес несколько поражений туркам и не раз просил Россию помочь единоверной стране.
Россия вовсе не рвалась взять под свое покровительство Грузию. Если бы она стремилась только к территориальным захватам, кто мешал еще Елизавете ввести в Грузию русские войска? Реально Россия удовлетворила только 12-ю (!) просьбу Грузинского государства о протекторате. Ведь это Запад захватывал богатые страны и качал из них продовольствие, полезные ископаемые, накопленные исторические сокровища. В России же знали: с бедной Грузии взять особенно нечего, а если войдем в Закавказье, придется опять воевать с Турцией. В действительности так и получилось.
Грузинские владыки хотели объединения страны и русского покровительства, спасаясь от угрозы мусульманского геноцида. Договор 1790 года между грузинскими царями Ираклием II, Соломоном I и князьями Григором Дадиани и Симоном Гурелия был как раз о политическом объединении и совместной просьбе к России о подданстве.
Ответом на этот договор стало вторжение в 1795 году персидского шаха на территорию Грузии. Персы сожгли Тбилиси, проводя также планомерную политику физического истребления грузин. За отказ переходить в ислам убивали и отказавшегося, и всю его семью. Иногда щадили детей, отдавая их на воспитание мусульманам, и молоденьких девушек, продавая их в гаремы.
Последний царь Восточно-грузинского царства Георгий XII (1798–1800) вновь повторил просьбу взять Грузию под свой протекторат, спасти грузин. Александр I издал Манифест о протекторате 12 сентября 1801 года. Повторим: он удовлетворил 12-ю просьбу такого рода.
Одновременно Александр I подписал «Положение об управлении Грузией», В этой стране вводилась такая же система, как в России.
В 1803 году в Грузию прибыл с армией главнокомандующий генерал Д. П. Цицианов. С собой он привез директиву Александра I присоединить к России Имеретию, Мингрелию и Гурию.
4 декабря 1803 года присягу русскому царю принес мингрельский князь Дадиани, 25 апреля 1804 года царь Мингрелии Соломон II также подписал текст присяги. Позже присоединилась Гурия, в 1809 году — Абхазия.
Разумеется, войны с Персией в 1804–1813 годах и с Турцией в 1806–1812 годах были вызваны присоединением Грузии к России.
В обеих этих войнах принимали участие и отряды армянских добровольцев. Армения также сама (!) добивалась присоединения к России.
После 2-й Русско-персидской войны 1826–1828 годов по туркманчайскому договору Эриванское и Нахичеванское ханства присоединялись к России. На присоединившиеся к России армянские территории переехало из областей, оставшихся под персами, до 40 тысяч армян.
Отметим, Британия последовательно считала, что русское присутствие в Закавказье угрожает ее интересам. И к Персии чересчур близко, и Кавказ ей тоже нужен, слишком он важен стратегически.
Средняя Азия
Продвижение России в Среднюю Азию вызвано было теми же причинами, что и стремление захватить Крым. Весь XVIII век русские только отбивались от набегов работорговцев из среднеазиатских ханств и от вторжений кочевых племен.
Городки и крепости Оренбургской линии, блестяще описанные Пушкиным в «Капитанской дочке», — типичные крепости на рубежах России. Башкиры и казахи совершают набеги на русские поселения с теми же целями, что и крымские татары: крадут или захватывают людей, продают их в государства Средней Азии. Государств этих три: Кокандское ханство в Фергане и Бухарское и Хивинское ханства. Численность оседлых жителей Кокандского ханства не превышает 4 млн человек. В Бухаре проживает не более 3 млн человек, в Хиве — не более полутора миллионов. Абсолютное большинство из них — до 95 % — крестьяне. Почти все они прозябают в чудовищной нищете. Остальные — ремесленники и купцы, сосредоточенные в столицах ханств.
Все три ханства — неограниченные монархии, словно сошедшие со страниц сказок «Тысячи и одной ночи». Невероятная, показная пышность одежд ханов и их приближенных, гаремы, верблюды, глинобитные и каменные крепости, минареты, пение муэдзинов, барханы, джейраны, караваны. Экзотика!
Темная сторона этой «экзотики» — дикий произвол правителей, устрашающая жестокость. Обыденная часть повседневной политики — бесправие и рабство населения. Великий таджикский писатель Садриддин Айни описал свое детство, проведенное в Бухаре.[203] Со страниц его воспоминания ярко предстает восточный город с высокими стенами домов, образующих кривые улочки, с горами нечистот, устрашающей антисанитарией и совершенно обыденной работорговлей. Все знают, на каких именно рынках и в какое время продают рабов, сколько стоит раб и куда каких рабов следует вывозить, чтобы заработать на этом занятии. Точно так же, как знают, когда собирать урожай винограда и алычи, и как надо делать саман. Прочитать советую, станет понятнее многое. Но сначала запаситесь валидолом.
И даже эти ханства — еще самая цивилизованная, культурная часть Средней Азии. Казахи, киргизы и туркмены живут родовым строем, у них только зарождается государство. Кочевники то мирно торгуют с оседлыми, то нападают на них, когда скот гибнет от бескормицы, есть нечего и торговать тоже нечем. Они же охотно торгуют рабами: теми, кого привезли из русских земель, и пойманными в государствах-оазисах.
Садриддин Айни в романе «Рабы» очень хорошо описал, как шайки людокрадов ловили крестьян и горожан прямо в загородных садах, заковывали в цепи и увозили в другие области Средней Азии или в Персию.[204]
Самый большой из кочевых народов — казахи делились на три жуза, то есть орды. Старший жуз — на юго-востоке, в Семиречье, Средний — в центральном Казахстане и Младший — на западе страны. В 1731 году хан младшего жуза Абулхаир принял русское подданство. В 1740 году стали принимать русское подданство ханы и султаны Среднего жуза. Причины две. Первая: Россия стала основным потребителем скота и продуктов скотоводства. В России можно было получить хлеб, которого в степях всегда не хватало.
Вторая причина в том, что над казахами нависла угроза завоевания со стороны Джунгарского ханства. Во время походов начала 1720-х годов джунгары завоевали земли Старшего жуза и часть земель Среднего. Джунгары грабили, отбирали скот, угоняли казахов в рабство. Некоторые аулы совсем запустели, потому что при малейшем сопротивлении джунгары истребляли казахов поголовно. Традиция степной войны — истребление врага. Врагом же считался даже младенец в люльке, чтобы не вырос из него мститель.
Восстания казахов, их победы на реке Сарысу в 1726 году и к югу от озера Балхаш в 1729 году вытеснили джунгар из Казахстана. Но угроза нашествия оставалась. В 1741 году джунгары снова вторглись в Казахстан, но, продолжая движение на запад, столкнулись с военными постами: русские ввели войска на территорию новых подданных. Джунгары не приняли боя с регулярной европейской армией и тут же ушли к себе.
Русские запрещали торговлю рабами, не позволяли творить произвол при сборе налогов, ограничивали права султанов и родовых вождей. В 1822 году они ликвидировали власть ханов Среднего жуза, в 1824 году — ханов Младшего жуза. Ханам это совершенно не понравилось.
В Среднем жузе восстание против нововведений возглавил султан Касым и его сыновья, Саржан и Кенесары. Кенесары Касимов воевал с русскими до 1847 года, стараясь опереться на Хиву и Бухару. Ханы оседлых государств послали хлеб и оружие, но своих армий не двинули.
Поражение восстаний было совершенно неизбежно, и не только из-за превосходства русских в вооружении и организации. Но и потому, что абсолютное большинство казахов не поддерживало повстанцев: они оставались кучкой феодалов, отстаивавших свои средневековые права.
В 1830 году Старший жуз пошел было под державную руку Коканда, но затем рассудил, что под покровительством русского царя находиться выгоднее. В 1846 году Старший жуз, самый богатый и сильный, присягнул России. В его землях в 1854 году построили типичный укрепленный форпост «Верное». Позже укрепление стало городом Верный (ныне Алматы, в русском варианте — Алма-Ата, то есть «отец яблок»).
«Замирение» казахов позволило задуматься и о том, чтобы завоевать ханства Средней Азии. Экономической необходимости в этом не было ни малейшей. Наоборот, война заставляла нести новые расходы. Однако надо было обезопасить свои новые рубежи. Казахская степь проходима во все стороны точно так же как Русская равнина и как равнины Сибири. Поэтому были поставлены укрепленные пункты в Казахстане. Оренбург и другие города Предуралья оказались в глубоком тылу. Но ведь и новая граница нуждается в надежной защите…
Другая причина красочно описана в книге К. Е. Мейендорфа «Путешествие из Оренбурга в Бухару». В 1834 году он добрался до Хивы и Бухары, лежащих в оазисах и отделенных от других стран поясом страшных пустынь.
В этих государствах было немало русских рабов. Впрочем, почему только русских? После взятия генералом Михаилом Дмитриевичем Скобелевым Хивы среди русских рабов оказались люди с именами Фарид и Юсуф, пойманные детьми «где-то на Волге». «От 500 до 600 русских томятся в рабстве: они были проданы киргизами или туркменами, захватывающими потерпевших кораблекрушение рыбаков на восточном берегу Каспийского моря, или хивинцами».[205]
Офицер русской службы Егор Казимирович Мейендорф пишет, что «участь рабов в Бухаре внушает ужас. Почти все русские жаловались на то, что они… измучены побоями. Я видел одного раба, которому его хозяин отрезал уши, проткнул руки гвоздями, облил их кипящим маслом и вырезал кожу на спине, чтобы заставить его признаться, каким путем бежал его товарищ.
Большая часть русских невольников… содержались в заключении и работали с кандалами на ногах в продолжение нескольких недель нашего пребывания в этом городе. Лишь один из них сумел присоединиться к нам верстах в ста от Бухары после 18-дневного скитания по пустыне. В течение этого времени он поддерживал себя только водой и мукой…Я не могу описать бурного восторга десятка русских невольников, которых мы выкупили в Бухаре и во время пути».[206]
Далее Егор Казимирович рекомендует русскому правительству «задержать по всей империи хивинцев и бухарцев с их товарами», чтобы «вернуть на родину, в круг родных, к своей вере тысячи людей, исторгнутых из пределов России».
Этой рекомендации, рекомендации одного из своих генералов, Российская империя не приняла: хивинских и бухарских купцов не задержали. Но почему Российская империя стремилась завоевать гнезда работорговли, уже ясно.
Первый хивинский поход 1839–1840 годов Оренбургского генерал-губернатора В. А. Перовского оказался крайне неудачен. 14 ноября 1839 года на войну вышел отряд из 5 тысяч человек и 20 орудий. Для похода выбрали зиму, чтобы избежать убийственной для европейцев жары. Но континентальный холод убивал ничуть не меньше: во время перехода половина отряда погибла от холода, и большая часть верблюдов — от изнурения.
В 1860 году Кокандское ханство объявило газават по отношению к Российской империи. Это вызвало движение русской армии на Фергану. Картины Верещагина «Нападают врасплох» и «У крепостной стены» как раз о реалиях этой войны.
В 1865 году, после взятия Ташкента, ханство стало вассалом Российской империи. И тогда вспыхнуло восстание мусульман, которые собирались продолжить «газават» до победного конца, независимо от капитуляции государства. Уже после разгрома войска хана часть его подданных продолжала воевать.
Именно в это время (а не в Гражданскую войну, как мы полагаем) появились «басмачи»: от слова «басмак» — атаковать, нападать. Сами себя басмачи называли «армией ислама».
В 1868 году Бухара подписала с Российской империей договор, по одному их пунктов которого Бухарское ханство возвращает в Россию всех русских рабов, которые не приняли ислама.
Как же реагировала Европа? Европа осталась совершенно равнодушна и к судьбе русских, а также татарских, армянских и грузинских рабов, и к операциям по их освобождению. Вспомним, у Генриха Сенкевича судьба европейских детей, захваченных в рабство, вызывает величайшее сочувствие. Освободить их — доблесть и заслуга. Европа «увидела» только одно: российская империя реально угрожает «интересам» Британской империи.
Действительно, в интересы Британской империи уже входило полмира! К Средней Азии с юга, из Индии, двигались отряды британцев. До среднеазиатских походов у Британии не было конкурентов и ничто не угрожало их планам. Можно было даже не торопиться: спокойно и последовательно «разобраться» сначала с Афганистаном, потом двинуться в Фергану и в другие ханства…
А тут появилась Россия! В представлении британцев, это выглядело как вырывание куска, на который уже разинул пасть британский лев. Монополия нарушена. Британия вынуждена была признать русские завоевания в Средней Азии. С Россией приходится договариваться, черт возьми!
В 1873 году между Российской и Британской империями достигнуто соглашение «о буферном поясе в Средней Азии», которое «устанавливало северную границу Афганского эмирата». Перевожу на современный газетный язык: две европейские империи попросту решали, где должны проходить границы других государств, например, Афганистана.
Подобные чудовищные пирамиды по приказу среднеазиатских завоевателей воздвигались не только в древние эпохи, но и во времена, близкие Верещагину. Сравнительно небольшие груды черепов художник видел и собственными глазами!
В 1880–1881 годах Скобелев присоединил Туркмению. После этого в 1885 году Российская и Британская империи едва не начинают военные действия — русские и афганские войска столкнулись около Кушки.[207] Британцы считали Афганистан своей «зоной влияния».
22 июня 1887 года был подписан Англо-русский протокол об установлении Афганской границы. В 1907 году Российская империя официально признала Афганистан «лежащим за пределами сферы ее интересов».
В том же году Российская и Британская империи разделили Персию на три зоны.
В южной зоне господствовала Британия, в северной — Россия. Средняя зона была признана «областью столкновения интересов». Сформулировано просто. Но со вкусом.
Столкновения в Центральной Азии
В середине XIX века Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888) провел четыре центральноазиатские экспедиции. Одной из целей Пржевальского было проникнуть в Тибет, изучить его, и, если не присоединить к Российской империи, то выяснить, как лучше это можно было сделать?
Пробиться в столицу Тибета Лхасу силой не удавалось пока никому. Далеко, высоко, неизучено, страшно. Правда, британцы с юга уже засылали своих агентов-буддистов, работавших на британскую секретную службу. Они, не спеша, готовили захват британцами Тибета.
Тогда с севера, из Бурятии, в Тибет проник удивительный человек — бурят по этническому происхождению и европейский ученый по своему месту в жизни, Гомочжаб Цэбэкович Цибиков (мы уже не один раз вспоминали об этом удивительном человеке). Цибиков, будучи и ученым, и разведчиком, под видом буддиста-монаха собирал стратегическую информацию.
Парадокс, но для Российской империи оказалось очень выгодным иметь хорошие отношения со своими подданными всех вер и народов. Выгодно обучать их и делать частью своего государства. Секретные агенты британцев не учились в Кембридже, не имели военных чинов Британской империи, не владели инструментами и способами измерять расстояния в милях и километрах. Результат их деятельности был куда бледнее результатов Цибикова… А почему? Британцы, право, сами виноваты.
В 1904 году британские войска захватили юг Тибета, но Российская империя, сложно интригуя, «подсовывая» англичанам взаимоисключающую информацию по официальным дипломатическим и разведывательным каналам, спекулируя своим давлением в Средней Азии и т. д., в общем, не без труда, но смогла убедить Британию, что на самом деле Тибет ей совершенно не нужен, пусть он и дальше остается частью Китая.
По Соглашению 1907 года о территориальной неприкосновенности Тибета британцы вывели войска, вошедшие в Тибет в 1904 году, а буряты-ламаисты, русские подданные, получили право паломничества.
А ведь Тибет нависает над «жемчужиной в короне» Британской империи — Индией. Тот, кто владеет Тибетом, легко может двинуть войска и в Непал, и во всю Северную Индию… Не случайно британцы все же так нервно относятся к проникновению русских в Тибет. Опять эти русские!
Ведь русские могут и в Индию послать своих разведчиков! Таких же активных, обученных, а главное — не отделяющих своей судьбы от судьбы всей Российской империи.
Страх перед русскими очень хорошо виден в «программном» произведении Р.Киплинга «Ким»: дискредитация русских в этом романе — чуть ли не самый славный подвиг, совершенный главным героем.[208]
Но что характерно: главный герой романа — все же европеец по отцу… Англо-индус… То-то он так отважен и так предан Британской империи!
…А вот Гомочжаб Цэбекович этническим русским не был. Чтобы быть русским патриотом, ему не потребовался русский папа. А вдруг и в Индии такие же появятся?!
Ну, как же тут не кричать о «русской угрозе»?!
Крымская война
Предлогом, частично даже причиной выступления Российской империи против Турции стали очередные гонения турок на христиан Переднего Востока и Балкан. Россия традиционно играет роль их заступника. Это безумно раздражает могущественные колониальные державы. Никак нельзя позволить, чтобы Россия усиливалась. А она обязательно усилится, если дряхлеющая Турецкая империя признает ее права, ее силу.
Но, если Турция рискнет воевать, а Российская империя ее победит?! А она, скорее всего, победит. Российская империя вполне может разгромить Турцию, владеющую колониями по всей Западной Азии и Северной Африке и… отнять у нее эти территории.
К тому же, победив Турцию, Российская империя выйдет к проливам Дарданеллы и Босфор, и тогда ее военный флот сможет легко выходить в Средиземное море! Это слишком усилит Россию.
Как же могли Британия и вся Европа остаться в стороне от Крымской войны 1853–1855 годов!? Всю первую половину XIX века Россия становилась все «агрессивнее» и «агрессивнее»: все в большей степени мешала жить спокойно западному миру.
Нет-нет, Запад никак не мог остаться в стороне от русско-турецкого конфликта.
Трудно обвинять в излишней наивности императоров и прочих владык, но Николай I вел себя очень наивно. Все-таки был он офицером, и по образованию, и по взглядам на политику. Византийства, чем так отличался его старший брат, Николаю Павловичу совершенно не доставало. Он договаривался о нейтралитете европейских держав так, как могла бы его бабка Екатерина Великая договариваться с Пруссией и Австрией о разделе Польши.
Но о разделах Польши договаривались державы примерно одного калибра, хорошо понимающие поведение друг друга и не особенно боящиеся одна другую. За эти семьдесят лет мир изменился до неузнаваемости. С тех пор Россия победила Наполеона, русские войска маршировали по Парижу, большая часть Польши вошла в Российскую Империю. Было присоединено Закавказье, в нескольких войнах разбиты Турция и Персия. Русские корабли огибали земной шар, русские моряки первыми увидели Антарктиду.
Короче говоря, с тех пор Россия усилилась настолько, что она уже была не просто «одна из европейских держав». Она «слишком» большая и страшная.
Николай I искренне верит, что может договориться о своего рода «Первом разделе Турции». Пусть Британия присоединяет Египет и столь необходимый ей под военно-морскую базу Кипр. Пусть Франция усилится в Северной Африке. А Россия получит то, что ей нужнее всего — выход в Средиземное море через Босфор и Дарданеллы. И пусть западные державы не мешают ей опекать православных христиан — подданных Турецкой империи.
По сути речь шла о реализации голубой мечты всех русских и славянских патриотов со времен Вещего Олега и зарождения московитской концепции «Москва — Третий Рим». Русский щит — на вратах Цареграда. Россия — в Константинополе, втором Вечном городе, символе православия. Мы объединяем под своим протекторатом (а может, и в своих границах) всех славян и православных: от Адриатического и Средиземного морей, до Черного и Балтики.
Был и еще один «моральный» аргумент, который, как наивно полагал Николай I, поможет ему «контролировать» потенциальных союзников.
Разве не Россия помогла Австрийской империи пережить страшную революцию 1848 года? Империя могла развалиться, венгры вполне реально выходили из ее состава. Спас Австрию посланный Николаем I 100-тысячный корпус под командованием Паскевича. Провожая верного слугу, Николай вместо инструкций произнес только три исторических слова: «Не щади каналий!». Паскевич и не щадил. Венгерские повстанцы были разбиты в пух и прах. Австрийская империя была спасена.
Теперь Николай I ждет от императора Франца-Иосифа ответной услуги, или, по крайней мере, проявления благодарности.
Какая невероятная наивность, недопустимая для политика мирового масштаба!
Но Николай как будто забыл евангельский принцип: не жди благодарности.
Он полагал, что если Австрия (с 1848 г. — Австро-Венгрия) нас поддержит, Россия сможет выиграть любую европейскую войну. И тогда она окончательно утвердится на Балканах. Однако Австрия боится, что Россия и так слишком привлекает славянских подданных Австро-Венгрии. И Франц-Иосиф пожимает плечами: «В политике решают интересы, а не благодарности».
В феврале 1853 года Николай I послал в Константинополь чрезвычайную миссию во главе с князем А. С. Меньшиковым (потомком того самого Алексашки Меншикова) требовать от султана признания за Россией прав на покровительство православных Турецкой империи. В этот же месяц Франция и Англия заключают секретный договор о том, что, если Российская империя начнет войну с Турцией, эти страны совместно будут действовать на стороне Турции.
Николай I и Меньшиков еще хлопочут, еще думают, как лучше, однако все уже предрешено. Английский посланник Стратфорд уже намекнул турецкому султану, а его советникам говорил прямым текстом: Англия готова понять желание Турции вернуть Крым. Не добившись ничего, в мае 1853 года Меньшиков покидает Стамбул. А эскадры Англии и Франции уже приведены в боевую готовность.
В июне 1853 года Николай I приказал своим войскам войти в «дунайские княжества» — Молдавию и Валахию (современную Румынию). Султан чувствует поддержку Англии и Франции и отвечает объявлением войны.
Первые же действия России подтверждают худшие опасения Европы: очень уж она сильна. Адмирал Н. С. Нахимов в Синопском бою фактически «на раз» уничтожает весь (!) турецкий флот. В декабре 1853 года отряд генерала В. О. Бебутова у Башкадыкляра (Армения) громит турецкую армию, вторгшуюся в Закавказье. На Дунае, отразив турок, угрожавших было Бухаресту, русская армия вступает в Болгарию и в марте 1854 года осаждает Силистрию. Болгары радостно приветствуют русские войска, а в Греции вспыхивает восстание христиан.
И вот тут-то маски спадают!
В ноябре 1853 года премьер-министр Англии лорд Эбердин сделал заявление о готовности Англии вступиться за «независимость Турции», остановить агрессию «русского медведя». Примерно в таком же духе высказался и французский император Наполеон III.
У военного министра Британии лорда Г. Дж. Палмерстона доктрина войны уже готова. Она предусматривает введение небольшого контингента войск на юг Российской империи, в Одессу или в Крым, нападение флота с севера на Петербург, отторжение от России Дальнего Востока, Аляски и Камчатки. Предполагалось, что после войны у Российской империи следует отторгнуть Бессарабию, Финляндию, Польшу, Кавказ, Крым, Прибалтику. В общем, загнать Российскую империю в границы Великого княжества Московского XV века.
Скажу откровенно, меня не удивляет, что политики вынашивали такого рода планы. Политика — вообще дело циничное и эгоистичное, особенно, международная.
Меня просто поражает способность некоторых британских (Гендерсон, Темперли, Малькольм-Смит) и американских (Бейли) историков толковать об «агрессивной политике России» и говорить о «миротворческой миссии» лорда Палмерстона. Если всерьез принимать написанное ими, то получается, что Крымская война вызвана исключительно захватническими стремлениями России, Турция — невинная жертва русской агрессии, а западные державы только пытались прекратить кровопролитие. Эх, мало мы ловим их на вранье!
Ну что же, восстановим ход событий подробно. В ночь на 4 января 1854 года английская и французская эскадры прошли через Босфор в Черное море. Затем Англия и Франция потребовали от России вывести войска из Дунайских княжеств.
Предательница Австро-Венгрия тоже требует от России «оставить в покое» Балканы и 2 декабря 1853 года заключает союз с Англией и Францией. Российская империя обращается за поддержкой к Пруссии. Пруссия не соглашается быть посредником в переговорах. В июне 1854 года Российская империя вынуждена отступить за Прут. Австрия тут же оккупирует Валахию и Молдавию. Все сторонники России немедленно подвергнуты репрессиям.
Казалось бы, «миротворческая миссия» выполнена. Балканы спасены от ужасов хищного «русского медведя». Но тут как раз Англия и Франция демонстрируют свое хваленое миролюбие по полной программе.
27 марта Англия, а на следующий день Франция объявили России войну. 22 апреля англо-французская эскадра подвергла Одессу обстрелу из 350 орудий. Но попытка высадиться возле города не удалась.
Удалось высадиться в Крыму. Десанты англичан и французов быстро растут — с 12 тысяч до 50, потом до 60 и, наконец, достигают 120 тысяч человек. 8 сентября 1854 года союзники разбили русские войска у реки Альма. 14 сентября выбросили новые десанты уже не на Южном берегу, а у Евпатории.
Русские войска в Крыму оказались блокированы в Севастополе. 17 октября началась знаменитая осада Севастополя, длившаяся практически год — 349 дней. Гарнизон насчитывал всего 30 тысяч солдат и матросов. Гордость России — Черноморский флот пришлось затопить у входа в бухту, чтобы и враги не могли войти на рейды Севастополя.
Раз за разом шли на приступ англичане, французы, турки, шотландцы. Пять массированных бомбардировок выдержал город, а на знаменитом Малаховом кургане не осталось ни одного кустика: все смела артиллерия. Город не сдавался. Русские стояли насмерть.
Российская империя не раз пыталась отвлечь вражеские армии от Севастополя, чтобы союзники начали перебрасывать войска на другие театры военных действий. Не удалось — очень уж Англия с Францией хотели взять именно Севастополь, символ русского присутствия на Черном море.
27 августа 1855 года французские войска захватили южную часть Севастополя и господствующую над городом высоту — Малахов курган. После этого русским войскам пришлось оставить город. Севастополь вошел в историю не как место поражения, а как город русской славы: оборона была воистину героической.
Уже в 1860-е годы было принято считать причиной поражения России ее техническую отсталость: не было хороших дорог, и в Крым не было подхода для свежих войск и подвоза боеприпасов. XIX век, слабая инфраструктура: полуостров Крым был, можно сказать, островом на границе империи. Русский флот был целиком парусным, а на Западе уже пыхтели пароходы.
Англо-французские войска имели нарезные штуцера, которые позволяли рассыпному строю егерей открывать огонь по русским войскам с 200–300 метров: до того, как те приближались на расстояние, достаточное для стрельбы из гладкоствольных ружей. Сомкнутый строй русской армии, рассчитанный преимущественно на один групповой залп и штыковую атаку, при таком различии в вооружениях становился удобной мишенью.
К тому же интенданты невероятно воровали, вся государственная машина была неповоротливой и коррумпированной.
Да, Россия отставала в технике и военном деле потому, что сохранялся крепостнический строй, с ограничивающей промышленное развитие несвободой работника. Как потенциальные наемные рабочие, так и потенциальные предприниматели России находились в крепостной зависимости. Европа была более передовой в плане развития техники благодаря произошедшим там социальным переменам, способствовавшим созданию рынка капиталов и рабочей силы.
Крайне слабым было стратегическое командование русскими войсками. По сути защитники Севастополя, например, были брошены на произвол судьбы, и сам факт столь длительной его обороны — пример потрясающего героизма русских солдат, матросов, оперативного таланта наших знаменитых адмиралов.
Все эти причины поражения действительно объективны. Но осмелюсь утверждать: все это второстепенные причины. Главной и основной причиной поражения России в Крымской войне стало объединение против нее основных западных держав (Англии и Франции) в союзе с Австро-Венгрией и благожелательном для агрессии западных держав нейтралитете остальных стран Европы.[209]
А в Крымской войне в самом концентрированном виде проявилась консолидация Запада против чуждой ему Русской цивилизации. Проявился коллективный страх Европы перед Россией.
Наполеон начал идеологическую кампанию, крича о «русской агрессии» и «русской угрозе». После разгрома Наполеона в 1814 году во всей Европе началась точно такая же антироссийская идеологическая кампания. Она усиливалась с каждым достижением России, в чем бы ни состояло это достижение.
Теперь, в 1853 году, Европа перешла от теории к практическим действиям. То есть проявила крайнюю агрессию, напала на Российскую империю. Одновременно она кричала об агрессивности русских… Что очень напоминает действия карманного воришки: когда его ловят за руку, он громче всех кричит «держи вора» и вцепляется в того, кто его поймал.
Война закончилась подписанием 18 марта 1856 года в Париже мирного договора, по которому Черное море объявлялось нейтральным, русский флот сокращался до минимума, крепости уничтожались. Кроме того, Россия лишалась устья Дуная, южной части Бессарабии, захваченной в этой войне крепости Каре и права покровительства Сербии, Молдавии и Валахии.
Внутри России следствием войны стали правовые и социально-экономические преобразования в стране в 1860-е годы. После военного поражения правительство Александра II стремительно форсировало реформы, но эта торопливость привела к определенным перекосам в социальной структуре России. А на эти перекосы накладывались разрушительные идейные влияния, пришедшие с Запада.
Но, что приятно, план Палмерстона так и не удался. Как ни тяжелы были последствия поражения для России, это была ничтожно малая часть того, что хотела сделать Британия. Почему же не удался план?
Объяснение у меня одно: англичане не умели и не готовы были воевать. В Крыму англичане несли колоссальные потери. Главнокомандующий британских войск, говорил, практически цитируя древнегреческого царя Пирра: «Еще одна такая победа, и мы лишимся всего войска».
Что же касается английского и французского флота, то это — армады для ведения колониальной войны. Эти флоты годились для того, чтобы пугать туземцев бортовыми залпами по берегу и для перевозки небольших контингентов колониальных войск. Против же серьезного, равного по силе противника, тем более для участия в преимущественно континентальной войне они были малоэффективны.
Прибалтика и Север
Палмерстон предполагал высадку десантов в Белом море, взятие Петербурга, отторжение Прибалтики и Финляндии. В Балтийском море британско-французская эскадра, 30 вымпелов с 12-тысячным десантом на борту не решилась даже подойти к Петербургу.
Британцы обстреляли остров Котлин, на котором находился Кронштадт, и русский островок в Финляндии. На то, чтобы захватить Аланские острова, которые защищали лишь полторы тысячи солдат, у союзников ушел целый месяц. После этого они настолько выдохлись, что уже не могли вести активных действий.
Летом 1855 года они еще обстреляли Свеаборг и разгромили «ополчение», набранное из финских и эстонских рыбаков, повторяя свои «подвиги» в Африке и Южной Азии. Но высаживаться больше не решились нигде.
Также ничего не получилось и на Тихом океане… Кстати, эта история весьма показательная и, к сожалению, почти забытая. Надо рассказать ее подробнее.
Столкновения на Тихом океане
В середине XIX века усиливается борьба за влияние на Тихом океане. В конце XVIII века, когда Россия выходила к Аляске, это никого не интересовало, как не интересовало то, что в начале XIX века Россия строила Форт Росс и другие крепости-поселения в Калифорнии и по всему тихоокеанскому побережью будущих США.
Но с тех пор многое изменилось. Британия старалась «прибрать к рукам» Китай. Франция захватила большую часть островов Океании. Соединенные Штаты вышли к Тихому океану, отторгли от Испанской империи Калифорнию. В 1853 году американцы заставили Японию отказаться от политики изоляции, открыв порты для торговли с США.[210]
Во время Крымской войны, когда «великие державы» Европы не только вступились за Турцию, не дав Российской империи нанести ей окончательное поражение, и высадились в Крыму, Соединенные Штаты заняли условно пассивную позицию.
Американские суда крейсировали вдоль побережья Тихого океана, но в боевых действиях участия не принимали. Генерал Мак-Клеллан, будущий командующий армией США, находился тогда в ставке Британии в Крыму — перенимал передовой опыт.
Но вот в августе 1854 года объединенная англо-французская эскадра под командованием контр-адмиралов Прайса и Феврие де Пуанта подошла к главному опорному пункту России на Тихом океане — Петропавловску.
Гарнизон Петропавловска насчитывал 920 человек (41 офицер, 825 солдат и матросов, 18 русских добровольцев и 36 добровольцев-камчадалов). У русских было 40 орудий на 6 береговых батареях и 27 на кораблях: фрегате «Аврора» и на транспорте «Двина». Боезапас составлял в среднем 30–40 выстрелов на орудие.
Ничтожная воинская часть, никак не сравнить с могучими армиями, скрестившими оружие в Крыму. Но этот ничтожный гарнизон защищал, а небольшая эскадра союзников пыталась захватить громадную почти ненаселенную территорию, площадью порядка 3 млн квадратных километров, таящую колоссальные природные богатства. «Миролюбивые» британо-французские войска, «спасавшие несчастную» Турцию от русского нашествия, оказались в тысячах километровот Турции и Крыма, пытаясь наложить лапу на несметные русские богатства.
Казалось, силы далеко не равны…
В августе 1854 года, обстреляв порт и подавив огонь двух береговых батарей, англо-французы высадили десант (600 чел.) с целью захватить Петропавловск. Русский отряд числом 230 человек, поддержанный огнем «Авроры» и «Двины», контратакой сбросил его в море.
Второй десант (970 чел.) 24 августа тоже был отбит русскими матросами и солдатами (360 чел.). Союзники потеряли около 450 человек убитыми и ранеными, включая британского главнокомандующего Прайса. Русские потери составили около 100 человек.
Эти пушки Петропавловска предотвратили высадку английского десанта и оккупацию Камчатки в 1854 г.
Союзники вынуждены были уйти в Ванкувер и Сан-Франциско. Благодаря героизму и стойкости всего лишь нескольких сотен русских солдат, ополченцев и матросов, которые не только отбивали атаки противника, но и сами контратаковали (гораздо меншиими силами против более многочисленного врага), план оторвать от России колоссальные территории — Камчатку и Дальний Восток — не удался.[211]
Случись подобное с любой крепостью Британии или Франции, европейцы до сих пор гордились бы, рассказывали о своем героизме, называли бы корабли и небоскребы именами отличившихся кораблей и участников обороны, ставили бы памятники. А мы?..
Русско-турецкая война 1877–1878 годов
Во многих отношениях русско-турецкая война 1877 — 1878 годов — «второе издание» Крымской войны. Россия стремилась поддержать своих братьев по крови, южных славян, и братьев по вере, православных, в стремлении к независимости от Турецкой империи. Эта война была очень популярна в самых широких слоях русского общества. На фронты сербо-черногорско-турецкой войны 1876 года ехали тысячи добровольцев из России.
Россия стремилась решить вопрос о проливах: о свободном выходе через проливы Дарданеллы и Босфор. Стремилась укрепить свое влияние на Балканах и восстановить подорванный Крымской войной международный авторитет.
И на этот раз западная дипломатия подстрекала Турцию к войне, но самим вступить в войну западным державам было страшно. Вероятно, и опыт Крымской войны сказывался. Крым-то отторгнуть от России не удалось. Так он и остался в составе России с могилками британских солдат.
Об этой славной войне можно рассказывать много. Читателю она наверняка известна и из учебников, и по роману Б. Акунина «Турецкий гамбит». Но сейчас я пишу книгу о мифах истории, а не просто о славе русского оружия. Поэтому опишу только один красочный эпизод этой войны.
В декабре 1877 — январе 1878 года русская армия была близка к победоносному завершению войны. Она совершила беспрецедентный зимний переход через Балканские горы, окружила и пленила группировку турецких войск Вессель-паши. Преследуя бегущего противника, русские войска 8 января овладели Софией, затем Адрианополем, выйдя на ближние подступы к Константинополю (Стамбулу). Боеспособных войск у Турции не оставалось.
Казалось, вот оно, еще немного, и русские войска войдут в бывшую столицу Византийской империи. Популярнейший лозунг того времени — «Водрузим крест на купол Святой Софии!». Весь православный мир, все славянские народы готовы были приветствовать занятие Константинополя русскими войсками.
И тут британская эскадра входит в Мраморное море. Британская дипломатия настоятельно «не советует» Александру II занимать Константинополь. Царю дают понять, что Британия готова немедленно объявить нам полномасштабную войну, если Российская империя не прислушается к их совету.
Царь колеблется… Память крымской войны очень свежа… Как у Пушкина: «Того гляди навалится на нас вся Европа…»
И следует приказ: остановиться. Не идти на турецкую столицу. Начинаются переговоры, заключено перемирие…
Был ли прав Александр II в своем решении? Возможно и не был. Но история, увы, именно такова: штурм Стамбула, переименование его в Константинополь и превращение мечети Айя-София в православный храм не состоялось. Спасибо британцам, доблестным защитникам демократии и спасителям бедной, настрадавшейся от России Турции.
Позже, после Первой мировой войны, Турецкую империю европейцы лихо и без всяких либеральничаний и угрызений совести разделят между победителями… но уже без участия России. Они добились своей цели.
Глава 7 Миф о «русской агрессии» и политические реалии
Выводы
Как мы видим, стоит обратиться от идеологических штампов к историческим фактам, и камня на камне не остается от тезиса о России, стремящейся к завоеваниям. Россия сама всегда была желанным полем для завоеваний: слишком большая и богатая. Уже Древняя Русь была ареной агрессии кочевников-степняков, варягов и католических орденов крестоносцев.
Московия и Российская империя не раз должны были отстаивать свою национальную независимость и отбиваться от западных держав, стремившихся «отгрызть» от нее те или иные территории. Реализуйся план Штадена — и России бы не стало. Стань реальностью план Палмерстона — и Россия лишилась бы огромной части своей земли.
Победа поляков, шведов, французов времен Наполеона означала бы конец национального и государственного бытия России и русских.
Притом победы России над Польшей, Швецией и империей Наполеона вовсе не означали гибели государственности побежденных. Россия вовсе не стремилась к уничтожению и порабощению других народов, захвату и расчленению других стран, даже когда имела для этого бесспорные возможности.
Миф о вечной угрозе миру со стороны России последовательно создавался западными державами: причем как раз теми, кто в «текущий исторический момент» имел основания бояться российского могущества.
Весь XVI и XVII века европейцы последовательно считали войны Московии и Речи Посполитой внутренним делом славян.
«Оршанская пропаганда» оставалась во многом внутренним делом Речи Посполитой и никак не воспринималась могущественными народами и государствами Запада.
В XVIII веке европейские державы вместе с Россией увлеченно делили Польшу. Они вовсе не признавали за Польшей прав воюющей стороны. Они согласились с присоединением к Российской империи Герцогства Варшавского и признали корону Королевства Польского на гербе Российской империи.
Русофобскую пропаганду вел Наполеон — именно потому, что воевал с Россией. Информационная война «большими типографиями и тиражами» была важной составной частью его настоящей войны — с помощью «больших гвардейских батальонов».
Но и тогда западные державы относились без особого увлечения к «завещанию Петра Великого» и прочим фальшивкам о «русской угрозе миру».
Все изменилось как раз после войн с Наполеоном.
Логика проста. После 1812–1815 годов Россия стала сильнейшим государством Европы. Не одним из сильнейших, а сильнейшим. Не подельником, не «младшим партнером», а «большим старшим братом» и грозным конкурентом. Тем, кого позднее со страхом назовут «жандармом Европы». Поэтому европейские державы круто поменяли логику своего поведения.
Провозглашение России агрессором, задушившим суверенную Польшу, в середине XIX века нужно было только для одного — для ведения пропагандистской войны. Нежная любовь к Польше? Бог с вами! Великие державы Европы ради нее не послали войска, не погубили ни единого своего солдата и не потратили ни одного патрона.
В сущности, к судьбе Польши и поляков они оставались совершенно равнодушны. Можно привести много примеров того, как Польша делалась для европейцев разменной монетой в политике. Одна из функций этой монеты — доказывать агрессивность и жестокость русской внешней политики.
С 1830-х годов Запад буквально захлебывается от воплей про агрессивную политику русских. Британия и Франция делят мир, стремятся не пустить Россию к Средиземному морю, поддерживают мусульманскую Турцию против христианской России, пытаются оторвать от России то Крым, то Камчатку, то Северный Кавказ. Английские и французские пушки грохочут на территории России, возникает реальная угроза столице, Петербургу… А Запад упорно вопит о русской агрессии и об опасности России для мира.
В XIX веке Англия больше всех шумела о «русской угрозе», потому что от Русской политики больше всех теряла.
Действительно, над Британской империей никогда не заходит солнце, и «где соленая вода — там и Англия». А тут какие-то противные русские мешают то сделать Тихий океан внутренним морем англосаксов, то оттяпать Среднюю Азию и Тибет. Как тут не возмутиться их захватнической политикой?!
В дальнейшем миф об агрессивности России и «русской угрозе» больше всех поднимался той страной Запада, которая в данный момент соперничала с Россией.
Так же точно, как Британия, будут поступать немцы во время обеих мировых войн XX века. В годы Первой и Второй мировых войн о «русской угрозе» охотно разглагольствовала германская пропаганда.
«Помогайте нам, а то русские скоро всю землю завоюют», — всерьез говорил своим спонсорам Степан Бандера.
После Второй мировой войны о «русской угрозе» и агрессии СССР больше всех писали американцы. Вот только американцам ли об этом рассуждать… Даже старую и многократно битую польскую карту американцы ухитрялись разыграть. В американской прессе и даже в книгах по истории мне довелось читать потрясающее утверждение: что 20–30 миллионов погибших во Второй мировой войне — это миф, сочиненный в СССР. А сочинен он для того, чтобы… оправдать оккупацию Польши. Почему именно Польши?! Только потому, что о «бедной Польше, столетиями стонущей под игом России» писалось давно и много. Западному читателю эта тема близка, он легко готов поверить и в такое.
Иногда кажется, что наши враги ухитряются поверить в собственные измышления и запугать сами себя. Как та маленькая Мура у Корнея Чуковского, которая нарисовала страшную Бяку-Закаляку с десятью рогами, десятью ногами.
«Что ж ты бросила тетрадь,
Перестала рисовать?»
«Я ее боюсь!»
В период маккартизма в США знаменитый ястреб генерал Макартур призывал к «профилактическим» ядерным бомбардировкам Китая (многие в Америке путают, приписывая это сенатору Маккарти, ведь фамилии и правда похожи). И это под вопли о «русской агрессии во всем мире!».
Самого же Джозефа Маккарти называли «бесноватым из Висконсина». Дергаясь, как в падучей, злобно обвиняя в происках против Америки весь мир, он уверял: в самих США очень многие — сознательно или нет — «работают» на внешнего врага. Возглавленная им «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» получила права своего рода политической инквизиции: проверять, не связан ли с врагами Америки тот или иной профессор, сенатор или предприниматель.
Маккарти всерьез уверял, что если не принять самых неотложных мер, скоро русские покорят Америку и присоединят ее к Советскому Союзу.
Годы маккартизма вспоминают в Америке с содроганием. В эти же годы «прославился» генерал Джеймс Форрестол. Он так стал бояться русских, что страшно запил. Видимо, неумеренное потребление виски как-то помогало отважному генералу бороться с призраками русских.
Так вот, борьба с русской угрозой закончилась для него печально — в пылу ее храбрый генерал выпал из окна. Подробности этой истории передают по-разному, одни говорят, что из окна Форрестол прыгнул в приступе белой горячки. Другие, что прыгнул уже после окончания принудительного лечения. По одним данным, прыгал он с 17 этажа своей квартиры. По другим — с 7 этажа психиатрической клиники. Даже последний отчаянный крик генерала передают по-разному. Кто говорит, что он кричал «Русские идут!» Кто — «Танки! Русские танки!» Во всяком случае, точно лишь известно, что бедный генерал сиганул из окна с последней мыслью — о русской угрозе. На чем и закончился его боевой и жизненный путь.
Во время «перестройки» и в эпоху правления Ельцина Россия вдруг сделалась «хорошей». О ее вечной враждебности цивилизованному миру и о ее природной агрессивности перестали кричать на всех углах. Эти клише возникали в речах Бжезинского, в книгах Пайпса (выходцев, как ни «удивительно», из Польши), но официальная пропаганда и пресса ими почти не пользовались. О том, что Россия невероятно агрессивна, враждебна цивилизации, что это рабская и авторитарная страна, «вспомнили» уже при Путине.
Тому, кто внимательно читал книгу, это не покажется странным. Хорошо видно, каким закономерностям подчиняется распространение мифа. Пока Россия слаба и никому не угрожает, миф не используется, его «кладут на полку».
Окидывая взглядом нашу историю, историю роста державы, мы видим, что действительно, территориальная экспансия доминировала в русском взгляде на освоение мира.
Но это отнюдь не повод посыпать голову пеплом.
Великое государство, которое построили наши предки, ничуть не меньший повод для гордости, чем швейцарские часы, французская кухня или итальянское искусство Ренессанса.
И точно так же, как подобные достижения других народов сегодня составляют не только предмет их гордости, но и источник дохода, российские пространства с их несметными богатствами и стратегическим положением сегодня окупаются для нас сторицей.
Мы можем лишь гордиться тем, что наша «колонизация» (в кавычках!), история нашего расширения и роста государства больше свидетельствует все-таки об историческом умении наших предков простраивать отношения, ладить с соседями.
А воевать — только если нет иного выхода.
Хорошо, что этот по-современному прагматичный взгляд получает сегодня распространение.
Прагматичность и патриотизм — чем не национальная идея?
Я знаю, правда, кому эта идея точно не понравится.
После Второй мировой самые большие колонизаторы в мире — США. Именно эта страна претендует на гегемонию в масштабах Земного шара. Естественно, что именно для них мы и есть самые отпетые колонизаторы, захватчики, насильники. Дай нам волю, тут же весь мир завоюем, Америке ничего не оставим.
А знаете что, сограждане? По-моему, этот миф о русской угрозе — очень большой комплимент. Раз американцы кричат о «русской агрессии», значит, мы ни себя в обиду не даем, ни наших союзников. Вот, когда Америка будет считать нас «хорошими» (как начала считать при Ельцине), значит наше дело плохо, значит что-то не так в нашем королевстве.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги