О, шаверма!

Начало девяностых. Ушли в прошлое перестроечные талоны, в магазинах стало полно продуктов, жаль, что в карманах пусто. А возле станций метро и в иных оживлённых местах объявились киоски с заманчивой вывеской «Шаверма». И всё бы хорошо, если б не цены. Сглатываю слюну и прохожу мимо. Но когда судьба заносит на «Василеостровскую», я уже не думаю о деньгах, а выскребаю из карманов, что там осталось, и иду покупать недоступное прежде яство.

— С говядиной или курицей? — спрашивает Али, низкорослый ливанец с масляными глазами.

— С собачатиной, — желчно бросает случайный прохожий.

— Ай-ай! — сокрушается Али. — Я мусульманин, мне на такое даже глядеть нельзя.

— Али, — спрашиваю я, — вот у тебя написано «шаверма», а в Москве пишут «шаурма». Как правильно?

— И так правильно, и так, — отвечает Али и тут же поясняет: — Шаверма это у ливанцев, шаурма — у палестинцев. Разная еда, разные названия.

— А у кого лучше? — задаю провокационный вопрос.

Али ненадолго оставляет ножи и, глядя поверх голов, отвечает:

— Если ты хочешь услышать настоящие стихи, поезжай в Аравию. Там сохранился язык Пророка, там живут лучшие поэты. Если хочешь посмеяться, поезжай в Палестину. Там живут лучшие юмористы, даже свою страну они умудрились прохихикать. Самые замечательные парикмахеры работают в Дамаске. А лучшие портные и повара — у нас в Ливане. Посмотри, как палестинец делает свою шаурму. Помидоры и огурцы у него уже наструганы и киснут в лотке… — Али неуловимым движением рассекает на четыре части помидорину, режет вдоль небольшой огурец и принимается двумя ножами рубить мясо вместе с овощами, чтобы они взаимно пропитывались соком. — Ты станешь кушать прокисший салат? Я тебе прокисший салат не дам. Лук надо синий, египетский, — тонкие кольца лука падают сверху, — а у него лук уже нарезан, какой — не видно. Ещё не забудь про нож. Если нож тупой, он помидор будет давить, а давленое есть нельзя. А если нож острый, он железную стружку в шаверму нарежет. Это еще хуже. Смотри, какой нож надо, я его из дома, из Ливана привёз.

В самом деле, нож удивительный. Кончик, который скользит по стальному поддону, закруглён этакой каплевидной бомбошкой, а чуть выше — острейшее бритвенное лезвие, которое и мясо, и помидоры с огурцами рассекает на весу.

Али разрывает питу, прижимает её к раскалённой решётке. Перекладывает внутрь изрубленное вместе с овощами мясо.

— Ещё погляди на его соус. Он майонез взял, кефир взял и думает, у него соус. Это ерунда, а не соус.

— А что ещё надо?

— Ай, слушай, у тебя есть свои секреты? Я же их не спрашиваю. Вот и ты не спрашивай. Кушай на здоровье.

Прошло несколько лет, и от другого ливанца я узнал секрет соуса для шавермы. Растёртый кунжут, вот что нужно добавлять, чтобы получить настоящий соус.

А покуда я, боясь потерять хоть крошку, не ем, вкушаю редкостное восточное угощение.

— Шаверма! — И рот наполняется слюной.

Давно уже нет возле станции метро «Василеостровская» ларька, где торговал словоохотливый Али. Не знаю, где он; может быть, вернулся на родину, быть может, работает шеф-поваром в большом ресторане. Удачи ему, и пусть будет доволен им Аллах.

Давно уже под вывеской «Шаверма» в Питере продаётся чёрт знает что, с закисшими, заранее нарезанными помидорами, а то и капустой, пропущенной через комбайн. Никому не нужен секрет настоящего соуса, а порой тусклоглазая девица, заменившая ливанцев и даже палестинцев, вместо соуса льёт кетчуп, убивающий всякий намек на вкус. Осталось одно только название, оскорбляющее изысканную ливанскую кухню.

Но в памяти не меркнет воспоминание о том, как это должно быть на самом деле.

О, шаверма!