ДЕЖУРСТВО ПО ТИШИНЕ

Коммунисты не выдумывают влияния общества на воспитание; они лишь изменяют характер воспитания…

К.Маркс и Ф.Энгельс «Манифест коммунистической партии»


Моё поколение просто обязано было вырасти настоящими советскими людьми. Система общественного воспитания делала для этого всё. В возрасте 4-5 лет мы бодро маршировали строем, а команду «В колонну по четыре становись!» выполняли в считанные секунды. И каждый точно находил своё место, за исключением самых тупых, которых обычно было не больше одного-двух.

Мы в этом возрасте уже чётко усвоили, что значит «надо». Глазом не моргнув, мы говорили о том, как мы любим детский сад, хотя в душе каждый его ненавидел. Но так было «надо»! Если вдруг во время обеда на столах появлялись салфетки в красивых подставках, мы знали, что их трогать нельзя. Потому что это салфетки не для нас, а для комиссии, которая сегодня проверяет наш садик. «Гости» уйдут, и салфетки заберут. Так «надо»! А если находился кто-то наивный, который тянулся к салфетке, грубый окрик воспитательницы «Куда ле зешь!?» приводил его в чувство. Мы не задавали дурацких вопросов, зачем на полках стоят игрушки, которые не разрешается брать в руки, и куда девались апельсины, которые разгружали во дворе сегодня утром. Так «надо»!

Вы не подумайте: мы не были только пассивными наблюдателями. Мы сами были активными участниками воспитательного процесса. Конечно, любая воспитательница сама могла поставить каждого из нас в угол или отвесить подзатыльник. Но это было неинтересно. Поэтому активно применялась система общественных наказаний.

Приходит, например, группа с прогулки на обед. Все только что разделись и ещё не расселись за столы. Воспитательница громко объявляет:

– Дети, сегодня, как всегда, плохо себя вёл Зайцев! Подходим и бьём Зайцева!

Детям не нужно два раза повторять. Дружной толпою они окружают Виталика Зайцева, известного хулигана и забияку, и начинают его молотить. Удары наносятся только рукой и только сверху вниз сжатым кулаком. Так положено. Это давно установленное правило, и другого не допускается. Группу избивающих возглавляет Валера Кац, тоже довольно хулиганистый малый, постоянный соперник Зайцева за лидерство в группе. Он активно работает кулаком, призывая товарищей следовать его примеру.

– Хватит! – командует воспитательница.

Толпа расступается. Красный, как помидор, Зайцев, глотая слёзы и бормоча что-то сквозь зубы, отправляется на своё место. Ему больно, но, судя по всему, хорошо себя вести он в дальнейшем не собирается. Толпа начинает разбредаться по углам, и тут воспитательница снова объявляет:

– А ещё сегодня плохо себя вёл Кац! Теперь бьём Каца!

Все, кто остался, уже меньшим числом, окружают изумлённого Каца. Опускаются кулаки.

– А-а-а-а! – сразу же доносится из толпы истошный крик.

– Хватит! – звучит команда.

Все послушно расходятся. Валера Кац сидит на корточках и оглашает комнату надрывным рыданием. Вряд-ли, чтобы его так сильно побили. Очевидно, это – шок, обида. Слишком резкая смена статуса. Только что он был предводителем избивающих, душа пела, и вдруг он – ничто, мишень для ударов! Это трудно переварить!

Один раз и до меня дошла очередь. Но здесь воспитательницу ждало разочарование. Я оказался не очень чувствительным к боли. Я покорно стоял, втянув голову в плечи, и как-то отстранёно ощущал град ударов, сыпавшихся на меня. А, может быть, били не очень сильно,- никто не имел на меня зла. Прямо передо мною работала пухленькой ручкой скромная, застенчивая девочка Валя Ярош. Тоже без всякого зла, просто исполняла свою обязанность легко и с улыбкой. После экзекуции я вышел из толпы угрюмый, но не плачущий, и покорно поплёлся на своё место. Поэтому больше меня такому наказанию не подвергали, – не тот эффект! Персонально для меня придумали новое средство – так называемое «сбрасывание». Со словами «Сейчас Усенко будем сбрасывать!» воспитательница подхватывала меня под мышки и, перенеся через перила, держала над лестничным пролётом на уровне второго этажа. Высоты я боялся, так что изобретение попало в самую точку. Закрыв глаза от страха, я дрыгал ногами и орал не своим голосом. Воспитательницы из других групп приходили перенимать опыт.

Кстати, наказывали меня довольно часто, но я до сих пор не могу понять, за что. В детстве я был типичный слабак и тихоня. Шумных подвижных игр я не любил. В общении со сверстниками я чаще был среди тех, кого обижают, чем среди тех, кто обижает. Нарушения общественного порядка у меня выражались лишь в том, что я не спал во время «тихого часа», да ещё переговаривался с товарищем на соседней койке. Вот, пожалуй, и всё. Поэтому, когда воспитательница яростно трясла меня за грудки, приговаривая: «Ух, ты – гадость такая!», я искренне не понимал, чем же я такая уж гадость!

У многих может возникнуть резонный вопрос: а знали ли наши родители о том, что происходит в детском саду? А если знали, то как реагировали? Безусловно, мы, как нормальные дети, много раз рассказывали дома о том, как нас в садике бьют или, скажем, заставляют часами стоять с поднятыми вверх руками. Причём сгибать руки в локтях или опираться о стену запрещалось.

Но здесь нужно хорошо знать ситуацию середины 60-х годов. Детских садов в стране хронически не хватало, а существующие были переполнены. Не хватало кроватей, дети спали на раскладушках. Официальная очередь на детский сад была нереальной. Так, например, моя очередь подошла за три месяца до того, как мне нужно было идти в школу. Поэтому люди искали всяческие окольные пути, чтобы правдами и неправдами воткнуть ребёнка в садик. А воткнув, дрожали, боясь потерять это место. Это чуть позже, буквально через несколько лет, картина резко изменилась. Детских садов стало великое множество, и попасть туда можно было совершенно свободно. Ещё и выбирать, куда идти! Тут уж стало всё по-другому. Сплошь и рядом можно было наблюдать картину, как разъярённая мамаша кричит на воспитательницу:

– Я тебе, сучка, патлы повырываю, если мой ребёнок ещё раз пожалуется!

А тогда, в середине 60-х, повторяю, ситуация была прямо противоположная. Родители разговаривали с воспитателями робким и заискивающим тоном:

– Вы извините, но мне мой сын (или дочка) сказал… Я не решаюсь даже повторить… Но, понимаете, я не могу не спросить…

– Да Вы что?! – делает круглые глаза воспитательница. – Как Вы могли даже подумать такое?! Ах, эти дети! Они – такие фантазёры!

Пристыженный родитель уходил, а в группе, когда все собирались, начиналось представление под кодовым названием «Волшебный телевизор».

Усевшись поудобней перед аудиторией, воспитательница обстоятельно, не торопясь, начинала своё выступление:

– Как я уже не раз вам говорила, у меня дома есть волшебный телевизор, с помощью которого я могу видеть всё, что происходит в любом месте. Это значит, что я слежу, как вы себя ведёте не только здесь, но и дома… И вот вчера вечером я, как обычно, переключала свой волшебный телевизор и случайно попала в квартиру такого (или такой-то). И представьте себе, дети, он (она) говорил (говорила) дома, что его (её) здесь обижают и даже бьют. Вы такое когда-нибудь слышали?! Я, например, впервые… Дети, скажите, вас здесь бьют?

– Нет! – дружно отвечали дети, потому что так «надо» было отвечать.

– Вот видите! – разводила руками воспитательница.- Никого не бьют, только его одного. И не стыдно так врать?! А ну-ка, подойди сюда!

Жалобщик понуро брёл на расправу.

– Ну, и что же с тобой теперь делать?! – впивалась в него взглядом воспитательница. – Придётся зашивать тебе рот. Не хотелось, но другого выхода нет… Что значит, не надо? Я просто вынуждена. Иначе ты никогда не перестанешь болтать всякую ерунду и наговаривать на честных людей… Где тут у меня была иголка с ниткой… Ага, вот она… А ну-ка сделай губы вот так… Да не так, а вот так!…

Дело заканчивалось тем, что насмерть перепуганный жалобщик, дрожа и всхлипывая, просил прощения у воспитательницы и клялся, что он больше никогда не будет… Чего не будет? Да вообще ничего!

Так учились мы не доверять собственным родителям.

Но особенно почему-то запомнилась мне такая деталь нашего быта, как «дежурство по тишине».

Нас активно приучали жить в коллективе, поэтому практиковались разные виды дежурств. Но дежурство «по тишине» – это было что-то особенное.

Самым идеальным для наших воспитателей был вариант, когда мы просто сидели на своих местах, ничего не делая, сложив руки на столе или на коленях. При этом, естественно, в комнате должно быть тихо. Только в этом случае воспитательница может позволить себе расслабиться, заняться собой, не опасаясь каких-либо происшествий и непредвиденных ситуаций. Можно спокойно почитать книжку или вообще выйти из комнаты, чтобы поболтать с коллегами на разные семейно-бытовые темы. Вопрос лишь в том, как удержать детей в состоянии полного покоя, не уделяя при этом им внимания. Вот тут-то и помогала такая разновидность детского самоуправления, как дежурство по тишине.

Всё очень просто. Назначенный дежурный ходит между столами и следит, чтобы никто не разговаривал. Понятно, что если подходить к каждому и говорить: «Тихо!», не на каждого это произведёт впечатление. Поэтому лучшим способом было просто бить по губам. Это разрешалось официально, и даже поощрялось.

Не каждый, конечно, годился в дежурные по тишине. Это должен быть достаточно сильный и уверенный в себе индивидуум, не боящийся, что ему отомстят после окончания дежурства.

Таким и был дежуривший в этот день некий Юра Гиров. Шустрый крепыш, заводила в самых шумных играх и свалках, Юра ревностно взялся исполнять обязанности дежурного по тишине. Ещё бы: сам-то он мог свободно разгуливать по комнате и даже, в случае необходимости, разговаривать!

Так что в комнате стояла гробовая тишина, лишь изредка прерывающаяся очередным шлепком по губам. Воспитательницы из других групп специально приходили посмотреть на образцовый порядок, а наша с гордостью всем говорила:

– Когда Гиров дежурит, даже муха не прожужжит!

Образцовый порядок, установленный Юрой, так пришёлся по душе воспитательнице, что она назначала его дежурным и на следующий день. Казалось, вопрос решён раз и навсегда: Юра нашёл себя на этом поприще, и руководство было не против закрепить за ним эту должность навсегда.

Но, увы! Юра не выдержал испытания властью!

На следующий день он не просто ходил между столами. Упиваясь властью, он чрезмерно выпячивал грудь, пританцовывал, корчил уморительные рожи. Он любовался собой и призывал всех, чтобы любовались им. Ему уже мало было того, что его боялись,- он жаждал популярности! Занятая своим делом воспитательница иногда всё же настороженно косилась на Юру, но одёргивать его не стала: тишина в комнате была по-прежнему образцовой.

Развязка наступила перед самым обедом. Из кухни вернулись две девочки, назначенные дежурными по посуде. Принеся с собой тарелки, глубокие и мелкие, чашки для компота, они принялись расставлять всё это по столам. В процессе расстановки они обменялись друг с дружкой парой фраз. В тот же миг к ним подлетел Юра и каждой заехал ладонью по губам.

– Нам можно разговаривать! Мы – тоже дежурные! – возмутились девочки.

Но Юра не слушал никаких аргументов. Он разошёлся не на шутку, и, чем громче девочки роптали, тем сильней и размашистей он бил их по лицу, перескакивая от одной к другой. Подоспевшая воспитательница схватила Юру за руку.

– Садись на место! Нам не нужны такие дежурные, которые бьют других дежурных!

Больше Юре дежурить по тишине не предлагали. Так впервые в жизни я увидел человека, наказанного за превышение полномочий. Наказанного, надо сказать, очень мягко.

Кто-то может сказать: какой-то редкий, уникальный детский сад! Не думаю.

В первом классе нас собралось около сорока человек, все из разных садиков. Дарья Семёновна, наша учительница, на первом уроке долго объясняла, как надо себя вести, что надо обязательно поднимать руку, если хочешь обратиться к учителю. И тут же над партами взметнулась рука.

– Можно, я буду дежурить по тишине? – спросил незнакомый мне мальчик из какого-то другого садика.

Дарья Семёновна, нахмурившись, объяснила, что здесь нам не детский сад, и такие вещи здесь не практикуются.

В школе нас тоже воспитывали в марксистско-ленинском духе. И мы, понятно, не были ангелами. Дарья Семёновна, крупная женщина с большим педагогическим стажем, часто в сердцах ударяла классным журналом об стол, приговаривая: «Ну, орда! Ну, орда!» Но среди всех разнообразных видов дежурств такого явления, как дежурство по тишине, не наблюдалось.

Сорок лет прошло с тех пор. Мы живём в другое время в другой стране. Это нам так кажется. Но, поверьте, ещё слишком много у нас государственных мужей и политических деятелей, которые хотят, чтобы повсюду была тишина. Пусть даже ничего не делают, лишь бы не шумели. И, поверьте, в случае чего нашлось бы немало охотников «дежурить по тишине», как в старые «добрые» времена. Не дай Бог!

2007


Загрузка...