Голова прояснилась. Мне стало гораздо лучше – возможно, благодаря капсулам с антибиотиком, которые подбросил ЕБ. Я начинал наивно верить в свою ценность и незаменимость.
Чувство времени развито у Сирены вполне прилично. Она прикинула, что с момента нашего проникновения в лабиринт крысоидов прошло около трети суток. Значит, «снаружи» уже наступил вечер. В течение нескольких ночных часов нормальные люди отсиживались в своих убежищах, потому что в темноте все горизонтали замка становятся одинаково опасными.
Я испытывал жестокий дискомфорт, сильнейшее, чуть ли не параноидальное ощущение беззащитности. Иногда я с трудом сдерживался, чтобы не закрыть голову руками. Или наоборот – не начать палить во все стороны. Презирал себя за это и все равно хотел бы забиться в логово, свернуться в позе зародыша и сосать женскую грудь. Ваша Бестелесность, что Вы сделали со мной?! Зачем посылать в дальнюю разведку рожденного в консервной банке?..
Мне казалось, что за нами отовсюду наблюдают крысоиды. Скорее всего, так оно и было. Однако осторожные твари не спешили нападать. Сирена подстрелила двоих, и когда мы поползли дальше, нам пришлось протискиваться мимо теплых трупов. Я испачкал в крови руку и колени. Слишком много крови…
Два крупных взрослых экземпляра. Это была еда, которой хватило бы на несколько дней, но сейчас я не мог думать о ней без отвращения. Сирена тоже не захотела разделывать тушки здесь, теряя драгоценное время. Заряд аккумулятора был на исходе. Если фонарь погаснет, нам вряд ли поможет даже мой исключительный нюх. Патронов хватит ненадолго. Пока мы будем ползти по следу счастливчика, крысоиды начнут обгладывать наши ноги…
Кстати, о счастливчике. Я все еще чуял его запах в густом слое спертых звериных выделений. Это была путеводная нить, которая могла оборваться в любой момент или завести туда, откуда нет возврата. И все же я надеялся, что парень найдет выход или доберется до следующей «полыньи», – уж очень уверенным и быстрым казался этот безрассудный одиночка. Его успех означал бы спасение и для нас с Сиреной. Правда, пока я был без сознания, она не слышала его ни разу – ни выстрелов, ни шорохов. Еще одна загадка. Парень умудрился пробраться здесь до нас с изрядной форой, не оставив после себя ни мертвых крысоидов, ни капли собственной крови.
А я медленно истекал кровью. Она сочилась из мелких порезов и ран. Слово «заражение» уже маячило в моей башке, словно знак окончательного тупика. При этом не было возможности как следует осмотреть себя. Я знал, что штаны протерты до дыр, локти и колени ободраны, рана в боку не затянулась. Казалось, что я ползу по стеклянной крошке; все тело зудело, словно изнутри прорастала шерсть. И даже в мозгу не проходил зуд: «…а непримиримых заперли в Монсальвате и отправили куда подальше…» Я повторял это даже в бреду. Что означали слова, выбитые на черном алтаре? Кто охранял алтарь, от кого и зачем? Неужели мы прикоснулись к запретной тайне?
Что ж, цена за это – кусок свинца, засевший где-то между сломанными ребрами. Легкие целы – и на том спасибо, иначе я бы уже выхаркал с кровью свою жизнь… И я ползу дальше на другом боку, прижимая локоть к ране. Я задерживаю проворную Сирену. Пышная корма вроде не сильно ей мешает. Сирена часто останавливается и ждет, пока я переведу дыхание и сдвинусь с места. Но я должен ползти первым, чтобы не потерять след.
Лабиринт сильно разветвлен. Я слышу шорохи и писки, сверлящие уши. Когти скребут прямо по обнажившимся нервам. Когда Сирена направляет луч фонаря в боковые норы, там тускло поблескивают красные точки. Крысоиды по-прежнему ведут себя осторожно; они не подходят ближе, чем на несколько шагов, будто догадываются, что патронов у нас – в обрез. В отличие от двуногих, твари усваивают горький опыт: гибель сородичей стала назиданием прочим. Теперь крысоиды знают: жертвы вооружены. Но они знают и другое: надо всего лишь терпеливо ждать. Осталось недолго. Луч фонаря начинает мигать…
Я настолько свыкся с болью, что ее всплески, сопровождающие любое движение, уже не выдавливают из меня хриплых стонов. Стоны умирают в глотке. Думаю, если измерить преодоленное нами расстояние, оно составило бы по прямой не больше сотни метров. Но каждый из них дается с огромным трудом.
Свет. Тьма. Свет. Тьма. Мысли тоже подчинены этому ритму. Они увязают во мраке и делают неожиданные рывки на свету. В одно из таких мгновений я сообразил, что давно не слышу голоса ЕБа. Оставалось сопоставить Его долгое молчание и отсутствие ловушек в крысоидном лабиринте.
Кажется, я сделал важное открытие. Вероятно, важнейшее за всю мою жизнь…
Свет. Тьма. Свет.
Я пытался поймать обрывки мыслей, метавшихся на раскаленной сковородке мозга… Уровни… Зоны… Контроль… Неужели в Монсальвате действительно имелись зоны вне Его контроля? Или целые горизонтали?! Подожди-ка, не будем забегать вперед… О чем я? Ах да. Это называется… Как ни крути, это называется свобода. Другого слова еще не придумали… То непонятное, что олицетворяет дурацкая Статуя – неуклюжая и ежедневно меняющая позы…
Какая горькая ирония! После многих лет поисков обнаружить свободную зону – и что же?! Она находилась там, где невозможно выдержать дольше нескольких суток!
Свет. Тьма…
Для начала свобода отозвалась страданием. Я понял: лучше не обретать ее даже в мыслях, чтобы не почувствовать в скором времени жутчайшую утрату. Тут уже не обвинишь ЕБа в издевательской шутке…
Тьма. Свет. Долгая пауза на свету… Утрата – это заноза, которую не выдернешь из сердца…
Но возник и побочный эффект: теперь Его Бестелесности не надо было ни в чем меня убеждать; я сам поверил в существование Того Места. И если выживу, начну искать его по собственной воле. Зерно одержимости дало всходы. Я даже догадывался, как называется То Место. Разобравшись со свободой, я рискнул забраться дальше и ухватил за хвост следующую ускользающую мыслишку…
Тьма. Свет.
Короткое слово из Новейшего Завета.
Рай.
Свет. Тьма.
Все еще помню слово: рай.
Кажется, я начинал догадываться, что оно означало.
Уровень, где здешний божок наконец-то оставит нас в покое! Местечко, где никого не будет надо мной.
Тьма.
В мозгу трусливо пищали призраки: жратва! вода! логово! патроны!..
Идите к черту! Я добуду все это сам!
Свет. Тьма.
Оборотень заворочался внутри. Я впервые осознавал его намерение, стремление выбраться наружу. Должно быть, он тоже почуял свободу. Назад, урод! Посиди на цепи в темноте. Куда тебе к свету, ты ослепнешь! Я еще не нашел потайной двери, через которую можно ускользнуть – в том числе от своего темного двойника. Я даже не собрал себя из кусочков, на которые рассыпался по пути…
А крысиный лабиринт – что ж, будем считать его адом. Временно. Пока не отыщется местечко похуже. Почему-то я был уверен, что за Его Бестелесностью не заржавеет.
Я начал выкрикивать ругательства в Его адрес – все то, что когда-либо слышал от хулителей. На ругательства у меня память прекрасная. Они сыпались из моей перекошенной пасти, минуя сознание. Но я не бредил. Я должен был проверить кое-что. Я хотел убедиться, что ЕБ ни хрена не слышит.
Поскольку меня не испепелила на месте электрическая дуга, я расхохотался. Потом обернулся, чтобы посмотреть на Сирену. Иногда мне кажется, что она может улавливать мои мысли или, во всяком случае, состояние.
В тусклом мигающем свете я вдруг увидел ее лицо. Злобное, оскалившееся и… безумное.
И тут фонарь…