Обед за один доллар

Сестра невесты

Его однокомнатная квартирка по форме напоминала латинское V. За стеной проходил мусоропровод, и в холодные осенние ночи слышались приглушенные голоса трех бездомных бродяг, ночевавших в подвале. Впервые он увидел их в рождественское утро — двух стариков и молодого парня. Парень был без пальто, без шапки, в мятом черном костюме. Запрокинув голову, он жадно пил простоквашу из бумажного пакета. Над низкой механической мастерской светило зимнее солнце, отбрасывая тусклые тени. Старики с участием глядели на молодого.

— Ну и жуткое у тебя похмелье, — сказал наконец один из них.

— Чего? — переспросил парень, отшвырнув пустой пакет на мостовую.

— Похмелье у тебя ужасное, говорю, — повторил старик.

— Что, я сам не знаю?!

— Ну будет, не сердись, — успокоил старик.

Мартти прошел мимо рынка Хаканиеми. Он был завален рождественскими елками. Пахло, как в зимнем лесу, даже ветки у елок заиндевели. С улицы Хяментие выехала машина, она отразилась по очереди во всех витринах торгового зала, а потом объехала его с улицы. С моста Питкясилта Мартти посмотрел на залив, он был покрыт прозрачной коркой льда. Снег еще не выпал. Все гляделось настолько ясно и четко, будто находилось поблизости. Над железной дорогой вились паровозные дымки, точно белые черви, и таяли в прозрачном небе. Мартти купил билет и сел. Едва поезд тронулся, остров Силтасаари стал быстро поворачивать вправо. «И в самом деле, будто разводной мост», — подумал Мартти. Он полез в нагрудный карман проверить, на месте ли билет.

Через проход от него сидела темноволосая женщина лет тридцати, в красной юбке. Она походила на южанку. Мужчина средних лет напротив нее от нечего делать вертел на пальце обручальное кольцо. «Невозможно определить, женат он или помолвлен, таковы уж финские обычаи», — отметил про себя Мартти.

— За Хювинкя уже снег лежит, — сказал кто-то из пассажиров.

«Значит, и в Лампи тоже снег», — обрадовался Мартти. На ногах у него были черные полусапожки, такие новые, что даже неловко делалось.

Дорога проходила через леса и поля. Поезд мчался навстречу солнцу, и пейзаж менялся как в калейдоскопе: мимо проносились луга, лесные поляны, озера. Параллельно железной дороге тянулась лента шоссе, по ней наперегонки с поездом ехал грузовик. Но вот и он стал отставать, сантиметр за сантиметром. Мартти не удержался и победно помахал водителю рукой.

Дорога стала сворачивать под прямым углом, и он увидел страницы учебника, который читала женщина. Там были сплошные молекулы, иные на пол-листа. Она что-то подчеркивала в книге, пользуясь расческой, как линейкой.

«Не стоит этого делать, — думал Мартти. — Я исчеркал десятки книг и хоть бы что-нибудь в памяти осталось. Через год после окончания школы домашние попросили меня начертить пятиконечную звезду. Они хотели вырезать ее, покрасить и повесить на рождественскую елку. Так я не сумел даже этого сделать, хотя окончил школу с математическим уклоном и был на хорошем счету у педагогов. В шестом, кажется, классе нас учили делить круг на десять равных частей. И что поразительно, мы, детвора, умели это делать. А теперь я даже прямую на равные отрезки разделить не могу. Если бы сейчас мне пришлось снова поступать в лицей, я бы точно провалился на вступительных экзаменах. Таблицу умножения и ту помню смутно, как в тумане. Прежде чем выдать результат, прибавляю в уме столько раз, сколько надо умножить. Зато рекламный текст сочинить — это я мастер. Попроси меня написать что-нибудь другое — ни в жизнь не напишу. А рекламу — всегда пожалуйста. Хотя неизвестно, кто ее придумал и кому она нужна. Ее читают просто так, для общего развития, чтобы время скоротать.

Суровая штука — бизнес. Больше всего мужчин гибнет не на войне, а в ресторанах Хельсинки и в сфере его большого бизнеса».

Темноволосая женщина взглянула на Мартти и вздрогнула. Скорее всего она не видела его, была поглощена своими мыслями и смотрела куда-то в пространство, мимо него, как обычно смотрят из окна на улицу. И задумчиво грызла карандаш. Она напомнила Мартти какую-то другую женщину, которую бы он должен хорошо знать и помнить. Но кого? А может быть, он где-то уже встречал эту? Она, наверное, сразу его узнала.

«У финнов отличная память на лица», — говорил один еврей-книготорговец. Во время войны он встретился с двумя лихими солдатами, они ошарашили его, окликнув: «Здорово, Эфраим, что слышно?!» Оказывается, лет двадцать назад они недели две отбывали вместе с ним воинскую повинность. Если какой-нибудь незнакомец обращается к тебе на «ты», надо его спросить: «Тебя как зовут?» Когда он ответит, например, «Вуоринен», можно сказать: «Это-то я знаю, я про имя спрашиваю». Так хоть наполовину спасешь репутацию своей памяти. В голове постоянно бродят всякие воспоминания и мысли — это поток сознания. Но на бумагу его не переложишь. Все изменится. «Само размышление еще не рождает мысли», — сказал Гете. Так что это такое — размышление? Эта женщина сейчас, видно, о чем-то думает. Сказать бы ей, как в романах и в кино: «Пятьдесят марок за вашу мысль», так ведь она ответит, что ни о чем не думает. Вот она натянула немного юбку на колени. Когда он однажды катался с Сиско в фургоне Лааксо и Сиско сидела впереди, а он рядом с ней, ноги Сиско отражались в выпуклом щитке кабины. Сиско этого не замечала. Если бы заметила, то, конечно, переменила бы позу.

Ляжки у нее длинные и плотные.

В Лахти лежал снег — сантиметров пять толщиной, не меньше. Мартти вышел в город через здание вокзала. Спускаясь с горки, он прошел мимо того места, где у него летом вырвалась накидка от дождя, которую Сиско дала ему. Он в первый раз узнал, что значит держать такую накидку. При небольшом ветре она поднимается и опускается, словно воздушный змей. И вот налетел порыв ветра и вырвал ее у него из рук. Накидка полетела куда-то вдоль улицы, а метров через тридцать опустилась на плечи двух мужчин. Сиско смеялась.

Возле банка он свернул налево, пошел вдоль Алексантеринкату, дальше тянулась кривая улочка, в конце которой виднелась церковь, похожая на сельскую. По улице шла та самая женщина, которую он разглядывал в поезде. Он даже приподнял шапку, такой она показалась ему знакомой. Женщина шла впереди него, словно по прямой линии, и швы на ее чулках вытянулись ровно, как стрелки. У нее была царственная осанка, и люди невольно расступались, давая ей дорогу.

В буфете автовокзала он выпил кофе. Через дверь в зале ожидания виднелась большая пальма. Такая большая, что казалась высокой даже издалека. В глубине ресторана стояла еще не наряженная елка, но электрические свечи на ней горели.

Когда он вошел в автобус, он снова увидел ту красивую темноволосую женщину — она сидела сразу за креслом водителя. Он опустился на первое сиденье, размышляя о том, что хорошо бы время от времени справляться у водителя, чтобы не прозевать своей остановки. Дверь была открыта, мороз покусывал щиколотки. Водитель вскочил в автобус так, что машина качнулась. Он обтер рот тыльной стороной руки, сел и, прежде чем они тронулись в путь, поглядел в зеркальце на пассажиров.

На длинном прямом перегоне они нагнали трех гончих собак, которые мчались посреди дороги. Метрах в ста впереди собак бежал заяц. Пассажиры оживились, стали приподниматься со своих мест, спорить. На повороте собаки понеслись по обочине, и водитель на полной скорости проехал мимо них. Пассажиры услышали собачье повизгивание. Машина почти нагнала зайца, но тут показался лес, заяц огромным прыжком махнул туда и скрылся. Собаки продолжали мчаться вслед за автобусом. Только после того, как сошла молодая пара с ребенком, собаки нагнали автобус и с лаем пролетели мимо. Когда автобус снова тронулся, они уже возвращались, перебегая с одной стороны дороги на другую.

Темноволосая женщина сошла на той же остановке, что и Мартти. Предстояло пройти по шоссе два километра. Женщина снова шла впереди него. Это было так же верно, как то, что следы ее каблучков отпечатывались на твердом снегу. Уже стал виден дом Сиско, до него оставалось полкилометра. Когда женщина вдруг свернула с дороги и вошла в тот же самый двор, Мартти подумал, что он ошибся домом, но Сиско уже махала ему рукой с крыльца. Она была в белом переднике, и щеки у нее были румяные, как у куклы. Сиско повернулась и первая вошла в дом. Наверное, чтобы избежать его объятий. В деревне это не принято.

Спутница Мартти была уже в прихожей. Она сняла пальто и сапожки и расхаживала по дому на цыпочках. Сиско познакомила их. Это была ее сестра. Она подошла к раскрытой в комнату двери и весело позвала:

— Хей!

— Пойдем и мы, — позвала Сиско.

Хозяйка, зажав миску между коленями, со строгим лицом месила тесто. Прежде чем подать руку Мартти, она вытерла ее передником. Хозяин, в меховой шапке и в очках, сидел в кресле. Высокий, еще темноволосый и суровый на вид человек. Поздоровавшись, Мартти сел на ящик, обитый по углам железом. Сиско ходила взад-вперед (из кухни в комнату и обратно), осторожно переступая порог. Она накрывала на стол.

— Вы изучаете химию? — почтительно обратился Мартти к сестре Сиско, вспомнив про молекулы в книге.

Она сидела за столом и обеими руками пыталась собрать роскошные темные пряди волос, расческа была зажата во рту.

— Да, — прозвенел ее голос, а может быть, зубья расчески, Мартти не смог различить.

Рождественская елка стояла еще не наряженная. На столе в открытой коробке лежали украшения.

— В этом доме когда-нибудь подадут кофе? — спросила сестра Сиско.

Хозяин опустил газету на колени и поглядел на гостя поверх очков. Мартти тут же предложил ему сигареты, чиркнув спичкой.

— Меня вы, конечно, и не подумали угостить, — надулась сестра Сиско.

Мартти густо покраснел и мгновенно попытался исправить свою ошибку.

— Большое спасибо, но я не курю, — рассмеялась она.

Мартти словно холодом обдало, из красного лицо его сразу сделалось белым, точно полотно. Он сел на свой спасительный ящик и попытался взять себя в руки.

— В ваших краях, наверное, очень много зайцев, — наконец проговорил он, обращаясь к хозяину. — Когда мы ехали в автобусе, перед нами всю дорогу бежал заяц. За ним гнались три собаки. Заяц потом ускакал в лес, а собаки еще долго бежали за автобусом.

— Потому что их сбил со следа запах бензина, — вставила сестра Сиско.

— Да, на гоне собаки обычно никакой опасности не замечают. Могли бы и под автобус угодить, повезло еще, — насупившись, с важностью разъяснил хозяин. — А где это произошло?

— На кудыкиной горе, по крайней мере, туда убежал ваш заяц, — лукаво улыбнулась сестра Сиско. — Кстати, Юсси приедет в отпуск?

— Не дали ему на сей раз отпуска, — мрачно заявил хозяин. Набедокурил, наверное.

— Скорее всего, задание получил важное, — обиделась за брата сестра.

Вошла Сиско, в одной руке у нее был кофейник, а в другой на деревянной подставке свежевыпеченная румяная булка. С одного конца она была нарезана на куски толщиной в два сантиметра. Мартти как бы со стороны внимательно следил за всеми движениями своей невесты. В деревне она заметно поправилась.

— Первый кусок полагается взять гостю, а потом уже всем остальным, вежливо сказал хозяин.

— Нет, нет, сначала вы, — смутился Мартти.

— Бери, пока теплая, — велела Сиско.

— Как рано стало темнеть, — заметил Мартти, поглядев в окно.

— Сиско, зажги свет! — велел отец.

Сиско послушно выполнила его просьбу. Резкий свет на мгновение как бы ослепил всех: перед глазами поплыли темные и светлые блики.

— Ешьте булку, не зря ведь женщины пекли, старались, — угощал хозяин.

— Спасибо, я уже съел, — промямлил Мартти.

— Грех отказываться, когда угощают, — настаивал тот. Мартти потянулся за вторым куском, но нарезанных больше не было. Он чуть было не взял себе всю оставшуюся булку.

— Извините, — с ужасом сказал он и торопливо попятился к своему ящику.

— Угостишься тут, как же, если булка не нарезана, — обернувшись в сторону кухни, громко сказал хозяин.

Сиско вошла с длинным ножом в руках и поспешно нарезала булку.

— Я пойду корову доить, а ты тут с гостем побеседуй, — сказала она сестре.

— Берите, берите еще, — угощал хозяин.

— Спасибо, — поблагодарил Мартти и взял первый кусок, потолще, отрезанный специально для него.

Сиско вернулась, на ней была старая юбка и большие резиновые сапоги.

— Ну, что слышно в Хельсинки? — завела светскую беседу хозяйка, которая освободилась от домашних дел и теперь примостилась у входа на стуле.

— Спасибо, все хорошо, — ответил Мартти.

— А как у тебя со здоровьем? — снова спросила она. Мартти отметил про себя, что она стала обращаться к нему на «ты»:

— Спасибо, все в порядке.

И тут же вспыхнул, как кумач, потому что сестра невесты продолжила:

— Я болела ангиной. Собиралась приехать к вам на праздник всех святых, да не смогла.

— Да, ты писала, — кивнула хозяйка. — Мартти, вы работаете в Хельсинки?

— Совершенно верно, в рекламном бюро, — пробормотал тот.

— Да сними ты наконец свою шапку, отец, — неожиданно обратилась она к мужу.

Хозяин молча встал и вышел на улицу. Мартти немного посидел для приличия, неудобно было выходить сразу за ним.

Окошко хлева было освещено. Мартти проник туда через кухню коровника. Пахло навозом. В большой бидон сквозь цедилку лилось молоко. Сиско не видно было, она словно спряталась под корову.

— Как у вас много коров! — удивился Мартти.

— Хватает, как видишь.

— А я все-таки приехал.

— Правильно сделал.

— Что они думают по этому поводу?

— Они тоже очень рады, что ты приехал. Тем более что Юсси не смог приехать.

— Незаметно что-то, чтобы очень обрадовались, — вздохнул Мартти. Кстати, как зовут корову?

— Эмма.

Сиско понесла молоко, и Мартти схватил ее за руку повыше локтя и попытался задержать:

— Осень была такая тоскливая! Мне ужасно хотелось приехать к тебе.

— И мне. Тут скучища — мрак, дожди, коровы… Хорошо, что ты приехал.

— А у меня теперь в городе своя квартирка.

— Знаю, ты писал.

Хозяин принес дров в отведенную для гостя комнату на чердаке и зажег там свет, а Мартти притащил туда свою сумку.

— Не желает ли гость пойти сейчас в баню, попариться? — степенно спросил он.

— Спасибо, мне что-то не хочется. Я уже был вчера, — солгал Мартти, подумав про себя: стоит ли с этим сейчас связываться, опять что приключится.

— Какой же это сочельник без бани?! — до крайности удивился хозяин. Надо пойти. Вчера не считается.

— Ну хорошо, я пойду, — со вздохом согласился Мартти.

— Можно хоть сейчас, — оживился хозяин. — Воздух там свежий, никакого угара нет. Только после себя заслонку не забудьте закрыть. А женщины пойдут позже. Самым последним обычно хожу я — можно посидеть в тишине и вволю попариться. Баня у нас особая, не то что у других. Сердце заходится, до того жарко натоплено.

В бане тускло светила керосиновая лампа. Мартти разделся и вошел в парилку. И сразу же чуть не выскочил обратно, таким жаром его опалило. Тут только он понял, что подразумевал хозяин под словами «сердце заходится».

«Посижу лучше внизу, наверх лезть не стоит», — решил Мартти. Но, сидя на полке в полутьме и чувствуя, как тепло все сильнее проникает в продрогшее тело, он решил, что это вовсе не так уж и дурно. Когда дело дошло до березового веника, Мартти чуть было вовсе не размяк. Потом он наспех вымылся, оделся и вышел.

Сестра Сиско, уже в вечернем платье, была в комнате одна. Она наряжала елку.

— Боже! Как красиво! — сказал Мартти, не в силах скрыть восхищения.

— Неужели? — усмехнулась она.

«Да, с такой женщиной, мне, наверное, было бы совсем не просто, неожиданно для себя подумал Мартти и вдруг спохватился: — Заслонку забыл закрыть».

В девять часов вечера, когда хозяин вернулся из бани, начался рождественский ужин. Все чинно расселись: старик — во главе стола, Сиско рядом с Мартти, напротив нее — сестра, рядом с ней — мать. Сестры — друг против друга.

— Папа, может быть, лучше я сяду на ваше место, а вы рядом с мамой, как полагается, — предложила сестра Сиско.

Приступили к праздничной трапезе. Начали, как всегда, с ветчины, потом был рулет с картошкой, он оказался таким жидким, что еле держался на вилке и время от времени стекал в тарелку. Все молчали, и было слышно, как он стекал.

— Интересно, кому достанется миндалина? Миндалину на счастье положили? — спросила сестра, когда очередь дошла до рисовой каши, и в упор посмотрела на Сиско. Сиско смутилась.

— Ой, забыли! Совсем забыли, — расстроилась хозяйка. — Да у нас и нет миндаля. Может быть, изюм заменит? Я сейчас.

— Нет, теперь уже поздно, — вздохнула сестра, она демонстративно зачерпнула большой половник каши и вывалила все содержимое себе на тарелку.

После еды женщины все вместе убрали со стола и постелили чистую скатерть. Мартти поручили зажечь свечи на елке и в канделябрах. Все снова расселись вокруг стола и запели рождественские псалмы. Атмосфера царила торжественная, словно в церкви. Не решались даже посмотреть друг на друга. И когда хозяин встал, Мартти подумал, что он собирается прочесть проповедь, а он только пошел за сигаретами. У хозяйки и у Сиско в глазах стояли слезы. Глядя на них, Мартти сам невольно растрогался. Сестра от волнения мяла в руках салфетку.

— Таким должно быть настоящее рождество! — вырвалось у Мартти.

— У нас все по-простому, — отозвалась Сиско.

— Неправда, — возразил Мартти.

— Рождество у каждого — свое. Каждый его устраивает себе сам, произнесла сестра Сиско. — Мы с детства привыкли к такому.

— Вот только раньше пол устилали соломой, — напомнила мать.

— Куда положить рождественские подарки? — шепотом спросил Мартти у Сиско.

Они вместе поднялись в комнату на чердаке. Там они обнялись и так постояли немного. Подарки лежали в плетеной корзине. Мартти присоединил к ним свои. Потом они вместе отнесли корзину вниз. Сиско получила от Мартти французские духи, хозяину достался альбом, а остальным — по книге. Мартти подарили пару черных бумажных носков и большие вязаные перчатки с треугольными пальцами и черным орнаментом на белом фоне или наоборот. Он тут же надел перчатки и подвигал пальцами.

— Ну как, годятся? — спросила Сиско.

Она пошла с ним наверх — стелить постель. Потом они присели на нее, держась за руки.

— Как тебе у нас нравится? — спросила Сиско.

— Все больше и больше. Не уходи!

— Пора спать. Ты ведь устал с дороги.

— Нет, я не устал. Ты устала.

— Поговорим лучше о чем-нибудь другом, — попыталась переменить тему Сиско.

— Я ни о чем, кроме тебя, думать не могу, пойми. Когда ты приедешь в Хельсинки? Теперь у меня есть квартирка. Один знакомый устроил. Она обходится недорого — десять тысяч в месяц.

— Пока я не могу приехать. Вот Юсси вернется из армии.

— Но как же так?! Ты ведь оставила курс, это ужасно, забудешь все, что учила!

— Такова жизнь! — вздохнула Сиско.

— А что обо мне подумали твои старики? Наверное, ничего хорошего.

— Не говори глупостей.

— Твоя сестра такая недоступная. Ей я совсем не понравился.

— Тебе показалось. Пиркко вообще такая. Она спокойная. Когда ты узнаешь ее поближе, ты поймешь, какая она милая.

— Но она, наверное, не представит мне такого случая, — грустно сказал Мартти.

Хлопнула наружная дверь.

— Это отец пошел в баню, погреться напоследок, — предупредила Сиско.

— А отец твой теперь точно решит, что я просто олух.

— Почему?

— Он попросил меня закрыть заслонку, а я позабыл.

— Подумаешь, любой может забыть. Я сама сколько раз забывала. И потом, печь такая огромная, не скоро остывает. Было уже далеко за полночь, когда дверь снова хлопнула.

— Мне пора. Это отец вернулся, — сказала Сиско.

— Где ты будешь спать? — спросил Мартти.

— В одной комнате с Пиркко.

Мартти подождал, пока Сиско спустилась вниз, разделся и лег. Он забыл погасить свет, пришлось снова подняться. Поглядел в окно: вон стоят сосны, за ними в темноте белеет земля, а вдали, высоко-высоко — опушка леса. Словно в воздухе повисла. Это оттого, что земля такая же, как небо, — светлая. Не слышно хода стенных часов. В ушах будто шумит ровный сильный ветер, и ничего тут не поделаешь. Его не уймешь, когда-нибудь сам прекратится. Закашлял хозяин, три раза кряду. «Как бы не простудился, — с тревогой подумал Мартти. — Еще схватит воспаление легких».

Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он снова встал, чиркнул спичкой и попытался разглядеть, закрыта ли печная заслонка, для верности пощупал рукой, — кажется, все было в порядке.

Где-то внизу спала сейчас прекрасная темноволосая женщина.