Автор рисунка Рания
Тот факт, что будильник не прозвенел,
изменил уже много человеческих судеб.
(Агата Кристи)
Вместо пролога
Незваный гость, богато одетый господин, войдя в кабинет и не дожидаясь приглашения, вальяжно устроился на стуле у стола. Затянутые в перчатки руки опирались на трость, воткнутую острым концом в пол. Неспешно огляделся и, удовлетворив свой интерес, скучающе перевел холодный взгляд на владельца дома.
– У меня к вам деловое предложение: во сколько вы оцениваете артефакт? – растягивая слова, с ленцой спросил хозяина – молодого светловолосого мужчину, который, откинувшись на спинку кресла, спокойно наблюдал за посетителем.
– Простите, но он не продается.
– Я дам хорошие деньги, вы не останетесь внакладе, – визитер подался навстречу, дернув в плохо скрываемом раздражении щекой.
– Нет. И оставим этот бессмысленный торг.
– Жаль. Я думал, вы разумный человек, – картинно вздохнул неприятный собеседник.
– Звучит, как угроза, – стараясь не показывать своего недовольства его словами, усмехнулся владелец поместья.
– Подумайте над моим предложением, – господин с тростью поднялся, собираясь покинуть комнату, – скажем… до послезавтра.
– Мой ответ вы слышали. Не тревожьте меня боле. Камердинер проводит вас.
Скептически хмыкнувшего «покупателя» провожали настороженным взглядом.
– Не надейтесь на это, – прозвучало насмешливо уже от дверей. – И лучше вам со мной не ссориться.
– Всего хорошего! – пожелали уже в закрытую дверь. – Хьюго!
– Слушаю, ваше сиятельство, – верный старый слуга замер в ожидании приказа.
– Собирай вещи, мы уходим из этого мира.
— Старый банк был красивее...
— Его часто грабили.
— Красота требует жертв.
(х/ф «Бутч Кэссиди и Санденс Кид»)
«Опаздываю. Бессовестно, катастрофически опаздываю!»
Мимо на скорости пронёсся велосипедист в бандане. Проводила его завистливым взглядом и поднажала на своих двоих. Мягкие мокасины заботливо «обняли» ступню, позволяя чувствовать комфорт и уверенность в беге. Широкая аллея через парк существенно сокращает расстояние до места службы, но не сегодня. Сегодня все против меня! Нет не все, если быть точной – конкретно один, очень медлительный водитель маршрутки! И капельку будильник, который не соизволил разбудить хозяйку в установленное время! Будильник роднее, поэтому все шишки достались шоферюге, который этим утром вспомнил о правилах дорожного движения.
Встречные граждане, такие же служаки и трудяги, бодро шагают с вдохновенными лицами, будто неся самих себя бесценных на производственные подвиги. Даже собачники отгуляли своих питомцев и влились в этот марш счастливых обладателей рабочих мест и зарплаты.
Обогнав двух оживленно беседующих женщин и толстяка с портфелем, не снижая скорости свернула на боковую дорожку с выходом на улицу, застроенную офисными зданиями. Взгляд зацепился за пожилого мужчину в плаще. Он брел, никуда не спеша и заложив руки за спину, по направлению к скамейке. Бросилась в глаза его элегантная шляпа трилби из светлого фетра, сидящая на седой голове.
И тут старика как-то странно повело в сторону. Неловко взмахнув рукой, он попытался переступить ногами для лучшей устойчивости, но только еще сильнее пошатнулся и, окончательно потеряв равновесие, стал заваливаться набок.
Меня будто неведомой силой толкнуло к нему навстречу. Подхватила его под локоть, подставив плечо, и суматошно огляделась в поисках таких же, как я, сострадальцев. Увы, аллея вдруг загадочным образом опустела…
– Тихо, тихо, дедушка, сейчас дойдем, сядем. Голова закружилась? Сейчас, сейчас... – Продвигаясь маленькими шажочками, достигли лавочки. Дед, успев крепко ухватить меня за запястье, осторожно опустился на парковую скамейку, откинувшись на реечную спинку.
– Спасибо, внучка, – с теплом в голосе сказал он, не торопясь отпускать мою руку.
– Может, скорую? – Присев рядом, заглянула в лицо мужчине.
– Старость! – отмахнулся тот небрежно от предложения.
Минуты две мы просто молча сидели. Я – не зная о чем говорить-спрашивать, а дедок – приходя в себя. Оставить его одного в таком состоянии не хватило совести.
Неожиданно старик встрепенулся и сухонькой морщинистой рукой как-то спешно и суетливо нырнул в карман своего видавшего виды бежевого плаща.
– Возьми, внученька, в благодарность, – сказал и вложил в мою ладонь кругляш из желтого блестящего металла размером с юбилейную десятирублевую монету на потертом тонком кожаном шнурке.
– Ой, что вы, зачем? Я не возьму! Он же… золотой? – опешив, запротестовала я против такого презента.
– Возьми, говорю! – Голос старика приобрел повелительные нотки. – И ценности в нём не больше, чем в твоих копеешных серёжках! Мне будет приятно знать, что он теперь в хороших руках. Да и непростая это штучка – таурон. Сохранит жизнь он тебе. Спасет и спрячет. Подскажет и поможет.
– Что-то вроде оберега? – Улыбнулась на затейливое название. «Копеешные серёжки» неприятно царапнули слух. Но на правду не принято обижаться. Все, что могла сирота себе позволить из украшений – это маленькие гвоздики невесть из какого материала с намеком на благородный металл. – Я не верю в сказки, дедушка, – мотнула головой и вгляделась в вещицу: узор из переплетенных тонких жгутиков, словно змеиный клубок, покрывал всю поверхность подарка.
– Повесь на шею. Сейчас, – не меняя тона, повелел странный старец.
Удивленно вскинула на него глаза. Он же, не объясняя причину такого неожиданного наказа, отпустил меня и устало прикрыл веки. Не то чтобы я брезговала, но осознание, что этот предмет уже принадлежал кому-то и висел на чьей-то шее, заставило усомниться в этичности поступка. Дед, будто услышав мои мысли, усмехнулся беззлобно:
– Не волнуйся, он давно никому не служил. Пролежал в шкатулке Бог знает сколько времени.
– Он выглядит не новым, – усомнилась в сказанном.
– У всего есть свой срок, – просто ответил старик.
– Так может, внукам?.. – Не сдавалась моя совесть.
– Один я в этом мире остался, – с грустью тихо прошептали губы мужчины.
Поверила и… просунула голову в петлю шнурка, заправив подарок под воротник блузы и спрятав от любопытных глаз под форменной косынкой-галстуком.
– Что ж, у каждого своё хобби.
– И какое у тебя?
– Воскресать.
(х/ф «007:Координаты «Скайфолл»)
Сомневаюсь, что этот человек собирался в меня стрелять, тем не менее это произошло. Громкий хлопок, а следом голова взорвалась от невыносимой боли и... оглушительная тишина. Вакуум – ни запахов, ни звуков. Тело не контролировала и не ощущала. Никаких эмоций – полное безразличие и отрешенность. Если это и есть «существование» умершего человека, то природа явно насмехается над душами ушедших в мир иной. Да и миром это черное ничто назвать нельзя. Медленно погружалась в эту пустоту. Последняя мысль, промелькнувшая в угасающем сознании была: «А старик обещал, что оберег сохранит и спасет…»
Тем удивительнее и необъяснимее стало мое внезапное пробуждение. Будто множеством острых игл пронзило тело от кончиков пальцев на ногах до макушки.
Сердце бухнуло тяжело – раз, другой и застучало, заработало, громко отбивая размеренный ритм. Ясно почувствовала, как кровь побежала по венам, заполняя каждый сосуд своей живительной влагой.
Мышцы судорожно сократились, да так, что меня скрючило в неестественной позе, и медленно расслабились.
В ушах зашумело до головокружения.
Первый глубокий вздох дался легко, с огромным наслаждением. Теплый воздух проник в ноздри, принеся с собой запах жилого помещения и тонкий аромат смолы с примесью дыма.
Глаза сквозь неплотно закрытые веки уловили тусклый свет.
Ощутила себя сидящей, вытянув ноги, на чем-то жестком. За спиной ровная поверхность стены ли, мебели...
Эйфория, безумная радость и сумасшедший восторг наполнили все моё существо при мысли, что я жива! Я дышу!
Мозг заработал, подкинув картинки трагического происшествия июльского утра.
Мне дали ещё один шанс? Кто-то свыше не отвернулся от неприметной, обыкновенной девчонки из маленького провинциального города?
А потом появился слух, и сквозь стихающий сердечный набат, отдающийся в ушах, стали различимы посторонние звуки.
Какая-то возня, треск одежды, суетливое шарканье ног на одном месте, сдавленный хрип, и чей-то злой голос произнёс:
– А ведь просили по-хорошему вас, милорд, дали время подумать и принять правильное решение!
За словами послышался звук удара, хруст и падение чего-то тяжелого на пол. Вздрогнула и распахнула ресницы.
Зрение прояснялось медленно, вынуждая часто моргать, избавляясь от мутной пелены на глазах. Увиденное заставило тело сжаться от ужаса: в свете лампы, похожей на керосиновую, освещающей маленькую комнату, над лежащим навзничь молодым мужчиной нависал другой, со страшным шрамом через всю правую щеку. Приподняв поверженного за грудки, тот с силой тряхнул его, да так, что голова несчастного глухо ударилась о дощатый пол.
– Убивать я вас не буду, приказа такого не было, но личико подправлю. – человек с изуродованным лицом нехорошо кривобоко осклабился. – Не обещаю, что выйдет так же красиво, но я постараюсь.
– Передай своему хозяину – у меня ничего нет, – прохрипел упомянутый и не успел увернуться от удара кулаком-кувалдой по лицу, которое уже представляло собой одно сплошное месиво.
– Врете, уважаемый! – И снова удар. В сторону полетели брызги крови.
Несчастный глухо застонал и обмяк. Триумфатор же протянул руку назад, вытащил из голенища сапога нож и, приложив к виску жертвы сверкнувшее начищенной сталью лезвие, провел острием по коже, оставляя неглубокий порез.
Предвидя кошмарное зрелище, нервы мои не выдержали и я, отпустив эмоции, дала волю голосовым связкам. Заорала-завизжала так, что зазвенело в ушах. Человек со шрамом буквально отпрыгнул от парня к самой двери, уставившись в мою сторону. Сорвав голос, захрипела и «отключила сирену». Что можно ожидать от бандита, обнаружившего ненужного свидетеля своего злодеяния? Ничего хорошего. Сделала судорожный вдох и замерла в ожидании реакции страшного незнакомца.
– Кто здесь? – Взгляд его испуганно и лихорадочно заметался по комнате. Несколько раз, не задерживаясь, скользнул по мне. – Кто здесь?! – В голосе злодея появились истерические нотки.
Я удивленно выдохнула, хлопая ресницами и не понимая, что происходит. Он что, слепой?
От першения в горле сдавленно кашлянула. Мужика перекосило от злости.
– Кто здесь с тобой, сучонок? – Мои глаза полезли на лоб. – Найду твою девку – ей не жить!
Покрывало с кровати, свисающее до самого пола, отлетело в сторону. Привстав на одно колено, человек со шрамом заглянул под неё и, не обнаружив свидетеля, поднялся с хмурой рожей. О чем-то размышляя, медленно обтер нож о штанину. Я чуть не пискнула, когда он решительно подошел к стене в шаге от меня и приложил ухо к поверхности. Неудовлетворенный ошибочностью своей догадки, разочарованно рыкнул, оскалившись, и вновь вернулся к бессознательному телу. И только склонился над ним, как…
Сдерживать кашель стало невозможно. К этому добавилось сосущее чувство голода. Как же не вовремя! Но разве ж это можно удержать?
…Мой желудок бесстрашно нарушил молчание, издав тонкий жалобный скрежет. Короткое «кхе!» вырвалось из горла следом. Все это в сочетании с моим вздохом стало, видимо, последней каплей для «бесстрашного героя».
Уставившись куда-то поверх моей головы, попятился, резко распахнул дверь и не оглядываясь выскочил из помещения. Створка, с громким стуком ударившись о стену, срикошетила и вернулась в положение «закрыто», хлопнув о косяк. Послышался быстро удаляющийся топот. Несколько долгих секунд я сидела в ступоре от такого поворота. Огляделась растерянно и обомлела: не увидела своих ног, не разглядела рук... ничего!
Стать невидимкой — это другое дело.
К счастью, этим искусством обладают немногие.
Принцип прост – практика трудна.
(Лобсанг Рампа «Третий глаз» )
Трактирщик испуганно вздрогнул, поставив большую кляксу на исчерченном графами листе, и пораженно уставился на меня, решившуюся наконец дать знать о своём присутствии.
– Откуда вы, госпожа, здесь взялись? Мы уже закрыты. – Мужчина с сомнением покосился на входную дверь, запертую на засов. – Как вы вошли? – Прищурился, пытаясь хорошенько рассмотреть меня, замершую в тени толстого деревянного столба, подпирающего потолочную балку, и закутанную в длинный плащ, как в кокон.
Обращение «госпожа» несколько выбило из боевого настроя. Работники этого заведения-имитации настолько входят в сценический образ? Или я чего-то не понимаю?!
– Я прибыла вслед за вашим гостем, – почти не солгала, опустив голову и натягивая капюшон ниже, – но он тяжело заболел, и мне нужна помощь.
– Какой гость?
– Из пятого номера.
– А… тот богатый господин, что въехал после обеда? – И, дождавшись от меня кивка, продолжил аккуратный допрос. – А что с ним? Он выглядел вполне здоровым, когда рассчитывался за ужин. И почему я вас не помню?
– Возможно, вы были заняты и пропустили мой приход. – Как можно уверенней и безразличней пожала плечами. – Так могу я вас попросить об услуге?
– Какой?
– Мне бы таз с горячей водой и аптечку. А утром… впрочем… понимаете, ему в больницу надо. – Под взглядом выпученных глаз и вытянутого от удивления лица растерялась и сбивчиво промямлила: – Здесь есть рядом где-нибудь стационар? Или медпункт на крайний случай? Позвонить от вас в «скорую» можно?
– Я понял, госпожа, только про воду, – ответил на мои вопросы мужик, находясь в крайней степени замешательства. Глаза его так и не приняли нормальную форму. – Про остальное не буду спрашивать, а вот… что такое «птечку»?
Горе, горе, горе мне! Это даже не смешно! Где я?!
– Принесите, пожалуйста, таз горячей воды, – разворачиваясь к лестнице, распорядилась раздраженно. – В вашей ночлежке даже ванной с туалетом в номере нет!
– Так э-э… купальня с уборной у нас в конце коридора, если надобно. А воду подождать придется, пока нагреется.
– Подожду, – сказала, глядя под свои невидимые ноги, чтобы не оступиться в темноте. Сзади плащ широким шлейфом подметал деревянные ступени, скрывая от недоуменного взгляда трактирщика мой феномен. Но, вспомнив об одной важной вещи, остановилась на середине пути и, чуть повернув голову, спросила: – У вас из готовых блюд что-нибудь осталось?
– Рагу из кролика и ягодный морс. Желаете?
– Желаю.
Воду пришлось ждать долго. За это время проинспектировала вещи постояльца, обнаружив в одном внутреннем кармане сюртука мешочек, стянутый шнурком из замши, а в другом портмоне с пятью бумажными купюрами неизвестного государства и еще какими-то бумагами с гербами. Внутри кошеля звякнули монеты. И тоже с незнакомой мне чеканкой. Затем раздела несчастного, оставив на нем кальсоны странного вида на завязочках по бокам и сорочку без рукавов из тонкой ткани, похожей на батист. После стука в дверь, притушила лампу и встала спиной к входу, закрывая собой болезного от любопытных глаз трактирщика.
– Уважаемый, организуйте на три дня полный пансион в этот номер, с обедом, завтраком и ужином. Еще… горячее питье. Что у вас там есть?
– Как вам будет угодно, госпожа, – пробурчал тот, недовольный ночной суетой, что обеспечила ему странная гостья. – Простите, но я вынужден поинтересоваться: кем вы приходитесь этому господину? У нас, видите ли, заведение приличное, постояльцы достойные все люди, все вписаны в книгу постояльцев.
«Приличное заведение? Человека чуть не убили у него под носом, а он заботится о моральном облике своей ночлежки!»
Возмущение уже готово было сорваться с моих губ, но…
– Сестра. – Вот так. Сказала и мысленно сама себе зааплодировала. – Этого достаточно? – Повернувшись в пол-оборота, протянула на ладони в перчатке жёлтую монетку из кошеля блондина. Рука в мужском кожаном аксессуаре из тонкой кожи смотрелась потешно: с пустыми кончиками пальцев, уныло повисшими, как заячьи ушки. Трактирщик, сцапав вознаграждение, расплылся в такой лучезарной улыбке, что у меня закралось подозрение: а не сделала ли я его только что как минимум миллионером?
– Премного благодарен. Все что угодно к вашим услугам, госпожа. Желаете снять отдельный номер?
– Я останусь здесь. Без особой надобности не беспокоить. Еду оставлять у порога. Комплект чистого белья и полотенце. Горячую воду утром и вечером. – Немного обнаглела, пользуясь раболепным расположением ко мне хозяина.
– Все будет. – Кивая на каждый пункт моих требований, мужчина медленно отступал к двери.
Пострадавший чуть слышно застонал.
– Постойте! Моему брату нужен врач.
Бородач встал как вкопанный.
– Вы какие-то все слова говорите, мне непонятные, что я, право, теряюсь, уважаемая.
– Доктор? Фельдшер? Целитель?
– Лекарь! – Просиял дядька от догадки. – К сожалению, это надо в город ехать. А если срочно, так мы ведьму… э-э, знахарку нашу деревенскую зовем. Так что, посылать за ней?
Вздохнула: про телефон даже повторяться не буду. Здесь, как в глухой деревне староверов, видимо, отказались от всех прелестей и благ цивилизации.
«Только почему «как»? – вдруг осенило меня. – Вполне возможно, что я именно туда и попала! Этакое маленькое государство в государстве, со своим уставом и валютой!»
Скрывать не надо своего недуга
От двух людей: от лекаря и друга
(Аттар Фарид-ад-дин)
Глаза не верили, ум отказывался понимать. Вид из окна очередной раз довел меня до состояния, близкого к шоку. Я запретила себе думать и рассуждать о том, как оказалась в незнакомом месте, как выжила после того выстрела, как приобрела свою невероятную жизненную форму. Но действительность с упорством медоеда подбрасывала все новые и новые сюрпризы моему измученному сознанию, подводя к хрупкой грани, за которой только замкнутый мирок помешанного рассудком. Как определить этот самый переход? В какой момент все видимое мной станет обыденным? Может быть, когда перестану удивляться и равнодушно смотреть на окружающее меня?
На улице лето. Зелёные кустарники вдоль широкой грунтовой дороги на подъезде к трактиру обильно припорошены серой пылью. Большая утоптанная площадка перед крыльцом. Справа что-то похожее на фруктовый сад. Слева каменная конюшня и еще какие-то постройки. Из окна комнаты видно, как тракт, убегая на несколько десятков метров от заведения, делает резкий поворот и скрывается за полосой леса.
Когда вдруг из этого поворота выкатила повозка, похожая на дилижанс, запряженная четверкой лошадей, остановилась во дворе и из него высыпали граждане путешественники, я только рот открыла, округлив глаза. Но когда за ней минутой позже на скорости влетела карета о двух конях!.. Ноги мои подкосились. Я все смотрела на знакомые по фильмам и картинам конструкции этих транспортных средств, тяговую силу, какие-то тюки и кованые сундуки на крыше и запятках экипажей и совершенно не замечала прибывших. Здесь меня поджидало очередное потрясение.
Определить, к какой эпохе относился стиль одежды людей, было сложно. Середина… конец девятнадцатого века? Или упрощенный вариант классицизма? Не было пышных многоярусных юбок на женщинах, изобилия цветочков, бантиков и рюш. Наблюдалась сдержанность цвета и фасонов. Головные уборы тоже не отличались чрезмерностью аксессуаров в виде перьев и лент. От дилижанса к трактирному крыльцу неторопливо шагали две дамы в шляпках-таблетках с вуалью, а из кареты выкарабкалась женщина в возрасте, на седой голове которой красовался чепец.
Это не староверы! Не староверы! И я не знаю, как это объяснить! Присела за стол, приводя свои мысли в относительный порядок. Такой беспомощной себя ещё никогда не чувствовала. Даже когда хоронила маму…
Тихий стон хозяина номера не дал погрузиться в омут воспоминаний. Поднесла к губам несчастного кружку с морсом, оставшимся после ночной трапезы. Почувствовав влагу на пересохших потрескавшихся губах, мужчина сделал несколько судорожных глотков.
– Тихо-тихо, не надо так спешить, – поддерживая его голову за затылок, ласково проворковала.
– Кто вы? – спросил хрипло, не открывая очей. Да он бы и не смог. От побоев на веки опустился обширный отек, не позволяя ресницам даже дрогнуть. Перебитая переносица окрасила лицо вокруг глаз в страшный синюшно-черный оттенок.
– Ваша сестра, – ответила и замерла.
– У меня нет сестры, – угрюмо парировал пострадавший.
– С сегодняшней ночи есть. Можете считать меня своей личной сестрой милосердия. Вы помните, что с вами произошло вчера?
– Откуда вы взялись? – Он не собирался отвечать. Поморгала, чувствуя, что бессонная ночь «насыпала» в мои глаза песка. Веки смежались сами собой, стоило только расслабиться.
– Вы не поверите… – Устало откинулась на спинку стула, на котором сидела. – Скажите лучше, кто вы такой и где искать ваших родных, чтобы забрали вас отсюда? Вам нужен вр… лекарь. У вас, возможно, сильное сотрясение и ужасные побои.
– Виконт Карре.
– И все? Да не трогайте вы лицо руками! Лежите спокойно! Вечером придет знахарка из деревни, посмотрит ваши травмы. Что еще вас беспокоит, где болит?
– Слабость и головокружение. И кажется, ребро сломано – боль тупая в грудной клетке. Вы странно изъясняетесь…
– Я не местная. Простите, мне пришлось вас несколько раскулачить: надо было продлить проживание в этом номере и обслуживание. Я расплатилась с трактирщиком из вашего кошелька – дала желтую монетку. Боюсь, я по незнанию его таки озолотила, – вздохнула горестно.
– Дайте вашу руку! – вдруг потребовал мужчина.
Коснулась его раскрытой ладони своей. Слегка сжал, поглаживая большим пальцем тыльную сторону.
– Вы даже не из среднего сословия… – пробормотал. – Речь ваша странная, не знаете наших денег… Кто вас подослал? – Перемена в настроении больного отразилась на крепком стискивании моей длани.
Отпрянула, охнув от боли, и выдернула конечность из его захвата.
— Эй, брат, сегодня что?
— Вторник.
— А дата?
— Пятнадцатое.
— Чего?
— Июля.
— Год, чувак?!
— 1969.
— Спасибо! Не бойся, я не шизик.
(х/ф «Люди в черном 3»)
– А темень-то какая, – недовольно проворчала пожилая женщина, войдя в комнату и закрывая за собой дверь.
Подошла к столу, поставила на него небольшой узелок и потянулась к лампе прибавить света.
– Не надо, бабушка!
Знахарка обернулась и уставилась в угол, где сидела я, скрываясь в тени.
– Напугала, скорбная! Закуталась, что в покров траурный, и не заметишь сразу-то. Сама же позвала и прячешься, – обиженно прозвучало из уст старушки. – Что случилось, рассказывай… – И запнулась, увидев на кровати пострадавшего. Всплеснула руками, запричитала: – Ох ты ж, это кто так касатика разукрасил? Да как же это, да живой ли он?
Подошла к виконту, взяла его за руку, приложила ухо к широкой мужской груди, притихла.
– Его избили сильно и ребро, кажется, сломали. Головные боли и еще… что-то с глазами, – немного нервничая, выдала все «жалобы» постояльца и свои подозрения.
– С глазами? – недоверчиво переспросила знахарка и попыталась приподнять опухшее веко несчастного. Тот дернулся. – Не вижу сейчас ничего, днем надо смотреть, а на побои тряпицу, смоченную в настое на травках, прикладывать. Синяки сойдут быстро. Ты кто ж, жена ему будешь? Да выходи уже из угла своего, поможешь грудь ему перевязать! Есть чем?
– Вы только не бойтесь, бабушка, – несмело сделала шаг из своего укрытия и, оставаясь в капюшоне, медленно подняла голову.
– Чего бояться-то! Уродлива, что ль? Так этим ведьму не напу… Ах, вон оно что… – протянула пораженно женщина. Молчала долго, щурилась, вглядываясь в пустоту накидки. Опустила взгляд ниже и, будто даже побледнев, нахмурилась. – Откуда это у тебя? – Протянула руку, указывая пальцем на мою грудь.
– Вы видите?! – Я вскинулась, окрыленная робкой надеждой, и почувствовала, будто дышать легче стало. Но, покосившись на милорда, тихо молвила: – Все расскажу. Давайте сначала закончим с моим братом.
Старая сварливо и недоверчиво проворчала:
– С братом, значит? Так больше я ничем помочь не могу пока. С утра приду, снадобье принесу. Поить будешь и примочки менять, чем чаще, тем лучше – быстрее спадет опухоль. Не спишь, касатик? Слышал?
– Мне с тобой поговорить надо, – подал голос больной. – Наедине, – добавил он с нажимом.
– Поговорим конечно, – покладисто отозвалась бабулька и, взяв из стопки белья на столе чистую простыню, оторвала от неё широкую полосу.
В четыре руки мы споро перетянули грудную клетку его милости. Несчастный шипел сквозь зубы и тихо мычал, когда приходилось его приподнимать и укладывать обратно.
– Выйди-ка, дева, – обернулась знахарка, накрывая виконта одеялом.
Безропотно открыла дверь и осторожно огляделась на предмет посторонних в коридоре. Вышла и неспешно двинулась к лестнице на первый этаж. Если спускаться по самой стеночке – ступени не скрипят. Обеденный зал был уже пуст. Как и вчера, одна лишь лампа освещала столешницу барной стойки, за которой трактирщик натирал тряпицей пивные кружки.
– Добрый вечер, – поздоровалась тихо.
Мужчина вздрогнул, чуть не выпустив посудину из рук.
– Я с вами, госпожа, заикой сделаюсь. Что, ведьма помогла?
– Да, спасибо. А я к вам с новой просьбой.
– Слушаю.
– Мне нужно отправить письмо. Я могу у вас попросить бумагу, конверт и… писчие принадлежности?
– Да это завсегда пожалуйста! – Бородач неторопливо приблизился к высокому узкому стеллажу в углу за стойкой, выдвинул один из ящичков и протянул мне чернильницу-непроливайку, короткое белое перо с металлическим наконечником, тонкую стопку листков и большой серого цвета конверт.
Я растерянно посмотрела на трактирщика и отступила на шаг, почти растворяясь во мраке темного помещения. Взять все это из его рук – значит, выйти на свет! Проверять дядьку на крепость здоровья желания не было.
Хозяин заведения, не поняв моего маневра, удивленно вскинул брови.
Сверху заскрипели ступеньки под ногами спускающейся знахарки.
– Как Селма, Доран? – насмешливо спросила женщина и понимающе хмыкнула, оценив своим зорким глазом мою непростую ситуацию.
– Что ей будет, как кобыла носится уже, – проворчал трактирщик, все так же держа навесу принадлежности для письма.
– Пойдем-ка, девонька, проводишь старуху, – с этими словами она подошла к хозяину, сграбастала заказ странной постоялицы из его рук и направилась к выходу.
Я встрепенулась и поспешила за догадливой и находчивой бабулькой.
Стояла, вдыхала полной грудью свежий ночной воздух. Все пространство полнилось звуками до боли знакомыми и родными: перекликались за садовой оградой лягушки; звонко трещал в кустах у крыльца сверчок; мотылёк бился о стекло, стремясь к теплу и тусклому свету, льющемуся из окна. Громко всхрапнула лошадь в конюшне. Пахло лесом, влажными травами и немного дымком. Оказывается, где-то рядом речка. Шум быстрой воды ласкал слух, сопровождая ночные шорохи и трели особым аккомпанементом.
– Так что ж случилось с тобой, дитятко? – участливо спросила знахарка тихим голосом, отвлекая меня от любования природой.
— Ты мне помочь хочешь или будешь
издеваться?
— Могу совместить.
(т/с «Форс-мажеры»)
– Я думал, вы уже не вернётесь. – Первое, что услышала, войдя в номер, был сварливый голос виконта.
– Завтра напишете письмо. Надеюсь, у вас есть кому, – сказала устало, пропустив мимо ушей недовольство бедолаги, и положила на стол выданную мне канцелярию. – Трактирщик отправит с первой же почтовой каретой.
– Боюсь, с этим будет проблема, пока я не начну видеть. Или же вам придется писать от моего имени, – выплеснули на меня язвительность вкупе со злостью.
– Я устала, ваша милость. Я не хочу больше ни о чем говорить, ни что-то решать и кого-то слушать. Всё завтра.
Расстелила плащ на том же месте, тихо вздохнула: «Пойти умыкнуть матрац, что ли, из пустого номера?».
– Что вы сейчас делаете? – спросил мужчина, прислушиваясь к шороху вещей.
– Стелю себе постель.
– На полу?
Ох, как удивился!
– Я не могу снять номер.
– У вас нет денег?
Господи, дай мне сил не сорваться на этого товарища!
– Я не могу этого сделать по другой причине, о которой вам знать необязательно! Однако не отрицаю: денег у меня нет, как и документов.
Обладатель титула замолчал, будто обдумывая что-то. Или успокоился, чего моя персона искренне желала. Я уже и положение нашла удобное, и глазки закрыла, и в дрёму блаженную погрузилась, когда потерпевший очень активно и неуклюже вдруг завошкался, отодвигаясь ближе к стеночке.
– Устраивайтесь рядом, кровать достаточно широкая. Если, конечно, это не оскорбит ваши чувства – спать рядом с незнакомцем. Уверяю вас, ввиду его недееспособности бояться за свою честь не стоит.
Каков, а? Но приятно-о! И не подумаю кочевряжиться.
– Меня зовут Анна, – тихо сказала, растягиваясь на мягкой подстилке рядом с теплым боком милорда. – И спасибо, – уплывая в сон, успела пробормотать благодарность.
Разбудил меня его милость своим бурчанием, что устал лежать в одной позе, придавленный к стене сестринским телом. Причем в основном задней выдающейся его частью.
Утро выдалось ясное, обещая теплый денек. Поднимающееся солнышко ласково заглядывало в оконное стекло. Сладко потянувшись, поспешила открыть раму, впуская свежий воздух и звуки проснувшейся природы. Галдел сад на тысячи звонких птичьих голосов. Тявкнула собака, зазвенела цепь со стороны конюшни. Неторопливо сошла с крыльца Ульма с деревянной кадкой в руках, наполненной ворохом белья, и свернула за угол здания. Проводила её взглядом и вздохнула: самой бы постираться не мешало… да и не только постираться. Тело уже требовало ванны или душа, но осуществить это в здешних условиях было невозможно.
– …А ещё вы храпите, и… от вас исходит очень тонкий приятный аромат. Ничего подобного я ещё не чувствовал. Неуловимый, какой-то далекий, призрачный.
Почему-то от его слов смутилась: свой любимый парфюм никогда не считала стойким, а тут, поди ж ты, что-то да осталось от запаха двухдневной давности!
Пока я умывалась, стараясь не сильно плюхать водой в бадье, чтобы лишний раз не провоцировать вредного пациента на желание посетить уборную, меня посвящали во все минусы совместно проведенной на одной кровати ночи. И коленями-то я его испинала, и локтями истыкала, и слюнями его плечо и подушку залила, и вот теперь ещё и храпела – спать не давала. А плевать! Зато сама отдохнула отлично!
– Как вы себя чувствуете? – спросила, нависая над мужчиной. Переплетала косу и разглядывала его лицо. Порез на виске выглядел нехорошо. Страшные синие опухшие веки, губы-вареники, разбитая бровь – все было на месте.
– Сносно.
– Вы свет видите?
– Нет.
– Плохо, – вздохнула я и помогла виконту принять полусидячее положение, подбив для удобства ему под спину подушки. – Если у вас кровоизлияние внутрь глаз, последствие так называемой контузии, то это очень опасно.
– Я могу ослепнуть?
– Будем надеяться, что бабушка поможет, – сказала тихо, а у самой сердце защемило от жалости. Офтальмологов в этом мире ещё не скоро народят, как и искусственный хрусталик, вероятно, не скоро изобретут. Все это время в знак поддержки мягко держала его за запястье.
– Напишете письмо от моего имени, я продиктую, – не спросил – распорядился милорд после долгого молчания, погруженный в раздумья о мрачных перспективах своего будущего.
Вдруг меня осенило.
– А на чем вы сюда добирались? Лошадь, карета?
Для того, чтобы написать письмо,
нужны двое, как и для ссоры.
(Элизабет Дру)
Словно сквозь толщу воды в сознание проникали голоса, постепенно становясь различимее. За мужским встревоженным следовал спокойный женский. Вытянувшись во весь рост, я лежала на твердой поверхности. Открыла глаза и рывком села, уронив со лба на колени влажную тряпицу.
– Очнулась, слава богам! Как же ты меня напугала, деточка, – старушка кинула в бадью уже ненужный компресс, нащупала мое запястье и, проведя своей ладонью выше по руке, добралась до плеча. Погладила успокаивающе. – Давай помогу встать, милая. Переполошила всех своим криком.
Несильно потянула меня за предплечье вверх. Я запоздало схватилась за голову, но с удивлением констатировала ясность ума и зрения, и никаких последствий той чудовищной боли, что пронзила меня только что. Поднялась осторожно, прислушиваясь к собственным ощущениям.
– С вами все хорошо, Анна? – Виконт, приподнявшись на локте, ждал ответа, нахмурив лоб. На глазах повязка.
– Я кричала? – спросила тихо, возвращаясь на стул, с которого, видимо, рухнула на пол, создав немало шума и, как следствие, суеты вокруг себя.
– Очень громко, голуба, у меня чуть сердце не оборвалось. Доран прибегал, в дверь ломился – думал, я тут режу его постояльцев. И начала с тебя, деточка. Еле его успокоила, – так же негромко сокрушалась ведьма. – Пришлось сказать, что бородавку прижгла тебе, – прошептала она и покосилась на навострившего уши в нашу сторону мужчину.
– Может, мне все-таки скажут, что случилось? – милорд повысил голос.
– Вы же слышали: мне провели небольшую операцию, – спокойно ответила я взволнованному господину. – Оказалось, у вашей «сестры» очень низкий болевой порог. Уже все в порядке, не стоит переживать. И простите, что потревожили ваш сон.
Виконт откинулся на подушку, удовлетворившись моим ответом. Или сделал вид, что поверил, но вопросов больше не задавал.
Бабушка подалась в мою сторону через стол и молча пододвинула знакомый клочок бумаги. Я прочитала сначала про себя, а потом пораженно выдохнула:
– Тельма?
Уставилась в довольное лицо ведьмы.
– Тельма, – с теплой улыбкой подтвердила женщина, кивнув.
– Все получилось! – произнесла одними губами, чувствуя, как вскипают слезы на глазах от непередаваемого восторга и облегчения. Сорвалась с места и заметалась по номеру.
На кровати недовольно сопел милорд. А меня переполняли эмоции, требуя выхода. Подскочила сначала к вздрогнувшей от неожиданности старушке, обхватила её лицо руками и расцеловала. Потом пришла очередь названного братца. Вот уж кто точно ничего подобного не ждал от счастливой «сестры». Он только неловко вскинул руки и замер, когда я коснулась своими устами его щеки, потом лба, а затем и губ-вареников.
Рванула на выход из комнаты. Дернула щеколду и ойкнула, чуть не прищемив себе палец.
– Я сейчас, я скоро!
– Куда ты, бедовая?
– Куда она?
Раздалось вслед на два голоса, но когда там было отвечать, если за спиной крылья!
Коридор. Лестница – вспомнить в последний момент, что по центру скрипит, а потому слететь ветерком по стеночке. Зал. Чуть не налететь на входящего с улицы молодого человека с саквояжем и успеть не дыша проскользнуть мимо в закрывающуюся дверь. Крыльцо. Вскинуть голову...
«Усталый путник» – так назывался постоялый двор.
А писать? Писать я могу? Кинулась обратно, зацепив плечом дверной косяк, и чертыхнулась-зашипела, схватившись за пострадавшее место. Сзади испуганно вскрикнули. Обернулась. В двух шагах от входа замерла толстуха с кувшином в руках. В широко распахнутых глазах застыл ужас.
– Селма, что с тобой? Будто привидение увидела! – хохотнула Улья от крайнего столика.
Та попятилась, не отрывая взгляда с того места, где я неосторожно подала голос.
– Две-двери сами открылись, – просипела дочь Дорана.
– Отцу об этом скажи, а еще лучше – сразу дыхни на него! – скептически поморщилась подавальщица.
– Я не пила! – возмутилась розовощекая и еще больше заалела лицом.
– Это не мне мерещится дьявольщина всякая. – Подружка безразлично пожала плечами и потеряла интерес к товарке, занявшись своим делом.
– Не-ет, что-то здесь не то, – протянула Селма и, подойдя к Улье, возбужденно зачастила: – Непонятное стало твориться в доме после приезда этой госпожи в черном. Сама странная, никто её лица не видел, выходит из номера только ночью. Бесшумно. Несколько раз отца напугала. Расплатилась за постой целым империалом! Забирает заказ, только когда отходишь подальше от комнаты. Ведьма к ним уже второй день шастает и долго не выходит! Крик слышала? – Дождалась ответного кивка и с жаром продолжила: – Отец бегал, узнавал, что случилось, а ему: удалила госпоже бородавку! – Скривилась, паясничая. – Только знаю я, что от этого так не орут. Болячка, видать, пострашнее у этой, в черном.
– «Поцелуй богини»! – ахнула девчонка от страшной догадки, прикрыв рукой рот.
Селма убежденно и важно кивнула на её версию о какой-то чрезвычайно кошмарной болезни, коей я, сердешная, оказывается, страдаю.
– А вчера кувшин с вином из третьего номера исчез. Прямо во время трапезы! Гость на секундочку отвернулся к окну, а повернулся – кувшина то и нет, тю-тю! Испарился! – подхватила Улья. – Если бы ты слышала, как он выговаривал твоей матери!
Каждый день не может быть хорошим,
но есть что-то хорошее в каждом дне.
( Элис Морз Эрл )
– Откуда вы, Анна?
– Издалека.
– Лагос? Эмер? Готуар?
– Еще дальше… – Тяжело вздохнула. Вот и наступил тот момент, когда нужна легенда.
– Из-за моря? – Мужчина даже приподнялся от подушки в глубочайшем изумлении, а я насторожилась.
– Что такого ужасного за морем, что вы так удивились? – спросила не подумав.
– Это известный факт – там не живут люди. Неосвоенные земли. И вы хотите сказать, что приплыли с Дикого континента? Я не верю вам! – Фыркнул. – Не хотите говорить? От кого вы скрываетесь?
Я усмехнулась.
– Мне и скрываться не надо, все равно никто не найдет. Не гадайте, ваша милость, я ничего вам не скажу.
– Почему? Может, в моих силах помочь вам.
– Есть уже один помощник, – недовольно пробурчала себе под нос, нащупав оберег. – Послушайте, зачем вам это знать? Через несколько дней наши дороги разойдутся – вам в одну сторону, мне в другую. День-два – и даже не вспомните обо мне.
– Скучно.
Промолчала, погрузившись в безрадостные мысли: увезут соседа, а я? Что мне делать? Жить в трактире, переселяясь из одного пустого номера в другой? Воровать еду? Переквалифицироваться в призрака, роняющего тяжелую крышку «унитаза» в уборной по ночам? Или прыгнуть на запятки буржуйской кареты и рвануть за постояльцем в его имение? В большом доме легче скрываться. Всю оставшуюся жизнь?!
Ему скучно! А мне от «веселых» перспектив выть хочется…
За окном стемнело. Бросила взгляд на трость господина Карре, сиротливо стоящую в углу. Не помешает взять с собой. Идти через лес, да еще и по незнакомой местности… Нет, не людей боялась – зверей. У человека только зрение, у животного еще и хороший нюх. Да и мало ли, в каком диапазоне они меня увидят. Вспомнила встречу с котом – вот вам и пример!
– Вы доели? – Поднялась со стула забрать пустую тарелку у милорда.
– Отвратительная отбивная.
– Согласна. Компотик? – Впихнула в его ладонь кружку. Мои пальчики неожиданно прижали к керамическим стенкам, не давая отпустить посудину.
– Вы спешите? – вдруг севшим голосом спросил мужчина.
– Меня ждет знахарка, а вы отдыхайте.
– Надоело лежать. А возьмите меня с собой.
– Голым? – Улыбнулась.
– Дьявол!
– Письмо. – Я положила на ближайший стол конверт из темной бумаги и отступила к лестнице, встав вполоборота и искоса наблюдая, как трактирщик неторопливо подошел, взял послание и вчитался.
– Графство Виннет, усадьба… Его сиятельству графу Гектору Карре? – Неподдельное изумление проскочило на лице уважаемого Дорана.
– Что-то не так с адресом? – забеспокоилась я.
Мотнул головой.
– Просто уточняю, чтобы знать, какой каретой отправлять.
– Как долго оно будет идти?
Теперь удивленный взгляд устремили на меня. Мысленно ругнулась: я ж вроде как сестра и вообще местная!
– Если утренней… то завтра к вечеру должны уже будут доставить, – задумчиво протянул хозяин заведения, подозрительно прищурившись.
– Позаботьтесь. – Решительно направилась к выходу, сбегая от неудобных вопросов. – Хорошего вечера!
– Вы надолго, госпожа?
– Если до полуночи не вернусь – запирайтесь.
– Вы никак к ведьме? Возьмите лампу, сегодня один Кин на небе.
– Что-то хотели ей передать? – Пришлось у самого порога резко свернуть налево и взять с деревянной полки, прибитой к стене, чуть тлевшую «летучую мышь».
– Моя жена поясницу потянула, а знахарка мазь делает хорошую на змеином яде. Я буду вам признателен, если она передаст её через вас.
– Ок!
– Что?
«Черт!»
Массивная дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Прибавила огня в масляном светильнике, но сделала только хуже. Чтобы видеть дорогу под ногами, нужно было высоко поднять руку с «мышью» – неудачная идея. Спутник Планиды вполне достаточно освещал путь, чтобы не заплутать.
От поворота шагнула с колотящимся сердцем в тоннель из густых зарослей местной флоры и, пожалев об оставленной на крыльце лампе, погрузилась в гробовую тишину и прохладу. Вдохнула запах прелой листвы и коры. Мгла неприятно окутала своими крыльями одинокую путницу. Вдруг то тут, то там, меж стволов деревьев, замелькали зелёные огоньки светлячков. Глаза постепенно привыкли к кромешной тьме. Предупредительно махая герцогской тростью в сторону особенно подозрительных и страшных теней, крепче сжала пальцами плащ на груди. Скинула с головы капюшон: ткань все-таки глушит звуки, а боязливой сестре милосердия важно было, чтобы органам слуха и зрения ничего не мешало. Представила, как я выгляжу со стороны. Меня бы сейчас на лошадь – и вот вам воплощенный дьявол с прерий от Майн Рида! Нервно хихикнула и ускорила шаг.
— Где же вы спали этой ночью?
— На такие вопросы леди не отвечают,
потому что джентльмены их не задают.
(х/ф "Мэри Поппинс, до свидания!")
Меня всю дорогу до постоялого двора трясло от волнения и страха. Гад, сволочь, подонок! Девчонку-то за что? Вернулся, чтобы добить свидетеля? Или закончить начатое, а Улья так некстати попалась на пути? В какую же историю ты ввязался, виконт Карре, что тебя преследуют с таким упорством и рвением?
Не выдержав внутреннего напряжения, уже на подходе к дому сорвалась на бег. В обеденном зале стояла тревожная, пугающая тишина и безлюдье. Неслышно было утренней суеты на кухне, окриков Дорана. И только на нижней ступеньке лестницы сидел кот. Повернул голову на открывшуюся дверь в трактир и беззвучно мяукнул, поприветствовав меня, ворвавшуюся в помещение, будто специально ждал, чтобы предупредить, пожаловаться на случившуюся в его вотчине беду. Кинулся провожать меня вверх по лестнице, ластясь и путаясь под ногами. А у меня перед порогом в номер вдруг эти самые ноги ослабли и встали как вкопанные. Боялась войти и столкнуться с непоправимым.
Привела в норму немного сбившееся после бега дыхание и потянула дрожащей рукой за ручку – заперто! От сердца вмиг отлегло. Постучала тихо и прислушалась. Милорд не открывал долго, казалось, целую вечность, вновь взвинтив мои нервы до предела.
– Кто там? – наконец услышала сиплый голос постояльца.
– Анна, – ответила негромко и вздрогнула, когда дверь неожиданно резко открылась.
Просочиться бочком в комнату мне не дала рука мужчины, закутанного в простыню. Захлопнув створку, он безошибочно и ловко, будто видел перед собой, сграбастал меня за плечи, подтянул к себе и сжал в объятиях.
– Где вы были? – с жаром выдохнул у моего уха.
Я замерла, не понимая поведения господина Карре.
– У знахарки, – ответила почему-то шепотом.
– Я всю ночь не спал. Вы не предупредили, что останетесь там до утра, – попеняли на легкомысленное поведение «сестры». – От вас пахнет травами и чистотой…
И все это было сказано мне в плечо. Чувствовала горячие губы его милости через ткань блузы. От действий милорда со мной происходило что-то невероятное: в животе скручивались спазмы, спиралью вознося искры истомы вверх, к груди.
Ладонь виконта опустилась по моей спине и замерла на пояснице в опасной близости от ягодиц. Он с ума сошел? Что за порывы необъяснимой страсти? Всегда гордилась своим хладнокровием к подобного рода лживым проявлениям внимания, а тут поплыла от одного только прикосновения горячих рук мужчины – обладателя роскошной шевелюры и великолепных внешних данных. Который даже толком не представился, ограничившись титулом и фамилией. Имя, что я указала на конверте, вслух произнесено не было!
– …И этот еле уловимый аромат духов, который исходит от вас… волнующий, тонкий, мучительно-соблазнительный, он кружит голову, – достопочтенный с шумом втянул воздух, отчего волоски на моем затылке встали дыбом, а тело мелко содрогнулось от приятной щекотки, – и пробуждает желание обладать вами…
Дернулась: «Что?!»
Будто холодным снежком попали за шиворот, отрезвляя и избавляя от томного наваждения.
Звук увесистой пощёчины, а следом болезненный вой постояльца огласили тишину комнаты.
– Приложите вот это к губе. – Мучаясь чувством вины и обиды одновременно, всунула в ладонь милорда тряпицу, смоченную ведьминым настоем.
– Я снова вел себя неподобающе по отношению к вам, простите, если сможете, – стараясь не шевелить кровоточащими «варениками», каялся виконт тихим голосом. – Но… я слышал, что случилось с девчонкой-подавальщицей, и подумал о вас…
– Вы волновались за меня? – Я так растерялась от его слов, что забыла о своих терзаниях.
– Что вас удивляет? Сейчас, в этом захолустье, вы для меня единственный знакомый человек… даже можно сказать – родной, сестра!
– Так обрадовались возвращению «родственницы», что ощупали всю, дабы убедиться в целостности?
– Мне кажется, вам понравилось.
Щека виконта дернулась в попытке усмехнуться.
– Вы невыносимы! – возмутилась и, кажется, покраснела.
– Я держал себя в руках…
– Вы держали в руках мою талию!
– …хотя, признаться, это было сложно. В вас все необычно: поведение; то, как говорите; манеры; одежда… Кстати, я успел заметить, что вы в мужском костюме. Маскировка? Не представляете даже, какой разжигаете интерес к своей загадочной персоне!
Срочно уходить от этой темы!
– У вас все ещё идет кровь. Помолчите немного.
– Никто не убивает никого у меня в магазине.
Только я и Зед.
( х/ф «Криминальное чтиво»)
После разговора с Карре не могла находиться в номере. Сидячее ожидание бесило. Его милость дремал после сытного обеда, а у меня с каждой минутой все сильнее скручивало внутренности в преддверии больших неприятностей. Тельма. Я сомневалась, что бабулька просто ушла в деревню после осмотра Ульи, не навестив милорда и не поговорив со мной. Возможно, с девчонкой что-то намного серьезнее, чем просто разбитая губа. Вот еще причина, из-за которой хотелось вторично расквасить нос господину аристократу. Если бы не его визит в этот трактир, жили бы себе все спокойно и счастливо. Сам был бы цел и невиновные девицы не лежали бы сейчас трупиками, отходя от побоев. Не рыскал бы наёмник по округе, не искал свидетеля, то есть… меня! Решила, что могу судить-клеймить мужчину, когда сама же в какой-то степени виновата в действиях меченого. Не мой ли визг нарушил оплаченную «порку» строптивому аристократу?
Сунув нос на кухню, убедилась в присутствии всех женщин на рабочем месте: Метка, заплаканная и осунувшаяся, мяла тесто, Одила мешала половником густое варево в высоком сотейнике. Не сразу заметила Селму. Девчонка сидела в углу за печью, шмыгая носом и поглядывая обиженно на мать.
– Ты на меня не зыркай! – неожиданно рявкнула жена Дорана на дочь и с грохотом опустила крышку на кастрюлю. – Принесешь в подоле, я тебе сама ноги вырву! Дрянь такая. Знала бы, чем вы с этой шалавой по ночам промышляете, давно бы под замок посадила!
Метка после этих слов ссутулилась и вжала голову в плечи.
– Я не такая дура, как Улька, – любиться с каждым, кто медяком поманит! – огрызнулась толстуха.
– Конечно, ты только за серебро продаешься! – беспощадно лупила словами свою кровиночку мамаша. – Устроили мне здесь притон! Всё, отгуляли свое, красавицы! Через три дня отец поедет в Злавику сваху нанимать!
– Мама! – раздался обречённо-негодующий вопль розовощекой барышни в переднике.
Звякнув цепью, рыжий охранник вылез из конуры, потоптался на месте, улегся и тяжело вздохнул, уронив голову на передние лапы. Задний двор трактира оказался довольно большой территорией. Примыкал он к пышному фруктовому саду с несколькими одноэтажными постройками хозяйственного типа, огороженными аккуратным заборчиком из покрашенного в белый цвет штакетника. Аккуратные дорожки из тёсаного камня. Изумрудно-зелёный бархатистый газон. Чистота и порядок – загляденье!
Стараясь ступать тихо, по большой дуге обошла разморенного жарким днем сторожа «Усталого путника» и на цыпочках добежала до одноэтажных домиков-флигелей, где, как подозревала, проживали хозяин с семьей и их работницы – Метка с дочерью. В поисках ведьмы заглянула в каждое окно и обрадовалась, когда поняла, что не ошиблась в своей догадке – Тельма ещё не ушла!
Этот мир тоже не отличается тотальным человеколюбием и гуманизмом. В этом я в очередной раз убедилась, войдя в комнату, где обнаружилась старушка.
Замерла на пороге, оглядывая помещение, настолько плотно заставленное мебелью, что небольшой камин буквально «задыхался», зажатый с двух сторон кроватями. Девчонка лежала на одной из них прикрытая до подбородка тонкой простынкой. От увиденного зажала рот рукой, сдерживая горестный всхлип. Что сказать – досталось ей хорошо. Удар, видимо, пришелся на правую часть лица, потому как вся эта сторона опухла и перекосилась. Обширная гематома под глазом, разбита губа…
Ведьма вдруг прекратила свое занятие и, чуть повернув голову, напряженно застыла.
– Это я, – шепотом обозначила свое появление.
– Задумалась и не услышала тебя, девонька, – сказала бабулька, досадливо мотнув головой.
– Как она?
Женщина тяжело вздохнула и бросила странный взгляд на пострадавшую: то ли обвинительный, то ли сострадательный, кинула в ступку ещё несколько сухих соцветий и продолжила мять пестиком сбор в деревянной посудине.
– Да ты присядь, спит она. – Тельма указала подбородком мне на стул. – Кто будет идти – услышим. Это только ты ходишь, будто вовсе не касаешься земли ногами. – Помолчала немного, а потом выдала: – Дитя она потеряла, сердешная...
Я так и замерла в нескольких сантиметрах от мягкого сиденья, не успев присесть.
– …Убивец этот сначала по лицу ударил. Девка упала. Мужик нагнулся, за грудки её схватил, а эта возьми да и плюнь ему в лицо! Тот рассвирепел и ногой… Что делается? Откуда у людей столько злобы? – тихо запричитала знахарка. – Как она еще до дома дошла-доползла, удивляюсь.
Улью было жалко до слез. Её мать еще жальче.
– Бабушка, а есть такая травка, которая галлюцинации вызывает?
– Галю… что? – Кажется, даже пестик в руке у старухи удивился вопросу.
– Видения, при которых человек чертей гоняет. Э-э… черти – это нечисть рогатая, – внесла разъяснение, опомнившись.
– Есть такая. А тебе зачем? – Тельма поймала в воздухе порхающий букетик из сухих дикоросов, вырвав его из моей загребущей лапки, и нахмурилась.
– Порошок нужен из этой дряни. Есть? – В нетерпении я даже подалась вперед.
– Найдем. Чувствую, задумала что-то. Рассказывай.
Перешагнув порог домика, ведьма первым делом заставила накинуть на голову платок, на плечи – уже знакомый мне палантин, на руки надеть перчатки виконта, забытые вместе с тростью во время утренней спешки. Не откладывая дело в долгий ящик, хозяйка открыла большой кованый сундук и закопалась в нем, кряхтя и шурша чем-то, позвякивая бутыльками и баночками в поисках моего заказа. Схватившись за поясницу, наконец разогнулась. Маленький мешочек из плотной ткани в её пальцах привлек моё нездоровое любопытство.
– Сколько лет, сколько зим! Ни письма, ни телеграммы,
ни сигнального костра. А мы за тебя волновались!
– Правда?
– Конечно нет!
(т/с «Настоящая кровь»)
– Уважаемый Доран, что случилось?
Кто-то прогудел низким голосом у меня за спиной. Я вздрогнула и вынырнула из оцепенения, в коем пребывала уже которое время, бездумно глядя на лежащего человека со шрамом. Плавно, словно сомнамбула, шагнула в сторону, освобождая дорогу высокому седовласому мужчине в наброшенном на плечи халате поверх полосатой пижамы. Мягкие домашние туфли-тапочки на ногах у постояльца сверкнули в свете лампы серебряной вышивкой.
– Вор пожаловал, господин… – хозяин трактира поднял голову, всматриваясь в спускающегося по лестнице разбуженного гостя, – Фроуд? Вы снова в наших краях?
– Еду в столицу. – Губы собеседника пренебрежительно дернулись. – Он без сознания?
Доран вздохнул и опустил лампу к самому лицу наёмника.
– Мертв. Шею сломал. Сдается мне, что это тот, кого мы искали целый день. Чужак. Поймал сегодня работницу мою в лесу... В общем, лежит сейчас девчонка в тяжелом состоянии.
– Да что вы говорите? Но... что-то надо делать, не оставлять же его так. – Постоялец, достигнув первого этажа, склонился над телом, с интересом разглядывая покойника. – Да-а… – протянул, смерив прищуренным оком высоту лестницы, будто мысленно провёл следственный эксперимент, – нелепая смерть.
– Может, пока в холодную клеть его?.. – нерешительно предложил владелец «Усталого путника», почесывая затылок.
– Или в погреб, – кивнул, соглашаясь с самим собой, обладатель красивых тапочек.
Двое мужчин принялись неторопливо обсуждать дальнейшую судьбу незадачливого убийцы, а я заставила себя наконец оторвать взгляд от мертвого пса. Все еще судорожно сжимая в одном кулаке мешочек с дурной красавкой, в другом – оберег, медленно направилась в комнату. Но стоило мне войти в номер, как разом обрушилось понимание свершившегося. Руки мелко затряслись, колени подогнулись, а зубы застучали в бешеной чечетке. Сжала челюсти, давясь сдерживаемыми рыданиями, и рухнула на колени.
– Анна? Анна, это вы? – взволнованный голос его милости ворвался в сознание, как что-то чужеродное, лишнее в этот момент. Ответить я не могла. Смотреть ему в лицо не могла. Для меня невыносимым было присутствие постороннего, когда мозг долбила единственная мысль: я убила человека! Пусть это вышло случайно. Пусть мерзавец и заслужил наказание, но не такое же! Не лишающее жизни!
– Я… не хотела, – сжалась, захлебываясь словами, – не хотела!..
Милорд поднялся с постели и осторожно двинулся на голос. Уткнувшись ступнёй в моё бедро, провел руками по воздуху, пока не нащупал голову «сестры». Опустился рядом. Руки Карре огладили мои судорожно подрагивающие плечи, притянули к себе и обняли.
– Уйди… прошу тебя! Уйди, не трогай меня! – буквально провыла и в попытке отстраниться уперлась кулачками в грудь мужчины.
– Чш-ш, тихо, тихо, все будет хорошо, – увещевал он ласково, гладя по спине.
– Ничего не… будет хорошо! Ничего! Он… мертв, понимаешь? Я убила его!
В раздражении отбросила от себя кисет с порошком, злясь, что так и не довелось им воспользоваться. Возможно, все вышло бы по-другому, и сейчас у подножия лестницы не лежал бы…
Стоило только вспомнить остекленевший взгляд наемника, как мои щеки залили горячие слезы. Уткнувшись в грудь его милости, разревелась громко и безутешно. Отпустила эмоции, и вспомнилось вдруг все разом: нерожденное дитя Ульи; ослепший Карре; перенос в этот странный мир и мой бестелесный облик; кот, которого никто не любит в этом доме, и, как ни странно, погибший злодей тоже получил изрядную долю сочувствия.
Меня подняли на руки и перенесли к кровати, усаживая себе на колени. Покачивая, словно ребенка, виконт тихо шептал слова утешения.
– Никто не узнает, и ты забудешь, слышишь? Все пройдет. Все переосмыслится со временем. Неприятные воспоминания утекут, как вода… Ты мне потом все расскажешь, не сейчас. Не сейчас…
Убаюканная и уставшая от выплеска слишком бурных эмоций не заметила, как уснула, сидя в кольце крепких рук милорда. До самого пробуждения чувствовала теплое тело рядом. Льнула к нему, интуитивно ища защиты. Вздрагивала и впивалась своими пальцами в предплечье мужчины, когда чувствовала малейшее его шевеление. Лишь перед самым рассветом крепкий сон окутал меня, расслабляя мышцы, унимая головную боль и даря мнимое спокойствие.
Открыть глаза – не значит проснуться. Неуютные серые сумерки опутали комнату, благодаря ненастному утру навевали тоску и дрему. После ночной истерики так и вовсе вставать не хотела, лелея состояние опустошенности и тупого безразличия. Странная вялая мысль плескалась в голове: будто и не со мной вчера страшное приключилось. Будто и не было никакой трагедии – всё фантазии, навеянные Морфеем. Чудовищные и печальные одновременно.
Запах прогорклого масла достиг моего носа. Приподняла голову – тонкую черную струйку испускал потухший фитилек через верхние отверстия в «летучей мыши». Господин виконт, закутанный в простыню, спал, сидя за столом и уронив на сложенные руки голову. Опухоль с лица уже почти спала, на месте страшных синяков проступила лиловая с желтизной колоритность. Губы приобрели нормальное состояние, но поджившие трещины ещё портили их идеальную форму.
Кто-то, шаркая ногами, прошел по коридору мимо нашего номера. Звук хлопнувшей двери, скрип колеса с улицы и громкое «Тпру-у!». Брехнула собака… Идеальную тишину этого места начали заполнять звуки нового дня. Жизнь продолжается!
– Анна, ваши родители живы? – Вопрос виконта застал врасплох.
– Как жаль, что вы наконец-то, уходите…
(М. Жванецкий)
Леонард на ощупь дошел до кровати и, глубоко вздохнув, сел. Заставила себя отлепиться от стенки и тихонько закрыла дверь на щеколду – во избежание, так сказать, неожиданных визитеров. Присела рядышком, дотронулась до руки милорда.
– Видите, как все хорошо складывается? Завтра вас уже осмотрит лекарь, маг. Вылечат ваши глазки, обязательно вылечат.
– Где вы были? Почему ушли? – Встрепенулся тот обрадованно и вцепился в моё запястье. – Испугались этого сноба? Не стоит, право. Он бывает вспыльчив и не всегда корректен, но… Я бы не уехал, не поговорив с вами, Анна, я вам обязан жизнью. Скажите, как мне вас отблагодарить? Чем помочь? И… почему мы опять на «вы»?
– Потому что к «ты» не было времени привыкнуть. – Я пожала плечами.
В номер постучали, и приглушенный голос Селмы доложил:
– Господин, ваши вещи!
– Оставьте у порога! – торопливо распорядился Леонард и уже мне: – Поможешь одеться? Мне неловко просить, но сам я не справлюсь. Не хочу ждать брата.
– Конечно, – кивнула, поднимаясь.
Грудь вдруг сдавило от обреченной неизбежности. Я привыкла к этому мужчине. Я ощущала себя нужной, даже полезной. Мы оба ждали этот день – день расставания, и вот он настал, а на душе так горько и тоскливо, хоть плачь! Впрочем, слезы не заставили себя долго ждать. За эти четыре дня я уже столько выплакала, что удивительно, чему там ещё собираться в уголках глаз?
– Я не смогу вам завязать этот галстук как положено, – повинилась я виконту заботливо расправляя ворот его рубашки.
– Да и к демонам его, – отмахнулся от аксессуара Карре.
– Жалко плащ не успели почистить. Я его порядком изгваздала. – Зашла за спину, подставляя рукава сюртука под вытянутые назад руки мужчины.
– Выброшу.
– Оставьте его мне. На память. – Усмехнулась грустно.
– Аннушка… – Лео резко развернулся ко мне, стоило только верхней одежде опуститься на его плечи.
– Вот ваши бумаги и деньги, – перебила его, рассовывая все по внутренним карманам.
– …Поехали со мной!
Я испуганно воззрилась на его милость.
– Ку… да? Я не могу. – Голос мой вдруг осип, и я запаниковала. – Нет! Мне… Я останусь здесь, у Тельмы.
– Знал, что будет трудно тебя уговорить. – Милорд с досадой покачал головой, а потом неожиданно поймал мою руку, вложил в ладонь мешочек с монетами и зачастил взволнованно: – То, что ты сделала для меня, стоит много больше. Нет-нет, я не покупаю твою заботу, просто… хочу помочь. Не отказывайся, не обижай меня и… прости за… Ты знаешь. Я не забуду никогда мою добрую соседку. Как бы я хотел стать твоим другом! Возможно ли это, Анна? Возможно ли в будущем нам увидеться?
Кулачок «сестры милосердия» с зажатым в нем кошелём поднесли к губам и долго не отпускали, припав в крепком поцелуе.
– Спасибо и… – не удержала всхлип, – всего вам самого хорошего! – Последний раз невесомо проведя пальцами другой руки по волосам «брата», сдавленно прошептала: – Прощайте.
Вырвалась, открыла дверь и вышла, мечтая поскорее оказаться на улице. Сбежать в сад. Затеряться среди деревьев и не видеть, как карета, запряженная четверкой лошадей, трогается в путь. Быстро дошла до лестницы и… тут же попятилась назад. На середине лестничного марша господин Моран, взирая с высоты своего роста, возмущенно выговаривал стоящему рядом трактирщику:
– Я вас, уважаемый Доран, категорически не понимаю! Какая сестра? Какая дама в чёрном? Кто и с кем жил в одном номере?
– Простите, это, конечно, не моё дело, но милорда я видел всего один раз, когда он снимал комнату. Потом общался только с этой женщиной, что назвалась сестрой и обеспокоилась лечением вашего захворавшего родственника. Сама ни на шаг не отходила от него и нас всех заставила придерживаться строгого распорядка.
– Чем она его лечила? Как, если, говорите, она не отлучалась?
– Так знахарка наша местная приходила, ей помогала.
Рихард в задумчивости постучал кончиками пальцев по перилам, решая некий ребус из выданной информации, но, так и не придя, видимо, к разгадке, кивнул, буркнул: «Разберёмся» и продолжил подъем, оставив невозмутимого хозяина заведения за спиной. Остановившись перед «апартаментами», нервно повел шеей из стороны в сторону и одним сильным хлопком по полотну открыл дверь. Я, движимая скорее беспокойством, чем любопытством, просочилась следом за ним и тихонько отошла на прежнее место у вешалки.
– Кто писал письмо? – начал он без предисловий.
Карре недовольно скривился.
– Сбавь тон! Я попросил Анну.
– Опять эта Анна! – Моран возвел глаза к потолку. – Какая-то таинственная леди в чёрном не сходит с уст у всего постоялого двора! Я хочу познакомиться с ней! Где она? Все её видели, и в то же время… никто ничего не может сказать о ней, тебе не кажется это странным? И откуда она взялась? Почему назвалась сестрой? Смахивает на элементарное мошенничество!
– Не смей! – одернул родственника Лео и, выпрямившись, принял воинственный вид, а я из своего угла прониклась огромной благодарностью к «другу». – Что не так с письмом? Ты читал? Там всего-то четыре строчки с просьбой забрать меня отсюда.
– Написал резюме и расплакался: я такой классный!
(х/ф «Третий лишний»)
Карету, при всех её достоинствах как удобного мягкого средства передвижения на дальние расстояния, иногда ощутимо потряхивало и кидало из стороны в сторону на неровных участках дороги. Леонард молча сносил все эти каверзы разбитого после дождей тракта, в то время как его спутница с охами и ахами пыталась удержаться на диванчике и не слететь на пол, под ноги молчаливого и угрюмого виконта. Сидевшая рядом с ней камеристка то и дело подхватывала под руку свою госпожу, съезжавшую на скользкой шелковой юбке с бархатной обивки, помогая той вернуться на место.
– Зачем так гнать?! – недовольный голос леди Софии вырвал Карре из его задумчивого состояния.
– Вас, миледи, разве кто-то заставлял отправляться в столь дальний путь? – с холодной усмешкой на губах спросил его милость.
– Я волновалась! – вспыхнула девушка. – Ваш отец уверил меня, что…
– Мой отец в очередной раз дал вам ложную надежду! – прервал отчаянный лепет красавицы виконт.
– Магда, заткни уши! – жестко приказала своей служанке леди, изменившаяся в лице после слов мужчины.
– Не смей, Лео! Я не позволю тебе разорвать помолвку. И если мне понадобится помощь, чтобы обуздать строптивого жениха, не сомневайся, я дойду до самой королевы!
– И это милая, нежная, кроткая девица? О, простите мне мою забывчивость, давно уже не девица и, как выяснилось, отнюдь не кроткая.
– Тебе нужна безропотная, бессловесная кукла? – залилась звонким смехом София.
– Мне нужна… – Карре осекся, понимая, что женщина напротив помимо отвращения к себе вызывает стойкое чувство опасности. Такой ни в коем случае нельзя давать даже намёка на то, какие критерии с недавних пор стали приоритетными у виконта в отношении слабого пола.
Лживая, надменная стерва продолжала упиваться своим превосходством, поймав собеседника на растерянности и нерешительности по отношению к своим нападкам.
– Поверь, дорогой, меня не испугает даже твоя слепота! Мне нужен наследный графский титул, а не глаза. Видишь? – Она, насмехаясь, развела руками. – Я не скрываю от тебя ничего. О, прости, прозвучало грубо, учитывая твое нынешнее незрячее состояние, – жеманно протянула она в притворной жалости. – Ну не будь таким упрямцем. Лучшей жены тебе все равно не найти. Связи, немалое наследство, покровительство её величества… что тебе еще нужно?
– Мне нужно, чтобы рядом со мной была любимая женщина, а не змея. – Сказано было тихо, но в голосе виконта послышалось такое, от чего попутчица поперхнулась собственным весельем и надолго замолчала.
Граф Моран, ехавший рядом на гнедом жеребце и слышавший через открытое окно кареты каждое слово, тяжело вздохнул, прикрыв глаза.
Леди София Инеску – младшая дочь графа Драгоша Инеску, была сосватана Леонарду еще в раннем детстве. Тихо ненавидящий свою нареченную, наследник Карре, достигнув прыщавого возраста, уже тогда начал взбрыкивать на любые попытки родителей свести милых детей к близкому знакомству. Так бывает – ну не пришлась она ему по сердцу! Частые посещения, общие прогулки, приемы, балы – все это вызывало у кузена холодный и злой протест. Впоследствии молодой аристократ, идя наперекор суровому и непреклонному отцу в вопросе его блестящего будущего с чудесной носительницей старой крови, пустился во все тяжкие.
София, как выяснилось многим позже, обладая ангельской внешностью, тоже не понимала, к чему, собственно, себя, королевну, ограничивать в прелестях жизни во благо какого-то гадкого мальчишки, и закрутила бурный роман с актером королевского театра – блистательным красавчиком без роду-племени. Вспыхнул громкий скандал. Приличное общество всколыхнулось – моветон!
Помолвка была на грани разрыва, если бы не вмешательство самой принцессы Марии Леосской, к которой, каясь и терзаясь чувством вины, обратилась дева древнего рода за помощью, дабы замять неприятный случай. Какими уж доводами и обещаниями накормила София высочайшую особу, или помогла искусно сыгранная роль обманутой несчастной женщины, в будущем преданной верноподданной, но её высочество прониклась искренними переживаниями молодой аристократки. А может быть, покровительственным действиям со стороны принцессы и её участию послужило обладающее огромным капиталом «обстоятельство» в лице графа Инеску, чьи доходы от добычи железной руды ощутимо подпитывали королевскую казну немалыми налогами. Так или иначе, но уважаемому семейству было – пусть будет ре-ко-мен-до-ва-но – простить новую фрейлину её высочества и забыть все недоразумения. Да-да, примерно такую трактовку имело письмо от будущей обладательницы короны.
Леонард был вне себя от ярости и досады. Все попытки отца поговорить с сыном тихо-мирно о сложившейся ситуации заканчивались провалом. Родные люди все больше отдалялись друг от друга. Стена отчуждения росла и ширилась, и тут вдруг… это письмо о помощи, написанное по просьбе Лео рукой таинственной Анны, наполненное теплом и любовью к родителю!
Женщины в жизни младшего Карре занимали определенное место – случайного мимолетного попутчика. Брошенных, обиженных, непонятых с каждым годом становилось все больше. Потребительское отношение к прекрасному полу нисколько не смущало виконта. Совращенные добропорядочные женушки, молоденькие дворяночки, одинокие вдовушки испытали на себе, каждая в свое время, влюбленность и сокрушительное обаяние молодого повесы. И такое же сокрушительное разочарование, когда их бросали. Граф Карре пачками сжигал в камине гневные, требовательные и полные отчаянной надежды письма.
Немного здравого смысла,
немного терпимости,
немного чувства юмора,
и можно очень уютно устроиться
на этой планете.
(Сомерсет Моэм)
«Хлип-чав, хлип-чав, хлип-чав…»
Ночная вылазка до колодца грозилась оставить меня босой навсегда. Натянув холщевые мешки на ноги, надеялась хоть немного сохранить мокасины от гибели. А сверху все льет и льет нескончаемым потоком. Очередная помывка в бане двум женщинам грозила накрыться медным тазом из-за так некстати закончившихся запасов воды. Тельма с утра планировала впрячься в возок с двумя деревянными бадьями, но уступила настойчивому предложению постоялицы о помощи и, благословив на их наречии, выпустила ее за порог на водяной промысел.
Тяжелые капли, падая сверху, нещадно лупили по макушке, прикрытой капюшоном. Ладони холодил металл ручки небольшой деревянной тачки. Ноги разъезжались по скользкой жиже на дороге. Облепленные мокрой землей «бахилы» только усложняли передвижение. Но замшевую обувь было жалко отдавать на растерзание чавкающей грязи. Это уже третья ходка! Бездонные какие-то бочки у ведьмы. Пять домов слева и четыре справа. Плетень сменялся частоколом. Двор маленький – широким. Заросший – стриженой лужайкой. Больше рассмотреть из-за пелены дождя и темени было невозможно. И вспомнились разом все известные слоганы и поговорки из моего родного мира, как нельзя кстати подходящие ситуации. «Танки грязи не боятся!» и «Русские не сдаются!» – это в одну сторону, налегке. «Врагу не сдается…» и « Любишь кататься…» – в другую. Вот с ними я и пёрла по деревне, таща за собой воз с водой, аки мул на морковку, а я на свет лампы в руках знахарки, ожидающей меня на пороге дома. Признаться честно – помогало плохо. Энтузиазм умер на четвертом ведре, вытянутом за веревку из глубокого колодца.
– Хватит, голуба, на сегодня, – сжалилась старушка, закрывая за мной калитку.
– А сколько надо ещё… до верха?.. – спросила, переведя дыхание.
– Бадеек десять, – «обрадовала» хозяйка, переливая жидкость из этих самых бадеек в объемистую тару под навесом у баньки.
Коса растрепалась, и мокрые пряди, выбившись из-под капюшона, прилипли к щекам, раздражая. Несколько раз сжала и разжала кулачки, разминая скрюченные пальцы.
– Черт, мозоли натерла. – Нащупала волдыри на ладонях. – Перчатки бы.
– Чего нет, того нет, – хмыкнула ведьма, накрыла деревянной крышкой бочку и мягко подтолкнула меня в спину по направлению к крыльцу.
– Надо было у милорда прихватизировать за компанию с плащём, – проворчала, сетуя на свою недальновидность.
– Мазь дам – усохнут за день твои мозоли.
– Я на чердаке видела мешки сложенные, на парусину похожи. Можно попробовать из одного рабочие рукавицы сшить.
– А мы, простые люди, как-то вот всю жизнь голыми руками обходились, – получила я этакий упрек на заботу о нежной коже, не видавшей грубой работы.
– Но если есть возможность немного поберечь себя, почему бы не воспользоваться ею? На огороде с бурьяном бороться или… Да в тот же лес, дикоросы рвать. Крапиву там всякую…
– Тоже верно, но есть травы, собираешь их, режешь в кровь пальцы. А они, травы эти, любят, когда руки к ним касаются ничем не прикрытые. Ножом, серпом если – до дома не донесешь. Почернеют листья, умрут.
– Ну, это тоже можно объяснить, как реакция сока на железо… Тш-ш, слышали? – Сквозь шум дождя донесся с улицы неясный звук.
– Что? – Тельма обернулась от печи и тоже прислушалась.
– Будто под дверью кто пищит… Вот опять!
Знахарка, махнув мне полотенцем с плеча «Спрячься», пошла смотреть. Я же, успев переодеться в сухое платье-рубаху, юркнула в клетушку за занавеской. Входная дверь открылась и тут же закрылась. Удивленно высунула нос из своего укрытия.
– Никак к тебе гость! – раздался веселый голос хозяйки из сеней.
«Кто?»
Заморгала глазами и охнула пораженно, когда в комнату, мокрый насквозь, с опущенными ушами и несчастными глазами вошел старый знакомый!
– Мурзик! Как же ты меня нашел?
– Он у меня часто бывает. Но в этот раз уж точно к тебе бежал. Вишь, даже ливня не испугался. Любовь, она такая… – отозвалась ведьма, подавая мне тряпицу.
Завернула в неё усатого и, промокая влажную шерстку тканью, присела ближе к печке сушить поклонника. Женщина же с доброй усмешкой принялась накрывать поздний ужин.
– Останешься с нами? – спросила взъерошенного после массажа котейку, спуская с рук. – Мне целый чердак от щедрот отломился. Ух, заживем!
Накануне день выдался хлопотным. Я благоустраивала свое новое место для сна. Раскладывала и утаптывала сено, что толстым слоем устилало пол «мансарды». Собирала паутину из углов и никак не могла понять: вот не хватает чего-то!
– А где пыль? – потрясенно спросила у знахарки, чуть ли не наполовину свесившись из лючка в комнату.
– Я ль не ведьма! – был мне лаконичный ответ.
– Здорово! Хочу быть колдуньей! – На мой веселый возглас только отмахнулись, за суровостью скрывая довольную улыбку.
– Ну, черт знает что! У меня, можно сказать,
первый раз в жизни прекрасное настроение,
почти на носу личное счастье, а здесь «Трах-бах, Вася»!
(х/ф «Суета сует»)
Поездка в Злавику стала для меня настоящим испытанием на прочность и нервы.
Немного взволнованная предстоящим путешествием, не знала, чем занять руки. Пока Тельма выбирала себе гардероб для «выхода в свет», я раза три причесалась, пару раз пересчитала отложенное в дорогу серебро, столько же – проверила все ставни на предмет закрытия и даже успела сбегать к козе, удовлетвориться прочностью замка на калитке загона. С минуты на минуту должен был подъехать трактирщик.
– Прохладно на улице, – забежав в дом, поежилась, – ветерок неприятный.
Старушка нахмурилась, задумчиво глядя в сундук. Потом перевела взгляд в мою сторону и досадливо поджала губы.
– Околеешь, пока доедем.
– Что делать? – спросила чуть не плача и плюхнулась на лавку.
Ведьма пожевала губу, размышляя над проблемой, и решительно извлекла из своих закромов пышную юбку из тяжелой ткани с широкой вышивкой по подолу. Облачилась в неё. Расправила любовно ладонями складочки.
– Уже думала не будет случая надеть, – с трепетом в голосе произнесла знахарка. – К ней еще кринолин когда-то шел. Мужу покойному уж больно не нравился этот жесткий подъюбник. И как-то раз в порыве… В общем сжег он его.
Женщина махнула рукой и отвернулась, скрывая смущение. Заторопилась нарочито суетливо с выбором верхней части туалета.
Представшая передо мной пожилая дама была похожа на… самоварную бабу-грелку! Я таращилась на это видение в объемных одеждах и не находила слов. Больше всего меня поразила пелерина из мягкой шерстяной ткани с отделкой из черного кружева и глубоким капюшоном. Венчала ансамбль модницы плоская соломенная шляпка с атласными лентами, завязанными под подбородком в пышный бант.
– А не запаритесь? – ляпнула, что первое пришло на ум.
– Так для кого стараюсь? Будем тебя в этом наряде прятать от ветра.
– О!.. – только и способна была выдать на блестящую идею гениальной старушенции.
– Тельма! – с улицы наконец раздался зычный голос Дорана, и ведьма, прихватив плетёную кошёлку, поспешила на выход. Постоялица за ней.
И стояла я у транспортного средства, пока Тельма карабкалась внутрь, и во все глаза рассматривала раритетную для моего мира конструкцию на четырех колесах. Фаэтон? Нет, коляска четырехместная, запряженная парой лошадей, с откидным верхом! Коричневая кожа мягких сидений. Изогнутые дуги-крылья, они же – удобная подножка. Впереди, на высоких козлах, сам хозяин постоялого двора в клетчатом пиджаке, начищенных до блеска сапогах и шляпе с короткими загнутыми полями. Бодр, свеж и… надушен. Да так, что метра за три уже чувствовался аромат тяжелого парфюма.
– Поспеши, Тельма, – поторопил мужчина с кряхтением усаживающуюся на заднем диванчике бабульку, – нам еще в Ливику заскочить надо успеть.
Ведьма на секунду замерла, а потом все так же неспешно расправила на всю ширину «салона» свою необъятную юбку. Да так, что я, устроившись рядом с ней, была полностью погребена под её одеждой. Ноги прикрывал длинный подол из мягкой, но тяжелой ткани, а верхнюю часть согревало «крыло» пелерины. Прижавшись теснее к женщине, блаженно вздохнула.
– Зачем тебе в Ливику? – соизволила поинтересоваться пожилая дама и махнула величественно рукой. – Можешь трогать.
Доран через плечо покосился на неё и хмыкнул, увидев вальяжно устроившуюся знахарку, занявшую добрую часть всего нутра повозки.
– Да за покойником до сих пор никто не пожаловал! – с досадой воскликнул он. – Валяется в погребе, скоро вонять начнет! Меня Одила уже поедом ест, не позволяет его на ледник переложить … рыба, свиные туши, сама понимаешь.
Отчаяние трактирщика вылилось в резкий взмах вожжами. Дернул, стеганул ими по спинам лошадок, и те, обиженно вскинувшись, рванули с места. Нас с ведьмой придавило к спинке сиденья. Из-под копыт животных полетели комья еще влажной земли. Заскрипели рессоры. Обдало конским потом вперемешку с дорановским одеколоном.
– Закопал бы душегуба втихаря где-нибудь под кусточком, и все дела, – посоветовала ворчливо старуха и, почувствовав, как я вся сжалась от неприятных воспоминаний, успокаивающе похлопала меня по коленке.
– Да и закопал бы, если б не господин Фроуд – глава ремесленной артели. – Хозяин «колесницы» озадачено почесал бороду. – Принесла его тогда нелегкая! Записку в тот же день послал в Ливику… и тишина. Ни ответа, ни стражи. Да я ненадолго, заскочу в сыскную канцелярию, отдам секретарю челобитную, и пусть там решают, что им делать с самоубивцем. Ты сама-то надолго собралась в Злавику? – Оглянулся с вопросом.
– С тобой обратно.
– Кабыть не пришлось заночевать в городке, – озадаченно потер подбородок. – Что ж, доедем – обговорим вопрос.– Он кивнул и более до самого первого пункта назначения не проронил ни слова.
– Он хороший специалист?
– О, да! У него есть визитка.
(х/ф «Анализируй это»)
Злавика была центром торговли всея провинции. Торговали здесь все и всем. Как шепнула бабуля, при появлении ребенка на свет лучшим ему подарком в состоятельных семьях были маленькие счеты из золота с драгоценными камнями вместо деревянных костяшек. И ценность, и развивающая игрушка в одном. Вот такая своеобразная погремушка.
Что же до самого населённого пункта, то только наличие четырех толкучек на двадцать тысяч жителей уже говорило о том, что коммерсантами здесь рождаются и умирают. Торговые лавки на первых этажах зданий с красочными, завлекающими вывесками и горластыми зазывалами начинались от самого въезда в город. Тянулись вдоль четырёх главных улиц и сходились в центре славного града, на площади святого Симона – покровителя купцов, лавочников и... Спекулянты тоже, видимо, были под крылом бородатого дядьки на постаменте из серого камня. Потому как взгляд, провожающий нашу коляску, некоторых «индивидуальных предпринимателей» из открытых дверей своих магазинчиков был уж больно настороженный и оценивающий, наметанным глазом определяющий потенциального клиента.
Благодаря хорошему настроению и красноречию нашего «предводителя» на козлах, я, еще не увидев памятник защитнику и благодетелю торгового братства, знала всю его подноготную и за какие такие заслуги его возвысили до личности, чтимой человечеством и обласканной богами. Поощряемый наводящими вопросами знахарки,нашептываемыми мною ей на ухо, Доран вещал как истинный сказитель, дополняя свое повествование интересными фактами, версиями и домыслами, ходящими среди людей. И я, с любопытством глазеющая на проплывающие мимо яркие витрины лавок и «бутиков», сделала единственный вывод из сказанного: Симон был самым что ни на есть честным торгашом всех времен и народов.
– Здравствуй, Аррия! – Звон колокольчика над входной дверью в заведение госпожи Флайт слился с приветствием Тельмы и заставил резко обернуться в сторону визитеров статную красивую женщину в темно-изумрудном платье и превосходной бабеттой на голове из шикарных каштановых волос. Дама до сего момента строго и громко отчитывала за что-то... попугая в клетке! Серого. Большого. С очаровательными волнистыми перьями, возмущенно топорщившимися на его шее. Поперхнувшись последним словом, дама расплылась в доброжелательной улыбке.
– Тельма! Да неужели это ты! Боги милостивы ко мне: сама серая ведьма во владения простой торговки Аррии приползла!
– И тебе богатого мужа, – проскрипела моя старушенция и уселась на маленький диванчик у стены напротив.
Улыбка сползла с лица хозяйки лавки.
– Вот взяла и все испортила. Благодаря тебе половина кладбища только в моих мужьях! Забери свои слова обратно, сейчас же!
– А что случилось с... э-э, хозяином мясного ряда? – опешив от такого заявления, спросила удивленно знахарка.
– Под почтовую карету попал, – печально ответила собеседница.
– Юр-рген был хор-роший! Юр-рген встр-ретил ло-ошадь! – раздалось из клетки.
– Цыц! – В птицу метнули предупреждающий взгляд. – Вот и пожелала мне... «здорового», – подражая голосу старушки, передразнила дама. – Не хворал, не чихал, а итог счастливого брака один – на погост!
– Ну-у... – философски протянула Тельма, с большим интересом оглядывая комнату.
– Что «ну»? Забери, говорю! – нарочито угрожающе двинулась женщина на гостью. – Ты мне красивого – он на зеркало упал, осколком в глаз! Ты мне любящего – у того сердце не выдержало страстной ночи! Ты мне умного – он с лестницы свалился в библиотеке, шею сломал! И Юрген… – Всхлипнула, изобразив вселенскую скорбь на лице. – Хватит! Что ты ржешь, клюшка старая!
– Хорошо, дорогая, хорошо... забираю жениха назад. Чтоб тебе остаток жизни в девках ходить! – сквозь смех смогла выговорить бабулька.
– Вр-рёт! – усомнился в чистосердечности пожелания ведьмы жако.
– Покрашу в розовый цвет! А за разбитый сосуд с охрой вычту из жалованья! – пригрозили болтуну, и тот, щелкнув черным клювом и приняв обиженную позу «знать вас не желаю!», устроился на жердочке, демонстрируя свой горделивый тыл с красными перьями в хвосте.
Я же в это время, беззвучно посмеиваясь, тихо стояла в уголке, рассматривая содержимое витрины с маленькими стеклянными и деревянными баночками, наполненными какими-то порошками разного цвета. От кипенно-белого до угольно-черного. Да только коричневого и бежевого было несколько десятков оттенков! Огляделась. Стены обтянуты тканью с позолоченным цветочным орнаментом. Смотрелось очень богато, солнечно. Над прилавком с нависающей балки на покупателя «смотрели» семь разных ликов, напоминающих маски женских лиц знаменитых японских театров Но и Кёген. За моей спиной высокий стеллаж с множеством полочек, на которых лежали и стояли разнообразные вещи: кисти всех размеров; керамические кувшинчики, большие и маленькие; стопочки ярких лоскутов; свитки; расправленные веера; слепки-заготовки с лиц людей. Увиденное почему-то навело меня на мысль, что хозяйка этого заведения имеет дело с артистами, служителями Мельпомены, или... почившими, изготавливая для близких посмертные маски ушедших в мир иной. От последнего невольно поёжилась.
– Ну а теперь о цели вашего визита, уважаемая, – перейдя на официальный тон, миролюбиво пропела Аррия и, развернувшись к прилавку, скомандовала: – Верина, приготовь нам салеп*!
Из подсобного помещения за толстой портьерой вышла девушка лет шестнадцати, худенькая, рыженькая, симпатичная. Большие глаза с обожанием посмотрели на хозяйку, с любопытством – на пожилую посетительницу. Коротко поклонившись, владелица серых очей скрылась за шторой.
— Как чувствует себя пациент?
— Да вроде хорошо…
— Это поправимо.
(т/с «Интерны»)
Горсточка серой искрящейся пудры, взлетела с ладони Верины под напором струи воздуха, выпущенного после глубокого вздоха. Вопреки законам физики закружилась вокруг меня, поднимаясь по спирали к самому потолку, а потом, застыв на секунду, стала опадать вниз. Засверкали микроскопическими кристаллами частички волшебного порошка. Сощурила глаза и сквозь ресницы наблюдала, как, медленно опускаясь, он оседал на коже и одежде, словно притягиваемый магнитом, и постепенно покрывал каждый миллиметр моего тела. В носу защекотало. Силясь изо всех сил, чтобы не чихнуть, зажмурилась и, запоздало последовав совету Перри, задержала дыхание.
– Ой!
– Ах!
– Ох!
Последовали один за другим испуганный, восторженный и пораженный женские возгласы. Распахнула глаза и с языка сорвалось жалобное «Мамочки!»
Напротив стояла Верина, придерживая узкое и высокое, в рост человека, зеркало одной рукой, другой зажимала себе рот. В широко открытых очах читалась паника. А в отражении на меня смотрела пустыми тёмными глазницами дева жемчужно-серого цвета. Вся! От макушки до носков туфель в тусклом блеске перламутра. Серые ресницы затрепетали, хлопнули в изумлении.
– Это я теперь такая и останусь? – Мой вопрос повис в воздухе.
Тильда и Аррия каменными изваяниями застыли в дверном проеме с удивленными выражениями на лицах.
Со шкафа раздался громкий каркающий звук, похожий на смех простуженного курильщика.
– Р-рина, готовь хворостину! – выдал, «отсмеявшись», птиц и вновь опустился на моё плечо. – Хор-рошо смотр-римся! – Вытянулся в струнку и замер.
– Зови меня Джон Сильвер, мой верный Флинт, – с горькой усмешкой сказала я пернатому.
И тут очнулись остальные присутствующие и заговорили одновременно на разные голоса.
– Девонька, ты как себя чувствуешь? – Это ведьма – обеспокоенно.
– Верина, ты с оттенком немного ошиблась. – Поучительно – владелица лавки.
– Я забыла сказать, чтобы сняли одежду! – Раздосадованно – девчонка.
– На площадь её, на площадь! Зар-рабатывать! – С возмутительным предложением – жако.
Господи, да у них тут даже домашние животные подвержены «купи-продай» лихорадке.
– Госпожа Флайт, я надеюсь, это смывается? – спросила у хозяйки.
Послюнявила палец и потерла тыльную сторону ладони. Бесполезно – въелась намертво! Знахарка, обойдя вокруг меня, пощупала некогда белую, потом прозрачную, а теперь стального оттенка ткань на рукаве блузы, зачем-то понюхала, хмыкнула:
– Качественная работа.
Аррия, перебирая на столе баночки, кивнула, соглашаясь.
– У меня с магом Груном долгосрочный договор. Парень хоть и молодой, но исполнительный. И берет за работу не слишком много. Но подозреваю, что его похвальное старание зависит от благосклонности одной особы. Так, Верина? – Бросила на рыжую насмешливый взгляд. – И эту пудру он, скорее всего, заряжал, будучи под очарованием веснушек на чьем-то милом личике и… немного перестарался?
– Я все исправлю, – пискнула вконец смущенная и расстроенная неудачей помощница.
Мне даже стало жалко девочку. Хотела удивить, показать чудо и никак не рассчитывала, что свойства волшебного талька будут усилены по причине любовного помутнения спеца-воздыхателя.
– В таком случае давай думать, как это сделать, – сказала женщина, деловито оглядев меня с ног до головы, – потому как подозреваю – до завтрашнего утра ничего не изменится. Как и до послезавтрашнего.
Знахарка, присев на высокий табурет у стола, заняла позицию невмешательства, подперев рукой подбородок. Перри, покинув облюбованный «насест» на моем плече, пристроился рядом с локтем бабульки, с недоверием косясь на склянку с розовым порошком. Я устало привалилась к расписной стеночке, вспоминая яркий праздник – фестиваль красок в родном городе, прошедший буквально за неделю до злополучного события в филиале. Тогда в зрителей на площади со сцены были запущены тонны разноцветных залпов. Восторг и всеобщее веселье. Перепачканная, но счастливая молодежь. Крики, песни, смех… Возвращалась в тот вечер домой, улыбаясь изумленным прохожим и жмущим на клаксоны водителям. Не смущали синий нос, волосы с зелеными прядями и желтые руки до самых плеч, как и колоритные разводы на майке и чей-то фиолетовый отпечаток ладони на попе.
Оберег, будто почувствовав мою печаль от воспоминаний, потеплел под одеждой, согревая грудь, успокаивая, давая понять, что он все еще со мной и… пока ничего страшного для его владелицы не происходит.
– Может, нейтрализовать «слоновой костью»? На него и основа ляжет ровно.
– Его тоже уважаемый Грун касался своей магией?
– «Фиолетовый ирис» и «розовый закат». – Голова конопатой кивнула и виновато ушла в плечи.
Жако, услышав о случившейся оказии с краской, прекратил себя мучить близким соседством со склянкой, наполненной порошком ненавистного цвета, решив вообще ретироваться из помещения.