Обет молчания - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Виктория Холт (ПАНСИОН «СОСНОВЫЙ БОР») #2

ПАНСИОН «СОСНОВЫЙ БОР»

Родиться в такой дружной семье было счастьем для меня. В эту раннюю пору моей жизни было замечательно чувствовать свою защищенность, зная, что кроме родителей у тебя есть и другие близкие люди, такие, как тетя Ребекка со своим семейством в Корнуолле, где я иногда проводила праздники, или Картрайты, родственники мужа тети Ребекки, которые всегда очень тепло относились ко мне.

Тетя Ребекка приходилась маме сводной сестрой, и они были очень привязаны друг к другу.

Нравился мне и дядя Джеральд, брат моего отца.

Он служил в гвардии, имел чин полковника, был женат на тете Эстер, весьма энергичной даме, полностью посвятившей себя мужу и своим двум сыновьям, моим кузенам Джоржу и Гарольду.

Кроме родственников круг близких людей включал Дэнверов и отца тети Белинды Жана-Паскаля Бурдона, обаятельного и несколько загадочного человека, окруженного в моих глазах почти сатанинской аурой.

Самым близким мне человеком была мама, хотя между отцом и мной тоже существовала большая привязанность. Я восхищалась им, чрезвычайно уважаемым членом парламента. Вечно занятый, он находился то в Лондоне, то в палате общин, то в Марчлэндзе, где «нянчился» со своими избирателями. Когда в палате заседали допоздна, мама обычно не ложилась спать, ожидая отца с легким холодным ужином, чтобы они могли обсудить сегодняшние выступления. Я слышала от кого-то, что эту привычку она переняла от миссис Дизраэли,[1] которая вела себя так с великим Бенджамином.

Когда-то мама делала это для своего отца, тоже члена парламента. Именно тогда она и познакомилась с Гринхэмами и вышла замуж за одного из них, хотя их семьи дружили еще со времен ее детства.

Мой отец пользовался у всех исключительным уважением. Очень часто после произнесенной в палате речи или какого-нибудь публичного выступления его высказывания цитировались в газетах.

Но хотя его партия пришла к власти в 1905 году, он никогда не входил в кабинет министров. И никогда к этому не стремился.

Несмотря на то что он был обычным любящим отцом, его окружала некая таинственность. Например, ему часто случалось уезжать, и я никогда не знала точно, куда он едет и когда вернется.

Я так до конца и не понимала, известно ли это даже маме. В любом случае, она никогда ничего не рассказывала.

— Отец уехал по государственным делам, — говорила она, но я, хорошо изучившая ее, замечала ее беспокойство и неизменное облегчение, когда он возвращался.

Папа был хорошим человеком, и я горячо любила его. Правда, отца несколько отдаляло от меня то, что я чувствовала в нем что-то непонятное мне, чего никогда не было с мамой. Но эта тайна, неопределенная и смутная, всегда оставалась.

Как-то я сказала маме, что довольна своим именем «Люсинда», потому что ее тоже зовут Люси и мы как бы являемся частью друг друга. Матушка растрогалась и сказала, что всегда хотела иметь дочь, и день, когда я родилась, стал счастливейшим в ее жизни. А как отличалась ее жизнь от: моей! У нее в ранней юности не было такого чувства защищенности, создаваемого любящими родителями и множеством близких родственников.

— Тетя Ребекка заменила мне мать, — сказала как-то матушка. — Я часто думаю, что стало бы со мной, если бы не она.

В ту раннюю пору жизни моя мать не знала, кто ее отец, и только много позднее обнаружила, что это известный политический деятель Бенедикт Лэнсдон и они с Ребеккой сводные сестры.

Узнав о своем родстве, матушка сблизилась со своим отцом Бенедиктом Лэнсдон ом. Она часто рассказывала о нем, сначала светясь от гордости, а потом переполняясь печалью, потому что однажды, когда он садился в свой экипаж, чтобы поехать в палату общин, его застрелил ирландский террорист. Матушка находилась рядом, когда это произошло.

Я пыталась представить себе, что испытываешь, когда убивают твоего отца, когда жизнь любимого человека внезапно обрывается на твоих глазах. Мне кажется, что моей матери так никогда и не удалось до конца от этого оправиться. С этого выстрела началась полоса немыслимых горестей, пока она не обрела счастья с моим отцом.

Это был ее второй брак, но она никогда не говорила о своем первом замужестве, и я понимала, что не должна ни о чем спрашивать. Она неохотно рассказывала о том времени.

Как-то матушка с глубоким чувством произнесла:

— Наверное, стоит пройти через страшные испытания, ведь они учат тебя ценить по достоинству настоящее счастье, что, возможно, не дано людям, никогда не страдавшим.

Я радовалась, что она вышла замуж за моего отца и все ее горести остались позади.

Я сказала ей:

— Теперь у тебя есть мы… мой отец… Чарльз и я.

— Я благодарю Бога за вас всех, — сказала матушка, — И, Люсинда, я так хочу, чтобы ты обрела счастье. Надеюсь, когда-нибудь у тебя будут дети и ты узнаешь, какую радость она могут принести.

Возможно, Дэнверы были нам даже ближе кровной родни. Тетя Белинда с дочерью могли появиться у нас в любое время, но иногда этому предшествовало короткое послание, извещавшее об их предстоящем визите. Как-то раз я услышала слова миссис Черри, что Дэнверы смотрят на наш дом как на гостиницу и ее удивляет, как хозяйка это допускает.

Изредка я гостила в Хэмпшире, где сэр Роберт владел огромным поместьем. Пребывание там всегда доставляло мне огромное удовольствие. Каддингтон Мэйнор построили значительно раньше нашего дома в Марчлэндзе, еще до войн Алой и Белой розы. Семья Дэнверов жила в нем с самого начала.

Они процветали в момент восшествия на престол Генриха VII и продолжали преуспевать при Тюдорах. На протяжении всей войны роз Дэнверы неизменно поддерживали Ланкастеров, и резные изображения Алой розы украшали в доме стены, камины и лестницы.

Меня заинтересовала картинная галерея в поместье. Аннабелинда только пожала плечами, когда я хотела расспросить ее о людях, изображенных на портретах.

— Они все умерли, — сказала она. — Мне нет дела до них. Мне хочется, чтобы мы жили в Лондоне.

Но мой отец никогда не согласится на это. В этом единственном вопросе он непоколебим.

— Ну, это не удерживает тебя и твою маму от поездок, — сказала я.

Мои слова рассмешили Аннабелинду. Она относилась к своему отцу слегка снисходительно, и, думаю, тетя Белинда испытывала к мужу такое же чувство. Сэр Роберт оплачивал их причуды и не мешал развлекаться. Роберт немного походил на отца. Я интересовалась прошлым больше их всех, и Роберт разделял мое увлечение.

Так как наша семья дружила с Дэнверами, мы, конечно, были знакомы и со знаменитым французским дедушкой Аннабелинды, Жаном-Паскалем Бурдоном.

Он совершенно не походил ни на одного человека, известного мне. Он приходился братом тете Седеете, чей дом в Лондоне находился недалеко от нашего. Эта скромная женщина вышла замуж за Бенедикта Лэнсдона после смерти моей бабушки и была его женой в момент убийства. Хотя в это трудно поверить, но брат Селесты был отцом тети Белинды. Мать тети Белинды работала служанкой в доме Бурдонов, и, чтобы избежать скандала, рождение ребенка держали в тайне много лет.

Хорошо зная Аннабелинду, я чувствовала, что мне очень многое известно и о тете Белинде, ведь они были так похожи. Тетя наверняка пришла в восторг, узнав, что она дочь этого обаятельного человека.

Жан-Паскаль Бурдон был богат, утончен и совершенно не похож ни на кого из наших знакомых.

Он стал покровительствовать Белинде, узнав, что она его дочь, и именно в его замке неподалеку от Бордо она познакомилась с сэром Робертом Дэнвером.

Покровительство Жана-Паскаля распространилось и на внучку, и излишне говорить, что она была от него в восторге. Аннабелинда проводила каждый год с дедушкой около месяца, обычно во время сбора винограда, а в последнее время и я стала ездить к Жану-Паскалю Бурдону вместе с ней.

Сначала это не очень обрадовало маму. Тетя Ребекка была довольна не больше нее. Но Аннабелинде хотелось, чтобы я составила ей компанию, и тетя Белинда сказала:

— Почему это Люсинда не должна ехать? Ты не можешь навсегда привязать ребенка к своей юбке, Люси. Настало время и ей немного посмотреть мир.

Пусть раскрепостится. У нее и так нет живости Аннабелинды.

И, когда пришло время, я отправилась во Францию и была очарована замком, таинственным парком вокруг него, а главным образом, самим Жаном-Паскалем Бурдоном.

За два года до моего десятилетия он женился на женщине примерно своего возраста, принадлежащей к высшей французской аристократии, что уже не особенно ценилось в наши дни, но, по крайней мере, напоминало о предреволюционном величии.

Его брак несколько примирил маму и тетю Ребекку с моими визитами во Францию. Герцогиня, безусловно, следила, чтобы в доме соблюдались приличия, и меня к тому же отпускали с Аннабелиндой.

Я мечтала об этих поездках. Мне нравилось бродить по парку и сидеть у озера, наблюдая за лебедями. Мама как-то рассказала мне о черном лебеде, жившем на озере в дни ее юности и терроризировавшем всех, кто приближался к воде.

Его прозвали Дьяволом, а его подругу, настолько же кроткую, насколько он был свиреп, окрестили Ангелом.

Лебедь однажды пытался напасть на маму, и ее спас Жан-Паскаль.

Меня всегда радушно принимали в замке. Жан-Паскаль имел обыкновение разговаривать с нами, как со взрослыми. Аннабелинде это нравилось.

Дедушка и герцогиня были единственными людьми, перед которыми она испытывала благоговейный страх.

Однажды, когда мы сидели у озера, к нам присоединился Жан-Паскаль. Он сказал мне, что прекрасно помнит мою матушку, которая как-то приезжала погостить в замок вместе с тетей Белиндой.

— Это был ее единственный визит, — сказал он. — Она всегда относилась ко мне немного настороженно. Совершенно несправедливо, конечно. Я испытывал к ней нежность. Я так обрадовался, когда она вышла замуж за твоего отца. Он как раз тот человек, который ей нужен. Ее первое замужество…

Жан-Паскаль покачал головой, и я промолвила?

— Она никогда не говорит об этом.

— Нет. Лучше о нем забыть. Я всегда считал, что Лучше всего забывать о неприятных вещах.

Именно так мы все и должны поступать.

— Не всегда легко забыть.

— Требуется практика, — признал Жан-Паскаль.

— А вы практиковались?

— Так много, что весьма преуспел в этом искусстве, маленькая Люсинда. Именно поэтому ты видишь меня таким довольным жизнью.

Жан-Паскаль, как всегда, рассмешил меня. Он производил впечатление несколько порочного человека, который в силу этого понимает слабости других и не судит их так сурово, как некоторые.

— Остерегайся святош, — как-то сказал он. — Остерегайся мужчину или женщину, которые похваляются своими высокими принципами. Он или она часто не могут жить, придерживаясь их, и поэтому очень жестоки к другим. Проживи свою жизнь наилучшим образом, а под этим я подразумеваю: наслаждайся ею сама и позволь другим делать то же самое.

Потом Жан-Паскаль рассказал мне, что как-то утром, придя на озеро, нашел бедного старого Дьявола с головой, погруженной в воду. Это было совершенно необычно. Он не сразу осознал, что произошло, закричал, взял палку и стал баламутить воду, но лебедь не шевельнулся. Бедный Дьявол! Он умер. Пришел конец его господству.

— Меня сильно огорчила его смерть, — добавил Жан-Паскаль.

— А его подруга, бедный маленький Ангел?

— Она тосковала по старому тирану. Некоторое время плавала по озеру в одиночестве, но не прошло и года, как и она умерла. Теперь, как видишь, у нас белые лебеди. Не правда ли, они красивы и к тому же миролюбивы? Теперь не надо, подходя к озеру, держать наготове палку, чтобы отразить внезапное нападение. Но что-то ушло. Странно, не правда ли? Как мы любим злодеев этого мира!

Несправедливо, но порок иногда кажется привлекательнее добродетели.

— Могут ли плохие вещи привлекать больше, чем хорошие? — спросила я.

— Увы, в этом порочность мира! — ответил со вздохом Жан-Паскаль.

Он был прекрасным рассказчиком, и я воображала, что ему интересно разговаривать со мной. Я даже не сомневалась в этом, когда Аннабелинда начинала немного ревновать меня к своему дедушке.

Меня бы очень разочаровало, если бы я не смогла раз в год поехать во Францию.

Иногда в замок приезжала тетя Белинда. Я видела, что это доставляет удовольствие ее отцу. Герцогиня тоже находила ее общество приятным. Жан-Паскаль после женитьбы устраивал очень много приемов, на которых часто присутствовали люди с громкими титулами.

— Они ждут еще одну революцию, чтобы вернуть свое прошлое высокое положение, — заметила как-то Аннабелинда.

Когда мы находились в замке, предполагалось, что мы будем говорить по-французски. Считалось, что это пойдет нам на пользу. Жан-Паскаль смеялся над нашим произношением.

— Вы должны разговаривать по-французски так же бегло, как я по-английски, — говорил он. — Это делают все образованные люди, кроме крестьян и англичан.

Вопрос об образовании встал в 1912 году, когда мне исполнилось тринадцать лет.

Под давлением тети Белинды сэр Роберт согласился, что Аннабелинда отправится учиться в Бельгию. Школа, выбранная для нее, принадлежала француженке, знакомой Жана-Паскаля и, естественно, аристократке. Девочки покидали эту школу, в совершенстве владея французским, полностью подготовленные к пребыванию в высшем обществе, возможно, не блистая научными познаниями, но счастливо обладая всеми светскими достоинствами.

Аннабелинду переполнял энтузиазм, и не хватало лишь одного, чтобы предложение получило ее безоговорочное одобрение. С легким удивлением я узнала, что речь идет обо мне. Аннабелинде всегда была необходима компания, и она настаивала, чтобы я отправилась с нею.

Моя мама сначала воспротивилась.

— Так далеко! — сказала она. — И так надолго!

— Не дальше Шотландии! — воскликнула тетя Белинда.

— Мы не обсуждаем сейчас поездку в Шотландию.

— Но ты же должна подумать о своем ребенке.

Интересы детей всегда должны стоять на первом месте, — прибавила лицемерно тетя Белинда, чем довела матушку до белого каления, потому что у Белинды первое место всегда было занято ею самой.

Свое мнение высказала и тетя Селеста.

— Мне хотелось бы, чтобы Люсинда получила хорошее образование, сказала она. — По словам брата, у школы прекрасная репутация. Там учатся девочки из лучших семей Европы.

— Неплохие школы есть и в Англии, — ответила мама.

Матушку почти убедил отец, который считал, что девочке не повредит провести около года в школе за границей.

— Нет ничего полезней для совершенствования языка, там преподают также и немецкий. У нее будет правильное произношение, а это имеет огромное значение.

Мне хотелось поехать, ведь я знала, что рано или поздно должна покинуть дом и поступить в школу. Я подумала и о том, что Аннабелинда совсем зазнается, получив образование на континенте. Я уже переросла гувернанток и знала почти столько же, сколько и они. С каждым днем желание поехать с Аннабелиндой становилось все сильнее.

Мама понимала это и пребывала в нерешительности.

Тетя Селеста, которая мало говорила, но очень многое понимала, сознавала, что в глубине души маму смущало то, что я буду находиться вблизи Жана-Паскаля, которому она не доверяла.

— Герцогиня высокого мнения об этой школе, — сказала тетя Селеста маме. — Она приглядит за девочками. Я тоже знаю мадам Рошер. Это очень одаренный педагог. Заметь, школа не так уж близко от замка: хотя у герцогини есть дом неподалеку от нее, они с Жаном-Паскалем останавливаются там только изредка. Этот дом находится не в Бельгии, а около границы, в Валансьене. Мадам Рошер очень ответственный человек, возможно, она немного строга, но в школе отличная дисциплина.

Не сомневаюсь, что Аннабелинде это пойдет на пользу… и Люсинде тоже. Они должны поехать вместе, Люси. Лучше, если они будут рядом.

В конце концов, в основном благодаря моим настойчивым просьбам, мама уступила.

Мне хотелось поехать, это казалось захватывающим, непохожим на все, что я делала до сих пор.

Кроме того, со мной будет Аннабелинда.

Итак… все решено. Мы с Аннабелиндой весь месяц волновались, готовясь к поездке, и третьего сентября 1912 года уехали из Англии в сопровождении тети Селесты.

Я нежно попрощалась с родителями и тетей Белиндой, приехавшими в Дувр проводить нас на паром через Ла-Манш. Мы направлялись в дом в Валансьене, чтобы переночевать перед отъездом в школу. Герцогиня уже ждала нас там. Школа находилась не слишком далеко от ее дома, на несколько миль западнее города Монс.

Мамина тревога стала чуть меньше, ведь нас сопровождала тетя Селеста, а Жан-Паскаль оставался в Мед оке, где его присутствие требовалось на приближающемся сборе винограда.

Тетя Селеста заверила маму и тетю Белинду, что герцогиня будет неустанно заботиться о нас. Учениц, имеющих родственников или знакомых, живущих недалеко от школы, иногда отпускали к ним на конец недели, и герцогиня, если мы захотим, предоставит нам такую возможность. Кроме того, Селеста и сама могла бы часто приезжать в Бельгию. Я слышала, как мама говорила, что ей редко доводилось видеть Селесту такой довольной, как сейчас, когда она принимает участие в заботах об Аннабелинде и обо мне.

— Жаль, что у нее нет своих детей, — прибавила она. — Ее жизнь сложилась бы совершенно иначе.

Мы сделали жизнь тети Селесты интересней, и, по правде говоря, несмотря на нежелание расставаться с родителями, я не могла сдержать радостное волнение при мысли о будущем, и примешивающиеся к нему опасения ни в малейшей степени не вредили этому. Я видела, что и Аннабелинда чувствует нечто подобное.

Переночевав в Валансьене, мы на поезде пересекли границу Бельгии. Герцогиня тоже присоединилась к нам. Поездка до Монса не заняла много времени, и скоро мы уже катили, в экипаже, преодолевая несколько миль от станции до школы.

Мы остановились возле большой сторожки у ворот. За ней я не видела ничего, кроме сосен. На стене из серого камня, тянувшейся, казалось, на протяжении многих миль, красовалась выкрашенная в белый цвет доска с выведенной черной краской надписью по-французски, гласившей: «Сосновый Бор. Пансион для девушек».

— «Сосновый Бор», — сказала Аннабелинда. — Какое красивое название, правда?

Из сторожки вышел мужчина и окинул нас всех испытующим взглядом.

— Это мадемуазель Дэнвер и мадемуазель Гринхэм, новые ученицы, сказала тетя Селеста.

Привратник поджал губы и сделал знак рукой продолжать наш путь.

— Непохоже, что он очень, рад нас видеть, — заметила я.

— Просто у него такая манера вести себя, — ответила тетя Селеста.

Мы ехали в экипаже по широкой аллее, по обе стороны которой густо росли сосны. Воздух был напоен ароматом хвои. Мы уже одолели около полумили, когда показалась школа.

У меня перехватило дыхание от изумления. Я не ожидала ничего подобного. Большое красивое здание, а на одной из ухоженных лужаек перед ним бил фонтан. Особняк наверняка простоял здесь уже несколько веков, на мой взгляд, по крайней мере, пять. Позднее я узнала, что дом построен в середине пятнадцатого века и Рошеры владеют им последние три столетия. Тридцать лет назад, будучи, без сомнения, предприимчивой двадцатилетней девушкой, мадам Рошер осознала, что если она хочет сохранить его, то должна найти какой-нибудь источник дохода. Открыть школу оказалось хорошей идеей, оправдавшей себя.

Я немного разбиралась в архитектуре благодаря нашему довольно старому дому в Марчлэндзе, да и особняк Дэнверов всегда интересовал меня. Зная о моем увлечении, Роберт раскопал мне в их библиотеке несколько справочников, и поэтому теперь я сразу поняла, что здание пансиона построено в готическом стиле.

— Какой старинный дом! — воскликнула я. — Как замечательно!

Остальные были слишком озабочены прибытием на место, чтобы обратить внимание на мои слова.

Мы вышли из экипажа и поднялись по шести каменным ступеням на крыльцо.

На обитой железом двери висел огромный дверной молоток в виде головы воина.

Тетя Селеста постучала, и через некоторое время засов отодвинули.

— Я мадам Лэнсдон с девочками, — сказала тетя Селеста.

Дверь медленно отворилась. За ней стоял мужчина. Он оглядел нас, кивнул, невнятно произнес какие-то непонятные мне слова и посторонился, давая нам войти. Селеста что-то сказала ему, он кивнул и исчез.

Тогда-то и произошла моя первая встреча с мадам Рошер. Она сама вышла к нам. Позднее я поняла, что этой чести мы удостоились благодаря присутствию герцогини, которую мадам Рошер приветствовала с соблюдением всех правил хорошего тона.

После милостивого снисхождения до Селесты, которая, как сестра Жана-Паскаля, также заслуживала некоторого внимания, владелица пансиона повернулась к нам.

— А это, должно быть, мои новые ученицы, — сказала она.

— Да, — ответила Селеста.

Несколько секунд мадам Рошер молча оценивала нас и покачивала головой. Я чувствовала, что Аннабелинда пытается казаться безразличной, но даже ей в присутствии мадам Рошер это не вполне удалось.

Хозяйка пансиона повернулась к тете Седеете и герцогине.

— Госпожа герцогиня, мадам Лэнсдон, не хотите ли выпить немного вина, чтобы освежиться после путешествия, пока девочки отправятся в спальни устраиваться на новом месте?

Герцогиня благосклонно кивнула, а тетя Селеста сказала, что это превосходная идея.

Мадам Рошер взмахнула рукой, и, как по волшебству, на лестнице появилась женщина.

— Это мадемуазель Артуа. — Мадам Рошер повернулась к герцогине и тете Седеете. — Мадемуазель Артуа — наша старшая воспитательница. Она проводит девочек. Они устроятся в своих апартаментах, а потом их приведут вниз проститься с вами перед отъездом. Если вы этого захотите, разумеется…

— Прекрасно, — промолвила тетя Селеста.

Мадемуазель Артуа было, по моей оценке, лет сорок пять. Она могла бы показаться чрезвычайно суровой, но после мадам Рошер произвела на нас впечатление мягкого человека.

Она говорила с нами по-английски, за что мы были ей благодарны, но, несмотря на прекрасное знание языка, ее произношение и интонации иногда мешали нам понимать ее.

Мадемуазель Артуа провела нас вдоль серых каменных стен холла, увешанных секирами и другим смертоносным оружием, к широкой лестнице.

Мы последовали за ней на второй этаж и попали в длинную галерею, где я с удовольствием бы задержалась, чтобы осмотреть старинные гобелены и портреты.

Нам пришлось подняться еще на несколько этажей, потому что спальни располагались на самом верху.

Мадемуазель Артуа сказала Аннабелинде:

— Вам полагается жить в отдельной комнате, потому что вам пятнадцать лет. Большинству девочек, когда им исполняется пятнадцать, предоставляется собственная комната. — Потом она повернулась ко мне. — Вам только тринадцать. Поэтому вы будете делить комнату с еще тремя ученицами… вашего возраста.

Пожалуй, я обрадовалась. Здесь царила сумрачная атмосфера, и мне было бы спокойнее в компании других девочек.

Мы шли по коридору, в который выходило много дверей. Проходя мимо одной из них, я заметила, что она полуоткрыта и из-за нее кто-то выглядывает в коридор. Я решила, что это одна из учениц, которой не терпелось взглянуть на вновь прибывших.

Мадемуазель Артуа вновь посмотрела на Аннабелинду.

— Я знаю, что вам уже пятнадцать, но, к сожалению, до конца семестра свободных комнат нет.

Вы будете жить вдвоем. Вполне возможно, что ваша соседка уже ждет вас.

Мы миновали еще несколько дверей и остановились перед одной из них. Воспитательница открыла ее, и девочка, сидящая на кровати, встала.

Она была пухленькой, с длинными черными волосами, завязанными сзади красной ленточкой. Я обратила внимание на ее блестящие темные глаза.

— Люсия, — сказала мадемуазель Артуа, — это Аннабелинда Дэнвер, которая, если не появится свободная комната, будет вашей соседкой до конца семестра.

Мадемуазель Артуа повернулась к Аннабелинде.

— Это Люсия Дуротти. Люсия итальянка. Вы будете помогать друг другу изучать языки.

Люсия и Аннабелинда с интересом рассматривали друг друга.

— Вы должны показать Аннабелинде, какой из шкафов ваш, и ответить на все ее вопросы, — сказала мадемуазель Артуа. — Я уверена, что ей захочется умыться и распаковать свои вещи. Покажите ей все, Люсия.

— Да, мадемуазель, — сказала Люсия, с улыбкой повернувшись к Аннабелинде.

— А теперь ваша очередь, — сказала мадемуазель Артуа мне, и мы вышли в коридор.

Наконец она остановилась перед дверью и открыла ее. В комнате находилась девочка.

— Вы здесь, Кэролайн, — сказала мадемуазель Артуа. — Это хорошо. Люсинда Гринхэм будет жить в вашей комнате. Вы покажете ей, где что находится, и поможете в случае необходимости.

Воспитательница повернулась ко мне.

— В этой комнате вас будет четверо: Кэролайн Эгертон, вы сами, француженка Ивонн Кастель и Хельга Спайгель из Австрии. Видите ли, мы считаем, что девочки разных национальностей должны жить вместе. Это помогает в изучении языков. Правда, нам не всегда это удается, потому что большинство девочек француженки или англичанки.

— Я понимаю, мадемуазель Артуа, — сказала я.

— Вас встречает Кэролайн, потому что она из Англии и с ней вы не будете испытывать неловкости на первых порах. Теперь я оставлю вас. Кэролайн покажет вам ваш шкаф, а перед отъездом родных вы сможете спуститься вниз, чтобы попрощаться с ними. Я пришлю кого-нибудь, чтобы показать вам дорогу, — мадемуазель Артуа посмотрела на часы, приколотые к блузке, — ну, скажем… через пятнадцать минут. Этого времени вам должно хватить.

Когда старшая воспитательница ушла, Кэролайн и я несколько минут стояли, рассматривая друг друга. У моей соседки били карие глаза, каштановые волосы и милая улыбка, и я почувствовала, что мы с ней подружимся. Она показала мне, куда повесить одежду, и помогла распаковать вещи, спросила, откуда я приехала, чем занимается мой отец и почему со мной еще одна девочка. Я ответила на все эти вопросы и задала несколько вопросов сама. Кэролайн сказала, что со школой «все в порядке». Она здесь уже два года. Старшим девочкам предоставляется достаточная свобода, и огромное внимание уделяется светскому воспитанию.

— Во французском стиле, — сказала Кэролайн. — С соблюдением всех правил хорошего тона. Мадам Рошер очень строга, а с Арти все в порядке. Мягкости в ней немного, но она неплохая, и некоторые вещи могут сойти с рук.

Я спросила про Ивонн Кастель и Хельгу Спайгель.

— О, с ними все в порядке. Мы веселимся… болтаем, когда погасят свет, и тому подобное. Иногда приходят девочки из других комнат. Это запрещено. Если попадешься, будут неприятности.

— Вы уже когда-нибудь попадались?

— Один раз. Ну и шум поднялся! Нам запретили на неделю все развлечения… Но это стоило того.

— Что вы делаете, когда приходят девочки?

— Разговариваем.

— О чем?

— О школьных проблемах, — загадочно сказала Кэролайн.

Меня это заинтриговало, и к тому времени, когда за мной пришли, чтобы повести вниз прощаться с тетей Селестой и герцогиней, я чувствовала, что уже очень хорошо знаю Кэролайн.

* * *

Познакомившись с Ивонн Кастель и Хельгой Спайгель, я узнала, что Ивонн учится в школе уже год, а Хельга немного дольше. Они горели желанием проинструктировать меня, как надо себя весту здесь, а Кэролайн, склонная по натуре к материнской опеке да еще получившая указание от мадемуазель Артуа «присматривать за новенькой», прилежно Осуществляла это, что в первые дни действовало успокаивающе. Через неделю мне стало казаться, что я уже давно нахожусь в «Сосновом Бору», а три девочки стали моими ближайшими подругами, ведь я делила с ними спальню.

Кэролайн дольше всех пробыла в школе и была заводилой. Я заметила, что ее материнская забота распространяется и на остальных. Хельга изо всех сил стремилась хорошо учиться, потому что ее родителям стоило большого труда отдать ее в пансион мадам Рошер. Она была самой серьезной из нас.

Ивонн считалась самой искушенной. Она говорила, что знает кое-что о жизни.

Я считалась способной ученицей. Признавали, что для своего возраста у меня, достаточно знаний и я могу спокойно влиться в класс.

Аннабелинду я видела мало. В школе ее называли Аннабе с легкой руки Грейс Хебберн, дочери герцога, которая, как считала мадам Рошер, «повышает престиж школы». Грейс уже достигла головокружительной вершины семнадцатилетия и являлась законодательницей моды в пансионе. Она решила, что имя «Аннабелинда» слишком тяжеловесно.

Соперницей Грейс в табели о рангах мадам Рошер являлась Мари де Ланге, француженка, в жилах которой, как полагали, текла королевская кровь.

Мари, несомненно, хорошенькая, довольно апатичная девочка, прилагала очень мало усилий, чтобы взять верх в этом соперничестве, поэтому Грейс восторжествовала и ее распоряжение впредь называть Аннабелинду Аннабе было выполнено.

В «Сосновом Бору» огромное внимание уделялось светскому воспитанию. Из нас скорее стремились сделать молодых леди, которые смогли бы вращаться в самых высоких светских кругах, чем образованных людей. В результате огромное значение придавалось урокам танцев, игре на фортепьяно и так называемым вечерам бесед.

Они проводились в большом зале, с развешанными на стенах поблекшими гобеленами и портретами. Мы сидели под зорким взглядом самой мадам Рошер, которая могла внезапно обратиться к одной из нас. От ученицы требовалось поддержать живой и остроумный разговор, касающийся, как правило, текущих событий.

Каждый день нас вводили в курс того, что происходило в мире. Эту информацию мы получали от месье Бурро, который давал нам также и уроки игры на фортепьяно. Мадам Рошер говорила, что ее целью является превратить нас в молодых леди, способных вести разговор на любые темы, а это включает и обсуждение событий в мире.

Аннабе, как теперь называли по требованию Грейс Хебберн Аннабелинду, школа очень нравилась. Она стала близкой подругой со своей соседкой Люсией Дуротти и постоянно с ней о чем-то шепталась.

Аннабе любила уроки танцев, и на них ее хвалили.

Мы изредка сталкивались с ней, но она была на два года старше, а в школе возраст часто является непреодолимым барьером.

Кэролайн сказала мне, что в нашей спальне готовится вечеринка.

— У нас есть немного печенья, довольно большая банка сгущенного молока, а также консервный нож и ложка. Я привезла их из дома. Я ждала, пока все приедут, чтобы устроить праздник. Это мой прием. Но каждый может привести гостью, так что нас будет восемь.

Я пришла в восторг и немедленно пригласила Аннабе. Она отнеслась к приглашению несколько высокомерно и не могла сразу решить, не уронит ли свое достоинство, приняв его. Когда я призналась подругам, что Аннабе считает себя слишком взрослой для нашей компании, Хельга сказала, что, поскольку она не знает, кого пригласить, то почему бы Аннабелинде не позвать Люсию Дуротти? Мы пригласили их обеих, и они с готовностью согласились.

Ивонн пригласила Терезу де ла Монтэнь, чей дом находился неподалеку от школы и чьи родители знали семью Рошеров еще до превращения старого особняка в пансион для девочек.

— Она может рассказать много интересного, — сказала Ивонн.

Гостьей Кэролайн была Мари Кристин де Брэй, грустная девочка, у которой всего полгода назад родители погибли в железнодорожной катастрофе.

Мари Кристин чудом осталась жива, долго болела и еще не до конца оправилась. Ее родственники решили, что для нее лучше находиться в школе в окружении сверстниц, а Кэролайн взяла опеку Мари на себя.

Вечеринку готовили в секрете.

— Нам не нужны незваные гости, — сказала Кэролайн.

Конечно, весь ажиотаж вокруг мероприятия вызывался его незаконностью. Не было ничего восхитительного в печенье и небольшом количестве довольно неприятного на вкус сгущенного молока, съеденного одной общей ложкой. Главная прелесть заключалась в атмосфере полуночного сборища… и запретности плода.

Наступило время вечеринки. Восемь девочек расселись в нашей спальне на двух кроватях, по четыре на каждой, друг против друга.

Банку открыли с трудом, и, когда часть молока попала на покрывало, последовали неистовые усилия очистить его и возбужденный визг.

Печенье было роздано и съедено.

— Только не оставляйте крошек. — предупредила Кэролайн. — У Арти глаза, как у коршуна.

Разговор велся наполовину по-английски, наполовину по-французски, а иногда на смеси того и другого, и было легко произнести, например, такую фразу: «Parlez doucement. Est-ce que vous.[2] хочешь, чтобы старушка Арти услышала нас?» Это давало повод для веселья, а от необходимости вести себя тихо становилось еще смешнее. Без сомнения, нам было чрезвычайно весело.

Потом Ивонн вспомнила, зачем пригласила Терезу де ла Монтэнь, и ей очень захотелось, чтобы ее гостья блеснула в компании, поэтому, когда разговор перестал клеиться, а хихиканье стало несколько вымученным, она сказала:

— Тереза, расскажи нам о мадам Рошер и этом доме.

— Это очень старый дом, — вставила Кэролайн, — с ним наверняка связаны какие-нибудь страшные истории. Здесь есть привидения?

— Я знаю только об одном привидении, живущем здесь, — сказала Тереза. — Это дама, которая ходит по ночам.

Мы огляделись вокруг.

— Не здесь, — сказала Тереза, — хотя, я полагаю, духи старых владельцев сердятся, что в доме все изменилось. Привидения не любят, когда комнаты перестраивают. Ведь это должно причинять им беспокойство, правда?

— Представь себе, что место, где живет привидение, переделывают! сказала Хельга.

— И в него поселяют множество девочек, — сказала Ивонн.

— Которые устраивают в нем полуночные вечеринки, — сказала Аннабе.

— Удивляюсь, что оно не пришло и не напугало нас, — сказала Люсия.

— Мы не виноваты, — сказала, подчеркивая каждое слово, Кэролайн. — Дом перестраивали не мы.

Я считаю, что это мадам Рошер надо быть настороже.

— Ее испугается любое привидение.

— Сколько времени прошло после того, как мадам Рошер все переделала здесь? — поощрила Ивонн свою гостью.

— Думаю, около тридцати лет. Содержать старые дома очень дорого. Рошеры потеряли большую часть собственности во время революции… у них остался только этот дом… прямо по другую сторону границы. Они жили здесь, как раньше в своем французском замке… но наступило время, когда мадам Рошер это стало не по карману. Месье Рошер умер довольно молодым, и, будучи не в силах поддерживать дом в хорошем состоянии, она решила превратить его в школу.

— Об этом мы все знаем, — сказала Аннабе. — А как насчет привидения?

— О, это произошло намного раньше… около двухсот лет назад.

— Для привидения время не имеет значения, — сказала Аннабе. — Оно может бродить здесь тысячи лет.

— Это женщина…

— Конечно, — резко сказала Аннабе. — Женщины лучшие привидения, чем мужчины.

— Потому что с ними всегда происходят ужасные вещи, — добавила Кэролайн. — И у них есть причина возвращаться… для возмездия.

— Ну, так что это за привидение? — спросила Ивонн.

— Хорошо, — сказала Тереза. — Когда-то здесь жила молодая и красивая дама.

— В этом нет ничего необычного, — усмехнулась Аннабе.

— Вы хотите послушать о привидении, или нет? — спросила Люсия.

— Конечно, продолжай, — резко потребовала Аннабе.

— Так вот, женщина была молода, красива и замужем за человеком, унаследовавшим «Сосновый Бор», но ее муж заболел оспой и его жизнь находилась в опасности.

— Когда болеешь оспой, все тело покрывается волдырями, — сказала Люсия. — И ты на всю жизнь остаешься рябым.

— Правильно, — продолжала Тереза. — Эта болезнь очень заразна. Все предупреждали ее, но она все равно ухаживала за любимым. Она не позволяла это никому другому и была рядом с ним ночью и днем. Говорят, что она рисковала жизнью, ведь, как вы знаете, от оспы можно умереть.

— Нам это известно, — сказала Аннабе. — Что с ней случилось? Ведь она умерла.

— Не тогда. Благодаря заботам супруги муж вылечился. Ему стало лучше, и на его теле не осталось никаких следов. Он стал еще красивее.

Но как только он начал выздоравливать, она обнаружила, что заразилась оспой.

— От него! — сказала Люсия.

— Конечно, от него, — сказала Аннабе. — От кого же еще?

— Рассказывай дальше! — воскликнула Ивонн.

— Да, ее красота пропала. Она вся покрылась. волдырями.

— И он ухаживал за ней, пока она не выздоровела, — вставила Люсия.

— Ничего подобного. И хотя она и выздоровела, все лицо ее покрылось оспинами. Она носила вуаль, и он… ну, он разлюбил ее…

— Что за печальная история! — сказала Хельга.

— Это еще не все. Он пренебрегал ею. Он завел… любовницу.

Все присутствующие глубоко вздохнули. С появлением любовницы рассказ стал еще интереснее.

— Она потеряла красоту, ухаживая за ним, а он бесчестно поступил с ней. Что она должна была делать?

— Убить любовницу… или его? — предположила Аннабе.

— Нет. Она поднялась на самый верх башни и бросилась вниз…

Последовало потрясенное молчание.

— И стала привидением, — продолжала Тереза. Она не может обрести покой, иногда проходит через холл прямо к винтовой лестнице… знаете, той, что ведет в башню. Говорят, можно услышать стук ее каблуков о ступени.

— Я никогда не слышала, — сказала Хельга.

— Чтобы их услышать, надо иметь чуткий слух, — ответила ей Тереза.

— Я чуткая, — промолвила Кэролайн.

— И я, — закричали мы все.

— Ну, возможно, вы еще услышите их в один прекрасный день.

— А ее кто-нибудь видел?

— Одна девочка сказала, что видела. У призрака были длинные развевающиеся волосы, а лицо закрывала вуаль.

— Мне бы очень хотелось увидеть призрак, — сказала Аннабе.

— Может быть, тебе это удастся.

— А с ним можно поговорить? — спросила Люсия.

— Конечно, — ответила Тереза. — Но тебе будет слишком страшно.

— Возможно, кто-то из нас увидит ее, — мечтательно промолвила я.

— Кто знает? — ответила Тереза.

После этого разговор перешел на привидения.

Никто из нас никогда их не видел, но мы, конечно, очень много о них слышали.

Перед уходом гостей часы на башне пробили два часа ночи, и, убедившись, что нигде нет крошек, которые могут привлечь внимание мадемуазель Артуа, мы все отправились спать.

После этой ночи было много разговоров о при видениях вообще и, в частности, о духе женщины, изуродованной оспой и бросившейся с башни. Сведения о полуночной вечеринке и откровениях Терезы шепотом передавались из спальни в спальню.

Мы четверо часто вспоминали эту историю перед отходом ко сну. А Аннабе сказала, что мораль рассказа в том, что надо быть начеку с мужчинами и что, заболей они оспой, никогда не следует ухаживать за ними.

Некоторые девочки говорили, что уже слышали, как ночью кто-то шел через холл к лестнице в башне.

После этого вечера я стала чаще видеться с Аннабелиндой. Вечеринка сблизила нас, ведь тех, кто может пригласить приятно провести время, не следует презирать, даже если им всего тринадцать лет.

При встрече Аннабелинда останавливалась поболтать со мной, и я часто спрашивала, все ли у нее хорошо. — Она говорила, что вполне довольна пансионом. Ей нравятся уроки танцев, и они прекрасно ладят с Люсией. Она не спрашивала, как идут мои дела. Но это было типичным для нее.

Как-то меня ожидал большой сюрприз.

Наши занятия закончились около половины пятого вечера, и наступило время отдыха, когда мы могли пойти в спальни почитать или поболтать друг с другом.

Я решила немного прогуляться по парку, который был очень красив. Нам это позволялось при условии, что мы не удалимся за его территорию.

Выходя из школы, я увидела Аннабе. Она спешила к аллее, обсаженной кустами, и я пошла за ней.

Она несколько опередила меня, и, опасаясь, что, когда она достигнет аллеи, я потеряю ее из виду, я окликнула ее. Аннабелинда оглянулась.

— О, это ты, — сказала она и продолжила путь.

Я подбежала к ней.

— Куда ты идешь? — спросила я.

— О… никуда.

— Право же, Аннабе. Невозможно идти никуда.

— Просто на прогулку, вот и все.

И в этот момент я увидела его. Это было так неожиданно, что сначала я не поверила своим глазам. На аллее находился Карл Циммерман. Я вспомнила нашу последнюю встречу и его, стоящего в нерешительности у дверей «укромного местечка».

Карл переводил взгляд с меня на Аннабелинду.

— Почему… — начал он.

— Вы были у нас дома… помните? — сказала я.

Молодой человек кивнул. — Как странно видеть вас здесь… в нашей школе.

Аннабе казалась немного раздраженной.

Она сказала:

— Я знала, что Карл здесь. Я как-то увидела его, и он мне все объяснил, — сказала она.

— Объяснил?..

Я не могла отвести от него глаз. Карл выглядел совсем не так, как при нашей прошлой встрече, когда на нем был безукоризненный вечерний костюм. Теперь на нем была свободная рубашка, выпачканная землей, и такие же брюки, более того, он нес грабли. Карл улыбнулся мне.

— Да, — сказал он. — Это так.

— Он не хочет, чтобы кто-то знал… правду, — продолжала Аннабе.

— Что ты хочешь сказать?

— Это… э-э… шутка. Авантюра… пари, в которое я вошел, промолвил Карл. — То есть я хотел сказать, которое я заключил. Мой друг заявил, что я не смогу заниматься физическим трудом несколько месяцев подряд. Он имел в виду, что мне не справиться с такой работой, как эта.

— А как же посольство? Разве вы не при посольстве?

— Да… да. Но я должен находиться здесь, ведь я поспорил, что эта работа мне по силам и я буду заниматься ею в течение двух месяцев. Мой друг сказал, что я так долго не выдержу, а я ответил, что выдержу, и вот я здесь.

— Пари, — сказала я. — Я слышала о подобных вещах.

— Да… пари. Я выиграю его… я твердо это решил.

— Мадам Рошер знает, что вы здесь… из-за пари?

— О нет, нет, нет. Она бы выгнала меня'. Она считает меня обыкновенным садовником.

— Это просто шутка, — сказала Аннабе. — Но я считаю, что вы очень мужественно ведете себя, Карл.

— О, это не требует мужества… просто надо работать. — Он печально посмотрел на свои руки. — А я не привык к подобному труду.

— У вас прекрасно все получается, — сказала Аннабе. — Я уверена, что вами очень довольны.

Как будет замечательно, когда вы выиграете это пари! Вы сможете по праву гордиться собой. На сколько вы спорили, Карл?

— На двадцать тысяч франков.

Аннабе поджала губы и казалась глубоко взволнованной.

— О, но дело не в деньгах, — сказал он.

— Честь Швейцарии, да? — шутливо спросила Аннабе.

— Что-то вроде этого.

— Вы живете рядом? — спросила я.

Карл махнул рукой.

— Вон там есть несколько маленьких коттеджей… скорее, лачуг. Но что ни стерпишь… ради пари. Все работающие в пансионе живут в них…

— Понимаю.

— Ну… я, конечно, не должен вступать в разговор с молодыми леди из школы.

— Нас укрывают деревья, — сказала Аннабе. — По крайней мере, я надеюсь на это.

Мы шли по аллее, обсаженной кустарником, и Карл показал нам издали свой домик.

— Там я живу, — сказал он. — А теперь, с вашего позволения, я удалюсь.

С этими словами он поклонился и ушел.

Аннабелинда казалась слегка раздраженной, и я догадалась, что она сердится на меня. Я уже собиралась заговорить с ней, когда она сказала:

— На твоем месте я бы не рассказывала о нашей встрече с Карлом.

— Почему?

— Ну, ведь это секрет, правда? А мадам Рошер не нужны люди, работающие здесь, чтобы выиграть пари, не так ли? Она рассчитывает на опытного садовника.

— Ну, Карл же здесь ненадолго.

— Она этого не знает. Поэтому не говори ничего, хорошо?

— Ты не сказала, что видела его.

— Я случайно наткнулась на него на днях… как ты сегодня.

— Наверное, мы никогда бы не увидели его, если бы ты неожиданно не столкнулась с ним.

— Может быть.

— Ты не думаешь, что встреча с нами немного выбила его из колеи?

— Ты права, Карлу не хотелось бы, чтобы его пари получило широкую огласку.

— Он сказал это тебе?

— Да, надеюсь ты ничего не расскажешь Кэролайн или кому-нибудь из соседок. Если кто-то узнает о Карле, это распространится по всей школе.

— Я не скажу.

— Чем ты собираешься заняться сейчас?

— Просто немного прогуляюсь перед возвращением. В шесть вечер бесед. Не знаю, о чем пойдет речь.

— Подождем и увидим.

Мы немного прошлись, а потом вернулись в пансион.

* * *

Прошло несколько дней после неожиданной встречи с Карлом, и я уже перестала удивляться совпадению, по которому он выбрал именно нашу школу для выполнения условий своего пари.

Я сказала Аннабелинде:

— Кажется, Карл один из тех людей, на которых наталкиваешься в самых неожиданных местах.

Она улыбнулась каким-то своим мыслям.

— Ну, — продолжала я, — он был в нашем доме… около «укромного местечка»… а потом мы обнаруживаем его здесь. Это странно.

— Но ведь он дипломат.

— По-моему, у него к тому же еще и очень длинный отпуск. Для дипломата необычно вдруг превратиться в садовника.

— Карл же объяснил. Я думаю, что он прекрасно проводит здесь время.

Аннабелинда улыбалась. Уже некоторое время она выглядела не такой, как раньше. Мне казалось, что причина в том, что ей очень нравилось в школе. Они с Люсией всегда шептались с видом некоторого превосходства, словно им было известно что-то, о чем не знали все остальные.

В ту ночь я крепко спала, и меня внезапно разбудил зов: «Люсинда… Люсинда!»

У моей кровати стояла Кэролайн в пеньюаре.

— Проснись, — сказала она. — Прислушайся.

Я села на кровати, пытаясь стряхнуть дремоту.

— Что? — пробормотала я.

— Шаги, — прошептала Кэролайн. — Я слышала, как кто-то шел по коридору, а потом спустился в холл.

— Привидение! — воскликнула я.

— Вставай. Я собираюсь пойти взглянуть. Пойдем со мной.

— Поздно…

— Слушай.

Я прислушалась и тоже услышала шаги. Без сомнения, они раздавались на лестнице, ведущей в холл. Я почувствовала, что мое сердце забилось быстрее. Теперь я была так же заинтригована, как Кэролайн. Проснулась Ивонн.

— Что случилось? — спросила она.

— Привидение. Мы обе слышали его шаги.

— Где?

Кэролайн кивнула на дверь.

— В коридоре, а теперь на лестнице. Послушай!

Мы замерли.

Теперь проснулась Хельга. Мы быстро ей все объяснили.

— Мы собираемся пойти посмотреть, — сказала Кэролайн.

Пока она тихо отворяла дверь, Хельга торопливо встала и надела пеньюар. Мы вышли в коридор, спустились по лестнице в холл и онемели от изумления, потому что впереди у одного из окон стояло привидение. Стройная фигура молодой женщины с распущенными по плечам волосами. Она стояла к дам спиной, и мы не видели, носит ли она вуаль, но в первые мгновенья у нас не возникло в этом сомнения.

А потом мы поняли, что ее платье вовсе не отвечает моде прошлого века, а очень похоже на наши пеньюары. И вот фигура повернулась, и мы увидели, что нашим привидением была не рябая красавица, а Мари Кристин де Брэй.

— Мари Кристин! — прошептала Кэролайн.

В это время Мари Кристин медленно направилась к нам, вытянув руки перед собой, словно двигаясь ощупью. Она ничем не показала, что видит нас.

Кэролайн прошептала:

— Она лунатик.

— Что нам делать? — спросила Ивонн.

— Пойти и привести мадемуазель Артуа, — сказала Кэролайн.

— Что? — переспросила Хельга.

— Тише. Мари Кристин нельзя будить. Нам надо уложить ее обратно в постель.

Кэролайн взяла эту задачу на себя и поспешила вверх по лестнице в комнату, где спала мадемуазель Артуа. В конце дортуара располагались ее спальня и рабочий кабинет.

Мари Кристин за это время дошла до конца галереи и села в кресло. Кэролайн велела нам тихо стоять и наблюдать за ней, на случай, если Мари отправится еще куда-нибудь.

Вскоре появилась мадемуазель Артуа, совсем не такая, как днем, с испуганным лицом и с двумя довольно тонкими косичками, болтающимися за спиной.

К этому времени появились еще несколько девочек, среди которых были Аннабе и Люсия.

Мадемуазель Артуа сразу взяла все в свои руки.

— Девочки, немедленно возвращайтесь в спальни. Ведите себя очень тихо. Мари Кристин нельзя тревожить.

Первый шок от вида мадемуазель в дезабелье уже прошел, и звук ее властного голоса оказал ночью такое же действие, как и днем. Воспитательница подошла к Мари Кристин и осторожно взяла ее за руку.

— Все в порядке, — успокаивающе сказала она. — Мы пойдем в твою комнату. Тебе там будет удобнее.

Мари Кристин встала и позволила увести себя.

Девочки молча наблюдали, как они поднимались по лестнице. Мадемуазель Артуа не заметила, что мы все еще здесь.

Все начали шептаться.

— Я думала, что это привидение.

— И я.

— Мари Кристин выглядела очень странно.

— Мадемуазель Артуа тоже.

Последовали смешки.

— Ты не думаешь, что Мари Кристин высматривала привидение?

— Все эти разговоры о нем могли повлиять на ее рассудок.

Внезапно появилась мадемуазель Артуа.

— Почему вы еще не в постелях? Немедленно отправляйтесь спать. Все хорошо. Мари Кристин просто ходила во сне. В этом нет ничего необычного. А теперь все в кровать.

На следующий день все только и говорили о ночном происшествии. Утром вызвали доктора Крозера для осмотра Мари Кристин. Нам сказали, что она будет весь день отдыхать.

На вечере бесед, когда мы собрались все вместе, мадам Рошер сама обратилась к нам.

— Девочки, я хочу очень серьезно поговорить с вами. Мари Кристин недавно перенесла страшное потрясение, которое, естественно, вывело ее из равновесия. Доктор Крозер уже осмотрел ее. Я рада сообщить, что она ничем не больна, просто у нее немного расшалились нервы. От этого она ходит во сне. С ней такое может больше не повториться, но, если Мари опять начнет ходить во сне и вы услышите ее шаги, я прошу вас ничего не предпринимать. Не заговаривайте с ней и ничем не тревожьте ее. Доктор Крозер сказал мне, что лучше всего оставить ее в покое. Она сама вернется в постель и не узнает, что произошло. Меня уверили, что это наилучший образ действия в таких случаях. Сейчас Мари Кристин отдыхает. При общении будьте очень предупредительны с Мари Кристин. На ее долю выпало много страданий. И запомните следующее: я не хочу больше этих ночных хождений. Мадемуазель Артуа сама со всем справится. Вот и все, что я хотела сказать.

Мадам Рошер говорила по-французски, но, чтобы все хорошо поняли, как должны вести себя, ее речь немедленно повторили на английском, итальянском и немецком.

На нас произвело впечатление столь серьезное отношение к происшествию, ведь в хождении во сне нет ничего необычного. Такое случается со множеством людей. Появление привидения было бы намного более волнующим событием. А так большинству свидетелей ночного происшествия запомнились лишь косички мадемуазель Артуа.

Ночи становились темнее. Приближалось Рождество, и царило всеобщее возбуждение, потому что большинство девочек на праздники собирались уехать домой. Тетя Селеста написала, что она приедет в школу и заберет нас с Аннабелиндой.

Мы переночуем в доме герцогини, а потом отправимся в Англию.

Стояли темные и туманные ноябрьские дни, самое время для привидений.

Мари Кристин выглядела лучше. Иногда мы видели ее смеющейся, она собиралась проводить Рождество у своей тети, в обществе нескольких веселых кузенов.

Потом поползли слухи о привидении.

Одна из старших девочек заявила, что действительно видела его и оно не было ходившей во сне Мари Кристин. Она услышала шаги в коридоре, открыла дверь и выглянула из комнаты, считая своим долгом сообщить мадемуазель Артуа, если окажется, что это идет спящая Мари Кристин. Но это была женщина с распущенными по плечам волосами и лицом, закрытым вуалью. Луна светила прямо в окно. Ошибки не могло быть. Она увидела даму под вуалью.

Все обсуждали это. Жанет Карэ, девочке, видевшей привидение, исполнилось семнадцать лет, и поэтому ее словам следовало доверять. Она находилась в школе уже три года и зарекомендовала себя как спокойная, не подверженная фантазиям ученица. Напротив, девочки считали, что все поступки Жанет Карэ известны наперед, другими словами, находили ее довольно скучной. И вот Жанет настаивала, что видела привидение.

— Что оно делало? — спросили у нее.

— Оно просто… шло.

— Куда?

— В одну из спален.

— В какую?

— Я не заметила. Возможно, оно исчезло в стене.

После этого еще несколько девочек рассказали, что видели призрак. Школу охватило беспокойство. Мы старались, не оставаться ни в одной из больших комнат после наступления темноты в одиночестве.

Как-то ночью я долго не могла уснуть, хотя день для нас всех выдался довольно утомительный. Мы отправились на длительную прогулку. Мисс Каррутерс, преподававшая английский и физкультуру, сказала, что скоро наступит зима и мы должны как можно полнее использовать хорошие дни, как она выразилась, «время легких туманов и созревших плодов». Она всегда стремилась свести воедино литературу и физические упражнения и любила повторять: «В здоровом теле здоровый дух».

Мы совершили бросок по полям и чащам почти до Монса, и на вечере бесед все чувствовали некоторую усталость, поэтому стоило большинству из нас лечь в постель, как они сразу крепко уснули.

Задремала и я, но скоро проснулась. Все остальные спали. Я лежала некоторое время, но сон, казалось, ускользал от меня, и вдруг мне показалось, что я слышу шаги внизу.

Я встала с кровати и подошла к окну. Спальни выходили своими окнами на огород и фруктовый сад. Я отчетливо видела человека, быстро идущего через сад к пансиону.

Это была Аннабелинда. Я узнала бы ее везде.

Я стояла, наблюдая за ней… как зачарованная.

Она подошла к дому, открыла окно и влезла в него.

Где она была? Что делала? Странно, но, несмотря на ее покровительственное отношение ко мне, я всегда чувствовала, что должна присматривать за ней. У меня создалось ощущение, что она может попасть в серьезную переделку.

Я повернулась и взглянула на моих соседок.

Они все крепко спали.

Аннабе должна пойти к своей спальне. Я удивлю ее. Я скажу ей, как опасно то, что она делает.

Это может кончиться ее исключением из школы.

Я выскользнула из комнаты, тихо затворив за собой дверь, быстро прошла по коридору и притаилась в темном месте.

И вот появилась Аннабелинда. Она не выглядела как девочка, которая только что влезла в окно.

Ее лицо закрывала вуаль.

Привидение, как же!

Она бесшумно поднималась по лестнице. Я хорошо видела ее в падавшем из окна свете. Она никогда не смогла бы заставить меня принять ее за привидение. Я бы узнала ее в любом обличье.

Аннабе открыла дверь своей спальни. Я последовала за ней. Люсия приподнялась на кровати и сказала:

— Как ты поздно!

Потом они обе уставились на меня.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросила Аннабелинда.

— Где ты была? — нанесла я ответный удар.

Она продолжала смотреть на меня, смущенная и разъяренная одновременно.

— Тебе надо быть осторожнее, — сказала я, — Я услышала внизу твои шаги, выглянула и увидела, как ты влезла в окно. Я ждала тебя.

— Ты… ты шпионка!

— Тише! — сказала Люсия. — Или ты хочешь разбудить всю школу?

— У тебя будут неприятности, юная Люсинда, — сказала Аннабе. — Ходить ночью по чужим спальням…

— Не такие большие, как у тебя, выходящей из дома и влезающей в окно.

— Послушай меня, — сказала Люсия. — Возвращайся в свою спальню. Поговорите утром.

Я поняла, что в этом есть здравый смысл. Я кивнула.

— Хорошо. Увидимся утром.

Аннабе уселась на кровать, сердито глядя на меня. Она все еще держала в руках вуаль. Люсия захихикала.

Я проскользнула обратно в свою комнату. Три девочки все еще крепко спали.

Я легла в кровать, и меня стала бить дрожь. Я догадалась, что Аннабелинда и была тем «привидением», которое увидела Жанет Карэ.

Но куда она ходила? Несомненно было только одно — Люсию посвятили в эту тайну.

* * *

Моя встреча с Аннабе состоялась только после полудня, потому что мы посещали разные классы и наши пути пересекались не часто.

Когда мы встретились, Аннабелинда сказала:

— Пойдем в сад.

Я последовала за ней.

— Почему ты шпионишь за мной? — воинственно вопросила она.

Она явно была напугана и заняла оборонительную позицию.

— Я не шпионила! — резко возразила я. — Я услышала шаги и выглянула в окно, как любой бы на моем месте. Тебя мог увидеть кто-нибудь еще… например, мадемуазель Артуа.

— Эта старая дура!

— Она вовсе не старая дура. Она намного умнее тебя. Скажи мне, куда ты ходила? Ведь это было не первый раз, правда?

— Кто ты такая? Великий Инквизитор?

— Нет. Просто та, которой ты обязана все объяснить.

— Я ничего тебе не обязана.

— Я могла бы пойти и рассказать мадемуазель Артуа о том, что видела прошлой ночью… как ты влезла в дом… и изображала из себя привидение.

Значит, ты и есть тот призрак, который видела Жанет Карэ!

Аннабелинда засмеялась.

— Значит ты не только шпионка, но еще и доносчица! Это была замечательная идея. Все ужасно испугались. Эта мысль пришла мне в голову, когда Мари Кристин ходила во сне. Я подумала, что, услышав мои шаги, все решат, что это опять идет она и не станут беспокоиться. Я решила, что если кто-нибудь увидит меня, то вуаль окажется очень кстати. Меня под ней не узнают.

— Я узнала тебя.

— Ну, ты ведь моя милая старая подруга Люсинда, не так ли?

— Аннабелинда, — сказала я, возвращаясь к ее настоящему имени. — Что ты делала?

— Так лучше, — сказала она. — Я ненавижу имя «Аннабе». Никогда не называй меня так, когда мы уедем отсюда.

— Ты уклоняешься от темы. Что ты делала?

— Мне хотелось прогуляться.

— Куда?

— Просто пройтись. Может быть, мне нравится изображать привидение.

— Это очень опасно. Ты хочешь, чтобы тебя исключили?

— Этого бы не случилось.

— Мне кажется, что тебя бы исключили.

— Конечно, нет. Дедушка Бурдон близкий друг мадам Рошер. Они бы что-нибудь придумали. Он бы замолвил за меня словечко.