Часть 100. «А загляни-ка в глазки к ней. Увидишь…»

Глава 547

Мда…. Влетел я не хило. Вот же… «тётушка»!

Считаем варианты.

Я оставляю Ростиславу во Всеволжске.

Кем? — Например, наложницей.

Скандал национального уровня:

— Ванька-лысый Андреевну еб…т! Андрея — ни в грош не ставит!

Андрею доносят, он… приходит в бешенство. Хотя — почему «приходит»? Это — из его нормальных состояний. Спит, ест и «бешенеет».

Оставляю её… да хоть инокиней. Опять «в морду»:

— Ванька-то… отца не спросивши, вдовицу убогую у себя в келью загнал. А Андрей-то самовольство такое вытерпел. Староват стал князь Суздальский.

И, при всеобщей убеждённости, что у княгинь фардж… вызолочен и инкрустирован рубинами с изумрудами… такие слухи пойдут…! «И — постриг, и — поимел…». С деталями и подробностями.

— Слыхал, куме?! Андревна, невеста христова, прости господи, тройню родила! Зверят лютеньких.

— Вот же бл…


Быстренько отправить её к отцу? Настоятельно посоветовав помалкивать…

Андрей дочку расспросит. Спрашивать Андрей умеет — и дыба не потребуется. Та ему всё подробненько расскажет. Со всеми оттенками и нюансами. Да за одну позицию противоестественную…! О-ох…

Вот же… кобра! Это — про Софью. После совместной парилочки… И плевать, что «по согласию». Бабское согласие — значения не имеет. Только ей хуже будет. Да и мне… Не просто «обладнул», а ещё и «соблазнил». Змей плешивый, сатаноидный.

И об чём нам с ним потом разговаривать? Нынче мне голову срубить или завтрева?

Остаётся… Две сразу… Смерть от несчастного случая? Утонули-угорели… По дороге? — Слишком много рисков, условий, неопределённостей.

Типа: приехали они к Лазарю на подворье, в баньку сходили, и там… дуба дали. Синхронно? — А ещё упокойники где? А куда прислуга смотрела? А почему не прямиком в князю?…

У Лазаря в дому — жена молодая. Со служанками. Которые языками… лучше бы они так двор подметали.

Андрей достаточно меня знает, сразу заподозрит. Докопается или нет… «но осадочек — останется».

«Жена Цезаря должна быть выше подозрений!». А уж Воевода Всеволжский…!

Фактор времени: Андрей скоро узнает, что Ростислава — в Муроме, что она ушла в лес, в скит, богу молится. Где? С кем? Возвращать её надо в Муром. Это-то, положим, можно сделать корректно. Но потом она приходит в Боголюбово, Андрей её спрашивает. И узнаёт про наши банные игры.

И — про пребывание Софьи «в числе живых».

Вот это — самая главная тайна, самая «болевая точка» Боголюбского. Её существование, возможность «авторитетно» сообщить «благожелательной публике» тайну происхождения его детей. Факт того, что он — рогоносец-рецидивист.

«Урата чести», «потеря лица».

Он бы сам, может быть, при таких делах, ушёл бы в монастырь. Но ведь и передать-то дела некому! Удел, княжество… всё в распыл пойдёт. Порушится, повалится.

Его первая реакция — «отдай». Живой или мёртвой.

Вторая: почему раньше не доложил? Что у тебя в хозяйстве такой «подарок» обретается.

Моё: «а ты не спрашивал»… — хорошо в суде. С «соревновательностью сторон».

В его суде, где он «судит сердцем»… Как минимум, утвердится в мнении, наверняка возникшем ещё после моего Великолуцкого провала: «Ванька или — дурак, или — изменник». С нарастающим превалированием второго.


Итого: отправить к Боголюбскому — нельзя, оставить здесь — нельзя. Во всех вариантах я получаю гнев «Бешеного Китайца», смертельный конфликт. Который ничем, кроме смерти Андрея, остановлен быть не может.

Ничем.

Какие там производительные силы с производственными отношениями?! Есть взбесившийся самец. Которому всё по… Вот именно по туда. И мы с ним так потопчемся по Залессью… «Стена пламени» над каждым городом… Как над Саровом стояла. Монголы сюда не пойдут. Ибо — незачем.

Факеншит. Уелбантуренный сословно-духовно-генетически.

Соответственно, Софья становится оружием. «Дамокловым мечом» над головой врага. И я её не отдаю. К чему она и стремилась. И буду вынужден Суздальского князя… нейтрализовать. О чём она и мечтает.

Безопасность и месть. Моими руками. Цугцванг. Умница!

И чего теперь делать? — А позавтракать. Вон уже, Ивашко встревоженный идёт — чего это Воевода на тренажёре завис, таскает и таскает, надорвётся, однако.


Наверное, я убил бы их. О том, что Изергенова баба Софья и бывшая княгиня Улита Степановна Кучковна — одно лицо, знал только я. О том, что княгиня Вщижская Ростислава Андреевна инкогнито явилась во Всеволжск могли догадаться несколько человек. Посадник Илья Муромец, например. Разумно было организовать что-то типа: пошли баба с девкой в баню да угорели. Анонимно.

Девка — не девка, а княгиня? — Жаль, не знал, а то принял бы по этикету. Дочь Боголюбского? — Мои соболезнования. Эксгумацию проводить? Для перезахоронения в подходящем, особо почитаемом, храме. — Почему во Всеволжске оказалась? — Может, кто какого-нибудь святого человека присоветовал? У меня нынче множество юродивых обретается.

Их спасла мелочь, случайность. И, конечно, моя необуздываемая «жаба»: не люблю терять людей выдающихся.


За время моего отсутствия накопилась куча дел.

Совещание с мостовщиками. По «Русской Правде» так называют строителей мостов. Тема на Руси вообще и ныне у меня во Всеволжске — весьма актуальная. Надо создавать отдельное подразделение. Видимо, у Терентия в Городовом приказе.

Выслушали мнений, обсудили позиций, приняли решений. Организационного и технического толка. Здесь, в низовьях Оки и на Средней Волге делать мосты наплавные, на плашкоутах, как был Дворцовый мост в Питере до 1915 года. Каменные…? — Когда пойдёт «военный» цемент.

Фриц продемонстрировал четыре варианта наплавных мостов. На якорях, на утопленных сваях, на верховых сваях и на береговых канатах. Выбрали второй, как основной. С двумя подвариантами разводных пролётов — судоходству нельзя препятствовать. Нужны материалы и оснастка. Дубы у меня есть, но мало. Придётся заготавливать и, соответственно, сажать. Втрое — дерево полезное, посадки надо расширять.


О-ох… тут только тронь… Необходимое скорое присоединение Мордовии позволит расширять лесопитомники. Рост — взрывной. И по площадям, и по номенклатуре. Единичные делянки с грецким орехом, шелковицей, шиповником… Недостаток катастрофический. По плодовым… — «плачь, мальчик, плачь». А растут деревья… неторопливо.

Лесопосадки — ещё и необходимость ломать людей. Крушить комплекс «святорусских» стереотипов. Большинство моих насельников — «лесные крестьяне». Они всю жизнь, «с дедов-прадедов», деревья рубили, сжигали, выкорчёвывали, вываливали, сводили… уничтожали. А теперь им — посади и вырасти…

— Слышь, Воевода, может мне ещё и тараканов в дому развести?

— Будет нужда в тараканьем мясе — будешь разводить. По моей воле, по моему приказу.


Через несколько лет мы серьёзно пошли в Степь. Элементом чего была «лесная политика». С наказанием за порубку леса. Любого дерева, а не только бортного, как по «Русской Правде». С пониманием как и чем залесить верховья оврагов, не допустить разрастания эрозии почвы, избежать образования аналогов «Пустыни Донбасса» или «Голодной Степи».


Утвердили три типовых проекта мостов малых. Весьма актуально — устья Волжских и Окских притоков нужно перекрывать корректно.

Тема тоже… острая. По мостам в устьях ходят бурлаки. Это не просто местные туда-сюда таскаются — магистраль. Но — заливные поймы. А, к примеру, перекрыть устье Костромы от города до того холма, на котором монастырь поставят да Романовы спасаться будут… хотя деревянный мост в начале 20 века там был…


Мостовщики разошлись, Фриц отчитался о делах Муромских. Там… в большой стройке всё «слава богу» никогда не бывает. Уже в конце, уставший от длительной говорильни, выдаёт:

— Я, когда с Мурома возвращался, подвёз Ипаеву Софью с девкой. Ежели у тебя, Воевода, каких особых планов нет, то отдай девку мне. Пользы больше. А Ипаю другую молоденькую наложницу найти — не забота.

Факеншит! Я ещё только-только… а Софочкины игрища — уже аукаются.

Тут «аукнулись» более старые дела, не Софочкины.

Сразу мысли по поводу, подозрения всякие: Фриц знает кого он «подвёз»? Он — в деле? Какую игру играет? Софочка его захомутала и к измене склонила?

— Девка? Что за девка? У тебя ж есть. Или уже обе на сносях?

— Не, не для того. Мне помощник нужен. Грамотный. Чтобы по-нашему, по-немецки, хоть как-то. Беня ж привёз манускрипт по строительству. Ты велел перевести. Я начал, но времени нет.

— А девка причём?

— Так она малость в германском наречии понимает. Именно — в нашем особенном, в масонском.

Каждая область профессиональной деятельности обзаводится собственным жаргоном. «Поменяй камень на матери» — из компьютерного. Отмостка, вымостка, стяжка — из строительного. Понятно, что у масонов — профессиональных итало-германских строителей — куча таких словечек.

— Откуда такая понимающая взялась?

— Из Вщижа. Ну, ты ж знаешь. Наша артель построила Боголюбскому собор во Владимире и пошла к зятю его во Вщиж. Я-то приболел, отстал. Потом у тебя остался. А мои сотоварищи там ещё такие печки поставили. В княжьем тереме с трубами на три этажа. Девка там жила, чего-то слышала, с кем-то говорила. Товарищей моих прежних знает. Детские-то мозги пустые, переимчивые — вот слов-то и нахваталась. Посажу перевод делать — всё быстрее пойдёт.

— Ты ей сходу брюхо надуешь и никакого толку не будет.

— Э, Воевода, одно другому не помеха. Будет у тебя через год и книжка, и маленький «стрелочник».

— Ладно, подумаю. Иди.

Понятно, что я ничего менять не стал. Пришедший Точильщик получил приказ подготовить исполнение сценария «угорели в бане». Но… кроме цинизма и интриганства Софьи, начала обретать плоть душа её дочки.


Странное выражение: «душа стала обретать плоть». Не «доска с глазами», а человек с свойствами. Включая вот такое, у меня редкое, хоть какое-то владение немецким.

Другое — её «выученная беспомощность». Для тоталитарного лидера, каковым я являюсь, такое свойство в окружающих — наркотик.

Это ж так удобно! Прикажи повеситься — и верёвку свою принесут. Все со всем согласны. «И говорят в глаза: никто не против — все за». Вынужденный постоянно навязывать людям свою волю по самым разным поводам, я не имел сил и времени объяснять, уговаривать…

Свойство необходимо, оно позволяет ускорить процесс внедрения инноваций, изменения общины. Другая крайность: «куда не глянь — везде оскал звериный» — вовсе не привлекает.

Однако, система разрасталась. Я уже не успевал везде. И когда люди в моих погостах просто сидели и терпели, ожидая моего приказа, а не шли и делали по своему решению… получалось скверно.

Оптимальный баланс между покорностью, беспомощностью и самостоятельностью, инициативностью — постепенно смещался. Не везде, не всегда, не для всех. Но на смену «управления приказами» приходило всё больше «управление целями». Для этого требовалось вывести подчинённых из состояния «выученной беспомощности».

Вот девка. Пример. Пробуй.

* * *

Для прогресса нужен оптимизм его участников.

Мы сталкиваемся, по жизни, с разными событиями, условно — с хорошими и плохими. Для оптимиста хорошие события закономерны и более или менее контролируемы им самим, а плохие — случайны. Для пессимиста, наоборот, плохие — закономерны, а хорошие — случайны и не зависят от его усилий.

«Выученная беспомощность» — это выученный пессимизм.

Конечно, лучше реализм. Но это — редкость. Да и не всем нужно быть оптимистами. Если вы президент корпорации, то вице-президент по развитию и начальник отдела маркетинга должны быть оптимистами, а главный бухгалтер и шеф безопасности — пессимистами. Главное — не перепутать.

В 21 веке представление о выученной беспомощности перевернулось с ног на голову. Не «беспомощность» является выученной, а, наоборот, контроль. Беспомощность — стартовое состояние, которое преодолевается за счет усвоения идеи возможности контроля.

В процессе эволюции животные становятся более развитыми, появляются возможности распознавать угрозу на расстоянии. Развиваются поведенческие и когнитивные навыки контроля. Возникают способы избегать негативных воздействий разных явлений.

«Прогресс есть удаление от смертельных опасностей».

Префронтальные зоны больших полушарий отвечают за механизмы, которые связаны с преодолением негативных эффектов от непредвиденной ситуации, обеспечивают формирование надстроечных структур, позволяющих вывести регуляцию реакций на новый уровень.

Префронтальные зоны — возникли, «хард» — есть. «Предустановка» — произведена: реакции австралопитека заложены генетически или в процессе обучения младенца. Но социум усложняется. Усложняются и опасности, и реакции на них. Обезьяне огонь — всегда плохо. Человеку… смотря какой. Источник тепла, света, вкусной «полупереваренной» пищи.

Функционал «контроля» не догоняет «опасности». Появляется тотальное решение: «На всё воля божья», «Аллах акбар» — ГБ как персонифицированный источник гадостей. И он же — средство контроля. Универсальная потусторонняя палка, которой можно отбиться от внезапно всунувшегося пещерного медведя.

Не только в эволюции, но и в индивидуальном развитии выработка контроля крайне важна. При воспитании ребёнка необходимо помогать устанавливать связь между его действиями и результатами. Это можно делать в любом возрасте в разных формах. Принципиально важно, чтобы он понимал, что его действия на что-то влияют в мире.

Вера в ГБ это «на что-то влияют» — давит. Ты — прах. Иншалла.

* * *

Ростислава выросла в православии. Если бы пастыри на «Святой Руси» добирались до каждой души и истово исполняли свой долг, то были бы «люди русские» восьми-миллионно-головым стадом баранов. Пасомой паствой. Так не происходит, но юная княжна получила полную дозу веры Христовой.

Дальше — индивидуальные особенности.

Боголюбский, при всём его горячечном православии, не мог принять полностью. «Подставь вторую щёку», «возлюби ближнего своего».

А если «ближний» — сволочь? — На плаху!

Бешеный темперамент князя, амбиции, ум, знания — не позволяли ему перейти в «выученную беспомощность». Он имел «возможности распознавать угрозу на расстоянии», часто шёл ей навстречу, пусть бы — в форме сумасшедшей кавалерийской атаки. И — добивался успеха. Развивая свои «поведенческие и когнитивные навыки».

Для меня Боголюбский ассоциировался с тяжёлым полуторником. Смертоносный, прямой. Попадёт — смерть. Не убьёт сразу — отодвинется и снова ударит.


Софья — родилась оптимисткой. Православная проповедь «выученной беспомощности» не оказала на неё влияния. Отчасти — просто по доле эндорфинов в крови, задаваемой наследственно, отчасти — из-за положения старшей и любимой дочери владетеля Кучково. Она не жила под гнётом непрерывного потока неизвестно откуда валящихся бедствий.

«Бог терпел. И нам велел» — слышала постоянно. Сама повторяла, молилась о ниспослании, даровании и прощении. И тут же, едва поднявшись с колен, выкидывала из головы напрочь саму идею терпения и связанные с ней неразрывно — «случайное счастье», «нежданное наследство», «выигрыш в лотерею». Из двух вариантов: «сама сделала» и «вдруг подарили» она выбирала оба. Радовалась подаркам и умела их добиваться.

Казнь отца была, конечно, катастрофой. Но замыкаться на несчастиях — ей не свойственно. Бесконечно расчёсывать вавку, безудержно проливая горючие слёзы… не её. И тут же на неё свалилась редчайшая удача — брак с князем. Третья боярышня, ставшая княгиней за всю историю «Святой Руси».

Задержка с беременностью, перспектива развода… Опасность. И немедленно решение, способ преодолеть эту опасность — изменить мужу. Дальше — чисто технологически: как, когда, с кем…

Она ассоциировалась в моём сознании с дамасской саблей. Не с классическим прямым арабским клинком в ладонь шириной, а с тонким, очень гибким… и очень острым. Ничего не сделала, просто мимо прошла. А у тебя голова отвалилась и покатилась. Ты ещё ничего не понял, а уже мёртвый.


Ростислава не обладала ни бешеным темпераментом Андрея, ни безграничным оптимизмом Софьи.

Как княжна она получила с младенчества полную дозу «выученной беспомощности» в форме христианской проповеди. Да где ж ещё и виться-то лучшим проповедникам, как не на княжьем дворе? «Моление Даниила Заточника» — просто пример:

— Княже! Денег дай! А я тебе так вычурно совру — никто так не сумеет!

Потом — поток внезапных, от неё никак не зависящих «негативных событий»: переезд на чужую сторонку, свадьба с пьяным изнасилованием, болезнь мужа…

Предполагаю, что именно появление жены, подростковый секс, и сбило настройки гипофиза Магога, погнало его тело в безумный, чудовищный рост. Об этом здесь не говорят, но… не считайте предков дураками. Как только они перестают всё сваливать на ГБ, так вполне обнаруживают причинно-следственные связи в реале. Или, хотя бы, делают о них разумные предположения.

«Выученная беспомощность» естественно, при первой же возможности, разворачивается в поиск кумира, спасителя, хозяина. Наполненный страстной надеждой:

— Господин! Защити меня! Я вся твоя! Только не надо больше… так.

При отказе — уныло-равнодушное:

— Что воля, что неволя — всё едино.

И можно снова… А она будет только тихонько скулить. Как те собачки в загоне под током.

Душа Ростиславы не связывалась в моём воображении ни с каким оружием. Скорее… с заброшенным недостроем.

Есть кое-где фундамент, оплывшие пустые котлованы, куски поставленных стен, осколки стекла, штабель кирпича, сгнившие наличники и двери, мусор — строительный, бытовой, природный, дерьмо — человеческое и скотское, бурьян клочьями, крапива…

Душа пятнадцатилетней женщины. Княгини, вдовы. Теперь — ещё и ублюдки. Ублюдочницы? Бастардини? Как это правильно в женском роде? «Курвиной дочки»?

Захламлённый пустырь личности… замусоренная душа…

«Делать из дерьма конфетку — моё хобби». А тут — отнюдь не «дерьмо».

Способность быстро учиться… «Развиваются поведенческие и когнитивные навыки…». Готовность воспринимать новый реал, меняться… Как она тогда моих парней дразнила… Отсутствие истерики… Целенаправленно, сосредоточенно «не-грудью» на «не-амбразуру»… Были моменты паники, но — могло быть много больше и тяжелее… Попытка заступиться за единственного родного её человека, за мать. Когда я ту курвой назвал. Могла бы и промолчать… Разумный взгляд серых глаз… в «острых» для неё ситуациях. Чуть больше «сапиенса», чем в обычных «хомо»? И вот — иностранный язык. Что весьма… не типично. Иной опыт. Хотя бы просто — вид иных вещей, иных людей…

И что мне с этим «недостроем» делать?

Строительные ассоциации вызывали в памяти картинки из прежней жизни, вид и звук ревущих тяжёлых бульдозеров, срывающих, сносящих накопившийся мусор, очищающих площадку «до голого материка», звон и грохот копров, вбивающих железобетонные сваи в неподатливую, вздрагивающую от равномерных ударов, землю. И удобное, изящное здание. Поднявшееся на месте недавней помойки.

Как это сделать стройкой — знаю. А вот с душой человеческой… Для начала — «бить шурфы». А там… по обнаруженным свойствам.

И я пошёл. В подземелье к Ноготку. Выяснять подробности «залегания» и «промерзания».

Глава 548

Взвизгнул засов, стукнула дверь. Она сидела на земле у стены, плотно обхватив коленки руками, повернув ко мне лицо. Измученное, с ввалившимися глазами, с растрёпанной косой. Подслеповато щурилась на свет скипидарного светильника, принесённого мною. После суток темноты — на свет смотреть больно. По себе знаю.

Её трясло. Тело била неостановимая дрожь, стучали зубы, дрожали пересохшие, обмётанные белым, губы.

В подземельях холодно. По себе знаю.

Вспомнился мне киевский застенок. Тогдашний «космос». Мой панический, невыносимый ужас.

Мне было хуже — я ничего не понимал, был совершенно не готов. К «Святой Руси». К системе. К рабству. К собственному состоянию «двуногой скотинки».

И — дольше. Оставить её здесь ещё на пару дней? Чтобы «дошла до кондиции»? — Фактор времени. Боголюбский… Степанида свет Слудовна поторопила тогда, семь лет назад, Саввушку. И вот я здесь. Воевода Всеволжский. Живой и при делах. А могли вбить мне эту… «выученную беспомощность» аж до донышка души.

Она — не я. В неё это свойство вбивали всю её жизнь, каждый день. Всей «Святой Русью».

— Ты сказала: «Я — твоя. В воле твоей. Господин». Не передумала?

Она попыталась ответить. Горло отказало — только хрип. Сухо здесь. Испугалась, что я не пойму, или пойму не так. Нервно затрясла, замотала головой. Отрицательно. И остановилась. Спрятав лицо в колени и тревожно кося поверх них глазом.

— Ты хочешь отдать себя? В мою власть? В рабыни? Стать орудием говорящим? Скотинкой двуногой? Моей вещью? Исполнять любую мою волю? Превозмогая свой страх. Свою боль. Даже и ценой жизни своей. У тебя не будет иной цели, чем услужить мне? Иной заботы, чем забота о благе моём?

Она снова трясла головой. Теперь утвердительно.

— Ты понимаешь, что я — «Зверь Лютый»? Что отдавшись мне ныне, ты никогда не выйдешь из моей воли? Ты никогда не станешь свободной. Ни на этом свете, ни на том. Это — навечно. Над тобой более не будет ничьей иной власти. Отца или матери, епископа или князя, бога или диавола. Только моя. До скончания веков.

Она снова трясла головой соглашаясь. Понимает ли? Осознаёт ли? Или просто измученно-автоматически… «отстань придурок»?

* * *

— Знаешь ли ты, что тебя ожидает? Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть? Отчуждение полное, одиночество?

— Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.

— Не только от врагов — но и от родных, от друзей?

— Да… и от них.

— Знаешь ли ты, что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?

— Знаю и это.


Что-то из меня опять русская классика выпирает. Тургенев, стихи в прозе. Как в школе учили — близко к тексту.

Только… как бы это по-мягче… Тургеневской барышне есть что терять. А Вщижской княгине… «ненависть, насмешка, презрение, обида…» — уже. Изначально. Просто по факту её зачатья. «Холод, голод, тюрьма…» — а мы где сидим? «Удары от друзей»… — о ком вы?

Она — уже. Обычным течением жизни, своей и святорусской, вынесена за тот порог.

«— Дура! — проскрежетал кто-то сзади.

— Святая! — принеслось откуда-то в ответ».

Здесь — ни то, ни другое. Здесь — жертвенность безысходности, «выученная беспомощность».

А вот дальше… По Беллману: «уж не знаю как ты сюда вляпался, но если дальше пойдёшь оптимально, то это и будет твоим наилучшим путём…».

* * *

— Я не требую клятв. Ибо следую словам сына божьего: не клянитесь. И пусть будет ваше да — «да», а нет — «нет». Твоё слово?

Она попыталась ответить, поперхнулась, закашлялась. Испугавшись что я пойму эти хрипы как отрицание, задёргалась, схватилась за горло, стала бить себя кулачками в грудь. Увидев, что я не двигаюсь, не ухожу, оставляя её одну, здесь — в «космосе подземелья», чуть успокоилась, и хрипло, сдерживая кашель, произнесла.

— Да.

И снова зашлась, багровея от попыток вздохнуть, дышать.

Отдышалась, отплевалась. И, снова пряча лицо в колени, спросила:

— Что ты… сделаешь со мной?

Интересна форма вопроса. Служанки спрашивают: «что мне делать?». В смысле: какие работы исполнять? Наложницы: «как встать или лечь?». А здесь… Любопытство овцы на скотобойне? Привычка к собственной объектности? Не путать с объективностью.

— Всё. Всё, что пожелается моей левой пятке. Выпотрошить, освежевать, зажарить. Целиком или по частям. Как мне вздумается. Ты же не будешь возражать, если мне захочется попробовать на завтрак… твой мозг. С грибным соусом?

— Н-не буду. Господин.

Реакция — нулевая. Паники нет. Чуть тормозит. Не верит? Доказывать реальность возможности? Отсутствие воображения? Слишком сильная усталость? Только сглатывает. От нервов? От сухости воздуха?

— Тебе предстоит исполнять все мои… повеления. Неисполнение… наказывается. Убежать, спрятаться, защититься — ты не можешь. Но у тебя есть… способ. Избежать боли.

— К-какой? Господин.

Горло у неё сорвано. Вроде бы и не кричала, а хрипит как пропитой грузчик.

— Заслужить. Милость. Благоволение. Хозяина. Меня. Если ты будешь мне… интересна. Приятна, полезна то… то будет неразумно… мучить тебя. Просто так, для забавы. Разве что — по делу. Ты понимаешь мои слова?

— Д-да. Господин. Я… я постараюсь быть… как ты пожелаешь. Чтобы… было неразумно… только… я не умею, не знаю… как стать… приятной… я ещё никому… не была… интересной.

Класс! Самообладание на грани истощения.

* * *

Истощение сил физических приводит, сперва, к утрате контроля над эмоциями: истерика, паника. Следующая фаза — отсутствие сил и для самих эмоций: тупость, апатия. Видно по характеру плача: «слёзы громкие, разнообразные» переходят в «слёзы тихие, неостановимые». Между этими двумя фазами есть, не у всех, узкая зона, когда человек может направить остатки сил на управление слабеющими эмоциями. Часто именно это называют самообладанием, стойкостью. «Умираю, но не сдаюсь». Если, конечно, умираешь долго, постепенно слабея.

* * *

— Ты знаешь — кто твой отец? Мать сказала?

— Д-да.

Факеншит! Каждое слово — клещами вытягивать?

— Кто?

— Дядя. Якун Степанович.

И вдруг вспышка. Быстрая, страстная речь:

— Она не виновата! Её заставили! Один раз!

Оп-па… А тут у Софочки прокол. Не всё она дочке рассказала. Стесняется она. Посиснивается.

Три оставшихся привязанности, три фрагмента фундамента души: мать, отец, бог. Сносим. «Бульдозером правды».

* * *

«Сила дьявола не во лжи. А в правде. Дьяволы не лгут. И в этом суть не их слабость, а их сила. Ничто так не может смутить разум, как клинок правды, который нанес свой удар. Но называя слугу Тьмы — отцом лжи, вы будите правы. Ибо правда, высказанная в нужный момент, как бы истинна она ни была, способна привести того кто слушает Тьму, к ложным выводам и погубить вашу душу».


Забавно. Если «правда» — истинна, то она и есть «истина». Из истины можно сделать выводы. Верные или ложные. Из лжи — только ложные. Если вы вывели из истины ложь, то беда не в истине, а в вашем «выводилове». Это — лечится. Обучением. Советом. Опытом. Если вы предпочитаете делать выводы из лжи — это не лечится. Такое называется по-разному: идеализм, фанатизм, романтизм, идиотизм… Если истина способна погубить вашу душу, то ваша душа соткана из обмана. Ложная душа. И с этим вы собираетесь явиться к престолу Всевышнего? В надежде на «Царствие Небесное»?

Не держите Господа за лоха.

* * *

— Твоя мать — курва. Блудодейка, шлюха, давалка… Как и принято у таких… сучек блудливых — она врёт. И про «один раз» — тоже. Всё её дети — от разных мужчин. И ни одного — от законного, богом данного, венчанного мужа. Твой кормилец, князь Андрей, воитель славный, правитель мудрый, праведник христианский, муж добрый… Он — муж обманутый. Слабак, лопух, слепой дурень. Рогоносец. Ни храбрость, ни мудрость, ни вера не защитили его от… от этой змеи ядовитой, от матушки твоей.

Она молчит. Только вжимается сильнее лицом в коленки, только сжимает коленки сильнее руками. Мои слова, подобно плети палаческой, хлещут её душу. Но… «Мужнина честь» женщинами воспринимается несколько… отстранённо. Да, конечно, ай-яй-яй, как нехорошо, а поподробнее?… да что ты говоришь! стыд-то какой… бедненький, как ему с этой стервой… сам дурак — бачили очи шо купували…

* * *

В эволюции самец стремиться распространить свой набор генов. Наиболее широко. А самка — хорошо кушать. «Секс в обмен на еду». В сочетании с необходимостью длительного ухода за потомством это дало, у хомнутых сапиенсом, ограниченную моногамию. Сильно ограниченную.

Цели самки и самца одинаковы — квартет базовых инстинктов. Но пути удовлетворения этих инстинктов, взаимный вес, формы выражения, границы допустимости…

* * *

Я могу уменьшить её уважение к князю Андрею, ослабить надежду на его защиту, но ни «влезть в его шкуру», ни «плевать ему в спину» — она не будет. Слишком велика разница между само- и мироощущениями пятнадцатилетней девчонки-вдовы и пожилого мужчины, воина-государя.

Что ж, перейдём к родительнице. И я спокойным размеренным тоном сообщил Ростиславе о Софочкиных подвигах. Начиная со свадьбы с видом на окровавленную плаху во дворе усадьбы, где только что покатилась голова Степана Кучки, дедушки моей собеседницы. Вспомнил судьбу противника Мономаха, казнённого Хадоги. И роль Кучковичей в этом деле. Упомянул многократность мерзости измены Софочки мужу и государю. Подчеркнул противоестественность, греховность инцеста. Красочно описал процедуру зачатия самой Ростиславы. Софью и Якуна я видел в Кучково — могу наполнить рассказ правдоподобными подробностями, характерными мелочами поведения, внешности.

— И вот ты здесь, передо мной. Малолетняя шлюшка во втором поколении. В ряду поколений рода изменников и предателей. Порождение сатаны. Не только с момента рождения, но даже с мига замысла о соитии. Олицетворение похоти, выражение противоестественного разврата. Мясцо, пропитанное зловонием преступления и смрадом греха в каждой частице своей. Сотворённое из лжи и выращенное в обмане. Бедствие, выпущенное в мир божий «Врагом рода человеческого». Для совращения, искушения и погубления душ христианских. Каждый день на Святой Руси тысячи тысяч голосов повторяют: «не введи нас в искушение, избавь нас от лукавого». Это про тебя. В тебя — не введи, от тебя — избавь.

Она продолжала сидеть у стенки, сжавшись под словами моими. Из остановившихся, даже не закрываемых серых глаз её текли слёзы.

Интересно — она меня вообще слышит? Или так… «звуки му».

— Ляг. На спину.

Слышит. Не кричит, не рыдает. Даже не скулит. Чуть всхлипывает при дыхании. Хорошо же её выучили. Беспомощности.

— Покажи. Как ты… под Магогом своим.

Мда… Низкий уровень сексуального влечения был следствием не только гормональных изменений в организме покойного.

— Ну и куда он тут… всовывал?

Тоненький вздрагивающий пальчик неуверенно ползёт по бедру. Указывает ответ. На мой идиотский вопрос. Отчего ещё страшнее. Стыднее. Непонятнее.

— Дырка. Ты — дырка. Ты думаешь, что ты человек. А ты — просто отверстие. С каёмкой. Как бублик. Ноги — чтобы отнести на случку. Руки — чтобы распахнуть пошире, голова, чтобы кормить, не дать ссохнуться. Брюхо — поганое ведро. Вместилище нечистот похоти. Всё это — ободочек. А суть твоя — дырка. Бесом вожделення преисполненная. Это — твоя судьба, промысел божий, твоё предвечное предназначение. Инструмент диавола. Сосуд мерзости. Все мысли твои и чувства, страхи и желания — там. Цена твоя — не в том, что ты есть, а в том, чего у тебя нет. В отсутствии. В отверстии. В пустоте и темноте. В мраке адовом внутри тебя, где невидимые чудовища алчно поджидают души слабые и глупые.

Это я круто загнул. Почти по Декамерону. Правда, там парень, проинформировав девушку о наличии у неё «ада», тут же предложил загнать туда своего «чёрта». Чем молодёжь и занялась к взаимному удовольствию.

И насчёт тьмы… Можно подумать, что у кого-то во внутренностях газосветные фонари иллюминацию устраивают.

— Твой отец — тебе не отец. Не жди от него помощи, не надейся. Твоя мать — курва. И — стерва. Она, поди, жалобно рассказывала о своей любви к тебе, к единственной, желанной, долгожданной, родненькой… Так? Заманила сюда, в мой город, привела в мою баню. Бросила на съедение «Зверю Лютому». Мало — не подержала, не сама насадила. Тебя. Деточку. Сиротинку беззащитную.

— Она… моя мать.

Оп-па… А девочка крепче, чем кажется.

— Такая матушка — хуже ворога. Восприяв мерзость похоти от брата своего, приумножила и извергла тебя из чрева, нечистотами наполненного. Яблоко от яблони недалеко катится. Вот и ты… подкатилася. От пинка родительницы. Разве любящая мать отдала бы дочь свою единственную за такого как Магог? Разве не исполнила бы всё возможное и невозможное, чтобы спасти тебя от… от такого? — Нет. Ты для неё — отрыжка похоти. Мусор. Выкидыш. Ветошь протирочная. Грязь смердящая. Ибо она знает — кто ты, из чего ты. Если ей будет выгода — она тебя и волкам в лесу скормит, в печи горящие кинет.

Молчит. Не возражает и не соглашается. Ещё раз. «Бульдозером».

— Ты думаешь о ней как о матери, как о защитнице. А она — стерва. Дитя собственное для неё — просто кувалда. Которой удобно бить окружающих. Чтобы добыть себе… платьев дорогих, блестяшек разных. Себе. Не тебе. Она предаст и продаст тебя. Как предала отца и мужа. Не жди от неё защиты.

— Я… я знаю.

Нефига себе! Это меняет моё представление о ролях, об отношениях в этой паре.

— Тогда… Почему же ты согласилась, почему пошла? Соблазнять Воеводу Всеволжского. Она же обманывала тебя!

— Всё равно.

«Что воля, что неволя…». «И жизнь уж нас томит…».

Ломать — ничего не надо. Уже…

* * *

Эти люди очень ценят своих предков. И мало — себя. Личность — ничто, род — всё.

«Мой предок Ратша мышцой бранной

Святому Невскому служил…».

С высоты такого аристократизма, шестивековой родословной, можно и ёрничать:

«Но я… Я — мещанин».


Наследственность, «кровь» распространяется на всё. Не только на имущество, но и на положение в обществе, правила поведения, границы допустимости… На саму себя. Ты то, чем были твои предки. «Что было — то и будет. И нет ничего нового под луной». Предки — сволочи, преступники, развратники, изменники — и ты такая же. Стать иной — невозможно. «От осины не родятся апельсины».

Наследственная аристократия, родовая честь… Княжна Суздальская — одна манера поведения, мышления. «Плод греха» — другая.

Но человек-то не изменился! — Изменился. В мелочи, в собственных представлениях о предках своих. Стоило только выбить эту детальку виртуала, чуть изменить её взгляд на происхождение — бессмысленность жизни, готовность к смерти.

«Мелочь» — да. Для меня. Для законченного эгоцентриста. Для «нелюди». Люди — думают как она.

* * *

Правда ли это? Или просто слова измученной женщины? «Зануда — человек, которому легче отдаться, чем отказать»?

Проверяем. «Опыт — критерий истины». Включая и опыт с человеками. Без фанатизма и необратимых, но… сурово.

И главное — так «угореть» их или…

«Или» — что?! Какой бы она не была — эта парочка, их просто «пребывание в числе живых» представляет смертельную опасность! Для моего города, для прогресса! Для Родины! Для всего человечества!

И для меня лично…

Хочешь безопасности, Ванюша? — Сдохни их! Логика же! Целесообразность же ж! «Мёртвые сраму не имут». И прочих действий… не совершают.


— Ты знаешь что это?

Я вытащил из кармана небольшую дугообразную железку.

— Это — холопья гривна. Рабский ошейник. Знак твоего униженного состояния. Орудия говорящего. Моего имущества. Приложить к шее. Вот так сдвинуть. До щелчка. Снять — невозможно. Навечно. Хоть в могилу — а с ним.

Кинул на землю между нами.

— Возьми. Надень. Сама. Если хочешь. Это твоя последняя «своя воля». Потом — неволя.

Она несколько неуклюже перевернулась, подползла на четвереньках к куску металла. Несколько мгновений рассматривала. Как будто змею ядовитую. Потом уселась на пятки, извечным женским движением мотнула головой, откидывая рассыпающуюся косу, шмыгнула носом и, приложив ошейник к горлу, сдвинула концы. До щелчка. Посидела, глядя в пол. Вскинула измученные глаза:

— Вот я. Господин.

— Хорошо.

И вправду — хорошо. «Угорание в бане» со смертельным исходом… нет, не отменяется. Но — откладывается. И ещё — я был прав, предложив Ноготку наше… её участие в сегодняшнем представлении. Заодно и проверим.

— Вытяни руки. Это — браслеты. Наручники.

Щёлк-щёлк. Великоваты. Сойдёт — маленькие были бы хуже.

— Зачем? Я и так в воле твоей. Господин.

— Ты — да. Душой, разумом. Тело твоё — нет. Ты можешь… испугаться. Ненароком. Этого — не надо. У тебя отныне нет иного страха, чем страх перед моим неудовольствием. Мор, глад, трус, трубы небесные, печи адовы… Не страшны тебе. Ты — в лапах «Зверя Лютого». Уже. У тебя отныне нет чести, стыда, совести. Иначе, чем за дела твои передо мной.

Бесстрашна и бесстыдна. А как иначе, если стыд есть страх? Страх перед общественным мнением. Перед друзьями и близкими. Перед собственной совестью, несущей прежнюю этику, былые представления «о добре и зле». Перед сносимыми ошмётками недостроя на пустыре души.

— Сейчас ты сослужишь мне службу. Телом. Простенькую.

Усталый, чуть презрительный, всё-всё понимающий вздох. «Все вы, мужики…». Мои намерения — просчитаны и согласованы. Сейчас кормой разворачиваться начнёт или на спинку отвалится. Э-эх, девочка… Я же — «Зверь Лютый», я ж «не от мира сего». Кабы меня всегда так легко было просчитать — меня уже давно бы… закопали.

— Ты. Должна. Не бояться. Понятно?

Слышит. Воспринимает. Во как затряслась. От страха перед чем-то… непонятным, не… непредставляемым.

— Не трясись. Ты — вещь. Приспособление. Лаптю ношенному даже и перед последним костром — дрожать не положено. Руки на затылок. Встала. Пошла.


Я рывком поднялся. Как-то вспомнилась Саввушкина выучка насчёт «перетекания на коленях».

Забавно: это стало одним из элементов моих боевых тренировок, применяется Артемием при подготовки новиков. Перетечь и встать, перетечь и упасть, перетечь и откатиться.

И, всегда, убить. Врага. Неготового к атаке из этой позиции.

Человек коленопреклонённый — человек смирённый. Смирный, смирившийся, покорный. Выученный беспомощности. «Это ж все знают!». Иного и не ждут. Потому и встречают смерть свою в… в недоумении.

Цена? Что дороже — преклонить колена и увидеть смерть врага или стоять до последнего, видя гибель соратников? Кабы от этого действа вороги мухами дохли — я б отсюда до Иерусалима на коленях сползал.


А вот у девочки навыка нет. Отвела сцепленные запястья на затылок и неуклюже, теряя равновесие, попыталась встать. Поменяй порядок, жертва разврата! Не, не доходит. Пришлось ловить. И нагибать. Как и положено ходить в моих МКС.

Ноготок уже довольно давно сопел за дверями, заждался.

— Эту? Может… у нас такие… ну… пофигуристее есть.

— Эту. Веди.

Голая Ростислава только пыхтела, удерживаемая мною за сведённые на затылке застёгнутые запястья, согнутая до уровня моей опущенной руки.


Недлинный зал в подземелье. С двух сторон деревянные дощатые стены. По углам — стойки с счетверёнными скипидарными светильниками с отражателями. Отражатели развёрнуты от нас, под углом в стены. Посередине под потолком — толстая балка. Привязываю к цепочке наручников ремешок, вывожу девушку в середину зала.

— Стань здесь. Подыми руки.

Привязываю вскинутые руки к потолочной балке.

— Сейчас ты увидишь… зверей. Если до тебя доберутся… порвут на части.

— Г-господин… я же… вся твоя… н-не надо меня… в-волкам…

— Волкам? Х-ха… Волки — дети. Против этих. Ты клялась служить мне? Служи. Ничего не бойся. Просто стой. И держи рот закрытым.

Подручные палача зажигают светильники и откатывают стены. Собранные из деревянных панелей, они легко уходят в стороны. Открывая «зрительные залы» — два симметричных «обезьянника» — пустые помещения, отделённых от коридора толстыми вертикальными железными прутьями.

«Пустые» — от вещей. Но не от людей. В каждом, примерно, по два десятка голых самцов. Нашего биологического вида. Хомнутые… чем-то.

Злые, раздражённые несвоевременной побудкой, ярким светом, отсутствием вчера кормёжки. И возбуждённые зрелищем юной женщины, подвешенной за руки. Абсолютно обнажённой, абсолютно беспомощной, абсолютно… бабой! В метрах четырёх от железных прутьев. Через которые всё видно! Но… не дотянуться. Чуть-чуть.


Вчера в город пришли две группы… контингента. Одна — мятежники из Сарова, другая — шиши из Костромы, взятые Чарджи при умиротворении края.

Первые — убийцы, изменники, фанатики. Вторые — убийцы, насильники, воры. И — их пособники. Разных степеней участия.

Раскалывать их поштучно, выбирая из общей толпы случайным образом — трудоёмко, долго. Но стаи ещё не стабильны, ещё формируются в ходе пересылки. Складывающиеся иерархии пока слабы и конфликтуют между собой. Если спровоцировать столкновение амбиций — будут обиженные. И проявятся лидеры. Стая перестанет выглядеть кучей однородного материала. Станет понятнее, с кем и как Ноготку следует работать в первую очередь. Для большей эффективности.

Вариации выявления того, что Макаренко в Куряже называл «социальным клеем»:


«…Бродил по спальням и я, захватив с собою Горьковского в качестве измерительного инструмента. Нам нужно было, хотя бы на глаз, определить первые признаки коллектива, хотя бы в редких местах найти следы социального клея. Горьковский чутко поводил носом в темной спальне и спрашивал:

— А ну? Какая тут компания?…

В некоторых местах мы ощущали и слабые запахи социального клея, но склеивалось вместе не то, что нам было нужно».


Здесь тоже — «не то что нужно». Главное: «снаружи» не видно «ху из ху». Станет видно. Жизнь заставит, нутро вылезет… Сейчас.

От эрзя нужны зимницы, в которых предполагали прятаться мятежники. От шишей — «адреса, пароли, явки», маршруты и даты караванов, местные контрагенты ушкуйников. Задержки в получении информации по обоим направлениям обернутся гибелью моих людей в тех местах.

Отсюда — провокация «на самочку». Чисто — «на посмотреть». Уже достаточно для проявления перспективных… особей.


Другой вариант — «на хлеб». В развлекательном варианте описан у Буджольд в «Границах бесконечности».

В реале — использовался охраной германских концентрационных лагерей советских военнопленных. Охранники кидали куски хлеба перед голодными людьми вблизи выгребной ямы. Мечущаяся толпа сбивала кого-нибудь из пленных в дерьмо. Людей отгоняли выстрелами и веселились глядя на тонущих.

Нам на подобные забавы… времени нет. Мы — работаем.


Хмыканье, фырканье, ворчание в «обезьянниках» затихло. Народец начал приближаться к решёткам. Прищурено присматриваются — им плохо видно против света. Женщина. С полураспущенной косой. Молодая. Но уже… здесь такие по одному-два ребёнка имеют. А эта, явно, ещё… может даже и нетронутая…

Голая! Одна! Привязанная!

Так охотники крокодилов ловят. На привязанного козлёнка. И не только крокодилов. И не только на козлят. Почти все — охотились с живой приманкой, всё знают. Но… инстинкты бабуинов, гамадрилов, павианов и вообще — гиббонов… А опасности-то… какая опасность?! От разглядывания привязанной беспомощной самки?

Человек — сам себе враг. Смерть неминучая. Это я понял ещё в киевских застенках. Просто — по природе своей.

И наши «зрители» принялись это старательно подтверждать.


Наиболее «реактивные» выдвинулись к решёткам. «Отмычки», «шуты». Аж подвывают от предвкушения. Начали подманивать:

— У-тю-тю… Сл-а-аденькая моя… Не бойся, не бойся… мы сща тебя… чуть-чуть…

Ростислава при первых звуках, характерных умильных интонациях — рванулась в сторону. Но — недалеко. Вот, собственно, для чего и нужны наручники.

И с другой стороны — пошла аналогичная акустика. Улещивают на двух языках. На трёх — слышен и тюркский.

Внешняя соревновательность — хорошо. Лакомый кусочек, к которому тянутся чужаки — подгоняет самцов в обеих стаях.

Девушка закрутилась на месте, пытаясь как-то… прикрыться, встать как-то… менее привлекательно. Но повернувшись спиной к одним, она подставляет под взгляды и комментарии самцов свою попку, пока другие оценивают её… «банкротство».

Плотность зрителей в первом ряду у решёток увеличивается. Два сплошных ряда вжимающихся между прутьев похотливых морд, жадненьких, тянущихся к ней рук, поедающих её заживо глаз. Атмосфера накаляется. Поток умильных речей резко контрастирует с двумя рядами… наглядных подтверждений самцовости присутствующих. В сильно воздвигнутом состоянии.

«Патока» приманивающих слов ещё продолжается. Но самцы, кажется даже не осознанно, переходят от акустики к моторике — начинают трясти прутья решётки. И обнаруживают… неуспешность такого инстинктивного действия. Эмоции выразить можно. А вот приблизиться к желаемому объекту… увы.

Они не могут преодолеть препятствии, она — сойти с середины коридора. Никак. Павианы начали бы грызть прутья. У хомнутых — челюсти слабоваты. И от «патоки улещивания» обе стаи переходят к «яду ненависти». Ненависти к ней, к беззащитной и беспомощной женщине. К предмету своих вожделений. Недоступному.

«Видит око, да зуб неймёт», «близок локоть, да не укусишь» — эти русские народно-стоматологические мудрости дантистами не лечатся.

Пошли оскорбления. Тут полегче — Ростислава понимает выкрики только с одной стороны. От наших, извините за выражение, соплеменников. Да и эти… высказывания… в общем рёве возмущённых самцов…

* * *

— Микола! Гля кака баба! Ты её…?

— Ни. А ты?

— И я — ни. Вот же бл…дь!

* * *

Слова… ничего не меняют. Кроме нарастающей, само-закипающей злобы. «Вбив бы гада»… но нечем. «Обезьянники» — пусты, «пациенты» — голы. Начинают плеваться. Далековато. У большинства не долетает. Но есть особо талантливые, в этой части, особи.

О! Интересно: какого-то дальнобойного тощего сопляка, явную омегу, тащат в середину линии, поближе к цели. Расталкивая куда более уважаемых, матёрых мужиков.

— Он попадёт!

Уже нет — «ствол» раскровянили. Приложили. Мордочкой об решётку. Нечего не своё место занимать. «Не по чину».

Вспышка насилия на одной стороне, вспышка, с несколькими рефренами мордобоя — с другой. Хорошо — Ноготку завтра по фингалам легче будет отбирать «кандидатов на собеседование».

Кроме слюноотделения у хомнутых и прочих обезьян есть и разные другие… отделения.


«А сейчас наш клоун Вася обосс…т девятый ряд. Зрители восьмого ряда могут наблюдать радугу»

Профессиональных клоунов, с компетенцией брандспойта… дикие люди, что возьмёшь.


О! Есть и сообразительные индивидуумы. Сообразили насчёт «разгрузки чресел молодеческих». Демонстративно. С чувством глубокого удовлетворения. Само… Нет, общество возражает. Традиционное табуирование оказывается сильнее здравого смысла. В отличие как у негров в Нгоро-Нгоро. Могли бы сбить концентрацию гормонов в собственных мозгах… или что там у них в верхней полусфере.

Инициативников бьют. А вон одного потащили внутрь «обезьянника» и поставили… в качестве жено-заменителя. С другой стороны… горделивая демонстрация чисто самцовой случки для недоступной сучки. Большой самец рейтинг зарабатывает. На всякий случай — а вдруг повезёт добраться и до бабы.

Стаи расползаются по свои залам. В глубине — кого бьют, кого… наоборот — любят. Но неуёмных у решёток ещё порядочно. И они переходят к… к предвосхищению Салтычихи.

Та, в конце своей долгой жизни, сидела в келье за решёткой. Когда появлялись посетители посмотреть — «живая легенда» метала в них свои фекалии. Пребывала она в таком состоянии лет семнадцать. Натренировалась… Как охотник — белке в глазик.

Здесь охотники есть. А вот такого навыка нет. Мажут. В смысле — промахиваются. Неприятно, конечно. Но по сравнению с традиционным иудео-христианско-мусульманским побиванием камнями…

Пожалуй, мы их слишком хорошо кормим — боезапас должен был быстро кончиться. А они всё ещё… тужатся.

Некоторые «снаряды» улетают на другую сторону, в другой «обезьянник». Пошла «арт. дуэль». С переменным успехом. Вот один из шишей не вовремя открыл рот. И получил. И выразил неудовольствие путём оплеухи своему соседу.

«А что делать?! Что делать-то?!».

А тот ответил! Хотя, по виду, шестёрка. За него вступились. Свита одного из «прорастающих» лидеров. А свита другого — против. И остальные подтянулись. А с другой стороны? Какой-то псих с фанатично горящими глазами пытается выковырять глазик у здорового мордоворота. Которого держат трое из свиты ветхого старичка.

Старичок — карт? — Изолировать. Но работать с ним… вряд ли. Псих — адепт? Имеет смысл отделить и вогнать в депрессию. С чертовщиной.

Жаль, у нас нет средств регистрации видео. Потом бы прокрутили, проанализировали. А так… ребята Ноготка ведут наблюдение. Освещение хорошее, «мёртвых зон» нет, широкие ошейники с номерами на особях способствуют идентификации. Но решать — что важно, что нет — приходится сразу. Судя по той стопке исписанных листов, которую я вижу у писаря, стенографирующего доклады одного из наблюдателей… пора остановиться — материала собрано достаточно. Надо ещё оставить время на аналитику. Затягивать с переходом к активной обработке нельзя — отношения в формирующейся стае «сгнивают» со скоростью сгнивания банана.

— Ноготок. Пора завязывать.

— Погодь. Тама вона… Парочка — третьего… А, бить начали.

Ноготок командует, служители откатывают на место стеновые панели. Отсечённые от зрелища и света стаи воют, рычат, вопят. И начинают успокаиваться. В коридоре гасят лишние светильники, приступают к уборке разного… выделенного. А я топаю к девушке, которая была «спусковым курком»… «центром кристаллизации»… всего этого… цунами страстей.

Полчаса в эпицентре… негативных эмоций. Я ожидал обморока, истерики. Нет. Только очень замучена.

* * *

«Так это из-за „ванны“! — только сейчас понял курсант Пиркс…

Меня послали сюда только потому, что доктор гарантировал, что я не сойду с ума».


Интересно, сколько моих коллег — попадавцев и попадевцев — не уписылись бы в подобной ситуации? Без гарантии удачного завершения. Без понимания целей и продолжительности происходящего. В непрерывном ожидании крушения решёток. С единственной слабой надеждой. На злобного, лысого, чужого, непонятного мужика.

* * *

— Я говорил — тебе уже нечего бояться. Твой страх — ослабляет тебя. Ты зря дёргалась.

Видит, слышит. Говорить…? Очень плотно сжатые губы. Не разлепить. Знакомо. Так бывает, когда долгое время запрещаешь себе разговаривать. Про это — я уже…

Отвязываю от потолочной балке и, на вытянутой руке, чтобы не замарать кафтан, веду её к выходу.

— Здравствуй, Цыба. Вот тебе… служанка. Звать… Ростя. Помыть-побрить. Двух часов хватит? Спать — не давать. Принимай.

Глава 549

Цыба — ещё одна моя забота. Болезненная.

«Мы в ответе за тех, кого приручаем».

Ещё одна жертва подросткового секса. Только — крестьянского и родственного. Двоюродные братики постарались «залезаючи». Примерно как у Нифонта сказано. В голодный год продали её в Пердуновку.

Она попала мне в руки, как-то ожила, отъелась, осмелела. До такой степени, что выпросилась в караван, который привёз мою хоругвь после Бряхимовского боя. Смелость оказалась вознаграждена — раненый боярин Лазарь, которого она выхаживала, «воспылал любовью» и предложил мой холопке и наложнице пойти за него замуж.

Такое на «Святой Руси» — редкость даже более редкая, чем брак Кучковны с Боголюбским.

Кирик вопрошает у Нифонта:


«Сказал ему: а вот владыка, некоторые заводят явных наложниц, и рожают детей, и живут, как со своей женой, а другие тайно со многими рабынями — что из этого лучше? Не добро — сказал он — ни то, ни другое».


Владыко Новогородский осторожно формулирует: «не добро». Без определения «грех» и наказания «епитимья».

Многие в «Святой Руси» живут в блуде, иные — с целыми гаремами. Но наложниц под венец не водят. А вот Лазарь не такой, Лазарю нужно «всё по правде».

Страстей разных было…! Как и положено в таком возрасте.


«Кто смолоду не перебесится — тот к старости с ума сойдёт» — русское народное наблюдение.


Мезальянса я не допустил: Лазарь был мне нужен в качестве посла в Боголюбово. А с такой женой… заклюют. Но соблаговолил и дозволил. Поехать вместе и жить в любви, согласии и грехе. В смысле — невенчанными.

Цыба проявила недюжинную изобретательность: удручённая нищетой своего мужчины и постоянными наездами туземцев, устроила аферу с ленточками из своей юбки в качестве пропуска для транзита товаров.

Очень хорошо получилось: Лазарь — долги выплатил, я — Клязьменский караван грохнул, Боголюбский — в своих ворах малость разобрался. Но девушку пришлось спешно забирать во Всеволжск — в Боголюбово не уберегли бы.

Чуток времени прошло — её мил дружок жениться собрался. Не на холопке-смердячке, что есть, безусловно глупость и всея «Святой Руси» поношение, а на ровне — дочке Суздальского окольничего. Князь Андрей, Лазарь, матушка его… все «за». Одна Цыба… всё понимает, но…

Зимой, перед моим вояжем в Луки, упросила меня отвезти её в Боголюбово. Напоследок посмотреть на «мил дружка».

Ага. Сама посмотрела и себя показала.

У Лазаря вновь «снесло крышу» от конфликта между «правильно» и «хорошо». Между «боярская честь», «венчальный обряд» и желанной женщиной. А Цыбе… «однова живём», «ныне — как в последний раз».

Серия скандалов. «Пикантных». С привлечением родственников невесты, туземных пастырей и, что особенно скверно — матери Лазаря боярыни Рады.

«Мальчишник» с участием Цыбы вылился в событие… о котором ещё неделю судачили кумушки, непрерывно краснея.

Наконец — венчание, свадебный пир, брачная постель и… фиаско. Лазарь — не смог. Поскольку Цыба все силы из него высосала.

«Высосала» — не аллегория, а конкретный эпизод скрытного применения «русского поцелуя» в жёсткой форме в ходе завершающей фазы свадебного пира. Как она так умудрилась…? Как я говорил, очень сообразительная, изобретательная и… искушённая женщина.


«Муж должен выходить из дома с полным желудком и пустыми яйцами» — многонародная народная мудрость.


Тут — и не муж, и не из дома, но…

Невеста — «вся рыдает на Верху». «Он мною брезгует! У него на меня… Не встаёт! У-у-у…!».

Нормальная реакция благородной святорусской боярышни. Которая, конечно, не пробовала, ни-ни… Да вы что?! Как же можно?! Но описания слышала «с тех пор как себя помню». Дети видят и слышат много больше, чем думают взрослые. А уж служанки… если бы они своими языками шубы выколачивали — моль на Руси вовсе перевелась бы.

* * *

По древним славянским языческим обычаям новобрачная должна после такого утопиться. У нас, слава богу, уже христианство — не обязательно. Но неспособность супруга исполнить свой долг — однозначно воспринимается как порченность невесты.

Московский князь Семён Гордый как-то (в 14 в. в РИ) женился на смоленской княжне. Всё хорошо — и юна, и красива, и приданое, и союз с её папашкой, но… не смог. Говорят: редкая форма аллергии. На запах конкретной женщины. Свежей могилой, де, пованивает. Отправил назад к отцу. Скандал был…!

* * *

Молодая — плачет, родня её выражает… неодобрение. Лазарю.

Рада укоризны сыну от посторонних не выносит. «Убью паскудника. Но — сама». Крики, ругань…

— А где хрен этот?! В смысле — супруг свежесделанный.

— Дык… он же жь… у ентой в чулане…

Свара получилась знатная. Там бы её и убили. Забили бы до смерти. Но Цыба нацепила «холопскую гривну». С моим клеймом — «лист рябиновый». Как её бить начали — сдёрнула платок и, показывая на шею свою, возопила:

— Убивают! Имение «Зверя Лютого» рушат!

Тут Резан и другие там… малость охолонули. Вспомнили — кому они служат. И как хозяин взыскивает за недосмотр в части сохранности мат. ценностей.

Её отправили с обозом во Всеволжск. Лазарь плакал у саней, Рады скрипела зубами на крыльце, молодая жена заливалась слезами в светёлке. Одна Цыба молчала. Наплакалась уже в дороге, втихомолку.

За время дороги в её голове сформировалась нетипичная для средневековой русской бабы позиция: «они все — сволочи».

Они:

А) вятшие

Б) мужчины.

Меня, почему-то, она не относила ни к первому, ни ко второму множеству. Обидно? — Нет. Как-то… пофиг. Я и так-то… нелюдь.

* * *

«Нетипичная», потому что феминисток здесь нет. Гендерное разделение труда, разные социальные роли, исключают возникновение прямой конкуренции между мужчинами и женщинами. Традиции, в которых все выросли и почитают за «хорошо», «справедливо», исключают «обманутые ожидания».

Не ответила быстренько мужу на вопрос — получила по уху. Что и описано у Некрасова применительно уже к 19 веку. Так за дело же! Так и должно быть!

Вообще, в обществе «припавшем к истокам» и «скреплённом скрепами», при доминировании общепринятых традиций — хоть каких, массовый негатив — классовый, национальный или гендерный — не возникает. Ни у тех — кто бьёт, ни у тех — кого бьют. «Так спокон веку заведено».

* * *

Вернувшись в город в растрёпанных чувствах и озлобленном настроении, Цыба грубо заблудила. Но жила-то она на моём подворье. Гапа… высказалась. Насчёт борделя на вверенных территориях. Чётко сформулировав: где Цыбу ждут с такими замашками. Та — устрашилась. И нашла выход — перебралась к «сказочникам» Хотена.

Возить женщин по «Святой Руси» — опасно. А вот работать с ними по месту — необходимо. В том числе, и в горизонтальном положении.

Простой тык-тык — конечно, могут… А вот отход-подход, притопы-прихлопы, учтивые речи и уместные движения…

Да не только у того места, про которое вы подумали!

Цыба имела опыта по-более большинства приходящих селяночек. Знала о некоторых, привносимых мною в традиционный святорусский процесс… разнообразиях. Обладала способностью учиться. И — учить. При всей её весьма сдержанной манере поведения и несколько «потустороннем» виде.

Вокруг неё быстро сформировалась небольшая группа «добровольных наглядных пособий» для курса «науки страсти нежной». С выподвывертами. И растущим, по запросам пользователей, репертуаром. Отнюдь не исключительно постельным. Любимый номер Цыбы состоял в том, чтобы одеть молодого неука в боярское платье и поиздеваться над ним. Что уже… крайняя непристойность.

Её «академия амурных дел» (название — моё, ни академий, ни амуров на «Святой Руси» нет) пользовалось популярностью. Как у мужской, так и у женской части населения. Молодкам же тоже интересно — как правильно себя вести. Чтобы не сбежал к более… продвинутой.

Хотен её то ругал, за помехи в творческом процессе, то умильно щурился на солнышко, лепеча:

— Да не… пущай… оно ж… жизня-то того…

Стаи хомнутых сапиенсов ведут себя однообразно: «баба с выбором — мужики с кровью». Цыбу надо или гнобить, или наоборот — поднимать, давая ей серьёзное дело.

Вот и посмотрим.

На дворе ночь. Часа три. Хорошо бы поспать. Это у меня уже… пятая ночь без сна. Придётся потерпеть — накопилось куча бумаг, которые ждать не могут.

Через два часа, в очередной раз окатившись холодной водой и тщательно промыв уши — вновь в подземелье.

За годы блуждания по «Святой Руси» у меня собралась коллекция… способов обработки психик. Бедолаг, попавших мне в руки.

В первой жизни такого опыта не было — опасно да и не нужно. Там все люди. Здесь… я один такой. «Нелюдь». Так что… применяем. Наработки.

Подземная часовня подготовлена. Нет, не под «чёрную мессу». Но… декорирована. В чёрно-красной гамме. Суровый тёмный лик Спаса. В окладе с кровавыми рубинами. Свечи чёрного воска. Кстати — угольный порошок очень способствует. Багровые полотнища по стенам. Овал чёрной ткани входом во мрак в восточной стене. Прямоугольник чёрного атласа на алтаре. Как раскрытая бездонная могила.

Меняю костюмчик. Полноценный Ноо из традиционного японского театра — не потяну. Должны быть музыка, танец, драма. Но некоторые характерные черты: условность декораций, маски, костюм без бытовой конкретности… Пробуем.

Цыба ввела девушку в плаще с капюшоном. Несколько театрально сорвала с неё одежду… Ах-ах…

Фигня. Наши потуги оценены не были.

Никакая. Только ресницы изредка дёргаются, судорожно пытаясь открыть глаза. Зрачки не фокусируются, закатываются. Помыта, обрита. Голая голова на голом теле. На тощей шейке. Так она выглядит моложе. Ещё моложе. Дальше — грудной младенец.

— Ложись.

Пытается забраться на алтарь. Промахивается рукой и бьётся лицом в атлас. Даже не плачет — слишком устала. Только чуть скулит на выдохе.

Пока Цыба отчитывалась шёпотом, Ростислава улеглась. И засопела.

Факеншит! Я так старался! Декорации строил, сценарий продумывал, костюмчик вот… А она улеглась и посапывает. Во, ещё и всхрапывать начала!

Прогресс всего человечества! Моя голова и Всеволжск в целом! А ей пофиг — девушка устала.

Цыбу отпустил, а самому пришлось ждать. По счастью, фаза глубокого сна у хомнутых сапиенсом не длится долго. Когда под тонкими веками пошло движение глазных яблок — «включил акустику», погнал псалмы.

Я так когда-то с боярыней Аннушкой в Смоленске работал.

Аннушка — умница, родила Потане двоих детей, третьего носит. Нормальная добронравная хозяйка. Дом свой держит крепко, пока её мужа непрерывно носит по сёлам и весям моей земли. Ещё успевает и в делах моих помогать — хорошая портниха, многие мои костюмные нововведения с её лёгкой руки начинались.

Без преувеличения — достойна монумента во весь рост. Первая женщина в мире(!), которая начала реализовывать три вида карманов — накладные, врезные и потайные. На полтыщи лет раньше всего человечества! С моей подачи, конечно, но… Остальные, даже услышав мои пожелания и объяснения не могли переступить через себя.

«Так — не делают! Это ж все знают!».


Хоть и не сразу, а получилось и с Ростиславой. Тут ведь надо не «погрузить в гипнотический сон», а перевести из обычного сна в транс. При таком уровне нервного истощения перципиента… возможно.

* * *

В художественных описаниях сеансов гипноза часто используются образы из видеоряда. Типа: «Я нырнул в мрачные глубины её подсознания» или — «навстречу ринулись стаи мерзких стервятников его детских страхов». Всевозможные «грозовые тучи подростковых комплексов» и «пылающие пожары неудовлетворённых страстей».

В реале всё менее выразительно. Моторика — отсутствует. Если пациент начал шевелить пальцами без команды или мотать головой — это не признак его/её страстей, а показатель низкой квалификации индуктора. Мимика — два-три выражений лица. Смазанных и затянутых, запаздывающих по времени. Интонация, модуляции громкости — на минимуме. Пожалуй, больше говорят задержки в ответах. Даже дыхание и сердцебиение можно стабилизировать. Если вы этим озаботились. Единственное, что относительно самостоятельно — глазные яблоки под веками.

Вопрос-ответ. Чисто вербальное общение. Вроде мейла или чата без смайликов. Наукообразную фразу не построишь: ёмкость оперативной памяти у хомнутых… пока до конца дослушают — начало забыли.

Главное — эквивалентность словарного запаса и понимания. Почему иностранец-хирург — нормально, а иностранец-гипнотизёр — нет? Потому что понятия, вкладываемые индуктором и перципиентом в конкретные звуки должны совпадать.

Утверждение: «я — ворона» должно быть понято не как стремление летать и каркать, а как оценка собственной ошибки. Хотя в других культурах… возможны варианты. Про «кукушку трупа» — я уже…

Второе заблуждение — «вот тут она всё и сказала». Она сказала то, что, по её мнению, составляет ответ на ваш вопрос. Типа:

— Изменяли ли вы мужу?

— Нет. Двенадцать раз — разве это измена?

Вспомните искреннее изумление и возмущение Элен Безуховой:

— Да при таком муже и не завести любовника?!

Впрочем — тайны меня не интересовали. Кроме одной. Какая она? Сама. Что думает, чувствует, ценит…

* * *

— Ты помнишь себя маленькой?

— Да.

— Самое-самое первое воспоминание?

— Весна. Солнце. Тепло. Трава. Зелёная. В ней — голубой цветок. Я бегу по траве, наклоняюсь к цветку. Оттуда вдруг вылезает шмель. Большой. Чёрный. Жужжит. Басом. Кружит перед лицом. Садится на плечо. Ползёт. К шее. Страшно. Вдруг тень сзади слева. Большая. Сразу — прохладно. Шмель пожужжал и улетел. Я смотрю на своего спасителя. Против солнца — не видно лица. Просто — мужчина. Большой. Сильный. Добрый. Спас меня. От шмеля.

— Кто это был?

— Н-не знаю.

— Ты видела его позже?

Пауза с ответом. Неуверенное слабое шевеление тонких белых пальцев по чёрному атласу.

— Н-нет. Д-да. Сегодня. Я стою. Среди зверей. Шмелей. Их много. Злые. Страшные. Тянутся. Жужжат. Хотят укусить. Ужалить. Вдруг — темнеет. Тень. Эти… злые — затихли. Улетели. Потому что пришёл мой… снова, как тогда… спаситель. Защитник. Большой. Сильный. Добрый. В-ванечка.

Последнее слова звучит… неуверенно. Будто оно впервые произнесено вслух, впервые голосовые связки, язык, губы… собрались, осмелились сложиться так, чтобы выдохнуть это имя.

Два часа. Вопросы-ответы. Уточняющие вопросы, более детальные ответы.

Попытки запустить цепочки свободных ассоциаций — срываются на втором-третьем шаге. Тупая? — Нет. Очень измучена. Факеншит! Уже и наполненность пульса падает!

Пришлось остановиться. Пусть спит. Завернул в плащ, взял на руки. Ну и куда её? Назад в МКС? — Нафиг! Жалко. Разбудил прикорнувшую в прихожей Цыбу. Выдал первичные инструкции. Сдал девушку под присмотр.


Снова — бегом. Солнце встало, люди проснулись, пошла… орг. работа. Совещание с моими металлургами. Чёрными и цветными.

— Изя… Где Изя? Ты видел образцы иберийской бронзы? Что скажешь?

— Э… с одной стороны нельзя не признать… с другой стороны нельзя не признаться… Ежели вам хочется много, то «нет». А ежели один фигурный болт, то, таки, «да»…

Об иберийской (берилливой) бронзе… Плавили её когда-то. На Иберийском полуострове. Уже с тыщу лет не делают. А вещицы по миру ходят. Вот пару чаш с Саксина притащили. Есть у меня мысли по поводу. Пружинит она хорошо.

Позже.

И др. и пр. Светлое время суток трачу на общение с людьми. Основной, для «Святой Руси», канал получения и распространения информации.

Коллеги, вы можете говорить по 12–16 часов в сутки? Я не про мозги — гортань выдерживает? — Тренируйте. Непрерывный «словесный понос», кристаллизованный (в части идей) и адаптированный (в части туземцев) — главный инструмент прогрессора. Попаданец может и помалкивать, прогрессор — всегда болтун. Иначе ваши идеи будут доходить до населения с задержкой, с искажениями. Что приводит, в конечном счёте, к необходимости больше убивать. А ведь могли бы и просто объяснить…


В послеобеденном затишье, в минуты короткого отдыха, на грани дрёмы, в мозгу вдруг всплыло:

«Чтоб в смертный час рассудок и душа,

Как в этот раз, друг другу

улыбнулись…».

Ваня. что ты выёживаешься? Вихляешься и выпендриваешься? «Жребий брошен, Рубикон перейдён»! Ну и фигли тут шелупоньевые мансы строить? Боязно дитятке, перепужался бедненький? Штаны-то ещё сухие?

«Так жить нельзя. И вы так жить не будете» — так? А это «так» без Боголюбского не провернётся. Или жить в стыде и в башне из слоновой кости, или дело делать.

Значит — мириться с Боголюбским. Хотя мы пока ещё не ссорились.

«Префронтальные зоны» у меня выросли? — Тогда — вперёд. Устраняя опасности упреждающе. Когнитивно и поведенчески. Типа кавалерийской атаки. Иначе, даже пережив этот кризис, буду всю жизнь сам себя уговаривать: а жо поделаешь… выше головы не прыгнешь… да кто ж знал… все так живут… не мы таки — жизнь така…

«Кто хочет — делает. Остальные объясняют почему это ненужно и невозможно».

Факеншит! Я почти всю первую жизнь занимался разработкой того, о чём «остальные» уже аргументировано высказались, убедительно доказали. «Этого не может быть, потому что быть не может». Верю. Но если мне нужно…

Мне — нужно.

Значит — можно.

Дальше — технические подробности. Конкретно с Боголюбским… Хватит страусить! Нужен — «катарсис». Не «консенсус» — мы слишком разные. Но — ясность.

Тогда… надо идти в Боголюбово. Фейс-ту-фейс. Морда к морде.

Страшно. Рискованно. «Покатилась моя голова…». Но — неизбежно.

Факеншит! Улыбайтесь! «Рассудок и душа». Я же предупреждал — обхохочетесь. Под топором.

Тогда…

Идти — с чем-то. С каким-то предложением. Столь… необычным, что оно перекроет и мою… волатильность в отношении Софьи, и неосторожные игры с Ростиславой, и предположения об инциденте в Луках, и… и вообще — выбьет Андрея из его дихотомии: убить женщин и плакать или не убить и тоже плакать.

И, что важнее — меня самого избавит от такого же выбора. Особенно болезненного теперь, когда «её душа обрела плоть».

И чтоб принесло дивиденты! Каждый подвиг должен быть основанием для успешного гешефта! Например, в форме доверия и уважения Суздальского князя. Выраженных в территориальных, налоговых, режимных… благосклонностях.

«Всё тайное рано или поздно становится явным».

Это — наша общая с Андреем проблема. У него «тайна» — похождения Софьи и происхождение его детей. У меня — игры с Ростиславой и моё участие в выживании Софьи.

«Тайн» — не будет. Когда-то. «Рано или поздно». Нельзя скрыть «тайну» — «навечно». Но можно до «очень поздно». Единственный способ обеспечить секретность «тайны» — сделать её невидимой, отсутствующей, неинтересной. «Тайное» не станет «явным», пока никто не знает о его существовании.

Кажущийся простейшим способ — устранение носителей «тайны». Увы, сам факт «устранения» привлекает внимание. А мозгов в этом мире хватает. Будут сформулированы все возможные предположения о причинах «устранения». Включая истинные. А «неопровержимыми доказательствами» — здесь не заморачиваются. Достаточно общественного мнения, народной молвы. Правдоподобности. В рамках святорусского мышления.

Итого: для сохранения нашей с Андреем «таинственности» нужно найти последовательность публичных действий, которые, с учётом искажений «народной молвой», исключат возникновение внимания к «секрету». И убедить в этом Боголюбского.

Факеншит. Мда… Уелбантуренный, однако.

Думай, Ваня. На твою плешь пора уже новую косыночку повязывать — вот повод заработать.


Что потом? Да ты, девочка, и сама знаешь. В книжках читала, от людей сведущих слышала.

Про любовь? — Всё бы тебе про страсти и измены… «Таланы и поклонники», «гордость и предубеждения», «гении и злодейства»… А послушай-ка, красавица, про чисто мужскую любовь. Вообще без женщин. Фи? — Это, детка, зависит от твоего понимания слова «любовь».

Глава 550

В мае 1170 года от Рождества Христова в славный город Санс, что упоминается ещё Юлием Цезарем в его «Записках о Галльской войне» под именем Агединк, по реке Йонне вверх, пришли несколько торговых кораблей. Йонна, в ту весеннюю пору, была полноводна, и купцы без особых забот пристали у подножия холма на правом берегу, где стоит город.

Перекрестившись на церковь Святого Маврикия, чернокожего покровителя торговли, что торчала напротив, на островке посреди реки, гости отправились вверх, по улице, естественно — Гранд Рю, «к Этьену». Среди прибывших, по большей части жителей соседнего Намюра или Парижа выделялась группа светловолосых северян.

Нормандцы? Немцы? Даны?!

Викинги осаждали Санс в 886–887 годах. Получив огромные отступные от Карла Лысого и разрешение на разграбление Бургундии, они прекратили осаду Парижа и двинулись дальше вверх по Сене в Йонну. Санс — самый северный город Бургундии. Прошло почти три столетия, но память о тогдашней, пусть и безуспешной, полугодовой осаде — жива.

Нет, русы.

Новая напасть! Помилуй нас, господи.

* * *

Городок, несмотря на древность и славность, выглядел… не очень. Ни трёхэтажного дворца архиепископа, ни синодального дворца ещё нет.

А вот собор Святого Стефана, которого здесь называют «Этьеном», уже стоит. Строился одновременно с базиликой Сен-Дени, но построился раньше. Местные говорят — первый кафедральный собор Франции в готическом стиле. Свеженький — освящен шесть лет назад.

Аборигены произносят «Сен-Этьен» с придыханием. На пришлых смотрят презрительно:

Деревенщина! Настоящий красы не видывали! А мы-то… каждый день божий возле святости обретаемся.

Они правы: внутри — невероятно просторно и светло. Архитектор, следуя Сугерию, выстроил храм с стрельчатым сводом.

В 1130 году собор начинался как нормальный, романский. Строили его без аркбутанов (добавили позднее), профиль здания — относительно широкий и приземистый. А заканчивал его, уже в готике, Уильям Санский. Потом (в РИ) он же перестраивал клирос Кентерберийского собора.

Внутри — скульптуры, барельефы со сказочными существами и сценами из Библии. Знаменита маленькая головка, выглядывающая между колонн в нефе. Кто это — неизвестно.

* * *

Пришедшие купцы посетили сей дом божий, поклонились богатыми дарами в форме вязанки толстых восковых свечей, привезённых из далёкой и загадочной «Святой Руси», и рассматривали пресловутую «голову подглядывателя», когда один из прислуживающих в церкви монахов, получивший уже денье вперёд, подвёл к ним немолодого человека в скромной одежде небогатого каноника.

Почтенные, вы просили указать вам достославного Фому Бекета. Он перед вами.

Монашек принял вторую половину платы и удалился. Один из купцов, коренастый, круглоголовый, с загорелой лысиной, окаймлённой коротким седоватым ежиком, недоверчиво осмотрел собеседника, отметил несколько больной вид с опухшими глазами и нездоровым цветом лица.

Мы рады видеть всемирно известного и во всех странах христианских прославленного архиепископа Кентерберийского. Это огромная честь для нас.

«Ёжик» дёрнулся вверх-вниз в коротком резком кивке без сгибания спины. Также, единообразно и синхронно, изобразили поклон и его спутники. Бекет начал наливаться нездоровой краснотой.

Не слишком ли много ты позволяешь себе, иудей? Ты опоганил своим присутствием христианский храм, оторвал от дел пастыря, да ещё нагло позволяешь себе не склонять главы, отделываясь каким-то… дёрганьем. Будто надоедливую муху отгоняешь!

Пара церковных служек остановилась в отдалении, с живейшим интересом прислушивались к начинающейся ссоре.

Увы, экселенц, вы несколько неправы. Таки чуть-чуть. Как у комара. Но — не. Я — христианин. Православный.

И Беня (а это был он) вытащил из-за пазухи здоровенный серебряный восьмиконечный крест (специально тяжёлую хрень на шею нацепил!) и покачал перед носом архиепископа.

О, боже! Час от часу не легче! Схизмат! В храме Святого Этьена!

И Томас Бекет осенил себя троекратным крестным знамением. Его визави подумал. И повторил жест вместе со своими спутниками. Не вдаваясь в душевные переживания опального иерарха, Беня погнал домашнюю заготовку:

Я безусловно извиняюсь и нижайше прошу снисхождения Вашего Святейшего Превосходительства. За несгибаемость своей спины. Увы, сия форма склонения главы нисколько не исходит от моего невежества или, не дай бог чтобы вы так подумали, от пренебрежения славнейшим из ныне живущих иерархов Римско-Католической церкви, превзошедшего силой своего духа, твёрдости в вере и ревности к славе и процветанию любимой дщери Христовой, возглавляемой наместником святого апостола Петра на земле, самого Бернарда Клервосского, коий тридцать лет назад в сих стенах предал анафеме проклятых еретиков Пьера Абеляра, Арнольда Брешианского и прочих нечестивых катаров.

И Беня широким жестом обвёл рукой интерьер «Святого Этьена».

* * *

Сравнение с великим Бернардом, человеком безусловно святым, хотя пока ещё и не канонизированным, вдохновителем Второго Крестового похода, инициатором создания ордена Тамплиеров, учителем римского папы, называвшего своего тиароносного ученика: «нищим из навозной кучи», польстило Бекету.

Вспоминать, что именно «Неистовый Бернард» добился разрешения крестоносцам воевать против ободритов и поморян, что его пламенная проповедь в Кракове была первым общеевропейским призывом к крестовому походу против русских, и чуть не сорвала союз христиан против язычников-ятвягов, что ему принадлежит формула «крещение или смерть», ставшая неотъемлемой частью не только булл Святого Престола, но и частью менталитета Западной Европы на столетия. Применяемая в отношении язычников, православных, мусульман… катаров, гуситов, гугенотов, баптистов… Сейчас это — неуместно.

* * *

Беня, выдав столь завёрнутую, давно подготавливаемую фразу, попытался вспомнить: «об чём это я?». Вспомнил. И продолжил:

Смилуйтесь, ваше Святейшество, ибо запрещено нам, под страхом смерти, склонять спины свои перед любым человеком, сколь бы высоки слава или положение его ни были. Лишь перед могилой и святыней дозволено пребывать нам согбенными. Таковы обычаи наши.

Дикари. Схизматы. Припёрлись из пустынь лесных, куда и свет слова Христова едва доходит. Но и там известны дела мои, — обрадовался в душе Бекет.

Уже более спокойно он поинтересовался:

Что за нужда привела почтенных купцов в столь далёкие от родных мест земли? Кстати, ты откуда, сын мой?

Из Всеволжска, святой отец.

Все… вюоло… жеэска… Совершенно варварское название. Язык доброго католика должен свернуться узлом, что произнести подобное.

Зовите меня просто Беня из Владимира, Ваше Преосвященство. Цель нашего путешествия — обычные торговые дела. Но сюда мы попали именно из-за вас. Ваша слава столь велика, что мой государь, Воевода Всеволжский, повелел принести вам дары.

И купец начал, было, выкладывать на скамейки поблизости содержимое сумок, принесённых его спутниками.

Постой. Пожалуй, я приглашу вас в своё скромное жилище. Это недалеко. Не следует возбуждать зависть видом ценностей.

Беня кивнул. Некоторые сложности, возникшие в последнее время между примасом Галлии и Германии, архиепископом Санса и беглым архиепископом Кентерберийским, вынужденным, из-за преследований его братьев-цистерианцев в Англии и Нормандии со стороны Генриха II Плантагенета по прозвищу «Короткий Плащ», короля Англии, герцога Нормандии, Гаскони и Аквитании, графа Анжу, Мена, Тура, Пуату и прочего, покинуть Париж и перебраться в Санс, были широко известны.

Двухэтажный дом, в котором квартировался Бекет, производил снаружи вполне солидное впечатление. Однако внутри на всём лежала печать не только временности проживания изгнанника, готового, уже шесть долгих лет, в любой миг оставить тихую гавань и бежать далее от гнева своего прежнего покровителя, личного друга, короля и противника, но и мета бедности, маскируемая, отчасти, аскетизмом, ставшим неотъемлемой чертой характера великого человека.

* * *

Говорят, что Томас (Фома) Бекет был простолюдином. Это не так. Его отец родился в семье рыцаря, но двинулся не по военной линии, а по коммерческой. Торговал тканями, скупал недвижимость в Лондоне. Постарался дать сыну хорошее образование. После грамматической школы в Лондоне юный Томас отправился в Париж. Однако знаний в Сорбонне получить не успел — отцовские дела пошли хуже, юноше пришлось вернуться в Англию, подрабатывать писцом.

Сменив несколько мест, он оказался в доме тогдашнего архиепископа Кентерберийского Теобальда. Тот приметил смышленого юнца и стал давать ему ответственные поручения. Выполняя одно из них, Томас посетил Рим. В Италии он задержался на несколько лет, прослушал курсы канонического права и риторики в Болонском университете. Этого хватило, чтобы Теобальд в 1154 году назначил 35-летнего Бекета архидьяконом в Кентербери. Должность не требовала пострига, но придала большой вес в церковных кругах. Вскоре Бекет познакомился с двадцатилетним Генрихом Плантагенетом.

В Англии тогда заканчивалась гражданская война. Мать Генриха Матильда более полутора десятилетий оружием доказывала свои права на престол деда Вильгельма Завоевателя. Её двоюродный брат Стефан Блуаский после смерти своего единственного сына согласился признать наследником племянника. В октябре 1154 года Генрих II стал королём. Юный монарх деятельно взялся за наведение порядка в стране, разорённой войной. В ослабленном государстве усилившиеся бароны понастроили замки, представлявшие угрозу королевской власти.

К концу правления Завоевателя в Англия было две сотни баронов, возглавлявших четыре тысячи рыцарей. После гражданской войны, только незаконных замков было больше тысячи.

С сепаратизмом Генрих развернул яростную борьбу. Ему требовались люди, и архиепископ Теобальд представил ему своего помощника. В январе 1155 года король назначил Томаса канцлером. Начальником маленькой конторы с двумя писцами. Но уже через несколько недель в службе было более полусотни писцов. Канцелярия короля вела активную переписку со всеми крупными феодалами королевства, с соседними владетелями, включая Папу Римского. Доводила новые законы и указы до населения, готовила проекты правительственных решений.

Бекет вёл роскошный образ жизни. Он держал открытый дом в Лондоне, где ежедневно обедали несколько десятков вельмож. Одевался у лучших лондонских портных, его роскошные одежды резко контрастировали с одеянием короля, которому всегда было наплевать на свой внешний вид. Собственных земель у Бекета не имелось, доход он извлекал из своей должности. Генриха это не смущало. Главным для него было то, что дело делалось, а коррупция в Англии XII века — вполне естественна.

Канцлер был незаменимым помощником короля, неутомимым в делах, способным выполнить любое поручение. В 1159 году Генрих вдруг поручил Бекету командование войсками, воевавшими во Франции за Тулузу. «Столоначальник» неожиданно для всех прекрасно справился с поручением — Тулуза пала.

Когда разгорелся конфликт между королём и недавним благодетелем Бекета архиепископом Теобальдом, канцлер однозначно поддержал монарха и добился взимания налогов с церковных земель.

В 1161 году умер Теобальд, и Генрих решил сделать главой английской церкви своего канцлера. Это вызвало яростное сопротивление духовенства — все понимали, что Бекет станет жёстким проводником королевской воли, направленной на сокращение церковных привилегий. Под давлением короля 23 мая 1162 года собрание английских епископов избрало Томаса Бекета архиепископом Кентерберийским. 3 июня он принял постриг и стал главным представителем бога в Англии. Король торжествовал — теперь-то они с Бекетом быстро прижмут всех попов.

Но что-то пошло не так.

Через пару недель в комнату 7-летнего принца Генриха Молодого, который, пока отец воевал во Франции, формально управлял страной, вошёл босой Бекет, одетый в простую рясу, и со словами, что новый сан не позволяет ему исполнять обязанности канцлера, отдал мальчику государственную печать. По Лондону поползли слухи: Бекет питается только чёрствым хлебом, носит под грубой рясой власяницу, выкинул из дома всю мебель и спит на простой скамье, ежедневно приглашает к столу по 30 нищих, собственноручно моет им ноги и раздаёт милостыню.

Слухи подкреплялись фактами. Вместо лишения монастырей привилегий, опытный крючкотвор Бекет приказал пересмотреть все судебные дела за последние сто(!) лет, связанные с отъёмом монастырских земель. Неожиданно для себя церковь стала еще богаче, чем прежде.

Генрих срочно вернулся в Англию. Попытка примирения не удалась — новый архиепископ считал себя равным монарху. Конфликт усиливался: Бекета поддержал народ, для которого церковь и бог были единственными защитниками от государственной машины. Отстаивавший церковную независимость архиепископ вдруг стал народным святым — стали распространяться слухи о его чудесах.

* * *

Спутники Бени, негромко переговариваясь на своём варварском наречии, без суеты, но энергично отодвинули немногочисленных слуг хозяина, стёрли пыль со стола и лавок и, по кивку «ёжика», начали раскладывать дары:

Позвольте предложить высокому вниманию Вашего Святейшего Превосходительства. Мой господин счёл возможным послать вам в дар вот эту драгоценную шкатулку из слоновой кости. Резьба, выполненная лучшим мастером далёкого города Дели в Индии, изображает лозы и лианы, пальмы и кипарисы. Мой господин выражал надежду, что вам будет удобно сохранять в этом изукрашенном ларце нечто, дорогое вашему сердцу. Льщу себя надеждой, что отныне и в вашем сердце найдётся уголок для благожелательного отношения к господину моему, Воеводе Всеволжскому. Нынче же в ларце находится несколько безделиц, исполненных нашими мастерами из почти неизвестного в христианских землях сорта хрусталя. Взгляните: вот Иисус в терновом венце, Богоматерь с младенцем на руках…

Подарки были разнообразны. Слуги Бекета в изумлении раскрыли рты и восторженно вздыхали при появлении каждой новой невиданной вещицы. Тесьма с пластинками «твёрдого золота». Такую тесьму можно нашить на тулью шляпы или на обшлага рукавов. Яркое блюдо с двумя кубками из «деревянного золота», ещё один ларец, отделанный пластинками рыбьего зуба и наполненный «камнем китайской жизни»… Бекет шёл пятнами — такое богатство позволит ему не только выплатить, наконец, накопившиеся долги, не только вытащить из городской тюрьмы, попавшего туда за чрезмерную горячность в беседе с магистратом, одного из своих людей, но и утереть нос местному архиепископу. А то заладил: «Я — примас Галлии и Германии! Я — примас…!». Тьфу!

Монсеньёр! Мы наслышаны о вашем удивительном жизненном пути. Мальчик, родившийся в Чипсайде, ставший богатейшим и влиятельнейшим вельможей Англии… Такой человек просто не понял бы меня, если бы я не преподнёс вам наш, настоящий, исконно-посконный, русский подарок.

Беня вытащил из баула и встряхнул перед потрясёнными зрителями целое состояние — манто из соболей. Далеко не все даже из высших аристократов Европы могут позволить себе такую драгоценность.

Такие вещи не нуждаются в громких расхваливаниях. Кто понимает — тот видит. Бекет был в эту эпоху едва ли не единственным англосаксом, кто понимал в таких вещах.

Купец чуть покачал вещь в руках, позволяя зрителям оценить мягкий, переливающийся, отдающий глубоким, не нуждающимся в назойливой демонстрации, богатством, блеск меха. Чуть сдвинул шерсть, показывая оттенки подшерстка, нежно погладил рукой, вызывая, даже не осознаваемое присутствующими, ощущение тепла, мягкости, уюта…

Позвольте, милорд.

Беня обошёл стол и накинул на плечи беглому архиепископу манто.

У меня было похожее. Когда я был канцлером, — чуть слышно произнёс Бекет, осторожно поглаживая столь редкий и прекрасный мех. Но, — голос его отвердел, — сиё есть искушение мирской суеты! Ныне, во дни, когда церковь наша христова пребывает в гонениях и ущемлениях, когда ослеплённые блеском золота, вот таких богатств и роскошеств, владыки земные умаляют силы христовой братии, заступников за грешников перед престолом Высшей Силы, носить таковые одежды…

Бекет пытался снять манто, но Беня чуть придавил мех на его плечах. Да и сам Бекет, хоть и высказал мнение, но в глубине души боролся с искушением оставить эту прекрасную вещь себе.

Ваш давний друг и нынешний противник, король Английский Генрих имеет прозвание «Короткий плащ». В грядущей, в скором времени, вашей встрече с ним не послужит ли эта прелестная вещица ещё одним аргументом для примирения? Показывая сходством покроя — возможность взаимопонимания, а великолепным редкостным материалом — ваше, Ваше Святейшее Превосходительство, величие духа?

Бекет резко развернулся, чуть не уткнувшись носом в пуговицу кафтана торговца:

Какая встреча? Откуда ты знаешь? Тебя послали? Ты был в Руане?

Стремительно вырвавшийся поток вопросов смутил самого Бекета. Утрата самообладания вполне показывала степень внутреннего напряжения беглого архиепископа в тянущемся уже шесть лет противостоянии с королём.

Да, монсеньёр. Конечно, мы были в Руане. Ибо как иначе подняться по Сене от моря? Нет, милорд, меня не послали. Кто я для людей короля? И я — не знаю. Но… если купец хочет остаться живым в дальнем походе… а уж получить прибыль… Нужно нюхать воздух. Воздух Руана намекнул мне… что через пару месяцев Ваше Святейшество пригласят на встречу. С Их Величеством. Для примирения.

Беня неопределённо пошевелил в воздухе пальцами.

Я… так думаю.

Это важная для меня новость, Бенджамин из… из оттуда.

Я рад, что сумел угодить столь великому человеку.

Беня глубоко вздохнул. И перешёл к самому важному:

Надеюсь, моя скромная просьба пусть и покажется необычной, также как и эти подарки и принесённые мною новости, но не вызовет досады Вашего Преосвященства.

Томас мгновенно напрягся — опять попрошайка. Будет канючить денег, рекомендаций, благословения в каком-нибудь глупом, а то и дурном деле. Хотя… это ж иудей… или схизмат…? Зачем ему благословение католического епископа?

Эти юноши, — Беня показал на двух парней из своих спутников, — очарованные рассказами о Вашим жизненном пути и просветлённые вашей святостью, подвигами во имя стремления к подножию Престола Небесного и установлению Царства Божьего на грешной земле нашей, упросили меня умолять вас взять их в слуги к вашей милости. Они сильны, понятливы и молчаливы. Они будут достойными спутниками Вашему преосвященству и в дни несчастий, и годы грядущих успехов.

Бекет с сомнением рассматривал молодых людей. Два одинаковых лица. Братья-близнецы. Высоки, светловолосы и светлоглазы. Широкие плечи. Свободная стойка, свойственная богатым купцам и благородным рыцарям. Он сам — сын дворянина, ставшего купцом. Осанка, вбитая в детстве старым рыцарем, другом отца, оставалась с ним и в годы службы архиепископу Теобальду, и в годы дружбы с королём, и при встречах с Папой Римским.

Воины? Грамотные? Католики?

Они умеют пользоваться мечом и луком. В конном копейном бою… лучше бы сперва подучить. Владеют германским и славянским наречиями. По гречески — читают. Латынь… есть большое пространство для совершенствования. Вероисповедание — греческое. Труд приведения этих юных душ в лоно святой римско-католический… Они будут счастливы называться крестниками Фомы Бекета.

Уловив нерешительность архиепископа, Беня тяжко вздохнул:

Я готов заплатить. Серебром. За их пребывание вблизи вашей милости. Как за пеших воинов — по пенни в день. Один год.

Бекет дёрнулся как от удара. Ему ли, оставившего все блага мирские после принятия сана, возжелавшему всей душой своей — очищения святой церкви от стяжательства, сребролюбия, скаредности, торговаться с каким-то иудеем о сребрениках? Требовать платы за «приведение душ в лоно»? Он обвёл взглядом заваленный подарками стол, ощутил на плечах мягкое тепло соболиного манто…

Как их зовут?

Хугин и Мунин. Если Вашему Святейшему Превосходительству будет угодно, они с радостью примут новые имена по воле Вашей Светлости.

На другой день, продав десяток круглых стеклянных зеркальц и сотню бусин, Беня и его спутники отправились дальше. А молчаливые Хугин и Мунин приступили к службе в свите беглого архиепископа Кентерберийского.

Сперва им поручали наиболее тупую, тяжёлую и грязную работу. Которую новички выполняли без ропота. Когда же случилось убедиться в их бойцовских навыках, то стали более использовать в качестве охранников и телохранителей. Их стремление к латинской грамоте и католической вере вызывало уважение Бекета, и всячески им поддерживалось. Бывшему канцлеру постоянно не хватало грамотеев. Близнецы — грамотные, молчаливые, умелые, нетрусливые и, что было понятно всем — абсолютно неподкупные из-за их чужести, стали его постоянной тенью.


В июле в Санс прибыл гонец короля Генриха. «Короткий плащ» стал «кротким». Коронация в июне 1170 г. в Йорке старшего сына — Генриха Молодого — королём Англии (коронация наследника при живом правителе — распространённый приём в Средневековье), проведённая архиепископом Йорка и епископами Солсбери и Лондона, обострила конфликт: традиционно процедуру исполняли архиепископы Кентербери. Иное — некошерно.

Бекет подал жалобу неоднократно предававшему его союзнику и руководителю — Папе Римскому Александру Третьему. В тот момент Папа чувствовал себя достаточно уверенно и позволил себе поссориться с Анжу. «Короткому плащу» погрозили интердиктом.

«Плащ» испугался, и 22 июля 1170 года Генрих II и Томас Бекет встретились в Нормандии. Произошло полное и искреннее примирение: архиепископ-изгнанник преклонил перед королём колени, а тот, прощаясь, лично поддерживал стремя Бекета. Бывшие враги договорились, что архиепископ заново коронует Генриха Молодого, а король накажет епископов, поносивших Бекета.

Конфликт улажен? — С такими персонажами…

Томас вернулся из изгнания с триумфом: его и лодку, в которой он высадился на берег, восторженные богомольцы несли на руках до Кентербери.

Решение Папы касалось лишь легальности процедуры коронации. Однако Бекет взялся взыскивать за всё. Отлучение накладывалось им на других иерархов, поддержавших семь лет назад Кларендонские конституции. На чиновников, исполнявших свой долг согласно королевским законам, на владельцев конфискованнго у Бекета, «за растрату и измену», имущества. На «добросовестных приобретателей» поместий, отобранного королём у церкви. Включая и ту недвижимость, которая была взята в казну по его собственным решениям в бытность канцлером…

Церковь, мелкое дворянство и народ — пребывали в восторге. По стране распространялось предвкушение Великой Справедливости. Когда «праведники будут вознаграждены, а грешники низвергнуты».

Церковь, очистившаяся от корыстолюбия, устремившаяся к истинному учению Христа, к братству, любви и справедливости, независимая от короля, не сдерживаемая мирскими законами, казалась им путём к «светлому будущему», к «Царству Божьему на земле». А Томас Бекет, сменивший роскошь вельможи на рубище монаха-аскета, возвратившийся победителем на кафедру Кентербери — маяком на этом пути.

Ещё до возвращения на родину Бекет направил в Англию своих гонцов, которые публично, во время церковной службы, вручили трём прелатам, участникам незаконной коронации, архиепископские письма об отлучении их. Все формальности были соблюдены: анафема была объявлена отлучаемым при свидетелях и в стенах церкви. Епископы были в шоке.

В декабре он отправился в Лондон, чтобы короновать Генриха Молодого. Архиепископа сопровождала огромная толпа, состоявшая не только из крестьян и монахов, но и отряда вооруженных рыцарей. Это вызвало подозрение у лондонских чиновников, они не пустили Бекета в столицу.

В Нормандию к королю неслись панические донесения. Неудавшийся визит в Лондон был раздут чуть ли не до народного восстания.

* * *

Две идеи в разных комбинациях и пропорциях существуют в эту эпоху в головах людей. Идеи просты и не новы:

1. Моральное очищение церкви.

2. Светская власть церкви.

«Чистота и Власть». Два параметра дают четыре исхода. Католики выбрали «Власть Грязи» — цезарепапизм победил. Что неизбежно вызвало появление катаров и гугенотов, Кальвина и Гуса, лютеранства и баптизма. Европа выстрадала протестантизм.

Некоторые мыслители, подобно Пьеру Абеляру, не осознавали сущности выбора, пытались перевести конфликт в плоскость дискуссии между «аристотелизмом» и «платонизмом».

Абеляр утверждал, что единственными источниками истины являются диалектика и Священное писание. По его мнению, даже апостолы и отцы Церкви могли заблуждаться. Любая догма церкви, не основанная на Библии, могла быть ложной. Абеляр утверждал права свободной мысли, ибо нормой истины объявлялось мышление, которое не только делает понятным для разума содержание веры, но приходит к самостоятельному решению.

Полная хрень! Философия! Болтовня!

Увы… «Свобода мысли» неизбежно приводит к краху власти, основанной на вере.

Вы веруете? — Вам придётся убивать думающих.

Ученик Абеляра — Арнольд Брешианский — реализовал «болтовню» в реальной политике. Просто — «обратимся к определению».

В Брешии, будучи священником, возглавил борьбу горожан против сеньора-епископа.

У Иисуса были апостолы. У апостолов были епископы. Но никто из них не был сеньором!

II Латеранский собор (1139) лишил Арнольда должности и изгнал из Италии. Позже он оказался в Риме, жители которого в 1143 году восстали против своего сеньора-папы и провозгласили республику.

Не занимая постов в руководстве республики, Арнольд стал её фактическим руководителем и идеологом, главным врагом папы, изгнанного из города. В 1155 году, через четыре дня после наложения на Рим интердикта, римский сенат выслал Арнольда. Он бежал на север Италии, попал в плен к Фридриху I Барбароссе, двигавшемуся на Рим. Был выдан папе Адриану IV и 18 июня 1155 года — казнён. Повешен, затем тело сожжено, а пепел брошен в Тибр, чтобы останки не почитались его многочисленными приверженцами.

А всего-то: «духовные лица не должны обладать богатствами и светской властью».

Арнольд обвинял папу, епископов, аббатов в роскоши, разврате, потакании грабежам и убийствам, симонии. Идеалом его было первоначальное христианство, бедная, но непорочная церковь.

За это убивают.


Другой вариант реализовывали в Клюни.

Движение возникло как протест против падения нравственности духовенства. И — против вмешательства светских властей в церковную жизнь. Решение? — Строгое соблюдение устава Бенедикта Нурсийского; длительное и торжественное совершение литургии, строгое соблюдение распорядка молитв.

Лидеры Клюни тоже осуждали симонию, требовали строгого целибата духовенством… И — освобождения монастырей от власти светских сеньоров и епископов.

В XII в. клюнийская конгрегация состояла из тысячи монастырей. Строго централизованная, независимая от светских и местных духовных властей, конгрегация была мощным орудием папства как в укреплении его власти в церкви, так и в борьбе со светской властью.

Бернард Клервоский стремился к очищению церкви. Как и Арнольд Брешианский. Ибо «бордель править не может». Но — правит: «падение нравственности» — основная форма существования церкви в эту эпоху.

«Рим! И беднякам

Глодаешь плоть не ты ли?

Горе им, слепцам!

Ты их ведешь к могиле.

Рим! Мне невтерпеж

Все дожидаться срока,

Скоро ли падешь

Ты, чудище порока,

Скоро ль в ад пойдешь,

Покаранный жестоко!

Господи, вонми!

Сжалься над людьми,

Грозно устреми

На Рим святое око,

Власть его сомни!».

Эти слова будут написаны через несколько десятилетий.


Клюнийцы, кроме «очищения», хотели «власти». Мирской. Не себе — Святому Престолу. Им это удалось. Семейство Борджиа — один из результатов. Потом пришёл Лютер. И потомки сторонников Арнольда и катаров выбили потомков сторонников Бернарда и Бекета из храмов и из власти.

* * *

Бекет выходил за рамки буллы папы и соглашения с королём. «Превышение полномочий». Но кто может ограничить «глас господень»?

Узнав о происходящем в Кентербери, находившийся в Нормандии Генрих II гневно воскликнул:

Каких же ничтожных трусов и предателей я кормил и призрел в моём доме, что они позволяют подлому попу оскорблять их господина?

Четверо рыцарей (Реджинальд Фитц-Урс, Хьюг де Моревиль, Уильям де Траси и Ричард ле Бретон) восприняли слова короля и немедленно отбыли в Кентербери.

Не только упрёк в трусости или стремление выслужиться двигали рыцарями. Ричард ле Бретон, бывший ранее на службе у графа Гийома, нанёс смертельный удар Бекету со словами:

Получай, во имя любви к моему господину Гийому, брату короля!

* * *

В 1162 году Генрих II решил организовать брак самого младшего брата Гийома и Изабеллы де Варенн. Изабелла, недавно овдовевшая после смерти супруга Вильгельма Булонского, была самой богатой невестой Англии. Для женитьбы Гийома на вдове своего троюродного брата, коим являлся Вильгельм Булонским, требовалось разрешение Папы. Против выступил Бекет, свадьба сорвалась. Непримиримость архиепископа в этом вопросе стала одним из первых столкновений с королём.

Гийом вернулся в Нормандию, вскоре скончался. В смерти обвиняли Бекета, разбившего сердце юноши своим отказом разрешить женитьбу на возлюбленной.

* * *

На Рождество 1170 г. четыре рыцаря прибыли в Кентербери. Оставили оружие под сикомором у входа в Кентерберийский собор и отправились искать архиепископа в его дом.


Нормальные пацаны, собрались, типа, перетереть делишки с потерявшим края меном. Увы, чувак в митре оказался козлом вонючим — базарил не по понятиям. Вспоминал за нафталин, разгон давал, боба да сороку за бабло не считал… Возомнил себя, понимаешь, святым и избранным. Пальцы веером, зубы шифером, головёнка домиком. Ему сам король, рог зоны, чел в большом авторитете, советует без напряга. А этот… свистит кенарем, фуфло толкает. Отморозок на всю голову.

Рыцари, взбешённые неудачной беседой, в гневе выскочили из дома, Бекет облачился и пошёл служить рождественскую вечерю в собор.


«После того, как монахи повели Томаса через двери церкви, четыре вышеупомянутых рыцаря последовали за ним быстрым шагом. Когда святой архиепископ вошёл в собор, монахи, прославляющие Бога, оставили вечерю — которую они уже начали — и побежали к своему отцу. Они поспешили закрыть двери церкви, чтобы не дать врагу убить епископа, но тот повернулся к ним и приказал открыть двери.

Неправильно, — сказал он, — что молитвенный дом, церковь Христа, должен стать крепостью, поскольку, хотя он и не закрыт, он служит укреплением для Его народа; мы победим врага скорее страдая, чем сражаясь — и мы начинаем страдать, а не сопротивляться.

Безотлагательно кощунственные люди вошли в дом мира с обнаженными мечами; один только их вид, а также грохот оружия вызвали немало ужаса у присутствующих. Рыцари приблизились к растерянным людям, которые наблюдали вечерю, но к этому моменту побежали к смертельному зрелищу, в ярости воскликнули:

Где Томас Бекет, предатель короля и королевства?

Никто не ответил, и они громче закричали:

Где архиепископ?

Не поколебленный, он ответил на этот голос, ибо сказано: „Праведники будут подобны смелому льву и свободны от страха“. Он спустился со ступеней, к которым его подвели монахи, которые боялись рыцарей, и сказал:

Вот я, не предатель царя, а священник; зачем ты меня ищешь?

И Томас, который ранее сказал им, что он не боится их, добавил:

Здесь я готов страдать во имя Того, Кто искупил меня Своей кровью; не дай Бог мне бежать из-за ваших мечей или что я должен отойти от праведности.

С этими словами — у подножия колонны — он повернул направо. С одной стороны был алтарь Пресвятой Богородицы, с другой — алтарь святого исповедника Бенедикта.

Убийцы преследовали его и требовали:

Верните к причастию тех, кого вы отлучили, и верните на должность тех, кто был отстранён.

На эти слова Томас ответил:

Не было покаяния, поэтому я не освобождаю их.

Тогда вы, — сказали они, — теперь умрёте и будете страдать от того, что заслужили.

И я, — сказал он, — готов умереть за моего Господа, чтобы в моей крови церковь обрела свободу и мир; но во имя Всемогущего Бога я запрещаю вам причинять боль моим людям, будь то священнослужитель или мирянин, в любом случае.

Славный мученик добросовестно действовал для спасения своих людей и благоразумно от своего имени, чтобы никто из близких не пострадал, когда он поспешит ко Христу. Было уместно, что воин Господень и мученик Спасителя придерживался Его слов, когда его искали нечестивые: „Если это я, которого ты ищешь, позволь им уйти“.

Быстрым движением рыцари возложили на него кощунственные руки, грубо обращаясь с ним и таща его за стены церкви, чтобы там убить или унести в качестве заключённого, как они позже признались. Но было невозможно легко отодвинуть его от колонны, он смело толкнул одного из рыцарей и назвался его покровителем, сказав:

Не прикасайся ко мне, Райналдус, ты, кто обязан мне верой и послушанием, ты, кто глупо следует за своими сообщниками.

Из-за отпора рыцарь внезапно возгорелся ужасной яростью и, обнажив меч против священного венца, сказал:

Я не обязан вам верить или подчиняться вам, в том, что противоречит верности, которой я обязан моему лорду-королю.

Непобедимый мученик — видя, что настал час, который положит конец его жалкой земной жизни, и уже обещая Богу быть следующим, чтобы получить венец бессмертия — с изогнутой шеей, как будто он в молитве, посвятил себя и дело своё — Церкви, Богу, Святой Марии и благословенному мученику Святому Дени.

Он едва закончил говорить, когда нечестивый рыцарь, опасаясь, что Томас будет спасён людьми, внезапно обрушился на него и, сбив вершину митры, ранил жертвенного Агнца Божего в голову.

Вот простота голубя, вот мудрость змея в этом мученике, который представил свое тело убийцам, чтобы держать свою душу и церковь в безопасности; и при этом он не разработал уловку или ловушку против убийц плоти, чтобы сохранить себя, потому что было лучше, чтобы он был свободен от этой природы! О достойный пастух, который так смело настроился против нападений волков, чтобы овцы не могли быть разорваны на части! И, поскольку он покинул мир, мир, желая одолеть его, неосознанно возвысил его.

Получив ещё один удар по голове, он оставался твёрдым. Но с третьим ударом поражённый мученик согнул колени и локти, предлагая себя в качестве живой жертвы, говоря тихим голосом:

Во имя Иисуса и защиты церкви я готов принять смерть.

Третий рыцарь нанёс тяжёлую рану упавшему; ударом он разбил большую митру, отделённую от его головы, так что кровь побелела от мозга, и не менее мозг покраснел от крови; это преобразило внешний вид церкви цветами лилии и розы, цветами Девы и Матери и жизнью и смертью исповедника и мученика.

Четвёртый рыцарь отогнал тех, кто собирался ударить ещё, чтобы другие могли закончить убийство более свободно и смело. Пятый — не рыцарь, а священнослужитель, вошедший с рыцарями, — положил ногу на шею святого священника и драгоценного мученика и (это ужасно сказать) разбросал мозги с кровью по полу, восклицая остальным:

Мы можем покинуть это место, рыцари, он больше не встанет.

Во всех этих невероятных вещах мученик проявил силу и настойчивость. Ни его рука, ни одежда не указывали на то, что он был против убийцы — как это часто бывает в человеческой слабости; и когда он был поражён, он не произнёс ни слова, и при этом он не издал ни крика, ни вздоха, ни знака, сигнализирующего о какой-либо боли; вместо этого он держал неподвижно голову, которую он наклонил к обнажённым мечам.

Когда его тело, смешанное с кровью и мозгом, лежало на земле, словно в молитве, он поместил свою душу в лоно Авраама. Поднявшись над собой, без сомнения, из любви к Творцу и всецело стремясь к небесной сладости, он легко перенёс любую боль, какую бы мог причинить кровавый убийца. И как бесстрашно, как самоотверженно и мужественно он предложил себя для убийства, когда стало ясно, что для своего спасения и веры мученик должен бороться за защиту других, чтобы делами церкви можно было руководствоваться в соответствии с ее отеческими традициями и указами».


Таково описание очевидца событий 29 декабря 1170 года, приключившихся в Кентербери в РИ.

Анализ этого свидетельства позволяет выделить несколько мелочей. Вроде толпы зевак, испуганных, но стремящихся посмотреть поближе само убийство, соучастие местного диакона, который «разбросал мозги с кровью по полу», странную для 21 века эстетику, где разлетающиеся капли крови и сгустки мозга сравниваются с «цветами лилии и розы, цветами Девы и Матери». И, пожалуй, главное: Бекет «перегорел».

Шесть лет изгнания он противостоял силой своего духа силам короля. Он — победил. Не только восстановил справедливость в отношении трёх епископов — нарушителей традиции, но и отомстил — наказал всех, кого смог вспомнить, кого считал врагами себя лично или святой церкви.

«Момент истины», «пик жизни».

Что дальше?

Дальше — подобного не будет. Обычный для героев выбор — миг вознесения или длительная мелочная жизнь. Тяжкая работа по построению «Царства Справедливости» вот на этой грешной и грязной земле с вот этими грешными и суеверными людьми.

Бекет выбрал первое.

В предыдущий день Бекет прочитал рождественскую проповедь на тему «Смерть епископа Альфреда от рук датчан». В конце пророчески заметил: «И скоро будет еще одна смерть». После этого он предал анафеме маршала Кента Реджинальда де Брока, прославившегося притеснением крестьян и захватом монастырских земель.

Де Брок командовал королевскими солдатами, прибывшими в Кентербери для обеспечения порядка во время Рождества. Попал на глаза — получи. Но ничего сравнимого с победой собственного духа над королём Англии, в дальнейшей жизни его не ждало. Так зачем такая жизнь?

Он целенаправленно, хотя, вероятно, и неосознанно, шёл к смерти.


Так — в РИ. В моей АИ…

Совершеннейшая мелочь: после первого удара по голове святого мученика «всецело устремившегося к небесной сладости», к рыцарям подскочили два, «одинаковых с лица», светловолосых молодых человека в монашеских одеяниях. И, выдернув из широких рукавов сутан короткие клинки, вонзили их в спины «подлым убийцам».

Не ожидавшие сопротивления от мирных монахов и робких горожан, двое рыцарей были убиты на месте. Двух других обезоружили и вытолкнули в толпу прихожан, собравшуюся уже на паперти собора. Известие о кровавом нападении привело толпу в крайнее возбуждение. Рыцарей буквально разорвали на части.

Слухи о незваных и опасных визитерах уже просочились в город, толпы жителей бросились к стенам собора. Народ пытались не пускать солдаты. Однако справиться с людской массой не удалось, и сотни людей стали свидетелями попытки убийства у алтаря.

Теперь эти люди во множестве накинулись на солдат короля. Маршал и его офицеры были убиты, солдаты же братались с народом. В этот момент прозвучал призыв:

На Лондон! Сделаем Англию Царством Божьим!

Множество людей, мечтающих об отмщении соратникам подлых убийц, и вообще — «им всем», тут же ночью двинулись на Лондон. Путь был знаком: месяц назад они, с Бекетом во главе, неудачно ходили туда короновать Генриха Молодого.

Бекет страдал от раны, но «дело его жило». Когда-то король назначил его канцлером. Теперь подобная служба снова складывалась вокруг него. Два брата-близнеца, предпочитавших помалкивать от, как они говорили, недостаточного знания местного наречия, выслушивали множество людей с горевшими священным огнём глазами, и находили им подходящее применение. Сотни добрых католиков мечтали приобщиться к чуду спасения «драгоценного мученика» и послужить «благословенным спасителям». Десятки гонцов были посланы в города королевства с извещением о подлом нападении и призывом очистить церковь и землю от подобных мерзавцев. В стране начали изгонять противников архиепископа. То есть — сторонников короля. Попутно сводили и старые, ещё времён Стефана Блуаского, счёты. Пролилась кровь.

К Лондону Томас Бекет был привезён во главе многотысячных толп. Святой священник был весьма ослаблен раной, лечением, которое, по обычаю здешних мест, состояло в немалой части из кровопускания, и зимней дорогой. Королевские чиновники вновь попытались не пустить архиепископа в город, но Генрих Молодой, узнав об удручающем состоянии своего учителя и воспитателя, сумел выскользнуть из города и явился в лагерь «добрых католиков».

* * *

В бытность Томаса канцлером, монарх поручил ему воспитание своего сына. Канцлер оказался хорошим педагогом. Наследник говорил, что получал от Бекета больше отеческой любви за один день, чем от родного отца за всю жизнь. Позже воспитанников у канцлера прибавилось. По поручению короля в 1158 году он съездил в Париж, где сосватал для трехлетнего принца только что родившуюся невесту — дочь Людовика VII Маргариту. В 1160 году двухлетнюю суженную с почестями доставили в Лондон, и она тоже попала под обаяние долговязого (180 см) воспитателя. Привязанность к Бекету сохранялась у Генриха Молодого и Маргариты всю жизнь.

* * *

После побега принца в лагерь осаждающих, лондонцы прекратили сопротивление. Толпы сторонников Бекета ворвались в город и принялись уничтожать противников «святого священника». Начались погромы и пожары. Люди короля бежали, спасая свои жизни.

Движение, возглавляемое принцем и архиепископом, стремительно разворачивалось в народное восстание. С неопределёнными целями: «за всё хорошее, против всего плохого». Накал предполагалось несколько сбить спешным проведением новой коронацией Генриха Молодого.

Результат оказался противоположным. Теперь перед каждым встал вопрос: присягать ли новому-старому королю? В отличие от коронации полугодовой давности, новая прошла без участия «Короткого Плаща» и против его воли. Новая коронация есть лишь более корректное ритуально подтверждение предыдущей? Или Англия обрела нового монарха? Не будет ли присяга Генриху Молодому Королю изменой присяге Генриху Короткому Плащу?

На банкете после коронации полгода назад, Генрих-отец прислуживал сыну и заметил, что это редкая честь, когда тебе прислуживает сам король. На это младший Генрих ответил, что сыну графа пристало прислуживать сыну короля.

Большую свинью подложил Бекет своему сюзерену в лице его сына.

Вот такой парень стал королём. Боже, спаси Англию!

Впрочем, большинство жителей не заморачивались юридическими сложностями, а просто резали соседей и строили «Царство Божье».

А зачем нам короли? У нас же есть «священный священник».

Генрих-отец попытался срочно отправиться в Англию. Увы, январь — не лучшее время для путешествий в водах Ла-Манша.

Взбешенный Генрих попытался повторить своё решение шестилетней давности — вновь объявил бывшего друга изменником и потребовал от верных ему епископов приговорить упрямца к смертной казни. Те колебались. Ибо теперь обвинение в измене следовало предъявить и сыну короля. Который сам уже дважды коронован королём Англии.

«Дистанционное управление» — посылка гонцов с грамотами — эффекта не возымело. Всё должны были решить мечи.

В Нормандии снова, как во времена Бастарда Дьявола (Вильгельма Завоевателя), как в молодые годы Генриха II, собирали флот и готовили «армию вторжения». Генрих Молодой Король красовался перед народом и молился на своего наставника. Бекет молился богу и призывал народ на защиту «святой церкви».


В апреле нормандцам удалось высадиться на острове. «Короткий плащ» имел около трёх сотен рыцарей и две тысячи пехоты. До самого конца он надеялся на примирение с сыном и с давним другом. Увы, Бекет уже видел в видениях Деву Марию, Святого Дени и Майкла Архангела.

Противники столкнулись на холмах у Доркина. Бекет понимал, что его огромная армия, чуть ли не пятикратно превосходящая числом континентальную, может только стоять. Однако новый-старый король Англии Генрих Молодой, полагал иначе. Ему было 15 лет и он жаждал славы.

Ученик Бертрана де Борна, годами жившего с ним и братьями-принцами в одном замке, ежедневно обедавшего за одним столом, Молодой Король был вполне пропитан провансальской лирикой «куртуазной радости» в духе де Борна — не любовное упоение при созерцании Дамы, а любовь к войне, которая есть истинная радость и главная сердечная привязанность рыцаря:

«Люблю я гонцов неизбежной войны,

О, как веселится мой взор!

Стада с пастухами бегут, смятены,

И трубный разносится хор

Сквозь топот тяжелых коней!

На замок свой дружный напор устремят,

И рушатся башни, и стены трещат,

И вот — на просторе полей —

Могил одиноких задумчивый ряд,

Цветы полевые над ними горят.

Люблю, как вассалы, отваги полны,

Сойдутся друг с другом в упор!

Их шлемы разбиты, мечи их красны,

И мчится на вольный простор

Табун одичалых коней!

Героем умрет, кто героем зачат!

О, как веселится мой дух и мой взгляд!

Пусть в звоне щитов и мечей

Все славною кровью цветы обагрят,

Никто пред врагом не отступит назад!».

Генрих Молодой был «зачат героем». Теперь в юношеском мозгу пылало желание «умереть героем». А церковь, Англия? — Это всё так мелко! Главное — «веселится мой дух и мой взгляд!».


«Молодой Генрих был единственным из своей семьи, кто был популярен в свои дни. Верно также, что он был единственным, кто не продемонстрировал ни малейших признаков политической проницательности, полководческого таланта и даже просто ума… Он был великодушен, милосерден, учтив и обходителен, воплощение щедрости и благородства. Он также был глуп, тщеславен, легкомысленен, пустоголов, некомпетентен, недальновиден и безответственен».


Короче — законченный рыцарь.

Генрих-сын увидел с холмов стяги Генриха-отца. И тут же поскакал в атаку. «God and my right!».

Наконец-то «сын короля» покажет «сыну графа»! — Что покажет? «Мать Кузьмы»?

Его рыцари последовали за ним. Толпы горожан и крестьян, взявших в руки оружие впервые в жизни, «во славу Бога и Бекета», кинулись следом.

Атака английской конницы закончилась катастрофой. Молодой Король погиб — упал вместе с конём и был затоптан.

«Нам не избыть унынья и тоски,

Ушла любовь — и радость ей вослед,

И люди стали лживы и мелки,

И каждый день наносит новый вред.

И нет уж Молодого Короля…

Неслыханной отвагой он горел,

Но нет его — и мир осиротел,

Вместилище страданья и печали»

В моей АИ повод у де Борна для написания этих стихов появился несколько раньше, чем в РИ.

«Добрые католики», попав под удар нормандских рыцарей, побежали. Бекет пытался остановить панику. И был зарублен кем-то из бегущих. Избиение «христова воинства» не прекратилось и с наступлением темноты. Уже ночью, объезжавший поле в поисках тел сына и прежнего друга, Короткий Плащ был смертельно ранен стрелой, прилетевшей из темноты.

Убийство стрелой неизвестного автора — не новый эпизод среди смертей королей этого острова.

Стрелок одним удачным выстрелом обрушил целую империю — «Империю Анжу».

* * *

Огромное объединение земель, от Шотландии до Пиренеев, весьма разнородных в юридическом, экономическом, даже — языковом плане, держалось на личности. На Генрихе II. На его браке с Алиеонорой Аквитанской. На приобретениях, совершённых его предками брачным или военным путём.

Если бы его брат Жофруа VI сумел, как он и пытался, поймать Алиеонору, бежавшую из Парижа от своего экс-супруга в мужском платье, то «Империя» бы не сложилась. Если бы Генрих, довольно заботливо относившийся к своим сыновьям, пошёл у них на поводу, выделил каждому долю, как они и начинают требовать в эти годы — «Империя» развалилась.

В РИ в марте 1173 г. Генрих Молодой потребовал реальной власти над одним из его «владений». Генрих II отказал. Генрих Молодой бежал ко двору Людовика VII, вскоре к нему примкнули братья Ричард и Жоффруа, а Алиенора возглавила мятеж аквитанских баронов. Баронские мятежи вспыхнули в Англии и Бретани. На север Англии вторглись шотландцы. Генрих II нанял наёмников и стал бить своих противников по отдельности. При попытке бегства в Париж Алиенора попала в плен к мужу, где провела 12 лет. В сентябре 1174 г. мятеж был подавлен.

Этот кризис уже созрел. Смерть Бекета (в РИ) лишь оттянула его на пару лет, снизила остроту, не добавляя оттенка религиозного фанатизма.

В моей АИ… В мае 1171 года Генрих Короткий Плащ был привезён в Руан и похоронен в кафедральном соборе.

* * *

Аквитанские аристократы реализовали, наконец, свой давний план: поймали Алиеонору, отвезли её в Бордо и, собрав регентский совет, стали править от её имени. Ричард, которому должна была, по мнению покойного батюшки, принадлежать Аквитания, оказался в Нормандии, среди враждебных баронов. Следующий сын — Жофруа — стал герцогом Бретани. Хотя вопрос — кто там главный, при наличии достаточно успешной местной династии — чёткого ответа не имел. Совсем маленький Джон оказался графом Анжу. И тут же туда влез Филипп Французский.

Стаей голодных волков кинулись благородные сеньоры рвать наследство погибшего соседа. Такова обычная манера в Средневековье. «Великую Бургундию» после гибели Карла Смелого «разобрали» за полгода.

Здесь и «волки» помельче, и «кусок» великоват.

В Англии же продолжалась «священная война». Бароны вовсе не собирались возвращаться «под сень королевской власти» в формате любого из сыновей покойного короля.

Но и их противники не имели, после гибели Бекета и двух Генрихов, яркого лидера. И тогда круг недавних приближенных архиепископа, «канцелярия канцлера», осознавая свою слабость и приближающуюся гибель в пламени новой гражданской войны, позвал в Англию другого харизматического пастыря — Абсалона, епископа Роскилле.

Чья это была идея? — А ты не догадываешься? Хугин и Мунин летают над миром, а потом орут в подставляемые уши…

Ничего нового: варяга Рюрика призывали на Русь для наведения порядка. Почему бы для того же не позвать в Англию датчанина Абсалона?

* * *

Абсалон — основатель Копенгагена (в РИ), вдохновитель и участник первых крестовых походов против прибалтийских славян. Потомок данов-викингов, из знатной зеландской семьи Виде. Друг детства и ближайший сподвижник объединителя Дании короля Вальдемара I Великого. Сторонник расширения Дании, сильной центральной власти и союза с Римом.

Яростный проповедник, последователь «Неукротимого Бернарда», власти Святого Престола, уговаривавший Вальдемара отринуть вассальную клятву императору и присягнуть Папе.

Спаситель Вальдемара в «Кровавом пире в Роскилле».

9 августа 1157 года в Роскилле был пир в честь примирения трёх датских королей. Из Сконии, Зеландии и Ютландии. Двоюродные-троюродные братья, навоевавшись между собой, собрались договориться о разделе земель.

«И могли бы жить…».

Во время празднества король Свен незаметно вышел из залы, а его люди напали на остальных участников пира. Король Вальдемар, несмотря на ранение, сумел убежать, король Кнуд был убит.

Свен высадился в Ютландии, однако на сторону Вальдемара перешли люди Кнуда. 23 октября 1157 года на пустоши Грате южнее Виборга состоялось сражение, войско Свена было разбито. Бежав с небольшим отрядом, король увяз в болоте, потерял коня, бросил оружие, мешавшее идти, но, окончательно обессилев, отказался двигаться вперёд даже с чужой помощью. Его захватили мародёры из местных крестьян, опознали и решили выдать Вальдемару, но неожиданно один из мужиков выхватил топор и отрубил Свену голову. Тело бывшего короля было похоронено неподалёку без всяких почестей.


Абсалон во многом схож со «священным священником» Бекетом. Однако есть недостаток — не англичанин, не нормандец — датчанин. Но появление его именно в Йоркшире было подобно появлению Бекета в Дувре.

Северная Англия — «область датского права», «Денло».

Не только законы, но и социально-экономическая система здесь выглядела иначе: подавляющее преобладание свободного крестьянства. В других регионах Англии доля свободных керлов ещё к XI веку резко уменьшилась.

Свободные земледельцы Денло — потомки колонистов-скандинавов, осевших на восточно-английских землях. Сохранилась и прослойка англосаксов, которым договором 886 года было гарантировано равноправие. Денло было процветающим регионом: скандинавские переселенцы превратили пустоши и леса в пахотные земли, несколько усовершенствовали сельское хозяйство.

«Свободные и сытые» — они раздражали королей и баронов. Были достаточно обеспечены, чтобы купить или сохранить оружие своих предков. Помнили, что их прадеды — воины Кнута Великого. Прошло всего полтора столетия с тех пор, как им принадлежала вся страна, они даже говорили на ином языке.

Из прочих особенностей — довольно флегматичное отношение к церкви, общее для скандинавов. Впадать в истерику по поводу: сколько шипов было в терновом венке Иисуса — им не свойственно.

* * *

Возня «бекетистов» и «роялистов», толпы южан, чего-то вопящих про «священного священника», раздражали. Но не более. Тут явился Абсалон. Который быстро сориентировался и добавил к призывам Бекета о «вящей славе господней» лозунги о возврате «к доброй старине». К исконно-посконному датскому праву.

Все реформы от «Книги Страшного суда» Завоевателя до ассизы «О незаконном владении имуществом» Генриха II — выкинуть. Массе сокменов (лично свободных земледельцев), за последнее столетие попавших в виланы, получить назад свои наделы. А потомкам нормандских сподвижников Вильгельма Завоевателя, наделённых феодами во время кровавой карательной кампании по «Опустошению Севера» 1069 г, «дать по шапке».

Подобные проповеди вызывали воодушевление у одних и ненависть у других. Столкновения усиливались, проливалась кровь. И тогда Абсалон призвал на помощь друга детства, короля Дании, Вальдемара.

Правнук Мономаха, посмертный сын святого Курта Лаварда, «короля ободритов», рождённый и крещённый на Руси, был человеком во многом подобным Генриху II. Умный, энергичный, весёлый, прагматичный, храбрый, он, однако, не имел склонности к авантюрам, к внезапной перемене настроения — «культурной традиции», свойственной Анжуйской династии.

Датское королевство выставляет в эту эпоху 1100 кораблей (около 40 тыс. воинов) ополчения для защиты своих берегов. Это, примерно, пятая часть взрослого мужского населения страны. Численности жителей Дании и Англии примерно равны — чуть больше миллиона душ.

Вальдемар не созывал общенародного ополчения. Но и десятой доли оказалось достаточно.

Прибыв в Англию, он действовал одновременно решительно и осторожно. Прежде всего им были заняты все центры в «Серебряном полумесяце Нортумбленда». Уже к зиме приток серебра обеспечил финансовую устойчивость его предприятия. И существенно ограничил возможности любых его противников. Отменив разнообразные нововведения последних полутора столетий, пообещав возврат к благословенным давним временам, он склонил на свою сторону сердца местных жителей, которые с радостью вступали в его армию. К весне следующего (1172) года он занял Лондон, и провозгласил себя королём Англии. Не по праву силы, но по праву своего происхождения от Кнута Великого (от его сестры Эстрид), датского короля Англии, по отцу, и последнего англо-сакского короля Англии Гаральда II Годвидсона, павшего под Гастигнсом (от дочери последнего — Гиты Уссекской, жены Мономаха), по матери.

Датско-сакская династия против нормандско-анжуйской.

Конечно, куча смутьянов сразу завопили:

Родство дальнее! Есть более близкие, более законные родственники погибших королей!

Однако единой, общепризнанной авторитетной фигуры — у них не было.

* * *

Сходно с ситуацией после расстрела Николая II и цесаревича — при всей многочисленности Дома Романовых, найти объединительную фигуру монархисты так и не смогли. Столетие взаимных свар продолжилось уже и в третьем тысячелетии.

* * *

Потребовалось ещё два года боевых действий, прежде чем вся страна оказалась под властью Вальдемара. Одним из эпизодов было убийство Абсалона фанатиком-патриотом. Патриотом «свободной Англии» под Нормандским владычеством в форме Анжуйской династии. Помимо зачистки нормандской и, шире, континентальной, аристократии, смерть Абсалона имела и другое следствие: Вальдемар ввёл в действие пресловутые Кларендонские конституции.

Что означало: церковь облагалась налогом; духовные суды могли судить только духовных лиц; уголовные дела духовных лиц рассматривались светскими судами.


«7. Никто, кто держит непосредственно от короля, и никто из его слуг домениальных не будет подвергаться отлучению от церкви и земли никого из них не будут объявляться находящимися под интердиктом, если предварительно об этом не будет сделано представление государю-королю…

12. Когда будет становиться вакантным архиепископство или епископство, или аббатство, или приорство на домене короля, оно должно поступать в руки короля, и он будет получать с него все доходы и поступления как с своих доменов. А когда придет время позаботиться о церкви, государь-король должен дать повеление высшим сановникам церкви, и в капелле самого государя-короля должно произойти избрание с согласия государя-короля и по совету духовных лиц королевства, которых он позвал бы для этого. И здесь же избранный принесет феодальную присягу и клятву верности государю-королю как своему сюзерену о жизни своей и о членах и о чести своей земной без ущерба для своего духовного звания прежде, чем будет посвящен в сан».


Бекет в гробу перевернулся.

Чуть позже подобные законы были введены и в других владениях Вальдемара.

Тут уж в гробу переворачивался Абсалон.


Гибель королей, смута в правящей семье, раскол общества позволили Вальдемару подчинить Англию.

Другой причиной успеха было отсутствие конкурентов: континентальные монархи были заняты делёжкой «Империи Анжу».

Третье — поддержка, которую оказало население Денло своим «братьям по крови».

И, наконец, походы Вальдемара были бы невозможны, если бы не прочный тыл на Балтике. Обеспеченный, в некоторой части, и моими скромными усилиями. О чём — позже.

За прошедшее, со времени гибели «последнего викинга» Харальда Хардрады, столетие, на берегах северных морей многое изменилось. Да и сам Хардрада викингом уже не был. В исландских сагах XIII века викингами называли людей, занятых грабежом и пиратством, необузданных и кровожадных. Хардрада же шёл не в вик, не грабить, а возвращать законное владение, Англию.

Так же — восстановление законных прав на принадлежащую ему недвижимость, смотрел на свой поход и Вальдемар. Не набег, а родственники делят имущество.

Если в Англии после появления датчан накал войны быстро спал, то на континенте сыновья Гериха II бурно сцепились между собой. Соседи — присоединились. Граф Тулузы вспомнил недавние обиды вокруг Коньяка (это — графство и город) и двинулся в Аквитанию. Тулузу поддержал Арагон. Против которого немедленно выступила Кастилия — Генрих II обещал кастильцам Гасконь после смерти своей жены. Париж хотел Мен, Бургундия — Париж… А восточнее маячил Барбаросса. Он годами выбирал между Плантагенетами и Капетами. Теперь пришло время «порешать вопросы».

Барбаросса, будучи человеком прагматичным, тем не менее ощущал себя продолжателем дела Карла Великого. Мечты о восстановлении империи Каролингов, о построении «единого христианского дома», о себе, как о «мече божьем» — ему свойственны.

Следует, вероятно, напомнить, что, помимо императорской короны, он носил три королевских. Король Германии — коронация в Аахене, король Италии — железная корона лонгобардских королей (не железная, на голову не налезает) в Павии. И — король Бургундии, Арль. А Бургундий нынче две: графство в составе империи, и герцогство в составе Франции. Надо бы объединить… Когда французам это удалось в 14 веке — они наплакались.

Но главная забота Барбароссы на западе — Савойя. Западные проходы в Италию. В тыл вечно мятежной Ломбардии. И пока Плантагенеты и Капеты режутся в Анжу, имперцы двинулись на Гумберта III Блаженного, графа Свойи, сторонника Папы Александра III. Бог с ней, с той Ниццой. Но Мон-Сени — это важно.


Что, девочка, забавно? Ты хотела «про любовь». Вот тебе «чисто мужская любовь». Совсем без женщин.

Бекет — любил Бога. Как и положено истовому христианину и пастырю. Молодой Король — любил Бекета. Ярко, сильно. Как любит воспитанник своего наставника. Де Борн любил Молодого Короля. Как любит поэт своего юного талантливого ученика. Абсалон любил веру, родину, соплеменников. И в Англии — тоже. Вальдемар любил Абсалона, снисходительно терпел выходки своего «друга детства» и с удовольствием принялся помогать ему в Денло. Народ Англии любил бога, Бекета, Генриха Молодого. И — «хорошо бы покушать».

Среди прочего — два молодых человека. Братья. С братской любовью. В нужном месте в нужное время. Просто помешали паре ударов мечей. Выплеснувших конкретные мозги из конкретной черепушки.

Разные вариации душевной близости, эмоциональной привязанности. Отчего одна империя — Анжуйская — развалилась. Другая — Датская — начала складываться.

А всего-то… Какой-то Магог (а хто ето?) в каком-то Вщиже (а гдей ето?) помер. И «Зверю Лютому в лапы» навязали «доску с глазами». У которой вдруг «душа обрела плоть». В моих глазах. И пошла очередная «задача белой мыши» — «поиск выхода в лабиринте». В наборе ограничений и возможностей конкретного места-времени-обстоятельств.

Всё остальное аборигены сделали сами. Они этого хотели, они были к этому готовы. Потому, что один человек являл своему ученику «много отеческой любви» каждый день.


Дальше? — Детка, откуда я могу знать, что будет в этом мире дальше? Как люди сделают, так и будет.

Могу только предполагать.

Ричард Генрихович Плантагенет — не станет Львиным Сердцем, Третий Крестовый — не случится. Принц Джон — не станет Иоанном Безземельным. Некому будет подписать Magna Charta Libertatum, Великую хартию Вольностей.

Нормандские короли регулярно выдавали своим английским поданным подобные «хартии» — регламентный способ усидеть на троне. У датских королей такой манеры нет.

Завоевание Ирландии, начавшееся при «Коротком Плаще», вероятно продолжится — некуда девать безземельных рыцарей. Да и датчане вспомнят успехи викингов на «Зелёном острове» вроде основания Дублина.

Объединение Англии и Скандинавии под одной короной приведёт к более раннему движению европейцев в Северной Атлантике. Путь известен: поселения викингов в Гренландии ещё в силе, поддерживают постоянную связь с родственниками в Норвегии.

К этому как-то добавятся дела Мадока Гвинедла в Огайо.

Северный, норманско-кельтский путь за океан начнёт полноценно функционировать на столетия раньше южного, иберийского. Будут искать не Эльдорадо, а рыбные ловы, богатые пастбища, тучные пашни… Другие люди, с другими навыками в руках и идеями в голове. Не идальго, а бонды.

Избыток населения, не сдерживаемый указами христианнейших монархов — «на новые земли — только благородных кастильцев», будет утекать за океан с иными последствиями, в иных формах. Снижая демографическое давление в самой Европе. Давление на Восток — «дранг нах остен», давление на юго-восток — крестовые походы, давление внутри — рост городов. «Чёрная смерть», «Столетняя война», гвельфы и гиббелины… Людей не будет выдавливать, подобно червячку фарша из мясорубки, во взаимную резню, прогресс и демократию.

Разница в технологическом уровне между туземцами за океаном и новосёлами не будет столь велика. Конечно, каменный томагавк не соперник стальному мечу. Но не сравнить с пороховым мушкетом.

Время. У туземцев будет время ознакомиться со свойствами железного оружия, перестать бояться «собаки белого человека» — лошади и «мухи белого человека» — пчелы.

Придётся новосёлам как-то… интегрироваться. Пожалуй, не до уровня манданов. Ближе к варягам на Руси.

Именно в это время (в 1168 г) ацтеки появились в Анауаке, долине Мехико. Теночки-ацтеки — безземельные скитальцы, числом в тысячу человек. В густонаселенном регионе у них такая незначительная роль, что их появление на берегах озер прошло совершенно незамеченным. Пока.

Говорят, что по Великим Равнинам бродит мудрый Гайавата, передавая туземцам слова великого миротворца Деганавиды

Будут построены города и королевства, придуманы саги и эпосы. Будет масса интересных деталей, эпизодов. Удивительное смешение личных свойств конкретных персонажей и общественно-социальных закономерностей.

Жаль. Я этого не увижу. Это — на поколения, столетия. Но начало — здесь. Девочка-вдовица. Отдавшаяся мне душой и телом. Которую мне захотелось не убивать.

Что случилось с ней? — Много чего. Позже расскажу.


Для меня, в тот момент, все эти события были маловажны. Далеко это всё. Но отвлечение датчан в Англию позволяло изменить ситуацию на Балтике.

Снова — это не было моим «жгучим личным желанием». Но разрешение кризиса во Всеволжске, подстроенного Софочкой, дало вот такой результат. Что создавало новые возможности.

Загрузка...