Обольстительница в бархате

Глава 3

Леони резко обернулась. Так как Лисберн не двинулся с места, она натолкнулась на него, прикоснувшись при этом грудью к его жилету на один восхитительный миг. От нее тоже пахло великолепно.

Она подняла руку и оттолкнула его не так, как толкаются маленькие девочки, или когда флиртуют. Нет, это было очень решительно. Правда, недостаточно сильно, чтобы Саймон потерял равновесие, но намек был очевиден – ей не хочется играть в кокетку.

Лорд Лисберн понял намек и сделал шаг назад.

– Цирк? – Она произнесла это так, словно речь шла о полете на Луну.

– Да, в цирк Астли, – подтвердил он. – Будет весело.[9]

– Весело…

– Во-первых, там не будет никаких заунывных стихов, – начал перечислять Лисберн. – Во-вторых, там не будет никаких заунывных стихов, и в-третьих…

– Это же на другом берегу! – Теперь фраза действительно прозвучала так, как будто Леони говорила о Луне.

– Да, – подтвердил он. – И тогда широкая Темза ляжет между нами и заунывными стихами.

– Нами!

– Вы уже подходяще одеты, – продолжал Саймон. – Это будет бесполезная трата усилий, если вы не пойдете поразвлечься.

– Цирк!

– Зрелище на самом деле увлекательное, – сказал Лисберн. – Обещаю. Актеров, акробатов и клоунов. Но самое интересное – искусство наездников. Дюкруа – управляющий – сам прекрасный наездник.

Несмотря на внешнюю легкомысленность, Лисберн никогда не пускал дел на самотек. Он уже провел небольшое расследование в отношении мисс Нуаро. Ее действительно звали Леони, и она правда вела дела «Модного дома Нуаро». Одна ее сестра замужем за герцогом, вторая – за наследником маркиза. Однако мисс Леони ходит на работу в ателье каждый день, как будто переход в высший класс аристократии не имеет для нее никакого значения. Что было странно и говорило о многом.

Портнихи, как стало ему известно, работали шесть дней в неделю с девяти утра до девяти вечера. Она проводила на работе столько же времени, если не больше. Как ему казалось, это многократно увеличивало вероятность того, что мисс Нуаро откажется провести время в цирке Астли или развлечься в каком-нибудь другом месте.

Леони покачала головой, а потом сделала восхитительный жест рукой, величественно отодвигая лорда со своего пути.

Он понимал, что стоит слишком близко, чуть ли не наступая на подол ее платья. А женщины чрезвычайно бережно относятся к своему личному пространству. Ему же хотелось узнать, какую границу установит она. Тем более что у Лисберна имелся большой и успешный опыт общения с женщинами.

Однако пришлось подчиниться и занять место сбоку.

– Вот как мы поступим, – заговорил он на ходу. – Мы наймем карету до Астли, побудем там час или немного больше, а потом вернемся сюда до окончания панихиды. К тому времени толпа разойдется. У всех девушек есть сопровождающие. Большую часть девиц – я обещаю! – развезут по домам раньше, чем им захочется, потому что, знаете ли, существует предел, до которого братья согласятся дойти в своих жертвах ради сестер. То же самое относится к папашам, мамашам и двоюродной бабушке Филомине.

Они пересекли фойе и подошли к дверям вестибюля. Лисберн открыл их перед мисс Нуаро.

Леони проплыла мимо, загадочно прошуршав платьем.

– Я понимаю, что там вы не найдете тех клиенток, на которых рассчитываете, – сказал он. – Но думаю, вам понравятся костюмы у женщин.

– Вполовину меньше, чем вам, осмелюсь заметить, – откликнулась Леони. – Они ведь будут едва одеты?

– Ну, конечно. И балерины, и нимфы, или кого там будет изображать мисс Вулфорд, – согласился маркиз. – Она – сплошное очарование. И все представление прекрасное. Участники, стоя на лошадиных спинах, наворачивают круги по арене. Лошади выделывают разные интересные штуки. И акробаты тоже!

Она подняла глаза и внимательно посмотрела на него.

Лисберн легко выдержал ее взгляд. Мальчики, красивые от рождения, часто становятся мишенью для других мальчиков, а в школах, которые он посещал, было полно задир. Ему пришлось очень рано научиться скрывать и держать при себе эмоции, если только не возникала необходимость в них.

«Ты как бриллиант, – сказала ему одна из его любовниц. – Такой роскошный, блестящий, полный огня. Но когда кто-нибудь попытается рассмотреть человека внутри, увидит лишь отражение и сверкающую поверхность».

А зачем кому-то нужно видеть большее?

По правде говоря, в нем ничего не осталось от того убитого горем юноши, каким он был почти шесть лет назад, когда умер отец. Потеря опустошила сплоченных членов маленькой семьи, в которую входили не только Лисберн с матерью, но и ее сестра – мать Суонтона, а также сам Суонтон, и они уехали из Лондона. Долгое время провели вдали от столицы и от мира комфорта, пока полностью не пришли в себя.

Мало кто, включая людей, любивших и уважавших отца, осознавал масштаб его потери. Но Саймону не требовалось их понимания. Что он переживал, не касалось никого, кроме него самого.

Он очень хорошо понял, что такое горе на самом деле. В ответ на слащавые выражения чувств частенько хотелось двинуть по физиономии тому, кто приставал с разговорами.

Вот Суонтона или его поклонников он не смог бы ударить.

С точки зрения чувств ему показалась многообещающей рискованная игра – соблазнить обворожительную рыжеволосую француженку.

– Вам понравится, – убеждал он ее. – Обещаю. И привезу вас назад до окончания лекции.

Она отвела взгляд.

– Никогда не видела вольтижеров.

У него вдруг замерло сердце, что очень удивило Саймона.

Цирк Астли как всегда был забит под завязку. Но такое количество людей, судя по всему, не очень беспокоило мисс Нуаро. Не то что толпа на выступлении Суонтона. Может, из-за величины и открытости помещения. В любом случае Лисберн провел ее в отдельную ложу, где она была избавлена от толкотни и давки. Кроме того, отсюда открывался прекрасный вид на сцену и арену.

Они, к сожалению, опоздали на спектакль, в котором обычно участвовали прекрасные лошади и наездники, устраивавшие настоящие сражения. Но впереди еще было представление на арене. Когда они заняли свои места, команда работников цирка как раз рыхлила опилки.

Он так давно не был здесь. Лисберн даже подумал, что помещение покажется ему убогим и запущенным теперь, когда он стал взрослым и увидел разные представления в Европе.

Возможно, само место разбудило в нем ребенка, который каким-то образом пережил все жизненные потрясения и получил тяжелые уроки, но который так и не вырос и не превратился в идеального воспитанника. Должно быть, он продолжал видеть все, что было вокруг, глазами ребенка, потому что цирк Астли предстал пред ним в своем прежнем великолепии. Свет заливал арену, люстры ослепительно сверкали, оркестр играл чарующую музыку – все было таким, как раньше.

А возможно, Саймон смотрел на все свежим взглядом – огромными голубыми глазами мисс Нуаро.

Он заметил в ней легкое опасение, как только они вошли сюда, но потом беспокойство исчезло. Она устроилась на своем месте и принялась оглядываться по сторонам. Затем немного напряженно откинулась на спинку стула, когда появился клоун и стал шутить с залом. Без всякого выражения на лице Леони наблюдала за выходом на арену инспектора манежа с длинным хлыстом. Не отрываясь, следила за тем, как он шагал по кругу, по обычаю подшучивая над клоуном.

После церемониймейстер объявил выход мисс Вулфорд. Толпа взорвалась.

Вцепившись в барьер, мисс Нуаро наклонилась вперед.

Знаменитая наездница появилась на арене, отчего зрители впали в экстаз. Мисс Нуаро впитывала все это с широко открытыми глазами, жадно, как ребенок, начиная с того момента, когда инспектор манежа подсадил мисс Вулфорд в седло, а потом отсчитывая каждый сделанный ею круг. Когда наездница встала ногами на седло, Леони ахнула.

– Изумительно! – воскликнула она. – Я даже понятия не имею, как ездить верхом, а она встает на спину этого животного во время движения!

Когда после нескольких кругов наездница сделала остановку, чтобы дать отдохнуть себе и лошади, мисс Нуаро громко зааплодировала и закричала: «Браво! Брависсимо!»

В возникшей паузе церемониймейстер и клоун продолжали свою игру, но Леони с полным равнодушием восприняла их фривольные шутки. Она отвернулась от арены и перехватила взгляд лорда Лисберна, направленный на нее.

Лишь миг они смотрели друг другу в глаза. Затем она громко рассмеялась во весь голос.

И у него перехватило дыхание.

Звучание ее голоса! Ах, как она выглядела в этот момент, как сияли ее глаза, как пламенело лицо!

– О, вы были правы! – воскликнула мисс Нуаро. – Это намного интереснее, чем унылая поэзия. Как девушка талантлива! Вы представляете, сколько времени ей потребовалось, чтобы освоить это искусство? Сколько лет, как вы думаете, ей было, когда она начала тренироваться? Ее, наверное, воспитывали для такой работы с пеленок, как это часто бывает с цирковыми? Кстати, портных тоже готовят с детства.

Такая серьезность в ее голосе… Она была столь юной и столь заразительно оживленной!

– Полагаю, даже если их и готовят с детства, они еще столько раз падают на голову, прежде чем освоят мастерство, – заметил Лисберн. – Но им нужно начинать как можно раньше, пока кости гибкие и не ломаются.

– С портными все иначе, – сказала Леони. – Рано или поздно будущие наездники садятся на лошадей. А нас не подпустят раскроить кусок шелка, пока мы целую вечность не просидим над простейшими швами, пока не сошьем тысячу носовых платков и передников. Какое наслаждение наблюдать за женщиной, которая обладает таким искусством! Наездники в большинстве ведь мужчины, не так ли?

– Благодаря этому популярность мисс Вулфорд только возрастает.

– Но она хороша! Или это потому, что я совсем не обратила внимания на наездников-мужчин?

– Нет, она действительно талантлива, – сказал Лисберн. – Балерина-наездница.

– Чудо! – продолжала восхищаться мисс Нуаро. – Мои сестры постоянно говорят, что мне нужно почаще выбираться из мастерской, но воскресенья бывают только раз в неделю, и мне нравится проводить их либо с племянницей, либо на природе, предпочтительно то и другое одновременно. Иногда мы ходим в театр, но это совершенно другое. Тут даже пахнет иначе, конечно.

– Это запах лошадей, – объяснил он.

– Прекрасные создания!

Лисберн заметил нотку грусти. Обдумал это, а заодно и ее реакцию на мисс Вулфорд, и отложил свои размышления на более удобное время.

Тут началась вторая часть конного представления, и Леони вновь повернулась к арене.

Саймон смотрел в ту же сторону, внешне собранный, но полный внутреннего беспокойства. На его глазах она вдруг из искушенной парижанки превратилась во взволнованную девчонку и в какой-то момент вдруг предстала перед ним настолько беззащитной, что он почувствовал… Что? Стыд? Но за что? Он ведь мужчина. Она – женщина. Их тянуло друг к другу, и они играли в игру, которая стара как мир. Однако вместе с предвкушением от начавшейся партии Саймон ощущал, как что-то гложет его. Какая-то тяжесть на сердце.

Но почему нет? Разве он не выдержал целый час поэтической панихиды? И разве не обязан вновь вернуться туда же?

Леони показалось, что время в цирке пролетело моментально, и вот она опять сидит в карете с лордом Лисберном. Они ехали по улице Вестминстер-Бридж-стрит назад, на «панихиду», как он выразился вроде бы секунду назад.

Лисберн держал свое слово.

Впрочем, Леони в этом и не сомневалась, иначе никуда не поехала бы с ним.

Да, а еще он наблюдал за ней во время представления, когда думал, что она не обращает на него внимания. Как будто возможно сидеть рядом с мужчиной и не ощущать его присутствия, даже когда на сцену выпорхнула толпа ангелочков, а погонщик вывел на арену слона. А когда Леони обернулась и застала его за наблюдением, он сделался похож на набедокурившего мальчишку, пойманного на месте преступления. Ей захотелось узнать поближе этого мальчишку. Тут ее логика на секунду дала сбой, и внутри что-то щелкнуло.

Но это длилось всего несколько мгновений.

Теперь рядом с ней снова сидел самый красивый мужчина в мире, а она опять стала Леони Нуаро – разумной, трезвой коммерсанткой, способной сложить два и два.

– Вы терпеть не можете его поэзию, однако вернулись в Лондон вместе с лордом Суонтоном, чтобы издать его книгу, – сказала она. – Поразительная лояльность!

Лисберн засмеялся.

– Мужчина должен быть рядом с другом во время испытаний.

– Чтобы защитить его от экзальтированных барышень?

– Нет, этого изначально не было в плане. Мы приготовились к унизительному возвращению. Критики были к нему жестоки. Вы не знали?

– Я не слежу за литературой, – призналась Леони. – Читаю только обзоры спектаклей и концертов и тому подобное, но меня главным образом интересуют описания того, во что были одеты дамы. Времени на литературную критику мне не хватает.

– До выхода сборника «Алцинта и другие поэмы» он опубликовал несколько стихотворений в журналах, – пояснил Саймон. – Критики смешали его с грязью единогласно и безоговорочно. Они разрывали его на части. Стали писать пародии. Это было форменное избиение. До того, как Суонтон увидел эти статейки, он еще не знал, поедет ли в Лондон вообще. Но после такого выбор стал очевиден: вернуться и стоически преодолеть испытания или прослыть трусом.

– Даже не представляла, – удивилась она. – Я была уверена, что его светлость вернулся в Лондон, когда его книга уже вышла, и потому что все только о ней и говорили. Наши дамы так совершенно точно. Я не слышала таких взволнованных обсуждений со времен последнего большого скандала. – Того самого, в который Софи бросилась очертя голову.

– Нам ничего не было известно о том, что здесь происходит, – продолжал Лисберн. – Мы прибыли в Лондон за день до появления книги в магазинах. У нас собралась небольшая компания, и Суонтон не стал нападать на критиков. Для начала, он не был высокого мнения о своем таланте и поэтому не чувствовал себя уязвленным, как любой бы другой на его месте. Мы потом еще пошутили на эту тему в клубе «Уайтс». А уже через несколько дней после нашего приезда нам пришлось допечатывать тираж, и очень быстро. Толпы молодых женщин брали приступом книжные лавки. Продавцы заявили, что не сталкивались с чем-то подобным с того времени, как Хэрриетт Уилсон опубликовала свои мемуары.

Хэрриетт Уилсон была знаменитой куртизанкой. Десять лет назад мужчины платили ей за то, чтобы она не упоминала их имен в своих записках.

– Лорд Суонтон явно затронул сердца молодых женщин, – заметила Леони.

– И пришел от этого в замешательство, как и критики. – Саймон выглянул в окно.

В это время года темнело поздно, да и полной темноты не наступало, были глубокие сумерки. Сегодня вдобавок светила яркая луна, и Леони увидела, что они только что миновали Вестминстерский мост. Она также заметила, как напряжены его челюсти.

– Неожиданный взлет к славе может быть опасным, – сказал Лисберн. – В особенности когда в этом участвуют молодые женщины. Я предпочел бы снова увезти его в Европу, прежде чем… – Он замолчал и пожал плечами. – Большое количество людей сегодня явно встревожило вас. Единственную в зале.

– Когда я вижу столько людей, собравшихся в одном месте, – медленно заговорила Леони, – для меня они все становятся толпой.

Возникла короткая пауза.

– Понимаю, мисс Нуаро. Поэтому я должен стоять в стороне и быть начеку. Но… – Теперь пауза была долгой.

– Но… – повторила она.

– Но у меня появился шанс выкрасть из толпы очаровательную девушку, и я им воспользовался.

Леони и лорд Лисберн вернулись как раз к окончанию поэтического вечера, когда, судя по программе, должен был выступить сам лорд Суонтон со своими новыми поэтическими опытами.

Как Лисберн и предсказывал, толпа поредела. Хотя зал по-прежнему был полон, но мужчины, подпиравшие стены, уже расселись на свободные места в задних рядах. И больше не казалось, что балкон вот-вот рухнет.

Пока они, замешкавшись в дверях, высматривали, куда бы сесть, мимо них начала протискиваться группа людей – по виду, семья. Лисберн отодвинул Леони в сторону, то ли из желания пропустить людей, то ли потому, что не торопился присоединяться к аудитории, и освободил путь выходящим из зала. Когда глава семейства поблагодарил его, лорд Лисберн в ответ улыбнулся сочувственно и пробормотал что-то, что заставило джентльмена тоже улыбнуться.

Это был шарм в действии, обаяние самого коварного вида: полное юмора, умаляющее собственное достоинство, обезоруживающе искреннее и доверительное.

Леони отлично понимала, как действует этот шарм. Ее семья сама специализировалась на этом.

И ей совсем ни к чему испытывать воздействие подобного обаяния на себе. Проблема заключалось в том, что оно и в самом деле было полно коварства. Кто-то реагировал на него, не понимая, чем это грозит, и мог искренне поверить в то, что обрел душевную близость с человеком, который лишь мастерски имитировал чувства.

Леони напомнила себе об этом, пока лорд Лисберн вел ее в том направлении, откуда вышла семья, к их освободившимся местам на дальнем конце последнего ряда.

И хотя она предпочла бы сесть поближе к дверям, чтобы долго не стоять на выходе, эти места были лучше тех, которые ей удалось высмотреть раньше. Количество зрителей уменьшилось, и дышать стало легче. Когда двери открывались, выпуская людей, в зал проникали потоки прохладного вечернего воздуха.

Имея рядом большого сильного мужчину – пусть даже такого, который представлял опасность для внутреннего спокойствия женщины, – можно было ни о чем не беспокоиться.

Говоря по правде, ей не очень хотелось слушать поэтические вирши, а так как сосредоточиваться на близком присутствии красавца-мужчины было неразумно, она принялась рассматривать зал. И насчитала двадцать два туалета, пошитых в «Модном доме Нуаро». Хороший показатель. Может, все-таки был смысл в написании статеек в «Утреннее обозрение Фокса».

Среди дам в туалетах от их «Модного дома» была леди Клара и… О да! Леди Глэдис тоже надела свое новое темно-красное платье! Ура, победа!

Леони заулыбалась.

Ее спутник наклонился к ней.

– Что случилось? – спросил он.

Она ощутила, как его дыхание коснулось ее уха и шеи. Оттуда оно как будто проникло под кожу и добралось до нижней части живота.

– Это эмоциональный всплеск в ответ на поэзию, – пробормотала Леони.

– Вы же не слышали ни единого слова Суонтона, – заметил он. – Вы рассматривали зрителей. Кому улыбались? У меня есть соперник?

Кто, например? Аполлон? Адонис?

– Целая дюжина, – не удержалась Леони.

– Не могу сказать, что удивлен. – Он оглядел толпу. Она смотрела, как внимательно лорд Лисберн изучает зал, вот он остановился и вернулся взглядом к группке, сидевшей в том же последнем ряду, что и они, но с правой стороны, ближе к дверям.

– Ага, Клара! – удовлетворенно сказал маркиз. – И Глэдис с ней. Я их даже не заметил из-за того джентльмена, который торопился увести свое семейство отсюда. В любом случае рядом с ними все занято, так что мы не обязаны пересаживаться туда. Спасибо вам, благодетельные боги и духи этого места! Но, однако… – Он склонил голову набок и нахмурился. – Я, конечно, не очень хорошо знаю Глэдис.

Лисберн повернулся к мисс Нуаро, его зеленые глаза блестели.

– Она одета не как прежде, в свои тошнотворные цвета. Ваша работа?

Леони гордо кивнула.

Он опять посмотрел в ту сторону.

– А ведь это Валентайн, которого явно привлекли, чтобы сопровождать ее. Бедный парень!

Лорд Валентайн Фэрфакс был одним из братьев леди Клары. И в отличие от темноволосого лорда Лонгмора являл собою образ типичного Фэрфакса: белокурого, голубоглазого и неумеренно красивого.

– Ведь он просидел здесь все это время, несчастный, – посочувствовал Лисберн. – Сидел и несколько часов лелеял мысль о самоубийстве, вне всякого сомнения. Или скорее – Вал все-таки очень практичный юноша! – решал, как ему прикончить Суонтона, но так, чтобы его не поймали за руку.

– Если мужчинам настолько не нравится поэзия, зачем они пришли сюда? – поинтересовалась Леони.

– Чтобы заставить девушек поверить, будто они чувствительные.

Леони задохнулась от смеха. Сидевшая спереди девица обернулась и негодующе посмотрела на нее.

Достав носовой платок, Леони сделала вид, что утирает слезы. Барышня отвернулась.

Аудитория уже не пребывала в полном молчании, как это было, когда мисс Нуаро заглянула в зал в первый раз. И хотя те, кто устроился в передних рядах, продолжали восхищаться – или спать, если это были мужчины, – то сидевшие поодаль начали шушукаться. С балкона стали доноситься разговоры, временами перекрывавшие чтение со сцены.

Усиливавшийся шум, казалось, совершенно не беспокоил лорда Суонтона. Кто-то научил его читать на публике так, чтобы всем было слышно, и он в полной мере воспользовался приобретенными навыками. Каждое заунывное слово доносилось до дальних уголков зала…

– Нет, хватит! Не затыкай мне рот! – Мужской голос заглушил жужжащую аудиторию.

Леони посмотрела в ту сторону. Недалеко от Фэрфаксов упитанный джентльмен средних лет тянул свою семью к выходу.

– Это пустая трата времени, – продолжал он. – Ради всего святого! Если бы я только знал, то заплатил бы двойную цену, чтобы остаться дома. И еще дешево отделался бы.

Жена все так же пыталась утихомирить разбушевавшегося супруга, и по-прежнему тщетно.

– Читай мне Тома Мура хоть каждый день, – рычал он. – Или Робби Бёрнса. И это ты называешь поэзией? Полнейшая чушь.[10][11]

Лорд Лисберн едва сдерживал смех.

Другие мужчины по соседству не стали себя ограничивать.

– Это, похоже, шутка, – вдруг возвысил голос какой-то критик. – Лучше бы мне пойти в «Воксхолл», чем тратить пятничный вечер на это бормотание ни о чем. У них запор, вот в чем проблема. Им просто нужна хорошая клизма.[12]

Теперь публика ахнула, главным образом дамы, сидевшие рядом.

– Что-то я не слышала, чтобы кто-нибудь интересовался вашим мнением, сэр. – Общий шум перекрыл голос леди Глэдис. – Не смеем вас задерживать, отправляйтесь в «Воксхолл». И уж совершенно точно никто из нас не покупал билеты, чтобы выслушивать вас. Я не видела в программе никакого упоминания о том, что на вечере с критикой выступят необразованные и невоспитанные мужланы.

– Рад оказать вам услугу бесплатно, мадам, – последовал молниеносный ответ. – А что касается необразованных… По крайней мере, некоторым из нас тут хватило ума понять, что король-то голый.

Лорд Валентайн встал.

– Сэр, я был бы признателен вам, если бы вы не обращались к даме в таком тоне.

– Она первая начала.

– О черт! – Лорд Лисберн тоже вскочил. – Глэдис только дай волю. Из-за нее Валентайну сейчас придется вызывать парня на дуэль.

Мужчины начали вставать со своих мест. Лорд Суонтон забеспокоился, поняв, что не все в порядке. Он попытался продолжить чтение своей поэмы, но аудитория перестала обращать на него внимание, переключившись на ссору. Его голос начал тонуть в возрастающем шуме.

Леони поняла, что на балконе началось движение. Она посмотрела туда. Мужчины повскакали со своих мест и двинулись к дверям. Дуэль ужасна сама по себе, но происходящее уже напоминало мятеж.

У нее перед глазами тут же возникли картины того, как яростная толпа движется по парижским улицам, поджигая дома, где жили пострадавшие от холеры… Ее маленькая племянница так больна… Топот сотен башмаков приближается, становится все громче и громче…

Ее охватила паника.

Она крепко зажмурилась, потом открыла глаза. Тряхнув головой, отбросила воспоминания. Пересчитала, сколько рядов в зале, прикинула количество присутствующих, и ей стало спокойнее.

Все-таки это Лондон, совершенно другое место. Другое время и другие обстоятельства. Эти люди умирают от скуки, а не от бушующей эпидемии.

– Дамы и господа, я хотел бы привлечь ваше внимание, – воззвал к публике лорд Суонтон.

– Ты привлекал его три часа. Даже больше, – выкрикнул кто-то. – Мало тебе?

Его поддержали другие зрители.

К этому времени лорд Лисберн уже добрался до своих кузин и взбешенного джентльмена, который разозлился еще больше, если судить по его кирпично-красному цвету лица.

А аудитория становилась все неистовее.

Леони напомнила себе, что многие из ее французских предков сложили свои головы, когда другого выхода не осталось. Никто из них не позволил отправить себя на виселицу. Или заключить в тюрьму.

Марселина или Софи встретили бы этот жребий с повязкой на глазах, сказала она себе.

Проглотив комок в горле, Леони встала.

– Благодарю вас, милорд, за приглашение, – заговорила она, надрывая голос. – Мне хотелось бы прочесть стихотворение миссис Эбди.

– Опять стихи! – простонал кто-то. – Кто-нибудь, повесьте меня!

– Придержи язык, свиная башка! Это же девушка!

Сквозь комментарии толпы послышался голос лорда Суонтона.

– Дамы и господа! Мисс Нуаро… Вернее, мадам из «Модного дома Нуаро» любезно согласилась принять участие в нашем поэтическом вечере.

Леони была одета согласно случаю. Она знала, что привлечет внимание мужчин, потому что молода и вовсе не дурна, и женщин, потому что на ней роскошное платье.

Все говорило в ее пользу, но сердце в груди колотилось неистово, а руки дрожали, их невозможно было остановить. Она приказала себе не глупить, ведь уже привыкла выступать на публике каждый день, в особенности перед своенравными женщинами, и умеет добиваться контроля над их вниманием.

И начала:

– Так в чем дело? – крикнул кто-то. – Иди, сядь рядом со мной, куколка!

– Замолчи! – откликнулся другой. – Пусть леди читает.

Леони начала снова:

Взрыв хохота. Такого одобрения она и ожидала. Беспокойство и неуверенность ушли, Делюси взяли в ней верх.

Леони продолжила, на этот раз сопровождая чтение драматическими жестами:

Помимо мужского смеха послышалось хихиканье женщин.

Она завоевала их!

В очередной раз.

На миг, пока разгневанный джентльмен приходил во все большую ярость, а лицо у него из кирпично-красного становилось фиолетовым, Лисберну показалось, что единственным выходом из ситуации будут пистолеты на заре. Оставалось надеяться только на развернувшееся буйство вокруг. Как только мужчины в зале сойдутся врукопашную, а женщины начнут визжать, Валентайн и этот тип перестанут изображать из себя идиотов.

Когда же он услышал, как Леони обратилась к Суонтону, ему захотелось схватить ее и вытрясти из нее душу. Она что, сошла с ума? Решила чтением стихов отвлечь всех этих мужчин и привести их в чувство? Или подразнить? А он далеко и не сможет быстро добраться до нее.

Сейчас разверзнется ад!

Но он ошибся.

В ней было нечто – особое качество, такое очевидное и не поддающееся описанию. Сила личности, которая привлекла его внимание в Британском Институте, судя по всему, сработала и здесь на целую аудиторию.

Добавим к этому очаровательную манеру держаться, и все – мужчины не могли не среагировать на нее. Она была потрясающе красива, рыжеволосая плюс ко всему, а ее шелковое зеленое – настоящее безумие! – платье было роскошным, пробуждавшим чувственные желания.

А что женщины?

Она покорила их тоже. Все дело было в зеленом платье.

К тому же миссис Эбди помимо множества разной чепухи написала несколько поэм, в которых проявился типичный английский юмор и до которых Суонтону еще было расти и расти.

Любимый лондонский поэт улыбнулся. Он мягко подсказал мисс Нуаро, когда та запнулась на какой-то строфе. Это была длинная поэма. Конечно, не такая длинная, как некоторые из опусов Суонтона, но ведь она читала ее наизусть!

А говорила, что профан в литературе. Плутовка!

Даже разгневанный джентльмен улыбнулся.

– Вот это мне больше по душе.

– Ерунда! – тут же возразила Глэдис. – Это забавный образчик нескладных виршей.

– О вкусах не спорят, – заметил Лисберн. – Новое платье, кузина? Очень элегантное.

К его удивлению, та покраснела и стала почти миленькой.

– Не могла же я надеть прошлогоднее на такое событие.

– Вот, оказывается, в чем дело, – повернулся он к недовольному джентльмену. – Она сегодня надела новое платье, а вы упомянули про «новое платье короля». Собственно, произошла небольшая путаница, и все.

Глэдис возмутилась.

– Лисберн, как ты можешь быть таким непрошибаемым? Хотя что я спрашиваю! Ты ведь отлично знаешь…

– Я понимаю, вы хотели уйти до скандала, – сказал он мужчине. – Всего доброго.

Жена джентльмена взяла его под руку и что-то прошептала. После секундного колебания тот смерил взглядом Валентайна, а потом позволил супруге увести себя.

С кафедры донесся голос Суонтона.

– Благодарю вас, мисс Нуаро, за чудесное дополнение к нашему вечеру. Может, кому-то еще хочется поучаствовать?

Встал Кроуфорд – давний приятель Лонгмора.

– У меня есть лимерик.

– Если он заставит порозоветь щечки наших дам, я с радостью запрещу вам читать, – улыбнулся Суонтон.

– Ах, как он мил! – В кои-то веки Глэдис смягчилась. – Лорд Суонтон – настоящий джентльмен.

– Который любит непристойные лимерики так же, как и следующий парень, – объявил Лисберн. – Если Кроуфорд удержит себя в рамках, он будет последним, кто сделает это. Фэрфакс, я считаю, ты должен увезти дам домой, пока все ведут себя прилично.

– Ты всегда командуешь, – возмутилась Глэдис. Кто бы говорил! – Вечер не закончился, и я думаю, что мы еще останемся.

– А я уверена, что нет, – возразила Клара. – У меня разболелась голова, не говоря уж о пятой точке.

– Ну вот, после стольких часов нытья и трагедий появился, наконец, просвет в виде юмора, а ты хочешь уйти. – Валентайн был недоволен.

– Именно. Пока ты не вызвал на дуэль еще кого-нибудь из-за поэзии, – отрезала его сестра.

«То есть пока Глэдис не устроила еще какую-нибудь ссору, – подумал Лисберн. – Только дай ей волю, и вечер поэзии превратится в массовую драку».

Начинавшийся скандал остановила рыжеволосая портниха тем, что просто встала и прочла несколько поэтических строчек.

Он оставил своих родственников без особых церемоний. Большинство семей и женщин уже направились к выходу. Саймон пошел к тому месту, где в последний раз видел мисс Нуаро в облаке зеленого шелка, декламирующую забавную поэму с мастерством, достойным комической актрисы.

Когда Лисберн добрался туда, ее уже не было.

Сквозь толпу покидавших зал зрителей он вышел на улицу. Нигде не заметил и намека на зеленое шелковое платье или на кремовую шаль. Возле подъезда скопились наемные и частные кареты. Бранились кучера, ржали лошади, бренчала упряжь. Народ обсуждал поэзию, чуть было не случившуюся драку и модистку в стильном зеленом платье.

А она ускользнула. Сейчас мисс Нуаро уже в районе Сент-Джеймс-стрит, прикинул Лисберн.

Он думал – отправиться ли в ту же сторону, или оставить ее в покое. Было уже поздно, а завтра ей на работу. Ему не хотелось отпускать ее слишком быстро, но пусть это будет не сегодня. Он добился определенного прогресса, правда, не вполне достаточного. Преследовать ее сегодня будет полным безрассудством. Он разрушит достигнутое.

Поэтому Лисберн вернулся в здание и в одном из кабинетов нашел Суонтона.

Поэт раздраженно укладывал в портфель исписанные листы. Саймон отлично знал эту его манеру.

– Я вижу, ты удачно отделался ото всех, – заметил Лисберн. – Девушки не хватают тебя за лацканы и не виснут на фалдах.

Суонтон пачками засовывал стихи в портфель.

– Вот дьявол! Что это за парень, который раскричался? С ним невозможно не согласиться. Это настоящая макулатура!

– Не гениально, конечно, но…

– Надо с этим завязывать, но оно сильнее меня, – продолжал Суонтон. – И самое интересное, что за этот вечер мы собрали столько денег, сколько спонсоры приюта для глухонемых собирают за полгода. Это леди Горрелл сказала. – Он помолчал, потом поднял взгляд от помятых листов со стихами, которые так много барышень считали бесценными. – Я видел, как ты вошел. С мисс Нуаро.

– Она пыталась пробраться в зал до того, но не было свободных мест. Поэтому я отвез ее в цирк.

– В цирк… – повторил Суонтон.

– В Астли, – уточнил Лисберн. – Ей понравилось. Поэтому-то она не испытывала негативных эмоций, когда мы вернулись сюда, и сохранила присутствие духа, чтобы защитить твою прибыль.

Раздраженное выражение лица Суонтона смягчилось. Он заулыбался. Потом весело рассмеялся.

– Я, конечно, хорошо помню мисс Леони. Еще по Парижу. Кто может забыть такие глаза? И таинственную улыбку. Я только забыл, насколько она находчива. Это не просто любезность – то, что она сделала, изменив настроение зала.

– Ты не знаешь и половины всего, – сказал Лисберн. – Она спасла не только твой поэтический вечер. Моя кузина Глэдис практически спровоцировала Валентайна на дуэль.

– Это она отчитала того шумного господина? – спросил Суонтон. – Я ее не видел. Люди начали вставать, а леди Глэдис находилась за колонной. Я не слышал, что именно она сказала. Но ее голос – просто чудо какое-то! Такой мелодичный.

Лисберн никогда не задумывался о том, какой у Глэдис голос. То, что она сказала, было настолько провокационно, что в голову не приходило обратить внимание на то, каким голосом это было произнесено.

– Глэдис лучше всего слушать на расстоянии, – заметил он. На безопасном расстоянии от Лондона до Ланкашира.

Наконец, Суонтон закрыл свой портфель, потом нахмурился.

– Надо поблагодарить мисс Нуаро. Нет, этого недостаточно. Я подумаю, какую услугу ей можно оказать. Если бы не она, тут случился бы настоящий дебош. Это будет мне уроком. Не стоит затягивать такие мероприятия. В будущем, один час, и не более того.

– Но девушки желают внимать поэзии целый день и целую ночь, – напомнил Лисберн. – Половину из них силком увели из зала. Если ты посвятишь им лишь час, они будут чувствовать себя обманутыми.

Поэт продолжал хмуриться.

– Надо придумать, что делать с девушками, – сказал Суонтон. – Они занимаются благотворительностью и тому подобными делами.

– Кто?

– Сестры Нуаро, – объяснил он. – Кто-то говорил мне об этом. Может, сама мисс Нуаро? Или это была Кливдон?

– Я знаю, что они подобрали мальчишку на улице, – сказал Лисберн.

Суонтон закивал головой.

– Они занимаются такими вещами. Нужно как следует над этим подумать. Может быть, стоит организовать сбор средств в их пользу. – Он поморщился. – Но не так уныло и… траурно.

– Я об этом подумаю, – сказал Саймон. – У тебя полно забот. Ведь нужно отгонять от себя всех этих невинных созданий, чьим преклонением ты не позволяешь себе воспользоваться. А у меня нет никаких дел.