Оборотень

В пригородной лесополосе мусор валялся тоннами. В основном — полиэтиленовые пакеты со всякой дрянью, пластиковые бутылки и прочие городские отходы. Но местные собиратели утиля знали: если порыться, можно разжиться неплохой добычей. Уж во всяком случае, макулатура и стеклянная тара тут не задерживались. Каждое утро дядя Миша, местный уважаемый бомж, прочесывал свои «владения», собирая себе на бутылку и закусь, а если повезет — то и на что посущественнее.

За много лет дядя Миша отучился удивляться: чего только в мусоре не найдешь. Он мог бы рассказать немало историй, как смешных, так и страшных — случалось находить и трупы, и брошенных детей, и…

Поэтому он не испугался и не удивился, увидев торчащие из-за куста голые волосатые ноги, перепачканные грязью. Только вздохнул, нащупал в кармане раздолбанную «нокию», оставил свою тележку двинулся к кустам — убедиться, труп это или нет, от этого зависело, кому звонить — милицейским, медикам… или никому.

Глазам почтенного бомжа предстала довольно нелепая картинка: совершенно голый молодой мужик, весь измазанный в грязи, валялся под кустом в очень неудобной позе — словно пытался калачом свернуться, как пес. Лицо замарано кровью и облеплено белыми перьями, а рядом — останки растерзанной курицы. Одно перо, прилипшее к губе, трепетало в такт выдохам. Живой, стало быть. И ран не видно… Бомж спрятал телефон и потормошил спящего за плечо:

— Эй, парень!!! Чё с тобой, парень?

Голый дернулся, раскрыл глаза, бессмысленно воззрился на дядю Мишу. Но спустя мгновение взгляд стал вполне осмысленным, и мужик хрипло спросил:

— Где я?

Дядя Миша выпрямился, пожал плечами:

— В Поповке. В леске тутошнем.

Голый сел, схватился за голову:

— Поповка… твою ж мать… Поповка…

— Слышь, мужик… тебе, может, докторов вызвать? — участливо спросил дядя Миша.

— Нет, нет, — торопливо ответил голый, утер лицо и скривился, обнаружив, что оно в крови и перьях. — Перепил я вчера жутко, дядя. Пойду домой.

Бомж пожевал губами, раздумывая, звонить ментам или нет — видно же, что мужик не в себе. И врет, что перепил вчера, пахнет только кровью и землей… Решил не звонить. Не любил дядя Миша лишний раз с полицией общаться.

— Ну иди, — наконец сказал он. — Только это… ты прикрыться чем раздобудь, — на лице дяди Миши появилась злорадная ухмылка. — Вон там, крайний дом с синим забором, вишь? Петровна как раз белье вывесила вчерась, можешь позаимствовать.

И бомж захихикал. Голый поднялся, ещё раз безуспешно попытался вытереть лицо:

— Спасибо, дядя. Бывай.

И, пригибаясь, побежал к подворью Петровны.

Синий, недавно крашеный забор виден был издалека, притом деревья и кусты подходили к нему почти вплотную. Валера замер, принюхался. Собакой не пахло — странно. Впрочем, даже хорошо. И он перемахнул забор, оказавшись в огороде на задах одноэтажного домика. Кусты крыжовника ещё курчавились листиками, поэтому Валере удалось пробраться за ними к самой колонке, рядом с которой с веревок свисало белье. Он осторожно качнул воду и старательно умылся, ежась от холодной воды. Потом сдернул с веревки трусы…

И тут в огород вышла пожилая женщина, что называется, в теле. Тело колыхалось под пестрым халатом, пока она перемещалась вдоль веревок с просохшим бельем.

Увидав голого мужчину, она замерла, раскрыв рот. Валера рефлекторно прикрылся трусами и попятился назад, к забору.

Когда он оказался уже у самого забора, Петровна (ибо это была она) вдруг заорала дурным голосом:

— А-а-а-а!!! Помогите!! Грабят!!! Маньяк!

И с неожиданной силой швырнула в него тазом с бельем. Валера увернулся, спешно натянул трусы, сиганул за забор и скрылся в лесополосе.

Ярослав провел ужасную ночь, пусть и не самую ужасную в своей жизни.

Если на тебя западает профессиональная доминатрикс — это, конечно, внезапный плюс. У неё в хозяйстве найдется гель против синяков, перекись водорода, ватные диски, пластырь и эластичный бинт. А ещё у неё кабинет, набитый коврами и подушками, где она великодушно позволит переночевать и не придется тащиться в конуру, которую ты себе временно избрал домом.

Если её соседка — врач, пусть и психотерапевт, но все же проходивший общемедицинскую подготовку — это, конечно, тоже плюс: хоть ей самой и плохо, она осмотрит тебя и сделает вывод, что ни переломов, ни внутреннего кровотечения нет, а в хозяйстве у неё отыщется обезболивающее.

В остальном же сплошные минусы. И даже то, что утром моча оказалась нормального цвета, не особо радует. Потому что усилия, затраченные на путь до туалета, сами по себе тянут на небольшой подвиг.

Вчера, оказав медицинскую помощь, женщины оставили его в одних трусах и бинтах. Валентина сказала, что принесет одежду постиранной, но для Ярослава это в первую голову значило, что он не сможет уйти. Так-то мог бы, дверь у Валентины захлопывалась сама, но не в трусах же по городу рассекать.

Он чувствовал себя запертым, зависимым — и слабым. Он не любил чувствовать себя слабым и зависеть от других. Но это фигня по сравнению с главным: Ингу спас Сильвестр. Вампир. А он, охотник на вампиров, её подвел. Подставил. Валялся, как мешок с дерьмом, на полу подъезда, пока мама сражалась с ведьмой, а кровосос спасал человека.

Кажется, именно это чувство называется «грёбаный стыд».

Ярослав осмотрел себя в зеркало, занимавшее почти всю стену душевой кабинки. Судя по этому зеркалу, по красному кафелю, по тому, что полотенцесушитель крепился 12-миллиметровыми анкерными болтами, ванная тоже стала для Валентины рабочим местом. Ладно, не было сейчас Ярославу дела до полотенцесушителя на анкерных болтах и красного кафеля — а вот зеркало почти во весь рост очень кстати.

Он размотал бинты, что стягивали ребра, и осмотрел себя в зеркале. Безрадостное зрелище, но скорее привычное — вампира трудно убить так, чтобы он не наставил тебе синяков, а уж если вампиров больше одного… Нет, дело не в синяках. Дело в том, что Сильвестр изменил правила игры и по этим новым правилам Ярослав не мог не проиграть. Трое засранцев, которым он сломал шеи, восстановились меньше, чем за сутки — а он и в лучшие свои годы после таких побоев отлеживался бы неделю, а сейчас…

— Ма, что у меня там на спине? — спросил он, но Ольга не отозвалась. Видимо, не хотела его смущать и не входила в ванную. Ярослав повернулся к зеркалу боком, попытался глянуть через плечо, со свистом втянул в себя воздух. Судя по резкой боли, перетянувшей спину, трапеция слева, самое меньшее, надорвана…

Он сбросил трусы и шагнул под душ. Вода не приносила облегчения, но смывала засохший адреналиновый пот с его специфическим запахом. Ярослав прополоскал рот, потом напился прямо из-под душа, запрокинув голову. Не лучшая идея, но зубной щетки-то нет…

Его снова повело в сторону, пришлось отключить воду и сесть на пол душевой кабины.

Тело начало сводить судорогой.

— Ну, нет, — проговорил он, но тело почему-то не пожелало слушаться.

Инга услышала плач, едва вошла в офис. Тихий, отчаянный, монотонный. Плач человека, давно уже отчаявшегося получить утешение.

— Ольга? — плач доносился из туалета. Инга открыла дверь, включила свет и увидела Ольгу парящей над умывальником в позе эмбриона, всю в слезах.

Говорить «доброе утро» глупо. Спрашивать «что случилось» — ещё глупее. Её сын вчера был страшно избит. По большому счету, из-за неё, Инги. Да, он по каким-то своим причинам дважды избил подданных Сильвестра — но именно Инга попросила помощи против ведьмы, и именно благодаря ведьме вампиры сумели Ярослава выследить. Инга чувствовала и свою долю вины. Немалую долю.

Однако был и ещё один нюанс. Ольга испытывала, несомненно, сильное и искренне горе — но именно она выбрала место и время, чтобы это горе выразить. Ей хотелось, чтоб её плач услышали. Это не позирование и не театральщина — это потребность в утешении, о котором человек не может попросить напрямую в силу искаженных представлений о гордости.

— Ольга, как себя чувствует Ярослав?

— Ну а как он может себя чувствовать? — Ольга вытерла нос рукой. — Херово. Стонал всю ночь, температура поднялась…

— Я ещё вчера говорила, что ему нужно к врачу…

— А он ещё вчера сказал, что не пойдёт. И не пойдёт же. Да что я вам рассказываю, сами же знаете, каково на приём-то попасть без страховки, без прописки… Разве что принесут. Есть у него знакомый врач один, так он это… ветеринар.

— Ветеринар? — ужаснулась Инга.

— Зато раны шьет и рентген делает, — призрак дёрнул плечом. — И мозги не парит. И даже в долг может. Так это ж надо в соседнюю область ехать, а ему машину исфигачили упыри эти!

Инга вспомнила, как позавчера они убегали из «вампирского» двора. Эти два дня были слишком наполнены интенсивными переживаниями, и до неё дошло только сейчас: это самый обыкновенный двор и живут в нём самые обыкновенные люди. Возможно, не лучшие люди города, с учетом того, что вчера попытке вампиров схватить Ярослава никто из аборигенов не помешал, но ведь какие-то люди там жили: дядька в трениках курил на балконе, тетка развешивала белье, у соседнего подъезда сидели неизменные бабушки… И вот эти люди делят с вампирами дом, и это их, по всей видимости, нимало не пугает…

И они, наверное, спокойно смотрели на то, как уродуют машину Ярослава…

— Не могу больше, — прорыдала Ольга, размазывая по лицу призрачную косметику. — Умереть хочу.

Инга деликатно промолчала. Ольга поняла её правильно.

— В смысле, упокоиться, — сказала она. Посмотрела на Ингу в упор и сказала:

— Помоги, а?

— Э-э… каким образом? То есть… Я бы хотела вам помочь, но не этим способом. Жизнь, даже такая…

— Да не жизнь это! — Ольга вскинулась во весь рост и одной ногой исчезла в унитазе. — И не смерть! А черт знает, что такое! И теперь ещё из-за договора этого Ярик по рукам-ногам связан.

«А договор заключить уговорила его я… Да-а-а…»

— Ольга, поверьте, даже если бы я хотела вашего упокоения — в мире, э-э-э, мистики я новичок и понятия не имею, что тут нужно сделать.

«Только не требуй от меня родить тебе внуков, я умоляю!»

Ольга вытерла слёзы, и тон её стал совершенно деловым.

— Простить я должна этого упыря. А ты мне поможешь.

— Знаешь, на кого ты похож? — спросила Валя.

— На Клинта Иствуда, — без колебаний ответил Ярослав. Он с четырнадцати лет отвечал на этот вопрос именно так.

— После того, как его отпинали в «Пригоршне долларов»?

— Или в «Грязном Гарри». Тебе где больше нравится?

— В «Грязном Гарри» он мне нравится больше, но в «Пригоршне долларов» его сильнее отделали и так ты действительно на него похож. Потому что без синяков ты на него совсем не похож, — безжалостно сказала Валя. Потом несколько смягчилась: — Ну, разве что… со спины.

Поскольку все время разговора она втирала Ярославу в спину обезболивающий гель, спорить было трудно. Впрочем, Валентина смилостивилась и подсластила пилюлю.

— У тебя спина даже лучше.

— Ему сейчас восемьдесят лет. Конечно, у меня лучше.

— Я имею в виду — лучше, чем у него тогда. Проработана.

— Он просто не занимался водопроводными трубами.

И не гонялся за вампирами…

— От этого подкачивается спина?

— Нет, просто если ты большую часть дня проводишь согнувшись или на корточках, у тебя два варианта: или подкачивать спину, или лечиться от остеохондроза.

— Иствуд явно не подкачивал спину.

— Где ты видела его спину? Его ни разу не раздевали в «Долларовой трилогии».

— В «Бледном всаднике».

— Там ему уже за пятьдесят.

— Почему ты его все время защищаешь?

— Не знаю. Кумир детства. Видеосалоны восьмидесятых, зажатый в потной ладошке замызганный рубль, Володарский с прищепкой на носу. Ностальгия. Дай мне мазь, я грудью сам займусь.

— Не доверяешь мне?

— Эрогенная зона.

— Предпочитаешь сам заниматься своими эрогенными зонами?

— А что, ты хочешь заняться?

Валя заглянула ему в глаза и улыбнулась. Протянула тюбик, но когда он взял — придержала.

— Не знаю, не знаю. Ты только что фактически сказал, что на десять лет меня старше…

— Как минимум. И это ещё не главный мой недостаток.

— А сам-то ты хочешь, чтобы я занялась… твоими эрогенными зонами?

Ярослав крякнул. Ответ «да» был бы вполне честным ответом, но… за «да» тянулся целый обоз этих самых «но». И тот факт, что при попытке кашлянуть он мог потерять сознание, тащился в этом обозе самым последним. Ребра что, ребра срастаются, это лишь вопрос времени…

— Э-э-э… — он высвободил тюбик и начал осторожно втирать прохладный гель в ноющие мышцы. — Начнем с того, что я совершенно не в теме.

— Ваниль?

— Э-э… Да. Ванильней меня только тот концентрат, что в пакетиках продают.

— Ужас. А ты тему пробовал хоть раз?

— А вот это всё как, не считается?

Глаза Вали сделались больше, хотя, казалось бы, куда уж.

— Что ты! Конечно, нет. Тебя избили, очень по-свински и грубо. И, судя по шрамам, не в первый раз, да? Вот это вот что, об тебя сигареты гасили?

— Нет, это прививка от оспы. Вот я аж какой старый, представляешь? Мне ещё оспу прививали.

— А тут, под ключицей?

— Ну, тут уже сигарету гасили, да. Хотя это было давно и неправда. Короче, у меня предубеждение против таких развлечений, Валя. Старомодный я. Узколобый. Извини.

— Нет, ты просто заблуждаешься. Ты думаешь, что тема — она о насилии. А тема — она о доверии, понимаешь?

— Э-э-э… нет.

— Ну вот смотри, если бы ты меня связал… — Валя взяла эластичный бинт и начала обматывать его по торсу, фиксируя ребра, — вот так, как я тебя бинтую: в меру туго, в меру свободно… но очень надежно, чтобы я не вырвалась… и ты мог делать со мной все, что хочешь… то ты ведь не стал бы, пока я не попрошу? Очень-очень попрошу?

Бинт ложился достаточно свободно, дыхание у Ярослава перехватило не от него.

— Не стал бы, — тихо сказал он.

— Во-от. Значит, я доверяю тебе, и тебе имеет смысл доверять. А если бы я просила сделать мне больно? Совсем немножко? Совсем-совсем?

Ярослава ощутимо передернуло, моток бинта выскользнул из пальцев Вали и начал разматываться словно по своей воле.

— Ну вот, — сказала она. — Все сначала.

— Валя, ты извини, — Ярослав взял её за руку. — Но у меня, правда, очень серьёзная аллергия на эти игрища.

…Никогда Ярик не любил советскую поэзию, но сейчас почему-то настырно лезли в голову зазубренные в детстве стихи про молодогвардейцев и жуткие подробности гибели юных подпольщиков. И если бы он встретил сейчас свою учительницу русского языка и литературы, то извинился бы перед ней за то, что сказал тогда: «Они были трусами, они сдавали друг друга — иначе почему немцы смогли накрыть всю организацию?»

Ох, как бы он извинялся. Но что мечтать об этом — Светлана Фёдоровна сейчас, наверное, внуков спать укладывает, а он до утра не доживёт.

В общем, он ещё час назад понял, что никакими трусами не были те, кто выдал своих товарищей. Просто есть боль, которую вытерпеть невозможно. Ярик ещё не знал, выдал бы он своих товарищей или нет, у него никаких товарищей не было, но вампиры думали, что товарищи есть, а Ярик просто упрямится. От перехода к настоящим гестаповским изыскам спасало только то, что они находились в подвале жилого дома, и, хотя подвал пользовался дурной славой, соваться сюда местные не решались, но вампиры рассудили так, что бережёного и Сатана бережёт: запах палёного мяса может перепугать местных до вызова ментов, а на переломанных ногах жертва сама из подвала не выйдет и в более удобное для таких упражнений место не дойдёт.

Ярослав совсем не чувствовал себя героем. Он чувствовал себя идиотом. Залезть на днёвку вампиров в подвал и всех там переколоть казалось хорошей идеей. Но почему-то он не подумал, что вампиров могут защищать люди. А ведь говорила же мама, что они «компелят» людей и отбирают деньги, одежду, даже подселяются в квартиры. Осторожный и умелый вампир, говорила она, может на «скомпеленной хате» годами жить. Мама ведь жила, по мелочи подкомпеливая соседей, чтобы те не замечали всяких странностей.

Ярик уже, наверное, в сотый раз обругал себя дебилом недоделанным, но реальность от этого ничуть не изменилась: он был крепко привязан к трубам за руки и ноги и основательно избит. Сто пятая попытка высвободиться из крепких нейлоновых пут закончилась ничем.

Он полез в этот подвал ради Аси. Она перестала на занятия ходить, подружки рассказали ему, что зачастила в какой-то наркоманский подвал и приходила домой только ночевать, а теперь и ночевать не пришла… Ярик сразу неладное почуял, потом посыпал немного маминого праха перед порогом, мама на разведку сходила и подтвердила: да. Они. Асю она в лицо не знала, но сказала, что в подвале три девушки, две вампирки и одна скомпеленная. В милицию обращаться он не стал — во-первых, не знал, как им объяснить насчет вампиров, а во-вторых, хотел зарисоваться героем…

Ну вот и зарисовался, чмо болотное.

Асю спасать оказалось поздно.

…В общем, его заметили, ещё когда он проводил разведку. Скомпеленные — не дураки, хоть и выглядят заторможенными, они просто сосредоточены на одной задаче. Вот этих вот насторожили караулить подвал. Едва он влез туда — ловушка захлопнулась. Его обезоружили, избили и привязали к трубам, растянув иксом. И так он провел остаток времени до вечера, когда вампиры проснулись. И началось…

Сознание он терял где-то раза четыре. Сначала пробовал храбриться и обкладывать их матом, потом — просто молчать, сжав зубы, потом — не очень громко стонать, потом — не кричать. Заканчивалось все одинаково: вырубался, отливали водой и всё по новой: «Где твои дружки? Где другие охотники?» В какой-то момент дошло, что не очень их это интересует. Они просто упыри, им нравится кого-то мучить.

Сейчас напротив Ярослава стояли три девицы и плотоядно его разглядывали. Одна была Ася, две другие думали, что они модно прикинуты: в ядовитого цвета лосинах, туфлях-«мыльницах», юбках-«резинках» и дурацких турецких блузах с ажурными воротничками и рюшами. Бледные лица покрывал безумных расцветок макияж, на головах вавилоны накручены… Ася выглядела пока ещё как человек, эти две — как куклы, с которыми ребёнок решил поиграть в парикмахера. Как их звали, Ярик не мог запомнить в своем затуманенном состоянии, да не очень-то и хотел… одна блондинка, другая рыжая, и всей разницы.

«Пусть они уже высосут у меня всю кровь, — в который раз пожелал он. — И все закончится».

Одна из девиц извлекла из своей пластиковой красной сумки никелированную коробку со шприцем. Сунулась было к Ярославу, но Ася возмутилась:

— Ты чё это? Чё это за телячьи нежности? Давай уже сделаем его, тогда он мне точно всё расскажет. Я же буду мастером.

— А чего это ты должна быть мастером? — возмутилась рыжая. — А если я хочу?

— А Маркус мне разрешил!

…Маркусом звали их главного. Высокий худущий тип, старый уже, не меньше двадцати пяти, с выбритым ирокезом. С девушками-вампирками он обращался как с гаремом: рыжая была старшей, но уже не очень любимой женой, блондинка выступала на вторых ролях, но обе заключили тактический союз против Аси.

Он бил Ярика первым и первым пил у него кровь. Потом ему это как-то надоело, он разрешил девицам развлекаться с пленником, а сам забрал скомпеленных парней, второго вампира — и куда-то ушел. Ася трактовала его позволение весьма широко.

— Он всем нам разрешил! — ощерилась блондинка.

— У тебя ещё первая кровь на губах не обсохла, обращать кого-то, — поддержала рыжая. — И вообще, на кой он сдался. Пусть расскажет, где его дружки, тогда выпьем быстро и не больно. А нет — сначала яйца отрежем.

Для убедительности она достала из сумочки опасную бритву и помахала ею перед носом Ярика.

До яиц дело не дошло: сквозь стену опять ворвалась мама с воплем:

— Ну все, сучки, вам теперь пиздец! Лучше сами себе головы поотрезайте!

Ярик опустил лицо. Он ещё в состоянии был испытывать стыд, и за маму ему почему-то было стыдно. Лучше бы она молчала, как Сооткин или мама Сергея Тюленина. А так вампирки лишь сообразили, что мучить можно их двоих одновременно.

— Опа, гляди, наше привиденье вернулось! — заржала рыжая. — Дикое, но симпатишное! С мотором!

— Давай-давай, смейся, коза! — ответила Ольга. — Посмотрим, кто посмеётся последним!

— Дай-ка угадаю, — протянула блондинка. — Наверное, ты? Когда мы твоему выпердышу нос и уши отрежем?

— Сначала яйца, — сказала рыжая.

— Нет, он так сразу много крови потеряет, — в жестокости блондинки была своя логика. — Ну что, мертвячка? С какого уха начать — с правого или с левого?

— Дверь! — истошно крикнула Ася, которая не участвовала в перепалке и первой заметила… Ярик не мог разглядеть, кого. Он только увидел, как между грушевидных грудей рыжей показался кончик стрелы — а потом девица облачком праха осела на пол, припорошив лосины и блузон со стразами.

Ярик потерял сознание.

Будь Ольга живым человеком, она опустошила бы всю Ингину коробку с салфетками. Но она была призраком, её слезы капали с подбородка и исчезали в падении.

— …Привязали его, значит, к трубе в этом подвале, порезали и давай кровь пить. Не всю сразу, у них порядок такой, что главный делает последний глоток. А главный как раз лазил где-то, он постарше был, мог по светлому времени лазить. А этим же скучно, паскудам таким, они давай мучить его по-всякому: бить, резать, сигаретами жечь… И я на все это смотрю — а сделать ничего не могу, представляешь? Если бы не Юра, он бы в том подвале и остался…

— Юра? — Инга сделала пометку в блокноте.

— Юра. Другой охотник. Он-то Ярика всему и научил, — Ольга все ещё шмыгала носом, но понемногу успокаивалась. — Юрка, он, знаешь, мужик… Вот что бы мне его при жизни встретить, а? Что у меня за судьба такая горбатая?

«Отцовская фигура?» — написала в блокноте Инга. Подумала и подчеркнула. Два раза.

Из обморока Ярослав вынырнул почти в буквальном смысле: окатили водой, чуть не захлебнулся. Потом услышал голос матери:

— Осторожней, ты ему в нос налил!

— Молчи, женщина, — ответил незнакомый прокуренный тенорок. Ярослав разлепил глаза.

Перед ним стоял невысокий щуплый на вид мужичок лет сорока, весь какой-то помятый, в квадратных очках в дешевейшей оправе, с коротко подстриженной бородой, в заношенных джинсах и добела истертой кожанке. За спиной мужичка маячил призрак матери, а ещё Ярослав углядел две кучки праха и одну вампирку. Асю.

Её руки и ноги связывала велосипедная цепь. Ася тихонько выла через тряпичный кляп из лифчика подруги, а её кожа дымилась в тех местах, где её касалась цепь.

— Надень, — на живот Ярика упал ворох одежды: джинсы, футболка, куртка. — Сам сможешь или помочь?

— Сам, — собрав остатки гордости, сказал Ярик. Руки слушались плохо, кровообращение восстанавливалось медленно, пальцы еле сгибались, но со штанами худо-бедно справился.

Штаны покрывала какая-то пыль, и вообще они были чем-то знакомы, хоть и велики — пришлось сильно подвернуть штанины. И футболка с надписью Seks Pistols…

— Это же одежда… того… вампира.

— Ага, — отозвался мужичок, копаясь в обшарпанной дерматиновой сумке. — Великовата, но не бабскую же тебе давать?

— Вы его… убили?

— Нет, водки с ним выпил, а потом с пьяного штаны снял, — из сумки на свет появился пузырёк с бесцветной жидкостью.

— Ты бы видел, Ярик! — восхищение в мамином голосе почему-то показалось Ярику непристойным. — Раз — и все! Куча праха! С одного удара, не то что… некоторые.

Ярослав с отвращением растянул футболку и увидел в груди дыру.

— Ничего, по тёмному времени не разглядит никто, одевайся быстрее.

Ярик последовал совету, а незваный спаситель между тем присел на корточки возле Аси и перерезал ей горло двумя ударами. Горло Аси зашипело, как сифон.

— Вы что! — вырвалось у Ярика.

— Спокуха, жить будет, — невозмутимо проговорил мужичок. — Я ей только связки перерезал, чтоб не орала.

Он освободил рот девушки, и ту затрясло в сиплых рыданиях.

— Вот теперь, девонька, мы поговорим, — спокойный, даже ласковый голос мужичка почему-то пугал Ярика даже сильней, чем вопли избивавших его вампиров. На Асю мужичок глядел не зло, даже с каким-то состраданием, но Ярик не сомневался — убьёт. Но не сразу. Но убьёт.

— Где вторая днёвка? — спросил мужичок.

— Не знаю, — просипела вампирка.

— Не верю, — мужичок раскупорил бутылку и капнул несколько раз в вырез Асиной блузы. Девушка зашлась в шипении, выгибаясь от боли.

— Не надо! — вырвалось у Ярика.

— Почему? — неизвестный спаситель даже головы не повернул. — Ты её раньше знал?

— Да!

— Ну так теперь забудь. Она не человек уже. Нежить. Где вторая днёвка, красавица?

— Не зна-а-а-аю! — Ася кричала бы, если бы могла. Кожа на её груди пузырилась и дымилась.

— Но вы-то человек! — Ярик кое-как доковылял до него и перехватил его руку с пузырьком. Неловко перехватил: жидкость на пальцы плеснула. Он ждал боли, думал, что там кислота — но жидкость была… просто мокрой.

Мужичок отмахнулся от него, легонько двинув плечом.

— Ты, гуманист, — процедил он сквозь зубы. — Запомни: не найду вторую днёвку — погибнет ещё одна такая же девочка. И ещё одна. И ещё. Ничем не хуже этой! Я должен спасать тех, кого спасти ещё можно. А для этого приходится жертвовать теми, кого спасти уже нельзя. Я понятно говорю?

— Понятно, — Ярик снова попытался удержать его руку. — Слушайте, правда не надо. Я, когда тут… висел… я слышал, что они говорили. Вторая днёвка на Калмановке, на элеваторе заброшенном.

Мужичок смерил Ярика взглядом, повернул лицо к Асе.

— Он правду говорит?

Девушка лихорадочно закивала. Потом так и вцепилась глазами в Ярика.

— Спаси меня, Славка… — прошептала она. — Спаси!

— Поздно, — мужичок сделал быстрое движение рукой — и в грудь Аси вошел кол. Она даже охнуть не успела — рассыпалась.

Ярику почему-то вспомнилось какое-то кино про войну, где человек рассказывал про свою сожженную семью: «Дотронулся, а они рассыпались». Ему было плохо — не просто больно, а везде плохо, как будто весь мир стал этим обшарпанным подвалом с тусклой грязной лампочкой, и ничего хорошего в нем уже не произойдёт.

— Все, зачистили хату, — мужичок встал и огляделся по сторонам, потом подал Ярику руку. — Идти сможешь, боец?

— Куда? — шестерёнки в голове проворачивались с каким-то ржавым скрипом.

— Домой, куда же ещё, — подала голос мама. — Давай, сына, обопрись на Юру, он тебя довезёт. Там совсем немного пройти — и уже машина.

Юра оказался обладателем обшарпанной, но вполне строевой «шестёрки». Ярик забрался на заднее сиденье и скорчился там.

— Вы… кто? — прохрипел он.

— Ну а ты сам как думаешь? Охотник я.

— К… какой?

— Вот такой. На вампиров. Только постарше и поумней некоторых. Ты на кой хрен в подвал сразу сунулся? Надо было зафигачить туда пару бутылок святой воды для начала. Ну а когда на выход поперли бы, гасил бы колом. И всего делов.

Ярослав промолчал. О святой воде он не подумал, так как в Бога не верил и считал церковные обряды суевериями. Что чеснок — суеверие, мама сама ему рассказала: у вампиров просто нюх очень острый, неприятен им этот запах, и если обожраться чеснока, то вампир тебя по доброй воле не выберет, побрезгует. Но с голодухи — все равно зажмёт нос и будет пить.

Юра тронул машину с места, да так, что у «пассажира» все кости разом завопили в голос.

— Осторожнее! — возмутилась Ольга.

— Осторожнее не выйдет, у моей старушки ход такой.

— Возьмите меня с собой, — сказал Ярик.

— Что?

— Возьмите с собой на элеватор. Научите.

— Что так? — в зеркале заднего обзора Ярик увидел, как борода Юры чуть шевельнулась в ухмылке. — Понравилось, как я их завалил? Или отомстить охота за раны Игоревы, удалого Святославича?

— Нет, — честно признался Ярик. — Только вы же сами сказали: надо спасать тех, кого можно спасти.

Юра прищурился в зеркало и ничего не сказал. И только дома, закончив обрабатывать раны Ярика, вынес вердикт:

— Годишься. Пойдёшь на подстраховке. Если покажешь толк, будешь чётко выполнять команды и не выпендриваться — стану учить.

— Он Ярика всему и научил, — подытожила Ольга. — Ну, кроме того, чему Ярик сам потом научился… Он же способный, изобретательный.

Ольга уже не плакала, только пошмыгивала носом. Инга побарабанила пальцами по столу. Сам по себе этот жуткий эпизод в проработке не нуждался — во всяком случае, в Ольгиной проработке. Ярослав и этот Юра-мистер Икс закрыли его должным образом, даже с горкой. Проблема в том, что травмирующая ситуация повторялась год за годом — Ярослав выходил на смертный бой с очередной пакостью, она переживала, но он каждый раз возвращался победителем или, по меньшей мере, живым — хотя Инга подозревала, что тут никакого «или» не существует. И вдруг вчера… Нда.

— Простите… Мой вопрос может показаться вам неделикатным, но раз у нас тут сеанс…

— Почему я не попросила Юрчика меня упокоить, что ли?

Инга облегченно вздохнула.

— Ну, можно и так сказать… Какие вообще есть способы упокоить призрака?

— Первое дело, конечно, правильный церковный экзорцизм. Только есть одна штука — надо его провести над всеми останками, целиком. Если хоть одна частичка в другом месте — то изгнанный дух в то место уйдет. Ну или над самим призраком, если его в ловушку поймать, как меня эта ведьмища. Только это для призрака болезненно, Юра не захотел. Пара языческих обрядов есть, я в детали не вдавалась. Ещё способ — предать останки живому огню или текучей воде. Тоже болезненно, но быстро.

— Поэтому ведьма смыла ваш прах в унитаз?

— Точно. Только она, дура, главного не знала.

— Что частицы вашего праха разбросаны на довольно большой площади?

— Ага. Но не только. Ярик, когда меня, ну, того… Он потом пошел к дружкам своим каким-то, металлистам этим, рокерам, и партак себе сделал, балбесина.

— Простите?

— Ну, татуху на груди набил. Видела, крест у него? Так вот, он в краску мой прах домешал. Так что дело голяк: даже если везде, где мой прах побывал, экзорцизм провести, я никуда не денусь, — подытожила Ольга. — Пока Ярик жив…

Охо-хо. Пепел Клааса стучит в мое сердце. Бедный мальчик. Тут мало терапии для одной Ольги, тут нужна семейная работа.

«Эй! — окликнуло Эго, — ты не просила его вламываться и приковывать тебя к полотенцесушителю! Он вошел в твою жизнь непрошеным и весьма по-хамски, ты ему ничего не должна».

«Если бы ты послушалась меня и дала убить Сильвестра, этот вампиробой уже бы свалил, и все проблемы на том закончились», — буркнуло Ид.

«Если бы не он, ты бы так и не догадалась, что мать твоей клиентки — ведьма и хочет её пожрать. Бедную девочку убили бы, а ты бы этого и не заметила», — Суперэго опять поджало губки.

— …Осталось одно — простить паскуду Сильвестра. Это ведь он меня держит здесь.

«Ну, слава Богу, идея-фикс насчет внуков её отпустила…»

— Вы уверены?

— А то! Призраком ведь не всякий становится. Нужно, чтобы в этой жизни что-то держало, не пускало. А я больше всего на свете хочу увидеть, как эта погань сдохнет. Из-за него здесь и торчу.

— Оля, — Инга мысленно ощупывала каждое слово, как перебирают яблоки, чтоб не купить гнилое. — Я возьмусь за терапию. Но хочу, чтобы вы понимали: дело это небыстрое. Четыре сеанса и чудесное исцеление — такого не будет. Вы медработник, вы сами понимаете: быстрый и гарантированный результат обещают только шарлатаны. Могут уйти годы.

— Да понимаю, чего уж там… — Ольга дернула плечом. — Вот уж кому-кому торопиться некуда…

— Это первое. Второе. Я не обещаю вам результат именно в том виде, в котором вы запрашиваете его. Вы полагаете, что вас здесь держит Сильвестр — но это может оказаться совершенно не так.

— Как это не так? Да кто же, если не он?

— Я не сказала, что это непременно не он. Я сказала — может так оказаться. Это выяснится в ходе терапии…

Внезапно голосом Леонарда Коэна запел телефон. Инга сделала Ольге знак помолчать и ответила на вызов.

— Доброе утро, Евгений Львович.

— Инга, солнышко, здравствуй. Скажи, у тебя сегодня много клиентов? У меня здесь преинтереснейший случай, хочу тебе показать…

Ярослав сам не знал, зачем рассказал Вале тот старый ужас. Видимо, потому что она действительно ему понравилась, и хотелось бы с ней… только без наручников, плёток и всей этой полутеатральной-полуненормальной хренотени.

Конечно, в рассказе вампиры трансформировались в обычных наркодилеров районного масштаба, а дядя Юра — в мента, но главный-то месседж остался прежним. И до Вали дошёл.

— Кошмар какой, — сказала она. — А мне, знаешь, казалось, что ты просто создан для темы. Вот именно для доминирования.

— Поломали мне жизнь в самом начале, сшибли сокола на взлете, — сокрушенным голосом сказал Ярослав. Валю получилось рассмешить.

— Слушай, у меня клиент через полчаса будет. Я борща из дома принесла, давай поедим, пока время есть.

Из Валиного рюкзака показалось то, что в родном городе Ярослава называли «тормозок» — пузатый термос, вмещающий два или три судка с горячей пищей. Валя открыла термос, и в обитель садо-мазо вторгся запах горячего, домашнего, с чесночком, с болгарским перчиком, с мяском — того, чего у Ярослава уже очень, очень давно не было…

Но желудок отозвался на эти ароматы вулканическим спазмом, и Ярослав поспешно выставил перед собой руки.

— Спасибо, Валя, нет. Извини. Я бы с радостью, но что-то с желудком неладно — ещё заблюю тебе все хозяйство. И так много времени и сил у тебя отнял…

— Да что такое ты у меня отнял, что ты несешь! Заходи, я всегда тебе рада.

Через две минуты Ярослав, одетый в свежее, пахнущее чистотой и жасминовой отдушкой, столкнулся на лестничной клетке с Ингой.

— Доброе утро, — смущенно сказала та. — А… я тут собралась кое-куда ехать. Подвезти?

— Нет, спасибо, я… общественным транспортом. Вы-то как… себя чувствуете после вчерашнего? Вам водить можно?

— Да. Спасибо. Если вас именно это беспокоит, то я вполне дееспособна. Ваш тулбокс у меня остался, в ванной…

— Спасибо, я потом заберу.

— Вас все-таки подвезти?

— Нет, меня не это… просто я лучше на трамвае.

— Тогда до свидания, — Инга улыбнулась как-то неловко. Да с чего бы ей-то неловкость испытывать? Ярослав почему-то задержался, глядя ей в спину.

Валера был симпатичный, хотя и слегка звероватый с виду парень, типаж Тайлера Хохлина из сериала «Волчонок»: плечистый, коренастый, чернявый и слегка небритый (последнее вполне объяснимо, его сутки продержали сначала в милиции, потом в буйном отделении). Впрочем, сейчас он выглядел вполне адекватным общей норме. Да и вел себя — тоже. Ему со всей очевидностью было стыдно и даже страшно.

— Понимаете, я контроль над собой теряю. Полностью. Не помню, что происходит. Утром прихожу в себя голый, где-то в лесу или парке. Где бросил одежду — не помню…

Врёт, догадалась Инга, следя за его языком тела. Точнее, недоговаривает.

И тут её осенило.

— Часто с вами такое случается?

— Н-не знаю… когда как.

Опять соврал.

— Раз в месяц примерно? — уточнила Инга.

— Может быть.

— Не боитесь вы, скажем, солнечного света?

Молодой человек вытянул руку, густо поросшую темными волосами, в поток света из окна. Поросль на его сильном предплечье тут же перестала выглядеть чёрной, заиграла тёмной бронзой. Рукав чуть задрался, приоткрывая татуировку: весьма художественно исполненную русалку. А больше ничего не случилось.

Валера поднял на Ингу изжелта-зеленые глаза, и та все поняла. Недаром, ох, недаром ей пришел на ум Тайлер Хохлин!

— Евгений Львович, оставьте нас одних, — попросила она. — Пожалуйста.

Учитель улыбнулся, кивнул и вышел. Тяжёлая дверь за ним захлопнулась. Инга склонилась к парню через стол и тихо спросила:

— Давно это у вас?

— Что? — он сделал удивленный вид.

— Я знаю, кто вы такой. Или лучше так: что вы такое. Почему вы раз в месяц нуждаетесь в хорошей пробежке голышом на свежем воздухе. В полнолуние.

Валера невесело улыбнулся. Или оскалился?

— А я думал, вы меня за… кого-то другого приняли.

Инга покачала головой.

— Так вы, значит, не думаете, что я спятил?

— Нет. Вы в здравом уме, просто… отличаетесь от других людей.

— Ну, если вы понимаете, что к чему, то помогите мне из психушки выбраться. У меня жинка дома с ума сходит, наверное.

— Я постараюсь, — сказала Инга. — Но сначала я хочу поговорить с вами. Убедиться, что вы… безопасны.

— Так луна ж уже ушла!

— Но будет и следующее полнолуние.

Валера втянул голову в плечи.

…Примерно через полчаса ей удалось уговорить Чуба, а потом вдвоем с Чубом — главврача и полицейского капитана отпустить Валерия под обязательство посещать психотерапевта. Оставалось ещё уладить дело о краже трусов (капитан был готов не открывать его, если Валера с хозяйкой решит все миром) и дождаться Валериной жены с вещами — потому что сейчас на нем была только заношенная больничная пижама.

Инга сгорала от любопытства. Несколько дней назад потаённый мир приоткрылся ей, а теперь казалось, что он просто хлынул в прореху. Вампиры, ведьмы, теперь вот оборотень — что ещё скрывается на изнанке обыденности?

Чуб довольно быстро потерял интерес к Валерию, когда Инга убедила его в том, что расстройство молодого человека — соматической природы. Конечно, он написал парню направление в институт на энцефалограмму (Инге страшно интересно было увидеть результат), велел сделать гормональное исследование — но по глазам было видно, что этот случай его уже не трогает. Он был чистым психотерапевтом, солистом; соматические же расстройства требовали командной работы с врачами других профилей.

Ещё через полчаса в вестибюль диспансера вошла, волоча за собой огромный чемодан на колесах, маленькая курносая женщина с уже заметно округлившимся животом. Её заплаканные глаза смотрели презрительно и гордо.

— Держи свои вещи, — сказала она Валерию. — И домой можешь не возвращаться. Катись в свои Вовчуги! Видеть тебя не хочу больше!

И, рыдая, бросилась обратно в двери.

Ярослав ожидал увидеть свою машину изуродованной до неузнаваемости и недееспособности. Но то, что он увидел, превзошло его самые неприятные предчувствия.

Фургона не было. Осколки стекол отмечали место, где его припарковали позавчера, но машина исчезла.

Если бы Ярослав курил, самое время было бы закурить. А так оставалось только стоять столбом и таращиться на россыпь осколков, кубиковидных и тускловатых, как необработанные алмазы…

— Занес же вражий дух меня на распроклятую квартеру, — раздался голос сзади.

Ярослав и хотел бы стремительно обернуться — никак. Что ж, обернемся медленно.

Сзади стоял крепкий, круглолицый, с высокими залысинами мужичок в очень хорошем костюме. Ярослав хорошо знал этого человека в лицо — когда готовишь убийство вампирского мастера, нужно знать, кто у него рулит службой безопасности.

— Иван, — представился мужичок и протянул Ярославу руку. Ярослав давно вышел из возраста, в котором плюют противнику в ладонь. Он просто еле заметно кивнул и сказал:

— Ярослав.

Иван, чтобы рука не болталась зря, указал на россыпь осколков.

— Машину потеряли?

— Вроде того.

— Не волнуйтесь, это я велел её в сервис отогнать. А то двор тут сами знаете какой. Хулиганьё.

Ярослав промолчал.

— И насчёт ремонта не беспокойтесь — вам её доставят как новенькую. Кстати, куда?

Ярослав полез в карман, достал визитку. Запястье гнулось плохо, предплечье от локтя вниз потемнело и вспухло. Не перелом, и то хлеб.

— Позвоните.

Быстрым взглядом Иван словно сфотографировал визитку, затем убрал её в бумажник.

— А насчет этих троих не беспокойтесь, они получат надлежащее внушение. Я здесь, собственно, за этим.

Ярослав молчал.

— И не трогайте их больше, лады? Вы им вломили, они вам вломили, давайте считать, что ничья.

Ярослав сжал зубы и убрал руки за спину.

— И вообще, знаете, лучше вам просто отдохнуть, полежать… А как машину починят, вовсе уехать из города. Ну сами подумайте, что вам делать здесь? Магия крови не нуждается в вашем присутствии, Сильвестр Станиславович будет соблюдать договор, потому что такова его природа… Ваше присутствие только затрудняет дело, сами видите… Так зачем вам здесь оставаться?

Ярослав молчал.

— Подумайте над моим советом, — Иван доброжелательно улыбнулся и направился в подъезд.

— Мама, — тихо позвал Ярослав.

— Здесь я, — каким-то усталым голосом отозвалась невидимая в свете дня Ольга.

— Где моя колымага?

— Сервис на Левашова, левый берег.

Ярослав тяжело выдохнул. Насколько он успел узнать город — это ещё один перегон на трамвае и несколько остановок на троллейбусе. В то время как тело требовало уйти отсюда и залечь дома.

Но в колымаге оставался тайник с оружием, который могли обнаружить в ходе ремонта. Его нужно забрать, особенно серебряный боеприпас.

Проклиная все на свете, Ярослав поплёлся обратно на остановку трамвая.

На счастье ли, на несчастье, но турникет диспансера сделали в расчете на попытку силового прорыва. В таких случаях его просто заклинивало. Благодаря этому чудесному свойству турникета удалось Таню задержать и отчасти успокоить.

— Мне родители позвонили! — всхлипывая, рассказывала она. — Они тебя по телевизору видели. На весь город позор, голый по лесу бегал…

— По телевизору? — от гнева на глупых журналоидов, которым подавай контент любой ценой, у Инги скулы свело. — Его так и показали, в лицо?

— Нет, конечно, лицо кубиками замазали… Но татуировку-то на руке все видели!

Уф. Уже легче.

— Таня… Танечка, успокойтесь пожалуйста, послушайте меня. У вашего мужа довольно редкое психосоматическое расстройство, которое обостряется в полнолуние. Ну вот как мы с вами, женщины, во время месячных сами не свои, так и Валера немножко… ну, считайте, что у него такие месячные.

Валеру при этих словах зримо перекосило, но он ничего не сказал. Сидел, упираясь локтями в колени и свесив ладони, морщил лоб и нос. Видно было, что хочется ему рвать и метать, но он себя контролирует.

— Если лицо Валеры не показали по телевизору — то и ничего страшного. Никакого вселенского позора не случилось, эти утренние новости смотрят два с половиной пенсионера. Перед вами сейчас стоит более серьезная проблема — заболевание Валеры. И самый главный вопрос, который я вам задать хочу: вы его любите?

На этот раз Таня молчала долго, а когда заговорила — слезы снова потекли.

— Люблю, конечно. А вот он меня — любит? Это же получается, он мне три года врал, что уходит на рыбалку, в командировку едет, к родичам, ещё куда… Думаешь, я не замечала? Думаешь, не мучилась из-за этого? Я уж решила было, ты бабу себе завел…

— Да ты что, Таня! — Валера вскинулся и заметался по кабинету, в два шага преодолевая расстояние от угла до угла. — Да я никогда бы… Таня! Танечка! Я же как раз потому что люблю тебя, я же боялся, что ты узнаешь — и уйдёшь… Будешь думать, что я из этих… извращенцев, что по кустам девчонок пугают!

— А ты — не?

— Нет! Я как раз вот подальше от людей убираюсь, чтобы не напугать, не зада… не задеть никого! Таня, я зла никому не желаю, просто в такие дни… ну, душит меня одежда, ну что тут поделаешь. Не хотел я, чтобы ты меня видела таким, понимаешь? Потому что люблю тебя, потому что боюсь за тебя… Таня…

Он попался на лжи, и восстановить доверие теперь будет трудно, подумала Инга.

— Ты мне одно скажи, — глухо проговорила женщина. — Это ребёнку передастся?

— Не знаю, — выдавил из себя Валера. Таня снова вскочила.

— Свинья ты болотная, вот кто! Не подходи ко мне! Я тебя… я тебе голову оторву!

— Ну хватит уже! — вскочил и Валера. — При чужом человеке меня позоришь — совесть у тебя есть?

— Да кто бы говорил про совесть! Значит так, до вечера домой не показывайся! Куда хочешь иди, хоть напейся, но чтобы я дома тебя не видела! А там поговорим.

Валера хотел было броситься за ней, но Инга заступила дорогу. Невелико и препятствие — однако на своем посту уже насторожился крепкий санитар, и Валера сник.

— Кажется, нам пора обсудить вопрос доверия, — сказала Инга.

Вампирская квартирка встретила Ивана типичными «ароматами» логова молодых упырей: застарелая кровь, пыль, затхлость давно не проветриваемого помещения. Настроение у него, и без того не слишком хорошее, испортилось вконец. Он прошел в ванную, взял там поломойное ведро, набрал холодной воды и, вернувшись в комнату, распахнул дверцу «гроба» Гены. Вампир завалился спать, даже не позаботившись умыться: на его губах засохла чья-то кровь. Иван, гадко ухмыляясь, выплеснул всё ведро прямо в «гроб».

Гена подскочил, как ужаленный, бросился на Ивана:

— Какого ху…?!

Иван среагировал мгновенно ударом в грудь, и вампир рухнул обратно в шкаф. Проморгался, с испугом уставился на Ивана. Иван бросил ведро на пол:

— Значит, так, ушлепок. Я тебя в прошлый раз предупреждал? Предупреждал. Так вот сейчас встал, разбудил остальных — и вперед, хату пидорасить.

Гена пригладил мокрые волосы:

— И чё, только из-за этого…

— Не только, — Иван усмехнулся ещё гаже. — Босс вами очень сильно недоволен.

— Ну чё не так опять, а? — из-под дивана выполз Семён. — Ну мы же охотнику ввалили, не убили, всё пучком…

Иван пнул в его сторону ведро:

— Идиот. Пошёл, набрал воды и помыл пол. Живо!

Бурча под нос, Семён уполз в ванную. Из спальника вылупился Димон. Иван, сунув руки в карманы, продолжил:

— Босс велел мне вас примерно наказать.

— Да за что, блин? — возмутился Димон. Иван повел в его сторону бровью:

— Пошел за веником, выродок.

Димон выпутался из спальника и ушлепал на кухню за веником и совком. Гена, раскрыв рот, уставился на Ивана.

— Значит, так. Моете хату — до блеска, понятно? Проверю. А потом чешете в автосервис «Автоботы», на Левашова. Там охотник фургон оставил. Ремонт, сучата, полностью за ваш счёт. По высшему разряду, ясно? И так, чтоб охотник понял, кто ему ремонт оплатил. Механика компелить и не думайте — я из вас кости выбью. И если вы облажаетесь на сей раз, отправитесь в Вовчуги, оборотней пасти.

Как только стемнело, три вампира выползли из своей хрущевки, но в автомастерскую не пошли, а уселись в дворовой беседке. Димон, почесывая ещё не до конца исчезнувший ожог на щеке, задумчиво вопросил:

− Ребя, куда пойдем бабки добывать?

− А ты чё, решил за ремонт платить? — удивился Семён.

— Ну ты ж слышал, что Иван сказал — компелить механика нельзя, — Димон принюхался, уловил вонь отсыревшего «бычка» и с остервенением растер его кроссовкой. − Хочешь пизды от Ивана получить?

− Да кто он, блин, такой, чтоб нам указывать… — возмутился тощий вампир. Гена дал ему подзатыльник:

− Иван — бывший морпех, он нам всем троим сразу так ввалить может, что восстанавливаться неделю будем.

− Да ты гонишь, он же человек! — Семён потер затылок. — Что он вампиру сделает-то?

− Ну попробуй, проверь, − пожал плечами Гена и встал. − А я пошел бабло искать. Димон, ты со мной или будешь с этим недоумком проверять, на что способен Иван?

— Да я что, похож на дебила? — Димон угодливо заглянул Гене в лицо. — Куда идем?

— Эй, я пошутил, я с вами, — Семён, оставшись в меньшинстве, резко передумал.

Вампиры выплелись со двора и, предводительствуемые Геной, пошли в сторону ночного магазинчика. Схема добычи денег у них уже давно была отработана: неподалеку от банкомата караулили одетых поприличнее людей, компелили и принуждали снимать и отдавать с карточек наличность. Жертву ловили на подходе, вне поля обзора ближайших камер, «обрабатывали» и ждали там же.

В этот вечер улов был богатым: конец месяца, народ получал зарплаты…

Так что, когда вампиры появились в автосервисе, у них при себе была немалая сумма. Гена, как самый обаятельный из всей троицы, отправился договариваться с механиком.

«Вы бы поседели, узнав, кто ещё существует» — эти слова Ярослава Инга вспомнила ещё в прошлый раз, когда столкнулась с ведьмой. Теперь вот оборотень. Кто же ещё живет в этом городе, прикидываясь обычным человеком?

Однако эти мысли на её лице никак не отразились. В настоящий момент здесь сидел её пациент, нуждающийся в помощи. И это был один из тех немногих случаев, когда пациент не просто понимал, что ему нужна помощь психотерапевта, но ещё и понимал, в чем именно его проблемы. С такими работать, с одной стороны, легко, с другой — очень сложно. Люди, которые понимают, что с ними не так, часто подсознательно сопротивляются терапии неверием. Они либо настолько отчаялись, что уже не верят, что им можно помочь, либо хотят чудодейственной панацеи прямо сейчас и здесь.

Как Ольга.

И Валера.

Чтобы скоротать время до вечера, он согласился пойти в кабинет Инги. Но, едва переступив порог, чуть ли не к горлу приступил с требованием быстренько помочь ему наладить отношения с Татьяной — главным образом, воздействуя на Татьяну.

— Ваша самая большая проблема не в том, что вы оборотень, Валера, — сказала Инга, дослушав до конца гневную жеремиаду. — Она в том, что вы эгоцентрик.

— Неправда! — вскинулся Валера. — Я все для Тани сделаю! Она не хотела в деревне жить — я в город подался, с нуля дело начал, все для неё! А вы же знаете, нам в город лучше не соваться, тут ночные рулят — а я рискнул. Я кого угодно убить за неё смогу, и умру за неё, понятно?

— Но вы не попытались встать на её точку зрения. Не захотели обойтись с ней честно. Распорядились её телом так, словно оно ваше собственное…

— Так оно и есть моё, — немного удивленно сказал Валера. — Сказано же: и будут двое плоть едина.

Чувство, которое испытала Инга после этой реплики, исчерпывающе описывается словами «взять и уебать», но психотерапевт не может взять и это самое клиента, он должен быть спокоен и терпелив.

— Если её плоть — это ваша плоть, то, может быть, вы сами выносите и родите этого ребёнка? — сказала она. — Вас это, наверное, совершенно не затруднит.

— Вы надо мной поиздеваться решили? — наершился Валера.

— Нет. Я пытаюсь выполнить вашу просьбу: примирить вас с женой.

— А по-моему, вы меня пытаетесь воспитывать!

— А вам бы хотелось, чтоб я позвонила и начала воспитывать её?

— Да сделайте уже хоть что-нибудь! Вы же только сидите и разговариваете!

— Валера, я бы с удовольствием позвонила Тане и попыталась её уговорить. Да она и так готова вас принять — ей нужно только побыть одной и свыкнуться с мыслью, что ваш ребёнок унаследует ваше заболевание.

— Никакое это не заболевание, — буркнул Валера. — Мы ваще ничем не болеем, чтоб вы знали. Иммунитет железный.

— Хорошо, но какова вероятность?

— Пятьдесят на пятьдесят, — тихо ответил Валера, глядя на сложенные на коленях руки. — Если у Таньки в роду наших не было…

— Как вы вообще собирались это от неё скрывать? Вы же взрослый человек, должны понимать, что рано или поздно правда бы открылась.

— Так если бы она согласилась в Вовчугах жить, ей бы сразу… открыли. У нас там почти все такие, даже батюшка… свой, понимающий…

Деревня оборотней. Инга почувствовала легкий холодок под ложечкой. Она понимала, что это, скорее всего, безопасно: если бы оборотни не могли держать себя под контролем, деревня скоро прославилась бы самым неприятным образом. Но все равно как-то… немножко неуютней стало в мире.

— Так сложилось, что Таня не захотела жить в Вовчугах. И она уже сейчас начала замечать ваши отлучки и ложь. Допустим, она предпочла бы притвориться слепой и не расспрашивать вас. Но ни одна женщина не может быть настолько слепой, чтоб не заметить, как ребёнок превращается в волка!

— Ну так его ведь обратно уже не запихнешь, — все с той же простотой необыкновенной объяснил Валера. Снова захотелось взять и…

— Вы собирались поставить её перед фактом?

— Да вроде того.

— А если бы она забеременела от другого мужчины, а вас поставила перед фактом после рождения ребёнка?

— Да это же другое дело!

— Нет, не другое. Вы — не совсем тот мужчина, за которого она выходила замуж. Тот не был вервольфом.

— Как не был?

— Ну вот так: не был. Для неё вы были обычным парнем, она ничего не знала о втором вашем облике. Сейчас ей приоткрылась часть правды, но что будет, когда она узнает всю?

— Может, и не узнает.

— Валера, вы волк или страус? Знаете, что она вам скажет, когда вы помиритесь? Попросит во время приступов оставаться дома — что она вас, голым не видела? Возможно, принимать транквилизаторы. И под каким предлогом вы ей откажете? Вы должны сказать ей правду, сейчас, пока она внутренне готова принять её, даже самую страшную.

Валерий поднял голову, в его изжелта-зеленых глазах плеснулся страх:

— Да вы что… она ж уйдёт… испугается. Кто с оборотнем жить захочет… да и не поверит, наверное. А я потерять её не хочу.

— Может быть, вы недооцениваете её? Ведь она вас тоже любит — иначе бы не переживала так. И она знает, что вы её любите.

— А почему вы так думаете? — зыркнул исподлобья оборотень.

— Потому что ей даже в голову не пришло обвинить вас в супружеской измене, — улыбнулась Инга.

— Как это? Она же сказала, что я бабу завёл.

— Она сказала — «я уж думала». Женщины, которые точно уверены, что муж им изменяет, не говорят «я думала». Они обвиняют.

— Тогда… может быть, пусть она тоже к вам придёт? Ну, если вы будете при разговоре, она тогда поверит мне больше. Всё-таки вы врач.

— Что ж, — осторожно сказала Инга. — Это был бы наилучший вариант.

По дороге в автосервис Ярослав мрачно размышлял о двух насущных проблемах: сколько будет стоить починка фургона и имеет ли смысл оставаться в этом городе. Пусть Сиднева и сдерживает кровавая клятва, но пока он остаётся здесь — у вампира тысяча и одна возможность устроить провокацию. Да и какой смысл оставаться, если есть другие города, где у вампиров полностью развязаны руки.

То, что он увидел в автосервисе… Ну, могло быть хуже. Когда мастер назвал стоимость замены стекол и рихтовки кузова, Ярослав хотел было присвистнуть, но из-за разбитой губы вышло только сипение воздуха.

Он сказал, что заберёт вещи, мастер кивнул и вернулся к своим делам.

— Где деньги возьмешь? — спросила мама, когда он закрыл за собой измятую дверь фургона.

— В банке.

— Сколько их там осталось, в той банке?

— Долларов четыреста, — Ярослав сдвинул панель, достал из приваренного ящика сумку, проверил, все ли на месте. Дробовик «Байкал», коробка патронов — с освящённой солью, дробью обычной, дробью железной, дробью резиновой, дробью серебряной, дробью из глиняной крошки, пропитанной настоем аконита… Всё на месте. Ярослав закрыл сумку, поднял её на плечо, беззвучно застонав, выбрался из машины.

Предстояло ещё одно дело — покупка мобильника взамен разбитого вампирами. О кнопочном смартфоне, конечно, и мечтать теперь не придётся, но хоть что-то завести нужно, телефон — рабочий инструмент, как без него заказы принимать?

По счастью, магазинчик мобильников находился в двух шагах от трамвайной остановки. Ярослав приобрел с комиссионной витрины подержанную «Моторолу», вставил в неё сим-карту — и оживший аппаратик тут же пискнул, сообщая о пропущенных звонках. Три, последний от Инги, два — с незнакомого номера.

Ярослав, подумав, сунул телефон в карман. Ходить и говорить одновременно было задачей почти непосильной.

Квартирная хозяйка, пенсионерка-выпивоха, увидев квартиранта, ахнула и перекрестилась. Ярослав вяло поздоровался, добрался до своей комнаты, запихал сумку под кровать, а сам наконец-то лег. Боли стало немножко меньше, и это облегчение казалось почти блаженством. Вот только мобильник в кармане давит на бедро… Ярослав достал его, дотянулся с зарядником до розетки над кроватью, подключил мобилу и вновь открыл список звонков.

Немного подумав, вызвал сначала незнакомый номер.

— Алло, — сказал незнакомый мужской голос.

— Добрый день. Вы звонили на этот номер, у меня не было возможности ответить. Сейчас я к вашим услугам.

— Не знаю, — пробормотали на другом конце. — Ничего я не звонил. Номером ошибся, наверное…

— Да, возможно, — Ярослав хотел было прервать вызов, но тут в трубке взревели:

— Или это ты, Славка? Тёзка?

При слове «тёзка» в голове наконец-то включилось. Другой Ярослав, сантехник, спасенный от вампиров.

— Да, я.

— Тю на тебя! «К вашим услугам», как скажешь тоже. Я чего звонил. Я тебе вроде как торчу за спасение…

— Ерунда.

— Та никакая не ерунда. Слухай, в нашем ЖЭКе вакансия электрика открылась. Платят, конечно, слёзы, но и делать ничего, в общем, не надо, так, раз в месяц проверить будку, и если где что — на вызовы отвечать. Ты как?

Ярослав закрыл глаза. Вакансия в ЖЭКе — это манна небесная. Особенно сейчас, когда так нужны деньги.

— Я с большим интересом, — признался он. — Только… у меня регистрации нет.

— Говно вопрос, сделаем. Выручай!

— Тебе нужно, чтобы я прямо сегодня подъехал?

Все мышцы и кости обиженно взвыли.

— Ну, можно завтра.

Мышцы и кости испустили вздох облегчения.

— Давай завтра. Куда и во сколько?..

Они договорились о встрече и попрощались. В списке неотвеченных звонков остался номер Инги. Ярослав набрал его и услышал, что абонент недоступен и попробуйте оставить голосовое сообщение. То ли Инга Александровна отключила аппарат, ведя клиента, то ли он просто разрядился. Ярослав не стал оставлять голосовое сообщение. Если ей очень надо, перезвонит. Он устроил телефон в изголовье и постарался принять на продавленной панцирной кровати хоть сколько-нибудь приемлемую для тела позу. Раздеваться не было сил.

— В банке не четыреста, а триста двадцать баксов, — сказала, проявляясь из воздуха, Ольга.

— Мне вроде как работу предложили.

— Я слышала, — Ольга снова исчезла и материализовалась на спинке кровати. — Значит, не уедешь? Ну и молодец. Посылай их всех в жопу, клыкастых.

— Ах ты чёрт, — Ярослав вспомнил увещевания Ивана. Послать его было, конечно, соблазнительно — но в его словах имелось рациональное зерно. И ведь он ещё не говорил с тем начальником ЖЭКа и не знает, что там за условия… — Ладно, завтра посмотрим, как оно там. Утро вечера мудренее.

До утра и даже до вечера было ещё семь верст пехом. Ярослав заставил себя подняться, раскупорил и выпил купленную по дороге банку кефира, навестил туалет, разделся, разбинтовался, выпил аспирина, лег в постель и вырубился.

Закат она почуяла ещё во сне. Это было похоже на запах утреннего кофе, доносящийся сквозь дрёму… только никакого кофе не было, и утра тоже. Лидия открыла глаза: на потолке угасала алая полоса солнечного света, пробившаяся сквозь щель в шторах. Несколько секунд — и погасла. Лидия поднесла руку к горлу — жест, внезапно ставший навязчивым. Отдернула, села на постели, чувствуя ломоту во всём теле.

Ощущения были похожи на те, что она испытывала раньше, отбирая тела у своих дочерей. Поначалу они все плохо слушались, было больно и трудно — но потом, со временем, новая шкурка прирастала как родная. Лидия взяла с прикроватной тумбочки зеркало, посмотрела — и рассмеялась: ну да, конечно. Зеркала теперь отражали не видимость, но суть: древнюю мерзкую старуху. Жанна уверяла, что стороннему глазу она видится такой, какой была в последний день жизни: хорошо сохранившейся, выглядящей на сорок с небольшим… но всё же старухой. Обманул проклятый упырь. Обвесил, как последнего простофилю на рынке. Да, бессмертие — это хорошо. Но красота, но молодость — это так и осталось мечтой.

Лидия встала с постели и побрела на кухню — хотелось есть. Или пить? Смешанное чувство голода и жажды. Открыла холодильник и поморщилась, когда по глазам резанул включившийся в нём свет. Поморгала, привыкая. Потом вынула из холодильника пакет с кровью, вскрыла и присосалась к нему. Холодная кровь вызывала омерзение, но голод-жажда притупилась.

Скрипнула входная дверь и в квартиру вошла её «наседка» — Жанна, вампирка, приставленная к Лидии Сильвестром. За ней, как привязанный, вошел молодой парень с пустыми глазами.

— Проснулась, Лидуся? — развязно спросила Жанна, запирая дверь. — Ужинать пора.

Лидию передернуло от её покровительственного тона, но она понимала: надо помалкивать и слушаться. Таков приказ Сильвестра. Ведьму страшно бесило, что она не может ослушаться мастера, не может противостоять его воле — но с другой стороны, такой была цена бессмертия, и она добровольно согласилась её заплатить.

«Потом, когда-нибудь… когда-нибудь я стану свободной» — отметила для себя Лидия и поймала себя на том, что облизывает губы, глядя на шею жертвы. Ей безумно хотелось разорвать клыками кожу и вены, высосать жизнь до капли… и в то же время нечто невероятно сильное запрещало ей это.

— Эй-эй, поспокойнее, нетерпеливая какая, — Жанна загородила мужчину. — Кусать — последнее дело. Смотри и учись.

Жанна усадила послушную жертву на стул, вынула из сумочки упаковку с одноразовым большим шприцем и жгут. Перетянула руку мужчины, набрала крови и слила в стакан. Повторила процедуру, между делом объясняя:

— Мы же не варвары, мы цивилизованные вампиры. Зубами рвать — это неэстетично и непрактично. Много крови мимо льется, и жертва после этого не жилец. И вообще, всю кровь высасывать — дурной тон и несусветная глупость. Запомни: кто оставляет трупы, долго не живет.

Лидия схватила стакан и жадно, смакуя, выпила свежую, горячую кровь. Это было совсем не то, что холодные консервы! Ожидая следующую порцию, спросила:

— Почему? Кто нам может угрожать?

— А подумай сама, Лидок. Труп — это уголовщина. Это след. И по этому следу жадного вампира могут выследить, во-первых, охотники, во-вторых, местный гранд-мастер, которому совсем не нужны проблемы на его территории, ну и не стоит забывать про полицию. Что удивляешься? Ты не поверишь, какими настырными могут быть менты. Не так давно одного нашего именно менты накрыли. Перед самым рассветом. И, судя по всему, они знали что-то. Потому что пристрелили и выволокли на солнце. И оставили на полчаса.

— А этого достаточно?

— Более чем, — поморщилась Жанна, явно вспомнив что-то из собственного прошлого. — Допивай, и я его уведу. Да, и главное — у Сильвестра договор с охотником, и по договору никого убивать нельзя.

Лидия, облизнув губы, приняла следующую порцию:

— Сколько мне тут ещё сидеть безвылазно?

— Как Сильвестр скажет, — Жанна зализала мужчине след от укола и поправила на нем одежду. — Думаешь, мне самой охота с тобой возиться?

— А что так? Наказание отбываешь? — прищурилась ведьма. Жанна вздрогнула, поймав её взгляд. Кивнула:

— Угу. Обратила одного шалопая на свою голову… без разрешения. Ладно, мы пошли. Давай, солнышко, идем на улицу, прогуляемся…

У Инги в этот день, так уж сложилось, кроме Валерия был всего один клиент — Сильвестр. И в свете вчерашнего она собиралась не ударить в грязь лицом. Ситуация между ними уже дважды складывалась весьма нетерапевтическая — на прошлой неделе она спасла ему жизнь (между делом избив разводным ключом), на этой неделе — он ей. Это уже опасно близко к установлению личностных отношений, и любому другому Инга порекомендовала бы сменить терапевта. Но сейчас она знала, что такое Сильвестр, и понимала, что вряд ли он согласится. И даже если согласится — выйдет большой откат назад из-за того, что он не сможет говорить правду.

— Итак, — она улыбнулась сидящему в кресле вампиру, — наша песня хороша, начинай сначала. Что из рассказанного вами о детстве и юности — правда?

— Да в принципе, все, — Сиднев улыбнулся и развел руками. — С поправкой на ветер. Безотцовщина, мама с пожизненным перепугом из-за моей незаконнорожденности, надрывающаяся на трех работах, — всё правда. Немного адаптированная к реалиям семидесятых годов прошлого века, но правда.

— Однако, у вас было и второе, так сказать, рождение. Второе детство. Гораздо более травматичное, как я подозреваю.

— Здесь вы правы. Понимаете, в нашем сообществе принято, чтобы мастер… опекал своего обращенного. Молодой вампир — хозяин ночи, но беспомощен днём, он не знает надежных лёжек, плохо умеет подчинять себе других людей, и если его всему этому не учить, то скоро гибнет.

— Но вы не погибли.

— Я талантливый. Хоть и сделал свою долю глупостей. Например, когда я закончил в том доме для офицеров, я весьма запоздало сообразил, что в окно уже стучится первое солнце, а я нахожусь среди оцепленного военного лагеря и понятия не имею, куда мне деваться.

— И куда вы делись?

— Поджёг дом и залез в подвал. Пока тушили, пока опознавали убитых — день прошёл, а по темноте я выбрался и сбежал.

— И куда вы после этого… пошли?

— В Европу. В Германию, если точнее. Понимаете, где-то я все-таки оставался советским человеком, немцы враги, а врага убивать не зазорно. Продвигался все дальше на запад, хотел добраться до Гитлера… — Сильвестр развел руками и засмеялся. Это звучало довольно приятно на слух, но смеялся вампир над остатками того, что в нем было человеческого, и Ингу продрал по коже морозец.

— Вас, как я понимаю, что-то остановило?

— Женщина. Вампирка. Которая вступила со мной в отношения… крайне редкие в нашем сумеречном мире. Понимаете, когда на охотничью территорию вторгается чужой, для нас естественно изгнать, убить или подчинить его. В зависимости от того, что выгодней в данный момент: если клан многочислен, то лишний рот просто не нужен, если клан малочислен — клыки пригодятся… Но это рискованный вариант, ничей миньон может выйти из подчинения, за ним глаз да глаз. А та женщина… она меня полюбила. У неё был маленький, но очень сплочённый клан, она могла бы легко со мной расправиться, я же ничего не знал и не умел. Она научила всему: правилам, порядкам, иерархии, как подчинять, как заметать следы… И она не подчинила меня. Это были отношения равных. Ей в оба уха твердили, что так нельзя, что я опасен — и как ничей, и как русский, что я только и жду момента для удара в спину…

— И что с ней случилось потом?

— Дрезден, — коротко ответил Сильвестр. — Весь клан, все тогда были в её доме. Конечно, они спустились в убежище… не помогло.

— Вы тоже любили её?

Сильвестр задумался.

— Трудно сказать. Я испытывал к ней глубочайшее уважение и сексуальное влечение одновременно. Пожалуй, это максимум того, на что способен вампир. Может быть, это любовь, видите ли, мне не с чем сравнивать. До того, как я обратился, я никого не любил. То, как это описывают в художественной литературе, — нет, на это совсем не было похоже.

— Опыт индивидуален. В том числе и опыт любви. Вы… горевали?

— Я выживал.

Инга предпочла не уточнять — как…

Валера не умел выяснять отношения. Семейные ссоры среди оборотней редкость: во-первых, иерархию выясняют сразу же, ещё до брака, во-вторых, по запаху понятно, по сердцебиению слышно, что сейчас чувствует тот, кто рядом с тобой, ну и в-третьих, если ты способен одним ударом убить, ты или с детства учишься держать себя в руках, или тебя тогда же… укорачивают.

Он ещё в прихожей почуял слёзы, досаду и боль. Но это значило — Таня здесь, она не ушла никуда, и ему стало легче.

Вот только как объясниться?

Бранил его отец и ругала мать — не за то, что выбрал городскую, а за то, что поехал с ней, бабу на место не поставил. Нет, бывают и главными бабы в семье, никто ж не спорит — но как это, отдать первенство без боя? Как это — уехать в город? На что он рассчитывал вообще?

Решаться надо. Права психологиня: без честности тут никак. Сам же измучился весь, непривычны оборотни врать: по запаху всегда все ясно, так кому и зачем это вранье нужно, только стыд один.

— Таня, — позвал он. — Тань! Я это… бастурмы купил.

Татьяна показалась из гостиной, одетая в мягкий спортивный костюм, уже три дня не стиранный, весь пропитанный её, родными запахами. Обычно Валера обнимал её, зарывался носом между грудей или между плечом и шеей, наполнялся её спокойными, добрыми ароматами. Сейчас же… Сейчас она пахла тревогой, болью, злостью, страхом — и хотелось уже её прижать к себе, успокоить биением своего сердца, своим запахом уверенности в себе… но он не знал, позволит ли она.

— Ну что ты как маленький, — чуть севшим от слез голосом сказала Татьяна. — Как будто я собачка, а ты меня любимой колбасой подманиваешь.

— Это я собака, — он криво улыбнулся. — Волк позорный. Таня, ну боялся я тебя спугнуть, боялся, что узнаешь — и прогонишь…

— Хватит уже. В дверь же вошел? Замки прежние остались? Значит, не прогоняю. Пошли на кухню, поговорим.

Валера втащил чемодан через порог, сел на кухне, сложив руки перед собой на столе, как школьник. Таня включила чайник, начала нарезать бастурму.

— Давно это у тебя?

— С рождения.

— Значит, наследственное. Ты не собака, ты свинья. Твои родные тоже этим… страдают?

— Да не то чтобы они сильно страдали, — Валера покраснел до ушей. — Понимаешь, в селе оно все… проще как-то. Убежишь в поле, в лес, вся семья с тобой…

Ровный стук ножа, нарезавшего ломти, прекратился. Стук Таниного сердца стал чаще Валера ясно понимал, что Таня сейчас представляет себе его родителей, братьев и сестер нагишом резвящимися на лужайке. Свёкры с невесткой не общались с тех пор, как молодые заявили, что будут жить в городе, но одно дело неприязнь, а другое — воображать себе почтенных свойственников прыгающими по полю в чем мать родила.

— Вот почему они не хотели, чтобы мы жили в городе, — стук ножа возобновился.

— Всё не так, как ты думаешь, — выдавил он. — Сложнее. Я тут анализы сдал в больнице, завтра будет результат… Я что хочу тебя попросить, я хочу, чтобы завтра ты со мной вместе к врачу пошла.

— Это куда? В психдиспансер?

— Нет, к той женщине, у неё свой кабинет. Она… мы с ней тебе всё объясним до конца, честно. Я бы сам сейчас рассказал, но я в медицине не силен, боюсь напутать.

— А в общих чертах? Должна же я знать, что с тобой делается, — Таня разложила бастурму на тарелке красивыми лепестками, тут же вымыла и убрала доску. Могла бы всего этого не делать, Валерий все равно бастурму не любил, как и все оборотни: остро же до невозможности, сущая пытка. Но беременной Тане вдруг ни с того ни с сего полюбилась бастурма, и Валера покупал, а Таня выкладывала на тарелке лепестками, хотя могла бы просто отрезать и есть по кусочку. Но она любила делать все красиво, аккуратно, по ниточке. И он это любил, как любил и всю Таню.

— А в общих чертах… Ну, ты ж моих знаешь — все здоровые. Мы даже простудой не болеем никогда, помнишь, я не болел ни разу. Так что, помимо этого, он здоровенький будет.

— Только иногда ночами голый по двору станет носиться?

— Ну, это не сразу… Это когда лет двенадцать-тринадцать исполнится уже. Как-то от гормонов оно зависит.

— Ну ладно, — смягчилась Таня. — Пойдём завтра к твоему доктору. Мне она тоже нравится.

Уже прощаясь и рассеянно вертя в руках «федору», Сиднев как бы невзначай обронил:

— А кстати, Инга Александровна, вы в курсе, что один из ваших клиентов — вервольф?

Инга научилась владеть лицом раньше, чем приступила к практике. Некоторыми навыками овладеваешь ещё в детстве, если не хочешь доставлять мучителю дополнительное удовольствие.

— Неужели?

— У вас сердце забилось чаще — значит, вы в курсе. Инга, я понимаю, что профессиональная этика не позволит вам ответить прямо на вопрос «Кто он?» Однако она ведь не помешает вам предупредить это существо, чтобы оно покинуло город как можно скорее, если не хочет неприятностей?

Ах, вот ты как.

— От представителя… сверхъестественного сообщества я почему-то ожидала большей… толерантности.

— О, толерантность в нашем сообществе — весьма дискуссионный предмет, рекомендую обсудить его с ши. Сарказм. Никогда, никогда не поднимайте эту тему в разговоре с ши. Инна, вы уже познакомились с ведьмой-раубером. Поверьте, вервольфы ничуть не лучше. Они тоже убийцы.

— Извините, но я с трудом удерживаюсь от фразы «Кто бы говорил». Упс, не удержалась.

Сиднев улыбнулся.

— Весьма подходящая к случаю фраза. Как существо, уже полгода контролирующее не только себя, но и весь клан, я имею право говорить о том, что бешеным собакам в городах не место.

Инга резко встала.

— Как терапевт, я не имею права корректировать чьи-либо убеждения, — сказала она. — Но оставляю за собой право отказать пациенту, если его убеждения несовместимы с моими представлениями о достойном. То, о чем вы говорите, слишком смахивает на обыкновенный нацизм.

— Нацистам приходилось лгать, объявляя животными людей и приписывая им признаки этой животности, — тон Сиднева стал тоном взрослого, говорящего с сообразительным, но упрямым подростком. Уже один этот тон выбешивал Ингу до закипания желчи. — Но вервольфы и есть животные, вы не сможете этого отрицать.

— Они ещё и люди.

— Полагаете, меня это должно к чему-то обязывать? Я-то, напоминаю, не человек.

Ну вот и определенность.

— В таком случае сожалею, что тратила ваше время зря, — я ведь занимаюсь людьми. Прощайте.

— Инга Александровна…

— Прощайте.

— Хорошо, — Сиднев надел шляпу. — Нам всё-таки придется увидеться. Вы же хранитель договора, и…

— От этой роли я не отказываюсь. Но если вы намерены преследовать моего клиента — вы не можете быть моим клиентом сами, точка.

Сиднев поклонился и вышел.

Инга схватилась за телефон и, уже набрав номер, с удивлением обнаружила, что звонит не Валерию, а Ярославу. Сначала хотела сбросить звонок, но через гудок сообразила, что предварительная консультация Ярослава как специалиста по всякой там теневой жизни может пригодиться.

Ярослав не отвечал. Спустя десять бесплодных звонков связь распалась.

Может, не слышит? В ванной, туалете, на кухне? Отключил громкость?

Бестолочь. Он отлёживается после кошмарных побоев. Возможно, спит под обезболивающим. Возможно, без сознания. Позвони Валерию, на него вампиров вот-вот напустят.

Инга нашла нужный номер в списке клиентов, но рука остановилась на кнопке. Валерий в стрессе. С ним завтра все равно встречаться, а сегодня, услышав о таких делах, не напорол бы он ерунды.

А если его выследят меньше чем за сутки?

Она набрала номер Валерия — но и там никто не ответил на вызов.

— Да что вы за люди такие! — вырвалось у Инги. Взгляд уперся в дверь ванной — последний ресурс.

— Ольга! — позвала она. — Ольга!

Но призрак, любопытный, когда не надо, сейчас, как назло, отсутствовал.

Искусство не выдавать своих чувств Сильвестр оттачивал значительно дольше, чем Инга. Но в этот раз ему стоило труда не сорваться. Он не привык, чтобы ему отказывали, особенно в последнее время. Вернее, так: чтобы получить право отказывать ему, нужно отрастить когти и клыки подлинней его, Сильвестровых.

Но терапия не прошла для него даром, и уже через минуту вместо вспышки мстительного гнева он испытывал лишь раздражение — ну да, довольно сильное, но вполне объяснимое и законное. Конечно, работать с новым терапевтом, опять прикидываясь человеком, будет сложно. Придется снова врать, а главное — притираться заново, и не единожды: прежде, чем остановиться на Инге, он попробовал нескольких терапевтов, теперь, имея за плечами опыт, проб и ошибок можно совершить меньше, но одной-двумя явно не обойдется…

Словом, обиды уже почти не было. Была задача. Как говорил его старый учитель, доктор Шнеерзон, «Коля (тогда Сильвестра звали Колей), если проблему можно решить за деньги — это не проблема, это расходы».

Итак, задача. Две задачи. Первую он решил прямо из машины, позвонив своей ночной секретарше:

— Катя, предоставьте мне список лучших психотерапевтов нашего города, четыре-пять имен. Имя, репутация, цена. Приоритет: важно, не срочно. Спасибо.

Иван этой ночью был выходной, но для Сильвестра выходных начальника службы безопасности не существовало.

— Иван, к Инге Александровне ходит вервольф. Да, представь себе, кто-то из этих сукиных детей обнаглел до того, что поселился в моем городе… Нет, никаких радикальных решений. Просто закошмарить и выгнать. И знаешь, что… пошли на это дело человека. Да, непременно человека. Если вервольф его хотя бы поцарапает, можно будет спустить на него охотника, — Сильвестр улыбнулся. — Кодекс есть кодекс.

— Матерь Божия! — вырвалось у Ярослава-2 при виде тезки. — Это кто тебя так?

Ярослав промолчал. Коллега и сам догадался.

— Шо, эти?

Ярослав кивнул. Сегодня тело уже меньше болело, но отчего-то заболело горло. Хотя, конечно, не «отчего-то», а от того, что валялся на холодной земле. А иммунная система от стресса может вздракониться — а может и наоборот, сдать.

«Старею, вот что», — была первая мысль, а вторая — что тёзка, мужик под полтину, а то и за, над такой мыслью посмеется. А может, и нет.

— Давай в ментуру заяву напишем, — предложил коллега. — Адрес есть, я запомнил. Ты тоже. Эти суки совсем поля не видят. Наркоманьё драное.

— Этот… вопрос уже… зарамсили, — Ярослав старался не смотреть коллеге в глаза. — Менты там… в курсе они, короче. Но больше эти чмошники никого не тронут. Серьёзные люди с ними поговорили.

— А, ну раз так, — коллега покачал головой. — Слухай, ну как же я тебя такого начальству покажу?

— Да я тут подумал… негоден я сейчас к работе, сам видишь, — Ярослав пошевелил рассаженными пальцами правой. — Может… через недельку?

— Может, и через недельку, — коллега неподдельно огорчился. — Только они же к тому времени кого-то отыщут уже, наверное. То есть, к ним, конечно, в двери не ломятся, но и зевать не стоит.

— Я позвоню, — сказал Ярослав.

— Слухай, ну давай я тебе тогда хоть выставлюсь, что ли!

Ярослав не стал возражать. Спиртное — хорошее обезболивающее, а тезка явно хотел сбросить с плеч долг благодарности. Ярослав сам не любил таскать за плечами такой груз, и через десять минут они с коллегой устроились в кафе «Два гуся», где заказали по пиву, сразу по литру, ну чтоб два раза официанта не гонять, и шаварме, а через полчаса Ярослав нашел, что жизнь по сравнению со вчерашним днем существенно улучшилась.

В этот момент и зазвонил телефон. Ярослав достал «трубу» — Инга.

— Да вы что, издеваетесь надо мной? — Таня обескуражено смотрела то на Ингу, то на мужа. — Вы в своем уме? Или думаете, что я спятила? Валера — оборотень?

— Тань, ну я же об этом самом и говорил: не поверишь, — Валерий в отчаянии развел руками. — Потому ведь и молчал.

— Мне правда нужна! Правда, а не сказочки про серого волка! — Таня приподнялась на стуле. — Скажите, что с ним на самом деле!

— Таня, пожалуйста, сядьте, — попросила Инга спокойно. Таня села. — Подумайте сами, если бы мы хотели вам солгать, разве мы бы не придумали какую-нибудь более правдоподобную ложь? Ну хорошо, давайте говорить наукообразно: раз в месяц, подчиняясь лунному циклу, организм вашего мужа проходит через гормональные изменения, которые влияют на его внешний вид. Назовем это ликантропией — будет легче?

— Слушайте, у меня высшее образование тоже есть! — Таня снова вскочила, уперла руки в боки. — Хоть я и работаю в детском саду, это потому что я малышей люблю, а не потому что у меня одно педулище за плечами. И по профилю я психолог. Извините, на псевдонаучную болтовню меня не купишь!

Эх, показать бы этой фоме неверующей Ольгу, подумала Инга. Но Ольга куда-то завеялась, а её сын не подавал признаков жизни. Начать ли уже беспокоиться или нет? В любом случае сначала уладим семейные дела оборотня…

— Валера, — она кивнула. Вчера он сказал, что способен на частичную трансформацию. Настал момент её показать.

Валера кивнул в ответ, расправил грудь, запрокинул голову и испустил глухой протяжный рык.

Прошла секунда… другая… пятая…

Ничего не случилось.

— Сейчас, я ещё раз, — несколько суетливо сказал Валера и зарычал снова. Рык был ещё лучше прежнего — словно не из груди Валеры он исходил, и не из утробы даже, а зарождался где-то в глубинах прямой кишки. Любой продюсер хэви-металлической группы правую руку бы отдал за такой гроул.

К сожалению, гроулом все и кончилось.

— Ты вообразил себя оборотнем только потому, что умеешь рычать? — на лице Тани смешались брезгливая жалость и раздражение. — Пока. Замки я поменяю, а чемодан у соседки возьмешь.

— Таня! Танечка! — Валера бросился к ней, но дверь захлопнулась прямо перед его носом.

Стальная дверь, которую Сиднев поставил сюда взамен выбитой.

Оборотень ударился в неё всем телом с силой, достаточной, чтобы высадить обычную дверь вместе с коробкой. Но Сиднев ничего не делал наполовину: эту дверь приварили к арматуре несущих конструкций здания.

Тут-то Инга и увидела ту частичную трансформацию, о которой они договорились заранее — и впустую. Глаза оборотня полыхнули зеленью, из-под оскаленной губы показались крепкие клыки, шерсть попёрла, как прорастающая трава в ускоренной съемке, и весь мужчина словно бы осел, раздавшись одновременно в ширину. Рык его на сей раз отдался в животе у самой Инги.

— Валерий… — Инга с трудом удержала сфинктер мочевого пузыря сжатым, а голос — ровным. — Это надо было сделать минуту назад.

Она прикинула, успеет ли, если что, отступить в туалет, и поняла, что нет.

— Я не мог минуту назад! — прорычал Валерий, встряхнулся и словно бы «сбросил» с себя волка. Остался сильно заросший и как будто осунувшийся парень с потускневшим взглядом. — Мне для этого рассердиться надо, а на Таньку я не могу! Я вообще легко сержусь, а Танька, она для меня… как якорь она для меня.

— Что ж вы раньше-то не сказали, — Инга беспомощно вздохнула. — Слушайте, Валера, мне жаль преумножать ваши неприятности, но… вас выследили вампиры.

Верхняя губа вервольфа вздернулась.

— Как?

— По запаху.

Валера совсем сник.

— Да. На что я вообще рассчитывал, дурак такой. Конечно, они бы меня вычислили рано или поздно. Только как теперь Таньку уберечь…

Инга молчала. Она боялась сделать ситуацию хуже.

— Ладно, — мрачно сказал Валера. — Хоть в ванную-то можно теперь сходить? С меня сейчас эта шерсть посыплется вся… Не хочу у вас мусорить.

Инга показала ему на дверь ванной и села в кресло. Она чувствовала себя ничтожеством, запоровшим все на свете.

Валера закрылся. Через полминуты послушался шум воды, а ещё через несколько секунд сквозь стену выскочила ошарашенная Ольга.

— Мать честная! Оборотень!

Почти одновременно в ванной коротко вскрикнул Валера:

— Ё-моё, призрак!

— А вам-то чего его бояться? — Инга вздохнула.

— Да я не боюсь. Просто неожиданно — я в ванную зашла, а там мужик голый! Оборотень!

— А нечего являться без приглашения. Да ещё в ванную. А если бы там я сидела на унитазе?

— Ну, я-то женщина.

— Ольга, у вас есть какие-то представления о частном пространстве, о личной жизни? Вы что, в коммуналке детство провели?

— В детдоме, а что?

— Ничего, — Инга снова вздохнула. — Являйтесь, пожалуйста, в подъезд. Вы же можете? Так вы никого не поставите в неловкое положение.

— Ага, кроме бабки, которая погулять выползет и инфаркт схватит.

— Этот подъезд весь снят под офисы. Не волнуйтесь.

— Так мне что, разъявиться?

— Да оставайтесь, раз уж… Эх, что бы вам часом раньше не прийти.

— Ну извини! — Ольга надулась. — Ты вроде Ярику звонила?

— С ним все в порядке?

— Да, он просто телефон в немой режим поставил и заснул.

— Им Валя интересовалась.

— Да он позвонит, все хорошо. А что у тебя оборотень делает?

— Он клиент, — сказала Инга. — Впрочем, наверное, уже нет.

— Слушай, ты это, Сильвестра ещё не принимала? Он же на раз оборотня унюхает.

— Я уже знаю, — Инга тяжело вздохнула. — Как вы вообще догадались, что он оборотень? Вам… очевидны такие вещи?

— Шутишь, он же волчью тень отбрасывает. Вам, живым, такие штуки не видны, а нам — с полпинка. Инга, отвадь его как-нибудь. Сильвестр учует — беда будет.

— Уже учуял… — стоп, а если…? — Ольга, а как вообще охотники относятся к вервольфам?

— Ну, в целом нормально. Вервольфы — народ тихий, мирный. Есть, конечно, упоротые, но их обычно сами волки и укорачивают. Хотя и среди охотников упоротые попадаются. Знаешь, такие, которым что мирный волк, что немирный…

— А Ярослав? Он…

— Что ты! Он нормальный! Строго по кодексу живет, шаг вправо-шаг влево…

Да уж…

— Если я познакомлю своего клиента с вашим сыном — они… найдут общий язык?

— Если твой клиент не зарезал никого. А тебе зачем?

— Мое слабое знакомство с миром сверхъестественного привело к тому, что я подставила человека, — Инге хотелось исчезнуть, вот не то чтобы умереть — а просто нигде и никогда не быть. Ничтожество, корявая дурища, ни на что не способная…

«Заткнитесь, папаша. Закройте уже свой рот».

— В общем, мне нужна консультация вашего сына, и как можно скорее.

— Щас, — Ольга исчезла, через секунду появилась снова. — В «Двух гусях» он, пиво пьет с одним мужиком…

Ярослава кольнула совесть — он ещё утром увидел, что она звонила, но как-то протупил с ответным звонком. Валя не звонила, она знала, что телефон погиб. И он не знал, стоит ли звонить ей. Инга — хранитель договора, ей в любом случае стоит…

— Да, Инга Александровна?

— Ярослав, мне страшно неловко, но… мне и моему клиенту требуется консультация… по вашей части.

— Я подскочу.

— Нет, что вы, я сама…

— Да расслабьтесь, — Ярослав понимал, что неважно подбирает выражения, но ему было уже немножко все равно. — Уже иду.

Он поблагодарил тезку, сделал декоративную попытку расплатиться, и, отдав долг приличиям, распрощался. Офис Инги в каких-то четырех кварталах отсюда, тело надо разрабатывать, а деньги — экономить, так что идем пешком…

…В клиентском кресле у Инги, понуро опустив плечи, тонул парняга, в котором Ярослав признал бы оборотня, даже если бы мать не рассказала все по дороге. Нет, бывает, конечно, что и оборотня с первого взгляда не распознаешь… и со второго, и с третьего… Тут как с евреями — одни выглядят побелокурей всех бестий, а другие как с нацистской карикатуры сошли. Ну, вот и оборотни тоже. Во всяком случае, этот.

— Ну, что у нас плохого? — спросил Ярослав, усевшись на стол.

Ярослав пришел слегка навеселе. Нельзя сказать, что пьяный — но и трезвым уже не назвать. Вот эта вот преувеличенная точность движений и тщательность артикуляции — Инга узнавала её. И боялась её. Именно так говорил и двигался отец, когда «поддавал».

Нет, пьяный он не бил ни Ингу, ни Зою, ни маму. Даже не ругался. Напротив — становился добрей, шутил и извинялся за свои прежние грехи, и порой у мамы в сердцах вырывалось: да хоть бы он не просыхал! Но Инге этого совсем не хотелось — даже не потому что тогда он спился бы и умер больным. Просто эта алкогольная доброта была фальшивой, как у старика Мармеладова, которого ещё с курса школьной литературы хотелось взять и… Впрочем, к чёрту. Уж в этом-то Ярослав на отца никак не походил.

Выслушав историю Инги и оборотня до конца, он попытался потереть лоб, наткнулся на больное место, отдернул руку и, морщась уцелевшими частями лица, страдальчески проговорил:

— Инга Александровна, вот вы мне скажите как специалист, как психотерапевт скажите мне… Вы можете хоть что-нибудь не испортить?!

Инга почувствовала холод на скулах и на кончике носа. Холод разливался по всему лицу, и она понимала, что бледнеет сейчас, бледнеет быстро и страшно, и что если она немедленно не сделает с собой что-нибудь, она или разрыдается, как дитя, или ударит Ярослава первым же, что подвернется под руку.

— Ярослав, я совершила ошибку и раскаиваюсь в ней, но это не значит, что я позволю разговаривать с собой в таком тоне.

— А в каком?! — рявкнул он. — В каком тоне разговаривать с образованной женщиной, под сороковник, если она не соображает, что за её офисом наверняка установлена слежка?! Вы должны были поехать к нему домой, а ещё лучше вызвать в нейтральное место, уж он-то умеет хвосты сбрасывать!

— Ну извините! — да что это такое, в самом деле, ему орать можно, а ей нельзя?! — Моя жизнь не похожа на шпионские романы, я не привыкла мыслить этими категориями.

— Так привыкайте! Потому что скоро это будет не шпионский роман, а сплошной… короче, все будет до крайности плохо. Вы полны прекраснодушных намерений, но при том влезли в мир, в котором ни черта не понимаете, ни-чер-та!

— Спасибо за напоминание, именно потому я к вам и обратилась.

— Раньше надо было!

— Вы не отвечали на звонки!

— Простите, — вмешался Валера. — Вы мне можете чем-то помочь, а?

— Нет! — Ярослав ударил рукой по столу и тут же скорчился, прижимая её к груди. — Сам же видишь, какой из меня сейчас боец. А главное — что вот её стараниями, — он кивнул на Ингу, — я ни одного кровососа тронуть не могу. Иначе моя мать попадает в рабство к этому…

— Прежде чем обвинять меня, обдумайте тот факт, что я не заставляла вас избирать мой кабинет местом убийства.

Ярослав хотел огрызнуться, но сник. Она была права. Чем он думал?

— Но вы же можете быть… военным советником, — осторожно предположила Инга. — Договор ведь не запрещает вам… консультировать других?

Ярославу стало смешно. Он бы даже посмеялся, кабы не ребра.

— Это я должен оборотня консультировать, как кровососов убивать? Ну вы как скажете… Нет, этот парень не хуже меня знает, что жинку нужно забирать, а из города — валить. Валера, кто у вас альфа?

— Вожак, в смысле?

— Ну да.

— Батя мой, а что?

— Ты в семье старший?

— Не, ещё брат и сестра.

— Плохо, — Ярослав побарабанил пальцами по столу.

— Почему? — спросила Инга.

— У оборотней, пока альфа-пара может размножаться, дети в остальных парах не появляются, — гнев Ярослава прошел и ему даже стало немного стыдно за свою вспышку. — Гормонально это как-то регулируется, само собой. Если у Валериной матери не начался климакс, то ни сестра, ни невестка понести не могут, так? — обратился он у оборотню за подтверждением. Тот кивнул. — Ну вот. А Валера уже с приплодом приедет. Младший-то. Гамма или в лучшем случае бета. Нехорошо выйдет. Отношения в семье могут… напряженно сложиться. У волков с иерархией строго.

— А в другое место уехать? В другое село?

— Та же хрень начнется — ночные отлучки кто-то заметит, волка в полях кто-то выследит, может случиться фигня. Короче, вернуться в деревню — меньшее из зол.

— Танька не поедет, — трагическим голосом проговорил оборотень. — Она же меня послала, только что. Как я её уговорю?

— Ты мужик или кто? — Ярослав приподнял нерассаженную бровь. — Будем уговаривать до упора. Если надо — свяжем и увезем. У тебя машина-то есть?

— Не у меня. На фирме. Только она в работе сейчас, к завтрашнему освободится…

— А чем занимаетесь?

— Да окна пластиковые ставим…

— Тебе что важней, жена или окна?

— Жена мне важней! Но машина с большим заказом в Богоявленский район уехала, и хоть ты тресни, до завтра не вернется!

— Ясно. Вот зараза, моя тоже в ремонте. Ладно, давай так. Я пойду проведаю свою тачку. Ты вызови свою, скажи, позарез надо. Если ни там, ни там не срастется, хоть напрокат возьмем. А пока иди, уговаривай жинку.

«Эй, а ничего, что вы собираетесь похитить человека?» — хотела сказать Инга, но почему-то слова не отклеивались от языка.

Окруженная детьми, Таня несколько успокоилась. Всё, случившееся утром, казалось дурацкой шуткой. С ударением на слове «дурацкой». Валеру жаль, себя тоже — но ведь иначе было нельзя. Или можно?

…Вырвавшись из кабинета психологини, она сперва помчалась домой и вновь принялась лихорадочно собирать полуразобранный Валерин чемодан. Но тут же вспомнила удар всем телом в железную дверь за спиной; удар, от которого известка с потолка посыпалась — нет, без толку менять замки, Валера высадит дверь или окно, он же, кажется, не в шутку верит, что он полуволк. Нет, нужно уходить самой. Она вывалила содержимое чемодана на кровать и начала бросать в клетчатую утробу собственные вещи, выдергивая из шкафа все подряд. Вскоре поняла: не успеет. Тут же подумала: и не надо. Белье, деньги, документы — вот самое главное. Остальное можно забрать потом.

Сначала она отправилась к маме. Той не было дома — видимо, вышла на рынок. Таня оставила у неё чемодан, написала записку — мол, уходит от Валеры — и… пошла на работу. В конце концов, она выговорила себе освобождение только на полдня.

И вот сейчас, окруженная галдящей мелюзгой, она вновь и вновь говорила себе: нет, я ухожу от него не потому, что он болен. Я ухожу потому, что он врал мне. Врал несколько лет, а когда решил открыться — то все равно не сказал правды, выдумал глупость какую-то… В тот момент, когда Валера начал изображать зверя и так нелепо рычать, Таня не на шутку испугалась тем страхом, который в людях возбуждает внезапное проявление душевного нездоровья. Но сейчас ей было стыдно: выходит, пока врал и деньги в дом нес — был хорош, а как выяснилось, что в голове у него непорядок, так сразу стал плох? Ну да, врал — но, положа руку на сердце, сама она сумела бы в такой ситуации сохранять честность? Да, небось, врала бы похлеще… Врала бы, чтоб не потерять его, потому что…

…Потому что она же любит его, да…

И потом, в словах психологини что-то было. Оборотень — это как-то уж слишком в лоб вранье, хотели бы обмануть — сумели бы напустить тумана побольше. Может, так её плавно подводят к мысли, что Валера страдает раздвоением личности, воображает себя волком? Ну что ж, это ведь у него никак не проявляется, кроме ночей полнолуния. С этим можно жить, она ведь жила, пока не знала. Зато не алкоголик, не наркоман, не маньяк… Ну, побегает по дому голым раз в месяц, что в этом страшного — как будто она его голым не видела…

Надо все-таки встретиться, надо договорить… И когда Валера в очередной раз позвонил, она не стала отклонять звонок, а ответила.

— Ты где? — спросил он сразу.

Ему даже в голову не пришло, что она может пойти на работу. Смешной.

— Тебе не нужно это знать, — суровым голосом ответила она.

— Таня… Танечка, нам очень-очень нужно поговорить.

— Я сейчас не могу. Приходи в половине седьмого в сквер за кинотеатром, где трамвайное кольцо.

— А раньше — никак?

— Нет.

— Хорошо, я буду… Только, Таня, ты если что — сразу звони мне, хорошо? Сразу же.

— Если — что?

— Что угодно. Неважно.

— Ладно, пока, — она отключилась, положив телефон в карман.

И тут её словно холодной водой окатили. Чувство было, словно кто-то пристально смотрит ей в спину.

Она повернулась к забору и увидела незнакомого мужчину. Он стоял, подпирая дерево, на другой стороне пешеходной дорожки, проходившей мимо забора детсада. И смотрел на неё как-то странно. Пристально, словно изучал. Уличные приставалы так не смотрят, они ищут контакта глазами. А этот его специально не искал, но и взгляда не отвел, когда Татьяна посмотрела в упор. Улыбнулся и сделал рукой движение у головы, словно хотел отдать честь, но тут же передумал. И продолжал стоять, смотреть, не переменяя позы.

Лицо у него было… вот ведь, обычное самое лицо, а все-таки какое-то неприятное. Недоброе. Словно он пустой изнутри.

Настроение мгновенно испортилось. Таня, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, позвала:

— Дети! Дети! Идем в группу! Построились, давайте!

— А почему? — задал вопрос щекастый Петя, заслуженный почемучка. Таня вздохнула:

— Дождик будет. Идем.

— Татьяна Иванна, а почему тот дядя на нас смотрит? — вопросил Петя, заметивший мужчину. Таня вздрогнула. Мужчина, услышав громогласный вопрос малыша, отлип от тополя и неторопливо пошел по дорожке прочь.

— Не знаю, Петя. Может, просто решил постоять отдохнуть, — Таня подняла корзинку с игрушками, куда дети уже ссыпали все мячики, ведерки и совочки. — Идемте. Я почитаю вам сказку.

— А какую? — спросил кто-то из девочек.

— Про Красную Шапочку, — механически ответила Таня.

— Да ну-у, — разочарованно протянул Петя. — Я её и так знаю. Там в конце пришел охотник и освободил бабушку и Шапочку.

— Да-да, — хором согласились несколько девочек. — Татьяниванна, а можно про Аленький цветочек?

— Можно… — убедившись, что все дети построились и все игрушки оказались в корзине, Таня направилась ко входу в здание. На всякий случай огляделась, но мужчины нигде в пределах видимости за забором не было.

Первое, что бросилось в глаза при входе в автомастерскую — это решетка из водопроводных труб с кранами. Ярослав настолько не ожидал увидеть нечто подобное здесь, что даже моргнул. Секундой позже осознал, что это не просто решетка — это «кенгурятник», установленный на белый фургон «мерседес». Его собственный фургон — судя по номеру. Собственно, свой фургон Ярослав только по номеру и опознал. Потому что кузов чьи-то очумелые ручки расписали аэрографией на сантехническую тему, на крыше торчали большие фары, как на джипе, ну, конечно, «кенгурятник» и обтекатели с рассекателями.

Ярослав повернулся к механику:

— Захар Захарыч, это… это что вообще?

Тот, широко улыбаясь, развел руками:

— Сюрприз! Твой друган сказал, что это тебе на днюху подарочек. Полный фарш с рекламой.

— Какой ещё друган? — нехорошо прищурился Ярослав, впрочем, он уже догадался, кто этот «доброжелатель».

— Ну, он не назывался. Такой молодой, прилизанный, носатый.

Ярослав обошел фургон, зачем-то попинал колесо и мрачно спросил:

— Сколько я должен?

— Да ты чё, всё оплачено, я ж сказал, — удивился механик. Ярослав пристально на него посмотрел:

— Точно оплачено?

— Мамой клянусь, — стукнул себя в грудь механик. Ярослав вздохнул, отпер дверцу и забрался на водительское сиденье:

— Ладно. Спасибо. Ну, счастливо…

И вырулил на улицу.

Рядом на сиденье возник призрак матери.

— Это те сволочи заплатили, — сказала она, разглядывая «обновку» — ароматизатор на торпедо в виде императорской короны.

— Я понял, — сквозь зубы сказал Ярослав.

— Куда теперь? Домой?

Ярослав кивнул.

— Вещи собрать, — сказал он. — Помогу пацану жену вывезти — и ноги моей не будет в этом городе.

Из детского сада выйти можно было либо через ворота, либо через калитку. Таня обычно ходила через ворота — так к остановке ближе. Но сегодня у ворот мог дежурить тот странный человек — ведь не просто так он приходил. Таня сама не понимала, почему боится его, но боялась. И она пошла через калитку.

Сделав крюк, она вышла не к той трамвайной остановке, где садилась обычно, а к следующей. Сквер на кольцевой, в котором сейчас её должен был ждать Валера, был удобной перевалочной точкой: четвертым троллейбусом оттуда можно поехать домой, а седьмым трамваем — к маме.

С мамой она поговорила, но бегло, ничего не уточняя. Мама Валеру не одобряла — деревенский парень с аграрным техникумом за плечами не был зятем её мечты, но ей хватало такта принимать его, и сейчас хватило такта не язвить на тему «А я тебе говорила!» Таня ещё не знала, что скажет ей вечером — это зависело от Валеры.

Подъехал трамвай. Таня заняла место поближе к задним дверям, ехать-то всего три остановки. На конечной кто-то протянул ей руку, совсем как Валера, и она приняла эту руку, не задумываясь; лишь когда пальцы сжались капканом, поняла, что это не Валера, а тот сегодняшний соглядатай — но было уже поздно.

Таня попыталась сопротивляться, но куда там: незнакомец держал крепко и упорно волок её к скамье, что терялась в зарослях сирени. Усадил, сунул в руки сумку и стал напротив, колено в колено, чтобы ей не подняться.

— Добрый вечер, Татьяна.

Приветствие прозвучало буднично-вежливо, будто случайно старую знакомую встретил — и от этого сделалось совсем страшно. Затравленно оглянувшись, она поняла, что бежать некуда: справа и слева от скамейки густые кусты, прямо перед ней стоит этот мужик, позади — кирпичная стена, ограждающая трамвайные пути… Таня вцепилась в сумку и, стараясь, чтобы голос не дрожал, сказала:

— Кто вы такой?

— Неважно, — ответил мужчина. — Не бойтесь. Если вы послушаетесь, вам ничего не будет.

— Я не понимаю… чего вам надо? — Таня снова посмотрела по сторонам. Как назло, в сквере никого не было. Мужчина спокойно продолжил:

— Ничего особенного. Меня, собственно, интересует ваш муж.

«Бандиты… — мелькнуло у Татьяны, и она похолодела. — Это бандиты. Валера наделал долгов или у него захотели отобрать дело, или…».

— Я не знаю, где он, — поспешно сказала она. — Я от него ушла.

— Правильно сделали, — рассудительно сказал незнакомец. — Вы уже в курсе, что он чудовище?

— Что?

— Оборотень. Волк в человечьей шкуре.

«Они все сошли с ума», — тоска и ужас разливались по солнечному сплетению.

— Что вы несете? — проговорила она.

— Я понимаю. В это трудно поверить. Да можете и не верить, главное — донесите до него мысль, что он должен убраться из города. Кстати, вы беременны от него?

Таня рефлекторно прикрыла живот рукой.

— Это не ваше дело.

— Мое. Я поставлен следить, чтобы животные в облике людей не засоряли город. Если вы собираетесь родить щенка, то вам придется убираться тоже. Но мой вам совет: сделайте аборт. Даже если родится девочка, она передаст заразу потомкам.

— Вы с ума сошли?

— С ума сошли вы, если хотите выносить и родить щенка, — теперь этот человек был по-настоящему страшным, он говорил кошмарные вещи самым будничным голосом, как будто справку о составе семьи выписывал или накладную диктовал. — Если уже поздно для аборта, можно ещё сделать искусственные роды. Или дождаться обычных и придушить выродка подушкой. Я могу вам помочь в этом, если хотите. Я понимаю, сантименты, гормоны, но русская женщина не должна плодить выродков.

— Вы ненормальный! — Таня хотела встать, но незнакомец сильным толчком отправил её на скамейку.

— Вы уйдете отсюда, когда я это позволю.

Таня всхлипнула от ужаса.

За оградой прогрохотал очередной трамвай. Таня поняла, что если закричит — то вряд ли кто-то придет ей на помощь…

— Эй, ты, — послышался голос в конце аллеи. — А ну, отвали от моей жены.

Между зарослями сирени стоял Валера. Слегка сутулился, сжатые кулаки оттягивали карманы пиджака. Очень грозным и сильным выглядел он, однако незнакомец лишь улыбнулся, и что-то щелкнуло в его руке.

Валера сначала шатнулся назад, потом попытался сделать шаг вперед — и сложился пополам. Таня почувствовала запах пороха и увидела в руке незнакомца пистолет с глушителем.

Крик родился в ней сам собой, завибрировал в горле, но кто-то легко перемахнул через забор и, приземлившись сзади, стиснул Танино горло наманикюренной рукой.

— Тц-тц-тц, нехорошо так шуметь в общественном месте, — промурлыкали у неё над ухом. Таня почувствовала приторный запах духов, и от этих двух запахов, пороха и духов, её стошнило.

— Фу-у! — руки немедленно отпустили, Таня упала на колени на гравий. — А под оборотнем лежала — не блевала?

Валера не умер. Он ворочался, пытаясь подняться, и гравий хрустел под ним, подплывая кровью. Одна рука вытянулась вперед и сжималась судорожно, взрывая в пыли и щебенке борозды.

И Таня видела ясно, как в бинокль, что эта рука покрывается густой шерстью и на ней отрастают когти.

— Кошмарить оборотней? — Лидия кисло усмехнулась.

— Ну да. Генрих обещал, будет весело. Они с Гретой задержат блохастого и его сучку до темноты, а потом мы немножко поиграем.

Лидия поморщилась. Это времяпрепровождение казалось ей идиотским. Ради него не стоило просыпаться засветло, глотать подогретую консервированную кровь и тащиться куда-то на другой конец города. Это для глупого молодняка вроде Жанны, а не для неё, солидной ведьмы с двухсотлетним стажем.

Но для вампиров в зачет идет только стаж, отсчитанный с начала обращения. А этого стажа у Лидии было — без году неделя. От неё ожидали подчинения, и она, скрепя сердце, подчинялась.

— Я только ванну приму, — сообщила она, и Жанна, кивнув, завалилась в кресло, приготовилась ждать.

Валера не умер. И не превратился в волка. Он сделался кем-то вроде питекантропа, какими их рисуют в книжках — кряжистый, черный, лохматый, длиннорукий.

Он вскочил и швырнул пулю обратно в незнакомца. Потом бросился вперед, сшиб чужака с ног, выбил из рук пистолет, швырнул об стену приторную когтистую тетку, перехватил Таню за талию, одним движением забросил себе на спину и помчался прочь огромными скачками. Немногочисленные прохожие шарахались во все стороны, пока он не нырнул в лабиринт гаражного комплекса.

Таня не успела разглядеть, каким стало его лицо. Заметила только черную шерсть, белые клыки и яркие изжелта-зеленые глаза.

Что самое удивительное — она так и не выпустила сумку. Зато уронила туфлю.

В первые секунды этой скачки она не чувствовала ничего, кроме огромного облегчения и дикой радости, что Валера прибежал, успел, спас, и что он жив, не застрелен, и что он… да, что он оборотень, такой замечательный оборотень, сильный и ловкий, и от него так чудесно пахнет псиной!

Но прошло совсем немного времени — и у неё заболел живот, упирающийся в Валерино плечо, и она поняла, что дышать ей трудно не от радости и не от страха, а от дикой тряски.

— Валера! Валер, отпусти меня, я сама побегу! — она похлопала его по спине и он остановился. Широкие бока ходили ходуном, и вроде бы Валеру слегка пошатывало.

Они находились между гаражами на спуске; справа высилась опора ЛЭП, слева сбегали с холма корпуса вагоноремонтного завода.

— Опусти меня, — вновь попросила она, и Валера опустил. Отвернулся, чтобы она не видела его лица.

— Да брось ты, — Таня взяла его лицо в свои руки, поцеловала в черный собачий нос. — Дай я посмотрю, куда тебя ранило.

Найти маленькую входную дырочку под рубашкой и шерстью было непросто. Тем более, она почти заросла. Даже перевязка не нужна.

— Свинцом стреляли, — речь Валеры была ещё не совсем внятной, челюсти ещё не приняли прежний вид. — Попугать хотели, сволочи.

— Валерчик, кто они? — отняв руку, Таня увидела на пальцах шерсть — Валера начал стремительно линять.

— Упыри. Вампиры. Танюха, нам сматываться из города надо.

— Конечно, конечно, — она снова погладила мужа по лицу. Снова между пальцев осталась шерсть.

— Сейчас один мужик подъедет и увезет нас, — Валеру крупно трясло. — Только надо до Семеновской трассы добраться.

Таня кивнула. Семеновская трасса проходила по набережной, только балку пересечь. И эта дорога между гаражами была самой короткой, напрямик. Однако ей мгновенно пришло в голову — и, поглядев Валере в лицо, она поняла, что он о том же думает, — что эта же дорога и является самой пустынной, пролегает через заросли незастроенной и ничьей земли под ЛЭП.

— Солнце уже низко, — сказал Валера. До полного заката осталось ещё много времени, но в балке между холмами уже залегла плотная тень.

Но, с другой стороны, босая женщина и заросший, залитый кровью мужчина — тоже, кстати, босой — неизбежно привлекут к себе внимание на людных улицах, а обход балки займет не меньше получаса.

— Все равно лучше напрямик, — сказала Таня. — Побежали!

Они бросились вниз под гору — с той скоростью, на какую только были способны раненый и беременная, босые, по выщербленной бетонке. Потом бетон кончился, бежать по утоптанной земле стало легче. Таня, правда, наступила на бутылочный осколок, но обошлось, кожу он не пробил.

Внизу балки протекал загаженный ручей. Валера перенес Таню через него на руках. Дальше дорога пошла в гору, и довольно круто. Таня запыхалась, матка превратилась в какой-то напряженный шар, словно туго надутый мяч запихали в живот. Что-то толкалось внутри, но были это первые толчки ребёнка или кишечник шалил с перепугу — она не могла понять.

Потерпи немного, маленький, тихо просила она. Потерпи, солнышко, бедный мой щеночек. Ты ещё и родиться не успел, а тебя уже так ненавидят…

Когда грунтовка сменилась асфальтом, а вдоль дороги появились фонарные столбы, Таня решила, что они уже спасены.

И тут им заступили дорогу…

— Далеко ещё? — спросила Жанна в мобильник. Он что-то прошелестел в ответ, и Жанна передала Лидии:

— Тут на кольце свернем, нужно Генриха подобрать.

Лидия повела плечом. Генриха так Генриха. Подобрать так подобрать. Она, что называется, спала в оглоблях, куталась в глухую черную шаль и никакого энтузиазма насчет травли оборотней не испытывала.

Генрих, к её удивлению, оказался человеком. Хотя чему тут удивляться, как бы вампир выслеживал оборотня днем?

— Объезжай по второй Колхозной, — сказал он Жанне. — Эти красавцы рванули напрямик через балку, Грета жмет их сзади, а мы выйдем наперерез.

В руках у Генриха был пистолет с глушителем. Лидия отметила также некоторый непорядок в одежде — куртка надорвана и запылена.

Жанна засмеялась и, не щадя поворотного механизма и подвесок, погнала машину по разбитым улицам.

Свернув на Семеновское шоссе, Жанна вырулила на еле заметный поворот: пешеходная дорожка в балку. Это, конечно, запрещалось правилами, но когда вампиры считали, что правила писаны для них?

Узкую дорожку машина закупорила почти полностью. У Лидии это даже пожатия плечами не вызвало: какой смысл, вервольфа ведь хлебом не корми, дай побегать по пустоши. Но когда жертвы показались в конце тропы, задумка стала понятна: женщина хромала и вдобавок была беременна.

— Повеселимся! — Жанна вышла из машины и захлопнула дверь. Лидия нехотя последовала её примеру.

Из кустов появились ещё вампиры — одетые в темные глухие «дневные» костюмы, на ком — понтовые мотоциклетные кожанки с закрытым шлемом, на ком — нелепые треники и худи с большими капюшонами… Они окружили пару вервольфов со всех сторон.