Оборотень в погонах

Всеволод Серов

Они стояли молча в ряд, они стояли молча в ряд, их было восемь…

Не ожидал я их здесь встретить. Время еще не так, чтобы позднее, да и район не тот. Не окраина.

А вот поди ж ты! На промысел вышли.

Очень мне они не понравились. И одежей своей, и тем, как стояли, улочку почти напрочь перегородив, и тем, что оружие среди бела дня держали напоказ – не только ножи-выкидухи, но и два кистеня, а ведь это уже статья полная – а больше всего взглядом своим. Даже не волчьим – играл я как-то с волком в гляделки, не такой у него взгляд. А так разве что волчата глядеть могут, бешеные волчата.

Очень мне их взгляд не понравился. Я не мог его понять, понять чем он вызван и от этого начинал потихоньку злится. На пьяных они были не похожи, по крайней мере на простых пьяных.

Я уж было прикинул, не начать ли, как говорил старшина, организованную ретираду, то бишь, драпануть со всех ног. Но подумал, что это их может раздразнить, а если эта орава начнет швырять в спину чем не попадя.

Богом клянусь, если бы я знал, чем это кончится – бросился бы бежать сломя голову!

До них оставалось шагов пять, когда двое даже не шагнули – как-то по-змеиному качнулись мне навстречу. Один – человек с наголо бритой головой, второй, похоже полукровка, то ли орк, то ли гоблин – приподнятая в кривой улыбке губа обнажила клыки.

Я остановился и медленно потащил из плечевой кобуры револьвер.

«Правило первое – достав оружие, будь готов стрелять!»

Там, за речкой, самым популярным наркотиком был чарс – мальчишки-разносчики предлагали его солдатам даром, деньги за него они получали от басмачей. Еще – анаша, гашиш… Вернувшись, я узнал про захлестнувший Стройку вал западной алхимической наркоты – «С40», «каскад», «голубые небеса». Но про «шрайк» я не слышал.

Говорили, что сначала его предлагали для военных, но он не прошел испытаний. Слишком много побочных эффектов, слишком велико привыкание, слишком… много «слишком». Нам тоже пробовали выдавать похожие вещи – и часовые начинали палить по гигантским змеям посреди плаца.

Наверное, если бы я достал обычный благочинный «доховин» или армейский «туляк», они бы еще могли отступить, даже под «шрайком». Но у меня был новенький ижевский «Рекс» офицерская модель – слишком хорошо для случайного прохожего, так, наверное, им подумалось.

Если они еще в состоянии были думать!

Они бросились на меня одновременно и тут уже в дело пошли рефлексы – я отскочил в сторону, выделил самого опасного – этот! длинная цепь с приклепанным на конце шипастым шаром уже пошла на замах – повел стволом… Выстрел!

«Правило второе – стреляй в голову! Там не может быть кольчуги!»

Это было как в кошмарном сне. Револьвер плевался им в лица ослепительными сгустками огня, и они отшатывались на миг, а потом бросались снова и… Выстрел! Выстрел!

Курок щелкнул вхолостую. Я отбросил револьвер, перехватил падающую на меня руку с ножом, рванул ее вниз – и нападавший пролетел мимо, все еще продолжая сжимать застрявший в животе нож – отскочил, пропуская удар нунчаков и рубанул последнего из стаи по шее.

Сзади раздался какой-то странный хекающий звук. Я оглянулся…

У него вываливалось из брюха по меньшей мере полсажени кишок, а он шел на меня, сжимая окровавленный нож в СЛОМАННОЙ руке – и при этом продолжал улыбаться этой безумной… нет, дьявольским оскалом.

И тогда я ударил, ударил что было сил, чувствуя, как трещат под кулаком ребра, ударил так, что он отлетел к противоположной стене.

Но не упал. Снова хекнул, качнулся, оторвался от стены и снова пошел ко мне жуткой, шаркающей походкой зомби.

Я бросился к револьверу. Переломить – как хорошо, что у «Рекса» одновременная экстракция гильз – и принялся лихорадочно набивать барабан. Первый, второй, тре…

Два выстрела снова отбросили его к стене. На этот раз он захрипел, начал сползать… а потом снова встал.

Третья пуля попала точно меж глаз.

Валентин Зорин

– Эй, ты!

Спину мне обожгло, словно плетью. Но я даже не сбился с шага.

– Ты, ты, сопля!

– Валя, Валя, не надо! – шептала мне в ухо Галина. – Не связывайся!

Легко сказать – не связывайся. И кто я после этого буду? Тварь дрожащая? Ты мне это сама будешь поминать один Бог знает, сколько.

– Валя!

А так все хорошо начиналось! Такой прекрасный южный вечер: бездонно-синее небо, теплый ветерок с моря, стрекочут эти… кузнечики здешние. Птица какая-то орет, словно оглашенная. Отдыхающие шляются туда-сюда по набережной – от центра до Рабочего уголка и обратно. Вот и мы с Галей (хорошая парочка – Валя и Галя, да? Все смеются, а мы улыбаемся, как два идиота) шляемся.

И всегда найдется какой-нибудь паразит, готовый нарушить идиллию. Вот и сейчас – вывернули из-за щита с дебильной аббревиатурой «УКООПСПИЛКА» двое мордоворотов. И взялись куролесить. На всю набережную.

– Ты, сопля, ты че, гордый, да? А баба твоя че – тоже гордая?

– Валя! – Это уже тихое бессильное шипение, точно капля стекает по горячей печке.

– Я не гордый, – в голос заявил я, скидывая рубашку. – Я брезгливый.

Может, умом мои мордовороты и не отличались, но вызов поняли сразу.

– Брязгливый, значит, – повторил тот, что пошире в плечах, должно быть, заводила. – Так ты, эта, землицы-то поешь, помогает.

– Тебе, паря, и врач не поможет, – сообщил я. – Тебе гробовщик сразу нужен.

– А баба у тебя, блин, ничего. – Заводила, верно, не уловил серьезности момента. – Красивая баба. Только гордая. Ну ничего, обломаем. Сначала вот тебя обломаем…

– Вот что, – оборвал я его. – Пошли отсюда вон. Оба.

– Ты че? – изумился второй. – Самый крутой, да?

– Да, – ответил я, делая шаг.

Громила замахнулся. Я ушел из-под удара, и отвесил ему оплеуху. Несильно, но обидно. Не хотелось их калечить. Подлые твари, конечно, но пусть их… пока знают – свое – место!

Здоровяк попытался треснуть меня снова. И еще раз. Ему это почти удалось. Кулачище с добрую дыньку задел мой нос по касательной, но все равно было больно. И обидно. Закапала кровь; несколько капель упало на брюки.

И тут меня повело. Как всегда – без предупреждения.

Вкус крови на губах пробудил мою вторую сторону. На протяжении следующей минуты я мучительно выворачивался наизнанку. До сих пор не знаю, как это выглядит со стороны, потому что глаза заволакивает мутной пеленой, и когда я промаргиваюсь, мир передо мной уже размытый, черно-белый, воспринимаемый не столько на взгляд, сколько на запах.

Мыслить здраво я не в силах, но человеческая память подсказывает мне то, о чем не догадывается волк. Вокруг много двуногих, но они не опасны, это не враг. Враг впереди, он пахнет страхом и тем страшен, потому что непредсказуем. Реакция на угрозу – нападение.

Потом несколько секунд выпадают из памяти, и следующая картина – улепетывающие во все лопатки мордовороты. Я не столько догоняю, сколько играю с ними, лязгаю зубами у самых пяток. И снова затмение.

Мордоворот лежит на земле, глаза его стекленеют от ужаса. Я осторожно сдавливаю зубами его глотку, и медленно отпускаю. Мой нюх улавливает острый запах мочи.

И только теперь – от стыда – оборачиваюсь назад, в человека.

Вокруг уже собралась небольшая толпа. Громилы после пережитого не в силах были даже подняться – так и валялись в лужах, судорожно поскуливая. Я оглянулся – ну конечно, брюки остались под дурацким транспарантом. В трех сотнях локтей. Которые мне предстояло пройти в костюме Адама, под взглядами отдыхающих со всей Стройки. К счастью, останавливать меня в голову никому не взбрело.

Когда я добежал до плаката, Гали уже не было. Я поискал ее взглядом, потом опомнился и зло сплюнул. Тварь зашевелилась во мне, приглашая завыть, но я пнул проклятую псину в морду. Черт, почему в Крыму столько народу всегда? Так здорово было бы побегать лунной ночью по горам, вдыхая многообразные ароматы, источаемые нагревшейся за день травой и землей…

– Восемь защитных диаграмм, – пробормотал я себе под нос. – В качестве дисциплинарной меры.

Зверь тоскливо рыкнул и унялся.