Оборотни: люди-волки

Качествами, восхищавшими древних людей в диких животных, с которыми им приходилось сталкиваться в лесах и степях, были сила, свирепость и непревзойденная хитрость — не только на охоте, но и в борьбе с другими животными. Людям хотелось бы самим обладать такими свойствами — особенно перед лицом врага. И тем более, разумеется, на заре цивилизации, когда различие между человеком и зверем было весьма смутным — особенно в Западной Европе и в северных землях.

Начало превращений

Древние шаманы, как уже было сказано, верили, что, надевая шкуру животного — будь то волк или другой зверь — или усваивая его повадки, охотники и воины могут приобрести некоторые из их характерных черт. Такие шкуры потом должны были сверхъестественным образом превратиться во «вторую кожу», превращая их носителя в определенное животное.

По словам историка и фольклориста Сабины Баринг-Голд, в Норвегии и Исландии существовали группы мужчин, известных как eigi einhamr («эйги эйнхамр», что означает «не с одной кожей»). Было широко распространено поверье, что такие люди могут принимать любое обличье, какое захотят, звериное или человеческое, так же как и обретать самую суть конкретного человека или зверя. Приобретенная форма называлась hamr,[17] хотя часто в результате путаницы так же называлась и исходная форма. Сам процесс трансформации назывался skipta homum[18] или иногда ap hamast.[19] Если такие люди принимали облик дикого зверя, их сила и хитрость возрастали; они также могли обрести и другие выдающиеся способности, связанные, например, со слухом или обонянием. Превращение происходило по собственному желанию личности и при помощи разнообразных сверхъестественных средств. Например, шкуру животного набрасывали на тело того, чья душа затем принимала форму этого животного, оставляя исходное человеческое тело безвольным и инертным, будто мертвым. Другие способы заключались в распевании особых заклинаний или нанесении мазей или бальзамов. В таком случае исходное тело совершающего превращение оставалось неизменным, зато восприятие его в глазах зрителя менялось, человек приобретал избранное им другое обличье, а также характеристики его прежнего носителя. Единственный способ узнать, не является ли животное эйги эйнхамром, заключался в том, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, которые не могла изменить никакая магия. Общепризнанным считалось, что многие северные шаманы и черные маги принимали другие обличья — часто для разных зловредных целей.

Темные тайны

Практика надевания кож и шкур, как человеческих, так и звериных, была хорошо известна в северных культурах, хотя она неизменно ассоциировалась с самым темным чародейством. Знаменитые штаны nabrock, или «штаны мертвеца», часто были одним из основных элементов исландских сказок о ведьмах и волшебниках. Эти отвратительные «предметы одежды» состояли из кожи с ног и нижней части тела (в том числе гениталий), срезанной со свежезахороненного трупа и выделанной на манер пары брюк. Эти «штаны» надевали черные маги, предварительно произнеся определенные заклинания. Глубокой ночью в них полагалось вложить золотую монету (чаще всего — в мошонку, если освежеванное тело было мужским): это обеспечивало богатство, поскольку монета непрерывно «вытягивала» деньги у окружающих. Такие штаны также, по поверью, давали своему носителю сверхъестественные силы и были ходовым предметом торговли у многих исландских волшебников.

Говорили, что «самый скверный человек в Исландии», Готтскаульк Гримми Никулассон (Готтскаульк Жестокий, епископ Холара в 1496–1520 гг. — один из последних католических епископов в Исландии), автор прославленной Raudskinna («Гримуара из Красной Кожи»), оставил детальные инструкции о том, как изготовить «штаны мертвеца», а также плащи из шкур для превращения людей в подобие животных.

Подобные тайные знания преподавались также и знаменитых «черных школах» Исландии — школах черной магии, скрытых в потайных убежищах, разбросанных по всей стране. Из этих школ выходили самые злые маги в северных землях. Хотя обвинения в оборотничестве выдвигались и не во всех процессах о колдовстве, которые охватили Исландию между 1625-м и 1683 г. и в результате которых 21 человек был сожжен на костре, многие местные легенды описывали людей, могущих превращаться в свирепых животных и угрожать соседям.

В книге Landnnamabok (манускрипт IX–X вв., известный как «Книга о заселении Исландии», описывающий в деталях едва ли не всех первопоселенцев Исландии, их генеалогию и владения) есть рассказ об одном человеке, увидавшем как-то во сне двух зверей, которые сражались из-за раздела земли. В них он узнал двух своих соседей, которые были, по слухам, эйги эйнхамр. Один из борющихся был финном (исландцы верили, что финны — народ великих волшебников и могут принимать облик животных в любой момент, как только пожелают).

Скандинавские боги и богини также часто принимали обличье животных, используя для этой цели специальную одежду. Фригг и Фрейя, например, использовали valshamr, или «соколиные плащи», — мантии, сделанные из перьев сокола, — чтобы летать по земле в облике птиц. Такую мантию использовал и Локи, бог злого озорства, чтобы ради собственного развлечения сыграть порой шутку с кем-нибудь из смертных. Но самой чудесной и самой желанной деталью такой одежды была ulafhamz, или «волчья сорочка», которая даровала своему носителю все качества этого достойного восхищения серого воина — храбрость, свирепость, силу и хитрость. Это были как раз те качества, которыми обладал волк — и которых жаждал род людской. Они также были присущи и медведю, в старину часто встречавшемуся в северных краях, и медвежья шкура стала заметным элементом фольклора — и столь же вожделенным объектом обладания, как и волчья. Считалось, что если воин носит шкуру медведя, он также обретет желаемые качества, приписываемые и волку: огромную силу, ярость и сноровку в бою.

Скандинавские легенды повествуют об отрядах воинов — почитателей бога Одина, входивших в войска некоторых королей викингов. Они были известны как «берсерки» (от датского bar-sark, что, возможно, означает «медвежья рубаха», — хотя вопрос об этимологии данного слова до сих пор с жаром оспаривается некоторыми учеными). Благодаря этим воителям термин берсерк, обозначающий безумного или неуправляемого человека, проник в английский и другие языки. То были «элитные войска», одевавшиеся либо в медвежьи, либо в волчьи шкуры, которые присоединялись к армиям скандинавских королей, но сражались во славу своего бога. Они славились своей свирепостью и кровожадностью в битве. Перед каждым боем берсерки доводили себя до состояния яростного бешенства или своего рода транса, причем разум, казалось, совершенно покидал их, и они становились практически неуправляемы, обретая свойства тех животных, чьи шкуры носили. Они сражались без доспехов и вообще без какой-либо защиты, и это привело некоторых историков к предположению, что они вступали в бой обнаженными (на самом деле — просто не защищенными кольчугой). Однако в скандинавской литературе их часто называют ульфхеднар — «люди, одетые в волчьи шкуры», подчеркивая их связь с этим животным. Скандинавские правители их и уважали, и боялись, и жаждали замучить к себе в дружину из-за их свирепости.

Самое раннее упоминание о берсерках встречалось в скандинавском поэтическом произведении IX века, известном под названием Haraldskaeoi, — стихотворении, написанном скальдом Торбьерном Хорнклови и прославляющем победу норвежского короля Харальда Прекрасноволосого (годы правления 870–930). Скальды часто становились придворными поэтами скандинавских королей, они сочиняли длинные хвалебные песни о своих покровителях в размере малахатт.[20] Говорили, что берсерки составляли часть армии Харальда в ряде его военных кампаний и что их считали «наводящими страх бойцами». В саге они названы последователями скандинавского бога войны Тюра (хотя позднейшие записи говорят о них как о последователях Одина, верховного бога скандинавов) и сказано, что они сражались на стороне Харальда Прекрасноволосого против союзных войск данов и других народов в битве при Хаврсфьорде, где учинили великое побоище. Сказание об этой битве, сохранившееся стараниями скандинавского поэта Снорри Стурлусона (1179–1241 гг.), долго вызывало сомнения относительно своей фактической точности — как и той роли, которую сыграли в сражении берсерки. Некоторые считают его просто поэтическим преувеличением, созданным самим Снорри.

Берсерки также фигурируют в «Саге о Хрольфе Краки» (известном еще как Рольф Кренги). Краки был легендарным датским королем, который появляется в ряде англо-скандинавских летописей и народных сказок Восточной Англии, где некоторое время существовали королевства данов. Здесь берсерки описаны просто как банда изгоев, одетых в волчьи и медвежьи шкуры, которые неистовствуют в соседних землях, грабя, сжигая селения и мародерствуя. В старинном исландском произведении XIII века «Сага о Ньяле» (также известном как «Сожжение Ньяля» — одном из старейших полностью сохранившихся исландских письменных документов) плененного берсерка используют, чтобы «испытать» два костра — один разожжен язычниками, а другой — христианами. Христианский костер полностью поглощает язычника-изгоя, таким образом доказывая силу и превосходство этой религии.[21]

Самым знаменитым берсерком был исландский фермер и воин Эгиль Скаллагримссон, который стал одним из величайших негодяев-антигероев исландской литературы. Его деяния описаны в «Саге об Эгиле», опять-таки переработанной и записанной поэтом Снорри Стурлусоном, который одно время считался классиком северной литературы. Эгиль происходил из длинной родовой линии сомнительных персонажей: его дед Ульв был также известен под именем Квельдульв, что означает «вечерний волк», и приобрел скандальную известность как маг и оборотень, принимавший по своему желанию облик волка. Отец Эгиля, Скаллагрим Кведульвсон, также был наводящим ужас берсерком, и когда на него находили приступы неконтролируемой ярости, он, по слухам, убил множество людей. Будучи берсерком, Эгиль якобы обладал рядом сверхъестественных качеств, включая дар исцеления — он действительно произвел несколько чудес исцеления. Он также был великим поэтом скальдической школы, написавшим, по легенде, свое первое стихотворение еще в раннем детстве. Став воином, он сражался за Харальда Прекрасноволосого, норвежского короля, в составе его «ударной дружины», когда король объединял Норвегию под своей единоличной властью и изгонял датских поселенцев. Говорили, что Эгиль попеременно носил волчью и медвежью шкуры, а когда сражался, то зубами перегрызал противникам яремные вены. Неудивительно, что его так боялись!

Несмотря на то что Харальд Прекрасноволосый охотно включал берсерков в свои войска, пребывание их в составе норвежских дружин порой становилось проблемой — особенно когда дело касалось дисциплины. Несколько старинных ирландских документов — отчетов о битве при Клонтарфе, неподалеку от Дублина, в 1014 г. (конфликт, во время которого Ирландия викингов бросила вызов своей кельтской «сестре», которой правил король Бриан Бору) — повествуют о берсерках, бесконтрольно хозяйничающих и в ирландских, и в викингских поселениях, нанося огромный урон как чужим, так и своим. Да и дома, в Норвегии, хлопот ними было не меньше, поскольку дружины берсерков нападали на собственные деревни, возвращаясь домой с войны (видимо, по-прежнему одолеваемые «боевой яростью»). В 1015 г. один норвежский ярл (местный правитель) Хакенарсон запретил берсеркам жить на территории страны, приказав преследовать их и судить. К началу 1100-х гг. организованные банды берсерков, которые прежде были составной частью армий скандинавских королей, практически перестали существовать.

Природа зверя

Что же вызывало «ярость берсерка» — налитые кровью глаза и неуправляемую свирепость? Для большинства их современников ответ относился к области сверхъестественного: берсерки были просто «одержимы» духом тотемного животного. Такая одержимость была обычно добровольной, а нужного духа призывали специальными заклинаниями, приглашая вселиться в тело воина. Как только дух исполнял просьбу, поведение, а часто и физический облик человека внешне менялись. Глаза стекленели или наливались кровью, волосы вставали дыбом, как от электрического разряда, он мог даже увеличиться в размерах, а его сила и свирепость возрастали. Достигнуть состояния такой одержимости часто помогали ношение шкур — обычно волчьих или медвежьих — и подражание существенным признакам животного, чей дух следовало призвать. В последнее время, однако, некоторые ученые выдвигают предположения, что у превращений берсерков существовала и внешняя причина — из области химии. Они утверждают, что настой восковника болотного — растения, использовавшегося для приготовления ряда скандинавских алкогольных напитков. — мог быть использован для вызова состояния «ярости берсерка». Употребление такого настоя могло быть частью ритуала «вызова духов». Ученые также указывают, что некоторые виды грибов, растущих в тех местах и имеющих психотропные свойства, также могли оказывать подобное действие.

В 1784 г. работы шведского ботаника Самуэля Одмана привлекли внимание к пластинчатому грибу мухомору красному (amanita muscaria), который, хотя и ядовит, будучи употреблен в большом количестве, в малых дозах также обладает галлюциногенными свойствами. Этот гриб действительно употребляется в шаманских ритуалах в Восточной Сибири — и, вполне возможно, использовался также и в древнескандинавской религии, например, чтобы вводить воинов в состояние берсерка. Однако недавние (2004–2005 гг.) исследования показали, что употребление основанных на ядовитых грибах препаратов на самом деле замедляет реакции и способность владеть оружием того типа, которым пользовались древние викинги. Поэтому напрашивается вывод, что состояние берсерка достигалось какими-то психологическими возбуждающими техниками, хотя до сих пор не удалось выяснить их природу. Берсерки остаются загадкой, но не может быть сомнений в том, что они внесли свой вклад в фундамент современного представления об оборотнях-вервольфах.

Скандинавы не были единственными, кто мог демонстрировать «убийственную ярость», в которой животные повадки и поведение играли главную роль. В «Илиаде» есть упоминание и о греческих воинах, которые умели по собственной воле ввести себя в состояние «бешенства». Особенно обычным делом это считалось для спартанцев, и существует рассказ о неком Аристодеме, который впал в убийственную ярость, сопровождавшуюся определенными физическими изменениям, во время битвы против персов, состоявшейся при Платеях в Боэции (к северу от Коринфского залива) в 479 г. до н. э.

Древние ирландские герои также способны были проявить повадки животных и принимали пугающее обличье с целью нагнать ужас на своих врагов. Самым знаменитым из них был Кухуллин (начальный слог ку- обозначал «гончая» или «пес»), который в пылу битвы становился «одержимым». Но и многие другие воины способны были прийти в состояние «боевой ярости» во время сражений между ирландскими королями. Такой эффект считался результатом того, что дух пса вселялся в человеческое тело. В большинстве случаев ярость можно было остудить, обдав человека холодной водой.

Также встречается в ирландской литературе и упоминание о группах «людей-волков» (сродни берсеркам). В одном очень древнем документе «Койр Анманн» (издан в XVI веке) говорится о группе воинов древней Ирландии, известной как Лэгнех Фэлад. Они сражались на стороне некоторых древних королей, прославленных своей свирепостью. Лэгнех Фэлад вполне могли быть берсерками, хотя «Койр» утверждает, что они умели по-настоящему менять свой облик и превращаться в злобных волков, когда хотели. Взамен своей доблести и умения в битве они не требовали платы — только человеческую плоть, которую пожирали с пугающим и отвратительным наслаждением, в особенности — маленьких детей.

Чуть позже выхода в свет этого древнего текста английский историк Уильям Кэмден с насмешкой писал о «людях-волках с Типперери», которые, должно быть, являются последними потомками этих древних воинов. Истории о них, с издевкой пишет Кэмден, скорее всего — не больше чем плод воображения чрезмерно легковерных людей. Однако, несмотря на скептицизм Кэмдена, вера в существование древних Лэгнех Фэлад укоренилась в Ирландии, и образ их обрастал все более и более ужасными подробностями. Они якобы были последователями Кромм Круаха — «Кривого Кромма на курганах» — одного из старейших и самых кровожадных божеств Ирландии. Они практиковали человеческие жертвоприношения и могли по желанию принимать облик волков. Во время битвы они завывали как дикие звери, а в мирное время селились в местах, удаленных от человеческого жилья. Существовали на самом деле такие личности или нет, но идея о человеке-волке, якобы живущем в одиночестве в лесу и выказывающем людоедские наклонности, начала обретать форму.

Хотя к XII веку многие объединения берсерков Северной и Западной Европы были более или менее рассеяны и практически прекратили свое существование, память о них сохранилась, и само слово стало символом дикости и неприемлемого поведения. По мере того как большинство общин склонялись к оседлости и начинали вести более упорядоченный образ жизни, образ «дикого человека», подверженного приступам неконтролируемой ярости, оттеснялся все дальше в область неприемлемого. С животным поведением больше не следовало мириться. Волк — или человек, одетый в шкуру волка, — становился социальным изгоем и объявлялся вне закона.

Изгои

Одними их первых, кто создал строгую и общепринятую систему законодательства в Англии, были викинги, которые с 800-х до середины 900-х годов оккупировали восточную часть страны — территория, ныне называемая Дейнло или Данелаг.[22] Хотя формально единство этой системы распалось около 950 г., части Дейнло и ее монархи существовали вплоть до XI столетия. Понятие Данелаг также применяется к системе законов, созданных в период правления саксонского короля Альфреда (847–899 гг.) и викингского правителя Гутрума Старого (умер в 890 г.). Эта система была попыткой узаконить «народное право», существовавшее в некоторых частях Англии (как саксонской, так и викингской), и отдельные законы непосредственно касались лиц, находившихся на периферии общества. К тем, кто восставал против всеобщего мира, убивая, мародерствуя и грабя, следовало относиться как к диким зверям, преследовать их и уничтожать. А животным, с которым таких людей идентифицировали, был волк. Новые законы использовали старое латинское изречение, по-видимому существовавшее со времен Римской империи: caput gerit lupinum («голову носит волчью») — для обозначения преступников и нарушителей покоя. Возможно, именно память о берсерках навела викингских законодателей на мысль отождествить волка со всем, что враждебно человеку (хотя римляне тоже могли к нему относиться сходным образом), но факт остается фактом: призрак этого животного маячил в общественном воображении как воплощение свирепого негодяя и опустошителя. Термин «волчья голова» стал олицетворением беззакония и мародерства во всем раннеанглийском мире. Он получил реальное значение юридического термина в законах короля Канута (Кнута), который обобщил юридические опыты своих предшественников. По законам Кнута этих антисоциальных личностей следовало отыскивать, преследовать и убивать как волков, конфискуя всю их собственность. Им не полагалось никакой юридической защиты. Они были изгнаны «за пределы мира» и определялись как смертельные враги людей законопослушных — и истинным долгом любой общины было давить их, как червей: словом, они стали «волчьими головами».

Поведение таких личностей только способствовало восприятию их как животных. Живя на периферии организованного общества, такие люди существовали за счет охоты в диких лесах. По мере того как английское население становилось более организованным, а законы применялись более целенаправленно, такие территории все чаще подпадали под власть и управление местной знати и монархов, а животные, обитавшие там, становились их собственностью. Дикарей, живших в лесах, оттесняли все дальше к границам обитаемых земель, и они сами становились почти животными.

Первый норманнский правитель Англии Вильгельм I (Вильгельм Завоеватель, 1066–1087 гг.) отобрал в свою пользу огромные пространства земли и превратил их в королевские парки, чтобы удовлетворять собственную страсть к охоте. Олени и другие животные, жившие в королевских парках, стали частной и неприкосновенной собственностью монарха, и «драконовские» законы стали применяться к тем, кто охотился и убивал их ради собственной выгоды — в число этих последних, разумеется, входили и дикари-лесовики. Безымянный монах XI века записал содержание некоторых законов, которые были изданы против людей, селившихся в «зеленых лесах», — лесовиков, или «волчьих голов»:

Эти законы, конечно же, не прекратили и даже не ограничили охоту на лесную дичь — лишь окончательно заклеймили тех, кто охотился ради пропитания. Любой, кто убил животное в одном из королевских парков, считался теперь по закону грубым зверем и подлежал суровому наказанию, которое было бы более применимо к зверю. Постепенно общественное восприятие таких личностей начало меняться: если их уподобляли животным — значит, они и есть животные: они — «дикие волки» и не имеют отношения к человеческому обществу. Они избрали жизнь в чаще леса, вдали от цивилизованных людей, и поведение их часто походило на повадки зверей.

Зимой 1279 г. группа мужчин, которых считали изгоями и дикарями, вышла из леса и с ужасающей жестокостью напала на деревню Рокстон в Бедфордшире. Ворвавшись в деревню, они вломились в дом Ральфа Бауветона, снеся стены топорами, сея панику и разрушение и убивая всех, кто находился внутри. Затем они принялись за соседний дом, где убили еще нескольких человек, перед тем как ворваться в третий — дом Джона Кобблера и убить его самого и двух из его дочерей. Причина такого зверства неизвестна, но похоже, что двигал нападавшими голод и необходимость добыть пищу. Нападение произошло зимой, когда дичь попадалась редко, и дикарям приходилось сражаться за добычу с хищными животными.

Похожий инцидент имел место на хуторе Шиптон в Оксфордшире в 1284 г., когда банда голодающих лесовиков напала на мельницу и принялась набивать животы зерном, по ходу дела убив двух женщин и ребенка. Другие подобные случаи отмечены в Херефордшире, Линкольншире и Йоркшире — и обычно все они происходили в суровые зимние месяцы.

В некоторых частях Европы группы «романтиков с большой дороги» под началом местных вожаков жили в лесу, занимаясь грабежами, воровством, убийствами. Банды оказавшихся вне закона, такие как руководимая психопатом Бернаром Гарланом в XIV веке во Франции, постоянно досаждали деревням и уединенным замкам. А немецкие дикари, несколько напоминавшие берсерков из норвежской традиции, неистовствовали и занимались грабежами в Саксонии и Баварии до самого XV века. Большинство из них были отчаявшимися людьми, зачастую движимыми нищетой или голодом. Общее представление о Робин Гуде и его веселых разбойниках, ведущих цивилизованный, квази-идиллический образ жизни «в зеленых лесах», разумеется — не более чем романтическая фантазия. Для этих людей с окраин жизнь в лесах и горах была неизменно тяжкой и требующей немалых трудов, и такое существование, как правило, огрубляло тех, кто его вел, делая их не лучше животных, с которыми им приходилось делить свою жизнь. Они становились действительно похожи на волков, и термин «волчья голова» часто применялся к ним вполне заслуженно, поскольку они порой демонстрировали не лучшие манеры, чем хищники из рода собачьих. В некотором смысле они и были «исходным материалом» для оборотней-волков, а местные общины видели в них «волков-людей».

Идея об одичавших людях, живущих на самой грани человеческой цивилизации, не исчезла с концом периода Средневековья, но дожила до XIX века. Во время Гражданской войны в Америке (1861–1865 гг.), например, группы таких людей рыскали по отдаленным территориям, ведя дикарский образ жизни и нападая на отдельные деревни. Эти люди не были настоящими солдатами (хотя многие выдавали себя за таковых — сторонников как юнионистов, так и конфедератов). Скорее они стояли вне закона и могли без предупреждения нагрянуть на стоящую особняком ферму или поселок, отбирая все, что под руку подворачивалось. Некоторые называли себя партизанами или повстанцами и зачастую присоединялись к разрозненным отрядам с независимым командованием, таким как «канзасские красноногие», Баттермилк рейнджерс из Миссури или подразделения под командованием Уильяма Кларка Квантрилла. Другие, однако, предпочитали скитаться в глуши — как группа под водительством Эли Вишера, которая терроризировала районы плато Камберленд в штате Теннеси в начале войны. По некоторым (сомнительной достоверности) сведениям, Вишер был убит, как бешеный волк, прославленным партизаном теннесийских конфедератов Чемпом Фергюсоном. Хотя подобные личности и могут быть описаны как «одичавшие», они всего лишь следовали в русле традиции, утвердившейся в давние времена.

Другое название, которое иногда давали таким людям в Англии и иных частях Европы, — woodwose («дикари»). Происхождение термина неясно, ибо он мог относиться как к группе людей-изгоев, живших в лесу, так и к мифическому существу, обитавшему в лесах с древнейших времен. Это существо описывалось как гуманоидное, огромное, волосатое создание, внешность которого мы можем представить в виде гималайского йети или американского сасквоча: нечто среднее между человеком и животным. Есть множество свидетельств того, что образ человекозверя имеет долгий «послужной список», тянущийся назад сквозь историю Европы до античных времен.

Ученые полагают, что идея человека-животного берет начало в образе Энкиду, полузверя-получеловека, одного из героев шумерского эпоса о Гильгамеше. Энкиду поступает и ведет себя как зверь (он даже покрыт косматой шерстью), потому что был воспитан животными, и только благодаря контакту с цивилизацией он перестает быть «дикарем» и становится воином Гильгамеша. Позже в иудейской традиции понятие «дикаря» связывается с образом вавилонского царя Навуходоносора II, который временно впал в безумие и прожил в лесах семь лет, питаясь травой, ветками и сырым мясом и нападая на всякого, кто к нему приближался, — действительно, типичный дикарь! Некоторые историки медицины полагают, что монарх страдал некой формой клинической боантропии — болезни психики, при которой больной верит, что является представителем крупного рогатого скота. Однако иудеи считали, что Бог покарал Навуходоносора за высокомерие и тщеславие и сделал его таким, «как скот в поле». Напротив, в Англии похожий образ ассоциировался с волшебником Мерлином, который, согласно «Жизни Мерлина» Гальфрида Монмутского, временно сошел с ума после гибели его братьев в битве. Он также ушел жить в лес и питался злаками и травами.

Создание, очень похожее на «дикаря», появляется в некоторых франкских (французских) и германских легендах, где его идентифицируют с местными божками — возможно, божествами плодородия. Действительно, это местное воплощение природных сил появляется под разными именами — в том числе Оры, Пела, Майя. Ссылки на эти имена есть в старинном испанском сборнике псалмов IX века, который описывает их ритуалы как остатки древних языческих религий, проявлявшихся в почитании анималистических лесных божеств. Есть и другие ссылки, и в большинстве случаев такие существа считаются очень мудрыми — поскольку в них сосредоточена концентрированная мудрость самой природы, — но также весьма гневливыми и свирепыми, если им перечить. Есть также некоторые свидетельства того, что римляне знали лесное создание под именем Силен — очень древнее, волосатое, человекоподобное существо, жившее в лесной чащобе. Если верить древнегреческому историку Геродоту (489–435 гг. до н. э.), это создание обитало в лесах местности, которую римляне называли Верхней Дакией (район между Карпатскими горами и рекой Дунай, ныне охватывающий часть территории Румынии, Молдавии и Венгрии), и встречалось людям очень редко. В отношении физиологии оно представляло собой нечто среднее между человеком и животным: обладало человеческими инстинктами, но темпераментом зверя. Некоторые авторы даже утверждали, что время от времени Силен вступает в сексуальные сношения с человеческими женщинами и производит на свет потомство, которое неизменно возвращается обратно в леса. В этом отношении он представлял совершенный гибрид человека и животного.

Для греков лесные дикари были воплощением или слугами богов, до некоторой степени связанными со сверхъестественными силами. Греки описывали таких созданий как последователей и спутников Диониса, бога виноделия и гедонистических удовольствий. Они изображали их с ногами, оканчивающимися копытцами — отчетливое указание на животную натуру, — и это поверье было позднее принято на вооружение церковью с целью подчеркнуть их связь с дьяволом. Римляне называли их сатирами (по-гречески — фавнами), полулюдьми-полукозлами, сочетавшими в своем облике черты как человека, так и животного. Это странное сочетание проявлялось и в их характере. С одной стороны, они были вежливы и цивилизованны (человеческий компонент), а с другой — весьма капризны, коварны и сексуально несдержанны (животная натура). Они селились глубоко в чаще леса, куда старались заманить людей, — и уж во всяком случае любому нормальному человеку рекомендовалось их избегать.

По мере того как греки и римляне отваживались на все более далекие путешествия по миру, им становились известны и другие существа — гибриды людей и животных. Некоторые исследователи, такие как карфагенянин Ханно Мореплаватель (правил в конце V века до н. э.), доплывали до самых берегов Африки, где встречали человекозверей, живших в лесах у побережья. Он назвал их «гориллами» (от латинского слова, обозначающего «племя волосатых женщин») — отсюда и наше современное название. Хотя мы теперь знаем, что это род обезьян, характерный для тех земель, тогда эти существа считались неизвестным типом существ, сочетавших в себе черты как человека, так и животного.

В Англии представление о дикаре или человекозвере как о воплощении варварства просуществовало до XVI–XVII веков и зафиксировано во многих литературных источниках, включая «Королеву фей» Эдмунда Спенсера. Полагали, что такие существа обитают в местах типа Восточной Англии или в некоторых районах Норфолка и Саффолка, где по-прежнему были распространены леса. Они оставались сущностями двойственной природы, с одной стороны — культурными и цивилизованными, с другой — неистовыми, беззаконными и агрессивными. Так было проведено четкое разделение между цивилизованностью и дикостью, которому предстояло снова «всплыть на поверхность» в представлении о вервольфах.

Колдовство

Если некоторые существа могли сочетать в себе элементы цивилизованности и дикости, то было ли возможно «переключение» между двумя их натурами? Было ли возможно для человека цивилизованного по-настоящему принять обличье животного — на манер эйги эйнхамр, как упоминалось ранее? Это был вопрос, занимавший умы многих мыслителей и церковников. Средневековые христиане Запада, похоже, отвечали на него в целом положительно — но лишь при условии применения определенных сверхъестественных сил. Такие силы, как говорила церковь, могли исходить только от дьявола, и лишь те, кто заключал договор с повелителем ада, могли производить такие превращения. В их число могли входить старухи, продавшие душу Сатане в обмен на способность к трансформации, чтобы причинять вред соседям. Ведьмы бродили по сельской местности в облике кошек, крыс, горностаев и ласок, а иногда — птиц (ворон и сов) или насекомых (жуков и тараканов), чтобы шпионить за теми, кто жил по соседству, или творить темные дела. Они совершали такие превращения либо благодаря произнесению заклинаний (древнее колдовство саксов предположительно использовало гальдор, конфигурацию определенных рун), либо умащая тело специальными мазями или мастиками, рецепты которых ведьмы получали от различных сущностей из преисподней. Они могли также производить такие перемены благодаря ношению специальных предметов одежды, обладающих «магическими свойствами», — рубах, платьев или поясов. В расцвет Средневековья такие поверья широко распространились по Англии и Европе. В своей «Истории и топографии Ирландии», написанной в 1187 г., валлийский монах Гиральд Уэльский (Гиральд Камбрийский) с уверенностью утверждал, что все ирландские женщины обладают способностью превращаться в зайцев и горностаев по своей воле. Гиральд, конечно, отличался крайним легковерием и был склонен верить всему, что только доводилось услышать… но это верование получило невероятно широкое распространение в Британии и дожило до середины XVII века.

В известной английской деревенской сказке начала XVII века говорится: «В Тренте жила когда-то девушка, унаследовавшая ведьмовской пояс от своей бабки. Когда она надевала его на себя, то принимала обличье зайца. В этом обличье она дразнила и заманивала за собой любого из тех, кто жил в окрестных лесах. Когда кто-либо из них стрелял в нее, стрела отскакивала от ее шкуры». В том же духе писал английский эссеист и драматург Джон Марстон (1575–1634 гг.): «Карга, чьи лживые слова яд источают, стала древней ведьмой, чтоб ныне превращаться в кота-кастрата».

В Германии в 1427 г. одна женщина призналась, что, «перекинувшись» в обличье кошки, убила по меньшей мере 30 младенцев и выпила их кровь. Любопытно то, что она сохраняла свой человеческий облик в глазах всех окружающих, тогда как сама себе казалась кошкой. В этом обличье, утверждала она, она кусала спящих детей, высасывая из них кровь, пока они не умирали. Она «призналась» в своем грехе Бернардину Сиенскому, который с немалым удовлетворением постановил сжечь ее за «преступления против христианства».

Прославленная шотландская ведьма Изобель (или Изабель) Гоуди, ведьма из Олдерна, что близ Нэрна, в 1662 г. предстала перед судом за колдовство и призналась, что время от времени принимала облик кошки, чтобы творить свою волшбу в окрестных деревням. Она совершала превращение, повторяя трижды такое заклинание:

Чтобы вернуться в человеческое тело, как она утверждала, следовало трижды повторить следующее контрзаклинание:

В официальном руководстве по колдовству 1484 г., изданному с благословения папы Иннокентия VIII и озаглавленному Malleus Maleficarum («Молот ведьм»), два доминиканца-инквизитора, Якоб Шпренгер и Генрих Крамер, описывают, как ведьмы в разных частях Германии могут превращаться в животных, используя заклинания, артефакты или зелья. Этот учебник для охотников на ведьм отражал официальное мнение католической церкви о том, что некоторые люди при подстрекательстве Сатаны могут принимать обличье животного по собственному желанию. Людям богобоязненным предлагалось проявлять бдительность и доносить на своих злонамеренных соседей, которые с большой долей вероятности могли превращаться в какое-либо животное (даже в волка), чтобы нападать на тех, кто следует путями Господними. Этой книгой буквально зачитывались, и она была перепечатана в разнообразных вариантах по всей Европе. Содержащиеся в ней материалы принимались всерьез, с не меньшим доверием, чем текст Священного Писания, — и в том числе отчеты о волшебных превращениях.

Одна старая немецкая народная сказка, содержание которой пересказывается в некоторых изданиях «Молота», повествует о дровосеке — человеке благочестивом, — который однажды, рубя деревья на опушке леса неподалеку от Страсбурга, подвергся неистовому нападению трех диких кошек. Размахивая топором, он сумел отогнать их и спастись бегством. Когда он пришел в город, его внезапно арестовали и продержали три дня под стражей, не говоря ему, что за преступление он совершил. По истечении третьего дня его привели в дом, где несколько знатных женщин города лежали больные, покрытые шишками и синяками, и сказали ему, что все три обвиняют его в нападении на них. Мужчина стоял совершенно ошеломленный, ибо синяки на телах женщин совпадали с теми местами на телах диких кошек, куда пришлись его удары во время недавней стычки. Он рассказал местным властям эту странную историю, и, как ни удивительно, ему поверили, так как уже существовало подозрение, что эти три женщины достигли богатства и высокого положения в обществе средствами темными и сомнительными. Все обвинения против дровосека были тотчас сняты, и ему выдали небольшую сумму денег, дабы купить его молчание. Его выдворили из города без каких-либо дальнейших объяснений. Однако впоследствии он старался держаться подальше от того места в лесу, опасаясь, что ведьмы опять могут там объявиться в своем обличье диких кошек.

Некоторые французские охотники на ведьм, последователи философа Жана Бодена (1530–1596 гг.), который был страстным защитником веры в существование ведовства и колдовства, утверждали, что французские ведьмы могут менять обличье с помощью странных и ужасных мазей (часть которых, по слухам, содержала жир мертвых некрещеных младенцев), перекидываясь в ласок, кошек и даже собак и волков. В этом облике они часто совершали кражи имущества у соседей и даже уносили спящих детей из кроватей и колыбелей ради своих дьявольских целей.

Многие ученые приводят такой аргумент: если женщины намазывали свои тела всеми этими сомнительными субстанциями, проникавшими затем сквозь кожу, это могло вызвать определенные галлюцинаторные состояния, в которых они лишь воображали себя дикими животными. Или — как вариант — такая убежденность могла быть вызвана помрачением рассудка. Разумеется, странные слова той женщины, которая «призналась» Бернардину Сиенскому, заставляют предположить именно второй вариант (она считала себя кошкой, тогда как все остальные видели в ней человека). Несмотря на это, церковь утверждала, что на самом деле существуют люди, которые могут превращаться в животных, и подавляющее большинство (даже интеллектуалы того времени) это утверждение не оспаривало.

Так же широко было распространено поверье, что слуги Сатаны могут превращать в животных других людей против их воли. Многие авторы, включая составителей «Молота», твердо верили, что Сатана может наделять своих прислужников силами, необходимыми для того, чтобы заставить человека принять обличье животного и приобрести его характерные черты. Повсеместно существовало поверье, например, что местные ведьмы превращали своих спящих соседей в коней и ездили на них всю ночь, иногда даже на шабаш (великие собрания ведьм, на которых часто появлялись сам Сатана или его приспешники), возвращая их, исходящих потом и изнуренных, в постель лишь на рассвете. В местечке Пендл в Ланкашире в 1612 г., например, Старуха Демдайк (Элизабет Сазернс) — одна из знаменитых ведьм Пендла — была обвинена в том, что превращала своих недругов в зайцев. В некоторых частях Германии и Северной Италии несколько ведьм были обвинены в превращении соседей в пони и использовании их для вспашки полей. Также местные ведьмы не прочь были при случае превратить в животное и родственника.

В 1722 г. (по некоторым источникам — в 1727 г.) Дженет Хорни из Дорноха в Сазерленде (Шотландия) была обвинена и сожжена на костре на основании доноса, который сообщал, что она превращала гною дочь в пони и каталась на ней по округе. У девочки наблюдалась некая форма телесного уродства (возможно, присутствовавшая с самого рождения), которую приписали влиянию колдовства и превращений. Судя по некоторым документам из Германии, родственники ведьм бывали превращены ими в лошадей или пони, а иногда — в волков или медведей, с целью служить ведьмам верховыми животными для поездок на их дьявольские сборища.

Повсеместно в Европе идея о превращении себя или другого человека в животное, например в волка, чрезвычайно занимала умы людей, и стала постепенно вырисовываться лежащая в ее основе этическая концепция. Подобные превращения были новее не на пользу обществу — скорее наоборот, они почти всегда были инспирированы силами тьмы и зла для удовлетворения дьявольских и противоестественных желаний.

Люди-леопарды

До сих пор мы рассматривали отношение к превращениям с точки зрения европейцев — и в основном христиан. Однако идея о трансформации в животное посредством сверхъестественных сил возникла и в ряде других культур.

Возможно, одним из самых известных вариантов такой идеи (и наиболее пугающим, на взгляд европейца) были легенды об африканских людях-леопардах, которые предположительно могли превращаться в огромных хищных кошек. Эти представления сформировали основу африканского культа, который рассматривался многими христианами Запада с тех же позиций, с каких они смотрели на культ вуду, возникший на Карибских островах. Последователи этого культа якобы обладали сверхъестественными силами и могли на своих сборищах (в воображении большинства очень схожих с ведьмовскими шабашами Западной Европы) принимать форму животного, чтобы творить великое зло как собственным соседям, так и белым поселенцам.

В период Античности леопард был почитаемым животным, символизирующим силу, быстроту, знание и бдительность. В Египте, например, его образ использовался некоторыми фараонами как символ их могущества и храбрости перед лицом врагов. Он должен был дать противнику понять, что некоторые из положительных качеств этого животного каким-то образом унаследованы данным монархом.

В западной части Африки (Сьерра-Леоне, Берег Слоновой Кости, Гвинея, Нигерия) процветали секты, которые поклонялись леопарду, предположительно сочетая поклонение с другими элементами, такими как каннибализм и человеческие жертвоприношения. Порой их жертвами были молодые женщины, которые перед тем, как быть убитыми, подвергались сексуальному насилию.

Вполне возможно, что секта людей-леопардов начала свое существование как культ воинов, практиковавшийся среди некоторых племен Западной Африки. Наподобие скандинавских берсерков, молодые люди старались стать «одержимыми» духом леопарда с целью получить способность успешнее охотиться, а местные шаманы — для того, чтобы контролировать социальные «переходные обряды» для юношей. Затем культ мог развиться в настоящее секретное общество с более широкими сверхъестественными «полномочиями». Святилища, в которых собирались деятели культа, возводились в честь богов-леопардов в глубине джунглей, и местонахождение их было известно только строго ограниченному кругу доверенных членов секты.

Культовыми объединениями, по слухам, руководил человек, известный под именем Бате Йеле, который якобы был воплощением леопарда в человеческом теле. Он одевался в леопардовую шкуру и маску, иногда носил перчатки с длинными костяными или металлическими «когтями» и подражал поведению и привычкам леопарда, руководя своими последователями. Иногда некоторые наиболее преданные сторонники культа также одевались в леопардовые шкуры, заявляя, что одержимы духом леопарда. Стоит также заметить, что члены подобных сект были сплошь мужского пола; именно это заставляет предположить, что изначально это действительно был исключительно воинский культ. Культ леопарда также до некоторой степени служил защитой той общине, в которой пользовался уважением, и иногда его рассматривали как возможный «канал экстренной связи» между людьми и богами. Если, например, случался неурожай, то напрашивался вывод, что боги чем-то недовольны, и тогда члены культа, чтобы утихомирить их гнев, могли избрать из местной общины человека для принесения в жертву. После жертвоприношения поля снова начинали плодоносить, и община была спасена от голодной смерти.

Хотя о существовании «людей-леопардов» уже было некоторое время известно, впервые этот культ получил скандальную популярность на Западе около 1918 г., после серии убийств молодых женщин в Нигерии и Сьерра-Леоне. Большинство жертв были темнокожими, но среди них оказались и несколько белых девушек, что привлекло к культу внимание местной администрации, а впоследствии — и всего мира. Он рассматривался как политическое движение против белой колониальной администрации и ее политики подавления национальных традиций и верований туземного населения. Стали распространяться мрачные слухи о жестокости секты. Например, стало общеизвестно, что ее члены вырезали у жертв внутренности и варили из них смесь под названием борфима, которая придавала тем, кто ее употреблял, сверхъестественные силы и способность превращаться в леопарда. Ни ризу не было найдено никаких свидетельств приготовления подобного зелья, но идея о злобной секте африканских националистов, скрывающихся где-то в западных джунглях, преследовала воображение многих колонистов.

Однако сразу по окончании Второй мировой войны ситуация действительно обострилась. В 1946 г. в Сьерра-Леоне, на Береге Слоновой Кости и в Нигерии было совершено не менее 48 убийств. Большинство из них происходили при обстоятельствах, свидетельствующих о некоем ритуале. Колониальные власти стали проявлять гораздо больший интерес к деятельности «леопардовых» сект, подозревая в их деятельности политическую мотивацию. Это было время пробуждения национального самосознания африканцев, как показало, например, движение мау-мау в Кении. Начались частые аресты и допросы, которые власти проводили с целью «сломать хребет» этому культу.

Такое положение дел сохранялось до 1947 г., когда за первые месяцы года произошло еще несколько убийств, в основном в Нигерии. Между январем и августом были совершены 44 убийства, приписываемых «людям-леопардам», в некоторых случаях жертвами стали белые поселенцы. В восточной Нигерии помощник комиссара Терри Уилсон (который к тому времени состоял на должности всего полгода) провел расследование, пытаясь найти свидетельства против секты. Он и его подчиненные нагрянули с внезапным обыском к местному знахарю-колдуну по имени Нагого (Н'гого), у которого нашли леопардовую шкуру, маску и двупалые рукавицы с металлическими когтями. Уилсон продолжил расследование и обнаружил останки 15 тел в разной степени разложения, зарытые в земле недалеко от дома. Все тела носили следы ритуального убийства. Уилсон немедленно арестовал Нагого и бросил его в тюрьму ожидать суда. Однако «людей-леопардов» настолько боялись, что никто не посмел дать против него показания, и хотя Нагого признался в том, что является членом тайной секты, ничто напрямую не связывало его с убийствами. В страхе, что знахарь выдаст их секреты, другие члены культа напали на жену и дочерей Нагого, зверски убив их. В отчаянной попытке вырвать у Нагого признание Уилсон показал ему изуродованные тела некоторых жертв, выкопанные из земли. Потрясение, усиленное тем, как по-мясницки жестоко была уничтожена его семья, доконало знахаря, который был уже отнюдь не молод: он перенес инфаркт и скончался.

Затем Уилсон наводнил все окрестности полицейскими — более 200 офицеров было вызвано дополнительно в попытке выследить членов секты — впрочем, без особого успеха. Среди местного населения бытовало мнение, что члены секты могут превращаться в леопардов и станут преследовать тех, кто на них донесет. Уилсон, однако, решился устроить ловушку. Он выдал одного из своих подчиненных за сына местной женщины из расположенной неподалеку деревни, где произошло несколько нападений, и подговорил его пользоваться тропинкой, на которой, по сообщениям, часто видели членов секты. Затем он посадил своих людей в засаду в кустах и стал выжидать. Когда замаскированный под деревенского жителя полицейский шел по тропинке, на него внезапно напало странное существо, одетое в леопардовую шкуру и маску, с массивной дубинкой в руках. Между двумя мужчинами завязалась драка, но прежде чем подоспело подкрепление, «человек-леопард» раскроил полицейскому череп своей дубинкой и скрылся в зарослях. Однако оказалось, что полицейский успел оставить тому по себе память в виде серьезного ножевого ранения, и Уилсон распорядился искать тяжелораненого. Тем не менее первоначальная проверка по деревням не дала результатов. Тогда у Уилсона возникла новая идея: он поместил тело убитого констебля на открытом месте в главном полицейском лагере, но распорядился держать его под неусыпным наблюдением. Последствия решения его не разочаровали. Когда стемнело, фантастическая на вид фигура в леопардовых шкурах и с огромным металлическим «когтем» прокралась в лагерь и набросилась на мертвое тело, вырывая из него куски кровавой плоти. Как позже рассказывал Уилсон, этот человек поступал точно так, как вел бы себя на его месте леопард. Подбежав к месту, где происходила эта чудовищная сцена, Уилсон поднял пистолет и, когда человек-леопард вскинулся, собираясь броситься на него, выстрелил ему в грудь. Тот свалился замертво. Теперь, когда местные жители убедились в том, что «леопарды» — такие же люди, как и они сами, и могут быть убиты, как любой простой смертный, многие вызвались давать показания и свидетельствовать против них. В последние месяцы 1947 г. и январе-феврале 1948 г. на основе свидетельских показаний местных старост Уилсоном и его подчиненными были арестованы 73 члена секты. Полиция также обнаружила глубоко в джунглях святилище, посвященное леопарду. Капище состояло из большого плоского валуна, сплошь залитого человеческой кровью, несметного количества человеческих костей и огромного идола, изображающего получеловека-полулеопарда. В середине 1948 г. 39 членов секты были приговорены к смертной казни и повешены в тюрьме Абак. Хотя главный культ леопарда был уничтожен, по слухам, в западноафриканских провинциях уцелели и другие подобные секты.

Рассказы об убийствах и о кровавой секте, скрывающейся где-то в африканских джунглях, члены которой могли превращаться в леопардов, просочились в Европу. Они всколыхнули прежние страхи и опасения по поводу людей-оборотней, неразрывно связанные в западном сознании с язычеством и злом. В 1950-м — начале 1960-х гг. эти страхи усилились, будучи по ассоциации связаны с революционной и политической борьбой, когда поднимающийся прилив «черного самосознания» захлестнул некоторые африканские страны, встревожив тамошних колониальных хозяев. Призрак африканского оборотня, «человека-леопарда», оказался, пожалуй, столь же устрашающим образом, как и вервольф в средневековой Европе. Как и вервольф, он, возможно, напомнил цивилизованному человечеству о существовании грубой и кровожадной стороны его, цивилизованного человечества, натуры.

Львиные культы

Но леопард был не единственным ужасом, пришедшим из Африки: в центральных районах континента процветали «львиные» секты. Во многих отношениях они были схожи с «леопардовым» культом западных земель Африки, а в отношении жестокости — особенно. Лев с давних времен обрел в общественном сознании совершенно особый статус. Его образ был связан с королевским величием, и лев удостоился титула «царя зверей». В Древнем Египте львица напрямую ассоциировалась с богинями Баст и Сехмет, которые изображались сидящими на троне с львиной головой на плечах. Мумии больших кошек были найдены в некоторых значительных захоронениях — таких, как гробница Майи, кормилицы фараона Тутанхамона. Греческий историк Диодор Сицилийский (I век до н. э.) в 3-м томе своего труда «Историческая библиотека» пишет о западноафриканских кушитах (племени из южной Эфиопии) как о людях, превыше всех богов «почитавших льва». Они были одним из древнейших народов континента — и, соответственно, их боги также были в числе древнейших. Одним из них был Апедемек, который часто принимал облик громадного льва. Время от времени Апедемек нисходил на землю, вселяясь в некоторых правителей и снабжая народ кушитов указаниями и пророчествами. В жилах их правителей текла львиная кровь, и, в соответствии с легендой, она отчасти перешла в народ древних евреев, когда царица Шебы,[23] происходящая из кушитского рода, забеременела от царя Соломона и родила Менелека,[24] от которого вел свою родословную последний император Эфиопии Хайле Селассие. Последний также имел титулы «лев Юга» или «лев из колена Иудова», и его до сих пор почитают члены растафарианского движения — за смешавшуюся с его собственной львиную кровь, обеспечившую ему влияние и авторитет.

В древнем Вавилоне львица также считалась воплощением богини Иштар и даровала свою силу многим вавилонским царям.

Однако в 1920-х гг. «львиный» культ приобрел сравнительно новую и более мрачную окраску. Около 1925 г. британское правительство центральной Танзании сообщило о том, что более 200 человек лишились жизни на территории Сингидии. Поначалу под подозрение подпали львы-людоеды (многие из тел были изувечены, как будто подверглись нападению животных), но впоследствии этот вывод подвергли сомнению. В регионе ходили слухи о группе людей, которые могли превращаться в львов и по наущению местных знахарей-колдунов совершали убийства. Убийства продолжались почти все 1950-е, достигнув пика около 1957 г. «Почерк» этих преступлений очень походил на тот, которым отличались убийства, совершенные людьми-леопардами, и жертвами часто становились очень маленькие дети: одна малышка была вырвана из рук матери «человеком-львом», который выпрыгнул из кустов, одетый в львиную шкуру, и рычал как дикий зверь. Позже четвертованное тело девочки нашли в зарослях. Также поговаривали о том, что в затерянных в джунглях Танзании долинах стоят залитые кровью алтари, на которых приносят человеческие жертвы, сопровождая жертвоприношения странными и омерзительными ритуалами. По слухам, «львиные» культы существовали также в Замбии и Заире, где тоже совершались убийства, напоминавшие ритуальные. В долине Луапала, которая разделяет эти две страны, «львиный» культ считался очень распространенным. На алтарях, скрытых в этой долине, по некоторым сведениям, после убийства местными охотниками льва проводились очистительные ритуалы. В ходе ритуала шаман или знахарь надевал шкуру убитого льва и призывал дух животного войти в его тело, таким образом на время вступая в личный контакт со львом. Эти культы процветали, привлекая внимание на Западе своей скандальной известностью почти все 1960-е гг., после чего, по всей видимости, снова ушли в подполье и исчезли из поля зрения. Хотя вполне возможно, что они и по сей день существуют в некоторых районах Африки.

Другие анималистические культы

В иных культурах, разумеется, существовали собственные культы животных. Почитание медведей и одержимость духом медведя были вполне обычным делом для многих народов Севера, но особенно популярны они стали у финнов. Медведь был центральной фигурой многих финских языческих религий, процветавших задолго до прихода христианства. Древние финны считали медведя сошедшим с небес божественным существом, обладающим многими сверхъестественными способностями (некоторые поверья даже указывали на созвездие Большой Медведицы как на место, откуда пришло это священное создание) — и поэтому достойным всяческого внимания и почитания. Дух медведя, по их представлениям, обитал в черепе животного и был известен под именем каллохонка.[25] Когда медведь погибал или был убит в ходе охоты, дух переселялся из черепа в другое вместилище — непосредственно в лес, в дерево, реку или даже в человеческое существо. В этом новом обличье каллохонка продолжал существовать, пока не появлялась возможность возродиться в теле другого медведя. Если он входил в тело человека, то последний мог принять определенные внешние черты и повадки медведя. Черепа развешивались на ветвях высоких деревьев на окраине финских деревень, чтобы каллохонка мог защищать округу и членов общины. В некоторых районах Финляндии еще около столетия назад медведь считался физическим воплощением бога неба Укко, который появлялся то в облике древнего старца, то в теле свирепого животного. Медведь был чем-то вроде тотемического символа в некоторых районах России, а также у племен саами (лапландцев), среди которых шаманизм процветал до конца XIX века. Так же, как древние знахари, шаманы саами порой приобретали внешние черты медведя для обеспечения успешной охоты. Для этой цели шаман старался стать «одержимым духом медведя» и подражал его поведению и повадкам в течение всего ритуала, который исполнялся для привлечения удачи.

Есть некоторые свидетельства уходящих вглубь доисторических эпох медвежьих культов (возможно, включавших одержимость медвежьим духом) среди неандертальцев (примерно 70 000 лет назад). Останки неандертальцев, перемешанные с останками пещерных медведей, найденные в пещере Драхенлох (Драконьей пещере) в Швейцарии между 1917 и 1921 г., позволяют предположить, что у них существовала некая древнейшая форма почитания медвежьих божеств-тотемов. Возможно, это были охотничьи ритуалы, как и у хомо сапиенс.

На Среднем Востоке предположительно существовали древние культы шакала, корни которых уходят в эпоху египетского Древнего царства (III тысячелетие до н. э.). Бог Анубис, один из главных богов этой эпохи, обладал телом человека и головой шакала, и это представление перешло в более поздние ближневосточные культы, почитавшие собак и шакалов. В обоих случаях они были тесно связаны с культом мертвых. Мумифицированные останки собак найдены в некоторых захоронениях, а шакалы без помех мародерствовали на пустынных кладбищах. Тексты Пирамид (династические надписи Древнего царства, начиная с середины III тысячелетия до н. э.) придают разуму шакала некое сродство с человеческим разумом и идентифицируют это животное с некоторыми правителями. Возможно, речь идет о древнейшем боге-шакале по имени Апу, который пользовался большим уважением в период существования ранней Нильской цивилизации и мог по желанию принимать человеческую форму. Некоторые древнеегипетские монархи объявляли себя воплощениями этого божества, сочетая в себе человеческую и шакалью природу. В арабском фольклоре шакал иногда упоминается в связи с легендами о джиннах — бесформенных и бестелесных духах, странствующих по пустыне и обладающих сверхъестественными силами. По одной из легенд, шакалы даже были когда-то людьми, превращенными в собакоподобных существ этими зловредными сущностями — для собственного развлечения или из злобных побуждений. Вероятно, в дикой пустыне некогда существовали секты, члены которых подражали шакалам и неизменно нападали на неудачливых путешественников, забравшихся в их владения, убивая их.

Но самым ярким примером образа оборотня-перевертыша мы обладаем, наверное, благодаря североамериканским культурам. Вера в оборотничество известна в Америке со времен древней цивилизации майя (250–900 гг. н. э.). В этой традиции представление об оборотнях близко граничит с идеей эйги эйнхамр скандинавов: легенда предполагает, что некоторые люди могут сбрасывать собственную кожу и надевать новую, для человека не характерную, как правило, принадлежавшую какому-либо животному. В Гватемале и Гондурасе такие люди до сих пор считаются могущественными чародеями, которые обычно используют свои сверхъестественные силы для того, чтобы вредить людям. Они известны под именем науаль и обычно принадлежат к женскому полу (свирепые женщины-оборотни, неизменно замышляющие зло против своих несчастных мужей, а порой и против их родственников, особенно когда принимают облик животного). Одним из любимых обличий науаля является форма огромной собаки или койота — это верование, возможно, является результатом того, что такие животные в изобилии водились в дикой местности. В индейском фольклоре как Северной, так и Южной Америки койот считается ловкачом и хитрецом, способным совратить людей с пути праведного, — что-то вроде лисицы в японских легендах — и поэтому неудивительно, что он является частым персонажем легенд о науале. В Мексике такие существа известны как нах'уахль или нагваль и, по легендам, испытывают особенную склонность к поеданию сыра и сексуальным сношениям с женщинами, когда находятся в теле пса или койота. Они также считаются неуязвимыми для железа и питают стойкое отвращение к человеческой одежде.

Североамериканские перевертыши

Благодаря верованиям североамериканских индейских племен мы можем ближе познакомиться с концепцией перемены облика между человеком и животным. Это представление известно целому ряду индейских племен, в том числе мохавкам (чья территория когда-то простиралась от северной части нынешнего штата Нью-Йорк до южного Квебека), у которых такие существа назывались лиммикин, или еналоши, а также сиу и апачам. Среди самых известных племен, где подобные верования были главной частью религиозных воззрений, — навахо, которые называли оборотней «ходящими в шкурах». Эту концепцию следует рассматривать в целостном контексте традиционного колдовства навахо как его составную часть. Слово из языка навахо, которым обозначались перевертыши — наалоши, или еналоши, — буквально означало «тот, кто ходит на четырех ногах», и это позволяет сделать вывод, что по крайней мере какой-то род трансформации, будь то физической или поведенческой, действительно имел место. «Ходящие в шкурах», по верованиям навахо, даже физически отличаются от остальных людей: главное отличие — в глазах, больших и светящихся даже при солнечном свете. Существует поверье, что при непосредственном зрительном контакте «ходящий в шкурах» способен втянуть душу жертвы в свое тело и «украсть ее кожу». Самым мудрым решением считалось всячески избегать такого контакта с любым человеком, подозреваемым в оборотничестве.

В некоторых версиях этих легенд также говорится, что у оборотней черные языки — еще один внешний признак их принадлежности к колдовству — и ядовитая слюна. Такие люди достигали статуса «ходящих в шкурах» путем нарушения какого-либо табу или прямого контакта со злыми или проказливыми духами благодаря своему сомнительному поведению. На гомосексуальность, например, в обществе навахо смотрели косо, и любой, кто практиковал подобные связи (даже тайно), несомненно, притягивал к себе темные силы и становился «ходящим в шкурах». Перевертыши принимали разнообразные обличья — совы, ворона, жука — но наиболее частым вариантом оказывался койот или волк. Оба, по мнению навахо, были хитрыми и злобными созданиями и часто изображались в легендах как враги рода людского.

В сознании индейцев оборотни обычно предстают в своем сверхъестественном обличье обнаженными, не считая отдельных предметов из звериной шкуры — например, обтягивающих штанов, наручей или плащей. По поверью, они не имеют гениталий, а кожа у них твердая, как камень, и непроницаемая для стрел и топоров. Когда они пребывают в своем животном облике, большая часть их человеческой памяти исчезает, и животные инстинкты берут верх, делая их жестокими и непредсказуемыми. Они также очень проворны, и их не под силу поймать даже самым опытным охотникам. Тем не менее, находясь в своей животной ипостаси, «ходящий в шкурах» неспособен полностью имитировать походку или повадки избранного животного, поскольку в сущности своей остается человеком. В других вариантах легенды, бытующей среди некоторых родов навахо, их разумность и злонамеренность от перемены облика только возрастают, и в животном обличье они способны даже читать мысли и выманивать своих жертв из безопасных убежищ, подделывая голоса и плач тех, кого эти люди любят.

Среди навахо, обратившихся в христианство, была распространена история о том, что Бог даровал всем людям способность превращаться в животных — для защиты, для сражении с врагами или для того, чтобы творить добрые дела. Постепенно, поскольку человек не торопился исполнять волю Господню, Всевышний отобрал эту способность у большинства людей мира, но оставил ее навахо, хотя теперь уже очень немногие обладают ею — и некоторые из них используют ее во зло. Часть навахо добровольно отказалась от этой способности, а другая часть стала ее скрывать, используя ради собственной выгоды. Находились и такие, кто утверждал, что подобные силы исходят от языческого дьявола и пользуются ими только его слуги. Сегодня трудно судить о том, жива ли еще эта вера, поскольку даже теперь она считается тесно связанной с колдовством, и те, кто о ней говорит, боятся сверхъестественной мести ведьм и колдунов.

Среди индейцев хопи (Аризона, Юта и Колорадо) способность к оборотничеству приобретается колдунами посредством специальной церемонии, называемой йа-йа, детали которой держатся в строжайшем секрете и тщательно охраняются. Однако можно предположить, что она включает в числе прочего и надевание шкур тех животных, в которых планируется перевоплощение. Многие ученые считают, что корни таких церемоний уходят в далекое доисторическое прошлое; антрополог A.M. Стивенсон предположил, что ее название происходит от очень древнего слова из языка хопи — йаа-йуу-ту, означающего «мать». Эта церемония предположительно проводилась под покровительством бога Поночона (имя означает «сосущий из живота») и связывалась с определенной звездой на небосклоне (некоторые идентифицируют ее с Сириусом — «собачьей звездой»). Есть некоторые намеки на то, что она включала прохождение сквозь горящий костер и испытание на дальность зрения (ведь животные видят далеко). Если человек проходил такое испытание, то это считалось верным знаком, что они может стать перевертышем. Большая часть ритуала была специально разработана, чтобы выманить дух зверя с небес и заставить его вселиться в конкретного человека, по-видимому, ради блага племени (например, для участия в охоте). Однако эти предположения в основном остаются только догадками, поскольку для любого из них очень мало доказательств: церемония, если она по-прежнему проводится, остается сокровенной тайной народа хопи.

Во времена глубокой древности различие между человеком и животным было далеко не таким ярко выраженным, как сегодня. Люди охотились наравне с животными и соревновались с ними за добычу; возможно, поведение наших древних предков напоминало поведение их соперников из животного мира. Мог процветать в древних сообществах людей и каннибализм — так же как припадки животного бешенства во время сражений и войн. Память об этом живет в человеческом сознании благодаря мифу, традиции и легенде. Наряду с восхищением охотничьими и боевыми навыками, хитростью и способностями животных человечество всегда хорошо осознавало наличие в своей природе собственной темной стороны. А еще страх перед неизвестным — перед тем, что кроется там, во тьме, за пределами приветливого круга света от костра или вдали от берегов хорошо изученных земель…

По мере того как развивалась человеческая культура, воображение людей принялось населять далекие и, возможно, таящие опасность земли всевозможными чудовищами, включая псоглавцев и прочих подобных существ. Путешественники, побывавшие в дальних краях, старались описать и объяснить то, что они видели в чужих странах — огромных обезьян, бабуинов, мандрилов, — так, чтобы пояснение имело смысл как для них самих, так и для тех, с кем они делились рассказами о своих путешествиях. Ради этого они создали представление о человекозвере, чем-то среднем между человеческим существом и животным, сочетающем в себе признаки и того, и другого. Образ дикого человека, живущего в глуши сразу за границами цивилизации, оказался очень жизнеспособным и обрел власть над массовым мышлением. А какое же существо было более жестоким или диким, чем древнейший соперник человека — волк? Во многих культурах именно представители собачьего племени являются героями легенд и целью странных превращений, ибо где-то глубоко в человеческой психике остается скрытым вечный вопрос: а что, если человек способен превращаться в волка?.. Шаблон для представления об оборотне-вервольфе, который мы со временем унаследовали, был заложен уже в те далекие времена.