Обреченные

Глава 13

Джон Картер Герролд, оглушенный смертью матери, мерным шагом шел по дороге. Он возвращался к реке. Очков на нем не было, и все огни расплывались в радужной дымке. Он был опустошен, изнеможен.

Если бы они под конец не привели одного типа, который когда-то жил в Кервилле, он так и не понял бы, что ему говорят.

Мама остается в Сан-Фернандо, а ему всучили карточку похоронного бюро; ему нужно в Браунсвилл. Там он все обсудит с владельцем браунсвиллского похоронного бюро. Труп необходимо перевезти через границу и прояснить там все вопросы с ее документами. Мама всегда любила действовать быстро и решительно, от таких проволочек она бы с ума сошла.

Тип, который когда-то жил в Кервилле, на полном серьезе заявил ему, что в Мексике, когда труп провозят мимо кладбища, надо остановиться и пожертвовать кладбищу деньги. Таков обычай. Кто знает, сеньор, какой в этом смысл? Просто здесь так заведено; таков обычай; от этого не отвертишься. Но так как между городком и границей всего три кладбища, все обойдется недорого.

А потом он вернулся – еще раз взглянуть на маму – и, к своему ужасу, обнаружил, что человек, которому было приказано не прикасаться к ней, тщательно покрыл ее лицо толстым слоем белой пудры, нарумянил щеки, напомадил губы и подвел глаза. Теперь мама выглядела как умершая мадам из борделя. Все ее величавое достоинство куда-то испарилось. В довершение всего с него потребовали двадцать песо за этот посмертный макияж – тяжелый труд, что и говорить. Ему пришлось заплатить еще двадцать песо, чтобы смыть макияж.

Джон думал, что уже выплакал все слезы, но тут из горла вырвалось рыдание, и все началось снова. От воспоминания о маме, раскрашенной, как клоун, он был на грани истерики. Тупой, вечно улыбающийся докторишка пытался всучить ему какой-то порошок, но он не собирался принимать неизвестно что. Мексикашки могут накачать тебя наркотиками, забрать все деньги и вытащить из кармана мамины кольца.

Это Линда настояла на том, чтобы поехать в свадебное путешествие в Мексику; именно это путешествие и убило маму. Предлагала ведь мама провести этот месяц на озере, совсем недалеко от Рочестера. Там все знакомо и приятно. Именно там, в том лагере, он научился плавать. Наверху, на чердаке, до сих пор полно его детских игрушек – мама говорила, что сбережет их для своих внуков.

Никогда она не увидит внука. А вдруг Линда забеременела после того, чем они занимались, пока умирала мама? Он от души надеется, что ребенок родится мертвым. И пусть она умрет родами. Так будет только справедливо.

Линда и все ее штучки. Мама была права еще тогда, в самом начале.

– Джон, я знаю, как ты привязан к этой... девушке. Она хорошенькая, как картинка. Но, милый мой, ты ведь знаешь, она работала в Нью-Йорке манекенщицей, а эти девушки не всегда... отличаются добродетельностью. Дорогой, с мамой ты можешь говорить обо всем. Ты уже совокуплялся с этой девушкой?

Он вспомнил, как был тогда потрясен и рассержен.

– А теперь, Джон, послушай маму и не обижайся. У меня такое чувство, что она просто вскружила тебе голову. Ты для нее – по-настоящему выгодная партия. Она не будет спать с тобой, так как достаточно умна и понимает: если с тобой переспит, ты можешь и передумать на ней жениться.

– Мама, прошу тебя! В твоих устах это звучит так... неискренне и грязно!

– Ничего плохого я не имела в виду. Просто хочу до конца удостовериться в том, что эта моделька не слишком вскружила голову моему мальчику.

– Я собираюсь на ней жениться, и мне все равно, что ты скажешь или сделаешь.

Как выяснилось, мама была права. Права во всем. А Линда его одурачила, обвела вокруг пальца. Хихикала над ним у него за спиной. Очевидно, в первую брачную ночь ей пришлось задействовать все свои актерские способности. Уж конечно, ни одна девственница не стала бы вести себя в постели так, как она. Сразу можно было понять, что малышка Линда просто развлекается, – наверное, ко времени их свадьбы она уже давно была не девочка. А чего стоят ее странные речи насчет того, что, когда ты действительно влюблен, нет ничего грязного или постыдного? Просто оправдание для собственной развращенности. Она помешана на сексе! Мама это видела и пыталась предупредить его, но он тогда был слишком упрям и слеп, чтобы понимать, что мама, как всегда, права. Линда получила, что хотела, выйдя за него замуж, получила общественное положение, которого у нее не было. А если бы мама не умерла? Она так и вышла бы сухой из воды. Но теперь у него открылись глаза. Линда убила маму, как будто зарезала ножом. Она ненавидела маму. Это сразу было ясно по тому, как настойчиво она уговаривала его поехать навестить отца. Хотела познакомиться с ним, потому что, наверное, думала найти общий язык с бабой, которая его соблазнила. Да, они бы наверняка поладили с Линдой. Родственные души.

"Я не дам ей выйти сухой из воды, – подумал он. – После такого я не смогу с ней жить. Не смогу к ней притронуться.

Мама была чистая, добрая, порядочная. Именно поэтому Линда ее и не выносила. Она пыталась скрыть свои чувства, но я-то все понимал. Она пыталась уверить меня в том, что мама неправильно меня воспитывала.

Мне казалось, что у нее ангельское личико. Наверное, все ее безумства когда-нибудь изгладятся из моей памяти, но этого дня я не забуду никогда. Мама была храброй. Она смирилась с моей женитьбой и старалась порадовать меня. Рассказывала подробно о домике, который нам присмотрела, всего в двух кварталах от нашего дома. А Линда так странно слушала и была так холодна! Такие, как она, не способны испытывать благодарность.

Я бы с радостью бросил ее прямо здесь. Ведь ей так нравится Мексика! Дотти Кейл приехала сюда разводиться. Больше я не женюсь. Буду жить в нашем большом доме, как раньше. В память о маме. Там – все наши книги, пластинки, наш сад. Может быть, приглашу кого-нибудь пожить вместе, чтобы не так дорого было оплачивать расходы. Может, Томми Гилл съедет с квартиры и переселится ко мне? Мы с ним всегда хорошо ладили. И он очень чистоплотный.

Да, хорошо будет избавиться от нее. Она странная. Издали, при свете дня, кажется, будто сошла с какой-нибудь старинной гравюры. Такие легкие, точеные черты... Но по ночам... о, по ночам она – настоящая ведьма. Талия – такая тонкая, что днем кажется, будто я могу обхватить ее двумя ладонями, – излучает жар. Ягодицы и грудь увеличиваются, набухают, становятся особенно упругими, шелковистыми, и она набрасывается на меня, словно тигрица, и больше в ней нет ни чистоты, ни изящества. Мозг мой пресыщен; однако, испытывая отвращение к ее податливости, плотью, животной плотью я подчиняюсь ей, словно слепой крот, пока грязь не взрывается внутри ее и не остается ничего, кроме липкого отвращения, невыносимого желания сбежать, но именно тут ей хочется, чтобы я продолжал; она хочет слушать ласковые слова, которые я говорю машинально, с желчным привкусом во рту.

Та статуя в саду, при свете луны, была холодна и чиста; как приятно тяжела была ее грудь; как здорово было прижиматься к ней щекой! А лоно ее было как слоновая кость".

Джон сощурил глаза и посмотрел на тот берег. Оказывается, переправилось меньше машин, чем он ожидал. Паром стоял у ближнего к нему берега; только что сбросили сходни. Джон подвинулся, чтобы пропустить машины.

По одному из бревен он взошел на палубу и перешел на нос. Первые машины в очереди включили фары, серебрившие мутную воду. Машины въехали вслед за ним; он не повернул головы. Просто следил за тем, как приближается противоположный берег. Настало время расставить все точки над "i". «Отведи ее в сторону, в темноту, и скажи ей, что она – шлюха, убийца, что у нее одна грязь на уме. Скажи это холодно, как сказала бы мама. И все сразу будет кончено, конец всему притворству».

Линда просто была временным помешательством. Безумием, которое стоило маме жизни. Джон вспомнил, как ударил ее. Воспоминание доставило ему удовольствие. Линда, наверное, радовалась в глубине души, была довольна, что победила маму. Он врезал ей по ее лживому рту, унизил на глазах у всех; остальным-то и невдомек, что при этом она тайно злорадствовала.

Он выпрямился, пытаясь близорукими глазами разглядеть в темноте, окутавшей дальний берег, ее светлые волосы и чуть более темное платье телесного цвета. Надо бы подогнать «бьюик» вперед – переместить на два места в очереди. Однако возле машины никого не было, фары были выключены. Как только сбросили одну сходню, даже не успев ее закрепить, он спустился на берег, не обращая внимания на тревожные окрики. Первые четыре машины уехали, значит, парень по фамилии Дэнтон тоже уехал в своем пикапе. Он был рад, что Дэнтон уехал. С ним самим телохранители обошлись круто, но Дэнтон доставил им хлопот, храбро повысил голос на жирную жабу, сидевшую в головной машине.

Дойдя до «бьюика», Джон заглянул внутрь. В машине ее не было. Две машины съехали на берег; на их место тут же встали следующие. Он поискал в кармане ключи, но их не оказалось. Кругом слышался рев заводимых моторов. Все готовы были занять освободившиеся места. Джон сел в машину и положил руки на руль. Линда увидит, что машины передвигаются, придет с ключами. Может, тут ей все и выложить? Хотя стекла опущены, в машине странный запах – запах болезни. Солнце больше не нагревало металл, воздух охладился почти до температуры человеческого тела, так что рукой он ощущал приятную прохладу.

Сидя в духоте машины, Джон различил аромат духов Линды. Вначале ему нравился этот запах. Легкий цветочный аромат. Но за этим легким ароматом кроется вонь гниения. Он научился распознавать ее.

И тут он услышал ее голос, услышал, как она беззаботно, весело смеется. Его словно громом поразило. Как она смеет смеяться? Послышался и мужской смех, низкий, тягучий говор, а потом – невероятно! – они вдруг запели. «Я буду в Шотландии прежде тебя. Но я и моя любовь...»

Волной тошнотной ярости его выметнуло из машины. Он крутанулся на каблуках, увидел их и сильно хлопнул дверцей. Песня резко оборвалась.

– Ты счастлива, Линда? – закричал он тонким, срывающимся голосом. – Ты правда счастлива, дорогая?

– Джон, что ты здесь делаешь?

– Нет, что ты здесь делаешь? Так правильнее спросить. Кто это там с тобой? Дэнтон? Скажите, Дэнтон, правда ведь, она милашка? Просто мечта!

– Приятель, придержи лошадей, – отозвался Дэнтон низким, тягучим голосом.

– Ей бы тоже не мешало... придержать лошадей!

– Джон! Не кричи.

– Нет, мне, наверное, лучше спеть, чтобы выразить, как я счастлив. Спой со мной, Линда. Ну же, давай! Интересно, у «Похоронного марша» слова есть?

– Джон, я знаю, ты расстроен, но не нужно сцен.

– Сегодня вечером я не смог увезти ее в Браунсвилл. Тамошнему гробовщику необходимо уладить все формальности с перевозкой через границу. Кстати, почему тебя заботит, что я устраиваю сцену? Очевидно, тебе совершенно на все наплевать. Тебе трудно провести хотя бы несколько часов без мужика.

Линда заплакала. Джон следил за ней с чувством удовлетворения. Очевидно, ее слезы – тоже игра.

– Оставьте ее в покое, Герролд, – вмешался Дэнтон. – Ей пришлось несладко. Я пытался немного ее развеселить.

– Вижу.

– Вы велели ей гнать вашу машину в Матаморос. Не для женщины работенка. Вряд ли она смогла бы въехать на паром по таким узким досочкам.

– Дэнтон, вы слишком наивны. Уверяю вас, она опытный водитель. Пожалуйста, оставьте нас. У нас семейная ссора. Вмешательство посторонних нежелательно.

– Нет, уж лучше я послушаю, если Линда не возражает.

– Черт с вами, слушайте. Линда, можешь перестать притворяться, будто ты плачешь. Ты слишком бессердечна для плаксы.

– Прошу тебя, прекрати, – сказала она.

– Просто тебя случайно раскусили раньше, чем ты ожидала. Если бы мы остались вместе, рано или поздно я все равно поймал бы тебя. Тебе это известно так же хорошо, как и мне.

Она вскинула голову. Джон заметил, как потемнели ее глаза. Машина, стоявшая в очереди за «бьюиком», нетерпеливо загудела. Джон Герролд не обратил на гудок внимания.

– Что ты несешь? – спросила она.

– Все кончено. Мне все равно, куда ты пойдешь и что с тобой будет после этого. – На последних словах его голос дрогнул. Он набрал в грудь воздуха. – Можешь подавать на развод под любым предлогом. Если у тебя родится ребенок, что ж, пусть... я буду платать алименты на его содержание. Но я не хочу тебя больше видеть. Надо было маме умереть, чтобы открыть мне глаза на то, какая ты пошлая дешевка. По-моему, она обрадовалась бы моему решению. Можешь оставить себе вещи, которые я тебе купил; развод я тоже оплачу.

Двумя быстрыми жестами она смахнула слезы тыльной стороной ладони.

– Джон, ты хоть понимаешь, что несешь? Когда ты все решил? После того, как увидел меня с мистером Дэнтоном?

– Дорогая, ты слишком себе льстишь. Я все решил еще на том берегу. Просто собирался помягче сообщить тебе о своем решении, вот и все. Но вы двое предоставили мне повод быть резким. Я благодарен вам за это. Сэкономил время. Ну так как, Линда?

К его изумлению, Дэнтон ухмыльнулся.

– Дэнтон, вас это забавляет?

– Да, как ни странно.

– У вас своеобразное чувство юмора.

– О да! – ответила за него Линда. – У него богатое воображение. Животики надорвешь.

Задняя машина снова загудела. Джон сел за руль и подвинул «бьюик» вперед. Потом снова вышел из машины. Дэнтон спросил:

– Вам нужна какая-нибудь помощь во всех формальностях?

– Справлюсь как-нибудь.

– Джон, тебе придется отвезти мистера Дэнтона в Матаморос. Приятель Дэнтона ждет его там.

– Я доставлю туда вас обоих. Мне абсолютно все равно.

Он решил, что взял верный тон: равнодушие и безразличие. Как ни странно, они, кажется, вовсе не расстроены.

– Странно будет разводиться, – заметила Линда. – Ведь на самом деле все это время ты не был женат на мне. Ты был женат на своей матери.

– Она сразу раскусила тебя, как только увидела. И предупреждала меня, но я не захотел ей поверить. Она сказала, что ты...

– Герролд, сбавьте обороты, – примирительно вмешался Дэнтон.

– Значит, ей можно говорить гадости, а мне нет? Нормально, когда она говорит непристойности? Но когда я...

– Герролд, прекратите!

– Ей не потребовалось много времени, чтобы найти мне заместителя, – язвительно отозвался Джон. – Интересно, сколько у нее было до меня и сколько будет после вас, Дэнтон? Она – просто...

– Если будете продолжать, обязательно наговорите такого, о чем потом придется сожалеть.

– Прекратите, вы оба! – крикнула Линда. – Не желаю, чтобы из-за меня грызлись, как из-за какой-нибудь шлюхи. Джон, если хочешь, я дам тебе развод. Еще вчера твое решение сильно огорчило бы меня. Сегодня это ровным счетом ничего не значит. Я перестала что-либо чувствовать, мне все равно.

– Линда, тебе не повредит немного прогуляться. Пойдем подышим воздухом, – предложил Дэнтон.

Джон смотрел, как они уходят: их силуэты чернели на фоне фар, рядом с рослым Дэнтоном его жена казалась совсем крошкой. На какое-то мгновение, как ни странно, он испытал горечь утраты. Но потом усилием воли отогнал это чувство.

Он снова сел в «бьюик» и уткнулся лбом в руки, сжавшие рулевое колесо.

– Я сделал то, что ты хотела. – Джон выждал секунду, и из глаз у него потекли слезы. – Я остался совсем один, – сказал он. Слезы побежали быстрее, по щекам, по носу; он ощутил соленый вкус на губах.

"Такая ужасная потеря! Мама была в полном расцвете сил. Все ее уважали. Мы с ней были самыми закадычными друзьями. В прошлом году я приезжал из университета домой на каникулы... После ужина Полин на кухне мыла посуду; мама этак лукаво посмотрела на меня, и я без единого слова все понял, расставил столик, достал карты...

В иные вечера мы вместе слушали любимые пластинки. Или читали друг другу вслух. Если бы не Линда, все так бы и шло. А перед сном мама приходила ко мне в спальню и подтыкала мое одеяло со всех сторон, как будто я еще был малышом.

Мы с ней говорили обо всем на свете. Но мама никогда не говорила мне, какая грязь ожидает женатого человека.

Я могу жить один, тогда, возможно, снова обрету цельность и душевный покой. Линдой надо переболеть; скоро я выздоровлю. Но дом без мамы будет так отчаянно пуст! Томми незачем оставаться в его замызганной квартиренке. Я не возьму с него много. Вряд ли в школе ему хорошо платят.

Томми меня поймет. Я расскажу ему все. До мельчайших подробностей. Наверное, он до сих пор вспоминает о том времени, когда мы с ним подрабатывали воспитателями в детском спортивном лагере, и ту прогулку при луне, когда казалось, что весь мир залит серебряным светом, каждый листик... Это было два года назад. Красота была такая, просто горло сжималось. В ту ночь нам казалось совершенно естественным, что мы гуляли рука об руку. Задним числом об этом странно вспоминать, но тогда, при луне, все выглядело правильным. Томми тогда сказал, что истинная дружба может быть только между двоими мужчинами, а женщины не понимают значения этого слова. Он объяснил, насколько функционально само существование женщины: поскольку женщины по самой своей сути предназначены для продолжения рода, у них в душе просто не остается места для дружбы, как таковой. Я спорил с ним, не соглашался, но теперь понимаю, что он был прав. И мама была права. А я был слеп и заблуждался. Я забуду все, что было у нас с Линдой. Хотя кое-что будет трудно забыть. Прошедшие недели глубоко впечатались в мою душу".

Подбородок Джона нечаянно коснулся клаксона. От резкого гудка он вздрогнул. Затем ссутулился на сиденье, откинув голову на спинку. События сегодняшнего дня лишили его последних сил. Место, куда его ткнули револьверным стволом пистолета, саднило.

Если бы только удалось немного вздремнуть в перерывах между рейсами парома, он бы освежился. Мама всегда говорила: лучший способ скорее расслабиться и заснуть – подумать о чем-нибудь красивом, прекрасном.

Он подумал о ночном саде, залитом лунным светом, и о мерцающей молочно-белой статуе. Словно увидел ее наяву, стоя на крылечке дядиного дома. И он вышел в сад, и роса приятно холодила его босые ноги.

Джон сидел в машине с закрытыми глазами и через годы видел статую. Протягивал к ней руки... Потом оказалось, что он на самом деле в саду. Приблизился к статуе и вдруг понял, что он никогда по-настоящему не видел ее. Какой глупый дядя – называл ее Дианой и говорил, что она – девушка. Ведь ясно видно, что это мраморное изваяние молодого длинноногого юноши. Плоская, белая, симметричная грудь, мускулистый, поджарый живот. Он стоял и смотрел на статую, и вдруг она повернулась – сияющая, поразительная и прекрасная в своей наготе, чистая и великолепно мужественная. Изваяние сошло с пьедестала, протянуло ему руку, и он сразу понял, что это Томми, – он давно подозревал это. Джон дотронулся до твердой холодной руки, и Томми заговорил, почему-то называя его Линдой. Джон попытался отдернуть руку, возразить, но Томми держал его крепко и был одновременно и Джоном, и Линдой, а потом поднял лицо кверху...

– Извините, Герролд. – Дэнтон настойчиво теребил его за плечо. – Наша очередь плыть этим рейсом.

Джон резко пробудился ото сна и сразу вспомнил, что мама умерла. Словно обрушился потолок в высокой белой комнате. Он в голос зарыдал.

– Подвинься, друг, – деликатно попросил Дэнтон. – Я заведу машину на паром.