Обреченный мир

Глава 1

Незадолго до пяти пополудни в Департаменте гигиены и общественных работ раздался звонок. Случилось ЧП на выступе: кто-то упал с нависающего строения Четвертого округа, а то и со Схемограда. Диспетчер повернулся к настенной карте, глянул на светящиеся точки и обнаружил рядом с местом происшествия бригаду чистильщиков – значит будет кому принять вызов. Он знал ребят – опыта им не занимать. Диспетчер снял трубку черного телефона, крутанул диск и затянулся сигаретой, пока коммутатор жужжал и щелкал.

– Триста седьмой! Эй, Кюльтэр, для тебя есть работенка. Что-то на выступе, к западу от гидроузла. Местечко пустынное, так что увидишь сразу. На пересечении Седьмой и Электрической воспользуйся коммуникационным каналом, дальше пешком. Ключи висят на синем крюке, откроют дверь любой муниципальной постройки.

– Слушай, мы загружены под завязку. Да и смена вот-вот закончится. Можешь других отправить?

– В час пик не могу. Если ждать другую бригаду, мертвяк завоняет и привлечет внимание. Чайки вон уже заинтересовались. Прости, Кюльтэр, но лучше соглашайся и зарабатывай сверхурочные.

– Лады. Но про загруженность я не шутил. Вышли нам в помощь еще одну бригаду, раз уж придется тягать мертвяков.

– Постараюсь. Загляни ко мне, как от бетона его отскребете. Начнем оформлять документы.

– Понял, – отозвался Кюльтэр.

– И вы, ребята, поосторожнее, спуск там будь здоров. Не хочу потом звонить в Пароград и сообщать, что у них мертвяки в количестве двух штук.

В фургоне чистильщиков Кюльтэр отключил связь, повесил трубку на рычаг под приборным щитком и повернулся к Герберу, своему напарнику:

– Ну, ты все понял?

– Достаточно. – Тот выуживал из бумажного мешка последний пончик.

– Снова рейд на выступ, мать его! Они знают, как я обожаю чистить выступы!

– Как сказал тот тип, соглашайся и зарабатывай сверхурочные. – Гербер надкусил пончик и вытер жир с губ. – По-моему, он дело говорит.

– Это потому, что ты любишь сладкое и дорогих девок.

– Я просто живу, не зацикливаясь на соскребании жмуриков с асфальта. Тебе, Кюльтэр, не мешает тоже попробовать.

Кюльтэр, по обыкновению сидевший за рулем, презрительно фыркнул, завел маховик и погнал фургон обратно на трассу чистильщиков. Дело впрямь шло к часу пик: транспортный поток сгущался, легковые автомобили, автобусы и грузовики лениво ползли в одну сторону, чуть ли не вплотную друг к другу. При необходимости муниципальным служащим позволено выезжать с трассы, но без отличного знания улиц и транспортного потока можно и в затор угодить. Кюльтэр всегда считал, что таксистом заработал бы больше, чем чистильщиком, но у того, кто возит трупы, огромное преимущество: не надо никого развлекать. Вечно жующий пончики Гербер не в счет.

До пересечения Седьмой и Электрической добрались за двадцать минут. На коммуникационный канал вела убегающая от поверхности Клинка аппарель с решетчатой дверью у основания. Кюльтэр отключил контактный башмак и на маховике спустился по аппарели. Он надеялся, что, когда погрузят мертвяка, тяги хватит, чтобы подняться обратно на трассу. Другой фургон еще не показался. Кюльтэр схватил ключи с синего крючка, вытащил инструменты из-под сиденья и выбрался из фургона с рифлеными бортами. Гербер взял фотокамеру и тяжелый, как у полицейских, фонарь.

Когда Кюльтэр только поступил в Гигиену и общественные работы, копы приезжали на место падения первыми, а чистильщикам доставалась рутина – соскрести да вымыть. В последнее время копы не справлялись и охотно спихивали мертвяков чистильщикам, лишь бы с документами все было тип-топ. При подозрении на насильственную смерть, они, разумеется, подключались. Но львиная доля мертвяков – жертвы несчастных случаев. И в этот раз у Кюльтэра не было причин ждать чего-то иного.

Чистильщики выбрались за ворота и зашагали по сырому и темному коммуникационному каналу. Бетонное покрытие крошилось и отслаивалось. Дождевая вода просачивалась в трещины, образуя ленивый ручей, такой глубокий, что Кюльтэр промочил ноги. В конце канала виднелся полукруг темно-синего неба. Кюльтэр уже чувствовал, как крепчает прохладный ветер. Вдали от выступа, среди высотных зданий, он не ощущается. У выступов всегда холоднее и тише: стоит спуститься по пологой спирали города – и гул транспорта, шум поездов, вой полицейских сирен быстро стихает.

За каналом бетон сменяется черной породой, которая составляет стилобат[1] Клинка. Она вездесущая, как воздух, ей даже название дать не потрудились. Выступ сначала ровный, потом начинается спуск, постепенно набирающий крутизну. Кюльтэр смотрел под ноги: все знают, как опасна порода стилобата, то прочная, как камень, то скользкая, как лед.

Гербер посветил фонарем вниз по склону:

– А вон и наш малыш.

– Да, вижу его.

Напарники приблизились к краю выступа. Склон стал круче, и они двигались бочком, с каждым шагом все осторожнее. Упавший лежал пядях в тридцати от края. В вечернем полумраке Кюльтэр разглядел голову, две руки, две ноги, причем все на должном месте. Под хрупким, бледным телом виднелось что-то примятое. Неужели прозрачный плащ? С упавшими порой не разберешь, хотя этот вроде бы пролетел не много. Расчлененные тела – обычное дело: головы и туловища легко раскалываются от косых ударов о здания или о вздымающиеся стены следующего выступа. Хорошо хоть в этот раз пазл собирать не придется.

Кюльтэр посмотрел через плечо вверх, приподняв шляпу, чтобы лучше видеть. Поблизости ни зданий, ни свесов – падать неоткуда. Если броситься с ближайшего из высоких выступов, ветра снесут на асфальт за вздымающимся массивом зданий. Да и при таком раскладе повреждений должно быть значительно больше.

– Что-то тут нечисто, – пробормотал он.

– Вот и мне так кажется, – кивнул Гербер.

Он поднес фотокамеру к правому глазу и сделал два панорамных снимка.

Напарники продвинулись на пару шагов вперед. Они шли осторожно, сдерживая дыхание. Гербер направил фонарь на мертвеца, и Кюльтэр понял, кто им попался.

Труп примял не плащ – он примял крылья.

– Это же… – начал Гербер.

– Угу.

Им попался ангел. Кюльтэр снова закинул голову и посмотрел еще выше. Выше ближайших строений, пастельного блеска Неоновых Вершин, голографического мерцания Схемограда, розовой плазменной ауры кибергородов… Ему казалось, что он видит, как целые сонмы крылатых существ парят там, кружа у шпиля Клинка, словно мухи у электронной ловушки.

«Как же этот гребаный ангел сюда свалился? – подумал Кюльтэр. – И угораздило же его в мою смену…»

– Мешок и бирка по нему плачут! – воскликнул Гербер. – Давай оприходуем его скорее, а то у меня уже мурашки по коже.

– Тебе такие еще не попадались?

– Еще нет, а тебе?

– Первый попался, когда я только поступил сюда работать. Ангел упал на Зеленую линию, на третий путь надземки. Когда мы соскребали бедолагу, он уже поджарился. Три-четыре года назад попался еще один, искореженный куда больше этого. С первого взгляда мы почти ничего не разобрали.

Гербер сделал еще один снимок. Полыхнула вспышка, и Кюльтэру почудилось, что труп шевельнулся. Вроде его поза неуловимо изменилась… Он подполз к упавшему и склонился над ним, держа инструменты наготове. Чайки и впрямь заинтересовались трупом – они кружили над головами чистильщиков, оглашая вечерний воздух истошными криками. Кюльтэр осмотрел ангела: тот был практически голым, внешних повреждений не видно; похоже, сломались только крылья. Он лежал на спине, повернув голову набок, огромные темно-синие глаза уставились на Кюльтэра. Ангел выглядел как живой, если бы не пустота, навеки поселившаяся в его зрачках.

– Бедолага погиб у самой поверхности, – объявил Кюльтэр. – Он не рухнул, а спускался сознательно.

– Ничего себе! – изумился Гербер. – По-твоему, это самоубийство? Или… Что, если ангел заблудился?

– Может, экипировка подвела, – предположил Кюльтэр, ощупывая прочный, неведомый ему металл усилителя, который носил ангел. – Да кто ж знает? Сделай все как полагается, потом сунем его в мешок и перетащим в фургон. Чем быстрее сбагрим, тем лучше.

Напарники упаковали ангела в мешок и навесили бирку, стараясь не повредить ему еще сильнее крылья, не переломать тонкие руки и ноги. Кюльтэр мог запросто нести мешок в одиночку: в нем словно голые кости лежали. Место падения даже отмывать не пришлось: из ангела не вытекло ни капли крови, или что там было у него в жилах.

К тому времени, когда Кюльтэр перезванивал диспетчеру, другая бригада еще не подоспела.

– Извини, Кюльтэр, но тех ребят я отправил на границу с Пароградом. Сообщают, что зона снова смещается, – оправдывался диспетчер.

– Возможно, ты пересмотришь свое решение. Мертвяк у нас. – Кюльтэр глянул на Гербера и ухмыльнулся. – Сядь, если стоишь. Так вот, это ангел.

– О падении с Этажей не сообщалось, триста седьмой.

– Этот и не падал. Он практически спустился к нам. А потом умер.

– Обычные штучки… – В голосе диспетчера звучал скептицизм бывалого.

И ведь не упрекнешь его! Уже не раз им подбрасывали фальшивые трупы ангелов, и кое-кто получал от этого извращенное удовольствие. В Гигиене и общественных работах хватало уродов, ради прикола готовых отправить коллег на задание, чтобы проверить, полные ли они лохи.

Только Кюльтэр знал: этот ангел не фальшивка.

– Хочешь, чтобы мы запихнули ангела к себе в фургон, – не проблема! Может, помнем чуток, но засунем. Просто уточняю: повреждения не на моей совести. Тебе ведь лучше, чтобы мы в Трешку его отвезли?

– А ты уверен, что это не фальшивка?

– Если фальшивка, возьму вину на себя.

– Ладно, тогда везите в Трешку. Только снимите с него всю технику и упакуйте отдельно. Ее мы переправим в Департамент импорта.

Кюльтэр повесил трубку.

– Почему в Трешку? – удивился Гербер. – Мы же не работаем с ними.

Напарники упаковали ангела, закрыли фургон и на маховике поднялись на аппарель. До морга Третьего округа добирались еще минут двадцать – срезали углы, ныряли в подворотни, по спирали уползая от выступа. Морг, пепельно-серый «ящик» с плоской крышей и квадратными оконцами по фасаду, высотой уступал любому из теснившихся вокруг него окрестных зданий, хоть жилому, хоть офисному. Чистильщики подъехали к служебным воротам, дали задний ход и медленно подкатили к двери, у которой ждал приемщик в белом халате.

– Звонил диспетчер, – сказал тот, пока Кюльтэр отпирал заднюю дверь фургона. – Говорит, у вас есть лакомый кусочек для Кильона.

Он почесал ручкой переносицу:

– Давненько вы ничего не подкидывали. Он небось думает, вы уговор забыли.

– Забываем мы, как же! – буркнул Кюльтэр, подписывая акт доставки.

– О чем это вы? – вмешался Гербер.

– Кильон любит с каждой мерзости сливки снимать, – пояснил приемщик. – Наверное, хобби такое.

– У каждого свои тараканы… – Гербер пожал плечами.

– Зато все довольны, – отозвался приемщик. – Кильон кайфует. Другие морги избавляются от уймы документов. Когда поступают такие экземпляры, каждая бумажка пишется в трех экземплярах… Можно взглянуть? – спросил он, когда чистильщики переложили упакованный труп на каталку.

– На здоровье, – ответил Кюльтэр.

Приемщик расстегнул мешок до половины и сморщил нос при виде бледного, искореженного трупа.

– Наверху они такие красивые, порхают себе, крылья переливаются…

– Эй, поосторожнее с парнем! – Кюльтэр плотно застегнул мешок. – У бедняги был тяжелый день.

– А ты уверен, что это парень?

– Раз уж зашла речь…

– Да ладно! Хотите – везите прямо к Кильону, – отмахнулся приемщик. – Грузовой лифт работает. Езжайте на третий этаж. Он где-то там. А мне нужно еще одну доставку принять.

– Тяжелый вечерок?

– Вся неделька тяжелая. Говорят, граница снова гудит.

– Да, я тоже слышал, – отозвался Кюльтэр. – Ну, теперь жди беды.

Чистильщики закатили каталку в здание морга. Зеленые стены, белый кафельный пол, в воздухе от промышленного моющего средства воняет хлором. Тусклые лампы под потолком излучают грязно-желтый свет. Большинство служащих ушли домой, оставив морг ночной смене и призракам бывших клиентов. Трешку Кюльтэр ненавидел, как, впрочем, и все другие морги. Как можно работать в здании, где только и делают, что вскрывают мертвецов? Чистильщики хоть на свежем воздухе бывают.

Грузовой лифт привез напарников на третий этаж и распахнул тяжелые решетчатые двери – пора выкатывать каталку в коридор. Кильон ждал в дальнем его конце. Он отправил непотушенный окурок в привинченную к стене пепельницу. Кюльтэр сразу его узнал, хотя не видел года три-четыре. И ведь не скажешь, что тот не изменился.

– Я как услышал про доставку, размечтался, что нам везут препараты, – начал Кильон спокойным, очень низким голосом. – Давно пора пополнить запасы. А то еще немного – и мы не сможем принимать покойников.

– Мы подарок тебе привезли, так что скажи спасибо, – посоветовал Кюльтэр.

– Как работа?

– По-разному, Кильон, по-разному. Но раз есть город и есть трупы, доходную работенку мы с тобой не потеряем.

Кильон всегда был сухопарым, но сейчас выглядел так, словно минуту назад разлепил веки и сполз с ближайшего секционного стола. Белый халат висел на острых плечах, как на вешалке, белая шапочка покрывала лысую голову. Кильон носил очки с затонированными стеклами, хотя освещение в морге ни ярким, ни резким назвать было нельзя. Обтянутые зелеными хирургическими перчатками пальцы были пугающе длинными и тонкими. Под скулами залегли глубокие тени, восковой бледностью кожи Кильон напоминал мертвеца.

«Как ни крути, такая работа ему в самый раз», – подумал Кюльтэр.

– Что вы мне привезли?

– Ангела, дружище. Он упал к нам на выступ.

Из-за темных очков невозможно было разобрать, как отреагировал Кильон. Нижняя часть лица мало двигалась, даже когда он разговаривал.

– С Небесных Этажей упал?

– Ну это мы так решили. Странно, конечно, но непохоже, что в момент удара он двигался с большой скоростью.

– Вот это интересно, – отозвался Кильон бесцветным голосом человека, который без хорошего пинка о менее интересном думать не способен.

Хотя в этом Кюльтэр сомневался.

– Была при нем кое-какая техника, но мы все сняли. Тебе привезли голый труп с крыльями.

– Таких нам и привозят.

– Вы… хм… часто таких вскрываете? – полюбопытствовал Гербер.

– Бывает. Не так чтобы регулярно. Мы с тобой знакомы?

– По-моему, нет. Чем они вам так нравятся?

– «Нравится» тут ни при чем. Это просто особенность моей работы. Мы готовы к таким клиентам. На случай ядовитых испарений есть герметичная камера. И взрывостойкие двери есть. После вскрытия документы оформляются стандартно.

– И другим моргам легче, – добавил Кюльтэр.

Кильон согнул тощую шею – получился кивок.

– Да, все довольны.

Возникла неловкая пауза. Чистильщики стояли у каталки, Кильон – на своем месте, вытянув по швам руки в зеленых перчатках.

– Я прослежу, чтобы его вымыли.

– Ладно, до встречи, – проговорил Кюльтэр, пятясь в кабину, которая так и не закрылась.

– До встречи, – отозвался Кильон и поднял руку – пока, мол.

– Очень рад был с вами познакомиться, – вставил Гербер.

Кюльтэр закрыл дверцы. Лифт двинулся вниз под гудение мотора наверху шахты.

Кильон не тронулся с места, пока индикатор этажей на дверной панели не показал, что кабина спустилась в фойе. Тогда он медленно приблизился к каталке, изучил ярлык и рукой, затянутой в перчатку, коснулся мешка с ангелом.

Затем закатил каталку в процедурную, надел хирургическую маску, переложил мешок на секционный стол и извлек ангела.

Даже мертвый, тот поражал красотой. Ангел лежал на спине, глаза закрыты, сломанные крылья свисали к выложенному плиткой полу и желобкам для отвода телесных жидкостей. Секционный стол ярко освещался, и голый ангел казался бледным и безволосым, как эмбрион крысы.

Гостей Кильон не ждал, поэтому снял очки.

Он подтолкнул скрипучую каталку к столику с инструментами и, откинув зеленую простыню, открыл свои рабочие принадлежности во всем многообразии. Тут были скальпели, пинцеты, костерезки, блестящие стерильные ложки, палочки, шпатели, стеклянные и стальные приемники для иссеченных тканей. В свое время инструменты казались нелепо топорными, а теперь сами просились в руки. С потолка свисал микрофон. Кильон притянул его поближе и щелкнул тяжелым переключателем. Где-то зажужжала магнитная лента, касаясь записывающих головок. Кильон откашлялся и заговорил громко, чтобы было слышно через искажающую голос маску:

– Это доктор Кильон. Продолжаю предыдущую запись. Сейчас… – он глянул на часы у дальней стены, – восемнадцать пятнадцать. Начинаю вскрытие трупа, номер на ярлыке пять-восемь-три-три-четыре, недавно доставленного в морг Третьего округа служащими Департамента гигиены и общественных работ.

Кильон остановился и окинул труп взглядом. Нужные фразы сами приходили в голову.

– Первичный осмотр выявил: труп принадлежит ангелу, предположительно мужского пола, взрослому. Внешние повреждения присутствуют лишь на крыльях, пострадавших от удара. На конечностях продольные синяки и шрамы с заметной субэпидермальной припухлостью. Они достаточно свежие, следовательно, могут быть дополнительной причиной смерти ангела. Другие повреждения конечностей отсутствуют, нет ни вывихов, ни переломов. Есть основания полагать, что ангел контролировал спуск до самого последнего момента, когда упал с такой силой, что повредил крылья, а иных травм избежал. Цель спуска неизвестна, но вероятной причиной смерти представляется травма вследствие острой адаптивной недостаточности, а не удар о выступ.

Кильон сделал очередную паузу, проткнул иголкой шприца резиновую пробку маленького пузырька, одного из последних десяти, оставшихся в арсенале морга, и набрал препарат, стараясь отмерить необходимое количество и ни капли больше.

– В соответствии с протоколом, я ввожу смертельную дозу морфакса пятьдесят пять, чтобы гарантировать умерщвление поступившего. – Кильон постучал по шприцу, чтобы избавиться от пузырьков воздуха, и наклонился, готовый вонзить иглу в голую грудь ангела.

За шесть лет работы патологоанатомом он произвел вскрытие сотен человеческих трупов – жертв аварий, убийств, врачебной халатности – и лишь одиннадцати ангельских. Хотя его коллеги и за всю свою карьеру столько не видели.

Кильон прижал иглу к коже.

– Ввожу дозу… – начал он.

Рука ангела метнулась вверх и стиснула запястье Кильона.

– Нет! – произнес ангел.

Кильон замер. Это была скорее инстинктивная реакция, а не осознанный ответ на действия ангела. Он так перепугался, что едва не выронил шприц.

– Ангел еще жив, – пробормотал Кильон в микрофон. – Он продемонстрировал понимание, визуальный контакт и отличную регуляцию моторики. Сейчас я попытаюсь облегчить его страдания путем…

Патологоанатом замялся и перехватил взгляд умирающего ангела, который стал полностью осмысленным и пугающе сосредоточенным на нем, Кильоне. Ангел до сих пор сжимал ему запястье. Шприц кинжалом уперся в безволосую грудину.

– Позволь мне сделать это, – попросил Кильон. – Я сниму боль.

– Ты хочешь убить меня. – Ангел говорил медленно, с явным усилием, словно воздуха в легких ему хватило только на эти четыре слова.

У него были большие голубые глаза, глазное яблоко казалось единым целым, у всех ангелов так. Голова чуть заметно поворачивалась из стороны в сторону – ангел оглядывал процедурную.

– Ты все равно умрешь, – заявил Кильон.

– Почему бы не сообщить об этом мягко и деликатно?

– Мягко и деликатно не получится. Ты упал с Небесных Этажей на Неоновые Вершины. К нашей зоне ты не приспособлен, вот твои клетки и не выдержали. Даже ухитрись мы вернуть тебя домой, ты уже получил серьезнейшие повреждения.

– Думаешь, я не в курсе? – спросил ангел голоском тонким, как у ребенка, но достаточно звучным, чтобы подтвердить: это мужская особь. – Я хорошо понимаю, что сейчас случится, но лекарств ваших не хочу – по крайней мере, пока.

Ангел ослабил хватку, чтобы Кильон положил шприц на каталку.

– Мне нужно кое-что выяснить.

– Так выясняй.

Голубые глаза буравили Кильона – чем не зеркала постчеловеческой души? Голова ангела была чуть меньше, чем у взрослого мужчины, но полностью безволосая и прекрасная неземной красотой, созданная словно из мрамора и витражного стекла, а не из механизмов и живой материи.

– Отвечай честно.

– Хорошо.

– Ты Кильон?

Кильон ответил не сразу. Он часто гадал, при каких обстоятельствах преследователи его настигнут. Как ни странно, он даже не предполагал, что встреча произойдет в морге. Скорее, в темном переулке или в переполненной электричке, ну или в его квартире, когда он вернется с работы и включит свет. Метнется тень, сверкнет металл… Имя, которое он принял, уточнять не станут. Раз выследили и загнали в угол, значит его личность сомнений не вызывает.

В общем, единственный возможный вариант такого интереса – желание поддеть его: мол, провалился ты, с треском провалился.

– Да, конечно, – ответил Кильон, надеясь, что ответ прозвучал спокойно и с достоинством.

– Вот и хорошо. Мне обещали, что я попаду к тебе.

Сперва у Кильона засосало под ложечкой, потом тревога поползла вверх по позвоночнику.

– Кто обещал?

– Те, кто меня послал, разумеется. Или ты думаешь, что мы встретились случайно?

«А если убить его? – мелькнуло в голове у Кильона. – Морфакс наготове…» Только ведь ангел понимал, что такое возможно, и тем не менее говорил с ним. Мысли понеслись наперегонки. Вдруг попытка убить ангела станет сигналом к уничтожению его, Кильона?

– Так почему ты упал? – невозмутимо спросил он.

– Упал, потому что решил: этот способ самый быстрый, хотя и не самый безопасный. – Ангел нервно сглотнул, содрогнувшись всем телом. – Иллюзий я не питал и понимал: миссия самоубийственная, на Небесные Этажи мне не вернуться. Понимал, но миссию выполнил. Я упал и дожил до встречи с тобой. Мне сказали, что ангелов, упавших на Неоновые Вершины, почти всегда везут к Кильону на вскрытие. Это правда?

– Угу, почти всегда.

– И твой интерес здесь очевиден.

Бобины с лентой до сих пор крутились, записывая каждое слово. Кильон потянулся и отключил микрофон: как говорится, береженого Бог бережет.

– Так уж и очевиден?

– Когда-то ты был одним из нас. Потом что-то случилось, и сейчас… Сейчас ты живешь здесь, среди недолюдей, их вонючих фабрик, гудящих машин и тусклых электроламп.

– Неужели я похож на ангела?

– Я знаю твою подноготную. Тебя переделали в недочеловека – сняли крылья, изменили форму тела, очистили кровь от механизмов. И послали к недолюдям – научиться жить, как они, и доказать, что такое возможно. Посылали и других. – Ангел судорожно вздохнул. – Но что-то не заладилось, ты остался один и вернуться не можешь. Работаешь здесь, потому что должен быть начеку: вдруг Небесные Этажи отправят за тобой агента? Обычному ангелу до тебя не добраться, ты понимаешь, что за тобой отправят кого-то особенного или готового умереть сразу, как исполнит миссию.

– В процедурной мы с тобой одни, – выдавил Кильон. – Почему же ты до сих пор меня не убил?

– Потому что послали меня не за этим. – Ангел дышал с трудом, в груди хрипело и булькало. – Я здесь, чтобы предупредить тебя. На Небесных Этажах перемены. Тобой снова интересуются.

– Какого рода перемены?

– Появились знамения и предвестия. Символы аномальной нестабильности в Метке. Ну или в Оке Бога, если ты верующий. Но ты ведь неверующий, правда, Кильон?

– Правда.

– Верующему я сказал бы, что Бог обеспокоен. Зональные колебания ты наверняка почувствовал. Ну, толчки на границе, угрозу зональных сдвигов. Есть в Клинке нечто, до конца не понятное никому, даже ангелам, и многих это пугает. Знаешь, чего хотят те, кто послал тебя сюда? Те, от кого ты прячешься? Они хотят тебя вернуть.

– Сейчас я не принесу им никакой пользы.

– К сожалению, они так не считают. У тебя в голове информация, которую они очень хотят добыть. Получится или не получится, но тебя все равно убьют, чтобы никто другой до нее не добрался.

– Кого еще она интересует?

– Тех, кто прислал меня. Нам тоже нужна эта информация. Разница в том, что мы не собираемся тебя уничтожать.

– А те, другие, тоже здесь?

– Да. В какой-то мере они на тебя похожи – приспособлены для работы в здешних условиях. Но без твоего опыта первого внедрения их модификация менее эффективна. Другие не могут находиться здесь так долго и так успешно адаптироваться. – Ангел вгляделся в Кильона. – Ведь ты-то адаптировался.

– А те, другие, рядом?

– Думаю, ты уже под колпаком, а пути к отступлению перекрыты. Вдруг ты вздумаешь сбежать с Неоновых Вершин?

– Я спрячусь.

– Ты и так прятался, и это не сработало. Они знают, что искать: твои судебно-криминалистические данные им в помощь. Единственный вариант – бежать. Находиться здесь – уже предел их возможностей. Они не смогут пересекать зоны следом за тобой.

– Бежать с Неоновых Вершин?

Ангел облизал губы тонким синим языком.

– Бежать с Клинка. Вниз, в Глушь.

От такой перспективы Кильон содрогнулся.

– Там же ничего нет!

– Выжить вполне реально. Раз ты здесь приспособился, то и там справишься. Самое главное – информация из твоей головы не попадет к врагам.

– Почему они сейчас всполошились?

– Работа, в которой ты участвовал, – лишь видимая часть проекта, секретной программы по созданию оккупационных сил, армии ангелов с запрограммированной выносливостью, достаточной для захвата всех зон Клинка.

– Я в курсе.

– Без тебя работа застопорилась. Сейчас из-за угрозы зональных сдвигов проект стал крайне актуальным. Ангелам нужны оккупационные силы, следовательно, нужны твои знания.

– А что хотят те, кто послал тебя?

– Ту же информацию, но с другой целью. Не для захвата Клинка, а чтобы оказывать срочную помощь, если случится худшее.

– Похоже, самый безопасный вариант – убить меня.

– Лгать не стану, мы его… рассматривали. – В слабой улыбке ангела мелькнула жалость. – Но в итоге решили, что ты слишком ценен и твой опыт не должен пропасть даром.

– Так помоги мне вернуться домой.

– Невозможно. Предупредить, чтобы ты сбежал, – максимум, что нам по силам. Дальше ты действуешь самостоятельно. – В голубых глазах, устремленных на Кильона, светился острейший ум. – Сумеешь выбраться с Клинка незамеченным?

– Не знаю.

– Если не уверен, то и пытаться не стоит. Помощников, небось, нет?

– Есть один, – ответил Кильон после небольшой паузы.

– Недочеловек?

– Кое-кто, периодически меня выручавший.

– Ему можно доверять?

– Он знает, кто я, и до сих пор меня не сдал.

– А сейчас не сдаст?

– Повода не доверять ему у меня нет.

– Если этот недочеловек способен помочь, отправляйся к нему. Но только если абсолютно в нем уверен. Если нет, выбирайся сам.

– Сколько я должен отсутствовать?

– Ты узнаешь, когда можно будет вернуться. Скоро расклад сил на Небесных Этажах изменится.

– Не могу же я бросить все и бежать! Я тут обжился.

– По нашим разведданным, ничего подобного. Ни жены, ни семьи, ни друзей. Только работа. Вскрываешь трупы, и сам уже похож на труп. Хочешь считать это жизнью – пожалуйста!

– И ради этого ты пожертвовал собой? – Кильон недоверчиво смотрел на ангела сверху вниз.

– Ради встречи с тобой, Кильон? Да, пожертвовал. Я знал, что погибну, и легкой смерти не ждал. Еще я знал, что, если доберусь до тебя и уговорю всерьез задуматься о самосохранении, результат будет хороший. Такой, что моя гибель высокой ценой не покажется.

– Я даже имени твоего не знаю.

– А свое ты помнишь?

– Нет, его удалили, когда загружали новые воспоминания.

– Что ж, тогда расстанемся незнакомыми. Так лучше.

– Понятно, – тихо отозвался Кильон.

– Сделай мне укол, если не возражаешь.

Ладонь Кильона легла на шприц с морфаксом-55.

– Я сделал бы для тебя больше, если бы мог.

– Не терзайся из-за моей гибели. Упасть к вам – мое решение, а не твое. Главное – не упусти шанс.

– Не упущу. – Кильон убедился, что в шприц не попал воздух, и свободной рукой легонько надавил ангелу на голую грудь. – Не шевелись. Больно не будет.

Он вонзил иглу в тело ангела и нажал на поршень.

Ангел вздохнул и задышал спокойнее.

– Сколько у меня времени?

– Пара минут. Может, меньше.

– Отлично, потому что я забыл кое-что рассказать.

Глава 2

Жужжание механизмов, лязг и треск электромеханического коммутатора, стук реле, урчание ответного сигнала. После десяти-одиннадцати гудков Фрей наконец ответил:

– Кому это неймется?

– Это Кильон.

– Мой любимый монстр! – Фрей сделал паузу, и Кильон услышал шум бара – грубый хохот, звон стекла, сигнал, вызывающий боксеров на ринг: не то по радио, не то по телевизору транслировали поединок. – Что-то ты раненько на операцию собрался. У меня нет при себе швейного набора.

– Возникли проблемы. Нужно потолковать с глазу на глаз.

– Откуда звонишь?

– Из кулинарии по пути домой. – Кильон прикрыл рот ладонью, заметив, что сидящий у витрины хозяин лавки бросает на него недовольные взгляды: тот явно хотел, чтобы посетитель звонил с уличного таксофона, а не с телефона, притаившегося в глубине зала. – За мной хвост.

– Точно или возможно?

– Сегодня кое-что случилось. Пока больше сказать не могу.

– Ясно, – после долгой паузы проговорил Фрей. – В одном я уверен: ты не из тех, кто паникует без повода. Домой не ходи. Сможешь сюда добраться так, чтобы хвост не притащить?

– Постараюсь.

– Удвой бдительность, но при этом веди себя как ни в чем не бывало.

– Думаешь, это легко?

– Прежде у тебя получалось. Учись заново.

Он отсоединился, а Кильон замер с трубкой у уха, понимая, что привел в действие силу, которую теперь не остановишь. Фрей – потенциальная лавина. Легонько подтолкнешь – рванет вниз с ревом и грохотом навстречу катастрофически непоправимым переменам.

Кильон положил трубку на базу и вышел из зала.

– Спасибо! – Он бросил на прилавок горсть монет.

– Выше голову, не думай о плохом! – посоветовал лавочник, скребя жирный подбородок.

Кильон вывел машину с трассы, припарковался у обочины и взял сумку с пассажирского сиденья. Сумку он принес из морга. Черная кожаная оторочка по краям обтерлась и стала бежевой. Ручка кожаная, золотая защелка, на бирке значится: «Доктор М. Кильон». Сумка раздвигалась гармошкой, демонстрируя целый арсенал карманов и гнезд на защитной подкладке. Кильон запер машину и поправил шляпу. Пятый район не из благополучных, да и время позднее. Интересно, увидит ли он еще свою машину?

«Розовый павлин» в глаза не бросался. Он притаился в тупичке, упиравшемся в черную стену из породы, составляющей Клинок, в скалу, тянущуюся к небу, даже выше, пока не отскакивала назад, образуя следующий ярус. С одной стороны замшелый отель, с другой – замшелый офис таксистов-неудачников, собственных опознавательных знаков «Павлин» почти не имел. Осталась лишь металлическая основа, на которой висела мятно-зеленая неоновая иллюминация, пока Малкину не надоело ее чинить. Окна закрыли металлической решеткой, грязь и сигаретный дым облепили их так, что не определить, горит ли внутри свет. На стенах – археологические слои постеров и граффити.

Кильон скользнул в конец проулка и постучал в дверь. Она приоткрылась, и на асфальте появился полукруг розовато-красного света.

– Я к Фрею.

– Ты Мясник?

Кильон кивнул, хотя жаргонная кличка взбесила. Охранник – дежурил новенький – что-то буркнул и впустил его. В «Павлине» было так влажно, что круглые с синей тонировкой очки Кильона мигом запотели. Он вытер их о рукав и снова водрузил на тонкую переносицу. Внутри царил полумрак – именно так нравилось Малкину и большинству посетителей.

За стойкой стоял сам Малкин – протирал стаканы и краем глаза следил за телетрансляцией боксерского поединка. Худой, страшный, руки покрыты вязью багрово-сизых татуировок, которые выглядели так, словно их делали ржавым гвоздем и дешевым смазочным маслом. Он был в пожелтевшем жилете, на шее болталось полотенце. Из-под жилета выглядывала тощая шея, на загрубевшей коже белел шрам-кольцо. Кильон мог только предполагать, что Малкина пытались задушить. Гортань явно повредили – голос Малкина превратился в хрип. Клиентам приходилось наклоняться к нему – иначе не поймешь ни слова.

– Кого я вижу! – воскликнул Малкин. – Ты же недавно сюда заглядывал. Когда я тебя видел? В начале июня? Никак прибавилось хлопот.

– В августе. И пришел я не поэтому.

– Сам знаешь, тебе я завсегда рад. – Малкин потянулся за бутылкой. – Как обычно?

– Без льда.

Малкин налил порцию «Красного глаза».

– Как в морге дела? Вскрывал кого интересного?

– Ну это как посмотреть…

Малкин поставил бутылку на место.

– Хороший мясник нам пригодился бы. Знаток анатомии, так сказать. Что резать, что не резать, с чем человек протянет пару часов, с чем не протянет. Ну, ты меня понимаешь.

– У вас с Фреем таких знатоков и без меня пруд пруди.

– Может, и так. Только Фрей уже не тот, что прежде, а я, видишь ли, хочу слышать визг. Порой слишком быстро захожу слишком далеко, так ведь? – Малкин словно ждал сочувствия за страсть к допросам и пыткам. – А у тебя вот с тормозами полный порядок. Хочу сказать – и Фрей наверняка со мной согласится, – что, если в морге заскучаешь, здесь тебе работа всегда найдется.

– Спасибо за предложение. Только в ближайшее время скуки не предвидится.

– Ясно. Морг есть морг.

– В любом случае я не ищу новую работу. – Кильон пригубил «Красный глаз».

Огненные ручейки потекли по горлу. Как ни модифицируй физиологию, нервная система ангелов к алкоголю невосприимчива. Впрочем, обжигающий вкус «Глаза» нравился Кильону, да еще напиток помогал слиться с другими посетителями бара, на случай если кого заинтересует худой мужчина в пальто, беседующий с худым мужчиной за стойкой.

– У тебя проблемы? – спросил Малкин.

– Да я из них не вылезал.

– Я имею в виду – помимо того дерьма, что притянуло к тебе Фрея. – Малкин впился в него бледно-желтыми глазками, цветом точь-в-точь как моча на круге для унитаза. – В это дерьмо я, между прочим, никогда не лез.

– И правильно делал.

– Не вынюхивал я и что творится в той каморке, когда ты приходишь и запираешься там с Фреем.

– Это тоже правильно.

Малкин входил в организацию Фрея, но кто такой Кильон – вроде бы не знал. Вряд ли Фрей этим с кем-нибудь поделился.

– Фрей ждет тебя в каморке. Ну как обычно.

Кильон полез за кошельком, но Малкин покачал головой:

– Сегодня за счет заведения. Это самое меньшее, чем мы можем отблагодарить за визит.

Фрей обычно сидел в комнатушке, отделенной от основной части бара. Заходили туда по узким ступенькам под аркой. В каморке без единого окна помещались лишь стол и стулья. Из-за узкого дверного проема посетителю казалось, что он угодил в ловушку. Сегодня Фрей сидел один с сигаретой и полупустой стопкой. Его манера держаться говорила без слов: близко не подходи. Чернокожий здоровяк едва умещался на стуле. При первой встрече с Кильоном Фрей был брюнетом. За девять лет волосы постепенно поседели и стали белоснежными.

– А я уж было подумал, что тот звонок мне померещился, – угрожающе загудел Фрей. Он замигал, задергался. – Что, в центре хреновы пробки?

– Эй, я ведь добрался сюда, так?

– Садись. Похоже, ты намерен провести в моем обществе больше пяти секунд.

Кильон опустился на стул напротив здоровяка с бутылкой:

– Спасибо, что согласился встретиться.

Кильон снял шляпу и повесил на настенный крючок. Фрей курил сигарету, оранжевый огонек которой был единственным источником света в его любимой каморке. Голова у него тряслась так жутко, словно ее дергали за невидимую нитку.

– Я взял на себя смелость пригласить Мероку. Она уже в пути.

– Кто такая Мерока?

– Мой специалист по эвакуации. Она тебе понравится.

– Кто говорил об эвакуации?

– Я говорю. Мы ее проведем. Головоломка уже складывается.

– А мы не опережаем события?

– По телефону ты сказал мне достаточно. – Фрей пригубил свой напиток. – Соединять точки – моя специальность. Я ведь правильно их соединил, когда ты впервые нарисовался?

– Тогда ты просто сделал свою работу, – напомнил Кильон. – Жетон ты в ту пору еще не сдал.

– Теперь жалею, что сдал жетон и не сдал тебя.

– Хочешь узнать, что случилось? – Не дождавшись ответа, Кильон поведал Фрею об ангеле и об их беседе во время осмотра и вскрытия. – Потом я позвонил тебе и проехал мимо своего дома. Да, ты велел мне не возвращаться домой, но я не останавливался, даже не притормозил. И вот я здесь.

– Я ведь запретил тебе, Мясник.

– Меня никто не видел.

– Будем надеяться, что так. Никого подозрительного не заметил?

– Только фургон Пограничного комитета, неумело замаскированный под транспорт Гигиены и общественных работ. Полагаю, к моим проблемам он не относится.

– Сейчас я не стал бы ничего предполагать. Местные власти не просто так дергаются. Они медикаменты запасают по всему городу. Да ты, наверное, знаешь.

– Лекарств в последнее время не хватает, – отозвался Кильон, вспоминая сократившийся арсенал морга. – Я решил, что у поставщиков проблемы.

– Ничего подобного. Мера продуманная, скоординированная. Такое ощущение, что кому-то очень-очень страшно. По слухам, страх ползет и вверх, и вниз. До Небесных Этажей он тоже добрался, если ты не в курсе. Начался глобальный сдвиг, кардинальная перестановка, которая навредит ангелам не меньше, чем нам. Так что, возможно, тут полная взаимосвязь. – В улыбке Фрея чувствовалась симпатия и жалость. – Извини за выражение, но ты теперь хвост, который решили зачистить, пока не пошла серьезная игра.

– Если верить ангелу, речь не о простой зачистке.

– О доступе к твоим подавленным воспоминаниям? Думаешь, они надеются получить важные сведения о рейде в нашу зону? По-твоему, это не притянуто за уши?

– Может, я что-то и помню. Что-то в пределах возможного.

– Ангел хоть намекнул, сколько ты должен прятаться?

– Ничего конкретного. Он говорил о переменах на Небесных Этажах, о чем-то вроде переворота. Если все получится, я смогу вернуться. Если нет, здесь всегда будет грозить опасность и мне, и любому, кто меня приютит.

– Переворот ожидается в ближайшее время?

– Насколько я понял, это вопрос нескольких месяцев. На это время мне нужно исчезнуть с Клинка. Дело тут не только в том, чтобы сберечь мою шкуру. Если я кому-то нужен, значит нужен и тем, кто послал ангела.

– Вот уж их мотивы совершенно неясны.

– Фрей, они дали мне оружие. Значит, блюдут мои интересы.

– И где оно, это оружие?

– Со мной. – Кильон снова пригубил «Красный глаз». – А что еще за специалист по эвакуации? Если честно, я удивлен. В наших разговорах эвакуатором с Клинка всегда выступал ты.

Фрей откинулся на спинку стула:

– Не знаю, заметил ли ты, но за последнее время я малость сдал. Лекарства не действуют, если дозу не увеличить.

– По-моему, ты ее до предела увеличил, – отозвался Кильон.

С тех пор как они не виделись, Фрей сдал сильнее, чем ожидалось.

В ответ на слова Кильона Фрей не то пожал плечами, не то просто дернулся и потер правое веко.

– Мне ниже Парограда не спуститься, а за пределами Клинка так вообще не выжить. До вокзала провожу, а дальше о тебе позаботится Мерока. Не бойся! Девушка с причудами, но дело свое знает. На счету у нее более дюжины успешных эвакуаций.

– А неуспешных сколько?

– Да брось ты! Главное – она может и готова помочь тебе. Поедешь поездом. А сейчас… Покажи то, что дал ангел.

– Здесь безопасно?

– Да, если твое оружие не взорвется.

Кильон поставил сумку на стол, нажал на золотую застежку и поднял крышку.

– Захоти ангел мне навредить, он запросто мог выполнить свое желание в морге. Впрочем, это только предположение.

– Пока примем его как факт.

Кильон пошарил на дне сумки и вытащил тяжелый, обмотанный бинтами предмет, похожий на завернутую в ткань отсеченную кисть. На столе обертка развернулась – сверток состоял из восьми маленьких, каждый в отдельной упаковке.

– Так оно и вышло из ангела. Частями.

– В каком смысле, вышло из ангела?

– Детали ему имплантировали. Синяки и припухлости я заметил сразу, как положил ангела на стол. Это был единственный вариант. Если бы ангел отрыто принес в эту зону техническую диковинку, чистильщики забрали бы ее и отправили в Департамент импорта, не дав мне и взглянуть.

– Это доказывает, по крайней мере, что они думали, как передать тебе оружие, а не с бухты-барахты решили.

– Нет, не с бухты-барахты.

– Есть один вопрос. Зачем посылать на нижний уровень то, что не будет там работать? Все технические штучки с Небесных Этажей здесь бесполезны. Ты знаешь это, как никто другой.

– Вряд ли ангелы так старались бы ради того, что заведомо бесполезно.

Одну за другой Кильон развернул детали и положил их на стол. На бинтах виднелись розовые и желтые пятна. Все детали были размером не больше ладони, каждую до сих пор покрывал тонкий слой крови и слизи.

Трясущимся пальцем Фрей указал на детали и шепотом уточнил:

– Ты точно ничего не пропустил?

– Ангел объяснил мне, где именно резать и сколько деталей я найду. Это все, что есть.

Фрей взял одну из самых больших частей, обтер бинтом кровавую слизь и дрожащей рукой поднес к глазам. Эта деталь, как и другие, была из тускло-серебристого металла.

– Надо же! Легче, чем выглядит с первого взгляда.

– У ангелов все легкое, – кивнул Кильон. – Они и сами легкие. Прямо-таки непревзойденные мастера легкости.

– Быстро ты отучился говорить «мы», а, Мясник?

– Защитная маскировка. Из нее не следует, что я забыл, кто я и откуда.

Кильон вытащил из сумки чистую льняную салфетку и стал не спеша протирать оставшиеся семь деталей. Фрей завороженно следил за его действиями, словно перед ним разворачивалась карточная партия с высокими ставками. Одну за другой, Кильон положил детали обратно на стол.

– Ничто знакомым не кажется? – спросил Фрей.

– Понятия не имею, с чего начать. – Кильон перебирал детали, ощупывая каждую.

Что делать с ними, ангел толком не объяснил. Может, он и сам до конца не понимал, что за оружие доставил. Восемь частей, которые сложатся в одно целое, – вот и весь инструктаж.

– Этот кусок, – Фрей ткнул пальцем, – подходит к вот этому.

Кильон повертел в руках что-то вроде трубки с боковыми выступами. Ствол или фокусирующее устройство? На другой детали, цилиндре потолще, с открытым концом, имелся паз для ствола. Кильон соединил обе части. Раздался щелчок – едва уловимый, но слишком четкий, чтобы сойти за случайный.

– Отлично! – обрадовался Кильон.

– Никаких ассоциаций не появилось? – спросил Фрей.

Кильон промолчал. Он попытался разъединить детали, но они держались крепко. Стык не просматривался, казалось, части слились воедино.

Кильон перебирал остальные детали, разыскивая ту, которая стыковалась бы с уже собранными. В глаза ничего не бросалось, но он заметил еще две, на вид подходящие друг к другу. Осторожно соединил их и снова услышал щелчок – детали «срослись». Вышло что-то вроде рукояти пистолета, но для стрелка с маленькой изящной кистью.

– Как по мне, Мясник, так это пистолет.

– Не люблю пистолеты.

– А я люблю, – раздалось за спиной у Кильона. – Особенно блестящие. Это и есть новый багаж?

Кильон обернулся – перед ним стояла девушка. Невысокая, под низкой аркой она прошла не нагибаясь. Одета до унылого практично – бесформенные, грубые, как у сварщика, брюки, ботинки с металлическими носками, бурая куртка, которую не мешало бы ушить на пару размеров. Лицо невыразительное, незапоминающееся, волосы очень короткие, темные, с проседью на висках. «Сколько ей лет? – прикинул Кильон. – Пятнадцать-двадцать?»

– Знакомься, Мерока, это доктор Кильон, – проговорил Фрей. – Твой новый багаж, как ты верно предположила. Я как раз обещал ему, что ты прекрасно справишься и эвакуируешь его с Клинка.

– Надеюсь, веселую прогулку не сулил?

– Иллюзий у меня нет, – ответил Кильон.

– Эвакуация займет дня три. Это если все пойдет по плану, что случается крайне редко. Готовьтесь к трем дням – минимум сна, максимум неудобств и тревоги. Потом будем искать тех, кому Фрей поручил доставить вас в Гнездо Удачи, и надеяться, что они не передумали.

– Еще опасность добавь, – посоветовал Фрей. – Мясник поссорился с ангелами. У них на Неоновых Вершинах агенты глубокого внедрения, они постараются не выпустить его из города.

– Про ангелов ты по телефону не заикнулся! Сказал, заварушка местного разлива. По моим понятиям, это совсем другое.

– Эх, запамятовал! – Фрей поморщился, якобы в знак раскаяния. – Но ведь тебя не отпугнет такая мелочь?

– С ангелами я работала и не боюсь их.

– Так я и думал. Есть и кое-что хорошее: Мяснику наследство перепало. С ним мы сейчас и разбираемся.

Мерока глянула на окровавленный пазл:

– Это оружие, о котором ты говорил?

– Ангельская технология. Наверное, это в помощь Мяснику, чтобы невредимым выбрался.

– Похоже на собачью блевотину.

– Откуда подарочек, тебе лучше не знать. – Фрей пригладил седую шевелюру. – Эй, Мясник, новых идей не появилось?

Кильон уставился на несобранный пистолет. Сначала детали казались несовместимыми. Потом мелькнула догадка, разом объяснившая все. Если поставить одну деталь на другую, получится разъем, в котором можно закрепить ствол. Рукоять крепилась к низу конструкции под небольшим углом к стволу. Кильон вогнал рукоять на место и дождался щелчка, означавшего, что сборка верна. В ту же секунду пистолет ожил у него в руке. Корпус прорезали светящиеся голубые линии, словно пистолет проверял свою работоспособность. Перемена была такой внезапной, что Кильон едва не выронил подарок ангела.

– Думаю, загадка разгадана, – проговорил Фрей.

– Похоже, да.

– Но от слов своих я не отказываюсь. Это технология ангелов. Здесь она работать не должна.

– Если заработает, мы все… – начала Мерока.

– Спасибо, что собрали меня, – перебил ее пистолет. – Примите к сведению, что я запрограммирован на кровную связь с тем, кто держит меня в руках. – Голос был резкий, дребезжащий, с чуть заметными женскими нотками. – Если желаете, чтобы установилась кровная связь с другим лицом, меня следует передать в ближайшие тридцать секунд. Кровная связь устанавливается один раз с одним человеком. Сейчас я начну отсчитывать секунды. Я оповещу об установлении кровной связи.

– Это по твою душу. – Фрей хитро ухмыльнулся Кильону, словно упиваясь каждой секундой происходящего.

– Может, лучше по мою? – предложила Мерока. – В конце концов, за безопасность отвечаю я.

Кильон держал пистолет, хотя подсознание кричало: «Брось его, брось!»

– У этой штуковины есть разум, – заметил он. – А ведь этого не должно быть. В этой зоне машины думать не способны.

– Видимо, какое-то время они продолжают работать, – пожал плечами Фрей.

– Только не те, которые разобрали, потом собрали заново.

– Дайте мне пистолет! – потребовала Мерока.

– Нет, это игрушка Мясника. – Фрей с вызовом глянул на Мероку: попробуй, мол, возрази. – Ангел ему ее подарил.

– Кровная связь установлена, – объявил пистолет. – Примите к сведению, что мой КПД при режиме энергопотребления в данной среде составляет восемьдесят один процент и непрерывно снижается.

– Что за черт? – вырвалось у Фрея.

– При постоянном пребывании в данной среде дефицит энергии приведет меня в нерабочее состояние через пять часов двадцать две минуты. Предел погрешности – восемь минут. Функциональность значительно уменьшится через три часа сорок пять минут.

– КПД уже падает, – проговорил Кильон.

Он повернул ствол к стене, а палец убрал подальше от курка.

– Пять часов плюс сколько-то минут, – подытожил Фрей. – Который час?

– На моих девять, – подтянув рукав, глянула Мерока на часы. – Последний поезд на окраину в десять пятнадцать.

– Успеть еще можно, как считаешь? – спросил Фрей.

– Если двинуться прямо сейчас, – ответила Мерока.

– Эй, не спешите! – Кильон чувствовал себя, как на стремительно разгоняющемся траволаторе[2]. – Я пришел обсудить возможность эвакуации, и только. Думал, мы договоримся на завтра, на послезавтра, а не так, чтобы… Чтобы отправиться в путь прямо сейчас, без подготовки!

– Ну что поделать, нам поддали жару, – пожал плечами Фрей. – Да и ангел советовал не задерживаться. Завтра может быть поздно.

– Мы с Мерокой не знакомы. Откуда мне знать, что у нее получится? – спросил Кильон и быстро добавил: – Без обид, ладно?

– Без обид, – отозвалась та.

– Мерока работает на меня. Других рекомендаций не требуется. – Фрей испытующе глянул на девушку. – Наверное, глупый вопрос, но – снаряжение при тебе?

Та скорчила гримасу:

– Черт, забыла!

– Мерока! – грозно осадил ее Фрей.

Девушка распахнула куртку. К внутреннему шву крепился целый арсенал, каждая единица в отдельном мешочке или в хомуте. Штурмовая винтовка, пистолет-пулемет, револьвер, мини-арбалет, что-то вроде тромблона, жуткого вида режущее оружие…

Полный набор для дальнего и ближнего боя.

Еще были патроны, магазинные коробки, пороховницы и голубая мечта любого аптекаря – цветомаркированные пузырьки и бутылочки с пробками.

– Как видишь, ничего я не забыла.

– Говорил я тебе, что она умница! – Фрей отодвинул стул, чтобы встать. – Ну, Мясник, пора посвятить тебя в небольшую производственную тайну. Ты, небось, не задумывался, что в моем положении не слишком разумно забиваться в тупик вроде этой каморки?

– Раз ты об этом заговорил…

Фрей вытащил из кармана тяжелую связку ключей и пнул стену за своим стулом. Секция обшивки ушла внутрь, во мрак.

– Что это? – спросил Кильон.

– То, чем кажется. Секретный туннель. – Фрей протянул ключи Мероке. – Иди первая. Я прикрою сзади.

– Фрей, тебе не обязательно идти с нами. Я сама справлюсь.

– Не сомневаюсь, Мерока, но я обещал проводить Мясника до вокзала. Хоть это сделаю.

Пригнувшись, девушка нырнула в проем. Кильон проследовал за ней в короткий узкий туннель, согнувшись чуть ли не пополам, чтобы протиснуться. Впереди маячила еще одна дверь, на этот раз из металла с гальванопокрытием. Такая, возможно, устояла бы и перед поездом, а уж перед медвежатником – наверняка. Мерока вставила ключ в черную пасть скважины и с усилием повернула. Щелк! – замок сработал. Девушка с силой нажала на дверь, закрытую чуть ли не герметично. Та распахнулась, и в лицо Кильону пахнуло теплом и сыростью. Туннель и не думал кончаться.

– Куда он ведет?

– Наружу, – ответила Мерока.

Первую дверь Фрей закрыл не до конца – из «Розового павлина» тянулся тоненький лучик света. У Фрея наверняка имелся запасной комплект ключей: вторую дверь он запер сам. Шум бара, секунду назад едва слышный, заглох полностью. Тишину нарушал лишь тройной шелест дыхания, а темноту – пляшущий луч электрической ручки-фонаря Мероки.

Кильон коснулся темной, похожей на мрамор стены. От нее веяло древним змеиным холодом. По слухам, подобные ходы тянулись из старейших зданий и вгрызались в породу Клинка. Но видел такой туннель Кильон впервые. Чтобы лучше ориентироваться во мраке, он снял тонированные очки. Туннели, очевидно, бурили в другую эпоху, века, а то и тысячелетия назад, когда местные условия позволяли использовать мощное оружие вроде плазменных копий. Сейчас на Неоновых Вершинах не работало ничего, что способно хотя бы царапнуть плотную черную породу. Целая жизнь ушла бы на то, чтобы проложить такой ход вручную.

– Ты никогда не упоминал туннели, – сказал Кильон Фрею.

– Ну, Мясник, секрет есть секрет.

– Вот уж не думал, что между нами существуют секреты. Теперь гадаю, что еще от меня утаили.

– Фрей – бизнесмен, – вмешалась Мерока. – Небось, внушил, что относится к вам по-особенному, а на самом деле вы всего лишь один из клиентов. Так, Фрей?

– Мясник больше чем клиент, – возразил тот.

Несмотря на габариты, он не отставал ни на шаг.

– Откуда такая кличка? – полюбопытствовала девушка.

Чтобы меньше наклоняться, Кильон снял шляпу и прижал ее к своей драгоценной сумке.

– Фрей считает ее остроумной. Я патологоанатом, трупы вскрываю. Раз есть кличка, Фрею не нужно использовать мое настоящее имя, когда нас могут подслушать. Как бы там ни было, зови меня Кильон и давай на «ты».

– То, что нравится Фрею, нравится мне. Мясник так Мясник.

– Вот уж спасибо! Мы по туннелям пойдем до самого… Как бишь тот город называется?

– Гнездо Удачи, – подсказал Фрей.

– Я о нем только слышал, а как там и что…

– Тебе там будет хорошо, – пообещал Фрей. – Город на семафорных линиях, на отшибе ты себя не почувствуешь.

– Когда там окажемся, Мерока ведь познакомит меня с кем надо?

– Так далеко я не захожу, – покачала головой девушка. – Передам тебя кочевникам, с которыми мы ведем дела. Это торговцы, они колесят по крупным городам, торгуют, меняются, прячутся от черепов и боргов.

– Им можно доверять?

– Пока не доберешься до Гнезда Удачи, они за тобой присмотрят, – ответил Фрей. – Дальше каждый сам за себя. Проблем не возникнет, ты же доктор, руки умелые, пальцы ловкие. Уверен, работу найдешь без труда.

– Надеюсь, не ту, что сулил мне Малкин?

– От пыток Малкин теряет голову, – признал Фрей. – Но он так увлечен своей работой, что поневоле восхищаешься.

– Ты сказал, что вскрываешь трупы, – напомнила Мерока. – Чем это поможет, если патологоанатомов уже пасут?

– Я учился на доктора. Могу ставить диагнозы, выписывать лекарства, выполнять простые операции.

– Это хорошо, – одобрительно кивнула девушка. – Там наверняка есть кого лечить. Если до тебя раньше не доберутся.

– Умеешь ты обнадежить! Чувствую, три дня пролетят, как один.

– Погоди, к Мероке нужно привыкнуть, – сказал Фрей. – К тому же тут ничего личного. Ты ей нравишься, просто она не хочет слишком привязываться к багажу.

– Может, дело в низких шансах увидеть тебя снова, – добавила девушка.

– А вот Фрей, похоже, думает, что я вернусь, да, Фрей?

– Разумеется, – отозвался тот у Кильона из-за спины. – Ни секунды в этом не сомневаюсь.

– Фрей – оптимист. Я всегда говорила: это его самый большой минус, – съязвила Мерока, потом, сообразив, что Кильон не просто клиент, спросила: – Как же вы спелись? Он втянул тебя в аферу с крышеванием?

– Дело не в рэкете, – обиженно возразил Фрей. – Я не рэкетир.

– А врагов своих потрошить любишь, – заметила Мерока.

– Ну, это другое дело.

Кильон наклонился еще ниже, чувствуя, что с каждым шагом в туннеле становится все теснее.

– Далеко нам идти?

– Не дальше, чем нужно. Давай шагу прибавим, не то опоздаем на поезд. Фрей, как ты там, ничего?

– Нормально.

Чувствовалось, однако, что он устал, – дыхание все больше сбивалось, голос слабел. Туннель повернул налево. Ни Фрей, ни Мерока и словом не обмолвились, но Кильон чувствовал: рядом направо убегает другая галерея. Из черного жерла пахнуло зловонным теплом. Троица сильно углубилась в недра Клинка. Кильон ощущал, как давит древняя порода, грозно нависая над дерзко нарушившими ее целостность туннелями, как мечтает навеки их смять и заблокировать. На поверхности Неоновых Вершин опасностей пруд пруди, но Кильону отчаянно хотелось поскорее выбраться наружу.

– Я слышал про туннели, но не знал, правда это или нет, – сказал он. – Почему-то казалось, что это городская легенда. Ну болтают же про гигантских крыс в канализационных трубах.

– Туннели впрямь существуют, – проговорил Фрей.

– А остальное? Твари, которые якобы в них водятся?

– Я полжизни по этим туннелям брожу, – заявила Мерока. – На глубину меня тоже заносило. Ничего такого не попадалось. Оторопь пару раз брала, но… – Девушка замолчала, словно устыдившись, что сболтнула лишнего о своих страхах.

– Оторопь брала каждого. Ничего постыдного в этом нет, – заметил Фрей. – Вообще-то, туннели совершенно не секретные. Копы про них знают. Вот и я знал еще в годы службы. Тогда мы ими подозреваемых запугивали. Мол, возьмем и бросим тебя здесь. Страшилки опровергать не старались.

– Страшилки? – переспросил Кильон.

– Да случается тут разное дерьмо, – уклончиво заметила Мерока. – Можно потеряться за считаные секунды. Или столкнуться с теми, с кем лучше не сталкиваться, например со мной, когда я не в духе. Остальные байки – просто горы собачьего дерьма, если выражаться образно.

– Хорошо сказано, выразительно, – похвалил Фрей. – Лучше и я бы не смог.

– А как насчет спятивших роботов? – поинтересовался Кильон.

– Кто-то сказок начитался, – съязвила Мерока.

Ее фонарь внезапно погас, оставив их в кромешной тьме.

– Никаких роботов, Мясник, ни больших, ни маленьких. Туннели существуют, но это не значит, что существует все, что о них болтают. – Девушка трясла фонарь, пока он снова не загорелся.

– Значит, сколько вы ни спускались в туннели, ничего диковинного не видели?

– Трупы видела, – сказала Мерока. – Включая трупы тех, кого не хотела бы встретить живыми. Но чтобы огромные страшные роботы шатались по туннелям? Извини, но нет. Клинок – большой старый кол, воткнутый в землю. Здесь тысячелетиями ничего не менялось.

– А дорогу терять случалось?

– Пару раз бывало. Особенно с болтливым багажом.

– Намек понят.

Однако Мерока еще не закончила.

– Потеряться – не худший из вариантов. Если потерялся, можно выбраться. Страшнее угодить в другую зону.

– Зону незаметно для себя не пересечешь, – проговорил Кильон.

– Да, заметить ты это заметишь, но не факт, что сумеешь подготовиться или вернуться. Ты, Мясник, думаешь, что знаешь Клинок, только на деле ты знаешь лишь его поверхность и выступы. Там зоны большие. Фрей вот из Неоновых Вершин почти не выбирается. Внутри все абсолютно иначе. – Голос Мероки зазвучал предостерегающе. – Чем ближе к Метке или к Оку Бога – называй, как угодно, – тем меньше зоны и тем ближе они друг к другу. Там все дерьмо расплывается, на карту ни черта не нанесешь. Поэтому и фонарь мой не работает: чувствует, что переход близко.

– А переходить обязательно?

– Нет, пока туннели не выведут нас в Пароград. Если с прошлого раза сдвигов не произошло, что не исключено. Часовщики уже извелись из-за этого, и не только на Неоновых Вершинах. Остальные предвидели это уже давно. Два года назад, а то и три. Смещения серьезные. Что-то тяжелое спускается с вершины. – Не дожидаясь реакции Кильона, Мерока добавила: – Сама я виню ангелов. При любых непонятках они у меня первые в черном списке.

– Ясно. – Кильон с трудом сглотнул. – И на чем основывается такое… предположение?

– На твоем месте я принял бы это как данность, – посоветовал Фрей.

– Ангелы меня бесят, – заявила Мерока. – Больше тебе знать не требуется.

Дальше шли молча. Кильону не хотелось развивать тему: вдруг Мерока начнет размышлять, откуда такой интерес. Сомнений не вызывало одно: их общий секрет Фрей не выдал. Мерока не подозревала о происхождении Кильона, если не врала по каким-то особым причинам, из чего вытекало, что Фрей слово сдержал.

– Далеко еще до границы? – поинтересовался Кильон.

– Не больше полулиги. Точнее не определить.

Вскоре Кильон почувствовал, что туннель расширяется, а вытянув руку, едва коснулся ближайшей стены.

– Держись правой стороны, – велела Мерока.

Кильон видел лишь дрожащий блик ее фонаря, но чувствовал: рядом ствол либо галерея, уводящая еще глубже в недра Клинка.

Внезапно во мраке что-то зашелестело, полыхнуло огнем, потом раздался грохот, который эхо унесло в бесконечность. В отблесках вспышки Кильон увидел револьвер в руке Мероки. Девушка стреляла туда, откуда веяло теплом. Кильон собрался с духом, гадая, что она увидела. Вот фонарь осветил бегущего черного зверька. Крыса с обрубком хвоста! Она глянула на путников желтоватыми глазками и потерла нос лапами.

Щелк! – Мерока поставила револьвер на предохранитель и спрятала под куртку.

– Не на что тут смотреть. Пошли!

– До выхода несколько сот дюймов, – просипел Фрей, дыша с трудом. – Наверное, поверну-ка я обратно, а то слишком вас торможу. Поручаю тебя, Мясник, заботам Мероки. Черкни мне открытку из Гнезда Удачи. Разумеется, анонимно: незачем трезвонить, что ты удрал из города.

Во мраке туннеля Кильон пожал ему руку.

– Непременно пришлю! Спасибо, что забрел с нами в такую даль. Мог ведь и не мучиться. – Кильон замолчал, вспомнив о том, что хотел отдать Фрею чуть раньше.

– Не посветишь сюда? – попросил он Мероку, дождался, когда свет упадет на докторскую сумку и открыл защелку. На самом верху лежал пакетик. – Вот, тут меньше обычного, но в морг лекарства неделями не подвозили. Боюсь, тебе придется довольствоваться этим, пока я не найду другой источник.

Фрей смял в кулачище пакетик морфакса-55.

– А себе ты оставил, Мясник?

– Мне хватит.

Подумав, Фрей протянул ему пакетик:

– Уверен, тебе он нужен больше, чем мне. Ты в путь отправляешься, а не я. Разве найду я другого поставщика, если ты не вернешься?

– Конечно найдешь, – заверил Кильон, однако настаивать не стал.

Он спрятал морфакс-55 в сумку, тихо радуясь, что Фрей не взял антизональное.

– Дайте знать, когда намилуетесь, – съязвила Мерока. – А то нам на поезд пора.

– Иди! – велел Фрей, еще раз пожав Кильону руку. – Насладись красотами мира.

Глава 3

Из туннеля они выбрались через низенькую дверцу и попали в подсобку круглосуточной прачечной. Кильон надел шляпу и очки, хотя стекла в них моментально запотели. Бледно-зеленые стены, мешки грязного белья, неутомимо работающие монетные автоматы – прачечная напоминала яркий, утопающий во влажных испарениях оазис. Несмотря на позднее время, двое клиентов на жестких скамейках завороженно следили за кружащимся в барабанах бельем, ожидая завершения цикла стирки. В тот момент Кильон охотно присоединился бы к ним: лучше унылое прозябание у стиральной машины, чем пугающая неопределенность путешествия за пределы Клинка.

Они с Мерокой стояли под ночным дождем, и Кильон поймал себя на том, что оглядывает близлежащие улицы, здания, машины в поисках шпионов и боевиков.

– Не веди себя так, словно у тебя мишень на лбу, – буркнула девушка.

До следующего выступа Мерока и Кильон добрались на фуникулере, потом пересели на наземку. Автомобили и маршрутки проносились мимо голубыми искрами. Поп-певица Блейд смачно затянулась сигаретой и подмигнула им с неоновой анимационной рекламы на всю стену многоквартирного дома. Из-за непогоды на улицах было малолюдно. Редкие пешеходы горбились под зонтами и поглубже натягивали головные уборы. Кильон чувствовал себя слишком заметным и гадал, как, если спросят, объяснит свое общение с хмурой, до зубов вооруженной Мерокой. Но ни одна машина не притормозила рядом, ни один пассажир автобуса или фуникулера не задержал на них взгляд. Пешеходов волновали лужи и канавы, а не Кильон и его спутница.

На вокзал они попали почти в десять.

– Как, успеваем? – Кильон глянул на группу золотых часов, вмонтированных в каменную кладку над аркой входа.

Мерока кивнула на круглосуточное кафе через дорогу от вокзала.

– Жди там, я билеты куплю.

– Разве нам не лучше держаться вместе?

– Нечего тебе по вокзалу слоняться. Ангелы настроены серьезно, ни один закуток из вида не упустят. Пробежимся по залам ожидания, вскочим в поезд – и поминай как звали.

– Ясно.

Кильон проследил, как Мерока входит в здание вокзала, и зашагал в сторону желтых огней круглосуточного кафе. Внутри за длинной оцинкованной стойкой сидело трое мрачных посетителей. Ни один из них не отреагировал на его появление. Под безучастным взглядом бармена Кильон придвинул к себе табурет с красной обивкой и заказал кофе с пончиком. Достал сигарету, закурил и глубоко затянулся. Как и алкоголь, растительные экстракты сигарет почти не действовали на его нервную систему, но снимали напряжение в легких. Легкие Кильона перестраивались, как и другие части тела.

Когда принесли кофе, Кильон залпом выпил полчашки. С пончиком он заставил себя расправиться в три приема, вытер липкий жир с губ и уперся взглядом в двери вокзала. Где же Мерока? В конце концов, не слишком ли они спешат?

Девушка появилась в дверях вокзала пять минут спустя и зашагала к круглосуточному кафе. Лицо непроницаемое – не определить, купила она билеты или нет. Она распахнула дверь, прошла к стойке и уселась рядом с Кильоном.

– Все в порядке?

– Допивай кофе.

Кильон и Мерока подавленно молчали, словно влюбленные после прилюдной ссоры. Мерока то и дело бросала взгляд на часы за стойкой, сверялась с наручными часами и часами над входом в здание вокзала. Было уже десять минут одиннадцатого, до отхода поезда оставалось меньше пяти минут. Его наверняка уже подали и готовили к отправлению.

– Разве нам не пора?

– Хочешь путешествовать один? Пожалуйста!

– Видела кого-нибудь в здании вокзала?

– Пару человек, не больше.

– Я имел в виду кого-нибудь подозрительного. – Кильон перехватил взгляд бармена, выложил на стойку банкноту и махнул рукой: мол, сдачи не надо. – Моих возможных преследователей.

– Думаешь, они так и расхаживают, ничуточки не таясь? – покосилась на него Мерока.

– Нет, не думаю. Зато надеюсь, ты достаточно компетентна, чтобы подмечать то, что не видит простой обыватель.

Мерока затихла, явно расстроившись, что не может подобрать язвительный ответ.

– Я никого не видела, – наконец призналась она. – Но это не значит, что опасности нет. Ангельские лазутчики хороши, засечь их трудно. Даже мне.

Кильон глянул на свои часы.

– Тогда остается лишь уповать на лучшее. Нам не пора?

– Поезд отправляется через три минуты.

– Чтобы добраться до платформы нужно как минимум две минуты.

– Девяносто секунд. – В голосе Мероки зазвучал металл.

Еще полминуты они посидели молча, потом девушка кивнула – пора, мол. Кильон чувствовал и взгляд бармена, и полное равнодушие троих посетителей. Они с Мерокой покинули кафе, пересекли улицу и вошли в здание вокзала. Минутные стрелки всех часов на арке застыли на отметке двенадцать, словно механизмы, скрытые циферблатами, переводили дыхание. Потом стрелки двинулись дальше. До отхода поезда оставалось менее минуты.

Мерока и Кильон быстро шагали по сводчатому полумраку вокзала, едва не срываясь на бег. Вниз по синей плитке лестниц, на деревянный настил перрона, где сильно пахло маслом, паром и озоном. Мерока не оставила и секундной форы, зато у выхода на посадку, где проверяли билеты, никто не болтался. Их пропустили, велев поторапливаться. На платформе не было ни одного пассажира: все они вместе с багажом уже находились в поезде. Вдоль состава расхаживали только проводники в шляпах-таблетках, белоснежных перчатках и с серебряными свистками наготове да носильщики с пустыми тележками. Тепловоз был ярко-красный, как транзисторный приемник. По другую сторону от платформы черный паровоз с длинным составом грузовых вагонов застыл, дожидаясь, когда его разгрузят после долгого подъема из нижней зоны. Окутанный паром, он шипел всеми трубами и клапанами – того и гляди не выдержит давления и взорвется.

Кильон с Мерокой сели на поезд с красным тепловозом, забравшись в тамбур в конце вагона. У самой двери девушка задержалась, настороженно оглядывая затянутую туманом платформу. Почти все вагоны уже закрыли, один из проводников свистнул в свисток. Тепловоз ответил пневмогудком. Состав тронулся. Мерока захлопнула дверь.

Подозрительного типа они заметили одновременно. Шагающий силуэт точно материализовался из белой дымки с другой стороны платформы. Мужчина был не в железнодорожной форме, а в широкополой шляпе и пальто до колен, перехваченном на поясе. Ни дать ни взять пассажир, дожидающийся последнего поезда, чтобы добраться домой. В левой руке он держал нечто, блеснувшее в красном свете семафора.

– Это один из них, – шепнула Мерока в тот самый момент, когда страшная догадка осенила Кильона.

На что решится лазутчик? Сядет на поезд или выждет, пока он не уедет с вокзала и не устремится вниз по длинному серпантину, который тянется до самого Парограда? Момент длился нескончаемо долго.

Кильону захотелось действовать, проявить инициативу, но он давно не сталкивался с подобными трудностями, и прежняя сноровка исчезла. В немом оцепенении он наблюдал, как лазутчик хватается за поручни движущегося вагона, подтягивается к двери, открывает ее и проникает внутрь. Сложная цепочка движений, выполненных с жуткой, нечеловеческой грацией, – Кильон словно смотрел замедленную киноленту. Лазутчик забрался в поезд за четыре или пять вагонов от того, где укрылись они с Мерокой.

– Уходим, – бросила девушка, распахивая дверь.

Кильон глянул на платформу, деревянный настил которой с каждой секундой промедления двигался все быстрее. Поезд уже набрал скорость, – если прыгнуть неосторожно, можно получить серьезную травму.

– Мы едем слишком быстро.

– Прыгай, Мясник!

Страх и нерешительность парализовали Кильона. Ему хотелось полностью довериться Мероке, но он не мог пошевелиться. Девушка сжала его руку так, словно собиралась взмыть в космос, но обязательно с ним. Поезд рвался вперед, набирая скорость так стремительно, что голова уже спустилась ниже уровня платформы. Кильон инстинктивно схватился за поручни повыше, чтобы не сорваться с подножки.

– Слишком быстро, – повторил он упавшим голосом. – Извини.

Шанс спрыгнуть был упущен.

– Ты сорвал эвакуацию, – процедила Мерока. – Мы и полчаса не едем, а ты… Ты все изгадил.

Внутри Кильона что-то оборвалось. Он швырнул девушку на стену вагона, удивленный силой и внезапностью своей вспышки.

– Послушай меня, – начал Кильон, ощущая прилив холодной ярости. – Может, я кажусь тебе размазней; может, в сравнении с тобой я и впрямь размазня, – но уясни кое-что.

Он ухватил ее за ворот и с силой вдавил в стену.

– Я не твой чертов багаж, я человек, целых девять лет прозябающий в одиночестве. Девять лет назад я убил двоих коллег, потому что они уничтожили мою любимую. «Убил» – значит садистки накачивал лекарствами, пока они не умерли. Именно так бывает с теми, кто разбудит во мне зверя. Целых девять лет я сидел и не высовывался. Я мухи не обидел до сегодняшнего дня, когда мой мир снова перевернулся. Жизненный уклад я изменил быстрее, чем люди выбирают себе вкусный ужин. Я просто отработал смену, а сейчас, несколько часов спустя, бегу из города. Если к новым обстоятельствам я приспособился не так хорошо, как хотелось бы тебе, то ты уж смирись.

Он отпустил девушку. Та вскинула голову и облизала губы:

– Мясник, ты закончил?

– Пока да.

– А ты силен, хотя на вид червяк червяком. – Мерока поправила измятый воротник. – Здорово пар выпустить, правда?

– Просто предупреждаю, что не стоит меня недооценивать.

– Насчет убийства и пыток ты серьезно говорил?

Кильон закрыл глаза, вспомнив, к чему его вынудили.

– Да.

Мерока захлопнула дверь: ей здорово помог ветер, который сопровождал несущийся поезд. Вагоны стучали, качаясь на серебристом лабиринте пересекающихся рельсов.

– Итак, мы едем, нравится нам это или нет.

– Неизвестно, сколько лазутчиков пряталось на вокзале, помимо того, что сел на поезд. Зато известно, что мы разбились бы, если бы спрыгнули на ходу.

Мерока глянула влево, на длинный коридор, который тянулся через весь вагон.

– Что абсолютно точно известно, так это то, что один из них сейчас едет с нами.

– Может, он нас не видел? Просто вскочил в поезд в надежде, что мы там?

– Он нас видел. Тебя – точно.

– Нужно перебраться ближе к голове поезда. Может, он не успеет до нас добраться.

– Следующая остановка через двадцать минут: будут менять локомотив. Времени ему хватит.

– Но это же не значит, что мы будем безропотно его ждать, верно? – Кильон вдохнул и выдохнул, надеясь успокоиться, пусть даже ненадолго. – Мы не беззащитны. Оба вооружены. И нас двое, а он один.

– Мы видели одного, но это не значит, что он еще не обзавелся дружками.

Девушка снова оглядела длинный коридор. От двери было видно лишь до конца вагона, где коридор нырял в тамбур. «Лазутчик в четырех или пяти вагонах отсюда», – подумал Кильон, вызывая в памяти его образ. Вдруг вспомнятся подробности, которые он сразу упустил? Если лазутчик пробирается к ним, то появится из-за того угла.

– Ты с ангельской пушкой разобрался? – спросила Мерока.

Кильон нащупал спрятанный в кармане пальто пистолет и осторожно вытащил:

– Эй, ты в рабочем состоянии?

– В данный момент КПД составляет шестьдесят три процента и снижается. – Пистолет отвечал негромко, чтобы не слышали в соседних купе. – Дефицит энергии приведет меня в нерабочее состояние через четыре часа три минуты. Функциональность значительно уменьшится через два часа двадцать пять минут. Данные представляю с учетом допустимой погрешности.

– Обойдемся без погрешности. – Кильон поспешил спрятать пистолет в карман, пока в коридор кто-нибудь не вышел. – Четыре часа – это не так уж плохо, да? Избавимся от хвоста – и сразу полегчает!

– Ага, полегчает, как же… – Мерока распахнула куртку и выбрала себе оружие – удобный в обращении массивный пистолет-пулемет со стволом из тисненого металла и прямой рукояткой с длинным магазином внутри. Девушка нащупала на боку черной ствольной коробки рычаг и перевела его в третье положение. – Чем-нибудь еще тебя утешить?

– Я думал, утешение не по твоей части.

– У нас два варианта. Ждать в голове поезда, пока лазутчик нас не разыщет, а он рано или поздно разыщет и поймет, что прижал нас. Либо дать ему бой.

– Думаю, тебе по душе второй вариант.

Мерока убрала автомат под куртку, накрыв полой и правую руку.

– Держись позади. Раньше меня огонь не открывай.

Они зашагали по коридору вдоль тянущихся справа купе. Первые два пустовали, единственная пассажирка третьего, молодая женщина, смотрела в окно. Неоновые Вершины проплывали мимо нечетким пятном. Дождь размыл многоцветие рекламы, которое сменилось пронзительной электрической белизной. Четвертое купе тоже пустовало, в следующем за ним курили и смеялись двое мужчин. В последнем купе не было никого, на сиденьях валялись старые газеты. Кильон чувствовал, что начался спуск. Поезд двигался против часовой стрелки по серпантину на боковой поверхности Клинка. За каждые тридцать лиг пути он спускался на лигу. До следующей зоны еще ехать и ехать. Точное расстояние Кильону высчитывать не хотелось.

У тамбура Мерока остановилась, выхватила автомат и развернулась к глухому углу. Кильон дождался ее кивка и двинулся следом, на шаткую площадку между вагонами. В следующем тамбуре он снова ждал, пока Мерока проверяла коридор.

– Путь свободен, – тихо объявила она.

Они двинулись вдоль очередного ряда купе. И здесь одни пустовали, в других скучали одинокие пассажиры. Полным оказалось лишь второе по счету купе, где пять шумных бизнесменов потчевали друг друга байками. Воротники рубашек расстегнуты, узлы галстуков ослаблены, пахнет спиртным. В следующем купе сидели мать с дочерью. У обеих прямые спины, девочка в шляпе, у матери вуалетка до середины лица. Строгие, изысканные наряды – ясно, уважаемые жительницы Парограда возвращаются из трудной, дорогостоящей поездки на Неоновые Вершины. На коленях мать держала большой коричневый конверт, стиснув его как величайшее сокровище на свете. Слишком бледная и худая, девочка постоянно дрожала. Операция на Неоновых Вершинах матери, вероятно, не по карману, но она оплатила рентгеновские снимки, которые пригодятся местному пароградскому хирургу.

Кильону хотелось поговорить с ними. В сумке у него достаточно инструментов, чтобы провести первичное неврологическое обследование. Девочке это не поможет, но, по крайней мере, докажет матери, что она сделала все возможное.

Кильон замешкался. Девочка повернулась и посмотрела на него через стеклянную перегородку. Мать перехватила его взгляд. Глаза у нее темные, да еще скрыты вуалью, зато в линии рта Кильон прочел невыразимую грусть и безысходность. На руках напряглись жилы – так отчаянно она сжимала конверт со страшной медицинской правдой.

Мерока оглянулась, подгоняя его взглядом.

– Извините! – шепнул Кильон, словно это могло что-то изменить.

Внезапно из-за поворота позади Мероки показался мужчина. Кильон заметил, как девушка дернулась, готовая выхватить оружие. Мужчина в форменном жилете и шляпе железнодорожника казался ниже и плотнее стоявшего на перроне, он едва помещался в узком коридоре. В одной руке проводник держал компостер, в другой – карманное расписание.

– Задержитесь на минуту, сейчас я к вам подойду! – велел он, входя в первое купе.

Мерока шла дальше. В четвертом купе крепко спал единственный пассажир, в пятом не было никого. Проводник перебросился парой слов с ехавшими в шестом купе, пробил билеты и выбрался в коридор. Он двинулся навстречу Мероке, до сих пор прятавшей руку под курткой, и Кильону, которой стоял за ней с ангельским пистолетом в кармане.

– Предъявите билеты и можете вернуться в купе, – сказал проводник.

Свободной рукой Мерока вытащила билеты из кармана. Проводник тщательно проверил их, щурясь подслеповато из-за очков.

– Вам нужно вернуться, – заявил он. – Вы проскочили свое купе, оно в третьем вагоне. Были в вагоне-ресторане, да?

– Да, – подтвердила Мерока.

Проводник пальцем ткнул себе за плечо:

– Там первый класс до самой головы поезда.

Он закомпостировал оба билета и вернул Мероке, довольный хорошо сделанной работой.

– Нам нужно пройти дальше, – сказала девушка.

От профессиональной вежливости не осталась и следа.

– Мисс, боюсь, вы не понимаете. Вы оплатили поездку вторым классом, в первом вам делать нечего.

– А вы почем знаете? – огрызнулась Мерока.

– Незачем создавать проблему на пустом месте. Вы неправильно сосчитали вагоны – ничего страшного, с кем не бывает! Давайте развернемся и спокойно…

Как показалось Кильону, дальше все происходило слишком быстро. Только что проводник надменно разговаривал с Мерокой, а секундой позднее она ткнула стволом в его пухлую щеку. Проводник уронил компостер, расписание и прижался к перегородке между коридором и купе.

– Зря ты волну поднял, – процедила Мерока и, развернувшись, кивком велела Кильону открыть дверь пустого купе рядом с тем, в которое только что заглядывал проводник.

Она втащила бедолагу в купе и от души пнула по яйцам, заставив рухнуть на сиденье, испещренное сигаретными подпалинами.

– Не убивайте! – взмолился проводник, дрожащей рукой поправляя сползшие очки.

– Обещаешь сидеть тихо и не останавливать поезд, пока мы не скроемся из виду?

– Конечно-конечно!

– Вот и умница. – Не выпуская автомат из левой руки, правой Мерока вытащила из-под куртки нечто серебряное – не то пистолетик, не то шприц для подкожных инъекций – и швырнула ошеломленному проводнику.

– Подними! – велела она, когда инструмент упал между скорченных ног кондуктора. Кильон заметил, как на форменных брюках расплывается темное пятно.

– Что вы хотите…

– У тебя, толстяк, два варианта. Либо прижимаешь эту штуковину к шее и делаешь себе укол, либо я тебя застрелю. Выбирай!

– Что в шприце? – спросил проводник, поднимая инструмент негнущимися от волнения пальцами. – Откуда мне знать, что содержимое меня не убьет?

– Тебе что, гарантии нужны?

– На вашем месте я согласился бы, – посоветовал Кильон, уповая на то, что в импровизированном шприце транквилизатор.

– Мне прям не терпится курок спустить, – пригрозила Мерока.

Сообразив, что дело нешуточное, проводник прижал кончик инструмента к шее, чуть выше накрахмаленного воротника, зажмурился и спустил пружинный курок. Послышался щелчок, потом шипение, и содержимое попало под кожу. Результат не заставил себя ждать. Пальцы бедняги разжались, шприц упал на пол. Бессмысленно вращая глазами, проводник развалился на сиденье. Теперь лишь форма отличала его от пассажира, отсыпающегося после попойки.

– Пожалуйста, скажи, что я не зря его убедил! – взмолился Кильон.

Мерока подняла шприц и спрятала под куртку.

– Он под наркозом. Через полчаса оклемается.

– Так мы просто… бросим его? Разве не нужно снять с него форму, чтобы не был похож на проводника?

– Ага, нужно. Займись этим, пока я буду убивать того, кто сейчас пробирается по вагонам, чтобы убить тебя. – Она вышла из купе и закрыла за собой дверь.

Тем временем приоткрылась дверь соседнего купе, в коридор выглянул мужчина и уставился на Кильона и Мероку.

– Здесь что-то случилось? – грозно осведомился он низким, скрипучим голосом.

Грубое лицо выдавало в нем любителя побузить, а подозрительные глазки-бусинки – задиру, для которого вечер прожит зря, если не удалось ввязаться хотя бы в одну драку.

– Нет, все нормально, – заверила Мерока, снова спрятав оружие под куртку.

– Где проводник? Он был здесь минуту назад.

– Мы его не видели, – заявил Кильон. – Наверное, он пошел обратно.

– Откуда ты знаешь, куда шел проводник, если не видел его? – Любитель потасовок выбрался в коридор и, судя по выражению лица, укрепился в своих подозрениях.

Он попытался заглянуть в купе, но Мерока плотно закрыла дверь.

– А там кто? Только что никого не было!

– Не твое дело, – отрезала Мерока. – Поверь мне на слово.

– А ну пусти меня! – Мужчина схватил девушку за плечо и вознамерился отшвырнуть к стене вагона.

Мерока не позволила. Она выхватила автомат и ткнула задиру под подбородок.

– Я же сказала, это не твое дело. Сказала ведь? – прошипела Мерока, задирая ему голову стволом.

Мужчина захрипел.

– Вам лучше вернуться в купе, – посоветовал ему Кильон, гадая, хватит ли Мероке транквилизаторов, чтобы утихомирить весь поезд.

Несмотря на любовь к дракам, тот понимал: под дулом автомата не спорят. Он начал пятиться назад, по-прежнему хрипя.

В конце коридора показалась фигура. Кильону, который смотрел не на Мероку и не на задиру, а дальше, понадобилась лишь секунда, чтобы узнать типа с перрона. В полумраке вокзала он казался вполне нормальным, зато в ярко освещенном вагоне на нормального совершенно не тянул. Кильон сперва даже не понял, что смотрит на ангела, – перед ним был серокожий упырь, труп, безуспешно изображающий живого.

Мерока не растерялась. Она отдернула руку с автоматом, пнула любителя потасовок правой ногой и, лишив равновесия, толкнула на упыря. Даже в пальто худой как щепка, тот оказался на удивление сильным и ловким. Плавно, как в замедленном кино, он вытащил блестящее оружие, которое они заметили у него на перроне. И так же неторопливо Мерока опустила ствол автомата и прицелилась в упыря. Тот прятался за крупным задирой, придерживая его свободной рукой как щит. Кильон поднял ангельский пистолет.

Упырь открыл огонь первым, прямо через задиру, прострелив в его грудине аккуратную сквозную дыру. Кильон отстранился, слева забил теплый фонтан из крови, дробленых костей и легочной ткани. В Кильона упырь не попал, но промахнулся лишь чуть-чуть. В следующий миг Мерока дала в ответ оглушительную очередь. Ее ствол полыхал голубым пламенем, стреляные гильзы падали сбоку. Тело несчастного любителя потасовок – он погиб мгновенно от выстрела упыря – превратилось в кровавое месиво. Мерока стреляла, пока не опустошила магазин. Упырь отступил и наконец выпустил труп-щит, испачкавший его пальто кровью и ошметками мертвой плоти. Он прижался к задней стене вагона и оскалил зубы в чудовищно неестественной улыбке, словно невидимые крючки растягивали уголки его рта.

За сизыми губами проглядывал тугой комок черного языка, будто чересчур много ужаса затолкали в слишком малое пространство.

– Я один из великого множества. – Его сухой, потусторонний голос напоминал шелест ветра среди деревьев. – А ты, Кильон, просто один.

Упырь выпустил свое оружие.

– Так ты с компанией? – осведомилась Мерока, бросая пустой магазин и вытаскивая запасной.

– Конечно.

– И где ж твои приятели?

– Вокруг вас. Убегать бессмысленно. – Упырь кашлянул – изо рта потекло вязкое, черное. – Нас слишком много. Теперь нам точно известно, где вы и куда направляетесь.

– А вот об этом вам вряд ли известно. – И Кильон вскинул ангельское оружие.

Взгляд упыря упал на пистолет, и через мгновение на сером лице мелькнуло узнавание.

– Здесь внизу он не…

Кильон выстрелил. Пистолет дернулся – получилась не столько отдача, сколько движение оружия, пробудившегося от сна. Из ствола вылетел малиновый луч, достаточно яркий, чтобы оставить на сетчатке Кильона следовой образ. Луч пронзил упыря и буквально тотчас же превратил половину его в черную головешку. Мгновение спустя Кильона настиг запах.

А с ним – понимание того, что он убил в третий раз.

Глава 4

Они потащили ангела к ближайшей наружной двери. За ним тянулся липкий черный след и хлопья пепла, как от сожженной газеты. Если на трупе имелись ценности – оружие или приборы, которые могли пригодиться, – от них пришлось отказаться.

Мерока открыла окно и потянулась к дверной ручке. Теперь она толкала дверь против ветра. Поезд мчался по решетчатому мосту. Давным-давно некий катаклизм создал в этом месте расселину в черной породе Клинка, пробив коническую трещину до выступа следующей зоны. Мерока вытолкнула труп в дверной проем, и Кильон заметил, как тот падает в брешь между рельсами и исчезает в черной пустоте под мостом. До поверхности лететь многие лиги; когда упырь об нее ударится, опознавать будет некого. Кильон представил, как озадачит труп его коллегу, молодого амбициозного патологоанатома из конеградского морга.

Они возились со вторым трупом, когда открылась дверь среднего купе и в коридор ввалились подвыпившие бизнесмены. Выглянула и пароградская мать из купе по соседству. Оцепенев от ужаса, они взирали на Мероку с Кильоном, труп и следы кровавой бойни.

– Разойтись! – скомандовала Мерока.

Все вернулись в свои купе.

– Не надо сбрасывать его с поезда, – проговорил Кильон.

– Тебе-то что?

– Он случайная жертва. Если упадет на выступ следующей зоны, никто не узнает, что с ним случилось. А если оставим труп в поезде, его найдут.

– Вместе с отпечатками твоих пальцев.

– Это меня не особо волнует.

Кильон не собирался пояснять, что отпечатки пальцев у него намеренно заурядные – папиллярный узор едва определишь.

Погибшего любителя потасовок они кое-как пристроили на лавку в пустом купе. Неестественная поза, в груди дыра – сразу видно, на сиденье труп, но теперь он хотя бы в коридоре не валялся.

– До остановки еще десять минут, – объявила Мерока, глянув на часы. – Пойдем-ка поищем пустое купе в другом вагоне.

– Думаешь, в поезде есть еще ангелы?

– Не видела я таких ангелов, как тот хмырь. У него даже крыльев не было! Ты точно знаешь, кто за тобой гонится?

– Нам попался ангел, но не такой, как парят в вышине, – сказал Кильон, когда они двинулись в хвост поезда. – Ангелы годами искали способ существования за пределами Небесных Этажей. Нам встретился упырь, их агент глубокого внедрения, хирургически и генетически приспособленный для жизни на Неоновых Вершинах.

– Мне он полудохлым показался.

– Он умирал с момента попадания в нашу зону. Но его тело здесь действовало, а это для ангелов колоссальнейший прорыв.

– А ты про ангелов много знаешь.

– Узнаешь тут! На меня же охоту объявили. – У туалета Кильон остановился. – Мерока, я лицо ополосну, смою всю эту гадость, ладно?

– Только не засни там.

Он заперся в туалете. Зеленовато-желтый свет зажегся автоматически. Кильон снял шляпу, очки и посмотрел в зеркало – хотелось сравнить себя с упырем и убедиться, что разница огромная. Попав на Неоновые Вершины, он первое время и средь бела дня не отличался от людей. Но вынужденная ссылка затянулась, и естество понемногу брало свое. Начали выпадать волосы – Кильон стал бриться наголо; посинела радужка – помогли тонированные очки. Он смыл мылом кровавые брызги, промокнул лицо жесткими бумажными салфетками и, еще раз глянув в зеркало, убедился: кожа превращается в прозрачную пленку, обтягивающую череп диковинной формы. Кильон достаточно долго жил среди людей, чтобы понимать, как странно выглядит в последнее время.

Полупокойником.

Он завернул руку за спину и через одежду потрогал место, где следовало быть жесткому выступу лопатки. Вместо него нащупывалась мягкая злокачественная опухоль-«почка». Точно такая же симметрично располагалась с другой стороны.

Он годами спасался химиотерапией, накачивался коктейлем лекарств, чтобы замедлить обратную мутацию. Когда перестало помогать, обратился к Фрею. Нелегальные операции, проводимые в убогом флигеле «Розового павлина», не давали прорезающимся крыльям прорастать. Каждые двенадцать месяцев крылепочки тщательно срезались, раны зашивались и перевязывались. Потом рост крыльев ускорился, операции пришлось делать каждые шесть месяцев, потом каждые три.

На этот раз ее не успели сделать в срок.

Когда Мерока и Кильон сошли с поезда, тепловоз уже сменили черным паровозом, пыхтящим, как дракон. На следующем участке пути поезд повезет он. Замена происходила как по часам: одна и та же процедура повторялась веками.

– Может, зря мы сошли, – засомневался Кильон, когда они с группой других пассажиров брели к зданию вокзала.

– По-любому рискованно, – пожала плечами Мерока. – Сейчас мы, по крайней мере, не заперты в поезде, как в клетке.

Откуда-то сзади донесся вопль, за ним – крики и нарастающий ропот толпы.

– Кажется, труп обнаружили. – Кильон вздрогнул, но постарался не сбиться с шага.

– Глянь-ка, что там, – глухо проговорила Мерока.

Кильон опасливо глянул через плечо. У вагона, в котором отгремела бойня, толпились железнодорожники и пассажиры, в том числе и подвыпившие бизнесмены. Люди громко кричали, показывали пальцами. Седоусый мужчина в форме свистком подал условный сигнал, резкие звуки эхом отражались от высокой металлической крыши вокзала. Из задней двери вагона появились двое, поддерживающие толком не оклемавшегося проводника.

– Вон они! – завопил один их бизнесменов, указывая на Мероку и Кильона. – Они ехали в нашем вагоне! Это они убили того мужчину!

Кильон медленно обернулся, изображая искреннее недоумение: мол, он понятия не имеет, в чем его обвиняют.

– Вы что-то хотели сказать… – начал он, сам чувствуя фальшь.

– А ну стоять! – гаркнул чернобородый тип в форме – старший проводник, начальник станции или агент железнодорожной полиции.

Он неспешно приближался к Кильону и Мероке, на ходу отстегивая что-то от пояса. Длинноствольный табельный револьвер! Бородач сжал его обеими руками и прицелился в подозреваемых.

– Стой, не то стрелять буду! – провозгласил он, подражая герою боевика.

– Дело труба, – вздохнула Мерока и снова полезла за оружием.

– Хватит убивать, пожалуйста! – взмолился Кильон.

Бородач пальнул в воздух, спугнув с крыши птиц и летучих мышей. Темные крылья так и захлопали.

– Последнее предупреждение. Остановитесь немедленно!

Мерока что-то в него швырнула, и на миг Кильону показалось, что это леденец или стеклянный шарик. «Леденец» приземлился у бородача под ногами. Грохнул взрыв, и в воздухе стал сгущаться удушающий голубоватый дым. Для большей надежности Мерока метнула в толпу еще одну гранату, затем развернулась и бросилась бежать. Кильон кинулся следом. В левой руке у него болталась докторская сумка, правой он судорожно сжимал выхваченный из кармана ангельский пистолет. Они промчались по перрону и через широкую дверь нырнули в выложенный черно-белой плиткой зал ожидания. Там ночные пассажиры встревоженно прислушивались к шуму снаружи. Самым бдительным оказался железнодорожный чиновник, который только что повесил трубку настенного телефона. Увидав беглецов, он храбро бросился им наперерез. Мерока вытащила автомат и пальнула по плиточной мозаике над распахнутой дверью. Осколки дождем посыпались на чиновника, прикрывшего глаза руками. Кильон рискнул оглянуться еще раз. Бородач с табельным револьвером отстал несильно, хотя слегка спотыкался на ходу, явно пострадав от дымовухи. Он на миг замер, наклонившись вперед – одна рука на колене, другая сжимает револьвер, – и снова бросился в погоню. Его нагоняли другие железнодорожники и несколько зевак.

Внимание Кильона привлек один из пассажиров в зале ожидания. С непоколебимым спокойствием тот свернул газету, положил на соседнее пустующее сиденье и медленно поднялся. Он был в длинном сером пальто с поясом, широкополой шляпе и лакированных туфлях. Упырь не спеша опустил руку в черной перчатке в карман, словно нащупывая зажигалку.

Ангельский пистолет Кильон держал наготове, но стрелять не рискнул. В зале ожидания было немноголюдно, но несколько человек все же оказалось как раз между Кильоном и упырем. А тот медленно выбирался из зоны отдыха. Уголки его черного узкогубого рта ползли вверх.

Мерока рванула Кильона за руку и поволокла за собой. Табельный револьвер громыхнул снова, но они были уже на улице. Их встретил холодный дождь – грязные струи воды, стекая с верхних зон, хлестали по лицу. На миг мир превратился в столпотворение такси, трамваев, трассовых машин и автобусов. Кильон словно остолбенел. Взгляд Мероки остановился на одном из такси. Она ринулась прямо на него, вынудив водителя резко затормозить, чтобы не сбить ее. Распахнула пассажирскую дверь и не двигалась с места, пока Кильон не упал на заднее сиденье с левой стороны. Потом забралась следом, захлопнула дверь и велела таксисту жать на газ.

– Куда направляемся? – обернувшись, спросил водитель.

От пассажиров его отделяла стеклянная перегородка.

– Просто езжай, – бросила Мерока.

Кильон оглянулся. Упырь выбрался из здания вокзала и неспешно брел к другим такси. Когда они сами тронулись с места, трассовый автобус развернулся и загородил обзор. Потом автобус отъехал, мигнув напоследок огнями фар сквозь пелену дождя. Таксист все спрашивал, куда именно они направляются, а Мерока отбивалась фразами вроде: «Главное – подальше от вокзала».

Кильон оторвал взгляд от зеркала заднего обзора, вытащил десятку и постучал в стеклянную перегородку:

– Мы вам заплатим. Вот, держите аванс.

Таксист просунул руку в отверстие в перегородке и выхватил купюру.

– Все равно я должен понять, куда ехать.

– Давай направо, – скомандовала Мерока.

Таксист резко повернул, сдвигая контактный башмак на объездную трассу. Машина дернулась за башмаком и покатила вдоль дешевых отелей и жилых домов. Эту часть Неоновых Вершин процветающей не назовешь, слишком близко от края зоны. Состоятельные люди селились подальше от границы – так риск угодить в зональный сдвиг намного меньше.

– А теперь налево, – продолжала давать указания Мерока.

Такси рвануло влево, вливаясь в плотный транспортный поток. Едва свернули за угол, Кильон заметил горящие фары машины, выезжающей на боковую дорогу.

– Мне кажется, за нами следят, – проговорил он.

– Кажется или следят? – уточнила Мерока.

– Я видел упыря, спешащего к такси. За нами хвост.

– Давай снова направо, – велела Мерока таксисту.

Тот покачал головой:

– Нельзя. Там слишком близко к границе.

Мерока постучала стволом по стеклянной перегородке:

– А ты все равно сверни.

Глянув на пушку, таксист лишь равнодушно пожал плечами, словно такое случалось как минимум раз за смену.

– Думаете, это поможет? Через пару кварталов мы попадем в неэлектрифицированную зону.

– Маховики и батарейки у машины есть?

– Конечно.

– Тогда делай, что говорят.

Направо таксист свернул на следующем перекрестке – нырнул в проулок между брошенных домов и пустырей. Теперь трясло куда сильнее, причем не только из-за плачевного состояния асфальта. Многолетний слой грязи и мусора плотно набился в колею. Машин сюда ездило недостаточно, чтобы очищать электрическую цепь. Такси неслось вперед: когда тяговый ток перестал поступать на контактный башмак, за дело судорожно взялся маховик. Кильон оглянулся. Они уже достаточно углубились в проулок, а с главной улицы никто больше не свернул. Может, он ошибся насчет второго такси? Он облегченно выдохнул.

Проулок осветили фары.

– Это они!

– В какой стороне граница? – спросила Мерока таксиста.

– Прямо по курсу.

– Вот и двигай туда. А ты, Мясник, попробуй вырубить хвост, покажи, насколько ты крут.

Трясущимися руками Кильон открыл окно.

– Я не могу стрелять по такси. Что, если попаду в водителя?

– Так импровизируй, мать твою! – Мерока впилась в него свирепым взглядом. – Есть трасса, на трассе колея. Попробуй ее вырубить.

Кильон вытащил ангельский пистолет, развернулся и с опаской высунулся из левого окна. Второе такси понемногу нагоняло их, мигая фарами на обесточенных участках. Когда ток появлялся, из-под башмака летели голубые искры. Такси Кильона тряслось и дергалось – как тут прицелиться в колею! Он собрался, прицелился и осторожно нажал на курок. Поджилки затряслись: сейчас вылетит малиновый луч. Не вылетел. Кильон снова спустил курок. На сей раз луч появился, но будто тусклее, чем раньше. Вместо колеи выстрел пришелся на асфальт, выбив яму размером с канализационный люк. Кильон прицелился снова и выстрелил в другую колею. Пистолет бездействовал. Кильон спустил курок еще два раза. Луч вылетел, но почти тут же погас. Кильон свалился на сиденье. Он вроде бы попал в колею, но преследователи проскочили поврежденный участок благодаря маховику и инерции.

– Что-то не так. – Кильон тряхнул пистолет, словно это могло помочь. – Он выдыхается, хотя заряда должно было хватить еще на несколько часов полноценной работы.

– Так спроси его! – Мерока уже открывала окно со своей стороны.

Высунувшись, она пальнула из автомата, не заботясь о том, попадет ли в колею или в такси. Очередь – и магазин опустел. Девушка заменила его, вытащив из-под куртки полный. Грянул выстрел, в заднем оконце такси появилась аккуратная дырочка, окруженная белой паутиной трещин.

– Все, это уже не прикольно! – завопил таксист. – Вылезайте, платить не надо! И десятку свою заберите!

– Остановишь – застрелю, – процедила Мерока, повернулась к окну и, высунувшись, снова открыла огонь.

Стреляй она прямо из салона, Кильон точно оглох бы.

– Ты не работаешь, как положено, – обратился он к пистолету. – В чем дело?

– Предыдущие выкладки основывались на зональной стабильности, – медленно ответил тот; голос звучал глухо и неестественно. – Фиксирую переход в нижнюю зону. КПД при режиме энергопотребления… в данный момент… составляет двадцать два процента… и снижается. Я приду в нерабочее состояние… через тридцать пять… минут. Функциональность… значительно уменьшится… через восемь минут. Для поддержания оптимальной функциональности… я отключаю… все… вспомогательные функции… все вспомогательные функции… все вспомогательные функ… функ… функ…

Пистолет умолк.

В их такси попали еще дважды. Мерока ответила очередью. Кильон высунулся в окно со своей стороны и жал на курок до тех пор, пока пистолет не выпустил малиновый луч. В дорогу он попал или в преследователей – Кильона это уже не волновало. Пассажир того такси хочет его убить – это перевешивало все контраргументы.

Вдруг такси круто взяло влево. Мерока отстранилась от окна и в очередной раз сменила магазин.

– Я что, велела поворачивать влево?

– Там колея кончалась, – пояснил таксист.

– Поворачивай вправо!

Мерока высунулась в окно и снова открыла огонь.

Таксист крутанул руль вправо, контактный башмак оторвался от колеи, и такси рвануло вперед на аккумулированной энергии маховика. Их обстреливали справа – пули так и стучали в дверцу, – потом им удалось укрыться в темном проулке. Первое время маховик давал им преимущество, но его затихающий гул подтверждал: они неуклонно теряют скорость. Кильон рискнул обернуться и не удивился, увидев, как другое такси съезжает с трассы, как тускнеют обесточенные фары. Высунувшись из окна, он попробовал стрелять из ангельского пистолета. Лишь с шестой или с седьмой попытки пистолет полыхнул малиновым, но луч погас, не коснувшись машины преследователей. Такси Кильона сбавило скорость: водитель объезжал машины-развалюхи, брошенные на пустынной улице. Бампер душераздирающе визжал, «целуя» металлические бока развалюх. При каждом «поцелуе» такси теряло скорость: маховик не мог разогнать машину до прежнего уровня. Утешало только то, что второе такси приближалось к той же полосе препятствий.

– Дальше не поеду. – В голосе таксиста слышалось отчаяние. – Хоть казните меня! Мы вот-вот окажемся на нейтральной территории. Еще секунда – и это почувствуется.

– Не останавливайся. – Мерока была неумолима.

– Я вырублюсь. Плохо переношу зональные сдвиги.

Кильон отложил ангельское оружие – неизвестно, пригодится ли оно еще, – запустил руку в докторскую сумку и вытащил пузырек. Высыпал на ладонь шесть белых таблеток и протянул через отверстие в стеклянной перегородке:

– Возьмите! – Кильон надеялся, что его голос звучит властно и убедительно.

– Хочешь меня отравить?

– Это антизональные. Границу зоны вы пересечете в любом случае. Таблетки не помешают.

Мерока схватила две таблетки для себя.

– Делай, как говорит этот добрый человек, – посоветовала она таксисту.

Придерживая руль одной рукой, таксист поднес таблетки к губам, на миг замер, потом разом проглотил.

– Нам нужно пересечь границу, – пояснил Кильон. – Потом можете вернуться на Неоновые Вершины. Таблетки нейтрализуют побочные эффекты перехода.

– Мне уже не по себе, – пожаловался таксист.

– Это от предстоящего перехода, а не от таблеток. Они подействуют через пару минут.

Электрочасы на руке у Кильона зазвенели, извещая о скором переходе. Физиологически он тоже ощущался все сильнее. Голова кружилась, потоотделение усилилось, пульс подскочил. Переход с Неоновых Вершин в Пароград – пустяки по сравнению с муками ангела, падающего с Небесных Этажей. Кильон искренне надеялся, что переход доконает упыря, ослабленного пребыванием на Неоновых Вершинах. Впрочем, ангельское прошлое имелось не только у упыря, но и у Кильона. Он не представлял, как вынесет переход, и уповал на выносливость, врачебный опыт и арсенал лекарств в своей сумке. Этого должно было хватить.

Жалобный визг маховика превратился в стон. Такси ползло по дороге раза в два медленнее, чем на колее. К концу дороги редкие строения окончательно уступили место пограничной пустоши. Ни одного невредимого дома – уцелевшие при последнем зональном сдвиге пали жертвами непогоды, гнили, огня, а также бесстрашных мародеров, – остались только голые остовы. Пустошь тянулась в разные стороны, более-менее повторяя контур некрутого склона. За ее дальним краем виднелись предместья Парограда – темная полоса низких зданий, освещенных преимущественно газовыми фонарями.

Кильон оглянулся, надеясь, что погоня захлебнулась, но второе такси по-прежнему следовало за ними и даже немного сократило отставание. Из-за разбитой, почти не годной для использования дороги преследователи двигались не быстрее бегущего человека. Автотранспортом через границу обычно не ездили. В основном использовали поезда, лифты и другие виды транспорта, приспособленные для многократных пересечений.

Кильон напрягся. Ощущение перехода усилилось, к горлу подступила тошнота. На миг Кильона сковал космический холод, словно в каждой клетке тела открылась дверца, пропуская вселенский сквозняк. Такси накренилось, на мгновение замерло, потом поползло дальше. Неприятные ощущения притупились, зато теперь чувствовалось: изменилось что-то принципиальное. Неоновые Вершины Кильон покинул впервые за девять лет.

– Мне плохо, – пожаловался водитель.

– Пройдет, – пообещал Кильон. – Двигайтесь дальше.

Вдруг откуда-то из-под пола раздался металлический скрежет. Такси дрогнуло, скорость стала ниже пешеходной.

– Маховик отказал, – объявила Мерока. – Не справился со сменой зоны. Переключаемся на батареи.

Таксист сдвинул рычажок на приборной панели:

– Переключился. Надолго батарей не хватит.

Дальше поползли под пронзительный визг электропередачи. Еще одна пуля угодила в багажник такси и срикошетила во тьму. Мерока высунулась в окно и выпустила очередь, которая на этот раз внезапно оборвалась. Девушка откинулась на спинку сиденья и, стиснув зубы от напряжения, подергала рычажок затвора. Затем снова высунулась в окно и нажала курок. Автомат дал короткий залп и замолк.

– Все отказывает! – посетовала Мерока и, отшвырнув оружие, вытащила из-под куртки большой черный револьвер.

– По-моему, они тормозят, – заметил Кильон.

– Стрельни-ка еще разок из ангельской пушки.

Кильон высунулся в окно, нажал курок, потом еще раз и еще – безрезультатно. Бесполезный пистолет захотелось вышвырнуть, но, не поддавшись порыву, Кильон сунул его в карман. Переход в нижнюю зону губителен для большинства технических устройств – они ремонту не подлежат, но Кильон знал, что ангельское оружие способно восстанавливаться, хотя бы на время.

– Они тормозят, – проговорил Кильон. – Может, наконец решили… – Он осекся.

Передняя дверь второго такси распахнулась, и из салона выбрался упырь. Он неуклюже замер возле машины – точь-в-точь большой серый паук. Водитель такси исчез.

– Что ты сказал?

Упырь забрал из салона шляпу, водрузил ее на лысую серо-зеленую голову и пошел в их сторону. Он двигался, как на шарнирах, выбрасывая вперед длинные ноги, словно механическая кукла. Через каждые несколько шагов упырь поднимал револьвер и стрелял по такси Мероки и Кильона.

– Он догоняет нас, – предупредил Кильон.

– А ну стой! – велела Мерока водителю.

Тот обернулся и изумленно переспросил:

– Остановиться?

– Сказала, остановись! – Для пущей убедительности девушка пальнула через стеклянную перегородку.

На приборной панели появилась дымящаяся дыра. Водитель рывком убрал руки с руля, и такси со скрипом остановилось.

Мерока распахнула дверцу со своей стороны, – держась за ручку, наполовину высунулась из салона и разрядила в упыря револьвер. Серая фигура покачнулась, уронила шляпу, но равновесие удержала. Упырь хромал дальше, правая нога волочилась по земле, лодыжка неестественно вывернулась, выражение лица в полумраке не разглядишь. Пули забарабанили по двери, одна вдребезги разнесла окно. Мерока словно ничего не видела и не слышала. Она невозмутимо раскрыла барабан револьвера и принялась его перезаряжать. Прервавшись на мгновение, девушка пошарила под курткой и протянула Кильону маленький изящный револьвер – ни дать ни взять дамский.

– Он заряжен?

– Взведи курок один раз – и можно стрелять. Найдешь курок?

– Постараюсь.

– А для меня что-нибудь найдется? – поинтересовался таксист из-за разбитой перегородки.

– Найдется, – отозвалась Мерока. – Добрый совет. Не высовывайся, мать твою!

Мерока снова открыла огонь, – резко приподнимаясь, она стреляла через разбитое окно, длинный ствол револьвера дергался в такт каждому рывку. Пули дырявили одежду и тело упыря и тонули в нем, как галька в глубоком озере. Кильон высунулся в окно с другой стороны, выстрелил из «дамского» револьвера – отдача у него была совсем не слабая – и почувствовал, что стреляет в нечто бесплотное, призрачное.

Стало казаться, что им по силам лишь задержать упыря, но тот вдруг споткнулся: выстрел Мероки снес ему полруки с револьвером. Упырь наклонился, поднял револьвер целой рукой и заковылял дальше, продолжая стрелять. Он прошел уже полпути от брошенной машины.

– Что это за звук? – насторожилась Мерока, перезаряжая револьвер.

– Какой еще звук?

– От ангельской пушки.

Поглощенный перестрелкой, Кильон ничего не замечал вокруг, но после слов Мероки прислушался. Ангельский пистолет лежал на заднем сиденье такси – наверное, выпал у Кильона из кармана. И жужжал, словно внутрь залетела злая оса. Кильон накрыл пистолет ладонью и тотчас отдернул руку, невольно вскрикнув: таким раскаленным тот оказался. Жужжание усилилось. Прежде невидимые стыки засияли розовым.

– С ним надо что-то делать, – проговорила Мерока.

Кильон отложил револьвер, нащупал в кармане пальто носовой платок, обернул им руку и схватил жужжащую штуковину. Тепло мгновенно проникло через ткань. Пистолет дребезжал, грозя вот-вот рассыпаться на куски. Кильон уже подался вперед, готовясь швырнуть ангельское оружие в упыря, как дрожание прекратилось. Пистолет не остыл, но больше не жужжал.

– Мясник, бросай эту чертову хрень! – заорала Мерока. – Бросай, пока мы все не подорвались на ней!

Но Кильон только крепче сжал пистолет. Как теперь выглядело ангельское оружие, сказать было трудно – оно еще было скрыто под носовым платком. Но сомнений не оставалось: пистолет преобразовался, настроившись на более примитивную форму существования.

Кильон прицелился в упыря и нажал на спуск. На этот раз выброса энергии не было, зато был результат. Целился Кильон не очень хорошо, но, выстрелив, почувствовал, как дернулся пистолет. Появилась отдача, послышался грохот пули, вылетающей из ствола.

Воцарилась тишина. Упырь словно исчез.

Выждав минуту, Мерока вылезла из салона и опасливо приблизилась к месту, где в последний раз видели своего преследователя. Она держала на изготовку большой револьвер. Кильон выбрался из машины со своей стороны и двинулся следом за девушкой.

– Думаешь, он погиб?

Носком ботинка Мерока подцепила розово-серый кусок грязной плоти и отшвырнула его подальше.

– Однозначно, Мясник.

– Я не ждал, что он так долго протянет.

Кильон глянул на разлетевшиеся останки, мысленно складывая из них то, что можно было опознать. В сущности упыря он уже разобрался. Генетическая модификация и хирургическое вмешательство приспособили его, изначально ангела, к жизни под Небесными Этажами. Кильона подвергли аналогичным принудительным процедурам, но в его случае они проводились куда тщательнее. Если над ним работали как над хронометром, то над упырем – как над одноразовой зажигалкой.

– По-твоему, он камикадзе? – спросила Мерока.

Кильон по-прежнему сжимал ангельский пистолет. Рука у него дрожала.

– Почти наверняка.

– Зачем они спускаются сюда? Понимают ведь, что погибнут?

– Думаю, дело в вере. В горячем убеждении, что они поступают правильно, служат истине. Убеждение это, скорее всего, усилено некоей формой психохирургической обработки. – Кильон остановился, высматривая в лице девушки признаки того, что ей известна его сущность. – Это похоже на правду.

– А ты неплохо осведомлен о возможностях ангелов.

– Конечно, врага нужно знать в лицо.

Мерока нашла еще один кусок плоти и раздавила его ботинком.

– Кстати, ты молодец. Правильно сделал, что не послушал меня и не выкинул ангельскую пушку.

– Давай запишем это для памяти, а?

– Не зарывайся, Мясник! – посоветовала Мерока, согнулась пополам, и ее вырвало на останки упыря.

Глава 5

Трясясь на деревянной полке второго яруса оглушительно гремящего вагона, Кильон крепко прижимал к себе докторскую сумку – это было единственное напоминание о последних девяти годах его жизни. К поезду они с Мерокой целый час брели пешком, бросив несчастного таксиста на произвол судьбы: пусть сам возвращается на Неоновые Вершины. Вагон освещался газовыми лампами. Немногочисленные пассажиры верхнего яруса зябко кутались в пальто и шарфы. Над окнами висела черно-белая реклама мыла, снадобий от простуды и хандры. Все препараты были Кильону незнакомы. До Неоновых Вершин были считаные лиги, а казалось, он уехал на край света.

– Планы меняются, – объявила Мерока. – На поездах теперь слишком опасно. Придется спускаться по Клинку иначе.

– Что будем делать? – спросил Кильон, крепче прижимая к себе докторскую сумку.

– Отправимся в купальню. Там разыщем Тальвара. Это друг и деловой партнер Фрея. Он его пароградский представитель, Фрей-то сейчас с Вершин почти не спускается.

– Ему можно доверять?

– Почему бы и нет?

– Сколько я ни говорил с Фреем, что-то не припомню, чтобы он хоть раз упоминал Тальвара.

– Тальвар надежный, он нас не кинет.

Кильон уставился в окно. Упадок сил и недомогание после перехода отбили желание продолжать разговор. Нужно довериться Тальвару? Ладно, он готов. Доверился же Мероке и Фрею, если уж на то пошло. Никогда прежде Кильон не чувствовал такой безысходности.

Поезд полз со скоростью чуть выше пешеходной. Мимо окон проплывали здания, общий вид которых не слишком отличался от архитектуры строений Неоновых Вершин. Только огни были желтыми, тусклыми, дрожащими, там и сям использовался светильный газ. Ни холодного ровного сияния телевизоров, ни сочного розового неона, ни фиолетовых вспышек трассовых машин и электропоездов видно не было. Электричество в Парограде существовало – нервная система Кильона не давала сбоев, а значит, подтверждала это, – но оборудование, необходимое для его производства и распределения в нужном объеме, работало нестабильно. Зато энергия пара и газа до сих пор широко применялась. Кильон знал о попытках подать электричество из другой зоны, чтобы износоустойчивое оборудование работало и в Парограде. Но каждая из тех попыток и все подобные, предпринимаемые в других зонах, кончились ничем. «Что работает, то работает» – так издавна говорили на Клинке.

Стуча колесами, поезд катился из квартала в квартал, и вскоре признаков жизни и цивилизации прибавилось. Трущобы сменились ухоженными домами, перед каждым – островок желтоватого света от высоких черных фонарей на дороге. За окнами мелькали пешеходы и всадники: даже в поздний час улицы не пустовали. Мерока выбрала правильный наряд: ее вид не привлекал внимания ни в той зоне, ни в этой. Кильон решил, что и он с одеждой не промахнулся, хотя получилось так скорее случайно, чем по расчету. Весь в черном – длинное пальто, шляпа, неприметная сумка, – он думал, что похож на священника, возвращающего заблудшее дитя в лоно церкви.

– Покажи мне ангельскую пушку, – попросила Мерока.

Кильон вытащил из кармана пистолет. Тот был еще теплым, но не горячим, как прежде. Кильон опасливо развернул носовой платок и показал пистолет Мероке, держа его на коленях, чтобы не увидели другие пассажиры.

– Он чем-то стрелял, – проговорил Кильон. – На этот раз не лучом, а чем-то вроде пули.

– Ну, пуля не пуля, а ту тварь расколошматило здорово. По-моему, там было что-то осколочно-фугасное.

– Кажется, разума в пистолете не осталось. Теперь это просто металлический предмет. Наверное, он больше не переродится. Способен ли он стрелять и сколько раз, понятия не имею.

– Надо показать пушку ангелам, они жутко умные. И чего только ум свой с толком не используют? Почему нам всем жизнь не облегчат?

– Не такие они и умные, – осторожно заметил Кильон.

Пару промахов он уже допустил. Обронил, например, что девять лет прожил «тут, внизу». Мерока вроде бы не заметила, но такие ошибки Кильон очень старался не делать и теперь тщательно подбирал слова:

– Они дружат с техникой, мастерят игрушки вроде этого пистолета. Порой кажется, они создали новинку, нечто, прежде не существовавшее, хотя так получается очень редко. А на самом деле ангелы углубляются в прошлое, на века, а то и на тысячелетия, и выискивают чужие открытия. Ничто не ново под луной, и если спросить ангела, как этот револьвер установил со мной кровную связь или как он переродился, вряд ли получишь внятные ответы.

– Тогда ангелы не умнее остальных. У них лишь игрушки ярче.

– Да, вроде того.

– Мясник, а ты бывал у них?

– На Небесных Этажах? – уточнил Кильон, озадаченный прямотой ее вопроса. – Нет, повода не было.

– Что, никогда сильно не болел и не нуждался в их лекарствах?

– Я здоровее, чем кажусь. – Кильон завернул пистолет в носовой платок и сунул в карман. – А ты там бывала?

– Таблетки их мне даром не нужны. Да я в рожи им выплюнула бы, если бы одну ненароком проглотила! Лучше сдохну, чем позволю гадам до меня дотронуться!

– Фрей тоже так считает?

– Ты же дружбу с ним водишь, вот и спроси сам.

– Боюсь, шанс я упустил, – заметил Кильон.

– Да, пожалуй. Но ведь ты давно с ним знаком. Кстати, как давно?

– Только не говори, что вдруг мной заинтересовалась.

– Меня интересует прошлое Фрея, ты лишь часть головоломки. Ты его поставщик или один из них, это я вычислила. Но когда вы с ним снюхались? И зачем тебе Фрей, зачем ты дурь ему поставляешь?

Кильон поморщился. Что именно известно Мероке о его прошлом? И что еще она пытается выяснить? Что мог поведать Мероке Фрей, ведь абсолютно все, помимо основных фактов, стало бы вопиющим предательством?

– Полагаю, тебе известно, чем прежде занимался Фрей.

– Ты о его коповском прошлом? Нашел секрет! Его жетон и сейчас висит за стойкой в «Розовом павлине». Ты фигурировал в его расследовании?

– Вроде того. – Кильон вздохнул, понимая, что таким ответом любопытство Мероки не унять. – Фрей расследовал убийство, вел дело, которое в его отделе фактически забросили. Труп обнаружили на складе лекарств во Втором округе. На дне лифтовой шахты… Вот в том деле я и фигурировал.

– Как свидетель или как подозреваемый?

– И как тот, и как другой. Ту женщину в шахте я не убивал, но Фрей недаром подозревал меня. Я убил двоих. – Кильон ждал презрения или восхищения – хоть какой-то реакции, но Мерока хранила молчание. – Я уничтожил их, потому что они погубили дорогого мне человека. Женщину.

– И Фрей все это раскопал?

– Он выяснил, что случилось. Я изложил ему свою позицию. На тот момент делом занимался он один, и никто не знал, как далеко он продвинулся в расследовании.

– Ты хочешь его убить?

– Хватит уже убийств! Я врач, я должен возвращать к жизни, а не отнимать ее.

– А, так вот почему ты так рвался прибрать к рукам блестящую ангельскую игрушку!

– Времени на размышление не хватило. Уж прости, если в чем ошибся, – пожал плечами Кильон и снова замолчал, ожидая хоть какой-то реакции. – Вскоре после того Фрей уволился из полиции. Занялся, так сказать, расширением поля деятельности и понял: в другие зоны придется переходить куда чаще прежнего. Я имел возможность снабжать его морфаксом фармацевтической степени чистоты, гораздо сильнее и чище того, что он мог добыть в других местах.

– Так дело в банальном крышевании? Ты продавал ему краденые наркотики, а он держал рот на замке.

– Нет, все не так просто, – покачал головой Кильон. – Фрей помогал мне, постоянно помогал. Я обязан ему не только свободой. Поэтому на этот раз и пришел в «Розовый павлин».

– И чем же он тебе помогал?

Про крылья Кильон рассказать, конечно, не мог. О том, как крылопочки отрезались, раны зашивались, как от боли – операцию проводили под слабой местной анестезией – он метался и корчился на импровизированном операционном столе, пока Фрей орудовал стерильным ножом… И все это с пониманием того, что крылья начнут отрастать практически мгновенно, а боль придется терпеть все чаще и чаще.

Ничего этого он рассказать не мог.

– Фрей помогал опережать тех, кто меня искал, только и всего.

– Похоже, от вашей договоренности выигрывал он.

– Нет, не он выигрывал, – проговорил Кильон.

Через несколько кварталов они сошли с поезда, сразу же попав в толпу ночных гуляк, высыпавших из баров, борделей и казино. Тех, кому не хватало ума уступить дорогу, Мерока расталкивала, а Кильон понуро брел по расчищаемому ею коридору. Жонглеры, глотатели огня и каталы развлекали народ каждый на свой манер. Размалеванная грудастая певица, забравшись на гору ящиков, голосила под аккомпанемент парового орга́на. Стоящая посреди улицы каллиопа[3] играла мелодию по перфокартам, а органщик подбрасывал в печь растопку и следил за давлением пара. Кильон узнал песню: ее исполняла певица Блейд.

– Вот уж не думал, что здесь слушают Блейд, – удивился он.

– Нет, Мясник, ты все понял шиворот-навыворот. Песня старинная, а Блейд за нее ухватилась.

Кильон улыбнулся своему невежеству:

– Я понятия не имел.

– Чтоб ты знал, Клинок куда сложнее, чем кажется большинству. Кочевать из зоны в зону – это тебе не раз плюнуть. Я вот за свои странствия поняла, что Клинок наш – живой организм, внутри его все движется. Тебе ли не знать, что́ кочевая жизнь творит с телом.

– Да уж, мне ли не знать… – пробормотал Кильон, пробираясь вслед за Мерокой сквозь галдящую толпу. – Тебе ведь здесь нравится? В смысле, на Клинке?

– Да, черт подери! Сбегала отсюда пару раз, но что-то тянет меня обратно.

Каллиопа стояла перед светло-зеленым зданием с деревянной обшивкой, украшенным изысканным портиком и многочисленными красными балкончиками. Фасад освещала гирлянда бумажных фонариков пастельного цвета. Над входом резная ящерица изгибалась вокруг вывески, гласящей: «Купальня „Красный дракон“». Свет в окнах и клубы валящего из труб пара подтверждали, что заведение еще открыто.

– Нам сюда, – сообщила Мерока.

– Откуда ты знаешь, что Тальвар на месте?

– Тальвар всегда на месте, на то он и Тальвар. Это его фишка. – Девушка приостановилась. – Мясник, ты как, сильно брезгливый?

– Я патологоанатом.

– И то правда.

Мерока поднялась по ступенькам к входу и заговорила вполголоса со стоящим под портиком длинноусым крепышом-портье. Тот оценивающе глянул на Кильона и кивнул, пропуская обоих в купальню. Девушка явно знала дорогу. Она повела Кильона длинным коридором, вдоль которого располагались парные, раздевалки, бассейны. В удушливо влажном воздухе резко пахло ароматическими маслами и духами. Кильон уже почти сварился в своем пальто, лоб и шею усеяли капли пота. Он снял очки, протер запотевшие стекла и тотчас надел снова, пока Мерока не успела заглянуть ему в глаза. То и дело мелькали посетители в полотенцах – лоснящиеся от пота пузатые мужчины семенили из комнаты в комнату. Повсюду сновали мойщицы в длинных шелковых халатах, с волосами, собранными в пучок и скрепленными украшенными жемчужинами шпильками. Ни дать ни взять восковые фигурки!

В конце коридора располагался кабинет. Мерока постучала в дверь со стеклянной панелью и вошла. Внутри находились две женщины. Одна из них, пожилая, в очках, сидела за дорогим письменным столом с обитой кожей столешницей и как раз обмакнула перо в чернильницу. Ее седые волосы были убраны назад и схвачены заколкой из расписанного цветами папье-маше. Перед ней стояла молодая мойщица – ее подбородок дрожал, на глазах закипали слезы. Судя по всему, Мерока с Кильоном явились в разгар служебной выволочки.

– Это послужит тебе уроком, Ицли, – проговорила седая. – Ступай, не будем больше об этом. Но учти: второй раз предупреждать не стану.

Девушка подобрала юбки и бочком двинулась к двери. Казалось, она катился на невидимых шасси.

– А, Мерока! – воскликнула седая. – Как чудесно, что ты снова порадовала нас своим присутствием! В купальне очень тебя не хватало.

– Простите, мадам Бистури, что не успела предупредить.

– Не думаю, что это что-то бы изменило. – Мадам Бистури сняла очки. – Позволь поинтересоваться, кто твой спутник?

– Его зовут Кильон.

– Вверх едете или вниз? – Мадам Бистури изучающе уставилась на Кильона. – Полагаю, что вниз: не похоже, что он бывал за пределами города. Снимите шляпу, сэр. Да и в темных очках вам, наверное, ничего не видно.

– Нет, все в порядке, спасибо. – Кильон почтительно коснулся полей шляпы.

– Как пожелаете.

– Мы пришли… – начала Мерока.

– К Тальвару, – уверенно закончила мадам Бистури. – Конечно, к кому же еще!

– Разве для вас не лучше, что мы пришли не как посетители? Еще репутацию купальне испортим.

– Конечно, нужно довольствоваться и крохами утешения. Мистер Кильон – это ведь фамилия, да? – как вам ваша проводница? Скажу в ее оправдание, что Мерока не всегда была такой. Когда-то ее можно было допускать в приличное общество. Я, конечно, предупреждала ее. Мне ведь уже доводилось такое видеть не раз и не два. Увы, она не послушала. – Мадам Бистури водрузила очки на нос и черкнула что-то в одном из лежащих перед ней раскрытых гроссбухов. – Не буду вас задерживать. Вы ведь к Тальвару пришли. Передадите ему мой привет?

– Непременно, – пообещала Мерока.

– Удачи вам в ваших странствиях, мистер Кильон, куда бы они вас ни привели.

– Спасибо, – ответил Кильон.

Они оставили мадам Бистури наедине с ее гроссбухами. Кильон молчал: пусть Мерока показывает, что и куда дальше. Девушка привела его к неприметной двери с надписью «Только для персонала». Два лестничных пролета вниз – и вот они уже в подвале. Жара угнетала, свет газового фонаря едва сочился в окна под самым потолком. По каменным плитам Мерока подошла к тяжелой двери с круглым зарешеченным окном в верхней части. За стеклом трепетал неяркий оранжевый свет.

– Тальвар! – Девушка заколотила в дверь.

Оранжевый свет внезапно померк. За дверью воцарился мрак, послышались громкое шарканье и скрежещущие, свистящие хрипы. К дверному окну приблизился смутный человеческий силуэт с фонарем в руке. Металлическая решетка отодвинулась, раздался грубый голос:

– Мерока, сегодня я тебя не ждал.

Кильон узнал пароградский выговор – он был мягче и протяжнее, чем у жителей Неоновых Вершин.

– Мы нарвались на пару проблем, – пояснила Мерока. – Впустишь нас?

– А у меня есть выбор?

– Хочешь остаться человеком Фрея? По-моему, вопрос в этом.

– Тут без перемен.

Говоривший приоткрыл дверь и уставился на гостей. Из мрака выплыло лицо, подсвеченное фонарем и оттого еще более страшное. На Кильона смотрел дикий белый глаз в сморщенной глазнице. Второй глаз скрывала тень. Ритмичный скрежет, который Кильон принял за хриплое дыхание, вовсе им не был. Издавал его Тальвар, но сейчас он говорил, а скрежет не прерывался.

Тальвар посторонился, чтобы пропустить гостей. В главной бойлерной было еще жарче. Кильон с трудом разглядел бойлер, невысокий черный котел размером с домишко, всепоглощающего монстра, который не насытится, сколько растопки ни закладывай ему в пузо. Лабиринт прямых и обратных труб змеился к потолку, подавая пар во все отделения купальни «Красный дракон».

Тальвар быстро закрыл за собой дверь. Кильон даже не успел толком его рассмотреть.

– Да уж, нескучный у вас выдался вечерок, – протянул Тальвар.

– Ты-то откуда знаешь? – фыркнула Мерока.

– Об этом весь город болтает. В поезде нашли труп, что-то стряслось на вокзале по ту сторону границы.

– Ерунда.

– Хочешь сказать, что совершенно тут не замешана?

– Ну, может, самую малость. Скажем так: при эвакуации возникли непредвиденные сложности.

Глаз уставился на Кильона.

– При эвакуации этого джентльмена?

– Половина Небесных Этажей, черт бы их драл, за ним охотится.

– Особый клиент. – Голова одобрительно кивнула. – Чем же он так насолил ангелам?

– Его самого и спроси. Мы не с обычными ангелами столкнулись.

– В свое время необычные и мне попадались. – Тальвар повел их мимо бойлера, источающего тепло даже при закрытой топке. – Но это было давно.

Остановившись, он стучал ладонью по регулятору давления до тех пор, пока светящаяся стрелка манометра не вернулась к нужному делению. Удары получались гулкими, как от дерева по металлу.

– Эти из группы проникновения, – Кильон чувствовал, как сосет под ложечкой, – лазутчики, модифицированные для существования на Неоновых Вершинах. Без крыльев и механизмов в крови. Если не присматриваться, они ничем не выделяются из толпы. – Кильон нервно сглотнул. – Вы часто сталкивались с ангелами?

– Воевал с ними и убил несколько сотен, – равнодушно бросил Тальвар.

– Так вы кем-то вроде солдата были?

– Ага, кем-то вроде солдата, – эхом отозвался Тальвар. – Похоже, Мерока не рассказывала обо мне.

– Особо не распространялась.

– Ну, скоро сами разберетесь. О провод не споткнитесь.

– О какой провод?

– Тот, что из меня тянется.

Из главной бойлерной Тальвар провел их в пристройку, служившую ему квартирой. Дверь за собой он закрыл, но не до конца. Фонарь поставил на стоявший посреди комнаты стол и зажег свисавшую с потолка лампу помощнее. Нить накала становилась все ярче и постепенно разбавила тьму. Стол оказался круглым, на нем лежали карты – судя по прореженным рядам, какую-то игру не доиграли до конца, – тут же примостились стакан и высокая бутылка ликера со светло-коричневой этикеткой, которую Кильон не узнал. В комнате было чуть прохладнее, чем в примыкающей бойлерной, благодаря медленно вращающемуся потолочному вентилятору, который наверняка работал на пару. В одном углу было окошко для подачи еды, предположительно сообщавшееся с местной кухней, в другом – аккуратно заправленная кровать.

– Мое скромное жилище, – объявил Тальвар. – Присаживайтесь.

– Разговаривать нам особо некогда, – заметила Мерока. – Если хотим успеть в Конеград…

– Все равно присаживайся. – Глаз уставился на Кильона. – И ты, кем бы ты ни был.

– Я Кильон. – Он опустился на стул.

Мысли кружились в бешеном водовороте, но страх не следовало показывать ни в коем случае. Тальвар проковылял в другой конец комнаты и открыл буфет под окошком для подачи. Он поставил на стол еще два стакана и плеснул в них по порции ликера.

– Чем занимаешься?

– Я патологоанатом в морге Третьего округа на Неоновых Вершинах.

– Как же доктора угораздило вляпаться так, что пришлось бежать с Клинка?

– Долгая история.

– Так ведь сию секунду никто с места не срывается. – Тальвар придвинул один стакан Кильону, другой – Мероке. – Выпейте. Уверен, вам обоим не помешает.

– Но ведь мы принимаем антизональные, – запротестовал Кильон.

Мерока залпом выпила полстакана.

– Я тоже. Ликер вас не убьет, – пожал плечами Тальвар и чуть ли не угрожающе добавил: – Пьем до дна!

Он подтянул стул и уселся напротив своих гостей, впервые позволив Кильону рассмотреть себя. Внешность Тальвара потрясала до глубины души. Крупный, практически лысый, он был явно старше Кильона и Фрея, но точнее его возраст определить не удавалось. Глаз виднелся только один, левый. Правый скрывала повязка, сделанная, как казалось, из темного металла, кожи и дерева. Она закрывала всю правую часть лица, от щеки к виску. К обеим сторонам черепа винтами крепилось по прямоугольной металлической пластине. Живой была только правая рука, державшая фонарь. Левую заменял механический протез, соединенный с телом тяжелой привязью из кожи и металла. Протез формой напоминал человеческую руку: деревянная кисть заканчивалась изящно сочлененными пальцами, по желобкам тянулись проволочные сухожилия.

Белую сорочку Тальвар расстегнул до середины. Бо́льшую часть его туловища занимал пристяжной аппарат – зеленый нагрудник, испещренный ржавчиной и покрытый конденсатом, со шкалой измерения давления пара под толстым стеклом. Кильон понял, что скрежет доносится из этого устройства. Сегментный рукав из меди тянулся от одной стороны аппарата по полу к двери, которую Тальвар оставил приоткрытой.

– Могу я спросить, что случилось? – полюбопытствовал Кильон.

– Угадай.

– Можно было бы предположить аварию на производстве… Но травма не объясняет симметричного расположения металлических пластин на скулах. Вашего заявления об убитых ангелах она тоже не объясняет. Тальвар, вы были солдатом?

– А что ты скажешь, док?

– Войны с ангелами не ведутся уже несколько поколений. Пару раз их затевали киборги, но это дело очень давнее. Говорят, что киборги живут столько же, сколько ангелы. Вы были киборгом, Тальвар?

– Суди сам.

Кильон пригубил ликер.

– Полагаю, что вы на невральном уровне интегрированы в боевые доспехи, бо́льшая часть нервной системы у вас напрямую подсоединена к их сенсорному интерфейсу. На месте головных пластин в ваш череп наверняка тянутся первичные каналы ввода. Отсутствующий глаз может быть давним повреждением, которое так и не устранили, либо прицелом, которым заменили органический глаз. Я не знаю, как вы потеряли руку, намеренно или с определенной целью. Зато знаю, что ваши органы сильно модифицированы, что сердце и легкие заменены кислородным насосом, а другие внутренности встроены прямо в циркуляционную систему доспехов. В своей броне вы можете существовать вечно, без нее погибнете за считаные секунды. Даже среди киборгов.

– А я-то держусь.

– Только потому, что кто-то оказался на диво изобретательным. Кто-то придумал, как поддерживать вас в мире, где не работают простейшие электрические приборы. Вас подпитывает пар дровяного бойлера.

Тальвар начал расстегивать сорочку:

– Хочешь рассмотреть меня получше? Выяснить, как я устроен?

Мерока глотнула ликер и отвела глаза.

– Не обижайся, Тальвар, но тебя и без подробного изучения красавцем не назовешь.

Кильон поднял руку:

– Не нужно.

– Брось, док! Ты же медик! Разве можно упускать такой шанс? – Тальвар развел полы сорочки, обнажив смотровую панель, прикрепленную к основанию нагрудной пластины. Он начал поднимать фиксатор с другой стороны. – Я себя не стыжусь. Наоборот, горд тем, что был солдатом, что мне доверили защищать государство от ангелов. Я наполовину развалина? Ну и что? Это заслуженные боевые раны.

– Мне не нужно заглядывать вам внутрь, – проговорил Кильон.

– Тебе совсем не любопытно?

– Конечно любопытно. Очень хотелось бы помочь вам, но для этого мне нужно как следует вас осмотреть. Так что затевать лечение стоит уже после того, как вернусь на Клинок. – Кильон помолчал и осторожно уточнил: – Вы ведь давно в таком состоянии?

– Дольше, чем ты можешь себе представить.

– Значит, до моего возвращения продержитесь.

Тальвар опустил фиксатор и начал застегивать сорочку.

– Ты правда поможешь?

– Вы друг Фрея. Иных рекомендаций мне не нужно.

Глаз Тальвара вспыхнул от удивления.

– Друг? Он так и сказал?

– Это я так сказала, – вмешалась Мерока. – Кильон повторил мои слова.

– Тебе не кажется, что «слуга» лучше соответствует моим отношениям с Фреем?

– Слуга ты лишь тому, кто над нами.

– Ох, не делай из Фрея бога! – недовольно фыркнул Тальвар. – Только не ты, Мерока, с твоей-то набожностью. Она с Библией не расстается, док. Везде ее с собой таскает. Не верится, да? Язык-то у нее ужас какой.

Кильон начал было говорить, но замолчал на полуслове.

– Фрей хорошо к тебе относится, – заявила Мерока. – Помнишь, кто устроил тебя сюда, когда ты стал недоразумением даже для своих? Кто дал тебе убежище со стабильным потоком пара?

– Фрей получает откат от мадам Бистури, так что благотворительностью тут и не пахнет. Или он навещает меня, интересуется моим состоянием, спрашивает, желаю ли я швырять уголь в топку до конца дней своих?

– Тебе известно, Тальвар, что Фрей с места почти не снимается.

– Ну, он хоть из подвала периодически выползает.

Кильон отставил свой стакан и взглянул на Мероку:

– Разве нам уже не пора?

– Не обращай внимания, – посоветовал Тальвар, криво улыбаясь. – Мы с Мерокой постоянно лаемся, постоянно спорим из-за Фрея, хотя знакомы уже сто лет. Это у нас манера общения такая.

– Но порой это достает, – заметила Мерока.

– Ладно, не кипятись, у меня сегодня тяжелый день. В купальне кончаются дрова, значит давление пара придется уменьшить. Плохо и «Красному дракону», и мне. Обычно я удочки закидываю, выясняю, где можно разжиться, но, похоже, лишних дров нет ни у кого. И так с начала зимы. Дров все меньше, ехать за ними все дальше, качество все ниже. Огнесок тоже не достанешь. В общем, жди холодов. Не верится, что я здесь холод чувствую, но это так. – Тальвар задумчиво пожал плечами. – Хотя бизнесу это во благо. Если считаете, что здесь холодно, представьте, что будет, когда уедете за пределы Клинка.

Он смерил Кильона долгим взглядом:

– Надеюсь, ты вынесешь холод, док. Он ведь и навредить может.

– Кстати, об отъезде, – проговорила Мерока. – Наверное, на поезд нам садиться не стоит.

– Однозначно – не стоит, – согласился Тальвар. – Вы тут такого натворили, что теперь за вами охотятся не только ангелы. Полиция Неоновых Вершин наверняка передала ваши словесные портреты констеблям Парограда. Теперь все вокзалы под наблюдением.

– Значит, воспользуемся запасным вариантом. Это ведь возможно?

– Что-нибудь придумаем. А теперь, учитывая количество боеприпасов, растраченных вами по пути сюда, можешь восполнить арсенал. – Тальвар судорожно мотнул головой, указывая за плечо. – Через заднюю дверь, помнишь ведь? Нужное возьми, ненужное оставь.

– Спасибо, – кивнула Мерока.

– И новые часы прихватите. Антизональные нужны?

– Все необходимое у нас есть, – отозвался Кильон, похлопав по сумке.

– Хорошо. – Тальвар наполнил себе стакан и протянул бутылку Кильону, но тот вежливо отказался, подняв руку. – Пока вы здесь, я хотел бы обсудить с доктором Кильоном несколько медицинских вопросов.

Мерока кивнула и исчезла в закутке, по-видимому обрадованная возможностью порыться на складе без присмотра. Тальвар молча выждал, когда девушка окажется за пределами слышимости, и криво ухмыльнувшись, бросил Кильону:

– Да, здорово у тебя получается.

– Что именно?

– Притворяться и шифроваться. Если не ошибаюсь, Мерока понятия не имеет, кого эвакуирует с Клинка. Тебе же лучше. У нее на ангелов нюх почти такой же острый, как у меня, доктор Кильон.

– По-моему, вы ошибаетесь.

– А по-моему, нет. Все дело в запахе. – Тальвар постучал деревянным пальцем по ноздре. – Ангела я чую с другого конца улицы, и не важно, как он выглядит. Тебя вот замаскировали под человека. И удачно замаскировали, черт подери. Удачно, но не идеально.

Он нахмурился, и кожа возле уголков височных пластин туго натянулась.

– Фрей-то знал, когда организовывал эвакуацию? Да что я спрашиваю! Ясное дело, знал, разве мог он не знать…

Кильон уставился на свои руки. «Продолжай отпираться!» – велели эмоции, а рассудок твердил: «Бесполезно».

– Фрей в курсе, – тихо ответил он.

– Так я и думал. А Мерока?

– Нет, насколько я знаю. – Кильон замер. – Очень жаль, что так получилось. Я не хотел никого обманывать, уверяю вас.

– Да ты ходячий обман!

– Какой смысл разоблачаться? Я спасаюсь от ангелов. Маскировка – моя единственная защита. Зачем мне афишировать свою сущность?

– Давай я расскажу тебе о Мероке, – предложил Тальвар. – Не всегда она была такой, как сейчас. Она женщин любит. Ты пойми, о вкусах не спорят, и я не осуждаю Мероку, а просто объясняю что и как. Одну женщину Мерока любила по-настоящему, но та заболела. Чем-то таким, что здесь не лечат. А вот как насчет ангелов, тут никто не знал. На Небесных Этажах они чудеса творят. По специальным каналам им направили ходатайство с просьбой помочь этой женщине. Ангелы практикуют такое, каждый год берут определенное число больных, примерно как в Вознесение. За свой счет та женщина, назовем ее Идой, не могла отправиться на Небесные Этажи. Не нашлось средств и у ее близких. Ангелы заявили, что помочь не сумеют. Как по мне, так Ида их просто не заинтересовала. Они ведь душу высасывают и мозг сканируют, но мозг им нужен здоровый, а не наполовину разложившийся. Иде стало хуже. Ее друзья кинулись собирать средства, но когда наскребли достаточную сумму, было уже поздно. Иду накачали антизональными, но поднять смогли лишь до Схемограда. Мерока сопровождала подругу. Несчастная умерла у нее на руках. Поэтому, если Мерока узнает правду, признаний в любви не жди.

Несколько секунд Тальвар молча разглядывал Кильона:

– Что, по-твоему, случится сейчас?

– Понятия не имею.

– А ты угадай.

– Вы можете убить меня. Или рассказать правду Мероке. Выдать властям или держать в заложниках, пока не сдадите ангелам.

– И испортить отношения с Фреем? Предам его – он меня убьет. Не стану отрицать, Фрей ко мне добр, даром что он полнейший кретин, ни ума, ни фантазии, и в упор не видит шансов измениться к лучшему.

– Он и ко мне добр, – заметил Кильон.

– Получается, мы с тобой в одной лодке. Оба прячемся, оба в долгу перед Фреем. Вообще-то, сейчас меня так и подмывает потянуться через стол и придушить тебя. Но если вспомнить старую поговорку, враг моего врага…

– …Мой друг. Уясните одну вещь: не все ангелы чудовища. Я нажил себе врагов именно потому, что отказался содействовать злу.

Тальвар покосился на подсобку, где Мерока еще перебирала залежи боеприпасов.

– Какому еще злу?

– У нас запустили экспериментальную программу. Заявленной целью было модифицировать ангелов, чтобы мы выживали в условиях, аналогичных существующим на Неоновых Вершинах. По идее, у нас могла сформироваться выносливость к будущему зональному сдвигу, чтобы не всем погибнуть, если граница катастрофически изменится.

– Так и ангелы встревожены.

– Чем встревожены?

– Величайшей проблемой. Признаки ты наверняка заметил – повальная нервозность нарастает день ото дня.

– Беда может прийти лет через сто, а то и через тысячу.

– Некоторые считают иначе. Твоя ангельская программа наводит на мысль, что, по крайней мере, у части жителей Небесных Этажей есть повод тревожиться.

Кильон подался вперед, понизил голос, но заговорил эмоциональнее:

– Суть в том, что официально заявленная цель программы оказалась фальшивкой. Нас отправили на Неоновые Вершины, чтобы проверить, как мы выживем в другой зоне, имея при себе лишь простейшие лекарства. Разумеется, такие условия на Этажах не смодулируешь: требовалась скрытность. Я понял это, как и то, что следовало постоянно поддерживать максимальную секретность. Впрочем, испытаниями дело не ограничилось. – В голосе Кильона почувствовалось сдерживаемое волнение. – Конечной целью программы было создание оккупационных сил, дивизии зонально-устойчивых ангелов, способных штурмовать и покорять большие участки Клинка. В шпионской группе нас было четверо. Двое не подозревали, какова конечная цель. Когда один из них выяснил, двум знающим осталось лишь заткнуть ему рот – точнее, ей. Но она уже успела поделиться опасениями со мной. Рано или поздно мне тоже заткнули бы рот. Я лишил их такой возможности: убил своих коллег, отравил лекарствами. Поэтому я сейчас прячусь.

– Что ж, по крайней мере, тебя адаптировали отлично, – заметил Тальвар.

– Мне было легче, чем вам. Уясните один момент: на Неоновые Вершины меня отправили, сделав все, чтобы я остался необнаруженным. Поверх моих истинных воспоминаний наложили фиктивные воспоминания человека, родившегося и выросшего на Вершинах. Чужую маску я ношу девять лет, за этот срок она уже начала ко мне прирастать. Я по-прежнему люблю Небесные Этажи, но теперь люблю и Неоновые Вершины, и, если на то пошло, весь Клинок. Раз грядет большая беда, нам однозначно не следует усиливать враждебность между и так разобщенными анклавами.

– А именно это я сделаю, если убью тебя или сдам?

– Я уверен лишь в том, что знания, во мне заложенные – мне сказали, что они заложены, – могут служить не только злу, но и добру. Собственная жизнь не слишком меня волнует. Я беспокоюсь о будущем Клинка, и, если мое существование Клинку во благо, я обязан цепляться за жизнь.

– Убитая, ну, та, которая почти раскопала правду, она была тебе не просто коллега, верно?

– Верно, – подтвердил Кильон. – Не просто коллега.

– Имя у нее есть?

– Арувал. Так звали ее по местной легенде. Настоящего ее имени я не помню.

– Я тоже потерял близкого человека. И тоже по вине ангелов. Поэтому не знаю, сочувствовать тебе или ненавидеть пуще прежнего.

– Здесь я вам не советчик, – вздохнул Кильон.

Тальвар откинулся на спинку стула. Скрежещущее шипение системы его жизнеобеспечения прорезало воцарившуюся тишину. Он нагнулся к шкале у себя на животе:

– Нужно срочно подкинуть дров. Стрелка вон отклоняется.

– Значит, вы приняли решение?

Мерока вернулась из подсобки, ее куртка заметно потяжелела. Кильон представил, что каждый карман девушки набит жуткими инструментами для убийства и расчленения. Ему почему-то не верилось, что она потратила столько времени, выбирая часы.

– Какое еще решение? – спросила Мерока.

– О том, когда вам уезжать, – прохрипел Тальвар. – Я рассказывал любезному доктору, как мы получаем растопку и что отправляем обратно в пустых вагонах.

– Ясно, – буркнула Мерока, вывалив на стол пять-шесть механических часов. – Значит, снова поедем на труповозке. Вот счастье привалило!

Фуникулер мало напоминал скоростные электрички, связывавшие разные уровни Неоновых Вершин. В верхней точке трассы, то есть в Парограде, находился стационарный паровой двигатель, работающий на дровах. Двигатель вращал огромное горизонтальное колесо, соединенное с канатом такой длины, что тянулся пол-лиги до станции в Конеграде и поднимался обратно. Пустыми вагончики не спускались – всегда было что отправить в Конеград, – но никогда не уравновешивались с поднимающимися. У основания Клинка стояла дюжина фуникулеров. Медленные, ненадежные, опасные для здоровья и жизни, они считались наилучшим средством перевозки грузов, а порой и людей, между Пароградом и Конеградом.

Когда человек Тальвара привез Мероку и Кильона на верхний вокзал, настала пора давать взятки. Лишь благодаря им они попали в один из дюжины вагончиков, где пришлось дрожать от холода среди трупов. Деревянная кабина, обшитая изоляцией, притаилась в вагончике на шасси с большим наклоном. В крыше вагончика имелись закрытые контейнеры, куда закладывали лед, чтобы трупы не оттаивали. Мертвецов уложили на горизонтальные полки и накрыли белыми простынями.

Тальвар снабдил их дополнительными пальто и шарфами, этого забытого добра в «Красном драконе» хватало – замерзнуть-то недолго. Сам спуск длился несколько минут, но к ним прибавлялось как минимум полчаса ожидания в начале и в конце поездки: медленно загружалась и выгружалась длинная вереница машин. Натянув негнущимися от холода пальцами перчатки, Кильон принялся искать в сумке антизональные, годные для предстоящего перехода. Сколько еще можно позволить себе вдобавок к уже принятому? Как врач, он понимал, что они уже превысили дозу. Самым разумным казалось ловко лавировать между собственной интуицией и опытом Мероки, уже совершавшей такие переходы. «Помоги мне отключиться», – повторяла она.

Чтобы открыть пузырек, Кильон стянул перчатки и окоченевшими пальцами отсчитал таблетки.

– Возьми, пока хватит. – Он протянул две таблетки.

– И все?

– Слишком много не менее опасно, чем слишком мало. Я ведь даже не знаю, насколько сильно пострадала твоя нервная система.

– Вред уже нанесен, Мясник, это точно.

– Но дальше вредить не стоит. Видела ведь, каково Фрею! Насколько мне известно, чтобы стать таким же, хватит одной неверно рассчитанной дозы.

Мерока взяла таблетки с недовольной гримасой, но, по крайней мере, устояла перед соблазном усилить их действие своими наркотиками. Кабина пришла в движение: вагончик спускался почти беззвучно, за исключением редкого скрипа и визга от соприкосновения натянутого каната или металла с металлом. Мерока с Кильоном сидели напротив друг друга на самых нижних полках-лежанках для трупов. Они делили вагончик с мертвецами, совершавшими свою последнюю поездку вниз после Вознесения. Те, кто не следовал этой традиции, попадали к докторам ходячими призраками, полутрупами или, если отбросить церемонии, мясом для ангелов.

Большинство обитателей Клинка не имели доступа к качественной медицине, потому что жили не в той зоне, но существовало одно исключение. Те, кому нечего терять, могли пройти осмотр, а то и курс лечения на Небесных Этажах. Для этого следовало покинуть свой анклав и поскорее пересечь все другие, отделяющие от зоны ангелов. Большинство обитателей Клинка могли надеяться, что проделают такой путь в одиночку, лишь если копили на него много лет. Тот, кто по дороге не умирал от приступа острой адаптивной недостаточности, получал возможность посмертно сохранить разум на неуязвимом, весьма малопригодном инфоскладе Небесных Этажей. Зачастую что-то удавалось исцелить, а изредка вылечивали и накопленные повреждения, и даже недуг – причину путешествия. Впрочем, живыми с Этажей спускалось менее одного процента отправившихся к ангелам. Для остальных Вознесение было поездкой в один конец, если, конечно, не считать возвращения трупом.

Кильон снова натянул перчатки и спрятал ладони под мышки. Воздух, который он выдыхал, превращался в струйки белого пара. У Мероки брови покрылись изморозью. Кильон не учел, как холод повлияет на обмен веществ, замедлит или ускорит усвоение антизональных. Сейчас ничего нельзя было поделать, да и в любом случае поправка на холод получилась бы умозрительной. Кильон глянул на часы и удивился: они показывали разное время. Было ли это из-за близящегося перехода или потому, что часы оказались дрянной дешевкой, оставалось лишь гадать.

– Можно вопрос? – спросил Кильон, стремясь выяснить правду, а заодно и добиться того, чтобы зубы перестали стучать. – В купальне мадам Бистури обмолвилась, что ты не всегда была такой, как сейчас. Потом Тальвар упомянул Добрую Книгу и твой язык…

– Это две разные вещи, Мясник.

– Может, просветишь меня? Нам ведь еще долго общаться, а я едва тебя знаю.

– По-моему, у нас все путем.

– Ну, любопытство не порок. Я читал о накопительных неврологических травмах, в частности о повреждении мозга из-за частой смены зон и употребления сильных антизональных. В определенных случаях это повреждение проявляется в нарушении речевых функций или идиосинкразии речевого центра. Порой… мм… несдержанными на язык люди становятся после травм головного мозга. Так у тебя получилось?

– Поздравляю, – мрачно проговорила Мерока. – Черт подери, да ты в точку попал!

– Стыдиться тут нечего.

– Кто говорил про стыд?

– Извини. Я лишь предположил, что порой это затрудняет социализацию. Но ведь у тебя проблема медицинская, не более. Может, она даже лечению поддается, если найти правильную методику.

– Спасибо. Непременно ее поищу.

– А второй вопрос… Ну, Библия?

– Второй вопрос не важен, черт его дери!

Наступил переход, в этот раз быстрее, чем когда они ехали по пустоши между Неоновыми Вершинами и Пароградом. Вагончик плавно опускался – и плавно нес Кильона и Мероку через границу. В момент ее пересечения Мерока впилась в Кильона взглядом. Кильон и так замерз, но по сравнению с космическим холодом, мгновенно растекшимся по телу, вагончик казался уютным и теплым. Мучительно-жуткий озноб сковал кости на несколько минут. Вскоре стало если не лучше, то, по крайней мере, не хуже, чем следовало ожидать. Пульс немного подскочил, выступил обильный пот, перед глазами все поплыло. Но все это было лишь вполне ожидаемыми последствиями зонального недомогания. Если бы таблетки не смягчили тяжесть перехода, Кильон сейчас сложился бы пополам и захлебывался бы рвотой. Он понял, что рассчитал дозу более-менее правильно.

– Переходы всегда такие тяжелые? – поинтересовался Кильон, когда головокружение прекратилось и он рискнул открыть глаза.

– Только первые сто раз. Потом легче.

Всучив очередную взятку соответствующим чиновникам, они беспрепятственно покинули перегрузочно-транзитный пункт. Кильону подумалось, что в Конеграде нет ничего такого, чего он не видел в Парограде, который на пол-лиги выше по спирали Клинка. На его взгляд, привокзальные склады и конторы и по архитектуре, и по функциональности мало чем отличались от окружающих пароградский вокзал. Вместо газовых фонарей горели факелы, улицы освещались хуже, однако Кильон удивился цивилизованности и организованности Конеграда. Если вечером смотреть вниз с Неоновых Вершин, Конеград казался темной полосой у подножия Клинка, захолустьем, вымирающим с наступлением темноты. Сейчас Кильон понял, сколь ошибочно это мнение, и ощутил в душе холодок от ломающихся предрассудков.

Но едва глаза привыкли к свету масляных ламп, темные подворотни начали выдавать свои секреты. Стоило, взглянув вверх, уловить ослепительное сияние ярких красок – символа Неоновых Вершин – и становилось понятно, почему жители Конеграда носят широкополые шляпы даже ночью. Им не хочется смотреть вверх, не хочется лишний раз вспоминать о зоне, где есть быстрые машины и электрические диковины, о зоне, которую они мельком увидят лишь при Вознесении.

За перегрузочно-транзитным пунктом Кильон понемногу изменил свое первое впечатление. Большинство домов оказались деревянными – из кирпича строили лишь муниципальные и коммерческие здания государственной важности. Сплошные развалюхи, латаные-перелатаные бесчисленное множество раз! Новое возводилось прямо на обломках старого. Улицы и дороги были на удивление узкими, даже если принять во внимание, что единственной тяговой силой были кони. Домов выше чем в четыре-пять этажей не просматривалось. Они нависали над улицами, едва не касаясь стоящих напротив. От такого зрелища голова у Кильона кружилась сильнее, чем когда он смотрел вверх на пятидесятиэтажные здания Неоновых Вершин. Точно любовники, слившиеся во французском поцелуе, дома соединялись крытыми эстакадами сомнительной прочности. Стены выкладывались из выкрашенных в черный цвет бревен, на стыках желтел уплотнитель. На каждой горизонтальной поверхности – залежи голубиного помета. В просветах между домами виднелись черные равнины, тянущиеся к основанию Клинка. Черноту разбавляли, а порой, наоборот, усиливали тусклые огоньки крошечных поселений, разбросанных тут и там до самого горизонта. Мерока и Кильон спустились в самый низ Клинка. Здесь спиральный выступ и основание разделяло менее половины витка.

Ужаснее всего был запах. За перегрузочно-транзитным пунктом Кильон почувствовал его сразу. Накатывал запах торжественными фуговыми волнами, словно симфония. В основе «симфонии» лежала вездесущая вонь канализации, слагаемая из человеческой и животной составляющих. Следующий уровень занимала чуть менее гадкая химическая вонь заводиков по переработке сельхозсырья, скотобоен, коптилен, клееварен, дубилен. Кильон, вдыхая студеный воздух, каждый раз чувствовал дым. Он и не помышлял снимать второе пальто, за которое был очень благодарен Тальвару.

– Думал небось, чем ближе к земле, тем теплее, – заметила Мерока, когда Кильон повыше поднял воротник пальто. – Может, раньше так и было.

– А сейчас?

– Вокруг Клинка давно холодает. На Неоновых Вершинах это не чувствуется лишь из-за тепла нижних уровней. Теплый воздух поднимается на радость ангелам. А здесь видишь как? Ниже-то уровней нет. Отныне так и будет. Считай, мы еще счастливчики, на экваторе сидим. А на севере и юге холодина адская.

«Вдруг Земля и впрямь остывает? – подумал Кильон. – Вдруг никто из живущих среди света и тепла не обращает на это внимания?»

Как выяснилось, поздно вечером лошадей напрокат не возьмешь. К тому же Мерока предупредила, что целый день в седле отнимет немало сил и это их последний шанс нормально выспаться, пока с Клинка не спустились. Девушка нашла комнату над игорным домом, неподалеку от конюшен, где она обычно брала лошадей. В комнатушке стояли две железные кровати с ветхими простынями, из окна немилосердно дуло, этажом выше в половом настиле кто-то носился туда-сюда, словно выполняя задания из длинного списка. Только разве это важно? Мерока вымыла руки и ополоснула лицо в старой ржавой раковине, примостившейся в углу. Потом сняла куртку, легла на кровать и тотчас заснула. Кильон погасил масляную лампу, снял пальто, очки и шляпу. Усталость сжала его бархатными тисками.

Когда Кильон проснулся, за окном светило по-зимнему неяркое солнце. Мерока ушла. На подушке осталась вмятина – след ее головы. Ключ от комнаты лежал на тумбочке, рядом стояла докторская сумка. Кильон встал и потянулся, разминая онемевшее тело. Он разделся до пояса и умылся, дрожа от холода. Затем повернулся, чтобы рассмотреть спину в потускневшем зеркале над раковиной. Позвоночник просматривался с анатомической четкостью. Крылопочки, мягкие и бесполезные, напоминали сжатые кулачки, выпирающие сквозь кожу. Он оделся и водружал шляпу на голову, когда заметил на тумбочке у Мероки маленькую черную книгу.

Что-то заставило его взять книгу в руки. Черный кожаный переплет сморщился и истрепался, как его докторская сумка. Кильон открыл Библию с опаской, ожидая подвоха: сейчас в лицо ему что-то вопьется. Бумага была тонкой до прозрачности: сквозь страницы просматривались буквы, напечатанные на обороте. Текст был напечатан плотными столбцами, в начале каждого параграфа стояли цифры, отдельные места были выделены жирным шрифтом или курсивом. Книга показалась Кильону старше Мероки, хотя почему – он объяснить не мог. Он листал ее, и в шорохе страниц слышалось что-то заговорщицкое.

«В ту пору, прежде чем открылись им врата рая, мужи и жены ходили аки дети. Так изобильны были плоды и дары рая, что жили они по сорок лет, иные еще дольше. В ту пору была Земля теплой, зеленой и синею, не счесть было уделов ее».

На скрипучих ступенях, потом в фойе послышались шаги. Кильон быстро захлопнул книгу. В дверь постучали. Кильон едва успел вернуть Библию на место, как в комнату вошла Мерока. Он бросил взгляд на тумбочку – книга лежала иначе, чем прежде, девушка непременно это заметит.

– Пора ехать, – объявила Мерока. – Я коней раздобыла.

Она не глядя потянулась за Библией и, нащупав, сунула ее в карман куртки.

Глава 6

Кильон впервые видел лошадь так близко. Призрачно-белые создания, с нелепо-тонкими ногами, узкими мордами, настороженно косящими темными глазами и трепещущими алыми ноздрями, казались не от мира сего. Он затолкал свою сумку в свободный отсек одной из чересседельных корзин, вставил ногу в стремена и – наверняка неуклюже – взобрался на коня. Несмотря на седло, он ощущал нетерпеливую дрожь скакуна, который бил копытом о землю, готовый к отправлению. Кильон знал, что тело у коня большое, сильное, а разум не развит, но простейшие команды понять способен. Владелец конюшни показал, как держать вожжи и научил останавливать коня, если понадобится. Мерока поедет первой, а его конь, как заверили в конюшне, за ее скакуном хоть в обрыв последует.

Благодаря приему антизональных препаратов симптомы перехода пока не ощущались. Вскоре путешественники уже ехали по Конеграду, по склону выступа спускаясь на землю. Мощеные улицы обледенели, рысью не поскачешь: слишком опасно. Пару раз, когда конь спотыкался, Кильон в панике натягивал поводья. Однако того, похоже, возмущало вмешательство всадника в его дела, и Кильон быстро усвоил: лучше довериться коню.

Через пару часов езды Кильон заметил, что дорога больше не поворачивает, а за придорожными домами уровень поверхности не ниже того, на котором они сейчас. Он с содроганием понял: они спустились с Клинка и едут по самой земле. Никакой видимой отметки перехода не было. Даже если бы имелось четко определенное основание, место, где заканчивался спиральный выступ, за тысячи лет ветра и люди засыпали его грязью и мусором. Из Конеграда Кильон с Мерокой еще точно не выбрались, значит теоретически были досягаемы для врагов. Реальная территория Богоскреба тянулась намного дальше геометрических границ его основания.

Чем дальше они ехали, тем пустыннее становилось вокруг. Улицы расширялись, просветы между домами увеличивались. Деревья постепенно превращались в лес, подступающий к городской черте. На страже усеянных скалами холмов стояли бледные часовые – телеграфные башни. Их венчали изогнутые рейки семафорного устройства: они непрерывно двигались, посылая сигналы следующей башне в цепи, – так новости и разведданные отправлялись далеко за пределы Клинка.

Теперь лошади скакали не по мостовой, а по утрамбованной земле. Опасность поскользнуться миновала, и Мерока изредка пускала коня рысью. Кильон неуклюже трясся в седле, пока чисто случайно не поймал ритм скачки. Он больше не мерз: и конь здорово грел, и физическая нагрузка помогала. Сейчас они ехали под несущими канатами, закрепленными на деревянных столбах. Бесчисленные корзины, груженные заготовленными дровами, поднимались на Клинок. Сотни канатных систем, подобных этой, кормили ненасытный Богоскреб топливом. Тянулись они со всех сторон, через бескрайние леса. Часть дров сгорала в печах Конеграда, другая – в бойлерной Тальвара, оставшееся – в электростанциях Неоновых Вершин. Корзины скрипели, и казалось – запас дров неистощим.

Через три часа скачки Кильон впервые почувствовал, что антизональные перестают действовать. Он принял еще одну таблетку и крикнул Мероке, чтобы она поступила так же. Но препарат не устранил зонального недомогания полностью. Опомнившись, Кильон глянул на механические часы, которые дал Тальвар, и увидел, что стрелки отклоняются. Выходит, они уже неподалеку от границы зоны.

Близился полдень, бледно-желтый диск солнца поднялся на максимальную высоту. Впереди маячил допотопный перевалочный пункт с дюжиной привязанных лошадей. За ним дорога становилась еще хуже. Кильон рассмотрел заросшие травой разломы и глубокие рытвины, появившиеся, судя по виду, лет сто назад.

Выяснилось, что дальше лошади не пойдут. Смену зон животные переносят намного хуже людей, а антизональные в ветеринарии – тема совершенно неисследованная. Кильон чувствовал: его лекарственный арсенал принесет коням больше вреда, чем пользы, да и Мерока оплатила поездку лишь до перевалочного пункта. Они спешились, привязали лошадей к свободным колышкам, вытащили из корзин свои вещи и зашли в помещение, чтобы перекусить. Наскоро поев, запили еду крепким кофе и собрались в путь.

Границу они пересекли по канатной дороге: влезли в корзину, пустой возвращавшуюся в лес. Так получилось быстрее, чем пешком, хотя пришлось карабкаться на шаткую платформу и забираться в движущийся контейнер. Задачу облегчила дверца с боку корзины. Придерживая шляпу, Кильон смотрел сверху на перевалочный пункт. Оказывается, он был двигателем канатной системы: в поле за ним табуны коней крутили огромное колесо, подсоединенное к системе.

– Я должен проверить твой уровень зонального недомогания, прежде чем мы пересечем границу, – сказал Кильон девушке.

Корзина, в которой они сидели, раскачивалась от ветра и жалобно скрипела.

– Все будет нормально, – отмахнулась Мерока. – На другой стороне полегчает. Раз ты в Парограде выжил, то и тут справишься.

– А техника там работает?

– Большей частью – да. Но техники не много, а имеющаяся зачастую попадает не в те руки. Ты еще не в безопасности.

После Неоновых Вершин для Кильона это был третий переход и, пожалуй, самый легкий. Впервые окружающая среда изменилась в лучшую сторону, приблизилась к привычным для него условиям. Уровень зонального недомогания следовало проверить у них обоих, но Кильон чувствовал: на внутриклеточном уровне его тело вздыхает с облегчением. Они словно поднялись на высокую гору, надышались опасно разреженного воздуха, а теперь снова спускались. Кровь так и пела у него в жилах.

– Я даже не представляю, куда мы попали. – Он неловко улыбнулся, признаваясь в своем невежестве. – Как называется это место, какую территорию занимает, кто здесь правит?

– Сказать мне особо нечего, Мясник. Здесь просто зоны, большинство протяженностью в сотни лиг, некоторые – больше. Та, где Напасть… О ней пока не будем. Правительства и Пограничного комитета здесь нет, да и, если подумать, нет ничего похожего на закон и порядок. Есть несколько городов вроде Гнезда Удачи, которые живут за счет заготовки и экспорта дров и огнесока на Богоскреб. Ну, еще несколько караванов торговцев-кочевников. Вот и вся цивилизация. Ясное дело, черепа не в счет.

– Кто такие черепа?

– Если нам повезет, ты об этом не узнаешь.

Покачиваясь, корзина доползла до перевалочного пункта с другой стороны границы. Он отличался от конеградского разве что большей примитивностью и заброшенностью. Когда приблизились к платформе, Мерока распахнула дверцу, и они выпрыгнули из корзины. Девушка едва успела ухватить Кильона за рукав: тот потерял равновесие и чуть не упал за невысокий бортик платформы.

– Да ты под своим костюмом сущий скелет, – проговорила она, медленно отпуская Кильона.

Они снова взяли напрокат лошадей и целый день скакали на запад от Клинка. Садящееся солнце щедро дарило золотисто-медовое сияние, но ни намека на тепло. Кильон поплотнее закутался в пальто и натянул шляпу почти до самого носа. Руки, сжимающие вожжи, окоченели.

Он дремал, убаюканный мерным шагом коня. Внезапно Мерока остановилась. Конь Кильона замер прежде, чем тот успел натянуть поводья. Опустив голову, конь так разочарованно нюхал сухую мерзлую землю, словно ожидал обнаружить зеленую траву. Ветер взметал пыль у него под копытами.

Путь они проделали немалый. В какой-то момент тропа отклонилась от канатной системы и проложила по равнине собственный извилистый маршрут. Остались позади редкие деревушки, перелески и рощицы, но до настоящих лесов было еще далеко. Последнюю пару лиг тропа немного поднималась, а теперь начался каменистый склон, усеянный валунами. Через несколько сот пядей тропа сливалась с дорогой, которой, судя по виду, часто пользовались. Мелово-желтую поверхность изрезали колеи повозок, но сейчас никого не было видно.

– Мы на месте, – уверенно объявила Мерока. – К утру подоспеют твои новые сопровождающие. Следующая остановка – Гнездо Удачи.

– При условии, что Фрей передал поручение.

– Фрей не подведет. В любом случае что-нибудь да придумаем. – Мерока вытащила ноги из стремян и тяжело спрыгнула на землю. – Все, привал! Условия не ахти, но потерпишь. – Она начала распаковывать переметную суму. – Если кого увидишь – сразу прячься.

Кильон кивнул, спешился – еще тяжелее Мероки – и вытащил из своей сумы все нужное для ночлега. Его конь фыркнул и побрел было прочь, но Кильон схватил узду и резко дернул: Мерока делала именно так. Девушка уже осматривала ложбинку в тени огромного, как дом, валуна, не заметную ни с тропы, ни с дороги.

Они разложили подстилки, соорудили из седел подушки и приготовились спать под открытым небом. Кильон знал: холодно будет даже под толстым одеялом, но утешался, что мерзнуть придется только одну ночь.

– Хочешь – спи, – проговорила Мерока таким тоном, будто сама спать не собиралась. – А хочешь – перекуси, если устроит холодное. Огонь разводить слишком рискованно.

Кильон огляделся и понял ее опасения. К ночи распогодилось. В западной части неба ярко сияла Венера, в восточной – поблескивал зловещий Марс. Скоро покажется одна из половин Луны, но пока еще просматривался Млечный Путь – россыпь звезд, жемчужным мостом перекинувшаяся через небосвод. В общем, для любителей астрономии ночь прекрасная, для желающих затаиться – не очень. Даже если развести костер в укромном месте, дым будет виден издалека и привлечет ненужное внимание.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, Мясник. Ты о себе беспокойся. – Сняв с коня узду, Мерока накинула на него кожаный недоуздок, в котором тот мог пощипать то немногое, что разыщет. Веревку она не привязала, оставив волочиться по земле. Конь воспримет это как сигнал и далеко не уйдет.

У его спутницы аппетита не было, и Кильон принялся за паек в одиночку, не переживая, что еда холодная и несвежая. Пока он ел, стемнело еще больше. Изредка над головой проносилась летучая мышь или ночная птица, то и дело слышалось сопение любопытного зверька, копошащегося во тьме. Наверняка вокруг рыскали твари куда опаснее, но Мерока не волновалась, и Кильон последовал ее примеру. В любом случае кони почуют хищников и предупредят.

Спать не хотелось, и Кильон бродил вокруг их маленького лагеря, пока не поднялся на возвышение пядей в шесть.

– Далеко не забредай, – негромко окрикнула его Мерока.

– Только посмотрю, куда мы заехали, – отозвался он.

С тех пор как они спустились на поверхность земли, Кильон почти не оглядывался на Клинок, предпочитал думать о трудностях путешествия и не вспоминать, сколь крохотный отрезок они преодолели. Теперь он чувствовал, что первый этап его бегства близится к концу, и решил посмотреть правде в глаза. Утром он будет среди друзей – по крайней мере, среди тех, кто приютит и оценит его умения.

Лишь пятнадцать лиг отделяло их с Мерокой от основания Клинка, максимальная ширина которого была тоже пятнадцать лиг. Со стилобата он тянулся в небеса, плавно сужаясь до трети лиги в пятидесяти лигах над землей. На этой высоте Клинок не обрывался. Сохраняя ширину в треть лиги, он уходил выше. Черная, тонкая, как перо, колонна пронзала атмосферу и исчезала в непроницаемом космическом вакууме. Даже неосвещенный Клинок выделялся бы на фоне темнеющего пурпурного неба. Однако бо́льшая его часть ослепительно сияла огнями цивилизации.

Городские огни сияли и переливались. Кильон разглядывал Клинок снизу вверх, определял зоны и их внутренние области по карте, которую помнил наизусть, учитывая, что с другой позиции легко ошибиться и в знакомых масштабах, и в знакомых высотах. Он вроде бы отыскал Неоновые Вершины, которые начинались лигах в пяти-шести от основания и заканчивались там, где неоновое сияние встречалось с ослепительно-яркими холодными огнями Схемограда. Под Неоновыми Вершинами остывающими углями мерцали огни Парограда, а еще ниже Конеград фактически тонул во мраке: его костры и факелы едва виднелись издали. Спиральная поверхность Клинка – витой выступ, по часовой стрелке восходящий от основания к вершине, – просматривалась только там, где ее подчеркивали массивы домов или бледный поднимающийся вектор электропоезда. Лишь считаное число домов дотягивались от выступа одной зоны к следующему.

Максимально широкий у основания, выступ сужался параллельно сужению самого Клинка. Даже с небольшого расстояния городские зоны напоминали тонкое световое покрытие, люминесцентную обмотку на винтообразной колонне. Не верилось, что люди способны жить и работать на тех высоких ярусах, что они не терзаются вечным страхом о бессчетных лигах, отделяющих от земли. Просто какое-то массовое бегство от реальности! Однако на самом Клинке все ощущалось совершенно иначе – и на Неоновых Вершинах, и в Парограде, и даже среди мерцающей плазмы Схемограда. Как ни сужались ярусы, для частой сети улиц места хватало. Края обычно загораживал как минимум один ряд зданий, поэтому страхи забывались без особых усилий. Разумеется, на каждом витке вокруг Клинка выступы поддерживала стена, но чаще всего эту роль играла темная скала, нависающая над улицами и домами, либо ее маскировали баррикады высоких сооружений для лифтов и фуникулеров. В большинстве случаев удавалось не думать ни о стене, ни о зонах, «парящих» в вышине.

Метка, сингулярная точка[4], где зоны сжимаются с невероятной, недокументируемой компактностью, лежала в недрах стилобата и сейчас оказалась на уровне глаз Кильона. Он представлял ее кипучим, бурлящим узлом, из которого исходили зоны, постепенно становясь больше и стабильнее в тектоморфизме. Их глубинная сущность – то есть уровень технологического развития каждой, – насколько удалось установить, определялась случайными факторами. Но будь случайность единственным фактором, развитые и неразвитые общества существовали бы вперемешку, безотносительно к их вертикальному расположению. Ничто не объясняло, почему ангелы занимают высоты Небесных Этажей или почему кони – главная тягловая сила у основания Клинка. Впрочем, дело было скорее в некоем реальном порядке вещей, чем в простом стечении обстоятельств. Об этом говорили темные пятна на освещенной поверхности Клинка – места́, где никто не жил и ничто не двигалось. Такие мертвые участки имелись на всех без исключения Этажах, вплоть до Небесных.

Зоны определяли основные уровни развития, но сам технологический потенциал еще не гарантировал, что зона пригодна для жизни людей. Зона вроде Конеграда, где ничего сложного не работало, могла существовать лишь у основания Клинка, где имелось самое необходимое – воздух, вода, источники тепла. Все добывалось и перевозилось простейшими устройствами. Плюс к тому возможность продавать сырье и товары в прилегающих к границе поселениях вроде деревушек, мимо которых проезжали Мерока с Кильоном.

По тем же причинам ангелы и другие постлюди, хоть и могли существовать ниже Небесных Вершин, ничего от этого не выигрывали и, вполне логично, не желали дышать тем же воздухом, что примитивные недочеловеки. Они жили на недоступной другим высоте и с упоением парили там, где небо ярко-синее, а теплый воздух, поднимающийся с нижних уровней, создает идеальные условия для полетов. Кильон видел их и сейчас – крошечные точки, облетающие сужающуюся колонну, мерцающие, как последние тлеющие угли.

Он вспомнил ангела, который упал с тех высот на выступ Неоновых Вершин и чье предсмертное послание и привело его, Кильона, в эту глухомань.

От созерцания Клинка его оторвала Мерока. Девушка приблизилась неслышно, хотя вряд ли бы он расслышал ее шаги – настолько отрешился от всего вокруг. Кильон вздрогнул и заставил себя успокоиться.

– Тоска по дому – штука жуткая, – проговорила Мерока.

– Думаешь, я уже тоскую по дому?

– Тут и думать нечего. У тебя, Мясник, все на лице написано. Ты спрашиваешь себя: «А не перестраховался ли я? Может, следовало остаться?»

Ее тон задел Кильона.

– О том, чтобы остаться, речь не шла. Я хорошо понимал, во что ввязываюсь.

– Да у тебя комок в горле и слезы на глазах!

– Тебе виднее. – Кильон отвернулся, злясь, что позволил Мероке себя поддеть. – Чужую тоску по дому ты мигом подмечаешь, но не признаешься, что сама ее чувствуешь, так ведь?

– Замолчи, – велела Мерока.

– С удовольствием. Но лучше не затевай разговор, если особого желания разговаривать нет…

– Я сказала – тихо! Похоже, что-то приближается.

– Что-то? – севшим голосом пробормотал Кильон.

– Да, по дороге. – Мерока кивнула во тьму. – Разыщи коня и приведи его в лагерь. И смотри, шум не поднимай.

Далеко конь не ушел: помешала веревка. К лагерю он брел безропотно. Мерока привела своего коня, светлая шкура которого в свете звезд казалась призрачной. Лишь тогда Кильон расслышал в ночи стук копыт и колес, гул мотора и крики.

Коней они привязали там, где не увидят с дороги, а сами затаились у своих импровизированных постелей.

– По-твоему, кто это? – шепотом спросил Кильон. – Те, кого мы должны встретить?

– Нет, для них рановато.

– Может, поручение не так передали?

– Это не они. Объясняю: слишком много лошадей, слишком много колес.

Грохот усиливался, затихал, порой пропадал начисто, появлялся снова и каждый раз ближе. Обрывки разговоров распадались на части, которые Кильон вроде бы понимал. Выговор грубый, гортанный – слова усекались до одной гласной и выразительного рыка.

– Слушай, если кони напугаются и дело примет скверный оборот – прячься, – сказала Мерока. – Если все обойдется, я трижды выстрелю.

– А если я не услышу трех выстрелов?

– Что ж, тогда приятно было познакомиться.

Тут Кильон заметил движение: вдали мерцали факелы. Мерока медленно двинулась прочь от лагеря, потом замерла и припала к земле, глядя на место, где тропа соединялась с дорогой. Сейчас тропки напоминали ручейки ртути, мерцающие среди тенистого мрака. Раздался щелчок – девушка сняла пистолет с предохранителя. Ее силуэт был виден на фоне пурпурного горизонта, но, если Мерока не станет шевелиться, ее будет не отличить от валуна.

Пока лошади и повозки не приблизились вплотную, Кильон подбежал к Мероке, распластался рядом и вытащил ангельский пистолет.

– Зря это ты, – прошипела Мерока.

– Я с тобой. Если тебя убьют, сколько я один продержусь?

Девушка промолчала, и Кильону пришлось самому искать ответ на свой вопрос. Грохот и топот приближающейся процессии усилились, тьму рассеял свет факелов, отбрасывающих на дорогу мрачный отблеск. К шуму прибавились резкие звуки – вой двигателей и гудки. Кильон услышал грубый пьяный хохот.

Постепенно картина прояснилась. Впереди скакали всадники в красно-белых доспехах. Мускулистые тела коней почти полностью скрывались под хитро сочлененными пластинами, к которым для пущего эффекта привязали и прибили звериные кости. Верхняя часть лиц всадников пряталась под металлическими масками. Пустыми глазницами и оскаленными зубами маски напоминали черепа, а кое-где черепа действительно использовались. За авангардом, с сопровождающими на конях и самоходных аппаратах по обоим флангам, катились тяжелые повозки, запряженные где парой, а где и шестеркой лошадей. Большинство повозок состояли из широкой огороженной платформы с палаткой или деревянным домиком посредине. По краям платформы восседали бандитского вида охранники, вооруженные очень по-разному. У одних были мечи и пики, у других – пистолеты, ружья и ручные пулеметы. По углам повозок располагалась артиллерия – вращающиеся пушки или жуткие многоствольные картечницы со щитками и двуручными рукоятками. Часть всадников держали в руках треугольные вымпелы, знамена и флаги развевались над домиками в глубине повозок. Факелы – в руках у всадников или прикрепленные к повозкам – освещали процессию дрожащим оранжевым светом. Трициклы и квадроциклы, движущиеся в колонне, казались развалюхами, сваренными из металлолома. К опорным шасси крепились рамы с пулеметами, пиками и таранами. Трициклы и квадроциклы ехали быстро, словно не могли замедлиться до скорости коней и повозок. Они то и дело сворачивали, описывали кольца и восьмерки, подвеска постоянно их подбрасывала, ездоки с трудом удерживались на сиденьях. Колонна приближалась, и Кильону казалось непостижимым, что их с Мерокой не заметят.

– Черепа, – прошептала Мерока.

– Те, с которыми мне не следовало встречаться?

– Ну, я надеялась, что мы не пересечемся. – Девушка держала пистолет прямо перед собой, у самого лица, почти касаясь земли. – Лежи смирно, помалкивай, глядишь, и обойдется. Похоже, они куда-то спешат. Черепа ищут приключений, только когда в драчливом настроении.

– Что это за настроение?

– Молчи!

Голова колонны поравнялась с ними. Шума и света хватало, и Кильон боялся, что вот-вот заржут спрятанные их кони, один или оба сразу. Вообще-то, черепа своим грохотом могли заглушить ржание, но охранники по углам повозок казались трезвыми и бдительными. Кильон сомневался, что здесь работают приборы ночного видения, но чувствовал себя яркой теплой точкой на фоне остывающей земли.

Однако колонна двигалась дальше, и коней Мероки и Кильона слышно не было. Мимо громыхали дюжины повозок, каждая на вид больше предыдущей. Последние лошадям тянуть было не под силу, поэтому использовались тракторы: черные громадины крутили металлическими маховиками, с фырканьем выбрасывая клубы белесого пара. Следом за тракторами двигались повозки с большими, как дома, клетками. За их прутьями жались друг к другу люди в лохмотьях, закованные в кандалы и связанные вместе.

– Пленные, – пояснила Мерока, словно это вызывало сомнения. – Черепа их покупают по дороге в городах и деревнях. А то и силой забирают.

– Они чем-то провинились?

– Кто да, кто нет. – Мерока помолчала. – А кто просто сбежать не успел.

– Что с ними будет?

– Ничего хорошего.

– Лучше скажи, Мерока. Хочу знать, чем рискую.

Девушка тяжело вздохнула, глядя на окутанную пылью и паром колонну.

– Некоторых, в основном женщин, черепа продадут в рабство или возьмут себе в услужение.

– Почему эти черепа такие?

– Большинство от природы угрюмые злыдни. Любой, кого выгоняют из нормального поселения – убийца, вор, насильник, – имеет отличные шансы оказаться среди черепов. Если поначалу новенькие лишь потенциальные психопаты, то потом, когда их напичкают дурью, на которой сидят остальные, начинают пускать слюни и щериться, будто с рождения идиоты.

– О какой дури ты говоришь?

– Не о простых антизональных и не о растительных аналогах, Мясник. Грязные дела заставляют черепов кочевать из зоны в зону. Нормальных лекарств не достать, вот они и химичат. Готовят дурь сами или принимают то, что борги дают в обмен на пленных. Постепенно в голове все мешается, мозги отшибает напрочь. Не забывай еще о разном прочем дерьме, которым они себя потчуют.

– Боргов ты упоминала еще у Фрея. Кто они такие?

– Не кто, а что, Мясник. Долбанутые биомеханические машины. Но тебе из-за них волноваться не надо.

– Как не надо было волноваться из-за черепов?

– Черепа шарятся всюду, а боргам глубоко в эту зону не проникнуть.

Почти все клетки уже проехали. Замыкали караван конные повозки поменьше. Кильон понемногу успокаивался, чувствуя, что их не заметят. Большая шумная часть колонны ушла вперед, а их с Мерокой коням хватало примитивной хитрости стоять тихо. Кильон глянул на последнюю, самую маленькую клетку. Наполовину меньше предыдущих, она вмещала, как ему сперва почудилось, лишь одну пленницу – девушку в рваном платье или в плаще с оторванными рукавами, не то лысую, не то бритую наголо. Она держалась за прутья худыми, но мускулистыми руками. Нет, девушка не одна! В ее подол вцепился ребенок. Мальчик или девочка – определить невозможно: он был в лохмотьях, грива спутанных черных волос скрывала лицо. Ребенку было года четыре, максимум пять, а матери, если та девушка и впрямь его мать, – от силы пятнадцать.

– Что станет с ними? – Кильон кивком указал на девушку с ребенком.

– Что-что… В рабство попадут.

– Ужас!

– Добро пожаловать в реальную жизнь, Мясник! Хочешь воззвать к совести черепов – вперед с песней! Только сперва я удочки смотаю, ладно?

– Выходит, нужно спокойно и безропотно смотреть на то, что они творят?

– Черепа повсюду, Мясник. Они хозяева Внешней Зоны. Разозлишь одного – молва мигом разлетится. Не страшно, если безвылазно на Клинке сидеть. Но мне-то нужно на жизнь зарабатывать.

Колонна уходила. Последние повозки и всадники с грохотом и криками исчезали во мраке. Вскоре дикие вопли затихли, но Кильон еще видел девушку с ребенком в клетке. Казалось, она смотрит прямо на него, словно что-то видит во мраке. Он вздрогнул, заверив себя, что ему чудится, а потом девушка медленно повернулась в сторону движения и притянула ребенка к себе. Кильон увидел ее затылок и во тьме разобрал не то большой шрам, не то родимое пятно от макушки до шеи.

Его так и подмывало что-нибудь предпринять, но он понимал: это бесполезно, Мерока права. Каким нелепым он, наверное, казался ей сейчас: городской хлыщ, бурно возмущающийся бесчеловечной жестокостью, которую только что заметил. А ведь жестокость существует давно, не годами, не десятилетиями, а тысячелетиями. Жестокость и несправедливость собирали страшный урожай беспрестанно, каждую секунду его жизни.

– Знаю, это дико, – проговорила Мерока, когда шум каравана почти стих, – но привыкнуть можно. Либо привыкаешь, либо сходишь с ума. Я выбор уже сделала.

– Не мне тебя судить.

Они поднялись и убрали оружие.

– Не думай, что мне плевать… Просто их много, а нас слишком мало. – После каждого предложения Мерока делала паузы, с заметным трудом подбирая слова. – Вот если бы жители Клинка объединились, собрали армию… спустились сюда – что-то, может, и получилось бы. А это разве возможно? Черта с два! Рой простит нас раньше, чем это случится.

– Что еще за Рой?

– Рой – это то, из-за чего тебе, Мясник, не следует волноваться.

Глава 7

На рассвете Кильона разбудило ржание. Кони чего-то испугались, и среди еще не развеявшейся тьмы он слышал сердитое бормотание Мероки, пытающейся их утихомирить. Выбравшись из-под теплого одеяла, Кильон поежился от предрассветной прохлады. Кружилась голова, словно он слишком резко вскочил. Что встревожило коней? Он глянул на дорогу – пусто. Еще одного каравана черепов слышно точно не было.

С трудом вглядываясь в темноту, на ватных ногах Кильон побрел на шум. Мерока гладила испуганных коней по мордам, стараясь успокоить. Те били копытами, дико сверкали глазами, скалили зубы, прижимали уши к головам.

– Что-то раздражает их, Мясник. – Мерока выбилась из сил, пытаясь усмирить отчаянно рвущихся из рук лошадей.

– Похоже на то. – Он покрепче перехватил поводья своего коня и прижал ладонь к его блестящей от пота шее. Лошадиное сердце стучало, как часы, заведенные слишком сильно. – Что-нибудь видела или слышала?

– Всю ночь было тихо, как в склепе. Потом кони начали эту свистопляску.

У Кильона мелькнула одна мысль, но он решил пока ею не делиться.

– Как ты себя чувствуешь, Мерока?

– Словно всю ночь не спала. Да и предыдущую тоже.

– Я имел в виду помимо этого.

Девушка повернулась к нему. Лицо ее, обычно бесстрастное, выражало недоумение.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Да потому, что сам неважно себя чувствую. Либо съел что-то несвежее, либо… – Не выпуская коня, Кильон свободной рукой засучил рукав и глянул на часы.

Стрелки и циферблаты отливали бирюзовым. Лошадь рвалась из рук, и рассмотреть время было трудно. Кильон сосредоточился и наконец понял, что к чему. Часы показывали разное время, минутные стрелки больше не двигались синхронно. Разница между самыми спешащими и самыми отстающими часами уже составила пятнадцать минут.

– Что-то не так?

– Перед тем как заснуть, я проверял синхронность. Тогда все часы шли одинаково. А сейчас… разбегаются. – Кильон с трудом подбирал слова; казалось, высказав свое подозрение, он воплотит его в реальность. – У меня симптомы, похожие на зональное недомогание. Часы подтверждают: что-то происходит. Кони нервничают. Животные чувствуют такие явления раньше людей и машин.

– Может, это просто порыв.

– Ну, может, и так, – согласился Кильон, а сам вспомнил подозрение Фрея о том, что приближается нечто глобальное. Что-то куда серьезнее простого порыва. – Думаю, у нас неприятности, – проговорил он. – Я должен оценить динамику изменений и просчитать дозу антизональных для нас обоих.

Едва он это сказал, из коней словно пар выпустили. Они перестали бить копытами и трясти головами. Зрачки у них сузились, уши поднялись. Животные фыркали и сопели, показывая людям, что отнюдь не спокойны, но то, что их взволновало, временно исчезло.

У Кильона до сих пор кружилась голова и дрожали ноги, однако недомогание постепенно проходило. Он отпустил коня побродить и подвел часы, выставив на всех более-менее точное время. Теперь он будет внимательно за ними следить.

– Что ты сказал?

– Может, это был и впрямь порыв.

– Да, порывы случаются. Я чувствую себя нормально, а ты?

– Что-то накатывало, но уже проходит.

– Небось граница подтягивалась к нам на пару мгновений, а потом вернулась обратно.

Кильон снова прислушался к ночи – тишина.

– Думаю, заснуть мне больше не удастся. Сна ни в одном глазу.

– Ждать еще долго. За тобой не скоро приедут.

– Ничего страшного. Может, это тебе стоит передохнуть, а я за лошадьми пригляжу.

– Ну, если ты настаиваешь… – подумав, согласилась Мерока. – Только, чур, не дремать.

– И не собираюсь, уж поверь.

Кони более-менее успокоились, и довольная Мерока скользнула под одеяло. Кильон наблюдал за ее темным силуэтом, прислушиваясь к дыханию девушки. Наконец оно выровнялось: Мерока заснула. Тяжелый день ждал и ее: предстояло в одиночку вернуть обоих коней к подножию Клинка – на одном ехать, другого вести в поводу.

Кильон нашел удобный пригорок и опустился на него. Голова работала, словно в турборежиме. Лошади сопели и фыркали, но слушались. Короткой памяти животных впору позавидовать. Он снова глянул на часы. Светящиеся точки циферблата напоминали круглое созвездие. Все стрелки двигались синхронно. Часы собирали так, чтобы на зональные изменения они реагировали чуть иначе, а не спешили или отставали в унисон. Ради этого их и купили. Тем не менее определить по ним время было непросто; проконтролировать, что они заведены и идут, – тоже. Гражданам Неоновых Вершин на часы смотреть лень. Они уверены, что вездесущий Пограничный комитет оперативно уведомит их о зональном сдвиге. Большинство носят часы в качестве модного аксессуара и едва помнят, как определять время. То же самое в разной степени относится к другим районам. Зато во Внешней Зоне все решают только часы. Здесь нет Пограничного комитета, и Кильону оставалось полагаться лишь на себя, решая, когда принять антизональные, какие и в какой дозировке.

Следующий сдвиг подкатил так внезапно, что часы едва успели среагировать. Если в прошлый раз у Кильона закружилась голова, то сейчас он почувствовал жуткое давление в глазах и непроизвольно охнул: такой сильной и неожиданной была боль. Встать Кильона подви́г летательный рефлекс, а не осознанное желание. Он сжал виски – боль усилилась, превратившись в клин, который вонзился в мозг меж полушариями. Подкатила рвота. Шатаясь, Кильон побрел, не разбирая дороги. Казалось, земля лихо накренилась, приподнявшись к небу. Он повернулся вокруг своей оси, борясь с рвотой, и увидел коней, черными мешками лежащих на земле, словно их пристрелили. Мертвы они или без сознания, Кильон не знал, но чувствовал: если не удержится на ногах, станет таким же бессильным мешком. Он уже двигался как во сне, словно разум отторгал реальность, сметая защитные барьеры.

Кильон разыскал Мероку. С той творилось неладное. Обессиленная и беспомощная, девушка билась в конвульсиях под одеялом. Ее зональная выносливость была куда ниже, чем у Кильона. Если он страдал от боли и дезориентации, то Мерока без немедленного введения лекарства долго не протянет. Но лучше не давать ей ничего, чем ошибиться с препаратом. Кильон опустился на колени и коснулся Мероки, надеясь успокоить или хоть привести в сознание, но девушка продолжала биться в судорогах. Он дотронулся до ее рта – ладонь обрызгала кровавая слюна.

Их захлестнул не порыв. Порыв сравним с волной, разбивающейся о берег. Сейчас разразился потоп: другая зона поглощала ту, в которой они находились. И потоп не думал отступать: предыдущая конфигурация зон не восстанавливалась.

Жгучая резь в животе заставила Кильона согнуться пополам. Его вырвало. Головная боль, слабость, дезориентация не отпускали, а вот тошнота немного улеглась. Он заставил себя наклонить голову и посмотреть на часы. Сдвиг начался менее минуты назад – стрелки толком отклониться не успели. Впрочем, секундные по-прежнему бежали – ни одни часы не остановились. Случись такое с одними часами, еще можно было бы подумать о сдвиге в сторону менее развитой зоны, где простейший часовой механизм не работает ввиду чрезмерной замысловатости. Раз тикали все часы, напрашивался обратный вывод. Сдвиг произошел в сторону другой, более развитой зоны, где часовые механизмы работают лучше и легче. Условия стали благоприятнее, кулачки и шестеренки, словно обрадовавшись, крутились быстрее, чем следовало.

Кильон потянулся к сумке и дрожащими пальцами открыл ее. Поле зрения резко сузилось, координация движений ухудшилась. Неуверенно, как пьяный, он нащупал держатели с антизональными средствами – пузырьки с резиновыми пробками и шприцы. Нащупал, но с трудом фокусировал на них взгляд. Снова посмотрел на часы: ни одни не остановились. Минутные стрелки побежали вразнобой, секундные закружились с ощутимо разной скоростью. Кильон вытащил шприц, воткнул в пузырек и набрал густую, как смола, жидкость.

Интуиция подсказывала: сперва нужно ввести лекарство себе. Он ведь врач, Мерока – пациент. Но Кильон склонился над девушкой, придержал, чтобы не дергалась, откинул одеяло и, поймав ее руку, засучил рукав. Потом нащупал вену, вонзил иглу и нажал на поршень. Все это время зажатый в его собственной руке шприц казался далеким-далеким, как блестящая стеклянная игрушка, которую к глазам не поднести. Тело Мероки словно тянулось до самого горизонта.

Лекарство подействовало быстро, конвульсии у Мероки стали слабее и реже. Кильон облегченно вздохнул и поднялся, надеясь, что поступил правильно. Сразу ведь не определишь: даже неточно подобранные антизональные поначалу успокаивают, и врач думает, что принял верное решение. Он снова посмотрел на часы и с облегчением отметил, что стрелки ведут себя по-прежнему.

Кильон сделал себе укол другим шприцем и убрал оба в соответствующие отсеки. Раз нет возможности стерилизовать их, нужно хоть убедиться, что для Мероки использован один шприц, для себя – другой.

Облегчение наступило почти мгновенно. Зрение прояснилось, головная боль стихла. Слабость, замедленность мыслей и движений пройдут не сразу, но если он угадал с препаратом, то постепенно избавится от очевидных симптомов зонального недомогания. Пока обстановка не изменится – в лучшую или худшую сторону, – у лекарства есть время выветриться.

Кони так и валялись на земле, безучастные, словно тени. Может, они впрямь погибли – Кильон не заметил, чтобы они дышали. У Мероки дела шли получше: она уже не билась в конвульсиях, а лежала на боку, будто наблюдала, как он вводит себе антизональные.

Когда Кильон подошел к девушке, она провела рукой по лицу. На востоке небо посветлело, и он увидел, что ее глаза открыты, а вокруг рта размазана кровь.

– Состояние – швах, – неразборчиво пробормотала Мерока.

– Ты язык прикусила.

– Что случилось?

– Порыв вернулся. – Кильон опустился на колени рядом с ней. – И на этот раз посильнее. Тебя он парализовал, не дав проснуться. Боюсь, кони погибли. Я рискнул предположить, что это сдвиг вверх, и, к счастью, кажется, не ошибся. Нам обоим я ввел антизональное, которое счел подходящими.

– Чувствую себя хреново.

– Ты не поверишь, но это хороший знак. Сесть можешь?

Мерока попробовала, застонав лишь раз.

– Грудь болит.

– Возможно, поранилась, когда билась в судорогах, – сломала ребро или мышцу растянула. Я помог тебе, но недостаточно быстро.

– Да уж, небось и своих проблем хватало. – Мерока осторожно выскребла песок их уголков глаз. – Ты молодец, Мясник, рассудил правильно.

– Надеюсь. Когда рассветет, осмотрю тебя получше. Может, пойму, что у тебя повреждено. Пока лучше сидеть здесь и контролировать наше состояние. Если я переборщил с антизональным, придется ввести корректирующую дозу. – Кильон постучал по нескольким часам на оголенном запястье. – Это скоро выяснится.

Мерока поднялась:

– Нет, так не пойдет.

– Мы же не собирались сниматься с места, пока за мной не приедут твои друзья. Произошел зональный сдвиг, но больше ничего не изменилось. Боишься, что они теперь сюда не доберутся?

– У них есть лекарства. Не такие классные, как твои городские, но им, чтобы добраться сюда, хватит.

– Тогда в чем дело?

– Вроде ты сказал – сдвиг в прогрессивную сторону?

– Да, по всей вероятности. В противном случае нам с тобой стало бы хуже.

– Большой сдвиг?

– Не знаю. Определить не успел, времени не хватило. Поэтому не исключаю, что превысил дозу или, наоборот, занизил. Но интенсивность симптомов… Судя по ней, сдвиг немаленький.

– Дело серьезнее, чем при переходе с Неоновых Вершин в Схемоград?

– Полагаю, намного серьезнее.

– Настолько, что борги теперь могут здесь существовать, хотя прежде не могли?

– Вот уж не знаю. С боргами я не сталкивался. – Кильон остановился. Следующая фраза повисла в воздухе. – А не пора ли нам в путь?

– Нужно глянуть на коней.

Кильон положил ей руку на плечо:

– Тебе нужно сидеть спокойно, пока не убедимся, что я угадал с дозой.

Мерока оттолкнула его руку и поднялась легче, чем Кильон считал возможным. Он с изумлением наблюдал, как она заковыляла к неподвижным коням. Девушка шаталась, спотыкалась, но сумела не упасть. Либо у нее развилась неожиданная, невероятная с точки зрения медицины выносливость к смене зон, либо дело в железной воле. Неплохое самочувствие и полный контроль над своим телом не давали Кильону никаких преимуществ.

Мерока доковыляла до лежащих лошадей, опустилась на колени и коснулась шеи коня, на котором ехал Кильон, прижав руку под жесткой выпуклостью щеки. Через несколько секунд она молча проверила своего коня.

– Оба мертвы.

– Жаль, но я не удивлен.

Мерока встала.

– И лекарства твои не помогли бы?

– Человеческие антизональные даже мартышкам не помогают. Ты как, сможешь вернуться пешком?

– Кто говорил о возвращении?

– Мы же так договорились. Ты передаешь меня кочевникам, которые вот-вот появятся, и возвращаешься на Клинок.

– Ситуация изменилась. – Бросив лошадей, Мерока зашагала вверх по склону. – Здесь оставаться нельзя. Только не сейчас, когда, возможно, сюда направляются борги!

– А как же те люди? Они будут искать нас здесь. – Кильон шел следом за девушкой.

– Ну, они сообразят, что у нас изменились планы. Если поедут оттуда, – Мерока показала на дорогу, – то как ошалелые от старой границы примчатся. Оттуда полно маршрутов в обход этого места.

– Значит, мы с ними никогда не встретимся?

– Я так не говорила. Просто теперь нужно быть гибкими. Можно встретиться в другом месте, лиг за десять-двенадцать отсюда. Я там уже бывала. Туда они и направятся, если сдвиг повторится.

– А если их там не будет?

– Тогда придется завести новых друзей, таких, чтобы подвезли тебя к Гнезду Удачи. – Мерока замолчала на полуслове. Она явно собиралась сказать что-то еще, но передумала. – Эй, Мясник, похоже, тебе стоит это увидеть.

– Что увидеть?

– Лучше иди сюда!

Кильон встал рядом с Мерокой. Чуть раньше на том же самом месте стоял он сам и разглядывал Клинок. Город все так же тянулся ввысь на фоне утреннего неба с бордово-оранжевыми разводами. Инкрустированный световыми пятнами Клинок пронзал кору Земли и поблескивал в холодной дали, слишком близкий, чтобы Кильон почувствовал себя покрывшим приличное расстояние, и слишком недосягаемый, чтобы сулить убежище.

– По крайней мере, Клинок, похоже, не задело, – отметил Кильон.

– Да ты смотри, смотри.

Кильон послушался и вскоре понял, о чем говорит Мерока. Буквально через несколько секунд у него на глазах погас освещенный участок, полоса огней – целый район или жилой массив – неожиданно померкла. Больше огни не зажглись, и участок превратился в черную линию, рассекающую Клинок. На глазах у Кильона чуть ниже первой полосы возникла вторая. На сей раз огни мигали, словно древний перегруженный генератор то отключался, то включался снова, пока наконец не капитулировал перед тьмой. Двумя полосами дело не ограничилось. Во внешне разрозненных частях Клинка появились темные прямоугольники и квадраты, причем не только на Неоновых Вершинах, но и выше – и в районах Схемограда, и даже у ангелов. Квадраты и прямоугольники словно выпускали побеги, соединяющие разрозненные темные участки. Тьма сжимала свет в узкие полоски и суетливые пятна, точно людей, которых армии наемников сгоняли в душные загоны. Светящиеся точки и полоски исчезали на глазах, по всему Клинку увеличилась скорость затемнения. Пострадала каждая часть города, независимо от доминирующей технологии. Особых проблем не возникло лишь на нижних ярусах, освещенных газом и факелами, но их доля в сиянии Клинка была так мала и незаметна, что казалось – тьма их уже проглотила. Ярчайшие огни погасли – электрические, неоновые и плазменные секции погрузились во мрак, – слабые, красноватые лампы и факелы впервые ничто не затмевало, но их тусклое оранжевое сияние гасло прямо у поверхности Клинка. Остальная часть огромной колонны была уныло темной.

Потом Кильон увидел ангелов. Раньше они кружили на большой высоте – крошечные точки с крыльями, излучающими сияние пастельных тонов. Сейчас они просто падали в восходящие воздушные потоки, даже валились. Крылышки мерцали и растворялись во мраке.

– Похоже, вовремя ты слинял, – задумчиво пробормотала Мерока.

Кильон ответил не сразу, глубоко потрясенный бесцеремонной жестокостью ее слов. Он уже становился свидетелем порывов и сдвигов, которые нарушали жизнь части города, но ничего даже примерно сопоставимого с нынешним затемнением не видел. Подобного не наблюдали поколениями, если не веками. И дело было не в сильном, но кратковременном спазме – Метка не расползлась с внезапной яростью, прежде чем вернуться к нормальному состоянию. В этом случае огни бы уже загорелись снова, а сейчас мрак сгущался с каждой минутой. На разных высотах сохранились отдельные освещенные точки, но казалось – и их вот-вот проглотит тьма.

– Думаешь, я беспокоюсь о себе? – начал было Кильон и замолк. Пусть Мерока ответит, а он обернет ее слова против нее же самой. – Это же город, Мерока. Там тридцать миллионов жителей. Сейчас большинству грозит приступ чудовищного зонального недомогания; нам с тобой его пережить помогли лекарства – или чувство, что внезапно отказала привычная система жизнеобеспечения. Или и то и другое. – Кильон остановился. – Воздух. Вода. Лекарства. Всего этого люди лишены, пока зоны не восстановятся. Если они вообще восстановятся.

Кильон говорил с холодной решимостью, едва узнавая свой голос.

– Людям уже плохо, а будет очень-очень плохо. Каждому, за исключением тех немногих, кто получит помощь. В Пограничном комитете не ошиблись, предсказав большую беду. Но они не ожидали, что она будет настолько огромной. Мерока, это же конец всего сущего…

– Мясник, проблему решат. Огоньки снова зажгутся.

– Очнись, Мерока, мы с Фреем говорили об этом. Власти знали, что грядет беда. Они ждали и готовились. Не к частичным изменениям границ, а к настоящей катастрофе. Отсюда и нехватка лекарств. Власти запасали антизональные, понимая, какие испытания близятся.

– Значит, все путем, ситуация под контролем.

– Взгляни! – Кильон рывком развернул девушку к темнеющей на глазах колонне. – Ситуация ухудшается! Огней меньше, чем минуту назад. Участки, которые до сих пор держались, темнеют. Это похоже на «под контролем»? Похоже, что город вот-вот оправится от шока и заживет как прежде?

– Затемнение-то считаные минуты длится.

Кильон понимал: Мерока права – делать выводы рановато, но душу терзало мрачное предчувствие, что быстро ситуация не изменится.

– Даже если лекарства припасены, их все равно не хватит. Хорошо бы самим властям хватило, не то что каждому жителю.

– Сейчас это не наша проблема, – заявила Мерока. – Отсюда не следует, что мне плевать, ясно? И не следует, что у меня нет сердца. Но зональный сдвиг случился и здесь, и вокруг нас не было города, чтобы где-то в нем спрятаться.

– У нас есть лекарства, – напомнил Кильон.

Мерока сделала глубокий вдох:

– Городу мы сейчас не поможем. Без лошадей обратный путь займет дня два, не меньше. А потом? Надолго ли хватит содержимого твоей сумчонки?

– Если бы я мог что-то сделать… – Кильон понимал, что его запас антизональных тает уже оттого, что теперь нужно поддерживать себя и Мероку.

– Мы двинемся дальше, как я и говорила, – сказала Мерока. – Найдем другое место встречи и будем надеяться, что кто-нибудь приедет. Здесь мы точно не останемся. Это место пугает меня до дрожи. Я прямо чую клятых боргов.

– Коней просто бросим?

– А что предлагаешь?

– Не знаю, закопать их, например. – Кильон беспомощно пожал плечами. – Чтобы наше присутствие не так бросалось в глаза.

Мерока на миг задумалась, потом спросила:

– Ты хорошо умеешь коней закапывать?

– В смысле?

– Чтобы вырыть приличную могилу понадобится день, если работать лопаткой вроде нашей и если под верхним слоем не камень. Коней у нас два, то есть понадобятся два дня. И еще: после рытья у тебя должны остаться силы ворочать тонну мертвечины.

– Значит, мы их бросим? Бросим и уйдем?

– Хорошо сказано. Коротко и ясно.

– Для тебя это просто, так ведь? Ничего не стоит изменить план, сменить экипировку и идти дальше. Ты к этому привыкла. Но я другой, Мерока. Я боюсь и в правоте твоей совершенно не уверен.

Девушка демонстративно огляделась по сторонам:

– У тебя тут толпа помощников?

– Нет.

– Значит, выбора у тебя тоже с гулькин нос, так?

Мерока вернулась в лагерь и принялась разбирать пожитки, отбрасывая в сторону все, что пешему не унести. Кильон ненадолго задержался, потом тоже спустился к лагерю. За спиной у него Клинок потемнел еще сильнее – вопреки светлеющему небу, которое возвещало о начале холодного дня.

Глава 8

Забрезжил рассвет, взошло солнце, а они все брели по изрытой колеями дороге следом за черепами. Мерока ни разу не оглянулась, словно увиденного ей было достаточно.

Кильон завидовал ее прагматическому приятию действительности, решив, что дело в нем, а не в полном отсутствии любопытства, но сам не мог не оглядываться на Клинок, каждый раз надеясь на перемены. Вдруг тьму разбавила капелька света? Но день разгорался, и определить становилось все труднее. Из черной колонны, пронзающей ночное небо, Клинок превратился в далекую сизую громаду, истинную черноту которой разбавляли лиги воздушного пространства. Теперь не поймешь, горят там огни или нет. Признаков движения Кильон точно не замечал – ни поездов, ни летающих объектов, но это не означало, что восстановительные работы не ведутся. В любой части Клинка сложная энергоемкая инфраструктура оживет последней.

На сколько хватал глаз, телеграфные башни стояли без движения.

Мерока двигалась с немилосердной скоростью, но по настоянию Кильона они останавливались каждые два часа для повторного приема антизональных или чтобы проверить, правильно ли высчитана доза. Кильон следил за часами. Синхронно их стрелки не двигались, но в сумме изменения не превышали допустимого при условии, что после ночного порыва зоны успокоились. Лекарства следовало принимать и дальше, но ситуация не ухудшилась, и то хорошо. При таком графике приема опосредованного препарата им хватит дней на семь-десять. Когда закончится этот, можно будет использовать другие, менее эффективные и адаптированные, но способные поддержать их еще несколько дней. Дней, а не недель и точно не месяцев. Изначально те лекарства рассчитаны для условий куда благоприятнее нынешних, обычно их принимают в гораздо меньших дозах.

Ко второму привалу солнце стояло уже высоко. Мерока разложила на земле карту и присела на корточки. Карта была истрепанная, коричневая по краям, словно ее вытащили из огня. Огрызком карандаша девушка вносила изменения – зачеркивала старые границы зон, рисовала новые.

– Ты уверена, что все правильно? – спросил Кильон.

– Если у тебя нет лучшего варианта, остановлюсь на этом. Когда пересечем другую границу, внесу уточнения. Пока и этот вариант неплох.

Карта была двухсторонней. Лицевая сторона соответствовала местности в пределах нескольких сотен лиг от Клинка, пунктир экватора почти совпадал с нижней границей города. Кильон увидел тропу, которой они двигались от Конеграда, точку, где она пересекалась с дорогой, по которой ехали черепа. Сейчас они с Мерокой шли по этой же дороге. Прежде они ехали строго на запад, а теперь брели в юго-западном направлении, хотя без гирокомпаса и точных вычислений, основанных на астронавигации, это не проверишь. Кроме основных троп и семафорных линий, на карту нанесли множество других объектов, но большинство их не говорило Кильону ровным счетом ничего. Гнездо Удачи – один из знакомых ему ориентиров – лежало на юге как минимум в сотне лиг от их нынешнего месторасположения. Кильон знал, что из крупных поселений это ближайшее к Клинку, но сейчас казалось – оно на краю света. Без Мероки ему туда не добраться. Даже с картой он наверняка потерялся бы.

С оборотной стороной дела обстояли не намного лучше, но Кильон узнал хоть часть ориентиров. Отдушина, самое большое поселение на Земле, если не считать Клинок, впрямь находилась на краю света, точнее, на западе, дальше, чем Дочери, три горы, расположенные по ранжиру с кучностью пулевых отверстий; даже дальше, чем Богоматерь, высочайшая из гор, такая широкая, что у подножия она напоминала плавное возвышение земной поверхности. Отдушина лежала западнее усохших вод Длинной Бреши и Старого Моря, отмеченных на карте черным, хотя Кильон подозревал, что с тех пор, как составили карту, вода ушла еще дальше. Здесь, на обороте, виднелись извилистые границы зон. На Клинке зоны охватывали районы и области. Там, где сейчас находились Кильон и Мерока, зоны были больше, а оборот карты показывал зоны, тянущиеся на целые регионы с горными цепями, равнинами, бывшими морями. Вопреки огромной разнице масштабов лица и оборота, Мерока наносила изменившиеся границы зон и на оборотную сторону, словно это имело значение.

Взгляд Кильона упал на участок к востоку от самой северной из Дочерей – пустой, начисто лишенный ориентиров. Казалось, все элементы рельефа и отмывка[5] выбелены.

– Что это?

– Напасть. Из-за нее тебе волноваться точно не надо. Она далеко от любого места, где мы окажемся. – Мерока подняла голову, держа карандаш в зубах. – Уж поверь мне.

– Почему на том участке нет обозначений? Там никто не бывал? – Пустошь Напасть была шириной в сотни лиг и могла проглотить все, нанесенное на лицевую сторону карты.

– Никто туда не суется, никто оттуда не высовывается. Напасть – огромный пыльный котел. По сравнению с ним наша вымерзшая, высохшая помойка-планета – гребаный сад эдемский.

– Хорошо, что ты не верующая, – съязвил Кильон.

– Само собой вырвалось, Мясник. Это никак не связано с тем, что я думаю. – Удовлетворенная результатом исправлений, Мерока убрала карандаш и аккуратно, стараясь не повредить, сложила ветхую карту. – Привал окончен, – объявила она. – Нам пора в путь.

Девушка была права. Задерживаться здесь не следовало, даже при наличии неистощимого запаса лекарств. Кильон и Мерока родились не в этой зоне, и она убивала их, с лекарствами чуть медленнее, чем без лекарств. В конечном итоге они должны были перебраться в другую зону, к которой лучше приспособлены. Кильон плохо помнил старые границы зон, не говоря уже о новых, и не представлял, можно ли доверять исправлениям Мероки на карте.

Оставалось лишь странствовать и надеяться, что рано или поздно часы покажут, что скитальцы попали в зону, где могут существовать.

Разумеется, гарантий, что такое случится, не было, равно как и законов природы, по которым зоны сохраняли свои характеристики после изменения формы и размера. Это же не страны, политика и культура которых постоянны, увеличиваются ли они или уменьшаются, и даже если вдвое сжимаются, как амебы. Когда сдвигается граница зоны, измениться может что угодно, вплоть до самой ее сущности. Если прежде эта зона существовала рядом с более пригодной для жизни, вовсе не значит, что такая соседка есть сейчас. Возможно, теперь эта зона окружена еще менее гостеприимными.

Но думать об этом не следовало. Только не сейчас. Сейчас Кильону с Мерокой оставалось идти дальше и надеться, что впереди ждет что-то лучшее.

– Костры, – объявила Мерока спустя час после полудня, показывая на клубы дыма, вздымающегося на горизонте. – Беда кому-то. Может, черепа жгут села; может, селяне – черепов. Сегодня многие счеты сведут.

– По-твоему, сколько мы прошли?

– Лиги четыре или пять.

Сколько Кильон ни оборачивался, ему казалось, что Клинок не отдаляется. Огромная колонна, сгибаясь словно больной зверь, тянулась к ним. Кильону чудилось, что он видит ниточки дыма, которые поднимались с разных уровней, вытягивались и переплетались боковым ветром и восходящими теплыми потоками.

– А то место встречи, далеко до него?

Из-за разных масштабов на карте Кильон не представлял, сколько им еще идти.

– Лиг десять-двенадцать.

– Ты и в прошлый раз так говорила.

– Хотела подсластить пилюлю. Не дрейфь, сейчас я говорю правду. Завтра в это же время мы будем на месте.

– Если переживем ночь со всеми теми машинами и боргами, о которых ты постоянно твердишь.

– Думаешь, я придумала их, чтобы тебя поторопить?

– Я просто говорю. На погоню ничто не указывает. За нами нет костров, нет никаких признаков движения по этой дороге.

Мерока сбавила шаг и обернулась впервые, с тех пор как свернули лагерь.

– Как хочешь, Мясник. Ползи домой, если в удачу веришь. Может, тебе впрямь никто не встретится. Я иду вперед, с тобой или без тебя.

– Я с тобой. – Кильон поправил врезавшуюся в плечо лямку рюкзака. – До самого конца. Прошу об одном: говори мне правду. Никаких подслащенных пилюль. Как бы скверно ни обстояли дела, я справлюсь.

– Думаешь? – Мерока двинулась дальше.

– Есть только один способ проверить.

– Нам осталось пройти чуть больше двенадцати лиг, – через несколько шагов сообщила девушка.

– Спасибо.

– Точнее, даже пятнадцать. Это святая правда. Мы справимся. Будем идти, пока ноги не отвалятся. Доберемся до места – и отдыхай, сколько душе угодно.

– Жаль, кони пали, – вздохнул Кильон, приготовившись к тяжелым испытаниям.

Три часа спустя, когда солнце заметно опустилось, они увидели следы аварии и трупы. Желто-черная повозка с паровым двигателем выехала с дороги и завалилась на бок. Дымовая труба выгнулась, как сломанная конечность, из разорванных стыков до сих пор с шипением валил пар. Одно колесо слетело с оси в колею. Другое повернулось к небу и, поскрипывая, легонько вращалось на ветру. Багаж сорвался с крыши и валялся разворошенными кучами. Тела при крушении сильно ударились о землю. Судя по позам – один из погибших головой застрял в грунте, словно воткнутый рукой великана, другой лежал на боку, придавив собственную вывернувшуюся ногу, – оба погибли при аварии или угодили в засаду. Возможно, и до падения на землю не дожили.

Мерока шагала с такой невозмутимостью, что Кильон начал гадать, не пройдет ли она мимо, даже не взглянув на повозку. На мгновение он задумался: уж не чудятся ли ему следы аварии? Или, наоборот, это Мероке мерещится их отсутствие? Галлюцинации и фантазии не редкость, когда слабеет действие антизональных или когда доза определена неверно. Впрочем, для миража повозка с паровым двигателем была чересчур материальной.

Нет, его спутница прекрасно видела следы аварии. Сохраняя невозмутимость, девушка вытащила из-под куртки ружье. Длинный ствол, медный декор – где Мерока его взяла? Кильон знал, что у нее есть оружие мощнее, только теперь оно бесполезно. Пребывание в слаборазвитой зоне Конеграда нарушило его функциональность. Мерока с Кильоном уже вернулись в зону прогрессивнее, только это ничего не меняло. По непреложному закону, вышедшее из строя однажды теряет пригодность навсегда. Мерока не выбрасывала то оружие лишь из-за его остаточной стоимости. Оно ведь еще представляло ценность как металлолом, как дубинка, а умелый оружейник мог бы его отремонтировать.

Кильон достал ангельский пистолет. Мерока сошла с дороги и подползла к разбитой повозке, не обращая внимания на трупы. Вращающееся колесо все скрипело в жутком меланхоличном ритме, подчеркивающем безмолвное запустение дороги. Кильон последовал за девушкой и опустился на колени возле мертвеца, застрявшего головой в земле. Перед ним был труп молодого человека в длинной темной дубленке. Удар о землю сломал ему шею. Впрочем, Кильон сомневался, что это причина смерти. Во лбу погибшего зияло пулевое отверстие, аккуратное, круглое, его словно перфоратором пробили. Кильон осторожно наклонил голову погибшего, разыскивая выходное отверстие, но не увидел его.

– Я надеялся, что это авария, – проговорил он вслух. – Что люди путешествовали, когда случился зональный сдвиг, потеряли сознание и разбились. Но этого мужчину застрелили.

– Застрелили? – переспросила Мерока.

– Попали точно в лоб.

– Застрелить водителя паровой повозки мог только снайпер.

– Смерть наступила быстро. Бедняга ничего не почувствовал.

– Проблема лишь в том, что повозка ехала не пустой.

Кильон склонился над вторым трупом, со сломанной ногой. Этот погибший был старше, с тонким, испещренным красными прожилками носом, всклоченными седыми усами и такими же волосами до плеч, в круглых очках, почти таких же, как у Кильона. На одной линзе образовалась звезда из трещин. И у этого погибшего в центре лба красовалось пулевое отверстие. Мужчины наверняка сидели на высоких передних сиденьях повозки и правили ею, словно конкой.

– И этого застрелили, – объявил Кильон.

– Ерунда какая-то! – хмыкнула Мерока.

Она заглянула в окно повозки, теперь горизонтальное, опираясь на дверную ручку и поручни по разные стороны от нее.

– Ты не веришь, но ведь одного из мужчин застрелить смогли. Значит, застрелили и второго. Пистолет даже перезаряжать не понадобилось.

– О нет! Ну почему обязательно семья? – сокрушенно пробормотала Мерока.

Кильон поднялся и подошел к ней:

– Сколько их?

– Четверо. Мама, папа и две девочки.

– Их тоже застрелили?

– Нет. Они умерли. Похоже, зональное недомогание. Не взглянешь?

– Помочь я им не смогу, но… – На глазах у Кильона Мерока залезла на борт повозки, распахнула дверцу и проворно скользнула в салон. – Что ты делаешь?

– А тебе как кажется? Мародерствую.

– По-моему, это неправильно.

– Вот только совестить меня не надо. Эти люди мертвы. Нужно забрать у них все полезное. Скоро появятся другие желающие. – Мерока выбросила из салона какой-то предмет. Пузырек! Кильон поймал его налету – скорее случайно, чем намеренно, – пригляделся к желтоватой этикетке и светлым таблеткам, которые лежали в коричневом пузырьке с пробкой. – Пригодится нам?

– Откуда я знаю?

Надпись на этикетке сделали в старомодной вычурной манере с множеством заглавных букв и восклицательных знаков.

– Потом скажешь, – пробормотала Мерока и воскликнула: – Опа!

– «Опа» что?

– У папаши тут пушка. Вцепился он в нее – будь здоров.

– Трупное окоченение, – пояснил Кильон. – Говорит о том, что эти люди мертвы уже как минимум три часа.

Мерока высунула из салона руку, демонстрируя тяжелое черное орудие, многоствольное, с деревянной ложей.

– Митральеза![6] Давно о ней мечтала. Одно время у приятеля была митральеза, но потом…

– В ней есть что-то особенное?

– Непрактичная штука, но пугает здорово. Отдача дикая, особенно если палить из всех стволов одновременно. Толком не прицелишься; выбрал сектор обстрела – и точка. – Мерока сдвинула рычаг – часть орудия сложилась. – Заряд в казенной части, на каждом стволе отдельный ударник. Хочешь – массированно стреляй, хочешь – одиночными выстрелами. Между прочим, она в боевой готовности. Пару выстрелов сделали, но остальные патроны в каморах. Знаешь, чем плоха такая штуковина, заряженная наполовину?

– Полагаю, вопрос риторический.

– Митральезы либо заряжают полностью, либо не заряжают вообще. Нет никаких гарантий, что она не выстрелит.

– Получается, митральезу использовали, – сказал Кильон. – Видимо, против тех, кто застрелил обоих мужчин. Но куда делись нападавшие? – В животе у Кильона зашевелился червячок беспокойства. – Три часа – срок недолгий.

– По-моему, случилось все не так, как ты думаешь, – отозвалась Мерока.

– Это же не авария.

– Может, повозка перевернулась из-за аварии, ну, водители сознание потеряли. Потом кто-то нашел их и решил поупражняться в стрельбе и мародерстве. Застрявшие в салоне аварию наверняка пережили. Сломанных костей я в упор не вижу. Но от зонального сдвига они страдали не меньше нас.

– Какие-то антизональные они, похоже, приняли. – Кильон с сомнением глянул на пузырек, который до сих пор держал в руках. – Но снадобье помогло им лишь отсрочить неминуемое, а не чувствовать себя в этой зоне как ни в чем не бывало. Даже если удалось оттянуть потерю сознания и избежать приступа вроде того, что случился с тобой, им было худо. Шансы уйти от повозки нулевые; вероятно, поэтому они сидели в салоне, надеясь, что кто-нибудь появится и спасет их. В итоге зональное недомогание их доконало.

Мерока вылезла из салона с трофеями. С одной стороны, Кильону до сих пор казалось, что они поступают неправильно, а с другой – он не сомневался: его спутница старается ради их блага. Даже часы – циферблаты блестели у нее в руке, ремешки обмотаны вокруг пальцев – она забрала чисто для практических целей. «Часов много не бывает» – так издавна говорят на Клинке. Еще девушка забрала одежду – перчатки, шарфы, меховую шапку – и холщовую сумочку.

– Вот, здесь еще какие-то пилюли и настойки, – объявила она, швыряя сумочку Кильону.

– Раз они ехали в эту сторону, то неизбежно натолкнулись на черепов, – проговорил Кильон. Сумочка подстреленным зверьком упала к его ногам. – Может, те и убили водителей.

– Черепа те еще снайперы. Да и «неизбежно» – большой вопрос. – Мерока спустилась на землю. – Место встречи рядом, если ехать на паровой повозке. Возможно, черепа прошли через него по главной дороге, а эти люди подъехали по боковой чуть позже. Тогда они в глаза друг друга не видели.

Кильон поднял сумочку – внутри звякнули стеклянные и фарфоровые емкости.

– Нам в путь не пора?

– Я только за. Просто хотела посмотреть, что можно забрать.

– Мы же не можем похоронить этих бедняг. – На сей раз Кильон не спрашивал, а констатировал факт.

Девушка покачала головой:

– Ситуация та же, что с конями. Проверишь тех двоих?

– Дай мне минуту.

– Посмотри, нет ли у них патронов.

Кильон вернулся к трупам и проверил их карманы и запястья. Снял с каждого по массивным флотским часам и вытащил из карманов по хронометру. Часы и хронометры были заведены и тикали, но их многочисленные циферблаты показывали разное время.

– Пальто тоже забрать? – спросил Кильон, опасаясь ответа, которого ждал от Мероки.

– Только часы и все, что режет и стреляет.

Ни холодного, ни огнестрельного оружия у погибших не обнаружилось, зато у одного к ноге крепилась тяжелая кобура. Она оказалась пустой, но Кильон гадал, не подходит ли она по размеру к митральезе, которую присвоила Мерока. Вдруг глава семьи выполз из опрокинувшейся повозки, забрал служебное оружие и вернулся к своим, надеясь дотянуть до прибытия помощи или до возвращения зоны к прежнему состоянию? Кильон распахнул пальто убитого и увидел нагрудный патронташ с несколькими патронами. Он отстегнул патронташ, решив, что у главы погибшего семейства не было времени его искать.

– Я нашел патроны, – объявил Кильон.

– Отлично, – проговорила Мерока. – А я нашла то, что надеялась не найти.

Девушка подняла с земли предмет, который наверняка валялся там все это время, до сих пор незамеченный. Сперва Кильон подумал, что это причудливая узловатая палка или звериная кость с обрывками сухожилий.

Но вот зловеще блеснул металл, и он понял, что ошибся.

– Здесь были борги, – сказала Мерока. – По крайней мере один. Он оставил нам подарочек.

Мерока держала сизую конечность, больше похожую на переднюю лапу пса или волка, чем на человеческую руку. От тела ее оторвали в области плеча. На руке имелись локтевой и запястный суставы, ниже запястья – упрощенный вариант кисти, а может, лапы – четыре пальца, включая большой. Пальцы заканчивались изогнутыми ногтями или когтями. Они отливали голубым, словно были выполнены из металла более жесткого и прочного, чем остальная конечность. Скелетные кости и сочленения поражали изяществом и компактностью, будто появились в результате жесточайшего отбора. Но конечность состояла не только из блестящей механики. Имелись нервная система или ее остатки, замеченные Кильоном обрывки сухожилий и подобие мышц. Органическая часть была скользкой, синюшно-бордовой и словно слепленной из разных кусков. Казалось, робот, угодив на скотобойню, опустил руку в чан с отбросами и нарушил ее стальную безупречность, испачкавшись в ошметках мяса и хрящей.

Теперь Кильон знал, что плотоборги состоят из металла, мяса и хрящей.

– Борг мог быть один, – предположила Мерока. Держа руку за плечевой сустав, она вертела ее и так и эдак, разглядывая с неприкрытым отвращением. – Мог порвать со своими. Временами изгои у них появляются. Они следуют за сворами, мародерствуют по мелочи, ищут легкую добычу.

– Что случилось с этим?

– Может, парень из повозки удачно выстрелил. Или борг был уже ранен, чувствовал, что надо улепетывать, пока другие не подоспели.

– Ты говорила, борги у нас за спиной, – напомнил Кильон. – Поэтому мы сюда и шли. О том, что они впереди и мы рискуем угодить им в лапы, ты и словом не обмолвилась.

– Мы никуда не угодили. Пока мы только нашли конечность одного из них.

– Иными словами, они здесь были.

– Один из них. Может, он уже за много лиг отсюда. Или сдох и валяется в канаве. – Мерока бросила отсеченную руку. – Теперь это нас не касается, но задерживаться здесь не надо.

– Не понимаю. Мы знаем, что здесь был плотоборг, но не знаем, кто застрелил водителей.

– Никто их не застрелил.

– Ты даже раны не осматривала.

– Мне и не нужно. Как только я поняла, что здесь рыскал борг, задачка решилась. Здесь впрямь дошло до аварии. Повозка перевернулась, людей швырнуло на землю. Вероятно, они погибли еще до падения и уж точно до того, как их настиг борг.

– В каком смысле – «настиг их»?

– Отверстия в черепах оставили не пули. Их борг пробурил, чтобы добраться до мозга и заполучить желаемое. – Мерока постучала себя по лбу. – Префронтальную[7] долю борги просто обожают. Она богата синаптическими структурами, готова к всасыванию и интегрированию в нервную систему борга.

– Хочешь сказать, борг съел их мозг?

– Таковы борги. Поэтому они выживают на границе, где умные машины не работают. Наверное, они могли бы культивировать собственную ткань, только… Боргам не хватает ума, а чужой есть проще и быстрее. – Мерока замолчала и, прищурившись, оценивающе взглянула на Кильона. – Знаешь, для патологоанатома, или как там тебя называли на работе, на мертвецов ты реагируешь чересчур болезненно.

Кильон скупо улыбнулся, стараясь сдержать желчь, подкатившую к горлу.

– Эту часть работы я никогда не любил.

Почти стемнело, когда они увидели костер. На сей раз не только дым, а настоящее пламя, мерцающее оранжевым и малиновым среди калейдоскопа плотных силуэтов прямо на дороге перед ними. Черный дым поднимался к мрачно нависшему небу.

– Не к добру это, – посетовала Мерока.

– Что было к добру с тех пор, как мы спустились с Клинка?

– Не умничай, тупица. Я говорю, что кто-то угодил в засаду. Теперь по-настоящему. – Девушка была раздражена и напугана не меньше, чем Кильон, хотя ни за что бы ему в этом не призналась.

Она не выпускала из рук митральезу, предпочитая ее другому оружию. Не сбавляя шагу, Мерока периодически вздрагивала и целилась черным пучком стволов в затаившегося призрака, видимого ей одной. – Не получив своего, черепа действуют именно так. Режут и жгут.

– Так не стоит ли обойти эту напасть подальше? – спросил Кильон.

Но Мероке хотелось приблизиться. Почему, она не сказала, но он догадался сам. Его спутница думала, что люди, которых подкараулили и подожгли, могут оказаться теми, от кого бежит Кильон. Это следовало выяснить, ведь в таком случае пришлось бы менять планы.

Они подошли ближе и услышали глухое «бум!» отдельных взрывов, треск и грохот разрушения. Сквозь шипение и треск пламени изредка пробивались испуганные человеческие голоса. Вопли боли и ужаса.

Леденящий страх, предчувствие чего-то невыразимо дурного накрыли Кильона душной пеленой.

– По-моему, мы достаточно приблизились.

– Надо выяснить, в чем там дело. Хочешь остаться здесь, не понимая, что творится впереди, давай, губи себя. – Мерока толкала перед собой митральезу, словно таран. – Я бы держалась рядом с тем, у кого больше стволов.

– Что бы там ни творилось, нас это не касается.

– Теперь, Мясник, нас касается все. – Девушка вызывающе уставилась на Кильона в упор, словно считала его решение принципиально важным. – Ты идешь или остаешься?

Кильон двинулся следом за ней. Он даже постарался не отставать, хотя страх не отпускал. Только крепче стиснул ангельский пистолет, который успокаивал, пусть даже стрелять уже не мог.

– Лучше не палить в первого, кто зашевелится, – посоветовала Мерока. – Вдруг это мой приятель?

Постепенно Кильон разглядел в темной горящей массе отдельные силуэты. Горело не одно целое, а цепочка, части которой рассыпались по дороге и тянулись вдаль. Мерока с Кильоном подошли к темному бугру вроде валуна, увязшего в земле. Оказалось, это дохлый, облаченный в броню конь. Мерока пнула его причудливый панцирь.

– Черепа, – объявила она.

– Их работа?

– Это то, что осталось от черепов. Куда ты смотрел у последнего лагеря?!

Кильон понял, что на дохлом коне такая же броня, какую он видел полжизни назад, точнее, до порыва, когда мимо проходил караван.

– Выходит, кто-то до них добрался.

– Медаль тебе за наблюдательность.

Чуть дальше они увидели труп всадника – вероятно, того, который ехал на коне. Шлем, сделанный из половины черепа, лежал рядом, хотя ничто не указывало, что плотоборг высосал ему мозг. Зато горло всаднику перерезали чем-то острым.

– Ну вот, разве не напросились? – Мерока пнула убитого и двинулась дальше.

– По-моему, мы видели достаточно. Это черепа. Что еще выяснять?

– Я надеялась найти что-то полезное. Уцелевшего коня или повозку.

Кильон уже чувствовал горячее дыхание пожарища. Впереди валялся еще один всадник: этого придавил собственный конь. Мужчина еще не умер и застонал, завидев Мероку с Кильоном. Ноги ему вывернуло и придавило конской тушей. Мерока зашагала прямо к нему и наступила на грудь так, словно собиралась выдавить из легких остатки воздуха.

– Вижу, крутости поубавилось, да? – негромко, почти по-приятельски спросила она умирающего, словно они вместе сидели за праздничным столом. – Ты подыхаешь, сволочь. Засыхаешь, как вчерашнее дерьмо. Надеюсь, тебе очень больно. Ты ведь всегда гадал, сильно ли давит дохлый коняга.

– Мерока, не надо! – бросился к ней Кильон.

– Надо, Мясник, зуб даю. Я видела, что эти твари с людьми делают.

– Не надо по двум причинам… – Кильон осекся и покачал головой, точно зная, как Мерока отреагирует на такой призыв. – Позволь мне хоть осмотреть его. Этот человек пережил зональный сдвиг. Получается, у него врожденная выносливость, причем высокая.

На губах всадника, видневшихся из-под клочковатых усов, пузырилась кровавая пена. Он перестал стонать и с вызовом уставился на Мероку и Кильона.

– Говорила же я тебе, что у них есть лекарства, – напомнила девушка, не убирая ноги́ с груди всадника.

– Позволь осмотреть его. Этот человек обречен. Он и без твоей помощи умрет.

Мерока что-то пробормотала, но убрала ногу. Кильон отложил ангельский пистолет, чтобы обеими руками открыть сумку.

– Вы понимаете меня? – спросил он всадника.

– Понимает-понимает, только шифруется.

Кильон пожал плечами: сомневаться в словах Мероки повода не было.

– Не знаю, представляете ли вы, что произошло. Зональный сдвиг, ужаснейший за последнее время. Клинок… Ну, это вы пропустить не могли.

– Клиношник… – прохрипел раздавленный всадник и, собравшись с силами, плюнул ему в лицо. Кильон вытер розоватую пену. – Катись к черту, клиношник! Сдохни, как все мы, сдохни скорее!

Всадник снова плюнул, на сей раз слабее, да и прицел подкачал. Плевок упал ему на бороду, образовав нечто похожее на цепочку слизняков. Всадник застонал, не в силах скрыть боль.

– Как думаешь, давно он здесь лежит? – спросил Кильон Мероку.

– Довольно давно, – ответила та, касаясь дохлого коня. – Конь холодный. Он лежит здесь как минимум пару часов, с учетом, что под ним теплое тело.

– Вы умираете, – объявил Кильон всаднику. – Даже если справились с зональным недомоганием, конь давит на вас слишком долго. Из-за него у вас нарушилось кровоснабжение. В крови накопились токсины. Сейчас они заблокированы в ногах. Если поднять конскую тушу, токсины распространятся по телу и вы умрете.

Всадник захрипел и оскалился улыбкой покойника:

– Ты тоже сдохнешь.

– Да, вы говорили. Пожалуй, я облегчу вам боль.

Кильон не мог отвести глаз от умирающего черепа, поэтому в докторской сумке рылся ощупью.

– Не вздумай дать ему хоть каплю дефицитных лекарств, – сказала Мерока.

– Я дам ему то, что считаю нужным. – Кильон нащупал пузырек с гранулированным морфаксом-55, узнав пузырек по форме. – Откройте рот, – велел он всаднику.

Череп разинул бездонную пасть, показав острые зубы в металлических коронках. Воняло оттуда, как из помойки, – тухлыми овощами и мясом. Между зубами подрагивал язык с раздвоенным концом.

– Лекарство нужно засыпать под язык, – объяснил Кильон. – Больно не будет. Вы мне позволите?

– Ты крупно ошибаешься, – предупредила Мерока.

Череп поднял язык, чтобы Кильон засыпал морфакс. Может, опрокинуть пузырек, и будь что будет? Нет, так слишком расточительно, вдобавок можно заразить сам пузырек. Вместо этого Кильон высыпал на левую ладонь достаточное, по его мнению, число таблеток. Он снимет боль, которую причиняют черепу конская туша и зональное недомогание, облегчит ему кончину – словом, сделает добро, пусть даже крохотное, в противопоставление немыслимым страданиям, которые царят вокруг. Большим и указательным пальцем правой руки Кильон ухватил примерно половину таблеток – столько удалось зараз – и сунул черепу в рот. Тот держал язык поднятым, мерзко поводя им туда-сюда, но таблетки заложить позволил. Кильон засовывал вторую половину таблеток, когда череп сомкнул челюсти. Резкая боль прошила насквозь, острые зубы в металлических коронках впились в кости, грозя отхватить большой и указательный пальцы. Кильон аж взвизгнул от ужаса и неожиданности. Правая рука угодила в зубастый плен, поэтому ангельский пистолет он выхватил левой, прижал ствол черепу ко лбу и нажал на спуск. Безрезультатно. Он нажал снова, чувствуя, что вот-вот лишится пальцев. Пистолет бездействовал. В ярости Кильон схватился за ствол и принялся колотить пистолетом. Мыслей не было – их вытеснили гнев и потребность убить себе подобного. Пистолет стучал о кости, и на пятом-шестом ударе под кожей у черепа что-то сломалось. Внезапно раздался оглушительный грохот, словно лопнула Земля, и череп ослабил хватку. Кильон вырвал руку и отшатнулся. Из кисти хлестала кровь. Он бросил ангельский пистолет, едва глянув на то, что Мерока сотворила с головой черепа.

Кильон увидел достаточно. Мерока выстрелила из нескольких стволов митральезы сразу, практически в упор. От головы черепа осталась одна челюсть. Кровь и кости разлетелись по сторонам и жуткой розово-серой бабочкой упали на дорогу.

– Я как чувствовала, что дело кончится слезами, – проговорила Мерока.

Глава 9

Кильон порылся в докторской сумке здоровой рукой, нащупал бутылочку дезинфицирующего раствора и протянул ее Мероке:

– Открой-ка.

– А «пожалуйста»?

– Просто открой эту… хрень!

– Ничего себе! – потрясенно воскликнула Мерока. – У доктора, оказывается, нервы не железные.

Она отвинтила колпачок, вынула ватку и вернула пузырек Кильону. Недолго думая, тот полил пальцы раствором. Из ран до сих пор хлестала кровь, и дезинфицирующий раствор жег их, как жидкий огонь.

– Черт! – выругался Кильон, теперь злясь на боль, а не на Мероку.

Он снова полил раны раствором и на этот раз чуть не потерял сознание: химические зубы антисептика впились ему в плоть.

– Швы накладывать нужно? – спросила Мерока.

– Нет. – Кильон постарался ответить уверенно, хотя сам чуть не плакал. – Бинт мне отрежь. Он на дне сумки. Пожалуйста.

К чести Мероки, действовала она быстро и толково: подняла митральезу на плечи, отрезала кусок бинта и разделила его пополам. Одной частью они с Кильоном перевязали ему большой палец, другой – указательный и средний, чтобы правая рука не стала бесполезной.

– Булавки в верхнем отсеке, – сообщил Кильон.

Мерока закрепила повязки, потом сделала нечто для Кильона совершенно неожиданное – чуть ли не по-матерински потрепала его по плечу.

– Прости за нравоучения. Кажется, я требую слишком много.

– Пожалуй, да.

– Ты поправишься?

– Надеюсь. В нашей ситуации не умереть от этой раны будет несказанным везением.

– Следи за рукой. Гады-черепа специально не избавляются от мертвечины, застрявшей в зубах. Мясо гниет, и они каждым укусом отравляют людей.

– Почему-то прежде ты об этом не рассказывала.

– Ты же доктор. Я думала, ты понимаешь, что творишь. – Мерока достала из-под куртки пистолетик. – Вот, возьми. Похоже, ангельский пистолет выдохся окончательно, если, конечно, не засунуть его кому-то в пасть – пусть давятся.

– Спасибо! – Кильон неловко взял оружие перевязанной рукой.

Они двинулись дальше. Мерока на ходу перезарядила митральезу. Впереди показалась горящая повозка; дерево и ткань ее оболочки огонь уничтожил полностью, осталась лишь просевшая металлическая рама, которая понемногу плавилась. Кильон понял, что это одна из клеток, которые они видели в проезжающем караване. Жар от других повозок стал почти невыносим, но Кильон заслонил лицо перевязанной рукой, ангельский пистолет положил в карман, чтобы нести сумку, и приблизился, насколько смог. Мерока опередила его лишь немного. Одной рукой девушка прикрывала лицо, другой – держала митральезу.

– Пленные выбрались, – прокричала она сквозь вой и шипение пламени. – Дверь открыта.

– Считаешь, их выпустили?

– Возможно, если кому-то удалось не потерять сознание.

– Ты ведь не черепов имеешь в виду?

– Нет, не их. Может, все просто не разбежались. Когда рискуешь сгореть заживо, на что только не решишься.

Кильон кивнул, хотя, увидев, как прочны клетки, засомневался, что пленным хватило силы, пусть даже подпитанной адреналином. Скорее всего, помощь пришла со стороны, от местных жителей, обозленных на черепов.

– Надеюсь, они все выбрались.

Мерока прошла чуть дальше, толкая митральезу перед собой, и объявила:

– Эти двое точно не выбрались.

Повозка, которую имела в виду Мерока, угодила в придорожную канаву довольно далеко от основной части горящего каравана, что до последнего времени спасало ее от огня. Сейчас пламя достигло задних колес – уже охватило спицы и лизало шасси. Еще немного – и запылает вся повозка, тогда и клетке в задней ее части несдобровать. Пока же алые языки не добрались до клетки, и два ее узника не погибли.

Молодая женщина и ребенок. Кильон узнал родимое пятно у нее на затылке, и тут пленница обернулась. Да, это ее он видел накануне: то же рваное платье без рукавов, то же сочетание худобы и с трудом обретенной силы, та же бритая голова. Пленница смотрела на Кильона и прижимала к себе ребенка – не то мальчика, не то девочку. Кильон ждал каких-то слов, криков о помощи, но она молчала: глубоко посаженные глаза выражали апатию, стиснутые зубы – безысходность, словно женщина давно смирилась с мыслью, что из клетки ей не выбраться. Даже малышка – Кильон решил, что это девочка, – смотрела вызывающе, будто внимательно наблюдая за матерью, научилась не только прятать слабость, но и делать это так же демонстративно.

– Почему их никто не выпустил? – спросил Кильон, когда Мерока сбавила шаг, целясь из митральезы прямо в клетку.

– Я знаю почему, – заявила она, остановилась и посмотрела на Кильона.

– Скажешь мне?

Мерока подняла митральезу, целясь прямо в пленницу:

– Обернись!

Никакой реакции. Выражение лица женщины едва заметно изменилось: теперь на ее лице было написано надменное презрение.

– Я сказала, обернись, черт тебя дери! – Мерока слегка изменила прицел. – Шевелись, не то мелочь продырявлю!

Девочка не отреагировала на митральезу, нацеленную ей в голову. В чем тут дело – в глупости, невежестве или героическом мужестве?

– Палец от нетерпения дрожит, – не унималась Мерока.

Молодая пленница задумалась, потом медленно повернулась спиной к Кильону и Мероке. Теперь бритый затылок озаряли оранжевые всполохи пожара, и родимое пятно просматривалось куда лучше.

Только разве это родимое пятно? Ничего подобного Кильон не видал. Слишком четкое, геометрически правильное – естественные такими не бывают. Это же татуировка или клеймо, знак принадлежности или верности. Пятиконечная звезда с точками по краям лучей.

– Она ведьма – вот что это значит, – пояснила Мерока.

– Ведьм нет, – возразил Кильон не так уверенно, как хотелось бы.

– Ну, ведьм, может, и нет. А тектоманты есть. Одна из них перед нами.

– Ты уверена?

– Я видела этих тварей, Мясник. У нее звезда, так что мерзавка – одна из них.

Кильон не знал, что думать. Пока он жил на Клинке, собственного мнения о тектомантах у него просто-напросто не было, – какая разница, существуют они или нет? Для него тектоманты были кем-то на грани мифа и реальности: одни считали их суеверием, другие – диковиной, страшной, редкой и непонятной. Поразмыслив, Кильон решил бы, что верит в них, хотя веру эту сильно ослабляли серьезные сомнения в их силе и возможностях. Неразумно считать тектомантов сказкой, выдуманной, чтобы пугать детей и суеверных: не позволяет огромное количество сведений. Впрочем, в тех сведениях их способности многократно преувеличены, безбожно раздутые перепуганными свидетелями и возбужденными рассказчиками с чужих слов. Встречи с тектомантом Кильон не ждал. Вера в существование тектомантов и в их способности не отменяла их экзотичной редкости. По слухам, они рождались у обычных матерей, не отмеченных звездой с точками. Отдельные болезни проявляются, когда физиологически несовместимых людей угораздит встретиться и стать родителями, то есть причинный фактор скрыт в отце и матери; так и тектоманты, предположительно, рождаются благодаря генетическим особенностям, у предыдущих поколений не проявлявшихся. Однако тектомантия не болезнь. Тектоманты долго не живут, но отнюдь не из-за систематических проблем со здоровьем. Дело в обреченности на безвременную гибель. Тектомантов истребляют, зачастую сжигают на кострах и забрасывают камнями. Иными словами, их считают ведьмами.

И вот сейчас Кильон смотрел на одну из них.

– Ты в это веришь? – спросил он Мероку.

– Не важно, верю я или нет, Мясник. Важно, верят ли черепа и безмозглые инбриды, которые здесь живут. А у них сомнений нет. Эта женщина – ходячая дурная примета. Таких запирают в клетки и поджигают. Вот почему ее не выпустили. До смерти испугались последствий.

Молодая женщина медленно повернулась к ним лицом. Поистине королевской осанкой она ниспровергала все предположения Кильона. Казалось, развернулась модель на подиуме, продефилировав в потрясающе дорогом наряде от кутюр. Худющая, в лохмотьях, он была заперта в клетке, но ее сила ощущалась даже из-за прутьев.

– Но мы не боимся смерти, – проговорил Кильон, заметив, что с тех пор, как они пришли, огонь приблизился. – Мы можем их выпустить. Кто-то же должен.

– Или мы можем пойти дальше, потому что это не наше дело.

– По-моему, теперь это часть нашего дела.

– Вроде черепа, который едва руку тебе не откусил.

– Это другое. Тогда я ошибался, а сейчас прав.

Молодая женщина молча буравила их взглядом. Возможно, она не умела говорить, хотя Кильон чувствовал, что она за ними наблюдает, прислушивается к разговору, ничуть не сомневаясь в том, что случится дальше. Она заговорит, когда сочтет нужным, или ни слова не проронит.

– Послушай, Мясник, вокруг тектомантов полно суеверного дерьма. И моря они руками раздвигают, и по воде ходят, и немощных лечат. Но если хоть десятая часть дерьма – правда, плевать на такое нельзя.

– Значит, суеверное дерьмо все, за исключением правды?

– Не издевайся, Мясник. Я перевидала достаточно странного дерьма и в курсе, во что верить, во что нет, – выбирать не приходится. – Мерока остановилась и посмотрела направо.

Из-за пелены дыма выбрался человек и заковылял меж горящими повозками, вытянув руки перед собой. Череп! Он брел без шлема и ствола. На лице зияли пустые окровавленные глазницы – глаза ему выкололи. Из носа текли сопли, изо рта – слюни. Мерока прицелилась и выстрелила из митральезы, оторвав черепу правую голень.

– Может, они способны сдвигать зоны, а может, и нет, – проговорила она, когда череп рухнул на землю. – По-моему, важны не способности тектомантов, а то, что им приписывают люди. Из-за дурной репутации тектоманты – магнит для неприятностей, которых нам лучше избегать. И все это, не считая их истинных способностей.

Мерока навела было митральезу на нечто, померещившееся ей в дымной завесе, вгляделась в неведомого призрака и снова прицелилась в клетку.

– По тектомантам я не специалист, – начал Кильон, перекрикивая стоны и завывания упавшего черепа, – только ведь клетка их силе не помеха.

– К чему это ты?

– Да к тому, что на свободе эта женщина не более опасна, чем в клетке. К тому, что нельзя изменять своим убеждениям. Нельзя бросать женщину с ребенком среди пожара, в котором они погибнут.

– Есть как минимум два других варианта. Вот первый. – Мерока подняла митральезу. – А второй наверняка найдется у тебя в сумке, если хорошенько поискать.

– Хочешь убить их?

– Да я им этим только одолжение сделаю.

Кильон не глядя сунул докторскую сумку Мероке. Сумка упала на землю.

– Я выпускаю их. Если ты против, застрели меня, и делу конец.

– Очень соблазнительно. – Мерока зло прищурилась, словно у нее руки чесались расстрелять Кильона. – Чем же ты намерен открыть клетку? Ногтями? Сарказмом?

Кильон выбрал удобное место и влез на повозку, стараясь держаться подальше от горящего конца. В огонь он не попал, но обжег ладони обшивкой. Металлические прутья клетки стремительно нагревались.

– Она права – я ведьма, – спокойно и уверенно проговорила молодая женщина, будто считала себя обязанной подтвердить опасения Мероки. – Я из тектомантов. У меня дар.

Клетка запиралась на защелку, с которой справился бы и младенец, если бы ее не блокировал висячий замок. Кильон понял, что Мерока знает об этом.

– Можешь взломать замок? – спросил он ее. – Только не ври!

Мерока поморщилась, словно сам ответ причинял ей боль.

– Быстро не сумею, а нужно быстро.

– Прислушайся к ее словам, – не унималась пленница. – Сила во мне выше твоего разумения. Выпустишь меня – все изменится.

– Это ты так думаешь, – буркнул Кильон.

– А ты нет? – спросила пленница. По тембру ее голос больше напоминал мужской, а непоколебимое спокойствие начинало действовать на Кильона.

– Если ты тектомант, клетка твоим способностям не помеха.

– Ты что-то о нас знаешь?

– Достаточно, чтобы понимать: будь я тектомантом, не спешил бы убедить в этом окружающих. – Кильон вытащил из кармана револьвер Мероки, не без труда обхватив рукоять перевязанными пальцами. На меткость при стрельбе левой рукой он не полагался. – Пожалуйста, отойди от дверцы. Я постараюсь отстрелить замок.

Сначала пленница не двигалась, потом отступила на пару шагов, скорее даже ее оттащила дочь, потянув за платье. В ее волевом лице угадывались черты матери – те же широкие скулы и выступающий подбородок, хотя исхудавшей девочка не казалась. Кильон удовлетворенно кивнул и прицелился в замок, держа оружие на расстоянии нескольких пальцев от него. Так слишком близко или недостаточно близко? Он понятия не имел. Как и о том, реально ли, в принципе, отстрелить висячий замок. Свободной рукой он прикрыл глаза и выжал спуск. Ничего не произошло. Кильон догадался, что не взвел курок, исправил ошибку и снова прицелился.

Раздался выстрел, и в то же мгновение – по крайней мере, так показалось Кильону – пуля со звоном срикошетила от металла. Кильон посмотрел на дверь, надеясь увидеть разбитый замок, а увидел щербинку на корпусе. Он снова спустил курок, но револьвер не выстрелил.

– Отойди, – велела Мерока.

Кильон даже не слышал, как девушка залезла в повозку, но вот она тут как тут, пожалуйста, с митральезой на изготовку.

– Раз такое дело, – начала она, направляя стволы на висячий замок, – я по-прежнему считаю свой вариант дельным.

– Она не ведьма, – уперся Кильон. – Раба иллюзий – возможно, но не ведьма.

Митральеза выстрелила. Навесной замок не сломался – его просто снесло вместе с большим куском защелки. Мерока отшвырнула почерневшие ржавые обломки. Клетка открылась.

Мерока прицелилась в узниц:

– Это наш добрый поступок дня. Теперь убирайтесь.

Женщина шагнула к ней, волоча за собой дочь.

– Ты меня боишься, – заявила она, обращаясь к Мероке.

– Ага, вроде того, но огромная пушка-подружка у меня, а с ней и куча снарядов. В общем, на твоем месте я бы не упиралась.

Мерока спрыгнула на землю, по-прежнему целясь в клетку и в ее бывших узниц. Женщина потянулась к двери и застыла на пороге, словно раздумывая, стоит ли выходить. И у нее, и у девочки ноги были босыми и грязными.

– Они здесь, – объявила девочка, с опаской посмотрев вверх.

– Что это за звук? – Кильон лишь сейчас уловил жужжание.

Доносилось оно сверху, из-под раздутого полога озаренных пламенем облаков.

– Черепа, – ответила Мерока.

– Они теперь в воздухе?

– Корабли у них есть. Так близко к Клинку они, как правило, не летают, но, чувствую, правила теперь изменились.

– Здесь был зональный сдвиг, – проговорила женщина, глядя на Кильона.

– Да. – Во рту у него пересохло, причем сильнее, чем можно было бы объяснить жаром пламени. – Ужасный сдвиг. Сильный тектоморфный сдвиг. Те, кто захватил вас, из-за него заболели. А ты сама недомогание чувствуешь?

– Я кажусь тебе больной?

– Послушай, я врач. У меня есть препараты – лекарства, которые помогут тебе и твоей… Полагаю, это твоя дочь?

– Нам твои лекарства не нужны. – Женщина говорила внятно, но чувствовалось, что язык Клинка ей не родной.

– Значит, у вас потрясающая зональная выносливость, – сделал вывод Кильон.

– Твоя городская заумь для меня пустой звук. Я сильная, потому что родилась такой.

– Да-да, ведьмой, примем пока этот вариант. Хотел лишь сказать, что если тебе нужна помощь… – Он осекся, чувствуя, что Мерока злится и ждет малейшего повода, чтобы выстрелить.

– Мясник, нам пора в путь.

– Ты поступил правильно, – сказала женщина. Она подхватила на руки дочь – мышцы на руках превратились в стальную проволоку, – и вышла с нею из повозки. – Ты проявил отвагу и заслужил нашу благодарность. А теперь выбрось нас из головы.

– После всего случившегося мы не можем просто оставить вас.

– Мы пальнуть можем, – напомнила Мерока.

– Твоя подруга не ошиблась. – Женщина оглядела Мероку с надменным презрением. – Я и впрямь приношу несчастье. Поэтому мы странствуем одни. И поэтому вы нас больше не увидите.

– Не слушай Мероку. Говоришь, сдвиг на тебя не подействовал, но как насчет скрытых повреждений, которые сразу незаметны? Человеку не пережить такой бури без вреда для здоровья. Пожалуйста, не утверждай, что ты другая. Разреши мне хоть девочку осмотреть.

– На это у нас нет времени, – заявила Мерока.

– Тогда в путь. Давайте вместе, вчетвером.

– Нет, – отрезала женщина. – Мы странствуем одни. Твоя подруга права. Вам пора.

Молодая женщина отвернулась, и Кильон разглядел знак на затылке. Там, где красовалась звезда с точками, кожа покраснела.

– Дай мне взглянуть, – попросил Кильон.

Его тон подействовал, потому что женщина не отстранилась, позволив коснуться своего затылка и легонько обвести знак.

– Тебе известен знак тектомантов? – проговорила она.

– Да, известен, – чтобы поддержать разговор, отозвался Кильон. – Только это не знак. Это… Трудно сказать. Неумелая татуировка, поверхностный ожог, возможно химический. Скорее, татуировка. Вижу следы уколов, где вводили чернила под кожу. Это не пигментация.

– И что? – спросила Мерока.

– То, что налицо фальшь, – ответил Кильон. – Эту женщину сделали похожей на ведьму. Ее побрили, поставили знак на затылок, чтобы сделать похожей на тектоманта.

– Ты ничего не знаешь, – проговорила женщина. – Знак тектомантов меняется от сезона к сезону – он то больше, то меньше.

Кильон сжал ей запястье. Ему показалось, что он держит туго натянутый стальной трос, словно звенящий от напряжения.

– Кто-то с тобой это сделал, – настойчиво проговорил он. – Возможно, черепа хотели придать тебе такой образ, чтобы при случае продать суеверным идиотам. Только это ложь. Что бы тебе ни говорили, что бы ни внушали, ты не ведьма. Ты – женщина, мать, обладательница поразительной зональной выносливости. Но не ведьма. И мы не боимся тебя, верно, Мерока?

– Если она не ведьма, почему так старательно втирает нам очки? – спросила та.

– Не знаю, – ответил Кильон, выпуская руку женщины.

– Она небось с приветом, вот и все.

– А какой бы ты была, если бы черепа захватили тебя, заклеймили ведьмой и заперли в клетку? Плюс к тому постоянные мысли о том, что тебя сожгут заживо. Еще чуть-чуть психотропных – и кого угодно можно из колеи выбить.

– Это твое мнение, Мясник. Я считаю, лучше нам сейчас попрощаться и разойтись.

– Твоя подруга очень мудра, – заявила женщина, кивая с серьезным видом. – Прислушайся к ее советам.

– Если бы я прислушивался к ее советам, ты сейчас сидела бы в клетке.

– С этим не поспоришь, – мрачно подтвердила Мерока, настороженно оглядываясь.

– Позволь мне хоть девочку осмотреть, – снова попросил Кильон. – Только не здесь. Если уйдем чуть дальше и выберем место для привала, первичный осмотр я проведу.

– В темноте? – удивилась Мерока.

– Значит, дождемся рассвета. – Кильон снова повернулся к женщине. – Вы обе босые. Идти сможете? Наши кони, к сожалению, погибли накануне ночью.

Кильон чувствовал, что женщина взвешивает и тщательно просчитывает имеющиеся возможности. Даже если ее сбили с толку – полной уверенности в этом у него не было, – сообразительностью ее природа не обделила. В ее глазах читался острый безжалостной ум – у Кильона даже мурашки по коже побежали. Взгляд удивлял пронзительностью и вниманием, обезоруживал сосредоточенностью.

Кильон гадал, известна ли ей его истинная сущность.

– Мы пойдем с тобой, – объявила наконец женщина. – Захочешь – осмотришь девочку. Потом мы попрощаемся.

– Меня зовут Кильон, я – доктор из города. Мерока – мой… – Кильон замялся, подбирая слова, – мой проводник. Она ориентируется во Внешней Зоне. Этой дорогой мы шли на встречу с ее друзьями, которые помогут мне попасть в Гнездо Удачи.

Женщина взглянула на Кильона. Интереса у нее в глазах поубавилось.

– Так вы едете с Богоскреба?

– Да.

– Надеюсь, вы со всеми попрощались. Город мертв. – Женщина выдержала паузу и добавила: – Меня зовут Калис, мою дочь – Нимча, больше вам знать не нужно.

По изрезанной колеями обочине Калис с Нимчей двинулись прочь от горящего каравана.

– Чудо-собеседница! – съязвила Мерока, шагая рядом с Кильоном, но достаточно далеко от матери с дочерью, чтобы они не подслушали. – Море обаяния и общительности!

– Кто бы говорил!

– У меня это от нервов.

– Насколько нам известно, это у Калис от нервов. Ей нужно время, чтобы решить, можно нам доверять или нет.

– Ты спас ее, Мясник. Чего еще она хочет?

– По-моему, тут дело очевидное. Калис доверяла людям и дорого за это заплатила. Разве не стоит простить ей сомнения? Пусть убедится, что мы не желаем ей зла.

– Сколько времени ей надо? Недели? Месяцы?

– Если они останутся до утра, я осмотрю девочку. И мать, если она позволит. Понадобятся лекарства – я постараюсь помочь. Дальше пусть идут своей дорогой.

Мерока покачала головой:

– Чувствую, это тоже наверняка добром не кончится.

Врачебная этика, забота о женщине с ребенком – все это хорошо, но Кильон понимал: если не передохнет, к рассвету выбьется из сил. Тогда полноценный осмотр он точно не проведет: не разглядит неуловимых признаков латентного зонального недомогания. В сумке у него имелись составы, способные взбодрить на несколько часов, но даже в нормальных условиях «химическая» встряска даром не проходит. Кильон принимал антизональные, а сочетание лекарств запросто могло привести к летальному исходу. Оставалось лишь положиться на запасы собственной выносливости.

Мерока, наоборот, усталости, похоже, не испытывала. Она была в своей стихии и делала то, что умела лучше всего, – выживала, а заодно и немного мстила. Вот она заметила черепа, лежащего на земле у охваченной пламенем самоходной повозки. Мерока сошла с обочины и зашагала к нему. До сих пор череп не шевелился, но, увидав девушку, попытался уползти, цепляясь за землю и волоча безвольные ноги, не то раздавленные, не то парализованные. Кильон оказался у Мероки за спиной и видел, как она распахнула куртку и залезла в свой личный арсенал. Раздался сухой треск, череп дернулся и замер. Мерока вернулась к Кильону, спрятав неведомое оружие в тайник куртки.

– По-прежнему считаешь ее фальшивкой? – беспечно спросила она, словно отлучалась сигарету выкурить. – У нее ведь точно не все дома. Рядом с ней у меня мороз по коже.

– Знала бы ты, как сама на людей действуешь!

– Только не говори, что ничего не чувствуешь.

– Ладно, согласен, Калис чем-то обескураживает. Не утверждаю, что она нормальная, что в голове у нее нет странных мыслей. Однако сверхъестественных способностей я пока не заметил.

– Меня и девчонка пугает. Видал, как таращится?

– Она хлебнула лиха вместе с матерью.

– У нее мозги набекрень, – проговорила Мерока.

Кильон пожал плечами:

– Значит, мы все прекрасно поладим.

Они добрались до головы горящего каравана. Впереди ждали мрак и пустая дорога, стрелой вытянувшаяся навстречу ночи. Калис и Нимча шагали уверенно, словно не чувствовали ни ухабов под ногами, ни холода. Две серые фигурки в лохмотьях, движущиеся посередине дороги. На затылке у Калис четко просматривалась звезда с точками, ветер трепал грязные вихры Нимчи. Тем временем облака уплотнились и поплыли быстрее, в прорехах виднелось усыпанное звездами небо. Жужжание не стихло, напротив, усилилось, став похожим на визжание костепилки.

Внезапно Калис остановилась, Нимча тоже замерла. Обе застыли, как каменные часовые на дороге. Кильон автоматически сбавил шаг, гадая, что там впереди.

– Они что-то увидели, – проговорила Мерока. – Мясник, дай мне револьвер.

– Зачем?

– Ну, перезарядить его не мешает.

Кильон вытащил из кармана револьвер и передал Мероке:

– Держи у себя, ладно? Я левой рукой стреляю плохо.

– А ты старайся. Если нарвемся на боргов, я не собираюсь прикрывать всех одна. Вот, подержи. – Мерока вручила Кильону митральезу, а сама легко и непринужденно стала перезаряжать револьвер, словно занималась этим с рождения.

Она брела вслед за Кильоном вперед – каждый шаг звучал невыносимо громко, – пока они не поравнялись с Калис и Нимчей. Мать и дочь смотрели на дорогу.

Мерока хотела вернуть револьвер Кильону, когда слева от дороги из мрака раздался хриплый крик:

– Эй! Э-ге-гей! Я тут попутчиков нашел. – Неизвестный грубо захохотал. – И ночка в самый раз. Эй, вы, стойте, давайте познакомимся!

Череп! Он выступил из сумрака, целясь в Кильона и Мероку из длинного ружья наподобие мушкета. Его тяжелые доспехи состояли из металлических пластин и всякого хлама, покрытого острыми пластинами и колючими скобами из костей. Металлический шлем закрывал бо́льшую часть лица, по бокам он расширялся, спускаясь к плечам. Для пущего эффекта к корпусу прикрепили обломки черепа и костей – получились до нелепого большие глазницы, в которых едва виднелись глаза. Под доспехами была кольчуга до колен, на ногах – сапоги с шипами.

Мерока вскинула револьвер, и Кильон решил, что она выстрелит. Но вот девушка опустила оружие и не потому, что сочла черепа безобидным, а потому, что он был не один. Во мраке угадывались еще как минимум пятеро, все вооруженные до зубов.

– Похоже, мы вляпались, – тихо проговорила Мерока таким тоном, словно в игре с низкими ставками ей раздали плохие карты.

Кильон так и держал митральезу, их единственное спасение, но понятия не имел, как из нее стрелять. Мерока сжимала дамский револьвер: ничего серьезнее вытащить не удалось.

– Мы вас не обидим. – Кильон постарался сдержать дрожь в голосе.

Череп заржал – Кильон рассчитывал на другую реакцию – и повернулся к спутникам:

– Эй, ребята, этот тип нас не обидит! Здорово, правда? А мы-то от ужаса в штаны наложили!

Другим черепам, одетым кто во что горазд, но, очевидно, из той же группировки, ситуация показалась уморительной. Среди них была и женщина, гоготавшая так, словно ее рассудок повредился давно и непоправимо.

– Мы просто мимо проходили, – пояснил Кильон. – Не стойте у нас на пути, тогда больше о нас не услышите.

– Просто мимо проходили? – переспросил череп с таким живым участием, будто его всерьез это интересовало.

– Мы попали в сдвиг, остались без лошадей и сейчас направляемся в безопасное место.

– Без лошадок остались? Все четверо? И оборванки тоже?

Мерока молчала. Кильон не знал, потеряла ли она дар речи от шока или решила, что с этими молодчиками договариваться бессмысленно.

– Это наши друзья, – ответил Кильон.

– Не вы, случаем, выпустили этих друзей из нашей клетки? Мы ведь слышали о них. Собирались забрать ваших друзей у наших, а тут, бац, шторм, и все изменилось. – Череп коснулся накладки на челюсти, и во рту мелькнули кривые желтые зубы. – Это ведь не ваших рук дело?

– Она не ведьма, – заявил Кильон, чувствуя, как участился пульс.

– А ты спец по ведьмам, да?

– Она притворщица. Знак у нее на затылке не то что взрослого, ребенка не одурачит.

– Ну вот, спецом обзавелись, – проговорил череп.

Он вплотную приблизился к Кильону, словно ничуть не боялся митральезы. Изо рта у него воняло помоями. Череп ткнул стволом в докторскую сумку:

– В ней что-то драгоценное, раз ты так ее стиснул?

– Только лекарства, – с безысходностью сказал Кильон. – Я доктор. Вожу с собой лекарства.

– Лекарства! – с издевкой повторил череп, будто одно слово скрывало целый мир никчемных знаний, с которыми он не желал иметь ничего общего. – Чудо из чудес, да, ребята? Тем более те лекарства кое-кому очень пригодятся.

– По-моему, вы себя чувствуете неплохо, – заметил Кильон.

– Ну, пока нам есть к кому обратиться, но тот источник не резиновый.

– В моей сумке запасы тоже не резиновые.

– Да, но нам они продержаться помогут.

– Ты ошибаешься, мудила, крупно ошибаешься, – наконец подала голос Мерока.

К ней подошел другой череп, Кильон решил, что это женщина, гогот которой он уже слышал, хотя под доспехами не разглядишь.

– Не захлопнешь пасть, пока большая беда не пришла?

– По-моему, беда уже пришла и разувается, разве нет?

Череп отвесил Мероке пощечину, вырвал револьвер у нее из рук, перехватил и прижал ствол ей ко лбу, словно штамп для тиснения кожи.

Мерока не отстранилась. Наоборот, лишь сильнее прижалась лбом к револьверу.

– Не стреляй, – предупредил вожак. – Только мозги ей взбаламутишь. Знаешь ведь, они это не любят.

Другой череп щелкнул языком и спрятал револьвер. От дула на лбу у Мероки осталась круглая отметина.

– Они? – спросил Кильон, хотя чувствовал, что ответ уже знает.

Вожак отнял у него митральезу и уставился на свою добычу.

– Ты мог застрелить нас, – проговорил он чуть ли не с удивлением. – Штуковина-то мерзкая. Так что шансов выжить у нас не осталось бы.

– Не хотелось сразу портить впечатление, – проговорил Кильон.

За это его несильно ткнули в живот ружьем – не с тем, чтобы обидеть или ранить. Всех четверых – Кильона, Мероку, Калис и Нимчу – погнали прочь с дороги, предварительно связав им веревкой руки за спиной. Просторную куртку Мероки никто не проверил. Казалось, черепов она не волнует.

Несколько сот шагов по бездорожью – и они подошли к грузовой платформе с паровым двигателем, высокими бортами и высокими же, как у трактора, колесами. Огромный чугунный маховик медленно вращался, из клапанов с шипением валил пар. На платформе, между передней частью грузовика и пузатым черным бойлером, ждали два черепа. Освещенный фонарями грузовик был готов к отправлению.

– Загружаемся, ребята! – скомандовал вожак. – Пора навестить наших клыкастых друзей!

Один из черепов соскочил с платформы и опустил откидной борт – получился пандус, ведущий в открытый загон, который устроили на платформе. Пленников завели в загон, череп поднял борт и забрался на пост управления. Другие парами влезли на подножку, тянущуюся вдоль платформы, и схватились за поручни. Грузовая платформа – подвеска у нее, похоже, отсутствовала – с сипением и хрипом двинулась с места. Она тряслась и виляла по холодной разбитой земле, пока не оказалась на относительно гладкой и ровной дороге. Черепа ехали в ту же сторону, куда Кильон со спутницами брели до пленения. Свободы их лишили, но иллюзия того, что путь продолжается, осталась.

– Извини, – сказал Кильон Мероке. – Зря я не попросил научить меня пользоваться митральезой. Глядишь, выкрутились бы.

– Не убивайся, Мясник. Даже будь митральеза у меня, нас сцапали бы.

У Мероки внезапный приступ доброты или она без прикрас описывает их незавидное положение?

– Нет, я все равно должен был что-то предпринять.

– Может, тебе следует говорить не со мной.

Кильон кивнул и повернулся к Калис, ожидая, что та отрешилась от реальности и смотрит в темную даль. И вздрогнул, перехватив ее тяжелый взгляд.

– Все будет хорошо, – пообещала женщина.

Девочка, Нимча, разумеется, слушала. Она молчала, но это не означало, что она ничего не понимает. Калис, как любая мать в такой ситуации, защищала дитя от мучительно горькой правды. Хорошо, все точно не будет, но зачем девочке об этом знать?

– Наверное, лучше бы я оставил вас в клетке, – проговорил Кильон. – Нет, не погибать, а дожидаться другого спасителя. Тогда вы не оказались бы в таком положении.

– Ты поступил правильно. Это только к лучшему.

– К лучшему?

– Все наладится, – с дикой самоуверенностью проговорила Калис. – Не вздумай сражаться с этими людьми, тебе их не одолеть.

– Ты знаешь, куда нас везут? – спросил Кильон.

– Да, – ответила Калис, – знаю. Но в любом случае все наладится.

«Она таки безумна!» – подумал Кильон. Даже сейчас, когда гибель становится неизбежной, Калис цеплялась за свои иллюзии. Что, если она сама нанесла этот знак себе на затылок? Неужели это часть самообмана, паутиной которого окружила себя Калис? Если так, это безумие, чистейшее в своем трагизме. При иных обстоятельствах Кильон пожалел бы Калис, а еще больше – Нимчу, обреченную познавать жизнь через искаженное мировосприятие матери.

Грузовая платформа свернула с дороги, и опять затрясло. Фонари раскачивались, выхватывая из мрака безликую, подмерзшую местность. Лишь редкие валуны и булыжники позволяли судить о пройденном расстоянии. Могло показаться, что водитель едет наобум, но пересекающиеся колеи давали понять, что этим маршрутом платформа движется не впервые.

Около лиги проехали на скорости чуть больше пешеходной, и водитель остановил фырчащую платформу. Ничего особенного вокруг не было, но переплетающиеся колеи дружно заворачивали и тянулись в обратную сторону.

Вожак спрыгнул на землю и подошел к хвосту платформы. Он то и дело оглядывался через плечо на что-то далекое. Вопреки устрашающим доспехам и маске, в нем чувствовалась нервозность. Он быстро опустил пандус и махнул пленникам ружьем.

– Странно, что, когда мы прижали вас, вы не попробовали сбежать, отстреливаясь.

– Напрасные действия не в моем стиле, – проговорил Кильон. – А ведь попытки сбежать были бы напрасны, да?

– В общем, да.

– Ну вот, значит, мы не потратили силы понапрасну.

– Слышь, раз ты доктор и все такое, может, ты нужнее нам живым, чем мертвым.

– Если обидите моих друзей, от меня ничего не добьетесь. – Рядом с Нимчей Кильон старался не говорить об убийстве.

Он надеялся, что смерть девочки будет быстрой и безболезненной. Сообщать ей о таком заранее совершенно ни к чему.

– Ну, мы всегда получим, что хотим, – отозвался вожак.

– Очень в этом сомневаюсь.

– Решил, что у тебя завидная сила воли?

– Не завиднее, чем у других. Только доверитесь ли вы доктору, которому дали повод для ненависти? Невеждам препараты у меня в сумке покажутся совершенно одинаковыми. Вдруг под видом лекарства я подсуну вам яд?

– Ты нас невеждами считаешь?

– Попросту говоря, я считаю вас тупыми как пробки.

– Вообще-то, я редко соглашаюсь с Мясником, но тут он прав, – вставила Мерока.

– Ну, это ваше мнение. – Череп замолк.

Потом легким движением саданул прикладом Кильона по лицу.

Удар пришелся на нос; по ощущениям Кильона, что-то сломалось. Очки хрустнули: треснула линза. Кильон упал на спину, врезавшись в борт платформы. Мерока хотела подхватить его, но со связанными руками ничего не получилось. Кильон осел на платформу, голову пронзила боль, стремительная, слепящая, как поздняя электричка.

– Они прибыли, – сказал другой череп.

Мероку, Нимчу и Калис вывели с платформы. Кильон наблюдал за ними через пелену боли. Сперва руки развязали им, потом ему. Под дулом ружья Мероку заставили снять рюкзак и куртку. Главарь черепов просиял при виде ее зловещих сокровищ. Кильона схватили за шиворот, рывком подняли на ноги, треснувшие очки стащили с разбитой переносицы. Он потянулся за ними, но слишком медленно: нога в ботинке превратила очки в искореженные проводки и сверкающие голубые осколки.

– Твоя очередь, городской мальчик!

Разбитый морально и физически, Кильон не мог ответить, даже если бы нашел что сказать. Из носа в рот текла кровь. Он мог только подчиниться людям с ружьями и позволить им тычками согнать себя вниз по пандусу к трем пленницам.

– Марш вперед! – приказал вожак.

Вдали что-то виднелось, едва озаряемое неровным светом раскачивающихся фонарей. Сначала Кильон подумал, что среди пустоты маячит рощица серебристых деревьев, потом сообразил, что это стальные фигуры, числом около дюжины. Часть фигур стояла, часть лежала на земле. Буквально на миг появилась надежда: Кильон решил, что это люди в доспехах, другой отряд, который заберет их у молодых головорезов с ружьями. Не факт, что это к лучшему, зато сулит отсрочку приговора. Но вот черепа подогнали их ближе, фонари лучше осветили группу в стальных доспехах, и Кильон увидел то, чего боялся.

Их ожидали не люди. По сути, даже не живые существа.

– Борги, – проговорила Мерока.

Глава 10

Размером и отчасти строением механические существа напоминали людей – имелись руки, ноги и головы. Некоторые стояли на двух конечностях, другие – на четвереньках. Были и такие, которые сидели на корточках, как дрессированные собаки. В них действительно было что-то лисье или собачье – или, скорее, что-то темное, волчье. Туловища и конечности мало отличались от скелетных рам, неприглядные внутренности торчали напоказ. Кильон вспомнил отсеченную руку, которую Мерока нашла у разбитой повозки, ужасную смесь плоти и металла – суставы и поршни цвета хрома, синеватое месиво сухожилий, мышц и органической нервной системы, одно переплетенное с другим. Сейчас он видел существ целиком, и впечатление не улучшилось.

Органы и механизмы блестели под хромовыми грудными клетками. Устройства вроде легких, испещренные проводами и венами, с ревом сдувались и раздувались. Стальные сердца колотились и гудели. Просматривалась даже отвратительная пищеварительная система – плотно уложенная мерзость из алых трубок, бордовых кишок и серебристых клапанов. От повреждений хрупкую конструкцию защищала лишь тонкая сеть.

Но больше всего Кильону не понравились головы. Продолговатые, сужающиеся к концу, они скорее напоминали лошадиные, чем человеческие. Вместо ртов – сложные устройства из дрелей, зондов, резаков, вместо глаз – гроздья объективов. Черепная коробка наполнена чем-то серым и рыхлым. Механические головы плотоборгов постоянно вращались и щелкали, устройства вытягивались и сжимались, словно машины находились в автономном режиме напряженного ожидания. Примерно так собаки пускают слюни, пока хозяин не свистнет.

Большинство плотоборгов замерло в ожидании. Но один, сидящий на корточках и вытянувший шею, как пес, лакающий из миски, уже занимался делом. Он ел мозг, запустив ротовой зонд в череп женщины средних лет, седеющие волосы которой разметались вокруг головы. Плотоборг извлекал нейроматерию, необходимую ему для функционирования. Кильон надеялся, что женщина мертва и тело ее дергается лишь от энергичных действий плотоборга. Хотя не беспокоиться не мог. Когда-то определенный тип психического расстройства лечили, через глазную впадину вонзая шило в передний мозг. Потом шило поворачивали до тех пор, пока нездоровая мозговая ткань не превращалась в бездействующую кашу. Если человек способен вынести такое, то высокоточное извлечение ткани зондом плотоборга и подавно переживет.

Внезапно машина оторвала зонд от жертвы, встала на задние конечности, а передние подняла в чуть ли не умилительном жесте – человек ее испачкал, и она чистила «носик».

– А ну пошли! – Вожак черепов ткнул ружьем Кильона в поясницу.

– Не отдавайте им девочку! – взмолился Кильон, наконец заставив себя заговорить. Язык распух, каждое слово причиняло боль. – Она ведь им погоды не сделает, верно? Прошу, отпустите ее, даже если остальных нас машинам скормите.

– Извини, у нас уговор, – отозвался череп. – Машины в мясе неразборчивы.

Два борга, включая только что насытившегося, подняли труп и понесли, словно он был не тяжелее перышка. Еще двое отправились навстречу пришедшим людям, а остальные зажужжали, защелкали механическими пастями. Они двигались, как куклы, скользя по земле почти бесшумно, словно ведомые невидимым кукловодом. Вблизи чувствовался их запах – вонь мясной лавки в жаркий день плюс что-то кислое, механическое, словно от перегревшейся подшипниковой коробки.

– Эта борги вернуть, – объявил тот, что закончил трапезу.

Синтезированный и атональный, его голос напоминал человеческий не больше, чем жужжащий гул искусственной гортани. Вместе с молчащим напарником борг опустился на колени и положил труп на землю.

– Сейчас борги взять, что они нужно. Эта еще годится. Потом люди вернуть. Борги нужно больше мозг.

Надежды Кильона рухнули – несчастная женщина еще дышала.

– Забирайте ее, парни, – кивнул главарь спутникам. – Но осторожнее, нам ее дали напрокат.

– Ясно, – проговорил Кильон, глядя, как черепа ведут женщину к грузовой платформе. – Лоботомированных проще насиловать. Они меньше сопротивляются, да?

– Если бы парни сперва с ней порезвились, тебе спокойнее было бы? – поинтересовался вожак.

Подходящего ответа Кильон не подобрал, но молчать не мог.

– Зачем вы так? Настолько боитесь боргов, что прислуживаете им?

– Дело не в страхе, а во взаимозависимости. – Последнее слово череп произнес медленно, словно учил его специально. – Мы не друзья. Скорее… деловые партнеры.

Он повернулся к боргу, который только что говорил с ними.

– У нас тут четверо. – Вожак поднял руку, растопырив пальцы. – Четверо, с женщиной, которую привозили в прошлый раз, получается пятеро. Мы в расчете, так?

– Борги радоваться. Ведите первый донор. Борги хотеть мозг.

– Как видите, доноры живы и здоровы. Может, дадите попробовать обещанное? Хотим убедиться, что качество такое же, как прежде.

Сначала борг не понял вожака черепов. Что-то заклинило, некий импульс потенциала действия застрял во мраке полукибернетического-полуорганического разума. Интеллект борга – если он им обладал – сводился к примитивной приспособленческой хитрости организма, который научился жить на отбросах и даже не пытается улучшить свое положение.

– Борги делать хороший лекарства, – наконец проговорил борг. – Борги делать подарки. Сейчас один только. Пусть человек забрать подарок.

Вожак черепов начал отстегивать шлем:

– Если нет возражений, ребята, это буду я.

– Борги делать лекарства. Человек принимать подарок.

Вожак снял шлем, обнажив толстую шею, лысую голову – испещренный ссадинами и шрамами череп напоминал поверхность луны – и поросячьи уши. Он опустился на колени, теперь биомеханический скелет возвышался над ним. Механическая пасть развернулась, рабочее положение принимало то одно устройство, то другое, будто борг подзабыл, что нужно делать. Наконец появилась игла, как у шприца, длинная и блестящая. Быстро, словно змея жало, борг вонзил иглу вожаку в шею. Загудел насос. Игла вылезла из шеи, вожак заворчал, отшатнулся и прижал рану ладонью.

– Парни, боль жуткая! – В голосе его тем не менее слышалась дикая радость. – Но туман уже рассеивается! Что ж, борги, похоже, мы не прогадали!

– Дайте борги мозг, – жужжал борг как заведенный.

«Как гуманнее? – гадал Кильон. – Отдать Нимчу первой, чтобы не видела, как пожирают других, особенно ее мать? Или самому пойти первым, пожертвовать собой, пока борги не добрались до Нимчи? Девочка погибнет в любом случае, но разве не отвратительны взрослые, позволившие убить ребенка первым?»

– Прочь с дороги! – скомандовала Мерока, расталкивая вооруженных черепов.

– Дайте борги мозг, – жужжал борг, поворачивая безглазую голову в ее сторону.

– Надеешься, я на радость тебе попробую сбежать или взмолюсь о пощаде? – съязвила Мерока, опускаясь на колени.

К Мероке приблизился другой борг – голодный, из числа ожидавших. Лишь сейчас Кильон понял, что у боргов имеются хвосты, сочлененные противовесы с шипами из того же синеватого металла, что когти. Хвосты крутились и вертелись, словно по собственной воле. Борги напоминали взбудораженных голодом хищников во время охоты.

– Мерока, мне очень жаль, – начал Кильон. – Прости, что так получилось.

Девушка обхватила затылок ладонями и взглянула на него:

– И мне жаль, Мясник. Нечего извиняться, это я прокололась, а не ты.

– Тут никто не виноват. – Кильон посмотрел на Калис. – Прости нас. Я не думал, что все так закончится.

«Сейчас девочка закричит от ужаса», – подумал он, но Нимча смотрела на него, как на пустое место. Похоже, безумие матери передалось и малышке.

«Ну и пусть, – сказал он себе. – Теперь это уже не важно».

– Давай, Нимча, – проговорила Калис. – Давай!

Ничего не произошло.

Борг опустился на колени лицом к Мероке. Склонился над ней, вытянул когтистую переднюю конечность и обнял ее, словно любовник, собравшийся запечатлеть поцелуй. Пока этого не случилось, Мерока вызывающе подняла подбородок. Механическая пасть завращалась, защелкала, толстая хромовая трубка для трепанации черепа заняла рабочее положение. Конец трубки состоял из трех сцепленных дрелей-циркулярок. Дрели закружились, трубка медленно выдвинулась из головы. Если первый борг ввел антизональные черепу за считаные секунды, то этот не спешил.

– Давай! – Голос Калис зазвучал громче и пронзительнее. – Давай, Нимча!

Кильон снова глянул на девочку: она казалась сбитой с толку, в круглых глазах застыло полное непонимание.

Вдруг нечто неуловимое коснулось его разума, словно бабочка задела крылом мозжечок.

Грянул выстрел, потом еще один.

Борг упал, в брюшном отделе появилась дыра, на земле, позади него, – кровавый натюрморт из размозженных органов и деталей. Дрели все еще вращались, выдвижное устройство дергалось туда-сюда, словно при тике.

Первый борг и те, кто ждали поодаль, заволновались. Они дружно заняли положение низкого старта, напряженные, как сжатые пружины. Хвосты яростно раскачивались, головы поворачивались из стороны в сторону, механические пасти ходили ходуном.

Черепа прицелились во мрак. Грянул очередной выстрел; один из головорезов завопил и рухнул наземь – на голени у него появилась брешь размером с кулак.

Из темноты выступили шестеро. Определенно не черепа. Поверх темной формы черные доспехи, пятеро в шлемах, у каждого – в руках или за плечами – по тяжелому пулемету с рожковым магазином и толстым перфорированным кожухом ствола.

Шестой член отряда, женщина, в одной руке держала шлем, в другой – маленький пистолет. Темнокожая, она была ростом выше любого из виденных Кильоном мужчин.

– Боргов уничтожьте, – спокойно, с непоколебимой уверенностью в своем авторитете, распорядилась женщина. – Вон того оставьте для Рикассо. То-то он обрадуется!

Один из ее бойцов развернулся и выстрелил; из дула полыхнуло, как из огнемета. Сине-розовая струя превратилась в пламя, мгновенно накрывшее боргов, и тех разнесло шквалом пуль. Двое успели отскочить и растворились во мраке. Остальные, даже превращенные в окровавленный металлолом, корчились и метались. Потом боец перешел на полуавтоматическую стрельбу и очередью полоснул по единственному уцелевшему боргу – тому, который говорил с черепами, – оторвав ему руку и ногу. Борг упал и замолотил конечностями по земле, но с места не сдвинулся.

– Остальные могут сдаться, – объявила высокая женщина и склонилась над Мерокой. Черты ее лица были по-птичьи тонкими, белки глаз сияли во мраке. – Эй, ты, вставай! Сегодня ты не умрешь.

– А ты кто еще такая? – осведомилась Мерока, не поднимаясь с колен.

– Я спасла тебя, так еще и представиться должна?

Мерока выпрямилась, вызывающе глядя на женщину:

– Что меня спасли, это хорошо. Но почему мне указывают, что делать?

Женщина убрала пистолет в кобуру, явно довольная, что ее люди контролируют ситуацию.

– Потому что теперь вы под нашей юрисдикцией. Я Куртана, капитан ударной разведгруппы «Репейница». Отныне вы клиенты Роя.

– А если мы не хотим быть клиентами?

– Отныне вы клиенты Роя, – повторила Куртана. – Узнаю акцент Клинка. Наверное, это он вскружил вам голову. – Она коротко кивнула своим воинам. – Ведите их на корабль. Здесь топливом не разживешься.

– А пленные, капитан? – спросил один из воинов.

– Которые – их или наши?

– Я о черепах, капитан. Казнить их или взять на борт как пленных?

– Лишний балласт нам ни к чему.

– Тогда застрелю их.

Куртана немного подумала и ответила:

– Нет, пули сегодня лучше приберечь. Заберите у них оружие и все, что может пригодиться нам, потом отпустите. К утру они и сами погибнут, наша помощь не потребуется.

«Что значит быть клиентом Роя?» – гадал Кильон, подозревая, что заботой клиентов не окружают. Их четверых вели прочь от черепов и дымящихся, в ошметках мяса, плотоборгов. Руки им так и не развязали. Два бойца Куртаны задержались на поле битвы, а еще трое и сама Куртана сопровождали Кильона и его спутниц. Оружие воины держали наготове. Теперь механические твари их не сожрут – Кильон не мог отрицать, что сиюминутная ситуация улучшилась. Насколько временно это улучшение, он думать не отваживался. О Рое Кильон не знал ровным счетом нечего и не представлял, каково находиться под его юрисдикцией.

– Кто эти люди? – шепотом спросил он Мероку, чувствуя, как из разбитого носа течет кровь. – Что еще за Рой? Никогда о нем не слышал.

– Это потому, что до сих пор он так близко к Клинку не подбирался.

– До сих пор?

Кильон старательно прятал глаза, чтобы Мерока не увидела того, что обычно скрывали очки.

– Вчера ночью многое изменилось.

– Да, похоже. Спрашиваю еще раз: что такое Рой?

– Рой – это… Рой. Ты что, в истории не силен?

– Мне хватило медицины. Так что́ я пропустил?

– Много-много веков назад Рой был военным крылом Клинка. Заодно глазами и руками, способными увидеть и принести куда больше, чем Клинку удается сейчас. Рой летал через полмира, собирал новости, пополнял наши запасы. Потом случилась какая-то грязная история – вроде экспедиция вляпалась в дерьмо, – и привет, вместо дружбы – лютая ненависть. Мы о них помалкиваем, они нас на дух не переносят.

– А как они относятся к пленным?

– Мы не берем пленных, – надменно ответила Куртана, слышавшая разговор. – Мы берем балласт. Суть немного иная. Думаю, твоя напарница с удовольствием объяснит.

– Не собираюсь.

– Кому-то из вас нужна медицинская помощь? – спросила Куртана, глядя на нос Кильона. – На борту «Репейницы» есть доктор.

– Ничего, заживет.

– Твоя напарница кажется дееспособной, судя по ее разговорам. А как насчет матери с дочерью?

– Не знаю. Мы недавно вместе странствуем.

– Я спросила не об этом.

– Все равно не знаю. Они были в плену у черепов. Потом те попали в засаду, и мы освободили пленниц.

– Говорить они умеют?

– А почему бы вам не спросить их самих?

– Пожалуйста, не испытывайте мое терпение, мистер…

Судя по интонации, Куртана хотела, чтобы Кильон назвал себя.

– Кильон.

– Очевидно, житель Клинка, – отметила Куртана. – Хотя есть в тебе что-то странное. Ну а ты кто?

– Мерока.

– Что ты делаешь за пределами Клинка?

– Хреновой жизни радуюсь, а ты как думала?

– Значит, ты знаешь о недавних событиях?

– Не заметить их было трудно, – ответил Кильон. – По крайней мере, тому, в ком есть хоть капля человечности. Тридцать миллионов человек страдают сейчас на Клинке, умирают медленной мучительной смертью от зонального недомогания.

– А тебе не приходило в голову, что куда больше людей умирает медленной смертью за пределами Клинка? Прости, забыла, они ведь не в счет! Они же люди второго сорта, раз им не посчастливилось жить в вашем драгоценном городе.

– Пожалуйста, не говорите так от моего имени! – попросил Кильон. – Я против ненужных страданий, где бы то ни было. Но не утверждайте, что здесь подобное впервые. Местные жители выносливы и легко приспосабливаются: иначе здесь долго не протянешь. Нынешний зональный сдвиг, конечно, ужасен, но для местных он лишь очередная трудность, с которой они в итоге свыкнутся.

– Плюс-минус несколько миллионов могил, да?

– Я лишь о том, что Клинок так легко приспособиться не может. Город – механизм чувствительный, наподобие дорогих часов.

– Иными словами, механизм этот только и ждал предлога рассыпаться и перестать работать. Механизм чересчур сложный, вычурный, зацикленный на себе. – Куртана шагала вперед, длинными ногами отмеряя по несколько пядей. Она была в бриджах и высоких, до колен, коричневых сапогах на шнуровке. Элегантная, совершенно невозмутимая, она казалась диаметральной противоположностью Мероки. – К чему лукавить, мистер Кильон, катастрофа назревала давно. Странно, что она раньше не случилась.

– Небось Рою зональный сдвиг нипочем.

– Мобильность и маневренность всегда нас выручали. Стыдиться здесь нечего.

Грянул выстрел, короткий, мощный залп, оставшийся без ответа. Кильон невольно сбавил шаг. Стреляли у них за спиной, где остались черепа под надзором двух бойцов Куртаны.

«Там казнят» – вот о чем свидетельствовал этот одинокий выстрел.

– Что с нами будет? – спросил Кильон. – Мне так и не объяснили, что значит попасть под юрисдикцию Роя.

– При первой же возможности вас переправят в Рой. Там оценят ваш потенциал. Не знаю, что вам рассказывали, но мы общество открытое. Мы считаем, что иммигрантам нужно дать шанс проявить себя. – Куртана заговорила строго, словно обращалась к детям. – Однако бесконечным терпением мы не обладаем. По меркам Внешней Зоны, живем мы неплохо, но это не подразумевает, что мы транжирим наши запасы.

Куртана окинула Кильона долгим оценивающим взглядом, словно впервые удостоила вниманием.

– Ты, очевидно, образован, тебе занятие найдем наверняка. Относиться к тебе будем как к обычному жителю Клинка, то есть как к потенциальному шпиону или подстрекателю, пока не убедимся в обратном.

– Ясно, вы люди незлопамятные, – съязвил Кильон.

Они шли на гул двигателей, пока во мраке ночи не проступил серый силуэт корабля Куртаны, парящего над самой землей. Двигатели подняты, лопасти пропеллеров направлены так, чтобы создать нисходящую тягу и противодействовать статической подъемной силе неподвижной оболочки. Кильон не удивился кораблю: накануне он видел таких предостаточно, хотя прежде лишь в виде точек, мечущихся над горизонтом.

– Классный кораблик, – съязвила Мерока. – Вы у черепов его увели?

Куртана промолчала, но Кильон чувствовал, что еще полслова – и случится такое, о чем они все пожалеют. Придержала бы Мерока язык!

Даже ленивый распознал бы в «Репейнице» военный корабль – еще бы, с ее-то грозным видом. Оболочка, тонкая сигара, была обрамлена насадками от порчи, щетинилась острыми зазубренными выступами, клиньями-таранами и отводимыми резаками. Жесткую оболочку, тут и там укрепленную алюминиевыми листами, латали столько раз, что шрамы «Репейницы» говорили Кильону не о хрупкости, а о несгибаемости стойкого организма, выросшей из способности оправляться от ран, которые прикончат слабого.

Под оболочкой крепилась гондола, обшитая листами металла. Внушительную, словно точеную, ее можно было по совместительству использовать как ледокол. Редкие полноразмерные окна были защищены бронированными ставнями. В других местах видимость обеспечивали щели под колпаками и поворачивающиеся перископы. Круглые турели располагались ниже передней части гондолы, под ее серединой, по одной по бокам и под задней частью. Из каждой турели торчало по два пушечных ствола, соединенных муфтой. Задачей их было обеспечить защиту сверху. У корабля были даже крылья, прикрепленные на боку оболочки кабелем регулируемого натяжения. Крылья могли сгибаться, создавая и положительную, и отрицательную подъемную силу, – примерно так регулируют свои крылья ангелы.

Консольные опоры, выпирающие из-под гондолы спереди и сзади, заострили, чтобы в ближнем бою использовать как ножи – разрезать у чужого корабля оболочку, подкосы крыльев, установки управления, а то и экипаж. Оболочку гондолы выкрасили в серый и бирюзовый металлик, на ней выделялась розовая, нанесенная трафаретом бабочка, поблекшая, изрешеченная пулями, местами скрытая прямоугольными заплатами. Номера или других опознавательных знаков Кильон не заметил: ничто не указывало на принадлежность Рою.

Два пилота в форме и доспехах ждали на земле – охраняли пандус, ведущий к средней части гондолы. Пандус гнулся и терся о землю: на месте «Репейница» держалась с трудом. Куртана подняла руку, и пилот так же ответил на ее приветствие.

– Держись за мной, – велела она Кильону, игнорируя трех пленниц. – Вертикальная тяга двигателей запросто швырнет на лопасти, если под ними встать. Я не шучу, своими глазами такое видела. Потом целую неделю фарш с оболочки соскребали.

Внутренняя часть гондолы – то немногое, что успел разглядеть Кильон, – была из некрашеного металла. Здесь определенно стремились к практичности и максимальной легкости. Балки перфорировали, над бытовкой с трубами и разными приспособлениями настелили пол из металлической сетки. Кильон увидел шкафчики и стеллажи с ружьями, арбалетами и мечами. Полки с проверенным в бою оружием соседствовали с панелями с инструкциями, выполненными по трафарету старомодным угловатым шрифтом. Краткие предостережения сообщали об этапах той или иной процедуры, о том, как важно сделать Шаг 1 до Шага 2 и как солоно придется нарушившим последовательность действий. Кильон увидел отгороженные занавесами ниши и двери отсеков, мегафоны, перископы и сложные оптические приборы неведомого ему назначения. Все это он подмечал, пока их торопливо гнали к пустой каморке в хвосте гондолы, где она сужалась к V-образному рулю. На каждой из скошенных стен каморки было по оконцу-иллюминатору, в узком конце сходились две длинные скамьи. Газовую лампу в бронированном кожухе вмонтировали прямо в потолок. Пленным развязали руки. Мерока и Кильон сели на одну скамью, Калис и Нимча – на другую.

– Верхнюю одежду, пожалуйста, – потребовала Куртана. – И вашу сумку, мистер Кильон.

– Да мы же замерзнем, – запротестовал Кильон.

Металлический корпус корабля казался ледяным.

– Я велю принести теплую одежду и одеяла. Сумку, пожалуйста! Ну, скорее!

– Мне куртку вернете, – буркнула Мерока.

– Вся ваша собственность переходит к Рою, так что привыкайте. Взамен вас будут защищать и стеречь.

– До тех пор, пока вы не разглядите в нас шпионов, – съязвил Кильон, протягивая сумку.

– Мы не дикари, – возразила Куртана. – Многие наши клиенты становятся полезными, продуктивно работающими гражданами Роя.

– В отличие от черепов, которых ваши люди застрелили на месте разгрома боргов.

Куртана открыла рот, и на миг Кильон подумал, что она начнет оправдываться: мол, казнить черепов не приказывала.

– Они отказались разоружаться, – заявила она.

На самом деле знать об этом Куртана не могла: с тех пор как она распорядилась обезоружить и отпустить черепов, с оставленным при них бойцом она не разговаривала.

– Советую поскорее понять, что вы сейчас не на Клинке. Мы всегда жили по своим законам, и в ближайшее время это не изменится, – добавила она и ушла, закрыв за собой тяжелую, с зарешеченным оконцем в верхней части дверь.

Кильон не сомневался, что в эту каморку регулярно сажают пленных. Стены были достаточно тонкими, чтобы не препятствовать холоду, но при этом достаточно крепкими, чтобы удержать безоружных. Хотя они-то со спутницами о побеге не помышляли.

Корабль задержался до возвращения других десантников. Едва они поднялись в гондолу, двигатели перестали противодействовать рвущейся вверх оболочке, теперь, наоборот, они подталкивали ее. Металлические стены завибрировали, пол накренился, корабль взмыл в небо.

– О Рое ты хотя бы знала, – упрекнул Кильон Мероку.

– Пересекаться с ним я не собиралась. Фрей предпочитает следить за его перемещениями, ну, по мере возможности. Как правило, ройщики держатся намного дальше к западу. Окажись они так близко до нашего отъезда, Фрей знал бы.

Кильон заметил, что девушка держится за Библию, маленькую черную книжку, которую он листал в Конеграде, пока Мерока отсутствовала.

– Так что же такое этот Рой?

– Скоро узнаешь, если нас везут туда.

– По крайней мере, это форма цивилизации.

– Нас с тобой они с распростертыми объятиями не примут. Маму с дочкой – возможно, они же явно не с Клинка, а нас… – Мерока замолчала, пристально глядя на Кильона. – Глаза у тебя чудные какие-то, тебе говорили?

Кильон повернулся к Калис и Нимче. Босые, в лохмотьях, они жались друг к другу, бритоголовая мать обнимала растрепанную дочь.

– Можно мне осмотреть твою девочку? – спросил он Калис.

Женщина крепче прижала к себе дочку, предостерегающе глядя на Кильона.

Тот умиротворяюще поднял руку:

– Калис, мы все знаем, что там случилось.

– Знаем? – удивилась Мерока.

– Когда борг собирался убить Мероку, ты что-то сказала Нимче. Мне послышалось: «Давай же!» С тех пор только об этом и думаю. О чем ты ее просила? В конце концов, она лишь ребенок. Секретного оружия у нее при себе не было. Но я сразу что-то почувствовал.

Взглянув на зарешеченное окно, Кильон удостоверился, что их не подслушивают. Впрочем, даже если он ошибался, из-за гула двигателей вряд ли что-то можно было разобрать.

– Не зональный сдвиг и даже не зональные колебания, – продолжил он. – Казалось, что-то пробивается на поверхность.

– О чем ты говоришь? – настойчиво спросила Мерока.

Кильон поднялся со скамьи, одной рукой уперся в перфорированную потолочную балку, другой быстро провел по отметине на голове Калис, прежде чем та успела отшатнуться.

– Я ведь не ошибся насчет отметины? – спросил он. – Ты нанесла ее сама или попросила нанести, чтобы выдать себя за тектоманта. Нужно отдать тебе должное: получилось убедительно, и черепов ты провела. Но это не родимое пятно, а татуировка, и сделали ее недавно.

– Ты ничего не знаешь, – отозвалась Калис.

– Плюс твое поведение с тех пор, как мы встретились, твои высокопарные, безумные речи. А ведь ты отнюдь не безумна. По крайней мере, не больше любого из тех, кто сидел в клетке и имел шанс сгореть заживо или стать пищей боргов. Такое выбьет из колеи любого изначально безумного. Но это не о тебе. Тебе хватило ума и находчивости найти единственный вариант спасения дочери. Пришлось отвлечь от нее внимание – выдать себя за тектоманта, чтобы Нимчу не заподозрили.

– Эй, ты как себя чувствуешь? – спросила Мерока. – Зря не принял лекарства, пока сумку не отобрали.

– Я чувствую себя неплохо, спасибо. – Кильон натянуто улыбнулся. – Немного помят, но физических и умственных способностей не утратил. Калис, можно осмотреть Нимчу? Обещаю, никто, кроме нас с Мерокой, не узнает об этом. Терять тебе нечего: правду я уже выяснил.

– Правду о чем? – уточнила Мерока.

Калис не воспротивилась, когда Кильон провел рукой по грязным кудрям Нимчи, разделив их так, чтобы обнажить алую отметину. Мерока поднялась со скамьи и глянула ему через плечо.

– Отметина настоящая, – объявил Кильон, снова глянув на зарешеченное окно. – Здесь чистая пигментация. Вряд ли это шрам, клеймо или татуировка. Если это клеймо, то поставили его, побрив девочку наголо. Но волосы отросли, то есть прошло немало времени, а пятно не поблекло.

– Мы об этом уже говорили, – напомнила Мерока. – Существуют тектоманты или нет, Калис не настоящая ведьма.

– Сейчас речь о девочке.

– Она тоже не настоящая.

– Еще как настоящая, правда? – Кильон обернулся к Калис. – И тебе это прекрасно известно. Отметина у нее с рождения, да? Ты всегда понимала, что это опасно, что только из-за одной этой метки девочка может погибнуть, вне зависимости от того, досталась ей сила или нет. Если бы поползли слухи, что у кого-то из вас отметина, ты могла бы, по крайней мере, перетянуть внимание на себя. А если бы сила Нимчи проявилась и привлекла внимание, ты заявила бы, что все дело в тебе.

– Начнешь болтать об этом – убью, – пригрозила Калис.

– Да не буду я ни с кем болтать! Хотя сама ты секрет сохранить не смогла! – Кильон почувствовал, что погорячился, и добавил: – Слушай, Калис, я даже представить не могу, на что ты шла ради дочери. Даже в клетке ты не могла показать, что настоящий тектомант она. Тут наверняка понадобилась вся материнская любовь. – Он покачал головой. – Нет, я болтать не буду. И никто из нас не будет, верно, Мерока?

– Тут болтать не о чем, – отозвалась та.

– Хорошо, так куда проще, – кивнул Кильон. – Только я серьезно, Мерока. Это нужно сделать нашей маленькой тайной. Про Нимчу они узнать не должны.

– Они? – переспросила Мерока.

– Куртана и другие члены экипажа, – пояснил Кильон. – Другие ройщики, если на то пошло.

– Ты за пару часов вычислил, кто она такая, – скептически заметила Мерока. – Думаешь, получится вечно хранить это в секрете от Роя?

– Мы очень постараемся, ладно? Когда придет местный доктор, нельзя допустить, чтобы он осматривал девочку чересчур тщательно.

– Все равно не понимаю, – отозвалась Мерока, глядя на Калис. – Почему ты не вела себя как нормальная мать, вместо того чтобы брить голову, рисовать отметину и изображать ведьму?

– У нее не осталось выбора, – пояснил Кильон. – Кто-нибудь догадался бы, что у одной из них сила. Раз Нимча вызывала зональный сдвиг местного масштаба, рано или поздно подозрение пало бы на нее. Согласен, тактика Калис кажется чересчур радикальной, но женщина знала: это лучшее, единственное, что может сделать для дочери. Так Нимча получила небольшую временную фору.

– Кильон, Кильон, проснись! Черепа их поймали и собирались сжечь заживо!

– Нимчу могли отпустить или хотя бы оставить в живых.

– Ага, куда ни глянь, везде счастливый финал.

– Этого я не говорю. Просто, с точки зрения Калис, это было меньшим из зол. – Кильон содрал запекшуюся кровь с верхней губы. – Не надо ее осуждать – мы на ее месте не были.

Он замолчал, разбираясь в перепутанных воспоминаниях о недавних событиях.

– Тем более что теперь не осталось сомнений, что Нимча – настоящий тектомант, так ведь, Калис? Когда ты умоляла дочку вмешаться, я что-то почувствовал. Зона откликнулась. Не сдвинулась, но Нимчу определенно заметила и едва не послушалась. По-моему, девочка дала зоне приказ, но выполнить его не заставила: не хватило силы или сосредоточенности. Так было дело?

– Я надеялась, что ты ничего не почувствуешь или не обратишь внимания на мои слова, – отозвалась Калис после долгой паузы.

– Ты среди друзей, и нам нужна правда. Вся правда, как она есть. – Кильон решил, что лучше говорить напрямую, и спросил: – Давно ты знаешь о силе Нимчи?

Взгляд Калис метался от Кильона к Мероке – оба до сих пор стояли, нависая над ней.

– Пожалуйста! – Она кивком показала, что им нужно сесть на скамью.

– Что-то не спешат они сюда с теплой одеждой и одеялами, – проворчала Мерока.

– Метка появилась вскоре после того, как Нимча научилась говорить, – начала Калис. – У нее были длинные волосы, но однажды она упала и разбила голову. Я промывала ей рану и увидела отметину. – Калис пронзила Кильона взглядом, и тот представил, как потрясла ее истинная сущность дочери. – Тогда я и поняла.

– Просто поняла, и все? – удивился он.

– Конечно. Дети с даром рождаются постоянно, наверное, со дня сотворения мира.

– Некое сочетание наследственных факторов, – размышлял вслух Кильон. – Да, в народе такое встречается. Но чтобы родился ребенок вроде Нимчи, нужно совершенно определенное сочетание. Сколько ей было, когда проявилась сила?

На минуту Калис задумалась.

– Почти три. Она умела читать и писать, как любой ее ровесник. Тогда сила и проявилась.

– Она словно ждала, когда некоторые отделы мозга достаточно созреют, – проговорил Кильон. – В этом ее суть – не в магии или одержимости демонами, а в генном парадоксе, который скрыт очень глубоко и ждет подходящих обстоятельств, чтобы проявиться. Дар тектомантии почти как наследственное заболевание, только куда сложнее и реже, ибо зависит не от одного наследственного фактора.

– Это не болезнь, – отрезала Калис.

– Нет, но вдруг медицина способна разгадать сущность дара, а при необходимости помочь Нимче?

– Моей дочери помощь не нужна.

– Что ты скажешь, если сила Нимчи начнет угрожать ее жизни? – спросил Кильон.

– Она не угрожает.

– Эта сила навлекла на вас ненависть и засадила вас обеих в клетку.

– Еще она спасла нас.

– Могла спасти, умей Нимча ее использовать. Я определенно что-то почувствовал. Уверен, все мы почувствовали. Но боргов ее дар не остановил, и черепам не помешал. Этот дар как талант, который не развивали, его нужно пестовать и оттачивать.

– Ты заблуждаешься, – мрачно изрекла Калис.

– Очевидно, да.

– Когда пришли борги, Нимча была слаба и испугана. Сила ее дара постоянна. И сейчас она слабее из-за того, что дочка уже сделала.

– Она что, сегодня уже использовала свою силу?

– Не сегодня, клиношник. Вчера. Когда случились перемены и погиб твой город. И когда ты смотрел, как падают ангелы. – Калис провела грязной рукой по волосам дочери, развела спутанные пряди, обнажив ярко-малиновую звезду с точками. – Нимча вызвала шторм. Моя дочь разрушила твой мир.

Кильон открыл рот, чтобы ответить, но смог лишь улыбнуться и покачать головой.

– Говорила я тебе – у нее мозги набекрень, – напомнила Мерока.

Глава 11

В зарешеченном оконце появилось мужское лицо – бледное, с орлиным носом, седой бородой и хищно прищуренными глазами под густыми бровями. Никто из них прежде его не видел. Мужчина глянул на узников, потом отпер дверь и вошел, сжимая в руках докторскую сумку, чуть менее истертую и поцарапанную, чем у Кильона. За спиной у бородача стоял член экипажа с одеялами и теплыми вещами, а позади него – еще один, в блестящих черных перчатках и с пулеметом в руках.

– Простите, что заставил вас ждать, – начал бородатый. – Меня зовут Гамбезон, я имею честь… и удовольствие… быть доктором на этом корабле.

Гамбезон был в длинной кожаной куртке, украшенной на груди и плечах различными нашивками. «Знаки отличия», – решил Кильон. Куртку доктор, видимо, натянул впопыхах – застегнута она была криво. Из-под куртки выглядывала белая докторская форма вроде той, что Кильон обычно надевал на работу в морге Третьего округа.

– Мне поручено… приказано… тщательно осмотреть каждого из вас, – продолжал Гамбезон, – отчасти ради вашей собственной безопасности, отчасти ради безопасности Роя.

– Потому что мы можем занести вирус? – спросил Кильон, не отрывая взгляда от белой туники, испещренной светло-коричневыми пятнами засохшей крови.

– Сама суть Роя обязывает к бдительности… к осторожности… по отношению к инфекциям. Мне дали понять, что двое из вас с Клинка, верно?

– Речь о нас с Мерокой, – ответил Кильон. – Мы с Неоновых Вершин.

– Боюсь, внутреннее устройство Клинка мне не знакомо. – Гамбезон чем-то напоминал хищную птицу, он буквально впился в Кильона светло-карими глазами. – Говорят, вас избили, по лицу ударили.

– Возможно, сломан нос. А так больше ничего серьезного.

– Вы уверены?

– Я ведь тоже врач, так что да, уверен.

– У меня были сомнения… подозрения. Во-первых, коллекция у вас в сумке любопытнейшая. Препараты и медицинские инструменты как из рога изобилия. – Теплое дыхание доктора пахло кожей. – Уверен, у нас найдется много тем для разговора, доктор…

– Кильон. – Он посмотрел на Калис и Нимчу, понимая, что девочку должен защитить любой ценой. Сердце бешено забилось. Кильон чувствовал близость некоего поворотного момента. Вот-вот ситуация изменится – и пути назад не будет. – Вообще-то, жалобы есть.

– Жалобы?

– После удара по лицу мне трудновато сосредоточиться. Вот я думаю, вдруг что-то… сместилось.

– Давайте проверим. Пожалуйста, встаньте!

Гамбезон обернулся, словно убеждаясь, что сопровождающие не сбежали, и достал из сумки серебряный инструмент с элегантной рифленой ручкой, на вид высокоточный.

– Вы занимались ранеными, – шепотом начал Кильон. – Где они? Думаю, я смогу помочь.

Гамбезон смотрел в окуляр своего инструмента, поочередно проверяя Кильону глаза.

– Постарайтесь не шевелиться, доктор Кильон!

– Могу раскрыть вам секреты своих препаратов. Даже оперировать могу, если понадобится.

Гамбезон нахмурился, опустил свой инструмент и вытер его шарнирную линзу о куртку.

– Убедительно прошу вас стоять спокойно и молчать. – Врач снова поднял инструмент и заглянул Кильону в глаза.

Он нахмурился сильнее, почувствовав неладное, и резко отстранился, словно увидел свою смерть в этих бездонных темно-синих омутах.

– Кто вы, доктор Кильон? Черт подери, кто вы?

– Может, стоит продолжить осмотр без свидетелей? – предложил Кильон.

Его повели в другую каюту через часть гондолы, которую он прежде не видел. В одном отсеке им попался пилот в перчатках и маске: тот спускался по винтовой лестнице из открытого люка, за которым мелькал мрачный купол оболочки. Слышалась мерная и звучная пульсация потоков воздуха, овевающих оболочку, и пронзительный гул двигателей. Корабль был больше, чем Кильону показалось на земле, а о численности экипажа он не брался судить, даже с учетом раненых. «Репейница» могла запросто вместить десятки человек.

– Вам известно, кто я, – заявил он Гамбезону, когда они остались наедине в крошечной каюте, размером чуть больше аптечного шкафчика. – По крайней мере, подозрения есть.

Гамбезон закрыл за собой дверь.

– Вы нечто невозможное, доктор Кильон. Тем не менее вы стоите передо мной, значит я должен столкнуться… то есть смириться… с вашей сущностью.

– Такие, как я, вам раньше встречались?

– Раз или два я имел удовольствие вскрывать ангелов. Но они погибли задолго до того, как попали ко мне. Как иначе, если за пределами Клинка они дольше нескольких часов не живут. Однако их трупы собирают… бальзамируют… и доставляют таким, как я, то есть увлеченным… интересующимся диковинками.

Гамбезон налил в таз горячую воду и едва ли не с материнской нежностью принялся стирать засохшую кровь с лица Кильона.

– Трупы те были очень старые, доктор Кильон. Ангелы погибли несколько веков назад, если верить источникам, в которых у меня нет повода сомневаться. Впрочем, ангелы почти не меняются, если меняются вообще. Строение их глаз я помню прекрасно. Пожалуйста, разденьтесь.

– Да, конечно.

Кильон скинул теплую куртку, натянутую впопыхах незадолго до того, как Гамбезон увел его от спутниц, расстегнул рубашку, снял майку и застыл перед коллегой. В бутылочках и пузырьках на полках отражалось его тело – бледное, безволосое, тощее, с ребрами, как у батареи.

Гамбезон изучал его совершенно бесстрастно.

– Доктор, пожалуйста, повернитесь, Хочется увидеть ваши… – он сглотнул, когда Кильон встал к нему спиной, – крылья. Можно мне потрогать… осмотреть их?

– Трогайте и осматривайте на здоровье.

Холодные пальцы Гамбезона коснулись его левой крылопочки, потом правой. Врач осторожно мял их, исследуя внутреннее строение – крошечные кости и мышцы, старающиеся развиться и обрести действенность.

– Кто вы? – снова спросил Гамбезон, на сей раз тише.

– Доктор, правду обо мне вы вскоре узнали бы. К чему было тянуть? Я тот, кем вы меня считаете, ну более или менее. Когда-то я был ангелом. Я родился на Небесных Этажах и выглядел бы как забальзамированные трупы, которые вы вскрывали. Но меня модифицировали.

– Зачем?

– С целью проникновения в соседнюю зону, – вкрадчиво продолжил Кильон. – Нас было четверо. Мы подверглись модификации, хирургической и генетической, чтобы уподобиться людям, или недолюдям, как выразились бы ангелы. Нас отправили на Неоновые Вершины жить среди нормальных мужчин и женщин, а заодно доказывать, что это возможно. То, что губительно для немодифицированных ангелов, нам создавало небольшие проблемы, решаемые правильно подобранными антизональными.

– Почему вам не удалили крылья и не откорректировали цвет глаз?

– Удаляли и корректировали. Девять лет назад лишь развернутый анализ крови и мочи выделил бы меня из общей массы. К сожалению, наша операция пошла не по плану.

– Что вы имеете в виду?

– Возникли… некоторые разногласия. – Кильон скупо улыбнулся тому, как умолчал о гибели Арувал и своем участии в уничтожении двух других агентов. – Меня оставили, бросили на Неоновых Вершинах. Со временем наши спецпрепараты кончились. Я довольствовался тем, что мог раздобыть. С зональным недомоганием бороться получалось, а вот физиологическое естество снова начало проявляться. Обстоятельства сложились иначе, чем я рассчитывал. Мне оставалось лишь подавлять изменения с помощью лекарств и хирургии.

– У вас шрамы под крыльями.

– Когда крылья отрастали слишком сильно, их обрезали. Снова и снова. А вот с глазами ничего придумать не удалось, поэтому я старался их прятать. На Клинке мне помогали друзья, обычные люди.

– Они доверяли вам?

– Мы доверяли друг другу. Надеюсь, у нас с вами тоже получится.

– Так вы не доктор, вы солгали мне?

Кильон медленно развернулся:

– Нет, это правда, То есть, по сути, правда. Я патологоанатом, точнее, был им. Работал в морге Третьего округа, а до отправки на Неоновые Вершины служил кем-то вроде терапевта. О телах, ангельских или человеческих, мне известно практически все. Предложение помочь остается в силе. – Кильон замолчал. – Не возражаете, если я оденусь? Понятно, что общепринятым эстетическим стандартам я не соответствую.

– Вы мастак недоговаривать, доктор. – Гамбезон протянул Кильону майку. – С чего это вы станете нам помогать? Только, пожалуйста, не надо кормить меня баснями о моральном долге!

– Почему баснями? Я хочу убедить вас, что настроен благожелательно. Если получится, надеюсь, от этого выиграют и мои спутницы. Им-то предложить вам нечего.

– Они, конечно же, в курсе, кто вы такой?

– Нет, – мотнул головой Кильон, застегивая рубашку, – совершенно не в курсе. Буду премного благодарен вам, если пока это так и останется.

– Почему вы им не рассказали?

– С молодой женщиной и ее ребенком мы едва знакомы. А у Мероки, другой девушки, веские причины ненавидеть таких, как я.

– Рано или поздно она узнает правду.

– Да, понимаю. Я просто надеюсь завоевать ее уважение, чтобы, когда это случится, Мерока не вышвырнула меня из ближайшего окна. Уверен, она на это способна.

– Вспыльчивая особа.

– У нее есть повод.

Гамбезон насупился:

– Пока я не стану возвращать вас к спутницам. У нас есть одиночка, боюсь, еще неуютнее той каморки, откуда я вас забрал. Нет, вам там будет… неплохо… тепло. Я позабочусь, чтобы вас прилично кормили, ну, насколько позволяют наши пайки.

– Вы очень любезны, доктор Гамбезон.

– Не исключено, что утром мне захочется осмотреть вас снова. Сейчас меня ждут другие пациенты.

– Я готов помочь, – сказал Кильон.

– Ваше предложение принято к сведению. Разумеется, его нужно обсудить с капитаном Куртаной. Не обещаю, что она его примет. У многих из нас укоренившаяся неприязнь к ангелам сильнее и глубже тех чувств, что мы испытываем к Клинку.

– Понимаю.

Гамбезон замялся:

– Раз уж мы говорим откровенно, как коллеги… Ваши спутницы заслуживают моего пристального внимания? Ничего особенного вам в глаза не бросилось?

Кильон покачал головой, надеясь, что получилось естественно.

– По-моему, нет. Хорошее питание, еда и питье им не помешают. Помимо этого никаких проблем не вижу.

– Даже у матери с дочерью?

– Они многое вынесли без посторонней помощи. Поверьте, они сильнее, чем кажутся.

Остаток ночи Кильон безуспешно пытался заснуть. Разбитый нос почти не болел, беспокоили незнакомая обстановка, неудобная скамья, которую следовало считать кроватью, рывки корабля, а еще мерзкая манера двигателей менять громкость и тон неумолчного, заунывного, как монашеское песнопение, гула; приспособиться к этому Кильону никак не удавалось.

Импульсивное решение открыться Гамбезону дало желаемый результат. Доктор и, разумеется, весь экипаж получили пищу для размышления, которая им куда «вкуснее» Нимчи. Сейчас Кильон для них диковинка, а Нимча – полунемая девочка, интересная лишь отчасти. Трезво смотря на вещи, он понимал: долго секрет не сохранишь, но при нынешних обстоятельствах отсрочка неизбежного казалась лучшим из имеющихся вариантов. О том, что случится, когда раскроется истинная сущность Нимчи, он думать не решался.

По словам Калис, шторм вызвала Нимча. Верил этому Кильон или нет, значения не имело. Так не бывает, по крайней мере, в привычном ему мире. Нет, в тектомантов он верить не отказывался и допускал, что определенной властью над зонами Нимча обладает. Разумеется, властью небольшой. Поверить в иное значило пойти наперекор трезвому взгляду на жизнь, которым Кильон очень дорожил. Ни одному ребенку не под силу вызвать то, что на глазах у Кильона случилось с Клинком.

Единственно важным казалось то, что подумают члены Роя, увидев отметину у Нимчи на затылке. Как они отреагируют? Кильон подозревал, что плохо. У них и дирижабли, и пулеметы, только ведь моторы и пули предрассудкам не помеха.

Кильон представил, как девочка летит вниз, лига за лигой рассекая воздушное пространство. Точь-в-точь тряпичная кукла!

И балласта меньше.

Оставив попытки заснуть, Кильон подошел к узкому оконцу камеры и стал наблюдать, как небо окрашивается в оранжевый. Со своего места Клинка он не видел и не представлял ни куда, ни на какой высоте они летят. Неосвещенная поверхность земли подсказок не давала. Тут и там горели огни, неподвижными часовыми стояли телеграфные башни, но все эти указатели значили для Кильона не больше, чем созвездия в чужом небе.

Перед самой зарей ему почудилось, что вдали за ними следует другой корабль. «Мираж», – решил Кильон, но чуть позже «Репейница» изменила курс, и другой корабль приблизился. Начались маневры, двигатель гудел то громче, то тише. Что-то застрекотало, коротко, резко, – так могла отозваться артиллерийская батарея, если стреляли с корабля. Потом курс снова выровнялся, и, осматривая небо, Кильон увидел лишь барашки и перья утренних облаков.

Едва рассвело, явился Гамбезон и снова провел осмотр, еще тщательнее предыдущего. Держался он вежливо, но почти от всех вопросов отмахнулся. Кильона поразило, насколько старше выглядел врач при дневном свете. Борода совсем седая, вокруг глаз морщины, лицо осунулось. Неужели после вчерашнего разговора он совсем не спал?

– Мое предложение в силе, – напомнил Кильон, пока Гамбезон собирал инструменты.

– Не думайте, коллега, что вам здесь будет легко работать. Большинство членов экипажа не доверились бы вам уже потому, что вы клиношник. А уж ангелу, прикидывающемуся человеком… – Врач безнадежно покачал головой.

– Но вы, доктор Гамбезон, кажетесь мне исключением из правил.

Спустя некоторое время за Кильоном пришли. Повели его не обратно к спутницам, а в другую каюту. Там были оконца-иллюминаторы, завешенные жалюзи, которые сейчас раздвинули, чтобы впустить свет зимнего дня. Каюта, похоже, располагалась в передней части гондолы: по длине стены плавно сужались. В центре стоял большой стол, на котором можно было разложить схемы, на наклонных стенах крепились стеллажи с книгами и рулонами карт. Общий вес карт и книг наверняка был значительным. Напрашивался вывод, что все они необходимы для управления кораблем. Пару раз Кильон, как ни странно, слышал птичье пение, словно где-то по соседству устроили небольшой вольер.

В каюте сидели трое. Рядом с Гамбезоном расположилась капитан Куртана, судя по внешнему виду, тоже страдающая от недосыпания. Волосы она собрала в хвост, но сбоку свисало несколько небрежных прядей. Кожа, не черная, как казалось ночью, а темно-коричневая, под глазами желтела – вот они, отеки, следы усталости. И опять Кильон подивился тонким, по-птичьи изящным чертам ее лица. Как и остальные члены экипажа, Куртана была в тунике с пуговицами на боку, но женской модели. На груди пуговицы были расстегнуты, и виднелась белая рубашка с пятнами по вороту. При ней ли табельное оружие, Кильон не знал, однако настроение капитана – раздражение вкупе с желанием скорее решить эту проблему и перейти к следующей – не сулило ему ничего хорошего.

– Снимите рубашку и майку, – велел Гамбезон, прежде чем Кильону показали, куда сесть. – Посмотрим, кто вы такой.

Кильон повиновался – медленно развернулся и продемонстрировал крылопочки. Он спиной чувствовал взгляды, перепуганные и завороженные.

– Он говорит: если не отрезать, крылья отрастают, – пояснил врач. – По его словам, постепенно формируются скелетно-мышечный остов и нервная система, что в результате дает полноценные крылья. С их помощью он улетел бы от нас без особых сложностей.

– Но ведь мы поймали бы его? – спросила Куртана, словно побег Кильона был не теоретической возможностью, а серьезной, неуклонно приближающейся опасностью. – Ему ведь не обойти нас в скорости?

– Зато он маневреннее, – ответил Гамбезон. – Как те бандиты-черепа. Только надолго от наших прицелов никакая маневренность не спасет. Как ни скользи по восходящим потокам, диапазон больше пятидесяти лиг не получишь.

– Мне кажется, практика в стрельбе нам не помешает, – проговорила Куртана.

– Думаю, придется ждать, пока крылья не станут пригодны для полетов. Вот так тип, а?

– Точно, доктор, тип. И притом отвратительный. – Куртана щелкнула пальцами, привлекая внимание Кильона. – Оденься, пока мой завтрак обратно не попросился. И присядь.

Без особых церемоний Кильона подтолкнули к стулу по другую сторону стола.

– Вы решили, как поступите со мной?

– У нас много вариантов, – ответила Куртана. – Во-первых, должна объяснить, что мы ведем войну. По сути, мы ведем ее постоянно, когда не рыщем в поисках огнесока. Черепа не уходят, а на этом участке воздушного пространства господствовать может кто-то один. Правда, в последнее время страсти накалились. Шторм позволил черепам перестроиться, собраться в войско серьезной численности. Шансов одолеть Рой у них нет: мы очень сильны и хорошо организованы. Зато они могут усложнить нам жизнь – помешать поисковым и разведывательным операциям, вынудить нас использовать на каком-то участке больше кораблей, то есть ослабить защиту Роя. Впрочем, это касается не только нас. По данным наземной разведки, черепа намерены выступить против Клинка и других городов на поверхности, которые шторм сделал столь уязвимыми.

Кильон хотел заговорить, но Куртана подняла руку: молчи, мол.

– Я упоминаю все это лишь для того, чтобы разъяснить сложность нашего положения. При иных обстоятельствах мы простили бы тебя и оказали доверие. Однако сейчас обстоятельства таковы, что присутствие на одном из наших кораблей диверсанта или дестабилизирующего элемента совершенно недопустимо.

– Я не диверсант и не нарушитель спокойствия, – заявил Кильон.

– Ваши выводы, доктор Гамбезон? – спросила Куртана.

– К первому докладу мне добавить нечего, – кашлянув, ответил врач. – Мы имеем дело с гибридом человека и ангела. Подобные ему прежде нам не встречались и не описаны в учебниках. По словам Кильона, его хирургически модифицировали, чтобы уподобить человеку, но личина… маскировка… постепенно снашивается.

– Вы считаете это объяснение правдоподобным?

– После осмотра человека-ангела, на спине которого обнаружены атрофировавшиеся крылья, правдоподобным кажется многое. – Гамбезон потер уголок глаза, словно туда попало что-то колючее. – У меня нет причин ему не верить. А убедиться, правду он говорит или лжет, мы можем только по результатам вскрытия. Сейчас нам остается лишь держать его под наблюдением и следить за переменами. Если ангельская анатомия начнет проявляться ярче, это подтвердит его слова.

– Это ваше предложение? – спросил молчавший до сих пор мужчина. – Оставить его на корабле и наблюдать, как лабораторную крысу?

– Непосредственной опасности я не вижу.

– И на что он способен, не представляете.

– Равно как и вы, коммандер Спата. – Гамбезон пожал плечами. – С другой стороны, мне посчастливилось его осмотреть. Кильон хрупкий, любой из ваших воинов без труда одолеет его, мигом руки-ноги ему переломает. Весит он не больше ребенка. Кости у ангелов тонкие, иначе они не смогли бы летать.

– Он потенциально опасен в ином плане, – заметил коммандер Спата.

Кильону подумалось, что это его Куртана оставляла с черепами, которые взяли в плен их четверых. Бледный, с бесцветными глазами, тщательно уложенными и смазанными маслом волосами, Спата бесстрастно рассматривал Кильона. Коммандер тоже был в форменной тунике, но у него, в отличие от Куртаны, она казалась новенькой, чистой, чуть ли не хрустящей.

– Ну да, наверное, в плену он способен проходить сквозь стены и гипнотизировать нас. – Скрыть сарказм Гамбезон не потрудился. – Но вдруг то же самое относится и к нашим клиенткам?

– Я и их подозреваю, – отозвался Спата.

– Коммандер Спата прав, – нехотя согласилась Куртана. – Что, если Кильон – переносчик заразы?

– Если так, мы уже рискуем, как рискуем каждый раз, принимая на борт клиента… пленника. Ради вашего спокойствия скажу, что анализы его крови не выявили повышенного иммунного ответа. За исключением последствий зонального недомогания, Кильон в полном порядке. Ну, с учетом его сущности.

– Если бы я знал, что чем-то заражен, то сообщил бы вам, – заверил Кильон.

– Твои спутницы не знают, кто ты, – проговорила Куртана, сложив руки замком. – Ты им соврал?

– Нет, я сказал правду: я доктор Кильон, патологоанатом с Неоновых Вершин.

– Согласно отчету доктора Гамбезона, это твоя легенда.

– И мое альтер эго. Я прожил среди людей девять лет, а на Неоновые Вершины прибыл с багажом воспоминаний, внедренных для облегчения адаптации.

– Чьи это воспоминания? – спросила Куртана.

– Неизлечимо больных, – ответил Кильон. – Перед смертью они порой добираются до Небесных Этажей. Вознесение – так называется эта поездка. Больных сканируют, их нейронные модели восстанавливают и хранят до загрузки в живое тело. Воспоминания тоже извлекают и хранят, как побочный продукт.

Куртана сощурила глаза, и без того опухшие от усталости.

– Это общеизвестная практика?

– Нет.

– Значит, очередная ложь, – изрек Спата, делая отметку не то в журнале, не то в формуляре, который лежал перед ним на столе.

– Сейчас я вам об этом рассказываю.

– Но от спутниц своих ты все это утаил? – осведомилась Куртана.

– Я посчитал, что так разумнее, поскольку можно скрыть мою сущность. У них есть причина не любить ангелов.

– По словам доктора Гамбезона, вы предложили нам свои профессиональные услуги, – сказала Куртана.

Кильон кивнул:

– Совершенно верно.

– Доктор Гамбезон, вы осмотрели его вещи?

Врач поставил докторскую сумку Кильона на край стола.

– Я проверил образцы его препаратов – те, которые опознал, – качеством они, по крайней мере, не хуже тех, что в обычном нашем арсенале.

– Он мог украсть сумку, – предположил Спата.

– По-моему, он знает, как применять лекарства, коммандер. Мероку, жительницу Клинка, от зонального недомогания лечили очень профессионально. Я осмотрел ее, последствия недомогания несоизмеримо малы. Дозировку лекарств для нее рассчитали грамотно.

– Мы можем быть уверены, что это сделал Кильон?

– Нет, но лечение проводили сравнительно недавно. Кому еще этим заниматься?

– Что значит «обычный арсенал»? – спросил Кильон. – Есть и другой?

Коммандер Спата встал из-за стола, подошел сзади к стулу, на котором сидел Кильон, – начищенные сапоги громко заскрипели по полу – и наклонился так низко, что тот затылком почувствовал его дыхание.

– Позволь мне представиться, как полагается, – тихо начал Спата, будто по секрету делился анекдотом или саркастическими замечаниями. – На этом корабле я начальник охраны. Мне поручено защищать Рой от посягательств извне. И моя задача – заниматься контршпионажем, включая обнаружение и допрос лазутчиков.

Внезапно он схватил Кильона за голову и толкнул вниз так резко и сильно, что тот чуть не упал со стула.

– Что бы вы ни думали, я не шпион, – отозвался Кильон, хрипя от натуги.

– Тогда вопросы нужно формулировать аккуратнее.

– По-вашему, меня не подготовили бы лучше, будь я настоящим шпионом?

Спата снова дернул Кильона за голову, и бедняга почувствовал спазм – растянулись мышцы шеи. Кильон ловил воздух ртом, ощущая, что задыхается. Он подумал о Малкине, бармене Фрея: он ощущал то же самое, когда заполучил шрам на горле?

– Довольно! – грозно бросила Куртана. – Из мертвого много не выбьешь. Тем более Рикассо он наверняка очарует.

– Кто такой Рикассо? – поинтересовался Кильон, когда снова смог говорить.

– Хватит вопросов! – Для пущей убедительности Спата снова как следует дернул Кильона за голову. – Бросим его сейчас же, – предложил он Куртане. – Вышвырнем за борт, пока диверсию не устроил.

– Раз уж мы об этом заговорили, что делать с остальными тремя? – осведомилась Куртана с чуть заметным скептицизмом.

– Молодая женщина с ребенком даже не с Клинка. – Кильон цедил сквозь стиснутые зубы, потому что Спата снова дернул за голову. – С ними вам делить нечего.

– А другая клиношница? – осведомился начальник охраны.

– Мерока не имеет ко мне никакого отношения, мы знакомы лишь несколько дней. Ей просто следовало вывезти меня из города.

– Вдруг этот тип – приманка? – предположил Спата. – Диковина, чтобы отвлечь нас, пока другие делом заняты?

– Мы едва не погибли, – настойчиво проговорил Кильон. – Реши я всерьез проникнуть в Рой, думаете, стал бы рисковать так, что меня пришлось спасать от верной гибели?

– Тут он прав, – подтвердила Куртана. – Не вмешайся мы, все они через час стали бы жертвами боргов.

– Уловка, – пренебрежительно заявил Спата. – Кто знает, вдруг они были в сговоре с черепами?

Прежде чем ответить, Куртана обменялась взглядами с Гамбезоном, и, похоже, они молча пришли к какому-то решению.

– На этом пока закончим, коммандер Спата. Ваши опасения услышаны.

Резкое движение – аж запястья хрустнули, – и Спата выпустил Кильона. Бедняга захрипел от боли.

– Запомни – ты просто балласт, – сказал начальник охраны Кильону. – Ты нужен, пока мы высоту набираем. Потом будешь нужен в совершенно другой роли.

– Ну хотя бы так, – отозвался Кильон.

Глава 12

Кильона вернули к спутницам: распахнули дверь и швырнули вглубь каморки. Приземлился он на четвереньки. Кильон до сих пор чувствовал, как пальцы Спаты стискивают его голову, впиваясь в кожу, словно в сырую глину.

– Что с тобой стряслось, черт подери? – Мерока очнулась от полусна.

В руках девушка по-прежнему держала Библию.

Он неловко поднялся. Калис и Нимча все так же сидели на скамье, закутавшись в одеяла. Кильон не знал, кому спалось лучше, им или ему.

– Меня опросили. – Одной рукой он ухватился за потолочную балку, чтобы удержать равновесие. – Точнее, допросили. Они боятся, что я шпион. Я попытался разубедить их, но… Не знаю. – Кильон вытер слюну с подбородка. – Не уверен, что получилось.

– Ты неважно выглядишь, – недоуменно заметила Мерока, рассматривая его в упор. Куртка Кильона осталась в смотровой, и теперь выше пояса он был только в майке и рубашке. – Впервые вижу тебя при дневном свете и как следует, без шляпы и очков. Ты похож… На птенца, который из гнезда выпал. И не на миленького пушистого птенчика, а на голого сморщенного уродца. – Мерока не отводила взгляда, и Кильон постарался спрятать глаза, но не слишком явно.

– Что случилось, пока меня не было? – поинтересовался он, надеясь, что его голос звучит в меру беззаботно и невозмутимо.

– Мясник, с тобой что-то не так. Что-то явно не так.

– Как Нимча?

Окинув его долгим встревоженным взглядом, Калис ответила:

– Она плохо спала. Сны беспокойные.

– Ну вот! Сумку с препаратами у меня забрали! Будь она при мне, я, наверное, помог бы Нимче. Можно мне ее так осмотреть?

– Нет! – отрезала девочка, прячась в одеяло. – Не хочу, чтобы он меня трогал.

– Я тебя не обижу, – заверил Кильон.

– Ты похож на мертвеца. Я мертвецов видела.

Кильон оглянулся. Дверь была закрыта, и за решеткой окна никто не подслушивает.

– Калис, я хотел отвлечь внимание от твоей дочери. По-моему, в какой-то степени у меня получилось, но отвлекающий маневр – мера временная. Нужно серьезно подумать о том, как защитить секрет Нимчи.

– Я думала, что ты не поверил, – проговорила Калис.

– Не факт, что я верю. – Кильон постарался выразиться максимально аккуратно. – Я допускаю, что у Нимчи есть способности, которые нелегко объяснить. Тогда я действительно что-то почувствовал и от своих слов не откажусь. Но случившееся позапрошлой ночью, тот зональный сдвиг… Его впрямь вызвала она?

– Так ты об этом знаешь? – спросила Калис.

Кильон кивнул, радуясь, что вернулся к безопасной теме.

– Да, я в курсе. Когда именно случится сдвиг, никто не знал. Вот он и случился, когда случился; и повезло нам или нет, кто знает… Но ждали сдвига давно. Еще до моего побега с Клинка те, кому платят за беспокойство о таких вещах, сильно нервничали. Проверки они устраивали куда чаще обычного и суетились, готовя город к переменам. Их датчики фиксировали упреждающие сигналы, симптомы того, что зональная нестабильность растет, предвосхищая глобальную перестановку.

Кильон замолчал: обижать Калис не хотелось, но женщине следовало уяснить, что сила ее дочери намного меньше, чем она себе представляет.

– О приближении сдвига было известно давно, – добавил он. – Просто некоторые лишь недавно почувствовали беспокойство властей.

– Давно ждали сдвига? – спросила Калис.

«Какая разница?» – подумал Кильон, но ответил максимально честно, с учетом услышанного от Фрея и Мероки:

– Примерно два года.

– Нимче сейчас пять. Я говорила, что дар проявился у нее в неполных три года.

– Нет, это невозможно, – мягко, но решительно возразил Кильон. – Она всего лишь ребенок. Допускаю, что Нимча способна влиять на сиюминутное состояние зоны, в пределах которой находится. Отсюда не следует, что мне понятна суть ее влияния, но я помню, что чувствовал, и своим ощущениям должен доверять. Но пойти дальше, поверить, что девочка спровоцировала все случившееся за последнюю пару дней… что она готовилась к этому годами… Извини, но я не могу.

– Нимче пришлось вызвать шторм. – Калис говорила уверенно и спокойно, чуть ли не равнодушно, словно и не рассчитывала, что ей поверят. – Она знала, что черепа пострадают и у нас появится шанс сбежать. У нее получилось, не отрицай. Вы нашли нас. Если бы Нимча не вызвала шторм, вы этого не сделали бы.

– Мозги у девки, может, и набекрень, но она права, – отметила Мерока.

– В голове не укладывается, что все это дело рук пятилетнего ребенка, – признался Кильон. – Получается, чтобы выбраться из клетки, она погрузила Клинок во тьму, погасив маяк цивилизации, последний у нас на планете.

– Ну, своего она добилась, – пожала плечами Мерока.

– Дочка не хотела, чтобы так вышло, – призналась вдруг Калис. – Она сделала все правильно. Сила ее велика, а вот контролировать ее… Нимча пока умеет плоховато. – Женщина потупилась, уставившись на складки одеяла в ногах. – Сделано то, что следовало сделать. Я направляла дочь. Нимча была инструментом у меня в руках. Ее в случившемся винить нельзя.

– Никто никого не винит, – с нажимом проговорил Кильон. – Это лишь стечение обстоятельств. Ты велела дочери действовать, и в то же самое время случился зональный сдвиг. Для тебя естественно объяснить сдвиг силой Нимчи. Но это не так. Это не может быть так.

– Почему не может? – спросила Калис.

– Потому что, если Нимча та, кем ты ее считаешь, тогда… – Кильон осекся, старательно подбирая слова. – Тогда она не просто девочка с необычными способностями. Она – самый важный человек из живущих на свете, ребенок, способный все изменить.

– И ты не веришь, что это возможно?

– Я поверю во что угодно, если увижу доказательства. Впрочем, проблема здесь не в доказательствах.

– А в чем?

– Так просто неправильно.

Кильон не мог смириться с тем, во что ему предлагали поверить. Но распирала его не злость, а скорее возмущение тем, что его выбили из привычной колеи, сместили – как планету на второстепенную орбиту. С тех пор как на секционный стол к нему попал ангел, Кильон считал себя хозяином своей судьбы, главным героем истории собственного сочинения. Но если Нимча та, кем считает ее мать, то, выходит, с самого начала историю писала она! Это Нимча вызвала нестабильность, которая заставила Пограничный комитет заподозрить приближение шторма… Ту самую нестабильность, которая, по всей вероятности, вновь подогрела желание ангелов отозвать его с Неоновых Вершин. Другими словами, Нимча была косвенно ответственна за его побег из города. Кильон ощущал, что девочка притягивает его как магнит.

– Понимаю, что ты сейчас чувствуешь, – хмыкнула Мерока. – Ты думаешь: «Наше приключение было для меня и ради меня». А теперь получается, что нет. Ты лишь капля в море того, что творит девчонка. Привыкай, Мясник, большинство так чувствует себя всю жизнь – дерьмом, смываемым в канализацию.

– Нимча этого не хотела, – покачала головой Калис. – Она не выбирала свою судьбу.

– Не завидую я ей.

– И не надо. Жалеть тоже не надо. Просто… пойми. О большем не прошу.

– Я очень постараюсь. Ну-ка обернись, – вдруг велела Мерока.

Кильон постарался изобразить искреннее недоумение:

– Что?

– Обернись, Мясник. Покажи нам спину.

– Не понимаю…

– Обернись, мать твою! Живо! – Мерока подхватилась со скамьи, и Кильон замер, завороженный стальным блеском ножа в ее руке.

На миг все мысли заслонил вопрос: как она ухитрилась его спрятать?

– Кто же ты, Мясник? Очень хочу понять. Зуб даю, что не обычный человек!

Кильон отступил на шаг и поднял руки в подобии оборонительного жеста: слишком быстро сдаваться не хотелось.

– Не понимаю.

– Может, другие таких, как ты, прежде не видели, – начала Мерока. – Но я-то видела. Такие глаза нелегко забыть. Черт подери, ясно, почему ты так долго их прятал! Понимал ведь, на какие мысли они наводят.

– Все не так, как ты думаешь.

– Обернись! Больше повторять не буду.

Что-то в ее голосе заставило Кильона послушаться. Держа руки над головой, он повернулся лицом к двери, спиной к Мероке. Раз – и нож распорол ему рубашку и майку. Холодное лезвие скользнуло по спине. Мерока схватила вспоротую ткань за края и рывком разорвала ее.

Калис испуганно охнула. Нимча завизжала, не понимая, что происходит. Мерока сплюнула. Капля слюны попала Кильону меж лопаток.

– Я давно подозреваю тебя, Мясник.

– Все не так, как ты думаешь, – повторил Кильон.

Его голос звучал без просительной интонации: то, чего он боялся, свершилось. Холодное лезвие скользило у него по спине, и он догадался, что Мерока, мастерскому владению оружием вопреки, пустила ему кровь. Кильон представлял, как капли вереницей алых жуков бегут к пояснице.

Мерока шагнула к Кильону – теперь нож касался его горла.

– Объясни, что это за хрень. Коротко и ясно.

Нимча визжала без умолку. В ее воплях появились истерические нотки, словно девочку мучил кошмар. Но вряд ли ее так напугали крылопочки. Это Мерока понимала, что перед ней неоспоримое доказательство тайной сущности Кильона. Нимча же видела просто два симметричных, чуть обвисших бугорка у него на спине. Он, конечно, и без крылопочек выглядел странно, но неужели его худоба толкнула девочку в пучину кошмара? Если, конечно, странностей не набралось слишком много…

– Говори! – Мерока сильнее надавила на лезвие.

– Фрей знал, кто я. – Слова давались Кильону с трудом, он едва отваживался шевелить губами. – Он доверял мне, ты доверяла ему. Тебе этого недостаточно?

– К черту Фрея! Объясни, кто ты какой.

– Ангел, уподобленный человеку, только и всего. Я не враг тебе. Ангелы меня тоже ненавидят. Они хотят меня уничтожить. Так что это правда.

– Чем ты занимался на Неоновых Вершинах, мать твою?

– Старался выжить.

– Не умничай, Мясник!

– Это правда. На Неоновые Вершины меня послали уподобиться людям, доказать, что это возможно. Доказать, что модифицированные ангелы способны уподобиться людям и выживать в условиях чужой зоны. Я думал, это все мои задачи, но ошибался. Существовали задачи, мне неведомые. – Кильон попробовал сглотнуть, чувствуя, как нож упирается в кожу, стремясь ее рассечь. – Я… взбунтовался. С тех пор я дезертир. Фрей помог мне начать новую жизнь. Он с самого начала знал, кто я, и с самого начала понимал, что я не опасен. Это правда, Мерока. Фрею известно твое отношение к ангелам. Разве удивительно, что он скрыл от тебя мою сущность? Тебе ведь следовало вывезти меня с Клинка, только и всего.

Нимча не успокаивалась. Теперь она кричала иначе: вопли превратились в глухой ропот, в бормотание, как перед судорогами.

– Вели ей заткнуться! – гаркнула Мерока.

– Она не может, – отозвалась Калис.

– Позволь мне ее осмотреть, – проговорил Кильон. – Разберешься со мной позже. Сейчас позволь мне осмотреть Нимчу.

Мерока чуть-чуть ослабила нажим.

– Калис, ты согласна подпустить синеглазого уродца к своей девочке?

– Я не причиню ей вреда, – пообещал Кильон, стараясь говорить спокойно. – Иначе разве стал бы ее спасать? Позволь мне хотя бы взглянуть на нее!

Мерока убрала нож от его горла:

– Учти, мы еще не закончили, Мясник. Далеко не закончили, мать твою!

Кильон подошел к Нимче. Девочка умолкла, но судороги не прекращались. Она безостановочно молотила руками и ногами, пускала слюни и закатывала глаза. Лицо ее понемногу темнело. Калис изо всех сил пыталась удержать дочь.

– Нимча задыхается, – резко бросил Кильон. – Она проглотила язык. Держи дочери голову, Калис, я попытаюсь залезть ей в рот. Мерока, стучи в дверь! Скажи, нам нужен Гамбезон или моя сумка. И быстро!

– Мясник, да ты у нас, оказывается, командир, – съязвила Мерока.

– Я просто делаю свое дело.

Пальцы правой руки, укушенные черепом, были до сих пор перевязаны. Кильон правой рукой раскрыл Нимче рот, а левой потянулся за языком. Девочка отчаянно вырывалась, усложняя задачу, норовила укусить. Кильон засунул пальцы еще глубже, пока не нащупал язык. Уже не в первый раз он горячо благодарил судьбу за пальцы. Длинные, тонкие, они здорово помогали ему как доктору.

– Достал! – объявил он. – Сейчас ей станет легче дышать.

Успокаиваться Нимча начала почти мгновенно: судороги ослабли, вернулся нормальный цвет лица. Девочка глубоко дышала, не открывая глаз.

– Так худо ей еще не было, – проговорила Калис.

– Часто у нее приступы?

– Да, в последнее время участились. Да еще кошмары… Я боюсь за Нимчу. Отметина у нее с раннего детства, но прежде она приступов не вызывала.

– Еще не факт, что отметина и приступы связаны. – По-другому Кильон успокоить Калис не мог.

Если причина судорог не в тектомантии, то прочие варианты – эпилепсия и опухоль мозга – представлялись не утешительнее. Он только собрался расспросить Калис о кошмарах Нимчи, как дверь распахнулась. На пороге стоял Гамбезон с докторской сумкой Кильона, за спиной у него виднелся еще один член экипажа.

– Мне сказали, тут кричат. В чем дело?

– Мы поближе познакомились. – Кильон повернулся к Гамбезону спиной, чтобы доктор увидел распоротую рубашку и майку. – Мерока отреагировала примерно так, как я ожидал.

– Она вас ранила?

– Я в порядке. – Кильон посмотрел на Мероку: взгляд девушки до сих пор источал яд недоверия. – Нельзя винить ее в том, что моя сущность ей не по нраву.

– А мне нельзя допустить, чтобы клиенты грозили друг другу ножами. Тронешь его снова, Мерока, и я лично подпишу тебе смертный приговор, поняла?

– Как скажешь, – буркнула в ответ та.

– Заберите у нее нож, – велел Гамбезон сопровождающему его бойцу. – И обыщите ее, на этот раз как следует. – Доктор медленно переключил внимание на девочку. – Это она кричала?

– Малышку испугали мои крылья, – ответил Кильон. – Оно и понятно. Раньше она подобных мне никогда не видела, а теперь такое потрясение…

– Приступы вроде этого раньше не случались? – спросил Гамбезон у Калис.

– Нет, это впервые, – ответила та. Кильон стал гадать, расслышал ли Гамбезон неуверенность, мелькнувшую в ответе женщины. – Сейчас Нимча отдыхает. Приступ вряд ли повторится.

– Я очень постараюсь ее успокоить, – пообещал Кильон.

– Могу устроить ей личный осмотр, – предложил Гамбезон. – Не вижу повода относиться к девочке как к пленнице.

– Думаю, пока нам стоит держаться вместе, – сказал Кильон.

– Включая вас, доктор? – с сомнением поинтересовался Гамбезон. – Хотя наши клиентки… ваши спутницы… теперь знают о вас все?

– Надеюсь, мы сумеем прийти к мирному сосуществованию. – Кильон вопросительно глянул на Мероку. – Сумеем ведь?

– Отлично! – поспешно обрадовался Гамбезон. – Наверное, даже к лучшему, что никому из вас сию секунду не нужна моя помощь. Боюсь, капитан ожидает ближнего боя. Начаться он может в любой момент завтрашнего дня, и мы должны быть в полной боеготовности. – Гамбезон замолчал, снова разглядывая Кильона. – Думаю, вам, доктор, не помешает новая рубашка. Велю принести ее. Еще, пожалуй, темные очки, чтобы на каждом углу не объяснять, почему у вас такие глаза.

– Было бы очень кстати, – сказал Кильон.

Корабль летел над водной гладью. Южнее остались малонаселенные равнины, над которыми он двигался бесконечно долгие часы. Редкий пунктир заброшенного шоссе или железной дороги, спицы-развалины бесполезной телеграфной башни были единственными признаками того, что в эти края заглядывала цивилизация. Когда монотонность стала невыносимой, равнины сменились отвесными скалами, уходящими как минимум на лигу ниже прежнего уровня земной поверхности. Глубину того моря не определишь. Холодное, мрачное, черно-свинцовое, с островками льда, оно, по мнению Кильона, тянулось в меридианном направлении. Вдали на севере из воды поднимались не менее внушительные скалы, за ними снова начинались унылые равнины. До скал лиг пятьдесят, а то и сотня, то есть целый час полета. После полудня, когда солнце поплыло к горизонту, скалы окутала густая тень, превратив их пурпур в черноту.

Кильон вспомнил карту Мероки: Длинная Брешь и Старое Море, нанесенные черными чернилами. Они впрямь забрались в такую даль, раз уже летят над водой?

– У этого моря много имен, – сказала Калис. – Сейчас мы в его восточной части. Говорят, оно такое глубокое и длинное, что в нем можно спрятать весь ваш Клинок, если положить его на бок. Еще говорят, прежде оно было больше, тянулось до Ночного Лабиринта и Трех Дочерей. Так было до того, как мир остыл и моря начали высыхать. – Женщина пожала плечами, точно не слишком верила обрывкам знаний о планете. – Тех мест я никогда не видела и не встречала никого, кто видел. Не уверена даже, что они существуют, что когда-то мир был теплее.

– Я не знаю, во что верить, – уныло проговорил Кильон. – Да и сейчас особого значения это не имеет, верно? Раз мир изменился так, как мы видим, значит возможно все. Мир может стать прежним, деревья могут снова вырасти, мертвые моря – возродиться.

– Ну, если ты так думаешь… – с сомнением протянула Калис.

– А ты нет?

– На твоем месте я осталась бы в городе – там всегда будет теплее и безопаснее.

– Ты видела, что случилось с моим городом. Мне повезло: я успел ноги унести. – Кильон огляделся по сторонам. – Если такое можно назвать везением.

– Почему ты сорвался с места? – спросила Калис.

– Выбора не было. Меня хотели убить за мои прошлые поступки.

– А куда направлялся?

– В Гнездо Удачи. По крайней мере, так планировалось изначально.

– Я была в Гнезде Удачи. Ничего особенного.

– Меня заверили, что я найду там работу.

– Ну, может, и нашел бы… – проговорила Калис, но по глазам ее Кильон понял, как мало она в это верит. – В Отдушине тебе, клиношник, было бы лучше.

– На карте Отдушина казалась намного дальше.

– Сейчас она ближе, если мы летим над Длинной Брешью. Может, туда нас и везут.

– Ты бывала в Отдушине?

Калис покачала головой:

– Я слышала рассказы о ней. Что она куда больше Гнезда Удачи, что городские стены в два раза выше и отделаны золотом, а самая узкая улочка Отдушины в Гнезде Удачи выглядела бы настоящим проспектом. Что за стеной якобы живет столько людей, что одно и то же лицо дважды не увидишь. И что там, как на Клинке, машины, электричество и телевидение.

– Ты в это веришь?

– Не знаю. Я слышала, как в отдельных частях света то же самое рассказывают о Гнезде Удачи.

– А-а…

– Может, Отдушина сейчас больше. Говорят, что изначально города были одного размера, что оба они более древние, чем Клинок. Ты в курсе?

– Если честно, нет.

– Говорят, города эти основаны одновременно братьями-близнецами, которые к тому же были принцами. Принцы те явились из другого края, из дворца в другом королевстве. Случилось это до того, как луна раздвоилась.

– Понятно.

Калис глубоко вздохнула. По интонации Кильон понял, что историю эту она пересказывает далеко не первый раз.

– Дворец там из чистого серебра, с двумя башнями, самыми высокими в королевстве. Его построил король в память о жене, которая умерла, рожая ему сыновей. Когда враги разрушили дворец, король горевал: казалось, уничтожена память о его жене. Он испугался за сыновей и отослал их в пустыню построить по городу. Король горевал еще больше, понимая, что расстается с любимыми принцами на веки вечные. Он приказал отлить им серебряные доспехи. Король считал те доспехи талисманом удачи, ведь они были из того же металла, что разрушенные башни, из металла, который он собственноручно выкопал из развалин дворца. И отправились принцы в странствия по морям, по землям, а когда странствия наскучили, сняли доспехи, сложили из них холмы и на холмах тех построили по городу. Принцы возвели новые башни, выше низвергнутых, забрались на вершины и последние части доспехов, словно зеркала, подняли к солнцу. В старое королевство полетели их сигналы, и узнал король, что сыновья его живы и невредимы. Король, так и не оправившийся от горя, заснул спокойно: потерял он многое, но самое дорогое сберег. И той же ночью он умер, отошел с миром, а перед самой смертью увидел во сне жену в дворцовом саду и себя, молодого, любимого и любящего. Так принцы основали города. Одного из братьев звали Дух, или Душа, поэтому его город стал Отдушиной. Другого брата звали Фортуной, или Удачей, и его город стал Гнездом Удачи. Отсюда названия тех городов и их сходство. – Калис замолчала и пристально вгляделась в Кильона. – Вот такая история, – добавила она, словно чувствуя сомнения Кильона. – Байка. Но раз ты ее не слышал, я решила рассказать.

– Спасибо, – поблагодарил ее Кильон. – После таких историй мне хочется увидеть Отдушину. Посмотреть бы на башню древнее Клинка. Только не уверен, что нас везут именно туда. Члены экипажа говорили, что переправят нас в Рой, а не в наземный город.

– Они не любят наземные города и тех, кто в них живет, – проговорила Калис.

– Насколько я понимаю, клиношников они тоже не жалуют.

– Мы все для них крысы, мыши-землеройки. Даже ты.

Члены экипажа не уточняли, но Кильону казалось, что «Репейница» летит на запад, примерно тем же маршрутом, которым они с Мерокой следовали до шторма. Тени удлинялись противоположно ходу движения, Клинок постепенно удалялся.

– Как думаете, с какой скоростью мы летим? – спросил Кильон. – По-моему, лиг пятьдесят в час. Мы летели всю ночь и с утра ни разу не останавливались. Если я угадал, мы как минимум в пятистах лигах от дома и дня за четыре облетим планету. До сих пор не представлял, что она такая маленькая.

Он помолчал и спросил:

– Мерока, ты бывала так далеко на западе?

Как он и ожидал, Мерока не ответила. Девушка до сих пор кипела от злости – и из-за того, кем оказался Кильон, и из-за того, что от нее это скрывали. Еще она не могла смириться с тем, что у нее отняли Библию, и винила в этом тоже Кильона. В корешке книги бойцы Куртаны обнаружили тайник, где Мерока прятала нож.

Опасаясь испугать Нимчу, Кильон помалкивал, но сомневаться не приходилось: «Репейница» в небе не одна. На заре он видел еще один корабль, а вскоре вдалеке появились и другие. Подробностей из-за расстояния разглядеть не удалось, но «Репейница» рванула прочь, поэтому Кильон сомневался, что преследователи – члены Роя. Не забывал он и о грядущем ближнем бое, упомянутом Гамбезоном. До перестрелки уже точно доходило, отсюда и раненые, которыми занимался сейчас доктор. На земле «Репейница» поврежденной не казалась, впрочем, в дирижаблях Кильон разбирался плохо.

К вечеру погода изменилась. Безоблачное небо покрылось сначала перистыми облаками, потом грядами туч, превратившимися в туман. Туман быстро сгущался и вскоре облепил «Репейницу», словно плотная белая перчатка, скрыв из виду панораму Длинной Бреши. Кильон восторгался железными нервами штурманов, ведущих корабль вперед. Впрочем, о продвижении говорил лишь гул моторов. Пропеллеры, вращающиеся на концах опорных балок, Кильон различал с трудом и, только напрягая все органы чувств, улавливал регулярные изменения курса – повороты, виражи, подъемы и спуски. Не верилось, что они случайны, и Кильон объяснял их маневрами с целью нагнать неведомого, окутанного облаками врага или, наоборот, оторваться от него. Изредка стреляла тяжелая артиллерия, ее отдача чувствовалась в гондоле еще раньше, чем уши настигал грохот. Залпы длились всего несколько секунд, и Кильон подумал, что члены Роя, обманутые игрой света и тени, стреляли по призракам и, впустую истратив несколько снарядов, осознали ошибку. Очевидно, Куртана разрешила бойцам открывать огонь по собственному усмотрению, а опасность ситуации оправдывала расход боеприпасов.

С тех пор как Кильона лишили свободы, его опекали Куртана и ее команда, но лишь сейчас он понял, что из этого следует. Какая разница, пленный он или нет, если «Репейница» нарвется на превосходящие силы противника? Беспомощность ощущали все, – по крайней мере, так Кильону казалось по настроению спутниц. Нимча молчала, ее мать напряженно смотрела в одну точку, разглядывая нечто, видимое ей одной. Даже Мерока почти не разговаривала, а уж Кильона и вовсе не удостоила ни словом.

Прерывистый огонь продолжался – слышались одиночные выстрелы, треск очередей, гулкий грохот залпов. Дирижабль резко развернулся, двигатели взревели особенно громко, и за окном мелькнуло нечто серое, вроде раздутого кита. Не успел Кильон присмотреться, как оно скрылось в тумане. Однако сомневаться не приходилось – это не призрак, а другой корабль, и он очень близко.

Стрельба возобновилась. На этот раз чувствовалось, что ее ведут организованно и направленно. Экипаж Куртаны вычислял курс невидимого противника, опираясь на летное мастерство, отточенное кропотливым трудом, и секреты ведения воздушного боя. Сквозь рев двигателей Кильон различал отдаваемые приказы, щелканье ружей и грохот сапог по металлическому настилу пола. Потом послышалось нечто иное – звон металла, словно кто-то быстро-быстро простукивал гондолу снаружи.

Их обстреливали!

Резкий поворот, залп орудий «Репейницы» – снова из тумана выплыл серый гигант. На этот раз Кильон успел рассмотреть его орудия, броню и двигатели. Размером корабль был с «Репейницу», оснащен и вооружен не менее устрашающе. Впрочем, ее призрачного двойника тот корабль не напоминал. По сравнению с ним острые выступы и колья-тараны «Репейницы» казались безобидными приспособлениями. Гондолу того корабля покрывали шипы и волнистые накладки либо из настоящих костей, останков огромного страшного зверя, либо из дерева. Кости покрывали и оболочку – гирлянды черепов, бедренных и тазовых костей обвивали ударопрочный, обшитый металлом кожух. Нос гондолы украшала жуткая фигура – мумифицированный труп, жертва смертельных пыток. Руки широко раскинуты, в раскуроченной грудной клетке блестят внутренности, глаза выколоты, рот разинут в вечном крике.

– Черепа, – объявила Калис.

Кильон кивнул:

– Я надеялся, мы их больше не увидим. Впрочем, пока Куртана справляется. Она привыкла иметь с ними дело, раз черепа теперь тоже летают.

Стрельба продолжалась. Крики стали громче. Один вопль раздался слишком близко, чтобы приписать его черепу.

– Это ведь кто-то из экипажа, да? – Мерока впервые за несколько часов заговорила с Кильоном.

Еще один снаряд попал в гондолу. Появилась брешь, в которую сочился серый дневной свет. Нимча в ужасе отпрянула от пробоины и прильнула к матери.

– Лучше на эту сторону пересядьте, – посоветовал Кильон.

– Думаешь, важно, с какой стороны они сидят? – фыркнула Мерока.

Орудия с грохотом пальнули в туман. Кильон прищурился в клубящееся белое марево, но врагов не увидел. В том, что они до сих пор там, он не сомневался ни минуты.

– Нимча может снова изменить зоны, – предложила Калис. – Если изменит, вы перестанете сомневаться?

– Лучше не надо, – пробормотала Мерока.

– Если бы это помогло нам… – начал Кильон.

– Не поможет, уверяю тебя.

– Еще недавно ты вообще сомневалась, есть ли у девочки дар.

– Сейчас нельзя уповать на то, что я не права. Калис, послушай, если ты контролируешь дочь, вели ей ничего не делать, ясно?

– У Нимчи есть своя воля, – ответила женщина.

– А у меня есть руки, которые неплохо могут придушить. От черепов нас спасают только пушки и моторы. И то и другое нам нужно позарез.

– Ты думаешь о сдвиге в примитивную сторону, – заметил Кильон. – А вдруг Нимча сдвинет зоны в сторону более совершенных технологий?

– В одном случае мы проиграем. В другом – ничего не выиграем.

Кильон повернулся к Калис:

– Возможно, Мерока права. Риск слишком велик.

Член экипажа распахнул дверь, на ходу перезаряжая револьвер.

– Кильон, за мной! – велел он. – Приказ доктора Гамбезона. Он хочет рискнуть и попробовать тебя в деле.

Кильон поднялся со скамьи:

– С чего это он передумал?

– У него спрашивай, не у меня. Одна ошибка – и получишь пулю в лоб, так что смотри осторожнее.

Кильон вытащил темные очки из кармана рубашки, чтобы надеть, как только выведут из камеры.

– Я постараюсь.

– А остальным что? – спросила Мерока. – Сидеть здесь и хлебать вашу жратву? Мы же легкая добыча. Раз корабль атакуют, почему бы не позволить нам сражаться?

– И девчонке тоже?

– Я умею стрелять. Передай это командиру.

– Капитану Куртане сейчас дел хватает.

– Судя по воплям, не только ей. Разве в такой момент отказываются от помощи профессионала?

Боец вставил последний патрон в барабан, защелкнул его и повернул.

– Я передам капитану. Сейчас со мной идет Кильон.

Из одной каморки Кильона узким проходом провели в другую – ту, где Гамбезон впервые его осматривал. Дверь оказалась распахнута, на полках почти не осталось лекарств.

– Сколько раненых? – спросил Кильон.

– По последним подсчетам, семь. Четверо тяжелых у нас уже давно.

– Полагаю, это жертвы предыдущей схватки?

– В нынешнем перелете этот бой первый. Раненые с телеграфной башни. У Роя хорошие отношения с сигнальщиками: благодаря им наши корабли поддерживают связь. Мы везли антизональные, когда начался шторм. Черепа захватили башню и перебили почти всех сигнальщиков, прежде чем мы подоспели. Мы забрали восьмерых, из них шестеро нуждались в срочной медицинской помощи. Вопреки стараниям доктора Гамбезона, двое умерли.

– У вас очень хороший доктор, но у него только две руки.

– Как и у тебя, Кильон. Думаешь, от тебя будет большой толк?

– Сделаю, что могу. Вы спасли нас, значит я ваш должник.

– Половина экипажа считает – вас всех надо вышвырнуть за борт, и мать с дочерью тоже. Ребята болтают, что ты чудной. Думаешь, темные очки заткнут рты сплетникам?

– Раз знаешь, зачем мне очки, то почему остальным не расскажешь?

– Доктор Гамбезон не велел.

– Только поэтому?

– Если человек спас тебе ногу, его слово закон. За других не ручаюсь.

– Выходит, нам нужно завоевать их доверие, – подытожил Кильон. – Лично мне для начала неплохо бы дожить до завтрашнего дня.

Сопровождающий толкнул дверь и провел Кильона в лазарет. Тот вздрогнул, не сразу осмыслив увиденное. Отгороженная каюта едва вмещала раненых, которых в нее втиснули. Койки напоминали кусочки пазла: так плотно друг к другу их поставили. Гамбезон едва протискивался между ними. Запах дезинфицирующего раствора, пропитавший воздух, с трудом заглушал вонь гниения. На полу валялись перепачканные кровью и гноем бинты. Под ногами у Кильона захрустел разбитый пузырек, из которого вытекло липкое бурое лекарство. Стены были изрешечены пулевыми отверстиями. Кильон подумал, что смерть затаилась в тесной каюте и готовится к атаке.

– А, доктор Кильон! – Гамбезон отвернулся на мгновение от раненого, у которого проверял повязку на груди. – Хорошо, что пришли. – Он махнул рукой в сторону полки. – Я велел принести вашу сумку. Надеюсь, все на месте. Под мою ответственность можете использовать все, что сочтете, хм, нужным. Вам ведь руководство не требуется, приступите к работе самостоятельно?

– Да, конечно, – отозвался Кильон.

– Больше других в помощи нуждается раненый на самой дальней койке.

Кильон взял сумку и подошел к раненому. Бедняге прострелили руку, а, судя по количеству крови на повязке, помощь оказали только самую неотложную.

– Мистер Булава, можете идти, – сказал Гамбезон бойцу, который привел Кильона. – У вас наверняка найдутся дела поважнее.

– Мне приказано сторожить Кильона.

– Я отменяю этот приказ, даже если его дала сама капитан Куртана, – проговорил Гамбезон и негромко добавил: – Наверное, не стоит напоминать вам, что в лазарете командую я.

– Попросите капитана позволить Мероке сражаться, – настойчиво сказал Кильон. – Обещаю: никто из нас не поставит корабль под угрозу.

– Доктор дело говорит, – заявил Гамбезон. – Я думаю, нам стоит поверить ему на слово.

Кильон раскрыл сумку, погрузил костлявые пальцы в ее черное чрево и вскоре полностью растворился в обработке ран – работа заставила забыть о времени и собственных нуждах. Пули из раненых он извлекал не впервые. Этим умением порой пользовался Фрей, если его людям требовалась подпольная хирургическая помощь. И в «Розовом павлине», и здесь работа требовала твердой руки, полной сосредоточенности и готовности довольствоваться скудным арсеналом инструментов и препаратов. Лазарет Гамбезона был оснащен не хуже подпольной клиники Фрея (именно там Кильону отрезали крылья), но на такое количество больных и раненых он точно не был рассчитан.

Бой продолжался, хотя Кильон практически от него отрешился. Корабль поворачивал, нырял, закладывал виражи. Рев двигателей то нарастал, то стихал. Выстрелы гремели прямо за гондолой, на оборонительных позициях вдоль балкона с перилами. В металлических стенах появилась пара аккуратных точечных отверстий с серебристым контуром.

– У меня не всегда так, – проговорил Гамбезон, оторвав взгляд от пациента.

– Не надо извинений, доктор. Я благодарен вам за возможность заняться делом.

– Вы клиношник, и здесь, к сожалению, это минус. Есть на то основания или нет, но в Рое к клиношникам до сих пор относятся враждебно. Зря, по-моему, только человеческую натуру не изменить, а злопамятность – ее неотъемлемая часть.

Об ангельской сущности Кильона осторожный Гамбезон не упоминал – только не в лазарете.

– Клиношники к Рою так не относятся, – с горечью заметил Кильон. – Большинство о нем вообще не слышали.

– С глаз долой – из сердца вон. Мы себе такую роскошь позволить не можем. Влияние Клинка чувствуется даже на другом конце света. Даже в нашей речи.

– Ваш выговор мне незнаком, но мы без труда понимаем друг друга.

– Так и должно быть. Ваш клиношный и наш ройский на деле один и тот же язык. Рой отделился от Клинка менее тысячи лет назад. Это не так давно, если вспомнить, сколько существуют отдельные наземные поселения. Да и той женщине – как ее, Калис? – ройский не родной. Она владеет им, но говорит не бегло. У девочки он звучит естественнее. Наверное, она росла среди землероек… Прошу прощения, жителей наземных поселений, которые говорят на ройском или на его диалекте. Ройским пользуется большинство сигнальщиков, а телеграфные башни распространяют его влияние.

– Вы хорошо информированы, – отметил Кильон.

– Наверное, сказываются частые ночные разговоры с Рикассо.

– Это имя я слышал уже дважды. – Кильон изогнул почти безволосую бровь.

– Нас с ним интересуют одинаково непопулярные вещи. Рикассо увлечен древней историей нашего мира, его происхождением и онтологическими[8] основами. Меня же давно завораживает история медицины на примере разных зон. В общем, точек соприкосновения предостаточно.

Кильон вспомнил, что случилось, когда ройщики устроили засаду на черепов.

– Из ваших слов трудно получить представление как о самом Рикассо, так и о том, почему его может заинтересовать живой плотоборг.

– Рикассо – лидер Роя, – пояснил Гамбезон. – Наверное, он у нас кто-то вроде короля. Еще он крестный Куртаны. Каждое ее слово для него истина. Они неразлейвода.

– А если она решит, что я не заслуживаю доверия?

– Если вам повезет, увидите Рой. Боюсь, расклад таков. – Гамбезон глянул на то, что механически делали его руки. – Капитан Куртана для меня – самая отважная женщина на свете и самый лучший командир корабля в Рое. Служить я хочу только под ее началом. Дирижабли она знает как свои пять пальцев, ради безопасности экипажа не остановится ни перед чем.

– Вплоть до уничтожения клиентов?

– На глазах у меня Куртана принимала и более жестокие решения. Совесть ее потом не мучила ни секунды. И ведь она права: от нас зависит слишком многое. Закон и порядок на планете – это Рой. Мы одни сдерживаем тьму.

– Еще и Клинок есть.

– Клинок – это город, доктор Кильон, ни больше ни меньше. Возможно, последний город, но это не целый мир. А на кону сейчас целый мир.

– Вас послушать, так мы паразиты, сосущие кровь у больного, которому Рой не дает погибнуть.

– Большинство ройщиков видит ситуацию именно так.

– А вы?

– Я готов смотреть на вещи иначе. – Гамбезон скупо улыбнулся Кильону. – Конечно, потребуются аргументы… веские доказательства. Проблема-то серьезная.

Дверь распахнулась, и два бойца внесли окровавленное тело – очередного раненого. Пострадавший был в тяжелой куртке и защитных очках на пол-лица.

– Ранение в плечо! – сообщил боец, укладывая безжизненное тело на единственную свободную койку. На ней еще не сменили простыни, испачканные предыдущим пациентом. – Бедняга врезалась в борт гондолы и потеряла сознание.

– Мерока! – ахнул Кильон, когда с раненой сняли шлем.

Даже с другого конца лазарета он видел, что глаза девушки закрыты, дыхание прерывистое.

– Капитан позволила ей пострелять из турельной спарки, – пояснил боец. – Девица дала им жару – сняла двух пулеметчиков черепов.

– Я знал, что Мерока себя проявит, – заявил Кильон.

– Хотите ее осмотреть? – спросил Гамбезон, отрезая лишний бинт с наложенной повязки. – Я займусь вашим раненым.

– Мероку лучше осмотреть вам. Ей точно не захочется, чтобы я ее касался.

– Она ничего не узнает, – отозвался Гамбезон, и лицо его приняло властное выражение. – Доктор Кильон, я настаиваю. Вы теперь мой коллега. Поручаю оказать помощь этой раненой.

Глава 13

Когда именно закончился бой, Кильон не понял, но в какой-то момент он осознал, что дирижабль давно летит ровно и так же давно молчат пушки. Густой туман рассеялся, но теперь поверхность земли мешал разглядеть мрак. Кильон спросил Гамбезона, куда они попали.

– Мы в Ночном Лабиринте, – ответил врач. – Капитан знает его лучше, чем свои пять пальцев. Она обожает сложности счисления пути и с наслаждением петляет среди каньонов, пользуясь лишь картой, гирокомпасом да светом звезд. Это ее стихия. Помяните мое слово: к утру мы оторвемся от черепов.

– Мы больше их не встретим?

– Пока нет. Они редко выбираются восточнее Трех Дочерей и западнее Длинной Бреши. И то и другое слишком близко к Напасти, а она единственная их пугает. – Остатками дезинфицирующего раствора Гамбезон протер пальцы. – Вы молодец, доктор Кильон. Я лично поручусь за вас: вы спасли жизнь раненым.

– Вот бы за Мероку кто-нибудь поручился.

– Думаю, уже нет нужды. Ребята уважают всех, кто истребляет черепов, вне зависимости от того, откуда тот родом. Да и ранение ей тоже зачтется.

Мерока так и не пришла в сознание. Пуля пробила ей плечо, не повредив жизненно важных органов. Впрочем, рана оказалась глубока, промывать и обрабатывать ее следовало тщательно. Еще следить, чтобы не начался сепсис. Маловероятно, чтобы при падении девушка получила серьезную травму головы; скорее, сказывались шок и усталость. Впрочем, Кильон втайне радовался, что Мерока еще не очнулась.

Бой способствовал переменам в положении новых клиентов. Кильону выделили койку в одном из складов возле штурманской рубки. Свободно перемещаться по кораблю он по-прежнему не мог, но условия определенно улучшились. Мероку решили держать в лазарете до конца путешествия, если не возникнет проблем, – так что Калис и Нимча остались в хвостовой каморке одни. Боевые повреждения кое-как залатали, и Кильон, навестив попутчиц, обнаружил, что им выдали дополнительные постельные принадлежности и одежду. Теперь холод им не так страшен.

– Думаю, все образуется, – проговорил Кильон, удостоверившись, что никто не подслушивает. – Мерока ранена, но обязательно поправится. Члены экипажа готовы поверить, что мы не злоумышленники.

– Нимче они не поверят, если узнают, кто она, – тихо сказала Калис.

Девочка спала на койке, едва различимая под одеялами.

– Тогда позаботимся, чтобы не узнали, – отозвался Кильон. – Я постарался убедить Гамбезона, что вам с Нимчей медицинская помощь не нужна. Забот у него сейчас столько, что вас он вряд ли потревожит.

– А потом?

Кильон мог сказать только правду, как бы безрадостно она ни звучала.

– Понятия не имею, что с нами будет, когда доберемся до Роя. Не представляю ни что такое Рой, ни как нас там примут. Гарантировать могу одно: если что, в центре внимания буду я. Нимча на вид невинная девочка, а я уродец.

Калис медленно кивнула, словно опасаясь согласиться.

– А ты справишься?

Насколько помнил Кильон, Калис впервые беспокоилась о его благополучии.

– Да, приспособлюсь.

– Ты к нам добр, Мясник.

Кильон понял, что Калис наслушалась Мероку и решила, что его впрямь так зовут.

– Я Кильон, – представился он. – Я не добр, я просто делаю то, что до́лжно любому приличному человеку. Даже если у него есть крылья.

С Нимчи соскользнул край одеяла, и Кильон нагнулся, чтобы его поднять. Девочка что-то пробормотала во сне и улеглась поудобнее. Казалось, Нимча – сама безмятежность, кошмарные сны ей неведомы. Кильону хотелось защитить ее, и в то же время он чувствовал рядом с собой бомбу замедленного действия. Нимча всего лишь ребенок, но теперь сомнения сменились уверенностью: в ней живет сила, способная возродить мир и легко сокрушить его снова.

Ближе к полночи Кильона вызвали в капитанскую каюту. Сопровождающего Куртана отпустила сразу, и они остались вдвоем.

– Присаживайся, доктор. И очки сними. Не представляю, что ты в них видишь, хотя доктор Гамбезон твою работу хвалит.

– Очень рад, что он доволен.

– Наверное, нельзя исключать, что раненых ты спасал из неких корыстных соображений, хотя не представляю из каких. Хочу выразить тебе благодарность. – На столе у капитана стояла бутылка с жидкостью янтарного цвета и пара стаканчиков с широким дном. – Ты пьешь? Вопрос, наверное, глупый, но я не в курсе, как реагирует организм ангелов на спиртное.

– Я пью, – ответил Кильон и поправился: – Точнее, могу пить – по крайней мере, пока. Алкоголь на меня не действует, но вкусовые рецепторы есть.

Куртана налила по порции в каждый стаканчик, опорожнив бутылку.

– Твое здоровье, доктор Кильон!

Кильон пригубил напиток. Именно таким он представлял вкус огнесока – вкус авиатоплива, очищенного от древесного компонента или смолы, – густой, жгучий, с металлическим послевкусием.

Каюта была крохотная. Если стол не был нужен, он складывался и убирался в стену. Где-то наверняка притаилась складная койка. На полках стояли книги, очевидно технические справочники, названия на корешках были напечатаны старомодным угловатым шрифтом. Кильон узнал письменную форму ройского. Из личных вещей он заметил лишь пару черно-белых фотографий в рамках. С обеих смотрел один и тот же мужчина: на одной – молодой, с темной шевелюрой и усами, на другой – старый и седой. Оба раза его сфотографировали в летной форме с медалями и знаками отличия на груди. На раннем снимке мужчина стоял на земле, вдали виднелся дирижабль. На более позднем сидел за штурвалом в неестественной, напряженной позе, явно смущенный избытком внимания к своей персоне.

– Корабль я, кажется, узнаю, – осторожно проговорил Кильон. – Этот человек – один из бывших капитанов «Репейницы»?

– Ты очень наблюдателен, доктор. Ценное качество для шпионов.

– Для докторов тоже.

– Твоя правда. – Куртана залпом осушила стакан. – К тому же я не считаю тебя шпионом. Шпион не стал бы привлекать к себе внимание и уж точно не лез бы из кожи вон, чтобы попасть ко мне на корабль.

– Звучит обнадеживающе.

– Ты и на диверсанта не похож. Шанс устроить диверсию у тебя был, но ты его не использовал. Может, бережешься для более ловкого удара, только мне не верится.

– Я не диверсант и не шпион. Раз уж мы об этом заговорили, прошу снять подозрения и с моих спутниц.

– В этом нет необходимости. Раз Мерока хотела убить тебя, это автоматически снимает с нее подозрения. Если только вы вместе не затеяли невероятно коварную игру, чтобы застать нас врасплох… Но мне не верится. – Куртана осторожно улыбнулась. – Для полного счастья остается убедить коммандера Спату.

– Разве не вы командуете кораблем?

– Формально я.

– Тогда зачем его убеждать? Разве не он должен подчиняться вам, а не наоборот?

– Дело тут сложнее. Спата не простой член экипажа. Он приставлен держать в узде меня и моих бойцов. – Куртана с досадой глянула на опустевшую бутылку. – Наверное, зря я тут откровенничаю, да ведь рано или поздно ты выяснишь, так почему бы не сейчас. Рой снова лихорадит. Годами правлению Рикассо ничего не угрожало, но сейчас ситуация меняется. У нас не демократия, учти. Демократия – это прекрасно и благородно, когда есть куча времени для принятия решений. В воздухе… этой кучи нет. Нужна твердая рука на штурвале, личность, которой доверяешь целиком и полностью. Это Рикассо. Он был капитаном, и другие капитаны пожелали, чтобы он принимал все ключевые решения. Так постановили капитаны, а не граждане. Когда Рикассо вносит предложения, мы, как у нас говорят, машем флагами, а настоящего голосования нет. Так мы проявляем доверие. Порой и флагами не машем, слишком помпезно. В общем, Рикассо никто никогда не перечил. До недавнего времени.

– Что случилось?

– Отдельные капитаны вздумали превысить полномочия – вот что. В общей сложности их человек двадцать. Номинальный лидер – капитан «Тонкопряда», хотя на деле у руля Спата, который даже не капитан. Похоже, он вместе с капитанами-оппозиционерами задумал сместить Рикассо.

– Чем он им не угодил?

– Рикассо затеял настоящую многоходовку. Он неоднократно воздерживался от открытых стычек с черепами, заявляя, что сначала нам стоит укрепить власть, улучшить маневренность и достичь высот зональной выносливости. Капитаны-оппозиционеры считают его чересчур мягким.

– Они правы?

– Они забывают, каким несгибаемым бывает он в борьбе за правду. Если честно, я и сама порой забываю. Рикассо готов держать черепов на расстоянии, уничтожая их поштучно, вместо объявления полномасштабной войны.

– А Спата и прочие на это не согласны…

– Им удалось добиться, чтобы Рикассо пошел на уступки. Он по-прежнему у власти и пользуется поддержкой большинства. Но меньшинство, оппозиционеры с капитаном «Тонкопряда» во главе, ухитрились его ослабить. Махание флагами стало обязательным по любому вопросу, и теперь это не пустая формальность, как раньше. Рикассо позволено проводить свой курс – не допускать непосредственных и намеренных столкновений с врагом. А взамен они добились вооружения десятков кораблей, оснастив броней и напичкав оружием все, где есть газовая подушка и двигатель. Во главе угла теперь дисциплина. На ношение формы и субординацию мы прежде смотрели сквозь пальцы. Разумеется, к управлению кораблями мы относились серьезно – с дирижаблями иначе нельзя, – но тут другое дело. Сейчас в моде строгая иерархия, приветствия командирам, занятия по гражданской обороне, трибуналы… Куда мы катимся…

Куртана с отвращением покачала головой и, вздохнув, продолжила:

– Знаю одно: каждый, кого подозревают в симпатии к Рикассо, теперь под пристальным наблюдением Спаты и его сообщников. Наши корабли наводнены представителями службы безопасности, скарабеями-дерьмоедами вроде самого Спаты. – Куртана горестно улыбнулась. – Я наговорила много лишнего, да?

– Вы просто разъяснили свою позицию. Мне это поможет.

– Поможет разобраться, на чьей я стороне? Да, точно. Слушай, доктор, я искренне хочу поверить во все твои россказни. Хочу принять тебя таким, как ты утверждаешь, но есть малюсенькая проблемка.

– Какая?

– Доктор Гамбезон. Он служит под моим командованием уже много лет. И знает Рикассо, как родного брата. На «Репейнице» нет никого, чьим мнением я дорожила бы больше, чем мнением Гамбезона. Так вот, доктор почти уверен, что ты темнишь.

– Неужели? Что натолкнуло его на такую мысль?

– Слишком охотно ты раскрыл ему карты. Ты мог таиться намного дольше, но тебе не терпелось пооткровенничать. Будто хотел стать приманкой, объектом профессионального интереса Гамбезона. Ты подбросил доктору головоломку, от которой, как ты догадывался, он не откажется.

– Я такой, какой есть, – отозвался Кильон.

– Верно, как и то, что ты представляешь неподдельный интерес. Но когда Гамбезон является ко мне с подобными подозрениями, я обязана слушать. Он подозревает, что ты покрываешь одну из спутниц. – Куртана подняла палец, на корню пресекая возражения. – Может, интуиция его обманывает, может – нет. Еще Гамбезон сказал, что не считает тебя опасным ни для корабля, ни для Роя. Он симпатизирует тебе и хотел бы побольше с тобой общаться. Уясни одно, доктор: если ты врешь, я рано или поздно выясню. Вряд ли стоит добавлять, что на правах командира я поступлю в ответ так, как считаю нужным. Если разоблачу, перестану защищать от нападок коммандера Спаты.

– Нападки с его стороны уже были.

– Ты и половины их не видел, уверяю.

Кильон обдумал услышанное. Разумеется, нельзя исключать того, что все это психологическая уловка, задуманная капитаном и начальником охраны, чтобы притупить его бдительность: давай, мол, откройся Куртане. Интуиция, впрочем, подсказывала, что капитан говорила откровенно.

– Я ничего не скрываю, – заверил он.

– Надеюсь, что так, доктор. Ради нас обоих надеюсь.

Возникла пауза. «Неужели разговор затеян только ради предупреждения?» – гадал Кильон.

– Что с нами будет, когда доберемся до Роя? – осторожно спросил он.

– Вас оценят на предмет полезности. Я уже объясняла, что новичкам дается шанс проявить себя. Если отбросить сомнения доктора Гамбезона, ты неплохо себя зарекомендовал. То же самое касается Мероки. Ради нас она подставилась под пули, – я позабочусь, чтобы это учли.

– Вот Мерока обрадуется!

– Ты защищаешь ее? Гамбезона послушать, так она порезать тебя хотела.

– Мерока просто свое мнение высказывала, только и всего.

Куртана кивнула, словно подтвердились ее давние подозрения.

– Получается, клиношники своих на перепутье не бросают.

– Только не говорите, капитан, что в Рое принято иначе.

– Нет, и здесь ты, пожалуй, прав, – устало признала Куртана, словно ей надоело спорить. – Ты понимаешь, что вряд ли увидишь его снова? Ну, свой Богоскреб? Вы до сих пор так его называете?

– Кто-то называет. Честно говоря, дальше завтрашнего утра я не загадываю.

– Вполне мудро при нынешних обстоятельствах. Между нами и Клинком почти всегда миль триста, мы и в полушарие ваше редко залетаем. Нас там ничего не интересует, нам нечего предложить вам.

– Возможно, ситуация изменилась, – проговорил Кильон.

– Из-за штормика? Ну вряд ли. Мир Клинка изменился больше нашего. Когда сдвигаются зоны, мы сдвигаемся вместе с ними. Величайшая слабость Клинка – отсутствие такой гибкости. Клинок – пример эволюционного тупика, форма, не способная приспосабливаться.

– Хорошо хоть, что он столько времени протянул. В любом случае сдвинься Клинок – сдвинулась бы Метка. Разве это не оправдывает его?

– С чего это? – равнодушно спросила Куртана. – Метка же где-то должна быть. Главное, чтобы не мешала мне вести корабль.

– Мне дали понять, что в этом вы мастер. – Кильон снова посмотрел на фотографии, потом на Куртану, оценивая сходство мужского лица на снимке и женского напротив себя. Мужчина тоже был темнокожим, но этим сходство не ограничивалось. Те же глаза, такие же тонкие черты лица. – Этот человек… Он, случайно, вам не отец?

– Покойный отец, – уточнила Куртана. – Погиб десять лет назад в бою с черепами над Солнечными Равнинами.

– Он вел этот корабль?

– Да, а прежде его отец, дед, прадед и так далее со дня постройки корабля. «Репейница» видела мою семью в десяти поколениях. Ей уже сто пятьдесят лет. Отнюдь не самый древний корабль Роя, но один из старейших. Поэтому я берегу его. Однажды он сгорит, но не под моим командованием.

– По-моему, все понимают, сколь опасны длительные разведывательные операции.

– Для разведки «Репейницу» и строили, – отозвалась Куртана. – Я имею в виду внутреннюю угрозу, например людей, в честности которых сомневаюсь.

– Ну как мне доказать, что я не злоумышленник?

– Придумай что-нибудь. – Куртана собралась уже отпустить его, но вдруг что-то вспомнила и вытащила из ящика стола черную книжку, уже знакомую Кильону. – Эту книгу мы конфисковали у твоей спутницы, подозревая, что в ней может быть спрятано другое оружие.

– И что?

– Мы ничего не обнаружили, книгу она может забрать. – Куртана перелистала прозрачные страницы и вернула книгу Кильону. – Ты верующий?

Он заерзал на стуле. Крылопочки задевали высокую истертую спинку.

– Не сказал бы.

– По крайней мере, в этом мы с тобой единодушны. Если честно, не подумала бы, что Мерока верует. С ее-то поганым языком…

– Она не нарочно, уверяю вас!

Чем-то эта реплика проняла строгую Куртану, и она улыбнулась:

– Снова защищаешь ее, доктор?

– Просто излагаю факты, – ответил Кильон, вертя в руках Библию.

– Рикассо считает, в этой книге скрыта мудрость, правда искаженная до неузнаваемости. Сам он не верует – ни в озеро огненное и серное, ни в Метку, Оком Бога прожигающую твердь земную, – но не исключает пользы тщательного изучения Библии. Впрочем, Рикассо верит во многие странности. Для Спаты и его сторонников это еще один повод для недовольства.

– Чувствуется, вы хорошо его знаете.

– Еще бы не знала, – ответила Куртана. – Я его крестница.

Рано утром Кильон вернулся в лазарет. По сравнению с предыдущим вечером там стало немного свободнее, часть импровизированных коек отгородили ширмами. Кильону уже сообщили, что один боец скончался от неизбежных осложнений, зато двое почувствовали себя лучше и были выписаны как ходячие раненые. Сонный Гамбезон просматривал свои записи и перебирал оскудевшие запасы медикаментов. Выглядел доктор таким измученным и изможденным, что казалось – он не спал несколько недель.

– Говорят, ближе к полудню вернемся в Рой. – Гамбезон поскреб бороду, которая, с тех пор как доктор познакомился с Кильоном, становилась все неопрятнее. – Если честно, очень вовремя. Жертв больше не будет, но выкарабкиваемся мы с трудом. Вы здорово помогли нам, коллега. – Гамбезон поднял пузырек к свету и глянул на остатки лекарства, вероятно решая, выбросить или приберечь.

– Я хотел узнать, как дела у Мероки.

– Намного лучше. Мы с ней уже разговаривали. Возможно, сейчас она спит, но если хотите побеседовать с ней сами – возражать не стану.

– Готовьте койку, доктор, – попросил Кильон, собираясь с духом. – У вас может появиться новый пациент.

Гамбезон попытался улыбнуться, но не получилось: он слишком устал. Врач кивнул на отгороженную койку. Мероку переместили туда прошлой ночью – теперь она лежала у закрытого шторкой окна. Кильон раздвинул перегородку, уверенный, что если девушка не спит, то разговор с Гамбезоном слышала.

Мерока не спала и разговор слышала.

– Не о чем нам с тобой говорить, Мясник, – сонно пробормотала она.

Кильон заметил, что повязка у нее на плече свежая.

– Ты так сильно меня ненавидишь?

– Ненавижу твою сущность и твою ложь.

– Тогда, получается, ты и Фрея ненавидишь.

– Это моя забота, а не твоя.

– Завидую тебе, Мерока. В твоем мире жить легче легкого. Все четко и ясно, да? Ангелы плохие, люди хорошие, даром что не все ангелы одинаковые, а кое-кто из людей совершал преступления куда страшнее ангельских.

– Мораль читать закончил?

– Пока да.

– Вот и греби отсюда.

– Надеюсь, со временем ты меня простишь, – сказал Кильон. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне нравилось с тобой путешествовать, когда ты не считала меня исчадием ада. – Он вытащил Библию. – Вот, принес тебе. Я помню разговор с Тальваром и решил, что ты дорожишь этой книгой не только как тайником для хранения оружия. – Кильон положил Библию Мероке на грудь, чтобы она дотянулась здоровой рукой.

И вышел, прежде чем девушка успела ответить.

Их полет продолжался. Вскоре впереди показалась высокая стенка кратера, вся в трещинах, освещенных янтарным светом утреннего солнца. Кильона допустили на капитанский мостик, потом на балкон вокруг гондолы, с которого открывался лучший обзор. Если верить приборам, на которые он глянул по пути на мостик, дирижабль поддерживал путевую скорость пятьдесят лиг в час. То есть летел он быстрее, чем движется большинство поездов, даже электроэкспресс между Неоновыми Вершинами и Схемоградом, хотя ветерок едва дул. Кильону постоянно хотелось придержать шляпу, с которой он так и не расстался.

– Странно, что ветер такой слабый, – проговорил Спата, выйдя на балкон к Кильону.

От неожиданного появления начальника охраны Кильон покрылся мурашками.

– Нас несет ветер?

– В таком случае путевая скорость была бы выше. Сегодня почти штиль. Впрочем, дирижабль не самолет. О самолетах мы слышали, доктор Кильон. Дирижабли мы используем не потому, что не знаем о летательных аппаратах тяжелее воздуха. В этой зоне и в большей части воздушного пространства, в котором мы перемещаемся, двигатель внутреннего сгорания с достаточной удельной мощностью просто не соберешь. А дирижабли свою задачу выполняют.

– Именно так мне и казалось, – согласился Кильон, хотя на деле вообще об этом не думал.

– Самолет рассекает воздух, как нож, дирижабль связан с воздушными потоками, как перчатка с рукой. Мы тут достаточно близко к оболочке, чтобы чувствовать преимущество.

– Благодарю за объяснение.

– Скоро мы попадем в Рой, и вы выйдете из-под непосредственной юрисдикции «Репейницы». Ты небось решил, что больше меня не увидишь.

– Полагаю, это от меня не зависит.

– Идем со мной, доктор, покажу тебе кое-что. Думаю, это тебя взбодрит. Ты ведь не боишься высоты? Конечно, с чего бы тебе?

– А если я останусь здесь?

– Не исключен несчастный случай. Из гондолы эту часть балкона не видно. Если упадешь за перегородку, никто не заметит.

– Да, такое не исключено.

– Ты же крылышками можешь помахать, – подмигнув, напомнил Спата.

Выбора не оставалось, и Кильон проследовал за начальником охраны вокруг гондолы к калитке. Периодически их было видно с мостика и из окон гондолы, но члены экипажа слишком беспокоились о приближении кратерной стенки, чтобы смотреть в окна. «Репейница» попала в безопасное воздушное пространство, черепа сюда не залетали. Спата открыл калитку. Вела она на лонжерон правого двигателя – узкую балку с проволочным ограничителем с нерабочей стороны и рокочущим двигателем – с дальней. Балку поддерживали натянутые кабели, тянущиеся к верху гондолы и изгибу оболочки.

– Вперед, доктор! – скомандовал Спата.

– Если хотите убить меня, давайте лучше здесь и сейчас.

– Я не намерен тебя убивать. – Спата не то испугался, не то оскорбился. – Хочу лишь удостовериться, что ты соответствуешь стандартным критериям, по которым мы оцениваем боевой расчет. Каждый должен уметь выйти на лонжерон двигателя – вдруг понадобится. Любая техника ломается и требует ремонта. Из гондолы шаг винта не отрегулируешь, только с лонжерона. В разгар битвы или при неожиданном переходе в другую зону техника ждать некогда. Любой член экипажа должен уметь устранять неполадки.

– Меня же вроде клиентом называли.

– Скажем так, теперь ты в промежуточном положении.

Кильон понимал, что спорить бесполезно. Он вышел на лонжерон, чувствуя через подошвы вибрацию двигателя. От падения вперед не предохраняло ничего, от падения назад – лишь тонкий проволочный ограничитель, который помогал, скорее, психологически. Сам Спата не держался ни за что и кивком велел Кильону идти дальше.

– Отсюда до двигателя не дотянешься.

По узким мосткам вдвоем пройти невозможно. В гондоле головокружение Кильона не мучило, даже когда он смотрел с балкона на землю. Зато сейчас оно обрушилось на него, почти полностью парализуя движения. Ландшафт уже плавно поднимался навстречу кратерной стенке, но до земли по-прежнему было удручающе далеко. Ошибочно считать, что ангелы не боятся высоты. Этот вполне обоснованный страх присущ даже тем, кто имеет крылья. А у Кильона от крыльев остались никчемные бугорки, обтянутые рубашкой.

– Вперед, доктор! До самого конца! Покажи свой характер!

Кильон едва мог взглянуть на двигатель, не то что оценить, сколько уже пройдено. Вокруг дирижабля воздух был неподвижен, но стоило Кильону сделать шаг по лонжерону – поднялся ветер. Балка вздрагивала, словно конь, стряхивающий слепня. Кильон фактически пятился по лонжерону – он повернулся спиной к двигателю и вцепился в ограничитель. Лучше так, чем совсем его отпустить.

– Выяснили, что хотели? – спросил он, перекрикивая ветер.

– Нет еще. Иди дальше!

Кильон покосился на двигатель. Спата уже стоял там, наклонившись навстречу ветру, и довольно улыбался. Руки скрещены на груди, – казалось, под ногами у коммандера твердая земля. Кильон крепче стиснул ограничитель и засеменил дальше по жуткой дрожащей балке. Ветер трепал его пальто, норовя сорвать. Шляпа сидела уже не так плотно, но Кильон не решался ее поправить, боясь оторвать от проволоки хоть одну руку. Раз – и шляпа слетела, холодный ветер скользнул по лысине.

– Еще немного, доктор, для клиношника ты просто молодец. Оглянуться не успеешь, как мы поставим тебя в техбригаду.

– Я было решил, что вы фанатик-ксенофоб, – проговорил Кильон. – Оказывается, еще и садист.

– У каждого свои недостатки.

Судя по всему, две трети пути по балке Кильон уже преодолел. Он чувствовал, что болтается в пустоте меж двумя ориентирами – двигателем и громадиной гондолы. Боязнь не дойти до двигателя понемногу убывала, сменяясь не менее сильным опасением не вернуться в гондолу. Он продолжал пятиться, сердце бешено стучало, окоченевшие пальцы не выпускали ограничителя. Двигатель уже рядом, Кильон ощущал жар, валящий из выхлопных патрубков. Гул стоял дикий, словно планета разрывалась пополам.

– Протяни руку, доктор, коснись обтекателя, и на сегодня все.

Кильон осмелился разжать пальцы левой руки и потянулся влево к двигателю. Правой рукой, укушенной черепом, он постарался крепче сжать ограничитель, ногами уперся в балку, покрытую специальным антискользким составом. Внезапно поскользнувшись, он не устоял на ногах. От неожиданности Кильон даже не сообразил, в чем дело. Только ведь тянулся к двигателю, а тут повис, держась за проволоку одной рукой. Запястье выворачивалось, ограничитель прогибался под весом его тела. Ветер так и норовил унести в пустоту. Кильон охнул и задохнулся от страха и потрясения, увидев, что над ним возвышается Спата. Руки скрещены на груди – коммандер уверенно стоял на балке. Кильон болтал ногами в пустоте, хватаясь за воздух левой рукой. Еще немного – и правая рука выпустит ограничитель.

Молниеносным движением Спата оперся на одну руку, схватил Кильона за рукав и затащил на балку.

– Порядок, доктор. Я тебя поймал.

Кильону хотелось огрызнуться, но резкие слова утонули в охватившей его постыдно-жалкой благодарности: коммандер не дал ему погибнуть. Невозмутимый Спата помог Кильону подняться, и они молча двинулись к гондоле.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – сказал начальник охраны, открывая калитку.

– Доказали мне то, что хотели? – прохрипел Кильон, жадно глотая воздух.

– Я даже не начинал, – ответил Спата.

Зрелище, представшее перед Кильоном, заставило его потерять дар речи. Все слова вылетели у него из головы. «Репейница» пробиралась через стену кратера – нырнула в глубокий разрыв, в эдакий колодец из выветренного камня, очевидно узковатый, раз его едва не задевали пропеллеры.

Дальше, внутри кратера, виднелся… Рой, что же еще! Кильон не мог сосчитать корабли. Сколько их здесь? Минимум полторы сотни. В центре кратера они буквально жались друг к другу; чем ближе к периметру, тем расстояние между ними увеличивалось. Рой держался внутри кратера, но все его корабли хаотически двигались. Воздушные судна были разных цветов, форм и размеров. Объединяло их то, что все являлись летательными аппаратами и каждый имел хотя бы по одному пропеллеру. У некоторых было несколько пропеллеров, у других, как у «Репейницы», имелись еще крылья и киль – элегантные, волнистые, с дивными эмблемами благородных геральдических цветов. Сейчас, когда появилось с чем сравнивать, стало ясно, что их корабль отнюдь не самый большой. Границы Роя патрулировали судна, с габаритами и арсеналом как у «Репейницы». Кильон предположил, что это местные разведчики и охранники. Быстрые, маневренные, они «опекали» слабые и неповоротливые корабли. Воздушные суда с огромными многопалубными гондолами, напоминающими перевернутые небоскребы, под огромными же обвислыми оболочками, двигались за счет невероятного числа жужжащих моторчиков. Часть этих гигантов соединялись между собой мостками и веревочными лестницами. Корабли-малютки – шары-капельки с одноместной кабиной – шныряли меж громадинами, похожими на гигантские облака. Этих крох не пересчитаешь: слишком их много. Кильон решил, что используют их как шаттл и такси, то есть для нужд города, которым являлся Рой.

Всего города Кильон не видел. Корабли жались друг к другу, сливались в бордовую массу, заслоняя друг другу солнечный свет. Кильон заметил только, что самые большие из них, жирные сочные личинки в четверть лиги от носа до хвоста, забились в глубину Роя. Он видел их лишь частично, когда Рой шевелился, но не целиком и полностью.

Только сейчас Кильон осознал, что именно слышит, какой звук не в силах заглушить «Репейница». Вот он, хоровой гул Роя! И в нем участвовали не четыре двигателя, а – Кильон легко допускал – четыре тысячи двигателей. Воздух рассекали четыре тысячи пропеллеров. Они и удерживали корабли на месте, и перемещали легкие дирижабли патрульных. Четыре тысячи разных голосов, на общую тональность не настроенных, – они сливались, сочетались, проникали друг в друга, отражались от стен кратера, соединяясь в бесконечный вибрирующий, гармонично богатый хор, который показался удивительно знакомым.

Хор, он же ропот большого города.