Эсип замолчал, уставившись широко открытыми глазами в каменную стену. Дыхание его все чаще прерывалось, заострившийся подбородок мелко подрагивал.

– Уходите из Рима, – с трудом произнес он. – Счастливо вам добраться! Передавайте мой прощальный поклон вашим горам, пусть и они простят меня… Будьте достойны выпавшего вам жребия!


Хотя в Рим молодые люди добирались три месяца, обратный их путь растянулся на три года. И против римлян довелось воевать, примкнув к войску Спартака. Иначе и быть не могло, ведь Бага и Буга являлись свободными людьми! Естественно, их симпатии были не на стороне поработителей. Да и может ли быть свободным человек, не желающий такой же свободы и другим?! Только тот, кто сам способен стать рабом и безропотно жить в рабстве, может возжелать поработить другого!..

Предводитель гладиаторов, заключив договор с морскими пиратами, собрался уже повести свои отряды к морю, чтобы на кораблях этих разбойников покинуть пределы Рима.

Фракиец встретился с Багой и Бугой, которые уже успели показать себя доблестными воинами. Спартак предложил братьям остаться с ним. Бага был склонен принять предложение гладиатора, однако Буга напомнил ему о том, что их путешествие слишком затянулось и пора возвращаться домой. Да и в верности принятого полководцем решения старший из братьев сомневался. Если даже не обращать внимания на всю сложность перехода к морю под непрерывными ударами преследующих их легионов Рима, Спартак, по мнению Буги, не имел права доверить судьбу стольких людей не подкрепленному ничем слову бесчестного грабителя, которому ничего не стоило обмануть или предать восставших.

Буга прямо высказал свои сомнения.

– Я не вижу иного пути, Буга, – замотал головой фракиец, чей полководческий талант не подлежал сомнению. – Мы не в силах противостоять хорошо обученным и дисциплинированным легионам, которых к тому же с каждым днем становится все больше. Останемся здесь – разобьют рано или поздно. Либо падем на поле боя, либо окажемся на виселицах или прибитыми к столбам. Я в ответе за своих товарищей.

– И кто тебя может призвать к ответу?

– Я сам. Зачем мне другой судья? Идите с нами, вы нужны нам. За этим морем нас ждет свобода. Мир огромен, мы сумеем найти землю, которая никому не принадлежит и за которую не придется проливать кровь.

– Нет, Спартак, – решительно покачал головой Буга, не оставляя в душе бывшего гладиатора никаких сомнений в том, что это окончательное решение братьев. – Мы вернемся на Кавказ. Там наша родина, за которую мы будем сражаться и которую будем защищать от всякого, кто позарится на нее! Мы нужны соплеменникам, и будем с ними! Прощай, брат… От всей души желаем вам достичь свободы, во имя которой вы сражаетесь!

– Удачи и вам, и да помогут боги моим юным друзьям добраться до родного Кавказа! Я рад, что узнал вас. Если Фортуна улыбнется мне и судьба позволит еще немного пожить на этом свете, непременно побываю в ваших горах. Так что ждите гостя, братья мои!

…Только через много лет дошли до Буги и Баги вести о трагическом конце предводителя рабов. Преданное пиратами небольшое войско оказалось на голом песчаном берегу в окружении легионов Рима. Произошла скоротечная и жестокая расправа. Многие восставшие пали в том сражении, остальных же распяли на многочисленных крестах, установленных вдоль дорог, ведущих к великолепному, но кровожадному и развратному Риму…

То не было восстанием с далеко идущими, хорошо продуманными целями. Оно вспыхнуло внезапно, когда доведенным до отчаяния жестокостью и издевательствами рабам представился случай отомстить своим мучителям. У восставших не было сил на долгую борьбу с империей, не было даже союзников среди многочисленных врагов Рима. Единственной движущей силой восстания была ненависть к римлянам и их порядкам. И потому, как всякое начинание, основанное только лишь на ненависти, оно было обречено на поражение. Потому потерпел поражение и Спартак…

………………………………………………………..

…В свое время и Буга шагнул во вторую пещеру Туш-Лама. Через несколько лет после него упокоилось там и состарившееся тело Баги…


*****


А колесо времени продолжало свой мерный ход…

Проходили двадцатилетия28… Проходили века…

Ты и не думал меняться, мир. Наоборот, ты втягивал в свои кровавые игры все новые и новые народы. Крови и слез, бед и несчастий в тебе становилось все больше и больше. Жизнь человеческая… жизнь слабого, беззащитного человека, его дни, месяцы и годы продолжали оставаться во власти непреходящего горя…

…На род человеческий обрушилось очередное бедствие – откуда-то из глубин бескрайних азиатских степей вышли полчища узкоглазых кочевников. Кара небесная, вестники конца света… Словно бесчисленные колонии неутомимых муравьев расползались они по земле, оставляя за спиной разрушенные города, выжженные поля и горы трупов.

Докатилась эта смертоносная волна кровожадных и кривоногих степняков, вросших, казалось, в спины своих низкорослых, но невероятно выносливых лошадей, и до земель нахов. И началась война… Долгая, изнурительная, кровопролитная. Из года в год ранней весной разгорался огонь войны и продолжал гореть ярким пламенем до первых заморозков. Потом, на несколько зимних месяцев, наступал покой – враг уходил зимовать в степи. Но каждой следующей весной война возобновлялась с новой силой, и кровь снова ручьями стекала по склонам Кавказских гор. Нахи косили врагов, словно весеннюю траву, но тех не становилось меньше. С каждым следующим днем их ряды увеличивались. Дошло до того, что среди горцев пошли разговоры о том, что жены степняков рожают детей не так, как все другие женщины – девять месяцев вынашивая в своей утробе, а мечут икру, подобно лягушкам и рыбам. Была даже снаряжена группа охотников с целью выкрасть несколько женщин из лагеря степняков, дабы подтвердить или опровергнуть этот слух. Азиатки были доставлены. Жрицы бога Селы тщательно осмотрели их и пришли к поразительному выводу – это были обычные женщины, которые, естественно, никакой икры не метали. А поразительным сей факт для простодушных нахов казался потому, что ничем иным объяснить многочисленность этого племени было невозможно.

Для кавказцев все азиаты были на одно лицо. Казалось, что их и в самом деле не женщины рожали, а выстругивала рука плотника по одному и тому же шаблону или отливали в однообразных формах. Нахский воин немало удивлялся, когда перед ним буквально из-под земли вырастал именно тот враг, которого он только вчера зарубил собственным мечом. Можно было подумать, что эти странные чужеземцы обладают волшебным эликсиром, способным соединять разрубленные мечом тела и вдохнуть в них жизнь. И не было уже сомнений в том, что враг, которого ты поразишь сегодня в самое сердце, завтра все равно выйдет на поле боя живым и невредимым.

Но этот враг не искал Туш-Лам. Нет. Он вряд ли даже знал о его существовании. Степняки желали только одного – покорить мир своей многочисленностью и талантом военачальников. Им не было никакого дела до силы истинного Слова и тайных знаний.

Война продолжалась годы и годы. Нахское племя все уменьшалось и уменьшалось. Им пришлось отступить к горам, к самому сердцу своих земель. Враг был остановлен у подножий гор, которые превратились для него в неприступную крепость. Однако плодородные равнинные земли на долгое время оказались в руках степняков.

Даже тогда не вскрыли предводители нахов Туш-Лам. Время еще не настало, говорили они, не родила земля пока того, кто должен открыть медную дверь… рано еще…

– Неужели дрогнули храбрые к,онахи! – обратился к соплеменникам прославленный предводитель Борз. – Неужто врагу удалось посеять в наших душах сомнение! Неужто уступят горные орлы степным стервятникам?! Неужели мы опозорим могилы наших славных отцов?! Да неужели же мы, дети Турпал Нохчо, не защитим честь наших матерей и сестер, неужели позволим врагу осквернить нашу землю?! Неужели допустим, чтобы в благодатном краю нахов жили и плодились мерзкие чужаки?! Нет, нет и нет! Не бывать этому никогда! Нахи были, есть и будут всегда на этой земле! Мы будем жить, пока существует этот мир! И да сгинет тот, кто желает нашей смерти! Сегодня ночью мы спустимся с гор и покажем грязным чужеземцам, что такое ярость горца! И если мы истинные нахи, если мы достойны называться сынами своих отцов, этой ночью земля наша насытится кровью врага! Арс-вай! Арс-тох!

– Арс-вай! Арс-тох! – откликнулось войско на клич предводителя.

…Под утро, когда глаза даже самого бдительного воина слипаются, не в силах противостоять сну, нахи с боевым кличем «Б,ав» атаковали лагерь степняков. Острые клинки и меткие стрелы к,онахов начали кровавую жатву. Враг, не ожидавший такой отчаянной вылазки со стороны измотанных и ослабленных нахов, был застигнут врасплох…

Какая же то была страшная ночь!.. Вывалянная в багровой крови черная ночь!.. Стоны раненых заглушали ликующие крики победы, от искр клинков загорались пестрые шатры, хриплый свист перерезанных глоток исполнял жуткий гимн смерти. Кони, обезумевшие от удушающего запаха человеческой крови, с диким ржанием носились по лагерю, добивая своими тяжелыми копытами раненых… И огни отражались в лужах крови, будто сама нахская земля горела под ногами не знавших доселе поражения завоевателей…

С первыми проблесками дня нахи покинули долину и растворились в густых лесах на горных склонах, оставив лежать на поле боя тысячи и тысячи бездыханных тел степняков.

Еще раз сунуться в горы враг не посмел.

«Нет никакого позора в том, если мы отступим перед такими воинами, – решили предводители степняков. – Они достойны быть хозяевами своей земли! Народ, для которого свобода стала религией, невозможно поработить!»

Жестокие и воинственные степняки сотни лет держали полмира под своей пятой, однако нахам, доблестным детям кавказских гор, удалось отстоять свою свободу…

…И Борз, славный Борз, одним ночным боем остановивший длившуюся двадцать лет войну, нашел вечный покой в склепе на склоне Туш-Лама, рядом с Таштой, Муоцой, Болатом, Бугой, Багой и многими другими к,онахами одного с ним семени и одной крови…


*****


Был я свидетелем появления в этих краях и Хромого Тимура. Да-да, и он, знаменитый Темурленг, властелин бескрайних земель и властитель множества народов, возжелал увидеть у своих ног покоренных нахов…

Я видел все, ибо и в ту далекую пору жил в крови и кости моих отцов…

И Тимуру, продвигавшемуся из далекой Азии, скидывая с тронов правителей и покоряя один народ за другим, пришлось остановиться у подножия гор Кавказа. И в этот раз решающее сражение произошло здесь. На поле битвы пало много славных к,онахов и мехкарий. Вместо убитого мужа в строй становилась жена, вместо павшего брата – сестра, вместо сына – престарелый отец. Но, несмотря на все лишения и потери, сопротивление нахи не прекращали. Ни на один день! И уменьшилось племя нахов до половины… потом до четверти… до десятой части… И оказалось оно на грани полного исчезновения. Еще один шаг, еще одна черта и – пустота… пустота… пустота…

«Что же с нами происходит? – сокрушались к,онахи. – Неужели это конец? Неужели эти горы больше не услышат смех наших детей, неужели не увидят искрометный танец юношей и плавную поступь девушек? Неужели перестанет звучать гортанная речь… Неужели древняя, священная земля нахов останется на поругание чужеземному воронью?.. Нет! Не все нахи еще полегли! Если в живых останется хотя бы один к,онах, земля наша не осиротела. И язык нахов будет жить, пока жив к,онах. Он не даст ему умереть. Он будет разговаривать на нем с гранитными скалами, буковыми лесами, стремительными реками и прозрачными родниками. С горами и равнинами. С голубым небом и черной землей. С птицами и зверями. И язык нахов будет жить! Должен жить! Иначе… Никогда не насладится свободой народ, который не убережет родной язык! Если отвергнет народ язык свой, не быть ему более хозяином ни городов и сел, ни полей и пастбищ, ни лесов и рек, ни гор и равнин! Ибо только в языке заключено право любого народа на обладание тем уголком земли, который он называет Родиной!.. А мы… Мы будем сражаться! Либо победим, либо погибнем! Арс-вай! Арс-тох!»

Нахи дрались с остервенением обреченного волка, загнанного сворой собак в свое логово. Лишившись правой руки, воин перехватывал меч левой, если острый клинок чужеземца отсекал и ее, он, словно зверь, рвал врага зубами. Заталкивая обратно вывалившиеся наружу внутренности, все сильнее затягивая ремни на доспехах, чтобы не рассыпались на части изрубленные тела, бились славные сыны гор с врагом, превосходящим его в сотни раз…

Это была жестокая битва! И живой не был живым на этом страшном поле, и мертвый не был мертвым. Все перевернулось, все перемешалось, не отличить ни спин – ни лиц, ни ног – ни рук. Свет-тьма, правда-ложь, чистое-грязное, свое-чужое, внутреннее-внешнее – все слилось в единый невообразимый клубок, мокрый и извивающийся, словно змеи в брачный сезон… Все забыто. Нет ни победы, ни поражения. Ничего нет. Только кровь, боль и запредельная усталость… Шум оглушал, кровь и пот ослепляли… Ничего не слышно, ничего не видно. Руки просто поднимают и опускают меч, и совсем неважно, на кого он обрушит свою тяжесть. Твой затупившийся меч глухо ударяется о чью-то плоть. Он уже не режет ни мышцы, ни даже кожу, но с хрустом ломает чей-то хребет. В то же мгновение на твою голову обрушивается совсем безболезненный, но невероятно тяжелый удар, который бросает тебя в объятия мрака…

Ненасытная смерть покинула в ту ночь подножья гор, груженая тяжелыми сумами, до краев наполненными человеческими жизнями…

Тамерлан поднялся на гору, служившую воротами в горные пределы нахов. До сих пор ни одному завоевателю не удавалось ступить на нее ногой. Знаменитый Хромец из далекой Азии был первым.

Говорят, Тамерлан долго смотрел на величественные и суровые горы, закрывавшие собой южный горизонт. Он был погружен в тяжелые раздумья. Где-то там, в горах, свершили нахи свой суд над его сыном, сбросив отпрыска самого могущественного человека на земле с высокой скалы в пропасть… Летописи говорят, что никто так и не узнал, какие мысли роились в голове завоевателя. То ли из уважения к доблести врага, то ли желая сохранить жизни своих воинов, то ли засомневавшись в возможности покорить этот край, то ли еще по какой причине, но на следующий день Тамерлан собрал войска и продолжил свой путь на север, оставляя в стороне горы, которые он успел возненавидеть…

И «Потрясатель вселенной» не смог добраться до Туш-Лама. Может, он и слышал об этой горе, может, и желал захватить ее… Нет, точно, желал! Потому что Тамерлан был знаком с Истинным Словом, Туш-Лам же был частью этого Слова. Тогда как же он мог не слышать о тайне горы? А если знал и не пожелал вскрыть гору, разве Тимур был бы в таком случае тем грозным и могущественным Темурленгом, которого помнит история?!

И в этот раз предводители нахов смогли сохранить завещанную предками тайну…

А склеп на склоне Туш-Лама продолжал принимать в свое лоно к,онахов. Один человек от каждого поколения делал последний свой шаг во вторую пещеру священной горы, показывая следующему за собой посвященному свою сияющую спину…


______________________________________


…Такой ты и была жизнь. Коварной. Жестокой. Вечно беременной ложью и никак не желающей разродиться и очистить утробу свою от этой скверны. В твоем нраве всегда присутствовало все мерзкое и недостойное. Потому благородные люди и презирали тебя. Честь и совесть выше тебя!

Долгие годы, как одержимый, я рыскал по белому свету, терзал себя думами до судорог в мозгу, но так и не понял, жизнь, что ты есть и в чем твой смысл.

Немало уже лет позади…

Не смог я постичь твою истину…

Да и была ли у тебя она, эта истина, о самый кошмарный из всех кошмарных снов! Есть ли… был ли на земле хоть один человек, который нашел в тебе надежное пристанище и беззаботно нежился на твоих перинах, о горькая для честных людей, но щедрая к бесчестным, приласкавшая их и угождающая им во всем продажная распутница?! Как жаль, что мне пришлось узнать тебя… Как жаль, что тебе довелось узнать меня!

И все же, хвала Создателю, не вечно мне быть в твоей власти. И досталась ты мне без всякой платы, и отдам я тебя тоже даром.

Но не прошла ты бесследно. Удалось тебе оставить в мыслях моих свой глубокий след… и шрамы на моем трепетном сердце…

И как мне забыть все, что ты вытворяла надо мной? Как поднимала до заоблачных высот и с размаху била оземь. Как игралась моей душой, моим телом, словно ребенок игрушкой. Кровь мою ты не проливала и кости не ломала, но вволю поизмывалась над сердцем моим. А мои мысли… мои вольные мысли… легкие на подъем и быстрые на ногу мои мысли ты опутала своими вязкими нитями, словно паук беспомощную бабочку… И сейчас ты, о коварная жизнь, подло сидишь в засаде, обнажив свое ядовитое жало…

Жизнь!

Жизнь?

Жизнь…


*********


ГЛАВА 2


Когда-то дом родителей Алхаста был полон многоголосьем жизни. Здесь счастливо жила большая и дружная семья отца Абу и матери Марет – Солта, Салах, Башир, Кока, Човка. Первые двое уже шагнули в тот возраст, когда юноша не способен думать ни о чем другом, кроме как о милых, улыбчивых, застенчивых созданиях в ярких косынках; влюбляется что ни день и вполне уверен, что именно он и есть тот красавец-парень, которым все девушки на свете просто обязаны бредить. Башир, хотя и вымахал чуть ли не до старших братьев, все еще ходил подростком, никак не желавшим расставаться с хулиганистым детством. Кока была взрослой девушкой. Она приняла на себя большую часть женских дел в хозяйстве, чему мать не могла нарадоваться. И Човка, совсем еще ребенок, вечная соперница Алхаста в бесконечном споре за внимание родителей, но вместе с тем старательно подражающая во всем старшей сестре, считая и себя вполне взрослой, хотя бы для того, чтобы подмести в доме и во дворе. Ну и, конечно же, Алхаст, герой нашего повествования, самый младший, но отнюдь не избалованный ребенок в семье.

На ужин дружно рассаживались за большим столом. Кроме отца – ему Марет накрывала отдельно в соседней комнате. Такого порядка в этом доме придерживались строго, хотя никто из детей не понимал, почему отец не может сидеть с ними за одним столом.

Мать ставила на стол поднос с галушками и мясом.

– Я спрятала в двух галушках по зернышку кукурузы и фасоли, – говорила она детям. – И пусть кукурузное зернышко достанется самому красивому из вас, а фасолина – самому счастливому.

Это была ее давняя хитрость, ставшая семейной традицией. Дети уплетали галушки, уверенные, что заветные зернышки действительно обладают магической силой. И никого не надо было упрашивать есть.

Может, и не было в том никакого смысла, однако галушка с фасолиной почему-то всегда попадалась Алхасту. И всякий раз, как только она оказывалась во рту, он прикусывал язык. Крича от боли и в бессильной ярости бегая по комнате, Алхаст проклинал и галушку с фасолиной, доставшуюся именно ему, и счастье, которое она будто бы приносит, и язык свой, который, словно назло ему, глупо встревал в торопливую работу его острых детских резцов…

Сгрудившись вокруг отца, дети допоздна заслушивались его рассказами. Сказки матери каждый из них давно уже знал наизусть, потому что они засыпали под них еще с колыбели, да и не так уж много их было. А Абу, с его отменной памятью и большим талантом рассказчика, умел каждый раз привносить что-то новое в давно уже известные истории, пробуждая в детях интерес к деяниям предков и любовь к традициям народа.

– Аба, расскажи нам о Шайх-Берсе1, – попросил в один из таких вечеров Алхаст.

Он много раз слышал, как взрослые говорили об этом святом, бывал вместе с отцом и в мавзолее над его могилой в горном Курчали2. Знал он и то, что этот легендарный человек был его прямым предком в одиннадцатом колене. Потому мальчик страстно желал знать о шайхе все.

– Конечно, расскажу. – Абу вешал свои неизменные четки на гвоздь в стене над тахтой, укладывал рядом с собой Алхаста, как самого младшего, подкладывал правую руку себе под голову, закидывал ногу на ногу и начинал неторопливый рассказ: – Я и сам довольно часто размышляю о тех героических временах, чтобы хоть в мыслях уйти подальше от нашего испорченного грязными и коварными людьми времени, чтобы присоединиться к благородным предкам, почувствовать аромат свободы, которой была наполнена их славная жизнь.

…Берс. Великий герой, обладавший недюжинной физической силой и львиной отвагой. Шайх, первым провозгласивший ислам в чеченском обществе и вернувший его в лоно истинной веры в Единого Бога. Мудрец, объединивший народ, разобщенный и обескровленный бесконечными войнами с захватчиками. Благородный человек, щедрый и отзывчивый на чужую боль.

Дед Берса, Темболат, был известным и уважаемым человеком в чеченских горах и на равнине. Тимарболата, отца Берса, родила ему молодая жена, которую он привел в дом после смерти своей первой супруги, оставившей ему двоих сыновей. Оба они были уже взрослыми людьми, каждый имел свое вполне добротное хозяйство. И потому большую часть своего времени отец проводил с младшим сыном. И, конечно же, любил его. Недаром же говорят в народе, что особенно нежна к теленку старая корова. Старшие вовсе не были в восторге от того, что отец проявляет особые чувства к их младшему брату и уделяет ему больше внимания. Иногда недовольство это даже проявлялось в каких-то вполне понятных намеках. Но Темболат не придавал этому значения, считая такую ревность обычным капризом сыновей, недовольных тем, что место их матери занимает другая женщина.

Каждой весной Темболат уходил в горы. «Размять кости и поохотиться», – как он говорил. Обычно он возвращался через неделю, но не с охотничьей добычей. В переметных сумах Темболат привозил с гор не мясо оленя или тура, а золотой песок и несколько самородков. И привозил он каждый раз ровно столько, сколько хватало ему и его семье для безбедной жизни ровно на один год. Никогда он не брал с собой в горы ни одного человека – ни из родни своей, ни тем более из чужих. Даже сыновья, плоть от плоти его, не знали, куда он уходит и где берет золото. С расспросами по этому поводу никто из них к отцу не приставал, зная, что это бесполезно. Дети были уверены, что тот сам все расскажет и покажет, когда посчитает нужным сделать это.

Однажды Темболат не вернулся из своего обычного похода в горы. Его долго искали всем аулом, но даже следов отца Тимарболата так и не нашли. Темболат был в довольно преклонном возрасте, из его могучего когда-то тела давно уже ушли прежние сила и ловкость, потому старейшины рода посчитали его погибшим. Наверное, не справился с каким-нибудь коварным зверем или столкнулся на узкой тропе с алмастами, живущими в горных пещерах, решили они. Мало ли случается в горах? Горы, они ведь полны опасностей. Не так поставил ногу – и ты летишь в пропасть, выбрал не то место для ночлега – и ты уже жертва кровожадного хищника…

Не выдержав такого горя, вскоре слегла и мать Тимарболата. Ровно через три месяца ее не стало.

Юный Тимарболат остался один в большом и пустом доме. Все дела в хозяйстве легли на его не успевшие еще налиться силой плечи. И дом, и земельный надел, который надо было обрабатывать, и скот, за которым следовало ухаживать. Это были отнюдь немалые заботы для всего лишь двух неопытных юношеских рук. Но Тимарболат со всем этим хозяйством неплохо справлялся. Успевал и свои дела делать, и братьям помогать.

Ежедневный тяжелый труд и суровые условия жизни в горах закалили Тимарболата. Он вырос сильным и ловким молодым человеком, а долгие зимние ночи в полном одиночестве научили его созерцать и размышлять. Трудолюбие, хозяйственность и дружелюбие, готовность прийти на помощь каждому, кто в этом нуждался, снискали ему уважение среди аульчан, а победа в состязании в древнем Гуни3 прославила имя сына Темболата и за пределами родного Курчали.

Гуноевец, у которого после нескольких дочерей родился долгожданный сын, солнечным сентябрьским днем устроил большой праздник, на который созвал гостей со всех ближних и дальних аулов. Главным зрелищем любого такого праздника, конечно же, было состязание удальцов в ловкости и силе. Так было и в этот раз. Наградой победителю объявили не стада, не табуны и не отары, не красное золото и не белое серебро. Состязание за такие обыденные призы не привлекло бы стольких претендентов со всех уголков нахской земли. Хозяин празднества дал слово выдать за победителя свою старшую дочь. А за гуноевскую Чиллу всякий к,онах, хоть раз видевший ее, без тени страха вступил бы в единоборство с кем угодно, будь тот хоть самим Аржа-Хожей4, оседлавшим девятиглавого дракона. Даже если бы это стало последним боем в его жизни! Не раз бывали случаи, когда горячие молодые люди обнажали клинки в споре только за мимолетный взгляд черноокой Чиллы, за одно ее благосклонное слово. Лишь суровые законы гор и удерживали их от кровопролития. И как же было удальцам не собраться на состязание, где победителя ждала такая награда?!

В центре ровной поляны вырыли широкую яму глубиной в два локтя, поместили туда огромного барана и объявили условие состязания:

– Всадник на полном скаку должен перелететь через яму. Но это только полдела. Победителем признается тот, кто в момент прыжка схватит барана и вытащит его из ямы.

Люди подходили к яме и, удивленно цокая, качали головами. Такого крупного барана ни до, ни после в этих горах никто не видел. Не баран, а прямо бык какой-то!

Многие к,онахи, еще минуту назад гарцевавшие на великолепных чистокровных скакунах, легким прикосновением богатырских колен сдерживая их нетерпение и изредка устремляя горделивый взгляд на прекрасную Чиллу, отошли в сторону, усомнившись в своих силах и в способности своих коней преодолеть в прыжке столь широкую преграду. Никто не хотел опозориться на глазах у всего Нохчмохка. Но немало нашлось и тех, кто был вполне уверен в себе и прыти своего четвероногого друга. Они и вступили в спор за вожделенную награду.

Легким ударом хлыста и громовым криком пускал всадник коня вперед. Словно коршун перелетал тот над ямой. В это короткое мгновение всадник зависал вниз головой и, едва не вываливаясь из седла, тянулся к барану. Но до цели все равно не дотягивался… И уносился прочь, подальше от колких шуток зрителей.

Подъезжал новый претендент.

Короткий взмах хлыста, гортанный гик… Бросок вперед, прыжок… Конь вытягивается струной… Всадник, будто подстреленный, сваливается вниз… Треск подпруг… Вздох восхищения зрителей… и несостоявшийся жених снова в седле, а баран – в яме…

– Э-э, нет, гунойцы хитры, они и не собирались отдавать Чиллу кому-либо, иначе не поставили бы такое невыполнимое условие, – слышалось из толпы зрителей. – Видно, не нужен гунойцам зять! Красавица Чилла и сегодня будет спать у ног своей матери!

Претендентов на руку красавицы Чиллы набралось много. Один за другим выезжали на поляну легендарные удальцы, не раз удивлявшие своими подвигами эти горы и населявших их горцев. Все, кто решился попытать счастья, сделали по одной попытке. Но на вторую никто из них так и не решился. А огромный баран продолжал метаться по яме, время от времени затравленно блея.

– Что же вы там приутихли, курчалинцы? – стали подшучивать над своими соседями гунойцы. – Почему же никто из вас не пытается заслужить Чиллу, хотя сторожить ее у родника что ни день ваши молодцы не ленятся? Силы не те или кони ваши способны только за тучными коровами гнаться? Неужто в славном Курчали не осталось удальца после гибели легендарного Темболата?

Тимарболат, державшийся в сторонке от старших родичей, уступая им право участия в состязании, не выдержал упрека. Огрев хлыстом коня, в нетерпении бившего копытами о землю, он выскочил вперед.

– Знаменитый Темболат, имя которого даже враги произносили с уважением, а соплеменники с почитанием, не ушел бесследно. У него остались сыновья, которые не уронят честь отца и сумеют приумножить славу его рода! Пусть об этом знают все в этих горах и на равнине!

Эти слова молодого человека, сказанные с холодным металлом в голосе, дошли до самых дальних концов поляны. Собравшиеся на праздник люди, услышавшие их, поняли – этот молодец сделает то, на что ни у кого сегодня сил не хватило – он увезет из Гуни невесту.

Конь Тимарболата молнией взмыл над ямой. Всадник схватил барана за рог и потянул вверх. Как только эта тяжелая туша оторвалась от земли, рог отломился и баран с ошалелым блеянием рухнул обратно в яму. Тимарболат развернул коня и повторил попытку – второй рог барана также остался в руках удальца. Все уже решили, что и сын Темболата уедет из Гуни с опушенной головой. Но на лице самого Тимарболата никто не заметил даже тени сомнения в собственных силах. Было видно, что неудачи только раззадорили его. Глаза молодого человека горели еще большей решимостью – его устраивала только победа! По условиям состязания, он мог сделать еще одну попытку, но это был его последний шанс.

Красавица Чилла, стыдливо пряча лицо, завороженно наблюдала за курчалинцем. Это и понятно, ведь здесь решалась и ее судьба тоже. Неожиданно для нее самой все ее существо затрепетало, как весенний листик на ветру. Это было то самое чувство, которое одно только и питает корень жизни. Как часто и бывает, возникло оно внезапно и озарило ее душу, как вспышка молнии озаряет ночное небо. И разве вправе кто винить ее в том, что она желала победы именно тому, кто разбудил в ее юном сердце волнительные чувства.

Сквозь шум и выкрики толпы до Тимарболата долетел звонкий и чистый голос девушки:

– Волчьей хваткой его!..

Тимарболат повернулся в сторону девушек, среди которых стояла Чилла, и мимолетной улыбкой поблагодарил за совет.

В третий раз взлетел конь курчалинца над ямой. Тимарболат воспользовался советом юной Чиллы. Он на короткое мгновение повис вниз головой, крепко схватил барана за холку и тут же выпрямился в седле, держа мертвой хваткой мохнатую тушу огромного животного. Он проскакал вперед и бросил его к ногам старцев, следивших за состязанием.

С той самой весны имя Тимарболата стало известно во всех уголках нахской земли. Слава о нем разнеслась по горам и равнинам. Самые именитые к,онахи приезжали в Курчали, чтобы познакомиться с сыном Темболата и завязать с ним дружбу. Редкий день обходился без гостей в его доме.

У Тимарболата теперь было все, что должно быть у настоящего наха – чистокровный скакун на привязи, красавица жена у очага и уважение в народе!

Как и его отец, Тимарболат тоже часто уходил в горы на несколько дней. Правда, он не привозил оттуда ни дорогой металл, ни драгоценные камни, но переметные сумы при возвращении всегда были полны олениной или медвежатиной.

А сердца старших братьев Тимарболата уже грыз червь сомнения. После смерти отца они долго искали место, куда он ходил по весне и привозил золото. Но так ничего и не нашли. Они знали, что их младший брат тоже часто уходит в горы и ни разу еще не возвращался без добычи. Правда, каждый раз невестка приносила деверьям что-нибудь из охотничьей добычи Тимарболата – то лопатку оленя, а то и целую тушу косули. Но не такого подарка ждали те от младшего брата. Они не сомневались в том, что отец рассказал Тимарболату о заветном месте. Ведь он любил его больше их всех, значит, вполне мог указать ему место, где спрятан клад. И в горы он ходил, по их мнению, вовсе не охотиться, а совсем с другой целью, иначе зачем, спрашивается, молодому человеку проводить вдали от дома долгие дни и ночи, оставляя в одиночестве юную красавицу жену? Тем более что недостатка ни в чем он не испытывал – и земли под хлеба, и скота у него было вполне достаточно. Не голод же его туда гнал, в конце концов!

В один из дней, когда Тимарболат в очередной раз собрался в горы, старшие братья тоже тайно стали готовиться в путь.

Два дня им удавалось следовать за ним, хотя трудов это стоило неимоверных. Иногда они начинали даже сомневаться, действительно ли их брат и его конь состоят из плоти и кости, а не из какого-то там гранита. Они шли и шли вперед, хотя кони их от усталости уже стали спотыкаться. Вечером третьего дня Тимарболат остановился на отдых. Он развел костер под огромным выступом скалы, нарубил веток орешника, из которых соорудил что-то вроде ложи, и прилег. Конь его стоял тут же, поедая овес из торбы и изредка фыркая. Братья отошли подальше от места стоянки Тимарболата, чтобы ни он сам, ни конь его не почуяли их присутствия, и тоже расседлали коней. Ночь была темной и холодной, какой она в это время и бывает в горах. Путники почти три дня не покидали седел. Были, конечно, короткие привалы, но они требовались скорее не всадникам, а животным. Вдобавок ко всему, весь день шел холодный, моросящий дождь. Братья промокли и продрогли. Они прилегли, укутавшись в теплые бурки, и тут же уснули мертвецким сном.

Проспавшие до первых лучей солнца преследователи обнаружили, что Тимарболата нет на месте. Зола от его костра уже остыла. Было понятно, что покинул он это место довольно давно. Раздосадованные братья затеяли было грызню, но вскоре успокоились, решив, что виноваты они оба и теперь уже нет никакого смысла спорить. Надо было решать, что делать дальше. Нечего было и думать о том, чтобы найти в этих диких лесах не то что одного человека, но даже целое войско, если бы кому-то вздумалось его здесь укрыть. Но что-то все равно надо было предпринять. Не могли же они, в самом деле, допустить, чтобы Тимарболат один пользовался богатствами, спрятанными в горах. Или они должны достаться всем, всем троим, или никому! В конце концов, они тоже являлись сыновьями Темболата и имели на наследство те же права, что и их младший брат! Да что там какие-то права?! Это им, как старшим в семье, отец должен был поведать о кладе в первую очередь! Это было бы справедливо!..

Братья решили устроить засаду.

Они, конечно же, понимали, что даже вдвоем им не справиться с Тимарболатом в открытой схватке. Его можно было одолеть только хитростью.

На тропе, по которой должен был возвращаться Тимарболат, братья вырыли яму, как это делали охотники на крупного хищника, и замаскировали ее так, что ни зверь, ни тем более человек не учуяли бы западню.

Злодеям пришлось ждать несколько дней. И вот однажды поутру, когда они уже отчаялись дождаться здесь Тимарболата, тот показался на склоне горы. Переметные сумы за седлом всадника были полны и тяжело свисали по бокам. Да и поступь коня не казалась, как обычно, легкой. По всему было видно, что виной тому была тяжесть ноши.

Спустившись с горы, Тимарболат на некоторое время исчез из поля зрения братьев. Тропинка в этом месте уходила в густые заросли подлеска. Но он вот-вот должен был появиться из-за ствола огромного бука примерно в ста шагах от западни. Злоумышленники, притаившиеся в кустах у самой тропинки, обнажили сабли.

Ничего не подозревавший Тимарболат и его конь провалились в яму, с треском ломая ветки и сучья, которыми она была тщательно накрыта. Сломавший ногу конь повалился на бок и всей своей тяжестью придавил правую ногу всадника. Тимарболат оказался зажатым между каменистым грунтом и тяжелой тушей коня. Выбраться из этих крепких тисков было непросто, если вообще возможно. Подбежавшие в тот же миг коварные братья изрубили Тимарболата. Вместе с хозяином принял смерть и его верный конь.

Убийцы спустились в яму и с жадностью набросились на переметные сумы. Однако, вскрыв их, они нашли не то, что искали. Вместо золотого песка и самородков, которые привозил их отец, в сумах младшего брата лежали простые тонкие медные пластинки с выгравированными на них непонятными знаками. Эта добыча не только не могла обогатить, она не стоила даже простого путешествия в соседний аул. Медь хотя и ценилась, но не была в этих горах редким металлом. А они из-за этих ничего не стоящих пластин убили человека. И не просто человека, а своего единокровного брата.

Братья выбрались из ямы. Молча засыпали тело Тимарболата – сына их отца – и труп его коня сырой землей. Медные пластины остались лежать в той же яме… вернее, уже могиле.

Обозленные на себя и на весь белый свет убийцы отправились домой. Всю дорогу до аула они то и дело вступали друг с другом в яростную перепалку, с остервенением пускали стрелы в каждую птицу, имевшую неосторожность попасться им на глаза, будто и они тоже были виновны в том, что им не удалось заполучить золото и драгоценные камни.

Чилла забеспокоилась на восьмой день. Тимарболат обещался вернуться через неделю. Жена знала, что супруг обязательно вернулся бы к назначенному сроку, даже если бы находился на самом краю света. Он держал слово, кому бы его ни давал и чего бы ему это ни стоило. То что утром восьмого дня Чилла не услышала во дворе ржание коня мужа, могло означать только одно – с Тимарболатом что-то случилось. Никаких других причин быть не могло. Да и братья его вели себя как-то странно. В жестах и мимике какая-то озлобленность, слова не скажут, чтобы не прикрикнуть на невестку. Такого они себе раньше не позволяли. И жены их все время о чем-то таинственно шептались, старательно избегая ее. А если она все же оказывалась рядом, тут же замолкали или заводили разговор на житейские темы.

Чилле было известно, что оба деверя, вышедшие из дома вслед за ее мужем, вернулись только два дня назад. Зная, что брат их задерживается дольше обычного, ни один из них даже не заглянул к ней, чтобы поинтересоваться судьбой Тимарболата и сказать ей хотя бы пару ободряющих слов. А то что они в обиде на брата из-за какой-то отцовской тайны, она знала уже с первых дней своего замужества. Конечно, она пыталась как-то снять опасное напряжение в их отношениях. И мужа не раз просила, чтобы хоть раз взял их с собой. Но тот и слышать ничего не хотел об этом.

– И с собой я их взял бы, и отдал бы им все, чего они только пожелают. Но не знаю я, не-зна-ю, где находится эта гора со «спрятанными сокровищами», а другого им ничего и не надо. Да, Темболат не раз брал меня в горы. Много чего рассказывал о прошлом нахов, говорил и о будущем. Он был человеком долга, которому всегда оставался верен. Тяжелое это бремя отец переложил на мои плечи. Не знаю, почему! Во всяком случае, я его ни о чем таком не просил. Святой долг ограничивает мою свободу в словах, делах и действиях. Даже если бы хотел, не могу переступить через черту, которую обозначил отец. Но ни о каком золоте и всяких драгоценных камнях он мне не рассказывал, да я никогда и не просил его об этом. Что бы вы тут не думали. Не знаю, почему отец не брал с собой моих братьев. Не знаю, почему не вел с ними те же беседы, что и со мной. Не знаю! Но одно могу сказать с полной уверенностью – он ни в коем случае не преследовал цели сделать мою жизнь более обеспеченной, чем у остальных своих сыновей. Не понимаю, чему вы тут все завидуете. Темболат не оставил мне ничего, кроме тяжелой ноши ответственности за судьбу племени нахов, которую он сам нес всю свою жизнь. А делиться этим грузом я не имею права ни с братьями, ни с друзьями, ни с собственными детьми, если они не окажутся достойными взвалить ее на свои плечи. Как бы я сам этого ни желал! О чем еще говорить, если я не могу повести братьев даже на могилу нашего отца!

– Что? На какую еще могилу? В своем ли ты уме? – удивленно воскликнула Чилла. – Разве отец ваш не пропал без вести?

– Нет, – тихо промолвил Тимарболат, еле заметно покачав головой. Потом, выдержав короткую паузу, продолжил: – У отца была особая судьба, он не мог быть похоронен на кладбище. Ни на аульском, ни на каком другом. Ему предначертано было упокоиться в склепе, рядом с останками великих к,онахов. Мне выпало проводить его в тот склеп. Я последним из живых слышал его слово, видел его спину. Когда весь аул его искал, я, конечно же, знал, что Темболата они не найдут, но сказать об этом не мог. Да, женщина, и такое тоже бывает на этом свете. Посвящение предполагает ответственность, знания заставляют размышлять. Но не будем больше об этом. Все сущее находится под властью времени. В назначенный срок происходит то, что должно произойти; закрывается то, что должно закрыться; открывается то, чему предписано открыться; прерывается то, что и должно было прерваться именно в наступивший момент. Точно так же бывают и тайны, которые никто не имеет права открыть до того самого момента, когда настанет их срок. К моему счастью… или к несчастью… не знаю… в такую тайну и посвятил меня отец. Я не могу открыть ее ни братьям, ни тем более тебе. Не я хозяин этой тайны… Я запрещаю тебе рассказывать кому-либо об этом нашем с тобой разговоре. Но ты должна знать и помнить всегда, что супруг твой связан определенными обязательствами. А потому не донимай меня расспросами.

Этот разговор между Чиллой и Тимарболатом состоялся два месяца назад. С тех пор и беспокойство ее возросло, и недобрые предчувствия терзали. Все время жила в ожидании, что вот-вот чьё-то коварство или предательство нанесет ее мужу удар в спину.

То, чего она так боялась, видимо, и произошло.

Отбросив в сторону все правила нахского этикета, Чилла переступила порог родственников мужа.

– Ваш брат задержался в горах дольше обычного. Я боюсь, что с ним что-то случилось, до сих пор он всегда возвращался в назначенный им самим день. Может, стоит поискать его? Вам, мужчинам, должно быть, известны все горные тропы…

Братья переглянулись. Невестка не увидела на их лицах ни беспокойства, ни печали.

– Нам известно, что произошло с нашим братом и где он, нечего чужим искать его, – жестко сказал старший из братьев. – Если нужна будет чья-то помощь, мы сами скажем об этом. И ты тоже уходи в свой Гуни, отныне ты вдова.

– Вы убили его! – в ужасе воскликнула Чилла.

– Закрой свою пасть! – рявкнул деверь. – Кто может спросить с нас за нашего человека?! Он наш, и мы вольны поступать с ним так, как нам вздумается. Не тебе обсуждать наши действия, это не твое дело!

– Но…но… – голос Чиллы дрожал, слезы душили ее. – Но тело… похоронить… как же… без могилы… без надмогильного камня!..

– Ты что, не понимаешь, что тебе говорят? – продолжал деверь все так же грубо. – Или ты испытываешь мое терпение? У тебя только одна дорога! Сегодня же отправляйся в свой Гуни, женщины помогут тебе собраться. И чтобы я не слышал от тебя более ни слова! Разговор окончен!

И братья ушли, оставив своих жен утешать Чиллу…

Молодая вдова в тот же день покинула Курчали. Чтобы не видеть злорадства на лицах убийц своего мужа и их жен, она не проронила ни единой слезинки, пока не покинула этот ставший уже ненавистным ей аул. Но оказавшись одна в достаточном отдалении от него, дала, наконец, волю чувствам…

Перед ее глазами возник образ Тимарболата – короткая черная борода, ласковые, добрые глаза, улыбка… какая-то необычно щедрая, всепрощающая улыбка. Блестящие доспехи, облегающие мощный торс. Огромный баран, вздернутый сильной рукой… В тот день не одна только Чилла смотрела на гостя из соседнего аула влюбленными глазами. Ее ревнивый взгляд уловил немало девичьих глаз, устремленных на молодого курчалинца. Тимарболат пришел в этот день в Гуни на ее, Чиллы, счастье… на слишком короткое счастье…

Долго плакала несчастная женщина, сидя под обжигающими лучами безучастного полуденного солнца, одинаково светящего и для добрых людей, и для злодеев…

Неожиданно у нее закружилась голова, на короткое мгновение она потеряла сознание. Через некоторое время все повторилось. На этот раз головокружение продолжалось дольше, накатила тошнота… Она все поняла!.. В первый раз с того самого дня, как Тимарболат ушел в горы, Чилла улыбнулась. Конечно, она не могла знать, сын у нее будет или дочь, но в одном поклялась бы на чем угодно – в дверь убийц однажды ранним утром, поздним вечером или ясным днем обязательно постучится мститель, который спросит за кровь отца!

Накопившаяся в душе ненависть к убийцам и вера в неизбежную расплату вернули Чилле силы. Она встала и гордо выпрямила согнувшуюся было спину. Суровый крик молодой женщины, перед которой подлые люди выставили горькую чашу раннего вдовства, долетел до притаившегося в низине Курчали:

– Пусть знают в Курчали все сплетники и сплетницы, все, кто позволяет грязным мыслям рождаться в своих пустых головах, а в трусливых сердцах своих поселили злобу, – Тимарболат, подобного которому не было на нашей земле, не ушел бесследно! Если будет дочь – не спастись вам от сиротских проклятий, если же сын – ждите мстителя! Бодрствуйте, убийцы, ибо заснув, вы можете уже не проснуться!..

С этого самого дня в ушах курчалинцев многие годы будет звучать пронзительный крик несчастной вдовы. Он, как предвестник гласа небес, ураганом пронесется по нахской земле…

Вскоре Чилла стала матерью. Племянника, громким криком возвестившего о своем появлении в этом мире, гунойцы, родственники его матери, нарекли именем Берс.

…Через год после этих событий, в пору, когда осетр идет на нерест, братья Тимарболата поехали на нахские острова в Восточном море.

Сам по себе осетр не особо ценился у нахов. Многие вообще не ели его, презрительно называя «собачьей рыбой». Но икра осетра была чрезвычайно питательной и вкусной. Известные даже в дальних краях нахские врачеватели изготовляли на ее основе разнообразные снадобья, исцелявшие от многих хворей. Поэтому каждой весной на нахские острова и в прибрежные селения стекались толпы людей со всех уголков. Здесь они солили икру в больших дубовых бочках, чтобы ее с избытком хватило на долгую зиму.

С ранней весны до самого позднего лета нахская приморская полоса превращалась в одну огромную стоянку караванов.

В порт небольшого городка, заложенного нахами в устье Терека на самом берегу моря, прибывали длинные вереницы больших и малых судов восточных купцов, а также северян, спускавшихся по Волге. Отсюда расходились их товары по всему Кавказу.

С сыновьями Темболата, уже загрузившими свои арбы бочками с засоленной икрой, разговорился какой-то чужеземец. Курчалинцам не понравился его диковинный вид. Длинные волосы, свисающие до самых лопаток, клинообразная неухоженная борода, начисто сбритые усы и улыбка, то ли хитрая, то ли любезная, которая никогда не сходила с губ. Для глаза кавказца привлекательного в нем действительно было мало. Однако слова его немало удивили братьев, если не сказать больше.

– В стране вашей есть одинокая гора, – сказал он на чистом нахском языке. – Тот, кто найдет эту гору и вскроет ее пещеру, будет жить на этом свете в свое удовольствие, обладая несметными богатствами и великой властью. Мне сказали, что вы сыновья Темболата. Это имя не раз произносилось и произносится поныне в землях за двумя морями. Я тоже слышал о нем. Темболат знал, где эта гора, был посвящен в ее тайну и владел ключом к заветным сокровищам. Если бы вы отыскали это место, жизнь ваша превратилась бы в сказку. Даже кусочек металла величиной с женскую кисть из этой пещеры, будь то золото, серебро или даже медь, ценнее целого каравана этой вашей икры!

Братья вспомнили о медных пластинах, которые они оставили в яме, когда засыпали землей Тимарболата и его коня.

Они поручили аульчанам свои арбы, а сами пустили коней в сторону гор. Не заезжая в родной аул, повернули к тропе, на которой в тот роковой день устроили брату засаду. Искать не пришлось – они и через тысячу лет не забыли бы это место. Как одержимые, стали раскидывать землю, сгорая от желания поскорее добраться до заветных пластин.

Картина, представшая их глазам, наполнила сердца убийц неописуемым ужасом. В яме, которую они собственноручно закидали землей год назад, не было ни медных пластин… ни костей самого Тимарболата, ни даже каких-либо следов того, что здесь когда-либо лежал труп человека. В «могиле» лежал только обтянутый полуистлевшей кожей скелет коня.

Таинственные силы всегда влекут убийц на место своего преступления, и они рано или поздно обязательно возвращается туда, где пролили человеческую кровь. Эти двое тоже не раз бывали там, где совершили свое злодеяние. Конечно, дело было вовсе не в том, что они испытывали какие-то угрызения совести. Говорить о совести вообще не приходилось! Сожаления о содеянном, раскаяния или чего-то в этом роде ни один из них, естественно, не чувствовал, хотя совсем не думать о произошедшем тоже не получалось… Просто ноги сами несли их сюда, куда бы они ни держали путь. Братья могли бы поклясться – никто не вскрывал эту яму с тех самых пор, как они засыпали и тщательно утрамбовали ее. Ни человек, ни зверь. Тогда куда подевались эти проклятые пластины? Где останки Тимарболата? Не мог же труп просто взять и исчезнуть! Не живой же человек! Останки коня – вот они, лежат нетронутые!.. Что же это происходит! И что все это значит?

Убийцы с ужасом осознали, что они совершили не просто убийство, что в те времена не являлось такой уж редкостью, не только братоубийство, что являлось дикостью во все времена. Здесь было что-то еще… Что-то ужасное, угрожающее, леденящее душу, чего ум их не мог постичь. Какая-то зловещая тайна…

Страх, проникший в эти подлые сердца в тот час, не покидал их уже никогда, до самой смерти. С этим страхом братья ложились, с этим страхом просыпались, всегда и всюду чувствовали его мертвую хватку, сжимающую горло…

А Берс тем временем рос умным и любознательным. Силой и ловкостью он далеко опережал сверстников. В драках, которые часто случаются среди детей и подростков, никому не удавалось одержать верх над сыном Чиллы. Он всегда бился с остервенением волка-одиночки, которому не на кого рассчитывать, кроме как на самого себя. Не оставались в долгу и побежденные. Они наносили Берсу удар, против которого бессильны были и храбрость его, и сила.

– Вместо того чтобы тут с нами драться, лучше отомсти за отца, если ты мужчина! – не раз слышал он за спиной.

Больно ужаленный этими словами, сгорая от стыда и беспомощности, мальчик бежал домой и набрасывался на мать с расспросами:

– Нана! Мне надоело, нана, я не могу больше терпеть эти упреки! Скажи мне, скажи, кто убил моего отца? Где его могила? Почему мы никогда не бываем на ней? Скажи, где мне искать убийц? Почему ты скрываешь от меня правду, позволяя моим кровникам безнаказанно ходить по этой земле? Все попрекают меня этим!

Но мать каждый раз успокаивала сына. Мол, дети и сами не знают, что говорят, они просто пытаются хоть чем-то поддеть его, потому что чувствуют – он лучше их во всем. А зависть, говорила она, заставляет человека и не такое творить. Мальчику, которому только-только исполнилось семь лет, рано еще было знать всю правду.

Зашевелились и курчалинцы, до которых дошли слухи о том, что их племянник не по годам силен и ловок. Братья-убийцы совсем не желали, чтобы на противоположном берегу реки вырос враг, который однажды может явиться к ним с оружием в руках. Они пару раз даже попытались похитить племянника. Но братья Чиллы, вовремя проведавшие об этом, пришли на центральную площадь Курчали и объявили:

– Курчалинцы, то, что вы убили своего брата и нашего зятя, это ваше дело. Мы не вправе спрашивать с кого-то кровь их человека. Но Берс сын нашей сестры, которую вы сделали вдовой. Он родился в нашем доме, подрастает там и стал членом нашей семьи. И если по вашей вине с ним что-то случится, это уже будет нашим делом. Мы спросим за его кровь! Пусть об этом знают в Курчали, пусть об этом знают во всем Нохчмохке, пусть об этом знают все!

Только после этого прекратились попытки убийц добраться до племянника. И Чилла, иссохшая от непреходящей тревоги в душе, немного успокоилась.

Берс уже не играл со сверстниками, он не в силах был терпеть их перешептывания за своей спиной. Взрослые еще как-то сдерживают язык, но дети, как известно, непосредственны и наивны. Они могут наговорить самые ужасные вещи, даже не подозревая, что их слова могут ранить. Они еще не ведают, что язык человеческий – это клинок, который режет глубже и больнее клинка булатного. Потому от ребенка часто можно услышать то, за что взрослый ответил бы кровью.

Берс молча проходил мимо весело играющих детей и исчезал в густом лесу на левом берегу Гумса. Мальчику уже было девять лет. Он считал себя достаточно взрослым, чтобы всегда иметь при себе оружие. И хотя по обычаю не положено было ему пока носить кинжал, с ним всегда был нож, для которого он сам смастерил ножны, висящие на гашнике шаровар.

Однажды, бесцельно бродя по лесу, мальчик наткнулся на раненого волка. Прожеванная передняя лапа висела на мышце и коже, острый конец сломанной кости торчал наружу. Грудь и бока были исполосованы глубокими порезами от клыков. От сочившейся из десен крови перед мордой образовалась небольшая алая лужица. Судя по всему, сей благородный обитатель горного края сцепился с более крупным и сильным зверем.

Берс огляделся. С кем же это волк так яростно сражался? Чуть поодаль, в густой траве, лежал барс. Он был мертв. То что это опасный и жестокий зверь, знал каждый житель гор. Наслышан был о кровожадности этих свирепых хищников и Берс. Беспечные пастухи или дровосеки довольно часто становились его жертвой. Даже бывалый охотник с гордостью вывешивал у себя дома шкуру барса, если ему удавалось добыть ее.

– Ну и ну, молодец, волчище! – воскликнул восхищенный Берс. Он удивленно разглядывал то бездыханного барса, то раненого волка. – Ну и разделался ты с ним! – мальчик легонько пнул мертвую тушу в бок. – Ты что же это, шкура пестрая, думала волка одолеть? Спросил бы у меня, я бы рассказал тебе, как опасно встречаться с волком. Ты же всего лишь кошка-переросток, каким бы страшным ни пытался выглядеть! Какой из тебя воин!?Только и умеешь сидеть в засаде и нападать исподтишка! Лучше шел бы ловить мышей на заброшенную поляну какого-нибудь больного и одинокого горца, чем переходить дорогу волку! Живым остался бы!

Увидев человека с ножом в руках, волк оскалился, но тут же закрыл глаза, издав почти человеческий стон. Мальчик понял, что он не представляет никакой опасности. В таком состоянии он ни для кого не мог представлять угрозу, тем более для него, вооруженного острым ножом. Берс медленно приблизился и осторожно погладил его по голове. Кажется, тому это понравилось. Мальчик осмотрел раны. Зверь не сопротивлялся прикосновению человека, только шкура его иногда судорожно подрагивала. Берс определил, что раны, хотя и были глубокими, вполне могли зажить, но добывать себе пищу в таком состоянии волк не смог бы. Помочь ему в этом вполне по силам было самому Берсу. У него спрятаны в лесу лук и стрелы, умел он ставить капканы и ловить рыбу, а живности в лесу и реке вполне хватало.

Серьезной раной была перебитая лапа. Мальчик вспомнил, как его дядя ставил зёпар5 на сломанную ножку козленка.

Берс сбегом в аул и вскоре вернулся с узелком в руках. Развязал его, достал клубочек шерстяных ниток, баночку с мёдом и кусок чистой ткани. Взял нож и настрогал палочки. Погладив недоверчиво скалящегося волка, он приступил к делу…

Мальчик возился довольно долго, но с работой справился. Сломанная лапа была обложена тремя обернутыми в слегка прожеванные листья подорожника палочками и плотно перевязана. Оставалось только ждать, когда кость срастется.

Справившись с этой непростой для него задачей, Берс нарвал веток и связал их корой тутовника. Получился настил, вполне пригодный, чтобы перетащить волка в какое-нибудь укромное место. Бережно уложив на него раненого зверя, мальчик подложил ему под голову свою рубаху.

Не прошло и часа, как мальчик и волк оказались в маленькой, но вполне просторной для них пещерке под скалой у самой реки…

Мальчик заботился о волке – приносил ему еду из дома, кормил мясом подстреленных им птиц и мелкой дичи.

Раны с каждым днем затягивались. Лапа волка, которую Берс перевязывал каждый день, уже заживала, кость тоже срослась.

Ровно через месяц волк в первый раз со дня схватки с барсом вышел из пещеры. Как бы пытаясь отблагодарить человека, зверь, осторожно ступая на раненую лапу, бегал вокруг своего спасителя, терся о его колени, тянул за штанину, приглашая поиграть с ним. Берс просто сиял, глядя на него… Гроза леса был здоров…

Мальчик и волк почти каждый день проводили вместе. Они бродили по лесу, то охотясь, то просто играя друг с другом. А вечером зверь провожал мальчика до самой околицы, смотрел ему вслед, пока спина его не исчезала за домами, и возвращался в лес. На второй день друзья встречались там же, где расстались накануне.

Однажды летним утром, как только они встретились, волк схватил Берса за рукав и потащил за собой. Мальчик доверял четвероногому другу. Так, как ему, он больше не верил никому и никогда. Берс знал, тот его не обманет и никогда не предаст. Ведь это зверь, а не человек! Потому мальчик спокойно следовал за ним.

Перейдя на правый берег реки, они шли все дальше и дальше на юг, пересекая лощины и обходя скалы. К полудню узкая звериная тропа, пролегавшая по буковому лесу, вывела их на лесную поляну. Берс увидел каких-то людей, сидящих в тени раскидистой кроны огромного дуба на самом краю поляны.

Один из них встал, поманил мальчика рукой и мягким голосом сказал:

– Подойди к нам, Берс. Мы ждали тебя!

Мальчик удивился тому, что незнакомец назвал его имя, но не стал задавать вопросы, а молча подошел. Волк, его верный друг, остался стоять на краю поляны.

Старцы дружно встали, приветствуя Берса, как совсем взрослого человека. Их было девять. Каждый по-отечески обнял его. У мальчика почему-то не было ощущения, что он стоит перед посторонними людьми, хотя видел их впервые. От них веяло чем-то родным и близким.

Старцы были похожи друг на друга, как братья-близнецы. Берсу даже показалось, что он вряд ли запомнил бы, кто есть кто, представься они именами. Хорошо еще, что они этого не сделали. Длинные белые бороды, ясные добрые глаза, одинаковые белоснежные одеяния, на головах серые бараньи папахи. Светлые, почти сияющие лица. Различались только посохи старцев. И не было там двух одинаковых посохов.

Старцы внимательно наблюдали за мальчиком. Изредка посматривали друг на друга, сопровождая это легкими кивками. Хотя никто из них не произносил ни слова, Берсу все же казалось, что они переговариваются между собой.

Наконец один из старцев обратился к мальчику:

– Темболатан Тимарболатан Берс! Ты сын славного отца! Из славного рода! Твоим предкам выпал жребий стоять на страже святых ценностей земли нахов! Они были покорны своей судьбе и исполнили свой долг до конца. И тебе выпал тот же жребий, и на тебе лежит тот же долг. Расти, учись. Природу слушай более, чем людей. Вода в вечном своем круговороте, рождаемые водой ветра, покачиваемые ветрами травы и листва, кормящиеся травой и листвой животные будут для тебя лучшими учителями, нежели привязанный к колесу желаний язык человеческий. Окинь внимательным взглядом небесные выси, обозри глубины земли, пройдись взором своим по дальним горизонтам и прими только ту истину, которая живет с ними в полном согласии. Истина всегда находится в гармонии с окружающим миром! Мы будем опекать тебя, ты не будешь чувствовать себя в одиночестве. Предназначение твое определено давно, а тептар жизни своей ты напишешь сам. Ты выполнишь возложенный на тебя святой долг! Сумеешь принять от предшествующего и передать последующему! Придет время, мы опять пригласим тебя сюда и расскажем еще многое. А сейчас иди, тебя проводит тот, кто и привел сюда. О том, что видел и слышал, не говори никому. До встречи, Берс, сын Темболатан Тимарболата!

И кому дано знать, какие мысли породила в голове девятилетнего Берса эта встреча на лесной поляне! Думается, что он, еще в детские годы отличавшийся ясным, цепким и не по годам глубоким умом, осознал то, что в силах постичь только люди, отмеченные особой печатью Небес. Не знаю. Но, хоть и размышлял он на обратном пути над всем, что увидел и услышал, в лучезарных глазах мальчика не было заметно ни удивления, ни страха перед неизвестностью…

А время продолжало идти размеренной поступью в глубины вечности… Ночь сменялась днем, весна сменяла зиму… зеленела природа, потом желтела, затем багровела… чтобы отдохнуть и зазеленеть с новой силой…

Время шло… Меняя то, что должно меняться, покрывая старческими морщинами то, что и было создано, чтобы состариться в свое время…

Время шло, то наполняя жизнь волшебным ароматом, то обращая все в горечь… заставляя тосковать по дню вчерашнему, пугая днем грядущим, и… разлучая-разлучая-разлучая с любимыми и дорогими…

Берс рос. Уединялся в лесные чащи, чтобы поразмышлять в одиночестве; поднимался на горы, чтобы беседовать с необозримыми далями; спускался на равнину, чтобы изучать людей. Травы и листва… окружающая его многоликая природа за один день давали ему больше знаний, чем какой-нибудь обиженный на судьбу наставник смог бы дать за год. Земля наполняла его тело силой, родниковые воды питали ум, а чистейший, пропитанный вкусом родины воздух закалял характер.

К своему пятнадцатилетию Берс мог уже обозреть то, что не было дано увидеть другим, познал то, что для других было недоступно, и понял то, что было неподвластно пониманию других. Он уже знал, что каждое создание божье имеет свое предназначение, и научился правильно читать свитки своей судьбы.

Вместе с другими юношами уходил и в горы под водительством опытного наставника. Известный в нахских краях и за их пределами доблестный Шита обучал юнцов воинскому искусству, выживанию в самых суровых условиях, взращивал в их сердцах мужество и отвагу. Он будил подростков среди ночи и гонял их по обледенелым вершинам и глубоким ущельям, заставляя преодолевать неслыханные трудности. Он берег коней, но был безжалостен к их седокам. Ни один юнец не имел права утолить свой голод прежде, чем накормит своего коня. А в горах, покрытых вечными снегами, корм для них приходилось добывать неимоверным трудом. Шита научил юношей высекать искру изо льда и кормиться с кончиков своих стрел. И не только этому. Оказывается, спрятанное от глаз можно увидеть в щебетании птиц, скрытое за облаками хорошо знакомо кронам деревьев, а удивительные повести камней и трав о земных недрах были намного понятнее обычных людских рассказов, состоящих из скудных и затасканных слов, редко раскрывающих суть вещей и явлений. Бывали они и на Мертвой реке6, изучали ее прозрачные воды, которых всякое живое существо обходит за версту. Перевалив еще за две горы, пили из Родника храбрости7. После первого же глотка из этого источника, сердца наполнялись отвагой, желанием совершить такие подвиги, каких мир не знал со дня своего сотворения. Каждый наполнял свой бурдюк волшебной водой и приторачивал его к седлу, чтобы приложиться к его горлышку, когда придется особенно трудно и нужно будет найти в себе поистине богатырскую силу и бесстрашие для преодоления, казалось бы, непреодолимых препятствий, поджидавших на каждом шагу.

Юнцы, возвращавшиеся домой после двух месяцев тренировок и испытаний, чувствовали себя уже вполне взрослыми и искусными воинами. Это были уже охотники, способные идти по следу, что оставляет в воздухе птичье крыло; следопыты, умеющие видеть сокрытое в недрах горы, всего лишь попробовав на вкус вытекающую из нее воду; истинные горцы, знающие цену доблести, стойкости, товариществу… Достойная смена уходящим поколениям, уже выстроившая в своих душах прочнейшие крепости любви к Отчизне и своему племени!

После возвращения из похода Берс еще раз побывал на лесной поляне, куда его когда-то привел волк.

Старцы встретили юношу как самого дорогого гостя. Усадили, как прежде, перед собой, задали несколько вполне обыденных вопросов, чтобы снять некоторое напряжение, в котором пребывал Берс. А потом долго, очень долго изучали его, изредка обмениваясь короткими, многозначительными фразами.

Опекуны остались довольными своим подопечным. Тело и дух Берса достаточно окрепли, чтобы нести предназначенную ему ношу.

«Юноша готов исполнить свой долг!» – заключили старцы.

– Передай Чилле наши добрые пожелания, – старцы встали. – Скажи, пусть не пытается удержать в гнезде сокола, крылья которого уже налились силой. Рыскающий по лесам волк никогда не станет дворнягой! Рожденному заботиться об Отчизне, недостойно думать только о своем очаге! Избранный, которого опекают служители истины, сумеет реализовать свое предназначение!

– Как мне представить вас матери? – спросил Берс.

– Мы – Победившие Сомнения. Победившие сомнения в этом мире и в мире потустороннем… Так и скажи Чилле.

…Однажды, проходя мимо людей на аульской площади, Берс снова услышал за своей спиной знакомые перешептывания. Суть еле долетавших до его слуха слов была все та же – пока племянник гуноевцев нежится за спинами родственников матери, кровники, убившие его отца, спокойно живут в своих саклях, растят детей и занимаются хозяйством, ничуть не опасаясь за свои жизни.

Берс тут же вернулся домой, усадил перед собой мать и твердым, не допускающим возражений голосом взрослого мужчины, который в состоянии призвать к ответу всякого, кто посягнет на его честь, спросил:

– Нана, кто убил моего отца? Почему ты скрываешь от меня это? Я уже не ребенок и хочу ходить по этой земле с высоко поднятой головой. Мне надоели упреки сверстников. Надо мной все смеются, потому что позволяю убийцам отца спокойно разгуливать по земле. Знай, нана, я твердо решил оставить тебя здесь и уйти в Курчали, к родственникам отца, если ты и сегодня не расскажешь мне правду. Надеюсь, что хотя бы они поведают мне все об отце и его убийцах.

Чилла и сама собиралась рассказать обо всем сыну именно сегодня. Ровно пятнадцать лет назад убили ее мужа Тимарболата. Вот уже пятнадцать лет кровоточила рана на ее сердце, пятнадцать лет назад закатилось солнце ее счастья. И у Берса наступала пора совершеннолетия. Чилла без малейшего сожаления отдала бы жизнь свою ради того, чтобы этой кровной мести не было – несчастная мать боялась, что с ее единственным сыном может случиться беда. Это же мать! Что, скажите, что может быть для матери дороже своего ребенка!? Она девять месяцев носила его под нежнейшим, любящим и безгранично добрым своим сердцем; родила в страшных муках, которые, кажется, превратили бы в песок гранитную скалу; заботилась о нем, не зная сна и отдыха; кормила его из вен своих, собственную кровь превращая для него в молоко. Разве может быть что-то дороже этой Боли, этой Надежды, этой Веры?! Ведь мать – это то создание, которое не раздумывая бросится в огонь ради своего чада, но никогда не согласится с тем, чтобы ради нее с головы ребенка упал хоть один волосок. Ведь именно их слезы, слезы наших матерей, и их молитвы хранят эту землю!.. Мать… Да, Чилла была матерью!

– Слушай меня, Берс! – Чилла встала и гордо выпрямилась. – Да, ты вырос… Мне непросто было растить тебя одной. Как могла, оберегала от бед. Зимой укрывала от холода, летом прятала от горячих лучей солнца. Пыталась сберечь от сглаза и порчи, в бесконечных молитвах просила у Небес покровительства для тебя. Но, как бы ты ни был мне дорог, я согласилась бы увидеть тебя мертвым, нежели опозоренным… Ты не имеешь права ходить по земле, не отомстив за смерть отца. Твой отец был благородным человеком, он один стоил целого мира. Ты его кровь, его плоть! Помни это! Твоего отца убили не чужие люди, тебе нет необходимости искать отмщения на стороне. Убийцы – его братья. Именно они и совершили это убийство… Убили предательски, зная, что в открытом бою им никогда не справиться с ним… Исполни свой долг, Берс, сын Тимарболата, отомсти за отца!.. Но, ни в коем случае, не враждуй с невиновными только потому, что они из Курчали. Твои дяди, когда шли убивать единокровного брата, не спрашивали разрешения, не просили благословения ни у родственников, ни у аульчан…


Берс поднялся на то самое место, откуда его мать когда-то объявила убийцам свой приговор, и стал пускать в Курчали стрелы.

Убийцы, давно уже ожидавшие возмездия, выставили на улицу чучело – решив, если стрела поразит чучело, значит, юноша настроен пролить кровь.

В мгновение ока несколько стрел пронзили чучело…

Наслышанные о богатырской силе растущего у родственников матери сына Тимарболата, курчалинцы знали, что день отмщения рано или поздно наступит, и с тревогой ожидали появления сородича. И день этот наступил – повинные в смерти Тимарболата пали от рук его сына. Вскоре с разрешения старейшин их семьи покинули Курчали и переселились за Терек, не успев даже похоронить сраженных будущим имамом убийц своего отца.

Берс вернулся в родной Курчали и поселился там навсегда.

Сын Тимарболата стал таким же известным и уважаемым человеком, как и отец. Во многих селениях обширных нахских земель у него были друзья, которые часто навещали его. Вскоре он взял в дом и жену из соседнего Беноя8. А тот день, когда он впервые побывал там в качестве зятя, стал самым значимым днем в истории нахов.

Берс и его друг, центароевский Оду, сидели в отведенной им комнате, когда до их ушей долетели слова женщин, переговаривающихся во дворе:

– А зятек-то наш и не думает обнажать кинжал, предпочитая отсиживаться среди женщин и детей в то время, когда его тесть и шурины вышли на смертный бой… Таков ли Берс, каким его рисует молва? Бенойцы породнились с ним, выдали за него первую красавицу, которой добивались благороднейшие люди из нахов. Уж не ошиблись ли мы? Достойная ли оправа курчалинец для нашего жемчуга…

Ужаленный этим незаслуженным упреком, Берс, как раненый зверь, выскочил на улицу. Они с другом не знали, да и откуда им было знать, что бенойцы ушли сражаться. Ведь по обычаю все совершеннолетние мужчины покидали свой двор к первому визиту зятя. Их отсутствие именно так и было воспринято гостями.

Когда Берс и Оду добрались до места, бой еще не начался. Бенойцы и аварцы стояли друг против друга с обнаженными клинками, готовые в любой момент ринуться друг на друга.

Берсу хотелось уберечь своего друга. Оду был одиноким человеком, еще в детстве потерял родителей, не было у него ни братьев, ни сестер. Даже двоюродных.

– Оду, ты в этом мире один, как перст. Если с тобой что-то случится, твой род оборвется, а этого допустить нельзя… Оставайся здесь, я сам справлюсь.

– А ты, Берс? Разве ты не такой же? – покачал головой Оду. Ему не понравились слова друга. Берс не должен был… не имел права говорить ему такое. – Мы с тобой, Берс, не знали братьев, рожденных нашими матерями. Ни у тебя, ни у меня никогда не было ничего, кроме собственных тел и преданных сердец! Так что в этом отношении ты не богаче меня… Мы с тобой никогда не делили дела на свои и не свои. Слово друга для каждого из нас всегда было законом. Но сегодня я нарушу этот прекрасный закон дружбы, Берс. К,онахи в такой день должны следовать другому закону – закону чести! Лишние слова ни к чему, Тимарболатан Берс! В бой мы вступим вместе!.. Я уступаю тебе право первенства, но только потому, что на нас смотрят родственники твоей жены, они должны увидеть доблесть зятя… Но уступаю только право первого удара по врагу. Дальше будем бить их вместе! Начинай бой!

Берс хорошо знал своего друга и понимал, что Оду будет твердо стоять на своем и переубедить его не получится. Поэтому он прекратил споры и поднес руку к рукоятке шашки.

…Когда-то предки нахов такими же клинками остановили арабских воинов, рвущихся вглубь Кавказа, чтобы утвердить здесь ислам. Это было несколько столетий назад. С тех пор никто ни с востока и ни с запада, ни с юга и ни с севера не пытался силой навязать нахам свою религию или иные ценности.

И хотя некоторые из нахов, проживавшие на восточных окраинах страны, имевшие постоянные торговые и хозяйственные связи с соседями-мусульманами, и переняли некоторые атрибуты ислама и обычаи его носителей, все равно мусульманами в полном смысле слова они еще не были. Точно так же, как не были до конца христианами и нахи, населявшие южные и северные окраины, хотя здесь и не обошлось без влияния христианской Грузии. А в центральной части земли нахов продолжали доминировать древние культы.

…Аварцы давно уже следовали исламу, к которому их приобщили еще сподвижники пророка Мухаммада. Из таких же мусульман состоял и отряд, который вторгся на земли новых родственников Берса. Возглавлял их давний враг бенойцев, шайх Абумуслим, который не раз вступал в их пределы, преследуя далеко недружелюбные цели.

Это был человек огромного роста и недюжинной силы. Из-под бараньей папахи, плотно надвинутой на лоб, недобрым огнем сверкали его черные глаза. Густая, длинная борода аварского предводителя развевалась на восточном ветру, как боевое знамя.

Берс направил своего коня прямо на него.

Оба воина долго смотрели друг на друга.

Аварец увидел в глазах противника безмерное мужество, твердую решимость и юношеский азарт. Берс же заметил в глазах человека, с которым ему предстояло сразиться, какое-то сомнение… или сомнения. Нет, не страх, не слабость или панику. Именно сомнения. И сомнения эти с каждым мгновением нарастали.

Абумуслим был не только отважным воином, но и обладал даром провидца. Не случайно еще при жизни его признали святым.

Он понял всё! Против него сегодня выступил человек, которому предстояло совершить множество великих дел, и его клинок не сможет помещать осуществиться предначертанному свыше. Сила настоящего и правда будущего были на стороне молодого чеченца.

Берс обнажил клинок.

То же самое сделал и Абумуслим.

На глазах у аварцев и бенойцев состоялась короткая схватка. Абумуслим не смог оказать серьезного сопротивления – шашка Берса свалила его с ног. Аварцы собрались вокруг тяжелораненого предводителя. Их жаждущие отмщения глаза со свирепой ненавистью смотрели на Берса. Но шайх Абумуслим произнес слова, которые не позволили пролиться новой крови. Они погасили жажду мести в сердцах аварцев, как ливень гасит лесной пожар.

– По воле Всевышнего этот человек, Тимарболатан Берс, станет продолжателем святого дела, – сказал Абумуслим. – Ни один человек, верующий в Единого Бога, не должен становиться на его пути, ибо он – избранный. Берс – это дар Божий всему нахскому народу. Почитайте его, как почитали меня. Будьте ему друзьями, а не врагами.

Как только Абумуслим произнес эти слова, на глазах у изумленных нахов и аварцев от тела Берса отделилось какое-то мутное облако. Оно витало над головой сына Тимарболата, как бы вытягивая из него все свои корни. Внезапно налетевший ураганный ветер свернул облако в комок и унес ввысь – Темболатан Тимарболатан Берс был готов исполнить свою миссию…

Рана Абумуслима оказалась смертельной. Соратники восприняли слова своего предводителя как завещание и молча ушли, положив его тело на носилки из клинков. Бенойцы не только не стали чинить им препятствия, а наоборот, даже проводили до границы своих земель…

Выполнив таким образом долг зятя, Берс со своим другом направился домой.

Впечатлений от сегодняшнего дня было предостаточно. Ехали неспешно, обсуждая бой и все, что за ним последовало. Во всем этом для них, особенно для Оду, было много странного и непонятного.

Расставаться не хотелось. Друзья решили провести эту ночь где-нибудь на лесной поляне. Выбрали место на горном хребте в землях общества белгатой9, расседлали коней, развели костер, поужинали, еще какое-то время делились впечатлениями от столь богатого на события дня и легли глубоко за полночь…

То была особенная ночь! Великая ночь, которая без сожаления завершила старое и открыла широкую дорогу новому! Ночь, когда на землю нахов снизошло СЛОВО! Самое правдивое из всех правдивых, самое чистое из всех чистых, дополняющее и завершающее все, что было ниспослано и произнесено прежде! Не гремел гром, не сверкали молнии, не хлестал дождь, не бушевал ветер. То была тихая и спокойная ночь. Луна изливала с небесных высот на дремлющую землю свой нежный свет, трава и листва медленно покачивались на ласковом ветерку, птицы затихли в священном безмолвии, звери не тревожили друг друга… Сама природа – свидетельница вечности – очистилась в ту ночь в святом прощении!..

Эта ночь на белгатойском хребте многое изменила в Берсе. В голове рождались новые, до сих пор не посещавшие его мысли, а сердце горело жаждой познания и служения Богу.

Вчера вечером на белгатойском хребте отходил ко сну Берс, сын Тимарболата, сегодня утром проснулся Шайх-Берс, которому предначертано было вернуть нахов в единобожие под знаменем уже ислама.

Каждый сын в этих горах знал всегда – всякое большое дело и всякий дальний и опасный путь должны начинаться с благословения матери. Без этого ни одно начинание не могло иметь успех. Берсу тоже хотелось сделать свой первый шаг на этом богоугодном поприще с благословения матери. Но благословить его должна была не просто мать, а мать, уверовавшая в Единого Бога. Поэтому миссию свою Шайх-Берс начал с Чиллы – самого дорогого и близкого человека.

– Нана, – ласково обратился он к Чилле. – Все те божества, к которым мы обращали свои мольбы… Божества, которых благодарили и у которых просили помощи и заступничества, оказывается, не имели ничего общего с истинным Богом. Мы шли по ложному пути, который не мог привести нас к счастливой вечности. У мудрых и честных людей принято отказываться от ложного, сколь привычным бы оно ни было и сколь правдоподобным бы ни казалось, когда перед ними открывается безоговорочная и ясная истина. Давай-ка и мы с тобой, нана, последуем примеру мудрых. Настало время, когда нам следует очиститься от скверны многобожия и вернуться к светлому единобожию.

Но мать посмотрела на сына с сомнением. С тем самым – материнским! – сомнением, которое наполнило ее душу – и без того не обласканную счастьем – какой-то тоскливой, ноющей тревогой.

– Умереть бы твоей матери вместо тебя10, сын мой… Умереть бы твоей несчастной матери за тебя! Что это ты говоришь? Что же это ты надумал?

– Мы должны вернуться к единобожию, нана, – уже тверже сказал Берс. – Я намерен призвать нахов вернуться под сень веры в Единого Бога, чтобы они не молились каменным идолам и невнятным призракам! – голос сына снова стал мягким и тихим. – Мне очень хочется, чтобы мать, родившая и вырастившая меня, первой стала рядом со мной. Я прошу тебя, нана, произнеси слова, которые озарят твою жизнь Светом Истины! Свидетельствуй, что Бог един и что ты веруешь именно в Него! И после этого благослови меня на святое дело как мать и праведница.

– Да, я подозревала… я всегда подозревала… Вы не могли и не желали жить, как все остальные люди… Ни дед твой, ни отец, и вот теперь ты… Вам почему-то удавалось видеть то, что недоступно для глаз обычных людей, вы знали то, что не дано было знать другим. Видимо, такова ваша, особенная, судьба… Но, сын мой… Не слишком ли тяжелый груз ты взваливаешь на свои плечи. Будет очень непросто убедить к,онахов отказаться от того, чему их отцы и деды поклонялись на протяжении столетий, и принять новую, непонятную им веру. Да и одинок ты. Ни брата, чтобы стал рядом, ни соратников, которые шли бы за тобой… Как же ты одинок, сын мой, неужели мне суждено потерять и тебя, как когда-то отца твоего!..

Берс подошел к матери и с безграничной сыновней любовью погладил ее седую голову.

– Эх, нана, нана… Если бы я в силах был сделать тебя счастливой, видит Бог, я не пожалел бы для этого жизни своей… Как же хорошо я понимаю, что сейчас творится в душе твоей. Ты не беспокойся, нана, есть у меня товарищи, есть соратники. Меня будут опекать Победившие Сомнения, о которых я тебе говорил. Помнишь? Я всегда чувствую их присутствие рядом с собой, особенно сейчас. Есть у меня и верные друзья, не раз испытанные в дальней дороге и жестоких схватках. Твой сын вовсе не одинок, нана. Ни один человек, который выходит на путь, ведущий к Богу, Создателю всего сущего, не может быть одинок. С ним всегда будет его Бог. С ним всегда будет любовь к своему Богу и безграничная вера в Него.

А мать все равно боялась… Боялась мать!.. О сердце матери! Разве может быть под небом что-то добрее и трусливее тебя!? Оказывается, даже сердце матери Берса, отважного воина и святого человека, тоже способно бояться!.. Матери наши… Безмерна сила вашей любви! Велика сила тепла рук ваших!.. Позор и вечное презрение сынам, для которых на этом свете есть что-то дороже и священнее матери!.. Да будут благословенны наши матери во все времена!..

Мать боялась, она хотела сберечь своего единственного сына… Как же хорошо она понимала, какие опасности и лишения ждут Берса на избранном им пути. Если бы враг стоял у границ нахских земель и воины собирались на поле брани, чтобы дать ему достойный отпор, Чилла, не задумываясь, снарядила бы туда сына, даже зная, что вечером к ней привезут его бездыханное тело! Хотя он – частица ее души, хотя в нем и только в нем был весь смысл ее жизни, она растила его не для того, чтобы прятать за своей спиной, когда над Отчизной нависает опасность! Но то, что он сейчас задумал, было совсем другое…

Но и слишком настаивать на своем Чилла тоже не стала. Она знала своего сына, хорошо знала. Берс никогда не делал и не говорил того, в чем не был уверен. Даже в детстве… К тому же и эти сны, которые все чаще посещали ее в последнее время… Сын на белом коне, в белоснежных одеждах… Меч в его руке, горящий ярким пламенем, словно факел… Отступающая перед ним тьма… И серебряный свет, следующий за ее сыном…

– Справишься ли, сын мой? Хватит ли у тебя сил? Я так боюсь за тебя!..

Берс снял обувь и ступил босой ногой на камень. Нога оставила на камне глубокий след11.

– Сила у Бога, нана, все в Его власти.

Велико было изумление матери. Чилла никогда не поверила бы, что в человеке может быть столько силы. Она точно знала, что вчера еще ее сын не был таким. Минувшая ночь многое изменила. Тимарболатан Берс не был ни слепцом, ни тем более глупцом, который пошел бы по сомнительному пути… Мать поверила сыну… и всем сердцем, переполненным любовью к единственному чаду своему, благословила Берса на праведные дела…

В тот же вечер к ним наведались и Победившие Сомнения.

Приехавших верхом на одинаковых статных конях старцев встретили как самых дорогих и желанных гостей. Берс, поддерживая стремя, помог каждому сойти на землю, проводил гостей в дом, а коней отвел под навес в глубине двора. После короткого приветствия, молодая супруга Берса кинулась хлопотать у очага.

– Нет, дочка, мы есть не будем, – остановил ее один из старцев. – Не проголодались еще, да и спешим. Ты лучше угости нас молоком, нет на свете лучшей пищи.

Хозяйка сбегала в погреб и принесла молоко. Берс принял из рук супруги глиняный кувшин и, наливая в глиняную же кружку, угостил гостей утренним молоком.

– Спасибо, Берс! Да благословит Господь это твое угощение! Да наградит Он этот дом изобилием! – поблагодарил старец Берса и обратился к молодой женщине: – Сходи, дочка, пригласи к нам Чиллу.

До появления Чиллы гости не проронили ни слова. Все, что нужно было сказать, услышать и увидеть, было давно уже сказано, услышано и увидено…

Вскоре пришла и Чилла. Увидев гостей, она удивленно посмотрела на сына. Скользнув взглядом по лицам старцев, женщина побледнела, подбородок ее еле заметно дрогнул. Сыну, наблюдавшему за ней, показалось даже, что она вот-вот заплачет. Но Чилла совладала с собой и, слегка наклонив голову в знак приветствия, остановилась у двери.

– Уж не растерялась ли ты, Чилла? – с добродушной улыбкой обратился к ней все тот же старец. – Да, это мы… Конечно, мы… Да, прошло много лет с тех пор, как мы вместе с Тимарболатом бывали в этом доме. Знаем, что ты познала с тех пор немало лишений… Знаем… Но что делать, таков этот несовершенный мир… Не было в нем человека, не испытывавшего несчастий и лишений… Каждый должен покинуть его, когда настанет назначенный ему срок… А Тимарболат всегда был готов встретиться со смертью. Он не боялся ее, никогда не боялся. И не позволил бы себе недостойным поступком попытаться продлить хотя бы на миг свое пребывание на этой земле. Твой муж честно исполнил свой долг перед Небом и людьми, не шел на поводу у плотских желаний и страстей, был чист душой, благороден в словах и делах. Каждый из нас горд тем, что знал этого человека в бренной жизни и мечтает оказаться рядом с ним в жизни вечной… Бог наградил тебя великим счастьем быть ему спутницей, возблагодари за это Господина судеб!

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги